Отпуск за свой счет

Весна 1975 года. Я служил в то время в Закавказском военном округе, в г.Батуми, командиром минометного отделения одного из мотострелковых полков. Весь март мы проводили на артиллерийских сборах в 20 километрах от Рустави – города-спутника грузинской столицы Тбилиси. Жили в палатках. Некоторые мои земляки раз за разом стали пропадать из виду… Через несколько дней они показывались в полном здравии и смачно рассказывали, как хорошо отдохнули… дома, в родной Чечне. А один очень шустрый парень из Грозного пришел ко мне в палатку и попросил взаймы денег (наши ребята знали, что я из дому регулярно получаю финансы) и при этом ни словом не промолвился, что едет на побывку в родные края. Я отдал все, что у меня было…
На следующий день ко мне заглянул командир взвода лейтенант Торуа, которого все за глаза называли «грузинским евреем». Насколько мне помнится, так называли всех менгрелов (небольшая народность в Западной Грузии). Торуа деланно удивился, что я еще нахожусь в лагере:
- Твои земляки давно уже со своими девушками гуляют по-над Тереком и пьют дома коньяк «Вайнах», а ты все еще здесь!
- А чё, можно поехать? – бесхитростно спросил я.
- Люди вон ездят, и все довольны, все смеются, - ответил лейтенант.
- Давай, помоги. Я согласен.
- А чё мудрить-то? Мы тебя отпускаем, на руках будешь иметь командированный лист. На дорогу деньги найдешь, тут твои земляки уже приехали и гостинцы привезли… Хороший у вас коньяк «Вайнах»… Начальнику лагеря очень понравился…
- Я согласен, - повторил я.
- Тогда завтра собирайся в дорогу. Только оденься поприличнее. Консультацию получишь от своих земляков, которые уже приехали оттуда…
Я быстро разыскал своих ребят. Они ничуть не комплексовали оттого, что ездили домой, не известив меня.
- Желающим побывать на родине – везде зеленый свет: из Тбилиси в Баку, оттуда – в Грозный. Поездка в один конец – сутки с небольшим. Проводники даже деньги не берут…
Тут я пожалел, что для своих нужд деньги не припас, а мой должник должен был возвратиться в лагерь через 3-4 дня… Земляки даже не заикнулись, что могут дать деньги взаймы. Я просить не стал…
- Ради предстоящего «праздника» можно продержаться и не только сутки, - решил я и стал готовиться в дорогу.
Я уже знал, что 5 апреля надо быть в расположении лагеря, ибо на следующий день был запланирован отъезд в Батуми. У меня в запасе было почти 10 дней.      
27 марта после «плотного» обеда двинулся в дорогу. Я, конечно, не знал, что меня впереди ждет «куча» проблем, а моя командировка растянется аж на 17 дней…
Двадцатикилометровое расстояние до ближайшего города Рустави нужно было преодолеть пешком – других вариантов не было, а оттуда автобусом до Тбилиси, где нужно было вечером сесть на поезд, отъезжающий в Баку. Я не знал, что это можно сделать и на вокзале в Рустави, через который лежала железнодорожная ветка, ведущая в азербайджанскую столицу.
