ЕЁ ЗАВОД
После года работы на базе её уволили, вернее, просто не продлили контракт. Видимо, эта должность кому-то ещё была нужна. Здесь перерыв был небольшой, на улице как-то её встретила Алина и позвала на Завод. Ей был нужен специалист по связям с общественностью, а Анне была нужна как раз такая работа. Совпадение было почти идеальным, и те семь лет, что она трудилась на Заводе, стали едва ли не самыми интересными и плодотворными в её жизни.
(С этого Завода четыре года назад она уходила, будучи инженером. Тогда, в 1996 году, над всеми нависла опасность быть уволенными, и все как-то позаботились о себе. Анна считала, что раз у неё работа была, её участок был загружен, то и беспокоиться не о чем. Уволили её, видимо, как самую беззащитную…)
Обязанности были просты: надо было организовывать массовые мероприятия, сотрудничать со СМИ, с разными общественными организациями, формировать и поддерживать корпоративную культуру, заниматься оформлением поздравительной корреспонденции, отвечать на письма с просьбами о благотворительной помощи либо отказом, либо оформлять платежи, потом отчитываться перед бухгалтерией. Ветеранские мероприятия тоже были в её компетенции, да и контакты с православной церковью.
Чему она вначале сильно удивилась – как директор относился к религии. В таких случаях он обращался к Анне напрямую. Относясь к церкви весьма почтительно, часто и щедро жертвуя на «богоугодные дела», он всё-таки не понимал чего-то главного. В это время она и сама мало что понимала, больше чувствовала.
Анне приходилось ездить в храм и привозить на завод священника, чтобы тот освящал готовую продукцию. Обращалась она всегда к одному батюшке, указанному директором. Когда она в третий раз ждала его у храма, он с горечью сказал ей: «Раньше «они» были проще, сами приезжали в храм за благословением!» Он попросил её научить директора, как надо просить благословения, и через неё пригласил его в храм. Анна передала эту просьбу директору у него в кабинете, один на один, и при словах, что он должен будет поцеловать руку священнику, его слегка передёрнуло. Он не понимал того, что священник лишь посредник между людьми и Богом, и прикладываешься ты к его руке символически, это обряд, посредством которого священник призывает на твою голову благословение Божие. «Если не склонить головы перед Богом, то чего ждать от него? Гнётесь же вы перед сильными мира сего, а ведь это гораздо противнее», – удивлялась она.
Бош был человеком и непростым, и неоднозначным. Он имел продолговатое лицо с глубокими залысинами на лбу, лицо человека умного, целеустремлённого, умеющего принимать решения, но несколько чувствительного и нервного. Обладая несомненным обаянием, хорошо одевался, и, видимо, следил за собой, хотя летом и носил рубашки с коротким рукавом, что было недопустимо для руководителя. Чего в нём не было, и Анна это вскоре поняла, так это внутренней силы и уверенности в себе, того главного стержня, на котором держится личность. Он пришёл к власти на заводе в момент, когда ещё не созрел для этого, а все остальные, более подходящие на эту должность кандидаты, просто струсили взять на себя ответственность в столь неопределённые и тяжёлые времена. А власть долго на земле не валяется, он её и взял. Осуждать его за это Анна не стала.
Августовский дефолт дал заводу хороший шанс получить значительно больше рублей на продаже продукции за валюту, и Бош умело воспользовался моментом, выплатив почти полугодовые долги по зарплате, чем сразу же создал себе позитивную репутацию. Анна была уверена, что вначале он искренне хотел преобразовать предприятие: за перестроечные годы и бардак девяностых много чего накопилось ненужного: оборудование старело, начальники цехов разболтались и самостоятельно зарабатывали кто на чём мог, народ был дезориентирован. Правда, спецы остались; конечно, кое-кто не выдержал, ушёл, но многие остались из тех, кто знал, как делать качественную продукцию.
Сильно мешала работе завода все эти годы беспощадная борьба между директором и бывшим его сердечным другом, в одночасье ставшим непримиримым врагом. Здесь-то и проявились те качества Боша, которые впоследствии оттолкнули от него людей. Перед ним тогда были два пути: либо собрать вокруг себя спецов и, не опуская планки ни на миллиметр, делать свою уникальную продукцию лучше всех, оставаясь незаменимым и нужным, либо включаться в Систему и делать то, что она велит… В первом случае – неизбежные трудности, уважение людей и Настоящее дело, во втором – деньги, потеря себя как Личности и трудности уже совсем другого рода.
* * *
Власть, даже такая, как у директора среднего завода, даёт достаточно поводов для взращивания амбиций и самолюбия. С тобой на равных начинают разговаривать руководители других предприятий, местная администрация; тебя стараются залучить в постоянные клиенты крупные магазины, особенно педалируя твою принадлежность к «элитарному» слою общества; твоя жена становится «первой леди» местного «гадюшника», и это тоже обязывает! Ты уже должен кушать суши, хотя это такая дрянь на русский вкус, пить только элитные вина и пиво, ты должен отдыхать в Альпах, а не в местных санаториях и курортах, и уж не в дешёвых Турциях – Египтах.
Потом на Завод стали приходить объёмистые конверты с соблазнительными сообщениями типа «вы признаны лучшим руководителем»…, «вас наградят медалью (или орденом), вручение в Кремле», и перечень широко известных лиц, действительно заслуженных и признанных, которые уже награждены этими наградами. А на обороте последнего листа мелкими буквами: на организационные мероприятия, бумагу и освещение в СМИ – столько-то в долларах по курсу ММВБ. Короче, шестизначная цифра. Анне было интересно, как Бош поступит в данном случае, ведь видно без лупы, что люди хотят заработать на человеческом тщеславии. Клюнул, клюнул, не смог побороть себя! А может, уже «был обязан».
Завод заплатил, а вскоре пришли и медалька, и книжка в немыслимо дорогом исполнении, а в книжке «наш дорогой» в буквальном смысле директор. «Лучший руководитель» в радиусе семисот метров, которыми и ограничивается территория предприятия, потому что на соседнем заводе сидит такой же «Лучший руководитель»…
Анна никогда не думала, что работа директора лёгкая, наоборот, она характеризовала бы её как «адская». Она, естественно, должна была оплачиваться хорошо, кто бы спорил! Но и переоценивать её значимость и трудность тоже не стоило. В каждой работе свои трудности. Не по силам это бремя – уходи, «незаменимых нет». Анне казалось, что директор как раз переоценивал себя и свою деятельность, но уходить, однако, не собирался.
Можно не сомневаться, что большая часть наград и званий в эти годы были просто куплены, без затей и хлопот, и обесценятся они столь же стремительно – не успеют покрыться пылью дорогущие фолианты. Такая практика покупать всё за деньги, а не напрягаться и добиваться чего-то тяжким трудом, очень быстро прижилась, и все были довольны. Столица зарабатывала, а провинция богатела Лауреатами, орденоносцами и Почётными членами.
Было заметно, как директор усиленно выстраивал связи с местными силовиками, искал голодных во власти, а они почти все были готовы кушать в три горла. Чтобы выжить самому и как-то удержать предприятие, он ввязался в эту игру – увы, на другое его не хватило! Все понимали, что потом надо отрабатывать, но это уже было нормально и никого не напрягало. Брали подарки, брали дензнаки, брали всё, что дают. Каждый закупленный станок, открытие нового офиса или центра – то есть рядовые события в деятельности любого предприятия – становились поводом для щедро оплачиваемого освещения в СМИ, создавая Заводу имидж современного, продвинутого, динамично развивающегося предприятия, директор которого заботится о государственных интересах, внедряет новое оборудование и инновации.
Похоже, никто и не собирался спрашивать про результаты работы станков и инновационных проектов. Главное – внедряй новое! Осваивай деньги госбюджета и не забывай расплачиваться!
Внутри же ситуация становилась всё более напряжённой и гнетущей. Из-за постоянных нападок оппозиционеров Бош стал подозрителен, очень нетерпим к возражениям. Все, кто хоть как-то проявлял самостоятельность и независимость, один за другим покидали завод, и не по своей доброй воле. Для их выдавливания использовались все доступные способы, а также административный ресурс и лишённые всяких сантиментов сотрудники службы безопасности. Атмосфера в трудовом коллективе становилась безрадостной, качество изделий снижалось.
Когда Анна работала в цехе, и появлялась рекламация, какой-то отказавший блок, это было ЧП! Собиралась комиссия из специалистов, человек двенадцать, блок раскручивали и искали неисправность. Никому не хотелось брать вину на себя, поэтому свою невиновность приходилось доказывать. А чтоб доказать, надо было знать: знать и свойства материалов, и технологию, и даже людей, которые собирали блоки. Когда неисправность находили, следовали мероприятия по недопущению такого брака и усиление контроля, в общем и целом проводилась серьёзная работа с жёсткой ответственностью за результат. Система поддержания качества существовала уже давно, она корректировалась и выверялась постоянно.
Со временем Анна поняла – на ровном месте, с новыми людьми высокого качества не создашь, к этому надо непрерывно идти десятилетиями. Сейчас шёл обратный процесс. Рекламации шли пачками, и знакомые рассказывали Анне, что члены комиссии, собираясь у бракованного блока, просто решали, что написать в акте: какого дефекта ещё (или давно) не было?
В техбюро остались три женщины предпенсионного возраста, в техотделе ситуация была примерно такой же, главные специалисты ушли, и достойной замены им не было. Бывшие коллеги жаловались, что молодёжь приходила, они начинали обучать их, добросовестно передавая им накопленный опыт и знания, но… через три, пять, иногда семь месяцев, они уходили. Снова набирали молодых, начинали учить, и снова повторялось то же самое. Этот конвейер отнимал столько сил и времени, что они перестали вкладываться в обучение, не видя в этом никакого толку. На глазах рвалась надёжная и необходимейшая связь поколений.
Молодёжь пытались привлечь участием в проектах, за которые дополнительно неплохо приплачивали, но надо отдать должное молодёжи – быстро разобрались. Один из молодых специалистов, увольняясь, говорил Анне, даже не пытаясь скрыть разочарование: «Здесь два сорта молодёжи: одни – дети начальников, они спокойно в рабочее время занимаются проектами, мы же должны делать это только после работы или в выходные, а платят меньше, чем было обещано». Как-то незаметно и спокойно прошло у руководителей чувство стыда от того, что они приводили на Завод своих детей, быстро проводили их по карьерной лестнице до начальников отделов, цехов, зарплата у них, естественно, была больше, чем у их не менее, а иногда и более умных сверстников.
Хотя в самом факте династических тенденций ничего плохого нет – так было всегда, и это даже приветствовалось. Но такого наглого пренебрежения чувствами людей, моралью, справедливостью раньше не было. К руководству примыкали «свои» – друзья, родственники. Теперь «они» уже ничего не боялись – Завод принадлежал им, с несогласными быстро расправлялись, чтобы «их» положению ничто не угрожало.
Был сделан современный ремонт офисных помещений, в которых сидели технологи, конструкторы и экономисты. Это значит, что везде вместо капитальных стен ставились стеклянные перегородки, людей рассаживали спиной к проходу. Чтобы человек, вопреки всем разумным законам, постоянно был в напряжении – спина-то не прикрыта! Вот тебе и фэн-шуй!
Ломались перегородки между кабинетами – для того, чтобы создать длинный, как барак, офис. В нём работали по двадцать-тридцать человек, гуляли сквозняки и электронный смог. Для себя любимых, конечно, рабочее место организовывалось совершенно правильно – спиной к капитальной стене, лицом к двери. Но главное – в помещениях специалистов везде поставили видеокамеры. Как потом узнала Анна, всех заставили подписать бумагу, что они не возражают против этого! Попробовали бы они возразить!
Теперь, если нужно было обсудить проблему и у одного рабочего стола собирались три-четыре человека, из кабинета генерального директора Реха (Бош к тому времени уже «ушёл» в Москву) тут же следовал звонок: «Почему люди собрались?»
Знакомые жаловались: «Иногда задумаешься – то в носу поковыряешь, то «репу» почешешь, глядишь, – умная мысля и придёт. Теперь всё время помнишь, что на тебя смотрят. Говённое ощущение».
Офисы современные, а в отношении к людям вдруг выползло что-то старое, сталинское – недоверие и подозрение. Совсем недавно все были коллегами, делали общее дело. Теперь – враги, за которыми надо бдить, подозревать в измене и вредительстве и организовывать режим, как в сталинских «шарагах». Иногда Анне казалось, что на Заводе происходит массовый «сдвиг крыш», и не одной ей казалось…
Начался и быстро углублялся раскол между руководящим составом и основным коллективом, пока окончательно не стало ясно, кто принадлежит к «своим», а кто нет. «Свои» старались меньше пересекаться с массами и тихо презирали их. «Массы» отвечали такой же тихой ненавистью. Все всё понимали, деваться было некуда с одной лодки, оставалось терпеть, насколько хватит терпелки.
На фоне всех этих изменений Анна была неудобной фигурой: вроде бы и нужна, но уж очень независима, к тому же не выказывает особой любви к «генералитету», а точнее – демонстрирует к нему полное равнодушие и вежливое безразличие, отчего руководство постоянно пыталось её куда-нибудь задвинуть. Должность же пиар-менеджера, наоборот, предполагала определённую степень известности и публичности, и поэтому Анна сопротивлялась.
После очередного кардинального изменения штатного расписания она обнаружила, что её отдел переподчинили, и этот шаг показался ей бессмысленным. Во-первых, появился ещё один промежуточный начальник – Елена, руководитель отдела кадров, а все вместе они теперь стали подчиняться заместителю директора по качеству(!) Кору.
Оба отношения к её работе не имели, и вряд ли сильно в ней разбирались. Кор был старый производственник, всю жизнь занимавшийся качеством, технарь до мозга костей, и Анна была в недоумении – о чём она будет с ним говорить? Как бывший коммунист он, конечно, готов по приказу хоть коров доить, хоть стихи писать, но она предвидела трудности взаимопонимания.
И уж тем более ей не нужна была Елена, пришедшая на завод совсем недавно и загруженная под завязку собственными обязанностями. Возмущаться и требовать объяснений бесполезно – об этом ей сразу сказал Пуш, непосредственный начальник, когда она пришла к нему с вопросами. Стиль поведения руководителей среднего звена, к которым Анна принадлежала, был однозначен – молчать и не высовываться.
Решение глупое? Да, глупое, об этом все говорили между собой, и эта глупость была не единственной в новом штатном расписании. Но если будешь умничать – окажешься за забором. «Может, стерпеть? – в какой-то момент подумала она. – Все же молчат. Только как я буду работать? Елена моложе меня на десять лет, для заводчан она «чужая», не имеет моего опыта и знаний, ей не доверяют. И при этом я должна буду к ней ходить и выслушивать указания. Это противоестественно. И потом, её подчинённые жалуются, что она орёт по поводу и без, а если она на меня заорёт – я же её убью!» Повозмущавшись и выпустив пар, Анна, казалось, успокоилась. В её голове созрел план…
«Новое штатное будут презентовать на общем собрании. Там всегда все молчат, но Бош, согласно традиции, обязательно спросит про вопросы, и этот момент можно использовать. Надо будет убедить его, что мне не нужен лишний человек над головой, из-под Елены надо выйти однозначно. Это рискованно и страшно, но на людях он должен принять правильное решение, я постараюсь подвести его к нему. Или пан, или пропал. Иначе скоро совсем затопчут».
На собрание Анна пошла с Пушем, так как формально он ещё оставался её начальником, и вообще, с ним работать было легко, у него есть чему поучиться, и они понимали друг друга. «С Кором так не будет», – думала она с сожалением. Села во втором ряду, ближе к президиуму, чтобы её услышали.
Собрание длилось долго, все привычно спали, а Анна вертелась на месте и оглядывалась по сторонам. Как же она волновалась!
Наконец представление штатного расписания закончилось, и Бош предложил задавать вопросы. По его лицу было видно, что вопросов он не ждал. Сердце у неё внутри забухало, как колокол: пора!
Привычно сонную тишину зала вдруг прорезал звенящий от волнения голос:
– Я не согласна!
Анна увидела, как побледнел Пуш, а Кор, наоборот, залился краской. Зал вздрогнул и замер. Бош от удивления поднял брови, и весь президиум уставился на неё с не меньшим удивлением.
