Чужая бабушка

Привычной дорогой, переходя перекрёсток от автобусной остановки и далее тропинкой между домов, Анна возвращалась в общежитие. Стоял погожий сентябрьский денёк бабьего лета, когда в полутьме на скамейке она заметила одиноко сидящую старушку. Девушка прошла быстрым шагом, не сбавляя темпа мимо. Было уже поздно. В 23:00 общежитие закрывается, и опоздавших не впускают. Бросила взгляд на часы: через десять минут закроют. Но мелькнувшая мысль, что делает престарелая женщина одна на скамейке в столь поздний час, заставила вернуться назад.

— Здравствуйте, — подходя осторожно к незнакомке и пытаясь в свете ближайшего фонаря рассмотреть её лицо, произнесла она.

— Здравствуйте, — ответила обрадованным голосом старушка.

— Вы совсем одна так поздно. Вам нужна помощь?

— Нет, деточка. Спасибо! — бабушка тяжело вздохнула, в воздухе повисла пауза.

— Ну, тогда я пойду, иначе не попаду в общежитие.

— Беги, беги, девочка.

«Странная бабулька», — подумала Анна. Она открыла входную дверь в тот самый момент, когда комендант Галина Алексеевна уже собиралась закрывать дверь на замок.

— А, запоздавшая птичка! Всё гуляешь допоздна вместо того, чтобы учить уроки, — принялась она наставлять Анну.

— Ну что вы, Галина Алексеевна, гуляют с парнями.

— А ты что же?

— В театре была. А театр учит жизни, это, поверьте, самый лучший урок. Вот вы когда были в театре?

— Да ни разу! Телевизор есть — и хватит. А ты смотри, чтобы из института не выгнали. Театралка! Голову мне тут морочит, — кричала комендант уже в спину уходящей студентке. — Как поедешь в свою Чукреевку свиней кормить на пару с родителями, так узнаешь про театр!

— Злая Галина сегодня, — делилась с соседками по комнате Анна.

— Не злая, а ограниченная, — невозмутимо откусывая яблоко, сказала Лада.

— В чём это ограниченная? — не согласилась Марина.

— В возможностях, от этого и неудовлетворённость собой, судьбой, жизнью.

— А что у неё за жизнь? — поинтересовалась Катя, которая сама здесь жила только месяц. — Спокойная, никаких тебе нервов. Показала комнату, дверь открыла и закрыла. И всё!

— Не понимаешь ничего, — Лада надела очки и сделала умнейшее лицо, как у профессора, который читал курс философии. — Одна, без мужа, с двумя несовершеннолетними подростками на руках, без образования. Сама живёт в общежитии на маленькую зарплату, да ещё и в чужой стране.

— Откуда она? — не унималась Катя.

— От верблюда, — перебила Марина, — давайте ужинать. Я суп вкусный сварила.

— С чем? — спросила Анна, у которой после обеденного чая и стаканчика мороженого во рту не было и крошки хлеба.

— С жареными шкварками и салом, — ответила с гордостью Марина. — А ты, как всегда, сыта?

— Да, — ответила Анна, пряча голодные глаза, — только чай попью.

— Девочки, расскажите про коменданта, откуда она, из Мексики, что ли?

— Господи, ну ты на своих мексиканских сериалах совсем чокнулась. Хоть бы раз с Анютой в театр сходила, может, ума бы прибавилось, — посоветовала Лада.

— У меня ума и так хватает!

— Из ближнего зарубежья, — перебила всех задумчивым голосом Аня, — из Грузии, кажется. Когда страна была единым государством, много было смешанных браков, люди счастливо жили, и делить было нечего. Ни землю, ни детей.

— Да, — вздохнула Маринка. — Я бы с родителями с Украины точно сюда ни за что бы ни приехала. Знаете, какой там виноград, здесь такого в помине нет.

— Говорят, муж у Галины грузин был, жили хорошо, богато, свою харчевню держали.

— А сейчас там война идёт. Муж сказал: «От своих не уеду». Вот она здесь одна и мыкается.

— Да, а ведь совсем ещё молодая, без родных, в двух комнатах.

— Анька, а что ты про себя не говоришь, ты же тоже из Киргизии?

