Объятие Гильгамеша

Объятия Гильгамеша.
О. С. Соменко
Глава 1
Скатерти благоухают свежестью и чистотой, приборы искренне чисты, хрусталь прозрачно звенит в ожидании. Кондиционеры тонко вибрируют, поддерживая достаточно здоровую температуру в плюс тридцать градусов. Время для этой свадьбы подобрали с тщательностью, для комфорта - в самое прохладное межсезонье .
 Приглашенные стюарды наводят последний блеск на столах, подвешивают озонаторы, легкие светильники, символические гирлянды – зал был заказан состоятельными брачующимися, успевшими к этому счастливому моменту крепко встать на ноги. Будущие молодожены надумали это событие, конечно, с целью взаимного умножения капитала. Слияние их компаний, несомненно, поспособствует покорению новых финансовых вершин. Гости должны заполнить зал к 9 часам вечера.
Не одно поколение приспосабливалось к потеплению, постепенно меняющему облик привычных климатических зон. Жизнь становилась ночной, когда небесное светило давало отдых от дневной жары, а она с каждым десятилетием ощущалась все настойчивее.
Итак, стекалась полуобнаженная публика: гости, музыканты, менеджеры, прислуга. Суета за дверью предварила появление главных действующих лиц. Они вошли: сорокалетний жених, невеста ненамного моложе, в прихотливых свадебных нарядах.  Их церемонно отвели на место. Рядом расселись люди, скорее, самые близкие по бизнесу, чем по крови. Все мгновенно зашлось общим гулом – свадьба началась.
Мне пришлось оказаться в числе приглашенных и по причине родства с женихом, и по причине корыстной. Во вновь создающейся мощной компании намечались новые рабочие места, на одно из которых у меня были виды. Накануне пришлось потратиться на стилиста, портного и визажиста. Хотелось выглядеть привлекательно - такими событиями моя жизнь не изобиловала. Главная цель сегодня - извлечь максимум удовольствия. Кстати, несколько уроков танцев, - предварительно  взятых, -  должны придать уверенности когда-то  любимому занятию, чему я наметила отдаться со страстью. Давно приглядела ряд привлекательных с виду блюд, с них и начнется мой пир. Вина уже томятся  в бокалах, великолепно звенящих от легкого прикосновения вилкой – все ждут сигнала. Первый бокал – за женихом и невестой, следующий – наконец, наш. Слева от меня – семейная пара, причём жена угнездилась рядом со мной, справа тоже женщина – мужчин во все времена почему-то меньше. Это предусмотрено тактичными стюардами. Они особенно внимательно отслеживают скопление женского пола и ухаживают за дамами весьма тщательно. Всегда стоят наготове сзади, поэтому тарелки наполнены, бокалы налиты – вперед! Очень вкусно! Моя любимая кухня из морепродуктов. Вино - не очень, нужно попробовать вон из того светловатого «флакона». «Дорогая, - говорю я себе мысленно,  - не перегружайся, неловко будет танцевать. Еда великолепная – м-м-м!  Однако тяжеловата, так что, милая, без фанатизма, пожалуйста». Вот и музыка, самые дерзкие  в нетерпении поглядывают на жениха и невесту. Первый выход и первый танец – тоже их.
Что ж, для сорока лет они выглядят весьма неплохо. Жених подтянут, хотя и лысоват, ум и  ясность желаний светятся в глазах. Невеста, прямо сказать, - хороша. Два высших образования не отложились избыточными килограммами на местах, коими приходилось помногу просиживать за рабочим столом. Сутулость также миновала поборницу знаний и интеллектуальных бесед. Она открытый в общении человек. Было приятно это узнать, случайно присутствуя на одной из родственных встреч со Светланой. В общем, радость на этом празднике их будущей совместной жизни, была у меня настоящей и от застолья, и от искреннего пожелания счастья, ковали которое  будущие супруги неутомимо и настойчиво.
Надо же,  уже на второй танец этот милый мальчик спешит ко мне с приглашением! Не торопись, все равно ты сегодня вне конкуренции. Один, совсем один. Мужчин даже здесь – на свадьбе,  мало, хотя не все дамы танцуют. Этот мальчик очень внимательно осматривает мою шею, плечи, нежно прижимает к себе, пытаясь уловить мой запах. Во всеобщем благоухании это непросто. Я благодарна ему за молчание, наверно готовит решающий разговор на выходе - ну что ж, поговорим. А так – всё замечательно: музыка, прохлада, мужское внимание и, кажется, несут мое любимое лакомство - мороженое.
- Да, да, спасибо.
Мальчик задвинул стул, усадил меня и  отошел.
Мороженое - изумительное. К нему прилагается изящная золотистая ложечка, отполированная настолько хорошо, что я гляжусь в нее, как в маленькое зеркальце. Какой интересный металл – он меняет цвет? Или это плывет в моих глазах…?
- Дорогая, - говорю себе, - пропусти один быстрый танец, отдохни, отдышись.
Удивительно, но я не могу оторвать глаз от блестящей выгнутой  части ложки: какие необычные переливы. Внезапно замечаю неуловимое движение, и  не верю глазам - поверхность начинает  медленно увеличиваться в размерах. Что это со мной, неужели переутомилась? Да вроде не с чего. А глаза не отрываются от фантастического зрелища, и я понимаю – началось…. У меня и раньше бывали такие «припадки». Обычно это случалось тогда, когда заглядишься на одну точку в полной отключке. Все начинает плыть перед глазами. Откуда-то вдруг приходит понимание: все, что увижу, где - нибудь  произойдет. Просто надо понять - с кем и когда. Это было интересной внутренней игрой, о которой, кроме меня, никто не знал. События обязательно происходили, и это было весело; во всяком случае, занимательно. Сейчас я приготовилась опять узнать что-то интересненькое. Пятнышко на поверхности ложечки превратилась в меняющийся под наплывами разных цветов овал, и в голове начали возникать образы каких-то событий. Они явно относились не ко мне, ибо я не собиралась никуда лететь. Здесь же был самолет и провожающие. Вот он уже в небе. Внутри салона по-домашнему светло, спокойно и уютно, плавно перемещаются фигуры людей. Но  вдруг все исчезает, я не вижу самолета. Вот он уже на земле: дым, огонь из заднего  отсека, обломки и  люди разбросаны вокруг. Понимаю – самолет рухнул по причине, которая уже совершенно не интересна этим тремстам погибшим. А может, кто-то выжил…. Сосредотачиваюсь – нет, не похоже. Затаиваюсь на мгновение – откуда этот самолет, для чего он мне-то? Мучительно соображаю… Ага, вот! Мороженое - необычное, что-то в нем удивительно не вяжется с привычным вкусом. Медленно соображаю – да это же привкус крови. Смотрю искоса по сторонам: кто еще это  ощутил? Нет, все смакуют, глаза выдают удовольствие. Кровь, почему кровь…? Кровь, кровные узы, родство, самолет…. Откуда этот самолет? Мысль необъяснимо скользит к сегодняшнему событию. Свадьба, жених, - он мой троюродный брат. Дальний, но родственник. Вспоминаю: они собираются лететь завтра в свадебное путешествие, которое запланировано в Индию или Таиланд. Вспомнились разговоры о горном бунгало, уже откупленном на две недели. Они полетят на этом самолете. Уже оплачены билеты. Так что же я узнала? Неужели это их самолет должен будет догорать в незнакомых горах? Господи, что  делать? Оказывается, я давно уже стою. Моя опущенная голова и подрагивающие руки привлекают внимание рядом сидящих. Мучительно пытаюсь сфокусировать взгляд, это получается с трудом, а я  начинаю слушать тишину. Поднимаю глаза: мой жест, наверное, воспринят как желание произнести очередную поздравительную речь. Замолкает шум в отдаленных пределах столов, у всех улыбающиеся, внимательные лица. Невеста с женихом подмигивают ободряюще: «Ну, давай, толкай!». Холодные струйки пота стекают со лба. Никогда прежде у меня не было таких страшных картин. Как сказать об этом? Легкий гул голосов и шепот недоумения возвращают меня к реальности, и я решаюсь:
- Завтра вы хотите  отправиться в свадебное путешествие. Это долгожданное событие и я рада ему, как и тому, что происходит здесь. Но вам нельзя лететь на этом самолете, он разобьется, поверьте.
- Тишина… Я продолжаю:
-  Это мой главный подарок для вас.
Все-таки взгляд не сфокусировался до конца. Медленно выхожу из-за стола, иду к выходу,  задевая кого-то или что-то. В поле зрения ничего нет. Надо найти дверь и попасть в нее. Уф…Кажется,  вышла. Ночь, звезды. Судорожно дышу,  постепенно приходя в себя. Боже, я что-то сделала или сказала. Ах да, самолет…. И это правда…. Но поверят ли мне?
Ощущение того, что пока нельзя уходить, держит меня, несмотря на неловкое состояние. Должна же объясниться моя выходка в глазах тех, кто остался в зале. Неужели никто не выйдет либо с порицанием, либо с вопросами о подробностях….Да хоть с обычным любопытством!
А ночь какая изумительная! И звёзды мерцают необычайно ярко, как будто хотят что-то  сказать, правда, на непостижимом языке. Я с детства мучительно пыталась понять его, проводя долгие тревожные часы с запрокинутой головой. Наверное, мои проблемы с шейными позвонками берут начало от этой нездоровой ночной привычки.
Он вышел поддержать меня, встал рядом, и, глядя в мою точку далекого неба, взял за руку. Вышел совсем не тот, кого я ожидала. Это  танцевальный кавалер. Что скажешь? Поддержишь мою неудачную ахинею, или спишешь на чрезмерное увлечение вином? Нежданный, он стоит со мной рядом, с также запрокинутой головой и молчит. Какая последовательность… Видимо, первой нужно заговорить мне, извиниться что ли?  Не знаю, за что?  Значит, не стоит извиняться. Что-то у него спросить? Его имя? Но мне это не интересно. Попросить о чем-нибудь -  причины никакой нет. Как же правильно, что он молчит, видимо думает совершенно так же. Мальчик опускает голову, поворачивается ко мне и пальцем показывает на губы. Легкое покачивание головы в сторону. Что-то не так. Я смотрю пристально в его мерцающие глаза и догадываюсь – он немой. Может и глухой, обычно это сочетаемые недуги. Показываю на уши его же жестом – он утвердительно покачал головой. Бедный мальчик, вот причина его молчания. Господь отнял у него возможность человеческой болтовни и сделал мудрым поневоле. Неспроста ему так важны запахи. Зрение, обоняние, осязание и ничего больше. Мало ли этого? Или все, что необходимо человеку для мудрости. Почему он так настойчиво ловит мой взгляд, будто выпытывая  тайну? Что-то хочет сказать, понимая, что  визави  не владеет языком глухонемых. Так, преданная собака,  глядя в глаза хозяину, пытается передать смысл своих желаний. Господи, да что  он от меня ждет, ведь я совсем не телепат. Хороший мальчик, явно стремится меня утешить, пытаясь это сделать через свои мерцающие даже в темноте глаза. Проникновенные, они озаряют его лоб и щеки неправдоподобно ярким свечением, как две сверхновые звезды. Я вглядываюсь в эти два светящихся «временных тоннеля» и попадаю в его мир, куда он так настойчиво приглашает меня.
  Да… Слова  такая несовершенная шелуха. Невозможно объяснить ими  наваждение, в которое  проваливаюсь, как в забытьи…. Лечу сквозь Землю, теряя опору под ногами.  Я не просто понимаю  мысли, я следую за  памятью моего танцевального партнера и вновь оказываюсь в той пещере. Этого не может быть, но  я там…. 
                Глава 2               
   Наша пещера обжита моим племенем очень давно. Много раз сменялись жара и прохлада, луна и солнце, звездные узоры много раз возвращались на свое место, протанцевав хороводом, по небесной поляне. Мне очень нравилось любоваться этим танцем  разноцветных небесных светлячков. Особенно ждала возвращения двух удивительных звезд. Они цветом своим напоминали зеленоватые камушки, мерцающие внутренним прозрачным светом, найденные в одной из прогулок по нашим горам. Горы были вокруг везде, наша пещера то же  - в горе, - отмечена цветом теплого заката. Мы, рожденные в горных лесах, не видевшие других ландшафтов, даже не догадывались об океанах, степных раздольях, речных разливах. Хотя изредка доходили смутные образы в головах откуда-то пришлых людей. Чаще  они теряли след своего племени, отбившись на очередной неудачной, выматывающей все силы охоте.  Все эти образы из чувств, запахов, мыслей – были  нашим доледниковым языком. Я вспомнила это, потому что, узнав однажды, такое невозможно забыть. Слов и речи мы не знали, хотя и пытались извлекать звуки, подражая животным, птицам, пению стрелы и ветра в ущелье. Крики, сопровождавшие болевой шок, восторг коллективной радости, когда преследуемое животное оказывалось на копьях, не относились к искусственным звукам. Это были непроизвольные выражения и оттого глубинно-искренние. Жизнь в пещере членов племени у всех на виду не имела личных тайн и замыслов. При желании я внутренним усилием могла останавливать течение своих образов, и возникала пустота. Мое крепкое, высокое, матерое тело женщины лет восемнадцати, слегка задрапированное в легкие шкуры с трудом определялось моей нынешней индивидуальностью, но я знала точно,  это - моя жизнь в немыслимо далекую эпоху и в немыслимой роли. Я была предводительницей племени, потому что, на праздничной охоте, где выбирают своего очередного вождя, первой взяла след горного оленя  по одной мне известной примете. Загнала его со скалы в пропасть, спугнув рыком, усиленным горным эхом. Подрагивавшую тушу  мне одной было не унести. Голова, отъединенная от крупа, удивительно быстро заточенным отбитым булыжником, была принесена и положена мною в круг перед пещерой, первой из всех, ушедших на охоту. Окровавленные руки, лицо и ноги я успела отмыть в ближайшем ручье, когда пришел следующий охотник с добычей. Но он был уже следующий, и оттого стал моим врагом. Его рыжий взгляд испепелял меня ненавистью и недоумением. Ведь только он – могучий и быстрый, должен  стать вождем. Кроме того, он умел привлекать удачу к охоте, рисуя на песке фигуры животных, пронзая их копьем, предварительно станцевав танец победы. После этого ни разу племя не приходило пустым. Эта его способность весьма ценилась прежним вождем, и тот часто прибегал к услугам представителя зарождающегося культа. Но на этой охоте он оказался все-таки, вторым за мной, и в круге именно я была усажена в центр, и мне преподнесли сердце, печень и глаза убитого мною оленя. Я радовалась этому событию, правда радость  была смешана с тревогой. С одной стороны, теперь я могла сама выбирать себе мужчину по желанию. Меня уже не мог взять любой, кто оказывался сильнее,  будь он хоть сам вождь. Именно после такого, смертельно ненавистного мной события, в углу когда-то закопошился легкий комок окровавленной плоти, со временем приобретшей черты и формы маленького человечка. Ему повезло, он родился весной и поэтому выжил. Рождающиеся осенью и зимой чаще либо погибали от бескормицы и холода, который с каждым годом становился все ощутимей, либо от неведомых хворей. Я бы предпочла носить в себе продолжение того крепкого  охотника с удивительно выносливыми длинными ногами. Он первым из нас надел на них шкуры, чем заслужил всеобщее восхищение. Мог выше всех забираться на скалы в охоте. Его женщины, мать и сестра, никогда не были голодными. Но однажды в брачной погоне я скрылась от него, а он не понял, что это игра, зарождающееся женское кокетство. Длинноногий охотник воспринял его, как мое нежелание спаривания с ним. Я была еще очень легкомысленна, мне шла десятая луна. Теперь я была бы вправе  отобрать его у любой женщины, но он пропал шесть лун назад, и никто не нашел его тела и следа. Такое случалось нередко, если охотника подстерегал крупный рычащий зверь, убивающий одним ударом лапы. Он спокойно уносил в зубах  жертву в свою пещеру, где кормил своих мать и сестер.
 В этот вечер я сидела у костра в своем углу. Прошла уже не одна луна с того времени, когда я стала вождем, потому что умела, как никто другой взять след зверя. Копошащийся комок подрос, и я старалась никогда не оставлять его голодным надолго. Мне часто приходилось ловить жуков, червей из земли, невкусными кореньями заглушать голод, подступавший оттого, что редкие куски охотничьей  добычи, доставшиеся при дележе, я приносила сыну. В общей куче маленьких грязных тел,  я отличала его по двум, сияющим зеленоватым светом, глазкам, похожим на два мои камушка, оберегаемые в каменной расщелине. С ними так любил играть мой «волчонок», подбрасывая их в солнечном свете теплого дня. Шкура из волка была ему одеждой, которую  приготовила сама. Сынок быстро приобрел тот возраст, чтобы выходить из пещеры в помощь племени. Но ягоды, грибы и травы, становилось с каждым годом все труднее разыскивать. От наступавшего холода они не успевали вызревать и переставали расти. Уже не спасали от зябкости ни  большой костер, горевший постоянно в центре пещеры, ни  маленькие костерки, которые постоянно жгли у постели стариков, либо новорожденных. Надвигалась непостижимо страшная жизнь.  Никто не мог предугадать и объяснить ее. Такого не помнили образы старых воспоминаний самых старых женщин, даже образы из более старых образов не повторяли того, что происходило сейчас. Надвигались холода. Таких ещё никогда не знали эти земля и  горы. Страшное слово «обледенение» было произнесено чьими-то губами много тысячелетий спустя. А мы понимали, происходит что-то, после чего мало кто выживет из нас, и что изменит надолго, если не навсегда, все вокруг.
Волчонок был голодным уже несколько дней, все жевали старую мездру от изношенных шкур. По примеру моего несбывшегося возлюбленного, мы их тоже носили на ногах.   Я сидела молча, укачивая на коленях сына, смотрела в одну точку костра и готовилась к завтрашнему дню, перелистывая назад страницы жизни. С тех пор, как я стала предводителем племени, так и не смогла ни одного из мужчин пригласить в свой уголок на постель из козьих шкур. Память о том быстроногом охотнике навсегда отбила все достоинства кандидатов на это место. Моя жизнь сосредоточилась на желании помочь выжить племени в эти тяжелые времена. Я уходила часто надолго, разыскивая следы, уходящих в теплые края животных. Их миграция говорила о том, что пришла пора и нам оставить привычный мир и следовать за ними. Вкусных ароматных плодов на деревьях уже не было несколько лун. Травы высыхали, едва взявшись за силу. Мясо стало редким блюдом, а его нужно было заготовить в дорогу. Это еще было возможно, если тонко нарезанные полоски  просушить на горячих камнях у костра.
Две последние охоты были для меня неудачными. Даже я, лучше всех бравшая след, не могла его отыскать. Животные уходили стадами ниже, дальше, куда-то неведомо далеко, и это было страшно. Так далеко не уходил ни один из нас. Но пора пришла, и завтра будет моя последняя охота. Мне это недвусмысленно дал понять тот, «следующий».
Он единственный никогда не радовался моим охотничьим успехам. Две неудачные охоты - и этого достаточно, чтобы поднять меня на копья. Тогда водить на охоту и кормить свое племя будет он. Я же, стареющая женщина, не пожелавшая больше приносить потомство, буду только лишним ртом. Это был справедливый приговор, и  я была  готова к кровавому финалу. «Следующий» постарается изобрести его для меня, с фантазией будущего инквизитора.
Качая на коленях своего ослабевшего  Волчонка, вглядываюсь в его зеленоватые глазки. Эти два живых камушка  берилла  были моими талисманами, приносящими удачу. Я целовала их перед уходом на охоту. Но и они меня уже не спасают. Утешало, что мой Волчонок подрос и племени не выгодно убивать его со мною вместе. Скоро он будет охотником, надеюсь настоящим.  В наших с ним походах он старательно  учился брать след, метать копье и прикладывать  к ранам нужные травы. Уже без меня сынок пойдет в новые земли, а их рано или  поздно придется осваивать моему племени. Он  умеет стойко переносить голод и есть все, что помогает выжить. Значит, я продолжу   себя в этом теле, глазах, через которые увижу вздыхающие поляны  травы без конца и края.
 И вот наступило завтра. Белые пушинки кто-то сдувает на нас с неба, будто бы с одуванчика. Только небесные - холодные,  хоть и красивые, если успеешь их рассмотреть. Когда я вышла из пещеры, специально запоздав, все охотники уже были в сборе, готовые к долгому и трудному походу. Мифические звери нацарапаны на земле, пронзены  стрелами под беспощадными  взглядами, которыми встречают  и меня. Ну что ж  последняя  охота - так последняя ….
Волчонок  пытался увязаться за мной, пришлось  больно его ткнуть  копьем, что б не смел идти следом. Пусть не видит, как его мать, ослабевшую и бесполезную, поднимут на копья. Будущий  охотник  должен иметь твердое сердце, поэтому плакать не должен никогда.  Настоящим охотником станет тот, кто не испытывает жалости к мольбам умирающего оленя. Пусть прекрасны оленьи глаза, но безнадежна их последняя слеза, как и моя последняя охота.               
Я  иду впереди по узкой тропе, с копьем в крепкой опущенной руке. Выносливо  мое тело – ему как никогда придется на этот раз  потрудиться. Две ночи отночевали в небольших  незнакомых пещерках. На этот раз так далеко  мы ушли впервые. След был взят, но животные – стадо козлов перемещалось быстрее. Пока по их следам на лесистых кряжах мы идем  легко. Однажды вдалеке мелькнули звериные шкуры, всем ясно – след взят верно, только догнать козлов в этой изнурительной гонке будет нелегко. Это понимают все, но всё равно растёт недовольство: я должна была вывести к другому стаду, наверное, оно есть где-то рядом.  Просто мой одряхлевший нюх сбивает с правильной тропы. Рыжие безжалостные глаза «следующего» давно наметили точку на моей мелькающей впереди спине. Туда первым вонзится его копье. Мое полузвериное  чутье ощущает  ее болью и холодом. Но я упорно веду охотников единственно-правильной тропой, рассчитывая пересечься со стадом. Все охотники - это самые выносливые к голоду и дальним переходам мужчины моего племени, но и они ослабели после шестой ночевки. Мы находили по пути какую-то пищу:  чаще корни, травы, грибы, ягоды, съедобный мох, но всё это, конечно, весьма слабо восполняло затраченные силы.
Пошел седьмой день нашего похода - он станет решающим в моей жизни. Это я почувствовала с первой мгновения, как только мы вышли на утреннюю тропу. Долго петляли по круче, истоптанной горными  животными. Уже ближе к закату тропа наша, обогнув скальный выступ, вдруг сбежала на ласковую поляну, далее переходящую в пологое ущелье. Поляна была примечательна одинокой скалистой глыбой, заброшенной в ее центр какой-то стихийной силой. Будто срезанная тонким лезвием, отполированная  стена этой каменной махины была обращена к нам.  Что-то завораживающее почудилось в неестественной, черной, безупречно-ровной поверхности. Я и эта стена «встретились взорами» и никогда прежде моя жизнь не поражала меня, как в это мгновение. Стена была живой, но какой-то другой, незнакомой  жизнью, и «взор» её приказал: «Оглянись!»  Ко мне приближались ощетинившиеся копьями соплеменники. Я намного раньше спустилась к этому валуну на поляне. Молчаливое знакомство с ним позволило быстро сократить разрыв между мной и охотниками. Теперь их копья неумолимо приближаются к моему телу и оно вжимается в блестящую поверхность. Мои руки нащупывают стену поразительно теплую, - не каменную. Что такое камень мое тело, не раз согревавшее его, знает. Быть пригвожденной двумя десятками копий к этой уютной теплой стене - не самый печальный конец. Хорошо бы хоть кто-то один - сразу бы в сердце, иначе придется долго корчиться и умирать от ран у подножия этой фантастической скалы. Вдруг своим телом, покрывшимся зябкой предсмертной испариной, почувствовала «призыв». Не зная почему, быстро повернувшись лицом к скале, начала суетливо и лихорадочно разглаживать ладонями поверхность стены, которая стала  покрываться молочной рябью. Поверхность настолько явно меняла свой цвет, что мои убийцы остановились в замешательстве. Моя спина слышала их дыхание и она же видела их изумленно загорающиеся глаза и опускающиеся копья. Продолжая поглаживать поверхность стены, стараясь захватить площадь как можно большую, я ощущала, как возникает неведомая связь с   каменным товарищем.  Под руками начали медленно возникать и оживать разноцветные картины: Все увидели знакомый ландшафт - это же наша тропа!  Вот кучка уставших  людей, тяжело поднимающихся по круче. Это же мы! Я впереди, оторвалась как всегда на два полета копья - так безопаснее. Вот тропа свернула в сторону, а мы - в другую; это случилось недалеко отсюда. Я ошиблась и потеряла след, выбрав неверный путь. Первая тропа, спустившись в другую сторону, вела тоже к поляне и  там паслось стадо. Не одно стадо, сюда прибилось множество животных. Поляна была великолепна, в высоких травах. Животные явно решили устроить привал, подкормиться здесь перед очередным переходом.  Мы спасены! Это рядом и понятно как туда дойти. Я спасена! Поворачиваюсь к своим потрясенным охотникам. Смертельно уставшие соплеменники, глядя растерянно, дают мне спокойно пройти. Все, что было показано, понято всеми. Руки, оживившие картинами скалу, выдвинули серьезный довод для отсрочки  «финала». Главное,  никто уже не сомневался, что мы убьем  столько животных, сколько унесем. Возможно, все вернемся домой в пещеру живыми, накормим  близких. Мы все одна большая семья и берилловые глаза моего Волчонка скоро радостно блеснут у первого заградительного  камня  пещеры.
                Глава 3
  Оторопевшая, вглядываюсь в глаза вышедшего  партнера по танцам,  невесть откуда  «свалившегося» на меня. Два ли, три ли медленных танца, несколько коллективных в общей толпе…. Да кто он мне? Прекрасно знала - забуду о его существовании, выйдя за порог свадебного зала. Почему его гипнотический взгляд, вскрывший тайники  неведомо-глубинной памяти, вдруг вызвал    отклик такого теплого доверия…Господи.… Это же те берилловые глаза!  Они здесь, через столько тысячелетий, нашли меня… Просмотренный на внутреннем экране эпизод прежней жизни, ввел меня  в необычайное смятение. Это не могло быть правдой - прожитая мгновение назад, с трудом узнанная, - моя жизнь. Это не похоже на приступ больного воображения, пусть этот танцор трижды гипнотизер.  Не верю, что это бред полупьяной дамы, слегка «стрессанувшей» от увиденного  на простой чайной ложечке. Что-то происходит со мной!  Надо разобрать все по порядку и не позволить смешаться фантазии и реальности.  Глупо улыбаясь, понимаю:  разбираться   бессмысленно, ибо реально все, тем более то, что  считается  почему-то фантазией. Нужно постараться «не двинуть»  от всех этих впечатлений. Ну да – реинкарнация, перевоплощение, метемпсихоз, что там еще?  Множественность жизней.…Становится ясно, почему память этих жизней перекрыта. С этим невозможно совладать  простому уму. Слишком  мучительно тяжелы пережитые чувства, слишком страшна надвигающаяся смерть, слишком ужасен бесконечный  холод, еще невыносимее голодный, зябкий взгляд моего Волчонка.               