– Я думаю, что нет смысла подчинять нас отделу кадров, у нас совершенно разные функции, и это только затруднит работу. Тем более что я недавно приняла двух человек, уже обучила, мы способны самостоятельно выполнять поставленные задачи. Готова взять на себя ответственность за результаты нашей деятельности!
Анна знала, как гордится Бош своим недавним повышением (его забрали в Москву, в одну из комиссий оборонного ведомства), и она решила сыграть на этом. Обращаясь прямо к нему, сказала:
– Вы должны меня понять – вот вам завод уже стал тесен, вы переросли его, так и мне тесно в рамках этого штатного, я головой упираюсь в потолок. Такая ситуация гасит инициативу и не даёт развернуться. Я уверена, что мы сможем эффективно работать без этого лишнего звена!
Бош был польщён таким обращением к нему, заулыбался. Что он мог ответить здесь, в зале, перед сотрудниками предприятия, которым он многажды внушал важность инициативы и ответственности?! Он сказал то, чего так ждала Анна:
– Я всегда приветствовал в людях инициативность и ответственность. Думаю, проблемы нет в том, чтобы внести изменения.
Он повернулся к Кору и дал поручение. Собрание закончилось, и Анна на ватных ногах вышла в коридор. Штатное изменят, она не сомневалась, но даже не предполагала, как её поступок взбесил Кора. По своей ограниченности он воспринял произошедшее как оскорбление в свой адрес. Пуш, наоборот, никак не прокомментировал её выступление: он понял, насколько сильно она рисковала своей головой, и если риск оправдался, то и «флаг ей в руки». Кор оказался скрытым шовинистом, и впоследствии изошёл на нет, выполняя указание Боша.
С ним Анна, вопреки своему миролюбию, заняла жёсткую позицию, потому что ей совершенно не нравилась подоплёка его обиды. «Ещё бы не оскорбиться! Он, мужчина, руководитель, промолчал, а я, женщина, подчинённая, осмелилась выразить несогласие! Для него это нестерпимо, и злиться он будет на меня – это же проще, здесь мужества не надо».
На следующий после собрания день Кор вызвал её к себе. В кабинете они находились вдвоём с Еленой.
«Их двое, я – одна. Надо держаться изо всех сил», – оценила ситуацию Анна, села на стул, откинувшись на спинку и свободно расположив руки на подлокотниках.
Говорил только Кор, Елена молчала, и тон его разговора был невыносим. Но это был тот редкий случай, когда Анна чувствовала себя уверенно, потому что у неё в руках был самый главный козырь – произнесённые во всеуслышание слова Боша в её поддержку, и она знала, что Кору бить этот козырь нечем. Кор это тоже знал, и его это бесило.
– Почему вы обратились напрямую к Бошу, не переговорив предварительно со мной? – начал он, всем видом выражая начальственное неудовольствие.
– Потому что я точно знала, что вы мне скажете: «Не лезь, не высовывайся, всё уже давно за тебя решено». Да и с чего бы вы стали рисковать своим положением из-за меня? Рисковать должна была только я.
– А вы не задумывались, почему руководство предприятия вам не доверяет, почему Бош не хочет давать вам больше самостоятельности?
«О-о-о, как здесь всё глухо. Или не понимает, или не хочет понимать, какой тут расклад. Меня хочет на место поставить».
– Так вы у него самого спросите! Мне вот тоже интересно: как сложные мероприятия проводить – так доверяют, а как руководить и зарплату повысить – так не достойна самостоятельности!
– Не думайте, что если Бош сказал, то я тут же под козырёк – и выполнять. Я возьму вашу работу под свой жёсткий контроль, и – до первого промаха. За вами много чего числится! – то ли запугивая, то ли предупреждая, сказал он и дал понять, что аудиенция окончена.
– Спасибо, я учту, – ответила Анна и вышла.
«Сталинисты чёртовы, никаким дустом их не истребить! –раздражённо думала она. – За мной одной, наверное, «числится» – все остальные работают без ошибок и промахов. Возьмёт он «под свой контроль»... Разбирался бы сначала в том, что собрался контролировать. Испугал! Чихала я на его предупреждения. Всегда делала свою работу хорошо, меня пугать не надо, от этого я не стану работать лучше. Трусы и приспособленцы, в конце концов, они меня сожрут, вон их как много, а я одна. У них власть, и они хотят покорности. Я их раздражаю. Но другой мне уже не стать».
* * *
Начиналось всё, конечно с Боша. Он попал в такую систему, откуда выхода назад уже не было, не он первый, не он и последний. Система ставила жёсткие условия, и для их выполнения Бош должен иметь предприятие в полном подчинении. Анна его не жалела – он сам выбрал этот путь, и сам «имел» с этого. Но это казалось Анне несправедливым – она помнила рассказы свекрови, как они перевозили этот Завод из Москвы, как на себе таскали тяжеленные станки, делали неженскую тяжёлую работу, отчего у неё было несколько выкидышей прежде чем она смогла выносить ребёнка. Как к шестидесяти годам у неё внутренние органы от постоянного надрыва опустились и стали выпадать. Люди в прямом смысле слова жизнь и здоровье положили в фундамент этого предприятия.
Как её любимые старики-ветераны рассказывали про работу в войну – подростками они работали по двенадцать-четырнадцать часов, спали по четыре часа и часто просто плакали от голода, недосыпа и усталости, расплачиваясь за сталинскую «мудрость» и «дальновидность»… Как десятилетиями сотни и тысячи людей вкладывали в этот Завод свои способности и творческие усилия. После такой героической истории Завод не должен был принадлежать одному человеку, он стал общественным, народным достоянием, и должен был обеспечивать народ и государство надёжной оборонительной техникой.
Со временем у Боша проявилась нетерпимость к сильным, независимым и умным личностям – он воспринимал их как угрозу своему положению. Она почувствовала это, когда Завод готовился к юбилею. Было принято решение написать книгу, и Пуш предложил устроить что-то вроде конкурса кандидатур, из которых потом выбрать автора.
Накануне Анна, глядя в «ящик», к своему несказанному удивлению узнала старого знакомого Вепа, который при большом стечении VIP-народа и телекамер презентовал свою книгу о госбезопасности. «Высоко взлетел! – подумала она с восхищением. – Теперь, наверное, и не подступишься к нему! А что если его пригласить?» Она не виделась с ним лет десять, но позвонила ему в тот же день. Уже через пару часов он стоял на пороге с полным «джентльменским» набором – букетом, бутылкой и тортом, сияющий и радостный. Идею об авторстве он, неожиданно для Анны, одобрил и, мало того, обещал подключить Бора, работавшего в Администрации, для утверждения своей кандидатуры. Анна сказала об этом Пушу, тот, видимо, Бошу.
В конце следующего дня, когда Бош, Пуш и Анна с букетом цветов шли в областную думу поздравлять председателя с днём рождения, у Боша зазвонил мобильник.
– Надо же, – сказал Бош, обращаясь к Пушу, – я думал, этот Веп блефует. – Через полчаса они с Бором подъедут к нам на Завод, будет разговор о книге.
Веп хотел, чтобы при разговоре присутствовала Анна, но её не допустили. «Бош считает, что это не мой уровень, ему вообще не нравится, что звучит моё имя, но я-то знаю, что книгу мы будем делать вместе. Они без меня не обойдутся», – думала Анна.
Работа над книгой началась, и она почти год плотно занималась этим проектом. Надо было доставать из заводского архива документы, что-то ксерокопировать, что-то фотографировать и постоянно что-то мучительно искать: то фамилию человека, запечатлённого на фотографии, то фотографию нужного человека. Вепа в процессе работы пришлось отправить в дальнюю командировку – в Москву и Харьков для поиска архивных материалов. Встречи с людьми тоже приходилось организовывать ей, искать у ветеранов старые документы и фотографии. Это была интересная работа, Анна с удовольствием вспоминала об этом периоде жизни.
Уже заканчивая книгу, писатели (а Веп работал с соавтором) получили предложение написать о действующем губернаторе. То, что выбрали «их» писателей, сразу придало дополнительный вес и Заводской книге. Это было предложение, от которого невозможно было отказаться, и они ушли.
Но книгу надо ещё издать! И здесь Анна осталась один на один с издательством. Бесконечные согласования, переделки – Бошу показалось, что фотографий недостаточно, и Анна снова рылась в архиве и выискивала старые фото. Почти готовую книгу пришлось перевёрстывать, но, кстати, она от этого только выиграла. Потом вдруг проснулся Пуш – в книге не было упоминаний о нём!
Он быстро накарябал своим нечитаемым почерком текст, приложил фотографию и попросил Анну вставить в книгу. Анна бы отказалась, если бы речь шла только о нём, но и в тексте, и на фотографии были люди, которых она хорошо знала. Это были специалисты, выросшие на Заводе и достигшие должностей, реально внёсшие вклад в деятельность предприятия; такие, которых сейчас мало…
Наконец Анна получила сигнальный экземпляр. Книга выглядела солидно, обложка – красиво, и она даже почувствовала гордость за свою работу. На совещании у Боша все вертели и рассматривали книгу, делились мнениями. Без ложной скромности Анна считала, что лучше всех (после авторов, естественно!) осведомлена и о содержании книги, которую прочитала раз десять, и о процессе её издания. Но когда она ответила на чей-то вопрос, Бош вдруг резко и не по делу её осадил:
– Не думай, что ты одна книгу делала, здесь много людей работало!
Анна очень сильно удивилась этим словам – ведь её трудно было заподозрить в зазнайстве – и сразу поняла: Бош не терпит признания чьих-либо заслуг, он уже любил, чтобы дифирамбы пели только ему. Только у него работа – это Работа, а другие – так, дурью маются. Быстро он к этому пришёл! Анна не принадлежала к их компании и не имела права возвысится ни на миллиметр. Но наивно ждала слов «спасибо за труд» и совершенно законного материального вознаграждения, как это было раньше. Причём всем, кто принимал участие в работе.
Ни «спасиба», ни копейки – такой была плата за год труда…
«Ну и х… с вами всеми, – ругнулась она про себя, – главное, люди знают, сколько здесь моих усилий. Книга написана о людях и для людей, и написана хорошо». От очень многих потом выслушивала слова благодарности и честно передавала их писателям. Зато Веп не страдал манией величия – справедливо оценивал её вклад и щедро делился своим и так не очень высоким гонораром.
В дальнейшем много раз Анна сталкивалась с тем, что её тексты рассматривались «под лупой», обсуждалось каждое слово; подарки, которые она подбирала и покупала, тоже постоянно вызывали недовольную гримасу; периодически Бош психовал, адресуя ей своё раздражение через Пуша. Такие жёсткие условия работы научили её многому, и всё-таки пару раз она услышала от него «спасибо» за свою работу. «Своим» же прощалось всё – и ошибки, и опоздания, и крупные деловые промахи. Этот порядок завёл он. Тяжким грехом легло на душу Боша и его отношение к Алине.
* * *
С Алиной Анна была знакома давно, с момента поступления на завод – Анну приняли инженером в испытательное бюро. Там она встретила исключительно дружный, сплочённый и весёлый коллектив, принявший её сразу и безоговорочно. В этом коллективе все были незаурядными и яркими личностями, жить и работать с ними было интересно.
Лина – так звали её друзья, выделялась и здесь, – она была человеком уникальным. Бог поскупился для неё на внешнюю красоту, но дал ей внутреннюю силу, глубокий ум и замечательное чувство юмора, а развившееся с годами обаяние притягивало людей, как магнитом. Она была очень сложным человеком, очень. Однозначным было только то, что она не являлась «серой мышкой». Алину нельзя было не заметить – она возвышалась над окружающими, и по праву.
К моменту «второго пришествия» Анны на Завод Алина уже ушла из инженеров и вела социально-бытовую сферу деятельности предприятия. Она умела работать, руководить коллективом, ставить цель и добиваться результата; умела выстраивать отношения с людьми и извлекать из этого пользу для себя и для дела. Умела дружить, вкладываясь в этот процесс полностью, не жалея ни себя, ни времени; многим помогала устроиться в жизни – под её «крылом» было спокойно и надёжно. Иногда проявляла неженскую властность и нетерпимость, чем сильно могла обидеть. Но потом просила прощения…
И вот эти две фигуры – Бош и Алина – оказались в довольно тесном пространстве Завода. Это не могло не привести их к серьёзному противостоянию. Оба – незаурядные, сильные, властные. На стороне Алины были люди, деловой авторитет, связи в области и в Москве; на стороне Боша были деньги, за которые он покупал и людей, и связи, и даже видимость авторитета… Бош не мог не видеть, как она набирает силу. Он сильно рисковал, когда на предприятии выбирали профсоюзного лидера, ведь Алина была первым и самым подходящим кандидатом. Если бы выбрали её, он с ней ничего не смог бы сделать – разве что только убить.
Презрев все правила, голосование на собрании сделали открытым. Люди должны были поднимать руки под бдительными взорами работников службы безопасности. Все знали – любой проголосовавший за Алину тут же будет уволен. Здесь прошёл бы такой вариант – все как один должны были проголосовать за неё, всех бы не уволили. Но добро не умеет так быстро организовываться, как зло, ведь зло подпитывается деньгами, а добро лишь чувством справедливости, поэтому выбрали Дока. Удобный и неопасный – то, что надо.
Бош, конечно же, хотел избавиться от Алины, и её шансы избежать этого были, увы, невелики. Он пытался срезать ей зарплату, найти компромат на подчинённых, но сидевший в Администрации Бор всякий раз защищал её. Бор сам вышел с Завода, дружил с ней ещё с советских времен и не предавал этой дружбы.
«Это» произошло на одном из совещаний у Боша, когда Завод готовился к визиту губернатора. Подготовка к событию вымотала всех, и всё, что ни делалось, было пропитано духом показушности и лицемерия. Бош придавал визиту большое значение, нервничал, докапывался до самых незначительных мелочей. Например, Анне влетело за то, что в цехе стол для вспомогательного инструмента покрыт не такой тканью, какой ему хотелось. «Неужели он думает, что губернатор обратит на это внимание?! Мужики! Думайте о деле, а не о таких мелочах!» – удивлялась Анна. Дважды на Завод приезжал заместитель губернатора Том и учил их, «деревню», как надо встречать «власть». Губернатор, наверное, и не знал, какая подготовка велась перед его приездом, потому что был человеком скромным и непритязательным.
Бош же явно хотел стать Тому другом и всё делал для этого. Какая замечательная дружба получается за деньги! Тебя любят, интересуются твоей жизнью, приезжают в гости, говорят комплименты. Жаль только, что когда деньги кончаются, на тебя могут наступить, вытереть об тебя ноги и не заметить, что это ты – бывший лучший друг.
Люди, люди! Не в безвоздушном пространстве живёте, не на необитаемом острове! Всё, всё видно со стороны, все тайные желания и все грязные замыслы. Потом среди этого же окружения жить: в глаза будут лицемерить, а за глаза плеваться. И на детей ещё падёт этот отблеск фальшивой славы.
Том вскоре попал под суд за вымогательство и коррупцию и надолго «сел». Учитель жизни, понимаешь…
На последнем совещании в кабинете Боша, где собрались главные руководители и специалисты, все по очереди отчитывались за свой участок работ. Зная, как Бош её не терпит, Алина начала отчёт ровным и спокойным голосом, сухо докладывая, что сделано к сегодняшнему дню. Но ему не нужен был её отчёт. Не выдержав и трёх фраз, он сорвался и понёс:
– Что ты мне тут говоришь! Вы ни хера не сделали, что я вас просил! Чем вы всё это время занимались?! Докладываешь! Ты только жаловаться умеешь, иди, жалуйся дальше! – в его голосе звенел «коктейль» из ненависти, озлобленности и нетерпимости. Слова его были жестоко несправедливы…
Это было похоже на нервный срыв, он себя не контролировал.
– Что ты вообще сюда пришла, нужен мне твой отчёт! Забирай свои бумажки и иди отсюда! И больше не приходи сюда, без тебя обойдёмся!
