Жизнь окнами на юг. Глава XVII

               
                Точки над i.
       Мирослава так и осталась стоять посредине комнаты, всем существом остро почувствовав, что только что из комнаты вышел, возможно, навсегда, не просто человек, а весь мир, заключенный в одном человеке.

        Оставшийся вакуум пугал ее, она бросилась в коридор, ткнулась в запертую дверь его комнаты, вспомнила, что его шаги удалились в другой конец коридора, в тот, где была комната «тех женщин». Она ворвалась в их апартаменты, увидела выпученные глаза «мамашки», извинилась, быстро вышла на пляж.

      Нигде никого, словно Эдуард Марков ей приснился. Неожиданно она увидела на лежаке его одежду, а в лунном свете – голову пловца, яростно проламывающего воду могучими бросками.

      Через секунду она была в воде, платье облепляло ноги и мешало плыть, благо, что Марков довольно быстро заметил нечто неладное и быстро подплыл. Она смотрела на него и не видела, слезы застилали ей глаза.

       Неожиданно силы покинули ее, он только успел подхватить ее под руки.  Так на руках он и занес ее в свою комнату. Мокрые вещи со шлепками падали на пол, Мирославу трясло, не помогало теплое одеяло. Влитый в рот коньяк немного облегчил ее положение,  дрожь унялась, но разговаривать она не захотела, просто прижалась в Маркову и молчала. Он не настаивал. В половине шестого он принес проснувшегося сына, положил на постель между собой и матерью. Малыш долго ворочался, потом, прижавшись спинкой к отцу, снова заснул. Марков поцеловал его русые кудряшки и прошептал:
- Люблю!
-
         Мира не поняла, к кому относятся эти слова, она вообще воспринимала мир, словно он отсутствовал, существовал только этот мужчина, теплый, заботливый и необходимый. Ей ничего от него не было нужно, только чтобы он никуда не делся, пока она будет спать, но она никак не могла придумать, как ей лечь так, чтобы держать его за руку, чтобы почувствовать, если он вздумает уйти.

    Марков словно понял ее беспокойство, переложил Ленчика к стенке, подвинув женщину к себе, и услышал ее самое заветное желание:
- Капитан, я хочу дочь!
- Ты украла у меня сына, а теперь просишь дочь?
- Я хочу, чтобы у Ленчика была сестра.
- Ты меня не слышишь? Я ничего не хочу о тебе слышать, ты – воровка, ты украла у меня сына. Или это ребенок Гошки?
- Да, это ребенок твоего брата. Его Гошей зовут? Я не знала, а то бы Ленчик был Георгиевичем.
-
          Она отвернулась от Маркова, обняла сына и попыталась заснуть. Разборки ей были ни к чему, делить сына она не собиралась ни с одним Марковым, ни с другим. От сердца немного отлегло, и она уснула.
      Марков хотел уйти, услышав, что Ленчик не его сын, но быстро передумал и вскоре тоже уснул.