   На этот раз его взгляд просто участливый, сочувствующий моему состоянию. Мой бывший сынок даже не догадывается, какие картины, мысли и ,особенно, чувства возродил в моей памяти, являясь безучастным кинопроектором. Ты  вернул мне  прошлое,  мой бывший Волчонок, мой родной сынок. Сколько же раз ты вырастал и умирал, что б встретить в совершенно случайной женщине на случайной свадьбе свою когда-то обожаемую мать.             
 Надо идти домой. Слава  Богу, родня не обиделась на мою выходку – не приняла всерьез. Надеюсь, не будет серьезных последствий, но не будет и алчущего мною рабочего места в их новой компании. Для слабой на голову, - хоть и родственницы, - такие высокооплачиваемые должности не предусмотрены.               
 Похоже, мой глухонемой знакомый, по- своему понял мое смятение. Он взял меня под руку  и настойчиво ведет  по забетонированной набережной небольшого канала.  Земля с радушием отдает дневную жару, я разуваюсь – хочется пройтись босиком (да минует меня осколок бутылочный и обрезок стальной).  Немного прогуляемся, а там возьму такси - и домой,  в свою мансарду. Устала необычайно - полный упадок сил. Последняя охота, так реально пережитая,  даёт себя знать. Спать, спать, спать…. Но как же быть с выпавшим из прошлого сыном; он же интересный молодой мужчина. У меня нет к нему никаких родственных,  тем более, эротических чувств. Совсем чужой. Но глубокое томление и небывалая тоска уже поселились в моем сердце. Как его звать, чем занимается, где живет? Сейчас желания разговаривать с ним  нет, точнее, нет на это сил. Поинтересуюсь о нем потом у нашей общей знакомой  Елены, которая составляла списки приглашенных на свадьбу. О нем мне интересно знать все. Но это потом. 
Поднимаю руку навстречу потоку проносящихся машин. Сейчас отфильтруется такси с  оранжевым огоньком,  и - домой. Машина тормозит рядом, открываю переднюю дверь. Глухонемой  что-то хочет сказать, активно жестикулирует, затем достает карманный дисплей и  что-то пишет на нём. Закрываю экран своей рукой и говорю:
–Мы увидимся с тобой обязательно, я найду тебя, Волчонок. В  голосе почему-то появилась слеза. Юноша понял мой текст по губам; последнее слово его удивило. Внимательно смотрит на губы, может, неправильно понял. Я повторяю – «Волчонок». Дверца такси захлопнулась, оно полетело.  Адрес назван - это десять минут хорошей езды - и я в спальном районе многоэтажек.
Живу в одном из пяти домов, окаймляющих небольшое искусственное  озерко. В его центре  небольшой островок, весь в кустарнике. Красивое  место облюбовали птицы и мы, жители, их подкармливаем.  Эх, не сообразила со стола захватить чего-нибудь съестного, сейчас покормила б порхающую живность.
Вот мой этаж, моя дверь, моя комнатка. Есть маленькая кухня, все подсобные помещения, из них главное – душ, который случается в определенное  время и на пару часов. И это все  великое благо для одинокой, немало работающей женщины  на тридцатилетнем пороге. У меня  высокое  матерое тело, крепкие руки и выносливые ноги. Работаю шестидневками, сегодня был выходной, и он весь истрачен. Завтра к восьми утра на работу, будильник на пол – седьмого. Успеваю в последние десять минут душа. А вот это настоящее везение! Постель на полу, почти как та из козьих шкур. На полу прохладнее. К жесткой поверхности, для хорошей осанки, меня приучили с детства, терпеливые родители. Привыкала с трудом, да и работа на земле  не особенно нравилась, однако тоже привыкла – воспитывали меня комплексно.  Видимо, поэтому не боюсь всяких житейских трудностей. Добивалась почти всего сама, давно уехав из дома.
После душа упала на подстилку, забыв помолиться. Уже теряя сознание, во сне, прошелестела мыслью: «Прости, Господи, за все грехи этого дня, за лень и слабую память» …
   Как я люблю сны с полетами! То, что это сон, пришло не сразу. Зачастую, события  моих снов не отличаются от других реальностей.  Случалось в момент пробуждения не сразу опознать истинное бытие. Значит, сегодня  я полетаю, но какой странный способ…   
Подхожу к тумбе с высокой спинкой, встаю на основание, нашариваю рукой ряд кнопок на спинке, на что-то не глядя надавливаю, похоже, маршрут накатанный: отрыв и полет. Перемещения быстрого не случилось, возникло желание попланировать, «повоспарять». На этот раз процесс интереснее. Лечу обыкновенно, в той же позе, в которой стояла на тумбе, глядя вниз через туфельки.
Глубоко внизу проплывают потрясающие картины. Разноцветные, чаще зеленоватые участки земли, перемежаются геометрически–совершенными  водоемами с водой восхитительно-бирюзового цвета.  Внутри моего тела разливается  ощущение тепла, благодати, какой-то сочной жизни вокруг и внутри. Ну что тут скажешь: только во сне и можно испытать нечто подобное! Полет мой нетороплив и медитативен. Медленно проплывают внизу очередные выверенные  прямоугольники и  овалы водоемов. Меняется ракурс обзора  и  поле зрения.   Внезапно, выше уровня  полета, возникает, потрясающая любое воображение, конструкция.
 За что меня, настоящую,  допустили в будущее, - не знаю, но то, что вот в этой  ярко – красной многоярусной карусели мой дом, знаю наверняка. Я лечу домой, и  дом этот мне очень нравится. Какими антигравитационными потоками  удерживается на весу высоко над землей это сооружение - мне не ведомо. Каждый ярус, насаженный на невидимую ось, отличается по размеру диаметра. Многокилометровые ярусы постоянно вращаются, что б никто никого не затенял, не мешал обзору как дневного, так и ночного неба. Угол наклона общей оси  непостижимого небесного городка создаёт  максимальное удобство для желающих проникнуть в свои парадные двери. Это мое самое сказочное жилье из всего ранее обжитого!
Подлетаю ближе - увеличиваются конструкции разных форм, превращаясь в индивидуальные квартирки. Все они располагаются  на платформах яруса, а ярусов множество и они уходят ввысь, и похоже это на карусель, и поэтому настроение такое радостное!  В другом настроении невозможно жить в таких апартаментах. Вот мой ярус, моя платформа, а их несколько десятков на моей линии,  дверь, за ней мое жилье в форме октаэдра, создающей желаемый комфорт. Как славно внутри! Постоянные развороты всей конструкции не меняют местами пол и потолок. Как хорошо дома – спокойно и уютно.
Ну а теперь отдыхать, слишком много впечатлений. Память гудит как трансформатор - столько навспоминать из будущего! Одного не могу сказать с уверенностью – Земля ли это наша, матушка Гея, госпожа Терра….  Разберусь и с этим в свое время. Теперь спать по–настоящему. Так же «по-прошлому» и  «по-будущему»…
                Глава 4
 Будильник поёт прекрасной струнной мелодией. Голова - ясная. Переживаемые  сюжеты снов, некогда стали ощущаться приятным дополнением к феерическому  спектаклю с известным названием – Жизнь. Я этот спектакль  очень люблю – он, зачастую, непредсказуемый и яркий. Давно догадалась – жизнь представляет собой много  еще чего такого… - «Чего не снилось нашим мудрецам». Ишь ты, после хорошего сна на классику потянуло. И тут же чувство тоски. Тоска, тонкой стальной занозой поселившаяся в сердце после вчерашних событий, не хочет уходить. Мне придется научиться с этим жить: слишком издалека она прилетела, и способ избавиться от нее вряд  ли  известен. Пока же я подхожу к окну, закрытому общими жалюзи – начинаю новый день, как всегда, с молитвы. Этот многолетний ритуал, привитый еще бабушкой, помогает выстраивать все изнутри, особенно после разного рода потрясений. Проносятся образы вчерашней свадьбы, ее участников, ситуаций, глухонемого танцора, « испеченных» вчера супругов, улетающих сегодня в  свадебное путешествие. Мне и самой-то уже слабо верится в правдивость  «ложечного» пророчества. Да только, на всякий случай, я помолюсь за их сохранность, за их возвращение домой - живыми. Сможет ли моя молитва изменить ход событий, определенных в небесных чертогах…? 
 Погружаюсь в свою молитву, исчезая совсем – становлюсь сама живой молитвой. Страстное, всепоглощающее чувство защиты молодоженов необычно для меня самой. Оно так беспредельно – мучительно пульсирует во мне, забирает все  силы. Чувствую – надо прилечь, ноги не держат. Придется пропустить традиционный легкий завтрак, и обливание приготовленной с вечера водой. Времени  до выхода из дома на работу остается - только одеться. Пошатываясь, выхожу из двери и откуда-то, из глубины меня, всплывает спокойная уверенность: что бы не случилось с самолетом,  моя горячая мечта об их спасении, вынесет, как на ладони, из любого огня.
А сил нет, словно всю себя отделила и отправила вдогонку улетевшему самолету.  Что ж, начнем восстанавливаться по дороге - поеду на скутере помедленнее, чем обычно. Пока доеду, глядишь, буду в состоянии готовности к трудовым «подвигам» - от них  и сегодня не отвертеться.
Тружусь я в одной корпорации уже около десяти лет. Кстати, недавно начала вынашивать мысль о смене места. Надоело. На теперешнем месте выручает моя физическая выносливость. Особенность моей работы – дневное время, которое оплачивается в трёхкратном размере. Современная промышленность почти вся перешла на ночное рабочее время. Днем, в горячем воздухе, даже шевелиться непросто, - не только трудиться. Общее состояние  у большинства людей на такой жаре, вялое, полуживое. А мой козырь - выживаемость на жаре - заложена у меня в генах (аукнулись мои азиатские корни), и не воспользоваться этим было бы глупо и расточительно.  С восьми утра до часу дня приходится вычеркивать себя из жизни. Я продаю свое время, здоровье, силы, молодость и интеллект. Других способов заработать для большинства из нас не существует. Затем часа три на восстановление способности двигаться, чувствовать, желать и с пяти  вечера до шести утра возобновляется моя самая радостная и  привлекательная часть жизни.
На сегодняшний день - я молодая одинокая женщина. И что? Вполне нормальная ситуация в стиле тенденций, намеченных в нашем обществе. Парами живут нечасто,  дети становятся всё более «редкими цветами на общем подоконнике». Есть же друзья, общение, путешествия, просмотр  видео, книги, музыка, сны - развлекательный ряд весьма разнообразен, - что еще нужно для самостоятельной леди…? Мои родители живут далеко, приходится наезжать, но  связь великолепная – вполне достаточно для поддержания родственных чувств, точнее уз. Даже чувства быстро испаряются на этой чертовой жаре.
    А пока моя голова, как та плодовитая  курочка-несушка,  «насиживает» великолепную идею - сгонять в ближайшие праздники на горные озера. Выпадает несколько свободных дней, и потратить их нужно с толком. Это всего в часе лёту на север, хотя стало известно о них недавно. Открылись  озера после землетрясений и  представляют собой  котловины, залитые прохладной водой в почти  отвесных скалах. Прохладная вода –  необоримый магнит, ради него многие люди решаются на серьезные жертвы. Вот и мы со своей давней подругой решились. Ни я, ни она не переносим самолетов, но других вариантов нет, коли хочется насладиться прохладой подольше. К полету нужно подготовиться заранее – поголодать. Накануне прикинула свои доходы: в конце недели расчет, покрывающий все затраты. На непредвиденные – покупку шикарного нового купальника, - потревожу запасы. Отдых, со всеми составляющими, обязан стать комфортным!
Теперь набраться терпения, выпасть на неделю и в конце – ура! Праздник! Несколько свободных дней. Таких подарков наша корпорация выдает четыре раза в году, плюс сорокадневный  годовой отпуск. Жить можно, так как впереди путешествие, новые впечатления, может быть и новые знакомства и, конечно, это стоит моего ратного труда.
   Лежу  дома, отдыхаю после сегодняшнего трудового «подвига». Немного почитала, немного посмотрела видео, связалась с подругой по спутнику – она трудится в Австралии - уточнили детали путешествия. Все дела вроде переделаны, лягу спать пораньше. Нужно хорошо выспаться – говорят, во сне морщины разглаживаются и привес растет, а мне это точно не повредит. На озерах необходимо появиться во всей красе. 
 Хорошо помолилась перед сном. Подумала: завтра позвоню Елене – общей знакомой, узнаю, как отдыхается на новом месте молодоженам. Они должны прилететь и уже насытиться первыми впечатлениями. Не забыть позвонить… с этим глаза мои закрываются, и, тяжелый, глубинный звук уносит в неведомые дали…
                Глава 5
    Я куда-то собираюсь. Не похоже, что в гости. Нет никакой определенной цели. Прихорашиваюсь по привычке. Надеваю платье, в тон ему туфельки с ремешком на низком каблуке. Обычно я ношу шорты, майки, сандалии. На сей раз,  в дорогу позвало не рядовое событие: проследим…
Я в необычном пространстве без горизонта. Из него появилась тумба в форме стула с вытянутой спинкой. Она из темного металла, с сиденьем ярко-коричневого цвета, на которое нужно встать, слегка прислонившись к спинке. На спинке кнопки, рычажки – минипульт. На нем набирается географическая точка планируемого прибытия. Это может быть любое отдаленное место. Окажусь я там очень быстро, может это и называется мгновением? Главное, набрать точный адрес, сосредоточиться и совершить одномоментное сокращение определенной группы клеток каждой мышцы, мускула своего тела. Происходит отрыв от поверхности и тело взмывает  ввысь. Я вспомнила, как мы это совершали.  Совсем не сложно. Прежде все жило в нашей памяти и клетки включались естественно по мысленному приказу. Проходило время, в нас утрачивалась эта способность, и для людей становилось обязательным тренировать ее. Кому-то  тренировка давалась легче, кому-то сложнее, но всегда была в помощь эта координационная тумба. Набранный адрес закладывался ее сенсорами в память клеток. Путешествующий должен был только совершить нужное одновременное усилие мышцами: происходил выброс необходимой силы  - и ты в нужном месте. Кроме того, существовали различные транспортные средства для людей неторопливых, состарившихся, или потерявших над собой власть окончательно.
Сегодняшний сон необычен очень глубокими воспоминаниями. Пока непонятна цель предстоящего полета в пространстве без горизонта. Сам полет в  прострации, хотя в этом состоянии и приходят мысли и понимание, приобретаемые мной только таким путем.
  Во сне ощущаю теплое дуновение в окно. Тело разомлело от отсутствия дневной жары, жадно ловит эти относительно прохладные мгновения. С первыми лучами солнца опять начнется борьба с испепеляющим излучением. Одежда и обувь из солнцезащитного, жаростойкого материала, плотные жалюзи на окнах домов, кондиционеры, давно не справляющиеся с нагрузкой: энергетический кризис надвигается на землю. Учеными всего мира ищутся способы обуздания солнечной агрессии. Какие-то эксперименты, но с переменным успехом….  Пока же человечество живет, затаив дыхание. Все понимают: медленно и  неотвратимо меняется жизнь на планете, приближаясь, наверное, к необратимым изменениям. Впереди страшные войны за воду и жизнепригодные зоны, если не произойдет чуда в научном мире и в непостижимой планетарной жизни. Что-то же заставляет разогреваться и расширяться наше светило, проходя только ему понятные циклы, в которые втянуты все его поднадзорные планеты.
 Напряженно трудится моя мысль – самостоятельная единица, не опекаемая биологическим излишеством. Она пережила  и внезапно холодный период земной жизни; дожила вот и до планетарной жары. Неслабая амплитуда, пусть для вселенной это - смешная секунда. Что-то же было до того, значит, будут следующие секунды. Иначе откуда  взяться этим снам…?
  Я еще где-то парю одинокой распластанной мыслью, а на Земле, в моем городе, моей квартирке, у моего изголовья звучит ранний, неожиданный сигнал коммуникатора. С заоблачных высот, кувырком на горячую землю, в свою постель. Нашариваю спросонья трубку, слышу недобрый голос Елены: «Сегодня обязательно приезжай» и гудок отбоя. Я сама не очень люблю телефонное общение. Это для дальней связи, а с рядом живущими, лучше глаза в глаза. Съезжу после работы, когда спадет жара и солнце укроется за горизонт.
 Так рано Елена не звонила никогда. Постаралась перехватить перед работой – вдруг вечерком ускользну куда…. Что- то важное намечается. А пока подъем, привычные утренние процедуры, ритуал моления, гимнастика, легкий завтрак, с последующей отключкой  на все рабочее время. На работе только о работе, как о покойнике только хорошо…
 Переброшен еще  календарный лист одного рабочего дня. Дома прихожу в чувства с помощью ведра воды – душ дают позже. Под любимую струнную музыку собираюсь к Елене. Майка, бриджи, плетенки на ноги – сегодня  можно без «фрака», намечается полусемейный сбор. Может все-таки мне предложат место…?
 Вот и вечер, первые звезды. Завожу любимый скутер, мою пока единственную личную «метлу». Доехала легко, в приподнятом настроении, которое всегда дарит дорога.
Звоню в дверь, за ней торопливые шаги, захожу. У Елены люди: она компанейская дама. В зале  стол, за ним знакомые лица  по жизни и по последней свадьбе. Все затихли с моим появлением.
«Проходи, сядь сюда», - мой стул хозяйка двигает ближе к кондиционеру – уважаемое место.
 Не надо быть психологом, что б увидеть: этих людей собрало общее горе. Итак, самолет разбился, молодожёны  погибли. Что же будет? Родители у обоих живы. Им предстоит пережить гибель детей  - таких состоявшихся и перспективных. А будущая компания… Ведь уже  все сделано для объединения…Кто будет у руля? То, что обратного хода нет, понятно.  Найдется некто,  назначенный  блюсти обоюдный интерес семейств.
Поднимаю глаза и с удивлением отмечаю, что на меня смотрят неприязненно и напряженно. Внутри холод – вот попала- так попала, Кассандра доморощенная… Гонимая, презираемая, униженная людским неверием, пророчица
- Объясни, как ты узнала про это, почему не настояла на отмене полета, не убедила, если была уверена. К тебе ведь так хорошо относились, готовились принять во второй эшелон менеджеров, как ты могла?!   
Вопрос повис отполированной гильотиной.
 - Когда вышла, я долго ждала, думала, найдется хоть один поверивший. Ему готовилась объяснить все. Никто не вышел, никто не поверил. А потом уже  и я себе не поверила.  Теперь какая разница, откуда  узнала, если никто не поверил
 - Леночка, скажи, их нашли, когда доставят домой?  спрашивает пожилая женщина
 - Спасатели сообщили, что был страшный взрыв и сильный пожар. Не все фрагменты тел найдены, предлагают на выбор любые, либо  экспертизу по ДНК. Информацию им отправили, обещают результат через несколько дней.
Вот еще одна заноза своими лохматыми зазубринами готова рвать мне сердце. Как тяжело под этими взглядами. Говорю едва слышно:
 – Я  бы хотела проводить их, можно? Мне очень, очень тяжело, поверьте, я их любила, не спасла, простите…
Слезы обильно катятся по щекам, дышать не могу – «заслонка» в горле. Можно уходить. Как  на свадьбе, долго прицеливаюсь к дверному проему. С трудом попадаю в дверь. Опять ночь и трепещущие звезды через слезы. Завожу скутер, на малой скорости поеду по обочине. Да нет, похоже, пока не поеду - не вижу дороги. Тихонько иду и веду за «рожки своего оленя».
На душе тяжело….Почему-то «занозу» не чувствую – то ли на общем фоне, то ли не осознала до конца потерю. Ощущаю  тонкую разницу во вкусе проглоченных слез. Это вкус печали, но не горя. Печаль от неотвратимости, горя же нет. Его вкус появится на похоронах, наверное, через несколько дней.  Пока оповестят родственников и партнеров, разбросанных по всему миру. Организация, подготовка, из правительства отзовутся -  не рядовое событие.  Светлану и Сергея будут хоронить обстоятельно, со вкусом. В это же время будет готовиться смена, умеющая поднять упавшее знамя. Новые главы, новая команда - серьезная работа предстоит. Похороны состоятся не ранее десяти дней. Могу успеть на озера, и проводить в последний путь не состоявшихся супругов. Настроение гнусное, надо его выплакать, сиречь отказаться от озер. Еще три  дня до путешествия, они  и покажут, как и что делать…
 Резко завела мотор, «оседлала оленя», поехали. На ум пришло:  «какой печальный не любит быстрой езды». Нужно действительно свернуть на ближайшую трассу и хорошо полетать. Раньше помогало. Быстрая езда переключает все переживания на дорогу, требующую предельного внимания: встречный ветер выдувает все грустные мысли. Часок такой езды, - и равновесие восстанавливается.
  Почти идеальная поверхность дорожного покрытия и, отчего-то, отсутствие машин,  очень стимулируют открытие предельных скоростей моего летающего «оленя».  Интересно, что же он может еще сверх лимита. Жму на газ до предела, потом за предел. Скорость сумасшедшая и  в душу вливается восторг, почти такой же, как  над геометрическими водоемами.
 Появилась – таки встречная дальняя машина. Удивительно мало их здесь сегодня. Она приближается,  почему - то начиная мигать, а может подмигивать… Вроде веду себя законно, на своей полосе, светом не злоупотребляю  - полная луна сегодня, почти белые ночи. Поди ж ты, а мигание настойчивое, видимо просит остановиться, помочь. Какая-то непредвиденная поломка у этого или этой горемыки.
Начинаю резко снижать скорость, и это спасает  мне жизнь. Полотно под колесами обрывается, дальше рытвины, песок, галька - ремонтные работы. Небольшой участок, всего  метров пятнадцать, однако мог спокойно стать моей могилой. Конечно не весь: нужно  метра два мне, а еще точнее двадцать сантиметров квадратных, - для траурной урны. Именно эти мысли пронеслись в голове, а не вся прожитая жизнь, как утверждают вернувшиеся «оттуда».
 После удара, перевернувшись в воздухе, приземляюсь где-то в стороне, уткнувшись в мелкий щебень. Скорость была приличная, слава Богу, не предельная. Это возвращается сознание. Прерванные мысли продолжают свое дефиле, как ни в чем….
 Я уже перевернута на спину, чьи то заботливые руки вытирают лицо. Полный рот песка. Пытаюсь перевернуться на бок и отплеваться. Голова на месте, и гудит колоколом, но признака сотрясения, тошноты, - нет. Руки трясутся, глаза расфокусированы и слезятся всё от того же песка. Этот «кто-то заботливый» помогает сесть, попутно вытряхивая из моих волос всякий мусор. Еще недавно весьма стильные бриджи разодраны в клочья, у маечки выдран бок, обуви не видно вообще – мои плетенки продолжают полет.  Со стороны эта сцена, наверное, смотрелась очень смешно: нелепо раскинутые в полете ноги, глупое вытаращенное лицо и шмяк об землю мешком. Не похоже, что  бы долго валялась без сознания, ну несколько минут от силы. За это время и подошел тот, из стоящей невдалеке машины. По слишком резво приближающемуся встречному огню он понял: затормозить я не успеваю, - поэтому и мигал огнем своих фар, привлекая внимание. Потому и машин мало - ремонт. Ну что ж, кому сгореть – тот не утонет. Отплевалась, отморгалась, осмотрелась. Вот мой бывший «олень» недалеко, точнее, кучка металлолома. Участливые руки помогают встать. Ноги, слава Спасителю, не повреждены серьезно, хотя, что-то заставляет хромать. Потом разберемся с причиной.
Сейчас подходим к свету фар стоящей на обочине машины. Молодой мужчина, придерживая за пояс, можно – талию, ведет к ней.
 - Спасибо, шамкаю я.
Песок мешает говорить, прополоскать бы рот.
 - Спасибо, повторяю. Извините, спасибо. Заглядываю в лицо и, столбняк: мой танцевальный партнер, мой Волчонок, молча улыбается во весь рот.
Да откуда же ему взяться в этот час, на этой обездвиженной дороге. Господи, промысел твой сохранил, зачем-то для меня.
Ладони саднят, ноги ободраны, кругом синяки. Канистра воды из машины приводит в чувство. Наконец, кажется, ничто не скрипит на зубах. Умыто лицо, руки, ополоснуты ноги. Чистая ветошка в его руках осторожно обтирает мои ободранные члены. Садимся в машину, в ней он один. Включает дисплей коммуникатора, быстро проявляется его мысль, читаю: оказывается, тоже едет к Елене - засвидетельствовать соболезнование. Живет в пригороде, часе езды.
Я включаюсь в обмен мыслями на мониторе, мой текст: «только что оттуда, скорблю, решила развеять печаль - быстро покататься». Общение пошло по нарастающей: про то, что происходило у Елены, про запланированный, оказывается ремонт дороги, про знаки, которые не заметила на въезде трассы,  о том, как он рад и о моей благодарности.
Металлическую кучу решили не тревожить – глухонемой дал понять, что не подлежит воскрешению  моя «метла, он же олень». Договорились, что отвезет  домой и  на обратном пути навестит  Елену. Предложение заехать по пути в травмпункт мне не понравилось. Надеюсь, обойдется и с ногой. Ох, не люблю медучреждений. Оправдательный документ дают только при рабочем месте, даже если завтра не  в состоянии буду трудиться.
Улыбка не сходит с лица моего спасителя. Обоюдное волнение улеглось Волчонок, как старый знакомый, прикасается к руке, поправляет покровительственно  мои растрепанные волосы. Спаситель…
Подъехали к дверям моего подъезда. В его руках опять дисплей: «Если нужна помощь, готов поднять до квартиры». Отвечаю: «Спасибо, теперь справлюсь сама».
Разочарование на лице глухонемого: к победившему смерть можно быть повежливее, поблагодарнее  - рассчитывал на приглашение.
Отвечаю честно:«Очень хочется побыть одной». Обработать телесные раны, зализать душевные. Настроения нет на двоих, на одну себя  и то - нет. Извиняюсь и  еще раз благодарю.
Волчонок нежно помогает выбраться из машины, смотрит вслед. Я уже открываю дверь, но слышу его бегущие шаги. Танцор волнуется, в руках опять коммуникатор, на дисплее два слова: «Почему Волчонок?»
 Ну, совсем нет желания рассказывать свой доледниковый эпос. Врать тоже не хочу и не могу – фантазия истощилась насовсем. Пишу нервно:«Хочешь – верь,  хочешь - нет, но давным-давно ты был моим сыном, и я звала тебя так.»
