Человек с новыми часами

Что может быть прекраснее декабрьски-юного снега? Да, может звучит  и банально, всем знакомым «штампом». Но ведь действительно, что может быть красивее и заворожительнее, чем легкое, плавное, покачивающееся из стороны в сторону падение огромных белых хлопьев?

Наблюдать за ними можно веками. Нет, сотнями веков! Забываются все беды, все расстройства. Будто частицы счастья, последние, что остались, просыпаются в глубине тела, где-то под сердцем. Собираются в маленький комочек и ласково растекаются по всему телу.

Александр наблюдал за этими большими, пушистыми хлопьями уже второй час, и радовался тому, что снег даже и не думал останавливаться. Наоборот – хлопьев становилось все больше и больше. Они кружили под фонарным столбом и мирно укладывались на тротуар. Нет, кружили они конечно по всей округе, но Александру из-за столика в баре было видно только то, что одинокий фонарь у дома на против освещал своим теплым, желтым светом. Он просто сидел за столиком. Ждал. Ждал и смотрел на фонарь, на хлопья, что выкруживали грустный вальс.

Бар практически опустел – время позднее. Остались только бармен, официантка, несколько завсегдатеев, три-четыре женщины, что надеялись на лучшее в этой жизни, но что-то не сросталось, дамочка в черной шляпке с кружевами и Александр. Ах, ну и трио чернокожих музыкантов, в багровых пиджаках, что еле слышно играют блюз в дальнем уголке бара, но их принимают скорее за предмет интерьера .

 Александр взглянул на свои позолоченные «P.Moser» и шепотом недовольно произнес:
- Пол третьего.

Взял бокал за извилистую стеклянную ручку в виде ветки дерева, одним махом допил содержимое и отставил его на край стола.

Ожидать не пришлось даже минуту – фигуристая официантка хоть и ленивыми но не слишком уж медленными движениями заменила пивной бокал с пустого на заполненный темным, крепким элем. Этот оказался по скромнее – вместо извилистого вида дерева теперь стоял обычный стеклянный бокал, коих миллионы в этом мире.

С Александром впервые, чтобы он в минуты такого ожидания допил уже пятый бокал. Обычно – это было легкое потягивание одного-двух, но не более. Сегодня же, что-то пошло не так и останавливаться было уже поздно –  Александр приложился к бокалу и сделал два значительных глотка.

Он знал, что дамочка в черной шляпке, сидящая через два столика у него за спиной, уже долго посматривает на него – видел  отражение в стекле. Это слегка нервировало. Во-первых: Александр ненавидел чувство взгляда в спину. А во-вторых она мешала наблюдать за снегом, жутко мешала.
 
Нервничать было нельзя, а дать выход эмоциям – тем более. По-этому Александр сделал очередных два-три глотка из шестого бокала и продолжил пялиться на фонарь по ту строну узкой дороги.

 Прошло еще несколько десятков минут, как он тихо чертыхнулся про себя:
- Твою мать! – оправдались ожидания Александра. Плохие ожидания.

«Черная шляпка» встала из-за стола и грациозными, насколько это было возможно после неизвестно какого количества мартини, направилась к его столику.

Каждый ее шаг левой ногой оголял большое, белое бедро – нога так и вырывалась из разреза в длинном, черном платье. Вечерний наряд хорошо подчеркивал недурную фигуру дамочки, которую было не видно из-за стола и расстройство Александра слегка смягчилось.

- О ком вы грустите? – сказала дамочка, аккуратно присев рядом и закинула снова оголившуюся левую ногу на правую.
- О снеге. Он одинок.
- Как и вы?
- Думаю, никто не одинок в той же мере.
- А как же...- она сделала небольшую паузу, подыскивая варианты – Луна? Она одинока в ночном небе.
- Вовсе нет, у нее есть большой друг – Земля.
- Мари. – Она протянула свою бледную ручку.
- Послушайте, мадам, - Александр так и не отвел взгляда от фонарного столба, - вам не стоит со мной заводить беседу.
Застыла вторая пауза в их коротком диалоге. Мари не нашлась, что ответить.
- Я понимаю, вы выпили слишком много мартини и не в состоянии оплатить счет. Я заплачу. И...и можете взять еще бокал. Официант! – Повысил вдруг голос Александр так, что дамочка незаметно, но вздрогнула, - Повторите даме!

Третья пауза. Самая длинная. Самая неловкая. Ее смогла разбавить только молоденькая официантка, поставившая на стол бокал, в котором покачивались две темно-зеленые оливки.