…Пешком я привык ходить, да и армейская закалка была на уровне, но уже на полпути начались мои приключения. Степная грунтовая дорога пролегала рядом с какой-то кошарой. Вдруг из-за каких-то строений выскочила огромная собака и набросилась на меня. Вокруг ни одного камня, в руках никаких предметов, чтобы можно было как-то отбиваться! Агрессивный волкодав все время норовил ухватить меня за подол шинели. Я отчаянно работал ногами, стараясь попасть кирзовыми сапогами по рылу – тщетно. Борьба длилась несколько минут. Мне повезло: откуда-то прискакал всадник на лошади и отогнал собаку. Он извинился за случившееся и предложил мне… ножик. И только тут я обратил внимание на свою одежду: подол спереди весь был в дырках. Пришлось укорачивать шинель на пару дециметров…
Через 4 часа я добрался до автовокзала г.Рустави. Водитель рейсового автобуса без проблем доставил меня до Тбилиси. Чтобы неуставные размеры моей одежды не привлекли внимания патрулей, решил под покровом сумерек пробраться в артполк, дислоцирующийся на окраине Тбилиси, где я служил первые полгода. Местность я хорошо знал и в часть добрался окольными путями. Мои бывшие сослуживцы, в том числе и друг Хумайд Висханов, встретили меня тепло, хорошо приодели: такой новой шинели и офицерской шапки мне никогда ранее носить и не приходилось. А на груди появилась пара дополнительных знаков отличия на службе.   
Посидеть в чайной, куда меня приглашали, не получилось – опаздывал на поезд, на который меня могли и не взять…
Мои опасения оказались ненапрасными. Ни на какие уговоры проводники-азербайджанцы не шли: в заветный вагон я мог попасть, только имея на руках билет или деньги. В последний момент я сумел уговорить одного из проводников, и тот согласился взять до... следующей станции. Рустави. У меня вариантов не было: решил возвратиться в лагерь. Хотя… оставался еще один шанс... На станции Рустави проводник разыскал меня и потребовал выйти. Я не подчинился. Тот стал теснить меня к выходу, я стал сопротивляться. Получился скандал. Многие пассажиры стали меня защищать. На шум прибежал бригадир поезда. Я быстро придумал легенду: дескать, на перроне в Тбилиси воры умыкнули из кармана деньги, а командировочный лист остался при военном билете. Бригадир посмотрел мне в глаза и говорит: «Солдат, я смотрю, ты не умеешь врать. Откуда у тебя деньги, и какой дурак будет лезть заведомо в пустой карман? Но тебе повезло: у меня у самого сын служит. Забирайся наверх на свободное место, и… чтобы без фокусов...
Утром 28 марта я спешился в Баку в надежде, что смогу пересесть на другой поезд, следующий в грозненском направлении. Надежды были не такие уж призрачные: в те времена 5 поездов в сутки курсировали от азербайджанской столицы через Чечню.
Но не тут-то было…
Целый день я занимался тем, что упрашивал проводников взять меня в дорогу. Мой командировочный лист «спросом» не пользовался. Поезда уходили, а я оставался на перроне… Вконец очень измотался, хотелось кушать...
Ночь провел на вокзале, в зале ожидания. Несколько раз подходили патрули, но мой командировочный лист для них имел вес. На следующий день я твердо решил попросить взаймы денег у земляков, которых на вокзале было немало: тут и там была слышна чеченская речь.
29 марта, когда ушел без меня очередной поезд, я вернулся в зал ожидания и стал… прислушиваться к родной речи. Наконец показались две женщины с большими сумками в руках. Сели рядом.
Я чувствовал себя очень неловко, но набрался смелости и задал совершенно нелепый вопрос:
- Вы чеченки?
- Да. Домой едешь? – сухо переспросили они.
- Да.
- Дома знают?
- Нет…
- Вот обрадуются домашние!
- Откуда сам?
- Из Гудермеса.
- Мы из Шали. Будем в твоем родном городе слезать вместе.
