Переправа

ПЕРЕПРАВА

                Аты - баты, шли  солдаты...
       Часам к двум ночи Кошкин окончательно понял, что безнадёжно заблудился. Или ему неправильно объяснили дорогу, или он где-то не совсем туда свернул сам, но результат был один, и весьма неутешительный. После теплой палаты медсанбата и не менее тёплых характерами и всем прочим медсестёр ему теперь до ушей улыбалось ночевать под каким-нибудь деревом, в холодном осеннем лесу, обновляя мхом новенькую форму с погонами свежеиспечённого лейтенанта. Он так размечтался до ночи попасть в родной полк и обмыть новенький орденок вместе со второй звёздочкой, что, видимо, слишком плохо следил за указанными ему ориентирами, и забрёл чёрт те знает куда.
       Дальше плутать было бессмысленно, да и рискованно. Фронт почти рядом, в лесах бродят отставшие от основных войск немцы, а спрашивать у них, вооружённых автоматами, дорогу с помощью той пукалки, которая лежала в кобуре, было занятием безнадёжным. Скорее всего, они укажут ему самый короткий путь на тот свет...

       Кошкин несколько раз пытался идти просто напролом сквозь лесную чащу, но Карпаты - не Хибины, которые он излазил вдоль и поперёк.
       Идти вперёд? Но куда?.. Вернуться обратно? Это казалось уже не менее опасным занятием, чем поиски дороги к не слишком близкой передовой. Канонада фронта была хорошим ориентиром, но на пути к нему вставали реки без видимых переправ, и непролазные дебри.
       Кошкин с непривычки устал. Рана ещё упорно давала о себе знать, возмущаясь тем, что её не совсем долечили. Доктор госпиталя, отпуская нетерпеливого лейтенанта до срока, строго-настрого рекомендовал ему не лезть пока в штыковые атаки... Милый лекарь забыл, что это уже Венгрия, а не матушка - Россия, что за горами тоже рядом - Будапешт, и что до Берлина почти подать рукой! Разве можно в таких условиях разлёживаться и позволить другим закончить войну без тебя?!

       Кошкин добрёл до очередной развилки лесных дорог без какого бы там ни было указателя километража до Берлина или хотя бы от Москвы, и, наконец, уступил передовую обстоятельствам. Надо остановиться, дождаться утра или хоть кого-нибудь, кто укажет правильную дорогу, иначе можно попасть в Берлин даже раньше отступающих немцев...
       Было уже по-осеннему сыро для ночёвки под деревом, да и несколько прохладно для не долечившегося. Кошкин для страховки отошёл метров на сто от лесной дороги, выбрал раскидистое ветвистое дерево, не без труда добрался до его нижних, крепких веток, уселся поудобнее на одной из них, пристегнул себя ремнём к другой, чтобы ненароком не сковырнуться во сне, и довольно быстро задремал.
       Раненый бок привычно побаливал, не давая окончательно заснуть. Поначалу Кошкин насторожённо вслушивался в редкие и слабые звуки ночного леса, надеясь на случайных поздних бродяг, но где-то шумела лишь рыхлая ночная канонада…

