Долгий путь

               
               
Глава 1.
1.
Солнце клонилось к закату, когда старик вышел из своего укрытия. Он пристально вглядывался вдаль, пытаясь кого-то рассмотреть у самого горизонта. Перед  ним простиралась пустынная местность без всякой растительности, земля, сплошь изрытая оврагами и канавами и покрытая сеткой глубоких трещин, казалась совершенно бесплодной. Яркое сияние солнца слепило даже сквозь треснутые тёмные стёкла очков. Старик, не спеша, огляделся вокруг. Кроме укрытия, напоминающего землянку, сооружённую бог весть из чего, неподалёку стояло странное сооружение из палок, накрытое кусками рваной полиэтиленовой плёнки. Сооружение это находилось в небольшой лощине, вход в которую преграждала насыпь из камней, уплотнённых снаружи глиной. По краям сооружение обрамляли два рва, тоже исполненные  тщательно. От них отходили маленькие овражки, промытые водой. В нижней части лощины имелся вход в сооружение, обрамлённый стеной из камня. Плёночная кровля имела наклон в сторону противоположную входу. Там находилась ёмкость для воды – вырытая в земле яма, дно которой тоже было выложено камнем и промазано глиной. Старик направился туда. На вид ему было лет семьдесят, но двигался он легко и проворно для своего преклонного возраста. Он внимательно оглядел сооружение сверху, подправил высунувшийся из-под земли угол плёнки, присыпав его комьями глины, и вошёл внутрь. Здесь ровными квадратами были высажены растения. В основном это были корнеплоды и бахчевые, но, кроме того, имелись крохотные делянки с зерновыми культурами. Вдоль стен зеленела кукуруза. Старик осмотрел огород  и, выбрав арбуз, сорвал крупную полосатую ягоду. Вместе с арбузом он направился обратно в землянку. Внутри это было не широкое, но довольно длинное сооружение, примерно семь метров в длину и метра четыре в ширину. Вдоль стен её располагались нары из ящиков и реек, накрытых какими-то тряпками. В дальнем конце землянки лежали колёса с осями. Оси были обмотаны тряпками. Ближе к центру стоял ящик, исполняющий роль стола. На нём лежали нож и две ложки, котелок и несколько кружек. Старик положил арбуз на стол и разрезал его на восемь частей. Затем он перекрестился, прочитал молитву и обратился к остальным обитателям землянки:
- Подходите.
Кроме старика их было восемь. Три мальчика и три девочки лет восьми десяти и две девушки лет шестнадцати, все разных национальностей. Первой поднялась с нар самая маленькая девочка и подошла к столу. Старик протянул ей ломтик. Она взяла кусок и, благодарно кивнув, отошла на своё место. За ней подошли остальные девочки, в строгой очередности их сменили мальчики. Девушкам же старик  выдал доли, отрезав от них по маленькому кусочку. Съев их, старик снова вышел наружу и продолжил наблюдение. Он просидел так ещё некоторое время. Солнце заходило за горизонт и начало быстро смеркаться, вместе с сумерками подкрадывался холод. Старик поёжился, ещё раз глянул вдаль и вернулся в землянку. Обитатели её уже доели арбуз и на столе лежали ровно разложенные косточки, а шкурки, мелко порезанные, уже лежали в коробочке.
- Нет? – спросила одна из девушек.
- Нет, – также односложно ответил старик. Сокрушённо покачав головой, он пробормотал: – Скоро начнутся дожди, а они не возвращаются. Думаю, что дней через  десять обязательно начнутся. Если к этому времени они не вернутся, то, скорее всего, погибнут. У них и так уже, наверное, кончились продукты. С собой они взяли ровно на двадцать дней.
Ещё несколько раз старик беспокойно выходил наружу, но никого не было видно, да и сумерки густели быстро, и вскоре стало совсем темно. Вместе с темнотой на землю опускался холод. Старик вернулся внутрь и плотно прикрыл за собой дверь. Посидев ещё немного, он сказал, обращаясь к остальным:
- Давайте-ка спать, а то завтра у нас  будет много работы.
- Деда, а ты расскажешь сказку? – спросила младшая девочка , Мила.
- Какую сказку? – уточнил старик, заранее зная ответ.
- Про то, как люди раньше жили.
- Нет, Мила, это очень длинная сказка, а нам надо спать.
Девочка послушно улеглась на нары и укрылась тряпьём. Снаружи уже было совершенно темно и холодно. Холод начинал проникать и внутрь землянки. Старик  тоже лёг на нары и укрылся подобием одеяла. Нужно было уснуть сейчас, пока не замерз, иначе потом холод не даст этого сделать. Десять лет он ведёт их к земле, на которой начнётся новая жизнь, где растёт трава и текут ручьи, где днём не надо прятаться от солнца, а по ночам трястись от холода, где осень не превращается в потоп, а лето в жаровню, где зима не сковывает землю ледяным панцирем на долгие месяцы. Когда-то давно ему, обессиленному, пришло видение. Явился ему маленький мальчик, который рассказал ему об этой земле, о том, где искать её. Он сказал ему о том, что он должен вести за собой всех, кого встретит на своём пути. Это его миссия. И так он шёл к этой земле, собирал  их, и уже десять лет  они шли вместе. Их было десять, его питомцев. Двое из них много дней как ушли вперёд. Один юноша, грузин, Каха,  другой – узбек, Юсуп. Они должны были  найти место новой стоянки. Дело это очень ответственное и трудное, потому что нужно было соблюсти много требований. Во-первых,  переход не должен занять больше двадцати дней. До наступления жары они должны перетащить весь свой скарб, оборудовать стоянку и произвести посадку. Иначе урожай может погибнуть, а их ждёт голодная смерть. Во-вторых, стоянка должна находиться в таком месте, где её не затопит зимние наводнения, а летом  не спалит зной. Обычно они располагали свои стоянки в лощинах меж холмов. В-третьих, земля на стоянках должна быть пригодна к земледелию. И желательно иметь место для запруды, чтобы можно было создать запас паводковых вод. Он отправил их  вперёд налегке, дав им лишь самое необходимое: еду, топор, лопаты и кусок брезента. Этого должно было им хватить, чтобы оборудовать себе ночлег. Старик очень надеялся на Каху. Это был уже взрослый парень,  лет девятнадцати. Он уже ходил с ним в разведку, оставляя за себя Юсупа старшим на стоянке. Этот паренек был помоложе, но к делу относился ответственно. Он исполнял всё с таким прилежанием, что не только поддерживал жизнедеятельность лагеря, но и собрал хороший урожай и тщательно  подготовил его к хранению. Благодаря нему, они имели запас еды и смогли посадить новую рассаду, урожай от которой им предстояло собрать. Теперь он отправил их одних, а сам остался  в лагере. Как бы ни был он бодр, но годы давали о себе знать: двигался он всё же медленнее, чем молодёжь. Теперь он ждал их возвращения. Скоро должны начаться  дожди, которые отрежут им путь в лагерь. Это обстоятельство очень волновало его, лишая покоя и сна. Но сегодня он очень устал и уснул почти мгновенно.
2.
Старик проснулся рано, едва начало светать, тихонько встал и вышел наружу. Ещё раз, глянул в даль, но еще ничего не было видно. Он вздохнул и зашел обратно. Приподнял крышку ящика, на котором спал, и достал оттуда засушенные ленты тыквы. Под столом у него был нечто вроде погреба – яма, присыпанная песком. Он разгреб  песок и извлёк оттуда две морковки. Усевшись за стол, он сначала мелко нарезал тыкву и высыпал в котелок, залил кружкой воды. Потом также мелко, не снимая шкурки, он нарезал морковку. Её он тоже положил в котелок. Все это он перемешал, затем ещё раз заглянул в свой ящик и достал оттуда баночку с молотой кукурузой. Зачерпнул  две ложки и бросил в котелок, постоял в задумчивости и бросил ещё одну. Потом он всё сложил на место и стал ждать, когда остальные проснутся. Ждал он не очень долго, скоро все поднялись и с шумом выбежали наружу. Старший мальчик, Гриша, принёс ведро воды и лил из кружки остальным. Все умылись и зашли обратно в землянку.
Старик разлил похлёбку по кружкам. Кружек было шесть. Поэтому ели все в строгой очередности, сначала младшие, потом старшие. Едва размокшая в воде, тыква и кукуруза плохо жевались, но дрова были отложены на зиму, и горячее они ели только зимой. Правда, когда они собирали кукурузу, то некоторое время топились сухими стеблями. Но стебли прогорали быстро, а потому и быстро кончались.
Старик ел последним. Он привык к голоду и почти не замечал его. В этом году урожай они соберут больший, и, возможно, паёк их увеличится. Закончив еду, все направились на свой огород. Девочкам предстояло собирать зерно, а мальчики копали морковь и свеклу. Они выкапывали корнеплоды, протирали их  и относили в землянку, там они укладывали всё в отрытую заранее яму и пересыпали слои песком. Девочки выбирали из колосьев зёрна и ссыпали в мешочки. Днём они разложат содержимое на столе, и будут выбирать крупные зёрна, чтобы заготовить семена, остальные будут их пищей. Зерна они сажали мало, потому что не хватало площади. Но старик из года в год обновлял свой запас. Он надеялся посадить зерно там, куда они шли, он мечтал посадить целое поле зерна и когда-нибудь испечь хлеб. Он рассказывал им о хлебе, но они никогда его не ели, но верили ему и делали эту работу. Сам же старик срезал тыкву и разделывал её. Сначала он вынимал семечки, а потом счищал кожуру и нарезал мякоть пластинами. Пластины же раскладывал на камнях - скоро подымится солнце и высушит их. Это будет их пищей на весь год. Семена он промоет и высушит днём. Лучшие станут семенами, остальные они съедят. 
День приближался к полудню. Солнце поднималось выше и выше, раскаляя землю. Работать становилось тяжело, и старик, собрав высушенную тыкву, повёл всех в землянку. Он достал две пары  тёмных очков и две пары перчаток. Одни очки и перчатки старик одел сам, вторую пару вручил одному из мальчиков, и они направились наружу. Обойдя землянку, они стали подниматься наверх. Солнце светило так ярко, что и в очках было трудно смотреть, а жар его палил даже через одежду. Они кутались в одежду, стараясь не подставлять открытые участки кожи солнцу. Сильное ультрафиолетовое облучение моментально вызывало на ней ожоги. Поднявшись наверх, они подняли щиты, сделанные из прутьев и камыша, и закрепили их.  Щиты располагались так, что затеняли их огород, не давая светилу спалить все посадки. Закончив работу, они спустились вниз. Мальчик зашёл в землянку, старик же, взяв котелок, набрал в него воды и поставил на специальное место, огороженное полированными  пластинами. После этого он тоже зашел в убежище. Девочки дружно перебирали зерна, напевая странную песню. Он научил их песням, которые знал сам, но помнил из этих песен не больше куплета, иногда, правда, с припевом. Вот они и пели куплеты из разных песен вперемешку. Посидев немного, старик достал из ящика немного крупы и ломтиков сухой картошки. Наполнив кружку, он взял её и ложку и направился к своему очагу. Вода разогрелась почти до кипения, потому что на солнце температура доходила почти до семидесяти градусов, а за счёт зеркал вода нагревалась  почти до кипения, но никогда не закипала. Он высыпал содержимое кружки в котелок  и, помешав некоторое время, зашёл обратно в землянку. Там он снял горячую уже одежду и лёг на топчан. В землянке жара постепенно поднималась почти до сорока градусов. Дети легли на голый пол и тихонько болтали между собой. Полежав, таким образом, минут двадцать, он встал, оделся и вышел наружу. Ещё раз перемешал варево. Так он проделал ещё дважды, прежде чем снять с очага. Наконец он зашел в землянку и поставил котелок на стол. Пока шёл процесс варки, солнце перевалило зенит, и жара перестала нарастать. Старик добавил в варево щепотку какого-то порошка и принялся все это перемешивать. Когда еда достаточно остыла, он начал накладывать еду в кружки. Невзирая на жару, дети ели с аппетитом. Они ели эту, едва солёную, бурду, и она им нравилась, а он смотрел на них и вспоминал своих детей. Едва ли он смог бы тогда заставить их съесть это. Тогда, в то далёкое время, их едва удавалось заставить съесть борщ или кашу. Сейчас же эти дети ели то, что и его когда-то давно вряд ли заставили бы есть даже под угрозой расстрела. Обед закончился, а жара всё ещё не спадала. Все снова улеглись на полу. Кто дремал, кто тихонько болтал. Наконец, жара пошла на спад, и можно было возвращаться к работе. Они снова вернулись на огород. Старик поторапливал их. Нужно было убрать и высушить всё до прихода дождей. Они работали споро, благо, что становилось прохладнее. Картошку они затаскивали и складывали в углу. Завтра одна из девочек будет мыть и резать ее, чтобы засушить. Они оставляли картошки немного, на рассаду и сварить «в мундире» тогда, когда наступят морозы, и они будут топить печь. Правда, в этом году им удалось собрать мало топлива. Местность была почти пустынной, всё выгорело после пожаров, и они едва собрали всякого горючего хлама недели на четыре-пять скудной топки.
Наконец урожай был собран, обработан и надёжно спрятан. Они приступили к разборке огорода. Аккуратно сняли плёнку и уложили в землянке. Жерди тоже занесли в землянку, расстелив на полу. Шли дни, но разведчики не возвращались, и это очень беспокоило старика. Погода начала ухудшаться. Ветер усиливался и нагонял облака. Он знал, что погода будет меняться быстро, и дождь может начаться в любой момент, а потому не находил себе места. Солнце клонилось к закату, было хмуро и ветрено, а старик, кутаясь в лохмотья, стоял и всматривался в даль. Вдруг ему почудились две точки вдали. Он напрягал зрение, пытаясь разглядеть, но точки то становились видимыми, то исчезали.
- Гриша, Лёша, Борис! – позвал детей старик – Идите сюда!
Когда мальчики появились, он указал пальцем направление и спросил:
- Вон там, вдали, видите там что-нибудь? Вон, на сопке. 
Мальчики начали всматриваться. Там, действительно, что-то двигалось, но разглядеть было трудно. Старик  нервно ходил взад и вперёд. До захода солнца оставался час, и, если это его парни, то до темноты они не доберутся, а ночью уже было очень холодно, и мог пойти дождь.
- Ну что, что-нибудь  видно? – вновь спросил старик и, внезапно что-то вспомнив, крикнул: - Бинокль! Лёша, тащи бинокль!
 Мальчик бросился в землянку и через некоторое время появился с оптическим прибором (Одна трубка была без стекол - старик использовал линзы для розжига). Схватив бинокль, старик стал осматривать местность. Наконец он нашёл их, эти две точки. Это были его парни, ведь больше никто не ходил здесь, ни зверь, ни человек. Уже несколько лет они не встречали на своём пути ни одной живой души. Старик протянул бинокль Борису и сказал:
- Положи на место. Мы с Лёшей пойдем навстречу, а вы приготовьте лампу. Если до темна, не вернёмся, зажжёте её.
 Керосиновая лампа - это был его НЗ, хранящийся на чрезвычайный случай. Старик решил, что это случай настал. Мальчики молча направились в землянку, а старик с Лёшей поспешили навстречу идущим. Темнело быстро, и они торопились. После получасовой ходьбы они уже хорошо видели две бредущие фигуры. Это были их посланцы. Камень упал с души старика, все переживания остались позади. Они были живы, и они вернулись, и это было главным. Через пятнадцать минут он уже обнимал их.
Парни были обессилены и еле тащили ноги. За спиной у них были мешки, изрядно нагруженные. Уже стемнело, когда они двинулись к дому. Старик взвалил на себя мешки, и группа побрела вперёд. Они шли на ощупь, небо заволокли плотные тучи. Вдруг вдали появился маленький огонёк, а вслед за ним упали первые капли. Дождь обрушился внезапно, вода лилась, как из ведра. За стеной этой воды они потеряли, было огонёк, но минут через десять он вновь стал заметен. Идти становилось всё труднее, ручьи быстро переросли в потоки. Ноги скользили и проваливались в рытвины. Они падали, вставали и снова шли вперед. «Главное - не сломать ноги», - подумал старик и поделился этой мыслью с остальными. Все стали двигаться осторожнее, прощупывая землю ногами перед тем, как наступить. Усложняло дело то, что ветер нёс ледяной холод. Они уже тряслись от озноба, пальцы деревенели, руки ломило, но надо было идти, и они упорно шли на огонёк.
Наконец, все четверо добрались до подножья холма. Наверху было их жилище, но ноги скользили по грязи, и они, выбившиеся из сил, не могли подняться наверх. Старик цеплялся за выступы, но непослушные пальцы не могли удержать его. И он стал кричать, призывая на помощь. На верху засуетились, забегали. Наконец, он увидел конец жерди опустившийся сверху. Но никто никак не мог дотянуться до неё, ноги постоянно соскальзывали, и они скатывались вниз на животе. От этого их одежда превратилась в большой комок грязи и сковывала движения. Тогда он  лёг на живот и  подсадил Юсупа. Парень ухватился за жердь и начал подниматься. Затем подняли Каху, но уже с мешками, следующим был Алексей. Теперь внизу остался он один. Жердь вновь опустили, но старик никак не мог дотянуться до неё. Он вновь и вновь лез наверх, но ноги соскальзывали вниз, а он никак не мог ухватиться за неё. Непослушные руки болели от ссадин и холода, пальцы плохо гнулись, он плакал от отчаяния, но упорно начинал всё заново после очередной неудачи. Почти отчаявшись, он собрал все силы и вновь полез наверх. На этот раз он ухватился за конец жерди, но рука, вымазанная в грязи, начала соскальзывать. Что было силы, он вцепился в неё и второй рукой. Дети тянули его все вместе, а он лишь болтал ногами, вцепившись в палку. Как он оказался в землянке, помнил смутно. Его  раздели и терли руками, смазанными перцем, все восемь пар рук. И это было счастье. Слёзы полились из глаз старика.
- Достаточно, – сказал он и сел. Осмотрев их всех, мокрых и холодных, он объявил: – Гриша, Марина, Оля, сегодня у нас будет праздничный ужин. Зажигайте печь. Каждому по картофелине.
Началась оживленная суета. Гриша  с Борисом отодвинули один из ящиков, за которыми в стене скрывалась ниша, и извлекли оттуда охапку щепы и немного камыша. Задвинув ящик на место, они сложили часть в печи, другую рядом с ней. Гриша извлек из ящика коробок спичек и осторожно чиркнул спичкой. Маленький огонёк вцепился в камыш, и через минуту костёр начал разгораться. Котелок уже стоял на печи. От огня пошло тепло, наполняя помещение. За дверью текли потоки воды, а здесь было сухо и даже уютно. Старик приказал всем раздеться и натереть Юсупа, а затем Каху. Мокрую и грязную одежду дети развесили по стенам, а он смотрел на их голые худые тела и вспоминал время, когда стройными и худыми были немногие – те, кто был богат и мог позволить себе диеты и фитнесклубы. Пошла в ход вторая порция топлива, в котелке булькало, а в землянке становилось теплее.
Потом они ели горячую картошку и пили горячую воду, закутавшись в одеяла. Это был настоящий семейный праздник. Отогревшись и отдохнув, Каха и Юсуп начали свой рассказ. Остальные дети сидели в темноте и слушали, никто не хотел спать.
-  Когда мы прошли первый день, то нашли стоянку. Там, недалеко, мы нашли деревья, – начал  рассказ Каха. - Четыре дерева , - пересчитал он на пальцах.
- В первый день мы не успели, надо было рыть укрытие, - сказал Юсуп. - На следующий день срубили два, но поднять не могли – тяжелые. Решили разрубить пополам. Пришлось ещё день истратить. Зато вечером ещё копали и брёвна затащили наверх. Потом опять пошли. Три лагеря сделали, на четвёртый день нашли место, сделали лагерь, а вечером обошли место. За горой нашли дома, много домов. Там много вещей, мы решили посмотреть. Утром пошли, в каждом доме много искали. Вот белый порошок нашли, спички нашли, одежду нашли. Ещё разные вещи нашли, решили на стоянку отнести. Мы там новую землянку рыли, доски таскали, все накрыли и землей сверху засыпали. Два дня работали. Потом дальше пошли. Пять дней шли, сделали стоянку. Утром решили посмотреть вокруг, нашли пещеру. Её кто-то вырыл, большая  пещера, мы долго шли, но конца не нашли, страшно стало, назад пошли.  Потолок досками обит, и подпорки потолок держат. Мы там нашли лопаты большие и крючок железный на палке. Копать нельзя, а камни выковыривать хорошо. На следующий день  дальше пошли, две стоянки сделали. Дни кончились, и мы решили день отдохнуть и идти назад. Немного ещё копали землянку. Мы хорошее место нашли. Там река есть. Даже когда мы там были ещё, земля сильно не треснула, значит, вода там долго остаётся. Мы пошли назад. На стоянке лопаты оставили, а крючок с собой взяли. На первой стоянке оставили. Когда будем копать им, хорошо землю ковырять. С первой стоянки вышли, тучи пришли, мы торопились, но устали сильно, мешки тяжёлые. Потом дедушка с Лёшей пришли. Вот и всё.
- Вы были в пути на шесть дней больше. У вас еды было, на двадцать пять дней. Я отмерил  вам  еды ровно на двадцать пять дней. Как же вы  жили эти шесть дней? – спросил старик.
- Когда мы в домах искали, то нашли там ящик, в ящике нашли зерно, но не такое как у нас, а белое. Два котелка собрали. Спичек нашли  пять коробочек. В этот день мы варили зерно и ели. Вкусно. Половину спрятали на стоянке, половину с собой взяли. Когда еда стала кончать, мы один день зерно ели, другой день еду. Когда назад шли, всё зерно с собой забрали. Там в мешке лежат и спички там. Теперь у нас огонь будет.
Все вспомнили о мешках.
- Как же мы про них забыли?! – воскликнул старик. – Спички же, наверное, промокли.
Он полез, было искать мешки, но Каха его остановил.
- Мы хорошо завязали. Я мешочки нашёл, не протекают, а зерно в железной банке.
- Хорошо, – согласился старик,  – сейчас всё равно темно, ничего не разглядим, а завтра будем изучать трофеи. Сейчас у нас много времени, дожди будут лить месяца два, а то и три, так что из дома не высунешься. А сейчас давайте спать.
Все устали и послушно полезли на топчаны. Через несколько минут послышалось равномерное сопение. Даже Мила забыла про сказку.
3.
В этот день все долго спали, потом, не спеша, позавтракали  и приступили к исследованию мешков. Старик сидел за столом и извлекал из мешка его содержимое. Первое, что ему попало в руки, была полоса железа. Когда он извлек её, то это оказалась пила без ручки. Но всё равно это была ценная находка. У них пилы не было, а такой инструмент иногда был ох, как необходим.
- Знаете что это? - спросил старик. Дети замотали головами. - Это пила, – объяснил он. – Ею пилят доски. Вот так.
Он поводил пилой вперед назад, показывая, как это делается, и отложил её в сторону. Следующий предмет, который он извлёк, был консервный нож. Повертев в руках, старик отложил его в сторону.
- Что это, дедушка? Это что, не нужная штука? - спросила Настя. – Можно, я буду с ней играть?
- Это  консервный нож, им открывают консервы. У нас нет консервов, поэтому он нам не нужен.
- Дедушка, а что такое консервы? – спросила Ира, третья девочка. – Что с ними делают?
- Раньше люди клали еду в банки и закрывали крышками, чтобы еда не испортилась. А потом, когда надо было кушать, они открывали банки этими ножами.
- А зачем они клали в банки еду? Они что, не могли положить её в ящики?
- Раньше была другая еда, а ещё жили микробы и они всегда хотели съесть еду, которую хранили  люди. Поэтому люди прятали от них еду в банки.
- А что, микробы не могли тихонько открыть банки, у них что, консервных ножей не было?
- Микробы были очень маленькие, такие маленькие, что их можно было увидеть только в большую лупу. Но их было очень много, так много, что они могли съесть всю еду, которую люди прятали.
На этом любопытство Насти было удовлетворено, тем более что в довершение она получила в руки нож. Старик же вновь запустил руку в мешок и извлек оттуда банку. Это была жестяная банка из-под чая. Этой банке было, наверное, лет семьдесят. Как она уцелела в этих катаклизмах, одному богу известно, но сейчас это была ценная находка. В банке оказался рис, обычный шлифованный рис, который он не ел уже лет двадцать. Вырастить из него ничего не удастся, потому что он шлифованный, да и выращивание его требует много воды, но съедят они его с удовольствием. Следующим предметом  был мешочек с рисом, он несколько отсырел, и старик рассыпал его тонким слоем на столе для просушки.
- Это зерно называется рис, – сказал старик детям. – Его сажали в большие, но мелкие водоёмы. Он может расти только в воде. Потом собирали зёрна и снимали с  них шкурку, получались вот такие прозрачные зерна
- А зачем они снимали с них шкурку? – спросила Ира.  - Разве нельзя есть со шкуркой?
- Нет, у них шкурка не съедобная.
Затем из мешка извлекли мешочки с солью. Она оказалась мокрой и уже скомковалась. Потом был изъят свитер, носки, кусок веревки и сыромятные вожжи. Это всё были нужные вещи. «Ребята были молодцы, что всё это прихватили с собой», - подумал старик.
Риса теперь у них было килограмма три, а значит, дней на пять они увеличили свои запасы. Дети росли, и с каждым годом еды требовалось больше и больше. Поэтому такое пополнение было весьма кстати. Из другого мешка извлекли снаряжение, которое он им давал. В котелке  он нашёл замотанные в целлофан спички. После риса,  это была самая ценная  находка. В период дождей и при пасмурной погоде добыть огонь  без них было невозможно. В солнечную погоду, зимой он добывал огонь с помощью лупы, поджигая мох или клочки бумаги или сухую траву. Они собирали это, где только удавалось найти. Почти повсюду была голая или выжженная пожарами местность, промытая потоками талой воды. Всё, что некогда было растительностью, давно превратилось в тлен, и было унесено невесть куда. Иногда им удавалось найти занесённые водой стволы деревьев или кучи камышей или травы. Их они и использовали для отопления  и приготовления еды.
Всё,  извлеченное  из мешков, было разложено для просушки, и он приступил к приготовлению обеда. Юношам  было поручено заняться зерном. Он подобрал два камня, один из которых был с выемкой, а другой по форме напоминал яйцо. На этой примитивной мельнице зёрна дробились в муку, из которой потом делалась похлёбка. Труд этот был кропотливый, работа шла медленно, но и времени у них было много. Сменяя друг друга, они мяли зерно в этих жерновах. Так продолжалось уже много лет, и они знали свою работу. Да и в этом заточении им всем надо было чем-то заниматься, чему-то себя посвящать, иначе можно было умереть от тоски. Девчата ремонтировали одежду. У них был кусок трикотажной тряпки, которую они распустили на нитки, и несколько иголок. С этим инструментом они осматривали всю одежду и подшивали, штопали и латали её. Делали они это, не спеша, растягивая работу на всю длинную зиму. Дети играли, болтали, в общем, бездельничали. Так было всегда, и этот ход событий не было смысла менять.
Старик достал нож и начал резать репу. Он резал её тонкими полосками, полоски на соломки, а соломки на маленькие кубики. К репе он  добавил немного свеклы и морковку, также нарезанные мелкими кубиками. Эту работу старик делал автоматически, размышляя о том, что для варки риса потребуется дополнительное топливо. Его мысли возвращались к дровам, которые заготовили ребята. Как их доставить сюда? Ведь после дождей вода будет стоять до начала весны. А  после дождей придут холода, и всё покроется коркой льда, который будет оттаивать в полдень, а к вечеру снова замерзать. По этой скользкой поверхности ходить было очень сложно. А рисковать он не хотел, переломы лечить было не кому. Да и обувь можно было назвать таковой лишь условно. Это были вырезанные из автомобильных покрышек подошвы на лямках из подручных ремешков и верёвок. Обувь эта одевалась на портянки, и на экстремальные экспедиции не было рассчитана. Но без дополнительного топлива не обойтись.
Старик закончил резку, перемешал всё, добавив немного соли, и позвал детей к столу. Юсуп и Каха достали не только выданные им в дорогу ложки, но и ещё три трофейные, так что обед стал проходить быстрее. После обеда прилегли отдохнуть. Ещё не было холодно, но полуденная жара спала из-за того, что солнце не пробивалось из-за туч. Дождь лил, и его равномерный шум убаюкивал, от того и спалось хорошо.
Вечером старик немного поиграл с младшими и собрал за столом старших. Начался урок. Он учил их считать. Дело давалось с трудом. За весну и лето, не практикуясь, они многое забывали, и приходилось многое объяснять им заново. Считать по порядку они, в конце концов, научились, а вот производить арифметические действия с цифрами удавалось с трудом и не всем. Относительно благополучно дело обстояло со сложением и вычитанием малых чисел. Действия с трёхзначными числами никак не давались им. Они не могли представить себе такие количества, а потому терялись. Еще больше проблем вызывало умножение и деление. Дети просто забывали, как это делается, и требовалось несколько уроков, чтобы они могли вспомнить старое, а потом приступить к усвоению нового знания. Занимались до наступления сумерек, затем он снова занялся ужином. Ужинали уже почти в темноте. Потом все разбрелись по своим углам.
- Дедушка, расскажи нам сказку, о том, как люди жили хорошо, – в который раз попросила Мила.
- Да, дедушка, расскажи, – начали просить ребята.
Он каждую зиму рассказывал им эту сказку, коротая долгие зимние вечера, но с наступлением каждой новой зимы дети вновь просили рассказать её.
- Хорошо, слушайте, но только тихо, – сказал он и задумался.
«А жили ли мы хорошо?» – подумал старик, возвращаясь в памяти к своему детству. Он вспоминал, как маленьким, учился ездить на велосипеде, как злился и бил его отец за то, что он никак не мог научиться. От этого он боялся велосипеда ещё больше. О том, как летом ездил к бабушке в деревню. С утра она жарила блины, потому, что он их очень любил. Ёщё он любил яичницу с глазами и тюрю на козьем молоке. Бабушка наливала в миску молока, а он крошил туда хлеб и посыпал все это сахаром. Еще он любил гречневую кашу, и чтобы сверху была толстая пенка. Каша должна быть горячей, а молоко холодным. Вспоминал он, как собирал с бабушкой вишню и малину, абрикосы и груши. Все это они возили на базар и продавали. И ему не жалко было продавать ягоды и фрукты, потому что в саду всего было много. Бабушка на эти деньги покупала разные нужные вещи, а ему какую-нибудь дешёвую игрушку. И он был счастлив. Ещё он рассказывал им, как учился плавать и, как он дрался, точнее, как его били. По натуре не агрессивный, он не мог прийти в ярость, и удары его в последний момент теряли силу, потому что ему не хотелось причинять боль противнику. Потому он и был всегда битым и побеждённым. Почему-то из школьных лет ему вспоминался виноград. Школа их располагалась напротив винзавода, и с начала октября караваны тракторов, груженных солнечной ягодой, выстраивались в длинную очередь. Поставив трактор в очередь, трактористы стелили в прицепах подстилку и, улегшись сверху на кучу винограда, отгоняли длинными прутьями пацанов, как пчёлы слетающихся на сладкое. Они же стремились выбрать виноград посолиднее -  Изабеллу или Дамский пальчик, а, выбрав, крались к прицепу, чтобы стащить оттуда хорошую кисть. Сок стекал с прицепов на асфальт, затем в арык, образуя ручей, а трактористы угощали их палками, не давая стащить жалкой  кисти. Потом они ели виноград, а, пресытившись, начинали кидаться друг в друга ягодами.
Сейчас ему было стыдно за себя. «Вот так, бесцельно, ради корысти, а то и просто ради забавы, бравады и похоти мы и уничтожили всё, что давал нам Бог», - подумал старик.
Он рассказывал детям о городах, о деревьях, реках и озерах, о животных и рыбах. Наконец, он устал и прекратил свой рассказ. Все молчали, они никогда этого не видели, а потому пытались вообразить. Пытались представить, что такое животные и, как они бегают на четырех ногах, что такое птицы и, как они летают по воздуху. Они пытались понять, как выглядит трава и, как она растет на земле. Ведь она должна засохнуть и сгореть.
- Дедушка, – вдруг спросила Настя, – а почему, когда люди жили хорошо, они стали жить плохо?
- Не знаю, – ответил, застигнутый врасплох, старик, и, подумав немного, продолжил: – Наверное, потому, что хотели жить слишком хорошо. Ну, ладно, на сегодня хватит, давайте спать.
Так неспешно шли дни. Дождь то усиливался, то ослабевал, но не прекращался. Пока их убежище не давало течи, и они чувствовали себя в нем уютно. Но дни сокращались, и с их уменьшением  становилось холоднее и холоднее. Дождь всё чаще сменялся градом. Он начинался с заходом солнца и переходил в дождь к полудню. От этого на земле образовывалась толстая гладкая корка наледи. Вода поднялась почти на два метра, и пока горошины града в ней таяли. На земле же они скатывались вниз с холма и образовывали большие кучи причудливой формы.
4.
Землянка имела овальную форму крыши, и град  не скапливался на ней. Пока им ничто не угрожало. Главные опасности были впереди, когда град перейдёт в снег. Мягкий и пушистый, он ровным слоем покрывал местность, а солнце, слегка подплавляя его, образовывало на поверхности корку. Так создавался многослойный пирог, который своей массой мог обвалить потолок. Обычно с наступлением морозов прекращался и снег. Это был период затишья, который длился почти месяц, потом наступал период ветров, снова сменяющийся снегопадами, затем градом, затем дождями и, наконец, периодом тепла, который быстро переходил в жестокую засуху. Вот именно в период затишья старик и планировал поход за дровами. Парни прикопали их на вершине стоймя, иначе их не найти под коркой снега. Он уже придумал, как они вывезут эти бревна. Они используют оглобли и сделают из них подобие саней, на которых и перевезут драгоценное топливо. Сейчас он с парнями возился над их сооружением. Юсуп с Кахой ножами скоблили жерди, делая из них полозья, он же, порывшись в своем ящике, отыскал две металлических пластинки. Эти пластинки он решил закрепить по середине жердей, чтобы сани не сползали  вбок на скользкой поверхности. Взяв одну пластинку, он начал ковырять её острым углом по центру жерди, чтобы сделать паз, в который она будет вставлена. Когда он уставал, его сменял Лёша. Хотя работа эта была нудной и довольно трудной, он с удовольствием исполнял её. Время незаметно летело, и наступил  вечер. После ужина они перенесли плёнку к двери и привалили ею дверь. Надо было беречь тепло. Закончив с этим, дети вновь потребовали сказку. И старик вновь начал свой рассказ.
Воспоминания возвратили его к временам юности. В восемнадцать лет его призвали в армию и отправили в Афганистан. Шёл предпоследний год войны, и он, только закончивший подготовку, водитель попал в автороту. Ему вручили бензовоз, точнее автотягач, переоборудованный в бензовоз. Он вспоминал свой  первый марш в Кандагар. До этого он ни разу не водил такую огромную машину, тем более, гружёную одиннадцатью тоннами керосина. На ДП их немного погоняли, для порядка. Всё снаряжение: бронежилет, боеприпасы, шашки сигнальные и дымовые, оружие - весило почти сорок  килограмм и гнуло к земле. Наконец, все формальности были завершены, и колонна тронулась в путь. Всё здесь было не так. Дорога была разбита на столько, что скорость движения не превышала двадцати километров в час. Быстро наступала жара, и к обеду в кабине становилось как в духовке - под шестьдесят. Хотелось пить, бронежилет, подпрыгивающий на кочках, бил по животу и бёдрам, ноги горели в кирзовых ботинках.
Зашли в кишлак. Глиняные мазанки без забора и признаков растительности вокруг сменили высокие дуваны с узкими проходами между ними. Откуда ни возьмись, появились пацанята. Они подбегали к машинам и, повиснув на бампере, откручивали фары и подфарники, причём делали это голыми руками. Часть мальчуганов бегали перед головной машиной, сбивая и без того невысокую скорость движения. Внезапно дверь открылась, и маленькая худая рука схватила снятые им ботинки. Он растерялся на мгновение, и этого было достаточно, чтобы ботинки побежали в ближайший закоулок. Тогда он затормозил и выскочил из машины. От неё уже убегали сорванцы с фарами в руках. Тут он услышал, как открывается другая дверь, и кто-то быстро лезет внутрь кабины. Он метнулся назад и поймал за шиворот воришку, уже прихватившего его вещмешок. Вырвав из рук сорванца мешок, он дал ему такую оплеуху, что тот кубарем полетел в пыль. Но это не отпугнуло других. Тогда он стрельнул в воздух, но и это не возымело воздействия. Пацанята, смеясь и что-то нахально выкрикивая, опять облепили машину. Спас положение водитель, подъехавший сзади. Он быстро вскинул автомат и начал стрелять по мальчуганам. Те бросились врассыпную и мгновенно исчезли.
- Ну что мул, покоцали тебя? – начал он с ухмылкой. – Будешь хлеборезкой щелкать, без штанов оставят. Народ ушлый, боятся только конкретной пули. Только смотри, не попади в бочу, а то потом бакшиш платить придется. Знаешь, что такое бакшиш? Дань или подарок, что-то в этом роде. Разборки будут большие, как убил, как задавил, не дай Бог боча окажется сынком авторитетного человека. Тогда хана, тебя прописали. Где бы ты ни прятался, вычислят везде. А так, если простой, платить придётся. Старейшина скажет сколько, столько и будешь платить, но не меньше трёх бочек керосина и мешка риса. Прикинул косяк? Тогда поехали.
Зашли в ДП. Наконец-то можно было размять ноги, снять бронежилет, помыться.  После построения выделили время на проверку машин, мелкий ремонт и купание. Не прошло и получаса, как начали появляться афганцы. В колонне началась какая-то возня.  Одни солдаты подходили, о чём-то  переговаривались, уходили, подходили другие, потом менялись афганцы. Появился замполит колонны, стрельнул по ним, все разбежались, правда, не далеко. Похоже, все привыкли к этому, и всё выглядело так, как будто это обычная повседневная жизнь. То были совершенно другие люди, не такие как мы, но совсем не походили на врагов. Казалось, все их интересы сводились к тому, чтобы добыть из проходящих колонн всё, что только можно, и этот процесс торговли был  неотъемлемой частью существования ДП. Через некоторое время появился ещё один афганец, уже на мотоцикле. Он направился к машине ротного, не обращая внимания на остальных. Возле мотоцикла остались ждать его какие-то люди. Некоторое время мужик этот о чём-то говорил с ротным, потом вышел из машины, сделал знак своим людям, и те потащили  какой-то мешок. После чего, ещё побыв немного с начальником, афганец удалился. Это был главарь дружественной банды. Таких банд по трассе было несколько, они контролировали каждый свой район. Многие проблемы решались через них, особенно разборки с убитыми и подрывы. Они как бы обеспечивали некоторую безопасность, но, конечно, не бескорыстно. У них был свой бизнес.
5.
После ужина назначили охранение. Как он и предполагал, его туда определили первым. Один час ему предстояло охранять колонну. Один из шести, отведённых на сон. Подъём был рано в четыре, потом завтрак, и в пять колонна тронулась в путь. И опять двенадцать часов в раскалённой кабине. Через четыре дня зашли в «пустыню», так назвали последний ДП перед Кандагаром. Впереди была знаменитая «зелёнка». Он много выслушал рассказов о ней, а теперь и ему предстояло самому пройти её. Существовало поветрие среди военных водителей: кто не был на «зелёнке», тот  ЧМО.
Пыль здесь была по щиколотку и от любого порыва ветра поднималась плотной стеной, закрывая солнце. «Пустыня», действительно, была пустыней. Практически никакой растительности и воды, кроме сухого русла реки. Пыль подымалась, окутывая всё вокруг. Всё было в пыли, включая и еду. Утром выдвинулись на КП. Колонна должна была заходить первой, но что-то случилось, и движение не разрешали. Перед колонной стояла группа машин афганцев. Некоторые машины ещё крепкие, хотя старые, «Мерседесы»  и «Доджи», остальные – «бурбухайки», то есть собранная из останков разных машин техника, вместо кабины - деревянная площадка с широкой лавкой вместо сидения.
Афганцы в ожидании проезда кипятили чай. Солдаты от безделья пытались с ними общаться. В основном это были пуштуны, но кое-что понимали по-таджикски, что-то по-узбекски, что-то по-русски.  Так и беседовали, выискивая знакомые слова и помогая жестами. Они шли в Пакистан из Герата. Один из них бывал в Москве проездом. Ездил в Германию за машиной.
Через час начали пропускать колонны. Сейчас машины запускали с дистанцией в сто или триста метров. Скорость движения должна быть максимальной. В месте, где колонный путь выходил на бетонку, располагался кишлак. За его дуваном шла мирная жизнь, дети играли, женщины стирали белье и готовили пищу. Как только кишлак кончался, справа и слева от  дороги нескончаемым металлическим забором лежали искореженные танки, БМП, бензовозы, грузовики и другая военная техника. Развороченные взрывами или сгоревшие, они, возможно, стали могилой для многих солдат и офицеров. Жуткая картина былых трагедий усиливалась разбросанными по дороге гильзами, хвостами мин и стоявшим по одной стороне дороги боевым охранением.
Вдруг эту жуткую тишину нарушил треск отдалённых выстрелов. Впереди идущая машина начала оседать на бок и терять ход. Были пробиты колёса. Но она продолжала двигаться вперёд. Ожило боевое охранение, ухнул выстрелом танк, треск пулемётной очереди неприятно ударил в уши. Ему хотелось  нажать на педаль, но впереди шла машина, и надо было держать дистанцию. В кабине понять было не возможно, кто и по кому стреляет, казалось, что все стреляют по нему, и спрятаться было не куда в этой жестяной коробке. Ему вдруг представилось, что он кабан в тире и кто-то, потехи ради, упражняется на нём в меткости. Покрышки впереди идущей машины превратились в лохмотья, и она уже не ехала, а тащилась по дороге. Вдруг охранение перенесло удары в противоположную сторону. В этот самый момент раздались выстрелы справа.  Из емкостей впереди идущей машины струями потёк керосин. Он услышал щелчки впереди и сзади себя. «Хоть бы не загорелась, хоть бы дотянул», - думал он, со страхом глядя на идущий впереди бензовоз. Дошли до элеватора, здесь было место, где можно было съехать в сторону. Бензовоз съехал с дороги, освободив проезд. Колёса дымились, из-под капота валил пар. Водитель выпрыгнул из машины и побежал к БТРу охранения. Он  же облегчённо вздохнул и прибавил газу. За элеватором находилась «черная площадь».  Множество улочек выходили к ней, причём большая часть из них уходила в горы. Многие, преодолевшие зелёнку, заканчивали свой маршрут здесь, расстрелянные почти в упор. Много бойцов охранения получили здесь пулю из-за дувана, либо выстрел из гранатомёта. А дальше начинался Кандагар. На узких улицах древнего города сновали автомобили, магазины распахнули свои двери, заманивая покупателей, куда-то двигались толпы людей, сновали туда и сюда пронырливые рикши. Как-то несуразно в этой толчее смотрелись танки и БМП охранения. Если бы не они, то, казалось, что никакой войны нет. Правда, кое-где были видны развалины и дыры от снарядов в стенах, но они не могли заглушить ощущение кипучей бурной жизни восточного города. За городом колонна собиралась, чтобы идти в аэропорт. Там он осмотрел машину. Пуля пробила перёд машины, под панелью, вторая  попала в спинку пассажирского сиденья.
Это было его первое боевое крещение. Потом были и другие. В этих походах он много размышлял о тех людях, против которых ему приходилось воевать. Мир их был совершенно другой, по нашим меркам убогий, нищий. Они довольствовались горстью риса в день, многие никогда не ели ни масла, ни мяса, ни молока. Но при этом обладали неимоверной выносливостью и силой. Он был свидетелем, как они окручивали гайки без ключей, голыми руками, удирали с тяжеленными мешками так прытко, что солдаты не могли их догнать. Удивлялся усердию и трудолюбию афганцев. Кувшины и блюда, которые они делали из гильз от снарядов, поражали красотой, они пахали сохой, убирали серпами, а обмолачивали цепами, как сто и двести лет назад. Жилища их представляли собой глинобитные мазанки с окнами, затянутыми пузырём, и костром вместо печи. Многие носили вместо обуви, вырезанные из покрышек тапочки. Что мы от них хотели, кто из них враги, и для кого мы друзья, было не понятно. Что мы собирались дать этим «друзьям» - не известно, но для многих из них война стала средством к существованию. Одни скупали или воровали военное имущество, другие продавали всякую мишуру солдатам, третьи выходили на  «зелёнку» или на перевалы и зарабатывали отстрелами. И в этой круговерти человеческая жизнь превратилась в товар. Чем больше убитых, тем больше денег, на которые можно прокормить большие семьи. Мы уже для них были не враги, а источник дохода, товар. Для нас же они были не известно кем. Если бы они посягали на нашу землю или свободу, то были бы врагами. Но ведь они жили на своей земле и на нашу не посягали. А посему аборигены исправно расставляли мины и устраивали засады. То, о чём он представлял там, на гражданке, исчезло в тяготах повседневности. Не было здесь никакой героики, которую несут фильмы, а был занудный и тяжёлый труд, пшёнка с пылью, вечная дизентерия, да ожидание подрыва или нападения.
Он вспоминал, как однажды расставался с жизнью. На его машине пробило два колеса, и он ждал техническое замыкание. Когда ремонтники подъехали, колонна уже ушла, и они остались на трассе одни. Только сняли колёса, как послышалось хрюканье приближающейся мины. Первым был недолёт. Мина хлопнула метрах в пятидесяти. Зенитчики замыкания развернулись для стрельбы, но не могли найти цели. Стреляли с закрытой позиции навесом. С третьего выстрела душманы пристрелялись. Мины начали падать рядом. Пришлось оставить машины и перебираться в кювет. Но и это укрытие не могло спасти от мин. Огонь перенесли дальше, и мины теперь падали за ними. Вдобавок «духи» начали обстрел из автоматов, пытаясь поджечь бензовоз. Начальник приказал стрелять по целям. «Духи» притихли, только мины швыряли. Прапорщик побежал к зенитке и перегнал её в кювет. Рация не работала, горы экранировали сигнал, и связь отсутствовала. Он загнал в кузов зенитчика, и приказал молотить бронебойными, рассчитывая сокрушить камни, за которыми могли прятаться «духи». Это возымело некоторое действие, но не надолго. Похоже, «духи» поставили второй миномёт. Мины шлепали чаще, с шелестом разбрасывая осколки. Они залегли между зениткой и дорогой. Это укрывало от осколков. Зенитка потеряла три колеса, и теперь они с ужасом ждали, когда какая-нибудь мина попадёт в них. Вдруг сзади раздался гулкий взрыв. Это стрелял танк, находившийся  метров в четырехстах. Сделав два выстрела, танк разогнал душманов. Оказалось, что он там был в секрете, а бойцы, нажравшись тушёнки, храпели всё это время, пока по ним стреляли. Только выстрелы зенитки разбудили их. Пока танкисты сообразили, пока залезли в танк, разобрались, в чём дело и куда стрелять, они там, в кювете, уже раз десять прощались с жизнью. Почти до темна, провозились с колёсами. Потом пришла другая зенитка - ротный прислал. Двигаясь на ДП, он в очередной раз размышлял о смысле их пребывания в этой дикой стране. Но, может, с высот кремлёвских политиков это и имело какой-то смысл, со своей солдатской «колокольни» он рассуждал так: «Если все эти люди собираются на «зелёнке» для того, чтобы одним стрелять по «шурави», везущим грузы, а другие стреляют по тем, которые стреляют по ним, то, если не ездить, то и стрелять никто не будет». Однако они ехали, ведомые неизъяснимым долгом, стреляли в людей, не причинившим им лично никакого вреда. Этого требовал интернациональный долг. Он впервые начал задумываться о том, почему чужая воля толкает людей на эти массовые убийства, что за этим лежит, почему одни принимают решения, а другие платят за них жизнью. С каждым рейсом романтика войны всё более и более растворялась. Жара, многочасовая езда и постоянное ожидание угрозы, сильно угнетали психику. Угроза же таилась везде, на каждом метре пути, потому что кроме засад ещё были мины, и, наезжая на каждую ямку, в глубине души звучала одна  и та же мысль: «Хоть бы пронесло». От постоянного напряжения многие просто тупели, входя в какое-то депрессивное состояние, от чего теряли бдительность, что часто становилось причиной их гибели. Подрыв был страшнее обстрела, потому что подрывы - это минимум калека. Колесо на КАМАЗе находится под сидением, и при взрыве, даже если осколки не причинят вреда, сиденье бьет по заднице так, что позвоночник ломается, а внутренности отрываются. Одного пацана «духи» на «зелёнке» вычислили - подорвался на фугасе. Кабина отлетела метров на пятьдесят. Когда пошли к ней, то в кабине нашли много «афошек» (афганских денег), а паренёк весь целый был, ни одной царапины, только словно «жидкий». Все кости были раздроблены. Похоже, у «духов» денег занимал, а денег или товара не отдал. Жадность сгубила. У «духов» правила строгие: сказал - сделал, не сделал – пуля.
Лучшей машиной  в этом деле оказался КрАЗ. Он своими «лаптями», наезжая на «противопехотки», гасил ими взрыв, а на фугасе у него просто отлетали в сторону колёса. Был у него знакомый водитель из военторга. Тот на своём КрАЗе трижды подрывался, из них два раза на фугасе. Правда, последний раз КрАЗ всё-таки развалился. А он ничего, немного контузило.
Однажды они стояли на Чаре, потому что шлагбаум закрыли. Один паренёк  решил посмотреть, почему стоим. Он был «пристёгнутым» с Лошкарёвки, так прозвали  кишлак Лашкаргах, поэтому не знал, как его зовут. Въехал на высотку, а там фугас «духи» на БМПешку поставили. БМП в этот раз в другое место направили, зато этот бедолага «нашёл» фугас. Морду УРАЛу разворотило хорошо, колесо метров на сто улетело. Пацану половину ляжки оторвало. Кровь шпарит, артерию в паху порвало. Вытащили его из машины, а жгут наложить не удавалось. Жгут не доставал до места, где можно было перетянуть. Ребята зажимали артерию пальцем. Побежали за носилками. На этой жаре мясо на глазах обвяливалось и чернело. Мерзко пахло гарью, кровью и горелым мясом. Паренёк был без сознания. Прилетел вертолёт, прибежали санитары, поставили зажим, сделали пару уколов и, забрав пострадавшего, улетели. 
Когда начался вывод войск с юга, войска уходили, оставляя гарнизоны перепуганным и растерянным афганцам. Они тут же сдались талибам. А он  покидал эту страну с непонятным чувством грусти. Хотелось домой и хотелось на марш. Почему так было, он не мог объяснить, наверное, привык. Вместе с войсками на родину возвращалась эта новая, ранее неведомая смесь войны и торговли. Вскоре она бурно расцветёт на просторах бывшего Союза. Сейчас, когда они пересекли границу, наконец, почувствовали какое-то облегчение, это постоянное напряжение начало проходить. То, что будут показывать потом, в феврале, совсем не походило на их реальность. Разодранные и покорёженные автомобили тащили на себе мёртвых своих собратьев. Картина была удручающей.
6.
Старик почувствовал сухость во рту и закончил рассказ. Он попросил воды и, выпив кружку, отправил всех спать.
- Дедушка, - спросила любопытная  Настя, – а что такое «убивать»?
- Это, когда у человека отнимают жизнь, и человек перестает дышать, смотреть, ходить. Он умирает.
- Как будто засыпает?
- Да, наверно, только навсегда. Тот, кто умер, никогда не просыпается. Все умирают, но когда придёт их время. Как Нина…
- А когда приходит время?
- Об этом знает только Бог. Он даёт нам жизнь, он же её и примет к себе, когда время придёт. И никто не вправе забирать её раньше.
- Деда, а зачем же люди тогда убивают?
Старик задумался. Как он мог объяснить этой маленькой девочке, что причин для убийства множество. Любовь, ревность, ненависть, месть, жадность, корысть, гордыня, жажда власти, просто дурость… Причин много, но оправдания им нет. Все эти, не обузданные страсти, и есть величайшие грехи, с которыми должно бороться, а они, наоборот, поощрялись и лелеялись людьми, пока не обретали высшей степени своего проявления – убийства. Как рассказать об этом ребёнку, и, вдруг, неожиданного для самого себя, он произнес:
- Они не ведают, что творят.
7.
Дожди сменились градом, град снегом. Сейчас, когда интенсивность солнечных лучей была минимальной, снаружи можно было работать. В полдень старик со старшими мальчиками  ходили расчищать снег. Рубили топорами и отбрасывали вниз куски спрессованного снега. По скользкой корке они скатывался далеко вниз. Делать эту работу было необходимо для того, чтобы нарастающий слой снега не провалил крышу. Единственное, что доставляло неудобство в работе, это гололёд, поэтому работа шла не быстро. К окончанию работ установилась ясная  безветренная погода. Снег больше не падал, а корка, образующаяся при дневном таянии, стала достаточно прочной, чтобы удержать сани. Старик принял решение идти за дровами. Он знал, что этот период не долгий. Приближался период зимнего солнцестояния, после которого погода начнёт обратный отсчёт.
У них были темные очки, но не слишком тёмные для зимы, для того, чтобы защитить от бликов отражённых от снега лучей. Но надо было идти, и они пошли. В каждый шлёпанец он завернул по два шурупа, что несколько предохраняло от скольжения. За время скитаний он научился собирать и хранить массу полезных вещей, которым всегда находилось применение в нужный  момент. Но при этом он никогда не перегружал себя лишним. Сани представляли собой две жерди с металлическими пластинами снизу и  соединенными между собой крышкой от ящика. Спереди к жердям привязали верёвку. Запаса еды не брали, обернуться надо было за день. Времени на отдых и принятие пищи не было. Прихватили с собой ремни и ещё одну верёвку.
Вышли затемно, чтобы к полудню быть на месте. Ребята сначала баловались, попеременно везя друг друга на санях, а затем  заметили, что старику довольно трудно идти по льду, и усадили его на сани. В общем, до места они добрались раньше планируемого времени, хотя и уклонились немного от маршрута в темноте. Брёвна, сантиметров двадцать толщиной, торчали из снега метра на два.
«Молодцы, - подумал старик, глядя на парней. - Всё сделали правильно, хотя я этому их не учил. Умнеют, становятся самостоятельными».
Старик принялся рубить дерево, ребята же пытались откопать брёвна. Старик остановил их. Времени было мало, чтобы тратить время на эту трудоёмкую работу. Срубленные брёвна сложили на сани и связали ремнями. Только солнце перевалило за полдень, они тронулись в путь. Хлипкое их сооружение скрипело под грузом, и они с трудом тащили его. Парни тянули спереди, а он толкал сзади. Старались двигаться верхом, чтобы было меньше спусков и подъёмов. Половину пути одолели за два часа. Дальше дорога ухудшилась. Глубокие овраги  заполнились льдом, образовавшим торосы. Полозья скрипели и сползали вниз. Приходилось упираться сбоку, чтобы не дать им скатиться вниз или опрокинуться. Через час они выбились из сил, пройдя значительно меньший путь, чем рассчитывали. Впереди был последний перевал, дальше холмы становились пологими, и катить сани будет намного легче. Начинало холодать. Немного отдохнув, они снова тронулись в путь. Преодолели подъём  и начали спускаться в ложбину. Оставалось подняться наверх, и там начиналась ровная местность.  В самом низу сани наехали на торос, и пластины полозьев повисли в воздухе. Сани начали медленно сползать вниз. Старик изо всех сил  упёрся в брёвна, стараясь не дать им сползать. Ребята изо всех сил тянули верёвку, стремясь перетащить сани через торос. Внезапно ремешки на шлёпках старика лопнули и, потеряв равновесие, он полетел вниз. Вместе с ним поползли вниз и сани. Ребята изо всех сил стремились удержать их, но те, медленно разворачиваясь, сползали вниз. И они отпустили веревку. Догоняя старика, сани устремились вниз. Сани катились к подножью, а ребята с замиранием сердца смотрели на них сверху. Видимо, что-то попало под полозья саней. Они резко изменили направление скольжения, опрокинулись и, кувыркаясь, пронеслись в полуметре от старика.  У подножья они остановились, и старик, скатившись, врезался в них. Кровь текла по его лицу, руки, плечи и рёбра болели. Было больно дышать. Как ни странно, но сани были целы, и даже брёвна не  рассыпались. Спустились Каха и Юсуп. Они были напуганы и растеряны, но, когда увидели, что старик жив, облегчённо вздохнули. Старик попытался подняться, но не смог. Боль в рёбрах была нестерпимой. Он застонал, ребята бросились к нему, но он остановил их жестом. Если до темна они не доберутся до дома, то могут замёрзнуть, а потому не до сантиментов, надо было делать дело. Отвязали брёвна, чтобы по одному поднять наверх, ведь всё вместе они бы затащить туда не смогли бы. Очень пригодились верёвки. Парни вырубили несколько ступеней и, привязав бренно, подтягивали его вверх. Затем  Юсуп  держал бревно, а Каха с концом веревки лез на верхнюю ступень и натягивал верёвку, потом к нему поднимался Юсуп, и они тянули бревно вместе.
Одно за другим  брёвна оказались наверху. Лежащий без движения старик начал замерзать. Они подняли его и положили на сани, растерли руки и ноги. Кровь медленно разливалась по жилам, и старику стало теплее. Начинало темнеть, когда, уложив брёвна, парни положили старика сверху и накрыли его своими куртками. Ребята уцепились за верёвку и потащили сани, что есть сил. Но, как бы быстро они не шли, темнота быстро сгущалась, и становилось холодно. От их тел валил пар, но пальцы рук мерзли и начинали деревенеть. Они тянули сани, поочередно тряся кистями, пытаясь тем самым их отогреть. Согревшийся было старик, снова стал мёрзнуть, от холода ломило руки и ноги. «Пока ломит, значит, ещё не отморозил», - думал старик и терпел боль. Наконец, впереди засветился огонёк. Это дети зажгли лампу, хотя он им об этом не сказал. И он был рад, что они проявили самовольство. Через двадцать минут они были дома. Его аккуратно сняли с саней и занесли в землянку. Здесь было теплее, чем за дверью, но, по крайней мере, положительная температура. Невзирая  на то, что окончательно замерзли, парни закрепили сани, чтобы они случайно не скатились. Только после этого оба зашли внутрь землянки.
Старик видел, что одним растиранием уже не обойтись, и приказал затопить печь. Сейчас им всем нужен был горячий ужин, и он решил отварить картофель. Парням выделили  по большой картофелине, остальным по маленькой. Гриша  аккуратно сложил костёр, и через пять минут котелок уже висел над огнём. В землянке теплело. Свет от пламени слабо освещал землянку и создавал обстановку домашнего уюта. Девчата растерли Юсупа и Каху, и они уже радостно болтали, делясь впечатлениями о походе. Когда картошка сварилась, героям вручили по большой картофелине и налили в кружку горячий картофельный отвар. Старику картошку помяли в бульон, и Марина покормила его с ложки. Горячая гуща согревала внутренности и, разомлев, старик задремал. Проснулся он, когда уже было светло. За столом сидел Каха и резал свёклу кубиками. Делал он это размеренно и важно, нарезая кубики как можно мельче.
«Смена растёт, -  подумал старик и улыбнулся. Боль стала меньше, но вдох ещё отзывался резкой  болью. Он ощупал грудь, нажимая по очереди на рёбра. Два из них явно были сломаны. - Легко отделался. Было бы хуже, если бы сломал ключицу, руку или ногу».
Брёвна заносили в землянку и пилили  пилой. Ручка, которую они к ней приделали, была хлипкой, но, тем не менее, за два дня они их перепилили. Если топить каждый день, то хватило бы на две недели, но топить они будут через день, а потому этого запаса должно хватить на месяц. С учётом ранее сделанных запасов, можно растянуть на три месяца.
Через неделю старик уже мог сидеть, а к концу второй поднялся. По этому случаю, он решил сварить рисовую кашу. Конечно, это был жиденький рисовый бульончик, но в меру посоленный, да ещё и в увеличенной порции был истинным праздником желудка. Дети, впервые попробовавшие рис, остались очень довольны. Он и сам любил все блюда из риса, но, к сожалению, запасы его были очень малы. Как всё-таки мало надо для счастья человеку. Немного тепла немного еды, немного воды, внимания или заботы. И он уже счастлив, если этого малого не имел. А, может, не всему человеку целиком это надо, а какой-то его части, и когда эта часть его получает то, чего хочет, она радуется,  и всему человеческому существу от этого становится чертовски приятно.
8.
Погода  начала свой обратный отсчет, но ветры стали сильнее, а снег гуще.  Старик достал свои колодочки и стал подсчитывать. За дверью завывала вьюга, а в землянке было сухо и достаточно тепло, чтобы вода  не замерзала. У него  была специальная дощечка, на которой Борис каждый день делал черточку мелом. Он добросовестно исполнял эту обязанность, и не было случая, чтобы он забыл это сделать. Когда  чёрточек становилось тридцать или тридцать одна, старик доставал из своего ящика маленький блокнот и записывал месяц, который закончился. Затем стирал с дощечки чёрточки, и Боря начинал чертить их заново. Сейчас заканчивался декабрь, и старик пересчитал чёрточки заранее. По его подсчетам через день должен наступить Новый год. Хотелось устроить праздник, ведь их так мало было в их теперешней жизни. Он торжественно объявил о том, что после завтра праздник, и они будут к нему готовиться. Сначала распределили порядок работ и исполнителей, потом регламент самого вечера и, конечно, меню праздничного стола. Сегодня у них была генеральная уборка. Начали с того, что маленькими кисточками от веточек моркови и укропа они начали мести  полы. Мусора особого не было, но таков был порядок. Затем потрясли постели, чтобы вытрясти осевшую после уборки пыль. Потом тщательно побрызгали  полы. Когда земля впитала брызги, дружно потоптались и ещё раз побрызгали. Проделав всё это в третий раз, они добились того, что полы стали гладкими и без пыли. Теперь пора заняться и «ёлкой». Для этого стол перенесли в угол, ближе к очагу, а посередине установили палку, на которую стали навешивать всякую мелочь, которая имелась у них в ящиках: ножики, мешочки с семенами, стамеску, баночку с шурупами... Когда палка была закреплена и обвешена, старик занялся ужином. Пока руки резали, он обдумывал меню праздничного ужина. Выбор был не богат, но всё же кое-что неординарное они могли сделать. Во-первых, они отварят немного фасоли. Бульон пойдёт на десерт. Затем отварят морковь, свеклу и картошку. Из этого они сделают винегрет. В отвар фасоли добавят отвар от овощей и немного прокипятят с семенами укропа. Потом отварят немного нарезанной картошки и в отваре сварят немного риса и мелко порезанной тыквы, получится что-то вроде киселя. На том и порешили. На следующий день с утра нагрели котелок воды и, сделав из плёнки что-то вроде корыта, мыли голову девушкам. Они одни имели длинные волосы, остальным старик коротко обрезал ножом. Отстоем золы промыли волосы сначала одной, а затем второй девушке. Остатками умылись девочки. Парням удалось лишь протереть тело по пояс. Ещё раз, подогрели воду и промыли волосы девушек начисто, остальные воспользовались остатками воды в той же последовательности. Когда мытьё закончилось, Юсупа отправили наколоть льда, остальные занялись другими делами. Каха рубил полено на узкие плашки, а Лёша и Борис ножами нарезали из них тонкие лучины, которые Гриша аккуратно складывал возле стола. Вечером он зажжёт их от костра, и будет поддерживать праздничное освещение.
Наконец, наступил долгожданный вечер. Как только стало темно, старик приступил к приготовлению пищи. От костра было тепло и светло. Блики костра придавали торжественность всему происходящему. Было уютно и покойно. Малыши, привыкшие в это время засыпать, задремали на своих лежанках. Старшие молча наблюдали за процессом, изредка подавая или убирая ингредиенты и посуду. Когда все приготовления были завершены, старик объявил о начале Нового года. Бульон был разлит по маленьким плошкам из высушенной тыквы (Старик использовал для этого недозревшие маленькие плоды. Ребята  вырезали сердцевину, и получалась посуда, не долговечная, но всё же посуда). Чуть дрожащим от волнения и эмоций голосом старик произнёс тост:
- Пусть Новый год принесёт нам удачу, так же, как год уходящий. Да поможет нам Бог не сбиться с пути. И дай нам Бог силы по нему пройти. Ура!
-Ура! – заорали ребята и дружно опустошили плошки.
Первым блюдом был винегрет. С ним расправились быстро. По окончании первой перестановки старик затянул песню. Все дружно подхватили. Когда все известные куплеты допели, старик разлил остатки отвара по плошкам и поставил на стол картофель.
- Дай Бог нам в Новом году найти Страну обетованную, - произнёс он.
- Ура! - опять обрадовались дети, не задумываясь о смысле сказанного.
Настало время действовать Грише. Он зажёг первую лучину, и старик объявил о начале танцев. Начали с хоровода. Они ходили вокруг разукрашенной палки и пели «В лесу родилась ёлочка». Они часто спрашивали его, что такое лес и ёлка, но он никак не мог объяснить им этого, не имея реальных объектов. Однажды он показывал им группу высохших стволов, объясняя им, что это были когда-то деревья, а когда их много, так много, что не видно конца – это лес. А вот, что такое ёлка, он объяснить никак не мог. Так и орали они эту песенку, понимая в ней лишь, что такое «зелёная». Пропев пару, раз песенку, перешли к танцам. Старик изображал игру на гитаре, ему помогал Гриша, а Лёша колотил по котелку, поддерживая ритм. Молодежь с удовольствием вытанцовывала, а девчата прыгали рядом и пытались напевать. Было очень весело, но лучины заканчивались, и старик позвал всех к столу. Он поставил на стол кисель, и все принялись его смаковать. От тыквы он имел сладковатый вкус и был подходящим завершением праздничного ужина. Последняя лучина была зажжена, и все стали укладываться спать.
- Дедушка, расскажи нам про то, как люди жили раньше хорошо, – попросила Настя.
- Хорошо, слушайте, — с грустной улыбкой сказал старик и начал свой рассказ.
9.
После службы в армии он возвращался домой полный радостных надежд. Он не был из тех, что рвут на груди тельняшку, вопя на каждом углу о том, как героически кровь проливал вёдрами. А потому и не запивался в хлам, как многие, возвратившиеся «из-за речки». Он просто вернулся и всё. Отметили в кругу семьи возвращение, и, отдохнув неделю, пошёл устраиваться на работу. Хоть и рабочие руки требовались всюду, но найти хорошо оплачиваемую работу было не легко. Ему удалось устроиться на стройку водителем. Но оказалось, что работа вроде бы и денежная, но самосвальчик ему достался такой раздолбанный, что он больше лежал под ним, чем сидел в кабине. Везде существовала своего рода «дедовщина», новые машины доставались «старикам», машины похуже опытным, но ещё не заматерелым водителям, а всё остальное старьё вручали молодёжи. И тут нахрапистые и нагловатые успевали перехватить лучшее. Он не отличался напористостью, а потому и получил рыдван. Промаявшись, месяц и получив втрое меньше обещанного, он решил встать на ремонт и привести автомобиль в порядок. Иначе к зиме, рассуждал он, его вообще невозможно будет завести. Рембаза была отличной, и, получив наряд, он приступил к разборке. Разбирал поочерёдно все агрегаты и вникал в суть всего. Спокойный и вроде бы застенчивый, он дотошно доводил дело до конца, замучив всех слесарей и инженеров. Он так им надоел, что они убегали от него, едва завидев. Его ругали и угрожали увольнением, если он срочно не закончит ремонт, но он не забирал ни один агрегат, пока последний винтик не будет установлен в нужное место. Наконец автомобиль был собран, лишь аккумулятор требовал замены, но начальство не хотело выдавать новый. Пришлось «дать на лапу». Честный по натуре, он никак не мог решиться на это. Ему казалось, что все люди честные, и он обидит их своим предложением. И только через посредничество одного ушлого водилы он всё-таки аккумулятор получил. Зарплата, правда, вышла мизерная, зато теперь он был готов, как говорится, к труду и обороне. Наряды, конечно, ему давали паршивые, но заработок стал достойным.
Едва личная жизнь стала налаживаться, как  жизнь в стране начала меняться, не заметно на первый взгляд, но отчетливо, если приглядеться. Уходили в никуда понятия чести, справедливости и любви, их место начало занимать стремление к наживе, к материальному благополучию. Честный труд утрачивал почёт и уважение, а на первый план выходило умение достать, крутиться и иметь связи. И чем меньше товаров оставалось на прилавке, тем больше их появлялось под ним. Чем больше становилось дефицита, тем большее уважение оказывалось кручёным и изворотливым. Выработался первый парадокс социализма: в магазине ничего нет, а у всех всё есть. Болезненное состояние души родителей передавалось детям. Уже девчата встречали парня по одежке, им в принципе было плевать, какой у него ум, а, точнее, нравственные качества. Лишь бы он умел «делать деньги».  А потому, как бы он ни напрягался, его заработка не хватало на то, чтобы шиковать. Как и любой молодой человек, он искал общения с прекрасной половиной, но почему-то робел при этом. А поэтому с женщинами ему не везло. Не богатый, не вёрткий и не наглый, он не пользовался успехом у женщин. То, что он не увлекался спиртным, не имело особого значения, потому что в юности никто не предает этому особого значения. Юность сопровождается вечеринками, танцами, пикниками и прочим, что не имеет отношения к серьёзной семейной жизни. Невнимание со стороны женского пола постепенно начало вырабатывать в нём синдром неполноценности, который сыграл с ним нехорошую шутку. Однажды его позвали на вечеринку по поводу какого-то праздника. В шумной компании гостей он выделялся не модной одеждой, и от этого почувствовал себя неловко. Его зарплата не очень позволяла идти в ногу с модой и покупать дорогие вещи. Девчата строили конкретные планы на кавалеров, и на несколько попыток пригласить их на танец, отвечали ему отказом. Настроение у него совсем упало, и он присел на своё место за столом и начал подливать себе спиртного. Вдруг рядом с ним приземлилась одна молодая особа.