— А что говорить, народ сейчас сам не понимает, что творит. Я считаю, что любому государству нужен грамотный правитель, а не выскочка.

— Поэтому поступила на исторический факультет? — прищуривая глаза, спросила Лада.

— Ой, а ты что, надеешься стать главой государства? — открыв рот, недоумевала Катя.

— Ага, как же, взяли сразу после окончания института, — уплетая суп, произнесла Маринка. — Сейчас в стране проходят митинги, создаются бандитские группировки, которые грабят всех и вся.

— А цены как взлетели! Такого же никогда не было, — подключилась Лада, зашивая капроновые колготки.

— Я знаю, как зашить и чтобы не было видно, — проговорила Катя, — нужно волос с расчёски взять, вставить в иглу, как обычную нить. И ничего не будет видно, и стрелки как не бывало.

— Девочки, ну что вы всё о ерунде. Аня, расскажи, что в театре показывали?

— Театр… — произнесла задумчиво девушка и замолчала, глядя куда-то в пространство.

— Замечталась? — не дождавшись ответа, попыталась растормошить Лада.

— Да нет. Показывали «Ромео и Джульетту»! Такая красивая любовь…

— Ух ты, — восхищённо воскликнула Катька. — Сейчас такой нет.

— Да, — подхватила Лада. — Все парни курят, пьют, травкой балуются. И нормальных нет. Эх, я бы хотела жить в середине восемнадцатого века. Балы, кавалеры.

Все заметили молчаливую Анютку.

— Ты что, влюбилась? — начала свой допрос Лада.

— Сегодня по дороге домой встретила престарелую женщину, так поздно, одну на скамейке.

— Ничего удивительного, — расчёсывая непослушные волосы, произнесла Катька.

— Ей на вид — лет восемьдесят, а может, и того больше.

— Так это уже древняя старуха, — рассмеялась Марина.

— А старый человек что, не женщина?

— Старческая бессонница — вот как это у них называется, — позёвывая, произнесла, надевая сорочку, Лада. — Ладно, пошли спать, подъём, как обычно, в пять тридцать, всё, гашу свет. Приятных снов.

Но Анна ворочалась на продавленной скрипучей сетке. Луна светила в окно, освещая узкую длинную комнату с четырьмя кроватями.

«Эта бабушка похожа на мою, — думала девушка, — такая же старенькая. Ах, как я соскучилась по своей бабуле. Вот сдам сессию и обязательно поеду к ней. А завтра после занятий нужно познакомиться с этой старушкой, вдруг ей действительно нужна помощь, но она стесняется об этом попросить». Успокоенная принятым решением и прислушиваясь к мирному сопению соседок, Анна провалилась в глубокий сон.

На занятиях профессор исторических наук, пожилой мужчина в чёрных очках с тяжёлой оправой, стучал кулаком по столу и требовал от студентов тишины. Все бурно обсуждали экономический кризис, безработицу, инфляцию, дефолт. Сергей Августович подключился к обсуждению и добавил:

— Всё это, включая разврат и разбой, пришло к нам с Запада. И таким образом развалили величайшую страну, с великой державой, страну всех народов СССР. Так, кто-то меня не слушает и читает. Сейчас посмотрим, что читают студенты на моих лекциях.

Педагог незаметно подкрался к Анне и выхватил книгу из рук. Каково же было его удивление, когда обнаружил у студентки труд Макиавелли «Как управлять государством», датированный шестнадцатым веком.

— Ну хорошо, что это не дамские романы или «Плейбой», — рассмеялся довольный профессор. — Устарело это всё, моя дорогая. Устарело, — повторил он снова затихшей аудитории. — На дворе 1992 год, и это никому, милочка, не нужно. Впрочем, как и страна, и этот народ тоже никому не нужен.… Сейчас большая часть нашей науки, пользуясь неразберихой, утекает на Запад. Так сказать, наши умы, учёные эмигрируют. Те люди, на которых строилась вся наука, теперь оказались стране не нужны.

Прозвенел звонок, но никто из студентов не встал.