Алина в полной тишине молча взяла свои бумаги и вышла из кабинета…
Анна была в шоке. Она посмотрела на присутствовавших за столом мужчин: все сидели, склонив головы и сцепив руки. Она думала: «Сейчас мужики встанут и скажут Бошу, что так нельзя поступать с женщиной, она не заслужила такого обращения, и пусть он извинится пред ней или они все уйдут». После чего они должны были все встать и уйти, ушла бы с ними и она. Ведь только что на глазах у всех Бош оскорбил и унизил женщину. Он был моложе её на пятнадцать лет, он был мужчина, и он был руководитель, – трижды он не должен был себе этого позволить.
Никто не встал, и никто ничего не сказал…
Слова убивают, святая правда, эти слова нанесли Алине смертельную рану. Все до единого мужчины, с которыми у неё были очень тёплые и дружеские отношения, в тот момент не защитили её от рокового удара… Впервые Анна увидела, каким беспощадным и жестоким может быть Бош.
Совещание продолжилось, и по окончании его она пошла к Алине, понимая, насколько ей тяжело сейчас. Та сидела в своём кабинете и внешне была спокойна, но Анну нельзя было обмануть – внутри неё бушевала гроза. Именно тогда она приняла решение бороться с Бошем до конца, хотя Анна на её месте сразу бы написала заявление об уходе. Как после такого с ним работать, встречаться? Но у Алины было другое мнение. Будь этот поединок честным, она бы победила благодаря своей жизненной силе, устойчивости и внутренней правоте. Но о какой честности здесь могла идти речь! Бош уже был повязан и опутан на сто раз. На «его» Заводе останутся только те, кто преданно и верно смотрит ему в глаза и кто не задумываясь выполнит любое его поручение.
«Ей надо было хоть «послать» его, тогда было бы 1:1! Наверное, она тоже надеялась, что мужики заступятся за неё, и приняла «пулю» в лицо, никак не успев защититься», – с горечью думала Анна. «Всё, как при Сталине: сначала одни трусят и сдают своих, потом сдают тех, кто сдавал. Эта мясорубка перемалывает всех».
После этого случая Бош больше не внушал ей никаких положительных эмоций. «Он уже не человек, а винтик в чужих руках. Ему самому тошно, а отыгрываться он будет на нас. Я просто буду хорошо делать своё дело ради людей. Больше от меня ничего не ждите, не дождётесь», – сделала она вывод на дальнейшее.
Алина, на свою беду, не смогла ни забыть этот инцидент, ни простить Боша. Через год она заболела раком, вернее, через год это обнаружилось уже в весьма запущенной стадии. Анна старалась убедить Алину, что та ещё может вылечиться, и сама в это свято верила. Ситуация усугублялась ещё тем, что, сама того не желая, Анна обидела её. Вернее… но здесь лучше по порядку.
Лина была для Анны благодетельницей, она так и называла её в разговорах. Это она привела её на завод, взяла под своё крыло, помогала и подсказывала верные ответы на всякие жизненные вопросы. У неё был очень живой, практический ум, «соображалка» и «хитромудрость» – то, чего Анна была лишена начисто: она вечно витала в облаках. Работать с ней было здорово во всех отношениях, у неё было чему поучиться.
У Анны было два учителя, и каких! Первой была Алина, а вторым – Пуш. Он был матёрый администратор и бюрократ, отлично знавший все тонкости делопроизводства и служебных отношений, и постоянно направлял Анну по верному пути. Временами его раздражали наивность и несобранность Анны, она же плохо переносила его осторожность, граничащую с трусостью; но в целом они неплохо ладили.
Когда Анна вернулась на Завод, ей было уже сорок два года, работа ей нравилась, и через пару лет она уже стала работать самостоятельно. У Алины под началом был отдел социально-бытового обслуживания, Анна же занималась чисто пиаром и рекламой, эти два вида деятельности были далеки друг от друга, и постепенно ещё более отдалялись. Пуш уже давал поручения непосредственно Анне, минуя Алину. В общем, напрашивался вопрос о выделении PR-отдела в самостоятельное подразделение. Анна начала разговор об этом с Пушем. Тот в принципе был не против, но надо было делать новое штатное расписание и преодолевать множество административных барьеров.
Никто не собирался стелить Анне ковровую дорожку под ноги, чтоб ей легче было идти «наверх», она должна была биться за каждую ступеньку. Тот момент она очень хорошо помнила, потому что всё время думала, как сказать Алине о своём намерении отделиться и начать самостоятельную деятельность? Скажи ей честно – обидится, дескать, что, «так плохо под моим крылом»? Не скажи – опять обидится – что за возня у неё за спиной? В общем, «куда ни кинь – везде клин». Алина любила власть, и любые попытки выйти из-под её контроля она восприняла бы болезненно. Но Анна любила свободу, ей уже было тесно «под крылом», возраст подпирал, и если не сейчас расти, – то уже никогда, она это хорошо понимала.
Был ещё один нюанс, материальный… Так как Анна работала уже самостоятельно, то Алина иногда даже и не вникала, что та делает, доверяла её профессионализму. Но когда наступало благодатное время делить премию, то начальник, естественно, получал больше, и цифра разнилась в четыре-пять раз. Анне не жалко было этих денег Алине, но перспектива работать как самостоятельная единица, а получать как подчинённый, в конце концов стала раздражать. У Анны подрастала дочь, надо было думать, где и как её учить, и нужны были средства.
В общем, Анна начала работу по подготовке к разъединению с хозяйственным отделом. Она решила, что пока ничего не сложится, говорить Алине не стоит. Была вероятность, что разъединение не получилось бы вообще. По всем прикидкам, Алина должна была её понять: Анна имела полное право строить свою судьбу и карьеру самостоятельно, она ведь никого не затоптала бы при этом, не заняла бы чьё-то место. Нельзя же сидеть всю жизнь под «крылом», и бояться пошевелиться из чувства благодарности!
Не так скоро, как хотелось, её усилия увенчались успехом – ей разрешили создать бюро и возглавить его. Анна пошла к Алине с этой противоречивой новостью и рассказала, какой теперь у них будет расклад. Случилось то, чего она так боялась – Алина обиделась, оценила ситуацию, как подрыв своего авторитета, попрекнула: «Почему делала это за моей спиной?! Я бы сама тебе в этом помогла, ещё быстрей бы получилось!» Вот в это Анна не поверила, в любом случае обиды было не избежать. Алина любила власть, и судить могла только по себе. В результате они не поняли друг друга…
В дальнейшем, неоднократно пытаясь вызвать Алину на откровенный разговор и честно выкладывая ей свои аргументы, Анна каждый раз наталкивалась на подозрение, которое, при видимой доброжелательности, легко читалось в глазах. Анна искренне сожалела об этом, но это было ещё не самое худшее. Алина начала ей мстить – вот уж напрасная трата сил! При той проницательности, которой обладала она, этого не стоило делать!
События развивались совершенно бессмысленно: пользуясь своим авторитетом, Алина настроила против неё почти всех коллег, и, что самое печальное, почти все и настроились. Никто Анне не помогал – а готовился очередной заводской Юбилей, она работала по двенадцать часов в день почти месяц. Единственная сотрудница ушла на больничный. По выходу с больничного она сразу же неожиданно уволилась, и явно не по своему желанию. Анна осталась одна…
Она прощала Алине всё, продолжая считать её «благодетельницей» и искренне уважая. Оставалось только сильное сожаление, что та не может увидеть, почувствовать правду и прекратить эти бессмысленные действия, видимо, ещё более усугублявшие болезнь. Алина была заложницей своей силы и энергии, она хотела сражаться и победить.
В этой ситуации, наверное, нужно было поступить совсем по-другому – ей надо было уходить с Завода и искать в другом месте достойное применение своим деловым качествам. Работу ей предлагали, и звали на не меньшие должности. Лет десять-пятнадцать она могла бы ещё очень плодотворно трудиться, в почёте и уважении. Характер – что поделать.
После уточнения диагноза началась борьба уже другого рода – за свою жизнь… Алина проходила курсы химиотерапии, после чего снова выходила на работу. Внешне ничего не было заметно, выпавшие волосы она заменила париком, по-прежнему смеялась и вела себя, как ни в чём не бывало. Что творилось в её душе, страшно представить, ведь её дочери было только семнадцать лет, она заканчивала школу, и, в случае чего, оставалась одна…
Операция была назначена на осень, и где-то за месяц до неё Анна заметила, как Алина похорошела. Она сказала ей об этом, и та, как всегда, с юмором ответила – «Раз так, пойду, покажусь главному инженеру!» Алина очень боялась операции, видимо предчувствуя её неблагоприятный исход. Но день этот наступил, операция длилась восемь часов, и хирург, проводивший её, сообщил на Завод, что сделал всё возможное для продления жизни пациентки.
Анна с Ириной Д. приехали в онкоцентр, чтобы повидать Алину. Они какое-то время ждали в вестибюле, когда вдруг Анне стало плохо – в глазах стало меркнуть, уши заложило. Она бросилась на улицу, отошла подальше от здания, присела на лавочку. Чувства восстановились. Когда она снова вошла в холл, ровно через пять минут всё повторилось, и ей снова пришлось бежать.
«Здесь все стены пропитаны страхом, горем, безнадёжностью, смерть глядит из каждого угла, и этот смертный ужас так действует на людей», – поняла она.
В реанимацию пустили только одного человека, и это была не Анна. Алина находилась в неплохом расположении духа, всё было позади, она настраивалась на восстановление. Но через несколько дней начались осложнения, устранить которые можно было только новой операцией.
Ещё одну операцию, черырёхчасовую, не выдержал бы никто… Дочь Алины, маленькая и ростиком, и годами, в безмерном отчаянии заливалась слезами. «Она у меня одна, у меня больше никого нет!» – цеплялась она за руки врачей, умоляя сделать что-нибудь, чтобы её мама жила.
Но на часах Судьбы время Алины подходило к нулю, и с этим ничего нельзя было сделать. Она умерла в день рождения Боша, всё-таки насолив ему напоследок…
На её похороны собралось огромное количество народа, пришли все, кто её знал, и их было очень много. Анна плакала, не стесняясь никого, и просила прощения у своей «благодетельницы» за невольно причиненную обиду.
После похорон Алины она поняла, как цинична и бездушна фраза «незаменимых нет». Люди незаменимы все, все до единого; а «функцию» может выполнять действительно любой, кого обучили. Но как – это совершенно особый разговор. Человек же не просто работает, он «прорастает» в своем окружении, коллективе, образуя живые энергетические связи со всеми своими коллегами. Атмосфера в этой среде может быть живой, творческой – и тогда работа идёт, никого не надо заставлять, идеи появляются и воплощаются, есть реальный результат. А может быть гнетущей, подавляющей инициативу, откуда бегут без сожаления и где ничего путного не рождается. И зависит эта атмосфера именно от Личностей, позитивных, ярких, независимых.
Целый год Алина вспоминалась каждый день, и не один раз. Анне всё казалось, что это она идёт по коридору, или это её смех слышен, или что она вот-вот войдёт к ним в кабинет с улыбкой на лице – так сильно вросла она в жизнь коллектива и всех своих коллег…
Всё-таки это какой-то мистический срок – год, только после прошествия этого срока «отпустило», немного отодвинулись воспоминания, притупилась острота от потери.
* * *
Спустя год случилось так, что у Боша умер тесть, отец его жены Ларисы. Анне нужно было помочь в организации отпевания покойного в Храме. «Святое дело, – подумала она, – помогу, и сделаю всё, что для этого нужно».
Бош отсчитал ей деньги (в таких делах он никогда не мелочился), попросив потратить их на организацию и раздать остатки всем, кто участвовал в этом обряде. Она съездила в Храм, узнала про то, как проходит это действо, так как сама первый раз собиралась принять в нём участие, и сделала необходимые приготовления. Узнала и про покойника – это был скромный работяга, всю жизнь трудившийся на соседнем заводе, простой и порядочный человек. Она была уже в Храме, когда привезли тело и установили его в центре.
«Надо всё сделать душевно, проводить этого хорошего человека с миром», – озабочено думала она. Приехали родственники и знакомые: Анну удивило, что их было так мало.
Но ещё больше удивилась она, увидев, как с Завода подъехало всё руководство, человек пятнадцать. «Они для массовости что ли пришли? Это же не такое «мероприятие», где нужно массовость демонстрировать. Чем будут заняты их головы в такой момент? Наверное, оставленными на Заводе делами, тем более, что добрая половина из них атеисты. Первый раз человека видят, ничего о нём не знают, они покойнику не нужны здесь со своими посторонними мыслями», – она старалась не осуждать никого, но удивляться не переставала. Видимо, нужны они были только Бошу, даже скорее, его жене, и именно для массовости.
Батюшка объяснил, о чём надо сейчас думать и молиться, и это было трудно, так как человек был чужой и незнакомый. Но служба началась, певчие запели.
Женская часть семьи Боша стояла отдельно, жена и две дочери. Видно было, как «убивалась» по деду Наташа, она вообще была среди них самой живой и искренней. Анна как-то машинально отметила, что они все были в одинаковых норковых шубках.
Потом она сосредоточилась на действиях и словах священника. Умерший человек предстоял сейчас перед Богом, его тело и ещё присутствующая где-то близко душа была окружена родственниками и зачем-то чужими и незнакомыми людьми, отбывавшими здесь «повинность».
«Наверное, достаточно было выразить соболезнование Бошу там, на Заводе, и не переться сюда, изображая скорбь, – не нужно всё это, ведь Бог всё видит, и душа покойного тоже», – Анну сильно беспокоило такое положение вещей, ведь здесь было место, где нельзя врать и лицемерить. На месте Боша она сама бы сказала людям, что им ехать в Храм нет надобности, – там должны быть только близкие и верующие люди. Сконцентрироваться и вправду было трудно, но иначе присутствие здесь было вообще бессмысленным.
Отпевание тем временем закончилось, подошли мужчины, подняли гроб и медленно понесли к выходу. За ним пошли певчие, продолжавшие петь, батюшка с кадилом, несколько человек – друзья и бывшие коллеги. Анна тоже пошла с ними. На выходе из Храма в вышине грустно, грустно, и в то же время как-то легко и светло зазвенели колокола. На улице было морозно, ярко светило солнце. Момент был такой пронзительный…
Она оглянулась – и испугалась: за ними никто не шёл! Батюшка тоже запаниковал и сказал Анне: «Что же они не идут за гробом, подите, позовите их!». Анна вернулась в Храм и увидела: в центре, в полумраке, сгрудившись, стояло заводское руководство, Бош и его жена, они что-то обсуждали, будто в своём заводском кабинете. На какой-то короткий миг они все показались ей шевелящейся кучкой животных: женщины в своих звериных шкурках, мужчины в тёмных дублёнках…
Анна, волнуясь, позвала их на улицу, ведь надо было всем идти за гробом, провожать покойника! Кто-то оглянулся на неё с равнодушным видом и снова отвернулся, прислушиваясь к разговору.
Она снова побежала на улицу – ведь человек уходил совсем, навсегда, а его никто не шёл провожать… Это же не повторится! Она чуть не плакала. Навстречу бежал встревоженный батюшка, они едва не столкнулись в дверях. Весь обряд был скомкан и разорван, ну ради чего все сюда пришли – посовещаться что ли?!
Их отец делал последние шаги по этой Земле, последние минуты ему светило земное Солнце, по нём светло и печально звонили колокола, – в это короткое мгновение всё было для него, ради него, а его родных не было рядом, они стояли в центре Храма и обсуждали свои дела! Когда гроб уже ставили в автобус, они все вышли из Храма. Зачем, зачем они сюда приходили? Люди думают, что Бога можно обмануть так же, как и начальника…
Душа человеческая по своей исконной природе ищет Бога, Творца своего, но земная жизнь, материальный мир – все эти квартиры, машины, деньги, связи, – вся эта шелуха, за которую никогда не купишь по-настоящему ценных вещей: любви, здоровья, покоя, радости, – не дают ей приподняться…
Анна щедро расплатилась деньгами Боша с певчими, батюшкой, пожертвовала на общую свечу, на строительство храма, на приобретение церковных книг, раздала остатки служкам, водителям и нищим, наказав всем помолиться о покойном. Ей самой понравился обряд отпевания, это было красиво, печально, возвышенно.
В этот момент последний раз человек был в центре всеобщего внимания, как в день рождения, и рождался он для другого мира, покидая навсегда мир этот. Анна в тот же вечер сказала Игорю: «Когда я умру, обязательно сделай это».