- Что пьёшь в одну харю? – весело спросила она и, протянув свою рюмку, приказала:  – Наливай.
Он налил, они выпили, и как-то, слово за слово, завязался разговор. После ещё нескольких рюмок беседа оживилась, и он пригласил её на танец. Затем ещё и ещё...
Это было началом знакомства. Окрыленной вниманием, он видел в ней чуть ли не богиню, не замечая в ней ни пороков, ни недостатков. Чем ближе она допускала его к себе, тем безумнее становился он. Ему казалось, что она самая красивая, самая нежная, самая лучшая девушка на свете, и всё в ней идеально.
Закончилось всё свадьбой. Молодых приняла у себя тёща, и жизнь потекла в новом качестве. Он работал, тащил в дом деньги. Она заканчивала учебу, должна была стать учителем. Всё, вроде бы, шло хорошо. Через год она окончила институт, он получил однокомнатную квартиру, и ещё через полгода их семья стала ждать пополнения сыном. Беременная Лиля, так звали жену, залегла на диван и до родов не часто с него поднималась. На его робкие замечания о том, что могла бы немного поработать по хозяйству, следовали упрёки в нечуткости и бессердечии. Причём наседали с двух сторон. Тёща чуть ли не переселилась к ним. После родов ничего не изменилось, да и у тёщи пыл остыл. Так он и не заметил, как кухня и убаюкивание ребенка  перешли в его обязанности. Ребёнок особо любил покричать по ночам, но почему-то нянчить его приходилось ему. Не выспавшийся, он шёл на работу, а жена благополучно досыпала всё утро до обеда. За полгода он так измотался, что начал худеть. Он и не заметил, как основная работа по дому перешла к нему. Постепенно пришло время отдать ребёнка в садик. Но разговор о работе Лиля как-то ловко уводила в сторону. В конце концов, она всё же отправилась искать работу, даже устраивалась, но каждый раз задерживалась на рабочем месте не долее первой получки. То ездить на работу далеко, то дирекция слишком придирчивая, то ученики её изводили. В конце концов, она снова легла на диван. Уставшего мужа Лиля встречала с работы не горячим ужином, а вечным сборищем подружек. Эти бездельницы курили на кухне да выпивали аперитив. Однажды он сорвался и побил её, не выдержав поведения «благоверной». Тут налетела тёща. Дня два грозовые тучи носились по квартире. В результате было доказано, что он и копейки в дом не принёс, а всё, что они имеют, это её кровное, ею заработанное и ею же отданное им. По факту было так, но куда же девались его заработки? Лиля спускала их в неизвестном направлении буквально за неделю, остальное время они тянули на подножном корме. Но тогда ему казалось, что он, действительно, мало зарабатывает, что он виноват в том, что в доме нет достатка. Тем более, что саму мысль расстаться с Лилей он всякий раз отбрасывал. Эйфория  влюбленности прошла, серьёзное чувство  не зарождалось. Однако и комплекс неполноценности всё ещё не покидал его. Он боялся остаться один.
Тут подвернулась работа в геологии. Работа вахтовая, но летом был аврал, и работали безвылазно. Заработок увеличился почти вдвое.
Одеждой его стала спецовка, и он почти не пользовался цивильным костюмом. Однако всё равно деньги исчезали бесследно, как вода сквозь песок. Даже самый терпеливый не выдержит. Однажды он потребовал от жены отчёта, но никакого отчета Лиля давать не собиралась. Тогда он даже пробовал сам распоряжаться деньгами. Но невозможно всё делать самому. Бегание по магазинам тоже требует времени. Начались скандалы, от которых он сильно страдал. Ругань не была свойством его натуры и вызывала в его душе тупое раздражение. Он начал понимать, что нужно принимать какие-то меры, какое-то решение. На смену былой влюбленности приходило раздражение. После каждого скандала следовал визит тёщи и долгие разборки со слезами и стенаниями. Но почему-то, в конце концов, виновником всегда оставался он. Так потянулись годы совместного существования. Однажды он заболел на вахте, и его отправили на базу. Пролежав неделю в больнице, он вернулся домой раньше, чем его ожидали. Еще на лестнице он услышал громкую музыку из своей квартиры. Неприятное чувство охватило его. Он открыл ключом дверь и вошёл в квартиру. Запах перегара и дыма неприятно ударил в нос. Ребёнок один ползал в комнате. Он открыл дверь на кухню и застал там весёлую компанию пьянющих полуобнажённых мужчин и женщин. Они вальяжно сидели за столом. Вид его настолько был ужасен, что за столом наступило смятение. Все протрезвели и быстро куда-то исчезли. Он молча двинулся на жену. В этот момент он готов был убить её. А она вдруг начала орать, обвиняя его в том, что он не мужик, никудышный неудачник и ещё всякую гадость. Он с размаху ударил её в лицо, и она, снеся со стола посуду, вылетела в коридор. Он схватил её и одной рукой поднял с пола. Дикий ужас был в её глазах, она вся сжалась и стала какой-то жалкой и убогой. Он замахнулся, чтобы снова ударить, но в комнате разревелся ребёнок. Он кинулся к матери и обхватил её ноги. Рука его медленно опустилась. Всё клокотало в нём, и он, повернувшись, вышел из квартиры. Долго бродил по улицам, а затем поймал такси и поехал на базу. По дороге купил водки  у того же таксиста. На базе были вахтовые домики. Туда селили командировочных. Сторож знал его и пустил в одну из комнат. За бутылкой водки он изливал старику душу. Почти до утра они просидели, наконец, сон сморил его, и он уснул. Четыре дня он жил  в вахтовке, а потом пошёл домой. Там уже оправились от шока и ждали его во всеоружии. Но на этот раз он был непреклонен. Разрушена была вера и унижено достоинство, и он не желал её подле себя. Тёща на этот раз не была так убедительна. Он собрал её вещи, выставил в коридор и сказал, что, если не заберут до завтра, то он их просто выбросит, а сейчас предложил им убраться. Они тихо исчезли, забрав всё. Потом он много работал и вычеркнул бывшую жену из жизни.
Вопрос о разводе как-то не возникал сначала, а потом, через некоторое время, тёща намекнула, что при разводе начнут делить квартиру, и ему, скорее всего, ничего не достанется. Так вопрос о разводе как-то сам по себе растворился.
Время меняет приоритеты, а поэтому и на людей начинаешь смотреть по-другому. Те, кто в молодости были фаворитами, отходили на второй план, а те, которые были в тени, наоборот, становились востребованными. Хлебнув семейной жизни с разбитными парнями, многие женщины обратили взоры на мужчин спокойных, трудолюбивых, которые не выкинут фортель, не побьют по пьянке и не пропьют получку. Им нужна была стабильность в семье. Поэтому в его жизни начали появляться другие женщины, но не было любви. Где-то в глубине души он чувствовал, что все они строят на нём свои планы. Да, они были порядочные, правильные, но чувствовалось, что все они хотят лишь устроить свою жизнь. Да и не понимали они его. Постепенно и неприязнь к жене стала угасать. Эти прощелыги почуяли потепление и потихоньку стали наведываться к нему. Вроде как попросят посидеть с ребёнком, или помочь выбрать вещи. Потом стали приходить постирать, убраться. И как-то так не заметно переселились навсегда. Ни чего не просили, и ничего не требовали. Встречали горячим ужином. Постепенно он оттаял, простил и смирился. И всё потекло по-прежнему. Из старых привычек у Лили осталась только привычка курить, всё остальное куда-то исчезло. Она даже устроилась на работу. В общем, всё, как у людей, и он даже проникся к ней симпатией. Медленно и осторожно возвращалось чувство привязанности.
Всё постепенно стало налаживаться, но тут грянула «перестройка». Сначала страна боролась с пьянством и алкоголизмом, а потом всё пошло кувырком. В раз исчезли вклады, потом пошла чехарда с ценами, потом начало лихорадить производство. Деньги успевали обесцениться раньше, чем их получали в кассе. По привычке он продолжал работать, осознавая, что, в конце концов, это станет бесполезным. Одна за другой закрывались великие стройки, и как грибы после дождя появлялись базары. Страну охватила безумная страсть к наживе. Продавали всё и вся. Откуда брались деньги, до сих пор остаётся загадкой, но люди избавлялись от них, сметая с прилавков всё подряд.
Изменить жизнь помог случай. Однажды, возвращаясь, домой, он встретил своего одноклассника. Он не видел его со времён окончания школы. Взяли пива и сели в сквере. Вспомнили былое, расспросили друг друга о настоящем. Приятель предложил ему заняться коммерцией. Даже пообещал помочь взять ссуду. Было страшно брать в долг сумму, составляющую его годовую зарплату, но он рискнул. Двое суток на верхней полке – и они прибыли в Москву. В Лужниках кипела непривычная жизнь, но друг его чувствовал себя здесь, как рыба в воде. Они пошли по рядам, вооружившись большими клетчатыми сумками. Он доверился другу и лишь дублировал его выбор, кладя в свои сумки то же, что тот клал в свои. Как они ехали назад, лучше не вспоминать. Вагон напоминал плотно утрамбованный склад, где между вещами втиснуты, были и люди. Первый выход на рынок вызвал неприятное чувство стыда, но постепенно оно стало проходить. И он уже смело предлагал свой товар. Дела пошли, иной раз он зарабатывал за день больше, чем за месяц на работе, а долг его гас вместе с обесцениванием денег. Тюки, вагоны, базары стали привычной средой обитания. Но эйфория не могла продолжаться долго. В стране буйным цветом рос бандитизм, а человеческая жизнь обесценивалась. Появились рэкетиры, дань, «счётчики». Бритоголовые мерзавцы постепенно становились героями нашего времени. Однажды они в очередной раз возвращались из Москвы. Поезд шёл по степям Казахстана, когда его стала догонять группа всадников. «Вот, чингачгуки!» - подумал он тогда с ухмылкой, наблюдая за ними. Но поезд вдруг начал сбавлять ход и остановился на каком-то разъезде. А «чингачгуки» с визгом и руганью ворвались в вагоны. Вооружённые обрезами и ружьями, они, стрельнув для острастки вверх, начали выбрасывать баулы в выбитое окно. Грабители методично выворачивали карманы пассажиров, забирая все ценности. Двое пассажиров попытались оказать сопротивление. У них оказался обрез. Началась стрельба. Одного ранили в ногу. Бандитам такой поворот событий был не по душе, и они ретировались. Поезд снова начал движение. Раненому парню наложили жгут и промыли рану. Через полчаса появилась милиция. Начали допрашивать свидетелей. Паренька ссадили на ближайшей станции, а его товарищ отправился с баулами дальше. Ему как-то удалось замять дело с обрезом. А они  с другом продолжили путь уже налегке, без баулов и без денег. Потом он снова начал «подниматься», даже Лиля встала на рынке, почуяв прибыльность лоточной торговли. Он подвозил, она продавала, вроде всё шло хорошо. Но быстрые деньги быстро развращают, и эта чаша не миновала их семью. Лиля вновь начала прикладываться к бутылке, появились друзья-подруги. Вновь возобновились вечеринки. И бизнес начал давать сбои. Снова начались скандалы, которые переросли бы в разрыв, если бы не изменившаяся обстановка в стране. Кроме разнуздавшейся преступности, активизировались националисты, террористы и прочая шваль. Шёл передел власти и собственности. По существу, официально дискриминации, конечно, не было, но в повседневной жизни это проявлялось повсеместно. Конечно, можно было сделать вид, что всё спокойно и продолжать жить, робко отстаивая свои права. Но кто гарантировал вам то, что в один прекрасный день вам не проломят голову, не убьют детей, не сожгут жилище? Они продали всё и поехали на историческую родину. Денег хватило только на то, чтобы купить домик в деревне. Это была небольшая хибара с печным отоплением и удобствами на улице. Началась новая, доселе не очень знакомая жизнь, точнее - борьба за выживание. Работы не было, колхозы стремительно разорялись, а имущество разворовывалось. Пьянство было поголовным, и он, не склонный к ней, стал изгоем в этом обществе.  Однако он продолжал искать и, в конце концов, нашёл работу водителя. Хозяин занимался коммерцией, и часто ездил в Москву. Заработок был мизерным, но сводить концы с концами было можно, так и перезимовали. Постепенно жизнь начала приобретать какую-то устойчивость. Он перешёл на другую работу, на железную дорогу. И заработок был больше и вроде бы дома. Поддержку давал огород. Постепенно собрал небольшую сумму и вновь взялся за торговлю. Но как только начали появляться деньги, стали появляться и потребности. Лиля вдруг начала требовать то одно, то другое, то третье, растранжиривая не очень богатые запасы. Кроме того, возобновились выпивки. И чем  больше он стремился повысить материальный достаток, тем загульнее становилась жена. После очередной попойки начинался скандал. Она обвиняла его в том, что он неудачник, и всю жизнь ей испортил. Появились какие-то подозрительные друзья. В конце концов, скандалы утратили своё действие, и женщина пустилась в загул. Был развод, делёж имущества, и снова он остался у разбитого корыта, почти без денег и без жилья. Зато был свободен. Свободен и волен, распоряжаться своей судьбой. Сняв небольшой домик, он начал жить один, как это ни покажется странным на первый взгляд, но он не мог найти себе спутницу жизни. Резко менялись нравственные приоритеты. Теперь человек оценивался лишь кошельком или силой, всё остальные его качества в расчет не брались. Алчность стала движущей силой общества. Эта  алчность очень сильно воздействовала на женский пол. Нет, конечно, они не вымогали денег, но возник какой-то материальный барьер, планка, по которой оценивался объект вожделения, и эта планка оставляла ему женщин простых, даже слишком простых, чтобы питать к ним какие-то чувства. Все хотели разбогатеть на халяву, правда, хитрые и коварные знали, как это делать, а глупые и ленивые надеялись, что кто-то им  эти деньги заработает. Он же не принимал душой ни хитрость и коварство, ни стремление к халяве, честный же труд не приносил большого достатка. Поэтому он отбросил мысли о женитьбе и занялся трудом.
10.
Вспоминая свою жизнь, старик задавал себе вопрос, а когда же я жил счастливо? И не мог найти ответа. Вся жизнь его заключалась лишь в добыче денег, которых никогда не хватало. Он не испытывал радости от работы, от семьи, не имел единомышленников. Это была пустая возня. Какое-то тупое зарабатывание денег, которые тут же куда-то уходили. Присматриваясь к событиям в стране, он всё более и более убеждался, что путь этот опасен и кончится печально. Человечество уже давно перешагнуло грань, когда оно боролось за существование. Трудно вспомнить, когда мы перешли грань разумной достаточности потребления. Труд начал утрачивать практический смысл, реальную нужность, а стал способом «делания денег». Деньги стали единственным богом, которому поклонялись. Количество труда, который непосредственно необходим для обеспечения жизнедеятельности, резко сокращалось, а труд, удовлетворяющий всевозможные страсти, неуклонно разрастался. Огромный выбор продукции, по-существу, не нужной, но соблазнительной, принуждал искать средства на её приобретение и содержание. Потребитель, обретя имущество, постепенно начинал работать на него. Он работал, чтобы оплатить стоянку любимого авто, его ремонт и заправку, содержание дома, той дорогой престижной техники, которую он притащил в свое жилище. И стоило ему остановиться, как денег переставало хватать на что-либо из этого имущества. Страх потерять нажитое гнал его вновь и вновь зарабатывать деньги. Человек потерял радость жизни, превратившись в робота, работающего на чётко обозначенные социальные приоритеты. Человечество постепенно превращалось в раба собственных вещей. Чем больше становилось имущества, и чем дороже оно было, тем больше средств требовалось на его содержание. И люди всеми способами искали средства, чтобы приобрести и содержать эти машины, телевизоры, телефоны, интернеты… Бесконечный и бессмысленный бег за соблазнительной морковкой, которую, словно перед ослиной мордой, сами себе и подвесили.
Производство всех этих вещей всё наращивалось и наращивалось, подхлёстываемое безудержным спросом на всё новые и новые «блага цивилизации». Вся мощь технического прогресса обрушилась на мир, выколачивая из него деньги. Нефть, газ, руда, лес, животные, рыбы, человек, да и сама земля, всё уничтожалось ради одной цели – сделать деньги и пошло их растранжирить. И, чем извращеннее одни тратили деньги, тем больше другие хотели им подражать.
Он начал понимать, что когда-то это дойдет до абсурда, заклинит. Вся эта гонка приведет в тупик, или гонщики растратят силы. Но разве мог он  объяснить обезумевшим от этой гонки, что они ведут себя к гибели?  Кто бы его слушал, ничтожного муравья? Да и сам он не мог выпрыгнуть из этой упряжки. А мог ли кто-либо не только заявить об этом, а, действительно, отказаться от материальных благ в пользу погибающей природы? Да, бегало много «зелёных» и прочих борцов и защитников природы. Но, защищая её на словах, они продолжали при этом жить в городах, ездить на автомобилях, есть колбасу и смотреть телевизор. Они не пошли пахать землю сохой, а стремились устроиться в офисе, где тепло и уютно. В такие минуты они забывали, что тепло и уют загрязняют атмосферу и засоряют землю.
Невозможно даже представить, что будет с человечеством, если оно остановится в этой безумной гонке, ведь если остановить половину производств, миллионы жителей планеты останутся без средств к существованию. Никто такого себе не желал, а потому каждый продолжал гонку за наживой, кляня при этом олигархов и завидуя ближним. Лишь когда вся картина бытия была им осознана, он  начал понимать величину религиозного подвига, когда человек отказывался от материальных благ. Он начал понимать смысл заповедей, однажды данных нам Богом, но так и не исполненных нами. Он начал понимать, что путь, которым идёт человечество, ведёт его к апокалипсису и гибели. И не боги погубят его, не инопланетяне, а собственные необузданные страсти.
11.
Дни становились длиннее, и постепенно снег перешёл в град, а затем в дождь. Теперь они ждали окончания осадков. Вода покрывала не успевший растаять лёд и быстро поднималась. Подъём этот беспокоил старика. Если он неправильно рассчитал место стоянки, то она может подняться и затопить их жилище, а это равносильно  катастрофе. Мокрые, они просто замёрзнут. Шум дождя периодически нарушали взрывы лопнувшего льда. Сдавливаемый водой, он ломался, и огромные льдины, как белые огромные рыбы, с шумом и треском выпрыгивали на поверхность. Опора, поддерживавшая крышу, начавшая подозрительно потрескивать, теперь не вызывала тревоги. Лёд постепенно сходил, облегчая кровлю. Земля покрылась скользкой коркой  смоченного водой льда, и выйти наружу было просто опасно. Даже просто стоять на поверхности было невозможно. Воду они добывали, выставляя под дождь котелок, привязанный к палке.  По его расчётам, дней через пятнадцать дожди должны прекратиться, и установится солнечная погода, тогда начнётся напряженная работа. Пока будет спадать вода, и земля немного просохнет, им надо будет снять слой земли с кровли и разобрать её. Прикрепить к осям жерди и установить на них ящики. На них закрепить кровлю, плёнку и прочее обиходное имущество и, как только земля просохнет на столько, что колеса не будут проваливаться, они тронутся в путь. За год они проходили примерно триста километров, значит, в этом году они выйдут к Иртышу. Там они пойдут вверх по течению, где найдут Страну – землю, не тронутую всемирной катастрофой, где растёт трава, землю, которая приходила ему в видениях. И он, старик, должен успеть довести их до этой земли, чтобы они продолжили человеческий род. Он верил в это, и вера давала ему силы и поднимала в путь. И было удивительно, где этот семидесятилетний старик находил в себе силы преодолевать все тяготы и лишения. Скудная еда и холод, от которого любой крепыш должен был умереть, жара, от которой выгорело всё кругом, не свалили его. Каждый день он поднимался, долго растирая одеревеневшие от ночного холода ноги, и шёл исполнять свою работу. Сегодня он ещё раз решил провести ревизию своего хозяйства. Надо было точно знать запасы продовольствия и распределить их на три группы. На повседневные нужды, на дорогу и на время до нового урожая. Лёгким это кажется на первый взгляд, на самом же деле продукты должны быть распределены так, чтобы сушёные и лёгкие остались на потом, а сырые и тяжёлые были съедены на начальном этапе. В путь они должны взять самое необходимое, столько, сколько смогут тащить. Идти придётся две недели, долгих и трудных триста километров.
Вода между тем подымалась, и подступала к порогу, её уже можно было потрогать рукой с порога. Льдины проплывали мимо их землянки, периодически ударяясь в обводной бруствер. Он приказал рыть посредине, откидывая землю к стене. Таким образом, им удалось поднять полы на полметра. Опору они окопали и теперь полы представляли собой два острова разделенные траншеями. Если вода проникнет внутрь, то была угроза подтопления опоры и обрушения кровли. Но ничем в этом случае они помочь себе не могли. Оставалось ждать и надеяться.
Дожди начали слабеть, но вода неуклонно прибывала. Поднималась она уже медленно, но прибывала. Проплывающие льдины загоняли её за порог, и она струйками стекала на пол. Прикрепили жерди к осям и поставили ящики на колёса, приподняв еще на двадцать сантиметров. По расчетам оставалось дней пять до конца дождей, но погода не менялась. К обеду вода перевалила порог и начала заполнять траншеи. Через полчаса они уже сидели на ящиках окружённые водой. Свободного пространства оставалось сантиметров тридцать впереди ящиков, и все, что им оставалось, это сидеть и ждать. Прошли сутки, затем другие. От вынужденного безделья дни и ночи тянулись невыносимо долго. Хотелось  размяться, пройтись, но они могли лишь сидеть или лежать. Земля неуклонно пропитывалась влагой и становилась мягкой. Надо было что-то предпринимать или они погибнут под рухнувшей крышей. Старик засучил штанины и стал пробираться к двери. Холодная вода обжигала ноги. Он открыл дверь и выглянул наружу. Дождь стал слабее, но не это заботило его. Он осматривал землю. К радости его последний лёд сошел, и на землю можно было наступать смело. Он вернулся на место, вытер ноги и залез под одеяло. Согревшись, старик сел и рассказал свой замысел детям. Они будут снимать грунт с крыши. Сначала они снимут землю с противоположной от них стороны, а затем, если потребуется, и ту, что над ними, чтобы максимально облегчить конструкцию. Работать они начнут прямо сейчас. Сначала он и Лёша, а потом  Каха и Юсуп. Он разделся до гола и приказал сделать тоже Алексею. Сушить одежду было негде, а мокрая она была бесполезной. Воздух был прохладным, и моросящий дождь колол спину. Земля еще не взяла солнечного тепла, и ноги ощущали её холод. Старик работал кайлом, Лёша откидывал грунт в воду. Проработав с полчаса, они окончательно замёрзли. Весь грунт не снимали, оставляя часть, для того, чтобы защитить землянку от непогоды. Они вернулись в землянку, тщательно обтёрлись и легли на ящики. Каха и Юсуп отправились наружу. Девушки растёрли их сухими тряпками и укрыли одеялами. Они сделали две вылазки, закончив работы к закату, когда воздух начал быстро остывать. Ещё три дня они потратили на эту работу, очистив всю крышу, но дождь не унимался, то, усиливаясь, то, ослабевая. Вода поднялась ещё на пять сантиметров. Насыпь их начала раскисать, и перемещались они уже только по ящикам. От воды в землянке стало холодно и сыро. На беду начала течь кровля, размытая дождем, правда с противоположной от них стороны.  Наступила очередная ночь. Они улеглись спать, но сна не было ни у кого. Они уже три дня только и делали, что лежали или спали.
- Дедушка, расскажи что-нибудь, — попросила Настя.
И он начал рассказывать им, как он разводил кур, уток, свиней и доил корову, как косил сено.
-Деда, а куры это животные? - спросила Мила.
- Нет, куры это птицы. У птиц вместо шерсти перья, а вместо рук – крылья.
- А как же они без рук кушают? - спросила  Ира.
- Птицы клюют, у них клюв. Они им хватают зёрна и глотают. Они едят зерна, а свеклу не едят. Животные суют морду в чашку и едят, у них рот большой и едят они много.
- А как же они работают без рук? - спросил Алексей.
- Они не работают, им это не дано. Творить дано лишь человеку, только он может работать.
- Но, если они только едят, зачем же ты их держал у себя дома? Они всю еду у тебя съедали?
- Мы их убивали и ели, а куры давали нам яйца, и мы их ели. А корова давала молоко, и мы его пили. Это была наша еда.
- А что такое убивать? – спросила Ира. – Вы раньше всех убивали?
- Мы убивали всех и, в конце концов, всех убили, но лучше тебе этого не знать, милое дитя. Дай Бог, чтобы ты этого не знала никогда, - сказал старик, и снова мысли возвращали его к тем событиям, которые стали началом конца.
Чеченский конфликт вроде примяли, вроде бы и страна развивалась, но что-то было фальшивое в браваде официальных  СМИ. Как-то  не стыковался рост благосостояния с реальной жизнью. Отсюда, из самой глубины глубинки это было особенно заметно. Власть постепенно подминала под себя всю экономику страны. Постепенно все сферы деятельности монополизировались и становились под контроль маленькой кучки власть имущих. Честность, справедливость, доброта не давали дохода, а потому отбрасывались напрочь. Они ушли с экранов телевизоров, на сцену вышли новые герои – бандиты, дельцы и проститутки.  Сюжеты фильмов утратили всякий нравственный смысл, который подменили сцены убийств и разврата. Лихие парни виртуозно проламывали черепа, жрали водку и мяли проституток в постели. Создавался новый фетиш сладкой жизни, когда все достигается грубой силой и воровством. И молодежь жадно впитывала в себя эту новую мораль, чтобы потом, подражая героям боевиков, строить свою жизнь. Алчность, разврат и жестокость прочно вошли в нашу жизнь. Сколько бы не боролась власть с преступностью, она распространялась, как ржа. Честный труд был настолько принижен, что начал утрачивать смысл. И молодые люди не хотели работать. Они хотели жить «в кайф» и брать всё сразу и много. Дорогие машины носились мимо убогих деревень, вызывая в душах у кого зависть, у кого ненависть, и это раздражение изливалось на близких или топилось в водке. Это были два мира, тихий и убогий и шикарный и стремительный, и эти два мира, сосуществуя рядом, ненавидели друг друга. Подливали масла в огонь иноплеменные дельцы, промышляющие всевозможными аферами. Их наглые рожи и хамское поведение вызывало раздражение, и полунищему народу уже не было дела до дружбы народов.
Размышления старика прервал угрожающий треск. Бревна, подпирающие потолок, сползли в сторону, и кровля начала прогибаться в середине. С треском и хрустом она прогибалась всё ниже, пока не начали падать углы. Он крикнул детям, чтобы падали под ящики, и сам шлёпнулся в грязь. Перекрытия обрушивались то возле них, то в противоположном углу. Комки грязи падали на них, ударяя по спинам, ногам, головам, брызги холодной воды обливали их. Наконец, всё прекратилось. Старик осторожно поднялся. Грязь сползала с его одежды, было темно и холодно. Он ощупывал перекрытия, пытаясь определить оставшееся пространство. Заднюю тележку привалило, но выход уцелел, и, главное, уцелела бесценная плёнка. Он приказал детям взять её и укрыться. Они влезли на ящики и укрылись плёнкой. Струйки воды и грязи лились теперь на пленку, одежда и постель были все в грязи. Дети прижались друг к другу, пытаясь согреться. Так они встретили рассвет. Теперь можно было осмотреться, но ничего хорошего осмотр не дал: дождь продолжался, вода прибывала, а кровля превратилась в беспорядочное нагромождение жердей и брёвен. Было необычно светло. Солнце начало прогревать воздух, и они вскоре перестали дрожать от озноба. Одежда просохла, и они принялись тереть её, чтобы очистить от грязи. С постелью дело обстояло сложнее. На очистку ушёл весь день. Коротая время в окружении воды, старик вновь предался воспоминаниям.
Глава 2.
1.
Ханс проснулся поздно. Так просыпался он уже неделю. Каждый день начинался примерно одинаково: холодное пиво и сигарета. Утолив жажду, он поднялся и направился к холодильнику, но ничего пригодного к моментальному потреблению там не обнаружил. Все запасы в нём истощились, потому что, не забывая поесть, он забывал пополнить запасы провианта. Порывшись на полках, он нашел пачку «быстрой» лапши. Выходить на улицу было лень и, поворчав, Ханс поставил воду на плиту. Пожевав лапши, он включил телевизор и принялся переключать каналы пультом. Наконец, нашёл новости и уселся на диван. Вяло, смотря на экран, он оживился только тогда, когда началась хроника происшествий. Жизнерадостный репортёр вёл репортаж с места событий. Два араба были убиты в результате нападения скинхедов. Это всё, что хотелось услышать Хансу, и ко всему остальному он утратил интерес. Краем уха он слушал прогноз погоды. Говорили о приближающемся шторме, но он уже вспоминал события минувшей ночи.
Папаша его занимался торговлей цветами и был довольно солидным бизнесменом. Он мог обеспечить безбедное существование своему сынку. Отец мечтал, что посвятит сына в тонкости своего бизнеса, но избалованный с детства Ханс, не особо стремился к учёбе, зато любил шляться по кабакам и приударять за весёлыми и доступными девками. Чтобы тянуть деньжата из родителей, Ханс вынужден был податься в учёбу, однако последняя двигалась с трудом. Отец ругался, но его ругань особо не действовала на наглого здоровяка. Избыток своей молодой энергии он тратил на другое. Сильный и задиристый, он нашёл подходящую себе компанию. Сначала они просто дебоширили и пару раз попадали в полицию, но однажды по пьянке сцепились с бритоголовыми. Конечно, скинхеды их отметелили, но как-то по-джентельменски. Убедившись, что противники уже не хотят драться, они предложили им отметить мировую. Так, за кружкой пива, начали формироваться его убеждения. Идея национального превосходства быстро овладела им, а строгая дисциплина и натренированные соратники вдохновляли. Здесь всё было строго и имело вполне конкретную цель, это был мирок крепких и решительных мужчин. Он усиленно тренировался и постигал тонкости уличного боя. Единственным неудобством было то, что оставалось мало времени на пиво и женщин. Недостаток его он компенсировал пропусками занятий в колледже. Ему удалось выбить из папаши денег на жильё и питание, но на пиво ему катастрофически не хватало. Нужны были деньги, но мысль, что их надо зарабатывать, Хансу в голову как-то не приходила. Отсутствие денег раздражало, и когда он видел лавки турок или арабов, или встречал на улице респектабельных азиатов, ненависть к ним только росла. Он был уверен, что они разворовывают и грабят его страну и его народ. Однажды, слоняясь по городу с друзьями без денег, но с диким желанием выпить, они встретили молодого богатенького турка, пытавшегося снять девчонку. Решение пришло быстро. Одним ударом в ухо Ханс сбил турка с ног, а друзья нанесли ему несколько ударов ногами. Быстро вывернув карманы, они вытащили бумажник и бросились наутёк. Убедившись, что убежали на достаточное расстояние, они исследовали содержимое бумажника. На их счастье там оказалась хорошая сумма наличности. Парень, похоже, не привык пользоваться магнитными картами. В этот вечер они хорошо погуляли на другом конце города. Денег хватило не только опохмелиться, но и продолжить попойку на следующий день. Лёгкость победы и безнаказанность быстро вскружили голову Хансу. Он напрочь забросил учёбу и разругался с отцом. Конечно, он понимал, что действовать надо осторожно, и даже догадывался, что они превращаются в обычных грабителей. Но он всячески убеждал себя, что бьют и грабят они тех, которые приехали сюда, чтобы грабить его страну. Он понимал, что полиция их ищет, и им нельзя действовать опрометчиво. Днём они прогуливались по городу, выискивая потенциальные жертвы. Он даже не брил голову, чтобы не выделяться. Выбрав жертву, они по очереди следили за ней, чтобы выбрать удобное место и время для нападения. Пока им везло, и они безбедно существовали и весело проводили время. Большой город позволял грабить в разных местах и тем самым усложнял работу полиции. Последний раз они разгромили лавку какого-то армянина и взяли очень приличный куш. Решили не светиться и, набрав выпивки, пива и закуски, засели у него на квартире. Прихватив с собой каких-то проституток, парни устроили длительную оргию. Силы и запасы кончились на третий день. Выгнав надоевших красоток, они отправились развеяться. День посвятили бассейну и бесцельному «отдыху». Ханс даже вновь «затарился» пивом и провизией. Однако приятелям надоело бездельничать, и они вновь собрались на дело. На этот раз банда экспромтом ограбила таксиста. Выручки было не много, но погулять было на что, и они отправились транжирить деньги.  Компания просидела в ресторанчике до самого закрытия, и когда их выпроводили, отправилась искать приключений. Приключения долго не заставили себя ждать. В паре кварталов пути от ресторана они встретили двух прогуливающихся азиатов. Недолго думая, они бросились на них. Но те оказались не робкого десятка и умели драться. Понимая, что им не убежать, они решили принять бой. К тому же, откуда-то появился третий. Он с ходу сбил с ног Яна и нанёс прямой удар в лицо Вольфгангу. Подвыпивший Вольфганг не смог уклониться и упал. Двое других быстро управились с ними ударами ног. Теперь они были двое против троих, и впервые Ханс почуял, что его сейчас отделают по полной программе. Он быстро нанёс апперкот ближайшему противнику и отскочил в сторону. Но Себастьян был не так быстр и получил удар ногой в грудь. Азиаты решили не распыляться и дружно бросились на него. Он отбивался, но ударов было много, а Себастьян не менял позицию. Ханс, охваченный страхом и ненавистью одновременно, выхватил нож и нанёс несколько ударов увлекшимся азиатам. Один упал сразу, второй развернулся, как бы не сообразив, что произошло, и Ханс нанёс ему ещё один удар в грудь. Третий, оцепеневший от случившегося, внезапно  бросился бежать. Двое косоглазых недвижимо лежали на тротуаре, а сотоварищи  Ханса еле смогли подняться. Все внезапно протрезвели и, превозмогая боль, покинули место событий. Им хватило сообразительности поймать такси и уехать на другой конец города. Там они вышли у первого попавшегося дома, и спрятались в подъезде.  Когда такси уехало, они поймали другое такси и ещё раз заехали в другой район. Проделав те же мероприятия конспирации, они, наконец, вернулись в свой район и собрались у Ханса, проникнув в квартиру по одному. Там они осмотрели себя и принялись обсуждать, что же делать дальше. Решили залечь по домам и на время прекратить вылазки и разборки. Выпив всё спиртное в доме, они разошлись по домам.
2.
И вот теперь он, Ханс, с ужасом вспоминал случившееся происшествие. Но не ужас от содеянного им охватил его, он боялся расплаты. Его одичавшую душу не трогало то, что он лишил жизни ни в чём не виновных парней, которых  толком не разглядел. Он даже внушал себе, что действовал правильно, защищая себя и своих друзей. Правд, как-то не очень походило это на подвиг, скорее на подлость, но не привык он корить себя, а потому просто об этом не думал. Теперь он хотел лишь знать, что ему угрожает, и выйдет ли на их след полиция. Подкрепившись лапшой, он снова уселся у телевизора и стал искать местные новости. К его радости пока ничего нового о происшествии не сообщалось.
Быстро приняв душ, Ханс переоделся и, собрав всю наличность, отправился в магазин за провиантом. Набрав побольше дешёвого товара, он прикупил на оставшиеся деньги пива и отправился домой. Снова, усевшись возле телевизора, он откупорил банку пива и стал ждать новостей. Убедившись, что пока ему ничего не угрожает, он включил другой канал и принялся смотреть боевик. Он повизгивал от спецэффектов и трюков и даже несколько успокоился, ассоциируя себя с героями боевика. Снова переключил на новости, и тут его ждали неприятности. Показывали фоторобот предполагаемых убийц. Портрет оказался достаточно точным. Себя он узнал вполне определённо. Холодный пот выступил на лбу. Он начал метаться по комнате. Захотелось есть. Ханс достал пачку холодных сосисок и начал механически жевать. Если его опознают, то быстро найдут, где он скрывается. Но и выходить на улицу было опасно. Он почувствовал, что ему тесно в этом большом городе. Мысли мелькали как кадры мультфильма, но ничего умного его мозг выработать не мог. Что делать, куда бежать? Он не находил решения и  решил подняться на чердак и спрятаться там, а ночью попытаться скрыться за городом. Он ещё не знал, куда именно отправится, но герои боевиков делали именно так: отсиживались в лесу или пещерах, а, значит, и он поступит так же. Он осторожно вышел из квартиры. Соседи, наверное, были на работе, и никто им не интересовался. Он поднялся наверх и попытался проникнуть на чердак, но дверь оказалась закрытой.
Ханс вернулся в квартиру и начал рыться в шкафу. Конечно, он не был ремесленником, но хозяин квартиры обслуживал жилище сам, и у него в шкафу хранился инструмент. Порывшись, он нашёл пилку по металлу. Вооружившись инструментом, он вновь поднялся наверх. Кое-как спилил замок и поднялся на чердак. Через смотровые окна пробивался свет. Он выглянул из одного из них наружу. Амстердам хмуро взирал на него. Небо заволакивали грозовые тучи, сильный порывистый ветер переходил в настоящий ураган. Если кто-то догадается, что он здесь, то бежать будет не куда, подумал Ханс. И с грустью  вернулся обратно. Начался дождь, быстро перешедший в ливень. Он посмотрел на улицу, было тихо. Время тянулось медленно. Опять включил телевизор, но не мог сосредоточиться, не понимая, что смотрит. Вдруг его осенило, что ему надо подготовиться к побегу. Погода, как назло, ухудшалась. Дождь лил, как из ведра, а ветер с завыванием свирепо бросал потоки воды в окно. Он собрал в рюкзак всё, что, по его мнению, ему может пригодиться. Ещё раз выглянул в окно и к своему ужасу увидел подъезжающий к подъезду полицейский автомобиль. Не долго думая, Ханс схватил рюкзак и, прикрыв дверь, тихонько поднялся наверх. Он сидел на верхней лестничной площадке и слышал, как полицейские поднялись и вошли в квартиру. Он тихо открыл люк и поднялся на чердак. Он крался, как мышь, и, пробравшись в дальний угол, затаился. Сердце стучало в горле, мешая слушать. Так он просидел довольно долго, так долго, что начал думать, что полицейские уехали. Вдруг он услышал, как люк чердака открылся, и луч фонаря стал шарить в темноте.
- Он где-то здесь, -  сказал полицейский своему напарнику, – наследил хорошо.
С ужасом Ханс ждал развязки. От этого ужаса он не заметил странного нарастающего гула. И вдруг дом вздрогнул от мощного удара. Всё задрожало и затрещало. Преследователи остановились.
- Что там, Йохан? – спросил недоумённо обеспокоенный голос полицейского.
- Бог мой, это конец! Беги наверх! Вода, много воды! Кажется, море прорвалось через дамбы! – последовал взволнованный ответ.
Послышались торопливые шаги. Какие-то люди лезли на чердак и, похоже, им уже не было дела до него. Ханс сидел в углу, не дыша. Он не знал, что случилось, а потому, не знал, чего бояться больше. Шум нарастал, и дом как-то напрягся, его перекрытия трещали. Теперь даже слепому было ясно, что виной всему вода, бурлящая снаружи. И внезапно дом тронулся с места и стал крениться набок. Ханс метнулся к окну, бросив свой рюкзак. Остальные тоже пытались вырваться наружу. Дом уходил под воду, и крыша погребала под собой всех, кто не успел выбраться наружу. Всё, что увидел Ханс, было море стремительно несущейся по улицам воды. Всякий хлам проносился мимо, калеча попавших в воду несчастных людей. Он вцепился в окно, чтобы не скатиться в воду. Дом медленно опускался в воду. С треском деревянная крыша отделилась от строения и поплыла по течению. Дождь лил, как из ведра, и Ханс моментально промок. Ветер бил в лицо, и он начал мёрзнуть. Ему едва удалось, взобрался на конёк и, вцепившись в него, сидел, не шевелясь. Куда бы он ни глянул, везде простиралась бушующая вода. Их несло куда-то вдаль от моря. Пока их плот держался, но впереди было много препятствий, о которые они могли разбиться. Множество людей плыли в воде, пытаясь за что-нибудь ухватиться. Многие тонули на их глазах. Криков почти не было слышно, всё перекрывал мощный гул воды и вой ураганного ветра. Их импровизированный плот несколько раз ударялся о какие-то подводные препятствия, стряхивая с себя несчастных. Ханс сам чуть было не слетел в воду при одном из таких внезапных ударов. Теперь он сидел, уцепившись обеими руками за раму окна и моля лишь о том, чтобы быстрее всё это кончилось.
Прошла ночь, начало светать, а они всё неслись в безбрежном океане воды. Уже и мусора стало меньше, да и крупных предметов попадалось мало. Ветер стал тише, но вода не замедляла своего течения. Ханс немного пришёл в себя и осмотрелся. На крыше их было пятеро: два полицейских, сидевших на дальнем конце,  какой-то старик по середине и девушка, уцепившаяся за соседнее окно. Так они плыли до полудня, не проронив не слова. Вдруг впереди замаячил остов какого-то здания. Их крыша уверенно неслась на него. Все замерли, ожидая развязки. Мощный удар расколол крышу пополам. Полицейские оказались на одной половине, они с девушкой на другой, пожилой мужчина, сброшенный ударом, исчез под обломками. Теперь их «плот» потерял прочность. Перекрытия разъединились и представляли собой груду брёвен, связанных между собой металлочерепицей. Они сидели, держась за свои окна и ожидая самого худшего.
На рассвете они напоролись на останки то ли маслобойки, то ли мельницы. Удар был не сильный, но и его хватило, чтобы развалить их утлое плавсредство. Брёвна окончательно рассыпались, и крыша ушла под воду. Девчонка отчаянно барахталась, она, похоже, не умела плавать. Оказавшись в воде, Ханс почувствовал, что одежда тянет его вниз, и отчаянно стал грести к ближайшему бревну. Девчонке в какой-то момент удалось ухватиться за Ханса, но он ударил её в лицо и, вырвавшись, быстро отплыл подальше. Девчонка отчаянно боролась за жизнь. Она не кричала, просто, что есть силы била по воде худенькими посиневшими от холода руками. Проплывавшее мимо бревно ударило её в затылок, и она мгновенно скрылась под водой. Ему удалось ухватиться за бревно и, подтянувшись, навалиться на него грудью.
Плевать на девчонку! Он был жив и хотел жить, и это было главным для него, а на остальное - плевать. Не смотря на позднюю весну, вода была холодной, и Ханс начал замерзать. Он налёг грудью на бревно и пытался грести руками и ногами, чтобы хоть как-то согреться, но это мало помогало. Он чувствовал, что теряет силы, его, трясло, как в лихорадке, пальцы рук и ног кололо неприятной болью. Он отчаянно грёб, пока судорога не свела ногу. Боль несколько привела его в чувство, но ногу тянуло к ягодице, и, как бы он не пытался разогнуть её, это ему не удавалось. Борясь с судорогой, он соскользнул с бревна, которое быстро удалилось, оставив его один на один со стихией. Ханс отчаянно начал грести руками, в тщетной попытке догнать бревно. Нога мешала плыть и ужасно болела. Сил грести уже не было, и он остановился. Тело приняло вертикальное положение, и он вдруг почувствовал почву под ногами. Это было неожиданно и вселяло надежду. Хотя течение всё ещё было довольно быстрым, его не сносило. Он начал тереть и мять сведенную судорогой ногу, и, в конце концов, мышцы расслабились.
Ханс огляделся вокруг, пытаясь отыскать хоть что-нибудь, торчащее над водой, но повсюду виднелось только море. Он начал медленно двигаться вперёд. Воды было по грудь, местами и глубже. То пешком, то вплавь он двигался наугад, чтобы не замёрзнуть. Через час он почти совсем выбился из сил, но, кажется, стал выбираться на возвышенность. От переохлаждения ноги не слушались головы, сознание затуманилось. Он уже плохо соображал и брёл, словно запрограммированный робот с садящейся батареей. Смеркалось. Ханс плохо различал, куда идёт. Вдруг, как из-под земли, перед ним появилось дерево. Оно было корявым и низкорослым, но имело достаточно толстый ствол. Из последних сил Ханс вцепился в ветки, и, подтягиваясь руками и толкаясь ногами, влез на него. Он выбрал меж ветвей удобное место и повис в развилке обессиленный. Было прохладно, но намного теплее, чем в воде. Он долго лежал без движения в полной апатии ко всему. Так он заснул и проснулся почти к полудню. Его знобило, страшно болела голова. Он собрал все силы, всю свою волю и заставил себя спуститься в воду, чтобы продолжить движение. Воды стало несколько меньше, чем вчера, похоже, она начала сходить. Он брёл по колено в воде, не понимая, что делает. В висках стучало, в глазах мельтешили зелёные мошки. Наконец, он уже не мог идти и упал, пытался ползти на коленях, но падал в грязь. Словно в тумане, двигались какие-то тени. Он услышал голоса, но угасающее сознание лишь вяло отметило: «Глюки». Потом оно и вовсе отключилось, словно из розетки выдернули штепсель.
3.
Это был первый удар, покалеченной цивилизацией, природы. Пока учёные и дилетанты всех мастей спорили о глобальном потеплении, о естественных или техногенных причинах изменения климата, этот самый климат неумолимо менялся, причём темпами, превосходящими самые пессимистические прогнозы. Не заметное на первый взгляд повышение температуры, подтопило льды Арктики и Антарктики, «чуть-чуть» повысив уровень воды в океане. Мощнейший ураган, нагнавший огромные приливные волны, спровоцировал катастрофу. Океан прорвал в нескольких местах систему дамб и похоронил под водой Бельгию и Нидерланды. Средства массовой информации взахлёб описывали результаты катастрофы, перечисляя количество жертв и сумму материального ущерба. Но кто мог сосчитать их, погибших в этом страшном водовороте?
Старик ещё помнил, какая была шумиха в мире по поводу глобального потепления. Многочисленные саммиты и конференции собирались то тут, то там, Но, кроме шума в СМИ и имитации кипучей деятельности политиками, никаких реальных действий за этим не следовало. Были предложения срочно закрыть особо «грязные» производства то в одном государстве, то в другом, чтобы сократить выбросы «парниковых газов», даже какой-то Киотский протокол подписали, а толку?  Наоборот, даже трагедию Нидерландов и Бельгии транснациональные корпорации  пытались использовать, чтобы задушить конкурентов. Всё это вызвало обострение обстановки в мире, да пару локальных конфликтов. Жажда власти и наживы не померкли даже перед лицом глобальной катастрофы. Нет, власть имущие тоже были обеспокоены назревающей угрозой, но разрешить проблему все хотели  чужими руками и деньгами. В связи с этим старик вспоминал анекдоты от Насреддина, когда тот спасал богатого бая.
Бай упал в хаус и тонул. Сбежавшиеся на его крики люди протягивали ему руки и кричали: «Давай руку!» Но тот упорно тонул, а руку не давал. Тогда Насреддин  подошел к берегу хауса и сказал: «Эх вы, не умеете спасать богатых. Смотрите, как надо». С этими словами он повернулся к утопающему и крикнул: «Держи руку!» В ту же секунду бай ухватился за неё.
Похоже, это уже врождённое у них, на уровне подсознания: даже перед угрозой гибели думать о доходах. А по сему все осталось по-прежнему: рост экономики, развитие производства, валовой доход и прочее, прочее... Как и прежде, человечество плавило металл, штамповало машины, носилось на них по автобанам, объясняя это жизненной необходимостью, загаживая и без того грязную атмосферу. Все продолжали куда-то мчатся, но уже без небольшой части Европы.
4.
Ханс очнулся под вечер. Взглядом ощупал стены и потолок. Он был, слаб  и не хотел шевелиться. Он был обвешан капельницами и проводами. Через несколько минут появилась сестра милосердия в белом халате и шапочке. Она улыбнулась, и что-то спросила, но Ханс не понял её, ведь девушка говорила не по-фламандски, а других языков он не знал. Девушка смерила ему температуру и давление, проверила приборы и, приветливо улыбнувшись, вышла. Через некоторое время она вернулась с мужчиной. Ханс понял, что это врач. Мужчина осмотрел его более тщательно, и что-то сказал девушке. После этого они вышли из палаты. Ханс некоторое время лежал один, разглядывая место, в котором он оказался, и пытался вспомнить, как он сюда попал. Раздумья его прервала вернувшаяся в палату девушка. Она закатила в палату столик и, сев на стул напротив Ханса, сняла салфетку. На столике стояли чашки с ужином.  Устроив его поудобнее, девушка начала кормить больного. Только сейчас Ханс почувствовал, как он голоден. Жидкая овсяная каша и бульон из курицы, были верхом кулинарного изыска. Пища проваливалась в желудок, наполняя всё тело благодатным теплом. Едва закончив прием пищи, он почувствовал, как засыпает.
Несколько дней его никто не трогал. Потом прибыл какой-то тип, который пытался его расспрашивать, но, убедившись, что тот его не понимает, ушёл. На следующий день он вернулся, но уже с переводчиком, и они принялись выяснять его личность. Его по долгу расспрашивали, кто он и откуда, где родился, кто его родители. Ханс на всякий случай выбрал фамилию одноклассника, будучи уверен, что правда погребена под слоем воды. Люди эти появлялись всю неделю, расспрашивая его каждый день о чём-то новом. Но и он постепенно узнал многое. Узнал, что нашёл его один фермер, живущий неподалёку от города. Никто не ожидал, что так далеко его занесёт. Все искали людей  на территории Нидерландов, но спасти удалось не многих. От первого удара стихии большинство людей погибло. Многометровая толща воды, обрушившись на страну, в несколько минут снесла всё, что стояло на её пути, не оставляя шансов на спасение никому. Спасательные работы  начали через два дня, была не лётная погода, и спасти удалось совсем не многих, тех, кто сумел укрыться на крышах уцелевших зданий. Это просто чудо, как он преодолел такое расстояние. Город, в котором он находился, назывался Эссен, что в Германии.
Приходили тот самый фермер с женой. Простые, добрые люди, принесли сметану, домашней колбасы, что-то смешно пытались ему объяснить, но он толком ничего не понял. Похоже, они рассказывали ему, как они его нашли и спасали.
Дело быстро шло на поправку, и он уже начал выходить в больничный дворик. Пришёл мужчина с переводчиком и с семьей фермера. Мужчина объяснил ему, что эти добрые люди примут его к себе в дом, пока оформят ему документы, а потом государство выдаст ему пособие и предоставит бесплатные курсы немецкого языка.
Так Ханс оказался на ферме. Хозяйство было не большим: несколько коров и свиньи. Каждый день к ним заезжал небольшой автомобильчик и забирал надой, свиней они держали на откорм от мясного заводика, который располагался в городе. Еще были куры и гуси, кроликов держали для себя. Жизнь здесь была до безобразия проста и однообразна. С утра до вечера они кормили и чистили коров и свиней, доили и собирали молоко. Домой заходили за полночь. Это однообразие сильно раздражало Ханса, привыкшего к бесшабашным гулянкам, но ничего поделать не мог, надо было дождаться документов.   
Минуло три месяца, как он поселился на ферме. Усилиями хозяев он не только выздоровел, но и окреп. Подходило время сенокоса, и хозяин решил попросить помощи у крепкого своего подопечного. До этого они не обременяли его работой, стеснялись, и он бездельничал дни на пролёт, даже не помышляя самому попросить какое-либо дело. Но сенокос требовал много физической силы, потому что за короткое время надо было скосить высушить, затюковать и сложить сено. При этом текущая работа по хозяйству не отменялась. Та же дойка, кормление и уборка помещений, всё оставалось, как и прежде. А потому дополнительная пара крепких рук была нужна, как никогда. На пальцах и с помощью набора слов, которые они оба смогли выучить, пока жили вместе, хозяин всё-таки сумел объяснить Хансу, что от него требуется.  Ханс никогда не занимался сеном, но ему казалось, что это что-то похожее на зарядку – поднимай и кидай, а потому быстро согласился. Молодой организм требовал физической нагрузки, кипящая энергия требовала выхода. Рано утром, усевшись на трактор, они отправились на луг. Хозяин вчера еще накосил клин, и требовалось поворошить и собрать сено. Ворошить оказалось легко, потому, что всю работу делал трактор, ему приходилось лишь подправлять сено на поворотах. Но когда пришло время грузить, то эта работа оказалась тяжёлым и нудным трудом. Сначала хозяин показал, как брать и закидывать сено в тележку, потом, как его в тележке приминать и укладывать. Первую укладку он еле- еле одолел. Оказалось, что в отличие от спортзала, где тебя никто не неволит, здесь надо было работать долго и беспрерывно. Солнце нещадно палило, плечи ныли от непривычных движений, в пояснице периодически возникала тупая боль. Это сильно раздражало молодого человека, не привыкшего утруждать себя работой. Отдыхали они только тогда, когда ехали до усадьбы, а там, выгрузив сено из тележки, снова отправлялись на луг. Часам к трём, когда они привезли вторую тележку, и наступила жара, хозяйка позвала их обедать. После обеда мужчины часок вздремнули и снова отправились на луг. Загрузили последнюю тележку, и хозяин радостно показал ему жестом, что на сегодня хватит. Был шестой час, и падающий от усталости парень решил, что это действительно всё. Час он продремал на тележке, пока хозяин  обкашивал новый участок и вез его домой. А тут его ждало разочарование. Неутомимый крестьянин подключил и трактору пресс-подборщик и, показав ему, как забрасывать сено в приёмник, отправился кормить скотину. У бедного Ханса ломило спину, но он  как-то постеснялся отказаться. Он уже ненавидел эту ферму, этот труд и этих людей, у которых жил. Наконец вернулся хозяин, но вместо того, чтобы взять у него вилы, начал откидывать в сторону готовые тюки. Наконец и эта работа была сделана. Хозяин показал ему жестами, что надо, мол, занести всё в сарай, но Ханс жестом ответил, что уже не хочет работать. Хозяин понимающе закивал, показывая на руки, болят мол. Он похлопал Ханса по плечу и отпустил. Сам же позвал жену, и они вместе стали грузить тачку и затаскивать тюки в сарай, складывая там стопками. Глядя на них, Ханс подумал, неужели они собираются набить сеном весь сарай. На следующий день он категорически отказался от работы, всё тело болело. Хозяин был явно разочарован, но настаивать не стал. Он взял с собой жену, и оба отправились делать работу. Ханс же, послонявшись по двору, зашёл в дом и стал разглядывать утварь. Вдруг в его голову пришла  мысль. А в каком ящичке эта простодушная хозяйка хранит деньги? И он начал аккуратно, чтобы не нарушить порядок вещей, вынимать ящик за ящиком из серванта, пока не нашел заветный коробок, в котором хранились деньги. Он видел, как приёмщик молока ежедневно с ней рассчитывался и мог предположить, что сумма должна скопиться порядочная, но к его разочарованию, там же он нашел и пластиковую карту. Похоже, что часть денег они хранили на депозите. Денег оказалось около трёх тысяч евро. Если их прибавить к тому, что ему даст государство, получится неплохая сумма. Тут же у него появился план. Он мечтал попасть в город, на этом план пока кончался, но в город он должен был попасть с деньгами. Если он выкрадет их незаметно, то, пока они спохватятся, пройдёт день, а потом ищи его, как ветра в поле.
Оказалось, что хозяева и вправду набили сарай сеном под завязку. Время приближалось к сентябрю, а значит подошло время уборки урожая. Эти люди, кроме того, что держали скотину, ещё имели огород, для собственных нужд. Конечно, эта работа не была такой тяжёлой, и Ханс решил всё же помочь им, но больше для того, чтобы втереться в доверие, нежели из добрых побуждений. За работой он осторожно выяснил о них всё. Узнал, что у них есть сын, но он в Бонне, и к ним наведывается редко (сын работает клерком и навещает их на рождество, да иногда в отпуск). Узнал он так же, что они сдают молоко и яйца за деньги, а свиней забирает мясной цех, даёт им поросят и корма, а остаток перечисляет на депозит. Эти деньги они тратят на крупные покупки. Конечно пинкод узнать ему не удастся, не вызывая подозрений, поэтому он решил остановиться на наличности. Через неделю появился чиновник и торжественно вручил ему документы, с ним был корреспондент местной газеты. Пришлось позировать перед объективом. Осталось исполнить формальности в департаменте социальной помощи и получить деньги. Хозяин радовался за него так, как будто он сам получал паспорт. Он привёз целый бочонок пива, жена наварила свиных сосисок, и, пригласив какого-то своего друга с семьей, закатил пир. Оказывается, эти простые крестьяне отдыхали, как работали, долго и с размахом. Два дня пили и плясали, а потом друзья уехали, и жизнь потекла своим чередом. Хансу даже понравилось, он тоже пытался плясать этот незнакомый танец в компании этих не молодых людей. Было весело. Он даже проникся симпатией к приютившим его людям.
Ханс собрался ехать в город автостопом, но хозяин выкатил из гаража свой старенький «Фольксваген» и отвёз его. Пособие он получил довольно быстро. Всё было готово к отъезду, оставалось лишь выбрать время, чтобы выкрасть деньги и скрыться.  Он сказал им, что хочет съездить в город, поискать работу, что он какой-то умный специалист, и ему надо работать по специальности. По его расчету женщина сдаст молоко часов в шесть и спрячет деньги, потом будет готовить завтрак. После завтрака хозяин курит и читает минут пятнадцать-двадцать и идёт чистить, убирать, таскать, то есть  до обеда не появляется. Жена убирает и моет посуду и тоже идёт во двор. У неё там свои женские дела. В это время, прихватив деньжата, он и поедет якобы в город искать работу.
Всё шло по плану. После завтрака он пошел в свою комнату одеваться, а хозяева, прибравшись, вышли по своим делам. Ханс пробрался в  зал и открыл ящик. Он аккуратно достал из него коробок с деньгами. Деньги положил в карман, а коробочку вернул в ящик, прикрыв полотенцами так, как они до этого лежали. В этот момент в зал вошла хозяйка. Добрая женщина собрала ему в дорогу еды, но, закружившись по делам, забыла её вручить, а сейчас, спохватившись, вернулась в дом. Она сразу всё поняла и онемела от неожиданности. Ханс метнулся к ней и ударил в лицо, но как-то неудачно. Она отлетела в сторону и начала кричать. Он бросился к ней и ещё раз ударил в лицо, но она орала не переставая, и тогда он вцепился ей в горло. Прибежал хозяин. Ошеломленный вероломством, он на миг замер, а затем бросился на Ханса. Отпустив женщину, Ханс, отскочив в сторону, с разворота нанёс удар в ухо. Хозяин, получив дополнительное ускорение, пролетел по инерции мимо него и ударился о сервант всей массой. Разбившееся стекло сильно порезало его, и всё лицо залила кровь. Разъяренный, он вновь бросился на Ханса, но тот встретил его прямым ударом ноги в живот. Крепкий мужчина был хорошим работником, но драться совершенно не умел. От боли мужчина упал на колени, и Ханс нанёс ему удар по почкам. Тот захрипел и упал на бок. Женщина, хрипя, ползла на четвереньках к выходу. Он бросился к ней, но поскользнулся  на  рассыпанных по полу стаканчиках и рюмках. Он упал плашмя, разбив локти и колени и больно ударившись грудью. Женщина добралась до выхода и побежала во двор. Она кричала, но соседей по близости не было, и никто не мог её  услышать. Похоже, и она это понимала, потому, что забежала в сарай и схватила вилы. Ханс кое-как выбрался наружу и увидел её, идущую на него с вилами в руках. Она отдышалась и была полна решимости. Сходу она нанесла ему удар, но умеющая работать, она не умела воевать, и Ханс легко уклонился и схватился за вилы. Но она нанесла ему удар в пах, от которого он чуть было, не отключился. Он выпустил вилы, и она снова попыталась его  ударить ими. Корчась от боли, он всё же сумел отбить рукой удар, и вилы воткнулись в землю. Развернувшись на спине, он ударил её в живот ногами. Она упала на спину, выпустив вилы. Озверевший от боли, Ханс вскочил и вонзил вилы ей в грудь. На пороге появился хозяин. Он ещё не отошел от боли, и движения его были медлительными. Он, как бык, ринулся  на Ханса. Но тот еще раз ударил его ногой в живот и, выхватив вилы из тела женщины, вогнал их в спину её мужа. Мужчина упал и, несколько раз дернувшись в конвульсиях, затих.
 Теперь все планы полетели к чертям. Ханс затащил тела в сарай и привалил их тюками. Вернувшись во двор, он постарался скрыть следы, присыпав кровь, где соломой,  где песком. Затем вернулся в дом, умылся и переоделся. У него была лишь рабочая одежда, так что пришлось довольствоваться ею. Забрав деньги и документы, он закрыл дверь и отправился на дорогу. Ехать в город теперь уже было опасно, надо было уходить как можно дальше от этого места и затеряться. Ханс понимал, что утром, когда приедет сборщик молока, всё откроется, и его начнут искать. Значит у него менее суток, чтобы скрыться. Но куда ехать, он толком не знал. В географии Ханс разбирался настолько, что вряд ли отличил бы Австрию от Австралии, а потому  просто поехал в сторону, противоположную Эссену. Сначала его подобрал водитель небольшого грузовичка, который ехал в Дюссельдорф. Водитель  оказался любителем поболтать, но, убедившись, что Ханс плохо его понимает, начал задавать ему короткие вопросы, интенсивно используя жестикуляцию. Ханс прикинулся путешествующим автостопом, тем более затрапезный вид и рюкзак с провизией и одеждой, создавал такое впечатление. На вопрос, куда он едет, он ляпнул первое, что пришло ему на ум — в Париж. Водитель пришел в восторг и начал перечислять достопримечательности французской столицы:  Эйфелева башня, Лувр, и почему-то упомянул Иностранный легион. Что-то щёлкнуло в подсознании Ханса. Он начал копаться в памяти, вспоминая, где он слышал это словосочетание и, наконец, вспомнил. Боевики с участием Жан Клод Ван Дама! Точно: легион принимает всех и не выдает никого. Так было в боевике. И решение было принято: он едет в Париж. На въезде в Дюссельдорф он вышел и отправился вдоль трассы, до ближайшей заправки. На заправке он купил карту дорог и набил себе маршрут. Сейчас ему надо было добраться  до Висбадена, а затем двигаться на Саарбрюккен. Там он планировал заночевать и с утра уже быть во Франции. Ему везло, и он быстро нашёл фуру, которая и повезла его в намеченном направлении. Водитель  предпочитал  больше жевать и слушать музыку, чем разговаривать, и это было на руку Хансу. Водитель лишь спросил его, откуда он едет и давно ли, и, удовлетворившись полученным ответом, врубил музыку и начал что-то жевать. Шли они довольно споро, и уже к четырём  подкатили к Саарбрюккену, заправились и продолжили путь. Водитель лишь сходил в туалет, да прикупил какой-то еды в дорогу. Теперь он попытался узнать, кто его попутчик, но, узнав, что тот фламандец, был озадачен и не знал больше, что сказать. Этнические познания его заканчивались на неграх. Он знал, что есть немцы, поляки, французы и негры. Еще он знал, что где-то есть русские и исламисты, но чтобы ещё существовали какие-то фламандцы, он и предположить не мог. Он еще поупражнялся в знании языков, но, убедившись, что оба они не полиглоты, успокоился и включил музыку. Через некоторое время водитель кое-как объяснил Хансу, что решил доехать до Нанси, а там он пойдёт на юг, на Дижон, а ему надо будет двигаться на северо-запад. После этого он снова врубил музыку и принялся жевать. В Нанси попали к десяти. Водитель уже переезжал временной лимит работы, но никто их не останавливал, и потому всё прошло без эксцессов. Попрощавшись с водителем, Ханс уже собирался, было снять комнату в мотеле, но на заправке стоял грузовик, водитель которого завтракал в кафе. Он видел, как Ханс вылезал из фуры, поэтому, когда тот обратился к нему, знаками показывая, что просится в попутчики до Реймса, быстро согласился. Слегка перекусив, Ханс уже сидел в машине. Ночью интенсивность движения значительно снизилась, и ехали они довольно быстро. Вскоре он уснул и проснулся уже в пункте назначения. Было три часа ночи. Водитель приветливо попрощался с ним и он, ёжась от утреннего холода, пошёл в мотель. Заплатив сонному владельцу за комнату, он  прыгнул в постель и моментально уснул. Проснулся Ханс почти в обед, умылся, привёл себя в порядок. В кафе он взял пива и бутербродов и принялся просматривать каналы телевизора. Он чувствовал себя прекрасно, практически не вспоминая ужасных событий вчерашнего утра. Вернее, он помнил их лишь в плоскости потенциальной угрозы для личной безопасности, но не испытывал душевных мучений. Сами жертвы не вызывали никаких переживаний, никаких угрызений совести, а убийство - раскаяния. Он наслаждался жизнью здесь и сейчас. Доев мясо и допив пиво, Ханс уже собрался, было уходить, как на заправку подрулил микроавтобус, из которого вывалилась весёлая компания молодых людей. Два долговязых хилых парня  и три довольно развязанных девушки. Они, весело галдя, направились в сторону кафе, только одна из девушек осталась заправлять машину. Кампания с шумом ввалилась в кафе и заняла столик у окна. Ханс решил изменить свои планы. Он остался на своём месте и взял ещё пива. Молодые люди ели и веселились. Он молча наблюдал за ними. Девчонки были симпатичные, он даже не мог решить, какая из них ему больше понравилась. Через пять минут подошла третья девушка, но она ограничилась лимонадом. Она, конечно, поддерживала кампанию, но ей явно было неуютно. Как неуютно любому трезвому, в уже хорошо подвыпившей компании. В помещении не было других посетителей, и Ханс с незнакомкой стали приглядываться друг к другу.
- Привет, - сказал Ханс. На этом его познания французского закончились. Он перешёл на язык жестов, пытаясь показать, что едет автостопом, повторяя при этом слово «автостоп» по-фламандски.
- Ты едешь автостопом? — спросила девушка, догадавшись о смысле его знаков. - Ты не француз? Ты говоришь по-немецки?
Ханс отрицательно мотнул головой.
-А по-английски? – спросила она.
- Не знаю, – пожал плечами Ханс. - В школе немного учил. Я - фламандец, Голландия, Нидерланды.
- Нидерланды?  Нидерландов больше нет, большая трагедия. А куда ты идёшь?
- Париж, — ответил он, с трудом поняв её вопрос.
- Ты едешь автостопом  в Париж? Как тебя зовут?
- Ханс. А тебя?..
- Моё имя Джо, Джозефина. А это Сюзанна, Лиза, Жак и Жан, — показала она на свою компанию. — Мы тоже едем в Париж. Хочешь с нами? Они напились, мне с ними скучно.
- О, кей. Я согласен, – ответил Ханс, довольный тем, как всё удачно складывается. Джо ему нравилась, а на остальных ему было плевать. Тем более что эта встреча приближала его к осуществлению планов.
Они посидели ещё немного, пока он допил пиво, а она доела свой обед вегетарианский обед. Джо начала выгонять из кафе своих друзей и грузить их в машину, а Ханс отправился за вещами. Через пятнадцать минут они уже мчались по автобану под  весёлую музыку магнитолы. Пьяная компания продолжала резвиться и куражиться, но к нему не приставали, и они с Джо,  вспоминали английские слова для общения. Часов в семь вечера они въехали в город. Красота и размеры города поразили Ханса. Он не представлял, что город может быть таким большим.
- Тебе негде жить? Куда ты здесь хотел попасть? — спросила Джо.
- В иностранный легион, - ответил Ханс. – Ты знаешь, где он есть?
- Иностранный легион? Знаю, а зачем ты туда идёшь? Тебе плохо? Ты что-нибудь сделал?
- Сделал? Нет, просто хочу.
- Хочешь? Давай я покажу тебе город, а потом пойдешь туда, если не раздумаешь. Хочешь, останься у меня, я здесь снимаю комнату. Соглашайся.
- Хорошо, я согласен.
Хансу уже совсем не хотелось идти в какой-то легион, ему хотелось быть с ней, тем более что и он, по всей видимости, желала того же.
Неделя пролетела как один день. Они наслаждались жизнью. Ханс впервые почувствовал, что хочет её, что это больше, чем половой инстинкт, но всё же он  хотел от неё удовольствий. Через неделю деньги почти закончились, запас слов, и темы для разговора тоже иссякли, и Джо стала ему надоедать. Но у него не было жилья и денег, а самое главное, он не представлял, где их достать, потому вынужден был с этим мириться. Ещё через неделю и он ей тоже наскучил и стал раздражать, потому что у него не было денег, мозгов, а самое главное - он не знал, где и как добыть денег. Она предложила расстаться, он избил её. Джо вызвала полицию, но он убежал в неизвестном направлении. Так закончился их роман.
