книга1 Время желаний или долгие проводы- 1-2-3

ОТ  АВТОРА




Больше тридцати лет прошло с тех памятных дней, когда я окончил школу, впервые пошёл работать и окунулся во взрослую жизнь, хотя ещё был совсем мальчишкой – наивным, обидчивым, простодушным. Но стоит лишь закрыть глаза и предаться воспоминаниям, как из памяти всплывают картинки из былой жизни, такой далёкой и малопонятной нынешней молодёжи. Но для меня такой близкой и трогательной, бередящей душу.
Мы ни о чём не жалели, никому не завидовали. Не было ни богатых, ни бедных. Мы все существовали в своей нише середнячков. Где-то там, на верху была элита, бомонд, «золотая молодёжь», имеющая богатеньких родителей, катающихся на чёрных «Волгах» и разъезжающих по заграницам. А мы  жвачку-то видели  только в зарубежных фильмах, да на «чёрном» рынке на Ленинских горах. А импортную аппаратуру и тряпки за витриной магазина «Берёзка». И даже секса, как сказали в одном из телемостов, у нас в то время не было. Но мы всё равно жили и не считали себя ущербными - просто не знали, что можно жить по-другому…
Всё, о чём написано ниже, происходило в период времени с 1971 по 1972 год. Изменены лишь фамилии участников этой истории…
В произведении использовались дневники, отрывки из писем и воспоминания.




                Ты, книга юности,
 дочитана, увы!
               Часы веселия,
 навек умчались вы!
                О птица-молодость,
ты быстро улетела,
                Ища свежей лугов
и зеленей листвы.

Омар Хайям.  «Рубаи»





ПРОЛОГ


На улице август. Лето ещё не покинуло город. Оно только-только вступило в свои права, едва раскачавшись от неопределённости своего поведения. То дождь, то холод, и два летних месяца пронеслись в сплошной катавасии противоречивых показаний термометра. И вот погода наладилась, устаканилось солнце, а я вдруг оказался на больничной койке…
Шестая больница МПС славится своей диагностикой, и меня направили сюда на обследование после неоднократных жалоб на боли в груди. Больница действительно хорошая. Недавно построенный корпус в шесть этажей из стекла и бетона, оригинальной формы, по индивидуальному проекту. Внутри просторные холлы с креслами, диванами и телевизорами, пятнадцать палат на этаже. Палаты на три человека с душем, умывальником и туалетом. Так же имелся холодильник и телевизор.
Я попал в маленький рай, где за тобой ухаживают, лечат, кормят и взамен ничего не заставляют делать. Так что  лежу и плюю в потолок.  Всегда чем-то зантый, я и сейчас, чтобы не изнывать от безделья, болтаясь по больнице, решил использовать свободное время для давно задуманного…
Слева от меня лежал помощник машиниста из далёкого Калининграда Василий, плотный мужичок лет пятидесяти пяти. Его направили в Москву на обследование. Что-то у него  с дыханием - то ли одышка, то ли щитовидка. Короче, тяжело ему было дышать, сбои в сердце, плюс гипертония. И при этом он ещё работает помощником машиниста, водит товарняки. Мы с ним разговорились за жизнь: кто чем занимается, кем работает. Я рассказал о своей работе, упомянув о так называемом проекте «Лабовкина» - контроль бдительности машиниста. Он сказал, что это такая туфта, мол, все машинисты матерятся на него. Я согласился, подтвердив, что в своё время, когда мы их делали, у нас была такая же реакция. Пришли к выводу, что это устройство только отвлекает машиниста от работы, так как надо постоянно нажимать на кнопку, которая контролирует твоё бодрствование…
 Я поинтересовался, что интересного происходит у них в рейсах. И он с повседневной обыденностью рассказал мне, что почти в каждом рейсе кого-нибудь да сбивают. Деться-то  они никуда не могут, ни свернуть, ни затормозить. У груженого состава тормозной путь шестьсот метров. Один раз, говорит, пришлось ему отскребать с передка тётку, всю размазанную по локомотиву. Шла по насыпи женщина, лет тридцати пяти, а потом бросилась прямо на локомотив… А диких зверей, особенно ночью, так это сплошь и рядом. Тормозишь, что можно из туши вырезаешь и в кабину. Из каждого рейса полный холодильник мяса загружает…
Так вот, выпросил  у Василия тетрадку и решил предаться  воспоминаниям.


…С чего бы начать, думал я, сидя в холле на кожаном кресле. Мимо прошёл Василий, махнув мне рукой, мол, пойду на улицу, прогуляюсь. Да, Василий, Калининград… Бывал я в Калининграде. Бывший немецкий городок Кенигсберг - морской порт, чистые улицы с расхлябанными трамваями без дверей, остатки военных фортификационных укреплений… Какой это был год?.. Ну конечно! 1972  - год, когда меня призывали в армию. Самый запоминающийся в моей жизни. Год, определивший всю мою дальнейшую жизнь и столкнувший с людьми, по воле случая повлиявших на мою судьбу. Но всё по порядку. Начать следует,  видимо, с года предыдущего, с того момента, как я окончил школу и начал трудовую деятельность.


