Что же я скажу твоей матери?
Катюша сама себе нравилась. Когда не было матери, она становилась перед старинным с поволокой матовым стеклянным зеркалом в дверце шифоньера, раздевалась и любовалась на себя. Долго, поворачиваясь спиной, чтобы увидеть изгиб, ложбинку ниже талии. Так и зацеловала бы себя там. Но не достанешь ведь. И ещё кое-где тоже. Не достанешь. Если только.. Представляла его, маминого хахаля. Николая Андреевича. Николай Андреевич был холёный препод с мамашиной кафедры. Он приходил к ним строго по пятницам. Пах своими душистыми усами вкусным табаком. Вишнёвым, от которого сносило голову. Он курил трубку. Хотелось подойти и перебирать пальцами эту ровную гладкую усиную щёточку, сидя у него на коленях. Заворачивать в трубочку розовые ровные маленькие уши. Поцеловать в колючую шею, прямо в маленькую горочку кадыка. И вообще. Делать с ним всякие непотребные вещи, про которые даже подумать стыдно.
Он заходил в комнату, подходил сзади. Обнимал тёплым кашемировым в клетку пиджаком. Сердце начинало биться, вот-вот выпрыгнет из рёбер, из грудной клетки. Не поймаешь. Сегодня мамаша задержалась. Экстренное совещание, приедет поздно. Николай Андреевич сидел в кабинете, чикал лениво по клавишам ноутбука. Когда обернулся, увидел в дверях Катюшу.
- Пожалуйста! Пожалуйста! Только один разик! Никто и не узнает! Миленький Николай Андреевич! Мой хороший! Самый хороший на свете!
И улыбка такая. Кроткая, застенчивая, живущая своей непостижимой жизнью в уголках рта. Стук стрелки на циферблате часов, мертвенно бледное лицо. По скользкому полу крадётся как кошка, осторожно ступает ступнями трясущееся, вибрирующее обожание. Выставить её за дверь и запереть на колюч? Чтобы потом уже слышать:
- Пусти, пусти! Пожалуйста!
Что же мне делать, господи? Что же я скажу твоей матери?
Свидетельство о публикации №215022501239