Шмуэль

       

           Челябинская область, зима 1943 года.

  Часы зазвонили ровно в девять вечера. Ещё не совсем проснувшись, Шмуэль крепко сжал пальцы обеих рук в кулаки. Он знал, что если сейчас остановит звонок будильника, то может заснуть и опоздать на работу, а в военное время это было опасно.
  Только после того как заставил себя скинуть одеяло и встать на ноги, Шмуэль нажал на кнопку остановки звонка.
  Ополоснувшись под умывальником, он быстро оделся и поставил чайник на шипящий примус. Чаю не было, но горячая вода и немного сахара помогут на некоторое время заглушить постоянное чувство голода. Свою пайку хлеба Шмуэль съел ещё днём и, если бы не надо было идти на шахту в третью смену, можно было бы «проспать» голодные часы. А утром снова будет хлеб.
  До начала ночной смены оставалось ещё около часа, когда он вышел из дому в морозную ночь.

  Придя на шахту и пройдя через проходную, Шмуэль уверено шёл по уклону тёмного и узкого коридора, ведущего к входу в спусковую шахтную клеть.
Света не было, и только небольшая лампочка на его каске тускло освещала дорогу.
Подойдя к проходу на платформу, Шмуэль услышал голос какого-то рабочего: «Стой! Погоди!». Повернув голову в сторону кричащего и никого не увидев, он уверено шагнул на платформу клети.
Но платформы там не было. Это он понял только в конце своего падения. И сразу же удар и темнота.
  Шмуэль лежал в очень неудобной позе на каких-то поломанных досках и прерывисто, с трудом дышал. Вокруг стояла кромешная тьма, и невозможно было понять, где он находится. Малейшая попытка подняться или даже повернуться, отдавалась тупой болью в боку. На несколько минут он снова потерял сознание.     Очнулся от каких-то отдаленных голосов, доносившихся сверху. Слов было не разобрать.
  Он повернул голову в сторону голосов и внезапно был ослеплён, прорезавшим темноту, лучом фонарика. Потом что-то зашуршало, и он почувствовал, что поднимается вверх, вместе с платформой и лежавшими на ней досками. Голоса раздавались всё ближе и ближе, всё больше и больше фонарных лучей освещало узкий ствол поднимающейся клети, на платформе которой лежал Шмуэль.
  Вскоре подъём прекратился. Несколько человек осторожно подняли его и, положив на носилки, быстрыми шагами направились к выходу из шахты.
  Во дворе носилки втолкнули в стоявшую машину скорой помощи, закрыли дверь, и машина сразу же тронулась.

  Только после осмотра в палате Челябинской больницы врач объяснил Шмуэлю, что он провалился в ствол шахтной клети, на застрявшую метров на восемь ниже платформу. И что он, Шмуэль, как видно родился в рубашке, так как на платформе везли кучу досок, которые, спружинив, смягчили удар. А толстые свитера и две пары ватников и фуфаек, натянутые один на другой по причине стоявших морозов, спасли его от переломов.
  Шмуэль опять потерял сознание и как сквозь сон услышал, что врач сказал подбежавшей сестре: «Это не от удара, это от голода. Надо бы ему какого-нибудь горячего супчика организовать. А пока пусть поспит».
  Запах горячего супа моментально разбудил его. Уже засыпая, сытым и в чистой тёплой постели больничной палаты, он подумал, что врач был прав, говоря, что он родился в рубашке. И то ли во сне, то ли в полудрёме, пред ним пролетела вся его прежняя жизнь...


