Я отвезу тебя домой. Глава 72. В поисках поддержки

Всю дорогу домой Клементина молчала. Не глядела в его сторону. Глаза ее были холодны, а губы – плотно сжаты.

Филипп смотрел на нее и думал: эту женщину он не хотел видеть в своей постели. Но Филипп понимал, что, предложив ей именно сегодня ночевать отдельно, он разорвет… уничтожит то, что только-только народилось между ними в эти последние дни. А он пока не был к этому готов.
Поэтому, когда они так же в молчании поднялись по высокой лестнице, он распахнул перед ней двери в свою спальню. И она вошла. Молча.
Позволила себя раздеть своей новой горничной. Легла в постель. Свернулась калачиком – такой маленькой улиткой, хранившей самое ценное, самое дорогое – в центре своего маленького тельца.
У него не было ни сил, ни желания разбираться с ценностями глупой улитки. Так что, улегшись, он повернулся к ней спиной. Тоже берег – свое ценное.
   
Так и не произнеся ни слова, они заснули – каждый на своей стороне кровати.   


*

Филипп провел отвратительную ночь. И, как назло, на следующий день не было запланировано ни одного заседания, на котором ему следовало бы находиться. Ни одного дела, которое требовало бы его участия.

Так что утром, едва поднявшись, Филипп отправился к Мориньеру.

Во-первых, - думал он – надо развеяться. Не смотреть же весь день на опрокинутое лицо жены!
Во-вторых, - уговаривал себя Филипп, - он давно не видел Мориньера. Из-за этой женщины, - впервые в своей жизни! - он забыл о друге.
В-третьих… или в-четвертых… даже в-пятых, следовало все-таки выяснить, в самом деле, что там случилось – с отрядом этого Северака.  Мориньер наверняка в курсе. Должен знать. Нет ничего такого, чего бы тот не знал.

Произведя все эти расчеты и перечислив мысленно резоны, Филипп отправился в дом к Мориньеру.


* 

Гастон на этот раз впустил его без разговоров. Принял плащ, шпагу. Сделал приглашающий жест – проходите наверх.
- Неужели господин де Мориньер сегодня принимает в спальне? – съязвил Филипп.
Гастон не понял шутки. Ответил серьезно.
- Господин де Мориньер в кабинете. Что-то пишет. Он поднимается, едва рассветет. И работает до обеда.

Филипп усмехнулся этой прозвучавшей из уст Гастона горделивой важности – обычной, прекрасно ему знакомой реакции хорошо устроенного слуги. Такой может дерзить своему господину сколько угодно, но стоит только стороннему человеку засомневаться в совершенстве его хозяина, как слуга встает на защиту с тем же пылом, с каким встал бы на свою собственную защиту. 

*

Когда Филипп де Грасьен появился на пороге, Мориньер оторвался от своего занятия. Поднял голову. На лице его отразилось едва заметное недоумение. Впрочем, он быстро укрыл его за приветственной улыбкой.
- Доброе утро, друг мой. Что на этот раз привело вас ко мне так рано?

Филипп оглянулся на стоявшего позади него Гастона. Тот понял. Отступил за дверь. Прикрыл ее тихо.

- Я хотел спросить вас о Севераке.
- Что именно спросить?
- Он жив?
- Надеюсь, что да.
- Что там случилось?

Мориньер отложил перо, отодвинул бумаги в сторону. Предложил Филиппу присесть.
- Ваша осведомленность для меня, признаюсь, несколько неожиданна, - сказал. – Кто рассказал вам о случившемся? И что именно вам сказали?

Филипп пожал плечами:
- Клод де Жерве сообщил вчера моей жене, что Северак погиб в Виль-Мари или неподалеку от города. И я хочу знать, что там произошло.

Филипп вдруг отчетливо почувствовал возникшую между ними неловкость. И растерялся. Поднял глаза на Мориньера, отошедшего к окну.
Филипп не мог понять, вспомнить не мог, когда эта неловкость зародилась. И теперь смотрел на своего друга, будто рассчитывал, что тот подаст знак, как-то объяснит ему, что он, Филипп, должен сделать, чтобы все стало, как прежде. Но тот молчал. Стоял, прямой и одинокий, смотрел в седую пустоту за окном и молчал.

Когда он заговорил, комфортнее не стало. Тон Мориньера был бесстрастно-официален.