— Я не понимаю, честно, зачем вы пришли учиться на исторический факультет? Какая в наши дни история? Нынешнее правительство её перепишет девять раз, и правды никто не узнает. А насчёт застоя во времена Брежнева — это дурят народу мозги. Всё было, страна развивалась. Люди жили счастливо. Десять лет всё было по одной цене. Цены не поднимались. О чём это говорит? О твёрдом рубле, о стабильной экономике, об уверенности в завтрашнем дне. И каждый гражданин Советского Союза мог поехать отдохнуть с семьёй на море, и зарплата была достойная, которой хватало на коммунальные услуги и ещё отложить на сберкнижку. И медицина бесплатная.… И о терактах никто не слышал, народ был дружелюбный, как одна большая семья. И не важно, куда бы вы поехали, вас везде встречали бы одинаково — хлебом и солью, будь то Пятигорск, Владимир или Душанбе. Да, не думали те, кто воевал с Гитлером, что наступит такое время — страшнее войны. Когда непонятно, с кем воевать. В войну не закрывались заводы и фабрики, а сейчас страшная безработица. И вчерашние почётные труженики остались не у дел и стали называться модным словом «челноки». Как же, ребята, вы ошиблись с выбором специальности! Одумайтесь и идите торговать. Джинсами, сигаретами, пивом, чем угодно. Сейчас выживет только торговля. История никому не нужна, поверьте мне. Это я уже стар для всего, чтобы что-то менять, — тихо сказал он и вышел из аудитории.

— Похоже, наш старик свихнулся, — осторожно заметила соседка Ани по парте, Юлька.

— Нет, — ответил Николай с последней парты. — Учителям уже третий месяц зарплату не дают. Да и кому это высшее образование сегодня нужно? Когда на работу берут, если у тебя есть связи и знакомые. А все лучшие рабочие места — только для своих людей. Пошёл я мести свои дворы.

Вся группа знала, что Коля приехал учиться с Чукотки и подрабатывал дворником. И если парень пропускал лекции, его никто не осуждал.

— Ты в библиотеку идёшь? — обратилась к Анне Юлька. — Нужно же ещё к семинару подготовиться.

— Ты иди, мне сегодня нужно домой пораньше.

— Ой, рассмешила, как будто мама заругает, — с ехидством в голосе заметила Юлька. Анна не придала этому значения, она давно уже заметила, что городская одногруппница всё время пыталась уколоть её тем, что она жила в общаге, скромно одевалась и в студенческой столовой кроме стакана чая и кусочка хлеба ничего не покупала.

Перейдя перекрёсток, Анна свернула в магазин, купила булку серого хлеба и пакет молока. Послеполуденное солнце ярко светило, отблёскивая на опавших жёлтых листьях. И после жаркого лета природа, казалось, наслаждалась тихими осенними денёчками. Дворничиха усердно сметала в кучу опавшую листву, но на скамейке на этот раз никого не было.

— Здравствуйте, а вы не знаете, где живёт бабушка, вчера поздно вечером она сидела здесь одна?

— Анфиса Павловна, что ли? — не прекращая свою работу, спросила дворничиха. — В больнице, утром скорая увезла, а куда — не знаю. А ты кто ей будешь?

— Так, никто, прохожая, — смущённо ответила девушка.

— Ну вот и топай себе, а то много вас таких, и каждый норовит старуху обидеть!

«Грубиянка, — подумала Анна и пошла восвояси. — Что ни говори, а народ в Сибири злой, — заметила девушка, поднимаясь по ступенькам на пятый этаж. — Вот в солнечной Киргизии все здороваются, улыбаются, счастья друг другу желают. На рынке угощают фруктами — яблоками, дынями. До последних рядов пока дойдёшь, так накушаешься, что уже и покупать не захочешь. А женщины какие красивые — нарядные, яркие. Мужчины всем комплименты делают. Эх, как только власть переменится и Союз вновь соединится, вернусь в Киргизию», — мечтала девушка, поворачивая ключом в замке.

