День первый. 2

2

Клиент, Сенцова Светлана Сергеевна, молодая профессорская вдова, терпеливо ждала двух сантехнических кудесников. Тишину большой квартиры нарушало монотонное журчание испорченного унитаза. Неисправный кран на кухне звонко отсчитывал последние секунды жизни грубых советских приборов. А в гостиной на ковре привольно расположилась чешское сантехническое чудо, исполненное в нежных розовых и голубых тонах. Розовый унитаз совершенством своим вполне соперничал с набросками Шагала, а голубая ванна – со стыдом призналась себе Светлана Сергеевна – превосходил творения мастера.
В кабинете покойного мужа на старом одеяле лежали свёрнутые тугими кольцами змеевидные шланги, неопрятной кучей валялась рабочая одежда и возвышался, как жизнеутверждающее начало, синий ракетоподобный газовый баллон.
«Ацетилен»,  – в пятницу вечером вскользь заметил о баллоне Григорий Иванович.
Светлана Сергеевна слегка побаивалась баллон. Уж очень он был чужд всей обстановке, словно гость из далёкого мира, где зажигали домны, поворачивали вспять реки и запускали в космос корабли.
Примерно полгода назад, через месяц после кончины Арнольда Семеновича, Светлана со всей непреложностью осознала ошибочность социалистического пути. Газеты и телевидение соревновались в развенчании советских идолов. Досталось сполна не только Ленину и Сталину, но были сброшены с пьедесталов Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Иные борцы добирались до Сен-Симона и Фурье – источников и составных частей национальной болезни прозвищем коммунизм. Ломать, так ломать – до основанья. И оказалось вдруг, что незыблемые исторические законы опираются на песок мифов, на облака легенд и слухов, придуманных самими коммунистами.
Довольно! – восклицали борцы за демократию, – сидеть в социалистической яме, грозя оттуда ядерной дубиной всему миру. Довольно жить впроголодь ради порочной идеи классового равенства.
Довольно! – вещали патриоты из телевизора, – быть изгоями. Довольно! Следует двигаться к цивилизации, к демократии и полным прилавкам магазинов.
«Перестройку нужно начинать с себя», – вслух произнесла Светлана Сергеевна, следуя движению своей мысли.
Светлана решила начать свою личную перестройку со смены сантехники. Однако воплотить мечту в конкретные приборы оказалось не так-то просто. Светлана просто не знала с чего начать. Всё устроил Витя Гольдман, однокурсник Светы. Он служил прорабом в каком-то кооперативном учреждении. Росток нового на гниющем советском теле, – как Виктор презентовал своё учреждение.
Росток нового был чрезвычайно предприимчивым. Гольдман предложил Свете полный евроремонт, включая замену труб и приборов. Он ходил по квартире, что-то мерил, что-то записывал, что-то считал на своей электронной счётной машинке, задавал Свете вопросы по поводу обоев, циклёвки паркета, лепнины на потолке. И если Света затруднялась с ответом, подсказывал ей, как когда-то в школе на уроках истории.
Наконец Гольдман, закончив морщить лоб, назвал цену.
– Я согласна, быстро произнесла Света, дивясь скромности капиталистического ростка и попутно подсчитывая, сколько месяцев ей нужно прожить на кефире и хлебе.
– Света, – Гольдман снял очки и стал их протирать мягкой тряпочкой, – это в долларах.
– В долларах! Сколько же это будет в рублях?
Гольдман назвал в рублях.
И Света поняла, что кефиром ей питаться всю оставшуюся жизнь да ещё на пару десятилетий останется.
– Нет, Витя, это дорого для меня.
Гольдман, надев очки, виновато глянул на Свету.
– Можно ограничиться сантехникой, тем более что квартира недавно ремонтировалась.
– Четыре года назад, – уточнила Света.
– Вот видишь! – непонятно чему обрадовался Гольдман.
Светлана поинтересовалась, во сколько в рублях ей обойдётся замена труб и приборов.
– Примерно в половину начальной цены.
– И это мне дорого, Витя. Извини, – тихо сказала Светлана, прощаясь с мечтой.