       Кишинёв, сентябрь 1929 года

  Трамвай замедлил свой бег на повороте и Шмилик* наконец-то догнал его. Он бежал за ним, отставая и нагоняя, уже четыре остановки. Ещё одна и он добежит до конторы г-на Гигореску, которому должен передать лично в руки письмо от хозяина фабрики.
  Да, да, несмотря на свои неполные десять лет, он уже работал посыльным на шоколадной фабрике. Денег, правда, платили немного, но и это было большим подспорьем для их бедной многодетной семьи.
  Семеро детей и мама, которая после внезапной смерти отца не могла уже прийти к нему в кузницу с обычным вопросом: «Ну что, Лёва, ты уже наковал сегодня пару лей?»
  На что отец, улыбаясь, обнимал её своими крепкими руками, и, порывшись в карманах, молча доставал и отдавал ей заработанные за день деньги.
  Отец. Он был не просто кузнецом, он был мастером и умельцем. И не только в кузнице. В свободное время он мастерил настоящие скрипки и продавал их, а на одной из них иногда играл по вечерам.
  Но вот в прошлом году его не стало. Он неожиданно умер.

  Сразу же почувствовалась острая нехватка денег. Часто голодали.
  Хорошо ещё, что в их дворе жила зажиточная семья Славуцких и по пятницам Мася Славуцкая накрывала там стол для всех детей их двора.
  Шмилик с братьями почти всегда посещали эти вкусные пятничные обеды, но для него, кроме сытного обеда, это была ещё возможность увидеть Энну и даже перекинуться с ней несколькими словами.
  Энна была на два года младше его и иногда они немного играли во дворе и крепко подружились.

  Но через некоторое время после смерти отца, Шмилику пришлось идти на работу.
  Ему повезло: его взяли рассыльным на шоколадную фабрику! Не мусор собирать на улице, и не на стройке таскать камни, как это делали соседские мальчишки, и даже не подмастерьем у сапожника или портного, где первые пару лет в основном надо было исполнять все тяжёлые работы по дому. Нет, он попал сразу на шоколадную фабрику, где каждый день работницы, хоть это и запрещалось, подсовывали ему, то карамельку, то ириску, а то и настоящую шоколадную конфетку.
  А в конце недели ему выдавали положенную небольшую плитку шоколада, которую он всегда приносил домой и отдавал братьям и сёстрам, так как на фабрике он съедал шоколада гораздо больше.
  Да и хозяин фабрики тоже был хорошим человеком. Он только с виду строгий очень, а на  самом деле добрый.
  Когда Шмилику не надо было никому относить письма, его не заставляли делать какую-нибудь тяжёлую работу, а по распоряжению хозяина усаживали возле работниц, где он должен был обучаться профессии.
  Мальчик он был способный, всё схватывал на лету.
  Он даже придумал, как получить дополнительный заработок: получив очередной конверт и пару пятаков на трамвай, Шмилик шёл к трамвайной остановке, а там бежал за трамваем туда и обратно, как сегодня, а сэкономленные пятаки с гордостью отдавал матери…


           Прошло около десяти лет.

  Постепенно он освоил многие хитрости шоколадного производства. Из мальчика на побегушках он стал помощником мастера смены. Заработки постепенно увеличивались, да и братья с сёстрами подросли, и жизнь в их семье стала налаживаться.
  Но произошли большие перемены. Войска красной армии заняли Молдавию и присоединили её к Советскому Союзу.
  И у них во дворе тоже многое изменилось. Красавица Энна недавно вышла замуж за хорошего парня, да и у Шмилика появилась красивая девушка. Не смотря на тревожные разговоры о возможной войне, они собирались пожениться в будущем году.
  Скромную свадьбу сыграли там же во дворе в конце мая 1941 года.
  Невеста, одетая в подаренное ей свадебное платье Энны, была красива и счастлива. В июле они собирались поехать в скромное свадебное путешествие - к родственникам в Одессу, но 22 июня началась война.
  Все только и говорили о жестокости фашистов по отношению к евреям, и многие семьи решили эвакуироваться.

  Мать с сёстрами и двумя братьями уже неделя как уехали. Три брата: Шломо, Арл и Иосиф ушли добровольцами на фронт, а Шмулик с женой, её родителями и её младшим братом Семёном смогли уехать только два дня назад.
  Направление получили на Урал, в Челябинск, но в связи с военным временем, поезда шли по сложному и непонятному маршруту. Вчера проехали Одессу, и полдня с частыми остановками двигались по направлению к Мариуполю.
  Когда поезд в очередной раз остановился, Шмуэль с Семёном, схватив по чайнику, соскочили на перрон в поисках горячей воды для чая.