После переезда в Россию родителям Анны пришлось очень тяжело, впрочем, как и всем другим беженцам. Мама часто болела и не могла устроиться на работу. Отец, по специальности инженер, работал обычным шофёром. Местные, указывая пальцем на чужаков, возмущались: «Понаехали тут, коренному населению работы нет, а ещё их корми». Вопрос об образовании дочери решался долго. Мама грезила увидеть дочь в кино, чтобы та стала знаменитой артисткой. Отец хотел, чтобы Аня стала продавцом и на столе всегда был белый хлеб, масло, сыр, колбаса. Но девушка знала, что пойдёт учиться в институт на исторический факультет. Это пока стране не нужны учёные, но ведь так будет не всегда. Придёт время, народ одумается, и снова стране станут нужны писатели, поэты, учителя, инженеры. Всё, как было прежде, в Советском Союзе. Когда папа работал по специальности, слыл очень уважаемым человеком. В Киргизии они жили в большом доме с огромным садом, где росли груши, яблоки, сливы и много других фруктовых деревьев. После переезда родители купили маленький старый домик с такой же старой мебелью. И несмотря на все усилия хоть как-то его облагородить и сделать косметический ремонт, на стенах всё равно проступала плесень.

Новая неделя пролетела незаметно. Зарядили проливные дожди, и, кутаясь в тонкий зелёного цвета плащ, в один из таких дней Анна снова увидела знакомую одинокую худенькую фигурку на скамейке. Начинал накрапывать мелкий дождь.

— Здравствуйте, Анфиса Павловна, вы меня, наверное, не помните, мы так давно с вами не виделись.

— Здравствуйте, — ответила престарелая женщина, — откуда вы знаете моё имя?

— Спрашивала о вас у дворничихи, — привычным громким голосом затараторила девушка. — Я студентка Анна, живу здесь неподалёку в общежитии.

— Студентка — это хорошо, — сказала Анфиса Павловна. — А что у тебя в пакете? — спросила она, указывая пальцем.

— Так, хлеб и молоко, — смущённо ответила девушка.

— А, — протяжно сказала бабулька, сглатывая слюну.

— Хотите хлеба? Он горячий, ещё тёплый, сейчас, — Анна отломила и протянула его голодной.

Старушка с жадностью принялась заглатывать большие куски, не прожёвывая. Дождь усилился и пошёл уже непрекращающимися потоками.

— Идите домой, Анфиса Павловна, иначе промокнете и заболеете. А вам в вашем возрасте нельзя болеть, — сказала Анютка, поправляя с нежностью и заботой воротник старого кримпленового пальто и тоненький видавший виды платок на голове старушки. — Идите, — снова повторила она, но на этот раз уже командным голосом. — Встретимся завтра.

— Завтра, — эхом повторила бабулечка с тоской во взгляде вслед быстро удаляющейся молодой студентке.

На следующий день Анну мучил жар и сильнейший кашель. На шее у неё был намотан шерстяной Катин платок. А Марина, которая так берегла свою банку малинового варенья, оказалась тоже не жадной и принялась отпаивать соседку. Но больше всех своим вниманием поразил Николай. Узнав, что однокурсница заболела, он купил килограмм бананов и клюквы. После такой заботы и внимания молодой организм быстро пошёл на поправку. Вскоре студентка снова смогла присутствовать на лекциях в институте. Но с каким же нетерпением она торопилась в общежитие, чтобы по дороге вновь увидеть Анфису Павловну. Старушка сидела на прежнем месте, как будто эти пять дней никуда и не уходила. Увидев Анну, заметно обрадовалась, заглядывая с нескрываемым любопытством в пакет. Но там ничего не было, кроме тетрадок и книг.

— Я сегодня в магазине не была, мы по очереди с девочками покупаем хлеб и молоко.

— Посиди со мной, если не торопишься.

— Какое у вас странное имя.

— Да, очень редкое. Что ты изучаешь в институте?

— Историю, хотя наш педагог твердит, что сейчас она никому не нужна. И мы дураки, что не идём в торговлю.

Анфиса Павловна слушала улыбаясь, а потом начала говорить по-французски.

— Я не учила в школе этот язык, не понимаю. Хотя и любой другой тоже не знаю, только русский, — смутилась от своего незнания первокурсница.

— Я сказала, деточка, жизнь длинная, непредсказуемая, и трудно предугадать, что понадобится через пять лет, когда закончишь обучение. У тебя родители есть?

— Есть, живут в районном центре, мы беженцы из Киргизии. Есть бабушка, вы очень на неё похожи.

— Все бабушки на одно лицо, — констатировала факт Анфиса Павловна, — это лицо беспомощности и старости. Ты свою бабу любишь?