               
Как сейчас помню; дело было летом 1971 года, после того, как я завалил вступительные экзамены по математике в МИИТ. Ничего иного, как идти на работу мне уже не оставалось. Конечно, было обидно срезаться на первом же экзамене. В принципе этого следовало ожидать.  Институт  вам - не школа.
На экзаменах я теряюсь в момент и перестаю соображать, не ориентируясь даже в том, что знаю. Вспомнить хотя бы экзамены в техникум после восьмого. Кстати, там было то же самое - первый математика, где я чуть-чуть не дотянул. Зато оттянулся на обратном пути. Помню всю жизнь, как после экзаменов поехал к сеструхе в магазин на Бауманскую - там прямая линия от Смоленки.
  30 июля 1969 года я записал в своём дневнике: "Иду к метро Смоленская и думаю, что мне делать, куда податься? Техникум накрылся медным тазом, бывшая моя школа восьмилетка; значит надо искать другую, чтобы идти в девятый класс или двигать в ПТУ… Вдруг,  перед самым метро меня обгоняет девушка лет восемнадцати, с небольшим хвостиком русых волос, в белой блузке и очень короткой зелёной расклешённой  юбочке. Я невольно ускорил шаги, не отрывая от неё взгляда,  тем более что нам было по пути. Мы вошли в один вагон. Она села, а я остался стоять, всю дорогу давя на неё косяка. Когда подъехали к Бауманской, моя незнакомка направилась к двери. Я старался встать за ней на эскалаторе, но передо мной втёрлась толстая тётка. Мне повезло, девушка двинулась по эскалатору пешком, и я последовал за ней. Снизу открывался удивительный вид на   стройненькие красивые ножки, по которым при каждом шаге билась юбочка, открывая моему взору её полные ляжки и белые трусики. Я шёл за ней заворожённый, словно робот, ничего вокруг не замечая. Это был такой кайф, что я с трудом сдерживался…
…Да, что-то я отвлекся. Все мои приятели в институты проскочили: и Эдисон, и Павел, и Король, и Барыга. Даже одноклассница Рудина в МИИТ попала - я её там видел. И что интересно, многие на экзаменах сдирают у соседей, а я из-за своей скромности и неумения общаться, варился в собственном соку. Ну куда деваться, если не судьба?
Короче,  совершенно не представляю, что мне делать, и куда я хочу. И тут отец начинает развивать бурную деятельность и предлагает  пойти работать в ПКТБ ЦТВР - у него там знакомый по профилю его работы. Ну мне до лампочки куда. Тем более что контора эта в десяти минутах ходьбы от нашего дома; две железки перешёл, и на задворках завода "имени Войтовича"  стоит двухэтажный кирпичный барак.
Устроили меня учеником электрофотографа в отдел технической документации. Было это в конце августа. Начальник отдела такой маленький круглый колобок по фамилии Атлас -  лысоватый еврей  Матвей Абрамович. Мы его Глобусом за глаза звали - ну очень похож и фамилия соответствующая.
В нашем отделе было несколько комнат: архив, в котором работали две тётки и экспедитор Андрей, отслуживший армию и учившийся в вечернем институте; светокопия с двумя девушками; ротопринт обслуживала сорокалетняя Тоня; переплётная мастерская и мастерская механиков для ремонта наших машин с дядей Мишей и вечно пьяным пенсионером дядей Лёшей. Была ещё фотолаборатория, где делали фотографии на документы и на доску Почёта. Кстати, хорошие фотографии. Меня раз фотограф затащил сниматься. Сделал два художественных снимка. Я до сих пор считаю их одними из лучших своих снимков. И наконец, наша комната, в которой кроме меня  работали две девушки лет двадцати пяти – Валентина и Наталья,а также Сергей, пришедший за неделю до меня. Кстати, мой предок хорошо знал его отца.
Учили меня работать на электрофотографической машине "Эра-2"и "Эра-М"- полуавтомат. Работают машины так: на большой экран под стекло закладывают оригинал,с которого хотят получить копию, а с другой стороны, на расстоянии примерно метра находится фотокамера, в которую вставляют прямоугольную кассету с селеновой пластиной,  предварительно заряжен- ную(ионизированную) в специальном заряднике ионами и наводят на резкость, как в фотоаппарате. После экспонирования оригинала, кассету вставляют в ионизатор, но уже в отсек с носителем (мелкие шарики, обсыпанные чёрным порошком). Носитель катается по пластине, и порошок оседает в тех местах, где отображён рисунок. Затем на пластину накладывается чистый лист бумаги. Пластину снова загоняют в ионизатор,где под воздействием ионов, напечатанное отображается на бумаге. После чего всё это закрепляется парами ацетона, чтобы изображение не стёрлось и копия готова. Ну и там много всяких нюансов: время выдержки экспозиции, порядок зарядки пластины, технология проявки. Навыки  приходят со временем, в процессе работы.
 Нас, молодых ребят, помимо основной работы, постоянно использовали на подсобных: то на разгрузке, то на погрузке всякой ерунды. Один раз заставили двуручной пилой распиливать здоровенный рулон бумаги сантиметров восемьдесят в диаметре. Мы возились с ним целый день, но с горем пополам всё же распилили.
Серёга был компанейским парнем, без комплексов, любитель  выпивки и женщин. Девушки тоже не обделяли его вниманием. Парень он видный – высокий и статный, приятной наружности, мог заболтать и вскружить голову любой девице.  Жил он в Люблино и на работу ездил на электричке.
  Экспедитор Андрей на правах старшего взял над нами шефство и начал учить жизни, в смысле подготовки к армии, чтобы нас там не заездили.
- Армия – это школа жизни, там палец в рот никому не клади. В армии надо быть языкастым и на любую подковырку уметь быстро ответить.- учил он нас, пока мы разгружали машину с приборами, привезёнными на склад.
Так как все мы были комсомольцами, то, естественно,  занимались общественной работой. Секретарём бюро был Александр Колпаков, представительный, плотный парень с карими глазами, черноволосый, любимец девушек – настоящий вожак семидесятых годов, приятный во всех отношениях. В культмассовом секторе заправляла очаровательная девочка Марина – ну просто конфетка. От неё исходили флюиды притяжения, она казалась такой мягкой и приятной, что хотелось  всегда  находиться с ней рядом. Но, увы, такие девочки нарасхват. Так вот, Марина принесла нам  абонементы в театр-студию Киноактёра на еженедельные  кинопоказы и лекции. Уж не помню, сколько они стоили, но из её рук я просто не мог не взять. Сергей тоже приобрёл абонементы. Так мы стали приобщаться к кинокультуре. Благодаря ей, я одним из первых увидел картины: «Белое солнце пустыни», итальянский – «Признание комиссара полиции прокурору республики» и многие другие.
На то время мне было уже восемнадцать лет, и, конечно, я ожидал повестки из военкомата. Но всё равно, пришедшая в середине октября повестка с предписанием явиться 25 октября с вещами, застала врасплох. Мне за неделю надо было рассчитаться на работе, получить деньги, собрать проводы.
Прихожу на работу, сообщаю народу новость. Они с воодушевлением собирают деньги мне на подарок, покупают электробритву «Харьков», гравируют дарственную надпись, и я с чистой совестью собираюсь отдать свой гражданский долг…
Вы бы видели лицо Глобуса, когда я через неделю прихожу на работу и говорю Матвею Абрамовичу:
- Вы только не смейтесь, но я передумал идти в армию, мне у вас больше нравится.
После того, как он нахлопался глазами и закрыл рот, я  объясняю, что мне отсрочили службу до мая месяца. Глобус, придя в себя, говорит:
- Ну, ты даёшь! А я уже подыскал на твоё место человека.
- Это ваша проблема, - отвечаю. – Пристроите куда-нибудь. Я же не виноват, что так получилось.
Так я снова стал электрофотографом.