Теперь Ханс скитался по улицам, ставшего вмиг неуютным, города, не представляя, где проведёт ночь. Незаметно для себя он оказался в каком-то районе, который нельзя было назвать привлекательным. То здесь, то там появлялись какие-то арабы. Вдруг, откуда ни возьмись, перед ним выросли две хмурые фигуры азиатской внешности. Без лишних разговоров они принялись бить его. Скорее всего, им тоже нужны были деньги. Он получил несколько серьёзных ударов и был сбит с ног, прежде чем сумел собраться для ответных действий. Упав на спину, он смог сделать кувырок назад через голову. Один из напавших парней в этот миг нанёс удар ногой, но промахнулся, и Ханс, поддев его ногу рукой, резко потянул вверх. Противник упал на асфальт затылком. Он коротко крякнул и остался лежать недвижимым. Сделав прыжок вперед, Ханс нанёс второму прямой удар рукой в пах и тут же, выпрямившись, удар ногой в лицо, уже согнувшемуся от боли противнику. Тот рухнул рядом со своим товарищем. Ярость вдруг овладела Хансом, и он остервенело начал бить их ногами. Лежащие не подавали признаков жизни, и ярость быстро сошла на нет. Он быстро пошарил в их карманах и нашёл немного денег, нож и ещё какую-то мелочь. Сзади себя он услышал шум, и, оглянувшись, увидел бегущих к нему людей. Вид их не сулил ничего хорошего, и Ханс бросился наутёк. Было трудно дышать, при вдохе от боли у него подкашивались ноги, но он бежал, что есть мочи, сам не зная куда. Один из догонявших почти настиг его, но Ханс резко отскочил в сторону и на миг остановился, а затем бросился вперёд. Резвый парень теперь оказался один на один с Хансом . Резко развернувшись, молодой араб замахнулся для нанесения удара. В руках у него был кусок трубы, или арматуры, Ханс не разглядел, но применить это орудие ему не удалось. Одним прыжком беглец оказался у него под правым плечом и воткнул нож в печень. Теперь ему оставалось лишь уносить ноги. И Ханс бежал и бежал, не оглядываясь, пока не стихли крики преследователей. Только теперь, когда опасность миновала, он почувствовал боль. В груди клокотало. Каждый вдох вызывал такую боль, что мутнело в глазах. Левая нога на голени горела и ныла, зубы не хотели сходиться вместе. Левая бровь отвисла так, что прикрывала глаз. Кое-как отдышавшись, он, как мог, привёл себя в порядок. Теперь и встреча с полицией не сулила для него ничего хорошего. Без денег, без жилья, вынужденный скрываться от полиции, он не знал, что делать. А боль и усталость побуждали если не прилечь, то хотя бы присесть. И тут он снова вспомнил про легион. Решение было принято. Безысходность ситуации, помноженная на ненависть к иноземцам, быстро нарисовали в его сознании картину мщения. Он уже видел себя борцом за справедливость, защитником униженных и оскорбленных, он видел, как крушит полчища этих «чёрных», «азиатов» и арабов, которые, как тараканы, заполонили Европу. С этими мыслями он поймал такси и отправился к новому этапу своей жизни.
5.
Наконец и это закончилось. Дожди, которые лили и лили день и ночь, внезапно прекратились. Небо стало чистым. Днём припекало, а ночью слегка подмораживало. Старик и дети вылезли из своего убежища и занялись сушкой. Снова ящик за ящиком всё имущество было просушено и уложено. Вода медленно отступала, и они прорыли канаву под дверью, чтобы спустить воду. Через два-три дня вершины холмов просохнут, и они тронутся в путь. Теперь у них было много работы. Они выкатили тележки из землянки, сняли дверь, прикрепили к ней ось и жерди. На неё они сложат перекрытия землянки и камышовые щиты. Ничего нельзя было оставлять, всё это будет использовано на новой стоянке. Теперь они поставили в два ряда уже снаряжённые тележки, уложи между ними снятые перекрытия, и накрыли всё пленкой. Между тележками расстелили маты и поверх них постель. Это сооружение стало их временным убежищем. Всё было тщательно уложено так, чтобы то, чем они будут пользоваться в пути, находилось сверху, остальное же - внизу. Особенно тщательно увязали перекрытия. Длинные жерди далеко свисали сзади тележек и, если верёвки ослабнут, могли начать елозить и даже вывалиться. В этом случае пришлось бы снимать всё имущество и заново укладывать и увязывать. А это растраченное время. Перекрытия они добыли случайно, наткнувшись на брошенный военный аэродром. Среди брошенной техники они нашли лопасти от вертолетов. Изготовленные из пластика, лопасти были лёгкие и прочные, именно то, что надо, при их кочевой жизни. Там же были подобраны и оси с колёсами от какой-то аэродромной техники. Лёгкие, на резиновом ходу, они были просто подарком судьбы. Тогда вся их маленькая община прожила на аэродроме всю зиму. Старик потерял год, но зато теперь у него была удобная техника, ящики и инструменты. На колёсах они значительно прибавили в дальности и скорости переходов и могли перевозить больший запас продуктов и имущества.
Настал день отправления. Старик поднялся рано. На остатках топлива он сварил картошки и, как только на горизонте засветлело, поднял всех. Быстро позавтракали и отправились в путь. Впереди пошли Каха и Юсуп. Они тянули тележку с перекрытиями. За ними пошли по двое остальные дети с тачками. Последним двинулся в путь старик. Он заведовал ящиком с инструментами и посудой. Ему помогал Гриша.
Первый день они прошли по графику, подойдя к стоянке дружно, без больших разрывов. Вечерело, воздух начал приходить в движение, неся с собой прохладу. Расставив тележки, они приступили к оборудованию ночлега. Парни сняли несколько жердей и накрыли вырытую ими осенью щель. Старик взял лопату и сделал сбоку небольшое углубление для очага. Они свалили обрубок бревна, за которым ходили осенью, и пока ребята укрывали щель и стелили маты, распилил его и расколол на чурки. Солнце зашло за горизонт, забирая с собой последний свет прошедшего дня, а в очаге уже горел огонь, и в котелке, весело булькая, варилась картошка. Старик варил сразу две порции, чтобы не тратить время утром. Поужинав, ребята вповалку разлеглись на матах и уснули. Уснул и старик.
На четвёртый день дети изрядно утомились. Дорога постоянно шла на подъём, и движение отнимало много сил. Добравшись до очередной стоянки, Каха и Юсуп, как обычно, сразу приступили к оборудованию ночлега, а Оля с Борисом отправились обратно, помогать отставшим. Ребята так измотались, что еле волочили ноги. Да и сам старик чувствовал, что идёт на пределе. Уже в темноте все добрались до стоянки. Старик решил весь следующий день  посвятить отдыху и исследованию деревни, которую ребята обнаружили неподалёку.
Вволю, выспавшись, они позавтракали и отправились порыться на развалинах. Младшие остались на стоянке. Это была обычная деревня, каких было когда-то множество в этих местах. Похоже, что её покинули ещё до войны, потому всё здесь сохранилось в хорошем состоянии. Покосившиеся избы, крытые замшелым шифером, смотрели в мир пустыми глазницами окон. Старик обходил оставшиеся строения, пытаясь найти всё, что могло бы пригодиться в быту. Они тщательно выгребли сундук, где ребята нашли рис. Получилось ещё две горсти, так что продовольствия прибавилось. Нашли немного проса и пшеницы.  На краю деревни обнаружили сарай, в котором отыскали овёс и гречку. Это были новые для их плантации злаки. Их запасы пополнились небольшим количеством одежды, одной миской, пачкой соли, баночкой керосина, невесть как сохранившейся с тех времен. Но главной удачей было то, что он нашёл большую коробку спичек. Коробка была открыта, но почти полная. Спички хорошо сохранились, были сухими и  хорошо зажигались. Хоть кровля почти везде была трухлявой, но ещё на многих избах была прочной, и это спасло многую утварь от уничтожения. Бродя по улицам бывшего поселения, старик невольно предался воспоминаниям.
Воспоминания возвратили его в  пятнадцатый год. Именно тогда начали проявляться последствия неуёмной алчности человечества. Именно тогда  сработал капсюль-детонатор, который запустил процесс в ускорительной трубке. Оставалось совсем не много времени, когда распространяющаяся реакция распределится по всем внутренностям снаряда, и мощная энергия взорвавшегося тротила вырвется наружу, сокрушая всё на своем пути.  Капитализм оказался не таким уж рациональным, каким его представляли апологеты свободного предпринимательства. Он совсем не ставил перед собой цель созидания нужного, он лишь занимался наиболее выгодным. А выгодное сегодня, не всегда полезное завтра, даже наоборот, выгода могла стать губительной для всего общества. Как не напрягались власти, но поток миграции из села не только не ослабевал, а из года в год всё нарастал,… Идиотская  идея биотоплива, сулившая баснословные прибыли, толкала  «денежные мешки» к захвату земель. Используя всю мощь бюрократического аппарата, они всеми способами прибирали к рукам земельные участки, чтобы засеять рапсом и получить дешёвое топливо, совершенно не задумываясь о том, что продуктов становится всё меньше и меньше. Люди, лишенные источников дохода, мигрировали в города, в поисках лучшей доли. К своим сорока пяти годам он остался практически один трудоспособный мужчина в своей деревне, не считая пенсионеров, которые доживали свой век, ни на что уже не претендуя. В то время как с карты страны одна за другой исчезали деревни, крупные города раздувались от перенаселённости. Множество людей, когда-то кормивших себя и других, сами превратились в потребителей, а освободившиеся после них территории запахивались под технические культуры. Энергонасыщенная техника не требовала большого количества работающих, а потому отток населения заботил  воротил чисто формально, теоретически. Тем более что увеличивающееся количество едоков создавало спрос на продукты. Ну, а раз спрос превышает предложение, значит, и цены ползут вверх. Все эти огромные комплексы работали на полную мощь, давая баснословные прибыли. Город облепили птицефабрики и животноводческие  комплексы, которые интенсивно гадили и прибавляли к рекам человеческих нечистот горы дерьма животных. На карте страны постепенно оставались огромные гнойники мегаполисов и редкие прыщи мелких городков. Этот период своей жизни старик тоже не мог назвать счастливым. Растущая стоимость топлива не позволяла сбыть свою продукцию в городе, а здесь, в глубинке, она никому не была нужна. Он кое-как сводил концы с концами, продавая всё, что только мог вырастить. Чтобы сохранить урожай, он  вырыл несколько  погребов. Он делал сыр, колбасу, творог. Продавая продукты на трассе. Его штрафовали, отнимали товар, но он снова шёл продавать, потому, что надо было как-то жить. А город всё больше потреблял продуктов и всё больше гадил вокруг себя. Начались проблемы с овощами, которые стали возникать из-за дефицита орошаемых земель, точнее из-за растущей стоимости воды. Большое удаление от города делало овощи дорогостоящими, да и мест для их выращивания оставалось всё меньше. Все пашни занимали зерновые поля. Но зерно выращивали для того, чтобы делать топливо. А город продолжал мыться, купаться, спускать нечистоты, использовать воду на технические нужды. И как-то вдруг простая чистая питьевая вода стала товаром, который можно было купить только в магазине. Её, чистой воды, просто не хватало на всех. А потом обнаружилось, что даже грязной и отравленной отходами производств воды тоже поубавилось в реках. Начал мелеть Каспий. Изменение климата приобрело устойчивую и угрожающую тенденцию. Череда жестоких засух быстро выпила воду из водохранилищ. Энергетики, стремясь сохранить объемы воды в них, практически прекратили водосброс. В низовьях Волги начались суховеи. Вода исчезала в колодцах. Началась новая волна миграции.
Снова поднялся шум, снова учёные умы ломали головы над решением проблем, но всё шло, как и прежде, потому что тем, кто заправлял всем, нужна была прибыль, которую называли «экономической целесообразностью». И кому, какое дело было до этих калмыков? Истинно, прыщ в собственном носу  волнует человека больше, чем гибель тысяч в каком-нибудь Гондурасе. Пока же  властителям жизни было сытно и уютно в собственных особняках, а, чтобы жить и содержать эти особняки, нужны деньги, очень большие деньги. И, если ради этих денег должны умереть какие-то осетры или калмыки, то так тому и быть. Так было всегда, со времен Адама и Евы.
События в Европе косвенно коснулись и страны. Уровень воды в Балтике поднялся, а вместе с ним поднялась вода в Неве и во множестве каналов города на Неве. Он просто умирал от бесчисленных наводнений, от которых не спасала даже грандиозная дамба. Но народ копошился в этом тонущем муравейнике, как будто на шестой части суши не было больше места для жилья. Да куда они могли податься, привязанные к метрам жилой площади, работе и благам цивилизации. Многие деятели нашли плюсы во всей этой череде трагических событий. Многие вопросы действительно отпали сами собой. За отсутствием деревень отпала проблема их газификации, энергоснабжения, водоснабжения и строительства дорог. Огромные средства высвободились в бюджете. А газ можно было продавать на запад и восток. Множество малых городов тоже постигла печальная участь, их бюджеты просто не справлялись со всеми проблемами, которые навалил на них технический прогресс, и пришли в запустение, доживая свой век вместе со стареющим своим населением…
6.
Завершив поиски, все они отправились на стоянку. Время близилось к обеду, солнце пригревало так, что хотелось раздеться, но они знали, что этого делать нельзя. Загар быстро переходил в ожоги из-за сильного ультрафиолетового излучения.  С собой из деревни дети прихватили немного дров, теперь у них было всё, что бы приготовить хороший суп. Пообедали свеклой, а на ужин старик решил побаловать всех похлёбкой. С обратной стороны холма имелась ложбина, в которой собралась талая вода. Полуметровая полоса земли отделяла её от большой воды и потому вода в ней уже была тёплой. Как только солнце начало клониться на запад, дети вылезли из своего укрытия и отправились к этому озерцу. Вершина холма отбрасывала тень, и они  весело плескались в этой луже. Вода быстро превратилась  в грязную жижу, но они всё же успели обмыться. Вернулись в своё укрытие. Девушки принялись расчесывать волосы, а парни принялись бороться. Дети играли в камушки, а старик принялся колдовать над ужином. Он отварил немного риса, бросил туда немного картошки, мелко нарезал луковицу и, сняв с огня, посыпал варево сухим укропом. Все это он  приправил солью. Ели дружно и с удовольствием. Воздух был тёплым, а запах костра и похлёбки напоминал старику давно забытые походы на природу. «Как давно это было, - подумал старик, - и будет ли когда-нибудь ещё? Увидят ли эти дети тот счастливый мир детства?..»
7.
Первые признаки беды обозначились к восемнадцатому году. Астрахань неумолимо удалялась от мелеющего моря. Вместе с ней перестали быть портами Гурьев, Шевченко и Красноводск. Море уходило, открывая ветрам свое солёное дно. Тысячи тонн солёной пыли, уносимые ветром, двинулись по низовьям Волги, достигнув Ахтубы. Всё, что некогда было плодородной долиной, превращалось в соленую пустынь. Огромный город остался один на один с пустыней. Теперь, когда ушла вода, он оказался никчемным, со своей экономикой, портом, электростанцией и предприятиями. Сотни тысяч людей оказались на грани гибели. Но хуже всего пострадал Шевченко, с его опреснителями, которые лишились даже солёной морской воды. Обмелевший Урал едва обеспечивал водой Гурьев. Эта была катастрофа, справиться с которой уже никто не мог.
Но человечество продолжало делать деньги, не помышляя о том, что пришло время остановиться. Оно готово было делать всё, что угодно, идти на любые жертвы, но перестать делать деньги, оно не могло никогда. Это святое.
Мир тоже не пребывал в благом расположении духа. Земля, словно разумное существо, взбунтовалась от безобразий, творимых людьми, и стала мстить. Ураганы, землетрясения, наводнения и цунами, пандемии всё более страшных болезней и прочие катаклизмы происходили всё чаще.  Море поедало Европу метр за метром, ушли под воду половина Бельгии, почти вся Голландия и Лазурный берег Франции, многие другие прибрежные районы и островные мини-государства по всему миру.
Саммит за саммитом, комиссия за комиссией, принимали решения, но всё оставалось по-прежнему в основе своей. В тиши высоких кабинетов продолжалось озабоченное ничего не делание…
8.
После дня передышки движение несколько улучшилось, и хотя они продолжали двигаться на подъём, шли относительно быстро. Солнце ещё не набрало той испепеляющей мощи, когда пребывать под ним было невозможно, но всё же ближе к полудню пришлось делать привал и выставлять камышовые щиты, для того, чтобы укрыться от его лучей. В тени было хорошо, они дремали, восстанавливая силы для нового перехода.
В конце девятого дня пути они вышли к предпоследней стоянке. Здесь, по рассказам  юных разведчиков, они нашли пещеру. Местность была холмистая, и им пришлось пропетлять в поисках дороги. Не везде можно было с ходу преодолеть балки и ложбины. На север холмы становились всё выше и круче, переходя в горы, на юге ещё постиралась бесконечная гладь воды. Но талая вода значительно спала, тут и там уже появлялись островки возвышенностей. Стоянку ребята оборудовали между двух холмов, но не учли, что они были окончанием главенствующей высоты, и талая вода попросту размыла их сооружение, превратив его в небольшой овраг. Собрав свой табор вблизи этого оврага, старик взял парней и отправился осматривать пещеру. На лысых, без признаков растительности горах,  отыскать её было не трудно, и вскоре они уже проникли в узкое жерло. Как и предполагал старик, это были заброшенные копи. Что добывали здесь люди, можно было лишь гадать, да это им было и не нужно. Он осмотрел шахту, лишь как пристанище для ночлега, и остался доволен. Здесь было сухо и довольно просторно. Пещера уходила вглубь горы метров на двадцать, а затем выработка сужалась. Узкий вход и свод укрепляли деревянные подпорки. Дерево было прочным и, похоже, не сильно пострадало от времени. Из темноты тянуло холодом и каким-то особым запахом подземелий, от которого тревожно становилось на душе. Старик распорядился перенести сюда постель, а тележки связать вместе на всякий случай. Ребята отправились в лагерь, чтобы привести остальных, и принести всё необходимое для ночлега. Он же, расположившись у входа, снял сандалии, размотал опорки и расстелил их на солнце, чтобы просушить.
Эти останки человеческого труда снова вернули его к воспоминаниям. Они ещё раз напомнили о той тонкой грани, которая лежит между творческим созиданием и жаждой наживы, нужностью и выгодностью труда, той мерой действительной потребности и пресыщенности, когда всё творимое становится не жизненной необходимостью, а лишь потребностью удовлетворения самых низменных  желаний и страстей.  Сколько человеческого труда и жизней было отдано во благо удовлетворения алчности, тщеславия, гордыни, сколько поднято из недр и перелопачено, сколько выловлено и убито, сколько спилено и вырублено лишь для того, чтобы показать всем, что у меня больше. Когда-то и здесь бедолаги рылись, как червяки, губя здоровье и жизнь ради того, чтобы богатый бездельник не дал им умереть с голоду, ради какой-то красивой, но не нужной безделицы, которую сделают из руды, добытой ими. Открывая новые возможности, человек не давал миру ничего, он только брал и брал. И чем больше он брал, тем больше хотел взять. Чем больше хотел взять, тем больше развивал этот поглотительный механизм, называемый цивилизация. Но нельзя брать, не отдавая, это закон, о котором забыли.
Глава 3.
1.
Мушарраф родился в Карачи. Но не в том Карачи, где улицы по ночам сияют огнями реклам, где каждый день тысячи людей устремляются на работу, заполняя улицы автомобилями, а в южной его части, где запах моря, тухлой рыбы и нечистот, текущих рекой из многомиллионного города, сливаются в один, неподражаемый своей мерзостью, букет. На той стороне этой реки, вдали начинались улицы одноэтажных лачуг. Он ходил туда с отцом относить пойманную рыбу и крабов, ракушку и черепашьи яйца. В этих лачугах жили продавцы и ремесленники. Рыбу и крабов они сдавали торговцам, которые затем обрабатывали её и продавали на маленьких базарчиках в городе. Раковины покупали ремесленники. Из них делали сувениры и продавали в порту. Они же принимали засушенные морские звёзды и морских коньков. Рыбу у них брали дёшево, потому что у них не было лодки, и ловили они в рифах, бреднями, всякую мелочь, которую ели такие же бедняки, как и они. Краб тоже не давал много прибыли, потому что был мелкий, и поймать среди скал его было не легко. За долгие годы тяжелого труда отец заработал только лачугу у этой реки с нечистотами, мозоли и узлы на суставах, которые вечно его мучили. С утра и до ночи он ходил с бреднем у скал и добывал себе хлеб насущный, чем они  худо-бедно  перебивались. Он даже не смог перебраться подальше от этой зловонной реки и всю жизнь нюхал запах человеческих испражнений, потому что это был единственный кусок земли, за который не надо было платить, и у которого не было хозяина. У  Мушаррафа было три сестры и брат. Отец мечтал взять неплохой калым с сестер, конечно неплохой по его  бедняцким меркам. Потому как девочки хоть и были привлекательные на лицо, но родниться с ними  у живущих там, вдали от вонючей реки, желания особого не было. В их же городке завидных женихов тоже по пальцам можно было перечесть. Брат Мушаррафа, Халил, был тщедушный, слабый паренёк, и толку от него было мало. Он не мог удержаться на скалах, и его вечно смывало волной, да и долго ходить по колено в воде он не мог, начинал кашлять, так что на рыбалке с ним были одни проблемы. Но он хорошо резал ножичком на бамбуке, и отец мечтал отдать его в ученики к ремесленникам. В своих мечтаниях он даже доходил до того, что видел сына хозяином лавки с бронзовой утварью. Может быть, Халил бы и стал хорошим чеканщиком, да кто его даром учить будет? А денег хватало лишь на то, чтобы семью кормить, да приданое собирать, о калыме для сыновей они пока и не мечтали.  Но отец ещё не был самым бедным в районе. Хибара их была сделана из фанерных ящиков и разделена на два отсека. В одном спали они, мужчины, а в другом женщины. Ели они на улице. У них была маленькая печурка на керосине, на которой женщины варили похлёбку из рыбы, разных водорослей и трав. Иногда им удавалось купить риса и хлеба, бобов или пшена. Топили печурку соляркой, которую выменивали в порту на кораллы. Но попасть в порт было трудно, и ходили они туда зимой, когда медуза шла к берегу, и ловить рыбу было очень опасно. Медузы собиралось столько, что вода становилась похожей на студень. Медузы были агрессивны и могли своими щупальцами зажалить до смерти. В это время они с отцом брали с собой баночки из под моторного масла и отправлялись в порт. Но бывало, что найти работу не удавалось. Слишком много было желающих. Если же везло, и их брали грузчиками, то они не только могли заработать денег, но и поменять кораллы на солярку у матросов. Продавать их было бесполезно и опасно, потому как их могли избить люди, нанятые владельцами ларьков, окружающих порт. Эти ларьки были набиты подобным товаром: кораллами, поделками из ракушек, и прочих даров моря. Здесь не терпели убогих конкурентов. Долго продержаться на работе не удавалось никогда, потому что всегда находился повод придраться и недоплатить за работу, а взамен нанять других. И как бы ревностно вы не трудились, всегда было и будет так. Лучше всего было тюковать на загрузке или растюковывать при выгрузке. Платили больше, хоть и спину ломило от мешков. Хуже было на выгрузке рыбы, платили мало и солярку не поменяешь. Ночевали на берегу, за портом, собираясь в группы. Ночью могли напасть собаки, и они дежурили по очереди, отгоняя их палками. Здесь собирались огромные стаи собак, промышлявших на берегу всем, что выбросит море и порт. Голодные и одичавшие, они представляли серьёзную опасность, особенно ночью. Много бедолаг погибло от их острых зубов, но такими людьми мало кто интересовался, а потому и ничего с этими собаками не делали. Поэтому по ночам дежурили несколько человек с гарпунами или баграми, а то и просто с палками. Как только медузы уплывали, они возвращались домой.
За время работы в порту они отвыкали от этого запаха нечистот, и первое время их мутило от него, но потом вновь привыкали. Жили они здесь не потому, что им нравился этот запах, а потому, что это была единственная полоска земли, где их никто не трогал и не гнал. Всё остальное кому-то принадлежало, и надо было иметь деньги, чтобы иметь право расположиться на этой земле.  Но и здесь была своя градация. Ближе к каналу жили те, кто мог построить себе дом лишь из картонных коробок, дальше обустраивались те, у кого хватало средств на фанеру, и уже ближе к морю жили те, у кого лачуги были из нескольких отсеков, и внутри имелось хоть какое-то имущество. 
К весне наступал период, когда черепаха шла на яйцекладку. Рано утром эти морские гиганты выползали на берег и рыли в песке ямы, в которые откладывали яйца. В одном гнезде можно было найти до десяти пятнадцати яиц. Они напоминали шарики от пинг-понга. Раньше сборщиков яиц никто не трогал, но в последнее время их начали периодически гонять. Ещё им вредили бродячие собаки, которые вынюхивали яйца в песке и пожирали. В этот короткий период они хорошо питались, ели собранные яйца, а иногда удавалось убить черепаху и сварить хороший бульон. Но черепаха, животное осторожное и чуткое. При приближении людей или собак сразу уходит в море.
Яйца они не только ели, но и продавали.  Ещё Мушарраф знал, где находится городской аквариум. Там покупали разных рыб, которых показывали и продавали туристам. Но принимали не всё подряд, а лишь редких и красивых рыбёшек. Если удавалось поймать таких рыб и донести до аквариума, то можно было хорошо продать.
Он был уже большой парень и научился хитрить. У него под циновкой была спрятана банка, в которую он складывал деньги. Выкраивая десять, двадцать пайсов, он клал их в банку. Потом менял на рупии и снова складывал. Он тоже хотел чему-то научиться, но не знал чему именно. Больше всего ему хотелось сидеть в своей лавке и продавать товары, но только не рыбу. Ткани или часы, ну на крайний случай благовония и пряности. И он копил, в наивности полагая, что накопит денег на лавку. Был у них в лагере один странный тип. Говорят, раньше тот был большой человек, но грешил, пил вино, и Аллах его покарал, сделав нищим. Он и сейчас пил, но редко, потому что не на что. Этот мужчина умел считать и писать. Многие водили к нему детей, чтобы он научил их этому. Все здесь жили мечтой о лавке, или о лодке, или о рикше, но для этого надо было уметь читать и писать. Этим и жил странный человек. Он, может быть, и жил бы лучше, но пил. Мушарраф сам ходил к нему, а потому быстро постигал науки. Он уже мог читать всякие вывески и подбирал на улицах газеты, чтобы их читать. Правда, он плохо понимал смысл прочитанного, но, главное, мог читать.
Однажды они с отцом околачивались в порту, в поисках работы. Получилось так, что взяли отца, а он остался не у дел. Там он познакомился с парнем, который тоже был без работы. Парень жил в северной части города, вернее, жил в пещерах с северной стороны от города. Там, в скалистой местности, тоже особо не трогали бедняков, потому что земля эта ни к чему не была пригодна. Подрабатывал он случайными заработками на базаре, да резал камыш для циновок. Но одно дело он знал, которое по его словам, могло их обогатить. Только дело это опасное, и много людей погибли, но он знал много таких, которым удалось разбогатеть и выйти в люди.
Когда наступит весна, по рекам пойдет угорь на нерест. За одного угря дают от ста до двухсот рупий. Если всё будет удачно, то за день можно поймать штук пять, шесть. За сезон сто пятьдесят. Это пятнадцать тысяч! Целое состояние! У Мушаррафа от этих мыслей зачесалась спина.
Но, если поймает полиция, то  тюрьмы не миновать. Кроме того, угрей могут отнять другие люди, которые контролируют этот бизнес. Могут и убить, никто и искать не станет. В общем надо было думать.
Мушарраф продолжал ходить в порт, пытаясь пристроиться на работу, но удавалось заработать по мелочи, да иногда с корабля что-нибудь перепадало. Это лишь укрепляло его желание рискнуть. И, чем меньше шансов было заработать, тем больше чаша весов склонялась в пользу рискованного предложения. Сезон подходил к концу, а заработка так и не было. Отец тоже не долго продержался на работе, так что домой они, скорее всего, вернутся с пустыми руками. Мушарраф ходил угрюмый, не зная, как сказать отцу о своем решении, да и само решение ещё окончательно не принял. Было страшно бросить привычную жизнь, даже если это было нищенское существование, и даже если это не надолго. А вдруг сезон рыбалки будет удачным, и они наловят много рыбы? А вдруг его поймают или убьют?  Юноша окончательно потерял покой и стал худеть. Это заметил отец. Он стал расспрашивать его, но Мушарраф хранил свои мысли в тайне. Наконец, пришло время возвращаться домой, и надо было дать ответ своему новому приятелю.
Они сидели у костра и варили какую-то бурду из того, что нашли на портовой свалке. Мушарраф смотрел на руки отца, помешивающие в котелке варево. Они были худые и жилистые, покрытые, как чулком, почерневшей кожей. Он сидел, подогнув костлявые ноги под себя, и его ступни с покорёженными пальцами белели в наступающих сумерках. Внешне отец походил на старика, хотя по возрасту, был ещё молод. Ему было чуть за сорок. Мушарраф вспомнил своего тщедушного, больного брата и бедных сестёр, и он вдруг подумал, что, если отец умрет, то все они погибнут, он не сможет их прокормить. И он решился. Он сразу в лоб рассказал отцу о своём замысле. О том, что не вернется с ним домой, а пойдёт в браконьеры. Отец вдруг стал каким-то жалким. Он сидел и молчал. Мушарраф ждал ответа, но этот простой человек не мог ничего посоветовать, потому что никогда в жизни не принимал рискованных решений. Он лишь работал и работал.
- Что скажешь мне, отец? — спросил тогда Мушарраф.
Отец в ответ лишь беззвучно заплакал. Он боялся за него, за себя и своих детей. Ему не хотелось терять помощника, но где-то в глубине души он понимал, что так жить нельзя, и хотел для своего сына лучшей доли. Он боялся, что если Мушарраф не вернется, то, вряд ли он прокормит семью один. Но и желать сыну такой жизни, которой жил он, ему тоже не хотелось. И Мушарраф принял решение. Он уйдет с другом.
Для того чтобы начать дело им надо было немного денег, и Мушарраф оставил свою долю себе. Но, глядя на отца, он вдруг почувствовал к нему такую жалость, что рассказал о своем тайнике. «Если вдруг я не вернусь,  - подумал он, - у них будут мои деньги». А скопил он почти триста рупий.
2.
На следующий день Мушарраф простился с отцом, братом и сёстрами и отправился в путь. Город был не маленьким. Карачи раскинулся на шестьдесят километров в длину. Они шли и шли, продвигаясь вглубь огромного человеческого муравейника. На смену лачугам с их закоулками, пришли улицы с одноэтажными домами. Их сменили улицы с двухэтажными постройками, огороженными заборами и, наконец, им открылся центр, с его проспектами и многоэтажными офисами. По проспектам медленно двигались плотным потоком автомобили. Мушарраф никогда не видевший всего этого, был испуган и страшно боялся потеряться или потерять нового друга. Но тот вёл его уверенно, ориентируясь свободно, чувствовалось, что он здесь, как рыба в воде. Он повел его в сторону от проспектов, и они вышли на тихую улицу, поднимающуюся, куда то вдаль. Мимо, пыхтя, проехал грузовик, и друг его, крикнув, чтобы он цеплялся, побежал вперёд и ухватился за выступы борта. Мушарраф последовал его примеру. Повиснув на заднем борту, он нащупал под ногами раму, и кое-как пристроился рядом. Так они провисели минут десять, пока руки не начали деревенеть от напряжения. Тогда они спрыгнули и снова побрели пешком. Им  ещё раз удалось зацепиться за грузовик, но проехали они не долго, машина свернул на ближайшем перекрестке. Постепенно улицы становились беднее и через час они уже брели среди глинобитных лачуг. Ещё через час, когда солнце начало клониться к закат, лачуги стали редеть и в конце концов кончились.
Они вышли к подножью холма. Земля здесь была усыпана мелкими кусочками базальта и слюды, и на солнце горела огнем. Потрескавшаяся на солнце, она почти не имела растительности, и только беркуты, парящие высоко в небе, были единственными представителями живого мира на этой земле. Едва приметная тропа вывела их в лощину. Здесь по отрогам холмов были вырыты пещеры. Перед входом в каждую был сделан навес из бамбуковых палок, крытых камышом и листьями банановой пальмы. Сбоку к навесам примыкали очаги. Женщины копошились возле них, готовя еду. Голые пузатые от рахита детишки с визгом носились, играя в свои игры. Друг подвёл его к одной из пещер и сказал:
- Здесь живет мой старший брат. Он приютит нас на время, но мы должны дать ему немного еды, чтобы жена его могла нас накормить. Здесь под навесом, мы будем спать. Завтра брат отведет нас к людям, на которых мы будем работать. Он раньше сам ходил, но когда женился и завёл детей, стал бояться, что его поймают, и дети останутся без кормильца. Теперь он возит глину в гончарню. У него есть арба, но нет ишака. Он сам вместо ишака, но зарабатывает двести рупий и может, есть каждый день лепёшку.
С этими словами он извлек из своего мешка маленький пакетик маша и отдал вышедшему им на встречу брату. Мушарраф приветствовал всех, брат пригласил их под навес. Побеседовали, женщины накрыли стол. Поужинав кусочком лепешки, которую мочили в какой-то, не ведомый Мушаррафу соус, и, выпив по пиале чая, легли спать. На утро был чай с таким же ломтиком лепешки, после которого, они отправились сначала в карьер, где накопали две арбы глины и отвезли гончару. А после этого, оставив у гончара арбу, пошли в город, точнее на один из базаров пригорода, где среди множества духанов и ларьков нашли  лавку торговца пуговицами. Мушарраф никогда не был на таких базарах и испытывал потрясение от всей этой массы товаров, которые были выставлены на показ. Здесь легко было заблудиться в узких проходах между лавками, и он старался не отставать от своих спутников. Заставь его сейчас проделать путь в обратном направлении, он бы никогда этого не сделал. Брат друга поздоровался с хозяином и, зайдя в лавку, о чём-то долго с ним беседовал. Потом вышел и позвал их внутрь. Хозяин - пузатый мордастый мужчина, лет пятидесяти - внимательно осмотрел юношей, спросил, как их зовут, где живет Мушарраф, кто его родители, и после этого удовлетворённо кивнул. Он сказал им, чтобы приходили через три дня. С собой они должны иметь пятьдесят рупий каждый, для того, чтобы купить снаряжение и оплатить проводника. У Мушаррафа было всего двадцать, и он чрезвычайно расстроился, но друг, Рамиз, успокоил его, пообещав что-нибудь придумать. Они вернулись в гончарню за тачкой, и брат обратился с просьбой к гончару, рассказав ситуацию. На счастье у того был заказ и нужен был месильщик. За шесть рупий в день он взял парня месильщиком,  а Рамиз помогал брату подвозить глину, так как потребовалась лишняя арба. В углу двора высыпалась глина, и, сделав посередине углубление, Мушарраф наливал туда воду, а затем мял ногами, потихоньку подливая воды и подсыпая глины, пока масса не становилась однородной и похожей на тесто. После этого он кетменём отгребал глину и делал новый замес. Мятую мокрую глину накрывали циновками и оставляли так на время. После того, как второй замес убирался, его место занимал первый, и он снова тщательно мял и мял, пока глина не становилась, как пластилин, и не имела пор. После чего он тащил глину под  навес, где орудовал сам хозяин. Он трогал глину руками и, если оставался, не доволен, гнал парня пинками домешивать, если же все было, как надо, то приказывал оставить на столе. Между делом Мушаррафу приходилось рубить саксаул и выносить остатки глины и черепки от треснувших кувшинов и горшков. Не легко доставались ему эти шесть рупией в день. Непривычная работа очень утомляла, и к вечеру Мушарраф еле волочил ноги. Но по всему было видно, что хозяин им доволен. На один рупий Мушарраф покупал еды, которую отдавал приютившим его родственникам приятеля, остальные откладывал. К концу третьего дня, гончар не только выполнил заказ, но и наделал посуды с запасом. На радостях он дал парню ещё два рупия сверху. Утром им предстояло идти к «мордатому», но  не хватало восьми рупий, чтобы набрать требуемую сумму. У брата Рамиза нашлось ещё три. Пришлось идти к «старшему». Как и во всех стихийных поселениях, у них тоже была своя «мэрия», которая негласно управляла жизнью поселка. Сюда обращались за защитой, помощью или поисками справедливости. Всё это здесь делалось быстро, но не безвозмездно. Ссудив,  пять рупией, они должны были вернуть десять через неделю. Всё это ложилось на плечи брата Рамиза, потому что они уходили до конца сезона. Утром они пришли в лавку. Там кроме хозяина их ждал угрюмый суховатый мужчина. Он спросил, как их зовут, и всё ли они с собой взяли. Они показали деньги. Хозяин лавки взял из них по двадцать рупий и вручил им по холщевому мешку со странной пробкой сверху. К мешку были пришиты лямки наподобие сидора. Остальные деньги перекочевали в карман «угрюмого». Проводник жестом указал им следовать за ним,  и они, простившись с братом, вышли. Пройдя ряды торговцев, они оказались на маленькой улочке, ведущей на запад от города. Там их поджидала арба с арбакешем. Молча уселись на арбу и тронулись в путь. Дорога шла вниз, и примерно через час стали появляться поля, сменившиеся рисовыми делянками. Проехав еще час, они оказались в небольшом кишлаке. Здесь они слезли с арбы и, пройдя по проулку, вышли на окраину. Чувствовалось, что река где-то рядом. Тянуло свежестью. Пройдя между деками, они действительно вышли к реке. Здесь простиралась пойма, бесконечная, заросшая травой и камышом, изрезанная сетью рукавов. Двинулись вдоль реки вверх по течению. Чем дальше они уходили, тем безлюднее становилась местность. Наконец они вышли к месту, покрытому мелкими озерцами. Здесь проводник, наконец, заговорил. Он объяснил им, что здесь начинается нерестилище, сюда поднимается угорь раз в год, а затем он уйдет в море. Поросшая травой местность, таила в себе большие опасности. Можно было провалиться в небольшие болотца, а комары, с заходом солнца, пожирают всех, кто там находится. Сюда полиция не ходит, но с началом сезона патрули рыскают вдоль берега и ловят всех, кто оказывается поблизости. Если поймают с угрём, посадят в тюрьму за браконьерство. Поэтому они будут жить здесь, среди болот, две недели или чуть больше. У них будет укрытие. Рано утром, пока реку покрывает туман, они будут ходить на отлов. Добычу будет забирать специальный человек, который и будет с ними рассчитываться. Если он узнает, что они ведут свою игру, их убьют.
После инструктажа он повёл их вглубь поймы. Через полчаса пути они оказались на небольшом бугре. Приподняв щит, проводник открыл вход в небольшое помещение, с метр высотой и метра два на два площадью. Стены и пол были выстланы матами, в углу стоял ящик. Они влезли внутрь. Угрюмый достал из ящика две коротких палки, напоминающие щипцы, и показал, как им ловить угря, после этого достал из своего мешка лепёшку, и ещё раз напомнив, что ловить надо только утром, когда их будет скрывать утренний туман, ушёл.
В ящике друзья обнаружили баночку мази от комаров. Это оказалось как нельзя, кстати, потому что эти вампиры начали, усилено жужжать в поисках добычи. Ночь прошла незаметно. От усталости спали крепко.
 Проснувшись рано утром, они осторожно выбрались из своего укрытия. Над рекой стоял туман, и они не видели ничего дальше нескольких метров. Чтобы не заблудиться, они не стали закрывать вход в своё укрытие и решили далеко не уходить. Вооружившись орудием лова, они стали ждать. Светало, и видимость стала улучшаться. Вдруг Мушарраф услышал справа от себя легкое шуршание. В тот же миг он увидел что-то тёмное, быстро мелькнувшее в траве. Он бросился туда и увидел быстро уползающее чёрное длинное тело угря. Прыгая, он тыкал своими щипцами, но угорь умудрялся ускользнуть. Мушарраф проваливался в болотистую почву, падал, но не упускал из виду свою жертву. В конце концов, он бросился вперёд и ухватил этот чёрный живой шланг руками. Угорь извивался, пытаясь вырваться, но парень держал его крепко. Он снял со спины мешок и, открыв пробку, затолкал угря туда. Заткнув отверстие пробкой, он принялся искать утерянную палку. Ему повезло, она воткнулась в землю и торчала над травой. Туман простоял ещё часа два, но поймать удалось ещё лишь одного угря. Но и это был улов. Рамизу повезло меньше, он поймал одного, да и то не крупного. До сумерек они сидели в своем укрытии. Слышали, как несколько раз вдали проезжали машины, но из укрытия не высовывались. Ночью пришёл человек, осмотрел добычу и отдал деньги. Мушаррафу досталось сто пятьдесят, а Рамизу сорок рупий. Три рупия пришелец забрал за лепёшку, миску холодного риса и маленький термос чая. Но они не возражали против такого грабежа. Молодые люди, изголодавшись за день, были рады любой еде, даже если за неё пришлось платить больше нормальной цены. Следующий день принес удачи меньше, но всё равно не пропал даром. Так потянулись дни жизни на пойме. Им пришлось купить ещё мази, так как атаки комаров не прекращались, и приходилось натираться несколько раз за день. В постоянной сырости он чуть не заболел, и посыльный принес ему хинин, за который не преминул  высчитать. Худо-бедно, дни шли и накопления росли. Чтобы не обижать, друг друга, они решили поделить деньги поровну, не взирая на то, кому удача улыбалась больше. Наконец пришли дни, когда угря не стало. После нескольких порожних ходок посыльный сказал, что пора уходить. Ночью они покинули стоянку и долго шли по мокрой траве. Наконец проводник вывел их на твёрдую землю. Кто-то рядом издал непонятный звук. Проводник резко остановился, и знаком показал им лечь. Так они пролежали минут двадцать, пока мимо них не прошла группа людей. Выждав еще некоторое время, они поднялись и продолжили путь, пока не добрались до кишлака. Проводник привел их в какой-то двор и предложил им дождаться здесь утра. Он показал им сарай, в котором им суждено было провести остаток ночи, и ушёл в свою лачугу. Спать не хотелось. Пять тысяч рупий грели грудь, и ребята лежали, глядя в потолок и мечтая. Мушаррафу вдруг приспичило до ветру, и он тихонько вышел за сарай. Только он собрался сделать дело, как услышал осторожные шаги. Кто-то крался с внешней стороны дувала. Он осторожно вернулся обратно и, сделав знак молчать, позвал своего друга наружу. Едва они завернули за угол сарая, как услышали, как трое неизвестных спрыгнули во двор. Они затаились. Эти люди, крадучись, стали огибать сарай. Мушарраф подсадил Рамиза, и тот взобрался на дувал. Нагнувшись, он подтянул друга. Затем оба тихо, чтобы никто из пришельцев не заметил их, спустились вниз. За забором послышалась беготня. Видно, не найдя жертв, грабители метались по двору в поисках. Парни не стали дожидаться, чем все это кончится, и бросились наутёк.
 Покинув кишлак, они ещё некоторое время бежали по дороге, пока окончательно не устали. На всякий случай, они свернули с дороги и, поднявшись вверх по склону, продолжили путь несколько в стороне. И как оказалось, они не зря подстраховались. Обострённый слух уловил приближающийся топот. Они легли на землю и замерли. Внизу, по дороге кто-то пробежал. Они дождались, когда шаги затихли в темноте, и снова продолжили путь. Начинало светать. Силуэты начали приобретать более явственные очертания, и это было не в их пользу. Они упорно продвигались вперёд, стремясь быстрее добраться до города. Но они недооценили своих преследователей. Пробежав ещё с пару километров, они возвращались назад, но уже развернувшись в цепь. Один шёл ближе к реке, второй по дороге, а третий выше, по предгорью. Он то и заметил их. Ребята бросились бежать, стремясь вырваться вперёд, но тот, что шёл верхом, бросился им наперерез. Двое других, вынужденных подниматься вверх, заметно отставали.
Страх охватил всё существо Мушаррафа. Он понял, что эти люди их ограбят, и пощады от них ждать нельзя. Мужчина бежал на них, а они рвались вперёд. На какой-то миг приятели опередили преследователя, и тот оказался сзади.  Мужчина держал в руках бамбуковую палку, и она заметно мешала ему бежать. Вдруг он остановился и бросил палку в спину Мушаррафу. Палка больно ударила его чуть выше лопаток, и, потеряв равновесие, парень упал наземь. Он разбил колени и локти, но вскочил и снова бросился бежать, но споткнулся и вновь упал. Он чувствовал, как преследователь пытается его схватить, но вырывался и вновь пытался вскочить на ноги. Наконец преследователь ухватил его за ногу и потянул к себе. Мушарраф перевернулся на спину и изо всех сил ударил его в лицо свободной ногой. Мужчина отпустил ногу и упал. Кровь хлынула из его носа. Мушарраф вскочил на ноги. Но второй преследователь уже замахнулся для нанесения удара. Он не мог потом объяснить себе, как он это сделал, но тело его метнулось в сторону и, сделав кувырок, он вновь оказался на ногах, но уже с камнем в руках. Палка просвистела рядом, и нападавший, по инерции, развернулся к нему в вполоборота. Мушарраф со всей силы бросил ему камень в лицо. Он так и упал, набок, рядом со своим подельником. Но Мушарраф уже мчался дальше, не оглядываясь назад. Кровь стучала в висках, во рту был какой-то медный вкус. Его начало мутить, дыхание стало прерывистым, он начал задыхаться. Больше он не мог бежать. Ноги стали, как ватные, и он упал.
Очнулся он оттого, что кто-то бил его по щекам. Он открыл глаза и увидел склонившегося над ним друга. Тот был несказанно рад, тому, что друг, наконец, очнулся. Лишь только Мушарраф смог встать на ноги, они продолжили путь. Третий преследователь не рискнул гнаться за ними, и, похоже, остался спасать своих пострадавших приятелей. Как бы там ни было, но они поспешили убраться подальше. Путь до города пешком оказался значительно длиннее, нежели на арбе, и до пригорода они добрались, когда уже почти стемнело. Пропетляв по закоулкам, они, наконец, добрались до жилища брата Рамиза. Там уже спали, поэтому они улеглись под навесом голодными.
Утром принялись осматривать раны. Мушарраф пострадал серьёзно. Колени, локти и кисти рук были ободраны и начали гноиться, ступни было разбиты о камни и распухли. Женщина поставила кипятить воду, а брат Рамиза отправился в город за лекарем. Через час он вернулся с каким-то худющим мужчиной.  Тот молча осмотрел раны, глянул в глаза, пальцами оттягивая веки вниз, потрогал лоб. Мушаррафа знобило. Лекарь всыпал ему в рот хинин и дал запить. После этого он начал мочить тряпки в кипяток и прикладывать их к ранам, пока корки из грязи, смешанной с кровью и гноем, не отмокли. Он соскабливал их, вытирал раны и мазал какой-то мазью. Сначала раны жгло, а потом становилось тепло, только пульс некоторое время стучал в ранах. Лекарь провозился с больным около часа и, закончив, что-то долго объяснял  брату и его жене, показывая какие-то склянки и пачки. После этого он ушел, а Мушарраф уснул и проснулся лишь под вечер. У него был жар. Женщина всыпала ему в рот хинина и дала запить. Горечь была не переносимой, и Мушаррафа чуть не вырвало. После этого женщина промыла ему раны и смазала мазью. Потом его накормили рисовым отваром, и он вновь уснул.
Неделю пробыл он у брата Рамиза, пока не встал на ноги. Пришло время прощаться. Поблагодарив хозяев, Мушарраф потребовал счёт. Он намеревался оплатить свое лечение и тот долг, который взял на себя этот добрый человек. Начались долгие пререкания, брат совсем не хотел брать сумму, которую давал Мушарраф, возвращая часть денег назад. В конце концов, он вернул им деньги за лечение и половину долга. Отдав двести рупий, он остался, удовлетворён и, простившись со всеми, отправился домой. Рамиз проводил его почти через весь город, опасаясь, что он или заблудится, или попадет под машину. Прощаясь, друг с другом, они решили, что на следующий год вновь встретятся в порту. Родители уже и не рассчитывали, что он вернётся, и все были неописуемо рады его возвращению. Дела у них совсем были плохи. Один, отец не мог прокормить семью, а те запасы, что он отдал им, они постепенно истратили. Когда же он показал им деньги, мать чуть не упала в обморок, она никогда столько не видела. Все принялись обсуждать, как они будут жить дальше, но Мушарраф быстро пресёк их разбушевавшуюся фантазию. Он сказал, что они будут жить, как жили, и ни на рупий лучше. Но Халил пойдёт учиться на резчика по кости. Когда он выучится, он купит ему инструмент, и Халил будет делать сувениры. Это будет его кусок хлеба, не может же он всю жизнь кушать из рук отца. По сто рупий он даёт каждой сестре, чтобы не понукали ими женихи. Как потратить остальные деньги, он пока не решил, а потому отложит.
Отец слушал сына и поражался мудрости его суждений и открытости души. Сын не думал о своих желаниях, он, как хозяин, мудро распоряжался добром. Если бы у них была лодка, они бы ловили хорошую рыбу, но самая утлая лодчонка стоит тысяч шесть или семь, а ещё снасть и разрешение на лов. Нет, им не осилить лодку, думал старик.
И они вновь принялись бродить с бреднем меж скал. Правда, Мушарраф где-то высмотрел, как ловят с помощью маски и подводного ружья. Он где-то умудрился купить снаряжение за пятьсот рупий. После всех расходов у них осталась тысяча рупий, и они спрятали их в своей лачуге, которую они расширили на метр. Мушарраф ходил на подводную ловлю после их совместной ловли бреднем и ловлей крабов. Иногда ему удавалось поймать большие рыбы, которые они тут же тащили на базар. Это давало неплохой доход, и рацион их заметно улучшился. Но охотиться в одиночку было опасно, потому что подводные течения могли унести увлечённого охотника в открытое море, и тогда прощай любимый берег навсегда. Нужен был страховщик, который бы в такой ситуации мог придти на помощь. Обычно это делалось так: человек, подвязавшись капроновым шнуром, вплавь догонял уносимого течением, а потом они вместе подтягивались по этому шнуру к берегу. Отец был уже слаб и вряд ли смог бы спасти сына, если вдруг тот попадёт в беду. Те, кто этим занимался, охотились группами, и у них были специальные люди с лебёдкой. Один цеплял к поясу трос и плыл на помощь утопающему. Когда же он его догонял, то тот, кто  оставался на берегу тянул их лебёдкой к берегу. Им же всё это было не по силам, а потому охотились они осторожно, стараясь не заплывать далеко.
3.
Наступила осень, а за ней пришла зима, и они с отцом подались в порт. Халил продолжал учиться. Он уже делал самостоятельно разные поделки, но это ещё были работы дилетанта, не отличающиеся тонкостью и изыском, как работы мастеров резьбы по ракушке. Те на небольшой площади круглых ракушек создавали целые картины, причем линии были тонкими и ровными и поверхности отполированы до безупречного блеска. Пока Халилу ещё только предстояло всему этому научиться. Но всё же кое-какие поделки его производства им удалось выменять у матросов на солярку. В этот сезон им везло больше, чем в прошлом, может быть потому, что они выглядели лучше своих товарищей, ведь этот год они питались лучше, чем раньше. А упитанных и крепких работников брали охотнее. Им даже удалось немного денег отложить про запас. Зима подходила к концу, а Рамиз не появлялся, и это обстоятельство волновало парня, ведь он уже замыслил вновь идти на угря. Но однажды Рамиз появился. Почти год Мушарраф не видел друга и поразился переменам в нём. Это уже был юноша с пушком на щеках и нотками баса в голосе. Он пришёл вечером на место ночлега, и у них было много времени рассказать друг другу о себе. Рамиз тоже потратил деньги с умом. Он купил брату ишака, и теперь брат не только возил глину, но и занимался подвозом товара на рынок, возил саман и овощи с полей. В общем, ишачок трудился исправно, кормя семью, а они работали, чтобы накормить ишака. Вот только закончили заготовку сена. Рамиз поделился с другом, что хочет заняться продажей овощей, но для этого ему надо купить тележку, место на базаре и иметь немного денег на покупку самих овощей.  Как ни крути, нужны хорошие деньги, и он готов был снова рискнуть. Мушарраф имел работу в порту и хотел её закончить, тем более что у них ещё было время до начала сезона. Рамиз не возражал, и они пробыли в порту ещё четыре дня. После чего простились с отцом и отправились на другой конец города. Мушарраф уже привык к толчее и шуму большого города и чувствовал себя более уверенно. К вечеру они уже были на другом конце города и прежде чем идти в пещеры, заглянули на базар и купили гостинцев детям. Вся семья брата с радостью их встречала. Дети были в восторге от гостинцев, и Мушаррафу долго пришлось рассказывать о себе за пиалой чая. На следующий день они отправились вербоваться. Всё было так же, как в прошлый раз, только теперь вместо мешков они приобрели две хорошие бамбуковые трости и нож. Сезон начался удачно, и они быстро собрали приличную сумму. Чтобы уменьшить риски, они разделили деньги на три части. По одной части они носили при себе, а третью часть прятали в укрытии. Посыльный был тот же, что и в прошлом году, и они попытались расспросить его о том, что он слышал о происшествии с ними, но тот как-то неохотно отвечал, пробормотав лишь, что ничего толком не знает. Исходя из этого, они решили, что здесь не обошлось без его участия, и держали с ним ухо востро. Всё шло неплохо и  без приключений. Приближался конец сезона, и угря становилось всё меньше и меньше. Они уже начали подумывать о том, чтобы свернуться.
В один из таких дней, Мушарраф вышел на охоту и сразу поймал трёх крупных угрей. Вдохновлённый успехом, он не заметил, как туман рассеялся, и он оказался вблизи берега, как раз напротив патруля. Первой мыслью Мушаррафа было бежать, но окрик и короткая очередь, заставили его переменить планы. Его заставили выйти на берег и скрутили. Быстро обыскали, после чего все накопления Мушаррафа перекочевали в карман начальника. Затем его принялись бить бамбуковыми палками по спине, кистям рук и пяткам, требуя показать укрытие и выдать сообщников, но Мушарраф твердил, что он один и у него нет никакого укрытия. Его били, пока он не потерял сознание. Очнулся он в кузове джипа. Его привезли в участок и закрыли в камеру. На следующий день пришел человек и начал задавать ему те же вопросы, но не бил его, а всё записывал. Потом заставил его поставить отпечаток пальца под написанным в протоколе.
4.
Дней через пять Мушаррафа отвезли на суд. Судья зачитал обвинение и решение. Получалось, что он поймал одного угря, но всё равно ему дали год. Через неделю его, вместе с другими бедолагами, загрузили в грузовик и повезли на север, в Джайпур. Здесь добывали мрамор. Им предстояло подбирать куски мрамора, остающиеся после механизированной выработки. Техника вырезала большие глыбы мрамора, из которых вырезали плиты. После выработки оставалось большое количество мелких кусков, которые шли на производство мраморной крошки. Эту работу выполняли заключенные. Их поселили в барак, предварительно переодев и выдав тюфяки с соломой. Вдоль стен барака располагались три яруса нар. Народу было много, и Мушарраф кое-как нашел себе место на третьем ярусе. Здесь было жарко и воняло человеческими испарениями, к тому же,  было тесно. По началу жара и непривычный труд выматывали парня так, что он буквально вылился с ног. Но постепенно он вошёл в колею и уже не засыпал после ужина. В основном здесь сидели за мелкие кражи и долги, но были и такие, которые явно сидели не в первый раз. Они вели себя нагло, занимали лучшие места и забирали лучшие куски, но никто им не перечил. Но были здесь ещё двое, которые вели себя с каким-то спокойным достоинством, ни во что не вмешивались, никого не задирали, но даже охранники не решались это их достоинство ущемлять. Они никого не трогали, но и их никто не решался задевать. Однажды к Мушаррафу подошел неприятный тип и сказал ему, что его зовут. Неприятный холодок закрался в душу, но парень  встал и поплёлся за ним. В дальнем углу барака возлежали уголовники. Перед ними стоял кумган с чаем и пиалы. Оглядев его, один из рецидивистов сказал, что сегодня пятница, и время для мусульман совокупиться с женщиной. Сегодня женщиной предстоит быть ему. На миг Мушарраф оцепенел, и двое заключённых, схватив его за руки, положили грудью на нары. Третий встал и, подойдя к нему сзади, стянул с него штаны. Его крепко держали за руки, не давая шевельнуться. Мужчина похлопал его по ягодицам и принялся, не спеша, расстегивать шаровары. Он отпустил какую-то сальную шутку, и все остальные заржали. В этот момент Мушарраф изловчился  и лягнул его ногой в пах. Мужчина, скорчившись, упал на колени. Мушарраф ещё раз ударил его в лицо ногой. Державшие его заключённые, опешив от случившегося, несколько ослабили хватку, и он вырвал одну руку, но вторую вновь крепко схватили и начали скручивать. В свободную руку ему попался кумган и Мушарраф со всей силы огрел наседавшего по лицу. Горячий чай выплеснулся ему на руку и в лицо нападавшего. Он отпустил руку Мушаррафа и схватился за лицо, а Мушарраф в ярости бил его по голове кумганом, пока сам не получил удар в ухо. Он свалился с нар на пол и увидел ногу, летящую ему в лицо. На какую-то долю секунды он опередил её и увернулся от удара. Нога пролетела выше, а он вскочил на ноги, увлекая эту ногу на своём плече вверх. Противник с грохотом упал на спину, и Мушарраф, как кошка, прыгнул ему на грудь, нанося удары кулаком в лицо. Он чувствовал, что жизни его угрожает опасность и, не зная, как защититься от этой опасности,  бил,  что было сил, не давая противнику подняться. Бил всем, чем придётся, и куда попало. Прибежала охрана, его схватили и уволокли в зиндан.
Десять суток провел он в зиндане на хлебе и воде. Когда же его выпустили, и он вернулся в барак, то был встречен сокамерниками, как обречённый. События не заставили себя долго ждать. Какой-то хмырь тут же, как бы случайно, подставил ему ногу, и он, споткнувшись, упал на пол.  Хмырь явно провоцировал конфликт, но Мушарраф поднялся и залез на свое место. Принесли ужин, Мушарраф слез и, получив свою порцию похлёбки, хотел уже было пристроиться, чтобы поесть, как кто-то выбил у него из рук миску. Горячая похлебка вылилась на колени. Мушарраф вскочил, корчась от боли, и ярость вновь охватила его. Он ударил обидчика миской по голове . Началась потасовка, перевес в которой был не на стороне парня. Его свалили и начали бить ногами, но охранники не появлялись. Изловчившись, Мушарраф ухватил за пятки одного, и тот грохнулся на пол. Несколько ударов по инерции досталось и упавшему. Этого хватило, чтобы Мушарраф успел отскочить в сторону и нанести несколько ударов нападавшим заключённым. Ещё один упал на пол, но Мушаррафа снова сбили с ног, и удары посыпались со всех сторон.
Вдруг нападавшие стали разбегаться. Всё, что успел увидеть Мушарраф, это то, как двое спокойных мужчин, как жнецы траву, уложили нападавших возле себя. Прибежала охрана. Их вытащили из барака и облили водой. Но никого никуда не увели. Отсидевшись, они вернулись в барак. Там было тихо и спокойно, все занимались своими делами, как будто ничего не произошло. Мушарраф еле волочил ноги, всё тело болело от побоев. Один из суровых мужчин сделал ему знак подойти и, когда Мушарраф приблизился, сказал:
- Не бойся, тебя больше никто не тронет. Как тебя зовут?
- Мушарраф.
- Откуда ты, Мушарраф, и как сюда попал? Присаживайся и расскажи нам подробно.
Мушарраф рассказал им всё о себе, и о том, как здесь оказался.
- Нелёгкая у тебя жизнь, Мушарраф, и попал ты сюда потому, что жизнь твоя не лёгкая. Ты отчаянный парень, и это мне нравится, но ты один и потому любой тебя обидит. Вот ты говорил, что тебя били, чтобы ты сознался и выдал, где прячется твой друг. Почему ты его не выдал?
- Он мой друг.
- А ты хочешь быть моим другом?
- Я вас не знаю, но вижу, что все вас бояться. Вы заступились за меня, и я вам благодарен. Но дружат не по желанию, а по духу, по велению Аллаха.
- Ты оказывается ещё и мудрец. Меня зовут Эльдар, его Абдул. Придет время, ты будешь знать о нас всё, а сейчас реши, примешь ли ты нашу дружбу?
- Я принимаю, – ответил Мушарраф и протянул ему руки.
Он вдруг почувствовал симпатию к этому суровому человеку, то ли оттого, что нашёл в его лице защитника, то ли потому, что он был ему симпатичен, Мушарраф объяснить не мог. Они пожали их друг другу, и с этого момента жизнь Мушаррафа потекла в другом направлении. Он переместился с верхнего яруса вниз, хоть и продолжал работать, как и раньше, но у него появилось больше свободного времени. Его новые друзья посвящали это время беседам на разные темы. Теперь перед юношей появлялись вопросы, на которые он пытался найти ответы, и чем больше он находил ответов, тем больше появлялось новых вопросов. Он не был истым мусульманином, ему просто некогда было исполнять все суры и искать их толкование. Он даже об этом не задумывался. Теперь же несправедливость мира всё отчетливее проявлялась в его сознании, поднимая бурю в душе. И он стал ревностно учить то, чему учили его эти два уравновешенных человека. Так незаметно прошли полгода. Он уже многое понял, но ещё многое ему предстояло понять, он уже чётко понимал, что есть мир неверных, которое посылают беды на них, мусульман. Но и в  мире мусульман есть много таких, которые служат неверным и едят крохи с их грязных рук. Что есть воины, которые несут знамя ислама и борются с неверными, стремясь изгнать их  с родной земли.
Подходило время прощаться. Его учителя должны были скоро выйти на свободу. Мушарраф опасался, что уголовники отыграются на нём после их ухода, но Эльдар успокоил его, пообещав, что и на свободе он напомнит им о себе. Наступило время прощаться. Эльдар, прощаясь, протянул ему руку, спросив при этом, хочет ли он найти его и присоединиться к ним. Получив согласие, рассказал, как искать его. Если же Мушарраф хочет вступить в борьбу за ислам, то по освобождении пусть идет в Джайпур. Там есть базар. Пусть спросит Фарраха. Фаррах сведёт его с ними. Они простились, и Мушарраф остался один.
Действительно его больше никто не трогал, и даже несколько побаивались. Вскоре его перевели на транспортёр. Эта работа не требовала большой отдачи физических сил. В его обязанности входило осматривать ленту, смазывать ролики и следить за тем, чтобы в дробилке не образовывался затор. Работа эта считалась хорошей и поднимала его социальный статус.
5.
Пришло время выходить на свободу. Мушаррафу не трудно было сделать выбор. Его жизнь до сих пор не приносила ему радости и в ближайшей перспективе вряд ли изменится к лучшему, а потому он готов был идти за такими, как Эльдар. Не долго думая, он отправился в Джайпур. Это был  маленький городок, больше напоминающий большой кишлак. Здесь в основном занимались мрамором. Статуэтки, сувениры, перила и ограды, это не полный перечень того, что делали местные умельцы. Базар здесь был один и не очень большой. Он без труда нашел Фарраха и представился. Тот принял его радушно, как почётного гостя, накормил ужином и уложил спать. Утром боча с арбой повёз его из города. Два дня они тряслись по горным дорогам, пока не вышли к Инду. Могучая река с шумом несла свои воды внизу. Здесь в небольшом кишлаке они подъехали к одной мазанке и спешились. Боча постучался, и выглянувший из двери мужчина пригласил их войти. Боча  пригласил войти Мушаррафа, а сам тронулся в обратный путь. Мушаррафа хорошо покормили и постелили под навесом, чтобы он мог отдохнуть. К вечеру пришла машина, и Мушаррафа отправили с ней. Через день он уже был в Фейсалабаде, где его встречал Эльдар. Они обнялись, и Эльдар повел его в свое жилище. Это был не очень большой  дом  с небольшим двором, окруженным высоким дувалом. За добрым ужином с пловом и фруктами разговор зашёл о деле.
- Означает ли твой приезд то, что ты решил посвятить свою жизнь священной борьбе во имя ислама, друг мой?
- Именно такое решение я принял, Эльдар.
- Это отрадно, мой юный друг. Мне думается, что из тебя выйдет хороший воин. Но что-то печалит тебя, откройся, какие чёрные мысли гнетут тебя?
- Я не видел год своих родных. Я не знаю, живы ли мой отец и моя мать. Что сталось с моим братом и сёстрами? Это беспокоит меня. Да и они мучаются неизвестностью, жив ли я.
- В твоих словах я слышу слова мужчины. Позаботиться о родителях - обязанность мусульманина. Если ты согласен стать воином Аллаха, то можешь навестить своих родителей. У нас есть время, а врагов на всех хватит. И если ты чуть позже начнёшь свой джихад, большого греха не будет. Скоро  наши люди поедут в Хайдарабад, и ты поедешь с ними. Оттуда тебя переправят в Карачи. Но долго там не задерживайся, тебе предстоит много учиться.
После этого они поговорили о других вещах, и хозяин пригласил гостя ко сну. Через два дня Мушарраф уже ехал домой. Дорога оказалась приятной. Он сидел на крыше грузовика и смотрел, как лента асфальта исчезает под колёсами.  Дорога до Хайдарабада заняла два дня. Ночью они стояли на стоянках. В Хайдарабаде он помог выгрузить автомобиль, после чего они поставили автомобиль на постоялом дворе и там же заночевали. Утром пришел какой-то человек и проводил Мушаррафа на какой-то склад. Здесь его уже ждал другой автомобиль, который и повёз его в Карачи. К вечеру они уже объезжали город. На место подъехали, когда стало уже темно. Они поплутали по каким-то закоулкам и въехали в небольшой двор. Откуда-то, как из-под земли, возникли люди и приступили к выгрузке. Они быстро таскали тюки и ящики, причём все эти ящики относили в определенной последовательности и в разных направлениях. Не успела выгрузка начаться, как машина была пуста. Мушарраф был удивлен такой оперативности, но ни о чём не стал спрашивать. Его проводили к хозяину. Это был невысокий, худощавый мужчина, с открытым, волевым лицом. Он объяснил Мушаррафу, что они завтра будут грузиться и ночью тронутся в обратный путь. Эльдар просил его не задерживаться и вернуться с ними. Ещё он просил передать ему пакет. Мушарраф принял пакет и развернул его. Там была тысяча рупий и записка от Эльдара, в ней он просил принять подарок для его родителей. Слёзы умиления потекли из глаз юноши. Никто и никогда ещё не заботился ни о нём, ни о его семье. Мушарраф решительно настроился идти домой, но хозяин его отговорил. Он предупредил, что по ночам здесь много грабителей, и ходить в одиночку опасно. Он пообещал разбудить его с рассветом и проводить до порта. Оказалось, что они находились недалеко от порта. Хозяин спросил его, где он живет, и когда узнал, сокрушённо покачал головой. Рано утром, только небо начало сереть, он помчался домой, и через час уже подходил к лагерю. Он был приятно удивлен, когда не обнаружил своей хижины на месте, и соседи сказали, что старик перебрался ближе к морю. Когда он нашёл новую хибару отца, обитатели её только проснулись и готовились к завтраку. Отец был ошеломлен, и только похлопывал его по плечу, мать кинулась причитать и плакать. Сестры бегали кругами, не зная, как себя вести. Наконец все успокоились и накрыли на стол. Все ждали его рассказа, о том, что с ним приключилось за год. Мушарраф принялся рассказывать.  Его много раз переспрашивали, вздыхали и охали. Когда же он закончил и объявил им, что уходит, мать вновь принялась плакать. Отец заметно загрустил, но не стал перечить сыну. Мушарраф протянул ему деньги и просил принять подарок от его друга. Это приободрило старика. Теперь пришло время  ему рассказать о том, как они жили здесь без него. После того, как его схватили, его друг спрятался в камышах и ночью ушёл в город, бросив улов. Он добрался до них и рассказал о том, что случилось. Потом он появился ещё раз и принёс деньги. На них отец сумел купить себе лодку, правда, старую, но теперь он ловил рыбу в море и улов носил уже на большой базар. Он переехал ближе к морю и взял себе в помощники сына одного из родственников. Халил доучился и работает в мастерской. Мастерская правда не его, но хозяин доволен им и платит не плохо. Он там же и живёт, копит деньги на калым и ещё хочет купить себе инструмент, чтобы работать самостоятельно. Иногда они находят кораллы и ракушки, которые передают Халилу. Мушарраф рассказал им о мраморе и предложил, что, если удастся подкопить денег, брату было бы выгодно заняться обработкой мрамора. Пока они завтракали, позвали Халила, и братья долго обнимались.
День пролетел незаметно, и настала пора прощаться. Опять мать начала плакать и причитать. Мушарраф обнялся с отцом и братом, поцеловал сестёр и мать, и пошёл обратно. То, что дома всё было хорошо, его успокоило и придало уверенности в себе.  Он готов был посвятить себя борьбе. Вскоре он уже был в Файзалабаде. Эльдар встретил его радушно, дав передохнуть день, отправился с ним в Танн. Там, в горах, находился  лагерь. Лагерь этот был так замаскирован, что  Мушарраф и не заметил бы его, если бы Эльдар не объявил, что они прибыли. В узкой расщелине меж скал имелся узкий проход, скорее даже лаз, проникнув в который, они попали в пещеру. Пещера тянулась вглубь скалы и, чтобы пробираться дальше, им пришлось включить фонарь. Пройдя минут пятнадцать, они попали в большой зал, освещавшийся сквозь несколько отверстий вверху. В стенах пещеры виднелись десятки крохотных келий. Они были пусты. Откуда-то из темноты появилась фигура, которая приблизилась к ним, и в его облике Мушарраф признал Абдулла.
- С этого дня твоим отцом, братом и учителем будет Абдулл. Тебе предстоит многому научиться и многое понять. Лучшего места, чем это, никому не найти. А я с вашего позволения вынужден вернуться, дела.
И, распрощавшись, Эльдар скрылся в темноте.
6.