  Пробегая мимо зала ожидания, Шмуэль сказал: «Давай заскочим в буфет, может, купим чего-нибудь сладкого». Не успели они подойти к прилавку буфета, как раздался сигнал воздушной тревоги. Началась паника, люди метались из угла в угол, пытаясь найти надёжное укрытие.
  В первые минуты Шмуэль с Семёном оцепенели, с трудом понимая происходящее, но услыхав грохот взрывов, рванулись к выходу на перрон. У двери дорогу им перегородил солдат с автоматом. «Никто не выходит! Вы что, на тот свет захотели?! Слышите, бомбят. А ну на пол, мигом!»
  Автоматически повинуясь приказу, они упали на пол, закрыв головы руками.
Бомбёжка продолжалась около десяти минут. Потом прекратилась, а затем стих и гул фашистских самолётов.

  Неуверенно поднявшись на ноги, Шмуэль с Семёном вышли на перрон и побежали на третий путь, где стоял их состав. Но состава не было.
  Только взорванный паровоз и беспорядочная груда раскиданных остатков вагонов, вперемежку с разорванными телами, разбросанными чемоданами и узлами предстала перед ними.
  Со всех сторон подбегали люди. Все искали своих близких, потом прибыли санитары и начали собирать раненых и убитых и складывать их на перроне.
  Через несколько часов их увезли в больницу или в морг. Разорванных на части и неопознанных, погрузили на грузовики и увезли на местное кладбище, где и захоронили в братской могиле.
  Ни Шмуэль, ни Семён своих не нашли. Ночь они провели в зале ожидания.

  На следующий день утром, проснувшись, Шмуэль увидел сидевшего подле него в той же позе, что и вчера, поседевшего Семёна. Он смотрел куда-то вдаль, застыв и не видя происходящего. Шмуэль встал со скамьи и, подтолкнув Семёна, заставил его подняться. Они нашли дежурного по вокзалу, сообщили имена своих родных и дежурный занёс их в список пропавших.
  Вечерним поездом они поехали дальше.

  Уже в Челябинске, рассказывая свою историю, Шмуэль не раз слышал: «Ну и везучий же ты. Ведь мог же погибнуть с ними!»
  Да, ему опять повезло…


         Челябинск, конец сентября 1943 года.

  Шмуэль медленно плёлся по тёмной улице. До дома было уже недалеко. Несмотря на позднее время, вторая смена закончилась в полночь, и сейчас было около часа ночи, а он не спешил.
  Мучил постоянный голод, но дома всё равно нечего было есть. Шмуэль старался не думать о еде. Недавно умерли его соседи по квартире, пожилая еврейская пара из Румынии. Они всё время только и говорили о том, какие вкусные «пражитури»** и они ели в Бухаресте, заработали язву желудка и померли.
  Но мысли о еде не уходили.

  Он вспомнил, как ему повезло в начале войны, сразу по приезде в Челябинск. Голодный, как и сегодня, он шёл вечером по какой-то дороге.
  Внезапно Шмуэль остановился и решил, что от голода у него появилась галлюцинация. Он автоматически протёр глаза, но видение не исчезало. Наоборот, оно двигалось прямо на него. Ещё не веря своему счастью, он стоял, как вкопанный, и только когда курица подошла к нему на расстоянии вытянутой руки, резко наклонившись, схватил её обеими руками и быстро засунул под полу своего потрёпанного пальто.
  Оглянувшись по сторонам и убедившись, что его никто не заметил, что было мочи, побежал в сторону, видневшейся неподалёку, небольшой рощи. Только забежав достаточно далеко от дороги, он остановился. Сердце стучало так, что казалось убьёт своими ударами полупридушенную курицу. Но курица оказалась жива и пыталась вырваться из дрожащих рук Шмуэля. Ножа у него не было и пришлось прибить её валявшимся под ногами небольшим камнем. Когда курица утихла, Шмуэль собрал сухие ветки и, благо спички у него всегда были в кармане, разжёг небольшой костёр. Разорвав руками курице брюхо и в спешке, кое-как очистив её, наткнул её на обломанную ветку и зажарил.
  Он ел её в спешке, без соли, глотая куски мяса вместе с подгоревшими во многих местах перьями. Впервые за многие месяцы он наелся до отвала. Затушив костёр, и боясь, что кто-то узнает о происшедшем, Шмуэль вырыл небольшую ямку, закопал в неё останки курицы, засыпал землёй и прикрыл листьями.