       Завтрак они проспали, спустились вниз, когда все постояльцы разошлись по своим делам. Мира была бледная и уставшая, Ленчик словно приклеился к Эдуарду, не отходил ни на шаг.
       День выдался нежаркий, и время до обеда они провели на пляже. Мальчик что-то  строил из песка. Марков начал невеселый разговор:
- Почему ты сказала, что он – не мой сын?
- Я не собираюсь его с вами делить, он – мой сын!
- А вот Гошка собирается претендовать на Ленчика?
- Что за бред! Он - то о мальчике откуда знает?
- Лида с четырьмя сыновьями – это его семья, а баба Клава – теща. Он видеозапись увидел и тебя узнал. Кстати Ира – твое настоящее имя?
- Он тогда не расслышал, я исправлять не стала. Ты прости, я не знала, что он это не ты, то есть…
- Ты меня вылавливала?
- Мы с твоим братом на бульваре познакомились, прогуляли до вечера, он пригласил поужинать, а там не успели зайти, он меня в спальню затолкал, скрутил и …
- И ты в отместку подсыпала ему что-то в еду?
- В коньяк. Это не токсично. Боялась, что он одним разом  не ограничится. Ночью побоялась выходить – города не знаю, позвонила Марченкам, но они уже, видимо,  спали. Вот так и просидела в твоей квартире до утра, посуду перемыла, пыль вытерла, спать боялась, ушла, как только рассвело.
- Почему же ты не знала, как зовут твоего кавалера?
- Знала – капитан первого ранга Марков Эдуард Георгиевич!
- Не понял!
- Твой брат знакомится с женщинами и называется твоим именем, вполне возможно, что у тебя по всей стране десяток Ленчиков растет, и их мамы проклинают тебя, не твоего брата.
- Ты тоже меня проклинаешь?
- Бог с тобой, я приехала в Севастополь за дочкой, увезла  сыночка. Я благодарна тебе, буду благодарить вдвое больше, когда у Ленчика наметится сестра.
- Значит никогда.
-
Они долго молчали, было очевидно, что Эдуард Георгиевич обдумывает какую-то важную мысль, но до обеда он никакого разговора не завел, ограничивался короткими фразами, если к нему обращался малыш.

      Он сам вымыл и уложил Ленчика в кровать, Мира ждала его на постели: сквозь тонкую ткань простыни просвечивало обнаженное розовое тело. Марков ушел, не сказав ни слова. Не пришел он и ночью, пропал бесследно.
    Утром за завтраком баба Клава сообщила, что Марков уехал домой. Мира поревела, но ни звонить, ни догонять не решилась. Ну, не будет пока  у Ленчика сестры, и не к спеху, подождем год-другой.

      Так долго ждать не пришлось, Марков приехал через три дня на своей машине. Прошел, поздоровался, будто выходил на час, чмокнул в лоб подбежавшего Ленчика, Мире просто кивнул и сел завтракать.

      Мирослава рассердилась и ушла с ребенком на пляж, вскоре пришел Марков, сел в тот же шезлонг и продолжил тот же разговор, будто не было трех дней перерыва:
- Я правильно понял, что ты посвятила Марченков в свою  проблему, и они предложили меня  в качестве быка – производителя?
-
- Ты с ума сошел! Мы с Таней даже не подруги, а Виктор  меня первый раз увидел утром накануне юбилея. Они обо мне только и знают, что имя. А о тебе я услышала в пять часов вечера, да и то без фамилии, знай я, кто этот гость, у которого нет жены и который остальным, как бельмо в глазу, я бы не согласилась. Мы договорились так: если ты не приходишь на юбилей, Марченки мне звонят, и я  тоже не иду, без пяти минут семь Виктор позвонил и сказал, что такси подано. Ты сидел ко мне спиной, я была спокойна, а когда Виктор тебя представил, мне стало плохо – голова закружилась, даже затошнило. Со мной всегда так бывает в минуты страха – как вроде выключаются сразу все органы чувств. Я ждала, что ты как-то отреагируешь на мое появление, но ты делал вид, что мы не знакомы. И только тогда, когда ты пригласил меня танцевать, я учуяла незнакомый запах, подняла глаза, и немного успокоилась, вот только никак не могла понять, кто же был тот мужчина. И когда ты предложил пойти к тебе домой, я согласилась из чистого любопытства.
-
- А я думал, что ты, деревенская дурочка, без ума от такого «крутого» кавалера.
- А что в тебе такого «крутого»?
- Черт побери, вот и охмуряй провинциалок, гордись рангами и деньгами, ведь каждая портовая девчонка знает, что с такими нашивками – «крутой» мужик, а эта даже и …,- Марков потерял дар речи.
- Для меня твои ранги – почти, как китайская грамота!
- Ну и чем же я тебя так зацепил? Или просто надо было от кого-нибудь забеременеть?
- Ты считаешь, что тебе кроме нашивок нечем женщину зацепить?
-
       Марков повернулся к Мирославе, готовый выслушать ее мнение о своей неотразимости, но она, похоже, задремала в шезлонге.
       Он усмехнулся в усы – хитра, плутовка, впрочем, она за сегодняшний день и так наговорила – не унести.

