Пырц

               
   - Я за честные выборы, - сказал он и начал считать проценты.
   - А я против.
    Он захрипел. Борода мешала хрипеть, но мне было как-то по-херу, все выборы, проценты, мажоритарии и выгодоприобретатели, я думал. О жизни.Такой непростой. Как песня Пахмутовой на стихи Добронравова в исполнении хора МВД имени товарища святого князя Андрея Боголюбского посреди руин " Ла Скалы". Странно, он хрипел по-американски, а получалось что-то восточное, киргизское, что ли, не знаю.
   - Бишьмынат...ёкардынсютюр...
   - Слышь, - посоветовал я осторожно, - ты лучше по-русски.
    Мужественно откашлявшись, он прыгнул ко мне, как кенгуру, большое, нелепое, ужасающее своей бессмысленностью и обреченностью на подвиг.
   - Ты шовинист ? Скажи прямо. Покайся. Тебе легче станет.
    Каяться я не хотел, а уж гердаться - тем более. Поэтому запел вполголоса :
   - Едут, едут по Берлину наши казаки...
    Он упал на пол, как подрубленный  Гасдрубал в исполнении Пореченкова. " Ему бы еще тельняшку цвета хаки", - подумалось мне. И пышное жабо. А на голове - кашпо. Вот тогда был бы успех. Я осторожно перешагнул через распростертого, павшего ниц перед гением, склонившего выю, узревшего суть, понявшего всю е...нутость момента, мужика и сел в кресло. Ко мне приблизилась женщина. Красивая. В левой руке был перстень, а в правой сабля, но это не имело никакого значения, так как ноги были кривыми.
    - Я за честные выборы и коррупцию, - сказала она и улыбнулась. Очень мило.
    - А я против.
    Она зарычала. Наверное, хотела меня напугать, но мне было как-то по - херу, все испуги, измены, борьба за права и административный кодекс, я мечтал. О радостной судьбе мира, настолько чудесной, вот когда, например, еврей станет украинцем, а русский американцем, только по-честному. Она рычала по-русски, но получалось что-то восточное, таджикское, что ли, не знаю.
    - Зюлькарнайн...пельсютюх...
    - Вы не могли бы поразборчивей, - вежливо попросил я, - а то я не понимаю.
    Она извивалась на мраморном полу, с ненавистью глядя на меня, но подползти боялась, видимо, вышла из того возраста, когда смело прыгала взрослым мужчинам на колени, маленькой жопкой прижимаясь к могучим чреслам охранников, конюхов и поваров, провоцируя знойную эрекцию и преждевременную эякуляцию. Сейчас же актуальность обрели эвакуация и эмиграция, что не может не радовать.
    - Фашист, - шипела она, - фашист, красно-коричневый унтерменш.
    Я был одет в черное, поэтому запел вполголоса :
   - Мы красные кавалеристы и про нас...
    Они катались по полу, как сыр в масле, как сельди в бочке, отчаянные, непримиримые, благоразумные и законопослушные. Так и надо. Я полулежал в кресле и смотрел на эти смутные игры, восхищаясь отточенными и гибкими телодвижениями, изящными позами и вычурными композициями, словно сошедшими с репродукций Ботичелли, когда-то давно публиковавшихся в " Огоньке", между " Как собак, расстрелять" и " Небывалый урожай", на говенной бумаге, но с орденами на первой странице и с некрологами на последней. Они настолько увлеклись, что забыли, зачем пришли ко мне, то ли свергать, то ли просить, какая теперь разница, кому это интересно, если все одинаковы, из одного говна слеплены, если каждый раз, вставая перед выбором - говном быть или человеком, выбирают говно, а потом злятся на всех, на весь белый свет за свой непростой честный выбор.