Но Гольдман не собирался отступать перед обстоятельствами.
– Эти картины настоящие? – спросил он, указывая на стену с рисунками Кандинского.
– Конечно, – пожала плечами Света, – Арнольд Семёнович был страстным коллекционером.
– Их можно продать, а на вырученные деньги сделать ремонт, – заявил Гольдман.
Светлана опешила.
– Уж как-то очень неожиданно твоё предложение, Гольдман. Ведь не блокада сейчас, чтобы картины продавать.
– Света, я только хочу тебе помочь, – мягко сказал Гольдман, – здесь нет моего интереса.
– Я верю тебе, верю, но… – Светлана запнулась; ей не хотелось продолжать этот тягостный разговор, – мне надо подумать, – нашлась она, – я тебе позвоню.
Тем же вечером Светлана Сергеевна позвонила Гольдману и согласилась обменять один рисунок Кандинского на сантехнические приборы. Продать, правда, пришлось оба рисунка, но зато хватило на кондиционер.
Света глянула на стену, где прежде висели рисунки, и ей стало стыдно, будто она изменила чему-то правильному, светлому. Она отвернулась от стены, решив подумать о чём-то приятном. Витя Гольдман неравнодушен к ней. Он добивается близости.
«Отдамся, – решила Света, задорно тряхнув головой, – вот закончу ремонт и отдамся. Ну и что, что у него жена и двое детей. Нынче не те времена. И потом, полгода без мужчины».
Монотонно журчал унитаз, звонко капал кран на кухне. Светлана Сергеевна глянула на часики.
«Однако, – воскликнула она, – где же рабочие».
Она прошла на кухню. Попробовала завернуть кран. Кран не поддался. Махнув рукой на это никчемное занятие, она пошла к входной двери. Отворила дверь, осторожно высунула голову на лестницу, прислушалась. Никого. Тишина. Пахло кошками, и откуда-то с нижних этажей восходил густой дух наваристого борща. Оставив дверь полуоткрытой, Светлана вернулась в гостиную. Глупые мысли, одна ужасней другой, стали тесниться в её голове.
«А как они забыли, – нервно ходила Светлана по комнате, неосознанно теребя края шали, – или передумали. А вдруг что-то случилась с Витей. Заболел он, или, – ужаснулась она, – попал в аварию. А что если сейчас, вот прям сейчас, позвонят из института и скажут: горит проект и срочно требуется её присутствие. И она поедет на работу, а в это время придут рабочие…».
Умом Светлана понимала, что страхи её надуманны, в высшей степени искусственны, но ничего с собой поделать не могла.
«Ой! – вздрогнула она, это хлопнула с характерным лязганьем дверь в парадное, – может это они».
Светлана на цыпочках подбежала к двери. Ступила за порог.
«Да, это они».
Сантехники, поднимаясь по лестнице, беседовали, используя широкую языковую палитру. Звонкий и задиристый голос, принадлежавший Алексею Михайловичу, корил Гришу за опоздание. Григорий Иванович густым с мягкой хрипотцой голосом отвечал, что нечего было стоять перед дверью, а нужно было зайти в квартиру. Шланги разматывать, горелку продувать.
– Блин! – взвизгнул Алексей Михайлович, – так я ещё и виноват.
На этой ноте Светлана Сергеевна отступила в квартиру и даже бесшумно закрыла дверь, дабы не смущать рабочих тем, что она невзначай подслушала их профессиональный разговор. Отделенные дверью, голоса утратили отчетливость. Лишь два потока журчали в подъезде – звонкий и глухой.
Зазвенел звонок. Светлана Сергеевна, выждав примерно полминуты, открыла дверь. На пороге стояли Григорий Иванович и Алексей Михайлович.
«Если бы я была богом, – не к месту подумала Светлана, – я бы отдала звонкий голос высокому и стройному Григорию, а коренастому Алексею оставила глухой».
– Здравствуйте, – произнесла Светлана Сергеевна и запнулась, – здравствуйте, друзья. Проходите.