- Передайте вашей супруге, Филипп, - сказал Мориньер, - что никакими сведениями о гибели господина де Северака ни я, ни господин де Жерве не располагаем. Действительно, неподалеку от Виль-Мари на отряд господина де Северака, сопровождающий монсеньора де Лаваля в этом путешествии, было совершено нападение. Сенеки, человек двадцать-двадцать пять. Моментально напали, моментально отошли. Все, как всегда. Свидетели утверждают, что господин де Северак был ранен. Когда сенеки исчезли, французы из Виль-Мари обследовали всю территорию, на которой шла битва, - если это вообще можно назвать битвой. Схватка продолжалась буквально несколько минут. Убитыми обнаружено восемь человек. Трое – исчезли. В числе этих троих – господин де Северак. Надо полагать, их забрали в плен. Что произошло с пленными дальше – я не знаю. И никто пока не знает. Но как только мне станет что-нибудь известно, я сообщу вам.

Закончив говорить, он повернулся, посмотрел на Филиппа.
- Вы хотели бы спросить что-нибудь еще?
- Вы говорите так, будто желаете теперь, чтобы я ушел, - заметил Филипп.

Мориньер повел плечом.
- Нет. Но по этому вашему вопросу я больше ничего сказать не могу.

Прямой, с жесткими складками в углах рта, Мориньер в это утро, в самом деле, выглядел не слишком радушным хозяином. В другое время Филипп, наверное, распрощался бы с ним, отправился домой – не из обиды, а только повинуясь невысказанному желанию друга остаться одному. Но сегодня Филипп, как ему казалось, нуждался в обществе Мориньера больше, чем тот мог нуждаться в одиночестве. Во всяком случае, в этот момент Филипп де Грасьен без малейших угрызений совести решил эту дилемму в свою пользу.
 
- Жосс, - сказал, – мне надо поговорить с вами.
Он запнулся – сомневался будто, достаточно ли сказанного для того, чтобы Мориньер согласился его выслушать. Решив, что недостаточно, - продолжил: 
- Возможно, разговор покажется вам неприятным. Даже неприличным. Наверное, он таким и будет. Но я должен… Просто должен спросить...

Мориньер смотрел на Филиппа внимательно - без видимого волнения и без улыбки, примеряясь как будто, готовясь к обещанному неприятному.
Обошел стол. Прежде чем вернуться на свое место, задержался напротив Филиппа:
- Хорошо, - сказал. - Поговорим. Но сначала, может быть, вина? Или чего-нибудь перекусить?
- Нет. Я не хочу есть.
Мориньер сел.
- Ладно. Тогда задавайте ваши вопросы.
 
Филипп кивнул. Спросил:
- Давно ли вы знакомы с моей женой? Хорошо ли вы знаете ее?
Мориньер не шелохнулся.
- Меньше, чем вы теперь, - ответил.
- И что вы можете о ней сказать?
- Ничего.
- То есть?
- Филипп, я не обсуждаю чужих женщин. Мне кажется, будучи дружны со мной столько лет, вы должны были бы об этом помнить.

Филипп де Грасьен вздохнул.
- Хорошо. Я спрошу по-другому. Вы стали бы страдать, потеряв женщину, которую не любите?
Тут Мориньер уставился на друга в удивлении. Кажется, впервые за много лет он сомневался, что правильно понял Филиппа. Но он ответил, тем не менее, ровно и коротко:
- Нет. Не стал бы.
Филипп приподнялся. Пристукнул кулаком по столу.
- Вот. А она рыдала вчера, забыв обо всем. О людях, толпящихся в соседней комнате, о своем платье, о лице. Обо всем.
- И что?
- Разве это не свидетельствует о том, что она любит его?
- Кого, черт побери?
- Северака!

Мориньер уставился на него недоверчиво. Потом рассмеялся:
- Не говорил ли я вам, - заговорил насмешливо, - что ваше извечное стремление к упрощению отношений с женщинами когда-нибудь дурно для вас отзовется? Привычка к простоте - опасна. Между черным и белым – масса оттенков, между безразличием и любовью – бездна чувств. А вы, опираясь на ваш многочисленный и при этом такой… неглубокий опыт, пытаетесь строить на нем свои умозаключения. Чем думать так, лучше не думайте вовсе.

- Очень много слов, - сердито сказал Филипп. – Очень много отвлеченных рассуждений, тогда как я хочу услышать ваше мнение: да или нет? Было между ними что-то или нет? Пожалуйста, Жосслен!