Я сидел возле их сумок, охранял их, пока женщины бегали по кафе и по киоскам на вокзале. Возвращались с провизией на руках: колбаски, булочки, сыры и прочие молочные продукты складывались в дорожную сумку…
Скоро мы вместе направились к поезду, я тащил самый тяжелый саквояж. Они поднялись в свой вагон, я остался внизу «обрабатывать» проводников… Поезд скрылся вдали, оставив меня на перроне – одинокого, неухоженного, голодного, беспомощного, но не отчаявшегося…
Я ходил по перрону, останавливаясь у киосков с продуктами питания. Взгляд подолгу останавливался почему-то на коржиках, они мне казались особенно сытными и калорийными. И было совершенно непонятно, как раньше я не обращал внимания на эти кулинарные изделия? Был уверен, что по прибытии домой первым делом куплю много-много коржиков и буду их есть, есть, есть… Я запивал свои фантазии водой из-под краника и… садился в очередной раз на деревянную скамью в зале ожидания: ноги почти не держали. Рядом суетились люди. Часто слышалась чеченская речь. Вскоре они исчезали. Появлялись другие. Попросить у них взаймы денег не стал: я не смог перебороть себя и свое самолюбие…
Ближе к вечеру рядом со мной сел молодой человек и задал вопрос:
- Слушай, ты, по-моему, с утра тут?
- Да, с утра, но со вчерашнего…
- Проблемы какие?
- Билеты не на что взять, деньги «посеял»…
- Могу помочь советом. Есть такой трюк, который «работает» практически безотказно. Ты подожди, пока тронется поезд, и «цепляйся» за последний вагон, дескать, до «своего» не успеваю… Обычно проводники «клюют».
Может, он был чеченцем, но выдавать себя не захотел, ограничился дельным советом.
…По вокзалу объявили, что производится посадка на скорый поезд Баку-Киев. Спрятавшись за киоск, с нетерпением ждал момента, когда вагоны сдвинутся с места и, наконец, дождался. Проводница уже готовилась закрыть за собой дверь последнего тамбура, когда я ухватился за поручни.
- Мне не успеть к «своему» вагону, помоги!
С «номером» я справился неплохо: проводница с легким ворчанием впустила меня в свои «владения».
Я от души поблагодарил женщину за добродетель и пошел дальше вглубь вагонов, совершенно не зная, что меня там ждет. Занять какое-нибудь место не представлялось возможным, поскольку определить «зайца» среди пассажиров проводнице много труда не составило бы. Я готов был провести ночь напролет в тамбуре, лишь бы меня не высадили на полпути. Это было очень сложно сделать: все-таки более 2 суток находился на ногах практически без сна, без отдыха и без еды… После полуночи меня страшно потянуло ко сну, захотелось где-нибудь лечь и забыться от всех мытарств, что выпали на мою долю в течение  60 часов…
Я прошелся по плацкартным вагонам и нашел полупустой отсек, где верхние полки почти не были заняты. Поднявшись на «второй этаж», ощутил под рукой какую-то монету, а рядом лежали печенья – 3 штуки. Таких вкусных пряностей мне в жизни есть не приходилось! Мелкими-мелкими кусочками я откусывал печенья, боясь, что они кончатся. И так быстро кончились эти трехсуточные завтраки, обеды и ужины в виде трех неполных печеньев…
…В Гудермес поезд прибыл утром. Мне не давала покоя двадцатикопеечная монета в кармане гимнастерки. Мой поиск открытого продуктового киоска увенчался успехом. Еще больше меня обрадовало, когда среди предлагаемого ассортимента оказались... коржики. По 8 копеек. Две штуки мне были по карману.
От вокзала я шел домой пешком. Редкие прохожие глазели на меня, как на диковинного человека. Были среди них и знакомые, и родственники, но они меня не узнали… Наконец, оказался в кругу родных...
Домочадцы, обеспокоенные моим внешним видом, то и дело спрашивали, все ли у меня в норме?
Когда я остался один в комнате и в зеркале увидел свое отражение, у меня в глазах навернулись слезы: на меня смотрело жалкое подобие меня самого: небритое, иссушенное лицо, впалые глаза, растрескавшиеся губы…
Дома я провел почти неделю.
4 апреля дядя проводил меня до Грозненского автовокзала, откуда в Тбилиси направлялся рейсовый автобус (с 1 апреля открыли Военно-Грузинскую дорогу). У меня в сумке лежали 3 бутылки коньяка «Вайнах» и несколько блоков каких-то болгарских сигарет для друзей-однополчан. А главное, в кармане была приличная сумма денег...