    Не стала дожидаться реакции и вопросов. Захлопнулась  дверь – автомат, теперь к лифту и до дому.
 Предстоит непростая ночь с чисткой перышек и правкой косточек. Но я должна справиться, как и обычно, сама.
                Глава 6
Назавтра, доехав на такси до врачебного корпоративного учреждения, узнала: мне положено по закону три оплачиваемых дня. Основное теперь занятие лечиться и отдыхать. Затем похороны. Как все выстроилось….
     Занимаюсь залечиванием ран, ушибов и растяжений. Примочки, присыпки, перевязки, отдых - вот и все мои занятия. Вопрос о путешествии открыт. Подруга должна завтра вернуться, у нее отпуск. Прежде, чем продолжить контракт в Австралии, планирует покататься по родственникам, друзьям, опять же, на озера очень хочет. Мы с ней похожи  по тяге к перемене мест, хотя по роду занятий – далеки. Единственно сохранившаяся с детства подруга,  биогенетик.
Эксперименты ее центра весьма занимательны. Там  модифицируют  человеческие расы,  внедряя гены морских животных, рыб, растений, насекомых и прочих пресмыкающихся. Пытаются ответить на вопрос, сможет ли «ньюсапиенс» преодолеть  грядущие  планетарные недуги. Я задавала вопрос подруге: «Скрестить человека с холодильником - отчего эта идея не привлекает учёных?»  Подруга долго смеялась, но ничего не ответила. А мне думается,  что природа и ее инструменты отрегулируют все по своим клише.
  Времени для спокойного обзора   потолка комнаты, с внутренними рассуждениями на интересующие темы, - предостаточно. Недавно высветилась мысль пригласить в поездку на озера Антона, так назвался танцевальный партнер.  Может, возвращается мое материнское чувство? Хочется его видеть, держать за руку, гладить по голове, пристально отыскивать знакомые мелочи в манере себя выражать, походке, характере. Кроме того, необычайно привлекает откуда-то  из глубины проклюнувшееся понимание, баснословно–огромного пути, прошедшего  этой душой. Все мы,  проходя его,  нарабатываем  слагаемые новых  качеств…Неожиданно возникло азартное желание расшифровать удивительное создание – «Волчонок – Антон», «Я  - та» и  «Я – эта». Насколько долго прослеживается эта цепочка, где начало, а где ее конец…?
     Эта тема постоянно возвращается ко мне, как и сейчас, когда в преддверии прихода гостей, похлопываю себя по лицу – легкий массаж под кремом. Навожу последний лоск. Настроение благостное, как будто не будет похорон и все потрясения позади. Жду гостей - Антона  с подругой,  наметили  обсудить детали путешествия. Убедила ее  в расширении нашей компании, пусть думает, что хочет. Мне не терпится увидеть Антона, узнать насколько серьезно мой Волчонок принял известие о предстоящем «усыновлении». Как сложатся  теперь отношения,  стоило  ли вообще открывать рот.
 Звук мелодичного сигнала у двери – появились гости. Первый, конечно, мой танцевальный партнер. Нетерпелив, молод, горяч. Надеюсь,  поняла его новую интонацию во взгляде:  там нежность и преданность. Протягивает изумительные лилии; счастлив, что,  наконец, допущен.  Теперь и он внимательнейшим образом рассматривает меня, выискивая доказательства моего заявления. Поднял большой палец: значит, успешно залечила, а где не до конца, то замаскировала, всякие внешние погрешности на лице и теле.  Дисплей давно напряженно трудится.  Мой,  однажды рожденный ребенок, взахлеб делится своими впечатлениями.  Теперь он тоже нашел объяснение подспудному притяжению к «опасной даме». Разбирались, откуда у него такая прихотливая оценка. Много о чем было намыслено-написано. Подруга предоставила нам для тесного общения довольно много времени, задерживаясь вот уже на полчаса. На стол к приходу гостей выставлены изящные  чайные чашечки, в кувшинчиках на выбор соки, выпечка свежая, всякие сладости.  Антоша с удовольствием, уже не робея, прикладывается ко всему, на чем останавливается взгляд. Я поглаживаю его по голове – хорошая стрижка русых волос. Ему всего девятнадцать, еще нужно отпрашиваться у родителей для путешествия на озера. Он студент-гуманитарий, осваивает несколько смежных дисциплин. Обучение заочное письменное; виртуозно печатает, овладел дедовским методом. Сейчас мысли фиксируются по со-настройке через пальцы на дисплее с корректором.
  Вот уже наша троица (подруга припозднилась, но поспела к застолью) прощается у двери.  Настроение у всех приподнятое – предстоящее путешествие бодрит, как прохлада газированного напитка. Вылетаем завтра в ночь. Ночью же доберемся до ближнего отеля. Номера заказаны, машина арендована, все   оплачено. Главное, пережить  полет, его я переношу страшным насилием над организмом, поэтому сейчас пришлось попоститься.
 Последние прощальные объятия у двери. Наша троица великолепно сплотилась за эти два часа, и я начинаю сборы медленно, вдумчиво под хорошую струнную музыку.
                Глава 7
      Этот небольшой скальный выступ я облюбовала под опору своих  ног. В полулежащей позе очень удобно любоваться небольшой  чашей озерка, затерявшегося в горах. Скалы голые, горячие, впрочем,  не обжигающие и смотреть отсюда на дивную бирюзовую гладь - наслаждение. Она периодически подергивается рябью. Ныряющих, булькающих, шлепающих по воде, немного. Озеро больше и не примет.  Дальше еще есть озера. Отдыхающий народ  как-то стихийно правильно распределился. Путешествующие приезжают на несколько дней чаще  небольшими группами.
  Пошел второй день нашего блаженства. Все трудности позади. Мы, можно сказать, первые сутки пробыли целиком здесь. «Нашел ложбинку подходящую и ночуй себе на коврике». Погода  ровная,  ночуем здесь, не смотря на наличие  оплаченных мест в отеле. Нет никакой возможности оторваться от восхитительного подарка природы. Допустим, не первый раз в горах  и на озерах, но здесь я,  как  будто дома. Есть почти не хочется, но при желании отправляемся  в недалекую харчевню. Полчаса пешком до стоянки с машинами, там закусочная, где подают  легкий, славный обед.
    Опять я на своем излюбленном пятачке. Левее, ближе к впадающему маленькому ручью, остановился Антон -  облюбовал себе место,  обнаружив первым, незаметный  ручеек. Моя подруга поодаль общается с новыми знакомыми.  Обособиться в своем уголке  в скальном углублении мне пришлось по нужде. Не все синяки, - уже желтяки, - оставили   побитое тело.  Зато отпала надобность в новом купальнике; старый - закрытый,  в данном случае - в самый раз. Шляпа плотная - вымоченный бамбук – «ни к чему нам лишний загар», он старит.
       Кажется, вода имеет сегодня какой-то иной оттенок. Поныряла, поплескалась, теперь лежу.  Водица почти касается тела, скользит рядом, полируя камни.  Смотрю на небо, скалы, иногда приветливо машет в мою сторону «Волчонок», я - в ответ. М-м-м…Однако, оттенок,  и правда,  другой. Обычно меняется цвет неба, это влечет изменение в цвете воды. Небушко такое же, как вчера – негустые облачка возникают и растекаются. Солнышко здесь  более северное - не такое суровое.  Вода притягивает….
    Что-то там, в глубине происходит. То  ли чудится, то ли  правда, поднимаются снизу пузырьки от чьего-то невидимого движения?  Там внизу очень одаренный подводник -  как  долго не всплывает!  Антон, вон он; всё та же компания справа, напротив - семейная пара с ребенком. Может рыбки резвятся?  Увидеть бы их.  Похоже, они  всплывают выше, уже просматриваются очертания  форм. Для рыбок великоваты. Ну, надо же, чудо!  С полуметровой глубины на меня смотрят глаза  какой-то живности.  Не то, чтобы  человечьи, но и не рыбьи. …
Я слышу изнутри знакомый призыв. Страха нет никакого, одно  желание приблизится к этому существу. Осторожно погружаюсь в воду. Нырок, я чуть не хватаю за хвост, да и не хвост,  - водоросли, извивающиеся из тела  сказочного существа. Ничего себе!  На картинках древнейших легенд так изображали русалок, ундин, каких-то наяд и прочих водяных. Неужели не сказка:  они -  вот, в метре, рядом!  Я их прекрасно вижу в толще прозрачной, нежно-лазурной, совершенно живой среды. Пузырьки воздуха  стайками носятся за ними, а сами они явно в игре – то друг за другом, то врассыпную. Резвятся, будто  изящные  пескарики на мелководье. Солнечные лучи радугой рассыпаются в  пузырьках. Тени этих подводных весельчаков проплывают рядом, по моему телу и рукам. Снизу,  наблюдая эту вакханалию счастья бытия, радуюсь вместе с ними, мысленно участвую в ней.  Погружаясь почему-то все ниже, вдруг вспоминаю, что не хочется дышать. Чувствую себя в воде почти как в воздухе, только не получается так быстро скользить. Среда мне сопротивляется явно больше, чем им. Однако научиться полетам в воде  тоже можно. Плоховато слушаются неприспособленные для этого ноги и руки, отчего и опускаюсь все ниже и ниже, хотя гребу изо всех сил. Внезапно, эти странные рыбины образовали вокруг меня кольцо, в нем возникла меньшая сопротивляемость воды и я стала всплывать.  Почти напротив моего лица возникло то, что разглядывало из глубины, с длинными глазами без ресниц, с улыбающимся ртом. В голову,  журчащим водопадом полились мысли этой прекрасной  водяной жительницы:
- Не спеши, тебе еще рано в наш мир, возвращайся в свой.
Можно и не выплыть из этих неведомых глаз. С огромным усилием воли, смогла я оторваться от ее глубоководного взора. Эхом отразились  в голове странные звуки, дальше пошла неожиданная картинка.
Ночь в горах. В ложбине на снежной скале - обгоревший самолет. Рядом на снегу – несколько искореженных, когда-то человечьих тел. Ощущаю силуэты приближающихся фигур, их не видно, они только угадываются в темноте. Подходят к самолету, обходят его, и немного поодаль натыкаются на два тела, женщины и мужчины, неправдоподобно хорошо выложенные на неживом фоне. Их разглядывает старый человек в шапочке, и длинном халате со свисающими кистями с пояса. Дает знак рукой. Выплывают из темноты люди, похожие обликом на отшельников, поднимают эти тела и уносят куда-то вниз по тропе, в непроглядную тьму. Я совершенно отчетливо знаю – видела завершение свадебного путешествия состоятельных молодоженов. Приходит уверенность – они не погибли, их унесли живыми. Появившиеся из темноты не похожи на людей, совершающих бессмысленные поступки. Значит, они живы! Это главное.  Наверное, их можно найти со временем, либо сами подадут о себе весть. Их спасли местные жители, может монахи из какой-нибудь близлежащей общины. Высоко в горах она как-то уцелела. Вот это радость! Надо сейчас же сообщить. И  прикусила язык – а поверят ли? Господи, видимо в прошлой жизни слишком много врала, раз в этой мне не верят.
Эти последние мысли, почему-то, сопровождались шлепками по лицу. Открываю глаза – надо мной склоненная растрепанная фигура Волчонка. Он то ли потный, то ли из воды только что. Люди рядом какие-то хлопочут. Удрученное лицо подруги. На мои открывшиеся глаза - неожиданно позитивная реакция  всех присутствующих, будто труп ожил. Помогают сесть. Голова у меня тяжелая, в глазах блики. Подруга, радостно обняв, щебечет: «Спасибо Антоше, - выловил тебя. И как он углядел, что ты не выныривала долго! Наверное, перегрелась. Кое-как откачал. Все, сегодня больше в воду не полезешь»!
Вдвоем с Антоном подняли меня на ноги и медленно повели по отбитой узкой тропе сначала наверх, затем вниз. Идем к машине на стоянку. Неужели на этом мое блаженство заканчивается? Отвезут  в номер, уложат, а сами вернутся. Да и правильно сделают, умирать, точно, я уже не собираюсь. Мне же не помешает в тишине разобраться со всем пережитым, какое-то решение принять. То, что Светлана с мужем живы – однозначно. Но нужно подождать результаты экспертизы – вдруг найдут их тела. Тогда все увиденное мной окажется бредом умирающего от асфиксии. И голос изнутри: «Не окажется, их не найдут». Необычная связь возникла с этой  парой  после моей молитвы об их спасении. Действительно, как будто часть меня вселилась в их души. Я чувствую эту связь, поэтому и не приняла их гибель. Я знала, что они живы, но не поверила себе. Значит, будем ждать.
А что же за рыбок с такими говорящими глазами я видела в глубине? И как вообще там оказалась? Гипноз или еще какое-то воздействие… Мне всегда верилось, что я, таки, психически устойчивый человек, несмотря на сны, видения и голоса. Сегодня было что-то новенькое, перейдена прежде неведомая грань между мирами. Звонко в ушах, как капельки воды с высоты, проинтонированые журчащие мысли: «не спеши, тебе еще рано»…
Пусть будут ундины, по-другому не знаю, как определить этих водных жителей. Есть, над чем, поразмыслить. Постепенно происходит мутация рыб, или же это не рыбки вовсе? Нужно почитать в Сети – кто такие эти существа? Вдруг найду их снимки, рисунки, свидетельства. Хочется попробовать еще связаться с этой длинноглазой особью. Ведь через нее дошли сведения о спасении. Да к воде меня теперь близко не допустят и спаситель Антон, и подруга. Удивительное дело: спаситель - уже дважды! Его глазки, как талисманы, я всегда целовала перед охотой и была удача. Он и впрямь мой талисман, мой Волчонок, пока рядом. Видимо, из этой корысти мне и захотелось взять его в наше путешествие. Все выстраивается убедительно, логично и работает как часы – события за событием. Глянуть бы на часовых дел мастера… Глаза закрываются. Тихо, прохладно, главное – разложено в уме по полочкам. Теперь – спать и ждать.
Однако, не долго пришлось дожидаться. На следующий день после нашего возвращения с озер, едва успев отдохнуть от перелета, который дался немного легче, пришло сообщение на мой дистофон: «Приезжай, есть о чем поговорить, - и подпись, - Елена».

                Глава 8
Тел Сергея и Светланы не нашли, очевидно. Может, решили привлечь меня в качестве «ясновидящего» связного? Если понемногу у родственников начнет возникать доверие ко мне, конечно, расскажу обо всем, что знаю. Кроме того, чувствую,  связь моя с бесследно исчезнувшей родней удивительно крепнет. Еще не понимаю, как это происходит, но что-то в мозгу придает уверенность в ней. Как в тот раз на свадьбе, возникают ощущения, мысли, картинки, не принадлежащие мне. Пока не могу их связать, осознать, сопоставить, но верю, вижу,  через какие-то скользящие помехи, как при настройке приемника, налаживается настройка во мне на что-то или кого-то. Удивительные, новые, не известные прежде возможности начинают  открываться. Почему мне, человеку далекому от запредельной таинственной стороны нашего обычного мира? Я не йог, не вегетарианец, не принадлежащий ни к какой конфессии; простой, незаметный, рядовой труженик корпорации «SBQ». Моя внутренняя жизнь всегда воспринималась близкими подозрительно, как что-то не совсем приличное. С детства я научилась прятать ее и от родителей, и от друзей. Мама всегда считала свою дочь неумеренной фантазеркой, точнее, врушей. Рассказы о снах, о посещении странным черным человеком, например, который зачем-то брал из вены кровь. На утро я находила след от иглы, а у родителей и у меня самой, кроме недоумения, ничего не возникало. Конечно, это было подозрительно. Я понимала их и перестала озвучивать свои нелепицы. Происходили интересные вещи – могла перемахнуть двухметровую преграду, еще ребенком поднимала нереальные тяжести – когда строили «домик» с детьми. С детства стала знать, что хранима. Папа и мама не догадывались, сколько раз их единственный ребенок выходил из смертельных передряг живым. Неразумная открытость, патологическое легкомыслие, безрассудство, любопытство, все что свойственно обычно молодости, никак не оставляли меня и по сей день. В связи с этим, ни один серьезный молодой человек не задерживался надолго в моей орбите. А несерьезных, легкомысленных – сама обегала, двое на одну семью – взрывоопасно и безнадежно. Со временем только утвердилась идея: самая моя хорошая компания – это я сама с собой. Так вот и живу жизнью обычной, ничем не приметной, без ярких способностей, тем более талантов. Все внутренние проишествия считала просто приятными особенностями своей психики. С ними было веселее существовать.
Значит завтра, после трудового дня еду к Елене, меня ждут родители Сергея и Светланы. Это очень серьезный визит. Необходимо продумать каждое выражение свое – на лице, на языке и в одежде. Не очень люблю церемонии, придется напрячься. Доверие хочется заслужить у этих глубоко прагматичных людей. Будет серьезная проверка. Есть предчувствие: от их доверия моя личная судьба может измениться в лучшую сторону. Нужно готовиться сдать экзамен, который переломит мою жизнь, наконец, от всеобщего неверия к пониманию и, возможно, доверию. О чем говорить, если собственные родители видели во мне очень сомнительного рассказчика, сочувственно перемаргиваясь за моей спиной.
Осторожно стучится мысль – а не взять ли с собой Антона? Пусть подвезет, он общий знакомый и мне поддержка. Теперь у нас с ним отлаженная связь. На дисплее дистофона высвечиваются сообщения от него постоянно: вопросы о моем состоянии и стопроцентная готовность услужить. Поступлю именно так, пусть будет рядом, даже если не допустят его до семейных переговоров. Мой родной талисман. Уходит в прошлое обращение «волчонок», его имя отныне – «талисман». Когда-нибудь объясню ему историю «переименования». Хороший растет не мой сынок Антон, восприимчивый и добрый.
Быстро накапливаются неотложные дела на работе, руководитель сегодня задержал. Всплыли мои недоработанные травматические дни. Пришлось появиться дома намного позже обычного. Какая-то жара сегодня бешеная! Теперь у нас нет прошлых зим и лет, температура выровнялась за небольшим отклонением в межсезонье. Ученые утверждают, что ближайшее столетие не принесет изменений несовместимых с жизнью, а дальше будем осваивать планеты и Луну. На ней  давно заложены  поселки, как будто вполне реальная перспектива. Слетать на Луну очень заманчиво, хоть и недешево. Скорее всего, я при жизни уже стану рядовым пассажиром. Все изменяется так быстро, и возможности человека растут.
Ну, а сейчас – последний взгляд в зеркало. В нем элегантная, во всем темном, леди. Черные агатовые серьги и перстень. Я нравлюсь себе. На выход. Подъехал Антон, ждет внизу. С Богом!
На этот раз у Елены нет никого, кроме двух пожилых пар. На свадьбе очень милые, расфуфыренные старички, теперь же – убийственно постаревшие, с остановившимися от горя глазами. Рассудок их пока сопротивляется несчастью. Четкая немногословная речь при встрече и сдержанное приветствие – дань светскому политесу. Из глаз мамы Сергея, моей очень дальней родственницы, сочится неясная надежда. Пьем церемонно чай, приготовленный хозяйкой. Стол накрыт сообразно поводу и статусу гостей. Антон дожидается в гостиной, ему включили спутниковое видео как своему, но просто извозчику, дожидающемуся дальнейших команд. Не отведает «талисманчик»  маленьких пирожков с черникой.
Мне надо молчать, никаких словесных излишеств, только ответы – так же немногословно и четко. Взвешиваю каждую букву. Вопрос задан:
- Это я предсказала на свадьбе их будущее, кто мои информаторы и можно ли им верить впредь? Слово-то, какое подобрала мама Сережи. Похоже, она будет вести основной диалог.
 - Информатором трудно назвать этот комплекс из мыслей, образов, чувств, настроений, рождаемых во мне не до конца понятной силой. Поскольку все не в первый раз происходит, есть уже уверенность, что из увиденного сбудется, а что, может, и нет.
 - Да, нам всем знакома теория о возможностях особенных людей. Не соприкасались до сих пор с ними, поэтому не обижайся, дорогая, если нечаянно не так выражусь. Ты ведь нам все объяснишь?
Женщина дотрагивается до руки, ищет моего взгляда, но я отвожу его. Разговариваю со всеми присутствующими, ни на ком его подолгу не останавливая. Внимание давно привлекла моя простая фарфоровая чайная чашка. Похоже, в блике чайного напитка мелькнуло знакомое длинноглазое лицо. Как забавно, игры продолжаются. Я продолжаю:
 - Мы с вами понимаем, что мои сведения совершенно бездоказательны для вас. Как отнесетесь вы к ним – ваш выбор. Но сегодня ответственно  говорю – Света и Сергей живы. Их не нашли на месте взрыва и не найдут в разлетевшихся обломках. Я знаю, вы наняли вторую бригаду спасателей. Бесполезно искать их. Нужно проверить близлежащие деревни, может монастыри, они там.
Старики переглядываются, тихо переговариваются. Отец Сергея достает свой коммуникатор и набирает числовой код. У него прямая связь с руководителем бригады спасателей. Минута, другая, на том конце ответили.
 -  Здравствуйте, полковник, - дед смотрит на меня, - появились сведения, что наши дети живы. Их спасли жители из ближних деревень. Поищите их там. Понимаю – горы, джунгли, все расходы будут оплачены. Людям, спасшим наших детей, вознаграждение сразу же, вашим спасателям – премию за находку. Ищите днем и ночью. Им давно нужна медицинская помощь. Вы же понимаете – в лесу с этим трудно. Ищите, полковник, я на связи в любой момент.
Молчание. Все смотрят на меня, а я в чашку. Затем медленно перевожу глаза с лица на лицо и выговариваю:
 - Боюсь, что и в деревнях вы их не найдете.
Откуда эта уверенность возникла во мне – не знаю, кто-то говорит, словно из меня.
- Девушка, а может, вы нам морочите голову? Только что сказано вами – ищите в ближних деревнях.
Отец Сережи начинает закипать.
 - До этого момента и сама так думала. Видела, как уносят их тела люди вниз по тропе. Но теперь знаю точно – деревень там нет. Вам подтвердят спасатели. Что это за люди, пока не знаю. Если в вас зародилась крупица доверия ко мне – узнаю. Чувствую, с вашей поддержкой мне будет легче это сделать. Ваше же сопротивление – мне помехи. Стараюсь говорить веско, а внимание все в чашку. Уже знаю, та длинноглазая  не мерещится мне. В любой емкости, объеме, даже капле есть ее присутствие. И мой непостижимый контакт с ней придает уверенность всему, что сейчас произношу.
Поднимаюсь. Пора выдвигаться. Никто не отодвинет стула, а они весьма массивные. Очень напряженное молчание.
- У меня ваши связные коды. – Смотрю на маму Сергея. – С вами свяжусь сразу, как только узнаю что-либо. Главное – не мешайте мне, пожалуйста, несколько дней мне нужно, может меньше. Я их найду. До свидания.
За мной следом Елена выходит в гостиную через холл, где томится мой возничий. Леночка весьма в возрасте, хоть молодится и румянится, говорит мне в ухо:
- Ты у нас большая надежда, милая, может, и вправду найдешь. Ох, и слава тебе будет!  Улыбается иронично.
О! Перед Антоном на столике тоже чай, пирожки, и еще что-то. Вот за это Леночка, тебе очень признательна. Обнимаю  ее у дверей:
- Спасибо за тепло и вкусный, необычный чай. Ты бы знала, какой у тебя чай! – Смеюсь. Мой смысл и от меня-то ускользает, они же с Антоном смотрят ласково, непонимающе. Да ладно.
Выходим опять в ночь, на звезды. Опять запрокидываем головы. Я показываю пальцем на две зеленоватые звезды рядышком. Как давно они путешествуют со мной, или я с ними. Славно. Легко. Кажется, нащупала нить связующую. Что-то обязательно случится такое, что поможет мне, а там и родителям. Неизвестность их состарила за эти дни. Мы обязательно отыщем наших молодоженов. С поддержкой старичков действительно мне легче, уже осознала это. Только бы поверили.
В машине Антон включает монитор и пишет. Его интересует тема наших переговоров. Приходится писать много, сегодня впервые объясняю:
- Немножко побольше вижу. Привлекли по этому поводу. – Смеется «волчок»: что ж не увидела раздолбанной дороги, где чуть не осталась навеки? Отвечаю тоже со смехом – А ты на что? Теперь до скончания наших земных путей будешь охранять мое тело – телохранителем будешь.
Конечно, об этом он мечтал всегда, целует в щечку, поехали. Он у меня не только восприимчивый, еще и ласковый. Впрочем, с его недугом не выживешь иначе.
Дома, уже укладываясь в постель, я размышляю: а не погорячилась ли, испросив всего несколько дней. Откуда знать, как дело пойдет. Мои внутренние процессы совсем не контролируются. Это отвратительно. Как с милостыней – подадут, не подадут убогому. А захотят ли мои «информаторы» вообще иметь дело со мной дальше? Понимаю, конечно, что не до такой степени, если и случится «застой». Готовой следует быть ко всему. Лучше искать путь к контролю и сознательному появлению состояний, которые мне помогут. Очень заинтересовала меня облачная картинка в чашке с чаем. После мелькнувших в ней длинных глаз, в голове мелькнули те понятия, образы, которые и озвучивала в свое оправдание перед родителями. Действительно, с чего я решила, что деревенский люд умыкнул парочку наших тел под ночным покровом? Об этом мне не было сказано, либо показано. Мои личные домыслы не проходят. Придется очень аккуратно отслеживать, где мои, где не мои мысли. Никогда не собиралась ставить на серьезную основу свои внутренние развлечения. Жизнь заставляет заняться этим ответственно. Еще одно мое неточное сообщение, и «сотрудничество» с родителями закончится. Всех интересуют профессионалы в любой сфере. Какая разница, потребляют ли профессионально сделанную обувь, либо классную информацию о будущем. Наверное, они смогут обратиться в профессиональную контору со спецами, умеющими поставлять такой товар, их у нас есть, слава Богу. Только после неудачи, разуверившись во мне, скорее всего не захочется этим серьезным людям идти таким шарлатанским путем. И долго будут летать вертолеты, сбрасывая десант, прочесывая все, что можно, в горах. Однако, никого не найдут. Это я знаю.
Плескаясь под душем, мысленно вызывала образ длинноглазой в потоке воды. Если это дух воды, конечно, она присутствует не только в ее капле – в молекуле, атоме, каждом человеке, мы на две трети из воды. Только вода воде рознь. Из сказок помню: что может живая вода, того не может мертвая. Не знаю, осталась ли вообще живая вода в нашей не совсем живой жизни. Человечество давно перешло на неоднократно технически очищенную. Конечно, серьезные люди гоняют чаи из воды натуральной,  уж им-то ее доставляют. Наши организмы адаптировались к тому, что есть.