* * *
По роду деятельности ей приходилось контактировать с обеими сторонами Заводского коллектива – «своими» и всеми остальными, и она тяготилась этой двойственностью: чтобы принадлежать к руководству, ей не хватало зарплаты и связей, а потом и желания, а в среде рядовых она была своей, но уже несколько переросла их уровень. Двигаться дальше ей не дадут, выше – только «свои», она это понимала, а стоять на месте было скучно.
«Похоже, мне надо готовиться на «выход с вещами», тем более что стукнуло пятьдесят, – думала она. – Покровители у меня вроде есть – две-три ключевые фигуры, но – сдадут при первом же выстреле». Она словно в воду глядела! Ситуация с её уходом сложилась даже трагикомичнее: ещё и не стреляли, а все уже перешли на противоположную от неё сторону улицы…
Она была в отпуске, когда к власти пришёл Чип. Его поставили заместителем генерального директора, с очень ясно просматривающейся перспективой вскоре занять первое место. Под его начало попадал и отдел, которым руководила Анна. Так как он был зятем Боша, все сразу поняли, что Чип – «хозяйская» рука, а ГД Рех, – мальчик для битья, «зиц-председатель» – тот, кто будет «сидеть».
Чипу исполнилось двадцать четыре года. Был он среднего роста и обладал картинной внешностью типичного «офисного насекомого». Безупречный костюмчик, заботливо уложенные русые волосы, кукольно-красивое лицо с большими светлыми глазами. Почему-то сразу все отмечали его взгляд, говорили: «стеклянный», он ничего не выражал, никаких эмоций. По его лицу нельзя было понять – доволен ли он, рассержен, симпатизирует ли тебе или наоборот. Анна не чувствовала от него, как от всех других, неких флюидов, по которым можно было ориентироваться. В этом было что-то ненормальное – ауры нет или у наркоманов, или у покойников. Общаться с ним было очень неприятно – тревожно и неопределённо чувствовал себя его собеседник. Он мог изображать открытость, душевность, заинтересованность, но все живые люди чувствовали, что это именно «изображение», а не подлинные чувства, и сторонились его.
Руководить он не умел, не следовал жёсткому порядку: мог неделями не смотреть документы, назначал встречу и не приходил, забывая даже позвонить. Зато по вечерам, когда они все уходили, он мог переставить столы и тумбочки в их кабинете якобы исходя из принципов «фэн-шуй». Они приходили на следующий день и начинали восстанавливать привычный порядок вещей, потому что им было по-новому неудобно.
Чип выглядел как ребёнок, которому дали порулить дорогой и сложной машиной. Да и нечего было делать такому молодому у штурвала предприятия, где были одни «зубры». Лет десять-пятнадцать ему надо бы учиться и проходить все ступени, чтобы стать настоящим руководителем, «заматереть». Вполне вероятно, что он мог и не сгодиться для больших должностей, и его бы обошли более умные и толковые.
Два года назад он женился на дочери Боша, и даже непосвящённому сразу было видно, что сделал он это по расчёту. Анна в глубине души сочувствовала Наташе, потому что та почти ничего не получала из того, что мужчина даёт женщине в первую пору влюблённости. Они оба работали в одном корпусе, но их невозможно было увидеть вместе. Не заметно было, чтобы он звонил ей или заходил к ней по делу и без дела; на обед он ходил со своим помощником. Она приходила в ту же столовую либо одна, либо с подружкой. Даже когда их видели вместе, он держался подчёркнуто равнодушно, хотя с другими девушками вёл себя гораздо живее. Да и сама Наташа не выглядела счастливой, а была какой-то потухшей. Она уже начинала понимать, что была лишь средством достижения цели. Ребёнок, которого обманули…
По заводу ходили влюблённые парочки, которые постоянно были вместе: на работу, с работы, в столовой, в любой свободный момент, без конца созваниваясь, и отличие их от «этой» пары было разительным.
«Разведётся она с ним, однозначно», – думала Анна.
На одном из «корпоративов» они с Верой рассадили всех сотрудников по семейному принципу и по интересам, выбрав для Чипа и Наташи уютный уголок.
Со своего места Анна видела, что в этом «уголке» Наташа сидит по преимуществу одна, тихая и грустная. Подошла Вера и позвала её в «кулуары». Они прошли за колонны, где у стены были расположены низкие кожаные диваны. Чип сидел на диване, и грубовато-шутливо удерживал за талию какую-то женщину, сидевшую у него на коленях. Она пыталась подняться, он не отпускал, видно было, что обоим нравилась эта возня, они смеялись… Анна с удивлением узнала в женщине жену Боша.
«Ну даёт! Жена сидит, скучает, а он тёщу развлекает. Знает, за кем надо ухаживать!»
Бош свою семью любил и позволял жене командовать, у неё была и значительная часть акций предприятия. Смотреть на эту сцену было противно, и они пошли за свой столик. В тот вечер Анна определила для себя сущность Чипа: это был «биоробот», жёстко запрограммированный на конкретную цель – власть и деньги.
Что умеют и знают «биороботы»? Этот очень любил тренинги, это была его стихия. Стоять у экрана с указкой и, любуясь собой, учить наших «лопухов» японским и американским методикам управления бизнесом и людьми – вот это жизнь! А до него наши «лопухи» умели только делать качественную и надёжную продукцию, не уступающую японской и американской. Про «инновации» они и слыхом не слыхивали, – и правда, лопухи! – совершенствовали себе производство и систему поддержания качества потихоньку, без трескотни и иностранных слов.
Выписывать из Москвы дорогих «тренеров», изучать и внедрять новые формы проведения тренингов – это значит быть креативным, передовым, и вообще супер-супер!!! Они с Верой после нескольких тренингов чуть не свихнулись: мозг, интуиция, душа, – активно сопротивлялись внедрению чуждых методик, выпрямлению собственных извилин и навязываемому трафаретному мышлению. Что-то здесь было не так, пахло чем-то говённым и генномодифицированным. Целью тренингов было заставить всех мыслить одинаково, сам мыслительный процесс подчинить неким правилам, то есть извести под корень русский, нестандартный, творческий подход к решению проблем, благодаря которому наши изделия были и дешевле, и надёжнее, они вообще были уникальными.
Личность и индивидуальность подвергались массированному нападению и попыткам стереть их до полного исчезновения. Личность отчаянно защищалась и не сдавалась. Анна поняла, что «стеклянный» взгляд Чипа – это следствие тотального промывания, хлорирования и стерилизации его мозга.
Если не включаться в эту повальную истерию, а мыслить своими живыми природными извилинами, то становится понятным: «биороботы» не умеют и не хотят работать. Они не пойдут в цех или в техбюро, не придумают ничего нового и конкретного, что улучшит качество или увеличит производительность, это уже не под силу их стерильным мозгам. Зато они могут, например, заменить рационализаторство системой «улучшений», и это будет работать на гораздо более примитивном уровне. Может, изобретут новую схему увода денег. Или будут внедрять инновации ради инноваций и ради тех средств, которые отпускаются из центра на их внедрение.
Каков будет эффект, и нужно ли это вообще, никого не волнует, отчитаются как-нибудь. У них однозначная и жесткая цель – извлечь максимальную прибыль из этого предприятия, пока оно ещё работает. Ничего другого для них попросту не существует, можно даже не удивляться и не обижаться. Не обижаетесь же вы на булыжник, о который споткнулись.
Поэтому появление биоробота у власти – серьёзная опасность для всех, опасность разрушения сложных живых высокоорганизованных систем, «обездушивание» жизни, упрощение её, сведение многочисленных и разнообразных функций к одной и примитивной – прокачиванию денег. Мозг «биоробота» не просчитывает ситуацию вперед более чем на три-четыре хода, а хороший шахматист (специалист) – в разы больше. Анна хорошо знала, что своих наивысших технологических высот завод достиг именно в те годы, когда ценились личности, крепкий дружный коллектив, преемственность поколений, и существовало совсем не мифическое уважение к труду. Директор пожимал руки токарю и мастеру, а те уважали его за реальные заслуги. Молодёжь приходила на завод – и оставалась, привлеченная именно этой живительной атмосферой, училась и двигала производство дальше. Нельзя сказать, что ничего не менялось, – постоянно что-то внедрялось и улучшалось, и участвовали в этом процессе все, любой мог подать рацпредложение, проводились и тотальные технологические перевооружения. Было много людей грамотных и опытных, в такой среде трудно было провести незрелое и неверное решение. Этот завод уже потерян навсегда…
Нужно чувствовать и поддерживать баланс между традицией и новаторством: увлекшись инновациями, можно растерять то хорошее, что уже есть, проверено и работает. А враг не дремлет, он выберет момент, когда страна будет ослаблена и расшатана бесконечными новшествами, сложные технологические системы деградируют, грамотные и независимые будут удалены от принятия решений, и нанесёт удар. Так уже было, перед войной, в 41-ом… Глупо считать, что нас окружают только добрые и миролюбивые соседи, «Хочешь мира – готовься к войне».
В сознании Анны понятие «эффективной экономики» обрело совсем другое, отнюдь не однозначное звучание. «Если снижать затраты энергии, материалов, использовать вторичные ресурсы, внедрять свои многочисленные изобретения – то это действительно эффективно, и для государства, и для населения. Сейчас повышают «эффективность» только тем, что выбрасывают людей на улицу пачками, освобождаясь от затрат на них. Руководитель предприятия хорошо имеет от такой реорганизации, государство получает головную боль от растущей безработицы, люди – нищету и бесцельность существования. Кто выигрывает? Ради кого вся эта возня? Кому нужна такая эффективность?! Только «верхушке», которая при любых ситуациях хочет жить хорошо, совершенно не стесняясь делать это за счет собственного народа.
Люди должны работать – все! В нашей стране можно занять всех делом, и даже ещё привлекать к работе иностранцев. У «Автоваза» возникли проблемы – и опять их будут решать, тысячами сокращая людей! Хотя по настоящему эффективно было бы сократить и выкинуть к чёртовой матери этот обнаглевший «менеджмент», сплошь состоящий из «биороботов», который умеет только брать у государства деньги и десятилетиями ничего, ничего не может родить стоящего своими стерильными мозгами! Да мы бы сделали машины лучше, дешевле и проще, чем все другие. Жилья доступного как не было, так и нет, – занимайте этой работой миллионы людей. Мы же в своём государстве, значит, можем делать всё, что для нас удобно и полезно, не обращая ни на кого внимания, – наш-то огород больше всех, в любом случае прокормит»!
О работе «по-новому»
Когда Анна вышла из отпуска, Чип вызвал её на разговор. Она уже знала, что её понизили в должности, PR-отдел понизили до бюро, подчинили административно-хозяйственному отделу(!) и переселили в кладовку АХО(!). Эти события каждое по отдельности-то трудно усвоить, а тут всё сразу!
Он, конечно, улыбался, глядя на неё своими стеклянными глазами, был весь такой зализанный, тошнотворно приятненький. После приветствий и изъявлений признательности Анна спросила его прямо, почему так необходимо было понижать её в должности.
– Ну что вы, это не понижение, понимаете, это шаг назад, чтобы потом сделать два шага вперед!
– Но я готова безо всяких отступлений сделать эти шаги вперед, у меня достаточно знаний и опыта, и я открыта новому.
– Но у нас теперь другая схема работы, – он взял карандаш, начертил три кружка, соединил их, – это современный стиль, схема работает везде за рубежом, я знаю, у меня большой опыт!
Ну, насчёт опыта он явно загнул в свои 24 года, и почему, если начать работу с создания «хаоса» в уже отлаженном производственном комплексе, эффективность будет больше, понять было трудно. (Обычно создавать хаос любят те, кто плотно сидит на окладе, защищён папочкиной должностью и не должен отвечать за результат). Его вообще невозможно было понять, он просто «гнал пургу», и только. Никакой логики, ничего внятного, дремучая смесь «кайдзена», сайентологии и сталинских методов, по смыслу что-то похожее на проповеди «Аум-синрикё»…
Совершенствоваться нужно постоянно, но почему нужно резко внедрять иностранные методики, отказываясь от выверенных своих? До сего дня тоже не дураки работали. Чип совершенно игнорировал экономический закон: «Реформирование 10% деятельности предприятия ведет к 30% снижению эффективности этой деятельности». Может, он о нём не знал? Или его совсем не интересовала эффективность? Как он вообще собирался руководить, не имея представления о деле, соответствующего образования, и опыта?
Похоже, что его вообще заводские дела не интересовали, у него была другая задача… Что-то тут было не так. Если посмотреть на любую, действительно эффективно работающую компанию, нашу или иностранную, кто там в руководстве? Там нет юнцов, – одни «Зубры», съевшие не одну «собаку» в своём деле – пятидесяти- шестидесятилетние. Они делом занимаются, им в голову не придёт после работы своим сотрудникам мебель переставлять. Там не увольняют спецов в шестьдесят лет, а дают им работать до последнего, потому что их опыт бесценен. И потом, сколько раз уже говорить, что русскому хорошо – то немцу смерть? Японское «конвейерное» мышление совсем не подходит к нашему производству, разве что на отдельных участках. Что за истерия – внедрять повально «Кайдзен», будто у самих разом мозги отказали? Своим бы платили, так они в сто раз эффективнее методики придумали бы!
Всё-таки разница была в постановке целей: у него – личная власть и личная прибыль, а у его предшественников – интересы государства, армии, предприятия, а потом уже свои личные интересы.
Чип продолжал:
– Мы наберём молодых, они способны на креативные решения…
– Мне кажется, что если у человека мозги «свежие», то он и до восьмидесяти лет способен рождать новые идеи, а молодёжь, извините, тоже не на сто процентов креативная!
– Я тоже так думаю, но Бош и Рех считают иначе.
– А! Ну, раз они так считают, то тут ничего не скажешь! – Анна обратила глаза вверх, где обитали эти «небожители», и чьё мнение теперь надо считать единственно правильным. Стало до крайности противно. Ну какой креатив, какие идеи, когда тебе ясно указывают твоё место!? Насладившись её реакцией, он добавил:
– Надо учиться работать в команде. Выдвигать идеи, совместно осмысливать их и вырабатывать общую позицию…
– Вообще-то мы так и работаем, но новая идея – это вещь ценная, не каждый может её родить, и если она моя, то хотелось бы остаться её автором, – сказала Анна, подразумевая, что и платят автору больше.
На следующий день все вместе – «пиарщики», девчонки из кладовой и учебный центр сидели за длинным столом и «выдвигали идеи», как провести профессиональный праздник. Анна и Вера знали, как его провести, это была их работа, все остальные смотрели в их сторону, не понимая, о чём вообще идёт речь, и были совсем не виноваты. «Сейчас я скажу, что надо делать, а завтра все растащат мои мысли, потому что они просто не знают ничего об этом, и принесут их как свои предложения», – подумала Анна.
Завтра всё так и получилось, все выдвигали свои версии, являвшиеся частями их идеи. Бессмысленное жевание одного и того же продолжалось ещё несколько дней, и это страшно утомляло. Девчонки из хозяйственного отдела маялись, не понимая, чего от них хотят и торопились заняться своими делами, которые никто не отменял. Времени было мало, поэтому Анна села за комп и быстро набросала план работ, проставила сроки, ответственных и стала прикидывать смету.
Когда она показала план Чипу, он с уже нескрываемым раздражением сказал:
– Вы опять одна работаете?
– А мне что прикажете, вдвоём на стуле сидеть, чтобы собрать воедино все мысли и напечатать? Я же всё-таки руководитель!
Разговаривали они совершенно на разных языках, Анна это поняла… Ему она как руководитель была не нужна, она ему мешала. На этом месте он хотел командовать сам. Иметь под собой несколько человек, генерировавших идеи, на основе которых он бы выстраивал свою деятельность. Анне в этой ситуации предлагалось сделать несколько шагов назад и вниз – в своей карьере и в развитии, на что она, конечно, пойти не могла. Чип, как и Бош, не терпел рядом с собой личностей, тех, кто выделялся своими знаниями и умениями, а особенно независимостью. На их фоне он бы совершенно потерялся со своей путаницей в мозгах. Им нужен был ровно подстриженный газон, над которым они бы возвышались одни. Заводской коллектив раньше напоминал лесную поляну, где все росли и цвели на свой лад, принося весомые плоды. Разнообразие – признак живучести любого живого сообщества, в том числе и коллектива.