                ***

К нам в отдел приходило много работников из бюро, которым надо сделать копии документов или чертежей. И вот однажды по осени, стою я за аппаратом с умным видом, делаю экспозицию, и вдруг, в дверь, которая как раз напротив моей машины, входит  деваха со светлыми вьющимися волосами, спадающими на плечи, большими голубыми глазами, широкоскулая с длинным прямым носом, элегантно одетая, в обалденно короткой салатовой юбчонке, из-под которой вырастали  стройные ножки. Я чуть не выпал из-за аппарата с открытым ртом. А она, так очаровательно улыбаясь, говорит:
- Мне документы размножить надо. К кому это?
В это время я находился один в комнате.  Бросаю  машину и идти на встречу голубоглазой бестии.
-Надо зайти к начальнику завизировать.- говорю - идёмте к Матвею Абрамовичу.
Веду её к начальнику, тот даёт  команду на размножение. Я, конечно, охотно размножился бы с этой девушкой, но команда относилась только к её бумагам.
-Как вас зовут? - спрашиваю.
-Надежда,- говорит она бархатным голоском.
-А меня Володя,- отвечаю я.- Приходите за бумагами после обеда.
Только это чудо ушло, появляется Серёга.
-Серый - кричу я, - тут без тебя такая чувиха приходила! Ноги от ушей, вся из себя. После обеда придёт за копиями...
Мы познакомились. Надежде оказалось восемнадцать лет. Она так же, как и мы, пришла работать в ПКТБ в отдел вентиляции после окончания школы. По вечерам  училась на подготовительных курсах  в экономическом институте.
Нам понравилась эта симпатичная весёлая девчонка с претензией на оригинальность. Мы пригласили её приходить к нам в обед в радиоузел.
Кстати о радиоузле. Механик дядя Миша заведовал ещё и радиоузлом в ПКТБ. Это такая комната с микрофоном, усилителем и проигрывателем пластинок.  Надо было в обеденный перерыв  крутить пластинки для поднятия тонуса работникам бюро. И вот эту обязанность переложили на нас. Серёга говорит дяде Мише:
-Ты нам  новых пластинок купи.
 Тот спрашивает:
-А каких?
-“Голубые гитары", "Весёлые ребята", "Самоцветы", "Песняры". – перечисляет Серёга.
-Песни чего? – переспрашивает Миша.
- "Песняры" - повторяет Серый.
-Какие ры?
-Да ансамбль так называется - "Песняры".
-А-а-а!- врубается дядя Миша. - Так бы и сказали. А то песни ры, песни ры.
Короче, купил он нам кое-что, и мы начали крутить пластинки в обеденный перерыв…
Работа и жизнь шли своим чередом, постепенно приближаясь к Новому году. Зимой, конечно, хуже работать. Холодно бегать в столовую через улицу, да и погрузочные работы, на которые нас регулярно привлекали, тоже  проходили в холодном гараже. Но, ко всему привыкаешь, особенно  в молодости.
Как-то  в феврале решил я сфотографировать Надежду (ну нравилась она мне очень). Принёс фотоаппарат, пришёл пораньше, встал у окна. Работали мы на первом этаже, и  все работники проходили мимо наших окон. Стоял – ждал, глядя в окно. Но в самый ответственный момент проморгал, она как пуля проскочила мимо. Я, конечно, нажал на кнопку, но это так, по инерции. Оставался ещё один вариант – в радиоузле. Я поделился задумкой с Серёгой, он согласился. В обед мы затащили Надежду послушать музыку. Расселись – она в середине, справа от неё Серый, по левую руку, немного поодаль, я. Сидим, крутим пластинки, болтаем. Играясь фотоаппаратом, предлагаю Надежде сфотографироваться. Она ни в какую, упёрлась и всё. Ну, я так невзначай поднимаю аппарат быстрым жестом и пытаюсь нажать кнопку. Тут она опрометью вскакивает, даже не вскакивает, а выкидывает руку вперёд, выбивает аппарат у меня из рук, и он летит на пол. Совершенно маразматическая выходка. Я сначала обиделся, но потом махнул рукой. Ну что с неё взять, она привыкла делать то, что хочет сама. А моя афёра снова сорвалась…