С пропавшими какая-то связь все равно уже существует. Нужно учиться развивать ее, усиливать, сосредотачиваться как-то, особенно перед сном. На него моя серьезная надежда. Что ж, будем идти методом тыка, пробовать, искать, нащупывать. Главное – сильно устремиться в этом желании, как в тот раз, в молитве. Пожалуй, помолюсь перед сном, попрошу у высшей силы помочь нам в поиске.
На столике в углу зажгла ароматическую свечу – подарок подруги из Австралии, погружаюсь в свое бескрайнее желание – найти. Какая будет подсказка – не знаю, это не важно. Узнать бы, где они, что с моими родными молодоженами, чем можно им помочь, как их разыскать, с кем передать весточки, что их ищут, ждут. Засыпаю.
Тяжелый, каменный, неровно отбитый низкий потолок, теряющийся в темноте прямоугольной залы, словно раскатал, расплющил мое тело. Невозможно пошевелиться мысли, не то, что пальцу. Веки под властью его могучей придавливающей силы. Невыносимо тяжело под этим многокилометровым сводом. То, что над потолком горы и зал глубоко под землей, точнее вырублен в горной породе, уже угадало мое обездвиженное тело. Иногда просыпаются  чувства, слух, ощущения, единственно живые в этом пустом до тихого звона сосуде. И эти бесплотные жильцы в состоянии беспрепятственно покинуть его, чтоб мягко ткнуться в каменную поверхность потолка, стен. В них живет надежда слегка просочиться выше, узнать, что там, сквозь безучастно холодную, молчаливо сопротивляющуюся среду. Иногда это удается.
Сколько времени я здесь – не помню. То, что медленно, со скрипом, но размышляю, значит – жив. Хорошо, что в состоянии идентифицировать свой пол: я мужчина. Когда вспыхивает свет в сознании и проходит сонное оцепенение, обнаруживаю себя постоянно лежащим. Если не мертв, значит болен. А откуда знаю, что можно быть не только лежащим. Значит, не все безнадежно с моей памятью. Дальше – такая же непроницаемая стена, как в этом зале. Свое имя, кто я, даже на каком языке размышляю – ответа нет. Тела не ощущаю тоже, оно словно рассыпалось на атомы на моей невысокой лежанке. Атомы свинцовые, поэтому тяжесть и сверху, и снизу, и всюду.
Тишина не идеальная. Издалека различаем звук  редких тугих капель,  чуть уловимых движений воздуха. Тонкий сквознячок добрался до этих глубин. Сквозь придавленные веки чувствую где-то в противоположном углу мерцающий свет. Ум не анализирует, что так, через закрытые глаза видеть невозможно. Просто что-то во мне видит. Таким же странным зрением угадывается в этом углу невысокая лежанка и на ней под толстым одеялом на высокой подушке человеческая фигура. Если приглядеться, то понятно, что женская. Светлое лицо, скорее бледное. Впалые щеки, морщины, маска усталости на лице и признаки серьезной болезни. Все это говорит, возможно, о длительном голоде, каких-то других печальных недугах.
Лицо рассматривает склонившийся человек в темно-синем халате необычного кроя. Затем его рука опускается на женский лоб, вторая поправляет одеяло. Выпрямляется, меняя толстую свечу в золотом кованом подсвечнике. Света становится побольше,  и человек тихой походкой отправляется в противоположный угол. Там, почти в темноте, еще одна фигура лежит на таком же невысоком узком топчане. Старик несет свечу в руке, и по мере приближения выясняется, что второе тело под одеялом принадлежит мужчине, также изможденного лицом, с большими залысинами на умной, наверняка, голове. Старик подходит, ставит свечу на небольшой столик рядом, поднимает веко глаза лежащего, приподнимает голову, что-то тихо говорит ему почти на ухо, поглаживает лицо. Мужчину явно пытаются разбудить. Прощупывает пульс на руке, внимательно вглядываясь в лицо. Из темного длинного коридора выплывает еще одна фигура также в стеганом халате, и, приблизившись, говорит:
- Его разум спит. Кто-то хозяйничает в теле. Не в первый раз вижу. Пугливая, не идет на зов. Вселяется не со злом, с любопытством, хочет помочь. Пока хозяин не в сознании, трудно этой прилетевшей душе узнать как он, где он. Я пыталась привлечь ее – боится, а может, не слышит.
Говорила женщина. Крой ее халата при внимательном рассмотрении был другим, хотя тоже необычным. Рукава расширялись книзу и незаметно сливались с подолом, высоко разрезанным по бокам внахлест. Заговорил старик:
- Их ищут. Вселившаяся уже поняла, где они, и что живы. Сообщит в мир. Препятствовать ей не можем. Это их люди. Они захотят  вернуть своих. С такой печатью эта пара могла бы в будущем достойно пополнить наше братство. Они избранные. Это знаю я, когда узнают и они – неизвестно какое решение примут. Совет объявил, что до этого момента они должны оставаться здесь. Если  зов мира окажется сильнее, что ж … Человек свободен, и проводим их с почтением, пусть печальным. Старик почтительно склонился над лежащим:
- Посмотри, Эрешкигаль, встречались ли тебе с такой печатью посланцы из мира?
- Да, пожалуй, это было очень давно. Мое последнее присутствие вспомнить такого не может.
- Их память почти чистый лист. Самое время познакомить с нашим языком. Вначале поищи, Пречистая, в их памяти. Может просто пробудить ее, если они когда-нибудь знали нашу давно забытую на Земле речь.
Старик сложил на груди руки, слегка поклонился женщине:
- Несколько дней за ними придется еще ухаживать, Пресветлая. В твоих руках свежая кровь «Эанна». Молчаливое око царя благословило только тебя на этот подвиг. Прими же мое благословение и помощь. Отвары готовы. Свежего кунжутного масла четверть таланта принесли. Твое мастерство в приготовлении елея несравненно. Знаю, им оживляла ты многих. Все молятся за твои волшебные руки, в них жизнь, посланных небом. Да ниспошлет извечная  Маммет свою силу, укрепит тело твое для ночных бдений и труда. Я и мои братья всегда рядом – Хурез!
Поклон, и старик растаял в темноте длинного коридора. Женская фигура проплыла вдоль зала. В центре и чуть правее, находился небольшой алтарь на ступенчатой невысокой пирамиде. К нему подошла Благословенная, напевая когда-то принесенные ветром распевы молитв. Ритуал опевания приготовленных отваров, елея, трав, благовоний, неведомых знаков на плоских глиняных табличках, вливал в них только ей одной видимую силу. В помощь послужит могущество извечной Маммет. Не даром мудрый Ану, призвавший его сейчас, решился потревожить дух древнейшей Богини-матери. Новую жизнь предстоит обрести беспамятным гостям. Это под силу только Богам, их всевидящей помощи.
Звонок будильника. Просыпаюсь. Открываю глаза. Сон мне очень понравился. Получается, что при сильном желании можно руководить контактом. Этой ночью я была Сергеем. Я чувствовала, точнее, мне было позволено, через маленькую толику его живого присутствия, познакомиться с местом, где он сейчас. Ум затуманен, похоже, он в коме. Пережил взрыв и остался в живых. На это истрачен почти весь ресурс жизненной силы. Как мне было показано, за их сознательные жизни сражаются великие люди, великие духи, великие Боги. Мне не дано понять, что это за силы, хотя где-то из глубины меня всплывает узнавание их. Место не было показано, и ткнуть пальцем в карту не удастся. Где-то недалеко от упавшего самолета, но не очень далеко. А вот насколько глубоко, можно только догадываться. В глубине горной страны Машу существует целая подгорная страна, и не одно тысячелетие. Что-то заставило этих людей, называющих себя братством, оставить привычный  для нас, наземный мир. Знакома эта странная одежда, церемонное отношение, отлаженные многовековым храмовым бытом. Наблюдая таинственную жизнь, я не находила ее непонятной, странной. Чем-то необъяснимо родным веяло от обликов подземных жителей. Запах их благовоний, который пропитал, казалось, сами стены, навевал, словно забытая колыбельная матери, нереально далекие сны о другом мире. Вращая «киноленту» своего бытия, наша матушка-Земля иногда допускает особо любознательных зрителей. Невыносимо необъятный для человеческого ума путь проходит наша планета, наш дом и мы, ее долгожители, безусловно оставляя после себя отголоски во всех временах. Какое же сверхчеловеческое везение – отыскать свои следы и пройти по ним вновь. И как нужно чтить силу, пославшую это везение.
Моя утренняя молитва вся из почтения к этой силе. Заканчивая свое благодарение, неожиданно произношу: «Хурез!». Это слово не режет моего уха, я его понимаю. Это благоговейное приветствие самых почитаемых существ.
Сегодня опять рабочий день. Отключка на пять часов. Через пару дней я буду готова связаться с Сережиной мамой. То, что не найдут ее сына и сноху в будущем, ясно. По решению Совета они когда-то должны будут познать свою избранность. Бог его знает, сколько уходит на это времени у таких людей. Что вкладывается в смысл «избранности»? Какое понятие несет в себе слово «печать», что была обнаружена на обликах наших молодоженов. Жили вот современниками, и не догадывались о таких опознавательных знаках.
Постоянно размышляю об их печати. Отчего это затронуло так меня? Печать не моя, а мне до неприличия любопытно узнать о ней все. То, что они единственные выжили после такого крушения, конечно, не без печати избранности. Почему она досталась только этой паре из более трехсот человек? Конечно, в свое время и этой тайной станет меньше. Наверное, мое сообщение будет утешением для родителей. Мне бы стало, случись со мной. Знать, что твой ребенок избран, да еще при печати… Понятно, что не только для светлых дел избраны, бывают люди. Здесь случай другой. За это ручается вся моя суть. Ей отныне я учусь доверять и слышать.
Рассуждаю дальше – не повредит ли мое сообщение подземным жителям. Обезумевший от горя папа Сергея, самый взрывной из родителей, ведь будет прочесывать в поисках весь регион. Взрывать горы начнет, не погнушается. Этот и на правительство выйдет, и технику добудет, шуму наделает немало. Как быть?
Начинаю постепенно соображать, до чего легкомысленно ввязалась в эту игру. Представить не могла, сколько причин у каждого события. До чего короток человеческий ум, точнее – мой ум. Есть же ответственные, мудрые люди, мне б эти качества, сроду бы не объявила о своем желании помочь. Пусть все идет, как должно идти. Не они первые теряют детей, в конце концов, да и неизвестно, вернутся ли назад найденные дети, узнав о своей, опять же, избранности. Судьба вытворяет такие виражи…
Мне  сейчас стало совершенно наплевать на чье-то доверие, расположение. Да гори оно все… Жила без этого и дальше проживу, и без этих родственников и знакомых.
Может попробовать договориться с мамой Сергея? Так хочется пожалеть ее, свою троюродную тетю, подарить надежду.… Помню, как смотрели на меня глаза голодного волчонка, его тоже я могла потерять в любой момент. Отчаянье помню от бессилия своего. Рискну. Для всех остальных – откажусь от дальнейшего «сотрудничества». С тетушкой как-то встретиться нужно, лучше созвониться тайно. Предложу ей, только ей одной, знать правду. Испытание нелегкое, ведь на глазах мечущийся несчастный муж и остальные. Сможет ли снести такой груз. Есть над чем подумать. Суть моя скромно помалкивает, принимать решение придется самой. Страшно и так, и эдак. Господи, помоги мне. Есть несколько дней, буду соображать, какое принять решение.
Безостановочно размышляю уже вторые сутки. Пока помалкиваю со звонками всем. Жду знака судьбы. Знаков нет, сны есть. При чем не только сны. В бодрствующем состоянии, если остановиться взглядом и мыслью, приходит состояние, переключающее меня на Сергея. Одной крови мы с ним, и мне легче через него проникать в его новый мир. Наверное, можно было бы и со Светой связаться, если сильно напрячься, да ни к чему. Траты энергетические огромные. После подземных снов совсем не высыпаюсь, и сеансы эти решила не учащать. Вообще, переключаюсь на дневную связь. Сон не стоит тревожить своими неумелыми действиями, контролировать там себя мне трудно. Поэтому ограничиваюсь короткими вечерними сеансами. Сколько Сергей будет в коме – непонятно. Как будет выглядеть наша с ним связь, когда он придет в сознание, интересно. Может, потихоньку нашепчу ему о наших попытках их найти. Только очень осторожно с этим.… Вспоминаю, как воспринимала сама голоса. Поначалу – ужасный испуг, просто шок!  Привыкнуть к этому долго не получалось. И всегда это – очередное откровение, знаковое событие.
Пошел четвертый день, сегодня звонила Елена. Уже перед сном неожиданный звонок. Понимаю, отец Сергея поиски не прекратит. Ищут населенные пункты. А я знаю, что очень продуманно подземная жизнь устраивалась когда-то, подальше от прохожих мест. Больше, чем уверена - защитили себя естественной природной преградой эти жильцы, надежно. Если им не хочется, чтоб о них узнали, значит и не узнает никто.
Подглядывая за этим параллельным миром, поняла: очень серьезные причины заставили его так укрыться от нас. Что совершается, происходит, имеет место быть в этих глубинах – очень сокровенно, и, видимо, не доступно пониманию землян. А может не всем недоступно. Создается уверенность, что связь с «большой землей» у них регулярная и надежная. Они не выглядят людьми, утомленными солнечной недостаточностью. Дальше зала, где покоятся тела молодоженов, я не была. Если Сергею позволят перемещаться, через него будет и мое знакомство расширяться с «нижними обитателями». Суровая дама, которая выхаживает Сережу и Свету, мое появление всегда замечает. Видимо, мое присутствие без согласия Сергея, ее смущает. У них, скорее всего, жесткий этикет – все с согласия, никакого насилия. Это событие же – исключение, особый случай, и меня терпят. Пообвыкли уже, поняли, что наше беспокойство законно. Очень меня привлекает эта величественная целительница, да побаиваюсь ее – сурова, внутренне сурова. Очень аскетична, всегда крайне концентрирована. Сложную работу выполняет, спасая, по сути, вытаскивая «с того света» наших родных. Когда-нибудь обязательно поклонюсь ей и поцелую руки.
Елена сказала: «Связывалась с родителями, пока никаких деревень, и вообще признаков жилья людского, не найдено. Высокогорье, безграничная снежная безмолвная страна. Спасатели начинают хандрить, ходят вялыми, да и не находишься. Вертолетную площадку приготовили, в палатках же выживать очень непросто. На достигнутом не остановятся, налаживать быт будут и дальше. Облеты вертолетами ничего не дают». Папа приуныл, но команду возвращать спасателей не отдает. За все уплачено, ищите. А искать некому. Выходят из строя удивительно быстро крепкие, натренированные, волевые парни. Там, должно быть, холодно, люди не успевают приспособиться к трудным условиям. Елена осторожно интересовалась:- «есть ли у меня новости, чем можно помочь. Может создать более комфортные условия для меня? Это запросто. Загородная их родовая вилла к моим услугам. Живи и медитируй, сколько влезет. Работа пусть вообще меня не беспокоит. На моем счету может возникнуть сумма, с которой безбедно проживу весь остаток жизни».
Отмолчалась на этот раз, следующий - не получится. Надо готовиться к серьезным разборкам. Господи, как не хочется, пронеси чашу… Ничего не могу придумать.
«В очередной раз за свое легкомыслие заплатишь, дорогая. В гневе папа может оказаться более беспощадным, чем могла предположить. Опасная игра у меня начинается».
А Сергей вышел из комы. Он сидит на своей лежанке. Молча, непонимающим взглядом окидывает теряющийся в сумерках свод. Такое чувство – память пока к нему не спешит, похоже, и правда, чистый лист. Следствие катастрофы - сильнейшее потрясение пережил. Какое же чудо спасло тебя и твою суженую?
Женщина – певунья, спасительница, как нежны твои  руки. Поддерживает голову, подносит круглую конусообразную чашу к губам больного. Радость в ее глазах, легкая улыбка на нестаром приятном лице. Сергей улыбается в ответ - отныне она ему мать. Такое тепло, любовь и самоотверженность рождает только материнское сердце. Опускает его голову на подушку, накрывает одеялом и, присев на трехногий стул рядом, начинает напевать. Странен напев, не с чем сравнить, в нем долгие гласные, мягкие переливающиеся согласные, все завораживающий звуковой поток растворяет в себе и тело, и душу. Великая магия в этих трепетных наплывающих волнах. Нам с Сергеем необъяснимо хорошо. Она из рода сирен, но ее звуки – животворящая могучая сила. Она одна поет несколькими звуками. Низкий тон и нежнейшие верхние ангельские. Человеческое горло вряд ли сотворит такое. Чудеса начинаются.
Какая жалость, что вовремя не додумала о смене работы. Хорошо б уехать, затеряться для всех. Только «талисман» и знал бы о новом месте. Нужно эту тему проработать, может и впрямь уехать…
Сегодня предстоит трудный разговор - мама Сергея  посетит меня. Никогда еще моя скромная мансарда не видела таких знатных гостей, но готовиться специально не буду. Сил и времени просто нет. Устаю на своей работе – нелегок честный хлеб, как будто нечестный легок. Это я вспомнила о предложениях со стороны родителей.  Наверное, смогла бы «водить за нос» всякими небылицами долго, достаточно долго. Если и Светлана потеряла память, то вряд ли они когда появятся дома. Новая жизнь со временем заместит забытую прежнюю. Если, конечно, в этике их новой семьи не будет обязательного условия – правды. Можно и правду представить в очень выгодных для себя смыслах. Я уже почти не сомневаюсь, что молодожены не вернутся в наш мир, слишком необычным путем привела судьба их к «братьям». Это дорога в один конец, правда, никак не могу объяснить своего предчувствия.
Но знать, что они живы – все равно прекрасно. Пусть не вернутся, пусть у них такое удивительное предназначение, не понятое нам и родителям. Сердцу родительскому важно главное – жив мой ребенок, моя кровь, плоть, часть души моей, надежды, будущего моего. Как о своих детях, думаю  о них. Решила для себя – с мукой, тяжело, но решила – маме Сережи дать надежду. Она с моей поддержкой переживет  время, точнее, безвременье безвестности. Я так решила. Буду подыскивать себе, пожалуй, другое место под нашим солнышком. Уеду из этого города.
Гостья должна появиться ближе к 10 вечера. Уже стоит скромный стол со скромными напитками, готовлюсь к разговору, переигрываю по десять раз наш диалог. Совсем я не дипломат. И никаких переодеваний, буду в скромной  блузе и легкой юбке. Встретимся по-домашнему.
С порога Галина Яковлевна пытливо смотрит на меня, внизу ждет машина с сопровождающими. Один из них проводил ее до моих дверей, прошел по комнатам, убедился в безопасности, усадил на маленький диванчик и по знаку хозяйки вышел за дверь. Будет там дожидаться. Мы одни, глаза в глаза. Включен ли на запись заботливым мужем ее мобильный дистофон в сумочке? Мне нужна пауза, чтобы «прощупать» его. Включенный будет дополнительно вибрировать. Незаметно левая ладонь направлена к сумочке, секунда, не чувствую ничего, в обычном отключенном режиме. Беру чайную чашку в свои руки, пододвинула к  краю ее чашку. Мама Сережи подносит к губам, замешкавшись на секунду. Анализатор – чип, вживленный в определенную часть ладоней, выдает информацию о любом содержимом в любой посуде своей хозяйке. Она ее понимает по цветовой оттеночной гамме на ногтях. Красиво и удобно. Этой фишкой давно пользуется зажиточный народ, как еще одной степенью защиты. Я для нее не просто почти чужой человек, непредсказуемый, непонятный и, значит, небезопасный. Хочется ей точно знать, в какие игры я с ними играю. Подозрительность их логична, наша жизнь, увы, далека от идеальных отношений, где у каждого свой, часто шкурный, интерес.
Молчание затягивается. И первой не выдерживает измученная горем материнская душа.
- Прошли все твои сроки…. Я очень терпеливо ждала. Могла бы названивать в день по 10 раз. Сколько раз заставляла себя не делать этого.
Информацию обо мне, всех телефонах, всех контактах, конечно, папа уже имеет. Думаю, подняли вообще всю картотеку с нашего общего предка.
- Да, Галина Яковлевна, о сроках помню. Спасибо за Ваши предложения, Елена мне их озвучила. Не готова принять пока. Не чувствую себя вправе.
Глаза моей визави тускнеют, в них тает надежда:
- Разбитый самолет, говорят спасатели, единственный свидетель жизни в этих безжизненных горах. Мы видели по видео всю панораму на сотни километров. Там не могут жить люди. Если только с крыльями, чтобы забрать детей на небо…
- Да, дорогая Галина Яковлевна, там действительно нет людей. Если только охотники забредут. Вот и пытаюсь разобраться – за чем охотились и откуда они. Прорабатываю эту версию, других пока не просматривается. Не со всеми людьми можно установить контакт. Если наших, забрали охотники из дальних горных селений, то, наверное, со временем, те дадут о себе знать, как встанут на ноги.
- Нет там селений, нет охотников. Туда невозможно добраться охотникам. Обследованы все близлежащие отроги, самолет находится на склоне семитысячника. Вечные льды, лавиноопасные зоны. Сознайся, ты придумала все, ну, может, чтоб утешить? Сочинила из добрых побуждений. Я пойму тебя, если так. Но тела, неужели сгорели, испарились тела – ни косточки, ни головешки обгорелой? Не верю, что за такие деньги спасатели не искали на совесть. Следующие поисковики разобрали самолетные останки по винтику. Нам известно – опознаны все летевшие, хоть по маленькому лоскутку кожи.
Пожилая женщина достала из сумочки платочек, промокнула нос. Держится очень мужественно, быстро бросила взгляд:
- Не говорила мужу, но я посетила фирму «Вершитель», знаешь, ведь.
Я кивнула.
- Носила фильмоальбом свадебный, работал с ним главный их видящий – падре Салоним. Чувствуется, что действительно видит. Столько подробностей рассказывал. На панораму свадебную очень внимательно смотрел, рассматривал лица участников, а про тебя устроил целый допрос. Пришлось даже напомнить ему, что меня интересует судьба жениха и невесты, а не твоя. Уж не обижайся. Куда-то выходил, говорит к оракулу. Времени провела я там немало. Сообщил мне, в конце концов, интересную вещь. Сказал, что дети наши живы. Подтвердил твои слова. И еще сказал, - она посмотрела испытывающе,  - ты имеешь к их судьбе какое-то отношение. Как я его ни пытала, не сказал хорошее или плохое. Говорит, дальше будет видно. Договорились, что как решу, приду к нему еще раз, может не раз. Да понимаешь, в чем дело, не верится мне, что они живы. В сердце пусто, и сны вижу страшные. Не увижу я своих детей – вот, что говорит мне мое сердце. Поэтому не верю я вам. Падре зарабатывает, ему клиентура нужна, поэтому без надежды от него никто не уходит, прикармливает. – Смотрит на меня печально. – А тебе, зачем играть в эти игры, какая корысть? Слава? Если б была сама матерью, поняла, как жестоко играть судьбами. Зачем говоришь, о чем не знаешь. У нас у всех сны и каждый себе ясновидящий. Ты ведь не несешь ответа ни за одно свое слово.
По лицу бегут слезы, не сбылись ее надежды на меня. Старая несчастная мать, скорее всего, действительно не увидит своего сына. Но если она будет убеждена, что он жив, сделает все, чтобы дождаться. Жизнь обретет смысл, и в моих силах вернуть ей этот смысл. Я встаю, перехожу к ее диванчику, сажусь близко. Беру руку, чувствуя пульс. Сердечко весьма подношено, через руку буду дополнительно контролировать реакцию, если только не отберет ее. Галина Яковлевна опустила голову. Не хочет смотреть на меня, но руку не отбирает. Я решаюсь.
- То, что я решила сообщить вам, и только вам,  не мужу вашему и никому другому, очень важно. Прошу Вас отнестись также серьезно к тому, что услышите, но прежде хочу спросить. Сильна ли Ваша любовь к сыну и готовы ли Вы принести жертву этой любви? Наши зрачки почти соприкасаются. Дышит она  в моем ритме, и сердце ее – с моим в унисон. Только в состоянии сонастройки будет смысл продолжать разговор. Стараюсь подстроить к себе, открыть…
- Жертву, какую жертву, о чем ты просишь?
- Вы не ответили на мой вопрос.
- Если ты попросишь мою жизнь взамен его, даже не задумаюсь, бери, если ты об этом.
- Я не Господь, жизнями не распоряжаюсь. Потребую только одного – вашего молчания, но не думаю, что по ценности оно окажется дешевле жизни. То, о чем вы услышите и, возможно, будете знать впредь, должны знать только вы. Придется хранить молчание, даже глядя на страдания мужа, родителей Светы. Одно Ваше слово в нарушение клятвы, которую дадите о своем молчании, и произойдет непоправимое. Не я, а вы сломаете судьбы, очень многие судьбы. Сына вашего в том числе,  снохи, мою, свою и многих, многих еще невинных, спасающих вашего сына. Вы готовы к этой жертве? Согласны вы молчать обо всем, что я могу сказать вам точно и доказательно на этот раз?
- Конечно, конечно я на все согласна. Да, я буду молчать, если это спасет им жизни. Если это правда. Но почему мужу нельзя, почему?
- Потому что он готов сравнять горы с землей, потому, что его родительский инстинкт слишком неразумен, его амбиции сильнее его способности размышлять. Не подумайте, что это  осуждение, это объяснение, понятное для Вас, надеюсь. Ваш муж не должен знать ни о чем из нашего разговора дальнейшего. Клянетесь ли Вы молчать?
Ее тихое «клянусь», и я вглядываюсь в ее зрачки, останавливая мысль и движение. Ее рука в моей. Я недавно уже ощутила возможность транслировать свои импульсы через зрачки любому. Как однажды мой танцор переместил меня в мою прежнюю жизнь, так же произойдет и с мамой Сергея. Она увидит его жизнь, небольшой эпизод, и эта реальность принята будет безоговорочно и навсегда узнаваема.
Знакомая мне зала. Сегодня здесь намного светлее. На алтаре несколько крупных свечей, у лежанки на столике Сергея несколько, на столике Светином в углу. Сергей сидит со Светланой на ее лежанке. На нем стеганый халат, нижняя доля рукава подвязывает его на поясе узлом на спине. На худой голове высокая шапочка, обвязанная снизу особым образом платком, образуя тюрбан. Лицо его заросло бородой и усами, но он узнаваем все равно. Изможденное лицо и девственно-чистый взгляд. Он смотрит на свечи и чему-то улыбается. Светлана, одета тоже в халат с красным орнаментом по центру передней полочки и подолу. На голову наброшен платок. Она смотрит на Сергея и нежно проводит глазами по его обросшему лицу.