Если Анне надо было доказывать, что праздник стоит тридцать пять тысяч, Чип выгребал из бюджета в десять раз больше, и никто не пикал. Самые крутые фирмы за такие деньги сделают всё сами. Соревноваться с ним было бесполезно, бессмысленно.
«Всё-таки мне придётся уходить. Моё время з д е с ь кончилось. Это биоробот, лишённый всякой морали и сантиментов, научившийся делать пакости чужими руками, а славу загребать только себе. У него сразу и деньги, и власть, и возможности; все ошибки ему будут прощены заранее. Это мы всё зарабатывали постепенно, рассчитывая только на себя. Пока мужики согласны терпеть такое положение дел, он будет царствовать, и зря они думают, что так будет длиться всегда – по одному всех «выщелкают». Но стоит им договориться и возмутиться, он сразу станет тем, кто он есть на самом деле – бездушным карьеристом, подло использующим других людей в своих интересах.
Король-то голый! Типаж для моей державы очень тяжёлый. Русские ценят личность, харизму, здесь каждый человек по-своему замечателен и интересен. Он же пытается организовать безличное стадо, и если люди вынуждены терпеть его методы руководства, то платят ему лютой ненавистью. Атмосфера в коллективе становится невыносимой, смысл личной творческой инициативы пропадает…
Показательными в этом плане были проекты, за которые взялся молодой руководитель оборонного предприятия. Первый из них назывался «Чистота» и состоял в закупке агрегата для мытья полов, который был бы уместен для использования на больших площадях – вокзалах, торговых комплексах. Агрегат поездил некоторое время по узким коридорам и затем встал на вечный прикол, так как основные производственные и офисные площади были ему не «по зубам». Второй проект состоял в издании оригинального заводского календаря, где Чип выступил в качестве режиссёра постановочных кадров. Если вы предположите, что победителем в конкурсе проектов стал он, вы будете правы. Заводские корпуса по его инициативе украсились гигантскими плакатами, лицемерными до отвращения. «Наш главный актив – люди», «Мы созданы сохранять жизнь» и т.п. Дитя игралось в бирюльки…
Пройдёт несколько лет, деньги, выделенные бюджетом на инновации, будут частично рассованы по чьим-то карманам, кадры растеряны, старая система разрушена, нового ничего не создано. На отдельных направлениях попытки «прорывов» будут осуществляться, но они обречены, так как целью их будет просто показуха. Нет уже людей, личностей, которые озабочены не собственным обогащением, а общественной пользой, а без них дело не сдвинется, останется один «кайдзен» и его «муда».
Вспомните С.П. Королёва и космическую программу. Его волей двигалась вся работа, он сказал: «Луна твёрдая», и все работы пошли по этому пути. А сейчас будут спрашивать «А что ВВП по поводу Луны считает? А Медведев? Как они скажут, так и мы будем думать.
Мы же ещё недавно способны были разрабатывать новые изделия, ставить их на производство, а сейчас? Спецов «выдавили», имеющих своё мнение уволили, тем самым «стерилизовали» коллектив. Конечно, остались ещё пенсионеры и предпенсионеры, но пройдет ещё несколько лет, и нас можно «списывать со счетов». Грустно, девушки!
Надо противостоять, не быть трусами, потеряем оборонку – останемся беззащитными. Не революция нужна, не свержение власти. Нужно, наоборот, поддержать президента, он правильные вещи говорит. Требовать от власти на местах выполнения своих функций, и контролировать её, ведь она существует на наши деньги. Нужно следить, чтобы у руля были грамотные и ответственные люди, и не допускать, чтобы уникальным оборонным заводом командовал двадцатипятилетний, не совсем адекватный человек с испорченным мозгом и без совести, – это же катастрофа! Бедное моё Отечество! Оно уже снова в опасности!
На соседнем заводе в это время директорствовал сын бывшего Главного, так сказать, власть была передана по наследству. Сотрудники обеих заводов, живя в одном микрорайоне, естественно, общались. «Наш дурачок», – смеясь, говорили они про своего Генерального директора, жалея его за неопытность и несамостоятельность, и видя, как он по малейшему поводу звонил папочке.
Работая «по-старому», мы делали самое лучшее в мире оружие. Это многим очень не нравится. Работа «по-новому» дает возможность руководителю выжать максимальную прибыль из предприятия, и только, – ничего нового при таком раскладе не создаётся.
Чтобы разработать и внедрить новое, надо думать по-государственному, нужно вкладывать материальные ресурсы, не ожидая быстрой прибыли. Зачем им эти хлопоты? На их век хватит, и детям хватит. Выжать всё, обанкротить и распродать – их конечная цель. Вы не успеете оглянуться, как вчерашнее уникальное оборонное предприятие превратится в жалкую мастерскую по изготовлению, например, пластиковых окон. Причём я не противник нового, смешно так думать! Если не развиваешься, не совершенствуешься, – то деградируешь неумолимо, это закон. Какое-то время можно просто идти по прямой, но тебя быстро обойдут. И чужие методы можно применять, но переосмыслив. Понять, что вредно, а что полезно,- просто. Надо думать об Отечестве и своем народе. Служит ли это укреплению его, улучшению жизни людей – и другого критерия нет. А сейчас думают так – а что Я буду с этого иметь? Вот вам и «Большая разница». Из этой точки пути расходятся, и один из них ведет к пропасти…
* * *
Сколько бы Анна не думала о своём уходе, Чип опередил её. Пригласить к себе и откровенно поговорить с ней ему не хватило мужества. Всё-таки трус – он и в Африке трус, его хватало только на то, чтобы «подставлять» других. Он поручил это неблагодарное дело начальнику службы безопасности завода Кичу. Тот был с Анной в хороших отношениях, и, видимо, тоже не хотел брать эту тяжесть на себя – поручил дело своему заму Тоху. А тому, видимо, совсем уже некому было перепоручить, и он пришёл к ним в офис сам, прихватив для смелости ещё одного сотрудника.
Случилось это в разгар дня, Анна и Вера сидели на своих местах. Они подошли к столу Веры и, сами себя заводя, стали на повышенных тонах требовать от неё пропуск на автомобиль.
– Пропуск на «бибику» давай! Быстро! – начал «наезжать» на Веру Тох, и делал он это так, как будто у себя в «ментовке» разговаривал с подозреваемым в убийстве. Анна даже не сразу поняла, что происходит. Вера стала возмущаться:
– Что, опять?! Я регулярно плачу за стоянку, что вам от меня надо?
Они стали препираться, но Тох со своим дружком именно «наезжали», т.е. им нужно было напугать их и забрать пропуска. Когда Анна вмешалась, они, как натренированные собаки, разом повернулись к ней:
– А ты вообще собирай вещички – и на выход! И пропуск – на стол!
– У меня сейчас встреча с руководителем. Я буду делать то, что нужно мне, а не вам. И пропуск я не собираюсь вам отдавать. Он мне самой нужен.
– Не отдашь?
– Нет.
– А хочешь, завтра твои фотографии будут висеть на всех столбах с соответствующим текстом?! – Анна мгновенно вспомнила, как одну из бывших работниц завода, уже пожилую женщину, примкнувшую к оппозиции, пытались унизить, отомстить ей. На всех столбах около завода и внутри, на территории, были расклеены её фотографии с текстом, где сообщалось, что она якобы открывает публичный дом, или что-то в таком роде.
Анну это не испугало бы. Все, кто её знал, в это бы не поверили, а кто не знал – на тех вообще начихать. Но такое предложение её разозлило. Она тоже повысила голос:
– А хочешь, в суд подам?!
Тох аж заскрёб ногами. Он залаял:
– Подавай! Куда хочешь, подавай!
Времени продолжать разговор не было, Анна поднялась, и они с Верой вышли. Из-за шкафа, перегораживавшего вход, Анна не видела, а Вера наблюдала, как Чип во время этого инцидента стоял у стола в соседней комнате, рядом, и, видимо, слушал, как служба безопасности выполняет его указание… Кстати, они как раз торопились к нему, чтобы пройти по территории завода и определить площадку для установки сцены перед приближающимся праздником.
После того, как все прошлись по заводской территории, обсуждая варианты, они вдвоём поднялись на третий этаж, в свой бывший, теперь совершенно пустой, офис. Заперлись, и Анна набрала номер мобильного Кича.
– Скажите пожалуйста, сейчас пришёл к нам Тох и «наехал» по полной программе. Это его самодеятельность, или вы ему поручили?
На том конце «провода» почувствовалось короткое замешательство.
– Да, конечно, это я ему поручил. Вы извините меня, Анна (он назвал её по Отчеству), я лично Вас уважаю, но я только исполнитель. – Ему было явно неловко.
– А в чём, собственно, дело?
– Дело в том, что с Вами, (он снова назвал её по Отчеству) принято решение расстаться…
– И кем принято такое решение, интересно?
– Ну, Вы же понимаете, кто принимает сейчас решения, не хочу фамилию называть, сами догадайтесь!
– Да я уже догадалась. А с Верой как решено поступить?
– Она пусть ещё поработает, – тут он опять замялся, – её ещё будут «ломать».
«Правильно поняли – меня уже не сломаешь».
– Ну что ж, – Анна вздохнула, – по крайней мере, откровенно. Спасибо.
– Да не за что, – он как-то не к месту хихикнул. И то, правда – «спасибо» не за что говорить, это точно.
«НКВДисты недостреленые, – не на шутку разозлилась Анна, – «ломать» они будут человека! Возомнил себя Сталиным! Мелко плаваешь, сопляк, – она думала про Чипа, ведь он уже фактически командовал Заводом и был автором этого «приговора».- От страха спрятался за чужие спины. Вот тебе и молодой, креативный, перспективный! Поди, ещё и в «Единой России» состоит, карьеру же надо делать! Нужно проверить. (Проверила – недавно вступили: и он, и Рех!) Ничего нового не придумал – воспользовался старой затхлой сталинской системой и думает, что может человека «сломать»! Ещё «застенки» в подвале организуй, и упражняйся в этом деле! Как бы не так! Мир больше, чем Завод, в нём ещё очень много мест для нас».
Вера вопросительно смотрела на Анну, и та сообщила ей всё, что только что услышала от Кича. Вера заплакала.
– А вас-то за что?!
– Успокойся, Вера. Я была к этому уже готова, вопрос был только во времени.
Но вопрос Веры был совсем не беспочвенным. Пару недель назад она ездила в центр города, чтобы заказать атрибутику с заводской символикой. У неё были адреса двух фирм, Анна поручила ей зайти в обе и выяснить, где лучше и дешевле. После визита в первую рекламную фирму Вера позвонила Анне на мобильный:
– Послушайте, здесь такая «вампирша» сидит на приёме заказов, что у меня от неё голова разболелась. Начала мне про фэн-шуй лекцию читать, а я это терпеть не могу, и вообще мозги пудрит…
– Ну так в чём дело? Поезжай во вторую, а та пусть другим уши трёт. Уходи, уходи оттуда, не теряй время! Слава Богу, у нас выбор есть.
Во второй фирме Веру встретили совсем по-другому, те же самые сувениры там оказались дешевле, и она оставила заказ им. Но та, первая, несколько раз потом звонила Вере в офис и спрашивала, когда же она придёт оформлять заказ. Вера, не желая её травмировать отказом, сначала отвечала уклончиво, а когда надоело миндальничать, сказала, что заказ передан другой фирме, потому что у них товар дешевле.
Вскоре после такого ответа на Завод пришло письмо, в котором любительница «фэн-шуя» доводила до сведения руководства предприятия, что Вера якобы требовала от неё «откат». И далее на страницу следовала реклама фирмы: вот что мы умеем. Ни Анна, ни Вера, о письме не знали.
Чип вызвал их обеих к себе, но первой в кабинет пригласил Анну. Он прочитал ей письмо и потребовал объяснений. Анна растерялась от неожиданности, но так как ситуацию знала, то рассказала всё, как было. Здесь не надо было ничего придумывать.
– Это месть, – подытожила Анна. – Ведь она по глупости потеряла заказ.
Чип ничего не сказал, Анна вышла, и он пригласил к себе Веру. Вера вышла из кабинета через двадцать минут, она была спокойна.
– Я рассказала всё, как было на самом деле, но он допрашивал меня с пристрастием, пытался поймать на вранье.
Анна успокоилась – инцидент был исчерпан. Но Чип использовал это письмо в своих целях. Именно его копией тряс Тох у них перед носом во время своего «наезда». И когда Чипа спрашивали, за что он уволил Анну, он уверенно говорил: «За нарушение корпоративной этики». Сам он, конечно, никакую этику не нарушал!
Поэтому Вера и плакала, спрашивая «А вас-то за что?»
* * *
Они постояли в пустой комнате, ошарашенные свалившимися на них новостями. Анне тоже хотелось плакать от чудовищной несправедливости ситуации. Она семь лет строила этот отдел, строила свою карьеру, добивалась соответствующей зарплаты, чтобы иметь возможность учить дочь в институте, а Соня три года после школы работала. Только стало всё получаться – дочь блестяще закончила второй курс, у неё вообще был лингвистический талант; Анна могла содержать семью и оплачивать обучение. Вся их жизнь строилась только на её зарплате. Других источников существования не было… И вот пришёл он, «зятёк», единственной заслугой которого было вовремя жениться на дочери Боша. Получивший всё и сразу, он с лёгкостью перечеркнул все её старания. Анна понимала, что это событие ставило её жизнь, и, что ещё горше, жизнь дочери на грань катастрофы. В пятьдесят лет вряд ли кто даст ей высокооплачиваемую работу. На таких должностях везде сидят «свои». А всякие другие работы не дадут ей возможности прокормить семью и оплачивать обучение.
Ровно девять минут отпустила она себе на отчаяние, а потом решила: «Я буду заниматься тем же самым, чем и занималась. Я умею это делать, и у меня получится. Оформлю ИП и открою своё агентство. Назову его «УРА», причём с восклицательным знаком. Прорвёмся!» Мысль о том, что надо судиться, не сдаваться и т.п. она отбросила сразу. Пока она будет бороться, на что они с дочерью будут жить?! И кто её прикроет, поддержит, пока эта «свора» будет на неё кидаться? Надеяться было не на кого. И потом: зная, что Чип отдал команду «убрать» её, как она будет работать под его началом?!
Во всё, что она делала, Анна вкладывала душу, но после такого к ней отношения душа уже ни к чему не лежала. Поэтому нужно было сразу искать работу и зарабатывать на жизнь и учёбу, никаких других вариантов не просматривалось. Тратить силы, время, бодаться с танком – бессмысленно ещё и потому, что у них уже всё схвачено: отмажутся и откупятся, им денег хватит.
– Знаешь, что нам сейчас нужно сделать? – сказала наконец Анна – Мы должны убрать из компьютеров все наши наработки и заготовки. На них ещё пять лет можно работать, головы не прикладывая. Не надо делать таких подарков никому, не стоят они того. Давай умойся, и пошли, надо действовать решительно и немедленно.
Как только решение было принято, Анна успокоилась. Так как никто ещё ничего не знал, они спокойно «почистили» свои компьютеры, порвали и вынесли на мусорку ещё много всяких документов. (Увы! Чистка компьютера свелась только к удалению документов «в корзину», откуда они потом были спокойно извлечены.) К концу рабочего дня Анна уже сказала нескольким самым близким коллегам о своём увольнении, и слух пополз по заводу, шокируя всех своей неожиданностью. Выходя из проходной, она с беспечным видом отдала свой пропуск вахтерше. Та, похоже, готова была применить силу и оружие, чтобы забрать его, и даже растерялась, когда Анна, улыбаясь, протянула ей документ. Она тоже извинилась, сказав, что у неё приказ…
«Я прощаю сразу и всех, – думала Анна. – Мстить им – затея пустая и мелкая. Они сами – пешки. Надо сломать систему, в которой они хорошо себя чувствуют. Новая система сама вытолкнет их на помойку, как совершенно бесполезную деталь, или заставит работать, а не строить из себя эффективных менеджеров. Вряд ли Чип придумает сам, как заработать три рубля, ведь он только умеет черпать из бюджета то, что зарабатывают другие, и красоваться с указочкой у доски, втюхивая нам свою японскую муру, в которой сам разобраться толком не может».