II
               
И вот уже весна  замаячила мартом,  солнышко веселило нас своими лучами и всем захотелось любви. Надежда стала заходить  чаще. Как-то она обмолвилась, что у неё дома слишком много пластинок -  девать некуда, и мы попросили принести какие не жалко в радиоузел. В начале марта она приносит нам пластинки, затем ещё. Во время обеденных посиделок в радиоузле начинаем обдумывать совместные развлечения вне работы. Надежда намекнула насчёт кафе, мы предложили в ближайшую субботу съездить с нами в кинолекторий.  Она  согласилась с условием, что возьмет с собой подругу. На том и порешили.
В субботу был хороший солнечный день. Встречались мы около кинотеатра «Художественный». Сколь радостно мы согласились, столь велико было моё разочарование при виде подружки. Она мне категорически не понравилась. Вроде не крокодил на лицо, но фигура грушей. Подругу  Надежды тоже звали Надя. Она была ниже её ростом, и поэтому я называл её Надей-маленькой. Ясное дело, Леникова хотела пристроить подружку.   Сергей вообще вёл себя индифферентно к обеим Надеждам, по крайней мере, так казалось со стороны. Вчетвером мы пошли в театр-студию Киноактёра на кинолекторий. Я сел с Надеждой, а на Серёгу оставил Надю-маленькую. Мы мило, как мне тогда казалось, беседовали, а потом смотрели кино. После лектория прогулялись по Калининскому проспекту, благо это было рядом. Девочки намекнули насчёт кафе, но мы пропустили это мимо ушей. Ещё в лектории Надежда намекала мне на возможность поехать к ней домой. В конечном итоге был выбран этот вариант. По пути мы с Серёгой зашли в магазин, якобы за сигаретами, на самом же деле Серый прикупил с собой вина. Зайдя в квартиру,  осмотрелись: прошлись по комнатам, заглянули в кухню и, обосновавшись в Надеждиной комнате на диване, включили музыку и стали рассматривать иллюстрированные журналы. Затем Серёга вышел в прихожую и вернулся с бутылками вина.
После того, как выпили, Сергей с Надеждой отправились в соседнюю комнату играть в бильярд, а я остался с Надей-маленькой досматривать журналы, в то время как она играла в солдатиков младшего брата Надежды. Затем я проиграл Серёге партию в бильярд, после чего мы допили вино и стали танцевать. Около семи часов девушки нас проводили до лифта. На прощание мы договорились встретиться завтра на ВДНХ. Но встреча сорвалась…

***

Дальнейшие события  закрутились, сменяя друг друга, как в калейдоскопе, смешавшись в единое целое. Постоянные встречи вчетвером  то там, то тут в течении месяца. Трудно припомнить всё. Но что-то отложилось в моей памяти и в дневнике, в который я изредка  записывал свои мысли.
…Через несколько дней после гулянки у Надежды, мы снова договорились о встрече. В назначенный день на станции метро «Семёновская», после пятнадцатиминутного ожидания, я решил позвонить Надежде. К телефону подошёл папа и сказал, что она выезжает. Мы подождали ещё тридцать минут. Наконец, подъехала Надя-маленькая. Вскоре  в разношёрстной толпе показался красный платочек и коричневая шуба Надежды. Приехав на Калининский проспект с желанием попасть в кафе «Валдай», и, простояв в очереди, передумали, решив двинуть ко мне, благо дома никого не было. Около восьми мы были на месте, Серёгу послали в магазин, а я повёл девочек в дом. Быстро сварганили скромный стол, включили магнитофон, выпили вина, расслабились и начали танцевать. Сначала танцевали танго, потом Надежда учила нас с Серёгой быстрому танцу «Манкис», очень популярному  в то время у молодёжи. Время пролетело быстро. Надо было проводить девочек. Сергей отсеялся на «Комсомольской», мы поехали до «Преображенки» втроём. Надя-маленькая покинула нас на выходе из метро, я же повёл Надежду на автобусную остановку, вцепившись в её руку (тогда я ещё не знал, что ей это не нравится)...
Перед очередной субботой я предложил Надежде снова сходить в кино лекторий, она согласилась, но сказала, что пойдёт с Надей, я не возражал. Утром мне позвонила Надя-маленькая и сообщила, что не сможет с нами пойти, так как заболела. Наконец мне улыбнулась фортуна – мы будем вдвоём с Надеждой! Я был в неё отчаянно влюблён и ничего не мог с собой поделать, хотя понимал, что мне здесь ловить нечего. Мы встретились как всегда у «Художественного», и я объяснил Надежде, что сегодня мы гуляем вдвоём. Ей некуда было отступать, и мы пошли в кино лекторий. После фильма решили прогуляться по Москве, ели мороженое, разговаривали за жизнь. Как-то так само собой получилось, она начала рассказывать о себе, истории своих похождений и приключений молодой девушки. Её рассказ произвёл на меня огромное впечатление, но весь вопрос в том, всё ли в нём было правдой, может что-то она и приукрасила, чтобы произвести на меня соответствующее впечатление. Так или иначе, но ей это удалось, и на следующий день, под впечатлением её рассказа, я написал стихотворение. Называлось оно «Девочка Надя» и начиналось так:

                Красный платочек, с прищуром глаза,
                Умный взгляд, улыбка у рта,
                Волосы светлые падают вниз –
                Вот вам Надежды нашей эскиз.

                Девочка Надя, откуда же ты –
                Символ счастья и чистоты?
                Как же вырос этот цветок
                Средь сорняков, на краю дорог?..

Дальше шло ещё три куплета и всё в том же духе.
Кстати, мой приятель Витька Лавренёв, к этим словам подобрал мотивчик и получилась песенка.

…Я отвлекаюсь от своих мыслей. Дежурная сестра вызывает меня в процедурную. Пришло время делать ЭХО КГ. Спускаюсь на второй этаж, захожу в кабинет, раздеваюсь и ложусь на кушетку. Мне цепляют на грудь и голову электроды на присосках. Под колени кладут по металлической пластинке. Затем врач включает прибор с самописцем,  который, жужжа, записывает мои сердечные ритмы. Сестра просит меня задержать дыхание на вдохе, на выдохе. Вот и всё, я одеваюсь.
«И стоило из-за этого отрывать меня от более важного дела. Ну да ладно, хорошо, что быстро освободился», – думаю я, поднимаясь по лестнице на свой этаж.


III

Вообще я очень влюбчивый. Мне постоянно нужно о ком-то думать, мечтать, представлять себя с этим человеком в разных ситуациях, строить воздушные планы на будущее. Уже в детстве у меня была такая потребность.
          Первый раз я влюбился в третьем классе. Недалеко от нашего дома построили кирпичную пятиэтажку. Вот туда и вселилась вместе с другими новосёлами семейство Павловых, у которых была девочка Таня, пришедшая учиться в нашу школу в мой 3 «В» класс. Она представляла собой кудрявую, светловолосую куколку, с хрупкой фигуркой и большими голубыми глазами на смазливом личике. Но, как я впоследствии понял, это были глаза с пустым взглядом дурочки, хотя  тогда она мне очень понравилась. Таню посадили со мной за одну парту. Мы  постоянно ссорились на уроках, я  проявлял к ней повышенный интерес, приставал по каждому пустяку. Она же в ответ меня толкала или била линейкой по затылку. В конце концов, учительнице надоела наша суета, и она отсадила Таню на соседний ряд. Но это не помогло, так как мы были в поле видимости друг друга. Татьяна корчила мне рожи, а я в ответ кидал в неё жёваную промокашку. За эти фокусы меня ставили в угол, что очень радовало Таню, а меня выводило из себя. И мы, с неразлучным в то время дружком Сашкой Тучилиным, таким же маленьким и заводным  как и я сам, решили Павлову проучить. Стояла зима, после занятий мы   увязались за ней, вроде как провожать. Шёл пушистый снег, было хорошее настроение. Ради хохмы начали обсыпать её снегом и заваливать в сугробы. Около своего дома Таня была  вся вывалена в снегу, а у подъезда ещё и получила по голове двумя портфелями. Павловы жили на первом этаже, и  нас естественно заметила её мамаша, выскочившая на улицу на вопли дочери. Нам потом здорово влетело в школе. Но первое своё стихотворение о Татьяне я всё же успел написать. Правда, оно не сохранилось, помню только, там было строчек шесть, и все о Таньке и о моих к ней чувствах.
Вторая любовь случилась примерно год спустя, когда рядом с первой пятиэтажкой построили вторую и в неё приехали жить две девчонки годом младше меня. Одну звали Наташа, другую Надя. Первая стала учиться с моим закадычным дружком Витькой Тишуковым, жившем со мной в одном доме. Он приглашал Наташу, а заодно и её подругу к нам во двор играть в «прятки» и в «салочки». Так мы познакомились. Я был застенчив, и мне очень тяжело было общаться с малознакомыми девочками. Она мне очень нравилась, я мучился и страдал в одиночестве, стараясь почаще её видеть, хотя бы издалека. Надя была худощава, с прямым носом, тонкой полоской губ, кареглазая,  с чёрными волосами и с чёлкой, спадающей на лоб. При виде её я просто балдел от удовольствия и краснел от смущения, а Витька подтрунивал надо мной, что я никак не мог с ней нормально пообщаться.