Материнская рука затрепетала в моей и пульс начал учащаться. Наша короткометражка будет показана как бы сквозь стены в проторенном мною пространственном тоннеле. Галина Яковлевна пытается освободить свою руку, мне понятно ее движение. Она вся в порыве к своему сыночку. С рукой ли, без руки – ее граница стена. Хоть сколько бейся об нее, дальше никто не пустит. Вскоре напряжение ее падает, успокаивается. На сонастройку у меня уходит много сил, но я готова. Дальше должно быть легче. Идет привыкание к новому состоянию.
В коридоре появились огни, в зал неспешно входят несколько фигур в длинных одеждах. Впереди – несущий факел, остальные – следом. Последний несет поднос с чашками, кувшин и еще несколько чаш. Женщина-певунья, целительница, обгоняет факельщика, и первая подходит к нашей паре. Сергей поднимается, обнимает ее, она гладит его нежно по щеке, заправляет выбившийся кончик платка под шапочку. Поднос ставят на столик. Человек из процессии хлопочет, что-то разливает по чашкам, открывает прикрытые чаши с едой. Столик удобно пододвинут. Светлана, похоже, еще слаба. Целительница садится с ней рядом, берет руку, слушает пульс, подносит к ее лицу чашу с напитком. Сергей уже приступил к еде, запивает с удовольствием из высокого бокала. Человек с факельщиком ушли в угол к лежанке Сергея. Скрутили рулоном его постель и понесли назад, куда-то в коридор. Движения бывшего жениха спокойны, он участливо смотрит на Светлану, берет из ее чашки небольшой лопаткой кашеобразную пищу и подносит к ее рту. Похоже, что он кормит свою суженую уже не в первый раз, и что у нее бездействуют руки. Они и впрямь лежат на коленях в какой-то неудобной позе. Целительница помогает Сергею, поддерживает голову Светлане. Интересно, но вся эта подземная трапеза проходит под непрестанное напевание лекарки. Вот она смотрит на Сергея и пропевает фразу, тот неуверенно идет к алтарю и берет какой-то сосуд темного стекла, несет, подает целительнице. Его же пение  поразило мой и, наверное, материн слух. Он пропел всего несколько слов, или просто произнес их нараспев. Слова были незнакомы. Содержимое флакона – ценное снадобье. Певунья наливает из него в ладонь и осторожно растирает кисти рук больной, присаживаясь на скамеечку, заботливо пододвинутую Сергеем. А пообедавший собирает все на поднос, ставит свечу со светильником туда же,   медленно уходит в коридор. Сергей на ногах, и, видимо, не в первый раз уходит из зала. Он уже помощник и расширил свое знакомство с новым миром. Светлану тоже вылечит эта непревзойденная мастерица изготовления елея. У нее такое же напевное имя, как и их язык – Эрешкигаль. Да пребудет с тобой материнская сила почитаемой вами древней Маммет.
Мы сидим, как и мгновение назад, на диване. Расфокусированный взгляд Галины Яковлевны постепенно приходит в точку, светлеет, наполняется смыслом. Она падает мне на грудь, всхлипывает:
- Спасибо тебе, дорогая, я все поняла, я все видела. Да, они живы. Они там, под этими горами? Правда ведь? Я это поняла.
Помогаю своей троюродной тете, отираю лицо ее платочком, поглаживаю по голове, рукам.
- Да, они там. И об этом вы обещали молчать. Я сделала это, чтобы вы дождались Сергея. Мне кажется, они дадут о себе знать. Пусть через год, два. Им еще далеко до здоровых, но о них заботятся, вы же все видели. Поэтому нам придется просто ждать. Запасайтесь терпением, дорогая тетя, и ждите, обязательно дождитесь.
У дверей она долго молча смотрит на меня. Только сейчас доходит до нее смысл клятвы. Ее порозовевшее помолодевшее лицо опять подернулось пеплом. Непомерным грузом легло знание, взятое поначалу с такой легкостью.
Мне больше нечего сказать – каждому свое. Дай Господь выстоять тебе, израненная материнская душа.
- До свидания. – Дверь закрылась. – Спать. Не до душа, не до гигиены. Только спать.
Дальше пошла обычная жизнь. Работа, дом, ежевечернее общение с Антоном. Хоть одну строку, да проявлял на моем дисплее - Об учебе, жизни, друзьях, девушках.
После моего официального звонка Елене об отказе информировать их о судьбе молодоженов, все встало на свои места, улеглось. Родители Светланы продолжают поиски по своим каким-то каналам, отец Сергея пока «заморозил» поисковую экспедицию. Но с этого времени стал заметно сдавать. Отошел от всех дел после недавнего  приступа. Несмотря на все степени защиты, его здоровье сильно пошатнулось. Этот организм уже мало, что имел от природного естества. Искусственные органы и системы поддерживали тело, давно выбитое из колеи нездоровым  отношением к жизни. Заботливая Галина Яковлевна делает все, чтобы поддержать его жизнь, вселяя в него оптимизм и веру. Конечно, ей не позавидуешь.
Однажды посетившая меня идея о переезде в другой город – не оставляет. Потихоньку собираю сведения о своей востребованности в других корпорациях иных городов, стран. Один раз в неделю, в воскресенье, бывает связь с Сережиной мамой, где я сообщаю о состоянии здоровья и текущих дел нашей пары. Пока не было с ее стороны настойчивого требования увидеть сына. Ее силы отдаются на поддержание здоровья и настроения мужа. Она его постоянно вывозит к морям, океанам, северным оазисам. С ними штат докторов и целителей. Доходы от вновь созданного концерна позволяют хозяевам любую жизнь. Луна пока не рекомендуется.
Мне же необыкновенно интересна жизнь запрятанного храма, я его так определила для себя. Новое, почтительное чувство, возникшее во мне, не позволяет его обитателей часто тревожить, подглядывать, что ли, за ними. С очередным погружением в этот мир находила узнаваемые вещи, предметы, помещения, даже лица, как будто, были не чужие. А вчера, на очередном редком сеансе я узнала эту купальню. Такое чудо невозможно забыть, если хоть раз с ним встречаешься. Объяснилась чистота и ухоженность жителей и их быта. Сергей уже окреп, и за ним пришли двое монахов. Название их тоже условное. Для меня эти аскетичные лица, особенная одежда вызвала в памяти такую ассоциацию. Шли долго по коридорам, иногда расширяющимися в залы, иногда уходившими вверх, вниз. Коридоры были узкими, но воздух не казался спертым. Где-то была вентиляционная система, приток воздуха обеспечивался продуманной тысячелетней жизнью в подгорье. При этом не было холодно, совершенно комфортная для среднего жителя температура. Частично это объяснилось, когда, миновав очередную галерею, мы вышли в большой зал. В него вошли через двери, а они крайне  редко встречались, и – полное изумление…
Здесь присутствовал дневной свет. Высокий свод уходил шахтой, и по нему поднимались испарения горячей, неприятно пахнущей воды. Откуда-то сбоку бил источник ее, наполняя углубления – ванны. Избыток же воды уходил вниз, по каким-то тоже давно устроенным водоводам. В зале было светло и жарко. Термальные воды поднимались сквозь расщелины в горах и здесь были, скажем, окультурены. Потрясающая баня! Скорее всего, она в этой подземной стране не одна. Горячие источники помогали сохранять температуру жилых помещений. Вот одно из условий возникшей здесь жизни. Внешний мир снабжал пищей, одеждой, другими необходимыми вещами. А условия для выживания вполне терпимые. Но отчего эти люди здесь так надолго задержались, пусть и в пригодных условиях? Солнце, воздух, раздолье, чистота неба, природа – разве это можно заменить хоть какими необходимостями? Что же держит здесь добровольно не одно тысячелетие этих затворников. Как они поддерживают свою численность: есть семьи, меняются поколения? Это необъяснимо для меня пока.
Сергей плещется, смеется словно дитя. Ванна достаточно глубока, можно нырнуть под воду. Запахи не располагают здесь задерживаться. Явно не морской бриз, зато светло, тепло. Просто, это вода, живая вода после стольких недель обездвиженного существования. Ликованию нет края. Он что-то нараспев произносит, словно поет своим товарищам. Они также заняли по ванне, на лицах блаженство. Мне оно знакомо, я испытывала его, помнит тело ощущение покалывания горячими иглами от бурлящей воды. В будущем, может, и это звено обозначится в цепочке моих жизней, вечен круговорот бытия и тайны периодически открываются.
Дни мелькают без задержки – отработанный механизм. Много и тяжело приходится трудиться. Сил остается мало, желаний еще меньше на воскресные развлечения. Раньше выезжала на своем бывшем «олене», либо другим образом. Случались какие-то пикники, встречи, концерты знаменитых исполнителей. Особенно впечатляют до сих пор, как в детстве, голографические шоу: на высоких башнях, расположенных кольцом, находятся любители этих развлечений. В центре возникают и разворачиваются феерические сцены запланированного содержания, рождаемые направленными лучами с земли. Многомерная картина уходит в небо, и если это история о внеземных мирах – головокружительней нет зрелища. Недавно «талисманчик» меня уговорил на подобное развлечение. Давали историю о далеком прошлом Земли, воспринимаемом как фантастика. Неужели впрямь сохранились точные знания о такой далекой жизни. Человеческая память так коротка, а вспышки ее так ненадежны, что и не верится в истинность увиденных событий.  Интригующие, захватывающие, и мы были другими на этих незнакомых земных континентах. Когда ум глубоко уходит в прошлое за этими картинами, в сердце поселяется тоска от невозможности охватить и все осмыслить.
Намного же больше впечатляет меня сейчас история Сергея и Светланы. Через неделю, не раньше, я позволю себе перед сном маленькое путешествие в их мир.
Светлана ожила, выглядит помолодевшей. Особенно на пользу ей ванны. Как только встала на ноги, ее повели на эту блаженную процедуру. Видимо, только своими ногами туда нужно дойти. В их память была впета, впечатана языковая матрица – наши супруги, похоже, понимали уже многое. Разговаривать, точнее – распевать, потруднее. Необычайно интонационно, образно богат язык храмовников. Я не понимала его, но образы вполне объясняли любую ситуацию. Картины, льющиеся потоком, были мне доступны, как и тогда, когда мы не знали еще речи. У этих подземных людей каждое слово подкреплялось мысленным образом предмета, события, лица, пейзажа, расширяющими, уточняющими понятия, употребляемых выражений. Я почувствовала, как стала вспоминать об этом образно-словесном потоке: ушло желание много говорить. Включились какие-то внутренние фильтры, они просматривают слова. Речь замедляется, а потом и вовсе останавливается. Прежде была весьма бойкой на язык, теперь же хочется  молчать. Образному потоку нужно учиться. Это стремление помимо меня и совершенно по - другому заставляет работать мозги. Там, внизу, в храме они легче включаются, здесь же я – будто двоечница. Среда, однако, здорово влияет на наши возможности.
Имена молодоженам дали по своему усмотрению их спасители. Отношения же не совсем похожи на супружеские. Даже в этих условиях неуловимый эротизм должен как-то проявляться. Неужели их память оставила его с обгоревшими обломками самолета? Не верю, что спасатели не знали, что за тела выносят, кому принадлежат они, и откуда. «Рентгеновский» взгляд старца в шапочке совершенно не оставляет сомнений, что знает он все, чего и сам о себе не знаешь. Команда собралась на подбор. Из полутора десятков уже знакомых мне лиц ни одно не отличалось банальностью, легкомыслием во взгляде. Таинственная жизнь,  какая-то особая миссия, возложенная на них, читается во всем.
Сегодня мой очередной день погружения. Готовлюсь к таким событиям, как к празднику. Конец рабочей недели, обычно выбираю субботу. Нет домашних вечерних занятий. Дела стараюсь сбагрить в течение недели, особенно хозяйственные.
Субботнее утро было посвящено плаванию в бассейне с подругой Симоной. Решили с ней после долгого перерыва все-таки разориться. Сейчас час плавания в чистой воде стоит очень недешево. Прежде, хотя никогда это не стоило дешево, почаще позволяли себе поплескаться. С тайной мыслью встретить длинноглазый призыв водной сущности я отправилась сегодня в бассейн. Не рискнула проявиться моя ундина под пятками, лупящих по ее стихии, многочисленных купальщиков.
Вода – ценность. Много озер и рек исчезло, оставшиеся обмелели. Как и всегда, жизнь цепляется за местность у воды. Опреснители поддерживают ее  на берегах все увеличивающихся морей, океанов. Острова, особенно в экваториальной зоне, обезлюдели, либо скрылись под водой. Частые землетрясения, цунами сделали островную жизнь очень рискованной. Дамбы смывались в два-три года. Природа навязывает свои условия, и землянам приходится принимать их. Договориться жителям Земли с Хозяйкой пока не удается.  Наверное, оттого, что с самими собой не получается. С тех пор, когда человеку пришла мысль обратить на себя внимание не только как на объект, нуждающийся в еде, одежде, жилище, прошли миллионы. С тех пор путь самопознания не прекращается ни на мгновение. Наша планета терпеливо дожидается своей очереди. Видимо, у Главной Матери есть время, она может подождать. Помощь, посылаемая землянам как извне, так и изнутри через «особо прорвавшихся» ее детей и держит на плаву наш мир.
   Вот к этим «прорвавшимся» я спускаюсь сегодня через мой тоннель – ум Сергея. Мне позволяют присутствовать не просто, глаза Эрешкигаль, обращенные ко мне, в тот момент, когда смотрит на моего дальнего брата, несут необычайно глубинную мысль. Она, кажется, пытается извлечь меня из чужого ума. Я соглашаюсь с ее желанием, ощущаю, что в момент выделения в самостоятельное тело произойдет потрясающее открытие. Целительница будит меня и позволяет копить силы для этого шага. Для нее я – младенец, прорывающий свою «беспамятную внутриутробную плаценту.»
Сегодня у жителей незнакомого мне мира торжественное событие. Чувствуется по эманациям, присутствующим всюду, по особой одежде на нашей паре и остальных. Это в особых запахах. Они также настраивают на возвышенно-серьезную волну. Светлана с Сергеем живут теперь в отдельной небольшой комнате. Кровати – у стен, между ними столик, два трехногих табурета. В углу – полка, на ней сложены вещи: белье, одежда, что-то еще личное. На стенах канделябры с толстыми свечами. В углу комнаты, в потолке – затянутое сеткой из конского волоса отверстие: вентиляция. Подсобные помещения на другой стороне коридора. Дверь в их келью обозначает самостоятельную жизнь. Их можно уже оставлять одних - в помощи не нуждаются. Внимания же им уделяется даже больше. Основная часть их истории пребывания – впереди. Супруги в состоянии самостоятельно поддерживать свое здоровье. Особые гимнастики, ванны, питание и питье здесь имеют и целительские задачи. Их водят на верхние галереи, там выход на поверхность. Солнце, воздух, хоть и морозный. После нашей жары акклиматизация идет тяжело, их, видимо, закаливают. На планете – несколько пятачков, еще сохранивших подобные климатические особенности за счет высокогорья. Благодаря неприступному рельефу, избегается навязчивое внимание людей с поверхности. Надолго ли? Стремительной лавиной накатывает человечество на эти последние островки недоступной прохлады.
Огромнейший зал, вырубленный в горной породе, с четырьмя цельными колоннами от свода до пола. Наши молодожены вошли в него в сопровождении своих новых друзей. На мгновение зажмурились и ахнули! В центре зала огромные языки пламени. Над ними – высокая тренога, выдолбленная из цельного же камня. На столешнице ее множество трав, смолистых шариков, кусочки каких-то пород, издающих дивное благоухание, подогреваемое снизу пламенем. Толстая каменная столешница, поддерживая ровную температуру, не допускает сгорания благовоний. Несколько вентиляционных отверстий на своде объясняли распространение неземных запахов по всему комплексу. Вырубленные ходы, с хорошим диаметром, достаточным для работы каменотесов, паутиной соединяли все внутренние помещения. Отсюда, из этой благоухающей залы разносились запахи, прогоняемые подогретым воздухом. Внимательно посмотрел Сергей на пламя и не нашел костровища. Огонь бил из скважины в полу. Это была жила природного газа, невообразимо давно обнаруженная древними изыскателями. Бог знает, сколько лет этому вечному огню. Когда же человек заставил служить его себе – утверждать не могу, не знаю. Понятно, какое уникальное место облюбовали себе поклонники огня. А может  для них природа постаралась? Облегчила их добровольное затворничество, одарив своим царским подношением.
Начавшийся ритуал утверждал трепетное отношение к этому живому существу, огню. Коротка его наземная жизнь. Газовые и нефтяные резервы все исчерпаны в недрах. Солнечная энергия заменила его. А этот долгожитель, свидетель древнейших времен, уцелел.
Свитые в несколько колец хоровода  вокруг пламени, пели, мерно покачиваясь, служители храма. Звучал праздничный священный гимн огненному Богу, его главной причине. Форм существований жизни огня множество, как и других форм, но причина, источник – один. Его славят сегодня благодарные земляне. Сергей, Света, в общей цепи, в общем ритме, общем потоке. Они пропевают со всеми священные тексты на их языке. Тело пламени непредсказуемо меняется. Оно танцует в ритме гимна, пульсирует и дышит, оживотворенное всеобщим порывом. Постепенно превращается в огненный вихрь, закрученный по движению молящихся, только его движения намного быстрее. На вершине пламени образуется искрящийся веер. Скорость вращения пламени растет, наконец, веер поднимается над общим потоком огня и начинает жить обособленной жизнью. Веер превратился во вращающееся кольцо из больших искр. Дивный фейерверк! Каждая искра стала маленьким язычком пламени, существующим уже совершенно самостоятельно. Вдруг, в какой-то момент, искры выстреливают под самый свод и плавно зависают наверху, замедляя свой бег. Зрелище неописуемой красоты! Все язычки, сверкая, порхая огненными хлопьями начинают опускаться, рассеиваясь по всему залу. Дальше происходит вообще невероятное. Каждая искра, предназначенная для каждого присутствующего, опускается нежно на его голову и растворяется. Это  не удар током, это намного возвышенней и мягче, хотя присутствие огромной энергии ощущается сразу. Волна радостного озарения накрывает тебя, и ты, как будто, отрываешься и паришь. Сегодня происходит удивительное таинство -  приобщение к огненной природе, принимаемой присутствующими, как часть себя.
Движение и пение успокоились, голоса смолкли, и открылась массивная дверь, не особенно заметная на общем фоне каменной стены. За ней – еще помещение. Даже при беглом знакомстве было ясно, каково огромное количество галерей, имеющих несколько уровней, Бог знает какой протяженности. Сколько здесь коридоров, комнат, залов, знают ли сами живущие? Судя по присутствующим, а их не более четырех сотен, этот подземный город мог вместить намного больше народу. Наверное, раньше так и было. Может будущий приток людей будет обеспечивать это грандиозное сооружение.
Повторюсь, дверь открылась. Вышла процессия в женском составе. Первой – Пресветлая, как ее величал старец в шапочке, целительница Эрешкигаль. Помолодевшая, озаряющая светлым ликом своих ближних наперсниц. В античных храмах их, наверное, звали весталками. Девы, отдавшие свои жизни Богам и Богиням.  Окруженная девушками в ослепительных тонких парчовых накидках, она опустилась на колени перед огнем и замерла в почтительной глубокой молитве.
Прочитаны были все знаки – звездные, планетные, небесные, надземных и подземных вод. Сейчас считывался последний -  огненный указ.
Все, особенно значительные события, должны происходить в согласии со всеобщим течением других событий, нисколько им не противореча. Когда одно логично рождает другое, гармонизируя последующее, происходит то самое счастливое стечение обстоятельств. Похоже, в совершенстве владели этим великим искусством и юные жрицы, и вечные старцы. Это здесь никогда ни для кого не было тайной. Рождать, проявлять свои событийные житейские ручейки , сливать в речушки, разливать в реки, разбивать на нужное количество рукавов, а некоторые - опять к истокам. Творить все явные и подспудные течения своей жизни, умело и весело, обходя водовороты, омуты, пороги, паря над водопадами. И «всего-то делов» – договориться с миром, в котором существуешь, научиться понимать его многообразный язык и принимать законы. Наверное, с огненной искрой, вселившейся в меня, пришло понимание сути внутренней жизни отшельников. Кто-то же должен хранить на Земле это мастерство, если вдруг оно там утеряется. Полагаю, многими другими искусствами владеют подземные «рукодельники». Все доступно, постигай, бери, учись. Храни, неси в мир, если сможешь. Хорошо бы при этом определить свое место в том мире, свои сроки и предназначение. Соткать из этих обертонов неповторимую мелодию  с мажорным финалом.
Пламя огня удивительно повторило форму коленопреклоненной целительницы. Даже непосвященному видно, как они слились в устремлении друг  другу. Что там нашептал огонь своей хозяйке, – только поднялась Эрешкигаль в спокойной радости и подала знак головой. Все обернулись к двери, откуда недавно вышла, прежде, женская процессия. Нежные, как пение стайки свиристелей звуки, затрепетали под сводами. Невероятно, что их издает человеческое горло. Запели девушки. Как семь лучей радуги эти призвуки искрятся, переливаются в своих цветах и оттенках. Звуки в цвете, ароматах – намного интересней воспринимаются, и не только глазами, ушами. Такие цвета, а их я прежде просто не видела, требуют других органов восприятия. Весь кожный покров, словно стал этим органом. Состояние всеобщего восторга от проживания  этой минуты совершают эффект мощнейшего духовного порыва, и я чувствую, как плавно отрываюсь от пола. Ненамного, но воздушная подушка между стопами и полом ощущаются все увереннее – она пружинит, создает неустойчивость от непривычного состояния.  Эрешкигаль со своими девами, паря, образовали живой коридор. По нему из двери вышло трое - женщина, за ней пара, мужчина с женщиной. Первая – главная в этом храме – Нинсун ее имя, небесный взгляд которой проник в Светлану,  Сергея. В эту секунду магнетизм ее глаз извлек меня из привычного укрытия. Еще мгновение – я стала самостоятельным телом. Крепкий, сорокалетний мужчина, одетый в тонко выделанные звериные шкуры. И в этом теле очень привычно и уютно. Вспомнился весь его путь до этого мгновения. Кто-бы знал, какое бесконечное это мгновение. В него вмещается вся вселенная, хозяйка этому богатству – моя суть.
В наземном мире я - один из бесчисленных обертонов, уникальный, единственно-неповторимый, в содружестве с другими, ткущий величественное звуковое полотно. Здесь же, главная хранительница и исполнительница  вселенской мелодии - царица Нинсун - старшая жрица храма «Эанна». За ней, благословенный временем и небом, юный Бог – царь Гильгамеш – ее сын, со своей вечно юной возлюбленной Богиней -  Инанна.
Удар по щеке, и крепкая рука, схватив меня за волосы, поднимает рывком в сидячее положение. Яркий свет бьет в глаза, его везде повключали в моей квартирке, для скорейшего пробуждения. Рука отпустила волосы с выдранным клоком. Стряхивает его  перед моим носом, стоящий рядом, двадцатилетний, цветущий боец невидимого фронта. Передо мной на стуле отец  Сергея, рядом несколько охранников, один из которых мой «будильник».
Как больно…. Всплыло – «скальпы  снимают  еще больнее». Не дошло бы до этого, потерпим….
Еще секунду назад участница храмового праздника, в ужасе сидит, на своей спальной подстилке  с вытаращенными глазами на слезах от боли.
- Ну, чертова родня, будем говорить с тобой по- другому.
Сережин папа достает из кармана блестящую коробочку, нажимает на кнопку, пошел мой голос:
- Здравствуйте, дорогая Галина Яковлевна, как самочувствие ваше, как дома ?
- Все хорошо, родная. Муж  хандрит, конечно, да ничего. Намечаю вояж очередной, его это отвлечет и развеет. Ну, рассказывай быстрее, как они там, когда связывалась последний раз?
- Сергей уже помощник. Его берут в верхние галереи, там ткацкие станки, осваивает ремесло ткача. Трудится над выделкой толстого полотна. Самоткаными одеялами укрываются со Светой. Видели бы его с бородой - отросла, завивается, будто у древнего ассирийца с фрески. Не хочет брить пока. Светлану водят на ванны….
Щелчок, коробочка замолчала.
 - Подозревал давно про ваши родственные шашни. Жена все-таки рассказала, про то, как видела где наши дети. Пришлось надавить, а записал, что б ты  не вздумала отпереться и свалить на больную психику тети. Не жалеешь нас, сама не рассчитывай на жалость. Через два дня будет борт, полетишь на нем, покажешь место, где спрятаны дети. Что б сохраннее была, поживешь под присмотром. Собирай свое барахло, на сборы  семь минут.
Папа встал, его поймали под руки с двух сторон, повели к двери.
- Присматривайте за этой кралей, - добавил у порога, - она у нас непростая дивчина, отвечаете головой.
Дверь захлопнулась, по звуку ясно, что замки не сломаны. Значит, закрыть можно по человечески.
 Как же сообщить Антону обо всем. Семь минут это не то безмерное мгновение…. Успеть надо много. Выволокут, теплых вещей не дадут собрать. Теплых то нет. Пару свитерков, пару штанов, на голову что – нибудь. Брожу, собираю вещи в дорожную сумку, в душевую  за зубной  щеткой, следом охранник. Не даст оправиться спокойно, у «горшка» караулить будет. Напугал папа…. Как же изловчиться, дистофон незаметно взять, по спутнику и в горах можно связаться. Мои мысли излишне «материальны». Подходит охранник, аккуратно забирает из сумки последнюю надежду. Казалось, что очень незаметно кладу его туда. Не судьба. Мой спаситель не узнает где я. Расстроится, да очень расстроится. Наша связь сильно укрепилась в последнее время. Я его люблю больше всех. Родители тоже будут искать. Давно живем отдельно и далеко. Пуповина…. Ее не денешь никуда. Мысли обрывочны, хаотичны – вряд ли вернусь назад. Еще не знаю, что случится, показать ничего не смогу, да если б и могла…. Не сумею сбежать, значит  убьют. Родственник  у меня суров….
- Семь минут прошли, выходи.
Не дадут забыться, добры молодцы. Да, что-то на ноги. Хватаю на бегу из встроенного стенного шкафа высокие войлочные тапки, невежливый толчок в спину и сбегаю среди охраны вниз. Дверь захлопнули, ключа нет, значит, не вернусь….
А так интересно все начиналось. Прелюдия к дальнейшим событиям сегодня отыграна. Родная моя тетя, слишком тяжел твой крест, дальше будем нести вместе.
Отец Сергея действительно плох, терять нечего, перед концом ни перед чем  не остановится. Готов забрать с собой весь свет.
Сбежать отсюда не удастся точно. Подвал,  где лежу на скрипучем топчане и размышляю, натуральный бункер. Может в горах в пропасть, какую нырнуть.