— Очень, я по ней сильно скучаю.

— С кем она живёт?

— С семьёй сына с внуками, неподалёку в деревне.

— Её не обижают?

— Ну что вы, как можно? Все любят! Заботятся о ней.

— Это хорошо, — медленно и задумчиво произнесла старушка.

— Анфиса Павловна, а сколько вам лет?

— Много, Анечка, девяносто пять скоро будет. Если доживу! А тебе, наверное, семнадцать?

— Вы угадали.

— Это хорошо, ты ещё очень, очень молодая. И всё у тебя в жизни впереди. А парень есть?

— Нет. Наверное, я некрасивая?

— Ерунда, все девушки твоего возраста красивые. Значит, ещё не время. Хотя время так быстротечно, попомни, не успеешь оглянуться, как внезапно старость придёт. В молодости думаешь: всё смогу, всё успею, всё сделаю. А в один прекрасный день проснёшься и поймёшь: жизнь прожита, и всё, что ты делала, не так, неправильно. А исправить ничего уже не можешь.

— Моя бабушка тоже так говорит: «Жизнь прошла, а я её не видела, то голод был, раскулачивание, коллективизация, то война, то старость».

— Сколько лет твоей бабушке?

— Семьдесят.

— Фу, можно сказать, она ещё молодая.

— Она слепая на оба глаза и глухая.

— Старость — безрадостная вещь для всех, хоть для зрячих, хоть для слепых.

— Анфиса Павловна, откуда вы так хорошо владеете французским языком?

— Из Смольного института благородных девиц, ещё знаю немецкий, английский, итальянский, и вышивать умею, и на фортепиано играть. В 1919 году выпустилась, как пролетело время…

— Теперь понятно, почему вы такая умная и интеллигентная, — сказала девушка, поглаживая костлявую, в синих прожилках, морщинистую руку. — Ну, я побежала, а то ещё уроки нужно учить.

— Ступай, детка, — произнесла ласково та и посмотрела вслед уходящей молодой фигуре.

— Ты где была? — с порога налетела на Аню Маринка. — Сегодня твоя очередь суп варить. Мы ходим голодные, а ты опять сытая?

— Зря вы так, девочки, я общалась с Анфисой Павловной, она такая умная!

— Нашла себе подружку, старуху!

— Как ты можешь такое говорить?

— Доживешь до её лет — и тоже будешь умная, — заявила Катька.

— Ничего вы не понимаете!

После занятий первокурсница снова спешила к знакомой скамейке и ещё издали заметила Анфису Павловну. Сегодня на улице ноль градусов, и девушка поёживалась от холода. Старушка с увлечением рассказывала о своей молодости, её глаза горели непонятным блеском. Анна вспомнила, что на занятиях Николай угостил яблоком, и протянула его Анфисе.

— Спасибо, — с благодарностью ответила та и, даже не удостоверившись в том, что оно мытое, с жадностью откусила.

Аня заметила, что знакомая дворничиха Клавдия, отложив в сторону свой инвентарь, наблюдала с интересом за ними.

— Анфиса Павловна, вы не замёрзли? — поинтересовалась студентка, трогая холодные пальцы рук бабули. — Мы с вами три часа сидим, а сколько до этого вы были на улице?

— У меня нет часов, детка, как говорят, счастливая. А ты торопишься, нужно идти? — в карих глазах проскользнула искренняя печаль.

— Да, — вздохнула Анютка, — много дел, ещё надо бельё постирать и уроки выучить. А вы идите домой, ведь замёрзли, я вижу.

— Заботливая девочка, — проговорила престарелая женщина синими от холода губами, но уходить явно не собиралась.

Анна попрощалась. Незаметно для себя в чужом городе она сумела сильно привязаться к этой чужой бабушке.