Вера не захотела, чтобы её «ломали», и на следующий день они обе пришли в отдел кадров и подали заявление об уходе. Зная, как ответственно в такой ситуации что-либо советовать, Анна попросила Веру самостоятельно принимать решение, посоветовавшись с мужем и родителями. Она не звала её с собой, ведь что ждало впереди, никто не знал…
Так как Анна была материально ответственным лицом, то она ещё две недели ходила на завод и сдавала все «хвосты». Председатель профкома Док, случайно увидевший её в коридоре, испуганно нырнул в ближайшую открытую дверь, чем развеселил Анну чрезвычайно. Она, проходя мимо этой двери, нарочно громко приветствовала его. Он не ответил. «Боже, какой трус» – удивилась Анна и сама себе ответила: «Конечно, ведь он кушает из одного корыта с Этими».
Отношения у них с Доком за время работы сложились дружественные, человек он был неплохой – давал беспроцентный кредит, путёвку в санаторий. Но свою главную функцию – защиты прав трудящихся – он не выполнял. Ведь она уже просила Дока помочь ей в ситуации с понижением должности.
«Я ничем тебе помочь не смогу, и даже не проси», – таким был его ответ. «Все, все, кто мог и должен был вмешаться, предали, шарахаются, как от прокажённой», – ужасалась она. Анна не знала, что последний, на кого она ещё рассчитывала, предаст тоже, и это будет «контрольный» выстрел в её сердце. Богу было угодно освободить её от всего старого – от работы, коллег, начальников, мужчин…
* * *
Почти сразу после своего ухода Анна с Верой зарегистрировались как индивидуальные предприниматели и открыли своё маленькое праздничное Агентство «УРА!», где стали заниматься тем же, чем и на Заводе – организацией праздников, поздравлений и т.п. То, что она занимается «малым предпринимательством», Анну окрыляло. Впервые в жизни её деятельность на сто процентов совпадала с призывами руководителей государства, и она надеялась на поддержку и защиту власти и её партии.
Помещение они нашли в здании фитнес-центра конструкторского бюро, бывшем детском саду. КБ входил с Заводом в интегрированную структуру, но был головным предприятием. Руководство КБ не имело ничего против них, и разрешило занять одно из пустовавших много лет помещений. Двенадцатиметровая комнатка без окна производила тягостное впечатление, но они быстро её отремонтировали, обжили и уже в сентябре начали работать. Договор аренды подписывался параллельно. Аренда была пустяковой и не пугала их.
Первые месяцы были очень трудными и бесхлебными, только перед Новым годом они получили первые деньги. Кризис внёс свои коррективы в их деятельность, и там, где они рассчитывали получить прибыль, едва-едва хватало на хлеб. В январе снова началось затишье, и где-то к концу месяца на Анну напала тоска. Но на февраль набралось прилично заказов по детским садам, а там 8 Марта – работа налаживалась.
* * *
Через пару месяцев после того, как они ушли с Завода, на их место приняли молодую девушку Настю. Анне это было уже совершенно безразлично – пусть работает на здоровье. Но все те, кто остался на заводе, по-прежнему любил и уважал Анну, – а таких были десятки и десятки – при встрече (Анна жила прямо напротив Завода) постоянно старались рассказать ей, как неумело работает Настя, и как хорошо было с ними. Это Анне льстило, но не более.
Приятно было сознавать, что её авторитет так силен, и даже немного жаль было девчонку, – её ведь даже учить некому! Но знакомые передавали, что она пользуется их наработками (узнавали её стиль!), – и это тоже не задевало Анну – не жалко, она могла ещё 1000 страниц насочинять.
Задело их с Верой только то, что девушка все свои ошибки и промахи стала сваливать на них – они, значит, не постарались для неё! Полгода к Анне шли такие сведения, и как ни безразлично ей было, негатив накапливался. Она даже как-то случайно увидела Настю у заводской проходной, – это оказалась высокая, крупная, с рыжей шевелюрой, симпатичная деваха.
Потом соседка «донесла» Анне о своём разговоре со знакомой ветеранкой. Та рассказывала, как прошёл на Заводе очередной День пожилого человека, и высказала одно незначительное замечание: «Настька-то, которая вместо вас теперь работает, вырядилась как на дискотеку: юбочка коротенькая, грудь огромная. Как начала танцевать да прыгать, – срам один! С такой грудью же надо что-то делать, упаковывать как-то». Но и это не тронуло Анну, у неё уже были совсем другие заботы. Последней каплей стало сообщение о том, что Настя конкретно обвинила их в недоработке документа, используя который, она сделала ошибку.
– Давай напишем ей письмо, чтоб она нас не трогала. Мало того, что сидит на нашем месте, пользуется нашими заготовками, так ещё и нас поливает! – возмутилась Анна.
– Как мы его ей передадим? – спросила Вера. – Надо, чтоб оно попало только ей в руки.
– Мы позвоним в канцелярию и попросим девчонок подойти к факсу и принять листок. Пусть его, никому не давая в руки, передадут ей. Пойдёт такой вариант?
Вера согласилась. Письмо было написано быстро, и содержало в себе несколько советов девушке:
– она не должна была пользоваться их заготовками, а должна работать своими мозгами, если они у неё есть;
– она должна была с уважением относиться к старшим, которых она не знает, но чей авторитет был заработан честным трудом;
– она должна была более внимательно относиться к ветеранам завода, учитывать их вкусы и интересы, они это заслужили, и в этом пункте были приведены слова ветеранки дословно, в кавычках. Т. е. девушка должна себя при ветеранах вести скромнее;
– она должна была помнить, что весь завод – большие друзья Анны и Веры, и поэтому всё, что та скажет о них, к ним дойдёт обязательно (т.е. ей не следовало трепаться попусту).
Письмо тут же было отправлено по факсу и попало к Насте в руки.
И здесь снова сработал закон, что каждый судит по себе. Если бы Анна получила такое письмо, она бы постаралась, чтоб о нём никто не узнал, приняла бы его содержание к сведению, а затем уничтожила. Оскорблений там не было, хотя тон, конечно, был резковат.
Настя же была девушкой современной. Получив письмо, она сначала расплакалась, потом разозлилась и стала действовать. Сделала две копии и передала: одну Чипу, а вторую – Кичу! У неё, оказывается, стыда-то не было отродясь! Чужие мужики теперь читали про её неумело «упакованную» грудь, обсуждали это и смеялись над ней же… И что они при этом говорили, нетрудно представить.
Дальше пошло ещё смешнее. Мужики всерьёз озаботились, прочитав чужое бабское письмо. Видимо, дел на Заводе, более важных, не было, и Генеральный директор крупного оборонного предприятия Рех и его зам Чип стали разрабатывать план мести двум женщинам, посмевшим защищать свой авторитет.
Особое удовольствие доставлял им тот факт, что женщины были беззащитны, за ними никто не стоял. Это удовольствие сродни тому, которое испытывают, охотясь с вертолёта на горных козлов и стреляя из автомата. И ноги не замочили, и не замёрзли, и попали не целясь! «Охотнички», блин!
Сначала им предложили удалиться из арендованного помещения на словах, и слова-то сами сказать побоялись! Пришла из КБ сотрудница, ей было поручено это деликатное дело. Но они не послушали, потому как занимались важным государственным делом. На их стороне, как они полагали, была Власть, Партия Власти, всё руководство государства, области.
«Сами побоялись, женщину подставили!» – не уставала удивляться Анна. Она сказала сотруднице:
– Мы будем докладывать ситуацию «наверх», и если спросят, кто вам мешает, придётся сказать, что вы. Они вас подставляют под удар. Это подло, и по отношению к нам, и к вам. Давайте договоримся – я вас не видела, вы мне ничего не говорили.
Анна позвонила на Завод Пушу и рассказала всё, втайне надеясь, что он, как взрослый и разумный человек, остановит этих безумцев. Но он снова промолчал…
Договор аренды, подписанный всеми, кроме уже ушедшего в отставку предыдущего ГД, был изъят. Конечно, теперь они не дадут его подписать, а используют как аргумент против них. (Так и произошло: им поставили в вину отсутствие арендной платы, которую они не могли платить, не имея на руках подписанного договора). А ремонт уже сделан, в рекламу этого места деньги вложены, постоянные клиенты образовались, деньги, хоть и маленькие, уже шли…
Анна и Вера не сочли за труд сходить в местное отделение «ЕР». Сидевший там молодой парень выслушал их и, не колеблясь, выдал:
– Да, девчонки, вы «попали»! Раз нет договора аренды, юридически они могут вас выселить без особых хлопот, и тут ничем помочь нельзя!
– Как нельзя? – возмутилась Анна. – Они же оба – члены вашей партии, а партия призывает помогать становлению малого бизнеса. Мы сами уже «встали на ноги», так хоть не заваливайте нас! Нет же объективных причин, чтобы нас разорять. Помещение до нас лет двадцать пустовало, оно и сейчас никому не нужно, там масса других пустых помещений. Наши заказчики – школы и детские сады, и мы сейчас не только сами работаем, но и «подкармливаем» ещё человек двенадцать-пятнадцать – студентов, режиссёров, артистов. И это в кризис! Да Медведев с Путиным нас бы на руках носили! А здесь, значит, партия спокойно будет смотреть, как два человека, свернув уже начатый бизнес, пойдут на биржу труда и сядут на шею государства?! Президент вами будет недоволен! – Она дала прочитать ему злополучное письмо.
Он прочитал, засмеялся и, как все мужики, зацепился опять за те же слова:
– А мне нравится большая грудь, это о-о-о-чень привлекательно!
– Я тоже ничего против не имею, каждому природа даёт что-то выдающееся, но дело же не в этом. Ваша «вертикаль» власти здесь, внизу, разворачивается на сто восемьдесят градусов и прямо противоречит политике руководства. Вы-то понимаете, что тут только личные отношения, поставленные выше интересов партии и государства? – сказала Анна строго и официально. Ей уже надоели эти смешочки, она хотела говорить о деле.
– Всего-то и нужно – поставить последнюю подпись и отвязаться от нас. Что это такое – взрослые, серьёзные мужики хернёй занимаются. Сами не работают, и нам не дают!
Парень нехотя пообещал поговорить с Рехом, но Анна в этом сомневалась. «Рех обольёт нас грязью, выставит в дурном свете, а проверять никто не станет». Как она была права!
* * *
Потом случилось вот что: однажды утром в их офис неожиданно вошли Рех и новый генеральный КБ Минх. Анна его до этого не видела, но узнала сразу, и он ей понравился, потому что улыбнулся в ответ на её улыбку. «Из старой когорты, настоящий, – подумала она. Он похож на мужика, вернее, на Мужчину».
Рех показывал Минху все помещения, знакомил его с принадлежавшей КБ собственностью. Анна воспользовалась моментом, пригласила Минха в комнату и коротенько рассказала, чем они тут занимаются. Он благосклонно выслушал её и спросил, есть ли заказы. «Да, есть», – ответила она. Он вышел в коридор, Анна прошла следом, как бы провожая его, и тут Рех открыл рот и, неожиданно для всех присутствующих, сказал Минху, указывая на неё:
– Вот - предатели, предали Завод, пишут всякие гнусные факсы про какие-то сиськи!
У Анны чуть глаза не выпали. Лучше бы он этого не говорил! Генеральный директор крупного предприятия, не погнушался прочитать чужое личное письмо от одной женщины к другой, которое не имело отношения к нему и к заводу, и сообщает подробности этого письма другому Генеральному директору!!! Совсем убогий, видать, считает это достойной темой для разговора между руководителями предприятий. Стыдно было за него ужасно.
«Это мы-то предатели?! У него целый отдел уволился в один день, а он даже не поинтересовался, что случилось. Первый же и предал нас. Самое противное, что сюда не по своей воле пришёл, а его послал Чип, и он, как холуй, бросился выполнять указание: опорочить нас перед новым ГД. Одно удовольствие – сам себя высек, сам опозорился невероятно! Будет знать, что за хозяйские деньги придётся и не так унижаться».
Анна до этого момента как-то ещё пыталась Реха понять и не обижаться, но после – он опротивел ей до невозможности. «Насекомое, с мозгами, как у насекомого: из всего письма увидел только слово «сиськи», видимо, как самое знакомое, хотя там было написано культурно: «грудь». Умный человек бы понял, что вообще-то письмо не про это».
Анна только и могла сказать: «Рех, что вы несёте?!» Он несколько смутился, и уже не так уверенно сказал:
– А что, неправда?
– Нет, конечно! – убежденно сказала Анна. – Я могу всем показать это письмо. Это же наши личные дела!
Рех почувствовал опасность ситуации и быстро увел Минха.
Минх при этом сохранял спокойствие, хотя Анна заметила, как его передёрнуло. Он ничего не имел против их присутствия и работы, и в личном разговоре прямо сказал, чтоб они не выселялись из помещения. На какое-то время всё затихло, но договор не подписывался. Возня шла мимо Минха, за его спиной. Ну, а потом пришли эти трое.
* * *
Анна хорошо помнила, как произошла последняя встреча со службой безопасности Завода. Они пришли втроем к ним утром в офис, начальник и оба его зама, по пути сорвав с двери вывеску, и она про себя отметила «надо же, какая честь!». Анна разволновалась, момент был тяжелый, неприятный, они тоже не были спокойны. Вслух она сказала:
– Я всё думала, оставит ли он нас в покое, или всё-таки…
– Нет, не оставит. Он же мстительный! – Кич честно высказал свое отношение к Чипу.
– Мы же стараемся следовать государственной политике, они же все в «ЕР», и обязаны поддерживать малый бизнес! Ну не помогают, то хоть бы не мешали! – Анна пыталась привести хоть какие-нибудь аргументы. И эти аргументы, железные по своей логике, в присутствии этих троих становились жалкими и неубедительными.
– Не будьте наивными, – говорил Кич, – «там» пусть хоть что говорят, хоть премьер, хоть президент, а «здесь» – у кого денег больше, тот и прав. И вообще, в этом помещении будет опорный пункт милиции.
«Не свои слова говорит. И вообще, раз они не боятся так говорить, значит, защита у них на самом верху. Бедный наш Президент, кто его окружает! Ему помощь наша нужна!», – отметила она машинально. И ещё подумала: «Надо же, наверно, долго думали и совещались, придумывая этот ход. Особенно потому, что рядом ещё с десяток пустых помещений. Точно, им больше делать нечего!»
Анна смотрела на них уже успокоившись. Она прекрасно знала их всех, со всеми у неё были хорошие отношения, не раз она писала им поздравления и подбирала подарки. Теперь они пришли по поручению Чипа «добить» её, и только за то, что посмела защищать свой авторитет, проявила характер.
Тох чувствовал себя очень неловко под её взглядом, стал предлагать машину, если понадобится что-то перевезти…
Трое взрослых мужиков, вполне понимая, что они уже второй раз(!) отнимают у неё единственное средство к существованию, и, зная, что она ни в чём не виновата, делали это, обрекая её на нищету… Что толку было с их внутренней доброты – судят не по намерениям, а по поступкам.
– Я, конечно, бодаться с танком не буду, – сказала она, понимая бессмысленность единичного сопротивления. – Но нам нужно время, у нас на неделе мероприятия.
– Пожалуйста, конечно, заканчивайте, но не больше недели, мы придём потом проверить.
И они ушли, всячески расшаркиваясь и предлагая свою помощь. Анна с Верой сидели в комнате и думали. Рушилось всё, во что они вложили столько сил и все имеющиеся средства. Этот маленький росток, пробивший асфальт и уже выпустивший пару зелёных листочков, лежал у их ног раздавленный… Надо было всё начинать сначала, и на второе «начало» средств уже не было.
Анна не обижалась на деваху – что с неё взять? Молодая, глупая. Некому было ей сказать «Не болтай лишнего, работай и зарабатывай свой авторитет, ведь пользуешься их трудами, так хоть не трепись».
Она думала про этих троих. Что заставляло их делать такие грязные дела? Вроде бы сейчас не расстреливают за отказ. Они обязаны выполнять приказы и задания, касающиеся безопасности предприятия, но не обязаны отрабатывать указания руководителя, основанные на личной неприязни. Пусть бы сам это делал. Они же понимают, что он их руками делает подлость, они – его орудия, грех этот и на них ляжет. Для мужчины нормального это было бы невозможно, честь и достоинство не позволили бы. А эти – смогли, видать, повязаны. И превратились в рабов. Грустно, девушки!