   Жить очень хочется. Все самое интересное в этом сериале только начинается. Уныние и печальные мысли одолели меня: «За легкомыслие свое, дорогая, заплатишь. Твоя жизнь самая невысокая цена. Жизнями отшельников, какое право имеешь распоряжаться?» Этого груза  не снести. Господи, страшно как.
Сегодня попытаюсь связаться с ними, подсказка может от них придет, что мне делать. Беда им грозит. Примет ли меня теперь их мир. Уже и без моей подсказки можно разыскать подземную обитель. Средств для этого наша «цивилизация» накопила.
Сейчас, главное, собрать быстрее свои силы для связи. В голове – гнусь, в душе небывалое смятение. В таком настрое не собраться в точку. Надо отвлечься от происходящих событий и просто подумать… о смерти.
В силу природной любознательности, она меня не очень страшит, как факт. Каждое известие о знакомом умершем сопровождается мыслью: - еще один приобщился к тайне. Что за этой дверью окажется на этот раз. Всегда это интересно, оттого не очень страшно. Не хочется смерти долгой, тяжелой, болезненной.   Смерть, как рождение, приходит с легкостью, или напротив. И то, и другое – наши заслуги. Не знаю, как я родилась, у мамы спросить не удосужилась. Она у меня человек строгий, сдержанный, немногословный. Доверительных отношений не сложилось, всегда смотрела на нее снизу вверх. Значит, умирать буду, как получится.
Пройдут сотни, может тысячи лет, опять мой волчонок узнает меня, а я его, как узнала Нинсун - величественную  царицу, хранительницу подземного храма, главную его опору в наши времена.
Намного раньше этот храм воздвигали в других местах на Земле и служили ему разные люди.  Всюду он был местом, собирающим крупицы знаний, мудрости, возможностей человека. Невероятно, что он стал свидетелем  наших времен, возможно последний на Земле Храм.
Царица моя Нинсун вернула мне память и прежнее имя – Сумукан. Я носил его и тогда, давно, служа моей царице и своим лесам, покровитель всему, что укрывалось в их чаще. Этот древний мир принял меня, мельчайшую его частицу и его целое. Леса, моря, храмы прекрасных, величественных форм и мощи, события в них, жизнь вовне, во всех промелькнувших тысячелетиях – тоже я. Вся моя цепочка от первоатома до вспышки сверхновой – все во мне.
Теперь я один из служителей Храма «Эанна». Великой подгорной страны, через тысячелетия, дожившей до последнего времени. Иногда мы спускаемся в самую нижнюю галерею – там нет ни света, ни звука. Везде царит Тьма – живая и теплая. В огромном, вытянутом зале, поперек его, на достаточном расстоянии друг от друга, стоят вырезанные из цельного камня, низкие прямоугольные тумбы-лежанки.  На них покоятся большие тела. Протяни лежащий руку,  достал бы потолок – низкий и невообразимо тяжелый. Ниже этой галереи только Земля, стремящаяся к своей раскаленной сути.
Вот величественное тело царицы Нинсун в парадном убранстве. Душу этого тела нарекали разными именами, на других языках,  у неизвестных народов: - Тель. Пифия. Лада….
Рядом  Божественная Инанна, когда то – Иштар. Затем ее имя Эзиду -  незабываемая, среди чтящих по сей день. Позже - это дочь Синайской пустыни Мириам. Она дала жизнь нескольким, и один ее сын Ииешшу, удостоился чести, стал почитаемым учеником этого Храма.
Поодаль, вечная материнская гордость, слава царицы Нинсун – сын ее, Божественный Гильгамеш. Труден, тяжел его земной путь. Все великие битвы выигрываются с его помощью. Он – вечная необоримая сила, опора, защитник, страсть. Его имена в бесконечной цепочке времени хорошо угадываются.
Сохранившийся Храм Эанна, дал приют телам других царей, мудрецов, героев. Они украсили историю их общего дома – Земли – Аруру,  разделят с ней же ее судьбу – останутся здесь навеки.
Случалось необходимым пробудить к действию кого либо из этих великих Духов. Тогда  Зов  Матери  Аруру мгновенно передавался самым преданным. Спустившись сюда с верхних галерей, они располагались вокруг «призванного». Немало  теперь потребуется им напряжения, сил, времени, пока по их сомкнутому  кольцу заструится  необыкновенная мощь. Она будет расти, множиться в этой цепи общего устремления и порыва. Когда ее станет достаточной,  восстанет Дух,  в нужном теле, для решения очередной  Задачи.
На последнюю церемонию были призваны трое. Необходима сила тройной мощи и провидения, ибо предстоит пережить знаковые события жителям Храма. Непросто было всегда. Контакт с наземным миром, его войнами, катаклизмами, природными аномалиями, волновыми, гравитационными сдвигами, достигал ее галерей обвалами, землетрясениями. Платилась дань жизнями храмовников. Вскрывались опасные газовые жилы, забредали в низкие открытые ниши дикие звери, оползни, засыпающие жилые помещения – трясло наш общий ковчег и никому не спрятаться на нем. Но впервые так близко к стенам подошла роковая опасность.
Великая битва за души идет во все времена. Две Души, посланные небом, приняты великим знаком и внимательно прочитаны. Светлана и Сергей, не подозревая, стали одной из причин предстоящих перемен. Сопутствующих причин множество, главная – одна – Путь.
На церемонии, которую не дали увидеть до конца Папа и К, разворачивались те самые счастливые события. Прочитаны были все знаки. Я перелистывая память Сумукана, вновь оказываюсь там….
 - Я, и мои ближайшие, приветствуем! Хурэз! – голос Нинсун достигал «ушей», через вибрирующий пол и ноги. По телу прокатилась древняя мощь и величие.  – Сегодня все мы решим участь пришельцев  и свою. Супругов  приняли  Избранными, печать великой любви, охранившей их, сказала об этом.
Мою молитву вдогонку самолету, здесь назвали печатью. Пожалуй, и впрямь ни одна молитва не забирала столько сил. Счастлива, что помогла им выжить. Мой Путь явил сейчас мою главную цель – две чистых души, свежей крови, Эанна. Такими назвали и благословили, моих дорогих молодоженов. За них все присутствующие готовы принять самую тяжкую ношу и бедствия. Слишком драгоценна для Храма, каждая прорвавшаяся сюда жизнь.-
- Нам известно, люди верхнего мира ищут их, не остановятся ни перед чем.
Я пыталась предупредить храмовников. Они же знают все, наперед, в подробностях мне не ведомых. Река событий не имеет здесь непредсказуемого течения. Она направляема и подконтрольна. В какой же мере?
     - Не все в нашей власти, хотя многое. Первое посвящение, выдержавшим с честью Эрагаль и ее супругу Этана, дало понимание множественности миров и жизней. Как многие  люди они имели дом, любовь ближних, занятие, дающее пищу, кров, одежду. Мы с благословением примем их решение – вернуться к себе в привычный мир, сиречь, разделить свои жизни с нашими.
Сергей и Светлана приблизились к вещавшей, склонили почтительно головы и сотворили глубокую музыку тишины. Присутствующие погрузились в эти божественные неслышимые звуки, рожденные сердцами двух невесть откуда заброшенных людей. В этой тишине раздумье о своей так неожиданно изменившейся жизни, о доме, родителях, оставленных друзьях, любимом деле, которому планировали посвятить жизнь. Теперь судьба призывает посвятить свои жизни иным целям, пока не совсем определенным и понятным. Великая борьба совершалась в этой тишине: Гильгамеш как в любой борьбе был главным военоначальником и судьей. Силы были равны и исход неизвестен.
Светлана-Эрагаль произнесла:
- Мы могли бы встретить отца Сергея, объяснить безумство его действий, наше желание остаться. Он поверит и не тронет обитель.
- Этот человек, внутренний мир которого нам известен, не согласится с вашим решением. Вас он объявит помешанными, лишенными воли, отдаст команду забрать силой.
Сергей почтительно приложил руки накрест к груди, с легким поклоном почти прошептал:
- У нас есть матери, мы ими любимы, с их помощью убедим отца не вмешиваться в жизнь храма.
- Ваши матери заодно с вашими отцами, они никогда не смирятся с вашей потерей.
Инанна прекрасная вышла на пол-стопы впереди своей божественной свекрови. Все услышали ее трепетный благоухающий голос.
- Да будет наш супружеский покров вашей семейной защитой на всем земном пути.
Пройдет немного времени и вы будете утешены возможностью свидания с вашими родными. Нам известно как люди верхнего мира могут быть привязаны к своим родственным отношениям. Вам не придется рвать эти узы с болью в сердце. Вы научитесь поддерживать их на расстоянии. Еще многому предстоит вам научиться, идите вперед смело, ваши приобретения ничто с потерями. Хурез!
Во время последующей паузы Светлана и Сергей смотрели друг на друга. Этот диалог глазами не был скорбным, хотя и радостным не назвать. Здесь было их спокойное, взвешенное размышление о своей судьбе, которая слилась воедино с судьбами всех присутствующих. Множество бессонных ночей в мучительных сомнениях прожиты чудом спасшейся парой. Как никогда ранее была осознана ценность своих жизней, прояснялся величайший смысл в  даре спасения, коим предстояло распорядиться.
- Я и моя супруга принимаем новый и неожиданный для нас вызов судьбы. Господу было угодно сохранить наши жизни, и мы отдаем их в услужение ему, нашей матери Аруру, всеобщему миру. Да будет так!
Великий Гильгамеш, чей дух оживотворял многие души великих борцов, гениев стратегии и военной тактики, чья великая сила предрешала и направляла исход не одного великого сражения не только на поле брани, смотрел огненным взором своим, исполненным гордости за семейную пару. Куда более великие битвы свершаются на невидимых полях. Не находясь ни на одной из сторон, он всегда за той силой, которая скорее готова проявить себя, более зрела, значит – более нужна. Определить цели и вектор, постоять за ценой и увидеть результат – в этом главный его промысел. Все присутствующие ощутили божественный смысл в явлении мощи духа Гильгамеша. Восторженные, повернули головы и склонили их в искреннем почтении. Он, божественный воин-царь, пророкотал громоподобным голосом, возвышаясь на две головы из-за спин великих своих женщин:
- Наша общая мать посылает вам свою благодать и любовь, я призван говорить с вами от ее имени. Всем будет приготовлено новое место, такое же по мощности и сохранности, если назреет необходимость в нем. Мы со своей стороны приложим усилие обойти эту крайность. Мои помощники, великие гонцы Вэр, Набу, Иркалла станут вашими учителями, посвящающими в новое искусство, необходимое для дальнейшего пути. От степени вашего мастерства будет зависеть будущее храма. Благословляю. Хурез!
Величественная троица скрылась за незаметными дверями со своей свитой, целительницей Эрешкигаль, ее ангельским хором из дюжины юных богинь.
Свое тело мускулистого сорокалетнего мужчины в одежде из козьих шкур я могу носить только в этом мире. За пределами – я то несчастное легкомысленное существо, просыпающееся в бункере, где закончилась ночь. Открылись двери, на пороге двое молодцев. Мне дают полчаса на сборы. Выход с вещами, машина, бешеная скорость, частный аэродром, самолет с включенными двигателями. Прогоняют меня через маленькую дверь во внутрь, плюхаюсь на ближайшее сиденье, моторы ревут, пробег, отрыв, полетели. Про себя молюсь: «С Богом, Хурез!»
Расстояние весьма почтительное, но преодолеет самолет наш его всего за три часа и приземлится на оборудованную ранее площадку. Она должна быть очень обжита. Сколько же экспедиций уже проделали этот путь в поисках высокопоставленных детей. По прежним разговорам помню – взрывники поработали на славу. Возникло место для аэродрома небольшого, разных служб. Предприимчивые родители вели переговоры по приобретению этого клочка у иностранного государства. На уровне правительств решается вопрос о создании мемориального комплекса. Невинный предлог, однако, дорогу открывает  далеко идущим планам – освоение территорий с вечными снегами. Замечательная перспектива на жаркой земле. Очень состоятельные люди готовят или уже имеют подобные уголки, куда не скоро доберутся лучи черного солнца.
В иллюминаторе внизу искрящаяся вата, глубочайшая синь вокруг, мы очень высоко. Звука самолета почти не слышно. Высоту мне тяжело выносить в полете, закладывает уши  болезненно и в животе буря. Хорошо, что не ела почти два дня. Вчера на ночь в бункере мне передали пакетик с сушеными булочками и небольшой кружкой холодного чая. Полуголодное состояние помогает пережить полет. Вообще о еде не думается в горе, и ни о чем не думается. Хочется умереть и все. Тщетно  заглядывать вперед. Живу в состоянии оцепенения. Знаю точно, кашу расхлебывать буду сама. Ни на чью помощь уповать не стоит, достанется всем. Каждый понесет свою ношу. Видимо самая тяжкая легла на эту часть жизни, на последнюю, заключительную. Предчувствие ее недолгой всегда жило во мне. К тридцатилетнему  же рубежу поселилась  великая усталость и утомление от месяцев, прожитых с той самой памятной свадьбы. Что-то случилось с моим личным временем. По ускоренной петле рванула жизнь простой труженицы корпорации «SBQ». Тысячи лет прожиты с того памятного вечера. Столько не живут простые труженики. Время, вскрывающее память как пробку жерла проснувшегося вулкана, изливает свою огненную лаву прожигающим беспристрастным потоком. Я слишком не готова справиться, как-то совладать с ним. Необъяснимое прежде ощущение огненного рубежа между той жизнью и этой стало проясняться. Рассеивается туман непроницаемой завесы. Все определило мой путь . Слишком много человеческого редко кому позволяет сделать верный безошибочный выбор. Всему есть место на нашем пути, и эпилог всегда справедливо отражен в эпитафии - неукоснительное  проявление божественной логики во всем. Сейчас же, не сомневаясь в своем мучительном финале, прошу об одном: ну хоть кто-нибудь один, в сердце, копьем…
Перед посадкой зажегся монитор в правом углу салона. Со мной в этом самолете человек пятнадцать. Пятеро сидят недалеко, наблюдая за периодически подкатывающей  тошнотой к синему  моему лицу. Я нужна живая и поэтому пару раз справлялись: что мне нужно – воды, еды, выйти до отдельной кабины удобств, лекарств, накрыться, если холодно? Могут быть заботливыми. Такой арсенал поддерживающих средств, не ожидала….
 Монитор изображал панораму под самолетом, снизившимся под облака: огромная горная страна из бесконечных заснеженных вершин, как отражение небесных облачных историй. Когда самолет завис над принимающей площадкой, монитор изобразил лик Сережиного папы, серый со стеклянным взором. Мы глядели друг на друга и, скорее всего, были очень похожи по состоянию души и тела. С той лишь разницей, что мне не хотелось жить, а он уже не мог.
- Сегодня отдыхай, так и быть. Накормят, условия нормальные. Акклиматизируешься, одежду подберешь по себе. За бортом минус десять. Завтра с первыми лучами поведешь ко входу в их подземелье. Уверен, знаешь куда. Чем быстрее приведешь, тем лучше, тебе – главной. Сразу же полетишь назад, деньгами не обижу. Будешь мудрить – не пожалею. Говорю сразу, времени у тебя нет. Хочешь жить – поторопись. И без фокусов. Охрану тебе обеспечил, как королеве, сбежать не удастся. Попытаешься – будет больно, очень больно, так больно, как еще никогда. Я предупредил, все.
Монитор погас, самолет коснулся поверхности, застыл, выходим. Яркое солнце слепит до слез. Все горит и переливается серебряными искрами. Господи, какая красота! Холода не ощущаю, наверное, во мне самой минус десять. Усреднились с окружающей средой.  Ровная площадка по периметру огорожена каменными тумбами. Невдалеке несколько приземистых построек походного типа. Несколько больших серебристых конструкций для солнечного топлива. Пока идем ко второму помещению, почувствовала непривычную тяжесть дыхания. Вдыхаешь воздух, а его как будто нет, приходится дышать намного чаще. Высоко забрались алчные людишки…
Вот она какая, легендарная горная страна Машу. Только она и могла стать последним прибежищем храму Эанна. Любая другая пядь поверхности нашей общей матери Аруру освоена и обращена в рабство.  Последняя свободная ее страна. Как долго сохранит свою свободу?! Быть ли победителем великому воину Гильгамешу, защитнику нашей большой матери?
Одна, в маленькой полупустой комнатке. Подойдя к углу, уткнувшись лицом, обняв руками стены, шепчу:
- Мать Аруру, прости меня, ничтожную, глупую, легкомысленную, свою человеческую дочь. Возьми жизнь мою, пусть ляжет она на палицу твоего воина-защитника, утяжелит ее в броске на врага. Прости меня, Великая мать.
Слезы хлынули таким потоком, о котором не подозревала прежде. Плотину прорвало. Захлебываясь в своих слезах, как не утонула – не знаю. Помню, что сползла по стене и успокоилась на полу. Потом меня трясли, били по щекам, небрежно закинули на лежанку, сверху набросили какую-то дерюгу, так и не добившись признаков жизни. Наблюдая за всем происходящим сверху, глядя на свое крепкое костистое тело, но такое здесь беспомощное, подумала: «Пожалуй, хватит его запаса на испытания. А как кончится его запас, так и испытания подойдут к концу».
И поторопилась домой, в свою обитель, в тело Сумукана – воина, защитника справедливости. Времени действительно маловато, а успевать нужно везде, особенно здесь, где собралось человек двадцать мужчин подземного храма. Сергей также сидя в общем круге, внимательно слушает великого помощника Гильгамеша Иркаллу. Я – наискосок, почти напротив, хорошо вижу лицо Сергея-Этана. Прежнее имя не имеет ничего общего с этим человеком нового пути. Мелькнула мысль: таким сыном гордился бы любой отец, но не твой. К сожалению, иногда включаются необратимые процессы по времени и по возможности.
Я давно ощутила, что мое раздвоение не мешает присутствовать в этом мире, внутренне я Сумукан – уверенный, добродушный, когда необходимо жесткий человек. Моя женская  часть общей природы – вроде надстройки, наблюдателя. Замечательно полная картина души. Там же, наверху, пока не ощутила этого мужского своего дополнения. Оно как под спудом задавившей его женской природы. Весь облик оттого незакончен. Этому впоследствии только предстоит проявиться. Быть узнанной и встроенной в общий каркас так мучительно растущего тела.
Сейчас в круге идет интенсивный обмен и прием новых знаний. Иркалла великий учитель, посланник своего хозяина разворачивает перед присутствующими голографическое информационное полотно, воздействуя на чувства, мысль, память высшего порядка. Возникает в присутствующих узнавание особого свойства. Иркалла пришел пробудить память и прежде знакомые чувства, сопровождавшие жизнь клетки в водной среде. Прошедшие миллионы лет оттеснили эту память вглубь клеточного сознания. На поверхности более свежие ее знания, эти оказались забытыми настолько, что воспринимаются, как новые. Главная задача учителя – помочь вспомнить. В этом случае возникает цепочка: вспышка памяти, закрепление ее до состояния понимания, осознания, возможности производить действия, закрепление действия до автоматизма на всех уровнях, закрепление в геноме. Происходила интенсивная работа по задействованию очень мощных энергий. Высочайшие вибрации в виде удивительно красивых всполохов объясняли, что здесь творится поразительное природное явление, коллективная трансформация человеческой природы. Это состояние напоминало приобщение к природе огня, но являлось событием более высокого частотного порядка. Присутствующие не были простыми учениками. Достойные со-творцы, со-помощники, со-переживающие каждый каждому. Только в таком поле высочайшего единения возможно начало пробуждения этой  древней памяти в земном человеке. О многих вещах я вспомнила, но такое глубокое погружение дается с необычайным трудом. Не только мне. Это работа не одного урока. Отныне это главная задача всех храмовников. Не ясна конечная цель, она обозначится позднее. Сейчас все силы, вся внутренняя мощь, вся энергия, накопленная миллионами предшествующих лет, все концентрируется в это мгновение – идет великая работа.
Здесь же, на лежанке, я постепенно возвращаюсь в свое горемычное тело, скрюченное от холода и неудобной позы. Затекшие руки заброшены за голову в напряженном танце доисторических дельфийских танцовщиц. Открываю глаза, помогаю рука руке возвратиться в естественное положение. Мысли со скрипом начинают вращать в голове железобетонные жернова, перемалывая оставшиеся мозги. Замедленная пленка напомнила вчерашние события, обостряя уже хроническую болезнь – нежелание жить. Впервые со дня рождения вспомнила и пожалела о родительском суеверии. В момент рождения мне не был вживлен в верхнюю часть правой лопатки чип, маленькое зернышко. Его присутствие давало возможность проследить  навигатором за любым перемещением данного организма. Когда-то это была тотальная практика. Позднее, перебесившись, человечество приняло решение контролировать себя по желанию. Много поколений по привычке пользовались услугами спутниковых служб. Удобно было родителям «выпасать» своих деток, вечно не туда забредающих, государственные конторы не гнушались. Мои же отказались лишать свободы любимое чадо и  это всегда нравилось. Зато сейчас меня можно было бы найти. Подумала: «Папа Сережи наверняка и эту мою особенность отследил. А будь я с чипом, выдрали б,  не спросив. Этот народ не суеверный».
Оглядываюсь по сторонам, маленькое оконце пропускает свет звезд и снега. Оно пыльное, тусклое, как любое окно в любом складском помещении. Присмотревшись в него, задохнулась от восхищения. Две зеленоватые звезды смотрели на меня. Ровно и не мелькнуло на земле этих тысячелетий. Как тогда, сидя у пещеры, закинув голову, с необъяснимой тоской и восторгом прослеживала их небесный танец. Привет от волчонка! Два его берилловых глаза нашли меня. Он помнит и любит. Я тебя  тоже, мой родной. Извини, что не простилась, и, наверное, уже не простимся в этой жизни. Когда-нибудь ты узнаешь, почему мой сынок, мой однажды рожденный талисман, мой спаситель. Храни его, великая мать. Убереги от неотвратимых ошибок и дай нам когда-нибудь встретиться. Хурез!
Дверь открылась. На пороге человек в каком-то светлом комбинезоне. Боец из моей охраны. Здесь специальная одежда, что ли? Бросил мне на стол куртку и брюки из подобной ткани. Позже пойму, теплосберегающая одежда. Без нее нам, людям жаркого мира, здесь жить невозможно. Тела людей столетиями живущих в плюсовой температуре утеряли адаптивность к холоду. Поэтому спасателей постоянно сменяют. Больше десяти дней даже тренированный организм выносит с трудом.
Итак. На мне  спецкостюм, горные бахилы, шапка, очки. Лицо смазано маслянистым составом, чтобы не сгорело на солнце, кожа не облезла б клочьями. Сегодня утром, впервые за много дней, был приличный завтрак. Мой внешний вид сподвиг хозяев поддержать это худющее тело, провалившееся щеками лицо. Безжизненный взгляд, заторможенные движения, постоянное молчание – вот портрет еще недавно такой активной жизнерадостной девушки, сующей нос всюду, особенно, куда не надо.
Поход предстоит по тяжело доступной местности. Подошвы на бахилах массивные, с высокими шипами, на несколько размеров больше даже моих немаленьких ног. Ходить будем медленно и скорбно. Объяснять папе Сережи, что понятия не имею про какие входы он говорит, что он подразумевает под «входами», какие ворота и парадные двери пытается найти – тщетно. На тропу выходим впятером. Тропа очень условна. Сколько можно, а можно метров двести, столько существует возможность как-то перемещаться. Затем либо вниз по веревкам, либо вверх, вбивая крючья, тоже по веревкам. Я иду посередине, зацепленная за пояс впереди и сзади идущим спасателями. Страховка двойная. Сбежать и правда трудно, да и куда. На сколько хватает глаз – снежные горы. Глядя на Юг, ощущаю, что там они быстрее заканчиваются, какая-то обнадеживающая дымка. На Север, Восток – картина одна и та же. Поэтому про себя и решила – будем держаться южного направления. Идем уже минут двадцать. Все налегке, свежие силы, настроение посветлело, а вдруг все обойдется, что-то эдакое случится и не надо будет никого искать. Дошли до обрыва, здесь путь обрывается. Говорю:
- Здесь вниз, и на Юг пойдем. – Стараюсь придать голосу уверенности, чтоб поверили, будто, правда знаю куда веду. Начинается мелкий ужас. Смотреть вниз страшно, не то что спускаться. Вызвали по рации маленький вертолет. Он сбросил на нашу площадку к ногам несколько пакетов. Началась работа. Встреливают крючья, крепят веревку, прокладывают вниз лестницу на крепкой основе с поручнями. Начинается спуск. Вниз уже ушел разведчик, просматривает возможность спуска. Обивает лишний снег, либо вызовет вертолет для сброса лавины, если таковая окажется на пути. За ним уходит вниз еще один. Со мною остаются двое, мы с ними в связке. Ждут сигнала к спуску. Я любуюсь панорамой, просто живу этими чистыми секундами. Изумительная, величественная картина величайших на планете гор. Какое счастье, что судьба позволила полюбоваться этой благодатью. Солнце печет, светит нестерпимо. Глазам без очков тоже долго не выжить. Ледники подтаивают. Ниже, с  пары километров,  снега уже нет, голые скалы, каньоны, расщелины. А еще пониже и ручьи будут, реки, еще ниже, дальше к Югу, где зеленоватая дымка, там первая травка, деревья, леса, возможно. Значит, люди. Здесь же, где-то под нами, глубоко, идет своим чередом спрятанная от лишних взоров жизнь. Вершатся события и их нельзя переоценить. Как сказал царь Гильгамеш, закладывается будущее. Остановить его разве возможно, если оно там, впереди, уже существует. Как оно может измениться оттого, что чей-то папа и его дружина найдут какой-то вход. Это меня развеселило, и впервые за горестную неделю я улыбнулась. Теплой струйкой в душу сочится спокойствие. Все будет правильно. Возможно, тяжело и трудно, но правильно. Надо просто стиснуть зубы и  пережить. Собрать в кучу все оставшееся упрямство, на нем  буду выживать. Воли-то маловато. «Я вам, ребята, сотни входов найду. Устанете выбирать, жизней не хватит, вместе взятых, с последним месяцем вашего главного папы».
Ну что ж, вниз, так вниз. Поползли. Впереди – первый спасатель, в середине – я. Последний травит с моего пояса веревку, держит ее, спустится, наверное, после нас. По лестнице легче, хоть мотает ее сильно. Это при том, что на ней груз из двух-трех тел. Зябко. Страшно. Меньше по сторонам нужно таращиться. Лучше в одну точку на руку смотреть. Высоту плохо переношу, что на самолете, что здесь. Начинают трястись ноги, уже не раз соскальзывала с очередной веревочной перекладины. Дышать тяжело, устали руки от напряжения, а спуску не видно конца. Хочется остановиться отдохнуть, сразу ноги подкашиваются, надо шевелиться. Пот уже заливает лицо, испарина под костюмом. Расстегнуть бы немного на вороте. Некогда. Верх лестницы в небе, низ – конца не вижу тоже, за выступом, на который она легла.