Началась новая для Мушаррафа жизнь, строго очерченная распорядком. С раннего утра он читал суры из Корана, слушал уроки философии. Но кроме этого он занимался бегом и физическими упражнениями. Его учили владеть ножом, дубинкой, он изучал рукопашный бой и подрывное дело. Лишь стрелять ему не приходилось. В пещере вместе с ним жило человек тридцать курсантов и пять учителей, которые преподавали каждый свой предмет. От долгих физических нагрузок и хорошего питания он окреп и приобрёл гибкость. Через полгода занятий он уже хорошо владел приёмами ближнего боя, разбирался в основах Корана и мог преодолевать большие расстояния бегом. Занятия подходили к концу, и им объявили, что скоро предстоят экзамены. В чём они заключались, никто не знал, и когда они будут тоже. В один прекрасный день они вышли на пробежку, но, когда пробежали километра три, на них напали вооруженные люди. Это было так внезапно, что многие не смогли оказать сопротивления. Но Мушарраф успел отскочить назад и теперь оказался один против трёх вооруженных дубинками и ножами людей. В руках у него не было ничего, и бежать ему было уже поздно. Мушарраф понял, что сейчас ему надо отделять противников друг от друга и атаковать их по одному. Он сделал несколько прыжков в сторону, и когда противники кинулись за ним, резко бросился назад. Один из нападавших успел развернуться и погнался за ним. И вот, когда он уже  готов был огреть, его палкой, Мушарраф резко присел и закрыл голову руками. Нападающий, споткнувшись об него, по инерции перевернулся в воздухе и растянулся на земле. Через мгновение Мушарраф нанёс ему удар в голову и завладел палкой. Теперь он был вооружен и мог увереннее вести бой. Он кинулся на двух скучившихся противников и, повернув вправо в самый последний момент, нанес одному из них удар палкой по ногам. Мужчина взвыл от боли и, упав, стал кататься по земле. Мушарраф сделал несколько прыжков в разных направлениях и сбил с ног третьего ударом палки в грудь. Поверженные противники ещё пытались подняться, но, получив ещё несколько ударов, отказались от сопротивления. Мушарраф огляделся и бросился на помощь товарищам. В схватке ему нанесли несколько ударов ножом, но раны были поверхностными и не причинили ему большого вреда. Несколько выстрелов, раздавшихся сверху, остановили бой. Сверху к ним спускался Абдулл. Он вывел нескольких человек. Среди них был и Мушарраф.
- Вы прошли испытания, и завтра вас переведут в другую школу, а сейчас возвращайтесь в лагерь.
Утром они, в сопровождении какого-то человека, отправились в путь. После дня пути, они вышли на маленький кишлак, которого и на картах то не было. Там их поджидал автомобиль неизвестного происхождения. Похоже, что он был собран из деталей, которые хоть мало-мальски подходили друг другу. Вместо кабины стояла деревянная будка с балкончиком на крыше. На нём-то они и продолжили путь. Не взирая на ненадежный вид, драндулет уверенно двигался вперёд, с лёгкостью забираясь на кручи. К вечеру они прибыли в небольшой кишлак, где их встречал Эльдар. Грузовичок, разгрузившись, скрылся, а их проводили в один из домов на ночлег. Не смотря на убогость снаружи, дом оказался не бедным. На полу лежали ковры, и был накрыт достархан. Ужин тоже был сытным, и после последней чашки чая, Эльдар предложил всем лечь спать, так как завтра им предстоял долгий и трудный путь. Ещё до рассвета их подняли, и они тронулись в путь. Они двигались в горы по едва заметным тропам. Как и предупредил Эльдар, путь оказался трудным. Крутые подъёмы сменялись такими же крутыми спусками. Солнце припекало так, что пот катил с них градом. Камни местами были мокрыми от проступавшей из земли влаги, и надо было быть крайне осторожным, чтобы не поскользнуться и не полететь вниз. К вечеру они вышли к небольшому ущелью. Здесь, возле небольшого ручья, они сделали привал. Из кустов и засохшей травы соорудили костёр и отварили немного риса и чай. Поужинав, легли спать. Дневная жара быстро сменялась ночным холодом. Мушарраф укрылся с головой пледом, но к середине ночи это уже не помогало. Проворочавшись с час, он всё же уснул, но через час их разбудил Эльдар. Кружка чая немного согрела, но ноги задеревенели, и их пришлось разминать и растирать, чтобы они начали работать. Было ещё темно, но как только они поднялись на вершину, солнечный свет ослепил их. Солнце уже поднималось над горной грядой, освещая их вершины. Утренняя прохлада бодрила, и идти было приятно. Чем выше поднималось светило, тем сильнее спина ощущала его тепло. К полудню, когда тепло уже переросло в зной, они поднялись на очередную гряду, с которой открывался вид на долину, скрывающуюся за расщелинами скал. Здесь чувствовалось присутствие человека. Множество тропинок пересекали её вдоль и поперёк. Но это было единственным признаком, говорившим о присутствии человека. Начали спускаться, и только внизу Мушарраф увидел сооружения, скрытые маскировочной сеткой. Это был военный лагерь, со всеми своими атрибутами и структурами. Их остановил невесть откуда взявшийся патруль, но, получив ответ на пароль, их проводили к начальству. Под навесом из маскировочной сети сидели трое, с которыми поздоровался Эльдар и представил своих спутников. Он протянул им бумаги, и один из сидящих называл их по именам и внимательно осматривал, после чего дочитывал написанное и переходил к следующему. Закончив осмотр, он вызвал  посыльного и отдал распоряжения.
- Я прочитал ваши личные дела и рекомендации и надеюсь, что вы их оправдаете здесь. Сразу скажу, что здесь вам будет не легко, но воин ислама не должен бояться трудностей и опасностей. Он даже не должен бояться смерти, если эту смерть примет в священной борьбе. Трудности только укрепляют дух и усиливают веру. А вера и дух - это наше знамя, это наша сила. Сейчас вас проводят в подразделение. Вашим командиром будет Селим. Один из сидящих поднялся, и сделал небольшой поклон. Он всё вам покажет и объяснит. Сейчас он вам покажет ваше место и проводит на обед, а с завтрашнего дня вы приступите к занятиям. Отдыхайте.
С этими словами он дал знак  Селиму, и тот повёл их в своё подразделение. Казарма их представляла отрытое в склоне горы укрытие, вход в которое маскировал навес из маскировочной сети. Стены были отделаны ящиками от боеприпасов. Вдоль стен располагались нары с соломенными тюфяками, укрытыми одеялами. Перед нарами имелся ящик для личных вещей и скамейка. Укрытие было рассчитано на десять человек, так что они как раз все там и разместились. Уложив вещи, они пошли на кухню, где получили порцию шурпы  и большой кусок свежей лепёшки. Кормят не плохо, отметил про себя Мушарраф. После обеда их проводили во что-то, похожее на душ. Это было сооружение из камышовых матов, в который подвели несколько шлангов с кранами. Чуть выше стоял бак. Вода в него поступала прямотоком из ручья. Ручей этот был источником водоснабжения всего лагеря. Вода в баке успела прогреться, и мыться было приятно, тем более что они этого не делали уже давно. Эльдар пробыл в лагере до утра. Всё это время он провёл с начальником, о чём-то беседуя и читая какие-то бумаги. Так что у Мушаррафа не было возможности поговорить с другом. Но утром Эльдар всё же нашёл его и попрощался, пообещав, что они скоро увидятся.
7.
Началась учёба. Она сильно отличалась от той, что была у них раньше. Он учился читать и писать, его заставляли учить не только арабский шрифт, но английский и русский. Они бегали по пятнадцать километров. Ползали и бегали на четвереньках, окапывались и маскировались, варили, можно сказать, суп из топора и стреляли, чуть ли не из пальца. Он узнал, что такое компас и топографическая карта. Его научили стрельбе из всех видов стрелкового оружия  и миномётов. Он учил устройство машин и учился  вождению, он скакал на лошади и водил верблюда. Иногда появлялся Эльдар и проводил экзамены по всем этим предметам, и всегда оставался, доволен Мушаррафом. Оставалось ещё полгода обучения, и самый трудный предмет — подрывное дело. Здесь, в лагере, он узнал о мире больше, чем тогда, когда жил на воле. Кроме изучения Корана, они ещё получали политическую информацию. В них ковали патологическую ненависть к западному миру. Здесь он узнал о том, что Нидерланды ушли под воду. Он никогда не видел этих людей и даже не знал, где эта страна, но он был уверен, что эта кара Аллаха, которая обрушилась на головы неверных, за их разврат. И он искренне был рад этому. Здесь он познал, что неверные стремятся поработить их, истинных мусульман, и сеют зло и разврат в их стране. Что власть продалась им и угнетает свой народ за то, что неверные им платят и помогают удерживать власть. И все беды, которые несёт он и его семья, от неверных. Постепенно решимость Мушаррафа укреплялась, и он был полон решимости вести борьбу и даже погибнуть во имя Аллаха. Теперь это был уже не худенький безграмотный парень, это был сильный и ловкий молодой человек, умелый, но пока ещё не опытный боец, уверенный в правоте дела, которому себя посвятил.
Наконец настал день, когда надо было показать всё свое умение, но каков будет экзамен, ещё никто не знал. Однажды в лагере появился Эльдар, он долго беседовал с начальником и с Селимом. Наконец Селим, построил своё подразделение и поделил его на три группы. Эльдар встал перед строем и зачитал приказ.
- Друзья мои,  – начал он, — Великие воины  Аллаха! Пришло время на деле показать свою решимость и вступить в схватку с врагом. Мы долго учили вас быть воинами. Я уверен, что научили вас многому, но воин становится воином только в бою. Только убивший врага, может сказать честно: «Я -  воин». И сегодня вы пойдете в бой и победите врага. Мы сделали всё, чтобы обеспечить вам победу, вам же предстоит победить. Сегодня наши ряды ещё редки, но это лучшие люди страны. Вы - наша смена, и я думаю, что и наша гордость. Сегодня вы отправляетесь в бой с кяфирами, но в другой стране. Это будет репетиция перед великой схваткой. Вам предстоит проникнуть в Кандагар и произвести диверсию на объекте. Пойдёте тремя группами с разных направлений. Точную задачу получат командиры групп. 
8.
Эльдар назвал фамилии командиров. Мушарраф был одним из них. После того, как подразделение распустили, Эльдар собрал командиров в штабе и каждому в отдельности поставил задачи. Получив карту, Мушарраф отправился в казарму и приступил к подготовке. Он получил трёх мулов и снаряжение. Получил оружие и боеприпасы, рацию и позывные, продукты и медицинские препараты. Все это они уложили в тюки. Поужинав, они легли спать и на рассвете тронулись в путь. У них был самый длинный маршрут. Им предстояло зайти в город с юго-запада. Точнее, не в сам город, их целью был аэропорт. Их задачей было атаковать транспортные самолёты или вертолёты. После завершения операции они должны были уйти в город и  оттуда в горы. Вся сложность заключалась в том, что аэропорт располагался на ровной, как тарелка, равнине, где практически не было естественных укрытий. Четверо суток они пробирались по горным тропам, пока не вышли к конечной точке своего маршрута. Мушарраф стоял на вершине горы, а внизу простирался древний город. Он достал бинокль и стал осматривать местность. Узкие улочки выходили к предгорью. Их было настолько много, что затеряться в них не составляло труда. Но это не входило в планы его группы. Они должны были выйти к аэропорту. Мушарраф понимал, что их караван довольно приметен, а потому думать о том, что они беспрепятственно подберутся к аэропорту, было бесполезно. Внимательно осмотрев местность, он повернул группу назад и, пройдя километра четыре, повернул на восток. Теперь они должны были выйти к аэропорту с юга. Сделав привязку к местности, он определил, что они удалены от объекта примерно на семь километров. Выбрав самое неудобное для ходьбы место, он сделал привал. То, что местность была не пригодна для прохождения  даже вьючным животным, гарантировало, что на них никто случайно не наткнётся. Развьючив животных, они установили маскировочную сеть, укрыв ею лощину. Теперь, даже глядя с соседней вершины, было не легко заметить их присутствие. Укрыв животных и имущество, они приступили к оборудованию лагеря. Сначала они вырыли несколько щелей, куда были уложены оружие и боеприпасы. Землю вынесли и разбросали за соседними холмами. Прикрыв входные отверстия камнями, они так замаскировали их, что найти что-либо было практически невозможно. После этого были спрятаны мешки с одеждой и снаряжением. Теперь, одетые в обычную одежду пуштунов, они могли сойти за мелких торговцев, идущих в Пакистан за товаром.
Рано утром он отправился в город и купил несколько вязанок дров. Навьючив это на ишака, он вышел на дорогу и направился в сторону аэропорта. Не спеша, он добрался до первого КПП. Это была техническая зона. Два ряда колючей проволоки, ров и  речка отделяли склады от внешнего мира. На КПП изнывали от жары трое солдат. Они постоянно прикладывались к фляжкам, и пот катил с них ручьем. Напротив КПП располагался духан. Старый духанщик выложил все товары и, скучая, поджидал покупателей. Туда и свернул Мушарраф. Привязав ишака, он расположился под навесом. Попросил чая, и когда хозяин принес чайник и пиалу, пригласил его составить ему компанию.  Поговорив немного о жизни, он выяснил, что духан этот ещё помнит русских. Старик с сожалением рассказал, что тогда его дела шли лучше. Русские покупали всё, а эти янки почти ничего не покупают, им всё привозят из Америки. Они даже воду пьют американскую. Он бы бросил всё, да стар уже, чтобы начинать с начала. Между делом Мушарраф  узнал, что два раза в неделю приходит борт, а вертолёты делают облёт утром и вечером. Старик оказался просто находкой для шпиона. Он был зол на янки за то, что дела его шли плохо, а потому болтал, поливая их грязью, обвиняя в тупости и нерадивости. Через полчаса Мушарраф уже примерно знал расположение объектов на аэродроме. Попрощавшись с духанщиком, он прикупил у него спичек, говяжьей тушёнки и кашу, чем ещё больше расположил к себе старика. Гарнизон его особо не интересовал, поэтому он обошел ограждение и направился в степь. Справа располагался кишлак, поэтому никто из солдат не обратил на него внимания. Миновав кишлак, он вновь повернул к аэропорту. Часовой на вышке храпел, разморённый жарой, и Мушарраф спокойно прошёл вблизи ограждения.  Он дошёл до конца ВПП, отсюда аэродром хорошо просматривался. На бетонке стояли ряды авиатехники. Он хорошо рассмотрел эскадрилью вертолётов, десяток истребителей и пару транспортов, но не больших. Чтобы не привлекать внимания, повернулся и начал удаляться от аэропорта в сторону гор. Метрах в трёхстах местность делала как бы небольшую складку, небольшой овражек, глубиной сантиметров шестьдесят - восемьдесят и шириной метра три. Это было единственное укрытие в радиусе пяти километров. Мушарраф прошёл это расстояние, размышляя о том, как выполнить поставленную задачу. На этой плоской местности он был, как на ладони, и скрыться было практически невозможно. Гибкий ум его работал и строил комбинации одну невероятнее другой. Но в этом и сила диверсанта, что он делает невероятное возможным. Здесь, где не было естественных укрытий, и охрана была слабее и не такой бдительной. Лучше всего и было нанести удар именно здесь. 
Он вспомнил охоту на угрей, и решил оборудовать замаскированное укрытие, с которого будет произведен удар, но как выйти из зоны и скрыться, когда этот удар будет нанесён, пока оставалось загадкой. Он вооружился курвиметром и склонился над картой. Замерял и считал, снова замерял и пересчитывал, но явно что-то не стыковалось.
Утром Мушарраф вновь отправился в город, но теперь он вышел с юго-восточной части и зашёл к аэродрому с тыла, минуя кишлак. Возле кишлака его обогнали два мальчика на мопедах. Они пронеслись мимо, оставив после себя  столб пыли. И Мушарраф понял, что искал. Он повернул в горы и, оставшись незамеченным, добрался до лагеря. Он расстелил карту и вновь начал пересчитывать. На этот раз расчёты его удовлетворили. Он подозвал своих товарищей и начал объяснять им план. С заходом солнца, вооружившись лопатой, небольшим ломом и вещмешком, отправился в путь. С ним пошел ещё один боец, который тащил кусок брезента и вязанку хвороста. Они пробирались в темноте, без ориентиров, а потому Мушарраф каждые десять минут сверял компас. Наконец они вышли к аэродрому. Он определил это по свету прожекторов. Пригнувшись, они быстро пробирались вперёд, пока не вышли к лощине. Теперь они на четвереньках пробирались вдоль неё, пока не вышли в створ ВПП. Мушарраф обнаружил её по едва заметным фонарям дежурного освещения. Он снял мешок, отцепил лопату, достал из мешка ломик. Осторожно ткнул ломиком в землю. Убедившись, что не производит много шума, начал рыхлить землю. Он копал и грузил землю в мешок. Его напарник отползал с ним метров на пятьдесят и рассыпал в лощине. Так они копали, пока не стукнуло три часа. Уложив хворост на укрытие, они накрыли его куском брезента и аккуратно присыпали землей и камушками. После этого осторожно спустились по лощине и, обогнув кишлак, ушли в горы. На следующую ночь они вернулись и углубили сооружение, после чего собрали инструмент и тщательно замаскировали свою работу. Они выждали сутки, а потом ещё раз проверили всё вокруг. Убедившись, что их деятельность не обнаружена, перенесли в укрытие ПЗРК «Стингер», автомат и две дымовых шашки. После того, как всё было готово, они отправились в город и купили мопед. Теперь осталось ждать объект. Для этого был оборудован пост на одной из вершин. Самолёт будет заходить из Пакистана, а потому мимо них не пролетит. Прошло несколько дней, прежде чем наблюдатель заметил грузовой «Боинг», заходящий на посадку. Мушарраф снял пост и собрал группу. Он отдал последние распоряжения и ещё раз, посекундно,  распределил обязанности и действия каждого бойца. Как только начало темнеть, они сняли и спрятали её в укрытие, где когда-то было спрятано оружие, собрали весь мусор и закопали. После чего каждый из них отправился своим маршрутом. Мушарраф шёл в сторону аэропорта. Время у него было достаточно, борт вылетит обратно утром, поэтому ему можно занять укрытие перед рассветом. Надо было занять его как можно позже, чтобы обычные естественные надобности не создали проблему. Лишь только начало светать, он аккуратно приподнял брезент и вполз в укрытие. Прикрыв за собой вход, он приподнял немного брезент спереди, так, чтобы можно было наблюдать через бинокль. Часовой на вышке от безделья плевал вниз, наблюдая, как слюна совершает полёт. На аэродроме было тихо. Мушарраф прислонился спиной к брустверу и стал ждать. Клонило ко сну. Он растёр себе щеки, покрутил нос, поворочался, чтобы привести себя в норму, но напряжение последних дней измотали его. Окрик привёл его в чувство. Это пришла смена караула. Мушарраф выглянул. Смена обошла периметр, и новый часовой полез на вышку. На аэродроме началось движение. Проехал заправщик, ещё какая-то машина. Вот запустили двигатели вертолёта, затем ещё одного. Через пятнадцать минут они поднялись в воздух. Мушарраф понял, что это охранение, сейчас они облетят периметр в поисках диверсантов, а затем выведут на ВПП борт. Через полчаса вертолеты вернулись, и тут же тягачи подтянули на рулёжку лайнер. Подошли спецмашины, и  лайнер ожил. Поревев моторами, тяжёлый «Боинг» вырулил на взлёт. За ним выруливали два штурмовика. Мушарраф приподнял край брезента и улёгся поудобнее. После этого он приподнял задний край укрытия. Теперь всё было готово для стрельбы. С вышки его можно было увидеть, если точно знать, где искать, но часовой, похоже, не собирался бдительно нести службу. Мушарраф дослал патрон в патронник автомата и положил его рядом. Затем, не спеша, взял в руки ПЗРК и стал прицеливаться. Взяв на прицел лайнер, он стал ждать. Машина начала свой разбег. Как только колёса оторвались от земли, Мушарраф нажал на спуск. Ракета устремилась навстречу самолёту, а он уже целился в часового. Короткой очередью Мушарраф сбил его с вышки. Всё произошло настолько быстро, что никто не понял, от чего рухнула машина. Лайнер же упал на брюхо, потеряв правый двигатель. Полные баки взорвались, окутывая всё чёрным дымом. Штурмовики, рванувшие на взлёт, попытались затормозить,  но попали в полосу огня. В это время Мушарраф уже бежал по лощине. На мгновение, остановившись, он поджег дымовую шашку. После чего он нёсся уже со всех ног без оглядки. В аэропорту забегали. Выскочил БТР с охраной. Его заметили и открыли огнь из пулемета, но из-за дыма вести прицельный огонь не удавалось. Он видел, как появился парень на мопеде. Бросив мопед, парнишка побежал обратно в город. Мушарраф всё же оглянулся. Вот БТР прорвал ограждение аэродрома и устремился за беглецом. Их разделял километр и сто пятьдесят метров до мопеда. С БТРа открыли шквальный огонь, но бегущий менял направление, а качка машины сбивала прицел. Наконец мопед был в руках Мушаррафа. Горячий мотор завелся сразу, и он помчался по степи на предельной скорости. Теперь скорости передвижения сравнялись. И мопед, и БТР мчались параллельно друг другу по разные стороны кишлака. Мушарраф скрылся за дувалами. БТР прекратил стрельбу, так как солдаты потеряли его из вида. Когда же БТР вышел на линию огня, Мушарраф уже заезжал в город. Узкие улочки пригорода пропускали лишь двухколесный транспорт, не позволяя проехать остальным. Поплутав по закоулкам, он вышел к базару, где его поджидал третий член группы. Они прошли в караван-сарай, где были привязаны ишаки. Мушарраф зашёл в хлев и разделся. Умывшись с мылом, он вытерся и переоделся. Теперь его одежда и волосы не имели  даже запаха пороховых газов. К этому времени появился ещё один соратник, который перегонял мопед, и группа, взяв под уздцы ишачков, спокойно отправилась вдоль улицы. Ишаки были навьючены какими-то кувшинами, и ещё бог знает чем. Они пересекли город и остановились на другом его конце, на постоялом дворе. Мимо них носились вооружённые люди, но никто не обратил на них внимания. Несколько дней они скитались от одного постоялого двора к другому, но Кандагар, город не большой, и, в конце концов, крутиться здесь становилось опасно. Везде и всегда были люди, готовые за деньги и маму родную продать. Поэтому они вышли из города, но отправились не в сторону границы, а в Кишкинахуд, а оттуда в Гиришк. Продав по дороге товар в местные духаны, они повернули на юг и отправились вдоль реки Гильмент. Добравшись до Лашкаргаха,  они повернули на восток и по левому берегу Лары вновь зашли в Кандагар, но не в город, а, обойдя Гундиган, садами, вышли к южным окраинам древнего города. Не входя в город, они по склонам прошли на восток, и вышли к месту своей стоянки. Осмотрев местность Мушарраф,  выставил дозор и расположился на привал. Дождавшись сумерек, они открыли тайники, погрузили остатки имущества и тронулись в обратный путь.  Он хотел в темноте уйти подальше от Кандагара, потому, что днем их могли заметить с  вертолетов. Им это почти удалось. Пройдя километров тридцать, они уже собрались, было остановиться на привал, как внезапно наткнулись на секрет. Эти янки оказались умнее и терпеливее, чем он ожидал. Всё произошло мгновенно. Как только они обогнули уступ, как тут же оказались под прицелом. Они даже не успели взяться за оружие. Но везёт осторожным. Один из его соратников выполнял обязанности ГПЗ и двигался не по лощине, а по вершине. Услышав окрик, он залег и взял на мушку одного  из патрульных, который вышел на встречу каравану. Как только солдат оказался в створе прицела и одновременно закрыл собой стоявшего сзади, он произвёл выстрел. Солдат отлетел назад. Этого было достаточно, чтобы Мушарраф и его сотоварищ начали вести огонь из положения лёжа. Огнём они принудили противника спрятаться в укрытие. Швырнув пару гранат, они завершили бой. Всего в секрете было четверо, но, похоже, не дружных и не опытных солдат. Будь они опытнее, не им бы сейчас лежать на земле, а Мушаррафу и его ребятам. Быстро проверили укрытие. Обнаружили включённый радиомаяк. Значит, их будут искать. Ишаки теперь становились обузой.  Взяв с собой оружие, боеприпасы и самое необходимое они тронулись в путь. Маскировочную сеть они порвали на три части и взяли с собой. Сейчас нужно было перехитрить противника, поступить не логично, так, как он не рассчитывает. Поэтому Мушарраф повёл свой отряд наверх, на вершину горных круч. Не успели они подняться, как услышали гул моторов. Они распластались среди камней и накрылись сетью. Вертолёт пролетел прямо над ними, но, как и предполагал Мушарраф, искали их по лощинам, где по логике и должны были прятаться диверсанты. Вертолётов было три, они шли на расстоянии ста метров друг от друга. Конечно, они будут дефилировать, прощупывая местность влево и вправо, поэтому вертолёты вернутся, и опасность не миновала. Несколько раз вертолёты возвращались, но им удавалось укрыться. Наконец вертолёты улетели в сторону аэродрома. Это насторожило Мушаррафа. Скорее всего, они сбросили десант, который будет прочёсывать местность. Это была серьёзная опасность. Десант вряд ли пойдёт низом, опасаясь быть зажатыми сверху. Значит, встреча с противником весьма вероятна. Для боя их силы были весьма слабы. В этих условиях лучшим будет разделиться и постараться просочиться через цепи десанта по одному. Так они и поступили. Попрощавшись, разошлись в разные стороны. Мушарраф поднимался по склону, стремясь быстрее выйти к вершине. Там, на верху, он имел преимущество перед противником. Он был легко снаряжён, а потому ему было легче взбираться на кручи. Хорошо экипированные американцы вряд ли полезут на труднодоступные утёсы. Он выбрал самый отвесный утёс и, взобравшись на него, лёг в расщелину. Внизу послышались голоса. Несколько человек, тяжело дыша, прошли под ним. Один из них обошел утёс и, убедившись, что вокруг никого нет, вернулся, и они продолжили движение. Мушарраф выждал минут десять и осторожно спустился. Он осмотрелся, затем лёгким бегом устремился в противоположную сторону. Пробежав с километр, он услышал выстрелы. Бой длился минут десять, затем всё стихло. Кто-то из его подчинённых, скорее всего, погиб, но, возможно, второй ещё жив и вырвался из окружения. Он продолжал идти вперёд, осматривая местность всякий раз, когда поднимался на вершину. В надежде, что кто-то из его товарищей тоже пробирается в Пакистан, он старался выйти на тот маршрут, которым они шли сюда. Ближе к вечеру Мушарраф спустился в лощину, в которой они делали привал. По едва заметным признакам он определил это. Преследователи вернулись на базу, и можно было немного отдохнуть. Мушарраф снял оружие и снаряжение и начал вращать плечами, чтобы их размять. После этого он снял обувь и сел, вытянув ноги. Только сейчас он почувствовал, как устал. Отдохнув минут десять, он оделся и, взобравшись на вершину, начал осматривать местность через бинокль. Не обнаружив ничего подозрительного, он встал и тут заметил тень, двигающуюся с того же направления, откуда пришёл и он. Мушарраф резко присел, выхватил бинокль и начал искать объект. Наконец он увидел его в окуляры. Человек двигался очень осторожно, почти крался, всё время, скрываясь за складками местности и другими укрытиями. Колебание разогретого воздуха и надвигающиеся сумерки мешали разглядеть объект чётко. Но, как бы то ни было, пока он не будет знать, кто это, он не предпримет ничего. Мушарраф стал ждать, когда человек приблизится. Неизвестный продолжал двигаться, периодически пропадая из поля зрения. Значит, это не пастух, подумал Мушарраф. Но кто? Человек скрылся за склоном и теперь двигался вне поля зрения. Надо было менять позицию. Пригнувшись, Мушарраф перебежал вперёд, в начало лощины. Теперь человек двигался прямо на него. Мушарраф навёл бинокль и, наконец-то разглядел своего товарища. Он окликнул его, и когда тот остановился, помахал ему автоматом.  Они поднялись на вершину и, растянув сеть между валунами, сделали себе надёжное укрытие. Ужинали кашей из консервных банок, боясь развести огонь. Допили остатки воды, и легли спать. Уснули моментально и проснулись, когда начало светать.
9.
После долгих шести дней пути у них осталась лишь вода, и последние два дня они шли, отпивая лишь воду из фляжек, но благополучно добрались до лагеря. Как он потом узнал, из пяти групп вернулись лишь они вдвоём. Через два дня приехал Эльдар. Он долго тискал в объятиях Мушаррафа, после чего почтили память погибших. Мушарраф попросил друга отпустить его домой, ведь он три года не видел родных. Эльдар не только не возражал, а, наоборот, с радостью согласился. Ему выдали деньги не только за работу, но и «отпускные». Утром они с Эльдаром покинули лагерь и направились на юг. В Мултане расстались. Здесь его пересадили в грузовик, на котором он добрался до Хайдарабада. Там его снова пересадили на другой грузовик, который шёл до Карачи. Всё было, как и в первый его приезд. Прощаясь с Мушаррафом, хозяин двора передал ему, что через десять дней он будет его ждать у себя, есть работа. Мушарраф уточнил, какого числа ему надо быть, и отравился к родным. Тех денег, что были у него, могло хватить, чтобы купить несколько домов, по меркам Мушаррафа вполне приличных. Потому он был намерен переселить родителей в достойное жилье. Когда же он пришел в посёлок, то не нашёл лачуги отца. Соседи рассказали ему, что отец его утонул. При ловле лодка разбилась о прибрежные скалы. После этого брат забрал мать и сестёр к себе. Живут они где-то за каналом. Халил стал хорошим мастером и продаёт свои поделки в порту. Мушарраф отправился в пригород. Он разыскал на базарчике мастера, который учил Халила, и от него узнал, где искать брата. Оказалось, что брат снимает лачугу недалеко отсюда. Брат жил в небольшой  глинобитной лачуге. Дверь закрывалась камышовой циновкой, окна полиэтиленовой пленкой. Это были даже не окна, а просто дыры в стене. Правда, при лачуге был небольшой двор, огороженный дувалом. Здесь, под навесом, располагалась мастерская, где Халил точил и полировал свои ракушки, обрабатывал кораллы и делал другие поделки. Все были ошарашены его приездом. Родные бросились обнимать его. Мушарраф дал сестре пятьсот рупий и отправил на базар, приказав купить продукты.
Когда все собрались за столом, и пиршество началось, он подробно расспросил обо всём мать и брата. Оказалось, что после смерти отца, кормильцем остался Халил, и его заработка едва хватало, чтобы кормить семью. Ни о новом доме, ни о мастерской не могло быть и речи. До позднего вечера они вспоминали о своей жизни, но никто не решался спросить, Мушаррафа рассказать о себе. Наконец, мать всё-таки решилась, но Мушарраф отрезал:
- Лучше будет, если вы не будете знать ничего.
Мать украдкой заскулила, и Мушарраф принялся утешать её. Утром он отправился навестить Рамиза. Его брата он нашёл довольно легко, но сам Рамиз, как, оказалось, переехал в пригород. Он купил себе моторикшу и подрабатывал извозом. Брат лишь знал, где он обычно поджидает клиентов. Мушарраф долго искал район, а потом и место, долго поджидал трёхместный мотороллер, но, в конце концов, тормознул рикшу и приказал везти за город. Водитель был сильно удивлён и обернулся, чтобы разглядеть клиента. Когда же он узнал Мушаррафа, восторгу Рамиза не было предела. Он бросился обнимать Мушаррафа.
Друзья долго беседовали о жизни. Мушарраф не стал скрывать, что он - воин Аллаха, и жизнь его в руках Всевышнего. Но не стоит спрашивать его о том, чем он занимается. Лучше им этого не знать. Наступила минута неловкого молчания, которую прервал брат Рамиза, сказав, что это дело святое, и Мушарраф прав, лучше для них не знать всего.
Утром Мушарраф отправился домой. Оставшееся время он посвятил поискам жилья. Он подобрал неплохой дом, удобный для ремесла Халила и для размещения семьи. Оформив сделку, он взялся за переселение. Всё рваньё и старьё он приказал оставить и купил новые циновки, ковры, немного посуды и утвари. После этого они пошли с братом в магазины, чтобы купить оборудование и инструменты для его ремесла. Теперь Халил мог точить не только ракушки, а работать и на камне, и на кости. Убедившись, что все обустроены, Мушарраф мог спокойно оставить их. Напоследок он приодел сестёр и купил им приданое. Теперь Халилу осталось только получить калым и выдать их замуж. Теперь они уже были серьёзные невесты и могли рассчитывать на завидных женихов.
10.
Десять дней пролетели быстро, и, простившись с родными, Мушарраф, отправился в порт. Его уже ждала машина, и как только он сел в кабину, она помчалась из города. Водитель сказал Мушаррафу, что его уже ждут и на месте встретят. Путь оказался не долгим. В Хайдарабаде его ждали люди Эльдара. Его проводили в какой-то дом, где ждал человек. Он представился Собиром, доверенным человеком Эльдара. Собир приказал принести ужин, пригласив гостя к достархану, и начал беседу.
- Уважаемый Мушарраф, нам известно об успешной операции, проведённой тобой. Неверные долго визжали от злобы. Но это лишь начало борьбы, её малая часть. Перед нами  великие цели. Наши ряды растут, а мощь крепнет. И мы решили, что ты достоин, выполнить более важную задачу, чем те, которые мы поручали тебе ранее.
- Мои достоинства сильно преувеличены. Пока я выполнил лишь одно дело, да и то не такое великое.
- Не скромничай, дорогой друг. Нами оценено то, как ты его исполнил, а потому  руководство предлагает тебе провести более серьёзную операцию. Ты возглавишь небольшой, но хорошо подготовленный и оснащённый, отряд. Если согласен, мы сейчас же перейдем к сути дела.
- Конечно, я согласен,  – ответил Мушарраф, вспомнив ту убогость, в которой он прожил всю жизнь, отца, который никогда не ел ничего, кроме тухлой рыбы и крабов. Он винил во всем этих надменных американцев и за свою нищету, и за смерть отца и тщедушность брата.
- Хорошо, – сказал Собир. – Мы готовим проведение нескольких одновременных операций. Это будут серьёзные удары по войскам противника. Мы должны показать американцам, что мы серьёзная сила, что с нами придётся считаться. Народ должен понять, что есть те, кто, борется за их счастье. От успеха операции зависит, к кому будут склоняться политические силы, как поведёт себя оппозиция, а в конечном итоге - устоит ли режим, или его сметёт волна народного гнева. Тебе предстоит совершить диверсию в Карачи. Город ты знаешь, да и море - твой родной дом. Тебе мы даём десять человек. Это надёжные и проверенные люди, но несколько горячие, так что придётся с ними работать, подчинить их своей воле. Я знаю, ты справишься, только научись отбрасывать скромность. И приучи себя к мысли, что твоя воля есть закон для них, который должен исполняться беспрекословно. Пока не добьёшься того, чтобы твои приказы выполнялись как должное, без размышлений и обсуждений, не берись за основное дело.  Теперь о деле. В порт идёт американский эсминец в сопровождении двух противолодочных кораблей. По нашим сведениям он встанет на рейде, на входе в порт. Его задача  - контролировать порт и  передвижения в Аравийском море. Эсминец - ваша цель. Вы должны его уничтожить или серьёзно повредить.
- Какими средствами мы будем располагать?
- Атаковать его вы сможете только с моря, поэтому мы предлагаем или ракетную атаку или торпедный удар. Это решать тебе. Пока мы имеем лишь задачу, но у нас нет плана операции. Учитывая, как ты провёл операцию в Кандагаре, мы очень надеемся, что решение найдешь сам. Скажу честно, задача на грани не решаемой, очень серьёзное охранение.
- Я не работал с торпедами и, можно сказать, что не знаю, что это такое. Ракетный же удар с моря провести не возможно, да и корабль ракеты сильно не повредят. Он, наверное, оборудован защитой. Мне надо ознакомиться с торпедами, чтобы принять решение.
- Хорошо, утром все документы и специалист будут у тебя. Он подробно ознакомит тебя с характеристиками корабля  и его возможностями, а так же с возможностями наших средств поражения.
Ужин закончили небольшой порцией вина и философской беседой. С утра Мушаррафа уже ждал человек с большой папкой. Он повёл специалиста в комнату и попросил принести завтрак. Они сразу же приступили к сути вопроса. Мушаррафа интересовало мощность, порядок запуска и способы наведения на цель, возможности корабля по противодействию атаке. Изучив всё подробно, он поинтересовался тем, как может быть обнаружена торпеда и способы защиты. Когда на все вопросы он получил ответы, то отпустил человека и стал размышлять. Было понятно, что запустить торпеду со стандартной установки невозможно. Для этого нужен как минимум  торпедоносец. Значит, нужно придумать такое устройство, которое можно незаметно  подтащить на рубеж атаки и произвести прицельный пуск. Что-то кружило в мозгу Мушаррафа, но это что-то не имело ещё чётких очертаний. Он чувствовал, что решение уже созрело, но ещё не проявилось. Не хватало какой-то малости. Он ходил взад и вперед по комнате, и в его воображении постепенно всплывало море, прибой и запах водорослей, горячий песок и полоска пены на берегу. И вдруг он вспомнил, как они катались на морских  черепахах, свою маску с ластами, и решение начало всё отчетливее и отчетливее проявляться в сознании. Именно, как на черепахе, можно подтащить и закрепить для стрельбы торпеды.
Наконец план созрел в его голове до мельчайших деталей. Он попросил позвать Собира, и когда тот явился, посвятил его в свою идею. Собир был в восторге и приступил к немедленному её изучению. Они подробно записали, какие материалы и оборудование им потребуется, где и когда всё будет готовиться и собираться. После того как с материальным обеспечением было покончено, приступили к подбору исполнителей. Когда и этот вопрос был в основном утрясён, Собир попросил Мушаррафа держать всё в строжайшем секрете, в целях его же собственной безопасности. Но это было излишним, потому, что молодой человек сам прекрасно понимал необходимость конспирации. Напоследок он внёс предложение оборудование изготовлять в разных местах и собрать потом на месте, а судно фрахтовать уже сейчас, чтобы к ним привыкли в порту. Собир с этим согласился. Он  отдал распоряжение человеку, и тот немедленно отправился в Карачи. Теперь предстояло решить вопрос финансирования, которым он и занялся, дав Мушаррафу два дня отдыха.
11.
Ровно через два дня вернулся Собир, и дело закрутилось. Мушарраф отъехал в Карачи и поселился  в небольшой лачуге вблизи порта. Он осмотрел две рыбацких лодки, которые зафрахтовал Собир. Это были хорошие лодки, оснащенные парусом и небольшим мотором. Они имели устройство для траления и лебёдки для ловли акул. Но Мушарраф попросил ещё две, для того, чтобы запутать вычисление их военными контрразведчиками. Собир после согласования с руководством, согласился и с этим. Часть команды наняли в его родном лагере. Всё получилось вполне естественно, он нанял знакомых людей, и люди занимались ловом рыбы, не подозревая об истинном предназначении лодок. Они были рады тому, что их земляк дал им работу, и не задавали никаких вопросов.
Рыбу принимал один из членов организации, и это давало возможность курсировать из порта в город и в Хайдарабад, не вызывая подозрений. По замыслу Мушаррафа, установка для транспортировки и пуска торпеды представляла собой платформу, на которой будет установлено крепление для снаряда и устройство для запуска моторов торпеды. Сама платформа крепится к двум резервуарам, расположенным справа и слева. В них через трубопроводы, будет подаваться воздух, или через клапаны вода, для регулировки уровня погружения. Кроме того, на платформе  будут установлены два анкерных устройства для фиксации платформы при пуске. Конечно, конструкцию разрабатывали инженеры, но идею подал Мушарраф.  Ёмкости были заказаны на одном предприятии, а платформы на другом, крепления на третьем, а якоря на четвертом. Всё это было свезено в несколько складов и лишь спустя несколько дней доставлено на побережье, где и было смонтировано.
Доставку и сборку Мушарраф проводил  вдвоём с одним из своих новых подчиненных. Когда устройство было смонтировано и испытано, они притопили его, надёжно закрепив якорями. Теперь нужно было установить крепление для платформы под килем лодки. Работу необходимо было провести так, чтобы даже рыбаки этого не заметили.
Когда всё было готово, Мушарраф доложил Собиру. Тот лично осмотрел платформы и лодки.  Настал самый ответственный момент - доставка торпед к платформам.  Когда и где, кто и каким образом доставит их в залив, держалось в строжайшей тайне. Собир уехал и приказал Мушаррафу потихоньку сменить команды на судах. Эти действия не вызывали подозрений, потому что так делали все, чтобы не доплатить или не заплатить вовсе. В конце концов, он оставил на судах по три хороших рыбака, которые и обеспечивали лов.
Маршрут судов был спланирован таким образом, чтобы проходил вдоль фарватера. Постепенно они примелькались береговой охране, и их даже не останавливали для проверки лицензии и квоты. Наконец вернулся Собир. Операцию нельзя было доверить никому, столь высока была степень ответственности, и он решил, что операцию по доставке торпед проведут они вдвоём. Они купили лодку и, переодевшись в рыбаков, начали ловлю рыбы вдоль побережья. Они даже соорудили себе лачугу из фанеры на окраине. Никто не обратил особого внимания на появление лачуги и новых поселенцев. Здесь часто появлялись новые люди, так же часто они и исчезали. Собир никогда не был рыбаком, что было заметно, поэтому они выходили в море рано, а возвращались поздно, забирались в лачугу и ни с кем не общались. Вонь, жара и не очень чистая постель явно доставляли мучения Собиру, но он старался не показывать виду. Единственно, чего они оба опасались, что не привыкший к таким условиям начальник, мог загнить или заболеть кишечными болезнями. Но, слава Аллаху, они дождались назначенного времени. Однажды раздался звонок по мобильному телефону, и Собир коротко переговорил с кем-то. Быстро собравшись, они спустили лодку на воду и  налегли на весла, направляясь к скалам. Здесь, в тайнике хранился подвесной мотор и две канистры топлива. Мотор был довольно мощный для такой лодки. Закрепив мотор, они взяли курс в открытое море. Через час пути они увидели судно, с которого поступил сигнал. Ответив фонарем, Собир направился прямо к нему. С судна лебедками спускали в воду два контейнера. Когда они пришвартовались, Собир поднялся на судно, а четверо матросов принялись крепить контейнеры по бортам лодки. Через пять минут вернулся Собир, и они поплыли обратно. Ход лодки заметно упал. Даже мощный мотор не мог разогнать ее до прежней скорости, так что назад добирались на час дольше. На их счастье, береговая охрана не появлялась. Подплыли к месту притопления платформ.  Мушарраф  несколько раз нырнул, прежде чем их обнаружил. После этого он ещё раз нырнул и извлёк из воды контейнер с небольшим компрессором. Соединив компрессор шлангом с резервуарами платформы, они начали закачивать туда воздух. Как только платформа появилась, они отсоединили один их контейнеров и, надвинув его на платформу, принялись извлекать из него торпеду. Закрепив торпеду на платформе, контейнер утопили, а платформу вновь  притопили. В той же последовательности подготовили к пуску и вторую торпеду. Уже начало темнеть, когда они добрались до скал. Там они сняли мотор и спрятали его в тайник.  Осторожно вывели лодку из скал и попытались плыть вдоль берега, но усиливающаяся волна всё время прибивала их к берегу, угрожая разбить лодку вдребезги. Надо было или уходить в море, или выходить на берег. Ночь - не время скитаться по морям на такой посудине, поэтому они подплыли к берегу и вытащили лодку. В принципе она им была не нужна, но на всякий случай они решили её не бросать. Добравшись до лагеря по берегу, они сразу легли спать, а утром перегнали лодку в другой  посёлок и продали за полцены. Всё было готово к завершающей стадии, но Собир приказал ещё просчитать всё по времени и проверить по расстояниям, сам же куда-то исчез. Мушарраф добросовестно проверил время пути каждого из судов, распорядок на эсминце и выбрал наилучшие места для атаки. Всё это он проделал так, что никто и не понял, чем он  занимается. Рыбаки бросали невод, рулевой удерживал лодку на курсе, в общем, это выглядело как обычная рыбная ловля, которой занимались десятки таких же лодок.  Наконец появился Собир и объявил время начала операции.
Утром лодки вышли в море уже с командой диверсантов на борту. Две лодки «пустышки» управлялись людьми Мушаррафа. Они должны были крутиться, прикрывая две основные лодки. Они шли к месту хранения платформ. Как только Мушарраф дал знак, они приступили к ловле. А Мушарраф с напарником спустились в воду и, найдя платформы, выставили буйки. На эти буйки завели лодки. После этого начался процесс подгонки платформ к креплениям. С помощью компрессора их подняли на нужную глубину и подвели к креплениям. Работа заняла почти час. Всё это время команда бросала невод, изображая ловлю. Как только работа была закончена, лодки пошли на прежнее место ловли. Их возвращению никто не придал значения. Многие рыбаки меняли место лова в поисках удачи. Выйдя на фарватер, лодки разделились на две группы. Одна пара вышла по правому борту корабля, другая - по левому. Как только они вышли к точке стрельбы,  лодка «пустышка» сделала разворот и закрыла корпусом лодку Мушаррафа. Мушарраф спрыгнул в воду. На нём был лёгкий костюм аквалангиста. Нырнув под киль, он сбросил анкеры и отцепил платформу от крепления. После этого он отцепил от пояса капроновый шнур и прикрепил конец к платформе. Затем он подал знак «отплывать». Лодка медленно стала удаляться. Шнура должно было хватить на восемьсот метров. Когда весь шнур был стравлен, лодка остановилась. Теперь её удерживали на месте рулями и мотором. Мушарраф вынул перископ и развернул торпеду на цель. Перископ был маленьким и не отличался от поплавков рыбацких сетей. Затем он подал сигнал и стал ждать. Нервный озноб потихоньку овладевал им, как бы он не старался быть спокойным. Через несколько секунд на пульте вспыхнула маленькая лампочка. Он разжал крепления и нажал «пуск». Моторы заработали, и торпеда устремилась к цели. Мушарраф  вновь прицепил к поясу трос и снял специальную лыжу, делать это он пытался спокойно, но всё равно движения его были нервными. После этого он открыл клапан, и воздух из резервуаров устремился вверх, платформа начала медленно погружаться на дно. В этот момент мощный удар всколыхнул воду. Взрывной волной сдавило грудь и голову. Если бы не специальные наушники, он бы, наверное, лишился барабанных перепонок. На мгновение Мушарраф потерял ориентировку. В голове гулко застучало. Тут он почувствовал, как трос натянулся, и он начал плыть. Чтобы его не подняло на поверхность, он все время наклонял лыжу вниз. Спустя несколько секунд второй взрыв сотряс акваторию. На эсминце началась паника, но Мушарраф в это время плыл под водой, приближаясь к лодке, и ничего не видел. Когда он оказался под бортом лодки, он бросил лыжу, снял ласты и баллоны. Маску он скинул в последнюю очередь. Ему сбросили  веревочную лестницу, и он взобрался на борт. Лодка шла малым ходом, но всё равно она оказалась на значительном удалении от точки стрельбы. Лебедку тоже скинули в воду. Теперь на судне не было ничего, кроме рыболовных принадлежностей. Даже крепления были сняты, пока Мушарраф готовился к стрельбе. На эсминце уже начался сильный пожар. Вдруг он как-то вздрогнул и разломился пополам, и обе его части заглатывая воду, погружались в океан. Через пару секунд грохот мощного взрыва докатился до них. Завыли сирены, противолодочные корабли мчались, закольцовывая выход из бухты. Началось беспорядочное бомбардирование водных глубин. Появились вертолёты и катера береговой охраны.
«Американцы вообще любят шум, - подумал Мушарраф. - У них много оружия и боеприпасов, вот они и тратят их бездумно. А, может, они это делают от страха?»
Катера быстро начали сгонять все лодки в группы и ставить на якорь. Началась тотальная проверка. Перевернули всё, не щадя ни снасти, ни улова. У них забрали документы на судно и личные документы. Но у большинства рыбаков документов не было никогда, документы были лишь у владельцев лодок. Ничего, не найдя, документы им вернули, но всех препроводили в порт. Там уже стояли полицейские кордоны. Их повели в ангар, но такой поворот событий не входил в планы Мушаррафа. В этой сутолоке скрыться было не сложно, и Мушарраф, улучшив момент, проскользнул между двух стопок тюков. Быстро взобравшись наверх, он навалил на себя пару мешков и стал ждать. Он слышал, как между тюками прошли какие-то люди, потом сверху по нему прошлась пара сапог, но его никто не заметил. Когда всех задержанных провели в ангар, и на пирсе стало тихо, он потихоньку спустился на землю и крадучись добрался до причала. Здесь он незаметно спустился в воду и вплавь, прячась за лодками, выбрался за территорию порта. Ещё через час он уже был на базе, где его ждал Собир. Он бросился обнимать Мушаррафа.
- Наша удача, это первый шаг борьбы, сегодня ты узнаешь, как горит земля под ногами неверных. А сейчас давай помолимся Аллаху, за то, что он помогал нам в нашем святом деле.
Они предались молитве. Закончив её, Собир приказал накрыть обед. Хороший плов, фрукты и вино привели единомышленников в благостное состояние духа. Собир включил телевизор. Новостей оказалось так много, что передача несколько затянулись. Теракты были совершены в столице, Хайдарабаде и в одном из гарнизонов вдоль иранской границы. Это были не глупые акции запугивания правительства, с убийством мирных граждан, а вполне чёткие боевые действия против американских войск и войск правительства. Сотни солдат стали жертвами этих боевых действий.  Несколько дней они провели, не выходя из дома. По всюду действовал комендантский час, шли повальные обыски и чистки. Тех, кого взяли в порту, перевезли в тюрьму, и судьба их пока была не известна. Четверо из его команды тоже сумели скрыться в суматохе первых часов. Остальные были арестованы. Мушарраф пребывал в безделье, но другого выхода не было. Телевизионные новостные сообщения кричали о всё новых и новых терактах, но уже не в Пакистане, а в Афганистане, Ираке и Ливане. Чувствовалась рука мощной организации, членом которой он состоял. Этот приводило его в особое чувство восторга и гордости за себя и своих товарищей. Ещё его радовал Иран, который всё смелее и смелее шёл на конфликт с американцами. В самой же стране чувствовалось смятение власти. Там уже начали осознавать, что имеют дело не с местными экстремистами, а мощной международной организацией, имеющей не только чёткую структуру, но и хорошее финансовое и материальное обеспечение. Три недели они не высовывались из дома. За это время к ним наведывались с проверкой раза четыре, но домик, с виду простенький, имел систему тайных комнат, вырытых глубоко под землей. Там они отсиживались, когда к ним приходила полиция.
12.
Наконец страсти поулеглись. Кого-то расстреляли, кого-то выпустили на свободу. Из его группы не вернулись двое. Куда они делись, никто не знал. Правда, были накрыты еще три конспиративные квартиры для мелких агентов, но там никого не взяли. Прибыл человек от Эльдара и на словах передал поручение и новые документы. Им предстояло отбыть в  Кветту, где их ждёт новое задание. На следующий день они тронулись в путь и на удивление спокойно добрались до места. Там их ждал Эльдар. Он вкратце рассказал им маршрут и цель задания. Им предстояло вновь пройти  до Лашкаргаха, а затем по реке спуститься до Заранджа. Там их встретят и помогут переправиться в Иран. Всё остальное они узнают на месте. Несколько дней ушло на подготовку каравана и стыковку с афганскими местными бандами. Они должны были выйти в Кандагар, а там их брали помощниками водителей до Гиришка. В Гиришке местный главарь, Абдулла, должен был встретить их и отправить с караваном в Лашкаргах. Там же они  разыщут людей Джабара, и уже с их помощью доберутся до Заранджа. Здесь их будут ждать люди, которые обеспечат им переход в Иран.
Всё было ясно и понятно, и  потратив два дня на подготовку, Мушарраф и Собир отправились в путь. И на этот раз всё прошло гладко. В Лашкаргахе они задержались на два дня. Караван не подоспел во время, но в знак уважения к гостям, Абдулл дал им в утеху наложниц, которые там имелись ещё со времён войны. Когда-то он организовал там тайный притон для шурави, так он и остался, этот притон, обновляясь лишь новыми наложницами.  В Зарандже они без труда нашли нужных людей. Здесь был небольшой  военный гарнизон, но американцы не особо стремились проявлять себя и занимались лишь обеспечением собственной безопасности. Они без особого труда пересекли границу вплавь по реке, и, добравшись до небольшого городка, остановились на ночлег. Утром за ними прибыл джип и доставил их в лагерь, который был удачно скрыт в этой гористой местности. Недалеко от лагеря  находилось озеро, довольно больших размеров. Их встретил крепкий высокий мужчина, который представился начальником лагеря. Он поинтересовался, как поживает Эльдар, и задал ряд вопросов, для проверки. Это были своего рода пароли, после чего проверил документы и передал какие-то распоряжения помощнику. Тот сразу же скрылся. Мужчина ещё поговорил с ними о чём-то, пока помощник не вернулся и не показал ему какие-то бумаги, после этого он улыбнулся и перешёл к делу.
Мужчина представился Ахмадом и объяснил им, что они назначены инструкторами по подготовке диверсантов. Его подразделение готовит в основном боевиков для работы в горной местности, ориентируясь на Афганистан и северный Пакистан, но есть подразделения по подготовке людей для работы в пустынной местности. Сейчас ему поручено сформировать подразделение для диверсий на море. Для этого они и были  приглашены сюда. Он сам слышал о дерзкой операции в Карачи, и очень рад общению с людьми, её организовавшими. Пока он точно не знает основных целей, но вскоре должен прибыть офицер из Тегерана, и всё подробно объяснить. После этого он проводил их в помещение, отведённое для них, и приказал накормить гостей.
К вечеру прибыл иранский офицер. На встречу с ним был приглашен один Мушарраф. Офицер поздоровался и сразу перешел к делу. Акция имеет статус совершенно секретного мероприятия. Чем он будет заниматься, никто не должен знать. Сейчас он посвятит его в замысел, а он, Мушарраф, как только разработает план, ознакомит с ним его лично. Когда все между ними будет согласовано, план пойдёт на утверждение в Тегеран. После чего он получит в своё распоряжение все необходимые средства.
- Мы планируем нанести серию серьёзных военных акций на территории США. Но нанести удар отсюда мы не можем, в силу ряда причин. Но эти акции будут продолжением тех, что мы с вами провели здесь, в Центральной Азии. Цель их - развеять миф, о том, что Америка обладает подавляющей военной мощью. Американцы должны знать, что покоя им не будет ни здесь, ни там, у себя дома. Мы должны сделать так, чтобы они потеряли покой и сон, чтобы земля горела у них под ногами. Ты будешь организовывать один из эпизодов этой акции.  Ваша задача — нанести ракетный удар по одному из городов восточного побережья. Ты должен разработать реальный план и подготовить его к осуществлению.
- Значит, я не буду непосредственно участвовать в его осуществлении?
- Нет, у нас будут другие задачи. Скоро нас ждут великие дела, и ты понадобишься здесь.
- Я никогда не имел дела с большими ракетами. Я должен хотя бы видеть, с чем буду иметь дело. Как я понял, удар должен быть нанесен с моря, значит, необходима полная информация о размерах и весе.
- Что ж, это резонно. Завтра вечером я убываю, и возьму тебя с собой. На месте и будешь мозговать. У нас есть подходящая ракета, так что ты её воочию изучишь.
Через два дня Мушарраф прибыл в Иран на ракетную базу. Молоденький офицер был придан ему в помощь. Мушарраф  исследовал и ракету, и пусковую установку, он задал офицеру множество вопросов об её устройстве, порядке запуска и технических характеристиках. По сути дела безграмотный парень, обладал каким-то уникальным даром понимать всё это грозное железо. Он схватывал всё с лёту и через несколько дней знал о ракетах столько, сколько другие начинают узнавать за годы. Когда на все интересующие его вопросы он получил ответы, Мушарраф уединился и начал думать.
Ракета не торпеда, и её не затопишь для маскировки, значит, на линию огня она должна выйти открыто. Но как это сделать там, во вражеском стане, где подступы просматривают самые новейшие технические устройства? Как доставить её к берегу, как подступиться к целям? Что-то опять витало в его сознании, но нужна была картинка, чтобы это что-то проявилось. Ему нужен был большой город у моря, чтобы понять, чего ему не хватает. Об этом он и попросил своё начальство. Оно долго совещалось, обсуждая просьбу Мушаррафа, и наиболее подходящим был признан Эль-Кувейт. Через день Мушарраф уже был на побережье столицы Кувейта. Ему льстило, что о нём так заботятся и ценят, исполняя любое желание. Он находился в таком расположении духа, что готов был горы свернуть. Он долго всматривался в море, но ничего не поднималось в его сознании. Тогда он  отправился в порт. Там, где стояли у причалов яхты, он вдруг увидел катамаран, и сразу в сознании что-то щёлкнуло, и воображение начало рисовать картины, анализируя каждую и отбрасывая не нужное или не реальное, собирая рациональное в единый замысел. Он понял, что можно возвращаться, и сообщил об этом своему патрону. Пока они ехали в аэропорт, план уже обрёл реальные очертания. Через день Мушарраф доложил замысел своему новому начальнику.
План был прост, а потому и гениален. Две прогулочные яхты соединялись между собой каркасом, на который будут крепиться направляющие для ракет. После пуска этот каркас откреплялся и утапливался. Вся конструкция может быть сделана на месте. Каркас — это две металлические фермы, соединённые перемычками. Направляющие - швеллеры, которые можно замаскировать под тали или лебедки. Двумя ботами или катерами их можно доставить на место сборки. Оставались лишь ракеты. Их предложено было замаскировать в контейнеры, изготовленные в виде шлюпок или лодок. Люди арендуют яхты, выйдя на линию огня, они встречаются с катерами снаряжёнными каркасами и направляющими, монтируют пусковую и осуществляют залп. После чего сбрасывают пусковую установку и таким образом избавляются от улик. Нанести удар можно в непосредственной близости от побережья, по крайней мере, почти в территориальных водах. План был принят быстро и так же быстро утверждён. И дело закрутилось. Инженеры принялись за разработку проектов. В лагерь прибыли дюжина китайцев и переводчик. Их вместе с Мушаррафом поселили на озере. Всё побережье вокруг озера было оцеплено в радиусе десяти километров. Через несколько дней прибыли крытые тяжёлые тягачи. Шестидесятитонные машины привезли две прогулочных яхты и два бота, которые тут же спустили на воду. Мушарраф был поражён дисциплиной и организованностью исполнителей. После того, как были выгружены  суда, начало поступать снаряжение. К концу недели они приступили к сборке конструкции. Все проблемы тут же обсуждались, находились новые технические решения, а подвижные мастерские тут же всё воплощали в металле. Когда конструкция и вспомогательное оборудование были сделаны и опробованы, приступили к тренировке команды. Китайцы оказались очень кропотливыми и дисциплинированными. Обучение шло быстро, и через две недели были отработаны все штатные и нештатные ситуации. Оставалось провести реальные боевые пуски. В лагерь прибыли ракетчики, которые провели замеры и направление стрельбы. Наконец был назначен день пуска.  Китайцы отрабатывали всю операцию полностью. На полигоне не было оставлено никого, кроме исполнителей и принимающих проверку. Китайцы с точностью роботов выполнили сборку, погрузку и пуск, поразив намеченные цели. После этого конструкция была затоплена, а лагерь свёрнут. На следующий день исчезли и китайцы.
Всё это время Мушарраф работал один и не знал, чем занимается Собир и другие обитатели центра. Но и сейчас, когда работа была закончена, его не спешили выводить в свет. После двух дней откровенного безделья, к нему вновь приехал офицер и сообщил, что теперь у него будет новая работа. Это была обычная диверсионная работа, но возглавить ему предстояло небольшую группу подрывников. По предположению руководства, после известных событий начнётся ротация войск, как в Афганистане, так и в Пакистане. Вот именно Мушаррафу и предстояло спланировать и организовать диверсионную работу так, чтобы эта ротация не проходила без потерь со стороны противника. Времени у него на подготовку отводился месяц, поэтому работы было много, а вот времени в обрез. Офицер развернул карту и показал предполагаемые маршруты движения. Понятно, что такой театр военных действий одному охватить невозможно, а потому офицер попросил Мушаррафа разбить эти маршруты на зоны наиболее удобные для диверсий и определить способы нападения на объекты, а так же количество групп, необходимых для выполнения этих задач. Одну из зон ответственности Мушарраф должен был выбрать себе по своему усмотрению. Он долго изучал карту, рассматривал её через лупу, но ничего определённого решить не мог. Ему понятна была лишь та местность, по которой он ходил. Глядя на карту, он живо представлял её и мог понять о ней всё, глядя на карту. Там же, где он не был, она совершенно не всплывала в его воображении, сколь долго он ни вглядывался в рисунки на карте. Поэтому он быстро разбил на зоны юг Афганистана и юг Пакистана, оставив нетронутыми остальные территории. Он не выделил в зоны и города, потому что не любил их. Для него больше по душе были просторы, не зависимо от того, были ли это степи, или горы, или водная гладь. Там он чувствовал себя, как рыба в воде. Определив себе зону ответственности, он опять впал в состояние, когда мысль кружила вокруг идеи, но не находила зацепки, чтобы реализоваться в план. Утром пришёл офицер и внимательно изучил всё, что он пометил на карте и выслушал предварительные намётки по каждой зоне.
- По нашим разведданным, концентрация войск будет проходить в районе Герата и Шинданта. Отсюда удобнее всего выйти на Мешхед. Значит, дорога  Кандагар - Герат будет основной для передвижения войск. В Пакистане будут задействованы более крупные силы, а потому выбери себе зону в районе Кандагар – Фарах. Тебе необходимо создать две группы и продумать, как будут осуществляться диверсии, каким образом будет осуществляться материальное обеспечение и прикрытие. Пути подходов и отходов. Людей мы тебе подберём, всё необходимое вооружение и боеприпасы, а также технику, тебе дадут, а обеспечение всем прочим тебе придётся взять на себя. Времени у тебя меньше месяца, чтобы всё продумать и подготовиться, поэтому приступай незамедлительно. Всё, что тебе необходимо, тебе дадут по первому требованию.
- Мне необходимо изучить местность, чтобы организовать схроны  и подготовить места для нападений. Для этого мне нужна небольшая машина или мотоцикл, а лучше то и другое, а так же контакты с местными лидерами.
- Что ж, это резонно. Когда тебе всё это потребуется?
- К вечеру. И еще, нужна легенда, и необходимо сделать так, чтобы я без большого шума оказался в Гиришке.
- Задачи ты ставишь большие. Мне уже кажется, что не я начальник, а ты. Но, тем не менее, всё будет сделано.
С этими словами офицер удалился, а Мушарраф начал собираться в дорогу. Он приготовил одежду, продукты и посуду, сделал запас воды. После чего он отправился в лагерь. Найдя начальника лагеря, он попросил показать ему людей, которых планировали отдать в его распоряжение. Через пятнадцать минут Ахмад собрал полтора десятка парней. Среди них Мушарраф обнаружил троих, с которыми работал в Карачи, и одного, с которым работал на первой операции. Последнего звали Джамил, и лучшей кандидатуры для работы Мушарраф и не желал. Отпустив остальных, он вкратце объяснил ему задачу и отправил готовиться. К вечеру прибыл офицер и передал ему деньги, адреса и дал проводника. Машину и мотоцикл они купят в Фарахе. Там уже об этом знают. Через границу пойдут пешком, а там,  в ближайшем кишлаке, им дадут лошадей. В Фарахе они их вернут, когда будут покупать машину. Навьючив на себя имущество, они тронулись в путь.
Глава 4.
1.
Переночевав в пещере, «путешественники» вернулись на стоянку и, запрягшись в тачки, продолжили путь. Оставался последний переход. Дорога шла под уклон, поэтому двигались они споро, и часам к четырём, добрались до места. Местность действительно была выбрана удачно. Два сходящихся у вершины холма были хоть и довольно высокими, но и пологими. Внизу виднелась вода. Можно было предположить, что это действительно была когда-то река. Если расчёты были верны, то река эта Тобол. Расчёты старик вёл с помощью школьной карты, календаря и листка бумаги, на котором он помечал годовой переход. Чтобы не сбиваться с пути, он шёл вблизи русел рек, ориентируясь по останкам бывших посёлков. Теперь, когда они вышли к Тоболу, им следовало повернуть на север. Там, в месте слияния с Иртышем, должна находиться земля, которая приходила ему в видениях. То место, куда он вёл этих детей.
Старика вела призрачная надежда, что привидевшееся ему, как откровение, реально существует, и только эта надежда давала ему силы жить. Хотя, если бы он не поверил в существование оазисов, и не повёл детей за собой, они всё равно бы погибли. Ничто не вечно. Когда-то плёнка рассыплется в труху, сломаются перекрытия, кончатся дрова, и они не смогут противостоять этому солнцу, этим ультрафиолетовым лучам, морозам и воде. Они не смогут противостоять стихии и уберечь то, что они ежегодно так бережно выращивали.
У них не было другого выхода, как верить в то, что пришло ему однажды в видениях и уже десять лет вело вперёд. Расставив тачки, они приступили к работе. Взрослые рыли укрытие, а малыши выбирали камни и складывали их в кучи. Переночевали, расположившись табором. Было тепло, и все выспались хорошо.
С утра работу продолжили. Вырыли землянку и вынесли землю, после чего приступили к оборудованию стоков. Вокруг землянки вырыли ров, который спускался вниз, чуть дальше входа. Закончив работу, стали разбирать тележки. Установили опору и поставили перекрытия.
На следующий день все снова принялись за работу. Взрослые девочки укладывали маты на перекрытия и таскали землю наверх. Гриша, Борис и Лёша таскали камни и укладывали их в обводную траншею. Они подбивали камни так, чтобы те лежали как можно плотнее, создавая жёлоб. Старик с парнями приступили к строительству теплицы. Они разметили площадку и начали вкапываться в землю. Мила, Настя и Ира отбирали камни. К обеду девушки засыпали землей крышу и начали помогать младшим девочкам. Они просеивали землю между пальцами, отбирая мелкий камень.
Ещё день они засыпали мелким камнем крышу землянки и долго притаптывали его. Затем снова начали засыпать крышу землей. Мальчики  начали укладывать переднюю стену, а старик с юношами продолжал копать. Когда, наконец, они вкопали теплицу на два метра в склон, в землянке уже стояла дверь, печь и ямы для хранения овощей. Освободившиеся тачки разобрали, и ящики занесли внутрь.
В землянке было прохладно, поэтому днём они отдыхали внутри, а ночью спали наружи. Теперь все работали на теплице. Ещё не все работы по обустройству были закончены, а старик уже разбил внутреннюю площадку на квадраты и приступил к посадке. Времени было мало. Солнце поднималось выше, и день увеличивался. Днём температура доходила уже до тридцати градусов, и вода быстро уходила. Пока ещё ночью воздух успевал  остыть до восемнадцати градусов, но, как только вода уйдёт, перепады температуры будут расти. К середине лета воздух будет прогреваться до шестидесяти градусов, а ночью остывать до десяти. Разрушенный озонный слой свободно пропускал жёсткий ультрафиолет и тепловую энергию солнца, так же легко отдавал тепло в космос ночью. Поэтому нельзя было терять ни минуты благоприятного времени. За эти десять с лишним лет они уже выработали технологию выращивания растений. Сначала они высаживали всё в теплицу, которая была нужна не столько для того, чтобы согреть, а, наоборот, чтобы удержать прохладу. Для полива использовалась паводковая вода, когда же все водоёмы пересыхали, они использовали воду из вырытого бассейна. Перепад температуры вызывал конденсацию паров, конденсат этот собирался в резервуар с помощью плёнки. К концу лета это был единственный источник воды. Только в конце июля обычно несколько дней шли проливные дожди, которые так же неожиданно прекращались, как и начинались. Нельзя сказать, что дождей не было вовсе. Часто на небе собирались грозовые тучи, но капли не достигали земли, а испарялись в воздухе. Эта влага из воздуха ночью конденсировалась, выпадая обильной росой, но с восходом солнца моментально испарялась. Чтобы уберечь посадки от излишнего тепла и ультрафиолета, они применяли камышовые щиты, которые расставляли так, чтобы они отбрасывали тень на теплицу на всем пути солнца. Просеянную землю разбили на квадраты, в которых высадили рассаду и зерновые. Вдоль стен высадили кукурузу. Отдельный участок занимали корнеплоды. Можно было вырастить и больше, но размеры их огорода были ограничены размерами жердей и количеством припасённой по случаю плёнки. Когда сев был завершен, наступил период небольших каникул. Утром и вечером было тепло, и вода ещё полностью не сошла, но уже нагретая солнцем была теплой. Ребята бегали к реке, а старик обходился небольшим прудом, образовавшимся после схода воды. Юсуп, хоть и был худой от недоедания, но широкоплечий и коренастый. Мышцы его были чётко очерчены и рельефны. Каха же наоборот был строен и тонок в кости. Тело его было не рельефным, но в нём чувствовалась сила и ловкость, какая то кошачья гибкость.
2.
Старик стал замечать, что ребята ведут себя не так, как дети. Они начали смущаться изменений в своём теле, но более всего это проявлялось в девчатах. Они всё чаще стали заглядываться на парней, и откровенно смущаться, когда те обращали на них внимание. Это тревожило старика. Он ожидал, что всё это произойдет раньше, но видно недоедание и трудные условия несколько притормозили половое созревание, точнее, инстинктивное осознание его, но жизнь берёт своё, и когда-то любовь должна придти в их сердца. Пока они ещё не осознавали своих чувств, но гормоны уже клокотали в них и бурлили, смущая и тревожа.
Марина явно была не равнодушна к Юсупу. Она с утра и до вечера крутилась возле него, заигрывая с ним, и злилась, когда парень уделял внимание Оле. Женский инстинкт побуждал девушку как-то выделиться, чтобы понравиться ему. Она стала украшать себя, но делала это не умело, и от этого выглядела несуразно. Как ни странно, Оля тоже заглядывалась на Юсупа, но не так откровенно. Но всё равно это было заметно. Сначала Юсуп смущался от этого внимания, но было видно, что это ему тоже нравится. Каха же делал вид, что ему всё равно, хотя старик чувствовал, что его расстраивает предпочтение девушек его товарища.
