Куда уходят собаки

Верх молодого месяца задиристо бодал темнеющий край февральского неба, а провисший округлый низ медленно опускался на ветви старых вязов, окружающих лодочную станцию. Двор станции, давно бесхозный, выглядел неопрятно, тут и там валялись живописно разбросанные куски досок, кирпичей и всякого ненужного хлама. Территория с незапамятных времен была огорожена забором, сваренным из арматуры. Время от времени бомжи, которыми всегда славились окрестности второго пруда, выламывали арматурины на металлолом, оставляя в заборе зияющие дыры. Перед задним фасадом здания высилась куча песка, завезенного для ремонта по случаю, которая, однако, в дело пущена не была, и много лет на ней в любой сезон при любой погоде лежал огромный рыжий лохматый пес. То ли кавказец, то ли азиат, то ли помесь пород.
Никто не знал, ни сколько ему лет, ни сколько он живет на станции, ни как его зовут. Зычный голос его узнаваем был издали, тяжелая цепь была завязана за ржавое «ухо» петли фундаментного блока. Ежедневная потребность выгуливать собственного ротвейлера способствовала регулярным встречам по разные стороны забора и обмену «собачьими любезностями» - громким лаем и порыкиванием. И хоть я по части собак не робкого десятка, разнимать дерущихся ротвейлеров прихидилось не один раз, все же холодок тревоги опускался куда-то на дно желудка и заставлял ускорять шаг. Пес был огромен, сбившаяся шерсть частенько свисала лохмотьями на его боках, запах от его лежбища исходил просто убийственный. В те редкие минуты, когда он поднимался с кучи, вставал во весь рост, чувствовалось в нем какое-то скрытое благородство, «порода».  Охранники, дежурившие на станции, подходить к нему не решались. Пес подпускал к себе только одну женщину, жившую недалеко на Театральном проспекте. Она его кормила, иногда лечила, когда болели уши, и звала его Дик.
Собаки, они как дети, что вложил, то и получишь. Мой ротвейлер понятия не имел, что человека можно укусить. Голос подать, это да, а вот вцепиться не мог. Воспитание не позволяло. И ходил всегда рядом без поводка, от рождения был слабоват на зрение, панически боялся потеряться. Пока щенок взрослеет, возникает некоторая аналогия с растущими детьми. Та же беспомощность и подчиненность, та же необходимость учить и пожинать плоды воспитания. Только все в разы быстрее, как в ускоренном кино. Ключевое слово – верность. Предать нельзя. Взамен на доброту получаешь потрясающую искренность. Неумение сказать порождает в них необычайную проницательность, которой категорически не хватает людям. Мой не знал, что он собака. Он был просто один из нас.
Я его встречал в течение 15 лет на этом месте, был ли он там раньше, не знаю, возможно, что и так. Иногда бывали случаи, что Дик оставлял свою территорию и выходил на пару дней побродить по окрестностям. Как это было возможно? Да очень просто. Он, конечно, не имел соответствующего своим габаритам ошейника, часто тяжелая цепь крепилась на шее чуть ли не к резинке от трусов, чем иногда и пользовался пес. Справедливости ради нужно признать, что вне охраняемой территории агрессии он никогда не проявлял, ни к людям, ни к собакам. Мог запросто сходить в парк Щербакова на масленицу или другое какое увеселительное мероприятие.  И всегда возвращался назад, лежать на куче песка, в снег и дождь. Нет, у него, естественно, была принизываемая всеми ветрами будка, но я никогда не видел, чтобы он ее использовал.
Это была та удивительная пора года, когда после зимы земля начинает пахнуть. Мы бежали по темнеющему парку, тащили Дику еду, которую нужно было бросать в его сторону, подойти и протянуть было бы просто безумием. Моя жена вошла в калитку и двинулась в сторону собаки, держа в руках пахнущий пакет. Это был день, когда он отвязался. Просто вынул голову из надоевшего ошейника и бродил по охраняемой территории. Ему было все равно, несете вы еду или просто заблудились в темноте, он - на службе. Челюсти сомкнулись на пальцах... Я не помню, как вырвал жену сквозь ограду (спасибо бомжам), как бежали на ходу пытаясь вызвать скорую, как потом на такси примчались на санпропускник в «травму». Кости целы, немного повреждено одно сухожилие, ну и крови, конечно, не меряно. Он не вышел за забор, чтобы продолжить преследование, хотя мог это сделать без труда.
С трудом отвертелись от настойчивого желания некоторых врачей полечить от возможного бешенства. Не потому, что бесстрашные, а потому, что владели ситуацией. Бешенство не устанавливают по анализу крови, который нам предлагали взять у пса, за немалые деньги, кстати. Чтобы диагностировать бешенство, пса нужно умертвить и поработать с его мозгом. Все остальное – лапша на уши доверчивым пациентам.
Мы простили. Несмотря на то, что страх преследовал несколько месяцев. А где-то через полгода Дик снова ушел. Дня три мы проходили мимо опустевшего двора станции. Все ждали возвращения. Однако, напрасно. Куда он ушел, никто не знает. Наверное, по той дороге, что уходит в небо, навстречу закату.

22 февраля 2015


Рецензии