       ...На фронте сон человека по-звериному чуток. Можно приучить себя к грохоту взрывов и свисту пуль, но просыпаться от шороха ползущей вражеской разведки.
       Кошкин услышал шаги до того, как понял, что идущих людей много. Он беззвучно соскользнул с ненадолго приютившего его дерева, застегнул на откормленной в госпитале талии ремень, и посмотрел на светящийся циферблат трофейных часов.
       Было без десяти пять - ещё рановато для начала октября; до рассвета пока далеко. Кошкин бесшумной тенью добрался до близкой дороги, встал за толстым деревом, и достал из кобуры пистолет, уже истосковавшийся по любимому на войне делу.
       Шли военные - это Кошкин понял достаточно быстро. Шли вразброд, но с той заученной готовностью по первой же команде перейти на строевой шаг, что тренированное ухо это улавливало.
       Человек десять. Отделение. Шли молча, в почти полной темноте, и это несколько обескураживало. Живые люди - будь то немцы или русские, -  даже если была соответствующая команда офицера, всё равно втихаря переговариваются, и тянут цигарки или папиросы, зажатые в кулаки.
       Строй прошёл практически рядом, буквально в двух шагах, и к своему восторгу Кошкин при свете слабой Луны разглядел на проходящих мимо солдатах советскую форму.
       Свои!!! Радость Кошкина была просто невыразимой. Ему уже почти не нужна была русская речь, он настолько нагулялся по лесу в одиночестве, что достаточно было одного вида этих странно молчаливых ребят, у которых даже походки были тоже свои, нашенские, поэтому он не боялся переодетых немецких разведчиков.
       - Эй, мужики!.. - негромко окликнул Кошкин идущих, выходя из-за дерева. – Я наш и заблудился! Выведите меня отсюда!
       Они не остановились, и даже как будто не обратили на Кошкина внимания. Не прозвучало никаких команд, не лязгнул ни один затвор под чьей-то испуганной рукой.
       Кошкин растерялся, но всего лишь на несколько секунд. В мире вообще и на войне в частности бывает очень много странностей, на которые в трудные времена просто не хочется отвлекаться.
       - Стойте, мужики!! - крикнул Кошкин уже чуть громче. - Возьмите меня с собой!!
       Впереди снова не прозвучало команд, но люди всё же остановились. Кошкин догнал их и включил свой фонарик.
       Солдат было двенадцать: маленькой колонной по три, и ещё пехотный капитан лет тридцати. Кошкин посмотрел на совершенно равнодушные лица бойцов, из которых ни один так и не обернулся на него хотя бы ради любопытства, и перебросил луч фонаря на командира.
       Капитан даже не прищурился от яркого света после почти полной глубокой темноты.
       - Лейтенант Кошкин!.. - Кошкин посветил себе на погоны, потом на лицо. - Возвращаюсь в свой полк после ранения!.. Выведите меня куда-нибудь, а то я сам могу здесь только плутать!..
       Капитан не ответил. Кошкин снова посветил на него фонариком, и увидел удивление на его странно неподвижном лице с пугающе расширенными, как у мертвеца, зрачками глаз. Первоначальное удивление на нём медленно сменилось растерянностью.
       - Так возьмёте или нет?.. - с надеждой и почти жалобно попросил Кошкин, уже опасаясь, что это какой-то секретный спецотряд, которому категорически запрещено брать с собой посторонних, и придётся опять лезть на жёсткое дерево.
       С лица капитана ушла и растерянность; на нём вновь было совершенно  равнодушное безразличие. Он приложил указательный палец к своим бледным губам, давая понять, что лучше помалкивать, и, и даже не спрашивая у Кошкина документов, кивнул ему головой в сторону хвоста строя.

       Опять не прозвучало слышимых команд, однако солдаты зашагали вперёд. Кошкин радостно погасил свой крамольный фонарик, пристраиваясь за последней тройкой.
       Строй шёл совершенно молча. Ни разговоров полушёпотом на ходу, ни просто обязательных перекуров в кулаки втихомолку. Но Кошкина это уже почти не удивляло и не волновало.
       Мало ли... Может, приказ такой - молчать... Или глухонемые... До сих пор таких в армию не брали, но вдруг возникла какая-то особая необходимость?.. Вдруг в Генштабе придумали что-то такое, что способны выполнить лишь такие люди... Если разобраться, то глухонемому на войне даже легче. Не слышно взрывов и пуль, а когда они слишком часто поют и шумят над ухом, это ой как влияет на боевой дух!.. Кошкину вдруг захотелось хоть ненадолго тоже стать глухонемым.

       Они, наконец, вышли к тёмной реке и маленькая колонна, чётко повинуясь по-прежнему недоступной слуху Кошкина команде, резко остановилась. Памятуя о том, что он всё-таки офицер, хотя и младший, новорожденный лейтенант вышел из строя, и сразу увидел у берега большую лодку, в которой кто-то копошился.
       Кошкин опять удивился. Дорога, по которой они долго шли, была хорошо утоптана, и ей полагалось упираться в приличный мост, или, на худой конец, паром. Здесь же не было никаких следов даже разбомблённого сооружения подобного типа. Просто дорога уткнулась в берег, а у берега стояла лодка. Большая, правда, но не настолько, чтобы решать на войне задачи стратегического значения.