Отношения между подростками стали накаляться, и старик не знал, что делать. Он понимал, что чувств не удержать, и инстинкт возьмет своё. Но сейчас это было совсем не вовремя, ведь всё это могло вылиться в беременность, а как быть потом, он даже не мог и представить. Хорошо, что они не знали, что такое секс, и потому старик решил помалкивать. Хотя и парни, и девушки несколько раз неожиданно и в лоб спрашивали его о различиях между ними, но он умудрялся уклониться от ответа. Старик отвлекал их различной работой, даже отправлял парней на разведку, и пытался как-то их поругивать, чтобы отношения не перешли в конфликт. Занявшись работой, особенно вдали от девчат, парни успокаивались и работали дружно. Поэтому он посылал их разведывать окрестности. Разведка  к тому же дала результат. Они нашли несколько стволов упавших когда-то давно деревьев, которые перетащили на стоянку и распилили. Год начинался удачно. Дров они запасли в четыре раза больше, чем обычно, а, значит, зимовать им будет намного легче. Вскоре посадки дали всходы, и жизнь приняла нормальное русло. Днём они отлёживались в землянке, а утром и вечером поливали, рыхлили и окучивали. Приближалась середина лета, но река не усохла, а стала маленьким ручейком. Они вырыли небольшой бассейн, и у них появился дополнительный источник воды. Обильный полив позволил получить лучший урожай. К июлю ручей почти высох, а к августу от реки осталось лишь сухое русло, но всё же воды у них было достаточно, чтобы всё успело вырасти и созреть. Старик даже рискнул вторично высадить корнеплоды и огурцы, и теперь молодые кустики зеленели на грядке.
Приближалось время отправлять парней на разведку маршрута. Старик даже как-то был и рад, что парни будут отсутствовать. Может, страсти несколько поутихнут. Он развернул свою карту и ещё раз долго мерил пройденный путь. Сомнений не было, они вышли к Тоболу. Теперь их путь должен лежать на север. Он промерил оставшийся путь. Получалось, что до цели им ещё предстояло два года пути.
Тщательно собрали и снарядили разведчиков. Парни, смущаясь усиленным к себе вниманием, пытались уклониться от заботы, но это им не очень удавалось. Настал день выхода. Рано утром старик поднял всех и накормил завтраком. Потом все вышли наружу и стали прощаться. Старик крепко обнял сначала одного, затем другого. Потом ребята обняли малышей. Когда же дело дошло до прощания с Олей и Мариной, то девушки бросились к ним в объятия и разрыдались, Марина вцепилась в Юсупа, и слёзы катились у неё по щекам. Старик строго прикрикнул на неё и оттащил за руку. Она продолжала плакать, а затем резко развернулась и побежала в землянку. Оля  хоть и не так бурно проявляла эмоции, тоже плакала. Парни мялись, не зная, что делать. Наконец, перекрестив их, старик произнес:
- С богом.
Ребята, взвалив на плечи мешки, и пошли прочь от лагеря.
Глава 5.
1.
Майкл Фроксон проснулся рано, хотя сегодня он мог всласть выспаться. Была суббота, и впереди два дня выходных, но молодой человек имел немало планов. Он хотел съездить в Бостон навестить сестру. Она вышла замуж и переехала туда четыре года назад. Муж её имел бизнес на побережье, и жили они довольно не плохо. Поэтому Майкл и решил совместить полезное с приятным  – и повидаться с сестрой, и отдохнуть на море. Расстояние от Вустера до Бостона было не большое, километров сто двадцать, а потому он рассчитывал оказаться на месте часам к одиннадцати. Перекусив бутербродом и чашкой кофе, он завёл свой автомобиль и выехал за город.  Машин было не много, похоже, что все наслаждались утренней дрёмой, поэтому ехать было легко и приятно. Солнце уже поднялось, залив горизонт золотистой полосой, но в воздухе ещё стояла утренняя свежесть. В это время вся природа как бы набирала жизненную силу. Лёгкий ветерок колыхал траву, какие-то мелкие птички то летели на встречу, то пересекали путь, занятые одним лишь им ведомыми делами. За окном мелькали поля, животные и строения ферм. Многие горожане всегда с завистью смотрели из окон своих автомобилей на эту размеренную сельскую жизнь. Они завидовали этой неспешности, тишине и простору. Но, как ни странно, никто из них уйти в эту жизнь не собирался, предпочитая тесноту квартир и шум оживленных улиц. Майкл включил музыку и  прибавил скорости. Солнце, зелень, музыка и скорость делали мгновения жизни прекрасными, и он наслаждался этими моментами.
Вскоре мягкие и спокойные, почти пасторальные, пейзажи постепенно сменились на городские. Пригород, с его промышленными постройками всегда выглядел угнетающе. Множество заводов и фабрик создавали безобразный колорит мощи и убожества, прогресса и разрухи. Чем ближе продвигался он к центру, тем наряднее становился город, приобретая ту свою красоту и привлекательность, которую мы держим в подсознании, вспоминая о том или ином мегаполисе. Объехав центр, он свернул на юго-восток и вскоре оказался возле небольшого, но достаточно респектабельного дома.
На звонок дверь открыла сестра. Она бросилась на шею Майклу, и радость её была неподдельной. Они прошли в дом. Навстречу им уже шёл Джим - муж сестры. Поздоровавшись с деверем, он пригласил всех в зал. Пока Майкл отвечал на вопросы сестры, Джим соорудил коктейли и простую закуску. Поговорили на общие темы, после чего Джим на некоторое время их оставил, занявшись своими делами. Они не виделись почти два года, хотя вроде бы и жили рядом. Повседневные дела и заботы, леность, да и просто разнящиеся интересы, всё это отдаляло их, и они редко общались. Но всё же наступали моменты, когда одному из них вдруг нестерпимо хотелось увидеться. Конечно, Майклу было проще. Не отягощенный семейной жизнью, он был более мобилен. Вот и на этот раз инициатива исходила от него. Сестра сначала расспросила о том, как он  живёт, и он самым подробным образом рассказал ей об этом, потом разговор зашёл о родителях. Они жили в Вустере не далеко от Майкла, поэтому он часто их навещал и мог многое о них рассказать. Правда, сейчас они уехали в Детройт к друзьям, но через неделю собирались вернуться. Так за разговорами время подошло к обеду.
Джим уже успел подсуетиться, и всё было готово к тому, чтобы накрыть стол. Не хватало только хозяйки. Дженнифер, так звали сестру, отправилась на кухню, и вскоре стол уже был накрыт. Джим был мужчина весёлый и лёгкий в общении. Он беспрерывно подшучивал над женой и сыпал анекдотами. Так что обед прошёл весело. Майкл предложил съездить на пляж, а потом прогуляться. Так и решили. Ужин провели в кафе, после чего отправились спать.
Следующее утро выдалось солнечным, и Майкл решил ещё раз окунуться в море, а после обеда ехать домой. Но эта идея не нашла поддержки у хозяев дома. У Джима появились дела, а Дженнифер просто было лень ехать в такую даль. После долгих уговоров, Майкл, не имевший возможности каждый день купаться в море, решил сделать это в одиночку. Он отправился на пляж, оставив остальных заниматься своими делами. Вода была тёплой, и народу на пляже было много. Он нашёл себе местечко и, раздевшись, бросился в воду.
2.
Накупавшись вволю, он уже собрался отправиться домой, как вдруг услышал какой-то шипящий звук. Этот звук быстро нарастал, и в следующее мгновение где-то в городе появились клубы дыма и пыли. За ними последовали глухие взрывы. Что-то тревожное закралось в душу Майкла, и он, схватив одежду, побежал к машине. В городе уже царила суета и растерянность, многие улицы были перекрыты полицией. Он, петляя по проулкам, оказался на знакомой улице. Дом сестры был почти в центре улицы, но там уже стояли пожарные и санитарные машины. Тревога закралась в душу парня, стягивая её холодным поясом. Подъехав, ближе, он увидел, что там, где ещё утром стоял дом сестры, была груда щепок и кирпича. Соседние дома тоже были разрушены, но ещё имели подобие строений. Все похолодело в нём, ноги подкашивались. Он сел на асфальт и тупо смотрел на развалины. Подбежали какие-то люди, его отвели к машине скорой помощи, сделали укол.
Постепенно Майкл начал приходить в себя и реагировать на окружающее. Он бросился к полицейскому и начал кричать, требуя сказать, где сестра. Его успокаивали, но ничего толком не говорили. Появился какой-то мужчина, он начал тихо расспрашивать его, задавая вопросы вразброс. Это заставило Майкла концентрировать внимание, и он успокоился. Мужчина ещё долго расспрашивал его, а потом сообщил, что все обитатели дома  погибли на месте. Узнать их трудно, сильно обезображены, особенно мужчина. Майкл попросил провести его к ним. Его провели к стоящей в стороне машине и, пустив внутрь,  расстегнули по очереди два полиэтиленовых мешка. Узнать Джима было действительно невозможно, но Дженнифер он опознал. Разорванное тело было без руки и ноги, половина головы снесена, но лицо было почти не повреждено. Майкл почувствовал, как комок подкатывается к горлу. Он резко отстранился и попытался выйти из машины, но его вырвало прямо на порог. Кто-то подхватил его и отвёл в сторону. Ему дали воды. Он выпил, и его вновь стошнило, он выпил ещё, и это его успокоило, спазмы в желудке прекратились. Умывшись, Майкл окончательно пришёл в себя. Он подписал бумаги и долго сидел в машине, не зная, что делать.  Наконец, он решил позвонить родителям. Он набрал номер, но не знал что говорить. Телефон не отвечал, Майкл набрал ещё раз, но тоже безрезультатно. Может и к лучшем, подумал он. Тогда он набрал телефон шефа и сообщил ему о случившемся. Тот даже не знал, что сказать от неожиданности, но, помедлив немного, сказал, чтобы Майкл не волновался на счёт работы. Его поместили в каком-то помещении, накормили, всё происходило, как будто не с ним, словно в дурном кошмарном фильме. Он ощущал себя как бы по ту сторону экрана, вдали от происходящего. Через сутки все формальности закончились, и ему передали трупы родных людей.  Его беспокоило то, что он не мог дозвониться до родителей, оба телефона по-прежнему молчали.
Дома его ждал ещё один удар. Страну потрясла серия терактов. Одновременно с Бостоном взрывы потрясли Чикаго, Денвер, Новый Орлеан и Детройт. По страшному стечению обстоятельств, судьба не пощадила и его родителей. Они случайно оказались рядом с взрывом и были убиты осколками.  Так в его судьбе появились три могилы, а он разом потерял самых близких ему людей.
Америка переживала шок, а он никак не мог пережить утрату. Всё потеряло смысл. Он жил, не зная зачем. Дела на работе шли всё хуже и хуже, шеф его жалел, но бизнес есть бизнес, и постепенно стало очевидным, что он лишний здесь, где жизнь текла по своим жестким и чётко прописанным правилам. В конце концов, он сам ушёл из фирмы.
Депрессию свою он начал заливать спиртным. Однажды, в очередной раз, напившись, он столкнулся с группой смуглых мужчин. В его пьяном сознании они вдруг стали причиной всех бед. Он не особо разбирался в арабах, персах и мулатах. Все смуглые были для него на одно лицо. И лицо это было лицом врага. Он  бросился на них, но они так его отметелили, что он надолго попал в больницу. Лёжа на больничной койке, он определил себе дальнейшую цель жизни. Он пойдет в армию, и будет громить этих черномазых, где бы те ни скрывались.
3.
Выписавшись из больницы, он отправился на призывной пункт и записался в десант. Парень он был довольно крепкий и не глупый, поэтому все тесты сдал по максимальному баллу и  был зачислен в курсанты. Началась учёба. Непривычная жизнь сначала шокировала его, и хотелось всё бросить, но постепенно он втянулся и вошел во вкус. Он даже начал стремиться преодолеть барьер своих возможностей, тренируясь с усердием. Так прошли два года его новой жизни. Обстановка на Ближнем Востоке и Центральной Азии накалялась. В страну шли гробы и росли протестные настроения, а он был рад, что ему найдётся дело. Он был полон решимости действовать, и даже умереть за родину и демократию. Он даже подал рапорт, с просьбой отправить его в горячие точки. Рапорт некоторое время ходил по инстанциям, и неожиданно для него самого, был подписан. Он получил предписание отправиться в Афганистан. Здесь вновь поднимали голову моджахеды  движения Талибан, и обстановка на юге и юго-востоке обострилась. Руководство приняло решение усилить группировку войск. Мало того, что стало не спокойно в Афганистане, нарастал конфликт с Ираном. Майкла, в составе отдельного батальона, отправляли в район Фарахруда, для обеспечения прохождения колонн. Через день самолет доставит их в Кандагар. Эти названия ничего не говорили ему. Конечно, им доводили сведения о вероятном противнике, но это всё не оставалось в сознании, потому что не было испытано собственной шкурой. А потому всё виделось, как некий вестерн, приключенческий боевик. Горы, хмурые бородатые мужчины, верблюды и он, стреляющий с колена по врагам. Похоже, что и все остальные его соратники мыслили точно так же. 
Наконец, настал день погрузки. Батальон был поднят по тревоге и доставлен на грузовиках  на аэродром. Взревели моторы и тяжёлые машины поднялись в воздух. Делали посадку на западном побережье и где-то в Индонезии.  В Кандагаре сели под вечер. Их расположили в казармах. Вода имелась лишь в   умывальнике. Единственным островком цивилизации была столовая.  Модуль был доставлен сюда не так давно и выглядел вызывающе на фоне всех остальных зданий.  Утром было построение, и их отправили  на участки ответственности. Каждая из рот была расквартирована в разных населённых пунктах и занималась тем , что вела разведку, обеспечивала охрану колонн и ходила  в засады, выслеживая и уничтожая группы диверсантов и караваны с оружием. Его взвод был расквартирован в Чаре. Когда-то это был  кишлак, но после всех военных лихолетий здесь не осталось ничего, кроме небольших холмиков глины. Это всё, что осталось от мазанок и дувалов. Но зато была застава. По всей видимости, она служила укрытием для многих поколений воюющих. Когда-то это была застава русских, потом она досталась северянам, потом ею овладели Талибы, а теперь здесь расположились они. Каждое поколение оставило здесь свои следы. Что-то было разрушено, что-то достроено, что-то переоборудовано. Скалы вокруг заставы были исписаны надписями на разных языках мира, храня память о тех, кто когда-то нёс здесь нелёгкую ратную службу. Помнили они и о тех, кто сложил здесь свои головы, а сложено их здесь было не мало. Мрачное строение внешне походило на то, что он видел в боевиках, но когда он окунулся в повседневность, энтузиазм его начал угасать. Большая бочка, зарытая в землю, был единственным источником воды, если не считать питьевую, которую доставляли в пластиковых бутылях. Пыль покрывала всё, включая и постель, и посуду. И, прежде чем приступить к еде, приходилось вновь её мыть.
Началась занудная повседневная служба. Они выставляли секреты, в дни прохождения колонн проводили разведку и выставляли охранение. Отделение сапёров проверяло дорогу собаками. Иногда присылали тральщик, если транспортировали ответственный груз или большую колонну, но собаками проверяли всё равно. Бывало, что находили фугасы. Эти мерзавцы умудрялись вкопать их почти у них под носом. Как это им удавалось, оставалось загадкой, но они это делали. Пока всё обходилось без потерь, но и успехов особых тоже не было.
4.
Сегодня Майкл заступал в секрет на ночь. Утром его должны были сменить.  Отделение его на боевой машине вышло из Чары и направилось на два километра ниже. Здесь ущелье выходило к дороге, и уходило, извиваясь на восток, к иранской границе. Там оно разветвлялось на несколько каньонов. Ущелье было наиболее удобным путём подхода к позициям, и им предстояло охранять этот участок, а, если придётся, то и оборонять. Поставив машину в укрытие, сержант отправил два секрета вверх, на гребни справа и слева от лощины. Майкл уже не раз бывал там. Конечно, в засаде было спокойней, мощь боевой машины вселяла уверенность, но приказ есть приказ. Получив сухой паёк, они взвалили на себя оружие и боеприпасы и отправились наверх.
Взобравшись на гребень, они сменили наряд и заняли место товарищей в окопе. Майкл проверил работу ПНВ и осмотрел местность в бинокль. Сменив аккумулятор в приборе, он отдал старый уходящей смене и, расспросив о случившемся, отпустили парней. Как только они  ушли, бойцы бросили на пальцах, кому дежурить, и занялись своими делами.  Майкл поставил пулемёт, снарядил ленту и разложил запасные ящики с патронами. Проверив сектор обстрела, он убрал лишние камушки, которые могли мешать при стрельбе, и снарядил гранаты. После этого он уложил гранаты в нишу так, чтобы случайно не задеть их при стрельбе. Покончив с этим, он ещё раз осмотрел местность в бинокль и вышел на связь с сержантом. Доложив о готовности, он отключил рацию и прошёлся по окопу. Что-то ему не нравилось. Он ещё раз прицелился и проверил сектор обстрела. После этого оглянулся назад и ещё раз осмотрел все в бинокль. Вот, что беспокоило его, подсознательно. Не участвовавший в боях парень, каким-то образом умел оценивать обстановку, и сейчас он увидел, что валун, расположенный на соседнем гребне, был отличным местом для стрельбы. Если оттуда вести огонь, то их спины становились отличными мишенями. Он сказал об этом товарищу, но тот только отмахнулся, и, достав нож, вскрыл банку с консервами. Притулившись к стенке окопа, он начал наворачивать тушёнку с хлебом и запивать холодным чаем. Поглотив банку, он довольно крякнул  и, поправив вещмешок, отошёл ко сну. Майкл отстегнул лопатку и начал углублять окоп у себя под ногами. Землю и камень он укладывал сзади. Иногда он бросал своё занятие и осматривал местность в бинокль. Темнело. Майкл посмотрел на часы. Прошло два часа и пришло время сменяться. Он разбудил напарника, тот долго возился и ворочался, но, наконец, проснулся и принялся осматривать местность в бинокль. Но в бинокль было видно плохо, а ПНВ включать было нельзя, слишком светло. Поворчав, напарник вышел на связь и доложил сержанту, о том, что принял дежурство. Майкл ещё полчаса покопал, подровняв то место, где спал боец. Теперь окоп стал немного глубже, а бруствер сзади  чуть выше. Теперь край бруствера был на одном уровне с валуном. Таким образом, можно было, и укрыться и вести огонь в тыл. Удовлетворённый, Майкл сел на дно окопа и немного перекусил и задремал.
Время пролетело быстро, и он вновь принял дежурство. Теперь ПНВ работал исправно, и местность просматривалась, как днем. Никаких движений не обнаруживалось. Смена прошла спокойно. Сменившись, он прилёг на дне окопа. Утренний холод не давал крепко уснуть, и он находился в полудрёме, ёжась от холода.
Вдруг страшный взрыв сотряс землю и воздух. Напарник подпрыгнул так, что чуть не вывалился из окопа. Похоже, он закемарил стоя, и был, застигнут врасплох взрывом. Он ухватился за пулемёт и старался обнаружить цель. Майкл схватил ПНВ и судорожно осматривал местность. Внизу мелькнули какие-то тени. Застрочил пулемет с противоположного холма, одновременно с ним застрочил и их пулемет. Трассеры рассекали низину красными струями. Вдруг напарник как-то дёрнулся вперёд и сник. Из-под каски у него текло что-то чёрное. Шестым чувством Майкл понял, откуда стреляли. Он приподнялся и стащил пулемёт в окоп. Резко поднявшись, он установил пулемёт на бруствер и открыл огонь по валуну. Все заволокло дымом и пылью. Майкл отпустил спусковой крючок. Через секунду со стороны валуна раздалась короткая очередь. Затем ещё одна. Что-то ударило в лицо и горло. Майкл дал длинную очередь по валуну. Трассеры рассыпались мелким бисером, а бронебойные со звоном крушили камень, превращая его в щебень.  Пуля со звоном ударила в каску, отколов кусок. От удара в голове звенело. Инстинктивно он присел, несколько пуль ударились в бруствер. Тут только он понял, что обстрел идет не сзади, а сбоку. Он подкинул вещмешок, и несколько пуль прошили его. Майкл увидел короткие вспышки с вершины холма, на котором располагался их окоп. Он догадался, что те люди, что бежали по низу, скорее всего, ушли из-под обстрела и поднялись по склону наверх. Теперь они прикрывали того, который стрелял Майклу в спину. Значит, он будет уходить, и стрелять ему будет некогда. Он уйдёт, так как расположен вне зоны досягаемости. А этот, стрелявший сбоку, просто хочет его грохнуть или запугать, глумится. Он вновь сдёрнул пулемет вниз и подавшись вперёд, к боковому краю окопа, привстал и дал очередь туда, откуда шли выстрелы. Трассеры ровно легли в камень, в ответ плеснули коротенькой очередью. Но уже где-то сбоку метрах в двадцати от того места, куда стрелял Майкл. Пули просвистели рядом. Майкл вновь дал очередь, но она оказалась короткой, в ленте кончились патроны. В горячке он не понял, что случилось, и продолжал нажимать на спусковой крючок. Наконец, до него дошло. Он отпустил крючок и стащил пулемет вниз. Схватил короб с лентой и принялся перезаряжать. Наступила тишина. Он схватил рацию и запросил сержанта, но никто не отвечал. Он начал догадываться, что подорвали их машину. Попытался выйти на связь с заставой, но мощность рации была мала, и горы заслоняли, так что его никто не слышал.  Он выпустил ракету, с противоположного холма ему ответили тем же. Значит, там есть кто-то живой. Он вытер лицо рукавом и почувствовал боль. Рукав был в крови. Он ощупал лицо. Несколько глубоких порезов распороли щеку, но хуже всего было то, что больно было глотать. Он потрогал кадык. Что-то торчало из него. Он зацепил это пальцами и выдернул. Это был окровавленный осколок камня. Похоже, его посекло осколками камня. Начало светать. Он включил рацию на радиомаяк и снял каску. В ней была дыра размером с пятак. Пуля отскочила рикошетом, выбив кусок металла. Голова была тоже порезана, но всё это были мелочи, никаких серьёзных ранений у него не было.  Вот напарнику повезло меньше. Майкл хотел, было спустить его вниз, но передумал и, ухватив его за ноги, уложил на бруствер. Солдату снесло полголовы. Другая половина хранилась в каске.  Майкл  сел на дно окопа  развернул ИП и начал обрабатывать рану. Промыв раны водой, он наложил  на них пластыри. Через полчаса он услышал позывные и включил рацию. Это прибыло подкрепление. Майкл доложил обо всём, вскоре прибыли солдаты с носилками. Его сменили, а напарника унесли. Спустились вниз к дороге. На месте боевой машины стояла искорёженная дымящаяся груда железа. Она подорвалась на мощном фугасе, или противотанковой мине.
 «Как же они смогли допустить, чтобы им под брюхо уложили фугас?  –  думал Майкл. - Не такие уж дураки эти простые на вид люди, что так дерзко проводят операции».
Из десяти человек их осталось в живых трое. А из семи лишь одного положили в гроб, остальные были даже не трупы, а так, фрагменты. Только теперь Майкл почувствовал страх за свою жизнь. Он впервые начал задумываться о том, что он будет делать, если ему оторвёт руку или ногу. Но он всячески отбрасывал эту мысль. Он приехал сюда, чтобы бороться со злом, он должен убивать этих щуплых душманов, и он будет их убивать.  Прибыли на заставу. Фельдшер осмотрел раны и принялся их обрабатывать. Больше всего его беспокоил кадык. Был поврежден хрящ, и рана начала гноиться. Он принял решение отправить Майкла в госпиталь. 
5.
В госпитале он пробыл почти месяц. Гниение долго не удавалось локализовать, а это мешало глотать пищу. Такая мелкая рана создала столько проблем для врачей и мучений для самого Майкла, сколько не создавали ранения средней тяжести. Наконец раны залечили, шрамы придавали ему суровый вид. На правой щеке, было, пять коротких шрамов, а шею пересекал один. Пока он валялся в госпитале, его взвод укомплектовали, поэтому он попал в другое подразделение.
Это было десантное подразделение, и занималось оно поиском и уничтожением диверсантов и караванов. Майкла встретил командир взвода. Он быстро просмотрел его личное дело и определил в отделение. Сержант, командир отделения, выдал ему постель, указал место и представил отделению. Ребята здесь уже были бывалые, имели не один десяток походов, поэтому к новичку отнеслись с прохладной сдержанностью. Долго грустить не пришлось. К вечеру командир получил приказ, и они погрузились на БТР и отправились в горы. По данным разведки, намечался переход каравана с оружием. В районе действовала банда Мушаррафа. Новый полевой командир был весьма изворотлив и хитер. Его подручные не давали покоя колоннам в районе Кандагара, устраивали засады и диверсии. Десантники не раз выходили на него в засады, но пока не только уничтожить, а даже обнаружить бандитов не удавалось. Мушарраф стал почти легендой.
Наконец разведке удалось установить, что караван пойдёт из Ирана в районе Гиришка. Рота десантников получила задачу найти и уничтожить караван. Майк с взводом отправились в обход, через Кишкинахуд, чтобы вдоль Гильмента выйти к Лашкаргаху, другие подразделения обходили со стороны Гиришка. Разведка хоть и выследила караван, но постоянно теряла бандитов. В горах авиация была не достаточно результативной, а множество естественных укрытий позволяло легко спрятать и батальон. Тем не менее, и дорог в горах не слишком много, а потому поиск упрощался. Основные маршруты были известны, поэтому и решили блокировать все.
Машины неслись, поднимая тучи пыли, а они сидели на броне, готовые в любой момент спрыгнуть и начать бой. Равнина сменилась холмами, а затем и горами. Моторы ревели, преодолевая подъём, дорога же постепенно сужалась и, в конце концов, перешла в тропу. Теперь они уже двигались медленно, выбирая места для проезда. Машину кидало на камнях так, что они еле удерживались на броне. Взводный отправил вперед группу солдат, для разведки. Теперь они уже не ехали, а крались. Машины с трудом преодолевали препятствия. Наконец подъем закончился, и должен был последовать спуск. Внизу лощины можно было провести технику, но она была там беззащитной.  Её легко было уничтожить сверху, поэтому взвод спешился, и, взвалив на себя оружие и боеприпасы, разбился на отделения. Несколько цепочек десантников потянулись по правому и левому хребтам, осматривая все укрытия. Машины медленно стали спускаться вниз. Вдруг вышел на связь разведывательный  дозор. Они засекли караван. Караван шёл прямо на машины. Порядка двадцати верблюдов. Взводный дал команду спрятать машины, и отделения стали быстро занимать позиции. Два отделения залегли с боков, а одно оттянулось назад, за боевые машины. Замаскировались и стали ждать. Прошло полчаса, когда появился первый верблюд. Погонщик шёл сбоку, а верблюд был навьючен ящиками. Метров в пяти от первого шёл второй, тоже гружёный ящиками. Пропустив их вперёд, взводный стал ждать сообщения с БМП. Как только караван появится перед ними, они начнут атаку. Вдруг первый верблюд остановился. Караван начал скучиваться, а люди повели себя как-то странно. Они начали сгонять животных, создавая толчею, а затем вся эта куча начала двигаться вперёд. Как только они вышли на линию огня БМП, караван вдруг остановился. В этот момент застрочили пулемёты,  два передних верблюда упали, остальных же погонщики успели посадить. Люди спрятались за ящиками и верблюдами и вступили в бой.
У них было преимущество в силе и выгодности позиции, но спускаться вниз никому из рейнджеров не очень хотелось, а стрельба сверху оказалась не очень результативной. Моджахеды спрятались за животными и вели огонь снизу. Взводный растерялся, не зная, что предпринять. В это время прозвучал залп гранатомёта, и первая машина вспыхнула. Похоже, «духи» быстрее ориентировались.
- Мочите их гранатами! - крикнул сержант.
Но, похоже, что они имели дело с бывалыми воинами. Один за другим «духи» стали разбегаться, меняя укрытия. Вдруг вторая машина содрогнулась и вспыхнула. Дым начал заволакивать низину, играя на руку врагу. Но Майкл успел заметить, что машина получила повреждение не спереди, а сзади. Страшная догадка мелькнула в его сознании, и он рванул наверх.
В этот момент пули раздробили камень на том самом месте, где он сидел. Взводный упал, как подкошенный. Майкл бросился на землю и дал очередь. Но не попал, человек метнулся в сторону. Наступил кромешный ад. Стреляли отовсюду, началась паника, солдаты спасали себя и беспорядочно метались. Про караван уже никто не вспоминал. Майкл сделал несколько прыжков и укрылся за камнем. Осмотревшись, он перебежал выше и залёг в ложбинке. Моджахеды вели огонь короткими очередями, значит, прицельно. Парни оказались в безвыходном положении. Сверху их теснили одни, снизу обстреливали другие. Правда, это мешало им решительно атаковать, так как бандиты сами могли перестрелять друг друга. Та же тактика, как и тогда, когда он был в секрете. Одни идут снизу, а другие прикрывают сверху. Но как они их переиграли? Думать об этом было не время, надо было спасаться. Майкл осторожно огляделся. На его счастье, часть солдат, сброшенных с вершины, успели сгруппироваться и начали прорываться вдоль склона. Они передвигались вперёд от укрытия к укрытию, прикрывая друг друга. Противник начал  усиленный обстрел, пытаясь разделить их или выбить из укрытий. Бой начал стихать и удаляться. Вдруг, вдалеке, послышался равномерный свист, который нарастал и дробился. Да, это был звук лопастей. Это шли вертолёты. Через минуту грозные машины ворвались в ущелье. Они сходу нанесли удар по каравану, но это было бесполезной тратой боезапаса, там никого не было. «Апач» пошёл на разворот, но в этот момент резкие хлопки разорвали воздух. Это строчил ДШК. Пилот начал маневрировать и дал очередь из автоматической пушки. ДШК замолчал, но шквал автоматных очередей обрушился на винтокрылую машину, которая, петляя, бросилась прочь. Лишь Майкл воспользовался моментом и перебежал в другое укрытие. Бой затих, слышна была лишь перекличка афганцев и какая-то возня внизу. Потом всё стихло. Майкл ещё пролежал некоторое время, а потом  вылез из своего укрытия. Осторожно спустился вниз. Он бродил между  камнями, пытаясь отыскать кого-нибудь живым. Ему не куда было идти, и он решил дожидаться подхода помощи на месте.
Майклу удалось отыскать среди трупов несколько раненых, которым он оказал медицинскую помощь, позднее подошли ещё двое, сумевших укрыться. Они собрали всех раненых и стали ждать. Через два часа пришло подкрепление. Самое удивительное было то, что они никого не встретили. Моджахеды как сквозь землю провалились. Проверили ящики, что были навьючены на убитых верблюдов, но там оказалась всякая ерунда и никакого оружия. Отправили раненых, погрузили убитых, собрали оружие и тронулись в обратный путь. В роте был траур. В батальон понаехало куча начальства. Несколько дней продолжалась суета, потом всё стихло. Его вновь перевели в охранение, но не далеко от Кандагара, в Гундиган. Они ежедневно патрулировали участок  дороги и охраняли мост. Снова потянулись будни, нудные и однообразные.
Глава 6.
1.
Боча плёлся по пыльной дороге. Солнце клонилось к закату и дневной зной начал спадать. Он уже прошёл изрядный путь и хотел пить. В его фляжке было почти пусто, поэтому он не спешил её открывать. Оглядевшись по сторонам, он решил прибавить ходу. Солнце уже наполовину скрылось за холмом,  и тени от него стали длинными. Паренёк явно куда-то опаздывал, поэтому он вновь ускорил шаг. Когда он преодолел ещё километр, солнце окончательно скрылось за горой, стало быстро темнеть. Парень, наконец, открыл фляжку и сделал глоток. Вдруг его кто-то окликнул. От неожиданности парень вздрогнул и оглянулся. Возле него стоял мужчина. Он возник как из-под земли.
- Мирсаид? – осторожно и неуверенно спросил парень.
- Мирсаид заболел и не может идти, - ответил мужчина, внимательно рассматривая путника.
- Отец будет расстроен.
- Ему не надо беспокоиться, болезнь не опасна.
- Иди за мной, - сказал человек и, повернувшись, пошёл в сторону холма. Боча поплелся за ним. Они молча взобрались на холм и спустились с другой его стороны, затем пошли вдоль лощины. Пройдя с километр, мужчина издал звук какой-то ночной птицы, и через секунду, перед ними уже стояли двое с автоматами.
- Посыльный пришёл, - сказал мужчина и указал на парня.
- Иди за нами, - сказал один из них, и паренёк увидел узкий проход в скале. Они протиснулись сквозь щель и оказались в узкой пещере. В полной темноте они сделали шагов пятнадцать, после чего один из провожатых включил фонарик. Проход этот вывел их в большое помещение. Тусклый свет трех керосиновых ламп освещал его. Помещение было частью большой пещеры. В углу были сложены ящики, в другом привязаны ишаки, а в третьем лежали и сидели люди. Сопровождающие подвели мальчика к  молодому человеку.
- Боча от Джабара, – сказал один из них.
- Здравствуй, – сказал молодой человек. - Подойди ближе и скажи мне всё, что передал мне Джабар.
- Джабар просил передать, что сегодня он ждёт гостей с подарками. Все шакалы успокоились и не рыщут в темноте. Но, всякое случается в этом мире, поэтому люди Джабара будут их встречать. Узнать их можно по паролю, - паренёк наклонился ближе, и что-то прошептал на ухо молодому человеку.
- Хорошо, когда нам выходить?
- В полночь. Джабар приказал мне проводить вас.
- Скажи мне теперь, как здоровье уважаемого Джабара, и как его дела?
- Слава Аллаху, у него всё хорошо, болезни его обходят, а враги боятся. Он же силен и отважен.
- Ты, наверное, устал с дороги и голоден. Пройди к огню, пусть тебя накормят.
Боча поклонился и направился туда, куда указал ему собеседник. Там на керосинке стоял казан. Один из мужчин уже накладывал ему миску риса. Мальчик принял пищу и с жадностью всё съел. Сухой рис с трудом проглатывался, поэтому он попросил чая. Выпив две пиалы, он поблагодарил всех и, отойдя в сторону, сел на корточки. Мужчины о чём-то разговаривали, но он плохо понимал, о чём именно. Ему стало скучно, поэтому через некоторое время он начал клевать носом. Один из мужчин дал ему щелбан в лоб, отчего подросток свалился на спину. Все захохотали. Паренёк вскочил  на ноги, ошалело, вращая глазами.
- Иди вон туда, на солому и поспи, а то еще заснёшь по дороге и заведёшь нас не туда, - сказал один из бородачей.
Паренёк не стал ждать, когда повторят дважды, и через минуту уже спал сном младенца. Его разбудили уже тогда, когда ишаки были навьючены грузом. Они вышли из пещеры в другом месте. Несколько валунов были отодвинуты, и в узкий проход протиснулись сначала погонщики с ишаками, а затем группа вооружённых людей. Тропа выходил на дорогу, удивительно было то, что вход в пещеру отсюда был незаметен. Группа направилась в сторону кишлака. Несколько вооружённых людей ушли вперед. Луна была ущербной и освещала местность не очень ярко, но достаточно для того, чтобы не сбиваться с пути. Два часа прошли в полной тишине. Горы становились положе, и дорога стала шире. Это было не очень удобно для странников потому, что в случае тревоги не куда было укрыться. Хоть и никто не подавал виду, но напряжение ощущалось, оно витало в воздухе, читалось в напряженных лицах, в нервных движениях рук. Прошло ещё полчаса, когда за спиной раздался крик совы. Неприятный, он заставил вздрогнуть всех. Главарь ответил криком удода, после чего сова дважды ухнула. Главарь остановил караван. В то же мгновение появились четверо мужчин в тёмных одеждах.  Приблизившись, они назвали пароль и, получив ответ, тихо переговорила с главарём. Через некоторое время группа продолжила в путь. Когда очертания кишлака начали просматриваться, караван был разделен на четыре группы и встречающие повели груженых животных в разные стороны, сам же главарь с бочей и группой вооружённых людей отправился к местному главарю. Остальные остались ждать их возвращения. Пройдя по узким улочкам, они вышли на улицу, по которой мог проехать транспорт. Вдоль улицы тянулся высокий дувал, в центре, которого были тяжёлые деревянные ворота. В них и постучал боча. Калитка в воротах открылась, и их пропустили внутрь. Внутри был большой двор,  в центре которого находился солидный дом. В удалении имелось ещё несколько построек. Их встретили вооруженные люди и проводили в дом. На пороге их встречал хозяин. Он обнял главаря и поприветствовал остальных. Пригласив всех в дом, он провёл их в зал, где уже был накрыт достархан. Гости расположились вокруг достархана, и началась беседа. Они угощались вином и фруктами.
- Слава Аллаху, Мушарраф, что он наделил тебя мудростью, и ты вновь обманул неверных. Я слышал о том, как ты сокрушил их в горах, а, главное, сумел доставить всё в сохранности. Хоть я и старше втрое, но преклоняюсь перед твоей мудростью. Ты истинный предводитель.
- Мне приятно слышать твои слова, уважаемый Джабар, но и о твоих подвигах слагались легенды.
- Да, когда-то и я был ястребом. Но уже не тот, годы берут своё.
- Однако руки ещё не сложил, коль ждёшь подарки, - с нажимом сказал Мушарраф.
- Жизнь заставляет. Тот, кто не держит в узде других, сам становится в узде. Да и дело наше такое, что все туда хотят нос сунуть. Чтоб не совали, или совали реже, их надо периодически поджаривать.
- Значит, ты воюешь лишь возле дома?
- Я много воевал. И с шурави воевал, и с ними против талибов, и с талибами против северян, и с северянами против янки, теперь с вами против них. Но всё время на своей земле и, слава Аллаху, люди мои на меня не в обиде и готовы за меня идти в бой. А хотим мы, чтобы нам не мешали жить здесь, а на чужое добро не заримся. Коль не дал Аллах силы больше, так и не берём больше того, что можем. Ну, а раз живы ещё, значит, Аллах дал ума, чтобы заставить врагов уважать нас и считаться. Ты молод, кровь твоя горяча, а ум не обременён заботой о близких, потому и пытаешься осудить меня, но у всех есть свои причины. Коль сегодня мы нужны друг другу, значит такова воля Аллаха, и надо молиться, чтобы завтра он не сделал нас врагами.
Мушарраф был смущён и молчал.
- А теперь поговорим о деле. Значит, вы даёте оружие и боеприпасы при условии, что мы проведём несколько подрывов. Но у нас условие. Мы будем подрывать по своему выбору в тех местах и в то время, когда и где нам будет удобно.
- Хорошо, но не позже намеченных сроков. И оплата по результату. Чем серьёзнее объект, тем выше оплата. Можете разом подорвать гарнизон, и тогда мы вам будем должны. Этот человек останется у вас наблюдателем, если вы, конечно, не против. О суммах мы уже договорились, не так ли?
- Совершенно верно, уважаемый Мушарраф, значит, мы обо всем договорились.
- Да, это так. А сейчас нам надо идти. Пусть будет мир в Вашем доме.
С этими словами Мушарраф поднялся и, простившись с хозяином, направился к выходу.
- Да, как зовут мальчика, который ходил посыльным?
- Мамуч, он  внук моего брата.
2.
Майкл проверял снаряжение. Сегодня он шёл в охранение колонны. Его отделение должно патрулировать участок в десять километров. Он разрядил  магазины и промыл их, тщательно протер, затем протер патроны. Вычистил и насухо протёр оружие. То, чему его учили там, за океаном, можно было забыть здесь. Он помнил, как разорвало ствол у одного молодого бойца. Пыль, которая здесь проникала везде, сыграла с ним злую шутку. Обильно смазанный ствол быстро собрал её, и, когда тот выстрелил, пуля застряла в стволе. Даже это было не так, как у них. Смазка вместо пользы приносит вред.
Здесь были свои законы и свои нравственные принципы, другое отношение к вещам. То, что было ценным там, не имело значения здесь, и наоборот. Нельзя было даже загадывать на завтрашний день, даже на сегодня. Странно, вроде и войны настоящей не было и противника, а люди гибли и машины взлетали в воздух. Они постоянно боролись с врагами, но кто эти враги, никто не мог точно сказать. Взять и ткнуть пальцем  - вот это враг, уничтожай его. Никто никого не называл определённо. Есть какие-то моджахеды, а кто они, где живут - не известно. Ежедневно, заступая на дежурство, он испытывал чувство постоянной угрозы, и это постоянное ожидание нападения изматывало. От этого он становился нервным, вспыльчивым. Он спал короткими отрезками, проваливаясь в сон минут на двадцать, и просыпался, потом опять засыпал, как будто проваливаясь в небытие. Больше всего не любил он патрулирование. Езда на солнцепеке изматывала больше всего. Броня машины раскалялась на солнце так, что обжигала руки, каска и бронежилет нагревались тоже. Было ощущение, что ты принимаешь сауну, но сауна эта длится порой с утра и до вечера. Куртка после патруля от пота стояла, покрытая белыми разводами. Здесь он даже пить учился заново. Рано утром выпивал литр воды и больше не пил, пока солнце не сядет. Так меньше потеешь, а, значит, и преешь. Закончив с оружием, он проверил сигнальные ракеты, индивидуальный пакет, налил во фляжку свежей воды.
Подали команду на построение. Получив приказ, они взобрались на броню, и вышли на маршрут. Сапёры уже прошли и проверили трассу. Они объехали участок, осматривая опасные подступы. Потянулись «бурбухайки» - что-то среднее между автомобилем и арбой. Собранные из различных агрегатов эти транспортные средства имели ужасающий вид. На них возили всё, что можно было возить. Прошла арба с глиной. Старик с лопатой сидел сзади, а мальчик вёл мула. Бедное животное еле передвигало ноги от того груза, который на него взвалили. Майкл глядел на них, и думал: «Странно, у них какая-то своя жизнь, а у нас своя, совершенно отличная от них». 
Пройдя весь маршрут, вернулись обратно. Появилась головная машина колонны. Они встали на левую сторону дороги, чтобы не мешать движению. Прошла первая машина, обдав их пылью и дымом. Майклу вдруг захотелось по нужде, он спустился с брони и повернулся к обочине. Не успел он закончить процесс, как сзади прогремел взрыв. Ударной волной его отбросило вперед, и он упал лицом в придорожную пыль. Что-то торчало в ягодице, причиняя страшную боль. В голове шумело, и перед глазами плыли круги. Он хотел подняться, но не мог, конечности плохо слушались его. Тогда он развернулся ползком и увидел впереди себя развороченный остов машины. Кабина её опрокинулась на бок, видимо снесённая передним колесом, которого не было на месте. Вместо него торчала железяка, которая была когда-то то ли осью, то ли рессорой. Горел бак и задние колёса. Пламя охватывало бак всё сильнее и сильнее, ещё немного и бак взорвётся, но страшнее всего было то, что машина была загружена бочками с топливом, и пламя неуклонно подбиралось к ёмкостям. Из них уже струйками стекало топливо. Видимо, осколки сделали пробоины в бочках. То, что могло произойти, легко предсказать. Водитель машины валялся метрах в десяти, рядом лежало еще несколько тел. БТР взревел мотором и рванул вперёд, но движения его были резкие. Водитель тоже плохо управлялся со своими конечностями.
Майкл понял, что сейчас придёт смерть, и начал загребать руками и ногами, пытаясь отползти подальше. Но тело плохо слушалось команд. Он находился в полуобморочном состоянии, и всё происходящее выглядело, словно в замедленном кино. Он полз и полз, понимая, что делает это очень медленно, но ничего не мог изменить. Сзади раздался взрыв, и его обдало жаром. Он понял, что это взорвался бак. Пламя охватило машину и горело, шипя, как большая сковородка. Майкл полз, не замечая боли в ягодице. Бронежилет упирался в песок, мешая ползти. Наконец до него дошло, что его надо сбросить. Он попытался отстегнуть лямки, но пальцы не слушались его. Гул пламени напомнил ему, что жизни у него осталось не так уж много. Он напряг все силы и встал на четвереньки. Боль резко пронзила всё тело, и он чуть не потерял сознание, но заставил себя сделать шаг. Затем другой, третий...
Каждое движение вызывало приступ дикой боли, но сейчас он двигался быстрее. Сзади снова ухнуло. Столб пламени устремился вверх, принимая форму гриба. Пламя скручивалось вместе с черным дымом, и двигалось в стороны от машины. Всё заволокло гарью. Майкл чувствовал, как жар гонится за ним, неумолимо приближаясь, и он почти побежал на четвереньках. Слезы заволакивали глаза, искры и зелёные яркие мошки притупляли зрение. От боли он сжимал челюсти так, что хрустели зубы, но продолжать бежать на четвереньках. Жидкий огонь достиг его, охватив ботинки. Майкл почти бежал на руках и коленях. Он чуял, как загорелись ботинки, но останавливаться было нельзя. Пламя гналось за ним по пятам. Наконец он почувствовал, что жар спадает. Оглянувшись, он увидел, что пламя больше не движется, а горит огромным кольцом вокруг бесформенной груды железа. Он принялся тушить ботинки. Хорошо, что армейская обувь довольно грубая, и ноги не успели получить большой ожог. Случайно он задел  рукой ягодицу, и от резкой боли в глазах у него помутнело. Майкл потерял сознание.               
3.
Мальчик завел арбу во двор. Старик слез с неё и отдал лопату мальчику. Тот принялся разгружать глину. Когда он выгрузил глину и распряг осла, в калитку вошли двое. Они прошли в дом и сделали знак ему следовать за ними. Когда все расположились в комнате, один из пришедших сказал:
- Мамуч, ты хорошо поработал сегодня. Двое отправились на небеса, а двое ранены. Одна машина уничтожена. Ты заработал триста тысяч за убитых, сто за раненых и двести за машину, всего шестьсот тысяч. Но отец твой должен Джабару за оружие двести пятьдесят тысяч, за керосин и зерно сто, поэтому ты получишь двести пятьдесят. Но ещё есть бахшиш пятьдесят тысяч, потому остаётся двести тысяч. Вот деньги, получи и поставь крестик здесь. Ты молодец, Мамуч, как это ты придумал не закапывать мины, а присыпать землей?                - Просто я подумал, зачем рыть ямки в бетоне, если много ям от былых подрывов. Надо положить мину в воронку и засыпать её землей, это можно сделать быстро. Когда саперы прошли, и проехал патруль, мы уложили  мины в ямы на дороге. Потом присыпали глиной, сверху покатали пустым колесом, чтобы были следы, как будто здесь уже много машин прошло, и уехали.  Вот и всё, а деньги пусть отец возьмёт, ему надо кормить семью.                               
4.
Очнулся Майкл, когда его уже на носилках тащили к вертолёту. Жилет с него уже сняли, каски тоже не было. Он лежал на животе, пристёгнутый к носилкам. Через пятнадцать минут его уже заносили в операционную. Выбежала медсестра, глянула на Майкла
- Что с ним?  – спросила она.
- Кажется, мне в задницу попала заноза, - попробовал пошутить Майкл, – если можешь, вытащи её побыстрее.
Девушка приподняла покрывало. Из одной ягодицы торчал здоровенный кусок металла. От этого  ягодицу так раздуло, что она была, чуть ли не вдвое толще другой. Девушка засуетилась, куда-то убежала, через минуту зашёл врач, видимо хирург, за ним появилась и девушка - медсестра, но уже с набором инструментов. Она ловко разрезала штаны вместе с трусами, так, что их сняли, даже не поднимая  при этом самого их владельца. На ходу вколола пару шприцев и принялась натирать его задницу чем-то жидким. Операция оказалась серьёзной, несмотря на пикантность ранения. Кусок какой-то автомобильной детали прошил всю мягкую ткань и слегка повредил кость, но сама железяка была грязной, и началось заражение. В общем, раскроили ему задницу основательно, всё промыли и зашили. Ещё несколько мелких осколков застряли под кожей, на спине. Но их можно считать царапинами. Пока они преодолели сталь бронежилета, сила их была не велика, и они застряли в коже, не проникнув даже в мышцы. После операции Майкл уснул, и проснулся лишь под утро. Рана ныла нестерпимо. Обезболивающие препараты перестали действовать, и рана ныла и пульсировала, любое движение лишь усиливало боль. Он вызвал медсестру и, скрипя зубами, пожаловался на боль. Девушка вышла и вернулась со шприцем. Сделала укол, и Майкл снова провалился в сон. На следующий день он проснулся поздно, почти к завтраку. Вошла сестра, которая принимала его. Она подошла к его кровати и протянула градусник.
- Ну, привет, герой, попа с дырой, - сказала она и засмеялась. — Выспался, наконец? Как себя чувствуешь? Только не ври мне, я этого не люблю.
Говорила она это так, как будто он был её старым близким другом, и знает она его давным-давно. Майкл даже не сумел обидеться, а лишь пробормотал:
- Ладно, врать не буду, если скажешь, как тебя зовут.
- Да здесь большого секрета нет. Зовут меня Энн, а тебя Майкл, если ты не забыл, а то многие после такого ранения обычно забывают, как их зовут.
- А что, у меня тяжёлое ранение?
- Да нет, просто многие думают этим местом, а когда в него пуля попадает, напрочь перестают соображать. А у тебя, я смотрю, и в верхние полушария попадания были,  – сказала она и показала пальцем на шрамы у него на лице.
- У меня мозги надёжно спрятаны, так, что враги не найдут.
- Это меня печалит, потому что мне хотелось бы увидеть их проявления. Я имею в виду… мозгов. Ты, я вижу, уже приободрился, давай градусник.
Она взглянула на градусник, и что-то записала в карточку. Потом решительно подняла одеяло и начала разглядывать его рану, и даже понажимала на её края пальцем. Похоже, она осталась довольна исследованиями, по крайней мере,  вновь накинула одеяло и объявила:
- А сейчас мы будем завтракать.
 Она вышла из палаты и вскоре вернулась со столиком. Главная проблема оказалась в том, что, сидя и лёжа, он есть не мог, а потому оставался вариант есть стоя. Она повернула его на бок, чтобы он мог  встать одной ногой на пол, потом зашла с другого боку и помогла подняться. На нём была ночная рубашка, и она, как назло, задралась, обнажив мужское достоинство. Энн скользнула взглядом и хмыкнула. Похоже, и сейчас она осталась довольна увиденным. Он стоял возле кровати, держась за спинку, а она кормила его с ложки. Жуя кашу, Майкл с ужасом подумал, что ей придется, и судно за ним выносить. Эта мысль лишила его аппетита.  Закончив с завтраком, она опять уложила его в постель.
Начались долгие дни выздоровления. Майкл подстроил режим питания так, чтобы в её дежурство судно оставалось пустым. Он начал ловить себя на мысли, что ждет её дежурства, и грустит, когда оно заканчивается.  Шли дни и, наконец, он смог подняться и самостоятельно ходить по госпиталю. Они стали проводить время вместе, и после её дежурства. Модуль, где она жила, располагался на территории госпиталя. Энн не была красавицей, но что-то настоящее, необычайно притягательное было в ней, её задорный характер, непринуждённость и чувство достоинства, располагали к себе. Майкл с нетерпением ждал, когда наступит время её дежурства, или она выкроит время, чтобы навестить его. В том, что он был для неё не безынтересен, Майкл не сомневался, хотя напрямую они об этом не говорили. Но время, которое он торопил, работало против них, приближая момент расставания. Приближалось время выписки, а, значит, судьба раскидает их в разные города, а, может, и страны. Он уже знал, что Энн из Нью-Йорка, родители её живут там, и что по окончании контракта, она вернётся в родной город. Но спросить адрес Майкл не решался, потому что не был уверен, что воспользуется им. Прощались они и не как влюбленные, и не как друзья. Чувство взаимной симпатии, хоть и окрепло, но не переросло в любовь. Они находились в таких отношениях, когда возникшая духовная привязанность обуздывала плотские страсти, приводя каждого в состояние застенчивости и нерешительности. На прощание она поцеловала его, а он решился спросить адрес и телефон, пообещав звонить и писать.
По возвращении в подразделение, Майкла пригласил к себе ротный и предложил подать рапорт на обучение в школе сержантов. Поразмыслив, Майкл согласился. Пока военная романтика ему ещё не надоела, а повышение по службе было кстати.  Он получил положенный ему отпуск, по окончании которого уходил в школу сержантов. Рассчитавшись, он получил документы и убыл в Кандагар, чтобы с попутным бортом отправиться на родину. Конечно, он разыскал Энн и рассказал о своих планах.  Девушка была на дежурстве, поэтому провести время вместе им не удалось, но Майкл, почему-то был рад этому. Тех нескольких часов, что они провели вместе, было достаточно, чтобы насладиться общением, наговориться и насмотреться, дальше этого Майкл переступить не решался. Утром он уже сидел внутри транспортного самолета, среди тюков и ящиков, и летел в сторону Америки.
Глава 7.
1.
Оксана открыла глаза и с наслаждением потянулась. На широченной кровати это можно было делать с наслаждением. Она выгнула спину и вытянула руки, потянувшись, перевернулась на другой бок. Всё складывалось так, как она мечтала и к чему стремилась несколько последних лет. Оксана была молодой женщиной двадцати лет. Не смотря на юный возраст, она уже второй раз была замужем. Первое замужество она считала не удачным, не потому, что семейные отношения не сложились, просто суженый не оправдал тех надежд, которые на него возлагались. А должен был он дать ей многое: квартиру в городе и приличное содержание. Она относилась к той категории женщин, которые считали себя не отразимыми, которые без сомнения считали, что к их ногам мужчины должны не только бросаться сами, но и подносить в огромных количествах всевозможные материальные блага и ценности. Надо отдать должное её внешности. Она действительно была чертовски привлекательна. Невысокого роста, стройная, она имела хорошую осанку и тонкую кость. Длинные пальцы украшали правильной формы ногти, небольшая, но высокая грудь, узкая талия и овальные бедра хорошо сочетались с длинными и не полными ногами. Она умела одеваться, удачно подчеркивая одеждой свои достоинства. Не смотря на свою провинциальность, она имела хорошие манеры и не скатывалась до жеманства. Нельзя было назвать её и глупышкой. Достаточно эрудированная, она могла поддержать многие темы для разговора. Единственно, что портило картину, было то обстоятельство, что всё это было оружием, а не достоянием.
Оксана имела цель вырваться из глубинки, и мужчины были для неё средством достижения этой цели. Не получив от первого брака того, что хотелось, она не стала тратить время попусту, а быстро освободилась от брачных уз и вновь расставила сети. Единственная дочь одинокой женщины, она управляла матерью, как хотела. Бедная женщина горбатилась на двух работах, чтобы обеспечить чаду товарный вид. Одержимая идеей вывести дочь в люди, она не щадила ни сил своих, ни здоровья. В их захолустье реальной возможностью завладеть солидным женихом, было устроиться в торговую фирму. Фирма имела большие связи со многими поставщиками, и их представители часто наведывались в офис.
К цели Оксана шла, продумано и получила образование, позволяющее работать менеджером. В конце концов, ей удалось получить место, и она приложила максимум усилий, чтобы зарекомендовать себя. Хоть и сама работа и заработок её совершенно не устраивали, она мужественно продолжала трудиться. Вскоре стаи молодых людей уже кружились вокруг неё, но она не собиралась вновь попасть в «молоко». Теперь она всеми способами искала информацию о каждом, кто мог бы стать потенциальным женихом, способным дать ей то, чего она хотела. В конце концов, выбор пал на не молодого уже предпринимателя. Разница в двадцать лет не стала препятствием в сближении. Здесь, как на рыбалке, главное - выбрать правильную наживку и вовремя подсечь. И  Оксана вполне справилась с задачей. Любовь её была и достаточно пламенной и достаточно наивной, она возникала при нужных обстоятельствах и росла вполне закономерно. В общем, объект был уверен, что своим обаянием покорил сердце молодой красавицы, наивной и целомудренной. Оксана провела операцию столь блестяще, что объект был искренне счастлив, когда брак, после долгих уговоров, был заключен. Молодая жена перекочевала не куда-нибудь, а в Москву.
И вот теперь Оксана пожинала плоды своего труда. Двухкомнатная квартира, хоть и не в центре, была в её распоряжении, муж исполнял любые желания, а его кошелек находился в её распоряжении. Мудрость женщины не в том, чтобы растранжирить деньги, а истратить их так, чтобы любимый был счастлив с ними проститься. Такой мудростью и обладала юная провинциалка. Немного пополнив гардероб, она занялась обустройством семейного гнёздышка. В результате её активной деятельности в квартире появилась новая ванная и кухня. В комнатах она сделала косметический ремонт и заменила немного мебели. Муж был на седьмом небе от счастья, его просто распирала гордость и за себя, и за неё. Он ещё более укрепился в мысли, что обрёл своё счастье. Как каждый мужчина в его возрасте он подумывал о наследниках, и даже очень назойливо подумывал, что  в планы молодой жены пока не входило. До последнего времени ей удавалось обходить этот вопрос стороной, но как долго эта тактика будет срабатывать, было не известно. Но пока Оксана ещё не определилась, не увидела перспективу, и обременять себя детьми ей не очень хотелось, тем более что и её изумительная фигура могла пострадать. Закончив с квартирой, она решила осмотреть рабочее место супруга. Пока его заработок её устраивал, но это пока, кто знает, будет ли он устраивать её завтра, а потому всё надо было взять под контроль.
Муж её, Дима, сначала отшучивался, но вскоре вынужден был сдаться. Оксана стала вникать в процесс и постепенно увлеклась, тем более что теперь она была не просто клерк, а хозяйка,  а значит все, что происходит  на фирме, более всего касалось её. Но не только финансовые вопросы интересовали молодую женщину, она разведала все связи мужа и вычислила всех воздыхательниц. Теперь она работала над тем, чтобы устранить или нейтрализовать потенциальных соперниц. Её стараниями были уволены две молодые сотрудницы. Теперь обстановка, по её мнению, стабилизировалась, и можно было вздохнуть с облегчением. Фирма давала устойчивый доход, муж был без ума от неё, в ближайшем круге конкуренток не было. Теперь можно было поработать на имидж. Ей не хватало элегантного авто и соответствующего общества. Правда ранг её любимого не позволял думать о сливках общества, но кто знает, кто знает…
Пока же юная леди решила заняться автомобилизацией. Для начала нужно было научиться водить машину, и она записалась на курсы. Занятия начинались после обеда, поэтому время поваляться у неё было. Она встала, заправила постель и отправилась в душ.  После дома с удобствами на улице, это было просто по-королевски. Мужа она проводила на работу уже три часа назад. Она любила, закрыв за ним дверь, упасть в постель и досыпать эти утренние часы. Слегка перекусив, она включила телевизор. Новости не радовали. Была поздняя весна девятнадцатого года. Бесконечная возня на Ближнем Востоке снова стала перерастать в острое противостояние. Чувствовалось, что кто-то втягивал США в конфликт с Пакистаном, Ираном, и Сирией одновременно. Все кричали о международном терроризме. Но и в Европе назревало что-то страшное. Отношения в союзе разладились после трагедии с Нидерландами и Бельгией. Во всём мире ощущался дефицит топлива. Подозревали, что нефтедобывающие страны умышленно сокращают добычу. В стране же всё было хорошо, правда, вскользь упоминались китайцы, которые усиленно заселяли Приморье и Прибайкалье. Но говорилось об этом как-то тихо и не навязчиво, да и было это где-то так далеко, что казалось, что не у нас. Пощёлкав пультом, Оксана нашла комедию и стала смотреть. Когда фильм закончился, у неё еще осталось время пообедать, привести себя в порядок  и одеться. Она вышла несколько раньше, чтобы пройтись по улицам весенней Москвы. Ей нравилась эта толкотня, потоки машин, толпы вечно бегущих жителей. Правда, спальные районы были тихими и грязными, как и её малая родина, но дома всё же были повыше и асфальт погуще. Она выбралась к остановке и стала ждать автобус. Когда он подъехал, и она уже собралась взобраться на ступеньку, её окликнул кто-то. Она обернулась и увидела молодого человека, который ей улыбался. Она фыркнула и прошла в салон. Незнакомец вскочил в автобус и начал заигрывать с ней, как обычно это делают молодые повесы. Оксана делала вид, что недовольна его поведением, но где-то в душе ей было приятно его заигрывание. Он не оставлял её  до тех пор, пока она не вышла из автобуса. Хоть незнакомец был ей симпатичен, но как бы не вписывался в план, а потому Оксана решила от него отделаться. Избавиться от него ей удалось лишь в метро. Она просто скрылась от него в сутолоке. После занятий её забрал муж, но ей, почему-то, вспоминался этот парень.
На следующий день всё повторилось. Он пытался заигрывать, а она уклонялась от знакомства. Противоречивые чувства кружились в душе молодой женщины. Нельзя сказать, чтобы она испытывала любовь к мужу, но и отвращения он не вызывал. Их отношения не обладали пламенной страстью, по крайней мере с её стороны, но в то же время и этот молодой нахал не вызывал в ней прилива страсти. И всё же где-то в глубине души ей были приятны его грубоватые приставания. Молодой человек, вероятно, это чувствовал, по крайней мере, не прекращал своих навязчивых приставаний и по все видимости специально поджидал её на остановке. Наконец он так осмелел, что дошёл с ней до автошколы. Такой поворот событий Оксану не устраивал, не хватало еще, чтобы муж застал её с ним. Скандалы и разводы не входили в планы молодой женщины, а стареющие мужчины всегда так ревнивы. Она предложила парню встретиться и взяла номер телефона.  Конечно, встречаться и звонить она не собиралась, но надо же было как-то от него отвязаться. Она даже прошла мимо автошколы и зашла в какое-то ближайшее учреждение, якобы на работу. Парень отстал и ушёл в надежде на встречу.
Следующие дни, чтобы не встречаться с поклонником, Оксана сменила маршрут и ездила в автошколу на другом автобусе. Дни шли за дням, и жизнь потекла размеренно, без потрясений и ярких событий. Правда в этой текучке она закончила учиться и получила права, был куплен автомобиль, но радость его обладанием как-то быстро исчезла. Всё было обыденным и скучным. Оксана вновь взялась работать и помогала мужу в бумажных делах. Однако удручало её то, что обаяние и красота не находили реализации в страстной любви. Что толку от страстных взглядов, если сама она не давала развиться своим чувствам, и это мучило её больше всего. Ей хотелось охмурять, и самой гореть в огне любовной страсти. А вместо этого приходилось играть роль любящей и верной жены. Как-то сами собой начали выпячиваться недостатки супруга и стираться его достоинства. Она стала замечать, что её раздражают его манеры проглатывать окончания, потливость, растущий живот и постоянный запах изо рта. Нет, он не был неряхой, и следил  за зубами, но всё равно этот запах, хоть и не резкий, пробивался,  когда он приближался к ней для поцелуя. Раздражала его отдышка, которая возникала, когда он или поднимался по лестнице, или вынужден был быстро идти, да и в постели запала хватало минут на десять. Сама столица тоже вызывала раздражение от вечных пробок, вечных проблем с парковкой и сутолокой. Беспрерывный шум вызывал приступы депрессии. Однажды она  вдруг почувствовала, что соскучилась по своему родному городку, по маме, про которую она почти забыла, и мысль навестить её все более и более начала укрепляться в её сознании. Она намекнула мужу, что хочет навестить мать, и тот не стал ей перечить. Был конец июля и самое время отдохнуть от дыма и гари мегаполиса. Сборы были не долгими, и  они отправились в путь. Муж совместил полезное с приятным и подогнал дела так, чтобы и вопросы решить и в отпуск съездить одновременно.
2.
Выехали рано утром, пока город ещё не проснулся  и через два часа они уже съехали с кольцевой и направились на юг. За окном мелькали поля и редкие деревеньки, а в салоне было уютно и играла музыка. Машина резво бежала. Они менялись за рулем, поэтому, уже к вечеру, подъезжали к пункту назначения. В сумерках городок казался уютным. Зелень  и цветы укрывали дома. Они подъехали к дому и посигналили. Оксана вышла из машины и открыла калитку. Она прошла вдоль стены и открыла дверь и позвала мать, и только на второй раз мать откликнулась. Она почти не изменилась, только как-то сникла. Увидев дочь, она бросилась ей на шею, и слезы покатились у неё по щекам. Оксана почувствовала неловкость, ведь она почти и не вспоминала о матери, занимаясь своими делами.
Мать бросилась накрывать на стол. Муж, Дима, долго мучился с вросшими в землю воротами, пока открыл их и загнал машину. На утро Дмитрий отправился решать дела, а Оксана, позавтракав, отправилась навестить подружек. Она шла по улице и не узнавала её. Вроде бы всё было прежним, колеи, кривые заборы, покосившиеся дома, но что-то изменилось, что-то было не так. Она сразу и не могла определить, что изменилось, пока не подошла к дому своей одноклассницы. Ставни дома были закрыты, и земля возле калитки поросла травой. Тут только она заметила, что нет привычной детворы, играющей на улице, нет бабок, вечно сидящих на скамейках. Она постучала в соседний дом, но дверь открыла незнакомая женщина. Она сказала, что ещё зимой соседи переехали куда-то. Оксана побрела обратно. Теперь ей бросалось в глаза, то запустение, что творилось вокруг. Она обошла ещё нескольких подружек, и только одна оказалась на месте. Подруга, конечно, обрадовалась встрече и тут же накрыла на стол. Правда, помявшись, попросила Оксану купить бутылку, потому, что у неё нет денег. Выпив по стопке, девушки принялись вспоминать былое и рассказывать о жизни. Поболтали о былом, и подружка рассказала обо всех знакомых, кто, где и чем занимается. Оказалось, что после её отъезда очень многие подались искать счастья на стороне. Кто на заработки, кто на учебу, кто просто переехал к родственникам в города. Как-то резко произошли изменения,  практически все мелкие хозяйства разорились, а крупным предприятиям столько рабочих рук и не требовалось. Работы на всех не хватало, да и оплата была такова, что работающие едва сводили концы с концами. Парни начали спиваться. Вот и её муженёк влетел по пьянке, и теперь мотает срок. Воровали зерно, продали, напились, полезли ещё, а там их уже ждали. Теперь вот одна с ребенком, без работы.
Оксана слушала подругу и вновь переживала свою молодость. Ничего здесь не изменилось, та же безнадёга, как и сто лет назад. Проболтали до обеда, было уже почти час по полудню, когда Оксана спохватилась, что пора идти домой. После долгих уговоров остаться пообедать, решили встретиться завтра и пойти купаться. Едва она успела вернуться домой, как приехал Дима. Он просто негодовал от возмущения, мало того, что осталась одна заправка на весь городок, так и там выдают бензин по 10 литров, у них, видите ли, лимит!
- Да уж с полгода так, – сказала мать. – Говорят, что бензина не хватает, и всё тащат в Москву и Питер, чтобы там не возмущались.
- Да вранье, - сказал Дима. – А здесь что, не люди?
- Всегда так было, всё туда, а нам уж что останется. Нам не привыкать.
- Да как же вы  тут живете, если и бензина то нет?
- А зачем нам бензин? Мы и пешком ходить умеем. Да и ходить то особо не куда, на огород, да обратно. Только что хлеба купить, да за свет с газом заплатить, для того и на улицу выходим. Вот нам бы денег побольше, это да. А то за свет за газ заплатишь, так и все деньги кончаются. Многие бабки снова на дрова перешли, газ дорого, так плиту оставили, чтоб щи варить, а печку на дрова. Благо зимы теперь, как в Сочах, тепло и слякоть, даже мороза нет. Правда и летом жарища. Я уж днем на улицу и не хожу, лицо сразу обгорает, и удар прошлый год хватил.
- А мы на речку собрались завтра. Ты же завтра свободен, Дима.
- В общем, да. Есть пара дел, но можно и отложить. Дела здесь пошли плохо, торговля упала вдвое, а по некоторым позициям и вообще в ноль. Наверно, надо сворачивать бизнес и перебрасывать деньги куда-то в другое место.
- Так ещё бы, за год почти вся молодежь удрала, одни старики. А с ними какой бизнес? Старики всё донашивают да доедают. А на речку лучше не ходите, почти вся усохла. Снегу с дождями почти нет, так и родники ушли. Так, не речка, канава осталась. Да ты сама Оксана видела, в позапрошлом году ещё она начала мелеть, а за прошлый год и в эту весну так вообще резко обмелела. Не речка - канава. Пруды тоже пересохли. Чистить некому, у всех экономика, рыбу тянуть с пруда - да, а ил убрать - так денег нет. Остался вроде Широкий, да Козлов, а остальные, говорят, если и есть, то по колено.
- Так у вас тут скоро пустыня будет.
- Пустыня, не пустыня, а с Калмыкии многие к нам перебрались. Там вода почти ушла, так людям жить стало не возможно. Если бы не переселенцы, так вообще здесь народу бы не осталось. Деревня то вообще вся разбежалась.
- Да бросьте, Мария Федоровна, стращать. Вон сколько продуктов, в магазине полки ломятся. А вы говорите, деревня разбежалась.
- Да откуда же вам в Москве знать, разбежалась или не разбежалась? Ведь всё туда тащат, к вам. Кормят вас химией, а вы и рады. Прогресс, прогресс… Да, всё на конвейере делают. Куры на птицефабрике яйца штампуют. Бедняги, как с яйца вылупились, так и до смерти живой травинки не видали. Комбикорм у них. Курей тыщи, а работников с десяток. Коровы по компьютеру доятся, правда, молоко всё равно из сои делают, или чего ещё подмешивают. За коровами ухаживать всё равно желающих мало, хоть и компьютер к ним подключен. Ничего не поймешь, простору у нас много, а земли нет, чтобы коровкам пастись. А может травы не хватает, потому что всё на биотопливо изводят. Так  что народ в селе не нужен, даже мешается, может с сотню на весь район и надо, на комбайне там поработать или ещё где, а так в основном технологии кругом. Ты то вот, наверное, и молока настоящего не пробовал?
- Да пробовал, у меня от него понос.
- То-то и оно, что понос, уже скоро сами биотопливом заправляться будете, а настоящая еда вам во вред станет. Ты вот давеча что ворочался?
- Не знаю, что-то заснуть не мог.
- А я знаю, тихо у нас, а вы привыкли, чтобы жужжало, скрипело, рычало. А тут тихо, и уже организм плачет, шуму хочет.
