пианист на берегу моря

Очередной осколок стекла впился в ногу. Я продолжил идти, утопая в песке.
В свое время мы оставили здесь сотни осколков. Иногда, после выступления, распивали на двоих бутылку шампанского, я ее разбивал, а Софи закапывала осколки и рисовала карту.
- Этот островок пляжа только наш.
Он и правда был только нашим. Два километра по дороге от гостиницы, свернуть к морю, дойти до беседки, от беседки – направо и… И здесь начинается мертвая зона. Здесь должен был быть наш маленький пляжный домик.

Софи часто рисовала его. Белый, с голубыми ставнями и синей крышей; c мягким ковриком на крыльце, приветствующим всех пришедших.
- В зале мы поставим фортепиано. А на чердаке будет жить саксофон – так я буду отдыхать от тебя, а ты - от меня.

Мы были безмерно счастливы, когда смогли устроиться в гостиницу. После войны вообще было сложно найти работу, особенно музыкантам. Но нам повезло. Нам всегда везло. Так говорила Софи. Ей сложно было не поверить. Трудно не верить оптимистам, столь нежно влюбленным в жизнь.

Иногда мы подрабатывали на свадьбах, ездили в ближайшие города с небольшими концертными программами. В те времена люди любили джаз как никогда.

Мы хорошо жили. Даже что-то откладывать на дом. Суммы небольшие, едва ли дарующие серьезную надежду на собственное жилье, но сам процесс мы находили чертовски увлекательным. Банковскую книжку Софи держала в жестяной коробке, под половицей беседки.

Вот и она. Жестяная банка Софи.
Софи нет, а банка осталась. И книжка. Валюта в этой стране уже другая… Парадокс вещей. И есть и нет.

Как больно…

Софи сгорела быстро. Пневмония. Я, признаться, даже не смог понять, что произошло. Есть Софи… Нет Софи.

Я пил. Много. Из гостиницы меня не уволили, но управляющий грозился неоднократно.

А потом меня подобрал Кристоф. Мне и правда везло.
- Ты играешь как Бог.
Ему я тоже поверил. Да-да. Сложно не верить оптимистам.
Кристоф меня вытащил. Растиражировал. Сотни, тысячи пластинок. Я крошил их на осколки и продолжал закапывать уже далеко за пределами мертвой зоны.

Будучи в гастрольном туре я всегда заказывал двухместный номер; завтрак, обед и ужин тоже брал на двоих. Не хотел никого пускать в свой мир. Все больше уставал от людей. И от Кристофа, наверное, тоже. Его оптимизма не всегда хватало на нас двоих. Кристоф не Софи.

Я купил этот пляж. Построил здесь белый дом с голубыми ставнями и синей крышей. Постелил приветственный коврик на крыльце. Поставил в зале фортепиано. На чердаке посели саксофон.

По вечерам я иногда выпиваю бутылку шампанского, разбиваю и закапываю у дома. А после часами вынимаю осколки из ступней. Карты и ориентирование на местности никогда не были моими сильными сторонами.

Смотрю на свои руки. Кожа с годами потеряла цвет, появились пятна… Как у того старика, консьержа, над которым Софи всегда смеялась:
- Неужели и я буду такой же ворчливой в старости?!
Надеюсь, я не стал таким. Не хочу спрашивать у Кристофа.

Знаешь…

Вроде бы делаю все то же. Вижу все то же. Живу все тем же. Но, в то же время... Все не то, Софи, все не то.
И пляж, и беседка, и дом, и джаз.
Даже небо.
Даже море.
Сама жизнь.
Все не то.