Ещё тяжелее было разговаривать с представителем КБ, отвечающим за аренду. С ним отношения тоже были теплые. Его вынудили подписать письмо, в котором их просили освободить помещение, т.е. теперь «подставляли» его. В случае чего, Чип оставался бы ни при чём. Как мужики соглашались терпеть эту ситуацию?! Неужели для них деньги – всё? Дороже чести, достоинства, доброго имени? Стараясь каждый остаться на своём месте, они дружно топили беззащитного и слабого.
Некоторое время подумав, Анна позвонила ему на мобильный. Разговор получился такой:
– Здравствуйте. Послушайте, почему бы вам не прийти к нам в офис и не поговорить «за жизнь» напрямую?! Нашли врагов! Вам что, больше делать нечего? Воюете с беззащитными женщинами. Для нас это дело – единственный источник существования. Мы же никому не мешаем и вредить не собираемся!
– Да я, да я вообще Вас ценю и уважаю, они просто руки мне выкручивают, я не хотел, я считаю, что они не правы, но я вынужден! Они натворили тут, а я отвечать должен! – он чуть не плакал… Анна прочувствовала, насколько плохо ему в этой ситуации. Но и он не смог отказаться, а он вообще-то кадровый офицер. Ей стало его жалко, потому что она знала, как тяжко, когда твою шею гнут под ярмо…
«Ну, боялись они все поодиночке, – думала Анна, – так договорились бы вчетвером, отказались бы мстить за «этого», всех бы не уволил. Он бы их даже зауважал, а так – презирает, потому что «сломал». Он же их сдаст, всех по очереди, как только его прижмут, навешает на них все свои грехи, а сам останется чистеньким.
Мужики, мужики – плакать хочется! Ни любить, ни уважать вас не получается, только жалеть. Трудно бороться с системой, рискованно, можно и работу потерять. Легче воевать с бабами – безопасно, и по морде не получишь. Неприятно, конечно, но потерпеть можно. Спихнули мощными локтями женщину, обременённую «неоперившимся» дитём, с дороги в кювет, а сами попёрли дальше, в светлое будущее, к своему счастью».
Какое-то малое время они все, – все, кто принял участие в её изгнании: и те, кто это замыслил, и кто исполнил, и кто равнодушно следил, стояли перед её глазами; потом она простила всех и «отпустила». Мужчины, защитники и заступники… «Можете себе поаплодировать – вы с «честью» выполнили «боевое» задание. Цель достигнута, – возьмите себе по медальке, порывшись прежде в памяти: когда и кому из вас я сделала что-то плохое. Потому что…»
Она не любила вспоминать о том, что было после – своё отчаяние и беспомощность. Услышав о возрасте, ей везде отказывали в работе; мучительное, удушающее отсутствие денег; «второй» голод в своей жизни; страх в глазах дочери: «Мама, как мы будем жить?»
Как из администрации посылали в службу занятости, а в службе занятости говорили, что сначала надо закрыть ИП, чтобы встать на учёт, и пособие будет составлять девятьсот рублей, а потом снова открыть ИП, и т.д., и т.п. – в этом выражалась реальная помощь государства малому предпринимателю … Так как она была одна и в таком возрасте, то ни под какую государственную программу не попадала.
Как в один из дней она проснулась и сразу захотела умереть. «Печален медленный рассвет. И жизни нет, и смерти нет. И нет различья между ними». Как дочь пошла работать на следующий же день после окончания учебы, не отдохнув ни дня. Работала по тринадцать часов официанткой в кафе и приходила в половине первого ночи, что называется «без рук, без ног». Как все знакомые мужики сочувствовали ей, и только дорогая подруга Ирка давала ей денег, чтобы они не умерли с голоду… Как невыносимо тяжело было просить помощи у родственников. Три дня она решалась, прежде чем позвонить, и все три дня проплакала от унижения… Оленька, племянница, первой прислала пять тысяч рублей. Вспоминая всё это, Анна горевала, но горевала не только о себе, но и о тех, кто так поступил с ней, кто предал, не заступился, не помог. За всё им придётся отвечать, отвечать если не перед людьми, то перед Богом. Ведь во все времена женщина, одна растившая ребёнка, защищалась обществом, и было большим грехом лишить её средств к существованию.
…Четыре тысячи лет назад египетский фараон высек на камне послание, которое должно было рассказать потомкам о его деяниях, и первыми словами в нем были: «Ни одна вдова в моё правление не нуждалась, ни один сирота не плакал от голода». Далеко продвинулись мы по пути цивилизации, ничего не скажешь!
Анна представила себе такую картину: не стала бы она выселяться из этого помещения, и Чип стал бы строить козни дальше. Он бы точно не остановился – как можно упустить такое приятное занятие! Имея в полном подчинении службу безопасности предприятия, воевать с одинокой женщиной! Вызвал бы Кича к себе, и поручил бы ему «попугать» её. Место, где офис находится, безлюдное, вечером тёмное. Вышла бы она из помещения в конце рабочего дня, закрыла бы дверь, повернулась, чтоб идти домой, а навстречу – Кич, и говорит он ей: «Извините меня, Анна, я Вас уважаю и ценю, но я только исполнитель!» – и – хрясь! дубиной ей по башке, прям по шляпе! А что, ведь пошёл бы на это, но не дай Бог проверить! Над этой ситуацией Анна от души посмеялась, однако, нисколько не сомневаясь в её реальности…
* * *
Через неделю они собрали своё нехитрое имущество, сняли вывески и ушли, Вера не захотела больше испытывать судьбу и стала усиленно искать работу. И в конце концов нашла, с зарплатой в разы большей, чем на заводе.
Анну спас отец. В самый последний и отчаянный момент он прислал ей десять тысяч рублей. Благодаря такой подстраховке, она сняла офис в центре города и стала снова развивать свой бизнес. Дело шло медленно, но в первый же месяц она заработала на аренду. А главное, прошёл её личный душевный кризис, так как она снова была занята. «Прошли тягучие невзгоды, прошла и смертная печаль. Заря смеющейся рукою срывает сумрака вуаль!»
* * *
Всё больше и больше происходящее в стране и внутри Завода стало напоминать Анне развитие смертельной болезни под названием «рак». Любое сообщество – это живой организм, люди – его клетки. На каком-то этапе этот процесс запускается – один человек, пусть его зовут «Зло», решает, что может жить лучше других, что ему позволено красть, убивать, брать себе больше. (Раковые клетки тоже забирают питание у здоровых). Это должен быть сильный человек, но со знаком минус. Какое-то время он осуществляет свои планы один, но постепенно жрать хочется всё больше и больше. Он ищет «соратников» – ему нужны свои люди в службе безопасности, среди руководителей производства, в финансовых кругах.
И это самый интересный, решающий и самый трагический момент. Человеку предлагают деньги и несвободу, выражающуюся в беспрекословном подчинении Злу, и он должен выбирать – присоединиться ко Злу и питаться лучше и больше за счёт остальных, или? Этот личный выбор каждого – ключевой момент! Те, кто решает присоединиться ко Злу, перерождаются в «раковые» и слипаются со Злом. «Опухоль» начинает зловеще расти… (Это первая стадия). Чтобы её не заметили и не «удалили», Зло ищет контактов во властных структурах, у силовиков, у чиновников. Здесь, в городе, в регионе, в Москве. Опять предлагаются деньги, и снова каждый делает выбор. Если соглашается – значит, перерождается, и тоже начинает жрать в три горла то, что создано силами всего организма (коллектива). Это – уже вторая стадия.
Главная клетка метастаза начинает привлекать к своей деятельности нужных людей, повторяя путь Зла и растя свою опухоль. Всё меньше «питания» идёт здоровым клеткам, всё беднее их рацион. При этом из-за природного запаса прочности организм ещё выглядит нормально. Может, быстрее устает, но это ещё не заметно окружающим.
А в это время связи крепнут. Зло уже представляет собой плотное ядро с метастазами во всех органах тела. (Третья стадия) Оно старается быть незамеченным, чтобы не пришёл Хирург (Прокуратура и надзорные органы) и не удалил её. Для этого за хорошие деньги СМИ (а журналисты – это сторожевые собаки иммунитета) делают красивые репортажи о внутреннем здоровье Завода и планах его дальнейшего роста, хотя впереди уже маячит хорошо различимый «полный п-ц». Островки сопротивления внутри подавляются, сильные и здоровые клетки изгоняются из организма, остальные угнетены и «пребывают в пессимизме». Встревоженный Мозг посылает разведчиков, чтобы узнать – что там случилось, почему питания не хватает отдельным органам, почему чувствуется определённое неблагополучие? И почему Организм депрессивен, не радуется жизни, не поёт, не веселится?
Но Опухоль уже окрепла, она «закапсулировалась» – то есть сделалась невидимой для разведчиков, перекрасилась под «здоровых», не гудит, не пахнет. Разведчики возвращаются ни с чем (это аудиторы). Наконец, тают силы у здоровых клеток, почти всё питание забирает разросшаяся, обнаглевшая опухоль. Внутри ослабевшего организма теперь располагается крупное, плотное образование, запустившее свои щупальца во все среды и ткани, сосущее, словно насос, последнюю в своей жизни пищу, и отходами своей жизнедеятельности отравляя не только здоровые, оставшиеся в меньшинстве, клетки, но уже и самоё себя.
Почувствовав приближение конца, Опухоль начинает в панике жрать остатки обессилевшей оболочки, надеясь протянуть ещё хоть сколько-нибудь. (Четвёртая стадия). Организм стремительно худеет, слабеет, ссыхается. Болезнь видят уже все, никакие румяна и белила не могут скрыть смертного пота и запаха могилы, но уже ничего нельзя сделать… А потом приходит «бледная, с косой», и ставит точку в этой борьбе, после чего всё превращается в прах…
Анна хорошо ощущала недостаток питания – она работала на двух работах, но хватало только на хлеб. Деньги куда-то ушли из экономики, наверное, на питание Опухоли.
Кризис для организма – как химиотерапия, он угнетает и здоровых, и больных, и кто вперед очухается – тот и победит. Этот кризис – уже второй сеанс «Химии».
Вот почему все, кто остался на Заводе, с тоской смотрят на неё и завидуют её свободе. Анне удалось уйти из больного организма, вернее, он сам её отторг. Но это значит, что она попала в организм более обширный, включающий в себя множество заводов. В новом организме ещё дышится, но метастазы уже прорастают и сюда. Вывод она сделала такой – хочешь жить – объединяйся со всеми здоровыми силами и сопротивляйся, пока не поздно. На четвёртой стадии спасти может только чудо.
* * *
Оставалась у Анны ещё последняя надежда, последнее пристанище – её Дом, за который можно было удержаться, чтобы не утонуть в водовороте последних событий. В Дом можно было приехать, надышаться воздухом, поработать физически, погулять по лесам и по берегу озера, погладить кошку, приласкать собаку – делать всё, что она так любила! Без этой порции свободы она уже не могла жить.
Последняя поездка в Дом происходила так: Игорь, её гражданский муж, с которым они прожили семнадцать лет и построили этот Дом, заехал к ней в четверг, и Анне захотелось уехать с ним сразу же, не дожидаясь пятницы, пока она не определилась с помещением для работы, и было свободное время. Тем более что на пятницу ожидалась сильная жара. Они приехали в Дом уже в десятом часу вечера, и она пошла посмотреть на свои цветы. Купальница, неделю назад принесённая из леса с большим комом земли, посаженная и обильно политая, не только прижилась, но и расцвела! Сочный жёлтый цвет, простая и совершенная форма цветка на длинном стебле понравились ей чрезвычайно.
«Надо бы полить редиску», – подумала она, взяла лейку и ведро… но тут же услышала раздражённый голос Игоря:
– Ты что, другой обуви не нашла, чтоб поливать?!
Анна посмотрела на свои ноги.
– Но это же сланцы для улицы!
– Но не для того, чтобы в них грязь месить!
– Какая грязь, мне два ведра хватит, чтоб одну грядку полить. Я больше ничего не собираюсь делать – ночь на дворе!
– А потом по дому будешь эту грязь таскать! – раздражение его нарастало.
– Ты с ума сошёл, я что, по-твоему, буду в них по дому ходить? У меня для этого другие тапки есть.
Анна быстро полила редиску и зашла в дом. Настроение портилось неотвратимо. А она-то думала, что они спокойно посидят и попьют пиво… Тем не менее, достала рыбу из холодильника, стала её резать.
– Ты каким ножом режешь рыбу?! – Он неотрывно следил за всеми её действиями.
– Мне без разницы, каким. Мне этим удобно.
– А потом будешь им хлеб резать?
– Почему обязательно им? Можно и другим. И потом, я же его вымою. И вообще, не цепляйся к мелочам, садись и наливай.
Они посидели некоторое время молча, Анна выломила из вяленой чехони кусочек икры и предложила Игорю.
– Попробуй – вкусно, м-м-м!
– Не хочу.
– Это потому, что из моих рук?
– Нет, просто принципиально не хочу.
– Слушай, ты так демонстрируешь мне свою принципиальность, может, скажешь, как ты вообще смотришь на наше с тобой будущее? – Анна уже немного захмелела, и свободнее могла говорить на эти щекотливые темы.
– Никак, – он произнес это равнодушно и холодно.
– Что, семнадцать лет прожили вместе и – никак?
– Прожили?! – он заметно оживился.
– Конечно, прожили! Бывает и хуже. Это только наша с тобой жизнь, как смогли – так и прожили. А Дом? Мы же его десять лет строили! Я привыкла к нему, полюбила. С этим как?
– Кто строил? Это я строил, я его купил и всё здесь делал!
Он перестал себя контролировать, и его дремучий пещерный эгоизм полез из всех щелей… Она попыталась защититься.
– Ты мужчина! Это твой долг – дом построить. Извини, кирпичи не клала, раствор не заводила! Я делала всё, что должна делать женщина. Я тоже здесь никогда не сидела сложа руки. Просто женскую работу не видно: стираешь, готовишь, землю обрабатываешь, а завтра этого уже не видно. Я не сидела у тебя на шее, всегда сама зарабатывала, у тебя денег не просила, потому что понимала – ты тратишься на дом, на НАШ дом. Почему ты раньше не сказал «Дом этот только мой, ты на него никогда права не будешь иметь»? Было бы честнее. А то всё самое тяжёлое – грязь, холод, неустроенность, пережили вместе, а теперь, как только жизнь наладилась, ты мне заявляешь такое?
– Просто тебя не воспитали, как положено, чтобы ты старших слушала, вечно перечишь мне…
– Послушай, ты мне не отец, не брат, ты – муж, и тоже кое-что мне должен! Я согласна, ты – главный, я вторая, но я не рабыня и не прислуга, я – соратница. Бывали времена – я и нужду терпела, понимая, что тебе детей надо растить. Ты даже не догадываешься, что только я с тобой буду рядом в тяжкую минуту, только я тебя пожалею, и только на меня ты можешь рассчитывать. Все остальные – чужие! Ты им и с доплатой не нужен. Принуждаешь меня к безоговорочной покорности, а любое действие вызывает равное по силе противодействие. Это же закон. Ты нажимаешь – я сопротивляюсь, чтобы не быть раздавленной; от тебя агрессия – к тебе ненависть. Не всякая сможет выдержать такую жизнь! Много таких тебе попадалось?
– Это мои проблемы, я ни в ком не нуждаюсь и могу сам о себе позаботиться.
Анне вдруг стало его жалко…
– Знаешь, ты всё меньше походишь на человека, и всё больше на животное. Человек не может жить один и только для себя – это бессмысленно.
И тут он ляпнул, по-видимому, не совсем понимая:
– Я не исключаю, что со временем здесь может появиться и другая женщина.
– Здесь?! Другая?! – Анна просто-таки оторопела от неожиданности. Это было подло – не состоя с ним в зарегистрированном браке, она в этой ситуации была совершенно беззащитна, и он собирался воспользоваться этой её незащищённостью.
– Да, я не исключаю такой возможности, – повторил он холодно, чётко выделяя каждое слово. Анна очень редко выражалась, но здесь она медленно поднялась из-за стола и произнесла:
– Ну, это уже полный п…ц. Я не могу после такого заявления здесь оставаться ни минуты.