Далеко внизу чернота с редкими снежными вкраплениями. Начинаю молиться, вспоминаю имена всех услышанных в подземном храме богов и богинь, также наших наземных, привычных. Вспомнилась моя бабушка-сказительница, ее давно нет в этом мире. Если видишь меня откуда-то сверху, снизу ли, помоги, укрепи руки, ноги, уйми дурацкую дрожь. Уже невозможно держаться руками, не слушают. Доползла до выступа, под ногами кусочек тверди, хоть немного отдышаться. Поднимается голова спускающегося впереди, сурово произносит:
- Не задерживайся, сходи вниз, отдохнешь на месте, скоро уже.
Пошел вниз, тянет мою веревку с пояса. Ползу следом. Уже нет молитв в голове, только «Раз – ножка, два – ручка…», и далее в таком же порядке. Потом и этого нет, туман в голове, мгла в глазах, откуда-то тихий свист в ушах, потом не помню ничего.
Сижу, спиною прислонившись к уходящей в небесную высь скале. Впереди небольшая площадка. От нее ниже – склон, по нему уходит человек, со мной рядом двое. Один переговаривается с кем-то по рации на запястье. Вызывает вертолет посмотреть дальнейший спуск, где удобней навесить очередную лестницу, может, пройти какое-то расстояние.
Скребутся мысли в голове: почему даже сомнению не подвергается мое решение о спуске? По логике простых землян, входы начинаются из пещер, а они обычно где-то у подошв гор в долине. Значит, спускаться будем до ближайшей долины. Почему нельзя спустить туда сразу на вертолете, подготовить площадку? Это быстрее и не так мучительно. Либо долина не пригодна для площадки, либо меня помучить захотели. Наблюдают за спуском, просматривают мой путь, прощупывают параллельно возможные входы. Черт их знает, что у папы на уме. Придется готовиться. Грядет еще один спуск по лестнице. Как переживу, интересно. Даже если сорвусь, меня отловят – двойная страховка. Так что, не горюй, дорогая, живем дальше. Вернулся разведчик, говорит, что только через верх можно добраться до нужного склона. С него опять вниз по лестнице, правда, неизвестно насколько далеко, выступ большой, не видно ниже.
Прилетел вертолет, скинул еще пакеты с крючьями, лестницами, веревками и прочим. Опять стук, слабо слышимый за выступом, встреливают крючья, по ним наверх, затем – вбок на склон, и дальше уже вниз. Наверное, не одну лестницу придется вешать.
Соображаю про себя, а ведь найти сверху было бы легче. Там, где курится тепло от термальных вод, газовых жил, там и выходы. Вспомнила про верхние галереи, куда еще больного водили Сергея. Выходы есть на самом верху, с оборудованными площадками, внизу, да и везде, конечно. Связь с верхним миром, судя по всему, постоянная. Продукты, и не только, оттуда. За сотни веков построена такая сеть ходов и выходов, что наверняка они заканчиваются вместе с горами, где-то там, у зеленоватой дымки.
Меня невежливо дергают за веревку с пояса, пошли. Наверх легче, хотя в какой-то момент карниз выходит на отрицательный угол, и вторая очередь лестницы страшно болтается на ветру. Сколько времени мы на спуске, показывает только движение солнца. Оно готовится к закату. До долины так и не добрались. Нашли мало-мальски пригодную площадку, вертолет скинул походную палатку. Ночевать будем в ней. Так же впятером на страховочной веревке за пояс. Мое отхожее место – ближайший валун, и веревка – на контроле. Я почти в беспамятстве. Уже, перед тем как  упасть и уснуть, поговорил со мной папа. Так сказать, колыбельная на ночь.
- Завтра спуститесь в долину, и чтоб выход был!
Коротко, ясно. Впереди решающий день.
Длина страховочной веревки дает определенную свободу в пределах палатки. Как бы перерезать ее чем-нибудь. Заснет охрана, сделаю пробную вылазку. Запомнить где и как положено будет что-нибудь колющее и режущее. Искать придется ночью, впотьмах. Не замечаю в руках охранников никаких ножей, топоров. Все модернизировано. Что должно иметь штучный вид, сделано производителем. Еда расфасована в пакетах, тюбиках, бутылях. Везде пластик. Крючья вбивали пневмопушкой. Пояс же – цельнолитой, закреплен на костюме, не снять. Только с костюмом, и то постараться нужно. Час промаялась в раздумье, затем под общий молодцовый храп, отключилась сама.
Вот и решающий день, утро, подъем. Легкая трапеза, туалет, включающий смазывание лица, заметно загоревшего, опять вниз. Пройдена третья лестница. Вижу, что и бойцам уже не сладко, а я давно неживая. Стаскивают, как мешок, прислоняют к скале. У охраны совещание, надо вызывать вертолет, устанавливать очередную палатку. Пока подкачать ее корпус, он с воздушной прослойкой для тепла, да прочие бытовые мелочи – на все время уйдет. Решили пораньше заняться делом. И уже отсюда делать поисковые походы. На этой мысли я просто потеряла сознание. Очнулась от боли, в палатке, на лежанке в углу. Мои страховочные веревки прибиты крючьями к полу. Бойцам самим надоело такое соседство, решили отдохнуть. Наверное, мне был хороший удар – в голове звенит. Надо мной склонился дружинник, держит у уха дистофон, там голос папы
- Еще светло, нужно показать район входа. Завтра с утра прибудет бригада штурмовиков. Давай, приходи в себя, отдыхать потом будешь.
Я пытаюсь отвечать, челюсть плохо шевелится. Хорошо долбанул по ней боец, приводя меня в чувство.
- Местность мне незнакома, нужно осмотреться. Я ведь здесь не была. Необходимо время.
- Сказки говорить будешь тете. Ты везде здесь была, так что, подъем.
Голос уже не мне:
- Всадите ей стимулятора, что ли, пусть работает сегодня.
Докатилась до стимуляторов. Через рукав впрыснули в предплечье какую-то жидкость, и впрямь стимулятор. Как после хорошей чашки хорошего кофе с хорошим шоколадом, только еще лучше. Вливаются силы, поднимается настрой, слабость в ногах исчезла. Ну что ж, пойдем искать. Послал бы Бог пещеру поглубже. Пусть бы развлекались завтра ребятки.
Выходим из палатки. Здесь уже картина другая, ущелье расширилось. Дальше к Югу спускается в долину. Далековато еще до зеленоватой дымки, но с первой линии мы спустились. На дне бьется о камни стремительная речушка, живая вода. Вот до чего нужно добраться. Это далеко внизу, туда еще не одна лестница нужна. При малейшей возможности – вниз, к воде.
Я иду впереди, веревка с пояса намотана на руку дружиннику, остальные рядом. Ходим уже час. Наконец, дергает меня за веревку, подходит:
- Долго гулять будем? Ты нас утомила. – Дальше выражение, которое не имеет к литературе отношения. – Или ведешь, куда надо, или зубы собирать будешь в кулак.
Удар в лицо - я падаю. Никак не ожидала, что так скоро начнется поучительная часть. Я для них враг. Из-за меня такие трудности и испытания. Конечно, служба есть служба, но здесь – вдали от дома, в холоде, на этих заснеженных выселках – это уже слишком. Рядом стоящий, слегка пнул в бок, дыхание остановилось. Согнулась в бублик.
- Вставай, пока по хорошему просим, говори куда.
Дернулась моя голова, краем глаза замечаю  внезапный удар белой молнии из-за валуна вверх. Валун метрах в пятидесяти от нашей дружеской полянки. Видимо, все заметили, обернулись. На нем грациозно, с поднятым длинным хвостом, переступала с лап огромная белоснежная пятнистая кошка. Усы на оскаленной морде воинственно торчат. А глаза! В них ненависть всего звериного мира. Вот это кошечка, какая красавица! Откуда ты здесь? Неужели горные барсы не все истреблены? Ведь давно их никто в природе не видел. Какая удивительная встреча! Тихий, но угрожающий рык. Нами потревожена ее размеренная жизнь, где-то рядом ее логово, может с котятами. Ей не нравится шум, она выразила свое мнение. Столбняк прошел у нашей гвардии. Самый ловкий выхватывает оружие с пояса и стреляет в зверя. Инстинктивное движение. Но за мгновение до него кошка исчезла, ушла вниз по ущелью. Ни звука, ни шелеста от ее мощных лап. Красота!
За всеми этими занятиями как-то быстро пробежало время, стало темнеть. За веревку меня дернули, подняли на ноги, пошли к лагерю. Иду согнувшись, бок болит. Прошусь по нужде за ближайший камень. Травят веревку, но остаюсь все равно на виду. Уже никому не до этики. Присаживаюсь, и резкая боль. Чего-то в боку повредили, что-то не так. Собираюсь  встать, не могу. Выползаю на четвереньках. Стон, больно, очень больно…. Все, как папа и обещал. Сажусь, идти не могу. Тот, который держит мою веревку, приготовил еще инъекцию. Теперь, похоже, обезболивающее. С собой у бойцов походная аптечка, удобно. Я еще им нужна, иначе бы не возились. Полегчало, вроде. Остальные ушли. Свет в палатке виден издалека, там теплится жизнь. Я делаю попытку подняться. Держусь за бок, ковыляю к палатке. У моего хозяина, на чьем я поводке, ненависть в глазах, до красноватой искры. Тащит за веревку, у самого входа в палатку разворачивает к себе и коротким тычком в лицо сопровождает свой текст:
- Завтра не покажешь – лично убью.
В момент затрещины и вправду, что-то хрустнуло. Вместе с кровью выплевываю зуб или два. Тихий свист в ушах. Захожу в палатку и падаю где-то в углу, вспоминая позу эмбриона.
А у нас в храме полным ходом идут серьезные эксперименты. Группа Сергея с двадцатью храмовниками находится сейчас на ровной площадке большой залы. В центре ее длинная узкая шахта с глубокой водой. Вниз ведут ступени с поручнями. К ним подходит Сергей-Этана. Лицо серьезно, смотрит на учителя, пытается сосредоточенно повторить его наставления. Иркалла – великий Дух, управитель всего, что совершается под поверхностью земли – мысленно заканчивает настройку ученика. А тот старается не упустить ничего из предыдущих уроков. Задача Сергея, спустившись в воду, окружить свое тело пузырем из воздуха. Сейчас клетки тела работают в особом режиме, идет концентрация близлежащего к телу воздушного покрова. Под водой из этого покрова, тонкой поначалу пленки, создается воздушная подушка. Затем ее становится больше, в ней, как в защитной сфере, можно находиться под водой достаточно долго, и перемещаться. Прошло немного времени, Сергей поднимается из воды. Недолго он там был, но пленка уже ощутима. Тренировки будут постоянными. По очереди к ступеням подойдут все. Я, Сумукан, тоже научился рождать вокруг себя воздушную пленку. Со временем она вырастет и создаст среду, в которой смогу обитать на дне. Мы уже знаем – должны научиться выживать в воде, пока при помощи этого ограниченного воздушного пространства. Организм приспосабливается к новым ощущениям внутри и извне. Трансформация продолжится долго. Со временем он научится обходиться без воздушной подушки, будет потреблять лучи солнца и путем, напоминающим фотосинтез в растениях, расщеплять внутри себя накопленную воду на водород,  под воздействием лучей солнца трансформирующийся в энергопитательную материю. Кислород участвует во всех обменных процессах, так же необходим, как при жизни на земле. Много еще разных тонкостей нужно будет освоить природе человеческого тела, чтобы через тысячи лет обрести непотопляемость. Не исключено, внешность тех знакомых длинноглазых сущностей. Природа позволит на некой человеческой ветви предложить свой вариант выживания вида. Это новый способ существования в воде, в отличие от его других обитателей. На глубине существовать телу постоянно нет необходимости,  всплывая к солнцу для подпитки. Ну  а кто же мешает? Потом эта особенность из поколения в поколение будет закрепляться в геноме. Там как раз в надстройке местечко есть для этой информации. Постепенно водная среда станет главным местом обитания жизни на земле. Другая ветвь может пожелает осваивать внепланетарную жизнь.  Эти эксперименты будут продолжаться долго, очень долго. Но, конечно, не всегда.  Природа дает шанс человеку,  возможность совершенствовать свой вид. Похоже, мы нужны нашей главной матери, иначе – зачем ей возиться с нами, как возятся со мной эти бравые молодые мужчины,  уставшие от некомфортной жизни, непонятных перспектив и этой тупо молчащей старухи.
Ей, вроде, нет и тридцати, а чисто старая ведьма, теперь еще и беззубая.
Обезболивающая инъекция – великая поддержка моему искореженному телу. Попросить еще, что ли, а то слабовато действует, или – действие ослабевает. Боль во рту невыносимая. Понимая, что есть я не смогу уже долго, бросили  какой-то тюбик с жидковатой пастой. Мне хочется пить, больше ничего. Прошу воды. Плеснули из бутыли, поставили рядом большую кружку из пластика. Напрасно вглядываюсь в водную поверхность кружки, не отражается на ней длинноглазое личико. Водица – не совсем та водица. Все равно хорошо, что она есть. Пить стараюсь меньше, чтобы реже за валуны отпрашиваться. Какая же она вкусная, простая вода, особенно, когда ее хочется, но нельзя. Любой напиток в таком случае становится нектаром. Все, что нельзя, приобретает вкус редкого угощения. Моя жизнь, которую завтра мне тоже запретят, нравится в последние часы чрезвычайно.
Уткнувшись в угол, раздумываю обо всем увиденном. Главное зрелище до сих пор перед глазами – великолепная белая кошка на валуне. Ее появление, вечно свободного духа гор, утвердило окончательно  идею обязательно бежать. Оставаться до завтра в этой компании – встретить смерть, навязанную мне. Боль притупляется со временем, но не настолько, чтобы не корчиться и не вопить от таких оплеух в лицо и по телу тяжелыми бахилами. Живописно представила сцену своего завтрашнего конца. Разбрызганная кровь и мозги по камням. Сделать месиво из меня этим молодцам – две минуты, если не придет в голову мысль продлить мои мучения. Отдана команда со мной не церемониться. Папина ненависть имеет сложную начинку. Тут и обида, и несбывшиеся ожидания, и безнаказанность. Он давно над законом. Его деньги, власть, позволяют на всю копошащуюся чернь смотреть небрежно, не останавливая внимания на этом предмете. Родители меня ищут наверняка, ищет волчонок, друзья. Да кому же в голову придет, что я здесь, на краю земли. Хотя, фактически – в центре… .Избивали меня целенаправленно, подавляли волю к жизни, следственно – и всякие мысли о побеге. Они боятся меня и папу. Решили обезопасить себя в свете поставленных задач. Что он им наговорил такого страшного, чем запугал?
Бойцы готовятся к ночевке. Договариваются о дежурстве, вбивают в крючья веревки с моего пояса. Срезать их нечем, да и не режутся такие веревки. Сжечь тоже нечем, придется снимать вместе с одеждой. Соображаю – что можно напялить вместо снятой. Без одежды замерзну ну, минут через пять. Буду шевелиться, двигаться – немного позже. Читала когда-то: смерть от холода не такая болезненная, засыпаешь – и все. Моей охране на ум не придет, что уйду без одежды, понимают – верная гибель. Однако, выбора нет, надо постараться выползти из палатки ночью. Охранять ее сегодня будут старательно, завтра решающий день.
Активизировались переговоры дружинников с внешним миром и папой. Что-то серьезно маракуют. Похоже, догадываются, что надежда на меня слабая, ищут дополнительные резервы. Папа человек большой, что-нибудь придумает обязательно.
Мне же – приглядеться получше, что можно на себя хоть накинуть, чтоб не сразу замерзнуть, доползти до воды. Вбила же в голову – добраться до ручья внизу ущелья, напоследок воды живой напиться. Присмотрела, где спуск возможен. Спуск очень условно сказано. По таким кручам только катиться кубарем. Может, докачусь еще живая.
Итак, подглядываю через прикрытые глаза, готовятся ко сну добры молодцы. Все, обычно, спят в своих теплых костюмах, не снимая шапок и бахил. Вижу - в углу что-то висит на штыре. Что это, мешок, кусок пластика, одежда – не видно. Глаза мои заплыли, в них сполохи, блики. На свет вообще трудно смотреть, и все-таки нужно приглядеться повнимательней к заветному углу. Хорошо, что никто не смотрит в мою сторону. Моя обреченная фигура не вызывает пока подозрения и дополнительного внимания. Постараюсь сосредоточиться, прощупать все-таки угол, поискать другие возможности если надо. Я уже забыла, что умею делать кое-что с закрытыми глазами и на расстоянии.
Похоже, что-то мягкое, во что можно завернуться, висит в углу. Кусок прорезиненной ткани, снятый козырек с палатки. Шапка, бахилы, штаны на мне останутся. Куртку с поясом сниму, попробую выскользнуть. Я здорово дошла за эти дни, должно получиться. Просматриваю внимательно стены, надутые тумбы, лежанки. Все, что может согреть – на телах, остальное бесполезно. Значит, необходимо будет дотянуться до этого козырька. Открыть изнутри щель двери у пола. Просматриваю – нет ли сигнализации, вроде, все тихо пока. Буду следить – может, включат сигнализацию на выходе. Если они достаточно запугали меня, немного успокоились, обойдутся без нее. 
Включена музыка из транслятора в дистофоне, чтобы глушить беседу бойцов. Переговариваются старательно тихо. При хорошей концентрации можно настроиться на их мысленный поток и послушать. Интересные события разворачиваются…
Приближается развязка. Ну, что ж, можно только порадоваться папиной находчивости. Связался Сережин отец с нашими военно-космическими службами. Они снимут весь искомый район в особой частоте. Если есть хоть какая живая тварь – это зафиксируется. Все пустоты, то есть внутренний рельеф, прочие подробности, будут видны на снимках. Выходит, я - точно уже отработанный материал. Завтра величайший из дошедших до нас храмов закончит свое сокрытое существование. Что увидят и что поймут из увиденного все любопытствующие, даже не предположу. Размеры, степень обустроенности этой тайной жизни заставят задуматься, но выводы, конечно, будут сделаны по задаче. Только бы успели храмовники отреагировать на так стремительно меняющиеся события. Как же они сейчас напряженно трудятся, на грани возможностей, я это знаю.
Сон не идет. Слишком уж роскошно, проспать последнюю в жизни ночь. Мысленно переговорила со всеми близкими. В эту ночь будут удивительно живые сны с моим присутствием у них.
- Я жива, мой родной талисман. Мать твоя не сдавалась легко никогда. Не сомневайся и здесь буду биться до последнего.
Один боец что-то копошится у входа. Застегнуть палатку, ее двойные шлюзы, дело непростое. Очень внимательно слежу, в какой последовательности он это делает. Удивительно – нижний крюк, за который крепится вся система, не задействован. Посчитал, что невозможно в оставшуюся щель протиснуться телу. На себя примеряет, а зря. Вот он, мой шанс. Теперь успокоиться, не выдать себя ничем. Они ведь тоже не лыком шиты, дежурить будут. Тяжело при таком выматывающем ритме бодрствовать ночью. Самый крепкий сон – предутренний, там и попробую отстоять право на свою смерть. Ваша с вами останется, друзья мои.
Как разболелся бок. Это может быть серьезным препятствием. Нужно молчать. Ползти можно и на другом боку, в конце концов. Очень важно добраться до ручья, там живая вода, это мой второй шанс. Чем может помочь вода, не знаю, но мне туда надо.
Все затихает, засыпают ребята быстро. Дежурный сидит, смотрит видео на мобильном экране. Тусклый свет в палатке сосредоточен в моем углу. Я на виду. Что же, поработаю Сиреной. Сейчас я очень-очень пожелаю всем крепкого сна. Спою вам, ребятки, колыбельную: «спи, глазок, спи, другой», потому что уже пора начинать снимать куртку с поясом. На это времени уйдет немало. Сидящий у экрана, откидывается на спинку надувного кресла, ищет удобную позу, засыпает. Мне постоянно нужно держать его в своем фокусе, не позволить проснуться, пока не разденусь. Тело корежит, бок разламывается, в голове свист, руки слушаются плохо, но куртка потихоньку стянута. Теперь замаскироваться, чтобы все было, как и прежде. Сейчас проснется дежурный и передаст дежурство следующему. Тот, следующий, теперь пялится в экран осовевшими глазами. Они ничего не видят. Можно подойти к углу и снять козырек, как-то приспособить на тело. Держу в фокусе своего внимания глаза бойца. Они полуоткрыты, но спят. Встаю, сразу сгибаюсь от боли. Что-то громко ойкнуло внутри. Стискиваю зубы. Успокоиться и понемногу двигаться к углу. Как же долго я ползу. Теперь по стене подняться, достать, сдернуть. Зашевелился дежурный - переключила внимание на свою цель, это недопустимо. Успокаиваюсь, снимаю козырек. Сил нет. Ползти нужно назад, к лежанке, до выхода не добраться. Отдохнуть надо.
Вот теперь и третий дежурный удостоверился в спокойном движении ночи. Все на месте. Пытается что-то увидеть на экране. Я отдохнула, теперь и ты поспишь, а мне на выход с вещами, с главной вещью, главной своей добычей. Как могла, обмоталась веревками из пакетов со снаряжением, они тонкие и, наверное, вечные. Теперь держать внимание. Пока держу – не проснется. За пределами палатки это будет труднее, растущее расстояние его прервет. Потом, как Бог даст. На ногах быстрее до спуска надо доковылять. Дальше – вниз, к ручью.
Вот я и под звездами. Протиснулась, поднимаюсь на четвереньки, затем выпрямляюсь, согнувшись в одну сторону. Невыносимая боль. Какие звезды! Воздух морозный, но не обжигающий. Здесь уже ниже, снега меньше. Светло от звезд и отраженных вершин. Внимание держать на дежурном. Может, успею до спуска. Тороплюсь, спотыкаюсь, падаю, встаю, быстрее, до того приметного камня. За ним спуск. А в палатке уже свет, голоса, крики. Скорее, вот спуск вниз. Сзади выстрелы. Обдираю все, что осталось еще живым, валюсь в ущелье. Высвечивают бьющими фонарями. Надо затаиться, вжаться в ложбинку. Свет мимо меня, опять вниз кубарем. Голова – сплошная боль, как и все тело. Не надо гнуться, теперь я вся – больной бок. Выстрелы рядом, осыпающийся камень. Они тоже спускаются, но дальше, решили оттуда прочесать берег. Слышу журчание воды, сырые камни, вот она, живая моя. Глотаю, умываю лицо, руки мгновенно немеют. Господи, как хорошо. Такого напитка отродясь не пробовала, горная вода. Теперь можно и замерзать начинать. Успеть бы до прихода дружинников, они будут прочесывать весь ручей и, несомненно, наткнутся на меня. Хотелось бы – на труп. Переворачиваюсь на спину, пытаясь распутать веревки. Замерзать нужно быстрее, может, услышу на прощанье шепоток моей Ундины, она рядом. Последняя картина в глазах – эти баснословно яркие огромные звезды. Как тихо. Нет, плеск воды, кто-то через ручей топает. Вот рядом дыхание. Надо мной склоняется огромная усатая голова с короткими округлыми ушами. Это та кошечка! Пусть лучше загрызет меня «горный дух», они мастера перегрызать глотку жертве. Но нет, лижет лицо, руки, дыхание удивительно горячее и живительное. Как приятно замерзать в таком сюжете. Ее глаза в мои вливают свет и память. Я, Сумукан, управитель и повелитель лесов, всего живого, что обитает в них. Я понимаю язык самой малой травинки, птахи и зверя. Я с ними одной крови. И он, мой друг снежный барс, пришел, чтоб с ожившей памятью я понял, что нужно-то всего заползти на спину распластавшейся кошке, уцепиться крепче за шерсть, и она, поднявшись, потихоньку переходит ручей. Теперь наверх, также осторожно и бережно. Пусть сзади пальба, мечущиеся блики фонарей, крики, мы уже далеко поднялись из ущелья. Какая теплая и мягкая шкура. Неправдоподобно огромный зверь несет меня, своего хозяина, так некстати забывшего о своей привилегии повелевать. Я вспомню твое имя, Хумбабу, неразлучно сопровождавший меня во всех моих ближних и дальних путешествиях, Хурез! Дальше просто покой, тепло, никакой боли. Блаженство и затопившая душу благодарность своему другу и спасителю.
Храмовники начинают покидать свой обжитой ковчег. Тихо, сосредоточенно продолжается начатая великими учителями работа. Внешняя причина – начавшаяся глубинная бомбежка обнаруженных людей и их родного дома. Папа сумел обосновать на всепланетарном совете теорию о надвигающейся угрозе из этого мирового террористического очага. Недаром здесь так все обжито и подготовлено к независимой и долгой жизни. Отсюда явно попытаются захватить всю планету. Поэтому сбивают самолеты, похищают людей. Наверняка готовились требовать выкуп. Теперь же, когда как на ладони все галереи, точечным ударом эфирных, прожигающих горную породу бомб, разрушаются жилы термальных источников, природного газа, немыслимо огромные складские залы для всякого рода запасов и накапливаемого оружия, надо полагать. Иногда мелькает живое тепло, обычно обнаруживаемое в человеческом теле. Пробиваются тоннели, по которым спустятся уже войска для освобождения заложников, а их там немало, судя по сигналам тепловизоров. Правда, их становится меньше, куда-то исчезают люди, но расставлены посты, отловят всех врагов человеческих и предадут заслуженной каре.
А где-то далеко, на самом южном  бывшем континенте, сильно сместившемся, но сохранившем в своем центре небольшое горное плато из вечных снегов, в городке Жалебей на искусственном острове, в туристском центре творится ажиотаж. Небольшой остров под сохранившим свое реликтовое название Антарктида славился притоком туристов. Их влекло много причин: и оставшаяся прохлада снегов, чистые синие воды морской глади, сохранившиеся для туристских забав популяции пингвинов. Словом, морские круизы пользовались спросом всегда. Теперь срочно изыскивалось еще одно вместительное судно человек на четыреста-триста. Заявки со всего света поступили на участие в круизе в определенный срок. Понятно, туристская компания не могла упустить возможность заработать на этих богатеньких бездельниках. Стоимость предполагаемого недельного тура немала. Все дело за судном. Менеджеры компании рыскали по близлежащим верфям, пока не остановились на стареньком, но еще ходком двухпалубнике. Поговаривали, что судно уже ресурс свой исчерпало, хотя при желании продержаться на воде месяц-другой сможет, конечно, при отсутствии больших штормов. Самым первым действием – страховка судна.  Набрана команда, обслуга, все, кто будет поддерживать хорошее настроение, состояние желудков, здоровье предполагаемых клиентов. А  они съезжались отовсюду с саквояжами, коробками, паспортами различных государств. Такие разные, объединит которых совместное недельное проживание на маленьком подобии земной тверди. Корабль, выкрашен в зеленый цвет со странным названием «Утнапишти» (тот, кто пережил потоп). Смысл названия никого не интересовал, только его комфортабельность и выносливость. Да и откуда взяться этому ненужному интересу со стороны все подъезжающих туристов. Оформляя на таможне свои визы, заселенные в один отель, незнакомые люди благожелательно разглядывали окрестность и свой морской ковчег с таким редким названием, поджидая остальных. Корабль отправится по прибытии всех гостей, зарезервировавших  места. Туристы, гуляя по отелю, огромному, как сам океанический мегалайнер, уже узнавали друг друга при встрече, церемонно здоровались. Внимательный,  заинтересовался бы этими взаимно долгими глубокими взглядами встречающихся случайно будущих соседей по каютам. Наконец, назначен день отправления. С утра приятная суета. Туристы заполняют корабль. Каждого отдельно вежливые стюарды ведут до места, кому куда заказано.