*
               
      Третья  влюблённость настигла меня в 1966 году  в пионерском лагере, что в подмосковье под Старой Рузой. Мне тогда стукнуло тринадцать лет. Всё началось с того, что я опоздал в лагерь, вернее приехал на день позже всех из-за проблем со здоровьем во время общей отправки с вокзала - это первое. Второе – мой чемодан попросту забыли в Москве, и я два дня ходил в парадной форме, как белая ворона. Вожатый нашего отряда Андрей повёл меня в корпус. Навстречу нам с веранды сбежали две девчонки. Остановившись, одна из них спросила у него:
- А что мы сегодня будем делать?
  - После тихого часа общие посиделки, обговорим план на неделю, – и, подумав, добавил, - кстати, этот мальчик тоже будет в нашем отряде. Не обижайте его.
Девчата засмеялись.
-Ладно. – сказала темноглазая, и они побежали к скамейке.
 Я же, не отрываясь, смотрел на эту темноглазую в белом платье с чёрными цветами, подпоясанную чёрным ремешком девочку. В руках она держала книгу и смотрела на нас  большими смеющимися глазами. Мне даже показалось, что она подмигнула.
Я быстро познакомился с ребятами и обедать шёл с друзьями, тем более, что двоих знал по прошлому году. За столом осталось одно свободное место и именно среди девчат, а это меня не устраивало, но деваться было некуда, и я сел. О, боже мой, кругом девчата! И справа и слева и, чёрт возьми, как раз передо мной, напротив, сидела та самая девчонка. Звали её Вика, а близкие подружки называли Викашкой. Это имя мне сразу понравилось, девчонка тоже. Накрыли на стол. Сильно смущаясь и ни на кого не глядя,  приступил к обеду и ел  с таким усердием, что на лбу появилась испарина. Наверно было смешно смотреть на меня со стороны. Я уже приступил к компоту, когда услышал её голос, по-видимому, обращённый ко мне, так как поблизости мальчишек больше не было:
- Ты что в стакан уставился?
Оставляю реплику без внимания. Через некоторое время она вновь сделала попытку заговорить:
- Ты что, в стакане Нептуна увидел?
Я первый раз за время обеда взглянул на неё. Она лукаво улыбалась своими смеющимися глазами.
- А ты что, Русалку увидела? – парировал я. Она засмеялась.
Вскоре у меня появились два верных друга, два спутника. Один высокий, худощавый, щеголевато одетый – Головачев Алёшка, которого все звали Гариным, за то, что ему нравился роман Алексея Толстого «Гиперболоид инженера Гарина». Второй плотный, черноглазый и черноволосый Андрей Киренский. Сдружило нас то, что все мы заметили Викашку и хотели быть ближе к ней. Моим друзьям повезло меньше, - в столовой они сидели за соседним столом, а передо мной постоянно был предмет нашего обожания. Зато мне приходилось отдуваться за троих, ведь я  отбивался от нападок Вики и её двух подружек. Всё начиналось с малого. Сначала мы смешили друг друга остротами, от которых суп изо рта выливался в тарелки, а каша застревала в горле. До компота дело  доходило не всегда, так как в нём обязательно плавали кусок селёдки или скорлупа от яиц. Иногда удавалось спасти кофе или чай, и я спешно пил его, хотя там находилось порядочное количество соли. Суп тоже страдал от Викашкиных шуток. Она скатывала комочки хлеба и метилась точно в тарелку или прямо мне в рот. Мы четверо частенько выходили из столовой последними или выскакивал я, не доев чего-нибудь.
Вечерами на танцплощадке устраивали танцы с посиделками. Кто-то танцевал, кто-то сидел на скамейках. Девчата танцевали все, в основном друг с другом, Викашка тоже. Иногда она садилась на скамейку вместе со своими неразлучными Олями. Тогда мы подходили к ним, и те гадали, кем мы будем, на ком женимся, сколько детей у нас будет и прочую ерунду.
Однажды на речке Викашка захотела сыграть с нами в футбол. Это было забавное зрелище. Нет никакой возможности играть с девчонкой в футбол, потому, как она носится с дикими воплями по полю, хватает тебя за одежду, пытаясь стянуть штаны, пока ты не потеряешь мяч…
Девчата, когда я спрашивал их, где Викашка, почему-то отвечали:
- Твоя Вика в палате,  или на веранде твоя Вика.
Как-то одна из Оль, как бы между прочим, сказала, что в четвёртом отряде находится Викашкин жених,  и добавила: «Если будешь приставать к Вике, расскажем ему». Но это был просто трёп. Я знал того парня. Перед отъездом из Москвы на Белорусском вокзале он поменялся со мной отрядами, перейдя в мой четвёртый поближе к своим друзьям, а я попал в шестой.
 Мы продолжали ухлёстывать за Викой, не отпуская её ни на шаг от себя. И на КВНе вместе сидели, и когда ходили на могилу солдат, защищавших подступы к Москве, даже подарили большую охапку полевых цветов, и во время спортивных игр присутствовали рядом. А один раз я попытался загипнотизировать девчонок. Меня и до этого почему-то звали колдуном в отряде (кстати, и дома во дворе тоже иногда так звали). А тут, когда девчата играли в волейбол, Киренский мне говорит:
- Сделай что-нибудь, ведь ты колдун.
- Хочешь, загипнотизирую Викашку? – спрашиваю. Он соглашается. Мы вдвоём стали гипнотизировать, сидя на теннисных столах.
 Зазвучал горн на обед, мы соскочили со столов и побежали в столовую. Нас нагнали Ольга с Викой и сразу к нам с вопросом:
- Почему это вы к нам играть не пришли? Мы вас ждали, ждали, а вы здесь болтаетесь.
- Нам без вас скучно было. – добавила Вика, улыбаясь, и они побежали дальше.
Мы с Андреем переглянулись, и он выпалил:
- Ну, ты даёшь! Что это они к нам прибежали?
- Гипноз подействовал, - радостно сообщил я…