        Мальчик раскапризничался, и родители вынуждены были увести ребенка в пансионат. Обедали в большой шумной компании, голубоглазая Катя несколько раз бросала колкости в адрес Маркова, а после обеда подошла извиниться и пригласила Эдуарда на вечернюю прогулку. Мирослава отнеслась к сцене с невозмутимым спокойствием, только несколько торопливо докормила Ленчика и ушла, оставив свой обед нетронутым.

       Марков отказал назойливой девице и пошел в комнату, но дверь оказалась закрытой, он постучал, никто не ответил. Эдуард принял мудрое решение – сходил к бабе Клаве за ключами.
      Мирослава делала вид, что спит, лицо ее было отнюдь не безмятежно, около рта – горькая складка и нос подозрительно красен.
      Капитан сел рядом и прошептал:
- Какое ты имеешь право меня ревновать? Я тебе не муж!
- А почему тебе не все равно, как я к этому отношусь?
- Мне неприятно, что ты меня подозреваешь. Ты нервничаешь, дергаешь мальчика.
- За сына переживаешь? - Мирослава скривилась.
-
        Маркову хотелось обнять эту дурочку, заласкать, зацеловать, чтобы она поверила, что она ему небезразлична, но он боялся, что Мира ему не верит. И доказательств этому больше, чем достаточно: она не сочла нужным сказать ему о сыне, содержит  мальчика на зарплату секретарши, нашла деньги на дорогостоящую поездку к морю, может, спонсор какой помог, доподлинно известно, что мужа у нее нет.

      Народная мудрость гласит: чужая душа – потемки. Вот и сейчас они идут по берегу моря, разговаривают, но это чистой воды  треп, никакой информации, разговоры ни о чем: какое небо голубое, какая замечательная погода, какие смешные следы остаются на песке от босых ног, как долго тянется год и как короток отпуск.

     Марков слушает эти разговоры и неожиданно вспоминает, что тогда, три года назад,  она тоже о себе ничего не рассказала, правда, и не спрашивала о его жизни и работе, показалось странным, что они обошли эти темы, то ли рассчитывали, что у них еще будет время, то ли по каким-то другим неведомым причинам.

      Мирослава шла по кромке прибоя, волны облизывали ее ноги, она говорила о том, как много времени существует это побережье, сотни тысяч людей в течение столетий проходили именно по этому месту, как это важно – чувствовать себя частицей мироздания и частью истории.

- Скажи, я тебе совершенно безразличен? – спросил Марков, оборвав ее на полуслове.
       Он приготовил целую речь, предусмотрев все возможные варианты ответов, продумал все до последней запятой, но Мирослава не торопилась отвечать на прямо поставленный вопрос.

        За три года, прошедшие после ухода Миры, он проанализировал на сотни раз все ситуации, сложил в мозаику все детали и сделал неутешительные выводы. Суть их заключалась в том, что она не была похожа ни на Светлану, планомерно и целенаправленно охотившуюся за богатым мужем, ни на Ларису, любившую его до беспамятства и не простившую ему предательства. Это был такой тип женщины, который почти вывелся на бескрайних просторах нашей родины, и о существовании которого неромантичный капитан не подозревал.

       Согласитесь, чтобы разрабатывать боевые действия, необходимо знать намерения противника, это основа основ стратегии. Марков не понимал, чего хочет эта женщина от жизни, чего хочет от него. Ни в ее поступках, ни в словах не было и намека на материальные претензии, ни на моральные издержки. Она от него не хотела ничего, ну кроме «этого», и то не очень настаивала.
      Вот и сейчас она просто пожала плечами и улыбнулась, понимай, как хочешь.