Она, посторонившись, широким жестом пригласила рабочих в квартиру.
Друзья, пробурчав в ответ невнятные слова приветствия, потоптались на входном коврике и вошли в квартиру.
Светлана Сергеевна решительно не знала, как дальше обходиться с сантехническими существами из чуждого ей мира.
– Может быть чаю? – нашлась она, вспомнив добрый совет Марии Федоровны, её начальницы, что рабочих следует кормить и поить, но в меру.
– Чай не водка, – весело отозвался Алексей Михайлович и подмигнул ей, – много не выпьешь.
– Кхе, кхе, – в кулак кашлянул Григорий Иванович, – не чуди, Лёха. Светлана… – и он обозначил паузу.
– Сергеевна, – заполнила она паузу.
– Светлана Сергеевна, мы начнём, а чаёвничать будем, когда что-то сделаем.
– Да, да, конечно, – легко согласилась Светлана Сергеевна, – ваши вещи в кабинете Арнольда Семёновича, вторая дверь направо.
Рабочие проследовали в кабинет, а Светлана вернулась в гостиную. Она подошла к окну, бессознательно поправила складки тяжелой шторы малинового бархата. Арнольд Семёнович любил английскую, как он себе это представлял, основательность.
Мысль о покойном муже вызвала горестный вздох.
Вот хотя бы эти шторы. По ней было бы славно, если бы окно занавешивала бы что-нибудь лёгкое, воздушное, способное к волнению от проникновенного ветра.
Светлана раздвинула ткань. Со стекла бледное отражение с грустью смотрела на Свету, а Света смотрела за стекло. Туман, укрывший город, почти рассеялся. Сквозь молочные облака, ровно размазанные по низкому небу, проступало желтое солнце.
– Светлана Сергеевна, – услышала она голос Григория от двери.
– Да, – она с готовностью обернулась.
Григорий стоял на пороге во всей пролетарской красе. Ему положительно шли, были к лицу несомненно эти тяжёлые ботинки с коваными носами, этот грубый брезент штанов и куртки, местами пропаленный, эти рукавицы, заткнутые за тугой солдатский ремень, эта сварочная маска, которую он держал подмышкой, как древний воинский шлём.
Солнце, раздвинув небесную пелену, заглянуло в комнату. Его лучи запутались в светлых волосах Светы, и они вспыхнули подобно солнечной короне. Григорий с восторгом и изумлением глядел на золотой нимб. Вдруг воздух в гостиной комнате сгустился и уплотнившуюся атмосферу пробил разряд от сердца к сердцу. Синхронно они сделали невольное, еле уловимое движение друг к другу.
– Блин! – раздался возглас в коридоре, сопровождаемый дребезжащим грохотом, – понаставили тут всякой хрени.
– Что? – улыбнулась Светлана, очнувшись от секундного очарования, – вы что-то хотели, Григорий Иванович.
– Да… – Григорий совсем забыл, что он хотел; свободной от сварочной маски рукой он почесал лоб, вспомнил и смутился, – я извиняюсь, конечно, Светлана Сергеевна… – Григорий замялся, подбирая вежливую формулировку, – мы будем демонтировать приборы, так что если вам нужно умыться, или чего другого, надобно бы это сделать сейчас, чтобы потом… – на «потом» ораторский пыл Григория угас и он замолчал.
Светлана слегка покраснела.
– Спасибо, Григорий Иванович, – тихо сказала она.
В дверном проёме появился Алексей Михайлович. Он потирал ушибленное плечо.
– Ты чего там? – спросил Григорий напарника, глянув на него через плечо.
– Чего, чего, – визгливо ответил тот, – об ковёр наеб… упал, короче.
– Ты горелку продул?
– А чего её продувать!
– Иди продуй, я сказал.
Ворча, Алексей удалился в кабинет продувать горелку, вслед за ним ушёл Григорий.
Светлана Сергеевна умылась и сделала чего другого. На её вежливый стук дверь кабинета открыл Алексей Михайлович.
– Я готова.
– Угу.
– Если я вам буду нужна, я в гостиной.
– Ага.