Казнить нельзя помиловать!

Рассказ №8 из цикла "Кусочки жизни".

Через время протяни
Голос тихий и глубокий…
Р. Рождественский

     Поясница разламывается. Ноги отекли и ноют. Стоять у окошка тяжело, руками поддерживаю живот снизу и продолжаю упрашивать телефонистку:

     - Женщина! Ну, пожалуйста! Мне, правда, очень нужен этот междугородний разговор! Мне завтра срок рожать. Я должна поговорить с мамой. Она тяжело больна, лежит в больнице. Сегодня её отпустили ненадолго из больницы. Ну, пожалуйста!

     На переговорном пункте, кроме телефонистки, уборщицы и меня, больше никого нет.

     Телефонистка, дородная тетка с копной мелких кудряшек, в которых еле теплится жизнь после химической завивки, недовольно прерывает разговор с уборщицей и поворачивается ко мне:

     - Я же тебе битый час объясняю, что не положено без предварительного заказа. Иди на центральный телеграф, они круглосуточно работают. Пусть они тебе разговор и дают. Они там, как хотят! А мы через час закрываемся!

     - Женщина, Вы же понимаете, что после снегопада дороги не чищены, мне трудно туда добраться. Мороз ведь сильный, а я в плащовке на «рыбьем меху». Мне всего бы пять минуток поговорить. Если до закрытия не успею, я сразу же уйду, не стану Вас задерживать. У Вас всё равно, кроме меня, нет посетителей!

     - Не-е, Кать! Ну, ты только посмотри! Молодые, наглые. Я ей на русском, не на мордовском, говорю, а она не понимает! И детей таких же плодят. Вот моя бывшая невестка такая же была. Беспардонная, нахальная! А теперь всё с Вовки на детей деньги тянет. Видите ли, мальчишки растут, всё на них «горит»! Поди себе на тряпки тратит. А мужика же нет. Кому она с двумя прицепами нужна?! А от Вовки шарахается! Ничё-о, помыкается да приползёт. А мы поглядим ещё, брать или нет!

     И повернувшись ко мне, говорит:

     - Вот только про нечищеные дороги и плащовку мне не надо говорить. Меня это не касается.  Там на стене висят «Правила». Иди, ознакомься, если не знаешь, как на закрытых объектах положено телефонные переговоры вести.

     - Да знаю я! Но мне очень надо!

     И мне, уже, не до ноющей поясницы и отекших ног, я с трудом сдерживаю слёзы от обиды за себя и маму, которая ждёт моего звонка. Папа специально выслал телеграмму, но второпях забыл добавить к Арзамасу индекс 16, так назывался наш закрытый город, и телеграмма ушла в открытый обычный Арзамас, блудила там, и я её получила только сегодня.

     - Женщина! У меня это третья беременность. Первые я срок в срок родила. Точнее, первые роды были долгие, и я родила не двенадцатого по сроку, а тринадцатого. «Только на комсомольский взнос заработала», - шутили на работе. Мне завтра срок рожать! Закажите разговор, пожалуйста! Ваша сменщица всегда на уступки идёт, если нет народа.

     Тётка повернулась к уборщице и радостно заверещала:

     - Ой, Кать! Я - такая дурища! Ещё свою бывшую невестку, козу драную, научила, как врачей обмануть. Она на каждой беременности недели по две перегуливала. Декретные сполна получила. Они ж, молодые, бестолковые! Всё думает, что деньги с неба сыпятся! Мой дурак на вторую работу собрался устраиваться. Всё Наташке-шалаве отнесёт!

     Я стояла, слушала, и тихо ненавидела эту тётку. Я знаю, что беременные должны думать о хорошем. Но я могла думать рядом с ней только о карах небесных.

     - Господи, Петровна! Дай девке поговорить с матерью! Чего бы она просто так битый час около тебя стояла?! Ведь двое детей дома. Так что ли, бедолага? С кем дети-то дома?

     - С мужем, только он не ходит. Ногу парализовало из-за грыжи позвоночника.

     - Господи! - воскликнула Катя. - А ты зачем третьего рожаешь от такого? Хомут, ведь, на шее, а не мужик!