     Разговор продолжился в комнате. Эдуард не намеривался дольше ждать, мужчины любят конкретику и точность.
- Ты не хочешь отвечать на мои вопросы, не хочешь рассеять мои сомнения, ты не хочешь дать мне надежду. Чего ты хочешь?
- Дочь.
- Ты хоть понимаешь, что ты не можешь претендовать,  что ты морального права не имеешь просить этого после того, как ты украла у меня Ленчика!
- Я – не воровка. Зачем тебе Ленчик, если ты – женатый мужчина и у тебя есть или будут другие дети?
- Я не женат! У меня нет других детей! А ты – воровка!
- Пусть даже так! А что делать одиноким женщинам, если они хотят иметь детей?
- Можно воспользоваться  банком спермы и зачать искусственно, например!
- Да в этом банке данных качество генотипа никто не гарантирует! А я хотела полноценного мужчину, причем с мозгами.
    Один знакомый сказал при мне моей подруге: «Твои дети сделаны с любовью!» Мой сын тоже сделан с любовью, и даже если ты будешь возражать, я тебе не поверю. Я чувствовала, что ты отдавался мне весь и думал обо мне, когда все это происходило. Я была счастлива! Это важно!
- Ты хочешь это повторить?
- Так не бывает, все будет по-другому, может лучше, чем  тогда.
- Уговорила! – Эдуард тихонько рассмеялся.
Мирослава тоже улыбнулась и обвила его шею руками. Он ее поцеловал, но предостерег:
- … но все это произойдет не здесь, а в той же постели,  где с любовью был зачат наш сын!
-
      Она не возразила, и это его расстроило, он решил не усугублять и начал репетицию прямо сейчас – уложил Миру в постель. Она подчинилась, не сопротивлялась, ни когда он целовал ее, ни когда услышала торопливый шепот – верный признак крайнего возбуждения, ни когда вылился и затих в полном изнеможении.

      От крайнего перевозбуждения спать не смогли оба. Мира от благодарности готова была расстилаться перед Марковым шелковой травкой, только бы он исполнил ее желание, только бы не передумал.

       Марков чувствовал в некотором роде гордость от того, что Мира выбрала его биологическим отцом, от того, что у него есть Ленчик, будет еще и доченька, такая же красивая, как сыночек. Он был уверен, что двоих детей Мире не вытянуть, и она вынуждена будет просить его помощи, а, скорее всего, никуда и не уедет.

      Все эти мажорные мысли очень стимулировали его активность, он открыл в себе такие неприемлемые ранее качества, как «самоунижение», он, признавая свои ошибки, хотел, чтобы собеседница сама нашла причины, извиняющие его поступки.

- Знаешь, тогда, после ночи на винограднике, услышав от тебя, что я предатель и  подлец, я обиделся. Я не верил, что я такой, я считал, что ты не имеешь никакого права  так говорить. И даже тогда, когда той ночью я ушел в постель к Светке, я не считал, что поступаю подло, что предаю тебя и наши отношения. Честно сказать, я и отношениями происходящее с нами не считал, и обязательств за собой не чувствовал. Я так и сказал Светке…
- Я слышала! - Мирослава вздохнула.
- А что ты еще слышала? – спросил Марков тихо.
- Слышала, как ты любил ее, как вы оба счастливы этой встречей…
- И ты решила не мешать?
- Меня не на помойке нашли, милый, гордости во мне предостаточно!
- Я это поздно понял. И это, и то, что лишился в жизни чего-то важного, важнее, чем Светка, чем десять Светок. Меня озарило только тогда, когда выяснилось, зачем приехала моя бывшая жена.
- Когда тебя самого предали? Больно?
- Жуткая боль, невыносимая.
Марков сморщился, будто снова испытал шок тех трех дней, когда на пороге его дома в разгар его любовной феерии с Мирой возникла бывшая жена.