В общежитии своим соседкам девушка рассказывала о том, что Анфиса Павловна из дворянского рода. Её отец был русским, мать француженкой. В царской России Анфиса ездила на балы и была очень привлекательной особой. У неё было много ухажёров и среди них француз Серж. Но она остановила свой выбор на офицере драгунского полка Владимире. Тот был худощав, высок, с бледной кожей и голубыми глазами. Чахотка его свалила, он угасал на глазах, и врачи ничего не могли сделать. Проклятая болезнь унесла и двоих близнецов — Таню и Машу. А вслед за ними от чахотки умерли и её родители. Она осталась одна. Второй брак не увенчался успехом. Михаил много пил, кутил, играл в карты. Разъезжал по заграницам, своими карточными долгами довёл её до нищеты, полностью разорив. Муж в 1924 году эмигрировал в Италию, она с маленьким сыном осталась в России. Но как жена белогвардейца была сослана в Сибирь.

— Да, вот это жизнь, — восхищённо сказала Маринка.

— Глупая ты, — перебила Лада.

— А дальше что было, дальше?

— Ничего, замуж Анфиса больше не вышла. Работала на заводе разнорабочей.

— Странно, говоришь, она всё время голодная, но ведь государство должно платить ей хорошую пенсию.

— Должно, но не обязано, — подтрунивала Катька.

— Государство! Медработники шесть месяцев без зарплаты, учителя. О чём говоришь? — ответила Лада. — Мои родители меняют гусей на одежду. Продают всё, что могут, только чтобы меня выучить, а в советское время, папа говорит, что учились бесплатно. О каком государстве ты сейчас говоришь?

— Зря я всё это рассказываю, ничего вы не понимаете, — Анна потушила свет.

На следующий день к девушке приехали родители, они привезли тёплые зимние вещи, овощи и банки с вареньем. Обрадованная приездом родных Анютка успевает рассказать о своей новой знакомой — Анфисе Павловне.

— Да, — соглашается мама, — она, наверное, очень интересный человек. Видела царя, революцию и сейчас застала путч 1990 года и развал СССР. Живёт не в одном веке.

— Как здоровье бабушки? Я уже по ней так соскучилась!

— Хорошо, не жалуется, только слышать хуже стала. О тебе всё время спрашивает. Ждёт, когда у тебя будут каникулы.

— Когда к ней приеду, обязательно расскажу про Анфису.

Родители уехали, и Аня встала у самодельной плитки готовить «праздничный ужин», жареную картошку с салом.

На следующий день скамейка пуста, и через день, и через два. Анна ругает себя за то, что не спросила у Анфисы Павловны адрес и номер квартиры. А вдруг та заболела, простудилась и некому купить лекарств? Но тут она заметила вышедшую с лопатой Клавдию, которая собиралась чистить снег.

— Здравствуйте, вы не видели Анфису Павловну?

— Здравствуй, — недовольным голосом ответила полноватая Клава. — В больнице она. Её сын как побьёт, так старуха после этих побоев в больнице и отлёживается.

— Что вы такое говорите?

— Она пытается это скрывать, но от соседей синяки и ссадины не скроешь, да и стены, можно сказать, бумажные. А потом, ты и сама видела, что бабка всё время на скамейке проводит, лишний раз в квартиру войти боится. Алкаш сынок у неё, и водит к себе таких же безработных и бестолковых дружков. Она как пенсию получит, он сразу всю и отберёт до копейки, её изобьёт и из дома гонит.

— Но ведь он уже старый, ему должно быть около семидесяти.

— А толку, ума бог не дал!

— Почему же Анфиса Павловна в милицию не сдаст?

— Ох уж эта её интеллигентность, говорит: «Разве сына можно?»

— А побои терпеть можно? — не верила своим ушам поражённая Анютка.

— Вот и я ей тоже говорю, да боится она, что сыночек потом из тюрьмы выйдет и совсем зарежет. Он так угрожал уже не раз. Жаль старуху, а что поделать? Я её в дворницкую пускаю погреться иной раз, а к себе взять не могу. В однокомнатной с тремя детьми. Мы беженцы, вот дворником устроилась в надежде ещё комнату получить. А ты возьми бабку к себе, когда из больницы выйдет, — предложила Клава, видя слёзы, набежавшие на глаза молодой девушки.

— Не могу, сама студентка, в общежитии живу.

— Да, что за жизнь пошла, — вздохнула Клавдия, — никакого тебе порядку и никакой радости. Все люди озлобленные. Голодные, как одурманенные. В войну такой злобы не было! И равнодушные все стали до чужого горя. А всё фильмы американские виной. Откуда же добру взяться? — ответила сама себе дворничиха.