- И то верно, Мария Федоровна. Ну, вы уж совсем нас раскритиковали, мы  то что, согласные мы, надо назад, ближе к природе. Но ведь сами говорите, жизни нет. Так куда же крестьянину податься?
-А, да ну вас. И правда что-то я разошлась. Сейчас чаёк подам, с вареньем. Ты, какое любишь, Дима? Оксана любит вишнёвое.
- Ну, раз вишнёвое, значит, вишнёвое.
После обеда прилегли отдохнуть, а ближе к вечеру решили сходить на речку. Зашли за подружкой и отправились на пляж. Когда-то они проводили здесь дни с утра и до вечера, как только начинались школьные каникулы. Здесь река была широкой и глубокой. Каждый год кто-то привозил сюда песок, кто-то ставил трамплин, кто-то стол и лавочки. Весной паводок уносил всё это, а к лету вновь ставили. Теперь же место это предстало перед ними жалкой лужей, в которую впадал жалкий ручеек. Народу было не много, но и те перемутили воду так, что она походила на грязелечебницу. Однако деваться было не куда, жара стояла невыносимая, а это был единственный источник прохлады. Искупались, но прилечь Оксана не рискнула. Все было захламлено мусором. Окурки, банки из-под пива, пакеты от чипсов и орешков валялись плотным слоем. Они присели на остаток скамейки, и выпили пива, которое Дмитрий прикупил по дороге. Пара парней разглядывали её. Она их не знала, видать приезжие. Заставив себя ещё раз искупаться, Оксана прошла мимо них, демонстрируя все прелести своей фигуры. Один из них был довольно симпатичным. Не зная зачем, но Оксана тайно перед ним кокетничала. На следующий день они поехали на пруд. Дима решил порыбачить, поэтому выехать надо было рано утром. Оксана совсем не была в восторге от этой идеи, потому, что больше предпочитала поспать, нежели кормить комаров. Во сколько они выехали, Оксана не помнила, потому что, еле добравшись до заднего сиденья, упала на него и уснула. Как забирали подружку, как ехали, как забрасывали удочки, для неё осталось тайной. Проснулась она от шума подъехавшей машины. Четверо мордоворотов вывалились из неё и направились к Диме, начался разговор. О чём они говорили, она не слышала, но Дима что-то усиленно доказывал, размахивая руками, в конце концов, он достал бумажник и отдал приехавшим несколько банкнот. Затем молодчики осмотрели садок и удочки и уехали. Оказалось, что пруд был частным, и за ловлю надо было платить. Подружка крутилась возле Димы и пыталась его успокоить. День явно не клеился. Рыба не хотела ловиться, комары, отпугиваемые солнцем, яростно набросились на девушку. Это ещё больше вывело её из равновесия. Протолкавшись на пруду до обеда, они вернулись домой. Вечером Дима объявил, что ему надо съездить в  соседний район, уладить там кое-какие дела, поэтому вернется поздно, а может, останется там до утра. На следующий день Оксана проспала до одиннадцати. То ли, поздно позавтракав, то ли, рано пообедав, она отправилась по магазинам. Ей не хотелось ни с кем встречаться, но дома тоже было делать не чего, вернее дел было полно, но дела эти были не для изнеженных  Оксаниных рук. Мать и в мыслях не держала позвать дочь на огород или управиться со скотиной, а у молодой женщины было отвращение к всякого рода крестьянскому труду. Конечно, шопинг был, не сравним со столичным, практически не на что было смотреть, но она, ради куража, осмотрела все обувные магазины и магазины одежды. Она возвращалась после осмотра домой и вдруг встретилась с приглянувшимся ей на пляже молодым человеком. Сейчас, в лёгком платье она была необычайно привлекательна. Он с восхищением уставился на неё, а она была польщена тем впечатлением, который произвела на парня. Он, как зачарованный, глядел на неё, не зная, что делать. Наконец он начал говорить
- Здрасьте,  – растерянно выпалил он.
- Здравствуйте, – ответила она.
- А вы куда идёте?
- А что?
- Нет, нет, ничего, просто вы такая красивая, ещё на пляже вы мне понравились. Но как-то я не решился познакомиться. А сейчас так неожиданно встретился с вами, что не знаю и что сказать.  А, можно, я провожу вас?
- Зачем? Я замужем.
- Да, я понимаю. Вон, тот толстый дядька, ваш муж?
- Ничего он не толстый и даже не дядька,  – обиделась Оксана и, вскинув голову, решительно направилась домой. 
Её жесты говорили о том, что шансов у молодого человека не много, поэтому он не рискнул следовать за ней.  Пройдя немного, Оксана решила зайти к подруге, не потому, что хотела её видеть, а от нечего делать. Не доходя до улочки, на которой жила Вика, в конце соседней улицы, она заметила знакомую машину. Неприятное чувство зашевелилось в душе. Она остановилась и,  подумав немного, направилась к машине. Она,  как опытный шпион, продвигалась вперёд, прячась за палисадниками и деревьями. Приблизившись к машине так, что были видны номера, она убедилась, что это её собственный автомобиль, и за рулем сидит её собственный муж. Оксана присела на лавочку возле чьей-то калитки и стала наблюдать. За кустами её было не видно, зато ей был виден весь театр действий. Минут через пять из проулка, крадучись, появилась Вика. Она огляделась по сторонам и, убедившись, что на улице никого нет, быстро направилась к машине. Только дверь за ней закрылась, как машина поехала и, оставив за собой шлейф пыли, скрылась. Кровь ударила в голову молодой женщине, дыхание сдавило. Она сидела окаменевшая, не имея сил сдвинуться с места. Постепенно осознание произошедшего стало возвращать её к действительности. Это была не то, что ревность безгранично любящего, а ревность собственника, на чьё имущество так подло покусились. То имущество, которое добывалось многими лишениями, упорным трудом и настойчивостью. Её удручал не сам факт измены, а то, что её собственность так легко перешла в чужие руки. Мысли роем носились в её головке. Сначала ей хотелось их убить. Потом она смягчилась до того, что исцарапает им обоим лица. Но постепенно холодный расчёт начал брать верх над эмоциями. Что с того, рассуждала она, что я закачу им скандал. Надо будет принимать какое-то решение, то ли прощать, то ли разводиться. В первом и втором случае она ничего не выигрывала. А в последнем, пришлось бы гордо распрощаться с Москвой и вернуться сюда, к разбитому корыту. Такой поворот событий совершенно не устраивал молодую женщину, и она решительно взяла себя в руки. Погуляв ещё час по улицам, она вернулась домой. Даже мать, знавшая каждый жест, каждое движение дочери не заметила в ней перемен.  На следующий день вернулся супруг. По его помятому лицу Оксана догадалась, что он провёл бурную ночь, но ничем не выразила своих догадок. Она была так же приветлива и мила с ним, как и прежде. Дмитрий остался доволен тем, что всё прошло скрытно. Правда, он больше обычного суетился вокруг жены, пытаясь проявить заботу и внимание, а она делала вид, что ей это нравится. Дела у Димы здесь закончились, и он заявил, что ему надо возвращаться в Москву. Решили, что Оксана ещё недельку проведет  здесь  и потом  вернётся домой. Вечером она отвезла его на автобус, идущий в Москву, а сама вернулась домой.
3.
Расставшись с супругом, она испытала облегчение, оттого, что некоторое время не надо будет играть роль любящей жены. С вечера ей долго не спалось, а к утру, она провалилась в сон и проснулась лишь к обеду. Она поднялась и пошла, умываться. Холодная вода освежила. Вернувшись в комнату, она сняла ночную рубашку и предстала перед зеркалом в обнажённом виде. Она долго разглядывала своё отражение, упругие ещё груди призывно торчали маленькими бутонами сосков. Живот, без признаков жира, был плоским и гладким, талия узкой, плавно переходящей в бёдра. Она повернулась боком и вновь обнаружила, что линии её тела были безупречны. Спина имела правильный изгиб, придавая осанке грациозность, длинная шея гордо держала маленькую головку. Ягодицы её были не широкими, но и не узкими, они плавно расширялись, как в бока, так и назад, придавая этой части тела классический вид, ноги её были пропорциональны телу и стройны. Полюбовавшись собой, Оксана, сидя у зеркала, долго думала, но почему эти кобели всё время изменяют? Что им не хватает? Чем могла соблазнить её супруга эта бабища Вика? Ведь ни кожи, не рожи, и пятки  чёрные, ан нет, ведь позарился. Чувство отвращения к мужу нахлынуло на неё. Она быстро оделась и, подавив в себе горечь переживаний, вышла к столу. Мать суетилась, накрывая трапезу. После обеда она сходила в душ  и от нечего делать решила почитать. У матери была большая библиотека, но не читалось. Включила телевизор. Там по всем каналам шло одно и тоже. Били,  убивали, изменяли. Она выключила, не выдержав испытания этой тягомотиной. Телевизор давно уже раздражал её. Стандартные сюжеты отличались лишь географией событий и лицами актеров, но всё можно было понять, едва начав просмотр. Особенно раздражали сериалы, где сюжет тянули, как кота за хвост, и дурость героев, их страдания на пустом месте, вызывали раздражение. «А не навестить ли мне Вику?» - подумала страдалица, и, размышляя об этом, начала укрепляться в мысли, что стоит посетить предательницу. Ей вдруг вспомнился муж, и захотелось посмотреть, как будет вести себя эта соблазнительница, когда она её навестит. Она привела себя в порядок, тщательно подобрала костюм и отправилась к сопернице. Когда она вошла в дом, Вика засуетилась и забегала.
- Привет, подруга,  – начала Оксана, – чем занимаешься?
- Привет, да вот по дому хлопочу. А ты?
- Я вот мужа отправила, теперь скучаю. Он так не хотел уезжать вчера… Вообще озверел, с его то здоровьем, всю меня перемял. Уже на автобус надо, а он всё с любовью пристает. Еле выпроводила. Никогда за ним такой страсти не замечала. Похоже, деревенская еда и воздух подействовали. А ты чем эти два дня занималась?  Ко мне и носу не кажешь.                – Да, вот всё по дому хлопочу, надо же как-то деньги зарабатывать. То вяжу, то по хозяйству… Вчера весь день тележку грузила, навозу много собралось.
- Так и останешься в девках с вилами в руках. Мужика тебе надо, Вика. Поди, давно не под кем не лежала?
- Да, уж и забыла, как это делается. Тебе то хорошо, вон какой мужик под боком, – с откровенной завистью ответила Вика.
- Какой из Димки мужик, так, однополчанин. На вид грозный, а хватает на раз в месяц.
- Да, уж не скажи.
- А ты почём знаешь?  Ты что ж, ему давала?
- Ты дура, что ли?  – ответила Вика и покраснела, как рак
Оксана сидела напротив и перебирала руками скатерть, словно не замечая этого.
- Ну, ладно, ладно, шучу, – сказала Оксана, наслаждаясь испугом Вики. – Дима у меня привередливый, на кого попало, не бросается, тем более на моих подруг. Давай-ка, выпьем чаю или у тебя есть что покрепче?
Вика, счастливая тем, что разговор прервался, забегала по дому, накрывая на стол. Достала сала, огурцов, немного колбасы и ещё чего-то съедобного. В довершение всего, на столе появилась полутора литровая бутылка из под пива, наполовину заполненная самогоном, и два граненых стакана. Налили по полстакана.
- Давай за женскую дружбу, - сказала Оксана.
- За дружбу, — с энтузиазмом подхватила Вика.
Они чокнулись и осушили залпом стаканы. Самогон был добротный, градусов шестьдесят. Возникла пауза, чтобы как-то сгладить неловкость, Вика вдруг увидела какой-то непорядок во дворе. Пока она бегала на улицу, Оксана налила ей в стакан самогона, себе же воды. Выпили ещё раз. Вику начало развозить. После третьего стакана она уже не особо смотрела на то, кто и что наливает. Она начала изливать душу, жалуясь на судьбу, а Оксана слушала её и подливала в стакан. Когда бутылка опустела, Вика уже не могла стоять на ногах. Она молола всякую чушь, и периодически клялась в дружбе. Оксана встала, чтобы уйти, Вика попыталась подняться, но свалилась на пол. Она ползала по полу, пытаясь встать, но безуспешно. Наступив коленями на подол юбки, она попыталась сделать несколько шагов. Юбка сползла вместе с трусами, оголив широченную белую задницу. Оксана смотрела, как бывшая подруга ползала возле её ног, и наслаждалась. В конце концов, Вика доползла до кровати и взобралась на неё.  Она лежала поперёк кровати, ноги её свисали на пол, а голая задница смотрела на дверной проем. Оксана с презрением смотрела на подругу и думала: «Наверное, она и замуж так вышла, не помня, как стала женщиной». Чем дольше она глядела на пьяную спящую Вику, тем больше испытывала удовлетворение от своего превосходства. Она уже собралась, было уйти, как в калитку вошла мать Вики. Оксана быстро натянула юбку на место и уложила Вику на кровать. Та лишь всхрапнула громче и засопела мирным сном.  Оксана тихонько вышла в сени. Пока женщина возилась в погребке, незаметно выскользнула на улицу. Нельзя сказать, что Оксана испытывала чувство победы, но какое-то удовлетворение ущемлённому самолюбию она испытала.
4.
Был тихий вечер. Дневная жара пошла на спад, и на улице было хорошо. Оксана решила прогуляться. Пройдясь по центральной улице, она не встретила ни одного знакомого. Разочарованная, она повернула обратно, и вновь перед ней возник этот парень. Теперь она пристальнее разглядывала его, когда он попытался к ней приставать. А что, думала она, почему  бы и мне не завести роман, да хоть с ним? Отомстить за ущемленное самолюбие, вот был её первый порыв, и она пошла на знакомство. Но она знала свой городок и не была такой дурой, чтобы бросаться в омут с головой. Дойди сплетни до Викиных ушей, и кто знает, чем всё это может кончиться. Поэтому она  не отвечала на заигрывания парня. Разуверившийся в мощи своего обаяния, воздыхатель собрался ретироваться, когда она ему сказала, что будет ждать его на конечной остановке завтра утром.
Утром она поставила машину так, чтобы остановка хорошо просматривалась. На остановке толпились люди в ожидании автобуса. Парень уже мялся на остановке, но она не спешила объявляться. Когда подъехавший автобус забрал всех пассажиров, она открыла окно и окликнула его. Они выехали за город и  помчались на восток.
- Давай знакомиться, – предложила, она, убавив громкость радиолы.  – Я - Оксана, замужем. Сюда приехала в гости.
- Меня зовут Русланом, - ответил парень. - Здесь недавно, около года. С родителями переехал из Астрахани.
- А что так, в Астрахани хуже, чем здесь?
- Да раньше было хорошо, а последние пять лет, становилось всё хуже и хуже, вот и пришлось уезжать.               
-Чем же там так стало плохо? Город развалился или торнадо пролетел? А, вообще, Астрахань, это где?               
- Астрахань на Каспии. Море стало уходить, говорят, из-за потепления быстрее испаряется и поэтому мелеет. Воды в Волге стало мало то ли оттого, что уровень воды в море снизился, то ли о того, что сверху разбирали. Но уровень воды упал, и во многих каналах воды вообще не стало, поэтому и в городе воды стало не хватать. Многие производства закрылись. Рыбу почти всю выловили, говорят, что нереститься ей стало негде, вот она и вымерла. Родители на консервном заводе всю жизнь работали, а как завод закрылся, так и работать стало негде.  А всё дорожает, да и с водой проблемы. Включат на час, что успел набрать, тем и живешь весь день. В некоторых селах люди огороды побросали, поливать нечем, даже в колодцах воды не стало. Так что, все стали разбегаться. Остались одни нефтяники да судоверфь. В общем, продали мы квартиру и купили домик здесь. Здесь хоть есть огород и вода.
- Ну, а кем ты работаешь? У тебя есть профессия?
-Да так, где придётся. Пока стабильной работы нет. То грузчиком, то на уборке на току подрабатывал. Мать через год на пенсию выйдет, может, веселее будет.
- Значит, сидишь на шее у родителей? Ну, а ты хоть какую-то профессию имеешь?
- Учился на топографа, но здесь такая профессия не нужна. Есть одно место, но там сидят свои люди и уходить не собираются, – смущённо оправдывался парень.
- Да, сейчас фотографы кому нужны, купи себе цифровой фотоаппарат и щёлкай, сколько влезет.
- Не фотограф, а топограф. Мы карты чертим, план местности, понятно? Сейчас учусь в ПТУ на токаря, хочу в город податься на завод.
- Не очень понятно. Ладно, пусть будет топограф, – ответила Оксана. - А девчонка у тебя  есть, топограф?
- Кроме тебя, никого.
- Ты, однако, ещё и нахал. Я - замужняя женщина, а не твоя девчонка. Ты же вроде уже не мальчик, что же до сих пор ни с кем не встречаешься? От чего подружку не завёл? Может, ты импотент или дефектный, а может, маньяк, а я тут с тобой одна в машине?
- Да, маньячил раньше, потом надоело, - полушутливо ответил парень. – А, если честно, не знаю, почему у меня нет девчонки. Как-то уж быстро они мне надоедают, не люблю я пьяных оргий, а по-тихому им не интересно.
- Значить, ты сердит на весь женский пол. Тогда зачем ко мне приставал?
- Понравилась. Ты не такая, как остальные, необыкновенная.
-С чего ты взял, я тоже люблю в луже поваляться и на столе голой поплясать, – сказала Оксана и рассмеялась. — Так что, может, рванём назад, пока ещё я тебе не надоела?
- Ладно, уж разок помучаюсь, а там видно будет.
- Ну, смотри, хозяин – барин,  – сказала Оксана и свернула с дороги в небольшую рощицу. Выбрав удобное местечко, она остановилась и скомандовала: - Выгружайся.               
Парень быстро вышел из машины. Оксане стало нравиться командовать, это тешило её самолюбие и поднимало настроение.
Она открыла багажник и начала извлекать оттуда всё необходимое для пикника.
- Я буду накрывать, а ты разведи костер. Пожарим сосиски, а, если получится, то картошку. Ты любишь печёную картошку?
- Не знаю, я никогда не ел.
- Ты не ел печёной картошки? Ты что, из тундры? Всё, решено, будем печь картошку.
Она расстелила покрывало и расставила на ней снедь. Руслан усиленно рыскал в поисках сушняка. Наконец, костёр был разожжён, и они расположились возле покрывала. Оксана припасла всё, и парню было не очень ловко от этого. Получалось, что не он соблазняет девушку, а девушка соблазняет его. Оксана заметила его смущение и, протянув бутылку вина, сказала:
- Кто среди нас мужчина, неужели и бутылки открывать мне?
Он открыл бутылку и разлил вино по стаканам.
- За неожиданное знакомство,  – произнесла тост Оксана, и они выпили. Руслан немного расслабился и перестал чувствовать себя скованно. Он шутил, рассказывал смешные истории. Когда костёр прогорел, Оксана взяла картошку и позвала его к костру.
- Бери палку и разгребай угли, - скомандовала она.
Она быстро покидала картофелины в костёр.
- А теперь засыпай всё углями.
Они смотрели, как переливаются красным светом угольки, ближе и ближе прижимались друг к другу. Он обнял её и медленно положил руку на спину. Она почувствовала, как губы его целуют её шею, плечи, и ей вдруг так захотелось его, что она прильнула губами к его губам. Поцелуй был долгим и страстным. Он раздевал её, и ей страстно вдруг захотелось, чтобы он быстрее овладел ею. Ноги их сплелись, и она погрузилась в наслаждение безудержной страсти. Впервые в жизни Оксана испытала оргазм от сексуальной близости с мужчиной. Ей хотелось летать, так было радостно и легко на душе. Она не испытывала никаких угрызений совести, всё отошло на второй план, лишь он, его руки, его губы, вот что было ей нужно сейчас, а остальное пусть горит синим пламенем.
Потом они ели печёную картошку, перекидывая горячие клубни в руках, и обжигали губы. Наступал вечер, а покидать этот мир, где были только, Оксане не хотелось. Ей было легко и хорошо с ним. Но, переборов свои чувства, она стала собираться. Она заметила, с каким вожделением смотрел он на неё, когда она встала, чтобы одеться, и ей это было приятно. Она даже насколько замедлилась, чтобы продлить удовольствие. Назад ехали молча. Романтическая грусть овладела обоими, и они не находили темы для разговора. Оксана включила музыку, и они ехали молча почти до самого городка. Она высадила его на окраине.
Весь остаток отпуска они встречались каждый день, и каждый день Оксана придумывала всё новые и новые места для встреч. Как бы не пылала она любовной страстью, но суровая действительность заставляла её быть осторожной. Две недели пролетели быстро, и подходило время расставания. Она кляла судьбу, что так не справедливо всё устраивает. Ну, почему она не дала Руслану богатства, думала молодая женщина. Она его любила, но деньги и комфорт тоже. Деньги, по её убеждению, в этой жизни были надёжнее, чем чувства. Поэтому она решила не говорить ничего Руслану, а просто однажды утром села в машину и уехала в Москву.
Глава 8.
1.
Мушарраф сидел, скрестив ноги, и курил кальян. Он начал курить недавно. Но курил только кальян, сам процесс курения придавал солидности, а он уже был не мальчик. За десять лет скитаний по базам и лагерям он огрубел и стал жёстче. Хоть он и был в авторитете, но в иерархии организации высоко не продвинулся. Он по-прежнему занимался организацией диверсий и не более того. В смысл происходящего его никто не посвящал, и в верхние эшелоны он доступа не имел. Единственный, кто допускал его себе, был Эльдар. Виделись они редко, занятые каждый своим делом. Но когда доводилось встретиться, то Эльдар был искренне рад встрече. Он относился к Мушаррафу, как к младшему брату. Вот и сегодня он сидел в доме друга, и они курили после обильной трапезы.
- Я уже десять лет хожу в караван. Но неверные до сих пор топчут нашу землю,  – начал он. – Скажи, Эльдар, сколько ещё мы будем терпеть их на нашей земле? Может, отцы наши боятся, может силёнок у нас мало? Но почему они повсюду, и нет смелых мусульман, которые решились бы уничтожить их всех.
- Дорогой друг, ты ещё молод и не так мудр, чтобы всё понять, но скажу тебе: дойдёт до конца терпеливый, а победит упорный. Нужно запастись терпением и ждать. Аллах скажет, когда придёт время.
- А, может, это время не придёт, может, они весь мир под себя подгребут, пока мы будем ждать? Все воины, у кого сердца пылают ненавистью к врагам, устанут ждать и разбегутся.
- Враг силён, и нужно время, чтобы ослабить его силы. Даже в нашей стране у него есть союзники. У врага есть сила и деньги, а мир держится на них. Сила и деньги, а остальное ничто. Что нельзя уничтожить, можно купить. А что нельзя купить, можно уничтожить.
- Так значит, они непобедимы? И вся наша борьба напрасна?
- Есть у них одна слабость. Всякий желающий владеть всем неизбежно обрастёт ворами. Всякий стремящийся поработить всех, наживает себе много врагов. Знаешь, как в тюрьме? Пока пахан, силен, ему преклоняются, как только ослабеет, его сжирают.
- Так что же нам ждать, когда они ослабеют?
- Нет, надо собирать недовольных. Вот ты чем занимаешься? Не даёшь им жить спокойно в Афганистане. Много людей работает в других местах, не давая покоя им в Сирии, Ираке, Иордании. Здесь, в Пакистане, тоже не сидят, сложа руки. Братья в Иране ведут с ними непримиримую борьбу. Большие люди рискуют жизнью, ведя непримиримую войну с врагом. Надо распылить его силы по всему миру, а потом нанести удар в самое сердце, чтобы лишить их силы. Недовольны не только мусульмане, есть у них враги в других странах. Для нас сейчас не важно, мусульмане они или нет, враги наших врагов, нам друзья.
-  Но почему же они до сих пор не ударили разом, коль их столько много?
- Не всё так просто в этом мире. Любое дело умысел, и умысел этот прост – получить выгоду себе. Только дурак делает что-то просто так. Сильные мира ещё не решили, кто из них будет главным после победы, кто будет пожинать плоды её. Идёт большая шахматная партия, и победит в ней самый осторожный и самый расчетливый. Скажу тебе больше, есть силы, которые всем дирижируют, но не хотят, чтобы о них знали. Это страшные силы, и ещё не известно, выиграем ли мы, если они победят. Не займут ли они место янки, и не станут ли они распоряжаться на нашей земле так же, как эти проклятые американцы. 
- О ком ты говоришь, брат?
Эльдар наклонился к уху Мушаррафа и прошептал:
- О китайцах, брат мой, я говорю о китайцах. Но только тссс, молчок, ты ничего не слышал. За всё платят они. За всё, что ты взорвал, заплатили они. Нашим хозяевам это на руку, они гребут деньги лопатами. Но хорошо ли будет это нам? Не ляжем ли мы с тобой костьми, чтобы добыча досталась другим? Не умрут ли мусульмане за то, чтобы миром стали править китайцы?
- Так что же, наши баи не догадываются об этом?
- Догадываются, но деньги, брат, есть деньги. Они решают всё, через них все беды. Чем дольше мы воюем, тем больше денег становится у них.
- Так что же нам делать, если кругом предательство?
- А делай, что и делал, только проси за это больше. Да и вообще, пора тебе, друг мой, подумать о себе и о семье, а то не ровен час, оторвёт тебе мужское достоинство в бою, на какой-нибудь мине или снайпер отстрелит. Брось ты эти идеалы, пусть дураки за них борются, а ты борись за положение и деньги. Положение и деньги - вот, что тебе нужно, чтобы прожить остаток дней достойно. А борьба, она будет вечной, если не с янки, так ещё с кем-нибудь. Всегда найдется тот, кто захочет тебя поработить. Бедняку нет разницы, кто им правит, белый или чёрный хозяин, тот и другой с него всегда шкуру спустит. Калым собрал? А то я тебе уже невесту подыскал. Хорошая девушка из достойной семьи.
- И кто же это?
-А ты, сколько калыма собрал?  Может и разговор вести не о чем?
- Да я как-то и не думал об этом.
- Вот чтобы ты делал, если бы не я? Наверное, начал бы думать об этом, когда другие об этом думать уже перестают? Так что собирай калым, триста тысяч рупий, и она твоя. А сейчас предлагаю предаться любовным утехам с очаровательными наложницами. Я думаю, ты не против?
Он хлопнул в ладоши, и дверь тихо отворилась. В комнату неслышно вошли четыре молодые девушки в шёлковых шароварах. Девичьи груди прикрывала лишь тонкая вуаль. Они поставили на достархан кувшины с вином и фрукты. Эльдар сделал знак, и одна из красавиц наполнила кубки вином. Два друга расположились на ковре и стали любоваться танцем девушек. Движения их возбуждали, и после второго бокала началась оргия.
2.
Заканчивалась учёба в школе, и Майкл ждал отпуска. С тех пор, как он расстался с Энн, он часто о ней вспоминал. Даже пытался звонить ей, но абонент не откликался. Поначалу он плюнул на эту затею и полгода не вспоминал о ней, но в последнее время всё чаще и чаще вспоминал её. Ему не хватало её улыбки. Не хватало её заботливых рук и даже её колкостей. И сейчас вспоминая её, он вдруг чётко определил, куда он поедет в отпуск. Ещё впереди было распределение, но он пока об этом не думал, мысли его были сосредоточены на ней.
Наконец настал долгожданный отпуск, и Майкл, купив билет на самолёт, вылетел в Нью-Йорк. Город встретил его жарой, дымом и сутолокой. Взяв такси, он отправился по указанному адресу. Водитель долго петлял по улицам, пока не привёз его к точке назначения. Расплатившись, Майкл нашёл нужный подъезд и поднялся на нужный этаж. Но перед дверью он замешкался. Сомнения терзали его, ведь прошло столько времени, как они расстались. Может, она давно уже про него забыла, может, вообще вышла замуж? Он постоял с минуту и решительно нажал кнопку звонка. Дверь открылась так быстро, как будто Энн только и ждала сигнала. С минуту она смотрела на него удивлённым и радостным взглядом, потом схватила за рукав и затащила внутрь.
- Ну, заходи же быстрее, пропащий. Тебя что контузило?
- Почему?
- Да челюсть у тебя отвисла на ширину приклада, и глаз дёргается, – весело сказала она и бросилась ему на шею. — А я тебя ждала. Я знала, что ты придёшь. Когда я сюда летела, кто-то спёр мою сумку, вместе со всем барахлом и телефоном. Полгода переживала. Потом смирилась, а вот недавно ты мне приснился и сказал, что приедешь. Так что я тебя давно жду.
Она забрала его вещи и повела в комнату.
- Родители уехали в отпуск, вернутся через неделю, поэтому ты будешь жить пока здесь, в этой комнате, а сейчас быстро в душ, мыться. Вот тебе полотенце, остальное найдёшь там.
Майкл не стал сопротивляться, только достал из сумки бритвенный станок. Пока он мылся, она уже накрыла стол. Не успел он выйти из ванной, как она уже тащила его на кухню. Они сидели за столом и болтали так, как будто и не расставались всё это время. И ничего им не нужно было в этом мире,  весь мир был для них второстепенным. Она рассказывала о себе, а он о себе, и им обоим было интересно. Впервые за эти годы Майкл чувствовал себя уютно, как дома. У него даже появилось ощущение, что он  жил здесь, рядом с ней, всегда, и только не надолго уезжал в командировку. Вечерело, в комнате стало темно. Она встала, чтобы включить свет, но он привлёк её к себе и усадил на колени.
- Не надо, давай так посидим в темноте, - сказал он. – Мне так хорошо сейчас.
Она прижалась к нему и положила голову на плечо.
- Энн, я люблю тебя, и я понял, что люблю с первого дня, с того самого дня, когда впервые ты вошла в палату. Я сейчас вспоминаю прошлое и чувствую, как радовался  тогда твоему появлению и грустил, когда тебя не было рядом.
- Я тоже. Но тогда я сомневалась, и только когда ты уехал, это поняла. Ты, наверное, устал с дороги, давай я уберу со стола, и будем отдыхать.
Она высвободилась из его объятий и включила свет. От яркого света они оба на мгновение зажмурились. Энн принялась убирать со стола, а Майкл вызвался помогать. Перемыв посуду, она пошла в душ, а Майкл включил телевизор. Шли новости. Опять юг подвергся ударам стихии. На Флориду и Багамы обрушился мощный ураган. Майами и Джексонвилл  были затоплены водой. Ураган двигался на Филадельфию, неся с собой потоки воды с неба и огромную волну в океане. Пока никто не мог предположить, куда направит он свою разрушительную мощь, и все службы были приведены в готовность. Частота, с которой повторялись катаклизмы, и их нарастающая разрушительная мощь, должны были настораживать. В природе происходили глобальные изменения, и явно не в лучшую сторону. Потом последовали репортажи об убийствах и стрельбе, в общем, обычные новости. Майкл дождался международных новостей. Там вновь критиковали Иран, якобы создающий напряженность на Ближнем Востоке и поощряющий терроризм, а заодно и Сирию и Иорданию. Майкл вдруг подумал, что весьма возможно, что его не зря отправляют в Пакистан, похоже, что там что-то затевается. Появилась Энн. В ночной рубашке она была очаровательна и сексуальна. Майкл залюбовался ею. Он выключил телевизор и подошёл к подруге. Взяв её за плечи, он прижал девушку к себе и впился губами в её губы. Она выскользнула из его объятий, щёлкнула выключателем и, подойдя к кровати,  притянула к себе.
Проснулись они поздно. Небо было хмурым, и в комнате царил полумрак. Энн прижалась к нему и лежала с открытыми глазами. Майкл давно проснулся, но было приятно лежать с рядом с ней, так доверчиво прижавшейся к нему. Он то просыпался, то впадал в дрёму. Вдруг зазвонил телефон. Энн быстро поднялась и взяла трубку, Майкл тоже поднялся. Без неё это утреннее блаженство развеялось, как туман, и валяться больше не было смысла.
- Родители приезжают, – сказала она. – Посмотри, сколько время. Одиннадцать? Да ты что, мы такие лежебоки?  Быстро в душ и завтракать. У нас два часа до поезда, надо поторопиться.
Она сама была быстрой на подъём, и видимо всё вокруг неё заражались этой бурной энергией. Самое удивительное в ней было то, что всё, что она бы ни делала, делала весело, как бы играючи, и все, с кем она соприкасалась, заражались её задором. Не прошло и получаса, как она уже подбирала из скромного гардероба Майкла наиболее гармонирующие вещи.
На улице дул влажный ветер, небо готово было разрыдаться дождём.
- Идем сюда, — сказала она, - здесь, через квартал, метро, на нём мы доберёмся до вокзала.
Они прошли дворами, и вышли на улицу. Сильный порывистый ветер дул в лицо, мешая идти. Майкл взял её за руку, и они пошли, чуть наклонившись вперёд, сопротивляясь порывам ветра. В метро царил свой, только ему присущий, мирок, состоящий из вечной суеты, грохота подъезжающих поездов и запаха горелых колодок. Здесь всегда было тепло и сухо. Они спустились в подземку и сели в поезд.  Больше получаса они неслись под землей пока, наконец, не оказались на вокзале. Ещё с четверть часа ушло на то, чтобы выбраться на поверхность и найти нужный перрон. Ждать им пришлось не долго. Поезд пришёл минута в минуту. Когда из вагона вышли  два толстяка, Майкл даже и не догадался бы, что это её родители, если бы Энн радостно не бросилась с ними обниматься. Энн оказалась похожей на отца, но только лицом, во всем остальном облике они были абсолютной противоположностью. Мать Энн тоже была полной, но не чрезмерно.
- Мама, папа, знакомьтесь, это Майкл, мой друг,  – сказала Энн, – а это мой отец, Эндрю, это мама, Сьюзен.
Они обменялись любезностями.
- Энн не очень точно выразилась, я приехал к ней, чтобы просить её руки, — объявил Майкл, удивляясь тому, что это само сорвалось с его губ.
Энн вскинула брови.
- Извини. Ты меня не успел поставить в известность.
- Не расстраивайся дочка, главное, чтобы отец знал, а ты куда денешься, придёт время - узнаешь. Если вы меня спросите, то скажу так: она нам все уши прожужжала, я уже на имя Майкл стал откликаться, – вклинился в разговор отец и добродушно рассмеялся. — Так что я и мать уже за.
Родители и в мыслях не держали добираться на метро, поэтому взяли такси. Бедный «Бьюик» присел оттого, что в него загрузили, и, скрипя, поплёлся в город. Когда они подъехали к дому, дождь уже начал накрапывать. Пока Энн с Майклом таскали багаж в квартиру, папаша успел загрузиться провизией в соседнем магазине.
- У нас есть хороший повод для семейного праздника, – начал  он. - Во-первых, надо отметить наше счастливое возвращение. Во-вторых, приезд Майкла, ну и, в-третьих, у нас сватовство. Мать, готовь стол.
И, наклоняясь к Майклу, добавил: «Мы по-старинке празднуем, дома. Как готовит Сьюзен, не готовит ни один ресторан на восточном побережье.  Ну, женщины, пусть хлопочут, а мы побеседуем по-мужски».
С этими словами он извлек из пакетов пару бутылок пива и протянул одну Майклу. Эндрю оказался очень похож на свою дочь. Располагающий к себе, жизнерадостный и добродушный, он быстро сблизился с Майклом. Когда они закончили с пивом, женщины уже закончили дела на кухне. Дружно накрыли стол, и пиршество началось. Майкл вошёл в семью так просто, как будто он был с ними всегда. Майкл никогда не был в Нью-Йорке, и даже впервые проехал на метро, поэтому Эндрю вызвался быть гидом и возить Майкла по всем достопримечательностям города на метро и такси. Они даже в шутку поругались с Энн за право сопровождать Майкла.
3.
Дождь за окном усиливался, поэтому Эндрю рассудительно перенёс экскурсию на завтра. Утро сразу же разрушило их планы. За окном шёл не просто дождь, а небывалый ливень, сопровождаемый шквалистым ветром. От его порывов жалобно позвякивали окна. На улице было так ужасно, что даже мысль, оказаться за пределами жилья, уже казалась неприятной. От вынужденного безделья, решили скоротать время у телевизора, просмотрели пару боевиков и новости, прогноз погоды был не утешительным. На город двигался ураган «жёлтой» степени опасности, и было объявлено штормовое предупреждение. Ничего хорошего в ближайшие дни не ожидалось. Эндрю пришёл к выводу, что надо готовиться к осаде, и решил совершить вылазку в магазин. Он уже поведал Майклу, что раньше был таким же худеньким, как Энн, но ближе к пенсии начал полнеть, а когда вышел на пенсию, то от безделья, стал жрать, как бегемот, и быстро растолстел. И сейчас, от нечего делать, его так и тянуло чего-нибудь пожевать.
Майклу не очень хотелось таскаться под проливным дождём, но, из уважения, он согласился. Они вышли на улицу. До магазина было не далеко, примерно метров триста, но ливень был такой плотный, что казалось, будто вода льется сплошным потоком, а ветер бросал её прямо в лицо. От порывов ветра они двигались скачками, то, почти бегом, то, еле передвигая ноги, когда порыв ветра ударял им в грудь. Когда они открыли дверь магазина, то уже были мокрыми до нитки. Эндрю загрузился основательно, рассудив, что второй раз ходить в такую погоду ему не резон. Майкл был с ним полностью согласен. Назад идти было легче. Теперь им приходилось лишь притормаживать, чтобы их не унесло быстрее, чем они могли переставлять ноги. Когда они предстали перед своими женщинами, те только ахнули и кинулись их переодевать. Процедура закончилась прогреванием внутренностей с помощью виски. Вообще  в этой семье не умели грустить. Эндрю оказался мастером на всякие домашние игры, они разгадывали загадки, слушали анекдоты, играли в какие-то конкурсы… День пролетел быстро.
Утром всё повторилось вновь, только ветер ещё более усилился. До обеда они поиграли в настольные игры, но даже энергичный Эндрю начал скисать. Вечер провели у телевизора, но сильные помехи не позволяли ничего разобрать. Всю ночь за окном бушевало и завывало, а к утру третьего дня их поднял непривычный шум. В темноте ничего нельзя было рассмотреть, свет отключили. Наконец стало светать, и затворникам предстала ужасающая картина. Улицы были залиты водой. Она медленно двигалась от моря на запад. Поверх воды плыл мусор и фекалии, которые поднимались из канализации. Все это смешивалось с соляркой и бензином. Вначале Майкл даже не понял, откуда здесь взялся бензин, но Эндрю высказал свою догадку. По его версии бензин сочился из баков затонувших на подземных парковках машин, и тот шум, который поднял их среди ночи, был шумом устремившейся в подвалы воды. Единственный источник информации – телевизор молчал по причине отсутствия питания. За окном шёл дождь, но не такой сильный, как вчера, и ветер стал слабеть. Это обнадёживало.
- Всемирный потоп, осада продолжается, – заключил Эндрю. — У нас есть ещё способ связи – телефон. Я позвоню Джиму Эриксону, узнаю, что у них. Он ведь живет на западе.
Эндрю набрал номер и принялся расспрашивать друга. Выяснилось, что вода добралась и до них, но на отдельных местах, где есть возвышенности, воды нет. Хуже всего, что вода затопила метро и тоннели. Из всего услышанного, Эндрю сделал вывод, что страховщикам придется нелегко, а его надо носить на руках за то, что вовремя запасся провизией. Однако пыл его поубавился, когда Сьюзен позвала его на кухню.
- Ну, мудрый ты наш, скажи, что прикажешь делать с этим, – сказала она, указывая на холодильник.
- Ну, милая моя, сварить и пожарить. Чтобы не пропало.
- На чём? – спросила она, демонстративно пощёлкав переключателем электроплиты и покрутив водопроводный кран. - Ни воды, ни огня.
- Воды то, как раз с избытком, – глядя в окно, сказал Эндрю и почесал затылок. – Придётся делать вылазку в магазин и делать запасы воды. А на чём готовить? У нас же есть спиртовка, помнишь, с которой мы ездили раньше на пикник. Решено, Майкл, мы с тобой отправляемся добывать дрова и пищу, чтобы женщины могли поддерживать огонь домашнего очага.
С этими словами он решительно отправился к двери, увлекая за собой Майкла. Когда они добрались до магазина, то с огорчением узнали, что не они одни решили пополнить припасы. Кое-как добравшись до прилавка, они едва успели запастись четырьмя бутылями воды и взять кое-что из провизии. В завершении покупок Эндрю прихватил литровую бутыль 96% рома, «на дрова», как он выразился. С этим багажом они еле доплелись до дома. Воды было по колено. Им ещё повезло, что у них была наличность, покупателей с пластиковыми картами разворачивали с порога. «Удивительные люди, эти торгаши, - думал Майкл. - Они, наверное, будут торговать даже лёжа в гробу. Даже когда стихия парализовала жизнь города, они продолжают делать деньги».
Идти было не только трудно, потому что всё время приходилось нащупывать дорогу, но и не приятно. Повсюду плавала всякая дрянь в слое нефтепродуктов. Ещё вчера город выглядел чистым и опрятным, а сейчас все улицы были забиты невесть откуда взявшимся мусором, хламом и нечистотами. Когда они вернулись домой, ноги у них изрядно перепачкались соляркой. Но мыть ноги было нечем, так что ограничились тем, что вытерли сухим полотенцем. Процесс приготовления пищи на спиртовке значительно растянулся по времени. Но хуже всего было то, что сливной бачок в унитазе был пуст. В конце концов, Майкл приспособил корзину для мусора под ведро. Он спускался вниз и, уложив внутрь полиэтиленовый мешок для мусора, набирал в неё воды, эту воду он выливал в бачок.
Дождь продлился ещё три дня и стих, вместе с ним стих и ветер. В последний день, когда стала кончаться вода, Майкл догадался вывесить скатерть на двух гардинах за окно и собрать дождевую воду. Ею заполнили всю имеющуюся тару. В городе началась суета. Появились какие-то люди в форме спасателей. Начали подвозить продукты, воду, кого-то эвакуировать. Но вода не сходила. Несмотря на то, что погода установилась ясная, уровень воды лишь убавился сантиметров на десять. Поэтому никаких работ никто не начинал, и электричества так и не появилось. Запасы спирта, несмотря на строжайшую экономию, иссякали. Майкл в сопровождении Эндрю отправился на поиски топлива. Они обошли все магазины в радиусе двух миль, но так и не нашли ничего, что можно было бы назвать спиртом. В конец, отчаявшись, они набрели на небольшую лавку. Её уже успели разгромить. Среди  перевернутых витрин и всякого мусора Майкл заметил горлышко, едва торчащее из мутной воды. Он механически приподнял его и к своему изумлению обнаружил то, что они искали. Это была двухлитровая бутыль с топливом для спиртовок. Жидкости было налито почти под горло, поэтому её, похоже, никто и не заметил в воде. Теперь они могли продержаться ещё несколько дней, а там, даст бог, всё уладится. Но, как оказалось, ничего улаживаться не собиралось. Вода не собиралась отступать, а лишь поднималась или отступала чуть-чуть, несмотря на то, что ураган давно стих. Это было странным и совсем не походило на наводнения, которые случались раньше на юге.
4.
С помощью соседей, у которых были радиоприемники, Эндрю узнавал новости и сообщал семье. Новости были неутешительные. Представители различных миссий начали эвакуацию своих сотрудников, в городе начались обрушения отдельных зданий. Подъём воды был зафиксирован везде до сорокового градуса широты. По объяснению учёных, лёд на полюсах в связи с потеплением стал таять в десятки раз быстрее, чем в течении последних десятилетий, а вода, за счёт вращения земли, сместилась к экватору, и океаны вспучились из-за действия центробежных сил. В таком же бедственном положении оказались побережья Африки, Австралия, Индонезия и Япония. Но следствия этих процессов там стали проявляться раньше и незаметнее. Обо всём этом заговорили лишь тогда, когда это коснулось самих США. Такие новости побуждали к действиям. Собрали семейный совет, по всем прогнозам получалось, что осада затянется надолго, а может и навсегда. Человеку вообще свойственно не верить в глобальность зла, творимого им, а потому и они не верили, что покинуть город им придется навсегда. Но то, что жить в таких условиях невозможно, было очевидно всем. Каждый день мегаполис выбрасывал в канализацию тысячи тонн фекалий, которые всплывали на улице и плавали между домами, распространяя зловоние. Ни ездить, ни плавать по улицам было невозможно. Да и сам город не мог жить ожиданием, люди должны были работать, учиться, есть, и отправлять естественные надобности. Но всё это невозможно было делать.
После долгих разговоров, Майкл предложил перебираться к нему. После смерти родителей, в Вустере у него остался дом, и он предложил всем туда съехать, на время, пока всё не уляжется. Вняв его аргументам, родители Энн согласились, на том и порешили. Начались приготовления в дорогу. У горожан не было обуви, необходимой в таких случаях, и как бы это не казалось омерзительным, им предстояло преодолевать путь на босу ногу. Долго обсуждали, что взять с собой, наконец, решили взять лишь немного одежды и документы, немного еды и драгоценности, естественно все денежные средства. Эндрю достал корыто, в котором ещё в младенчестве купали Энн. Как оно сохранилось до сих пор, оставалось загадкой,  в него уложили всё, что должны были взять с собой. Как только рассвело, они вышли в дорогу. Спустив на воду корыто, Майкл пошёл впереди, за ним гуськом шли Энн, Сьюзен и Эндрю. Разговаривать не хотелось. От воды шёл неприятный запах, и каждый раз, когда что-то проплывающее мимо касалось ноги, по телу пробегала неприятная дрожь. Они прошли четыре квартала на запад. Дорога медленно поднималась вверх. Это было заметно по тому, как уровень воды уменьшался. Наконец её стало по щиколотку, идти стало легче, и путники приободрились. Однако радость их была не долгой, дорога вновь пошла под уклон. Когда они зашли в воду выше колен, Эндрю замялся.
- Посмотри вперёд Майкл. Видишь дом в полумиле отсюда? Он выше окон в воде. На следующем квартале мы уже будем по уши в дерьме.
Такая перспектива озадачила путешественников. Они не знали, что предпринять и стояли в нерешительности.
- Что, на ту сторону надо? - раздался голос сзади.
Они обернулись и увидели молодого негра, нагло жующего жвачку.
- Да, надо, - ответил Майкл.
- Сто баксов с рыла, и будете на той стороне.
- Да это наглёж, парень, - возмутился Эндрю. - За пять минут работы четыре сотни, это уж слишком.
- Вплавь вообще бесплатно, - парировал парень. - Наше дело предложить, ваше - отказаться.
Он повернулся, чтобы уйти. Энн схватила парня за рукав.
- Подожди, давай договоримся, - начала она.
Парень пытался уйти, но она так на него насела, что тот, в конце концов, согласился на двести баксов.
Транспортным средством оказалась резиновая лодка, в которую едва поместились трое. Дабы она не затонула, первыми поплыли Эндрю и Энн, вторым рейсом отправились Майкл и Сьюзен. Преодолев преграду, они продолжили путь. Часть улицы оказалась выше уровня воды, но за подъёмом вновь последовал спуск, правда не такой крутой. Пройдя ещё пару кварталов, они стали замечать, что дома постепенно становились пониже, стены стали обшарпанными, кое-где штукатурка отвалилась большими кусками, открывая голый кирпич. Город постепенно переходил в гетто, дома сменялись лачугами, и какими-то развалинами, которые должны были именоваться домами. Весь вид этих строений был жутким и настораживал. По замыслу Эндрю, они должны была выйти на авеню, ведущее в Бриджпорт, а этот путь, по его расчёту, был самым коротким. Они ускорили шаг, пытаясь, таким образом, побыстрее покинуть неприятный район. Впереди уже показался виадук, ведущий на автобан, когда, как из под земли, перед ними выросли четыре парня. О намерениях их не трудно было догадаться. Один из них держал пистолет, трое других вооружились арматурой. На вид им было лет по семнадцать, но довольно крепкого телосложения. Они молча окружили странников, хмуро уставившись на них и многозначительно похлопывая арматурой о ладонь. Эндрю полез за деньгами и протянул тому, что был ближе к нему.
-Что-то маловато, видно за лохов нас держат, - с наглой ухмылкой сказал тот, что был с пистолетом. -  Давай, выгребай карманы, толстый. И баб проверьте, - обратился он к подельникам. – Знаете, куда они обычно золотишко засовывают.
Трое заржали, как кони. Один из них нагло схватил Сьюзен за зад и начал щупать, изображая обыск. Эндрю рванулся вперёд, но получил удар арматурой по рукам. Он скорчился от боли и схватился за травмированную руку.
- Куда, толстый, тебе приказали выворачивать карманы, а не корчить балет. Выгребай,  что есть, а то продырявлю твою шкуру, - он приставил к затылку Эндрю пистолет. - Давай быстрее, нам ждать некогда.
Энн дико заорала и бросилась на злодея. Инстинктивно, тот обернулся и оттолкнул девушку. Всё это время Майкл не проявлял никаких эмоций. На лице его была полная отрешенность, годы боевых действий свели эмоции на нет. Его ум ждал зацепки, момента, когда он даст сигнал, и тело, как отпущенная пружина, стремительно начнёт действовать. Когда рука бандита, в которой он держал пистолет, отошла в сторону от затылка Эндрю, он одним прыжком оказался возле бандита и, схватив запястье, направил ствол на стоящего рядом парня.
- Стреляй! - резко крикнул он.
Бандит инстинктивно нажал спусковой крючок, и его товарищ рухнул рядом. В это же мгновение Майкл с силой надавил на кисть и потянул парня на себя, одновременно приседая на колено. Ствол пистолета развернулся парню в лицо. Майкл дожал его палец, и прозвучал второй выстрел, который снёс череп молодому человеку. Развернувшись в пол оборота, Майкл ещё раз произвел выстрел рукой бандита. На этот раз третий бандит упал и начал крутиться волчком по земле, визжа от боли. Четвертый не стал ждать конца истории и, бросив оружие, побежал сломя голову. Майкл отпустил руку убитого и поднялся. Эндрю и Сьюзен стояли бледные, их била нервная дрожь. Энн тоже была ошеломлена, хотя и была привычна к крови, но никогда не видела боя, самого момента агрессии. Она видела кровь страданий, а сейчас это была кровь насилия, момент, когда человек лишается жизни. А это было не одно и тоже, это было ужасно.
- Быстрее, пошли быстрее, - скомандовал Майкл, и этот окрик вернул всех к реальности.
Подобрав всё своё имущество и забрав деньги, Майкл всучил одну ручку корыта Эндрю, за другую взялся сам, и они поспешили прочь. Может, кто и видел происходящее, но никто их не преследовал, и через полчаса они вышли к виадуку. По дороге они выбросили корыто за ненадобностью, а вещи взяли на руки. Здесь, на виадуке, им удалось поймать такси. Доехали до автостанции, правда она не была на прежнем месте, а сместилась за виадук, мили на три за город. Автобусы стояли в поле, а билеты продавались в трейлере. Зал ожидания исполняла огромная армейская палатка. Купив билет, они присели на скамейку. Только теперь они почувствовали, как устали. Энн прижалась к Майклу. Он чувствовал, как тело её пронизывает мелкая дрожь. Он обнял её и прижал к себе. Весь путь до Вустера она спала, как убитая.
5.
Четыре часа пути в комфортном автобусе пролетели быстро, и к позднему вечеру они были в Вустере. Когда он подошел к родному дому, к горлу подступил комок, как давно он здесь не был. Дом выглядел так же, как и тогда, когда он его покинул. Майкл отодвинул кирпич в фундаменте забора и извлек оттуда ключи. Этот тайник существовал с детства. Там он хранил всякие детские ценности, ножички, стеклянные шарики и прочее. Уезжая в армию, он положил ключи туда, потому что не смог придумать более надёжного места. Второй комплект он отдал соседям, на всякий случай. В доме пахло затхлостью нежилого помещения. Майкл провел Эндрю и Сьюзен в комнату родителей, а Энн в свою спальню. Сам же отправился в подвал, там  сходились все коммуникации. Он включил электропитание, воду и достал баллон с газом. Из того, что они принесли с собой, приготовили ужин.
Следующие несколько дней они потратили на  хождение по инстанциям. Эндрю и Сьюзен переоформляли пенсию, страховки и прочую бюрократическую ерунду, без которой современное общество жить не может. Майкл же навестил могилу родителей и сестры с мужем. Стоя у надгробной плиты, он вновь переживал те трагические события, но виделись они уже как-то по-другому. На фоне тех смертей, которые он видел там, в Пакистане, всё это казалось бы глупым, если бы не было трагичным. Миллионы людей убивают других людей только лишь потому, что кто-то третий внушил им, что так надо, что это нужно для родины, свободы, счастья детей. Но ведь и те, которые убили его родителей, так же, как и он, убивали ради свободы и счастья своих детей. Так им внушили. Разделенные тысячами километров, они, почему-то стали непримиримыми врагами. И, наверное, дети всех народов были бы намного счастливее, если бы родители их жили в мире и согласии.
Эти мысли портили его патриотические убеждения, которыми он жил долгие годы, они разъедали кипевшее в нём чувство мести, делая его мелочным и глупым, и это вызывало в его душе протест. Трое убитых им парней тоже не вписывались в порядок его мыслей. С одной стороны они откровенно угрожали и его жизни и жизни, ставших близких ему, людей. А с другой, они же граждане его родины, ещё не увидевшие толком жизни, а он убил их, забрал самое ценное, что дал им Бог. По какому праву? По праву сильного, или более удачливого. Кто внушил этим мальчикам, что свои потребности они должны решать насилием, кто сказал им, что высшее счастье в унижении и грабеже других. Так в чём же смысл его долга, когда он убивает людей, виновных лишь в том, что родились в данной местности в данное время? Ради счастья и благоденствия отморозков, которые ради стодолларовой бумажки будут убивать его близких? Неужели этот мир может быть счастлив, творя зло и насилие? Майкл пытался отбросить эти роящиеся в глубине сознания мысли, но они вновь и вновь терзали его своей неразрешимой противоречивостью.
Приведя в порядок могилу, он вернулся домой. Энн занималась уборкой. Удивительным образом, жилье в её руках наполнялось теплом и уютом. Вроде и всё было как прежде, но мелкие штрихи - переставленная ваза, другая скатерть, поправленная штора - делали дом другим, обжитым и уютным. Он обнял её, и все печали сразу куда-то отошли. Ему вдруг захотелось взять её на руки. Он подхватил её и закружил по комнате, она отпихивалась, смеясь, и в шутку ругаясь…
6.
В конце недели Майклу позвонили, его срочно вызывали в подразделение. Впервые ему не хотелось исполнять приказ, но вбитое в него чувство долга, взяло верх над эмоциями. Он быстро собрался. Застигнутая этим известием Энн, вдруг сникла, и весь вечер была сама не своя. Утром все отправились провожать его на автобус. В Бостоне он сядет на самолёт и доберётся до части. Всё время ожидания, Энн не проронила ни слова. Вцепившись в руку Майкла, она стояла, как тень. Когда же пришло время прощаться, она вдруг бросилась ему на шею и разразилась рыданиями. Слёзы текли из её глаз, а тело сотрясалось от рыданий. Она не говорила ни слова, а лишь рыдала и рыдала. Майкл пытался высвободиться из её объятий, но она вцепилась в него так, что нужна была хорошая сила, чтобы оторвать её от него. Все в оцепенении смотрели на них, не решаясь, что-либо предпринять. Наконец Эндрю взял её за руку и потянул к себе.
- Перестань дочка, успокойся, ведь он уезжает не надолго, скоро вернётся. Ведь так же, Майкл? – говорил он, мягко отстраняя её от любимого.
На мгновение она успокоилась и поддалась, но через секунду, вновь вцепилась в Майкла, и ещё сильнее слёзы потекли из её глаз Наконец Эндрю удалось оттащить её от Майкла и он, поцеловав её на прощание, вскочил в автобус. Автобус тронулся, а бедная девушка, обессилев от слёз, упала на колени и продолжала рыдать.
В части он получил приказ убыть в расположение той части, откуда был направлен в школу. На вопрос, почему такая спешка, ему лаконично объяснили, что обстановка резко обострилась и объявлена повышенная готовность.
Глава 9.
1.
Мушарраф был вызван начальником базы. Он не спеша, оделся и отправился в землянку командира. Точнее, начальник не был для него командиром, но через него Мушаррафу передавались все команды. Под навесом уже собрались люди. Среди них, Мушарраф узнал Эльдара. После приветствий, Эльдар пригласил всех собравшихся сесть и, не затягивая дела, отдал все распоряжения. Когда все вышли, Эльдар задержал Мушаррафа. Он пригласил его к столу, на котором уже был накрыт чай.
- Вот и пришло то время, о котором ты мечтал. Аллах подал нам знак и послал на головы врагов беды. Пора нам изгнать неверных с нашей земли. Ты, наверное, слышал, о том, что Аллах сделал с Америкой?
- Слышал, но не всё понял. Если ты посвятишь меня, я буду знать больше.
- Многие города были уничтожены и их больше нет под солнцем. То, что не удавалось сделать нам, Аллах сделал в одно мгновение. Но самое главное - затонул и рушится Нью-Йорк, этот рассадник зла и разврата. Он просто стоит в дерме, и вода подтачивает дома. Они понарыли под землёй слишком много пещер, и теперь дома проваливаются туда один за другим, люди разбегаются.
- Так чем же это лучше, чем исчезновение других городов?
- Там, в этом городе, была вся их сила. Там были все их деньги, там хранили они все долги должников своих. Теперь же, когда он рушится, многие должники не хотят платить, а они не знают, кто и сколько им должен. Многие деловые люди покинули эту страну и не знают, что им теперь делать. Враг потерял одну из своих сил – деньги. Теперь нам надо лишить его силы оружия. Уже всё готово, и скоро будет дан сигнал. Мы распылим силы врага, ударив с разных мест. Помнишь, я говорил тебе: всякий, жаждущий господства, имеет много врагов. Так вот, теперь, когда господин ослабел, достаточно всем ударить одновременно, и он будет повержен. Поэтому ты пойдешь к Джабару и Абдулу, они знают, что делать. Ты же со своим отрядом примкнешь к ним. Уничтожите гарнизон в Лашкаргахе и пойдёте на Гиришк. Мост через Гильмент вам надо захватить и держать до подхода подкрепления.
- А как же Пакистан? Ведь я больше думаю о своей родине, нежели об афганцах.
- Мушарраф, позволь и мне немного поучаствовать в битве. Мне доверили возглавить эту операцию, эту маленькую часть битвы, и я безропотно подчиняюсь, но хочу, чтобы ты помог мне, возглавив один из отрядов. А великий бой будут вести люди намного могущественнее нас. Они решат, где мы нужнее. Ты же, там, лишь ускоришь победу. Друг мой, я надеюсь, на тебя и надеюсь, что мы с тобой ещё встретимся после боя. Да прославится имя Аллаха.
С этими словами он поднялся и обнял Мушаррафа. Они ещё некоторое время посидели за чаем, и Эльдар заспешил по делам.
2.
Два дня ушло на подготовку. Его подразделение разрослось до размеров роты. Это были опытные и решительные люди, каждый из которых неоднократно был проверен в деле. Это была не пехотная рота, а что-то среднее между диверсантами и десантно-штурмовым подразделением. Погрузив всё снаряжение, они выдвинулись в заданный район. Ушли небольшими группами в разных направлениях, чтобы затем собраться вместе.
Четвертый день они ошивались возле кишлака, но никаких вестей от Абдула не было. Мушарраф был зол, укрывать такое подразделение было делом почти фантастическим. Если учесть, что запасы еды иссякали, а воду приходилось добывать, рискуя быть обнаруженными. Наконец прибыл человек, и человек этот оказался не просто посыльный, а один из помощников Абдула. Он подробно показал план гарнизона, какими силами он обладает и места расположения огневых точек. Исходя из этого, и определил задачу, время и способы взаимодействия. Всё было точно и лаконично, и Мушарраф готов был простить эти дни ожидания. Сверили часы и частоты. После чего человек скрылся. Мушарраф собрал командиров и поставил задачу. Началась деловая суета. Ночью, к рассвету, они выдвинулись на исходную позицию.
Светало. Прошёл тральщик, за ним патруль, вышло несколько машин в сопровождении БТРа. Как только на дороге стихло движение, четверо моджахедов поползли к ней. Дорога была грунтовой и раздолбанной гусеницами, а потому поставить мину было не сложно, просто запихал в пыль и всё, сложнее было замаскировать, чтобы не прерывались следы от колёс, но парни не раз этим занимались, и всё было сделано, как надо. Пулемётчики взяли под прицел выезды, а минометчики уже готовились к обстрелу территории. Сейчас они находились с тыльной стороны гарнизона, в основном здесь было хозяйство интендантов, но кое-что было и важным – склад ГСМ и инженерное имущество. Там частенько хранилась всякая пиротехника. Правда расстояние было великоватым, боевое охранение мешало, но как только оно будет ликвидировано, они смогут хорошо поджарить янки. Послышался шум моторов со стороны главных ворот, и тут же Мушарраф услышал по рации сигнал. Все случилось так быстро, что сам Мушарраф несколько опешил и замешкался. Три БМП, пробив ворота, ворвались в гарнизон, за ними на автомобиле ворвалась банда Абдула. Машины открыли стрельбу из автоматических пушек, не давая противнику опомниться, а моджахеды, веером, рассеялись, заняв укрытия. Раздались взрывы гранатометов. Мушарраф дал знак, и пулемётные очереди обрушились на боевое охранение. Через минуту его люди уже бежали к забору. Миномётчики, сделав несколько залпов, как бы прикрыли наступавших, после чего перетащили орудия ближе, так, чтобы обстреливать территорию. Нападение было столь внезапным, что из батальона смогли оказать сопротивление не более взвода, те, кто успел добраться до техники. В стиснутом пространстве, они больше представляли собой мишень, нежели угрозу. Два танка и пять машин прорвались к тыловым воротам. Хоть они и не обладали слаженностью действий, но стреляли, а мощь их вооружения была серьёзной угрозой. Танк сходу произвёл выстрел осколочным снарядом по воротам, убив одного гранатомётчика и заставив спрятаться остальных. Он выскочил за ворота и, открыв огонь из пулемёта, ринулся по дороге. В последний момент, сообразив, что дорога опасна, он резко повернул. Залп и  взрыв слились в один страшный грохот, через мгновение взрывом снаряда накрыло миномётный расчет. Танк кружился, потеряв гусеницу. Машины, в рассыпную, рассеялись, объезжая танк. Они удирали, бешено отстреливаясь. Вышел на связь Абдул. Узнав обстановку, он приказал Мушаррафу сворачиваться и уходить на Гиришк. Сами же они остались и  грузили оружие и боеприпасы, заводили технику. Мушарраф и не подозревал, что у Абдула так много людей. Если не батальон, так человек двести пятьдесят уж было точно. А ведь тихий, улыбчивый, совсем на главаря не похож. Мушарраф понимал, что времени в обрез, и первые штурмовики появятся минут через пять. Прорвавшиеся из окружения обязательно должны вызвать подмогу. Его люди уходили группами, разбредаясь по лощинам, как можно дальше друг от друга. Прошло семь минут, когда в небе появилась первая машина и пошла на боевой разворот. НУРСЫ вздыбили землю, пулемётные очереди прошивали всё, что попадало на их пути. Вообще янки не особенно экономили на боеприпасах и молотили всё подряд, только не очень эффективно. Горные хребты были надёжным укрытием, а заодно и делали эту грозную технику беззащитной против ПЗРК. Пилоты это отлично понимали и стремились побыстрее сбросить смертоносный груз и ретироваться на базу. Другое дело вертолётный десант, который мог бы перебить их всех по одиночке, но янки предпочитали предоставить дело технике и реже ввязываться в ближний бой.  Мушаррафу повезло и в том, что весь удар приняли на себя люди Абдула. Техника, которой они завладели, теперь их обременяла, не давая рассредоточиться, поэтому почти весь бомбовый удар пришёлся на подразделения Абдула. Но и старый воин знал, что делает. Он, похоже, просчитал всё до мелочей и знал наперёд, что будут делать американцы и в какой последовательности. Поэтому отправил вперёд БМП, а за ними американские транспортёры, имитируя погоню. Пока наверху разбирались, кого бомбить, он успел рассредоточить технику и открыть ответный огонь. Как только жареным запахло, самолёты вмиг исчезли, а вертолётный десант был атакован ещё на подлёте скорострельной пушкой. Коммандос тут же убрались.
3.
Это была первая серьёзная операция, и победа в ней вдохновила многих бойцов. Сам Мушарраф испытывал необычайный духовный подъём, ему хотелось бить врага и днём и ночью. С наступлением темноты вышел на связь Абдул и договорился о встрече. Через час его человек уже поджидал Мушаррафа в условленном месте. То, что сегодня им удалось, это следствие безалаберности врага, привыкшего к мелким вылазкам и не видевшего серьёзного противника, но к утру, они начнут перегруппировки. Люди с севера наделали много шума на перевале Саланг и в Полихумри, это привело врага в смятение. Поэтому сегодня ночью Мушарраф должен выйти к мосту и по сигналу Абдула захватить его. Ему надо удерживать мост примерно час, пока колонна Абдула не ворвётся в крепость. Мост этот был единственным средством переправы на северо-восток, а потому имел важнейшее стратегическое значение. Человек вновь передал план размещения огневых точек и возможное размещение живой силы.
- Река большая, с оружием нам её не преодолеть. И боекомплект у нас на исходе, – сказал Мушарраф.
- Знаю, в кишлаке вас будет ждать боча, он покажет, где спрятан плот. Выше по реке, в старом кишлаке, есть резиновая лодка и боеприпасы. Мы постарались предусмотреть всё, что для вас нужно: и патроны, и гранаты.
- Абдул очень мудрый человек, мы выполним всё, что он хочет.
С этими словами они распрощались, и Мушарраф приступил к подготовке, хотя времени осталось столько, что о подготовке можно было говорить весьма условно. Крепость он знал хорошо, но всё же внимательно изучил схему. Здесь ошибок быть не должно, слишком мало сил было у нападающих. До рассвета оставалось четыре часа, поэтому он быстро поставил задачу. Группа, которая отправлялась в старый кишлак, ушла налегке, оставшиеся боеприпасы разделили на две части. Одна группа ушла в кишлак, чтобы на плоту переправиться на ту сторону, сам же Мушарраф возглавил группу, нападающую с этой стороны моста.
Времени оставалось два часа, и у него было время немного вздремнуть. Он  положил под голову жилетку и, растянувшись на земле, моментально уснул. Ровно через час он проснулся и повёл группу к мосту. Ночь выдалась лунная, и это сильно мешало. Подходы к мосту почти не имели складок местности, и приходилось ползти, прижимаясь к земле. Оставалось метров сто пятьдесят до дзота, когда поступил сигнал. Мушарраф вглядывался в темноту. Он пытался разглядеть что-нибудь впереди. Скорее всего, там, в укрытии, кто-то смотрит на них через объектив ПНВ. Он связался с другими группами и, убедившись, что они готовы, дал сигнал к нападению. Надо было преодолеть эти сто пятьдесят метров, но как, если там держат палец на спусковом крючке крупнокалиберного пулемета? Как это сделать, знал только он. По его команде в дзот полетели пять осветительных ракет. Они с шипением врезались в бетонную стену, ослепив на время противника. Через секунду застрочил пулемёт, но стрелял он не прицельно. Замешательство длилось секунд пять. Они бежали, что есть мочи, на этот, плюющий свинцом забор, не стреляя, и этих шести секунд им хватило, чтобы расстояние сократилось до ста метров. Дольше молчать было смерти подобно. Выстрел гранатомёта совпал с  началом стрельбы. Граната взорвалась в стене, а они лили свинцом по амбразуре, не давая противнику высунуться. Пулемёт несколько раз рявкнул и затих. Мушарраф бежал на амбразуру и стрелял. Расстояние сократилось до двадцати метров, когда автомат перестал стрелять, кончились патроны. Он рывком закинул его за спину и выхватил гранату. Он бросил её и прыгнул вперёд, как будто прыгал в воду. Пропахав на груди, он оказался под стеной. Пулемёт вновь огрызнулся. Мушарраф выдернул чеку и перебросил через стенку ещё одну гранату, с обратной стороны упала граната ему под ноги.  Мгновенно среагировав, Мушарраф схватил её и откинул в сторону. Граната разорвалась, осыпав всё вокруг осколками. Мушарраф почувствовал, как они хлестнули его по спине. Он вскочил и перепрыгнул через стену, на лету выхватив нож. Там, за стеной, находилось человек десять. Первый удар получил пулемётчик. Клинок вошел ему под мышку, и он упал, как мешок. С разворота, Мушарраф отбил ствол левой рукой. Очередь ушла в стену, а клинок вошёл в горло другого врага. Ещё одна очередь порвала ему ухо, и он инстинктивно присел. Время вдруг остановилось для него, точнее, стало резиновым, и он увидел происходящее в каком-то новом виде. Мозг его фиксировал события быстрее, чем тело могло реагировать, и от этого казалось, что всё происходит как в замедленном фильме. Стрелявший отпустил курок, и ствол автомата начал  движение вниз,  его жерло уставилось на Мушаррафа, готовое выплюнуть пулю. Левая рука его медленно двигалась вверх,  и пальцы ухватились за ствол, поднимая его вверх. Пуля вылетела из ствола, обжигая пальцы. Вновь палец стрелявшего отпустил курок. В это время ботинок врага медленно приподнялся, и протектор его медленно надвигался в лицо. Мушарраф пытался убрать лицо, но левая рука не выпускала горячий ствол. Протектор медленно лёг на левую бровь. В шее что-то щёлкнуло и начало темнеть в глазах. В это время ствол начал куда-то проваливаться, а стрелявший, дёрнувшись, начал падать вместе с ним. Лицо его исказилось от боли, и  вдруг он куда-то исчез. Очнулся Мушарраф от ощущения, что кто-то бьёт его по щекам. Сознание медленно возвращалось, а вместе с ним и боль. Левая рука и часть спины ныли невыносимо, кисть распухла от ожога, левый глаз заплыл. Мушарраф собрал всю волю и заставил себя соображать. С ним в укрытии было человек десять.