  Уже после войны, сидя за полным столом, он часто говорил, что никакой обед не может сравниться со вкусом той неожиданно появившейся перед ним курицы.
  Но сегодня, после тяжёлой смены в шахте, он вновь был очень голоден, так как весь свой хлеб съел ещё утром.

  Внезапно раздавшийся в темноте гудок, вылетевшего на повороте и чуть не сбившего его грузовика, заставил Шмуэля резко отскочить от края тротуара и прижаться к стене стоявшего там дома. Грузовик помчался дальше и Шмуэль, провожая его глазами, резко выдохнул и продолжил свой путь.
  Не успев сделать и пяти шагов, он обо что-то споткнулся и, наклонившись, увидал под ногами большой полный мешок, видимо слетевший с грузовика.
Автоматически ощупав его, Шмуэль понял, что ему привалило килограмм сорок репчатого лука.

  Почувствовав внезапный прилив сил, он взвалил мешок на плечи и, забыв об усталости бодрым шагом, почти бегом, поспешил к своему дому.
  Около дома, осмотревшись, Шмуэль вошёл в подъезд, поднялся на второй этаж, тихонько опустил тяжёлый мешок, открыл дверь и быстро вошёл в свою комнату. Засунув мешок под кровать, он лёг на неё и сразу заснул.
  Этого лука ему хватило до весны.
  Почти каждый день на завтрак Шмуэль готовил овощной салат из мелконарезаного лука с ложечкой подсолнечного масла. Макая в этот салат кусочки хлеба, он ел и чувствовал себя на седьмом небе. По выходным готовил густой наваристый луковый суп или жарил кусочки хлеба с луком. Иногда просто отрывал и ел проросшие в некоторых луковицах зелёные сочные перья.

  Уже после войны, знакомый врач ему скажет, что этот мешок, может быть, помог Шмуэлю вынести, не болея, всю тяжесть эвакуации, так как лук, в особенности зелёный, – это настоящая кладовая витаминов и минеральных веществ.


         Кишинёв, Апрель 1946 года

  Выйдя из здания вокзала на знакомую с детства привокзальную площадь Кишинёва, Шмуэль еле удержал слёзы. Отсюда пять лет назад он с молодой женой уехал в эвакуацию, а вернулся один. Что стало с матерью, братьями и сестрой он тоже не знал. Знал только что Семён, ушедший добровольцем на фронт, вернулся живым и здоровым и переехал жить в Магнитогорск.
  Зажав к руке небольшой чемоданчик, Шмуэль пошёл к своему дому.
Войдя во двор, он неуверенно остановился. Есть ли кто-то дома? Живы ли все? Как мама? Подойдя к двери, он постучал. Ключа у него, конечно же,небыло.  Через пару минут дверь открыла красивая чёрноволосая девочка лет четырнадцати.
  «Вам кого? – Не поднимая головы, тихо спросила она. – Как она выросла за это время, совсем девушка, - мелькнуло у Шмуэля в голове, и он радостно воскликнул, - Фаня, это я, твой брат Шмилик!»
  Встреча была радостной. К вечеру собралась почти вся семья. Не было только Арона, ушедшего на фронт в первые дни войны и погибшего где-то под Сталинградом. За столом разговоры были только о войне, о родных и знакомых, о вернувшихся и погибших.
  Разговор зашёл и о соседях.
  Узнав, что у Энны Славуцкой погибли муж и ребёнок, но она сама жива и работает в буфете на вокзале, Шмуэль решил навестить её.

  В тот же вечер он зашёл к ней на пару минут, а остался на всю жизнь.
  Вместе построили новую семью. Купили небольшой, из трёх маленьких комнатушек, одноэтажный саманный*** домик. У них родились две дочки и сын. Работали много, тяжело, но радостно.