До родительского дня оставалось дней пять. Вечером мы смотрели очередной фильм. Я, как всегда, сидел за Викой, подавшись вперёд, и моя голова касалась её волос. Я ощущал их запах и исходившее от неё тепло. Мимолётное чувство тревоги одолевало меня. Я не мог понять, что меня беспокоит, так как радость близости к любимому человеку отстранила тревогу на задний план…
 На следующее утро на линейке  Викашка не появилась.
- А где Вика? – спросил я Олю.
- Она дежурная по палате. – получаю ответ.  Надеюсь увидеть Викашку за завтраком, но стул напротив меня остаётся пустым.  Снова задаю свой вопрос.
- Должна прийти. – отвечают мне.
 Я жду, но тщетно, её нет. У меня сжимается  всё в груди, когда от вожатого на улице  узнаю, что Якушева заболела и лежит в изоляторе с высокой температурой. Изолятор находился недалеко от главных ворот лагеря. Наша троица на всех парах направляется к изолятору, но там нас подстерегает неудача. Окна все зашторены. Мы пытаемся заглянуть в окна, но нас от них отгоняет дежурная сестра. Только на следующий день я узнаю, в какой палате лежит Викашка. Заглядываю в окно, на кровати у стены лежит она. Увидев меня, она слабо улыбается. Два дня я прихожу к  изолятору и заглядываю в окно. Потом мы сидим неподалёку с друзьями и обсуждаем сложившуюся ситуацию.
После родительского дня Вика пропадает. Под пытками Ольга рассказывает, что её забрали домой родители, и во вторую смену она поедет в лагерь в Крым. Для меня это была катастрофа.
Уже в электричке, возвращаясь из лагеря в Москву, я выпытываю у Ольги Викин адрес. Я знаю это место на Абельмановской улице, недалеко от моей бабушки. Я даже ходил в этот дом, но так и не встретил больше свою Русалку...