       Очевидно, опять прозвучала недоступная уху лейтенанта команда, потому что солдаты полезли через высокий борт в лодку. Кошкин подождал, пока все они рассядутся, и тут вдруг обнаружил, что для него в лодке места нет. Двенадцать солдат, офицер - командир, плюс старик - лодочник, которого Кошкин, наконец, разглядел.
       - « Ладно, - подумал лейтенант, нисколько не огорчаясь отсутствию комфорта. – Уплотнимся  как-нибудь... »
       Помня просьбу капитана соблюдать тишину, он похлопал старика - лодочника по плечу, давая тому понять, что хочет занять часть его лавки, и сел рядом с ним. Лица старика он не разглядел, отметив лишь, что под пальцами руки была грубая холстина.

       Старик веслом сильно оттолкнулся от берега, и тот тут же утонул в темноте, уже заполнявшейся предутренним туманом. С реки потянуло холодом. Старик надел оказавшееся единственным весло на стержень в корме лодки, и сделал из него руль.
       Смутные сомнения толпой полезли в душу уже было успокоившегося Кошкина. Лодка плыла без вёсел, а значит, по течению. Куда?.. В темноте, без ориентиров...
       Лейтенант попытался успокоить себя хотя бы тем, что куда-нибудь его всё  равно привезут, а там уж можно будет разобраться.

       …- Тебя как зовут, старик?.. - спросил Кошкин лодочника, прикинув, что они уже где-то на середине достаточно широкой реки и можно больше не опасаться вражеских ушей.
       Старик смолчал.
       - Имя?.. - повторил Кошкин. - Твоё?
       Он ткнул старика пальцем в грудь, почувствовав под ним сухие и жёсткие старые кости. - Меня зовут Сашей... - Он ткнул пальцем в грудь себя самого. - А как тебя?..
       - Харон... - глухо и бесцветно отозвался лодочник.
       - Арон?.. - переспросил Кошкин. - Еврей, что ли?..
       Старик опять не снизошёл для ответа, но Кошкин физически просто не мог одновременно и сидеть, и молчать.
       - А река как называется?.. - он показал пальцем на воду, не надеясь на ответ. – Как?..
       - Стикс... - всё-таки отозвался старик, опять с некоторой непонятной задержкой.
       - Не слышал о такой... - Кошкин хотел было удивиться диковинности названия, но передумал. Кроме Дуная он пока не знал в Европе никаких других рек. Он смотрел в окружавшую лодку темноту и думал о том, что прошёл огромный путь от Сибири и до Карпат, половину этого пути - с боями,  видя лишь одну, видимую и понятную сторону войны, и вот теперь имеет возможность разглядеть другую - скрытную и загадочную. Хотя, что можно увидеть в такой темно-те?..

       ...Плеск воды совсем  рядом  заставил его очнуться от глубокой задумчивости, и тут Кошкин вдруг обнаружил, что в лодке на одного человека стало меньше...
       Он не поверил своим глазам, нервно включил фонарик и пересчитал солдат в лодке.
       Одного действительно не хватало... Просто выпасть он не мог, остальные бы переполошились, но они сидели так спокойно, будто всё шло по какому-то плану.
       Снова пошли слишком сложные тайны. Десант у них, что ли?.. Высаживают по одному в реку рядом с нужными местами?.. В такую-то октябрьскую холодину?..

       ...Солдат, неподвижно и отсутствующе сидевший на лавке в самой середине лодки, внезапно встал во весь рост, поправил на себе амуницию, и шагнул через борт...
       Кошкин внутренне похолодел. Посветив на тёмную воду слабеющим фонариком, он совершенно чётко увидел, что боец не вынырнул, а камнем пошёл ко дну...
       Пока Кошкин мучительно приходил в себя, сразу двое солдат поднялись, поправили на себе оружие, и шагнули через один борт. Лодка угрожающе закачалась…
       - Ребята... - прошептал Кошкин. - Вы чего это?.. Вы куда это?..
       И вдруг он с ужасом обнаружил, что канонада близкого фронта почти совершенно стихла, и совсем не видно зарниц от взрывов. Это уже не лезло ни в какие ворота! Получалось, что их везли вовсе не на передовую, а в самый  глубокий тыл...

