Метро

Павел Н. Лаптев

                Метро


Как Денис зашёл в вагон, он не помнил. Бывает такое, когда задумаешься о чём-то, и не спишь ведь, а будто очнёшься от дум своих и удивляешься, что просмотрел что-то и не заметил, как шёл, где шёл и как оказался в этом месте. Стоящим в вагоне метро возле двери с надписью: Не прислоняться! Почему-то сразу подумалось о слоне, а ещё о запретных: не верь, не бойся, не проси. Никого. И не прислоняйся ни к кому.
Денис провёл рукой по надписи, потом по лбу, словно стараясь вызвать из памяти утраченное, пошевелил глазными яблоками, стараясь зачерпнуть из памяти прошлое, но ничего не получалось. В глазах только пробегающие горизонтали кабелей за чернотой окна и своё отражение в стекле. Вот отражение он знает, своё лицо знает.
А если всмотреться в пролетающие ленты кабелей, подумал Денис, то можно потерять ощущение вагона, ощущение тела и парить, лететь. Так легко! А эти люди, они тоже стоят и сидят и смотрят в окна. Завораживающе смотрят в окна. Но там только темнота! Они ждут свою станцию! Они заглядывают в часы и боятся, чтобы поезд не остановился между станциями. Потом радостные выходят, заходят другие и всё повторяется, повторяется бесконечно?
— Я тоже сначала не понял, что это, — услышал Денис голос стоящего сзади пассажира.
Денис повернулся. Средних лет мужчина с длинными волосами в зелёном халате вытирал платком нос.
— Радуйся. Нам дали увидеть такое, — сказал тот.
— Что? — не понял Денис.
Мужчина положил платок в карман халата.
— Эту поездку от одной жизни к другой, — сказал он.
— К другой жизни? — удивился Денис.
— Филипп, — представился мужчина и протянул руку. — Я тут долго, может день, может год, — сказал он, усмехнувшись.
— Денис, — сказал Денис и пожал холодную руку Филиппа.
— А почему не выходите на своей станции? — спросил Денис. — Как вообще живёте без еды?
Филипп разгладил волосы.
— Живёте, — усмехнулся он. — То стою, то сижу и не знаю, где мне выходить, потому, что вон на табло, — показал на табло над передней дверью, — моего имени ещё не высвечивалось. И есть не хочется и в туалет тоже.
— Может, год... — задумался Денис.
— Часы стоят у всех, — сказал Филипп. — Ты чем занимался там?
— Там? — переспросил Денис. — А! — надо вспомнить.
Он полазил руками по карманам пальто, нашёл ключи от автомобиля, ещё связку. В другом кармане водительское удостоверение и страховку на своё имя.
— Наверно, водил машину, а, — вспомнил: — таксист.
— А я ничем, просто сидел в последний день, пил пиво и смотрел телевизор. Мы с женой поругались крепко и она... В общем, собиралась к маме в Степаньково. Бегала по комнатам, кричала на меня, что я такой-сякой. Я сидел и ничего ей не отвечал. Ну, кипело, конечно, внутри, сердце болело, — сказал Филипп и приложил руку к груди, поморщился. А потом...  Потом очутился здесь.
— Интересно, — сказал Денис.
— Да уж, — сказал Филипп. — Я вот всё думаю, что это? Метро это... Сюда бы учёных всяких, исследование провести, наверно картина мира поменялась бы. Но ведь и разговаривать никто здесь особо не желает. С кем не заговоришь, отворачиваются, в себя погружаются. Ты один вот такой разговорчивый. Это мы там, наверху в социуме живём, семьи заводим, в интернете в Одноклассниках сидим, а здесь... Фигушки, каждый по себе и со своём. А я по жене скучаю...
— Да, — участливо сказал Денис. — Как телепорт какой. Ши-ирк! И здесь... А наверху наша Москва? — спросил он.
— Она и не она, я так понял, что проекция Москвы. И станции тоже. Когда открываются двери, знаешь, станция, ну как тебе объяснить... Словно сделана из жидкости какой, всё плавает, стены, потолок. Двери закрываются и она проваливается куда-то или утекает, да, так лучше сказать, что сливается вниз. И опять — чернота за окном.
Поезд начал тормозить, выехал на станцию с жёлтым аванзалом, в куполе которого были большие люстры и советские мозаики в барельефах. И, на самом деле, как сказал Филипп, будто в воде вся, в аквариуме. Люди стоят, ждут. Женский голос мерно:
— Станция Комсомольская, переход на Сокольническую линию.
Двери открылись и люди, имена которых появились на табло, начали выходить, встречаясь средь колонн с входящими.
— Наконец-то, — сказал Филипп, кивнув на табло, где было его имя. Имя без фамилии.
Он, не попрощавшись, быстро вышел. И растворился в толпе.
— Осторожно, двери закрываются, — сказал голос. — Следующая станция Проспект Мира.
Денис сел и немного разглядел пассажиров. Ничего особенного, обычные люди. Так он проехал несколько станций и вдруг поезд остановился. Остановился между станциями и тут же погас свет. Очень сильно и очень шумно включили вентиляцию, так, что стало холодно. И страшно.
Вагон резко дёрнулся, что Кирилл свалился на бок.
Сразу всё стихло.
Кирилл открыл глаза — он сидел в машине за рулём со сработанной подушкой безопасности. В машине, которая, видимо, врезалась в дерево. Болела голова. Лицо и руки были в белой пыли и ссадинах.
Кирилл пошевелил шеей, конечностями, вроде, всё в порядке. Он осмотрел сидения пассажиров, никого не было. Отстегнул ремень безопасности, с трудом открыл дверь.
— Таксист, — сказал он, увидев жёлтый свой Логан с шашечками.
Позвонили на мобильник.
Женский голос в трубке плакал и ругался одновременно.
— Я сегодня мужа схоронила! Вся в трауре. А вы... Вы... так долго едете!
— А Вам куда?  — спросил Денис.
— Сколько можно! — кричал женский голос. В Степаньково!
Денис сразу подумал о Филиппе.
— Филипп? Муж Ваш Филипп? — спросил он.
Женский голос затих, и через несколько секунд спросил тихо:
— Откуда Вы знаете?
Кирилл глубоко вздохнул.
— Чудеса, — сказал он. — Скучает, Филипп, в общем. Вы простите, у меня машина сломалась, так что, вызывайте другую.
— Другую? — переспросил женский голос.
— Да, — подтвердил Денис, и добавил:  — а лучше на метро езжайте, там станции красивые.
И отбил вызов.



                конец