     - Да его только недавно парализовало. Я в декрете была. Я поскользнулась и падала, а он меня подхватил, что бы ничего со мной не случилось. Неудачно повернулся, и на следующее утро уже слёг. Лечимся. Пока из роддома не приду, в больницу ложиться не хочет. За детьми присматривает. Старший мальчик уже помощник. Ему десять. Но сейчас заболел, с температурой высокой лежит. А дочке семь. Она за хозяйку, пока я тут пытаюсь телефонного разговора добиться.

     Телефонистка зло вклинилась в наш разговор:

     - Кать! Заканчивай пустую болтовню. Пункт закрывать надо, а ты всё  с тряпкой не управишься. Всех не переслушаешь! Нет! Ну, надо же, у неё дел дома полно, -повернулась она ко мне, - а она тут целый час околачивается! Иди, уж, домой, а вот завтра к моей сменщице и приходи. Она молодая, за работу не держится. Вам, молодым, всем похер!

     И с возмущением добавила в спину удаляющейся Кате:

     - Нет! Ты подумай! Вон с какими люди живут! А моего Вовку, здорового, работящего, Наташке-дуре не надо. Выпивает! Мой тоже всю жизнь пил и бил, а живём! Ишь, прынцесса благородных кровей, а не невестка!

     Вместо «До свидания!» я, глядя в глаза ненавистной телефонистке, сказала: «Может Бог воздаст?»

     На улице на меня с остервенением накинулся злющий северный ветер с колючими осколками-льдинками, вероятно, родственник телефонистки. Ветер дул порывами. Наверное, ему требовалось время, чтобы подсобрать льдинки в пригоршню. А потом взять и разом швырнуть в лицо острые осколки, взвыть от радости, захохотать и потом лишь на минуточку притаиться в сугробах. Подкопить злобы. «Хороший хозяин в такую погоду на улицу собаку не выгонит». В нашем городке жили, видно, только хорошие хозяева. Я одна брела по узенькой скользкой тропке среди свеженасыпанных сугробов. На улице никого. Я шла домой, никак не реагируя на выкрутасы февраля. Мне даже стало легче дышать, чем на переговорном пункте: я не отворачивала лица от ветра. Я просто думала о маме, мне было очень грустно и обидно. Я так хотела поговорить с мамой!

     В два часа пятьдесят минут ночью, в срок, я родила мальчика. Мы назвали его Никита в честь дедушки, отца моей мамы. Жаль она не успела узнать, что мы его так назвали. В эту же ночь в четыре часа мама умерла от инфаркта. Ей в ноябре исполнилось только пятьдесят.

     Сейчас я уже на пять лет старше моей мамы. Сергей, мой первенец, работает в Америке. Дочка вышла замуж за испанца, они живут в Барселоне. Никита живёт с нами в, по-прежнему, закрытом городе и работает в нашем институте. Я в любое время без ограничений  могу связаться с моими детьми: как по мобильному телефону, так и по скайпу.

     Много лет у всех моих невзгод и бед неприятно-одутловатое лицо: с красными прожилками на носу, с такой же красной помадой на поджатых губах и маленькими злобными глазками. Верхнюю половину лица обрамляют жиденькие полумертвые кудряшки, а нижняя половина, как на постамент, уложена на объемный второй подбородок с редкими жесткими волосками. Это лицо той женщины, которая стойко держала «оборону» переговорного пункта и даже не сделала попытку позвонить в мой родной город. Той, которая лишила меня самого важного телефонного разговора, последнего разговора с мамой.

     Если бы в первый год после смерти мамы мне надо было поставить запятую в приговоре для этой тетки, я бы однозначно поставила её после слова «казнить». Но моё время уже отказывается от величавой уверенной поступи, постоянно сбиваясь на бег вприпрыжку. Оно рвется к финишу. И я начинаю думать, что запятую надо ставить после слово «нельзя». А Вы как думаете?


Рецензии
Я думаю, таким нелюдям не место на земле! Говорят, они нужны для баланса, мне этого никогда не понять. Бездушие и равнодушие, часто убивает.
Всегда огорчает, когда этот мир покидают достойные и по-настоящему светлые люди.
Эта история, тронула меня до слёз. Пожелаю Вам всего самого доброго.

Лидия Казакова   06.11.2019 22:40     Заявить о нарушении
На это произведение написаны 4 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.