Он глядел на Мориньера. Ждал ответа.
А тот смотрел куда-то в центр столешницы, - будто опирался взглядом о темное дерево стола, удерживал равновесие. Лицо его стало замкнуто.
Мориньер долго молчал. Потом выпрямился, поднял взгляд. Прищурился жестко.

- Вообще-то мне следовало бы послать вас к чертовой матери, - сказал холодно, - но я не сделаю этого теперь. Не ради вас. Ваши любовные переживания меня ни в малейшей степени не трогают. Но я не хочу, чтобы ваши домыслы испортили жизнь вашей жене. Она и без этой вашей ерунды достаточно натерпелась за эти годы.
Он еще помолчал. После паузы договорил – уже совсем ровно:
- Вы глупец, Филипп. Вы могли так много получить от этой женитьбы – того, чего прежде никогда не имели.
- Чего же?
- Тепла. Доверия. Доверие женщины – лучшее, о чем может мечтать мужчина. А вы размениваетесь на нелепую, бездарную, оскорбительную ревность. Вы спрашиваете о Севераке? Северак - человек из ее прошлого. Маленький и довольно иллюзорный островок стабильности в прошлом вашей жены.

Он засмеялся вдруг:
- Вы хотите, чтобы я сказал еще проще? Можете быть спокойны. Между ними ничего никогда не было.
Филипп примирительно проговорил:
- Я понял. Достаточно.
Застучал ладонью  по столу.
- Я не знаю, как вам это удается, Жосс. Мне кажется, несколькими словами вы можете превратить человека в лягушку. После разговора с вами я чувствую себя полным идиотом.
Мориньер не отозвался, не откликнулся на это признание.   
- Вы сами ко мне пришли, - ответил сухо.

Филипп смотрел на Мориньера удивленно.
- Я расстроил вас своими вопросами?
- Нет. Не расстроили. Разозлили.

Они молчали какое-то время. Не смотрели друг на друга.
Филипп крутил в руке перо, оставленное Мориньером рядом с чернильницей. Долго разглядывал и проверял кончиком пальца тонкость его очинки. Скользил опахалом пера по губам. Снова бессмысленно вертел его в руке.

Наконец,  бросил перо на стол, улыбнулся смущенно.
- Ладно. Оставим все это. Я хотел еще спросить… Прошло уже много дней, - неделя, не так ли? - с тех пор, как вы возвратились в город. А вы до сих пор так и не нанесли нам визит. Клементина, я уверен, будет рада вас видеть. Ведь именно вы нашли ее, вернули в Квебек! Она, без сомнения, признательна вам за это. И, я не сомневаюсь, хотела бы поблагодарить вас за ваше к ней участие.
- Благодарность мне не нужна, - спокойно ответил Мориньер. - Но вы правы. Мне, действительно, следует наведаться к вам. У меня есть несколько вопросов к вашей жене, касающихся Матье. Вы ведь позволите мне с ней поговорить? 
- Ну, конечно, - рассмеялся Филипп. – Не думаете же вы теперь, после этого нашего разговора, что я стану и вас к ней ревновать?
- Нет?
- Разумеется, нет. Я слишком хорошо вас знаю.
В лице Мориньера мелькнуло что-то, не слишком понятное Филиппу. Ему показалось – ирония.
 - Что ж. Хорошо.


*

Филипп успокоился как будто.
Во всяком случае, вернувшись домой, он, кажется, снова мог смотреть на свою жену без того так разрушительно на него вчера подействовавшего подозрения.

Он нашел Клементину в ее комнате. Она сидела на постели, держала на коленях ребенка. Молчала. И Вик, к его, Филиппа, удивлению, была не по-детски неподвижна и серьезна. Она не спала. Просто сидела на руках, прижималась к материнской груди.

Филипп какое-то время стоял на пороге. Потом вошел в комнату. Тихо прикрыл дверь.
Клодин и Мариэтт, - эта новая горничная его жены, - вскочили при его появлении. Он сказал:
- Возьмите Вик и выйдите. Обе.

Женщины смотрели на него со страхом. В тишине забрали из рук Клементины девочку, в тишине вышли. Он удивился тому смирению, с каким ребенок расстался с матерью. Протянула к ней молча ручки. Но когда та не шевельнулась в ответ, Вик в этой самой звенящей тишине позволила себя вынести из комнаты.

- Ваше дитя проявляет чудеса воспитанности, - улыбнулся он, подходя.   
- Боюсь, она просто от меня отвыкла, - ответила Клементина, не поворачивая головы в его сторону.
Он подошел. Сел рядом.
- Я узнал для вас кое-что о Севераке, - сказал.