В столицу Грузии автобус прибыл по графику.
Положив сумку в камеру хранения, я поднимался по эскалатору наверх, чтобы поймать такси, но там меня ждал… патруль.
Наличие командировочного листа меня не спасло, ибо я попался на… нарушении формы одежды! Пока отдыхал дома, оказывается, в День смеха приказом по округу все части перешли на летнюю форму одежды, а я, ничего не подозревая, шагал по Тбилиси в шинели и зимней шапке: их нужно было отдать в том самом артполку, где я переодевался неделю назад.
Я попробовал объясниться, что не знал о существовании приказа, поскольку в командировку отправился до «того». Но офицеры были непреклонны и заставили сесть в УАЗик под предлогом того, что в комендатуре разберутся в неординарной ситуации.         
Надежды, что меня быстро отпустят, рухнули при первом допросе. Мои аргументы не имели никакой значимости: заточили на гауптвахту сроком на 7 суток…
В камере сидели, в основном, «самовольщики», которые были «перехвачены» в поиске спиртного. Мне – идейному трезвеннику – находиться в этой компании было довольно диковинно. Но ситуацию спасало то, что ребята были большими балагурами – столько анекдотов пришлось услышать за эту неделю заточения!
Сидел со мной в камере и чеченец из Веденского района, который все время «строил» планы побега. Он сам прекрасно понимал, что говорит глупости, но, видимо, наслаждался, когда я начинал его отговаривать…
А в один из поздних вечеров я как бы серьезно подыграл ему, дескать, побег устроим вместе. Он никак не ожидал от меня дерзости и стал искать причины, чтобы отказаться от… собственных планов. Наконец, «форс-мажор» он списал на какого-то мифического грузина, который в решающий момент как бы «сдрейфил».
- Причем тут грузин, я же готов заменить его, – не сдавался я, - неужели ты сомневаешься во мне?
- Ты слишком правильный, не хочу навредить твоей службе, - маневрировал земляк.
- Я готов на любой отчаянный шаг, - нажимал я.
Он пообещал хорошо подумать и назавтра вынести логически выверенное решение.
А следующий день получился таким напряженным и насыщенным на неординарные события, что я его запомнил на всю жизнь. «Заключенных» ежедневно отправляли на местную мебельную фабрику, где, в основном, занимались разгрузкой леса. В 15 часов нас забирала машина с гауптвахты. Очередной рабочий день заканчивался. Я стоял у окна на 2-м этаже, в сборочном цехе, и видел, как на территорию въехал знакомый «Урал». В это же время совсем рядом раздался тепловозный гудок, который сменился… детским плачем. Выглянув в окно, я оцепенел: в 15 метрах от стены на рельсах лежала девочка 4-5 лет, и к этому месту неумолимо приближался поезд с несколькими вагонами леса. Я успел заметить, как из кабины «Урала» выскочил офицер, который должен был нас забрать. Он заметался на одном месте, не решаясь спасти девочку. Почему-то стал кричать на водителя, «толкая» его на подвиг…
У меня в запасе было несколько секунд. Недолго думая, я спрыгнул с окна... Слегка подкосились ноги, но моим скоростным возможностям это не помешало. Очень помогла моя практика футбольного вратаря – реакция, цепкость рук и хорошая прыгучесть. Я успел схватить девочку за руку, выбросить ее вперед за колею и в броске приземлиться там же… Было ощущение, что толчковая нога застрянет на шпалах. Но повезло. Потом, лежа на асфальте рядом с плачущей девочкой и глядя вслед вагонам, я осознал, что сотворил…
Вскоре к месту происшествия сбежали все работники фабрики. Я в центре внимания. Были слова благодарности, восхищения. А главный инженер долго тискал меня в своих могучих объятиях. Оказалось, что я спас именно его дочку, которая на какое-то время вышла из-под опеки родителей.