- Где остальные? — спросил он.
- С той стороны дороги ещё двенадцать, остальных нет.
- Что на той стороне?
- Нормально, только связи нет, но им хуже, чем нам, их крушат по полной. Селим  на связи. Он долбит крепость, не даёт выйти на подмогу, но скоро закончит, боеприпасы кончаются.
- На ту сторону по мосту пройти можно?
- Да, простреливают редко.
- Отправь туда пять человек, нам здесь пятерых хватит, а там они будут нужнее. И боеприпаса подкинь. Где этот Абдул, шайтан его забери?!
В этот момент Абдул вышел на связь. Через десять минут появилась головная машина. Они сходу проскочили мост и, развернувшись в боевой порядок, ринулись на крепость. Завязался бой, но Мушарраф уже был не нужен, его люди бежали с той стороны.
Светало, они быстро собрались и пошли вниз по реке. Пройдя километра три, сделали привал. Выше по реке шёл бой и, по всей видимости, накал его нарастал.  Мушарраф снял рубашку. Левая рука и бок были утыканы осколками. Они вошли не глубоко, едва достав мясо, но боль причиняли не выносимую. В нагрудном кармане он нашел тюбик промедола и маленькую баночку мази. Эту мазь доставал ему Эльдар. Где-то в Бангладеш её делал старик - лекарь. Лучшего заживляющего средства он не знал. Один из бойцов достал стилет. Клинок его был тонкий и острый, как скальпель хирурга. Вколов Мушаррафу промедол, он начал надрезать раны и выковыривать из них осколки. После каждого извлечения, он осторожно брал мазь на кончик кинжала и, раздвинув рану пальцами, запихивал её туда, наподобие штукатура, работающего шпателем. Закончив операцию, он прилепил на рану полоску материи, закрепив её по краям пластырем. Теперь им надо было добраться до схрона и там отсидеться.
4.
Их батальон подняли по тревоге рано утром. Майкл поднял взвод, и через двадцать минут они уже выводили машины из парка. Прибыл взводный, он собрал сержантов и поставил задачу. После вчерашнего нападения на Лашкаргах, моджахеды атаковали Гиришк и блокировали в крепости батальон. Их задача состояла в том, чтобы уничтожить противника, освободить осаждённых и вновь овладеть мостом. Силы противника составляли до батальона.
С севера им на подмогу вылетел батальон десанта. Батальон быстро выстроился в колонну  и,  взревев моторами,  машины устремились вперёд. Майкл сидел на броне, и недобрые предчувствия одолевали его. Их рота наступала в центре. Остальные должны были выйти к крепости справа и слева. Прошли Кишкинахуд, в кишлаке было тихо, на выезде блок пост собрался и наблюдал за ними. Помахав им на прощание, Майкл стал пристально вглядываться в дорогу. Скоро должны появиться овраги, здесь их взвод уйдёт вправо и, развернувшись в цепь, вступит в бой.
Взводный подал сигнал, и они стали разворачивать машины в линию. Внезапно передняя машина дёрнулась и остановилась. С брони, как горох, посыпались солдаты.
- К машинам! - заорал Майкл и соскочил с брони.
Солдаты, пригибаясь, стали отбегать от машины. Длинная очередь заставила их прижаться к земле. Застрочил пулемёт на транспортёре, в ответ с противоположной стороны ухнула несколько раз пушка. Наступающие остановились, атака с ходу не удалась.
Майкл приказал искать цели, но и без него солдаты ощупывали взглядом местность. Запросили вертолёты. Сзади раздались хлопки. Это моджахеды вели миномётный обстрел. Надо было что-то предпринимать, иначе их перебьют здесь, как мух. Майкл дал команду короткими перебежками двигаться вперёд. Надо было сблизиться с противником, чтобы выйти из-под миномётного обстрела. Однако пологая лощина впереди развалила все планы, здесь они были, как на ладони. Сзади послышался шум винтов.
- Приготовиться к атаке! – крикнул Майкл и, как только вертолёты сделали первый залп, крикнул снова: – Вперёд, парни!
Все понимали, что это единственно верное решение и бросились вперёд. Им удалось преодолеть балку и закрепиться на противоположной стороне. Теперь они имели некоторое преимущество. Вертолёты, выпустив боезапас, скрылись. Противник не проявлял активности, однако удалось засечь их боевые машины. Майкл перевёл огонь БТРа на цель. В ответ последовали выстрелы пушки. На связь вышел взводный и приказал закрепиться. По разрывам Майкл предположил, что батальон сжимает противника в кольцо. Создавался как бы слоёный пирог. В центре находился осажденный гарнизон, снаружи находились они, а в середине, между ними, находились моджахеды. Если бы не трагическое обстоятельство, что гарнизон не мог вести активных действий из-за отсутствия боеприпасов, положение душманов стало бы критическим. Можно было атаковать и уничтожить врага, но это принесло бы большие потери. По этой причине командование решило выкуривать «духов», планомерно бомбя их позиции. 
Вновь появились вертолёты и разгрузили боезапас. Но эффекта это дало мало, слишком близко соприкасались воюющие. Как только вертолёты ушли, Майк услышал рёв моторов. Но это был непривычный звук, и догадка мелькнула в его голове.  Он включил рацию на передачу и вызвал командира.
- Они нас атакуют с тыла! – крикнул он. – Прошу разрешить развернуть отделение.
- Перестаньте паниковать, сержант, и занимайтесь делом. Это подкрепление, - последовал категоричный ответ.
- Свяжитесь с комполка, - настойчиво попросил Майкл.
- Не учи меня, мальчик, - раздражённо ответил командир взвода.
Майкл бросил ларингофоны и отключился.
- Заводи машину! - крикнул он механику. – Отделение, к машине!
Солдаты стали собираться. Запрыгнув в машину, они рванули назад. Движущаяся на них колонна стала разворачиваться в цепь. Майкл насчитал девять машин. Он сходу открыл по ним огонь. Сомнений не было, это были советские БТРы и БМП. Противник начал маневрировать, но этого явно было мало, и им пришлось открыть огонь. Этим они раскрыли себя и потеряли эффект внезапности. Сзади началось движение, но это уже не могло спасти Майкла и его отделение. Машина шла одна против девяти. Они выскочили к лощине и, притормозив, выпустили ПТУРС. Снаряд, петляя, устремился к цели. Как только снаряд взял цель, они рванули вперёд и, скрывшись в овраге, помчались вправо. Проехав метров сто, выскочили из оврага. Одна из машин противника подставила борт, и они дали по нему очередью из пулемёта. Машина запетляла и остановилась, но развернула башню и тоже открыла огонь из пулемёта. Пули ушли в рикошет, помяв лобовую броню. Механик дал задний ход и помчался влево. Они вылетели наверх оврага, и в это время два снаряда вошли в днище. Солдаты начали выскакивать из десантного отделения и разбегаться в стороны. Майкл припал к пулемёту и открыл огонь. Но в лоб БМП взять было трудно. Следующим попаданием проломило люк механика водителя. Майкл прыгнул вниз, и в это время сильный удар в грудь опрокинул его на спину. За ударом последовала боль, от которой он потерял сознание.
Очнулся он в машине, дышать было трудно, а сознание было мутным, как будто он находился где-то рядом, в стороне от самого себя. Он пытался что-то спросить, но не мог выдавить из себя звуки. Так и лежал на дне бронированного ящика, чувствуя, как постепенно у него холодеют ноги.
5.
Энн смотрела новости, когда зазвонил телефон. Она ежедневно их смотрела, потому что ежедневно показывали события в Афганистане и на Ближнем Востоке. Конечно, из них ничего нельзя было узнать о её любимом, но всё же ей казалось, что так она как бы ближе к нему. Номер высветился не знакомый, она ответила, хрипловатый голос спросил:
- Вы Энн? – после её утвердительного ответа, неизвестный мужчина представился: – Я командир роты сержанта Фроксона.
- Какого Фроксона?
- Майкла Фроксона.
- Что с ним, почему звоните вы? – встрепенулась Энн и от волнения заметалась по комнате. – Он жив?
- Он в госпитале, в Кандагаре, тяжело ранен. У него пробито лёгкое, поэтому он не может говорить. Я нашёл ваш номер у него в блокноте.
На этом разговор прервался. Энн, что-то бубня под нос, начала бегать из комнаты в комнату. Отец, видя, что дочь сама не своя,  попытался узнать, что случилось.
- Он ранен. Тяжело ранен. Мне надо к нему. Где моя дорожная сумка, папа, где моя сумка? –  нервно выпалила Энн, бросилась на диван и заплакала.
- Дочка, ну куда ты поедешь? Он поправится и вернётся, всё будет хорошо.
- Нет, я должна быть рядом с ним. Я знаю ему плохо, ему очень больно. Где моя сумка? – она перешла на крик.
- Тихо, тихо дочь, успокойся, твоя сумка осталась в Нью-Йорке, но ты можешь взять вот эту, с которой мы пришли. Но всё же, может быть, не нужно спешить?
- Папа, ты понимаешь, что ему без меня там плохо? Я знаю.
Отец понял, что остановить её невозможно и, смирившись с этим, начал помогать собираться в дорогу.
Утром Энн уже ехала в Бостон, а к вечеру получила направление в часть. Её натиску никто не мог противиться, и она была направлена в Кандагарский госпиталь. На следующий день она, попутным бортом, уже вылетела на место службы.
Вечером Энн уже бежала по знакомой бетонке к модулям полевого госпиталя. Она ворвалась в приёмное отделение и, схватив за руку дежурную сестру, стала требовать, чтобы её провели к Майклу. Бедная девушка не могла ничего понять и так перепугалась, что потеряла дар речи. В конце концов, Энн выбила из неё информацию и ринулась в палату. На помощь сестре поспешили сотрудники, но Энн решительно бежала к палате, и вид её был такой, что никто не рискнул её остановить.
Она сразу увидела его. Майкл лежал в дальнем углу, лицо его было бледным, почти белым, глаза провалились и губы потрескались. Дыхание было слабым, коротким и прерывистым. Похоже, он находился в полубессознательном состоянии. Энн испугалась его отрешённого взгляда, устремлённого в потолок.
- Майкл, – простонала Энн и встала на колени возле кровати. Она склонилась над ним, заглянула ему в глаза и сказала: – Это я, Энн . Ты узнаешь меня, Майкл?
Он еле заметно вздрогнул и медленно повернул глаза. Он долго вглядывался в её лицо, и едва заметная улыбка тронула его губы.
- Узнаешь? Вот и хорошо. Я  с тобой и буду всегда с тобой. Тебе больно, я знаю, но я с тобой и ты поправишься. Слышишь, ты поправишься.
Она говорила почти шёпотом, даже сбежавшиеся служащие не могли разобрать, что она шепчет, но он глядел на неё и понимал. В палате стояла мертвая тишина, и только её шепот нарушал её. Люди, стоящие у неё за спиной, чувствовали себя неловко, ощущение того, что они здесь лишние, что они мешают, охватило всех, и они осторожно, на цыпочках вышли из палаты. Больные молчали и глядели на них, боясь спугнуть это удивительное общение.
С этих пор Энн поселилась возле кровати Майкла. Она не подпускала к нему ни одну из медсестер и выполняла процедуры сама. Она окружила его такой заботой, что он действительно начал поправляться. У Майкла было не пулевое ранение груди, а пролом грудной клетки. Пуля крупнокалиберного пулемёта попала в пластину бронежилета и, проломив её, вогнала вместе с собой в грудную клетку. Вместе с ней в лёгкие вошли и осколки разбитых рёбер. Все это сопровождалось абсцессом, и шансов остаться в живых у него почти не было. Пока не появилась она. Она заставила его, уже почти умирающего, цепляться за жизнь, её преданность и любовь  делали невероятное.
Прошло две недели с того момента, когда гарнизон крепости и батальон десанта были разгромлены. Все попытки исправить положение приводили лишь к новым жертвам, и госпиталь жил напряжённой жизнью.  Подкрепления не поступало. Видимо, действительно наступили другие времена, другие возможности у страны. Как бы там ни было, но никто на помощь им не пришёл. И эта территория, на севере от Кандагара, перешла под контроль моджахедов. В Кабуле была полная неразбериха, власть переходила из рук в руки с быстротой теннисного мяча. Гарнизон жил в ожидании беды.
Состояние Майкла улучшилось на столько, что врач готов был разрешить транспортирование раненого и эвакуацию в США. Все понимали, что вместе с ним уедет и Энн, что она здесь только из-за него. Начальник госпиталя знал её ещё с тех пор, когда она впервые заключила контракт. Он был  старожилом и понимал, что дела у них здесь пошли не лучшим образом и, возможно, скоро им дадут хорошего пинка, поэтому и сам желал, чтобы эта преданная женщина улетела отсюда вместе со своим любимым как можно скорее.  Так что, он приободрил Энн, пообещав дня через три отправить их на континент.
6.
Отряд Мушаррафа был срочно переброшен в Кветту.  Там, в лагере, их ждал Эльдар.
- Мушарраф,  мы вызвали тебя, потому, что дело не требует отлагательства. Мы понимаем, что люди твои устали, но лучше тебя с этим никто не справится. Я тебе, как другу, скажу больше, чем должен сказать. Скажу для того, чтобы ты понял, как важно это для нашего дела и для тебя. Ты, наверное, удивлён, что после захвата крепости вас никто не громил? Я объясню, почему. Одновременно с вами по врагам ударили моджахеды  Талибана. Они  пошли на Газни, в это время таджики захватили Саланг и  пошли на Кабул. Поэтому у янки возникли более важные проблемы, чем вы. Сейчас таджики отошли назад, но Саланг не сдают, подтягивают силы. Там сейчас жарко. Но и это лишь уловка. Маленький ход в большой игре. А главная игра будет здесь. Но, для того, чтобы победа в этой игре осталась за нами, всё внимание врага должно сосредоточиться там. И, чем больше там будет шума, тем легче нам будет здесь уничтожить врага. Дело это не лёгкое, ведь нам предстоит сражаться с регулярной армией. Мы должны захватить власть и так, чтобы главное оружие досталось нам.
- А что это за главное оружие?
- Ядерное оружие, ракеты. Мы должны не допустить, чтобы американцы его вывезли. Если оно перейдет к нам в руки, с нами уже будут говорить по-другому, уважительно.
- А хватит ли у нас сил, ведь их намного больше и у них горы оружия.
- Хватит, друг мой. Ведь не зря мы столько лет трудились, упорно трудились, терпя поражения, теряя друзей и близких. Скажу тебе по секрету, в Бангладеш ждёт команды полк, здесь в армии у нас есть свои люди, которые повернут оружие против наших врагов, да и нас, талибов, здесь немало. В общем, всё готово, но, главное, отвлечь неверных и сковать их силы. Я много сказал тебе лишнего, но надеюсь, что всё, что ты услышал, умрёт в тебе и никогда не выйдет наружу.
- Эльдар, брат мой, пусть шайтан разорвёт меня на части. Говори, что нам надо сделать?
- Тебе дадут ещё двести человек. Ты проведёшь их в Кандагар, но так, чтобы вышли к аэродрому скрытно и оставались там скрытно до команды. После этого вы должны  уничтожить гарнизон и захватить аэродром, желательно, чтобы самолеты оттуда не ушли. Эти люди прибудут сюда завтра. После того, как вы уйдёте, лагерь мы ликвидируем, так что возвращаться  будете севернее, вот сюда, - Эльдар указал пальцем точку на карте. - В Эхобе вас будет ждать человек в духане, там всего один духан. Конечно, этой горсткой Кандагар вы не возьмёте, главную работу будут делать Джабар и Абдул. Абдул уже обходит город и выйдет со стороны Налата, а вот Джабару надо помочь возле элеватора, там блокпост, но место узкое и противник будет ему сильно вредить. В городе есть люди, они помогут вам, но надо их разыскать. Вот план предместья, крестиком помечены дома и имена рядом. Вот, в общем, и всё, с остальным разберешься на месте.
Они вышли рано утром, до города оставалось километров десять. Такую группу было опасно подводить ближе, её легко было обнаружить. Мушарраф разбил отряд на шесть групп и рассредоточил между отрогами. Занялись маскировкой. На такое расстояние патруль вряд ли пойдёт, а от обнаружения с вертолета их защищала маскировка. Убедившись, что всё сделано правильно, Мушарраф отправился в город. Он уже довольно неплохо в нём ориентировался, а потому быстро нашёл адреса.
Но в первом же доме ему сказали, что планы изменились. Пришлось ждать человека от Джабара.  Он то и изменил всё. Джабар просил блокировать въезд со стороны аэропорта, а блокпост он брал на себя. Мушарраф получил новые адреса и отправился осматривать местность. На маршруте он наметил несколько точек, пригодных для засады и, сравнив их с имеющимися адресами, выбрал три. Вернулся он в лагерь ночью и сразу лёг спать. С утра подобрал три группы, а после обеда начали переносить оружие. Выйдя к подножью гор, они стали дожидаться темноты. Как только темнота позволила двигаться скрытно, они вошли в город. Пришлось ходить дважды, чтобы не бряцать оружием в темноте. До утра группы были размещены и, как только город ожил, Мушарраф провёл каждого из старших на места будущих засад. Закончив работу, он вернулся в лагерь.
Начался мучительный период ожидания. Правда, ждать им пришлось не долго. Поступил сигнал от Джабара, и они выдвинулись в предгорья. Начался бой. Его канонада долетала и до них, находящихся с противоположной стороны города. Из гарнизона выскочило несколько боевых машин, и помчались в сторону города. В это время послышались разрывы с противоположной стороны. Было видно, как забегали на аэродроме. Первая двойка штурмовиков разворачивалась на рулёжной дорожке. Вот они поднялись в воздух, и пошли на разворот, за ними уже готовились к взлёту другая пара. Засвистели винты вертолётов. Мушарраф ждал. На этой открытой местности он положил бы всех, даже не добравшись до колючей проволоки. На востоке шёл бой, слышались разрывы бомб и НУРСов. Наконец штурмовики вернулись и начали заходить на посадку. В это время с вершины горы, виляя огненным хвостом, рванулась ракета, самолёты пошли на противоракетный манёвр, но в этот момент вторая ракета появилась снизу и впилась в сопло самолёта. Раздался взрыв, и куски фюзеляжа разлетелись в разные стороны. Вторая машина, едва увернувшись, ринулась на посадку. Самолет чуть не снёс забор, так низко он летел.
Поднялся вертолёт и начал сыпать НУРСами, но не прицельно. Два штурмовика зашли в это время на посадку. Канонада со стороны города начала стихать, зато послышался лязг и рёв моторов. На выезде из города появилась колонна машин, обвешанных людьми, как собака блохами. Они мчались к КПП но, не доехав километра, свернули в степь и начали разворачиваться для атаки. В гарнизоне началась беготня, на аэродроме ревели моторы. Самолёты вновь пошли на взлёт так быстро, что казалось, что они связаны нитью. Пять вертолётов, рассыпавшись веером, приняли боевой курс. БМП стремительно шли на аэродром, люди прыгали с брони и бежали сзади. Штурмовики, разделившись, пикировали на врага. Две машины вспыхнули, но не так уж просты были эти дикие люди. Пикирующие  самолёты они встретили плотным огнём  из всех видов вооружений. Один вертолёт загорелся и рухнул, штурмовики пошли на разворот и вновь были атакованы людьми Мушаррафа. Хоть выстрелы ушли мимо, но это принудило пилотов изменить курс и искать новое  место для разворота. Весь огонь перешёл на вертолеты, вынуждая их менять высоту. Расстояние между воюющими сокращалось, и это было не в  пользу вертолётчиков, им заходили в подбрюшье. Один вертолёт сделал манёвр и пошёл в лощину, где скрывались люди Мушаррафа, двое других пошли в поле. Они летели так низко, что чуть не задевали колесами землю, затем резко набрали высоту и ушли в сторону. Им вслед неслись пулемётные очереди, но им удалось выйти из-под обстрела невредимыми. В это время моджахеды уже ворвались на аэродром, уничтожая остатки гарнизона. Мушарраф дал команду, и его отряд ринулся на гарнизон с юга. Пытавшиеся  бежать в горы, солдаты были встречены плотным огнём. Таким образом, замкнулось кольцо, и начался погром. 
Штурмовики, развернувшиеся для атаки, потеряли цели, всё смешалось. Отдельные группы солдат бегали от укрытия к укрытию, пытаясь вырваться из кольца, но никакого организованного сопротивления уже не было. Бородатые люди бежали от здания к зданию, истошно крича и стреляя. Часть солдат бросали оружие и сдавались, их били и тащили в ангар.
7.
Когда моджахеды ворвались в госпиталь, Энн сидела возле Майкла. «Духи» лезли в окна и двери, быстро заполняя помещение. Визги медсестёр, крики нападавших, раненых, всё слилось в невыразимый гвалт. Один из нападавших, что-то крикнул,  и остальные бросились исполнять. Мимо её палаты протащили за волосы визжащих женщин, после чего раздались выстрелы и крики. В палату, где лежал Майкл, ворвалось несколько мужчин. Они молча взглянули на раненых и начали стрелять в тех, кто не мог подняться. Молодой моджахед направился к ним. Она заслонила собой Майкла, но паренёк оттолкнул её так, что она перелетела через кровать, и тут же выстрелил в грудь её любимому. Всё помутилось в её сознании, всё остановилось, как в стоп-кадре. Откинувшийся назад Майкл, пятно, расползающееся у него на груди, и это молодое наглое лицо.
Энн вскочила и одним прыжком оказалась возле этой противной рожи. Она вцепилась в него когтями, пытаясь выцарапать ему глаза. Парень заорал от боли и пытался скинуть её с себя, но она рвала ему лицо и рычала, как рысь, пытаясь впиться зубами ему в глотку. Наконец, ему удалось сбросить её с себя. Но она вскочила и вновь бросилась на него. 
Энн сбила его с ног и вцепилась ему в горло с такой силой, что чуть не сломала ему шею, и вероятнее всего, она бы это сделала, если бы не сильный удар в лицо, который она получила от ноги подоспевшего на помощь бандита. Энн отлетела назад, но вновь вскочила на ноги. Из разбитого носа струей хлынула кровь, а разбитая скула начала быстро распухать, закрывая глаз. Она, яростно визжа, вновь бросилась на врага.
Энн не видела вокруг ничего, кроме этого бандита, который убил её Майкла, и, ослеплённая яростью, жаждала лишь бить и рвать его тело. Удар в ухо сбил её с ног, она вновь попыталась встать, но ноги подкашивались и перед глазами плыли круги. Девушка качнулась и упала. Собрав последние силы, она встала и, шатаясь, пошла на врага. Но он уже успел придти в себя и, зло, ругаясь, принялся жестоко избивать её. Она упала, и он бил её ногами.  Сознание медленно покидало её. Она не чувствовала боли, дикая ярость удерживала её мозг в сознании и заставляла руки тянуться к врагу.
- Эй, боча, ты не правильно обращаешься с женщиной, – сказал один из бородачей и оттолкнул паренька.
Он нагнулся и поднял её за шиворот с пола. Она повисла на халате, за ворот которого он держал её. Силы почти покинули Энн, и она не сопротивлялась.
- Женщина нужна для другого, разве отец тебя не учил?
С этими словами он, перехватив её за талию, задрал ей подол, обнажив ягодицы.
- Да она отсюда выглядит лучше, чем сверху, – сказал бородатый и заржал. -  На, подержи, - он передал парню автомат, порвал на девушке трусы и развязал веревку на своих шароварах.
Энн чувствовала, как он вошел в неё, но всё это происходило будто не с ней. Тело ныло и не слушалось её, в голове стоял гул, и тошнило. Она поняла, что на смену первому, пришёл другой. В конце концов, она провалилась в ватную пустоту.
Энн пришла в себя, лёжа на полу. В помещении был полумрак. Рядом с ней на полу сидели и лежали женщины, которые ещё недавно были врачами и сёстрами милосердия. Все они были без одежды, у многих на лице и теле виднелись синяки и кровоподтеки. Энн с трудом поднялась и попыталась сесть. Но, вздрогнув от боли, снова легла. Между ног всё ныло и вызывало дикую боль при каждом неловком движении. Её тошнило, лицо распухло и болело. Плечи, живот и спина были в синяках и кровоподтеках. С трудом, найдя положение, при котором боль была не такой сильной, Энн легла и отрешённо уставилась в одну точку.
Через час дверь открылась, и двое бородатых мужчин, зайдя внутрь, что-то приказали, указывая на дверь. Они подкрепляли свои приказы пинками, и женщины быстро начали выбегать в коридор, только Энн оставалась лежать безучастно. Один из пришедших наклонился к её лицу, и что-то орал, от него пахло сладковатым запахом анаши. Но у Энн не было сил реагировать ни на что. Тогда второй что-то сказал кричавшему, и они, взяв её за руки, поволокли по коридору. Её затащили в одну из палат, где в углу, сбившись в кучку, стояли женщины. Вдоль стены в ряд были расставлены кровати, на которых сидели человек шесть мужчин, остальные заглядывали в окна и двери.
- Это все? – спросил один из сидящих.
- Да, господин, это все.
- Не много, не много… Ну, ладно, начинай.
Один из бородатых подошёл к женщинам и, схватив одну из них, вытащил на средину. Она пыталась прикрыть низ живота руками, но бородач отдернул её руки и дал ей  хорошую оплеуху.
- Как будем делить, Мушарраф?  – спросил пожилой мужчина. – Вдруг нам понравятся одни и те же, не приведи Аллах, ещё и подерёмся.
- Надо подумать, Джабар. А ты как считаешь, Абдул?
- Я считаю, что всё надо отдать на волю Аллаха. Будем кидать жребий. Кинем в шапку патроны, каждый подпишет свои, чей вытянут, тот и забирает. А потом можно и поменяться.
- Согласен, Мушарраф? -  спросил пожилой, и, получив утвердительный ответ, закончил: – Пусть будет так.
Он сделал знак рукой, и бородатый, повернув женщину задом, согнул её в пояснице, выставив на показ женские прелести. Зрители разглядывали товар, подкрепляя всё высказываниями, от которых, глядящие в окно, визжали и улюлюкали. Некоторых женщин заставляли принимать всевозможные позы, от которых за окном приходили в неистовство. Наконец все женщины были поделены, и очередь дошла до Энн. Бородачи выволокли её на средину и поставили на ноги. Энн безучастно смотрела на них сквозь узкую щель, оставшуюся в распухших веках.
- Что будем делать с этой? – спросил пожилой. - Ну и рожа. Ну-ка, Сахиб, покажи, что у неё между ног.
Бородатый, хмыкнув, загнул Энн  и, зажав голову между ног, раздвинул ягодицы. Комок спекшейся крови, склеивший рыжие волоски, вот всё, что предстало похотливым зрителям. Пожилой махнул рукой, и бородач поставил  женщину стоя. В это время Энн увидела в окне лицо убийцы и, зарычав, ринулась к окну. Бородач ухватил её сзади за волосы и, пнув под колени, повалил на пол.
- Да у них любовь! Смотри, как она к нему тянется, - сказал тот, которого звали Мушарраф. – Подарим её Мамучу, и пусть она научит его, что надо делать с женщинами.
Все заржали, после чего притащили парня.
- Мамуч, - сказал Мушарраф, - мы  решили подарить тебе эту женщину, а то дед твой говорит, что ты ещё не знаешь, с какой стороны к ослице подходить. Вот тебе женщина, чтобы ты мог научиться. Это большой подарок, забирай, пока кто-нибудь из нас не передумал.
Смущённый паренёк, не смея перечить, направился к Энн, но она вновь кинулась на него. Мамуч в испуге отскочил. Он уже не на шутку боялся этой женщины. Бородатый вновь ухватил Энн за волосы. Сидящие на кроватях весело заржали.
- Мамуч, ну, к женщине, как к ослице, надо заходить сзади, но осторожно, – сказал Мушарраф. – Хватай её за гриву и тащи домой.
После того, как Мамуч выволок Энн из комнаты, Мушарраф продолжил:
- Джабар, завтра я ухожу. Путь не лёгкий, почти сто километров по горам пешком, мне кажется, что эта толстуха не дойдёт, может, поменяемся вот на эту? – он указал на одну из женщин.
- Хорошо, - после некоторых раздумий сказал  Джабар, – забирай. Теперь я приглашаю вас на той, а эти красотки будут ублажать вас. Только вот после нескольких чаш вина мы запутаемся, где чья, надо бы как-то их пометить.
- Предлагаю написать им на задницах имя хозяина, - сказал Абдул.
- Ты хочешь, чтобы всякий прочитавший подумал, что эту ж…. зовут Джабар? Нет уж, друг мой, давай их пометим просто значками.
Все согласились и пометили каждую из наложниц своими значками, после чего часть женщин снова закрыли в кладовой, а часть повели в палату, где уже были накрыты яства и сидели музыканты. Оргия началась. На женщин надели подобие одежды и заставили исполнять что-то, напоминающее восточные танцы, но в самом пошлом варианте. Танцы прерывались половыми актами, которые совершались тут же, возле столов. Надоевших заменяли другими. Когда их вели по коридору для смены, их насиловали те, кто на оргию не был допущен. В винном угаре главари не очень интересовались тем, что творится за дверями. А там шла торговля. Охранники приводили новую смену, а старую продавали тут же всем желающим утолить плотскую страсть. Желающие же выстраивались в очередь, и оба бородача неплохо нажились. Они строго следили за процессом, не в их интересах было портить чужой товар. Тех, кто уже не мог удовлетворять похоть, заводили в кладовую и оставляли в покое. Энн лежала в кладовой, её никто не трогал, она лишь смотрела, как выводили и заводили несчастных. Но к её удивлению никто не сопротивлялся и никто не плакал. Все они смиренно исполняли то, что от них требовалось, и только тогда, когда их вновь заталкивали в кладовую, тихо скулили. Утром их вновь вывели в палату и разделили на группы, после чего они расстались навсегда. За Энн пришли отдельно. Двое парней вывели её из кладовой, и повели по коридору. Возле входа в модуль стояла машина, а рядом с ней, ожидая наложницу, нервно переминался с ноги на ногу Мамуч.
Увидев его, Энн вновь пришла в ярость. Мамуч кивнул парням и те, повалив её на землю, связали руки и ноги, после чего надели на голову мешок из-под муки и закинули в машину. Она рычала и извивалась, но никто не обращал на неё внимания. Так она билась с четверть часа и, измотавшись, успокоилась.  Через полчаса пути машина остановилась. По звуку Энн догадалась, что открывают ворота. Машина вновь тронулась и остановилась. Скрипнул открывающийся борт, и её вытащили наружу. Потом её куда-то потащили, по запаху она догадалась, что это хлев. Наконец мешок с неё сняли, и Энн увидела, что находится в овине. Мамуч стоял напротив неё, в руках он держал цепь, которой привязывали быка. Энн хотела броситься на него, но, связанная, по рукам и ногам, лишь упала на пол. Парень приподнял её и накинул на шею цепь. Застегнув её замком, он развязал ей руки и ноги. Энн вновь бросилась на него, но её порывы напоминали порывы рвущейся на цепи собаки. Цепь стягивала горло, и она начала задыхаться. От безрезультатности своих действий  и слабости Энн вдруг перестала рваться и, сев на солому, заплакала. Парень похлопал её по лицу и вышел из овина. Злоба и обида просто душили её, а боль во всем теле отнимала силы. Потихоньку она успокоилась и, улегшись поудобнее на грязной соломе, уснула.
8.
Проснулась она от шума открывающейся двери. В дверь ворвалось десятка два баранов, подняв невероятный шум. Животные резко остановились, увидев её, и в тот же миг бросились в другой угол сарая. В дверях появились две женщины. Увидев её, они сначала опешили, а затем осторожно приблизились к ней и стали разглядывать. Энн сжалась в комок, пытаясь прикрыть руками свою наготу. Пожилая женщина вдруг выпрямилась, взяла за руку молодую, и  вывела её из сарая. За дверью раздались крики и ругань женщин, а затем громкие крики мужчин. Она не понимала, о чём они говорят, но догадывалась, что речь идёт о ней. Крики продолжались довольно долго, наконец, женские голоса начали стихать и перешли в ворчание. Затем всё стихло.
Через полчаса дверь открылась и появилась пожилая женщина с кумганом в руках. Она поставила кумган возле Энн и, присев рядом, протянула ей нательную рубаху. Глядя на узкий чайник, Энн вдруг почувствовала, что хочет пить, ведь уже подходили к концу вторые сутки, как она не видела и капли воды. Она схватила кумган и начала жадно пить из его длинного носика. Она даже не замечала боли распухших губ и разбитых зубами щек. Выпив почти весь чайник, она почувствовала истому, расслабившую всё её тело. Она так устала, что не хотела шевелиться, однако протянула руку, чтобы взять одежду, но тут же  поняла, что её одеть невозможно из-за цепи, висящей у неё на шее. Женщина встала и вышла. Вскоре она вернулась с Мамучем. Увидев его, Энн начала медленно, как кошка, ползти в его сторону. Едва он приблизился, как она бросилась на него, но была сбита ударом в живот. От боли у неё спёрло дыхание и, согнувшись в клубок, она повалилась на землю. Женщина разразилась ругательствами, а парень, отстегнув цепь, напялил на Энн рубашку. После чего вновь пристегнул цепь и вышел из овина, бормоча проклятия. Женщина  вновь вернулась с кумганом и какими-то тряпками. Энн успела придти в себя и сидела, положив голову на колени. Женщина подошла и присела рядом. Она что-то стала говорить, но Энн ничего не понимала, наконец, она показала ей между ног и сделала движение руками, как будто что-то раздвигая. Энн, наконец, поняла её и взглянула туда, куда та показывала. Она догадалось, что от неё  хотят. Женщина принялась смывать запекшуюся кровь, было больно и неприятно, но Энн не сопротивлялась. Закончив с этим, женщина внимательно осмотрела её и сокрушенно покачала головой, после чего промыла раны на теле и на лице. Закончив, она вышла и вернулась с миской кислого молока и кусочком лепешки. Энн молча приняла миску. Жевать ей было больно, и она лишь  выпила молоко. Ей стало значительно легче, и она вновь задремала.
Утром вновь появились женщины, они выгнали баранов и пожилая принесла ей какой-то похлебки. Через час она вновь появилась в сопровождении какой-то старухи. Та без церемоний подошла к Энн и, раздвинув ноги, заглянула туда. Энн покорно сидела. После этого она осмотрела лицо, потрогала переносицу и  отдала какие-то распоряжения. Пожилая куда-то убежала и вернулась с бечевкой и полотенцем. Она зашла сзади и, обмотав голову Энн полотенцем, прижала её к коленям. Старуха схватила Энн за нос и резко крутанула. Боль пронзила её тело с быстротой молнии, как будто тысячи звезд посыпались из глаз, а голова чуть не разорвалась от дикой невыносимой боли. Энн, вскрикнув, вдруг обмякла. Старуха ещё некоторое время ощупывала переносицу, после чего удовлетворенно кивнула. После чего она извлекла из узелка баночку и смазала  раны на лице и теле девушки.  Содержимым другой баночки она смазала раны между ног. В завершение она ещё раз всё объяснила пожилой женщине и ушла. Энн пришла в себя и стала озираться по сторонам. Пожилая женщина дотронулась до её плеча и протянула ей воды. Энн выпила и почувствовала заметное облегчение. Неделю её навещала лишь эта пожилая женщина, и Энн пошла на поправку. Гематомы на лице рассосались. Нос, хоть и немного скривился, но заживал, и она могла дышать им довольно легко. Многочисленные ушибы и ссадины на теле тоже проходили, и она уже могла нормально сидеть и лежать. Но, как бы ни ухаживала за ней женщина, Энн оставалась невольницей и, как собака, жила на привязи на кучке соломы. Кормили её чем-то похожим на еду  и то не постоянно. Видимо, женщина выкраивала пищу для неё. Когда она уже почти привыкла к одиночеству, дверь сарая отворилась, и на пороге появился Мамуч. Энн сразу почуяла что-то не доброе в его взгляде. Её ненависть к нему начала уступать место страху. Она забилась в угол, пытаясь спрятаться от него, хотя и понимала, что это бесполезно.
- Что тварь, боишься? Правильно делаешь. Я тебе припомню вот это, - и он показал на шрамы на лице. — Ты будешь у меня делать всё, что я захочу, будешь пятки мне лизать, сука.
Энн не понимала, что он говорит, но чувствовала, что говорит он что-то страшное. Она сжалась в углу. Мамуч медленно приблизился к ней и, взяв за волосы, притянул к себе.
- Что, готова ублажать меня, гадюка? - прошипел он и, резко наклонив её голову вниз, задрал ей рубашку. - Покажи-ка, что там у тебя. Мамаша сказала, что ты уже готова быть моей.
С этими словами он повалил её на пол. Ярость вновь охватила женщину, и она начала брыкаться и  кусаться, но это только раззадорило парня. Он вышел из овина и вернулся с палкой в руках.
- Я научу тебя любить хозяина, - рявкнул он и опустил палку ей на спину. Как будто кто-то вылил ей на спину кипятка. От резкой боли у Энн сдавило дыхание. После второго удара она взвыла и ползком стала отползать от обидчика
- Куда? Ползи ко мне, тварь, -  прошипел Мамуч и ещё раз опустил палку на спину женщины.
Энн упала и лежала, сжавшись в комок. Злодей подтянул её к себе за цепь и, расстегнув штаны, показал на свой член.
- Ты поняла, что надо делать? - зарычал он ей в лицо и, показав убедительным жестом, что он хочет, сказал: - Быстро встала, шалава.
Он нанёс резкий удар по ягодицам, и Энн, воя от боли, приподняла зад, встав на локти и колени. Она уже готова была делать всё, лишь бы он перестал её бить.
- Давно бы так, – сказал Мамуч  и принялся удовлетворять похоть.
Насилуя её, он вдруг ощутил, что не столько половой акт приятен ему, как ощущение своего господства над ней, и ему захотелось унизить её еще больше. Но то, о чём он вдруг подумал, исполнить побоялся, а вдруг эта сумасшедшая откусит ему мужское достоинство. Поэтому, закончив, он лишь вытер свое хозяйство об её рубашку и вышел из сарая.
 На следующий день всё повторилось вновь, но сломленная женщина быстро выполняла волю насильника. Для усиления своего влияния, Мамуч продолжал бить её без всякого повода, заставляя принимать похотливые позы, танцевать и делать какие-то акробатические трюки. Но однажды во дворе вновь разгорелась ссора между ним и пожилой женщиной, после чего в сарай ворвался Мамуч, связал её  и выволок во двор. Он затолкал её в кузов автомобиля и куда-то повёз. Лёжа в кузове, Энн ещё не знала, что её ждут такие мучения, перед которыми жизнь в сарае было безоблачным существованием. Он привёз её на заставу, когда-то построенную советскими солдатами. Сейчас эта застава служила пропускным пунктом, где собирали бакшиш, дань, со всех, кто проезжал по дороге. Эту дань потом доставляли Джабару, и это был один из источников дохода старого бандита. Сейчас начальником пункта назначили Мамуча, и он стал полноправным хозяином всего, что там находилось. Он вытащил Энн из машины и заволок в землянку. Развязав её, он закрыл за собой дверь. Сколько прошло времени, она не знала, но когда он пришел за ней, было темно. Её привели в блиндаж, где собрались трое молодых людей.
- Танцуй, – приказал Мамуч и толкнул её в спину.
Энн начала покачивать бедрами, изображая восточные танцы. Они с увлечением стали хлопать в ладоши в такт её движениям и цокать языками. Потом она демонстрировала им женские прелести, в конце концов, всё завершилось грубым извращённым половым актом, после чего её заставили облизать всё. Энн пыталась воспротивиться, но Мамуч прижёг ей промежность сигаретой. От адской боли она выполнила всё, что хотели злодеи. Она утратила счёт времени. Её выводили из темницы ночью, поэтому она забыла, как выглядит солнце. Казалось, что прошла вечность. Мерзавцы забывали покормить и даже напоить свою жертву, иногда они это делали намеренно, но чего не забывали они, так это глумиться над ней. Иногда к этим трём добавлялись другие, но они постоянно менялись. Порой насилие продолжалось сутками напролёт. Изможденная женщина перестала есть, пытаясь уйти из жизни, за это Мамуч не давал ей пить два дня, и инстинкт взял своё. Она вновь стала, есть то, что оставалось с их стола. Часто это были просто собранные в кучу объедки. Изможденная, она стала настолько отталкивающей, что уже не вызывала желания, кроме того часто стала падать в обмороки и явно всем надоела.
9.
Однажды сидя вечером с водителями, которые остановились на заставе на ночлег, Мамуч предложил купить у него женщину. Молодые помощники водителя заинтересовались.
- Сколько ты просишь за неё? – спросил один из водителей.
- Сто тысяч.
- Сто тысяч? - переспросил боча, помощник водителя, и заметно понурился.
- Нормальная цена, где ты купишь дешевле?
- Сто тысяч, не дорого, – сказал один из водителей, - но надо посмотреть, не кота же в мешке покупаем.
Мамуч встал и направился в землянку. Он вывел Энн и поставил перед собравшимися на обозрение. Худая, с ввалившимися глазами,  она стояла, отрешённо смотря в одну точку, её знобило.
- И вот это дохлятину ты хочешь нам втулить за сто тысяч? – возмутился водитель. – Да она  у меня на х… подохнет. А ты уверен, что она здорова?
- Да мы все её тут имеем уже давно и все здоровы.
- Даю десять, это нормальная цена за такую обезьяну.
- Да ты что, смеёшься? За такие деньги в Кандагаре чашку плова только купишь. А она у нас обученная, смотри.
Он дал несколько команд, которые Энн исполнила, вяло с полным безразличием.
- Давай пятьдесят и забирай. Если бы не нужда, никогда в жизни бы с ней не расстался.
- Десять, и ни одной афгани больше, – стоял на своём покупатель, остальные одобрительно зашумели.
- Я тебе сейчас башку прострелю, - начал злиться Мамуч. - Ты что, издеваешься надо мной?
Разговор начал перерастать в конфликт. Договаривающиеся стороны распалялись, всё громче и громче крича, и неизвестно, чем бы всё это закончилось, если бы Энн вдруг не повалилась на землю, потеряв сознание.
- Ах ты тварь! – взревел Мамуч. – Нашла время, когда валяться. А ну, вставай, тварь!
И он начал бить её по лицу. Он бы, наверное, убил бы её, если бы сзади не раздался голос:
- Даю тридцать, продаёшь?
Опешивший Мамуч, тут же согласился, ударили по рукам, и покупатель тут же отсчитал деньги. После чего водитель, вместе со своим бочей, поднял девушку и отнёс в машину. Это был пожилой мужчина лет пятидесяти пяти. Сухощавый, но крепкий, он был образчиком мужчины востока. Седая бородка придавала его лицу солидности и интеллигентности, а морщинки возле глаз указывали на мудрость и мягкость характера. У него была хорошая машина, немецкий грузовик был в ещё приличном состоянии. Аккуратно уложив Энн на спальник, он закрыл дверь и вернулся к очагу. Поужинав, он отправил бочу спать под машину, а сам улёгся на сидениях. Рано утром они выехали в путь. Он по опыту знал, что этот Мамуч был нехорошим человеком и мог выкинуть какую-нибудь гадость, поэтому лучше для них было скрыться, пока этот мерзавец спит. Он давно ездил здесь и знал ещё те времена, когда бахшиш собирал его дед, Джабар. К Джабару он относился уважительно, хоть тот тоже был бандит, но к людям относился более-менее справедливо, и даже защищал их от других. Этот же был дурной и безбашенный, мог наброситься и избить ни за что. Этот щенок боялся лишь деда, и только тот мог его приструнить. Но часто жаловаться на внука тоже было опасно, поэтому от греха подальше они выехали засветло.
Пройдя  Гиришк, они попали на территорию Абдула, и здесь можно было сделать привал. Совершив молитву, он отправил бочу собирать курай, а сам принялся делать очаг. Энн лежала на спальнике, как мышка, боясь чем-либо напомнить о своём присутствии. Ей очень хотелось по нужде, но она боялась, что её будут бить. Мужчина подал ей знак выйти из машины. Энн спустилась вниз и стояла, переминаясь с ноги на ногу. Он подошел к ней  и внимательно оглядел. Взяв кумган, он протянул его ей и жестом показал, чтобы шла за машину. Энн зашла за колесо и облегчилась, вымыла опрелые места и умылась. После этой процедуры она почувствовала свежесть и некоторое облегчение в теле. Она осторожно выглянула из-за борта, мужчина поманил её к себе. Он забрал у неё кумган и передал боче, тот налил в него воды и поставил на огонь. Сам же взял её за руку и обвёл вокруг кабины. Он достал из-за сидения ящик, из которого извлёк рубашку и шаровары, всё это он заставил одеть бедную женщину. Одежда была немного велика, и пришлось потуже затянуть верёвку на шароварах, чтобы они не спадали, и закатать рукава на рубашке, чтобы извлечь наружу ладони. В этом наряде Энн походила на беспризорника, и её легко можно было принять за парня, если бы не пучок длинных рыжих волос. Осмотрев её придирчиво, мужчина повёл её к огню. Усадив Энн, он налил в миску кислого молока и подал ей вместе с куском лепёшки. То же досталось боче и ему самому. Энн отщипывала от лепёшки кусочки и клала в рот, у неё были выбиты два передних зуба. Не смотря на это, закончила она завтрак первой. Мужчина ел чинно с достоинством, когда он покончил с молоком, достал пиалы и налил всем чаю. Раздав посуду, он сказал:
- Меня зовут Рахим, я купил тебя у Мамуча за большие деньги. Теперь я твой хозяин. Я не хочу тебя привязывать, но и не хочу, чтобы ты от меня сбежала, поняла?
Энн ничего не поняла из сказанного, кроме слов «купил» и «хозяин», но утвердительно закивала головой.
- Это Собир, боча, мой помощник, - продолжил он. - А теперь помой посуду.
Энн замотала головой, давая понять что, не понимает, и испугано втянула голову в плечи, ожидая оплеухи. Но мужчина лишь жестами показал, что от неё требуется. Энн принялась мыть посуду, и через несколько минут всё было вымыто, собрано, и они тронулись в путь.
Энн лежала на спальнике, от солнечного света у неё заслезились глаза, и она отвернулась к стене и зажмурилась. Так она и ехала, ничего не видя, а только слыша. Хозяин молчал, изредка включая музыку. Дважды они останавливались, один раз Рахим с кем-то долго спорил, потом угомонился, и они поехали дальше. Потом они останавливались ещё раз, и хозяин долго ругался на бочу. Потом они погремели какими-то железками и поехали дальше. Всё время её никто не трогал и даже вроде бы и не замечал. Наконец, они остановились, и Рахим , тронув её за плечо, приказал выходить. Энн быстро спустилась и встала у двери, зажмурившись. Слёзы заволакивали глаза.
- Это ещё что такое? – сказал сурово Рахим. - Ну-ка, подойди ко мне.
Он привлек её к себе и приподнял лицо за подбородок. Энн быстро стала развязывать веревку на шароварах. Рахим остановил её и вновь завязал узел.
- Собир, неси термос с чаем, - сказал он, усаживая женщину на землю. Он промыл ей глаза и надел ей тёмные очки, которые всегда возил с собой. Резь в глазах стала стихать, и она смогла приоткрыть веки.
- Вот так лучше, – сказал он и, достав из бортового ящика мешочки, начал что-то ей объяснять.
Энн быстро сообразила, что от неё хотят. Рахим поставил треногу, и она принялась за приготовление ужина. Боча полез  под машину, а сам хозяин в кузов. Он начал там что-то перекладывать и, в конце концов, позвал Собира. Они начали вдвоём о чём-то ворочать и кряхтеть. Когда они спустились вниз, ужин уже был готов. Особых трудностей для Энн не было, потому, что набор продуктов был не велик: вода, соль, немного риса и кусочек жира. Больше проблем было с чаем. Она никогда не пользовалась кумганом, а лишь издали видела, как это делают другие, но, не смотря на это, чай у неё получился густой и душистый. Рахим совершил вечернюю молитву, то же сделал и Собир, но хозяин делал это более степенно и с чувством. После ужина они помылись, а Энн, вымыв и сложив посуду, помылась последней. Легли спать. Энн на спальнике, хозяин на сиденьях, а боча под машиной.
Следующий день прошёл без происшествий и был похож один в один на первый. На третий день они приехали в Шиндант. Здесь хозяин загнал машину в какой-то двор и выгрузил часть товара, потом они приехали на стоянку и остановились на ночлег. Хозяин хотел взять попутный груз. Прождали весь последующий день и только к вечеру загрузились. На стоянке ночевало несколько машин. Мужчины собрались возле костра и о чём-то беседовали, бочи кучковались отдельно. Хуже всего было Энн, особенно проблемным было справить нужду. Здесь, кроме ямы, никаких сооружений не было. Утром они должны были ехать дальше, а пока бедная женщина томилась в кабине одна. Мужчины, похоже, что-то приняли, и их болтовня становилась громче, они беспрерывно смеялись. Вернулся хозяин и лёг спать. Энн не могла уснуть, за эти два дня она отлежала все бока. Она долго ворочалась и, наконец, уснула. Проснулась она оттого, что очень хотела по нужде. Осторожно, чтобы не задеть хозяина, она слезла вниз и, тихонько открыв дверь, спустилась на землю. Отойдя в темноту, она справила нужду, и стала завязывать верёвку, когда кто-то зажал ей рот руками и поволок  куда-то.
- Быстро встала в стойку, – прошипел кто-то ей в ухо.
Похолодев от страха, Энн спустила штаны и встала в позу. Она делала это быстро и рефлекторно. Но, когда почувствовала, как он входит в неё, заскулила.
- Молчи гадина, а то убью, – сказал насильник и ударил её по уху – Собир, заткни ей рот.
Ей сунули в рот что-то, но она выплюнула и попыталась вырваться. Но её держали крепко. Она почувствовала, как первый закончил своё дело, и второй полез ему на смену. Она рванулась вперёд, но они навалились на неё. Вдруг насильники бросились наутёк, и кто-то поднял её. Рахим стоял рядом. Он подвёл её к машине и посадил  в кабину, а сам куда-то скрылся. Минут через пятнадцать он вернулся злой, дал ей тряпку и приказал снять штаны. Энн, всхлипывая, сняла штаны. Он вытащил её из машины и помог вымыться, после чего затолкал на спальник. Энн тихо скулила. Рахим прикрикнул на неё. Но от этого она лишь сильнее заплакала. У неё началась истерика. Мужчина не знал, что делать и, наконец, начал гладить её по голове и что-то говорить ласково. Энн ещё долго всхлипывала, пока не заснула, как-то внезапно, как засыпают плачущие дети.  Проснулась она, когда день уже приближался к полудню. Они были в машине вдвоём, не было Собира. Рахим увидел, что она  проснулась, и остановил машину. Он собрал сушняка и поставил кумган. Позавтракали и поехали дальше. Энн сидела впереди и, ей было как-то спокойно, вчерашнее ушло куда-то далеко. Впервые за всё это время за неё заступились, и Энн чувствовала себя рядом с этим немногословным человеком  мирно и спокойно. Тяжело гружёная машина шла на подъем медленно, но Энн готова была сидеть в ней хоть всю жизнь.
Хоть до Герата было и не далеко, но им пришлось остановиться ещё на один ночлег. Там их догнали остальные машины и оттуда пошли послы. Долго о чём-то говорили, Рахим долго ругался, наконец, привели Собира. Рахим схватил его за ухо и потащил к машине. Он достал загаженные шаровары и сунул их парню. Тот, понурившись, пошёл к речке. Через час он вернулся уже с отстиранными и высушенными штанами. Рахим отдал их Энн и, наподдав парню, прогнал его. Утром они выехали рано, Энн ещё спала. Через час пути Рахим остановился, чтобы совершить утреннюю молитву. Он стоял на коленях, и Энн тихонько наблюдала за ним. Она в этой суете как-то не особо придавала значение молитве, но то благочестие, с каким этот человек выполнял обряд, вызывало в ней невольное уважение. Он не делал это наспех, но в тоже время и не предавался иступлённому рьяному обращению к своему Аллаху, на показ, как делали многие. Он выбирал места для обряда безлюдные и потаённые, аккуратно расстилал коврик и снимал обувь, делал омовение ног, после чего долго молился, не замечая ничего вокруг. Глядя на него, казалось, что разорвись сейчас рядом с ним бомба, и это не помешает ему выполнить обряд.
Закончив молитву, он аккуратно сложил коврик и сел за руль. Увидев, что Энн не спит, он улыбнулся ей и начал что-то говорить. Энн с трудом разбирала слова, но кое-как поняла, что он говорит о доме. Она уже понимала некоторые простые слова, но багаж знаний был невелик, чтобы составлять длинные предложения. Чтобы не расстраивать хозяина, Энн начала задавать вопросы, пытаясь подобрать знакомые слова, а пробелы заполнять жестами. Она так увлеклась, что не заметила, как прошел ещё час, и впереди показался город. Он возник сразу, как бы вынырнув из-за гор.
- Герат, – сказал Рахим. – Здесь я живу. Скоро мы будем дома.
Энн знала слова «город» и «дом» и, указав на Рахима пальцем, сказала:
- Твой дом. Это твой дом, правильно?
Рахим утвердительно кивнул. Они въехали в город, и сразу погрузились в суету и гвалт шумного восточного сообщества. Везде сновали люди, повозки, тележки, через этот поток с трудом пробирались машины. Всё это напоминало голливудские фильмы. Хоть Энн уже давно жила в этой стране, ей впервые довелось видеть настоящий восточный город.
10.
Кандагар, в отличие от Герата, хоть и был большим городом, но не было в нём этого колорита кипучей азиатской жизни. Кое-как протиснувшись по центральной улице, они свернули на боковую. Здесь народу было меньше, зато и сама улица стала уже, и огромный грузовик едва протискивался между домами. Чем дальше они отъезжали от центра, тем безлюднее становилась улица, и тем извилистей делались закоулки.
Наконец, они подъехали к дому, окружённому высоким дувалом. Дав длинный гудок, Рахим вылез из машины и направился к воротам. Ворота были деревянные, украшенные восточным орнаментом. Судя по ним, можно было сказать, что живёт здесь человек не бедный. Калитка в воротах открылась, и на пороге показалась невысокого роста полноватая женщина лет пятидесяти. Она радостно запричитала. Рахим обнял её и подтолкнул внутрь дома. Он не спеша, открыл ворота и загнал машину внутрь. Она заняла почти всё пространство двора. Заглушив двигатель, хозяин также неспешно закрыл ворота и подал знак Энн выходить. Она спустилась на землю и огляделась. Двор заканчивался небольшим домом, рядом с которым был навес, служивший и летней кухней, и столовой, и местом хозяйственных работ. Сбоку имелось несколько сараев, в которых, по всей видимости, держали кур и пару баранов, а так же всё, что хранят водители. Энн стояла возле машины в мужской одежде, которая висела на ней, как на вешалке. От этого она казалась ещё меньше и худее. Вышла хозяйка и, увидев Энн, опешила, уставившись на неё. Она окликнула мужа и что-то сказала ему, на что он ей коротко ответил. Женщина всплеснула руками и начала громко ругаться. Она ругалась до тех пор, пока Рахим не прикрикнул на неё и, показав на дверь жестом, что-то резко сказал. Женщина моментально притихла и быстро ушла в дом. Энн стало не по себе. Она в нерешительности стояла возле машины, не зная, что делать. Из дома выбежала женщина и скрылась под навесом. Послышался звук падающего в колодец ведра и скрип ворота. Несколько раз ведро падало в колодец, а Энн продолжала стоять возле машины. Наконец, появился Рахим, и приказал ей вынимать всё из машины. Она полезла в кабину и начала подавать ему вещи, рассованные по разным углам кабины. В завершение всего она вытащила и матрацы из спальника. Перед машиной собралась большая куча барахла. Хозяин принялся разбирать эту кучу. Продукты и посуду занёс под навес, одежду и постель собрал в кучу и отнес туда же, всякие инструменты и детали отнёс в сарай. Закончив дела, он позвал жену и о чём-то спросил, та утвердительно ответила, после чего подал знак Энн идти за ним. Одна половина навеса была отгорожена и представляла собой что-то вроде бани. Там стояла печь, на которой грелась вода в большом казане и стояла большая бочка. Дав Энн ведро, он отправил её за водой, а сам вновь начал о чём-то спорить с женой. Когда вода в бочку была налита, вернулась жена с одеждой и мылом. Рахим вышел из помещения, оставив женщин одних. Женщина жестом приказала Энн раздеваться. Когда та разделась, её усадили в большущий таз. Женщина зачерпнула воду из бака и стала поливать Энн. Хорошо намылив ей голову, она тщательно промыла ей волосы, при этом она незаметно разглядывала Энн. Вся спина её несла отпечатки побоев. Многочисленные следы ссадин и шрамы лежали вдоль и поперек. Но больше всего поразили женщину следы ожогов на ягодицах Энн. Они, как решето покрывали весь её зад. Когда процесс мытья закончился, женщина протянула ей полотенце, а сама принялась сушить ей волосы. Когда с этим было покончено, её нарядили в женскую одежду. Она была нормальной по длине, но чуть широковата. Во дворе её ждал Рахим. Он провёл её в дом и усадил на кушетку.
Обстановка в доме была спартанской. Ковёр устилал земляной пол, на нём красовался низкий резной стол. В углу стояла тумбочка с посудой и большой керосиновой лампой. Проём в стене, завешенный тряпкой, вёл в другую комнату. Полчаса она просидела в одиночестве, потом появился хозяин. Он тоже помылся и даже подровнял свою бороду. За ним следом появилась женщина. Она принялась накрывать на стол. Через пять минут всё было готово, и Рахим позвал всех к столу. Хозяйка разлила в большие пиалы шурпу и села рядом. Энн за время своего рабства даже забыла запах супа, поэтому ела с жадностью и быстро. Покончив с шурпой, она ещё пожевала хлеба с фруктами и опомнилась лишь, когда заметила, что хозяева ещё не съели и половины. Она спрятала руки под стол и сидела притихшая. Женщина встала и добавила ей ещё немного шурпы. Разлили чай и Рахим,  наконец, представил свою жену.
- Это Райхон, - сказал он, указывая на женщину. - Теперь ты будешь жить здесь, в этом доме, и слушаться её.
После обеда он отправил женщин мыть посуду. Райхон вернулась быстро.
- Она сама взялась всё делать, – сказала она с явным удовлетворением. – У неё всё тело в шрамах. Если бы ты видел, как сильно ей досталось.
- Я её купил, потому что её бы убили. Жаль мне её стало. Я много слышал о ней. Даже людям Джабара было её жаль. Говорят, она приехала за женихом, его тяжело ранили, и, если бы не она, то умер бы, она его выходила.
- Что же с ним сталось, если он её не защитил?
- Его убил Мамуч в госпитале, у неё на глазах. Говорят, она бросилась на него и чуть не загрызла, еле оттащили. После этого она ещё несколько  раз  на него кидалась и даже разодрала ему лицо. Он, говорят, стал её бояться даже. А когда Джабар подарил её ему, вымещал на ней свою злобу. Специально издевался и унижал, с собакой так не обращаются. Когда я её забрал, она даже на белый свет смотреть не могла, отвыкла. Когда она стала совсем плоха, он решил её продать, чтобы не подохла даром.
- Вай, вай! - сокрушалась женщина. – И носит же земля таких людей.
- Земля всех терпит, и Аллах терпит, не нам судить. Но хочу, чтобы ты приняла её, как дочь. Она хорошая женщина и не должна так страдать, по крайней мере, если это в наших силах, мы должны позаботиться о ней.
- Да, да, прости Рахим, что сразу не поняла тебя, ведь я же ничего не знала. А когда ты сказал, что купил её, меня как громом ударило. А, где же боча твой, Собир?
- Не говори мне об этом шакале, я даже имени его слышать не хочу.
- Что же случилось, ведь раньше ты был им доволен?
- Этот шакал надругался над ней. Вместе с Саматом они ночью выследили её, когда она пошла по нужде, и надругались над ней. Бедная девушка чуть умом не тронулась. Хорошо, что я случайно проснулся и услышал, как она кричала.
- Вот мерзавец, а ведь такой тихий, послушный. Ну да ладно, пусть Аллах покарает его. Ты не волнуйся, Рахим, я постараюсь позаботиться о ней.
- Я надеюсь, Райхон. Пусть она будет нам дочерью, может, Аллах послал нам её, чтобы скрасить старость? Слушай, что-то мы засиделись, пора браться за дела.
С этими словами он встал и вышел во двор. Жена последовала за ним. Она  направилась под навес, где её ждала куча грязного белья и Энн, закончившая работу.
- Помоги мне со стиркой, - сказала Райхон и показала на кучу белья.
Энн прежде стирала только в стиральной машинке, поэтому сам процесс для неё был нов. Райхон замочила белье в тазу и начала топтать его ногами, пригласив её последовать примеру. Когда Энн вволю натопталась, женщина достала доску и начала тереть белье. Потом Энн сменила её, а Райхон принялась полоскать его в малом тазу и развешивать на веревке. Полусырое бельё она складывала и прикатывала палкой, как раскатывают тесто. Потом расправляла и, встряхнув, вешала досушиваться. Получалось неплохо, почти как утюгом. Только одежду мужа она оставила, чтобы потом прогладить утюгом. Утюг был на углях. Такой Энн видела только в музее. К вечеру всё было выстирано и сложено. Энн давно не делала эту работу и сейчас, стирая и полоща, она как-то удалялась от тех страшных событий, которые ей пришлось пережить. Работа доставляла ей радость, и это было заметно со стороны.  Райхон наблюдала за ней, и трогательная нежность закрадывалась в её сердце.
Вечером, после ужина, Энн вдруг обнаружила, что здесь нет электричества. Как она раньше этого не заметила, для неё самой было не понятно. Райхон исподволь учила её языку, показывая предметы или действия и называя их на фарси. Энн самой понравилась эта игра, и она переспрашивала, заучивая чужой язык. Утром Рахим куда-то уехал, а женщины принялись наводить порядок. Сначала вынесли ковёр и выбили, затем побрызгали глину в доме и промели веником так, чтобы образовалась гладкая корочка, после чего тоже самое сделали во дворе. Закончив подметать, они занесли и расстелили ковёр. Расставили мебель и взялись за приготовление еды. Вскоре вернулся Рахим и сообщил, что утром уезжает на север, в Турагунди. Там он пробудет несколько дней и вернется. Он принялся укладывать инструмент и принадлежности, а Райхон собирать его в дорогу. Энн укладывала всё в кабине. Она уже знала, что и куда надо уложить. Утром Рахим уехал, и женщины остались одни.
Глава 10.
1.
Мушарраф торопился. Он получил приказ идти на Кветту. Им не оставили  трёх дней на разграбление, не успели они поделить добычу, как уже были на марше. То, что они делали, был всего лишь отвлекающий манёвр, цель которого - сковать силы противника в Афганистане. В этот же день из Сринагара вышел полк и направился в Пешавар. Здесь его уже ждали мятежники. Сходу они двинулись на Исламабад.
Объединённые силы вошли в город и пытались штурмом взять резиденцию президента. Одновременно в Мултане и Суккуре повстанцы захватили все государственные учреждения и выезды из города, пытаясь отрезать север страны от юга.
Мушарраф должен был выйти к кишлаку Чаман и, получив там оружие и технику, идти на Джейкобарад, чтобы полностью перекрыть дороги, ведущие на север. Подгонять его не требовалось, потому что он и его соратники понимали, что идут делать то, к чему они давно стремились – выгнать со своей земли американцев, а вместе с ними и эту власть, которая перед ними пресмыкалась. Двигались быстро, делая большие переходы и малые привалы. Наложницы, которых он вёл с собой, несколько тормозили движение, но, когда он застрелил одну толстуху, которая шла медленнее всех, остальные семеро так прибавили хода, что за ними не поспевали солдаты. Когда Мушарраф понял, что эта баба для них обуза, и ему не удастся её довести до Кветты, чтобы там продать, он смирился с  убытками, и пустил её в расход. Бедная женщина пропустила через себя полсотни головорезов, прежде чем получить пулю в затылок. Все это происходило на глазах у остальных наложниц, которые, сбившись в кучку, с ужасом наблюдали за происходящим. Через пять дней они вышли к кишлаку, там их уже поджидали машины, поэтому решать свои дела было некогда, и Мушарраф повёз пленниц с собой. Его сотня получила хороший запас боеприпасов, одну зенитку и одну горную пушку, кроме того, к ним примкнуло ещё полусотня бойцов. Это уже была мощная боевая единица. Когда они прибыли в Кветту, то оказалось, что город был полностью в руках повстанцев, и подразделение Мушаррафа пополнили ещё сотней солдат и четырьмя бронетранспортерами. Через сутки они уже вошли в Джейкобарад. Там их ждала ещё сотня хорошо вооруженных добровольцев, и группа волонтёров, которые должны были оборудовать инженерные сооружения. Не откладывая ничего в долгий ящик, Мушарраф взялся за дело, и через два дня все возможные проезды были блокированы. Началось оборудование позиций. За этой суетой как-то забылись пленницы, которых он разместил в одном из ближайших домов. Никакого движения противника не наблюдалось, и Мушарраф, убедившись, что всё оборудовано должным образом, позволил себе немного расслабиться. Наступил период ожидания, который мог затянуться на неопределённое время. Чтобы подчиненные не деморализовались, а так же для того, чтобы максимально упростить принятие решений в бою, он организовал отработку действий во всех возможных ситуациях, и пока подчиненные в поте лица учились военным действиям, сам он решил навестить пленниц.
Дом, в котором разместили наложниц, был не большим, но достаточно справным. Хозяин его, тихий старик, был настолько исполнительным, что его почти не было видно и слышно, но при этом всё выполнялось быстро и в срок. Он встретил Мушаррафа и провёл в комнату. Узнав, что хочет господин, он тут же удалился, и сразу же появились две женщины, которые накрыли стол, а как только они вышли, в комнату зашли его наложницы. Они были одеты в солдатскую форму, в ту, в которую он одел их в Кандагаре. Но она была выстирана, а женщины умыты и приведены в порядок. Мушарраф знаком пригласил их к столу. Они осторожно разместились вокруг него, усевшись по-турецки. Он принялся за блюда, внимательно разглядывая каждую наложницу. Женщины осторожно притронулись к пище, боясь сделать что-либо, что могло вызвать недовольство хозяина. Из всех своих пленниц он обратил внимание на молодую метиску лет тридцати. Она была довольно симпатичная, и фигура её отличалась соблазнительными формами. Все её женские прелести были весьма рельефны, и аскетичный образ жизни последних дней убрал лишний вес, сделав тело ещё привлекательней. Мушарраф поманил её пальцем, и девушка быстро подошла к нему. Одежда сидела на ней изящно, придавая внешнему виду пикантность. Мушарраф протянул руку и взял её за ягодицу. Она была мягкая, но достаточно упругая. Он придвинул её к себе и ухватился второй рукой за девичий зад. Желание быстро вспыхнуло в нём, и он повалил её на ковер. Девушка начала быстро раздеваться, а он лишь спустил штаны и навалился на неё. Голая, она была ещё вожделеннее. Упругая грудь и бархатная кожа настолько возбудили в нём желание, что он быстро кончил, испытав блаженство, которого не испытывал ранее. Полежав немного на ней и успокоив дыхание, он встал. Остальные наложницы сидели тихо, делая вид, что заняты чем-то своим. Он отправил одну за водой. Помывшись, позвал хозяина и отправил всех, кроме метиски.
- Как тебя зовут? – спросил он на ломаном английском.
- Дженнифер.
- Будешь Джамиля, поняла? Вечером будешь меня ждать здесь. Я скажу хозяину, чтобы он тебя приготовил. А теперь иди, позови его.
С этими словами Мушарраф развернул её и, похлопав по попке, подтолкнул к выходу. Как только она вышла, в комнату вошёл хозяин дома.
- Рабони, эту девку приведите в порядок. Вечером я хочу, чтобы она развлекала меня. Возьми денег, и оденьте её получше, – он протянул ему несколько купюр. – И поинтересуйся, может, кто-то купит пару девиц.
Мушарраф собрался и ушёл. Он обошёл все свои владения, вновь и вновь присматриваясь к укрытиям, брал в руки пулемёт и сам прицеливался, определяя сектора обстрела, и возможные зоны, куда его пули не долетят. Пока всё было тихо и спокойно, как на курорте, и это расслабляло, усыпляло бдительность. Даже не верилось, что в это время шли ожесточенные бои, гибли люди, лилась кровь. Информация поступала разрозненная и противоречивая. По радио и по рации, он собирал её по крупицам. Выходило, что не так-то легко было свалить этот режим. Хотя часть военных и перешли на сторону повстанцев, сил у режима ещё было много. Шли ожесточённые бои в пригородах Исламабада, не сдавался Лахор, в Фейсалабаде же повстанцы сами перешли в оборону, понеся большие потери. На юге всё осталось под контролем правительственных войск, которые, подавив основные силы повстанцев, начали движение на север. Сейчас они были в ста пятидесяти километров от них, а потому, вероятнее всего, через день должны быть в Суккуре. Эльдар сообщил, что им в поддержку уже вышла колонна из Захидана. Надо было перегонять технику скрытно, потому, что Иран официально не вмешивался в конфликт. Рота лёгких танков и немного артиллерийских орудий вместе с расчётами. По прибытии их в Джейкобабад командование переходило к майору Хайроди, который вёл колонну. Это сообщение не очень обрадовало Мушаррафа, потому что он привык действовать самостоятельно. Но он привык подчиняться и понимал важность дисциплины. Следующий день прошел тихо, но к вечеру второго дня до них долетела канонада. Начался штурм Суккура. Бой длился более двух  часов, затем канонада стала стихать. Было не понятно, что там случилось, связи не было, может быть потому, что никто не выходил на эту частоту, может ещё из-за чего. Через час всё-таки связь появилась. Выяснилось, что часть укреплений  были уничтожены и правительственные войска прорвались на восточную дорогу. Повстанцев оттеснили в город и заблокировали. Пока они ещё удерживали мост через Инд, но без подмоги им не обойтись. Время на раздумья было мало, и Мушарраф решил действовать самостоятельно. Он ещё раз осмотрел свои укрепления, и выбрал из всей этой цитадели менее важные. Ему удалось собрать отряд из шестидесяти моджахедов, он усилил его крупнокалиберным пулемётом и горной пушкой. Этот отряд он немедленно отправил в помощь заблокированным в городе, прекрасно понимая, что мост для них главная задача.
