Слон, меня сжирая - меня спасает

                СЛОН, МЕНЯ СЪЕДАЯ –  МЕНЯ  СПАСАЕТ… 

                О презентации  серии  «ВОСПОМИНАНИЯ СОЛОВЕЦКИХ  УЗНИКОВ»



       19 февраля 2015 года в 18:00 в Государственном музее  ГУЛАГа были  представлены два первых  тома  книжной серии «Воспоминания соловецких узников» (1923-1927), выпущенной издательским отделом Спасо-Преображенского Соловецкого ставропигиального мужского монастыря.
      Гостями вечера были участники проекта – представители разных научных центров и дисциплин, общественные деятели и родственники заключенных, чьи усилия направлены на изучение трагических событий истории, которые нашли свое отражение в воспоминаниях соловецких узников, заключённых Соловецкого  лагеря особого назначения (СЛОН)   
      Ведущий вечера священник Вячеслав Умнягин, ответственный редактор книжной серии «Воспоминания соловецких узников», показал  посетителям  музея   документальный фильм члена Союза писателей РФ М. Гуреева «Путь одинокого странствия» (2014), в котором помимо прочего затронута тема преодоления метафизического зла  и тотального насилия над личностью в нравственно-религиозном пространстве Соловков.
      Документальный фильм Михаила Гуреева о Соловках – это фильм о русской  Вифании, о «доме бедных  в обители нищеты» (Неем.11:32.). Соловки, как и ханаанское  культовое место Беершеба (Вирсавия)  в пустыне Негев на краю Иудейского царства, явился самым северным  городом-монастырём на краю  русского  Бытия, где в ХХ веке  все «семь источников» русского  духа были  осквернены  тотальным насилием большевизма.  Здесь есть своя Голгофа на Секирной горе, свой и единственный во всём  православном мире  храм Креста и храм-темница  для узников-смертников – храм Вознесения.
    Здесь нет как на Святой земле   Масличной горы и нет Храма, где продают всё, утробе что угодно, где меняют деньги, торгуют  чесноком и телом.  Здесь, на Соловках, кроме снега и  ледяной крупы, никогда   на голодную землю не выпадала спасительная  манна небесная. Воют волки и воют  вечно голодные собаки. Воет ветер в стрехах  и виснет безнадежная тоска в белой ночи Небытия.    От  хорошей жизни на Соловки не уйдёшь. И не от хорошей жизни бежали из устья Дуная  юго-восточные славяне  далеко на север в глухие таёжные  дебри.  И  не от  царской, отеческой ласки  бежали к Белому морю псковичи, новгородцы и московиты.
     Большевики знали куда надо ссылать своих идеологических противников, «попов-бездельников»,  всякую «контру» и разного рода  «врагов народа» на «перековку и  перевоспитание». Здесь издавна были свои «земляные тюрьмы», в которых  соловецкие сидельцы   находились «навечно» без всяких царских амнистий, «впредь до исправления, али до кончины живота своего, никуда и неисходно». В земляных тюрьмах  потолком для узников  было небо и брёвна-плахи, а между ними щель для  подачи еды на верёвке. В этих ямах не было параш и узники  ходили под себя, иногда по двадцать и тридцать лет…
      История Соловков – это история   «спасения» человека через смерть от ужасов своего  века. это летопись тотального насилия и нечеловеческого страдания  сотен тысяч прклятых и убитых на этой бесплодной проклятой земле ради горстки тщеславных, властительных дегенератов.  Прочитав эти 2 тома живых свидетельств, приходишь к выводу: так  человек жить не должен. И чтобы никогда не бежать от насилия на край света и чтобы никогда таким страшным образом не спасаться не «спасаться»,  человеку лучше вообще НЕ РОЖДАТЬСЯ на этой проклятой земле. 
       Два  научно-документальных тома «Воспоминания соловецких узников» –это  ещё один весомый вклад наших историков и краеведов в великую ГУЛАГИАДУ, которая с каждым годом вырастает в ещё более грандиозную  документальную эпопею ХХ века – «века-людоеда»( О.Мандельштам)
  Здесь, на Соловках, проявились во всей  своей наготе  русский садизм,  идеологический и религиозный садомазохизм, которые  дали  нам примеры  разной  степени подлости,  низости и юродства, многочисленные примеры    отсутствия  жалости русского человека к самому себе. Какой человек, кроме русского, сможет   сказать, что крепость-тюрьма  и каторга его спасает? Съедая – спасает!  «Спаси меня хоть крепостью, хоть  Соловецким монастырём!» (из письма Пушкина Жуковскому). А как быть тогда с соловецкими мамками, которые от голода съели своих детей? Как совместить «спасение души» с  трагической неразрешимостью антропофагии в условиях тотальной неволи?
      Из  документов  Архива древних актов и документов Сената за XVI-XVIII  вв. с ясностью вытекает, что содержание преступников в монастырях никакого отношения к иноческому подвигу не имеет. Монастыри в Московском государстве вплоть до второй половины Осьмнадцатого столетия   рассматривались крупные хозяйственно-экономические центры и как разновидность государственных тюрем, куда отправляли на длительный срок или  на  пожизненное заключение «на хозяйство»  тех. кто был искалечен на пытке «с великим пристрастием» и был негодным для каторжных работ, а также  сумасшедших, «говоривших во всеуслышание  о властях непристойные и срамные  речи». Во времена  императрицы Екатерины II в монастырские тюрьмы ссылали  юродивыхи бесноватых страдающих  болезнью вавилонского царя Навуходоносора II – ликантропией. Многие так называемые «секретные узники» в условиях многолетнего сурового заточения  и одиночества в «каменных мешках» сходили с ума и уже сами не  моглм назвать своего имени.