  Ещё до рождения сына, когда девочки были ещё маленькими, пришлось взять в дом помощницу, шестнадцатилетнюю сельскую девушку Лену.
  Однажды Лена сказала Шмуэлю, что по ночам, когда все засыпают, ей слышатся странные звуки на чердаке. Как будто кто-то шепчется и ещё какое-то лёгкое потрескивание. Шмуэль, шутя, сказал ей, что это, по-видимому, домовой приглашает по ночам своих друзей в гости. Но Лене было не до шуток. Она каждый день повторяла, что шумы не исчезают.

  Примерно через неделю, около часу ночи, Лена проснулась от стука в калитку. Кто-то громко кричал: «Вставайте, у Вас крыша горит»!
  Лена вскочила с кровати, и услышав, что в комнате, где она с девочками спала, шум стал намного сильнее, включила свет и увидала, что потолок местами покрылся каплями воды, как в бане.
  Кое-как одевшись, испуганная, она быстро выскочила из дому, и побежала на соседнюю улицу к отцу Энны Янкелю, у которого в тот вечер вся семья играла допоздна в карты.

  Крыша запылала. Выбежали разбуженные криком соседи, начали выносить нехитрую утварь, спасать, что можно было.
  О девочках, спавших в дальней комнатке, в панике забыли.
  Подъехала вызванная кем-то пожарная машина, но она оказалась без воды.
  Через пару минут приехала вторая и тоже без воды! Как приехали, так и уехали.
  Вдруг кто-то закричал, что в доме могут быть дети!
  Но войти в дом через дверь уже нельзя было, а на окнах железные решётки.   Дядя Ваня, сосед из дома напротив, выбежал с ломом в руках. Вырвал с гвоздями оконные решётки и влез в дом. По очереди передал через окно закутанных в одеяла, всё ещё спящих, девочек и затем выскочил сам. Детей отнесли к соседям и уложили спать.
  Прибежали Шмуэль с Энной, её отцом и братьями. Узнав, что девочки в порядке, пытались потушить пожар, поливая дом из вёдер, но «домовой» оказался сильней.
  Домик сгорел дотла.

  Старшая дочка, семилетняя Мася, проснувшись утром намного раньше обычного, не поняла, где она. Увидав около постели соседку, тётю Надю, спросила: «А где мои мама и папа? Мы ведь сегодня идём на детский спектакль.
  – Какой спектакль, - с жалостью сказала тётя Надя, - погорельцы вы. А родители там, у дома на улице стоят».
  Быстро одевшись, Мася побежала к дому.
  Светало.Всё вокруг было усыпано, выпавшим за ночь снегом. Но вместо дома она увидала только две почерневшие печки с торчащими к небу трубами, ярко выделявшиеся на белоснежном фоне.
  Неподалёку стояли мама и папа, и слёзы текли у них по щекам. Увидев, остановившуюся перед ними Масю, Шмуэль улыбнулся ей и тихо сказал жене: «Энна, перестань плакать. Ведь нам ещё очень повезло. Наши девочки совсем не пострадали»!
  Через пару месяцев дом отстроили. Соседи сохранили и принесли всё, что успели вынести из горящего дома.


           Вместо эпилога

  В начале марта 1975 года Шмуэль с семьёй уехали в Израиль. Там он работал на различных работах и вышел на пенсию в восьмидесятилетнем возрасте.
  Прожил счастливо до девяноста лет и умер в окружении детей, внуков и правнуков.


  22/02/2015  Холон, Израиль.
* - «Шмилик» - уменшительно-ласкательное от имени Шмуэль
** - «Пражитури» (Prajituri румынск.) кондитерские изделия, торты и всякого вида пирожные.
*** - «Саман» (тюркск. букв. - солома) - строительный материал из глинистого грунта с добавлением соломы (отсюда и название) или других добавок, высушенного на открытом воздухе (в Молдавии часто добавляют в глину нарубленную солому и промытый конский навоз).