Пожилая леди с большим количеством молоденьких, приятно щебечущих девушек, хозяйка пансионата с ученицами, заняла две смежных каюты. Семейная пара в лицах: высокой светлоглазой стройной дамы и такого же элегантного мужчины с залысинами на умном лице, заняли отдельную роскошную каюту на верхней палубе. Не все заказанные места оказались занятыми, два-три десятка мест так и пропали. По молчаливым скорбным взглядам остальных путешественников непонятно было, что им за дело до недоехавших, недолетевших, недобежавших клиентов. Совет турфирмы решил - дальнейшее ожидание бессмысленно. Кроме того, это не входило даже в дополнительные услуги данного круиза. Последний срок объявленного сбора прошел. Так что, отправление состоялось. Как всегда, слегка помпезно, слегка гламурно. Судно украшено соответствующими регалиями, ветеран туристского движения. Впрочем, кроме команды это обстоятельство никем не было отмечено.
Пятый день плавания по разлившемуся когда-то морю Уэдделла подходил к концу. Ничего не предвещало никаких серьезных изменений благоприятного прогноза погоды. Откуда возникло это маленькое черное облачко, разросшееся в считанные минуты по небу? Из него рванули огненные сполохи, поднялась волна, судно затрещало. Команда забегала обеспокоенно. Земля, точнее, скальные выступы, были недалеко, и при самом неблагоприятном раскладе не исключалась возможность на имеющихся плавсредствах добраться до тверди и спастись. Береговая охрана, радары, вертолеты, вся спасательная служба давно не допускала никаких трагических последствий на туристских маршрутах. Под очередной высоченной волной судно переломилось ровно надвое на гребне, и, неторопясь, начало погружение. Капитан, был честный одинокий человек; до последнего руководил спасением утопающего судна. Вертолеты были бесполезны в таком урагане. Рассчитывать пока приходилось на свои возможности. Внезапная темнота на корабле всех уравняла в общем желании выжить, никого не пришлось уговаривать сесть быстро на плоты, в шлюпы. Позже выяснилось, спаслись все, кроме туристов. Удивительное происшествие. Из области фантастики и то, что никто не искал особенно утопленников. Организованные поиски спасательными службами ничего не дали. Быстрое подводное течение разметало останки судна. Две – три публикации, хроника экстренных новостей промелькнула на ведущих телеканалах, и все покрылось гладью свежих событий, текущих проблем, государственных забот. Не мог успокоиться долго капитан, размышляя одиноко в ночной тишине о неординарном событии. Как случилось, что в первую очередь спасали туристов, и не одного спасшегося.  Темнота  не разрешила  определить, кто есть кто.
  В той тьме, урагане, сутолоке не нашлось любопытного, а увидел бы он совершенно необъяснимую картину. Наверху беготня и толкотня, а здесь, внизу, молчание и сосредоточенность. Один за другим уходили вниз, в разбушевавшуюся бездну эти непонятные мужчины, женщины, старики, старухи, девушки, юноши в одной позе – вытянувшись в струну, ногами вниз. Воздушная сфера, моментально образовывавшаяся вокруг пловцов, не выталкивала их на поверхность, вопреки привычным представлениям о весе воздуха. Напротив, достигнув дна, тела обретали способность шевелиться в своей защитной среде. Зная точно направление, они спокойной цепью двигались к тем же скалам, только вниз, в огромный, явно рукотворный грот. Из грота вглубь острова вело несколько достаточно широких тоннелей. Длина их, площадь разветвленной сети могли бы ввести в смущение случайного, окажись он здесь. Начинались они непонятно как, заканчивались Бог знает, где. Спокойная, незамутненная вода у дна не мешала размеренной ходьбе в воздушных скафандрах легко идущим храмовникам. Двое последних подошли к гроту. Прозвучала только одна фраза на фоне общего молчания. Темноволосый мужчина с высокими залысинами на лице с пробивающейся щетиной , глядя на светлоокую свою подругу, тихо сказал:
- Не оправдал своего названия наш корабль?
Та в ответ кивнула, и они ушли, держась за руки, туда, где когда-то будущее  проявит себя. Со всеми остальными неугомонными туристами изо всех сил они будут приближать его в чистоте, мудрости, красоте замысла своей главной матери Аруру.
Я открыла глаза в уютной пещерке, защищенной от ветров и лихого глаза. Подо мной толстая подушка сухого мха. На ощупь, словно шкура снежного барса. Господи, какого барса…. Сама доползла сюда, то ли вправду на крупе огромного пушистого зверя. Руки до сих пор помнят эту воздушную, упругую, мягкую шкуру под ладонями.
Выхожу, оглядываюсь, где я. Да, сама полуживая так далеко не сумела бы уползти. А то, что далеко – вон она, зеленоватая дымка, где, по моим подсчетам, заканчивались горы и должны появиться люди. Ноги идут сами, хоть на них тяжелые бахилы, несусветная тряпка намотана на тело. Шапки нет, да можно и обойтись. Здесь заметно теплее. Буду двигаться, пока смогу, туда, к первой зелени. Как истосковались глаза по этому цвету, он мне вместо маяка.
На ходу ощупываю бок. Побаливает, впрочем, идти можно. Ободранные руки, ноги не беспокоят, как прежде. Чаще в ручьи их нужно будет опускать. Зубов впереди нет – наверху двух, внизу трех. Провалившийся рот старит неимоверно, как и впавшие глаза и щеки. Действительно - старуха. Да и хорошо. Поскорей бы забыть себя из того прошлого, легкомысленную дуру. Только что и толку от моей жизни – двое спасенных. Знаю, не просто двое, а каких двое! Их здесь нет, как и остальных. Покинули храмовники свое тысячелетиями выпестованное жилище. Верхние галереи во многих местах взорваны, ищут там вчерашний день папины наемники. Долго будут плутать в лабиринте переходов нежданные гости. Впрочем, они ни при чем. Просто, закончилось время одной эпохи, начинается следующая. Чтоб не «засиживалась» – поторопили ее вояки. Пройдут века, забудутся бывшие жильцы и выгнавшие их. Забудутся причины и подробности происшедшего. Только в самой нижней галерее, навек запечатанной, так и останутся лежать в теплой и живой тьме тела бывших героев и Богов. Начинается время новых. А они уже там, где их ждут. Хурез!
Как же все хорошо и правильно. Идти буду долго, придется вспоминать, как выживала в голодные годины в своем доледниковом прошлом. Жуки, насекомые, черви – пусть не деликатес, однако, жизнь поддержать могут. Дальше, возможно, пойдут ягоды, грибы, травы. Главное – живая вода, длинноглазый прищур – моя  поддержка. Ручьи невелики, напиться, обмыться всегда можно. Так что, пока ноги ходят – вперед! Ночевки стараюсь обустраивать заранее, все-таки, холодно на земле, на камнях. Огня нет, молюсь, чтоб солнышко не оставляло меня своим вниманием. Вспоминаю, что внизу буду искать от него спасение, все равно, вниз, к людям.
Иду уже неделю. Потихоньку оптимизм и силы оставляют меня. Что-то не видно конца этой долине. Иду медленно слишком. Обувь тяжелая, быстрее не получается, босиком – еще хуже, ноги забыли босую поступь. С насекомыми не густо, ягод, грибов нет. Все равно надо идти. Вода есть. На ней и выживаю, она и впрямь топливо для моего двигательного механизма.
Пошел десятый день, за тем – пятнадцатый. Был сильный дождь, спрятаться не успела, промокла. Сушила на себе, всю ночь шла, точнее, брела. В руках у меня теперь сучковатая палка, без нее ходить тяжело. Опираюсь, волочу натруженные ноги. Сколько продюжу. Не смогу идти – поползу. Мой Хумбабу больше не появлялся, хоть и звала его в приступе отчаяния не раз. Значит, сюда ему нельзя.
Начинают путаться мысли, воспоминания, все перемешалось в безумный винегрет. Догадываюсь, так начинается сумасшествие. Надо держаться. Молюсь, вспоминаю какие-то песни, стихи, разговариваю сама с собой. Иду, наверное, месяц, два, забыла, сколько. Иду – громко сказано, перемещаюсь. Заметно потеплело. Тряпка болтается на поясе. Идти без нее легче, да ночью укрываюсь ей, не выбрасываю поэтому.
Очередная ночевка. Заранее ищу место, где как-то можно пристроиться. Сплю по-долгу, днем тоже часто отдыхаю. Гляжу на руки, ноги с восхищением, как они еще шевелятся. На них кости и кожа, сморщенная в пятнах. Господи, как хорошо, что никто меня не видит. Зрелище страшное. Патлы, бывшие волосы, кое-как увязаны сзади обрывком веревки. От штанов лохмотья. Бахилы пока держатся, выбросить жалко – попадаются змеи, в них надежнее.
На ночь стараюсь забиться в пещерку какую-нибудь, либо под карниз. Но теперь от гор ушла в сторону, иду по ручью. Ночую на камнях, у валуна побольше, так мне уютнее. Сегодня удалось найти место в ложбинке со мхом. Натаскала на дно еще мха, чтоб помягче. Устаю быстро, но заставляю шевелиться себя. Иду к ручью, напилась, доползла до лежбища и потеряла сознание. Голодный обморок. Очнулась уже ночью. Легкая дымка застилает небо или мои глаза? Стала плохо видеть. Постоянный туман перед глазами. Это надвигающаяся смерть? Чем же тогда это место привлекательнее ручья на дне ущелья? Размышляю о непонятных капризах судьбы.
Да нет, это не каприз, это огонь костра, я его явно вижу, он не особенно далеко. Люди. Трясутся руки, кое-как обматываю тело лоскутом, поднимаюсь, ковыляю на свет. На радостях палку забыла. Продираюсь по курумнику -  напрямик покороче. За ночь, пока костер виден, нужно дойти. Потом люди могут уйти и все, я пропала. Подгоняю себя на последней силе. Сердце сотрясает все тело. «Иди, дорогая, иди, зажгли его для тебя неспроста, ты же понимаешь». Иду, падаю, встаю на четвереньки, снова валюсь куда-то, опять подъем. Ползи, если не можешь идти. Опять ковыляю. Отдыхать нельзя, могу не успеть. «Помогите мне, родные мои», - кого прошу, не знаю. Все у меня сейчас родные – и начинающаяся травка, звезды, люди у костра, мой Талисман, Сергей со Светланой, божественная Нинсун и мой спаситель барс. Кричу осипшим голосом, забывшим речь:«помогите!». Катятся слезы, глотаю, у них вкус победы. Дойду. Успею.
Дошла. Светает. У полузатухшего костра трое спящих мужчин. На них одежда, не особо отличающаяся от моей. Похоже, аборигены, затерявшиеся в высокогорье. Недалеко – шевелящаяся масса животных, стадо. А это пастухи-кочевники. Гоняют по пастбищам свое богатство на копытах. Сохранилась же такая экзотика до наших времен. Чудо, как мой барс. Привыкших жить под открытым небом людей, видно сразу. От них – здоровое тепло, это хорошие люди. Подхожу потихоньку к костру, подкладываю высохшие лепешки из-под животных, набросанные кучей. Сажусь у костра, протягиваю к нему руки. Вот оно, счастье. Живой огонь, живое небо со звездами, вода. Земля подо мной пульсирует незаметной жизнью. От вспыхнувшего огня проснулся близлежащий. Подскочил, смотрит на меня испуганно, тянется к берданке доисторической своей. Я гляжу в костер, не мешаю, пусть обвыкнет его глаз на моем нечеловечески уставшем, старом лице. Понемногу успокаивается. Толкает ногой товарища. Тот тоже уставился на ночного гостя. Третий поднял голову. Я нахожусь в состоянии, когда половая принадлежность размывается под лохмотьями, патлами, свисающими на глаза. Местные мужчины не отличаются растительностью на лицах. Зауженные глаза, похожи на мои же, заплывшие от постоянного напряженного прищура.
Разглядывают  долго, молча, тоже, видимо, принюхиваясь своим полузвериным чутьем к облику непрошенного гостя. Наконец, один подошел, сел рядом, что-то говорит. По образному потоку догадываюсь:
- Ты откуда пришла? Тебя Эреджен похоронил, мы пили хмельной тарасун на твоих поминках. Где была? Поднимаю глаза на них, машу руками в сторону гор, что-то мычу. Язык не слушается, да и сказать нечего. Второй налил из походного котелка какую-то жидкость в замусоленную оловянную чашку. Им понятно, что я на грани голодной смерти. Хватаю чашку, тороплюсь, захлебываюсь. Похлебка пахнет хлебом, в ней мука, жир, молоко, какие-то специи. Нектар, амброзия! Вытираю рот ладонью, смотрю ласково. Однако, пока больше не дадут. Долго голодавшему это опасно. Не пойму, за кого меня приняли? Голова клонится к земле. Сил нет противостоять ее притяжению. Укладываюсь на землю, ближе к костру, отключаюсь почти сразу. Сквозь пелену чувствую, как набрасывают на меня какую-то тряпицу. Хриплый голос произнес:
- Она лишилась ума и памяти, забыла все, даже свой язык. Нерадостную весть получит Эреджен.
Ночь ушла, пришел день, за ним еще ночь, еще день. Никакая сила не могла открыть моих глаз. Минутные просветления доносили звуки из внешнего мира – ржание лошадей, голоса. Мне влили в рот еще чашку божественного напитка на все случаи жизни, бережно поддерживая голову. Сон в полной тьме, без мыслей, чувств, памяти. Он доставал меня из-за грани, которую я готовилась перейти. Значит, я нужна этому миру, будем жить дальше.
Проснулась, поднимаю голову, сажусь на то же место, куда свалилась суток трое назад. Костровище теплое, под пеплом жар. Надо мной что-то наподобие тента из растянутых шкур, закрепленных за камни, выложенные друг на друге. Их подкатили, или были прежде мною не замеченые. День клонился к концу. Недалеко – незамысловатая посуда, значит, хозяева подойдут.
Поднимаюсь, разминаю затекшее тело. Пока нет никого, нужно ополоснуться в ручье. Раздеваюсь полностью и ложусь на дно. Вода покрывает почти всю меня, плоскую, как этот камень рядом. Чтоб как-то промыть волосы, горстью втираю мокрый песок в голову, промываю в струе. Растираю песком тело, под струей оно оживает. Пью воду, не могу насытиться. Голова свежая, тело легкое, не только от потери веса. Хорошо! Солнце здесь не злое, высокогорье чувствуется. Остаться жить здесь, что ли… Мой недосягаемый дом Бог знает где. Странное дело, возвращаться мне туда не хочется. Начисто отрезан кусок жизни. Да пусть будет так. Меня там уже похоронили и помянули неоднократно, как потерявшуюся в горах пять лет назад старую жену пастуха Эреджена. Рассеется его надежда, все поймут, что я чужая. Как отнесутся? Примут в свой мир? Если нет, пойду дальше, туда, где примут. Сила вернется. Я многое умею – жить на земле, возделывая грядки. Кому-нибудь смогу быть помощницей, если не во всем – во многом. На хлеб, одежду – заработаю.
Принесла воды в котелке, разожгла костер. Закипит вода – вспылю муки, помешивая, посолю. В посудинке на дне – жир. Смою его, а молоко свежее будет с приходом стада. Пастухи сами себе дояры. Правда, кого доят – не знаю, молоко очень жирное, до сих пор на языке его сладкий привкус. Зубов передних нет, да не беда, хватит на остаток жизни. А есть хочется смертельно, хоть камень грызи.
Вот родные звуки, приближается стадо. Подъезжают на маленьких лошадках двое пастухов, видят меня, хлопочущую у огня, спешиваются. Один уходит к стаду, с собой специальное кожаное ведерко, доить пошел. Первый подходит, садится, говорит:
- Эреджен приезжал, смотрел, ты не его жена. Та совсем старая, ты не совсем. Откуда ты? У нас нет таких. Мое отмытое лицо, прояснившийся взгляд, движения здорового тела в детородной поре заставляют его вглядываться пристальнее. «Что-то необычное в этой чужестранке, но не опасное». Это нас сближает. Улыбаюсь про себя, еще замуж позовет. Мне он, если не прадед, дед точно. Показываю на рот, мычу выразительно.
- А, ты немая… это хорошо. Болтливая женщина – наказание. Главное, детей рожать, пищу варить, мужа ждать. Выслушиваю с опущенной головой, помешивая варево. Принесли молоко в ведре, сливаю часть в котел. Прошу жестом – можно ли мне оставшееся пить? Кивают пастухи: «Пей, этого добра много, сейчас травы есть, молоко есть. Высохнут – молока мало будет». Пью сладкое молоко, смакую, представляю себя толстой, сытой. Смеюсь про себя: «Теперь я и замуж согласна. Такой роскошный стол каждый день может помочь пережить не только восьмидесятилетнего мужа, все, что вытекает из этого».
Пастухи медленно сдувают пенку из залетевшего пепла, соломки, в сваренном напитке в чашках. Тянут удовольствие, посапывают, разомлели у огня. Пришли на готовое – приятная неожиданность. Посматривают одобрительно на меня. Приблудная может сгодиться в хозяйстве. Начинают малозначительный разговор. Подошел третий, присел у костра, тоже потягивает кипяток, не обжигая ни глотки, ни пальцев, кончиками держа горяченную чашку.  Неторопливо переговариваются о том, что овца поранила ногу, пастбище придется менять скоро, сапог прохудился, на коне сбрую надо подлатать. После возникшего молчания, сыто поглядывая на розовый край горы, вслед опрокинувшемуся солнечному диску, этот третий мечтательно произносит:
- Мне дед давно говорил – эти горы особенные, показывает на отроги справа.  Молчание.
- Я тоже слышал, говорит мой «жених». Не знаю, что особенного, горы и горы.
Другой пастух говорит:
- Еще старики помнили – здесь живет Творец. Вздрагиваю от неожиданного слова. Внимательно прислушиваюсь.
- Что за имя, кто такой, не помнят даже старики. Но прадеды прадедов говорили: кто встретит его, узнает свое будущее, на любой вопрос узнает ответ. Найти его трудно. Редко он показывается. Многие искали, да без толку. Вот бы найти…
Замолчали, каждый думает о своем.
- Я бы спросил, мне не страшно.
Романтический дедушка, чего же бояться на девятом десятке?
Мне бы точно узнать будущее не помешало. Хорошо бы спросить. Вжимаю голову. Господи, опять полезли навязчивые идеи, это же легенда, сказка, вымысел. Какой Творец, откуда ему взяться здесь?
Сама уже знаю – ночью, когда все уснут, уйду в горы. Что мне терять. Всю жизнь бежала за сказками, тенями, призраками из прошлого и будущего. Протяну свои бесплотные руки в последний раз  нереальной мечте.
Отчего же трепещет моя душа? Что она предощущает? Куда опять тащит эта неведомая сила мое слегка отдохнувшее, высохшее, еще слабое тело?
Ночь. Луна. Позади полузатухший костер, спящие натруженные фигуры рядом. Я крадусь мимо шевелящегося стада, туда, куда распахнулась рука романтического пастуха. Луна яркая, видно прекрасно. Перехожу на легкую рысцу, дорога не ближняя, надо успеть до рассвета назад.
Вот уже серьезный подъем, теснятся валуны, скалы. Неистово карабкаюсь, цепляясь за мельчайшую возможность. Наверх, туда, дальше, выше. Ободраны руки, сбиты ступни, пошла босиком, полураздетая. В горах тепло, но острые камни режут ноги, руки. Цепляюсь из последних сил. Падала уже много раз, колени разбиты, за мной давно капли крови по следу. Гонит  душа дальше, выше. Сил уже нет. В изнеможении прислоняюсь к скале. Я на узкой тропе, внизу пропасть. Немыслимо быстро высоко забралась. Поднимаю голову, небо светлеет, уходят в свет звезды, скоро рассвет. Нужно возвращаться. Никого я не нашла, не показался мне Творец, напрасно натекает из ран на камни кровь. Тщетна последняя попытка настигнуть мечту. Слезы обрушились, смешались с кровью. Может, кровью и плакала. Таких горьких слез не было в моей жизни, даже на пороге смерти. Вылилась из меня последняя капля жидкости. Вот, сухая, оцепеневшая, говорю себе: «Еще десять метров, заканчивается тропа, там резкий поворот влево и обрыв. Доползу туда – и все». Прижимаюсь телом к каменной стене, под ногами узенький карниз, внизу обрыв. Подтягиваюсь к последнему выступу и заглядываю за него.
А за ним ничего нет…. То есть, не совсем нет, гор нет. Они отрезаны немыслимой секирой от всего массива, на краешке которого я пытаюсь удержаться, крепко вжимаясь в скалу телом. Небольшая ровная площадка метров десять от меня, за ней бездонная  чернота, светлеющая книзу. Огромное пространство без горизонта. Оно искривлено, вогнуто, и в дрожащем светлеющем мареве его, где-то немыслимо далеко, начинают проступать контуры знакомых по географическим картам континентов Земли. Левее две Америки, правее – знакомые очертания Европы, Азии, Африки, между ними – провалы водных пространств. Вся Земля передо мною, только в странном выгнутом ракурсе. Америка, Европа с Африкой скрываются в тьме, над Азией начинает светлеть далекое бездонное небо. Она видна более отчетливо, хотя контуры дрожат, переливаются, мерцают, будто трепещущий мираж. На краю площадки стоит ко мне спиной мужская фигура. На нем высокие охотничьи сапоги блекло-рыжей мятой кожи. Плотно облегающий тело сухое и стройное, кафтан с длинными фалдами. Через плечо на бедре висит охотничья сумка, большой ягдташ песочного цвета. Фигура стоит в задумчивости, наконец, опускает руку в сумку, что-то нашаривает в ней, вынимает и легко бросает перед собой, далеко в пространство, какой-то сгусток цвета. Затем, обеими руками его растягивает по небу в разные стороны. Под его ладонями цвет послушно меняет оттенки, степень прозрачности. Вверх уходят более насыщенные, синие цвета. Ниже появляется розоватый оттенок. Вот из сумки он достал еще сгусток. Размазал его, подправляя по бокам. Другой рукой быстро стер, убрал, не понравилось. Очередной бросок, и на небе заблестела вселенская радуга из немыслимых оттенков, которым нет названия в нашей земной жизни. Эти цвета безупречной степени чистоты и интенсивности! Они трепещут под ладонями дивного художника! Его волей ложатся в нужной последовательности от темных к более светлым, золотым. Вот брошен оттенок удивительной зелени, цвета мартовской тополиной коры. Он растекается под ладонями, занимая свое место в этой потрясающей цветовой симфонии. Она звучит, переливается, дышит, трепещет  северным сиянием. Различные частицы этой общей картины меняются местами, наплывая друг на друга, смешивая оттенки, размывая границы. В нужных местах рождается прозрачность цвета до пустоты. Мастер – живописец играет формами, создавая их своими бросками немыслимых цветов. Возникают и исчезают незнакомые предметы  в далеком пространстве, перемещаясь, растекаясь, проживая яркую, недолгую жизнь. Постепенно набирают силу, утверждаются ниже, золотистые оттенки. Сколько же их!...
Я давно не дышу, наблюдая это действо. На моих глазах творится рассвет, его непревзойденная краса на небосводе. Художник - он и есть Творец из сказки, дошедшей до нас. Потрясающе, он живой, вот он! Вдруг ударила мысль – я подглядываю, это недопустимо. Нужно убираться быстрей, пока меня не обнаружили. К этой мистерии нет доступа смертным. Делаю, наверное, слишком резкое движение ногой. Из-под нее выкатывается камень, он гремит, падая в пропасть, увлекая другие. Страшный камнепад грохочет внизу. От страха зажмуриваюсь. Я выдала себя. Все. Мне конец. Минута прошла. Стою, зажмурившись, но живая. Решаюсь открыть глаза. Охотник повернулся ко мне,  лица нет, ореол из света. Он протягивает руку. Что остается мне? Убежать разве можно от этого всепроникающего света? Протягиваю свою, и он, взяв ее,  повел по тропам куда-то вверх, вниз, достаточно долго. Иду, зажмурившись, не понимая, как иду, зачем и куда. Движение наше замедлилось, наверное, пришли к цели. Решаюсь опять открыть глаза. Передо мной изумительной красоты небольшая долина в зелени и в цветах. Подходим к небольшой хижине. Она неказиста, ветха, покрытая соломой крыша. Творец протягивает свою руку, указуя мне путь в дверь хижины. Я иду. Разве можно ослушаться этого жеста? Открываю дверь из тонких досок, захожу внутрь.
Навстречу мне – сын божественной Нинсун, ее материнская гордость и слава, царь, Бог Гильгамеш. Я падаю на колени, прижимаю в неистовом счастье к груди свои руки. Из глаз хлынули слезы великого очищения, избавления, надежды. Он поднимает меня с колен. Благодарно вглядываюсь в его божественное лицо и встречаю знакомый берилловый взгляд. Как он бережно обнял меня. Разве можно за это мгновение не отдать всего в той жизни и этой. Я затихаю в его объятьях. Ласковое тепло разливается по израненному телу. Оно примиряет со всем пройденным и грядущим, вливает несказанную радость в мое трепещущее сердце, и я уже в который раз благоговейно шепчу:
- Хурез! Хурез!
Звездочет, судьбы моей не зная,
Но предчувствуя пришествие ее,
Силы Космоса, Мистерий привлекая,
Предсказанием облегчил бытие.
Освятил его двойным созвездьем,
Тайнами, заклятием легенд.
И украсил, на пути развесив
Из каменьев драгоценных, лент
Бирюзово-травянисто-серых.
Редкий цвет берилла самого
Талисманом наградил и верой
В глазоньки сыночка моего.
Знаю я, они со мною рядом,
Помогают от беды свернуть.
Под берилловым сыновним взглядом
Неизвестный легче будет путь.

olga.somenko@gmail.com