      Профиль  монастыря как сумасшедшего дома был  подтверждён указом Екатерины Великой, приславшей в 1766 году первый десяток сумасшедших колодников   «до исправления в памяти». Примечательно, что  умалишённых  колодников охраняли и содержали так же сурово, как и политических узников и разного рода  вольнодумцев и масонов. Причём об  «опасном» политическом бреде  безумных узников  охране следовало доносить по начальству, на что уходило много бумаги, чернил и перьев. Некоторым узникам и ссыльным во время  чёрных работ стражники и монахи приказывали «вести свои речи вслух, а тайно в укромном месте» Политическим  доносительством занимались и сами  монахи. (Анатолий Апостолов. КАК ПРОДАТЬ БЛИЖНЕГО. Донос как способ существования. М., Издательство УРАО.2003).
     Были среди узников монастырской тюрьмы и те, кто страдал за свои тайные и еретические писания, но были и те, для кого  монастырская тюрьма была местом вдохновения и даже прибытка. К такому числу   писателей-узников можно отнести  алхимика и экономиста Филиппа Беликова,  который, находясь в сибирской ссылке, в 1742 году объявил, что может сочинить две книги –  «Как делать  золото» и «Натуральную экономию», идеи которых принесут большой доход государственной казне. Вместо того, чтобы ознакомить с этими предложениями учёного. академика и химика М.В.Ломоносова,  власти поверили прибыльщику-сочинителю, свободили его из сибирской ссылки, определили его вместе с женой и детьми  в тюрьму,  а «для лучшего  сочинения оных книг» положили ему жалованье на пропитание – 25 копеек в день. Этот случай для  нас  весьма  уникален, ибо судьбы сочинителей  разного рода  утопической, социальной крамолы  в России были всегда несколько иные. Царское правительство  за время своего существования пересажало в крепости и монастырские тюрьмы  немало светских и церковных авторов только  за то что они писали. А сочинитель-прибыльщик и алхимист  Беликов был  заточён в тюрьму не за то, что он писал,  а для того, «чтобы он писал   как можно лутчше для вящей  пользы Ея Императорского Величества» (Гернет М.Н.)
      Условия содержания узников на Соловках и в других монастырях-тюрьмах определяли три фактора: предписание  сопроводительного царского указа-письма, поведение заключённого и  ВОЛЯ АРХИМАНДРИТА, как начальника монастырско й тюрьмы. От воли архимандрита зависело ослабление или усиление   и без того строгого   режима содержания узников. Одних заключённых сажали на цепь и держали в кирпичных нишах. Других годами держали в земляных ямах и каменных мешках скованными ручными и ножными железами, били кнутом, плетьми, шелепами. Им давали только хлеб и воду, многим узникам-сектантам, раскольникам   и «вольнодумцам»  запрещалось  в пищу давать рыбу. Монахи  заставляли их в цепях вести хозяйские работы, просеивать  муку, месить тесто, стирать бельё, выносить нечистоты и выполнять  другие тяжёлые, «общие» «чёрные работы» – валить  лес, корчевать пни и гатить болота. 
     В целом жизнь в монастыре  отличалась такой особой суровостью,что иным узникам каторга на материке казалась раем. Так сосланный в Соловки бывший секретарь  таможенной палаты  Михаил Пархомов в своей челобитной  1743 года просил, чтобы «вместо сей ссылки  в монастырь меня в каторжную работу отдали. С радостию моей души готов на каторгу, нежели в сем крайсветном, заморском, тёмном и студёном, прегорьком и прескорбном месте быти» ((Колчин М.А.). Здесь невольно вспоминается «Крутой  маршрут» Евгении Гинзбург,  которая после длительного тюремного содержания,  узнав о предстоящем  этапе  на зону,  радостно восклицает: «Каторга – какая благодать!». 
     Одним словом, чекисты при организации  СЛОНа взяли себе на вооружение богатый тюремный опыт  Соловецкого монастыря, особенно всё  то, что касается «смирения гордыни» человека через голод, холод и невыносимый подневольный труд. К богатому, трёхсотлетнему опыту прошлого были добавлены новые методы «перековки» человеческой личности в послушное орудие труда.  В СЛОНе  узников кормили толька за выполнение трудовой нормы. Узники и узницы, которые не могли являться  полноценной рабочей силой обрекалась на голодную смерть или на физическое уничтожение. Тогда случалось массовое людоедство,  тогда матери съедали  собственных детей и сходили с ума. Но этот факт получил  широкую огласку, из Москвы выезжала высокая комиссия, были приняты меры, чтобы подобное больше  не повторялось. В этом случае, как и в иных, выживание на биологическом уровне  и медленная   смерть в условиях тотального заточения  не может считаться духовным подвигом и святым мученичеством невинно осуждённых. Использование женского труда во всех сферах производства, в том числе и на тяжёлых, общих работах  в лагерях и на поселениях, на лесоповале и  рудниках. всегда было головной болью большевиков. Для этого в началае 20-х годов   был даже  создан отдельный  научный центр – Институт  труда, который вскоре закрыли, а   научный состав  работников  был  в основном  репрессирован.
     Но  вскоре , стараниями чекистов, женский труд нашёл  себе применение  на скотных дворах, конюшнях  и в личных  хозяйствах высокого начальства  соловецкого лагеря. На базе  женского барака  молодых  каэровок и  подшефной СЛОНу исправительно-трудовой колонии для несовершеннолетних преступниц, был  создан впервые в мире   лагерный бордель, а  также  детские ясли и детсад, которые в системе ГУЛАГА  стали неким  праобразом   лагерного детского комбината  как составной части  неосуществлённого  чекистами проекта под условным названием КПД (Комбинат поточного детопроизводства).