***

Очередной «амор» случился со мной четыре года спустя в летние каникулы, когда я с бабушкой поехал в Серебряные пруды. Это с Павелецкого вокзала за 160 километров, в дальнем Подмосковье, небольшой городок на реке Осётр. Там жили наши старые знакомые. На поезде дальнего следования за три часа мы доехали до Серебряных прудов. От вокзала надо ехать на автобусе. Знакомые жили на окраине у леса. Мы проехали через весь город и ещё немного  прошли пешком от конечной остановки, что около заброшенной церкви Николая Чудотворца. Нас встретили и устроили хорошо. Большой добротный дом с садом и огородом, с десяток пчелиных ульев, куры. Несколько дней изучали окрестности на пару с бабушкой. Затем познакомился с парнем, приехавшим отдыхать, так же как и я из Москвы к своей бабушке. Миша  высокий симпатичный парень, темноволосый, с карими глазами, мой ровесник. Он познакомил меня с местными ребятами – Валиком и Шурой. Мы ходили  на речку купаться, играли в футбол, катались на их мотоциклах.
По вечерам в выходные дни к нам приезжала кинопередвижка, устраивала просмотры фильмов на открытом воздухе. Иногда мы вдвоём играли на улице в карты. Прошла уже неделя, как мы отдыхали в Прудах. И вот, в очередной раз сидим около дома, играем в карты, и вдруг, мимо нас проходят парень с девушкой и мальчиком лет шести. У нас головы вывернулись, провожая их взглядом. Это, как пить дать,  новые дачники, с  которыми, конечно же, необходимо познакомиться. Нам обоим понравилась девушка.
После обеда пошли к церкви на разведку, туда свернула та троица. Они играли в бадминтон. У маленького мальчика мы узнали, что его зовут Игорёк, а парень постарше - его брат Саша, которому пятнадцать лет,  девочка – их троюродная сестра Оля. Мы намекнули мальчику, что сегодня вечером будет кино.
Кино действительно было, двухсерийное, «Любовь в Кашмире». Закончилось около часа ночи. В кромешной темноте мы двинулись по домам. Мишка шепнул мне, что сзади его сидел тот парень Сашка. Мы шли гуськом по тропинке, и Мишель распинался о предстоящем знакомстве с ребятами. Передо мной в темноте маячила девчонка, в свете фонарика я узнал её. Это была Сашина сестра. У ручья скопился народ в поисках мостка, и девушка остановилась, повернувшись ко мне лицом. В тусклом свете наши глаза встретились. Она была очаровательна…
          На следующий день мы пошли знакомиться. Они как всегда играли у церкви. Мы устроились неподалёку от них около школьного сада. Девочка вдруг пошла домой, и Мишель двинулся на перехват парня, затем подошёл и я. Саша оказался родом из-под Киева - есть там такой городок Белая Церковь. Мы пригласили его играть в футбол. По дороге он рассказал, что Оле шестнадцать лет, перешла в десятый класс, живёт в Москве, недалеко от Павелецкого вокзала. Поиграв в нашей компании в футбол, Саша для поддержания дружбы пригласил нас вечером в гости, поиграть в картишки. Мы были не против, и после обеда, встретившись с Мишкой у родника,  двинулись в гости.
 Пройдя через весь дом в уютно обставленную комнатку, мы увидели Олю, сидящую на диване. Когда вошли, она встала. Познакомившись, мы расселись и начали играть в карты. Разговор шёл лишь об игре. Сначала  играли в «кинга», а затем в «дурака». Я играл в паре с Ольгой. Вот выдержка из записи в моём дневнике от 15 июля 1970 года:  «Саша сказал про нас:
- Хорошая парочка.
- Да – ответил я и, обращаясь к Ольге, добавил, - думаю, мы споёмся.
Она посмотрела на меня и улыбнулась:
- Да, я думаю.
Глазки у Оли чудные, мягкие – карие с едва уловимой хитрецой и чёрненькие брови. Спокойное и вместе с тем весёлое выражение лица, улыбка приятна, легка и скромна. Чёрные волосы красиво обрамляют лоб, создавая впечатление детского лица. Сначала кажется, что она тяжела на разговор и на чувства, но потом, когда покрывало снято, видишь весёлого, добросердечного человека, умеющего шутить, смеяться и размышлять…»
Уходя домой, я слышал, как Ольге сказали: «Завтра в девять тебе уезжать». По дороге Мишель восторгался Ольгой, а я, придя домой, вдруг решил сфотографировать на прощание Ольгу завтра утром.
 Встав в семь часов и не позавтракав, я схватил фотоаппарат и направился в школьный сад, предварительно зайдя к Мишелю, но не застал его. Сад находился напротив Ольгиного дома. Через дырку в заборе я забрался туда, нашёл подходящее местечко и стал ждать. Время тянулось медленно. Вдруг раздался голос Ольгиной тётки: «Давай быстрей, а то опоздаем». Они вышли из калитки и проследовали мимо меня. Я едва успел нажать кнопку затвора. В тишине отчётливо раздался щелчок спускаемого затвора аппарата. Ольга с тётей обернулись, но меня, похоже, не заметили.
Я рассказал Мише и Саше, что сфотографировал Ольгу. Миша сразу попросил будущую фотографию, а Саша обозвал меня фотокорреспондентом. Вечером мы снова играли у Саши в карты. Под конец игры к нам зашла тётя Галя и рассказала, что звонила Оле. Доехала она хорошо, просила передать нам привет, сказала, что ей очень не хотелось уезжать, и если бы не путёвка в Крым с 21 числа, то с удовольствием осталась бы.
-  Могу дать тебе её телефон, - обратилась тётя почему-то ко мне.
- Я потом у Саши его возьму. – сморозил я очередную глупость из-за своей стеснительности.
Вечером дома бабушка, которая днём ездила на почту, звонить родителям, рассказала, что перед ней какая-то Ильинична тоже заказывала Москву, разговаривала с Ольгой и её папой. Я попросил припомнить, что она слышала. Вот, что мне рассказали: «Мальчики приходили тебя провожать… В вагоне было много народа?.. Хорошо передам… Оля, Володе твой телефон дать?.. Позови папу». Я слушал и приходил в отчаяние от этих слов.
 На следующий день мы как всегда играли в карты, потом болтали о том, о сём. Миша в очередной раз стал просить у Саши Олин адрес. Сашок смилостивился и пошёл к тёте Гале, но вернулся ни с чем, объявив приговор:
- Тётя Галя сказала, если надо, пусть сами придут за адресом.
Мы посовещались, и я решился. Вместе с Сашей идём в комнату. Тётя Галя берёт из сумки листок с адресом и пишет на чистом листе телефон, говоря:
- К ним трудно дозвониться, телефон часто отключается.  Адрес тебе дать?
- Давайте. – отвечаю я.
- Живут они недалеко от Павелецкого вокзала, к ним идёт 13 автобус. Надо ехать до хлебозавода – предпоследняя остановка.
Она объяснила, как их найти. В это время Сашка сдирал адрес для Мишеля. Когда мы шли домой, Мишка всё допытывался, кому из нас Ольга хотела дать адрес. Но я и сам наверняка этого не знал.
Через три дня я разродился стихом, посвящённым Ольге. Он начинался так:               
                Олечка, Оля, пани Оля,
                Милая, ласковая и весёлая.
              Откуда явилась, душа ты родная.
                Долго я ждал тебя, дорогая!
                Ты улыбнулась, сверкнула очами,
                Сердце сковала, будто цепями.
                Речь твоя плавна, чиста, не спесива,
                Ты молода, скромна и красива.
                Карие глазки, чёрные брови,
                Силы большие спрятаны в Оле.
                -----------------------------------------

 Ну и далее, в том же стиле .
  В Москву мы возвращались в конце июля вместе с Мишелем, обменялись телефонами, несколько раз встречались, разговаривали про Ольгу. Я рассказал ему про стихи и пожаловался, что фотографии не получились. Ольгу закрыла зелень, в которой я маскировался.
Приехав в Москву, я не мог позвонить Ольге, так как она отдыхала в Крыму. А потом и я уехал в Анапу вместе с сестрой и вернулся только к учебному году. А там закрутилась учёба, и моя мимолётная любовь со временем охладела, хотя временами я с теплотой вспоминал тот вечер, проведённый у Ольги дома.
Забегая вперёд, могу сказать, что спустя год после службы в армии, я всё же позвонил Оле, напомнив, кто я и предложил встретиться. Она узнала меня и с сожалением ответила:
- Увы, поздно.