Нетвёрдой походкой она прошла в комнату, оделась, взяла сумку. Выходя, помедлила, глядя на него и давая возможность опомниться.
Он стоял, повернувшись к ней спиной, и молчал, позволяя ей уйти.
На улице стояла уже глубокая ночь, тёплая, ласковая, июньская ночь, за пару дней до полнолуния. Куда идти, как добраться до города? Назад пути не было, это значило бы, что она согласна жить с ним на таких условиях – бесправной прислугой в ожидании замены… «Не-е-е-т, уж лучше умереть стоя, чем жить на коленях. Или я здесь Хозяйка, или меня здесь не будет. Я заслужила такое право», – думала Анна. Она пошла по просёлочной дороге и минут через двадцать вышла на трассу. Машин не было. Джек, годовалая овчарка, увязался следом, и сколько она его не пыталась повернуть назад, он всё равно шёл за ней. «Провожает в последний путь», – усмехнулась она.
По встречке издалека приближалась машина, фары слепили, и Анна в ужасе остановилась – Джек всегда бросался на машины, бежал за ними и облаивал их. Ошейника на нём не было, удержать его было невозможно. Безнадежно прокричав ему «Фу!» она закрыла руками лицо и сжалась.
Пёс метнулся прямо под колеса, раздался глухой стук… Машина промчалась, и в слабом лунном свете Анна увидела, что Джек возвращается к ней, скуля и лапой оглаживая нос. Она прижала его к своим ногам, гладила по голове – вроде он был цел, только по носу слегка получил.
– Глупенький, маленький ты мой, иди домой, дурашка, мне далеко надо, я тебя с собой не возьму! – говорила она ему. Но собачьи глаза глядели на неё с любовью и преданностью. «Я не брошу тебя ночью одну среди дороги, я буду с тобой до конца», – говорили они. Анна заплакала…
Так шли они ещё некоторое время по обочине… Луна светила достаточно ярко, чтобы видеть дорогу и очертания кустов и деревьев. Звёзды слабо проглядывали сквозь её рассеянный свет. Ночь была полна жизни – в кустах заливались соловьи, в придорожной болотине верещали жабы, пытаясь доказать соловьям, что и они не без способностей. Ни одна живая тварь не теряла этого благословенного времени даром, короткого времени, отпущенного им на любовь. И только человек, жестокое и глупое дитя природы, не слышал её материнского зова…
Зазвонил телефон, она посмотрела на экран. Звонил Игорь, она сбросила вызов, звонок повторился ещё два раза, но она не отвечала, так как боялась пущенной вдогонку «пули». Он способен был «добить». Несколько минут спустя на его телефон пришла эсмэска. Он поискал очки, торопливо надел их и прочитал сообщение. Оно состояло из одного слова «ПРЕДАТЕЛЬ». Отбросив телефон, он сжал кулаки и стал ходить по комнате от дверей к окну.
«Дрянь! Ничего, без денег, без работы долго не протянет, приползёт. Будет знать, что со мной нельзя так разговаривать, я научу её уважать себя». Набирал воздуха в лёгкие, шумно выдыхал его, тёр виски. Потом вышел на улицу. Ощущение занозы в сердце не проходило. Джек не кинулся к нему, как обычно. «Наверно, с ней ушёл», – подумал он, сел на крыльцо и стал ждать.
По мере того, как приходило спокойствие, он всё отчётливее и отчётливее понимал: «Не приползёт, не вернётся, да и я, кажется, перегнул». Вскоре его заели комары, и он вернулся в дом. Ещё несколько раз выглядывал в окно и прислушивался, а потом лёг, не раздеваясь.
В доме стояла глухая тишина, как в склепе. Он уже привык к ней, но сегодня это была другая тишина, в ней была обречённость и безнадёжность. «Зря я ей про другую бабу сказал…»
Анну подобрал какой-то водитель, он остановился сам и спросил, не подвезти ли. Ни о чём не спрашивая, молча, довёз её до ближайшего посёлка. Она сказала «спасибо» и прошла на автобусную остановку, проголосовала, и кто-то другой так же молча довез её за «спасибо» до города. Лиц она не разглядывала, не запомнила, лишь на короткое время ощутила их мимолётное участие. Она не боялась ничего, и всегда знала, что мир не без добрых людей. Денег у неё не было, а в городе без них не подвезут, как она подозревала.
Но первый же таксист, предложив свои услуги, и услышав, что она может дать только полтинник, немного помедлив, согласился подвезти её до дома. «Извини, друг, – сказала она ему, – полгода назад у меня было всё – и работа и деньги, а сейчас ничего». Он понимающе кивнул.
Дома она была уже в половине третьего ночи. От пива и рыбы её мучила жажда, ноги были стёрты до крови неудобными босоножками. Приведя себя в порядок, Анна подытожила баланс сил на текущий момент. «В кошельке последние копейки. Работы нет. Начинать бизнес опять с нуля и без поддержки вряд ли получится. Последний, на кого я надеялась, тоже предал. Денег он не даст даже на хлеб, там я потеряла всё», – при мысли о Доме у неё так защемило в груди и перехватило дыхание, что она застонала. «Что делать, как жить?» – думала она, и никак не могла заснуть. И только когда за окном робко проявились первые признаки раннего июньского рассвета, она провалилась в темноту спасительного сна.
«Наверное, это он так отомстил мне за тот случай, неделю назад», – думала Анна, проснувшись утром и тоскливо разглядывая потолок. Сама же она вспоминала об этом с каким-то противоречивым удовольствием.
Они были в Доме с Ирой, закадычной институтской подругой, и весь день занимались землёй, а Игорь уехал в город по делам. По полю бродило бесхозное деревенское стадо: пастуха в деревне не нашлось, и десятка полтора коров и дюжина овец бродили за посёлком, периодически опасно приближаясь к их огороду, на котором уже взошла картошка. Анна уже четыре раза отгоняла их, пытаясь привлечь к этой работе Джека, но этот бездельник только с любопытством рассматривал коров, ни разу их даже не облаяв.
Сосед уже давно обнёс свой огород колючей проволокой в два ряда на невысоких колышках, и тем избавился от проблемы, но Игорю, видимо, это было не под силу. Он только каждый раз отмечал потраву, злился и лупил коров колом. Когда он вечером вернулся из города, то не подошёл, не поприветствовал их, не улыбнулся. Вышел из машины, и, увидев скотину, сразу пошёл смотреть свой огород. Что он там увидел, неизвестно, но лицо его стало страшно раздражённым.
Анна ещё издали хорошо почувствовала, как эмоциональное «дерьмо» переполняло его и требовало выхода, и в ответ в ней тоже начала подниматься какая-то муть.
С первого подхода он, видимо, не нашёл, что сказать. Сделав второй круг вокруг них, он приблизился, и начал:
– Ты что, ничего не видишь? Коровы опять топтались на огороде, там свежие следы. Тебе всё равно, что мы без картошки останемся? Чёрт знает чем занимаешься целый день, а за стадом не можешь уследить!
Так как Анна была готова, то взорвалась мгновенно, как ракета на старте, а несправедливость его обвинений только добавила пороху. Фонтан слов вырвался из неё с такой ужасающей силой и скоростью, что вторые слова обгоняли первые. Она, неожиданно для себя самой, впала в неконтролируемое бешенство:
– Мать-перемать туда-сюда и об пол!!! Я тебе что, пастухом нанялась?! Может, ты мне за это платишь? Я уже пять раз их отгоняла от огорода! Или ты хочешь, чтоб я чучелом торчала над твоей картошкой? Так я сильно красивая и умная для этого!!! И вообще, в гробу я её видала, твою картошку, каждую по отдельности и в белых тапочках! Пинкертон грёбаный, следы он ищет! А десять кольев забить в землю и проволоку натянуть слабо, бездельник чёртов? Так я сама это сделаю! Корова не курица – не перепрыгнет, и не проползет под ней! Столько лет гоняет коров и терпит убытки, а час потратить на то, чтоб забор поставить, не может! Я ему виновата!!! Пропади с моих глаз, ненавижу! – заверещала она напоследок и затопала ногами в припадке ярости.
Ирка помирала со смеху, глядя на них и схватившись за живот, а Игорь сначала оторопел, потом побледнел, а затем отвернулся и ушёл…
«Уф-ф-ф, отбилась, – облегчённо вздохнула Анна и мгновенно успокоилась. – А то бы «присосался» сейчас, и пока до истерики не довёл, не отстал бы».
Как ни противны были её натуре такие выходки, но только так можно было перекрыть энергетический канал, отводящий от неё силы и энергию.
Следующие пару недель прошли под знаком обречённости, прожила она их с большим трудом. Стояла жара, но организм категорически отказывался принимать даже воду, она с трудом заставляла себя выпить пару глотков. Нельзя сказать, что она чувствовала себя плохо, но ощущение выгорания в душе последних оазисов жизни не проходило. Она съездила на собеседование в два места: в одном предлагали пятьсот рублей за сутки дежурства, в другом не говорили откровенно о содержании будущей работы и оплате, напускали тумана, и она поняла, что это опять сетевая компания. Можно было ездить на такие собеседования хоть целый год, но предлагаемые места не давали средств к существованию в ближайшей перспективе, и не гарантировали ничего.
Дочь стала устраиваться на работу официанткой в очень приличный ресторан, но надо было оформить санитарную книжку. Она пошла в поликлинику, и через час вернулась в слезах – эта книжка стоила тысячу рублей, а их не было. Вид её заплаканного лица почти добил Анну, ощущение своей беспомощности было уже просто невыносимым. Но делать что-то надо было.
– Знаешь, нам надо быть сильными и рассчитывать только на себя. Соберись, слёзы здесь не помогут, я займу эту тысячу, заработаешь – отдадим. Иди, и не плачь больше, все трудности пройдут, прорвёмся, – она прижала её к себе, так они постояли минуту…
Анна старалась соблюсти правило – давать себе на отчаяние не более девяти минут, а потом заниматься делом. Обзвонила садики, и предложила им провести День Нептуна, пока стоит жара. Когда она договорилась с тремя и уже определилась со временем, пришёл холод, и все праздники пришлось перенести на неопределённое время.
Игорь не звонил, но она чувствовала его беспокойство и терзания.
Он был таким человеком, который не понимал значения и силы Слова, хотя обращённые к себе самому слова он воспринимал очень чутко. Но сколько раз он произносил немыслимые по всем человеческим законам фразы, в буквальном смысле наносившие физический урон здоровью, многие из которых Анна не могла никому повторить из-за их чудовищности! Это поражало её, и отталкивало от него более всех остальных качеств. Именно поэтому они не смогли по-настоящему сблизиться, стать родными людьми. Она чувствовала, как он страдал от этого сам, прощала его, но – так и не смогла полюбить.
Однажды он приехал, привёз какие-то вещи. Она равнодушно взяла их. Вышли из подъезда вместе – Анна направлялась в магазин.
– Поехали со мной в дом, там малина уже поспела, – сказал он робко.
Она резко повернулась к нему и почти в упор посмотрела в лицо.
– В качестве кого? Тебе прислуги там не хватает? Это – не ко мне, я женщина гордая. Или всё, или ничего.
Он замялся, поник головой, но ничего не смог ей ответить.
«Эх, – подумала она с сожалением, – как его жаба душит! Жадность не одного фраера сгубила, погубит и этого. Десять лет пользоваться моими трудами можно было, и не только трудами, а поделиться сил нет. Совсем пропащий мужичошка, мелкий, никчёмный, а гнул из себя!»
В их ситуации был слишком глубокий тупик, они оба упёрлись лбами в стену – нужна была третья сила, и Анна в конце концов решила обратиться за помощью к Роду, поговорила со старшей сестрой Надей.
– Мне нужна ваша помощь! – она обрисовала ситуацию. Надя сразу погрустнела.
– Понимаете, когда мы один на один, он всегда остается правым, по праву сильного, на моей стороне никого нет, а мои аргументы он не слышит! Я же для него просто дурочка, и, как теперь выясняется, ничего не значащая, ему удобно так считать. Мне сейчас важнее хлеба нужна поддержка семьи. Он должен почувствовать, что я не безродная сирота, что за моей спиной стоит моя семья, что я имею для вас всех большую ценность, как и вы для меня. Конечно, здесь должен бы сказать свое веское слово Отец, или старшие братья, но отец, наверно, не сможет, тяжело ему в таком возрасте расстраиваться, а братья – где они!?
– Вряд ли мы что-нибудь ему докажем, он же упёртый! – Надя с глубоким разочарованием добавила: – А я думала, ты меня в гости позовёшь, на вишню!
– Я-то позову, да и он будет не против вашего присутствия. Но ты зря думаешь, что он останется равнодушным к вашим словам. Что же, он совсем не человек, что ли? Если вы ему скажете, например: «По какому праву ты так с нашей сестрой обошёлся? Мы тебя в семью приняли со всем уважением, а ты? Оставил её без поддержки в самый трудный момент, без работы, без денег. Дом ведь вместе строили, а ты его себе забрал. Это не по-мужски, она такого отношения не заслужила», – то что, это его не заденет?
– Не знаю, не знаю…
– В любом случае, поддержите меня, сам факт вашего присутствия со мной рядом усилит мои позиции, ладно?
– Ладно, посоветуемся, попробуем тебе помочь. – Для Нади задача была тяжёлой, но хотя бы понятной. Она сама прошла через такое испытание.
Через два дня она позвонила Анне. Голос и дыхание у неё были неровными, чувствовалось волнение:
– Поговорили мы с ним… Правда, трудно переводить его язык на человеческий, но все мысли, какие хотели, мы до него донесли.
– Спасибо, спасибо вам всем, мне так важно было, что вы со мной, на моей стороне! Мне сразу полегчало, даже дышать стало легче!
– Пока не за что, смотрите сами дальше, как вам жить, мы семейную позицию ему изложили, давайте, договаривайтесь!
Анне действительно полегчало. «Как же плохо человеку, если он один!» – подумала она, и в который раз попыталась объективно разобраться в ситуации. Ведь виноваты всегда оба, может, в разной степени. «Если я буду безоговорочно слушать его и делать всё так, как он учит, то что же получится? Он бросит все свои дела, будет ходить за мной, ставить мне руки в нужное положение, комментировать каждое моё движение… Будет говорить мне, какими словами и с какой интонацией мне произносить фразы, а когда я вообще должна, по его мнению, молчать. Ещё бы – живая игрушка, бессловесная и бесправная домашняя рабыня! Да он только и будет играть в такую игру! А взамен он предложит жить на его пенсию, и никогда ничего не просить. Сам поедет в город общаться с другими женщинами, свободными и независимыми, потому что с ними интереснее. Нет, такой вариант не прокатит».
Анна не раз пыталась договориться с Игорем о каких-то правилах, по которым они могли бы жить, не слишком заедая друг друга, но он не хотел и слушать. Командовать парадом он хотел один. «Умному и доброму подчиняться не трудно, особенно если взамен ты получаешь спокойствие и защищенность», – думала Анна и понимала, что ни особенного ума, ни, тем более, доброты, в Игоре она никогда не находила. Вернее, он был добрым и приветливым с чужими, незнакомыми людьми, и она диву давалась, когда он почти мгновенно, поворачивая лицо к ней, становился раздражённым, злобным и беспощадным.
Самым желанным качеством в мужчине для неё было великодушие, оно включало в себя и ум, и доброту, и терпимость. Но встречалось оно так редко… Как ни крути, получался тупик, и выход из него виделся один – надо было расходиться, и великодушной предстояло быть ей самой. Надо было оставлять всё, что она считала общим, ему, и идти на все четыре стороны. К этой мысли она пришла уже давно, но по своей обычной наивности, думала, что Игорь поступит благороднее.
«Я теряю Дом, но приобретаю Мир», – делала Анна утешительный вывод, и эта мысль была правдой, ведь в Доме царила несвобода и бесправие, а Мир, хотя и был жесток, но давал много возможностей, он был полон людей, относившихся к ней вполне дружелюбно. Жить в атмосфере несвободы она не могла, это было бессмысленно – тратить время на обладание материальной ценностью, погубив при этом свою душу. Но как же тяжко было ей расстаться с этой «ценностью»!
Глава 2. Её завод из книги Я вам устрою Сталинград
© Copyright: Галина Ярославцева, 2015
Свидетельство о публикации №215022401945
Свидетельство о публикации №215022401945
Рецензии