- Спасибо, - еле слышно проговорила она смущенно и неловко взяв бокал в руку. Прислонила горлышко к ярко-багровым губам и сделала легкий, почти изящный глоток.

Будь-то привычный раз, так бы и осталось. Двое молча бы попивали свои напитки, пока дама не выдержавшая напряженного молчания не удалилась бы прочь. Или первый бы ушел Александр. Но нет. Шесть бокалов внутри дали о себе знать. Слегка смущенно Александр проронил:

- Простите.
И, слегка помедлив, повернулся к Мари протягивая руку.
- Александр.
Совсем растерянная дамочка приняла рукопожатие и получила «зеленый свет» началу разговора. Но ее собеседник тут же отвернулся обратно, к фонарю. Поднял бокал, одним разом выпил оставшуюся половину.

- Вы...вы чего-то ждете?
- Да, утром у меня автобус. Или поезд.
- Вы уезжаете? Куда?
- В этом тоже еще не уверен. – Продолжал он и оторвался от фонаря, отдернув рукав пиджака и взглянув на часы.
- У вас красивые часы, блестят совсем как новые.
- Они и есть новые, часто меняю.

Снова подошла официантка, еще более лениво, чем в прошлый раз, и снова заменила пустой бокал.

- Расскажите о себе Мари, - отрешённо, скорее, чтобы избавиться от нелепого допроса спросил Александр.
Мельком улыбнувшись, и слегка приподнявшись на стуле Мари начала:
- Я актриса, - гордо, но как-то неуверенно заявила она, - в театре Хопкинсон я играю Джульетту и Афину! И на каждом из этих спектаклей у нас аншлаг!
- Вы молодец, Мари.

Она снова оказалась в замешательстве. Ведущую актрису и так игнорируют! Подумать только, сидит и пялится в свое окно, полностью не замечая гениальную актрису, коей она себя считала.

- Расскажите о своем детстве.
- Вам, Вам интересно мое детство? – Еще сильнее впала в замешательство ведущая актриса театра Хопкинсон. Такого с ней еще никогда не было. Мужчина угощает ее выпивкой, не смотрит на ее открытые бедра, полностью игнорирует высокую роль в театре и спрашивает, подумать только, спрашивает о ее детстве!

- Да, а почему бы и н...- на первой букве слова Александр запнулся.

У одинокого фонаря остановился желтый «Chevrolet sedan», хоть и новая модель тридцать седьмого года, но ими уже были заполнены половины таксопарков города. Александр сунул во внутренний карман пиджака руку и вынул двадцати долларовую купюру.

- Держите, этого хватит. – И направился к выходу прихватив с вешалки свое длинное  пальто.
- Но...- Мари недоуменно осталась сидеть за столиком, с бокалом мартини в одной руке и двадцаткой в другой, наблюдая за Александром как тот, уже накинув длинное, светло-кремовое пальто, выходил через дверь.

Не останавливаясь даже проверить движение на дороге, перед тем как пройти через нее Александр направился к желтому кебу из которого, уже расплатившись с водителем, выходил седой мужчина, с большим пузом, выпиравшим сквозь расстегнутый пиджак.

Александр, сунув руки в карманы и пряча голову в поднятом воротнике от метели подходил все ближе. Толстяк с трудом достал небольшую, кожаную сумку и поднял взгляд на приближавшегося к нему незнакомого человека.  Александр высунул руку из кармана. БАХ! БАХ! Толстяк схватился за дважды простреленную грудь. В оцепенении он успел только посмотреть на сочащуюся через пальцы и золотые перстни кровь. Таксист рванул с места так быстро, как ,вероятно, еще никогда не стартовал. БАХ! Уже подошедший на расстояние пяти метров  Александр выстрелил в голову, и не замедляя темп подходил ближе. Тело рухнуло в сугроб с едва слышным хрустом.
Александр сунул пистолет обратно в карман и задернул левое запястье. Расстегнул ремешок на часах и кинул их на брюхо трупу. Поднял сумку и, собравшись уходить, посмотрел обратно через узкую дорогу. Мари так и сидела, словно намертво замерзшая с двадцаткой в одной руке и бокалом в другой. Несколько секунд они глядели друг другу в глаза. Но через мгновение Александр поднял брошенную толстяком сумку и, свернув за угол дома, растворился в ночной тьме, скрывшись от желтого света одинокого фонаря и дамочки в черной шляпке, с двадцаткой в руке.