Анна ушла не дослушав и подумала о том, как хорошо было бы, если бы родители смогли забрать Анфису к себе. И бабулечке не пришлось бы мучиться и страдать. Но у родителей, помимо Анютки, ещё три дочери, которых нужно учить, кормить и одевать. Каждый день, проходя перекрёсток, первокурсница вглядывалась в сторону стоящей поодаль от тропинки скамейки в надежде увидеть знакомый силуэт Анфисы Павловны, с прямой осанкой сидящей на краешке, словно гимназистка, с устремлённым взглядом куда-то вдаль и выпавшей из-под платка седой прядью. Но скамейка пуста. Анна отчасти этому рада, она придумывает себе, что Анфиса сейчас в тёплой больничной койке, окружена добротой, заботой и накормлена. А в этом возрасте уже ничего не нужно, кроме этого.

Наступили долгожданные каникулы, и девушка поехала в гости к бабушке, которую не видела почти четыре месяца. Бабушка хоть и слепа, но чувствует себя счастливой. Она окружена любящими детьми, внуками, её жизнь тиха, размеренна и спокойна. Бабулька ощупывает руками внучку, проверяя, как влияет на неё городская жизнь и не срамит ли она бабушку.

Нет, внучка не носит джинсы, а только длинный, по щиколотку, сарафан, и не стрижёт волосы, как нынешние модницы, а заплетает косу, как и положено порядочной девушке.

Бабушка успокаивается и, усаживая рядом с собой внучку, начинает выспрашивать:

— А парень у тебя есть? — тем самым вызывая смех у внучки.

— Нет, бабушка, он не нужен, мне учиться надо.

— Вот тут не права, учёба учёбой, а семью создавать нужно. Не хочешь же ты на старости одной остаться. Мне было пятнадцать лет, когда посватался первый муж, а потом эта страшная вторая мировая война.

Внучка слышала эту историю сотни раз, ей неинтересно. Но, дослушав учтиво рассказ, повествует о жизни несчастной Анфисы Павловны.

Бабушка растрогана и не может поверить в сказанное.

— Какой изверг, — наконец выдавливает из себя в сердцах, — и греха не боится! И как земля таких носит? Над старухой издеваться! Куда государство смотрит? Вот чего в советское время не было, того не было. И алкоголиков принудительно лечили, и работа у всех была, и про бомжей не знали. А теперь понабрались американщины, а народ страдает. Вот их хвалёная свобода и демократия, когда дети стариков не уважают и на улицу выйти страшно!

Дни пролетели незаметно, и внучке снова нужно ехать в город на учёбу. Бабушка целует её в румяные щеки и передаёт для Анфисы Павловны подарок, большой павловопосадский цветастый шерстяной платок. Дорога кажется невыносимо длинной.

«Интересно, — думает студентка, — а как бы поступили в царское время, если бы узнали, что отпрыск избивает свою престарелую мать?»

Незаметно её укачивает, и она засыпает.

С нагруженными сумками Анна еле передвигается по вокзалу. Заметив одинокую деревенскую девушку, к ней быстрым шагом направляется цыганка.

— Ай, хорошая, ай, красивая, дай погадаю, счастья нагадаю, жениха красивого. Денег не возьму.

— Я сама тебе нагадаю, так что мало не покажется, — впервые в своей жизни грубит та.

— Ой, а злая какая, вот несчастье тебя ждёт, вот увидишь, — зычным голосом на весь вокзал кричит гадалка, выискивая среди доверчивых пассажиров новую жертву.

Ещё издали Анна увидела Клавдию, убирающую снег, и прямиком направляется к ней, видя пустующую скамейку.

— Здравствуйте, а я из деревни вернулась. С подарком для Анфисы Павловны, — она достала платок и накинула себе на плечи, — правда, красивый?

— Отмучилась бедная, похоронили, уж пятый день как будет.

— Как? — с непониманием смотрит Анна.

— Да вот так, наверное, там лучше, — дворничиха показывает на морозное светлое небо.

Но Анна уже не слышит, слёзы безостановочно градом катятся так, будто она потеряла самого близкого и дорогого человека на этой земле — чужую бабушку.

1995г.