- Я всю жизнь буду тебе в долгу, - с характерным грузинским акцентом твердил счастливый отец. – В любое время приезжай в гости, и ты увидишь, что Реваз слов на ветер не кидает!
Но тут вперед вышел наш офицер. Все видели, как трусливо он себя повел в момент, когда от него ждали благородного поступка.
- Да никакой он не герой. Хорошие солдаты на гауптвахте не сидят. Нам некогда, поехали мы, - засуетился капитан.
Реваз весь свой гнев обрушил на офицера.
- Да знаю я вас, защитников родины, за бутылку водки готовы честь продать!
Обращаясь ко мне, он еще раз твердо заявил, что с этого дня является моим должником…
«Церемонию» возведения меня в герои сорвал капитан.
- По машине! – скомандовал он.
Фабрику я покидал с грустным настроением и думами о новом друге по имени Реваз. Но я больше ни разу в жизни его не видел. После того случая нас на фабрику не возили.
А ребята-«сокамерники» рассказывали, что на следующее утро видели Реваза у ворот комендатуры (гауптвахта находилась на территории этого учреждения). Видимо, дежурные не захотели устроить нам свидание.
Ближе к вечеру меня вызвал к себе майор Теплянский, старший офицер в комендатуре, который представился как земляк-уроженец одной из станиц Наурского района. Он был в курсе происшествия на мебельной фабрике, в том числе и действий капитана. Извинившись за своего товарища по службе, Теплянский выразил надежду, что мы еще встретимся в жизни... Мне были возвращены деньги и нагрудные награды, но юбилейного знака КЗАКВО, которым я награждался в сержантской школе за победу в армейском четырехборье, так и не нашли…
- Чем могу быть полезен, - спросил майор.
- У меня срок наказания закончился. Не могли бы вы меня отправить в артполк, куда должна поехать машина за ужином для «заключенных», - предложил я, особо не веря в удачу, - там в штабе меня ждут.
По существующим порядкам за мной должны были приехать офицеры из Батуми, из части, где я проходил службу, а я еще должен был возвратить зимнюю одежду друзьям из артполка в Тбилиси…
- Ладно, помогу, - сказал Теплянский, - надеюсь, в Батуми доберешься без приключений.
Меня посадили в кузов, в кабине просто не нашлось места. По дороге, когда машина остановилась у светофора на красный свет, я незаметно для сидящих в кабине «спешился» и в артполк добрался «потайными тропами» - местность хорошо знал. Через «черный ход» проник на территорию части. Вернув другу Хумайду Висханову его одежду, я проторенной дорогой добрался до ближайшей станции метро. Мне еще нужно было добраться до автовокзала, взять сумку из камеры и, если получится по времени, на всякий случай на такси съездить на то место, где базировался наш «лагерь» артиллеристов – для полной уверенности, что они уже отбыли в Батуми. У меня в запасе всего было около 4-х часов времени – до отбытия поезда на вокзале. Без приключений я сумел пройтись по всем этим инстанциям. Таксист лихо доставил меня до «пункта назначения», но на месте нашего лагеря я застал нескольких знакомых ребят, которые ремонтировали танк. По их словам, артиллеристы уехали «домой» еще неделю назад…
Водитель «Волги» доставил меня на ж/д вокзал. На покупку билетов времени не оставалось – договорился с проводниками рассчитаться по дороге в Батуми.
Поезд тронулся. Я лежал на предложенном мне месте, прикрыв глаза рукой, отгородившись от света и суеты вокруг. Вдруг кто-то ткнул меня пальцем в живот. Каково было мое удивление, когда я увидел под козырьком военной фуражки до боли знакомое лицо… Это был мой взводный-лейтенант Торуа, две недели назад спровоцировавший меня на поездку домой.
- Какими судьбами? – вырвалось у меня.
