1-745

__

Предал вчера, в воскресенье себя, т. е. регресс получился после того чудного субботнего вечера и тошно мне было, тяжко от ТВ и разговоров…. Очнулся, когда  уже в темноте  с тяжелой головой и душой лежал, скрючившись: «ведь это сегодня  я хотел «новое» начать, а состояние мое такое же, какое было тогда, когда думал «ну, какое тут может быть «начало»». Не имею права я».

 Встал и стал ходить – пусть будет хотя бы отчаяние, а то такой тусклый и мертвый, туман вокруг и свет – желтое, протканное черным. Ходил, ходил и начались ошметки.

…Представь, что тот свет с ночного перекрестка светит у тебя дома и ты берешь с него пример.

…Пытаюсь вспомнить книгу, но ощущение такое, словно  надо воспроизвести множество фигур со многими движениями в сфере, смутным  желтым светом напитанной.

…В основном, все те мысли есть взгляд на жизнь издалека - это неплохо, но надо и прислониться, прижаться телом и грудью к ее то холодному, то горячему огромному телу.

…Описать бы ту ночь не перечислением – мол, небо такое-то, а  снег такой-то, а дома такие-то – а как некое единое целое,  как кровью горячей, некой мыслью пронизав, чтобы затрепетала она, заговорила и стала безмерно сложным живым существом, а где-то и  хаосом.

Я оазис жизни среди пустыни бессилия, серости и безжизненности. Я островок твердого знания среди огромного моря сомнения, всего не сформированного и фальшивого. Причем, я не только островок и оазис, но и пустыня, и море одновременно…

Вот ты вроде бы расслабленный, потухший и отравленный, и весь, кажется, опавший и безжизненный, но нет, бьет посреди пустыни родник оазиса и стоит знание -  и, если даже не стоит и не бьет, всегда есть  их отзвук и далекий свет...

…Многие предвидения пророков  потому же смутны - они  видели так. Далеко вперед смотреть – это важно, это нужно записать; а смутно? – что ж поделаешь!

Ничего, что сейчас в тупой серости приходится делать не главное и тяжелое. Кончится это, и я приду, и воссяду в желтом и  ласковом свете, наслаждаясь теплом, покоем и тишиной, и стану думать и  писать. Может, битву устрою и тогда свет тот будет светом факелов дымных, а может просто лягу – так что лишь голова  торчит из одеяла; на согнутые колени положена книга, но в нее  лишь изредка взгляну рассеянной этой головой, с минуту пристально перебирая строки…

…Господи, лишь бы по силам. Лишь бы не убивали меня непосильным. А мне многое не по силам, слишком многое…

К тому же, я неблагодарный, а если не будешь благодарить,  пусть и за мелкое, то, конечно, в этом мелком Бог оставит тебя, ведь неблагодарность – самый худший из распространенных пороков, а обидно бывает и Богу…

Но ничего, ничего ты с этим месивом не сделаешь. Эти кучи листков явно в осадок выпали. Жизни своей не передашь, да и передавать в ней нечего, а мысли всухомятку горло дерут. Не по силам тебе  расчленить и употребить этот сырой «материал».

 Сейчас вообще ничего не по силам. Голова целый день ничего не соображает, даже вслух  стал с собой разговаривать, а это  уже последняя степень. Потому что это тебе не стихи, не патетика и не умничанье отвлеченное, тут надо такое, что бы потом сделать можно было или хотя бы начать делать…

Дух и душа болеют так же, как и тело. Вот как я сейчас болен и ничего не могу поделать с этим, будучи вынужден просто  пережидать и терпеть.

Но ведь при телесных болезнях лечатся? Да, но ТВ, например, болезнь духа лишь усугубляет. От него и заболел.

Радость, любовь и добро – вот кто с победой и здоровьем неразлучны. Не верю, что крылатое способны сочинить люди без радости, любви и добра - ведь ум и понимание сами по себе бескрылы.

Книга должна быть другом и в радости, и в печали, т. е. и  вдохновлять, и утешать. Причем, если она тебе не помогла в минуту трудную, то, как и в жизни,  ты не  поверить  в ее радость.

…Вот, понял, отчего не выходит и сразу на душе легче стало, не так безнадежно. Как важно понять, что произошло и почему произошло именно так…

Ужаснулся: а ведь я не перенесу, если исчезнут – сгорят или  пропадут – те бумажечки - хотя и лежат они мертвым грузом, и применить их никак не удается.

Да, читая старое, удивляюсь своей наивности, но так что ж, я к этому еще вернусь, только на новой ступени, пройдя огонь и воды.

И что ты заладил «нельзя впрямую писать» - не в этом суть. «Бог есть любовь» – впрямую однако!

Впрямую скажу «да, да, я к тебе обращаюсь, к тебе»!

«Вот Слова. Что говорят? И только? Слушайте же!»

…Ах, ты почти тот же, что  был – немногого, значит,  достиг, не на 1200 листков. Почти всё хлам, миражи и  детский лепет.

«Беззвучно тает
Предрассветный дым».
Тает дым. Беззвучный предрассвет. Беззвучный предрассвет, тает дым.
Беззвучно в предрассвете тает дым. Предрассвет. Беззвучно тает дым. И т.д.

Кстати, игры – все эти хоккеи, футболы – были выходом для моей страстности и горячности, без выхода они не могли жить и  если бы я тогда волевым решением пресек свои игры - или их пресекли другие - то, наверное, просто угас бы.

…Когда я в таком, бьющем энергией и вдохновением состоянии, то  внутренне радуюсь, ликую и горжусь собой – и не думаю, что это плохо, ведь это прекрасно и явно от Бога. Это не самовлюбленность, хотя и перерастет в нее, не одерни, не ударь меня и не оставь зимы. Многие люди совсем не чувствуют истины, того, как все гибко - но вовсе не расплывчато – и с плеча рубят  разные, но равно жестокие догматы, забыв о своей изначальной чуткости, позволяющей воспользоваться радостью и удержаться в истине.

Смотрю в изначальное, на себя мальчика, отрока и юношу – Боже, что такое я был?! – совсем не то, что сейчас! Главное отличие в том, что сейчас я усиленно сознаю и мыслю, сейчас мой дух – это уже некая  сила - так что я  даже тело свое сознаю усиленно. А тогда? Некое природное явление, призрачное для всех прочих природных явлений в силу своей созерцательности и  на сон похожести, былинка не рассуждающая, имеющая обычные желания и нежелания, и предназначенная обыкновенно смеяться,  в заурядном участвовать и что-то  рутинное делать... И как это получилось, что   я избавился от обычной зомбированности и стал таким, как теперь?!

…У некоторых уже в раннем возрасте видно, что вошел человек во вкус практических соображений, а у меня  этого не было – птичкой небесной летал,  выпадая и  не чувствуя реальности так, как я ее сейчас чувствую. Так вот и сохранился, это избрание – ведь  сознательно ничего сделано не было, не было…

Дойти бы до такого состояния духа, когда отсрочки «до понедельника» станут невозможны: «а что же я буду делать теперь и завтра, чем заполню пустоту, она, ужасная,  больше же ничем не заполняется - не могу не думать и не могу не писать…»