Девять жизней некошки и некота

                Пауку Троицкому, с любовью
   - Об чем речь ? - я постарался выглядеть пай-мальчиком, поэтому причесался на правую сторону, побрил яйца и надел коричневые штаны.
  - Об холокосте и прочих правах человека.
   Его голос был гулок и многозначителен. Он как-то само-собой намекал на неуместность торга в святом деле обирания ближних, помнится в какой-то детской книжке тихий тиран Вася говорил : " Гони пятак на Всеопса и проваливай". На стремной иллюстрации советский художник изобразил Васю в буржуйском головном уборе, известном со времен Синей блузы как непременный атрибут всякого уважающего себя капиталиста и эксплуататора, это много позже мудаковатые музыканты по обе стороны океана стали носить эту байду на башке, на завитых кудрях крутых рокеров, чье название уносило воображение во времена фаэтонов и пролеток, зеленых фургонов на улочках еврейско-приморских городков, где армяне и сам Машков рассекают в сверкающих хромом и никелем говнодавах в погоне за неуловимыми Червенями и Чеканами, опять же стремными, хуже некуда, разве - в театр. Я скривился. Ему это не особенно понравилось, но я как-то клал на мнение окружающих, других забот был полон огород, а несогласных - в рот. Недурно, кажется, ко мне постепенно возвращалось поэтическое вдохновение, с поиском Музы было сложнее, видимо, я был обречен на вечное непонимание и недогон обитателей этой говенненькой планеты на задворках Галактики, радовало лишь то, что их боги, столь же глупые и злобные, как и адепты культов, по секрету шепнули мне о дне и часе, так что я спокойно смотрел на неизбежный бег времени и не испытывал никакого сочувствия.
  - Давай о бабах, - предложил я невзначай и он сразу же согласился, доказав тем самым, что цена всему этому соплежуйству - один пражский грош.
  - О каких ?- деловито осведомился и закурил. - Бля, да ты реально фашист !
    Это он увидел, как я растапливаю печь книжками Юли Шиловой, их мне подогнала сестренка, пакет-буки такие, но горят хорошо. Я выпрямился, с трудом, конечно, но это того стоило.
  - Зиг! - заорал я диким голосом, резко вздернул вверх правую руку, а потом принялся за потрошение книжек Акунина. Сам не помню, откуда эта херня взялась в доме, сам-то я не покупал, точно, но вот взялась, мистика.
  - Прикинь, - засмеялся он, - а некоторые " Служу трудовому народу" орали.
    Я не поверил. Такого просто не могло быть.
  - Могло, - заспорил он и включил телевизор. Волосатый мастодонт, древний, глупый, будто вчера из-под земли, показывал закопченную ложку, искал йети и бандеровцев, осуждал и негодовал. Да, с такими деятелями неудивительно служить трудовому народу, ему бы еще пару регионов под руку,вообще тогда пиз...ец всему, что целесообразно.
  - А бабы где ? - закапризничал я. - Хрена мне эти кони, я баб хочу.
  - Щас, щас, - зашептал он, насылая странные пассы на экран. - Я тока его в обратку зазомбирую.
   У него получалось. С кого-то срывали погоны, кто-то шел под суд, все было возбУждено и разоблачено, но до этапа доходили, как обычно, невиновные.
  - Какая-то левая у тебя магия, - процедил я и цикнул зубом. - Это все уже было, дежа вю, бля.
  - Лучше  польский " Дежа вю", чем грузинский чай.
    Это он правильно. Грузинский чай, как рязанский гашиш, веса много - прока мало. Польские жулики в полосатых шкарах и с партбилетом Леха за пазухой ближе и роднее по духу, нежели посконно-лыковые ферязи и епанчи.
  - Где бабы ? - начинал злиться я. - Какие поляки, какие грузины, я по девчонкам соскучился.
  - Щас, щас, - бормотал он, переключая каналы. - А, впрочем, те две, что тебя интересуют, не в телевизоре.
  - А ты откуда знаешь, кто именно меня интересует ? - быстро спросил я.
  - Да это все знают, дураков тянет друг к другу.
    Соврал. Дураком был я один. Иногда возникало ощущение, что я некий постмодернистский бог, раздающий свое тело на съедение всему миру, причащающий страждущих кровью, чумной, конечно, но от этого было еще забавнее. Иногда чувство собственного бессилия сбивало меня с ног, но раз за разом я вставал, заразительно смеялся и плевал в лицо глупости, накрывшей всю планету тяжелым покровом.
  - Да ладно, не гони, - хлопнул он меня по плечу. - Я -то тебя никогда не брошу. Мы сколько знакомы ?
    Я быстренько подсчитал в уме. Так, в восемьдесят восьмом мне было четырнадцать, сейчас сорок, значит, лет сто уже.
  - Сто лет и три года.
  - Хорошо. Это число, угодное Богу.
   Он встал, тряхнул головой и зарычал :
  - Нихт, нихт, нихт капитулирен...