       ...Четверо солдат и капитан, резко встав со своих мест, молча шагнули через борт лодки. И камнями пошли на дно реки... Даже без пузырей...  Поднялись ещё двое...
       Кошкин испуганно вскочил, но лодка так страшно качнулась, черпнув бортом холодную воду, что он, ещё больше испугавшись последствий этого, сел. А вставшие солдаты молча шагнули за борт...
       Кошкин оцепенело смотрел на оставшихся в лодке двоих солдат. Старик рядом с ним был абсолютно невозмутим, и делал веслом своё дело так исправно, будто всё действительно шло в соответствии с каким-то непонятным для лейтенанта планом...

       …Предпоследний солдат встал по неслышимой команде и тут Кошкин, наконец, не выдержал. Забыв о ноющей ране, он прыгнул вперёд и схватил воина - смертника за плечи.
       - Не надо, браток... - взмолился он. - Не надо...
       Белое лицо солдата с неподвижными глазами и окровавленной чёрной точкой во лбу, пугающе похожей на пулевое отверстие, ничего не выражало. Он сильно ударил Кошкина кулаками в грудь, и тот, опрокинувшись на дно пустеющей лодки, услышал сдвоенный всплеск...

       …Когда Кошкин сел, в лодке было лишь двое - он и старик, который вёл свою почти опустевшую посудину непонятно куда. Кошкин совсем не слышал больше канонады, небо было тёмным и безлунным, и только впереди по курсу лодки, уже на другом берегу, светились два красных мерцающих огонька. Как глаза чудовища, припавшего от жажды к воде реки...
       - Старик... - жалобно попросил перепуганный Кошкин. - Давай к берегу... К нашему...
       Лодочник резко рванул на себя весло, и лодка стала разворачиваться. Кошкин, сжавшись в комок, сидел на её дне, и, не мигая, смотрел перед собой, в непроглядную темноту…

       …Он очнулся, когда услышал нарастающий грохот канонады и увидел далёкие сполохи.
       - Старик!.. - оживился Кошкин. - Давай быстрее!.. Родненький, к берегу меня!..

       …Слабый удар лодки о берег буквально потряс его. Он гигантским прыжком перебросил своё тело через её пятиметровый корпус, и упал на берегу на четвереньки, с восторгом почувствовав под пальцами сырую траву. Какие-то невнятные тени проскользнули мимо него к берегу, вызвав в груди уже знакомый холодок, но когда Кошкин встал и обернулся, на берегу и возле него было уже пусто. Он рискнул посветить фонарём, но увидел лишь траву и волны реки. Не было и дороги, по которой он час назад пришёл сюда вместе с другими... Или это было другое место?.. И кто прошмыгнул мимо к лодке минуту назад?.. Опять солдаты?.. Живые или погибшие?..
       Кошкина прошиб холодный пот. Он достал из потайного кармана гимнастёрки фляжку - подарок симпатизировавшей ему медсестры, и выпил весь спирт, без остатка.
       Сразу стало жарко. Кошкин задержал дыхание, чтобы опять не попасть в медсанбат уже с сожжённым спиртом горлом, и сунул в рот кусочек сухаря, завалявшийся в кармане галифе.

       …Совсем рядом тихо и сонно плескалась невидимая в предрассветной темноте река, но в этом плеске было теперь что-то зловещее, пугающее. Гораздо более пугающее, чем война рядом…
       Кошкин ещё раз посветил фонарём на пустынную воду и пошёл вперёд, напролом, к канонаде и сполохам.
       Смутная полу-подсказка,  полу-догадка, полу-уверенность зашевелилась в заторможенном сознании Кошкина. Он вдруг поймал себя на том, что впервые идёт на передовую без даже малейшего страха перед смертью. Он теперь почти знал, что выживет, что не сгорит в огне этой войны, как многие и многие другие.
       Точно кто-то совсем недавно убедил его в этом...

                Тьма – и  впереди,
                если  она –
                вокруг…