- Да вот за тобой приехал. Из гауптвахты была бумага. Но тебя там не застал. Вот и возвращался как бы ни с чем…
- А что у нас в части?
- Большой скандал. Тебя считают дезертиром. Словом, ничего хорошего ждать не приходится…
В часть мы прибыли к утреннему разводу. Полк уже стоял на плацу, когда я занял место в батальонном строю. Командир полка подполковник Гусев сразу же обратился к нашему комбату.
- Товарищ Карпов! Ваш дезертир прибыл?
- Так точно! – прозвучало в ответ.
- Выведите его из строя!
Я вышел вперед и замер в ожидании приговора.
- Этот сержант у нас всегда был на хорошем счету, - начал Гусев, - и мы его не раз поощряли. Но он, оказывается, при удобном случае мог и дезертировать. Сержанта Борхаджиева разжаловать до рядового и сегодня же отправить на гауптвахту – на 7 суток! Майор Мельник, снимите с него лычки!
Замкомандира полка, с которым у меня были прекрасные отношения, подошел ко мне сзади и перочинным ножиком, освобождая погоны от нашивок, тихо произнес: «Что ж ты так подвел нас всех – меня, Карпова, других офицеров».
- Так получилось, - тихо ответил я.
Подразделения разошлись. Я зашел в казарму и ждал своей дальнейшей участи. Никто ко мне не подходил, кроме одного земляка – чеченца, который с укором сказал: «Из-за тебя наши ребята вышли из доверия. Мне, к примеру, собирались дать старшего сержанта, теперь точно не дадут…»
- Да поможет тебе Аллах, чтобы сразу присвоили звание генерала!
В это время зазвенел телефон. Дневальный поднял трубку, а потом говорит: «Сержант Борхаджиев, тебя вызывают в штаб части, к заместителю командира».
Майор Мельник почему-то был в хорошем настроении. Он встал из-за стола, подошел ко мне, положил руку на мое плечо, на… чистый погон, и мягко сказал: «Эх, ты! Почему никому не сказал, что тебя отпускал домой начальник лагеря? Это же в корне меняет дело…»
- Я не мог его подставить, он же мне добро сделал...
- Добро, говоришь, сделал? – переспросил майор, - понимаю, понимаю… Я также понимаю, когда люди и мне делают добро. Ты же мне всегда помогал в подготовке к учениям. Так же? (для замкомандира полка я не раз оформлял топографические карты при подготовке к учениям – хорошо умел писать плакатными перьями). Мне Торуа доложил все, как было, а я все объяснил командиру части. Должен тебя обрадовать: наказывать тебя не будем. Пришивай свои лычки обратно, а на гауптвахте ты уже отсидел… Ты доволен?
- Так точно! Спасибо вам за все…
Майор достал из кармана деньги и протянул мне.
- С утра не завтракал. Сбегай в соседний магазин и принеси-ка что-нибудь на закуску…
Я от денег отказался – содержимое моих карманов позволяло это делать. Принес колбасу, шпроты, плавленные сырки, хлеб… Старший офицер закрыл входную дверь на крючок и достал из шкафа бутылку с красивой наклейкой и два фужера. Я оторопел. На столе стоял… коньяк «Вайнах»… «Действительно, Торуа – еврей», - пронеслось в голове.
Майор наполнил оба бокала и один предложил мне.
- Никак не могу, - отказался я от спиртного.
- Я разрешаю… Сегодня разрешаю. - Мельник был добр как никогда, - как можно отказаться от «Вайнаха»? Ты чё?!
- Я не пью… Вообще не пью.. Если б в жизни позволил бы это себе хотя бы один раз, сегодня выпил бы снова – за ваше здоровье… Но надеюсь, вы не заставите меня ломать свои принципы…
- Ладно, не буду нажимать. Тебя Аллах уже наказал за эти твои дурацкие принципы...
Мы рассмеялись в унисон...
 
Газета «Гумс».
2011г.