 Рано утром начался штурм. Бой шёл ожесточённый, но закончился также внезапно, как и начался. Атакующие не смогли взять его с ходу, и перешли к осаде. Подтягивали бронетехнику. Увлечённый рацией, Мушарраф  не заметил, как вдали послышался шум моторов, и обнаружил прибывшую колонну, когда она уже заезжала в кишлак. Майор оказался мужчиной лет сорока. Он поздоровался с Мушаррафом и попросил доложить обстановку. Выслушав его, он отправил к мосту группу разведки, которая вскоре вернулась. По их сведениям против них брошен батальон, поэтому решение было принято сразу. Оставив на охране минимум сил, они погрузились на машины и рванули в бой. Майор промчался по городу вихрем и развернул колонну в боевой порядок. Бой был не долгим, противник был разгромлен в каких-то полчаса, побросав часть техники. Многие солдаты сдавались. Поделив трофеи, майор пригласил всех начальников к себе.
- Я пригласил вас, чтобы поставить задачу и открыть некоторые тайны. Мы с вами идем на Хайдарабад. Здесь остаётся рота для прикрытия, на случай, если войска повернут обратно. Нам нужно время, чтобы уйти вперёд. В Хайдарабаде нам предстоит захватить ракетную часть.
- Да у нас и полка не набирается, - возмутился Мушарраф. - Как же мы будем воевать против гарнизона?
- Всё, что вы до этого делали, была игра. Отступление повстанцев на север, борьба за мост, всё это лишь для того, чтобы заставить войска двинуться на север, увлечь их преследованием. А теперь мы пойдём на юг и нанесем удар там. Никто не был разгромлен, повстанцы ушли в подполье, и ждут сигнала к выступлению. По всему маршруту до Хайдарабада мы будем собирать людей, всё уже запущено и действует. Времени на подготовку у вас пять часов, поэтому приступайте немедленно. В три тридцать мы выдвигаемся.
Разговор был исчерпан, и все отправились по подразделениям. Мушарраф оставил тридцать человек, остальные приступили к погрузке имущества и вооружения. К трём часам всё было готово, и подразделения вышли на марш. Колонна двигалась на удивление быстро, настолько всё шло гладко, что вызывало у Мушаррафа подозрение. К вечеру они прошли большую часть пути.
Сделали привал. Действительно, на пути следования к ним присоединялись группы вооружённых людей, дважды они ставили в колонну тягачи с лёгкими пушками. Привал сделали возле небольшого кишлака, там их поджидали два бензовоза с топливом. Майор дал три часа на то, чтобы привести себя в порядок, и вновь тронулись в путь. К середине ночи колонна свернула с шоссе и двинулась по грунтовке. Пыль поднялась такая, что движение стало невозможным. Майор приказал стать на ночлег. Бойцы, измотанные маршем, тут же попадали спать, едва только успели выставить охранение.
Майор собрал командиров в своей палатке, которую уже успели не только установить, но и снабдить мебелью и рацией. Он развернул карту и при свете керосиновой лампы начал ставить задачу каждому из присутствующих. Получалось, что до объекта было рукой подать, каких-то двадцать километров, но противник до сих пор не обозначился. Разбились на три группы, чтобы ударить с трёх сторон, каждый получил инструкции и отправился в свои подразделения. Рано утром лагерь пришел в движение, и три цепочки машин разъехались в разные стороны.
Мушарраф вёл своих бойцов в обход, чтобы ударить с севера, остальные ушли на юг и юго-запад. На востоке была река, текущая в глубоком каньоне. База располагалась на равнине, у отрогов гор, подходы к ней хорошо просматривались и простреливались, и единственным, кто мог подойти к ней более или менее скрытно, был отряд Мушаррафа. Укрывшись в лощинах, они стали подбирать ближе и ближе, но всё равно находились на большом расстоянии от базы, и стало ясно, что атаковать внезапно им не удастся. Мушарраф видел в бинокль, как появилась колонна майора, и как она развернулись в линию. Сразу же поступил сигнал к атаке. Он дал команду, и его бойцы быстро двинулись вперёд. Горную пушку и ДШК он приказал подкатить ближе и окопать. В гарнизоне началась суета, забегали люди. Вдруг над базой поднялись вертолеты, и ушли в горы, на восток, после чего пришли в движение бронетранспортеры, пушки начали беспорядочную стрельбу. В ответ, атакующие открыли огонь и ускорили движение.  Они шли быстро, и вдруг на них обрушился шквал огня. Замаскированные бронемашины и дзоты открыли мощную прицельную стрельбу. Огневые точки были спрятаны так хорошо, что удар оказался внезапным и мощным. Атака захлебнулась, и их положили на землю, не давая поднять головы. Мушарраф дал команду отходить.
У майора дела обстояли значительно хуже, ведь его людям укрываться было практически негде, и отряд нёс большие потери, даже не вступив в непосредственное соприкосновение с противником. Только с помощью пушек ему удалось несколько ослабить обстрел и уйти на безопасное расстоянии. Теперь он был хорошей мишенью для авиации, и, понимая это, принял решение отойти на восток, ближе к горам. После часа размышлений майор принял решение вновь атаковать, используя дымовую завесу. Но самое странное было то, что противник не принимал никаких серьёзных мер по их ликвидации или по собственной защите. Как только нападающие прекратили стрельбу, тут же и противник перестал подавать признаки жизни.
Это обстоятельство не нравилось Мушаррафу. Не могли американцы так действовать, обычно они налетали с воздуха и не оставляли камня на камне. Вдруг вдали послышался рокот моторов, и через некоторое время появилась едва заметная точка, которая постепенно росла. Вскоре она стала распадаться на несколько точек и, в конце концов,  обрела очертания группы вертолётов. Железные машины шли низко над землей, скрываясь в складках местности. Приблизившись в гарнизону, они разделились на три звена и устремились на осаждающих. Выпустив по ним весь боезапас, штурмовые вертолёты устремились в гарнизон, и вскоре рокот моторов стал стихать. Это ещё больше озадачило Мушаррафа. Атака с воздуха не причинила им особого вреда. Но и нападать сейчас было бы глупо - с вертолётов на открытой местности их перестреляют, как куропаток. Пока они приводили себя в порядок и обдумывали план дальнейших действий, в гарнизоне вновь начались шевеления. Послышался шум моторов, и вновь грозная стая машин взмыла в воздух и обрушила на них всю свою огневую мощь. На этот раз вертолёты атаковали не долго и, развернувшись, ушли туда же, откуда пришли.
 Наступила тишина. Моджахеды вылезали из укрытий, отряхивались, проверяли оружие и боеприпасы. Вышел на связь майор и приказал атаковать противника. Его отряд находился с подветренной стороны, а отряд Мушаррафа почти с противоположной. Для него выставить завесу было труднее, поэтому он решил с атакой не спешить. Как только со стороны реки на гарнизон полетели дымовые мины, он тоже выставил завесу, но ветер нёс дым на них, укрывая противника. Моджахеды быстро переместились вперёд, заняли позицию и стали ждать. Начался бой, но Мушарраф не спешил ввязываться, потому что в густом дыму не было видно ничего. Он лишь дал команду продвинуться немного вперёд. Постепенно дым стал рассеиваться, и можно было ориентироваться. На восточной стороне шёл бой. Майору удалось прорваться, и он вёл бой почти у самой базы. Мушарраф дал команду к атаке, и его отряд бросился на врага. Сейчас сопротивление противника заметно снизилось, да и расстояние порядком сократилось, что предвещало успех атаке. Минометчики пристрелялись, и мины ложились на территорию базы, прикрывая наступающих.
Всё вроде было хорошо, но какое-то беспокойство копошилось в душе Мушаррафа, внутренний голос нашёптывал ему не спешить, приводя его в смущение. Мушарраф уже собирался, было подавить в себе эти страхи, как вдруг его слух уловил едва приметный звук, который и услышать то было не возможно среди грохота разрывов и треска очередей. Он знал этот звук, и спутать с другими не мог. Это был звук реактивного самолёта. И страшная догадка мелькнула в его мозгу. Но ужаснее всего, что делиться ею с другими означало смерть. Немного поколебавшись, он принял решение. Он дал приказ к атаке, а когда бойцы бросились вперёд, бросил несколько дымовых шашек и остался на месте. Через пару минут эскадрилья штурмовиков обрушила удар на гарнизон, смешав землю и небо. Они падали вниз и вновь уходили на боевой разворот, атакуя склады и противника, своих и чужих, и всё смешалось в этом котле. Стрельба и крики, дым гарь, пыль и комья земли. На смену одной эскадрильи пришла другая. Мушарраф, пользуясь дымовой завесой, бежал в горы, подальше от этой преисподней. Солдаты и моджахеды бежали из огня, желая лишь одного - скрыться от этого ужаса, но их расстреливали с воздуха, расстреливали всех, без разбора. Мушарраф успел добежать до своих укрытий и упал в окоп, стараясь отдышаться. Сердце колотилось в горле, кашель рвал лёгкие. От перенапряжения его стошнило. Отдышавшись, он перебрался в другой окоп и стал наблюдать за происходящим.
Воздушная атака прекратилась, и ветер относил дым, открывая панораму боя. Всё, что когда-то было гарнизоном, превратилось в пепелище. Это были даже не развалины, а груды развороченного камня и металла. Представить себе, что там ещё кто-то мог остаться в живых, было просто невозможно. Мушарраф  всматривался вдаль, пытаясь разглядеть что-нибудь, но из-за большого расстояния было плохо видно, воздух колебался, смазывая силуэты. Мушарраф решил обойти свои позиции. Оставаться здесь не имело смысла, надо было готовиться в обратный путь. А потому он решил собрать всё, что у них осталось, и собрать необходимое в дорогу. Он обошёл все окопы и щели, собирая еду, воду и боеприпасы.
2.
Полковник О,Нил находился в центре управления полётами с раннего утра. Он заметно нервничал, потому что давно ждал сигнала с Хайдарабада. Группа вертолётов уже вылетела давно, и по его расчётам должна была ещё час назад возвестить о себе. Сам он не мог связаться с ними из-за режима секретности, в котором проходила операция. Это был последний рейс на ракетную базу. Где-то верховное командование прошляпило переломный момент, и теперь им приходилось зачищать хвосты. Череда событий в Афганистане, Пакистане, а теперь и в Персидском заливе заставила их изрядно посуетиться и, похоже на то, что здесь им долго задерживаться не придётся. Более важные стратегические задачи принудили командование сосредоточить усилия там, ослабив свои позиции здесь. Поэтому они в спешном порядке ликвидировали ракетную базу в Хайдарабаде. Демонтировать весь комплекс они уже не могли физически, а подвергать его риску быть захваченным повстанцами, тоже было нельзя. Поэтому он получил приказ вывезти только ядерные боеголовки и американских специалистов сюда, под Карачи, и на транспортных самолётах отправить их в Штаты, всё остальное подлежало тотальному уничтожению. После эвакуации предстояло готовиться к выполнению боевых задач.
Каких именно задач, пока ему не сообщали, но, по всей видимости, полк будет куда-то переброшен. Пока в городе было относительно спокойно, но это спокойствие было кажущимся, Восток, как он успел убедиться, всегда и во всём был не предсказуем, так что приходилось быть готовым ко всему.  Три транспортных самолёта и шесть истребителей уже стояли на бетонке, готовые к вылету. Полк хоть и жил обычной жизнью, но потихоньку утрясал имущество, готовясь в любой момент подняться на крыло. Полковник прохаживался вдоль помещения, думая о своём. Он не первый год скитался по Ближнему Востоку и не питал иллюзий ура-патриотизма.
Когда-то в юности он воевал в Ираке. Тогда он ещё искренне верил в торжество демократии, но с годами стал понимать, что за всеми этими лозунгами скрываются меркантильные интересы, банальное делание денег. А потому в своих действиях придерживался позиции – долг исполняй, а о своей шкуре не забывай. Лучше, как говорится, быть с позором живым, чем геройски мёртвым. Приятней, когда бюст твой из мяса, нежели из бронзы. Здесь пока было ещё тихо, но кто знает, как поведут себя индусы, в случае, если конфликт затянется? Вдруг и они захотят оттяпать немного Пакистанской территории? Но у них то вооруженные силы покрепче, чем у повстанцев, и современная авиация имеется. Что-то подсказывало старому воину, что пришло время, когда начинают пинать сильно, а в скором времени будет и за честь дать пинка американцам. Так что, полковник тщательно готовился к отступлению, даже не получив на то официальной команды. Он даже в некоторой степени завидовал ракетчикам, потому что скоро они будут дома. Наконец пришло сообщение с базы о том, что вертолёты благополучно вышли из зоны обстрела, и держат курс на аэродром. Он наклонился к микрофону, и дал команду на взлёт, и через минуту группа штурмовиков уже выруливала на взлётную полосу. Они были загружены под завязку. Ракеты, бомбы и полностью снаряжённые «вулканы» сделали их тяжёлыми. Было заметно, как они с трудом отрывались от взлётной полосы.
Полковник понимал всю суровую необходимость выполнения задачи, но меньше всего ему хотелось думать, что вместе с противником они будут уничтожать и союзников, тех которые сейчас вели там бой и своими жизнями обеспечивали выполнение этой самой задачи. На войне, как на войне, вспомнилось ему, когда последний самолёт исчез за горизонтом. Через полчаса появились вертолёты. Они сели на площадку, и вокруг них засуетились люди. Подъезжали машины с тележками, и закипела работа по перегрузке.
В ЦУП привезли старших офицеров. Молодой полковник представился командиром части. Он попросил предоставить ему ЗАС и, получив разрешение, отправил доклад начальству. Потом он долго ждал ответа и, получив его, заторопился. О,Нил тоже получил указания, касающиеся вылета, но их можно было и не давать, за исключением времени вылета, потому как вся подготовка уже было завершена и оставалось лишь закончить погрузку и дать команду «от винта». Через час тяжёлые машины взревели моторами, и пошли на взлёт. О,Нил смотрел им вслед и с завистью представил, как он так же взлетит и полетит в родной Арканзас, подальше от этой дикой и не понятной для него страны, где так мало людей, желающих ему добра.
3.
Мушарраф собрал почти всё, что можно было собрать на позиции, из этого он выбрал самое необходимое – еду, посуду и боеприпасы. Всё это он сложил в джип, после чего слил из уцелевших машин в канистры топливо и запихнул их в багажник. Он уже садился за руль, как услышал звук осыпающихся камней с обратной стороны склона. Мушарраф отскочил от машины и вскинул автомат. В этот момент из-за насыпи появилась фигура в форме солдата правительственных войск. Мушарраф нажал на спусковой крючок, затвор щелкнул, но выстрела не последовало. Это было так неожиданно, что Мушарраф на мгновение растерялся. Через долю секунды его рука вновь передёрнула затвор, но нажать на спусковой крючок он уже не успел. Боль обожгла шею, и он почувствовал, как мощная сила отбросила его назад. Падая, он выронил автомат и ударился головой о камни. Мозг приказывал телу встать и взять оружие, но тело, скрученное болью, не хотело подчиняться, и вместо этого, оно корчилось на земле и выло от боли. Скрипя зубами Мушарраф, перевалился на бок и, загребая одной рукой, вторая совершенно не подчинялась ему, стал ползти к автомату. Путь ему преградил сапог, толкнувший его в плечо, и опрокинувший на спину.
И вновь, как когда-то, время вдруг стало тягучим. Он видел, как ствол автомата медленно поднимается к его лицу, готовый выплюнуть в него пулю, затем замирает и через некоторое время начинает опускаться вниз. И откуда-то издалека в его сознание заходит его имя: «Мушарраф?»
И всё становится на свои места. Этот удивлённый возглас вернул его в реальность.
- Мушарраф, – солдат откинул в сторону оружие  и склонился к нему, – это я, Рамиз. Ты узнаешь меня?
Мушарраф вглядывался в лицо склонившегося над ним человека и узнавал знакомые, но давно забытые, черты своего друга. Напряжение спало, и он почувствовал боль и слабость. Силы быстро покидали его.
- Прости меня, Мушарраф, тебе больно? – растерянно бормотал  Рамиз, не зная, что делать.
- Тебе повезло, что автомат дал осечку, а то бы ты уже был на небе. А мне повезло, что ты плохо стреляешь, мой друг. Значит, Аллах подарил нам обоим жизнь, и нам надо радоваться и благодарить его за это. А сейчас перевяжи меня, а то я теряю силы.
Рамиз отрезал ему ворот и часть плеча рубашки. Пуля прошла выше ключицы, возле шеи, порвав мышцы до самой лопатки. Кровь остановилась сама собой, но место вокруг раны начало сильно распухать.
- Достань индивидуальный пакет, – прошипел Мушарраф, скрипя зубами от боли.
Рамиз спешно вынул из нарукавного кармана футляр, достал оттуда обезболивающее и вколол раненому, после чего промыл ему рану таблеткой, растворённой в воде, и наложил антибактериальную повязку. Мушарраф почувствовал себя немного лучше, и даже смог сам залезть в машину.
- Садись за руль, поехали, – скомандовал он, и Рамиз беспрекословно подчинился.
Запаса горючего должно было хватить до Джейкобабада, где его ждал своего рода дом. Дорога туда вела одна, некуда было свернуть, и Мушарраф расслабился, впав в полузабытье. Машина шла быстро, и когда он очнулся, они уже прошли почти половину пути. Его знобило и хотелось пить, перед глазами плыл туман, и Мушарраф с трудом сохранял ясность мыслей. Он потянулся за фляжкой, но тело отозвалось дикой болью. Он застонал. Рамиз понял его желание и остановил машину. Он взял фляжку и напоил друга, вода разлилась по телу и несколько вернула его к жизни. Они поехали дальше, но спустя час Мушарраф вновь почуял, что сознание начинает покидать его.
Очнулся он от сильных шлепков по щекам. Рамиз пытался привести его в чувство.
- Не останавливайся, иначе я подохну по дороге, - прошептал Мушарраф. - Доедешь до Суккура, поворачивай налево, через мост, и иди на Джейкобарад. Там в кишлаке и приведёшь меня в чувство, если к тому времени не сдохну. Давай Рамиз, поторопись.
И он откинулся на спинку сидения. Рамиз прыгнул за руль и помчался вперёд. Возле Суккура их остановили вооруженные люди, но, узнав Мушаррафа, пропустили машину. Наконец они добрались до кишлака. Из последних сил, удерживая себя в сознании, он показал дом и после этого впал в забытье. Как его выносили из машины и укладывали на постель, он не помнил, не помнил и, как резали его рану и спускали гной. Он очнулся лишь на следующий день, и первым ощущением была пульсирующая боль в плече. Он лежал в комнате, а рядом сидела она, та, которую, он выбрал из своих наложниц. Она улыбнулась и протёрла ему лоб влажной тряпкой. Сознание быстро возвращалось к нему. Мушарраф протянул руку к ней и взял её за руку. Её рука была маленькой и мягкой, и это было приятно. Он попытался привстать, но резкая боль уложила его обратно. Так он лежал, держал её за руку, и это было так хорошо, что ему больше ничего и не хотелось. Дверь открылась, и в комнату осторожно вошёл Рамиз. Увидев, что его друг открыл глаза, он сильно обрадовался и бросился к другу. Девушка встала и вышла из комнаты. Хоть  Мушарраф и был рад другу, но уход девушки раздосадовал его. Они долго разговаривали, вернее, говорил Рамиз, а он слушал.
Лет пять назад вода в море поднялась и дошла до их лачуг. Канал с нечистотами слился с морем, загадив побережье, а участившиеся дожди несли с предгорий грязь и камни. Его работа стала убыточной, и пришлось забросить дело и продать мотороллер. Брат его тоже разорился. В общем, когда стали набирать волонтёров, он подался в армию. После нескольких месяцев подготовки его отправили в Хайдарабад, где он и служил в батальоне охраны. Ему даже несколько раз удалось получить деньги, которые он отправил домой.
Мушарраф слушал его, и всё это было ему не интересно. Он вдруг почувствовал, что друг его где-то там, в далеком детстве. А здесь перед ним был другой человек, вернее, тот же, но мысли и интересы его были отличны  от мыслей и интересов его самого, а потому и человек этот был для него далёк и непонятен. Он слушал его и улыбался ему, но думал о ней, этой мулатке, он даже чувствовал её руку в своей руке.
- Прости, Рамиз, я устал. Позови женщину, – еле слышно сказал он.
Рамиз понимающе похлопал его по руке и вышел из комнаты. Вскоре вошла она и села рядом. Она дала ему пить, поправила подушку, и это было так приятно, что Мушарраф почувствовал, как слеза подкатывается к глазам. Ему вдруг нестерпимо захотелось обнять её, захотелось, чтобы она прижалась к нему, но она тихонько отстранилась от него и вновь села рядом. Боль от движения не давала ему самому взять её, а она деликатно уклонялось от близости, и это сильно раздражало, просто взбесило его. Он знал, что она его, что она была его добычей и принадлежала ему. В любой момент он мог овладеть ею, но ему хотелось, чтобы она сама хотела близости. Почему он этого хотел, Мушарраф и сам не мог бы объяснить, но то, что он хотел именно её внимания и ласки, он чувствовал отчетливо. Он посмотрел на неё, и она как-то съежилась от его взгляда и протянула ему руку. Что-то рабское было в этом движении, но утешающее гордыню, и он несколько успокоился. Он слегка подтянул её к себе и дотронулся до грудей, протянул руку к шее и, притянув к себе, поцеловал в губы. Движения давались с болью, поэтому он слегка оттолкнул её, удовлетворенный её покорностью.  В дверь тихонько постучали, вошёл доктор. Он молча подошел к раненому и начал свое дело. Дженнифер, облегченно вздохнув, принялась ему помогать. Они посадили Мушаррафа и стали сдирать повязку. От боли Мушарраф рычал, но сидел покорно. Рана явно вызывала беспокойство эскулапа. Он цокал языком и покачивал головой. Он вышел и вернулся со склянками, наполненными разными мазями. Из специального чехла он извлек ланцет и, обмокнув в спирт, сделал надрез сначала сзади, а затем спереди. Вновь гной  вперемежку с кровью хлынул из раны. Мушарраф почувствовал некоторое облегчение. После того как гной стёк, доктор приступил к пыткам. Он жал и давил, от чего у Мушаррафа выступал холодный пот и от боли он терял сознание. После того, как с этой садистской процедурой было покончено, он раздвинул надрезы и промыл рану какой-то жидкостью. Обессиленный болью, Мушарраф заснул.
Две недели всё повторялось ежедневно. Иногда у него поднималась температура, и он бредил, но с каждым днём ему становилось лучше. Наконец, он смог подняться с постели. Дженнифер ухаживала за ним добросовестно, можно было со стороны подумать, что с любовью, но Мушарраф чувствовал, что она не хочет его близости и делает всё, чтобы уклониться от его ласк. Это его очень злило, но физическая боль как-то гасила страсть, теперь же, когда он окреп, и рана начала затягиваться, ему вдруг нестерпимо захотелось её. Он позвал Дженнифер, она тихо вошла и встала напротив. Он молча притянул её к себе и повалил на кровать. Страсть обуяла им, и он задрал ей юбку, ища женскую плоть. Всё произошло быстро, быстрее,  чем он ожидал, и вместе с утихающей страстью, в нём вдруг стала угасать и любовь к ней. Он  почувствовал, что злится на её холодность, не любовь к нему и покорность.
Ещё неделю Мушарраф не выходил со двора. Он был ещё слаб, но постепенно в тело возвращались прежние силы. Левая рука плохо слушалась, особенно если требовалось её поднять в плече, но доктор обнадежил его, сказав, что при упорных тренировках, функции восстановятся. Пришло время привести все дела в порядок, и Мушарраф занялся эти. За время его отсутствия и болезни в его отряд влилось много новых бойцов, они прибывали из окрестных кишлаков, и требовалось заняться их обучением. Кроме того, надо было разобраться со снабжением и финансами. Он был в неведении об оперативной обстановке. Пока в Джейкобабаде была мирная тишина, как будто о них совсем забыли, но, что творится на юге и севере, ему было не известно. Всем этим он и занялся. Через несколько дней он сумел разобраться во всём и навести порядок, для чего пришлось принять и жёсткие меры. Одного из командиров он снял с должности, двоих солдат расстрелял за воровство и пятерых посадил в зиндан. Он сделал ревизию имущества и вооружения, восстановил все связи и снабжение. В конце концов, всё встало на свои места, и жизнь в их небольшом гарнизоне потекла чётко и размеренно. Солдаты приободрились и стали более дисциплинированными.
Как ему удалось выяснить, на севере бои шли с переменным успехом, точнее, правительственные войска громили повстанцев, а те, разбежавшись на время, вновь собирались и шли в наступления. На юге силы повстанцев были слабее, но почему-то и регулярная армия особой активности не проявляла. Шло какое-то самоуничтожение нации. Но в обоюдной злобе, никто об этом особо не задумывался, не думал об этом и Мушарраф. Его больше интересовал финансовый вопрос, потому что все эти люди, которые окружали его, были с ним лишь до тех пор, пока он платил им деньги, да и сам он с некоторых пор несколько убавил свой патриотизм и стал более меркантилен. Как ни странно, но все вопросы обеспечения решились быстро и без обсуждения, как будто кто-то лишь ждал, когда он, Мушарраф, попросит денег и оружия. Когда все организационные вопросы были решены, он, наконец, решил заняться личными делами.
Пригласив на ужин хозяина дома, Мушарраф попросил его представить расходы, но после того, как старик показал ему цифры, пришёл в бешенство. Он даже чуть не поколотил старика, но сдержался и принялся тщательно изучать бумагу. Всё сходилось, но получалось, что эта куча женщин, из которых лишь одна его ублажала, да и то не с дикой страстью, сожрали почти половину его доходов. Это сильно его злило, и он решил с этим разобраться. Все остальные расходы были хоть и большие, но вопросов не вызывали, кроме того, что и друг его теперь сидел у него на иждивении. Они встречались, разговаривали, но Мушарраф чувствовал, что между ними уже нет тех отношений, какие были в юности. Помыслы и устремления их были различны, и не было точки соприкосновения, духовного стержня, который связывает людей. Они были совершенно разные, и мысли их были совершенно разные. Только воспоминания юности всё ещё связывали их. Рамиз жил в его доме, помогал ухаживать за ним, делал ещё кое-какую работу по дому, но пока конкретного занятия у него не было.
Мушарраф велел позвать всех своих наложниц. Как и в прошлый раз, женщины изображали перед ним подобие восточного танца, а он пил вино и, как султан в гареме, утешался их ласками. За это время почти все они значительно сбросили в весе, постройнели. Одним это пошло на пользу, другим нет. В конце концов, всё закончилось тем, что он вновь овладел  мулаткой. Но на этот раз это длилось почти до утра, и Дженнифер пришлось отдаться не единожды.
 Утром хозяин дома привёл к Мушаррафу несколько мужчин, с которыми он расположился в комнате. Туда привели и всех наложниц, кроме Дженнифер. Начались торги. Им заглядывали в рот, проверяя зубы. Ставили в разные позы и долго торговались, громко кричали, но, после полутора часов препирательств, все женщины, кроме пожилой толстухи, были проданы. Хозяин дома накрыл достархан, и пришедшие вволю пообедали. После полудня гости разошлись.
Мушарраф, пересчитав выручку, остался доволен торгами. Толстушку он  оставил хозяину дома, хотя тот долго отказывался. Старик боялся, что его могут посадить в тюрьму за торговлю людьми, но, в конце концов, забрал женщину за полцены. В хорошем расположении духа он вышел во двор. Рахим ковырял ножом деревянную дугу, делая выемки под постромки. Дженнифер стояла рядом и наблюдала. В том, как она смотрела на него, Мушарраф тот час уловил те чувства, которых не было, когда она смотрела на него. И волна ярости вдруг нахлынула на него.
- Иди ко мне, тварь! – злобно закричал он. – Тебя не учили, что женщине нельзя разговаривать с чужими мужчинами?
- Но я только смотрела, как он работает, – пробормотала, испугано Дженнифер.
- Заткнись и иди в дом! – крикнул Мушарраф.
Не совсем поняв, что она говорит, он схватил её за шиворот и толкнул.
Она полетела вперёд и, споткнувшись, упала в пыль, разодрав локти и колени. Она попыталась встать на четвереньки. Но он дал ей пинка и разразился грязной бранью.
- Не бей её, – раздался голос сзади. – В чём она виновата?
От внезапного приступа ревности рассудок Мушаррафа помутился.
- А-а-а, заступник, в моём доме мою женщину совращаешь? – выкрикнул Мушарраф и ударил Рамиза в лицо.
От удара тот отлетел назад и упал на спину. Он попытался встать, но получил удар ногой в грудь. Рамиз скорчился от боли, но изловчился и ударил Мушаррафа ногой в голень. От боли тот пришел в неистовое бешенство и стал избивать лежащего друга ногами. Он бил его по голове, в лицо, по спине и животу. В какой-то момент Рамиз вырвался  и схватил обронённый нож. Он ударил им в живот Мушаррафу, но тот уклонился и выбил оружие из рук Рамиза. Нож отлетел в сторону, а Рамиз получил удар коленом в лицо. Вдруг Дженнифер с неистовым криком схватила нож и бросилась на Мушаррафа. До этого она сидела рядом, сжавшись от ужаса в комок, но когда Рамиз упал окровавленный от удара в лицо, ненависть к хозяину охватила её. Женщина схватила отлетевший к её ногам нож и бросилась на Мушаррафа. Она ударила его со всей силы в спину. Она даже почувствовала, будто нож входит в мясо, но в последний момент нож вылетел у неё из рук. Мушарраф звериным чутьем почуял опасность и  резко обернулся в пол-оборота корпусом. Нож вошёл в мышцу и, ударившись о ребро, вышел наружу, сделав на спине глубокий порез. Рука девушки оказалась у него подмышкой. Схватив её за запястье, он отнял нож и сходу загнал его в спину падающей девушки по самую рукоять. Все было кончено. Она умерла мгновенно, удар был прямо в сердце. Когда до него дошло, что она мертва, отчаяние охватило его и, выдернув нож, он вогнал его в грудь Рамиза. Сбежались люди, но близко подходить никто не решался. Он же стоял и глядел на неё, не веря, что она мертва, и он своими руками убил её. Наконец он поднял глаза и увидел толпу, окружившую его полукольцом. Приступ злобы вновь охватил его и, схватив нож, он бросился на них. В панике люди разбежались, прыгая через забор и толкая друг друга. Остаток дня и ночь он просидел возле неё. Утром пришли люди. Хозяин дома осторожно отвёл его в дом, они же забрали трупы. К вечеру хозяин спросил разрешения похоронить их. Мушарраф сам нёс её на кладбище. Похоронили быстро. Два дня он не выходил из дома. Рана оказалась не глубокой, но доставляла боль при движении. Ещё через день он вновь взялся за дела, и жизнь потекла дальше, как будто и не было этой ужасной трагедии.
Глава 11.
1.
Двигатели работали на средней тяге, и самолёт шёл на автопилоте. Экипаж позволил себе расслабиться и выпить кофе. Второй пилот достал термос и налил в кружки горячего, пахучего напитка. Штурман ещё раз сверил курс и убедившись, что всё в норме, отложил инструменты. Снизу проплывали Мальдивы. Перед островом Суматра их должны встретить заправщики и произвести дозаправку, после чего сменятся истребители охранения. А сейчас у них было два часа свободного времени. Не спеша, выпив кофе и покурив, они занялись своими делами. Штурман листал журнал, разглядывая обнажённых красоток, пилоты же принялись играть в карты. В этой неприхотливой обстановке пролетели два часа, и командир экипажа приказал сверить курс и вышел в эфир. После недолгих переговоров он отключил автопилот и уточнил курс.
Минут через десять показался заправщик. Он шёл слева, делая разворот. Командир сбавил скорость до минимальной, давая возможность заправщику догнать их. Когда машина оказалась впереди, начался процесс маневрирования для стыковки. Длинный хобот заправщика замаячил перед кабиной, и командир манипулировал рычагами, стараясь вогнать стыковочный узел в гнездо. Воздушные потоки не давали удерживать машину в одной плоскости, и на стыковку ушло минут пятнадцать. В конце концов, стыковка была произведена и заправка началась. Самолет болтало, и командиру едва удавалось удерживать курс. Наконец, сигнальная лампа оповестила об окончании заправки. Командир нажал тумблер отсоединения стыковочного узла, и шланг начал медленно вползать в брюхо заправщика. В этот момент заправщик качнуло резко вниз, и их обдало струей газов реактивных двигателей заправщика. Нос самолета резко пошёл вниз, и машину затрясло.
Командир потянул штурвал на себя, однако машина плохо слушалась. Он прибавил тяги, моторы взревели, но тяжелая машина не спешила разгоняться и продолжала снижение. Наконец, она выровнялась, но не успел пилот убрать штурвал от себя, как восходящий поток воздуха потянул их вверх, и вновь они оказались под заправщиком. Чтобы избежать столкновения, командир резко сбросил тягу, и машина вновь пошла вниз. Командир резко прибавил тягу, и вдруг в двигателе что-то грохнуло. Один двигатель заглох, и машина, резко сбавив ход, начала снижаться. Упало давление масла и топлива в правом двигателе. Все поняли, что двигатель разрушен. Самолёт продолжал снижаться. Один двигатель не мог удержать такой вес в воздухе. Машина плохо слушалась руля. Левый двигатель от перегруза начал греться. Но снижение тяги уменьшало ход, и самолёт начинал падать. Ситуация неожиданно становилась критической. Даже если они и дотянут до аэродрома, то о безаварийной посадке не могло быть и речи. Выход был один - сажать на воду, но это означало смерть экипажа, а умирать никто не хотел. Но и посадить на землю с таким грузом было очень рискованно. С земли приказывали идти в море, они же хотели жить, а секунды неумолимо бежали вперёд. Впереди показалась земля. Вдруг раздался резкий свист, и второй двигатель перестал работать. Машина присела на хвост и пошла вниз, начиная вращаться. Страшный удар сотряс землю, и через мгновение мощный взрыв, сметая всё на своем пути, поднял вверх тысячи тонн земли, вырастая в гигантский огненный гриб.
2.
Полковник О,Нил не был потрясен, узнав о случившемся. Он придерживался принципа, что прыщ на собственном носу беспокоит любого человека больше, чем гибель сотни тысяч человек где-то в Гондурасе. Поэтому его больше волновало, не выйдет ли ему лично боком эта катастрофа. Но, убедившись, что его лично виновным никто не считает, успокоился и занялся более важными для него делами. Не без злорадства он мысленно представил, как сейчас кувыркаются в Пентагоне и Белом доме, пытаясь свалить вину друг на друга и выйти сухими из воды. А накуролесили они не мало. Остров Соберут смело с лица  земли, как будто его и не было никогда, город Задар превратился в руины, и на полтысячи километров территория из курорта превратилась в мёртвую зону.
Но это только цветочки. Ягодки созрели очень быстро. Ядерный взрыв разбудил дремлющую подземную стихию и привел к серии подводных извержений, за которыми последовали страшные цунами. Огромные волны смели всё западное побережье острова Суматра и множество мелких островов, оставив после себя лишь голую каменистую пустыню.
Но, коль вины полковника здесь не было, то и грустить об этом нечего, есть дела и посерьёзнее. Так рассуждал О,Нил, а беспокоиться ему было о чём. В Персидском заливе события развивались стремительно. Иран вдруг решительно заявил о себе. В Ираке был поднят мятеж, и иранские войска вторглись в страну. Всё произошло так стремительно, что большая часть территории отошла к Ирану в течение суток. Жалкий контингент коалиционных войск драпал, не успев опомниться. Как назло, группировка ВМС находилась вне Персидского залива. Хотя, как знать… Поднятые с авианосца истребители, привыкшие безраздельно господствовать в воздухе, вдруг получили такой сокрушительный удар с земли и воздуха, что у многих пилотов надолго отпало желание взлетать. Дело усугублялось тем, что возникли проблемы с топливом, его катастрофически не хватало. Сейчас хорошо воевал не тот, у кого была лучше техника, а тот, кто мог её лучше заправить. Иран в этом плане имел все преимущества, имея свою нефть и нефть Ирака. Они долго берегли её, не разбазаривая налево и направо, и, по всей видимости, знали, что рано или поздно к ним в дверь постучаться и скажут, а ну-ка дай. И попытаются отнять, и они готовились к этому. Сейчас они противопоставили янки мощную армию, сильную духом, сплочённостью  и стремлением защищаться. Этого не было у них, американцев, во всём остальном они были равны, если не считать, что у Ирана был ещё и нефть. Теперь Пентагон лихорадочно искал выход из ситуации. Коалиция распадалась на глазах по банальной причине - не могли поделить шкуру ещё не убитого медведя. Кому же достанутся скважины после победы, и кто, сколько баррелей получит?.. Европа требовала своё, Америка своё, и это разводило союзников на два противоборствующих лагеря. В общем, пока они судились да рядились, Иран делал своё дело.
Эти события и вызывали беспокойство полковника. Когда пенсия была уже не за горами, ему совсем не хотелось участвовать в таких масштабных потасовках. Одно дело, отбомбить Ирак, у которого не то что ВВС не было, а элементарных средств ПВО, другое дело воевать с противником, который имеет мощную авиацию, ракеты и армейские средства уничтожения авиации. Там летай себе да тренируйся в меткости бомбометания, а здесь не известно, чем закончится каждый боевой вылет. Пока в штабах думали, здесь в войсках было напряжённое затишье. 
О,Нил знал, что его мысли разделяет добрая половина полка. Лишь юнцы, не знавшие боевых вылетов, патриотично рвались в бой, остальные же, кто хоть раз был обстрелян с земли, приуныли, тем более что у всех был телевизор, и было на что посмотреть. Прошло две недели, как началась война в Ираке и шесть дней после крушения борта спецназначения. С минуты на минуту О,Нил ждал приказа. Запасов топлива было на два вылета, а танкер в порт не приходил. С тех пор, как уровень воды поднялся, работать в порту стало проблематично. Территория порта ушла под воду на десять сантиметров, и вдоль пирса пришлось отсыпать дамбу, которую периодически смывало в море, и вода прорывалась на склады. Больше всего проблем было с электропроводкой, которая периодически замыкала, поэтому перекачка топлива была делом экстремальным. Кроме того и обстановка в городе была не спокойной. С одной стороны такое обстоятельство радовало, выполнять задачи было не возможно, а с другой их самих можно было взять голыми руками. К вечеру прибыл лёгкий вертолёт с несколькими офицерами на борту. Срочно был собран руководящий состав. В кабинете командира прибывшие офицеры разложили рабочую карту и подробно ознакомили их с предстоящей задачей. Слушая их, полковник понял, что ему битвы не избежать. Какая-то щемящая тоска закралась в его сердце, ощущение безысходности овладело им. Он вдруг всем своим нутром ощутил, что никогда уже не увидит родного Денвера и не насладится спокойствием отставной жизни. На следующий день прибыл танкер, и последующие сутки они занимались доставкой топлива.  Гарнизон их усилился эскадрильей бомбардировщиков. Все пребывали в ожидании дальнейших событий. Штаб полка напряженно работал над приказом, уточняя, корректируя, сверяя и проверяя всё, что так или иначе будет участвовать в решении боевых задач, беспрерывно анализировались данные разведки. Эта работа отвлекала от грустных мыслей, но, когда он оставался наедине, то впадал в уныние.
Как они не готовились к бою, а сигнал прозвучал, как гром среди ясного неба. Полк поднялся по тревоге и пошёл на северо-запад. Задача его была уничтожить военную базу в районе городка Захедан. Городок был приграничный, поэтому почти весь маршрут прошли над своей территорией. Но едва они вошли в воздушное пространство Ирана, как тут же появились истребители, завязался бой. Численный перевес был на их стороне, но противник действовал умело и хорошо использовал местность. Отбомбились, как попало, практически не выполнив задачи, и вернулись на базу. Пошли первые потери. Не успели заправиться и загрузить боекомплект, как его уже распекали, и О,Нил получил новый приказ. На этот вылет он поменял тактику и добавил штурмовиков. Вновь над объектом завязался бой, но на этот раз штурмовики смогли прорваться и нанести удар по объекту, дав возможность бомбардировщикам отбомбиться.  Теперь им пришлось принять на себя удар систем ПВО. Полк стал заметно редеть. Возвращались на базу в надвигающейся облачности. Едва успели приземлиться, как тяжёлые тучи опустились на аэродром. Начался проливной дождь. Последние годы интенсивность дождей увеличилась. О,Нил безвылазно сидел здесь уже девять лет и стал замечать, что из года в год дожди становились всё интенсивнее и интенсивнее. Он помнил, как прошлую зиму дожди лили беспрерывно три недели, периодически переходя в ливень. Вода в реке поднималась на столько, что затапливала западную часть города, вызывая разрушение глинобитных построек бедняков. Она доходила и до аэродрома, хотя он находился значительно выше города. Больших разрушений это не принесло, но мелкие ручьи, превращаясь в бурные потоки, несли грязь и мелкие камни с гор, заливая взлетную полосу. Сейчас погода была им на руку. Отменив все полёты, можно было несколько расслабиться.
О,Нил надеялся, что конфликт к тому времени утихнет, а может и вообще сойдёт на нет. На некоторое время их оставили в покое, но не надолго. Обстановка в  Исламабаде осложнилась, и правительство запросило помощи. В Карачи срочно формировали корпус для отправки на север. Им поручено было оказать поддержку с воздуха. Это, конечно, было лучше, чем летать в Иран, так что полковник несколько приободрился. Колонна уже вышла, и через десять часов предстояло отработать по Саккуру.
В назначенное время группа штурмовиков поднялась в воздух. Из-за ухудшившейся погоды они  должны были садиться в Лахоре. Дождь перешёл в ливень, и взлётная полоса едва просматривалась. Капли дождя, отскакивая от бетонки, покрывали её туманным шлейфом, создавая впечатление, что самолёт поднимется из пустоты, и уходит в пустоту. О,Нил  мысленно пожелал им удачи и, когда огни на взлётке, погасли, достал бутылочку виски и позволил себе напиться.
3.
Мушарраф обошел позиции, он получил сведения о колонне, и маршруте её движения, поэтому  перебрасывал силы к мосту, надеясь, что на узком пространстве ему будет легче воевать. Небо на горизонте серело, над головой же появились белые подушки облаков.  По его расчетам через час колонна должна быть здесь. Но вряд ли они будут рваться к мосту, просто не дадут им активно вести бой и пройдут мимо, как это было в прошлый раз. Он ещё раз оглядел местность с высотки. Здесь он установил пушки, позиция была очень выгодной. Вдруг вдали он увидел небольшую точку, она быстро увеличивалась в размерах, постепенно принимая конкретные очертания. Внизу забегали люди, и через минуту шквал огня обрушился на них. Самолёты падали с неба, сбрасывая бомбы. От разрывов стало темно. Мушарраф упал на дно окопа, земля тряслась под ним, а сверху падали комки земли. За бомбежкой последовал ракетный удар, после чего самолеты скрылись так же быстро, как и появились. Передняя опора моста сползла вниз, увлекая за собой перекрытия. Он остался с этой стороны реки, а войско его с другой. Не успели они придти в себя от бомбового удара, как показалась голова колонны. Группа боевых машин и танков ринулась на них. Бой был не долгим. Их просто смели в реку. Танки вышли к мосту и открыли прицельный огнь по их позициям. Мушарраф попытался выстрелить из пушки, но разрывом снаряда его отбросило в окоп, и он потерял сознание. Очнулся он, когда уже моросил дождь. Стояла тишина, нарушаемая лишь треском горящих останков. Он встал на колени и выглянул из окопа. В голове шумело, и он с трудом удерживал равновесие. Вокруг были развороченные останки их укреплений, изуродованные трупы и огромные воронки. Пахло гарью, кровью и горелым мясом. Мушарраф попытался встать, но едва не упал, всё плыло перед глазами. Он выполз из окопа и на четвереньках пополз в сторону города. Ползти ему пришлось довольно долго, он часто останавливался, чтобы отдохнуть и подавить в себе позывы к тошноте. Поблизости никого не было, жители, напуганные бомбёжкой, попрятались кто куда. Он уже дополз до первых домов, когда появились люди. Его подобрали и куда-то понесли, но он уже впал в забытье. Мушарраф очнулся в какой-то лачуге. Возле него сидела худющая старуха, когда он открыл глаза, она радостно начала кричать. На её крик прибежал такой же худой мужчина.
- Уважаемый Мушарраф, мы так рады, что вы живы, – забормотал он. - Когда я нашел вас, вы были все в крови и грязи, а когда перестали шевелиться, мы подумали, что вы мертвы. Но, слава Аллаху, всё обошлось.
- Где я? - спросил Мушарраф. - Где остальные?
- Боча убежал в Джейкобабад, скоро за вами приедут, остальных же моджахедов осталось не больше десятка. В городе много людей погибло, много домов разрушили. Многих уже похоронили, но сильный дождь мешает копать.
Действительно, вскоре послышался звук тормозов, и в хижину вошли доктор и старик, хозяин дома. Старик дал бедняку несколько рупий, и тот принялся помогать доктору, отвести Мушаррафа в машину.
Две недели Мушарраф пролежал в постели, контузия была не большой, но лечение требовало покоя. Всё это время лило, как из ведра. По улицам с шумом текли ручьи, собираясь в конце кишлака в небольшую речушку, которая отдавала свои мутные воды Инду. Инд уже бурлил мощными потоками, устремляя свои воды к морю. Его потоки уже смыли разрушенную опору моста, и перекрытия ушли в бурные воды, навсегда разделив два берега. Когда Мушарраф всё же смог подняться, первым делом он проверил свои финансы. Денег было вполне достаточно, но это были все деньги, что у него имелись, и количество их не росло, а лишь убывало. Отряд его исчез, связи не было, и извне о нём никто не вспоминал, как будто его и не существует. Мушарраф решил возвратится в Квету, в надежде, что там его встретят друзья, и он сможет как-то определиться. Снарядив старенький автомобиль, он простился с хозяевами и поехал в горы. Путь предстоял не близкий, и когда встал вопрос с топливом, то к своему разочарованию, Мушарраф убедился, что достать его оказалось делом не лёгким. С тех пор, как трагически погиб его отряд, из Ирана не пришёл ни один бензовоз, и в кишлаке едва удалось собрать топлива на одну заправку. С ним увязался один из старых моджахедов. Ехали медленно. В некоторых местах дорогу размыло. Глубокие канавы пересекали шоссе, а кое-где оползни вынесли на разбитый асфальт грязь и камни. Возле кишлака Сиби едва удалось перебраться на другой берег. Разбушевавшаяся речушка подмыла берег, и въехать на мост удалось лишь с помощью брёвен. Там же они прикупили бензина, и, если бы не пара автоматов, то им бы  пришлось заплатить втридорога. В Квете они узнали, что моджахеды потерпели поражение под Исламабадом и рассеяны по горам, многие уходят в Иран и Афганистан. Зная о том, что все ниточки тянулись из Ирана, Мушарраф решил уходить в Захедан. Всё, что раньше решалось без проблем, теперь вдруг становилось неразрешимым. Они с большим трудом запаслись топливом и кое-как добыли продуктов.
Горы встретили их туманом и дождём. Третью неделю вода не прекращала литься с небес, переходя то  в мелкий дождь, то в ливень. Всё было пропитано сыростью. Густая влага висела в воздухе, липла к одежде и обуви. Они ехали в этом туманном дожде, взбираясь на подъёмы и проваливаясь в спуски. С гор стекали множество ручьев, сливаясь в бурные потоки клокочущей жидкой грязи.
4.
К вечеру они добрались до кишлака. Дальше ехать было опасно и, разыскав постоялый двор, они остановились на ночлег. Завидев хмурых вооружённых людей, хозяин поспешил разместить их, благо мест было достаточно. В доме было душно, и постель была влажной. После простецкого ужина путешественники промучились часа три, но удалось уснуть лишь к полуночи, когда стало немного прохладнее.
Утром, едва рассвело, они отправились дальше. Дорога шла под уклон, и машина шла легко. В полдень они прошли  большую часть пути. Взобравшись на очередной подъём, дорога пошла вниз, но в самом низу путь им преградил поток  воды. Попутчик вылез и, засучив штанины, пошёл впереди. Поток воды был таков, что он едва удерживался на дороге, но всё же перешел на противоположную сторону. Убедившись, что проехать можно, Мушарраф осторожно въехал в воду. Чувствовалось, как вода напирала, пытаясь сдвинуть автомобиль, но справиться с ним ей не удавалось. Вдруг машину тряхнуло, и вода с шумом ударила в дверь. Машина остановилась. Мушарраф попытался выскочить из ямы и прибавил газу, но колёса напрасно месили воду, автомобиль не трогался с места. Мушарраф попытался дать задний ход, но и это оказалось бесполезным. Он выругался и вновь надавил на газ, но колеса пробуксовывали, не давая машине движения. Вдруг Мушарраф почувствовал, как машина начала оседать назад, и вода хлынула в салон. Двигатель заглох. Автомобиль начал медленно съезжать вбок. Не зная, что предпринять, он попытался выбраться наружу, но в этот момент автомобиль развернулся поперёк дороги и, подхваченный течением, ринулся в пучину. Огромный кусок дороги, подмытый водой, устремился вниз, смешиваясь с потоком. Вмиг тонны воды образовали на месте дороги глубокий овраг. Машина, с грохотом кувыркаясь, неслась вниз.
Мушарраф, ухватившись за сидение, пытался удержаться и не влететь наружу. Через выбитые стёкла в салон врывалась вода, когда машина опрокидывалась на крышу, и бурно выливалась наружу, когда она вновь становилась на колёса. Мушарраф едва успевал хлебнуть воздуха, как вновь погружался в воду. Наконец вся скопившаяся вода сошла, и поток заметно поутих. Машина, очередной раз, кувыркнувшись, встала на крышу, перегородив собой овраг. Вода хлынула в салон, быстро заполняя его. Мушарраф, изрядно нахлебавшийся воды, лежал на спине головой к потоку. Все тело ныло от ушибов, пальцы были разбиты в кровь. Он ухватился за сидения и приподнялся, просунув голову между ними и панелью, и вдохнул воздуха. Опустившись вниз, он рывком оттолкнулся и попытался выскочить из салона ногами вперёд. Но удалось вылезти только на половину. Одежда задралась и мешала продвинуться дальше в узком проёме. Нащупав сидение, он вновь высунул лицо из воды. Пространства, свободного от воды, становилось всё меньше и меньше. Вдохнув, Мушарраф подался вперёд и попытался поправить одежду. Это ему удалось, и он вновь попробовал протиснуться в окно. Мушарраф чувствовал, что в лёгких кончается запас кислорода, и стал отчаянно извиваться. Внезапно тело резко провалилось вперёд, и течение подхватило и повлекло его вниз. Он больно ударился спиной о камни, его вытолкнуло вверх, и он судорожно вдохнул воздух.
Его стремительно несло, ударяя о выступы и камни, но он не думал об этом, пытался надышаться. За шумом воды он уловил грохот железа. Машина, кувыркаясь, катилась вниз, и расстояние между ними сокращалось. Толкаясь ногами, хватаясь руками, Мушарраф пытался выбраться на сушу, но скользкая грязь не давала ему этого сделать. Вдруг поток резко оборвался, и он полетел вниз. Он упал в воду, больно ударившись о дно. Вынырнув из воды, глянул вверх и увидел корпус машины, медленно сползающей с обрыва. Он нырнул, и в этот момент автомобиль упал в воду. Что-то тяжёлое придавило его в земле. Мушарраф отчаянно барахтался, как уж, пытаясь выбраться из-под автомобиля, но машина плотно придавила его. Он грёб руками, ворочался и двигал коленями, пытаясь разгрести ил под собой. Вдруг он нащупал впереди себя выступ и, ухватившись за него руками, начал подтягиваться и отталкиваться.
Мушарраф не знал, сколько время это длилось. Вдруг он почувствовал, что двигаться стало легче и, собрав последние силы, рванулся вперёд. Обдирая ягодицы, он вырвался из-под машины,  и тело его увлекло наверх. Мушарраф не помнил, как вдохнул воздух, всё было словно в тумане. Ватные ноги нащупали дно, и он попытался идти. Сверху с шумом падала вода, она разбивалась о крышу автомобиля  и била ему в лицо. Он кое-как добрался до противоположного берега, там образовалась заводь, и он, сидя в воде, смог отдохнуть. Его знобило. До этого момента он не замечал, что вода была холодной. Сейчас же его трясло от холода. Мушарраф огляделся. Вылезти из огромной промоины было невозможно, слишком крут был склон, поэтому он осторожно стал пробираться вдоль берега, пытаясь найти подходящее место. Метрах в десяти заводь кончалась, и вода потоком устремлялась вниз, значит, выбираться надо было где-то здесь.  Выбрав наиболее мелкое место, он попытался вылезти, но соскользнул вниз. Выковыряв камень, он начал бить по земле, пытаясь сделать ступень.  Ему удалось сделать несколько углублений и выбраться из воды.
Но это было только началом его мучений. Согреться ему не удалось, хотя на суше было намного теплее. Осторожно, чтобы не соскользнуть вниз, он стал подниматься вверх по склону. Сейчас главным было выбраться на дорогу, она выведет к людям, к жилью. Он потратил на это два часа.
Стало темнеть. Мушарраф сильно устал, и всё тело ныло от усталости, спину саднило, бил озноб. Но не время было расслабляться, и он это понимал, а потому, собрав волю в кулак, побрёл вниз по дороге. Он был один на этой дороге, но надеялся, что кто-нибудь поедет ему навстречу.  Время шло, и вместе с надвигающейся темнотой рассеивались надежды. Едва различая в темноте путь, он брёл, шатаясь от усталости. К рассвету Мушарраф еле волочил ноги. Хотелось сесть, но он понимал, что если сядет, то тут же уснёт, и тогда уж наверняка замёрзнет и заболеет. Да и сесть было негде, повсюду были лужи и грязь. Когда солнце поднялось, вдали показался кишлак. Чтобы добраться до кишлака, пришлось свернуть с дороги. Грунтовка раскисла, и грязь прилипала к подошве. Мушарраф поскользнулся и с размаху шлёпнулся в грязь. Он валялся в грязи, пытаясь  встать, но ноги плохо слушались. Голова раскалывалась от боли, озноб сотрясал тело. Не в силах подняться, он пополз на четвереньках, падая и снова поднимаясь. Одежда превратилась в сплошной комок грязи. Наконец он дополз до ближайшего дома. Лачуга не была огорожена забором, и двор был пуст. Позади лачуги стоял сарай, в котором блеяли овцы. Мушарраф дополз до него и, кое-как открыв дверь, полез внутрь. Кучка баранов встревожено заблеяла.  Перевалившись через жерди, он упал на солому и пополз в угол, где были кормушки. Забившись в угол, он свернулся в клубок и впал в забытье.
Трудно сказать, сколько прошло времени, но до его сознания смутно доходило, что кто-то копошится над ним. Откуда-то издалека он слышал обрывки разговора. Говорили о нём, но что говорили, он не понимал, и ему это было безразлично, как будто он был сторонним наблюдателем. Тем временем двое мужчин, один постарше другой молодой, склонились над его распростёртым телом.
- Откуда он взялся здесь? – проговорил старый. – Эй ты, кто такой?
Он похлопал его по щекам. Мушарраф едва приоткрыл глаза, поглядел на него пустым взглядом и вновь опустил веки.
- Совсем плох. Давай-ка, обыщем его, может, что и найдем, – сказал старый.
Вдвоём они принялись снимать с него жакет. Не спеша, мужчины исследовали его одежду, проверяя карманы и ища потайные места.
- Видать не бедный, - произнёс молодой мужчина, извлекая из внутреннего кармана жакета пачку денег.
- Как же его сюда занесло? - откликнулся пожилой, снимая с руки кольцо. - Смотри, кольцо то золотое, а всё в грязи, еле заметил.
Они вынули письма и документы, но, не имея к ним интереса, просто выбросили их.
- Что будем делать с ним? – спросил младший. – Он совсем плох, того и гляди помрёт. Потом куда его девать?
- Да, а вдруг не помрёт? Тогда нам вообще несдобровать.
- А может его того?.. Придушим, и всё.
- Ты что, грех такой на себя брать? Да и с мертвецом, что мы будем делать, ты подумал?
- Да, да, ты прав, отец. Это не бедный человек, и, возможно, его будут искать. Раз Аллах послал нам такую кучу денег, надо сделать так, чтобы никто не нашёл его и нас. Давай отвезем его в Иран и там выбросим где-нибудь за горой. В другой стране, если его и найдут, то кто узнает, кто он и откуда взялся.
- Хорошо, сын, завтра, рано утром, загрузим его в арбу, загрузим два барашка и повезем в Шехр, продавать. По дороге где-нибудь его и выбросим.
- А вдруг пограничники проверят?
- Дадим небольшой бахшиш, и проверять не будут. В такую погоду кому охота на улице околачиваться.
Едва рассвело, как арба уже тарахтела колёсами по битому асфальту. Через час пути они подъехали к посту. Из домика выгляну долговязый военный.
- А, Юсуф, ты, куда это собрался? Тебе что дома не сидится?
- Нужда заставляет начальник, мука кончилась, соль кончилась, Вот барашка хочу продать в Шехре.
- А сынка, зачем взял? Тоже продать хочешь? Так кто его купит? – военный загоготал от собственной шутки. - Давай, показывай что везёшь.
- Начальник, такой дождь страшный, совсем промокнешь, заболеешь, кто потом  бедного Юсуфа мучить будет? Вот возьми бахшиш, - сказал Юсуф и, соскочив с арбы, подбежал к сторожке.
Он осторожно извлёк из-за пазухи свёрток и протянул военному. Тот взял его и, приоткрыв, удовлетворённо кивнул. Мужчина побежал к арбе и, взяв ишака под уздцы, повёл под поднятый шлагбаум.
На другой стороне его уже поджидал военный в иранской форме.
- А я гадаю, кого это несёт к нам в такую погоду? А это Юсуф. Ну, показывай, Юсуф, что везёшь? Зачем едешь?
- Барашков везу, начальник. Мука совсем кончилась, жаль бедных, но очень кушать хочется.
- А парня, зачем взял?
- А что ему дома делать? Не мне же мешки таскать, когда сын есть.
- И то, правда. Ну, показывай, что там у тебя? – военный сделал движение в сторону арбы.
- Начальник, совсем мокрый будешь, вот смотри, барашка, – он жестом приказал сыну, и тот приоткрыл попону, откуда показалась голова барана. Увидев свет, тот заблеял и начал отчаянно дёргаться.
- Начальник, вот возьми, пожалуйста, бахшиш и пропусти нас быстрее, а то я от холода издохну быстрее, чем мои бараны, - и он осторожно протянул свёрток военному.
Тот сделал хмурое лицо, но подарок взял. Заглянув в пакет, он удовлетворённо крякнул и сделал знак, что он свободен. Выведя арбу за посты, Юсуф взобрался на неё и, накрывшись попоной, стукнул ишака. Бедное животное, семеня тонкими ножками, побрело по дороге. Километров через пять они свернули на просёлок. Дорога пошла на спуск, там внизу находился кишлак Шехр.  Кишлак был небольшой, домов сто, но местность позволяла заниматься земледелием, и имелась своя мельница. Сюда же съезжались из соседних кишлаков, чтобы предложить свой товар и купить то, что нужно. Многие  жители приграничных территорий ездили сюда из Пакистана. Проехав с полкилометра, путники остановились у оврага. Оглядевшись, они откинули попону и молодой мужчина, спрыгнув на землю, подставил спину. Юсуф, отодвинув баранов, стянул Мушаррафа с платформы. Сын его взвалил на спину тело и потащил к оврагу. Юсуф спрыгнул вниз, и они вдвоём, раскачав тело, бросили его вниз. Оно устремилось вниз по склону, скользя по грязи.
Мушарраф плохо понимал, что происходит, но мозг его уже работал, как он работал  всегда в экстремальной ситуации. От удара о камни он пришёл в себя, точнее тело его стало выполнять работу, сам же он созерцал себя как бы со стороны, абсолютно безучастный к происходящему. Он перевернулся на бок и попытался ползти, чтобы выбраться из холодной воды ручья, но вновь заскользил вниз. Так от препятствия к препятствию, он сползал вниз по оврагу, пока склон не стал покатым. Мушарраф не понимал, что делает, просто полз, тело выполняло движения и всё. Наконец ему удалось выбраться из воды, и он перестал двигаться. Он лежал, тяжело дыша с хрипом, конечности конвульсивно подёргивались, силы покидали его, сознание обречённо смирилось, ему было всё равно, что с ним, где он. Кусок земли перед глазами, вот всё, что он запомнил, прежде чем потерять сознание.
5.
Старый Адил возился под навесом. Его дом находился на отшибе, немного в стороне от поселения. Старик жил отшельником, но в доме его всегда был люд. Он слыл знахарем, и многие приходили к нему за помощью. В последнее время при нём был мальчик - пришло время передавать знания, и он нашёл себе ученика.
Погода создала большие проблемы. Многие травы от сырости могли придти в негодность, и приходилось топить тандыр, чтобы их просушивать. Мальчика он отправил в горы за особым камнем, назначение которого знал только он. Из него старый лекарь делал примочки и ещё какие-то зелья. Хоть и жаль было отправлять парня в такую погоду, но и без снадобья он оставаться не мог обойтись, вдруг, кому срочно понадобится. Протопив тандыр, он принялся сушить свои веники. Он надел на руку длинную войлочную перчатку и засовывал пучки в жерло печи. Подержав некоторое время, он вынимал растения и складывал в мешочки. За этим занятие его застал вбежавший мальчуган.
- Дедушка, там человек мертвый! – испуганно закричал он.
- Где, что случилось? Говори толком.
- Там, я шёл с камнями назад, а он лежит на земле, не шевелится.
- Бери тележку, я сейчас, – сказал старик и быстро начал убирать мешочки. Накинув на голову накидку, он вышел во двор. Мальчик уже выкатил из сарая тележку, и они быстро вышли со двора.  Перевалив через один, склон они увидели тело, распростертое на вершине бугра. Старик быстро подошёл к нему и осмотрел.
- Разверни тележку и упрись, чтобы не скатилась, – приказал он.
Мальчик  выполнил указания, а старик усадил тело на тележку. Вдвоём они потащили его домой.
Втащив почти бездыханное тело в лачугу, они принялись снимать с него одежду. Затем старик приказал разогреть воды, а сам принялся осматривать пострадавшего. Вернулся мальчик с тёплой водой. Они обмыли его от грязи и уложили на топчан. Старик растёр тело мазями и укрыл одеялом. Человек не подавал признаков жизни, но старик знал, что он жив, хотя жизнь едва теплилась в измученном холодном теле.
- Дедушка, скажи, он будет жить? - спросил мальчик.
- Мы сделаем всё, чтобы душа не вышла из его тела, а остальное решит Аллах. Пока душа его ещё в теле, нам с тобой придётся поработать. Похоже, что у него воспаление лёгких, к тому же много ушибов, сломаны ребра, сильные порезы, которые начинают гнить. Но хуже всего, что болезнь усиливается, он может задохнуться. Поэтому мы с тобой сейчас будем готовить снадобья от жара и гноя.
Они отправились в соседнюю комнату, где у старика было оборудовано что-то похожее на лабораторию. Поколдовав над склянками, они вернулись к больному. Приподняв, его старик сунул ему под нос какую-то пробирку, после чего больной встрепенулся и приоткрыл глаза. Старик стал поить больного, осторожно вливая в рот настойку из трав. Завершив процедуру, он снова уложил его в постель и вышел. Так он поступил несколько раз, при этом ощупывал лоб больного и проверяя пульс. В последний раз старик прощупал пульс и засуетился.
- Неси быстрее простыню и воду, – приказал он мальчику, а сам  раскрыл больного и начал протирать ему виски ватками, смоченными в настоях. Прибежал мальчик с тазом и простыней. Замочив полотно, они встряхнули его и замотали больного в неё, после чего накрыли толстыми одеялами. Человека под одеялом начало трястись так, что задрожала кровать. Постепенно озноб стал сходить, и мужчина открыл глаза. Старик пощупал ему лоб и удовлетворено кивнул.
- Теперь неси ему судно, – приказал он помощнику.
Когда мальчик это исполнил, они сняли с больного одеяла, и старик приказал ему оправиться. Они усадили его на край кровати и подставили судно. Мужчина обильно помочился и вновь закатил глаза. Они вновь уложили его и накрыли одеялом. Дыхание больного стало чуть лучше, и он уснул спокойным сном.
- Слава Аллаху, жар удалось сбить. Огонь тела был слишком высок и мешал течь жизненным сокам, но теперь у нас есть надежда, что он будет жить, - сказал старик. - Сейчас жидкости будут исходить из него, и это хорошо. Они унесут с собой жар и гной. А нам надо давать ему пить, чтобы тело излишне не иссохло. Иди, сделай отвар из вот этого сбора.
Прошла неделя, но она не дала никаких изменений в состоянии больного. Он то приходил в сознание, то вновь впадал в беспамятство. У него сохранялся сильный жар, но хорошо это было или плохо, сказать было трудно. Он не задыхался, и это уже было хорошо само по себе.  Старик с упорством продолжал лечение, применяя всевозможные хитрости и уловки в борьбе с недугом. Сейчас важным было,  не дать образовываться гною в лёгких, и на это были направлены все его усилия. Всю эту неделю стояла скверная дождливая погода, которая не шла на пользу лечению. Но со вчерашнего дня дождь, наконец, прекратился, и тяжёлые тучи начали медленно рассасываться.
Сегодня, после месяца дождей из-за облаков вдруг выглянуло солнце. Под его лучами вся природа ожила, послышались трели и щебетание птиц, трава  вдруг поднялась, украсив изумрудным ковром землю, воздух наполнился теплом и негой. К полудню последние облака рассеялись, но в воздухе нависло удушливое марево испарений. Солнце припекало, а земля отдавала переполнявшую её влагу, создавая огромную, везде проникающую сауну. К вечеру небо вновь затянуло, и разразился сильный ливень. Молнии пронизывали небо, сопровождая всполохи мощными раскатами грома. С шипящим треском они раскалывали небо и, казалось, что оно падает на землю. Бурные потоки воды ринулись в долину, таща с собой грязь и камни.  Ливень кончился так же внезапно, как и начался. Глинобитная крыша лачуги, не приспособленная к столь обильным дождям, дала течь, и старику пришлось таскать ящички и банки с зельем, ища безопасное место. Утро началось так же: вновь выглянуло солнце, и вновь жаркая сырость опустилась на кишлак. Старик обнаружил, что его соломенный навес меньше пострадал от непогоды и решил перетащить туда все своё богатство, но к обеду небо вновь заволокло, и разразился ливень, ещё более мощный, чем вчера. Ветер с юга усиливался, и через полчаса его порывы уже сбивали с ног. Небольшая балка, отделявшая его хижину от кишлака, превратилась в мощную, бушующую реку. Шум её воды заглушал шум дождя. Раскаты грома сотрясали землю, вспышки молний ослепляли, всё это сливалось с шумом бегущей воды и грохотом падающих камней. Обитатели лачуги забились в неё и в страхе ждали самого худшего развития событий. Вдруг больной открыл глаза и громко крикнул:
- Слева обходят! Видишь, по оврагу бегут. Стреляй туда, не давай высунуться! Разворачивай миномет, накроем их там.
После каждого раската грома он вновь начинал кричать и пытался спрыгнуть с кровати, но его задушил кашель. Он сотрясал его тело, и бедняга упал, не в силах заглушить этот приступ. Он кашлял до тех пор, пока не пошла горлом кровь. Наконец кашель прекратился, и мужчина обессилено упал на кровать. Он хрипел, ему не хватало воздуха. Старик и мальчик бросились к нему  и, перевернув на живот, склонили его плечи и голову вниз. Он вновь начал кашлять, извергая вонючую тёмную жидкость. Старик давил и бил его по спине, пока кашель постепенно не стих. Они вновь уложили его в постель, и страдалец уснул. Дыхание его успокоилось.
- Будем надеяться, что теперь он пойдет на поправку, - сказал старик.
Они убрали за ним, и когда все закончили, стихия вдруг тоже успокоилась. С потолка капало в разных места, так что им с трудом удалось найти сухое место, где можно было уснуть. Утром больной приоткрыл глаза и молча уставился на мальчика, который в это время принёс кружку с отваром.
-Ты кто? – спросил он и, привстав на локте, осмотрелся. - Где я, как я здесь оказался?
- Я - Саид, это я нашёл вас, и мы с дедушкой Адилом принесли вас сюда. Дедушка Адил лекарь, он много людей вылечил. Вот выпейте отвар, - мальчик протянул кружку больному.
Тот недоверчиво взял кружку, но, помедлив немного, всё же выпил. Он снова лёг на спину, и некоторое время смотрел в потолок, после чего произнес:
- Где моя одежда?
- Я постирал её и зашил, она лежит на сундуке, потому что никак не высыхает, очень сыро.
- А где мои деньги?
- Те десять рупий, что прилипли к подкладке, я тоже помыл и высушил.
- Десять рупий? Ты говоришь, десять рупий?! – воскликнул мужчина и, резко повернувшись, схватил мальчугана за грудки. – Где мои двенадцать тысяч и золотые кольца, ворюга? Говори, иначе оторву твой лживый язык.
- А-а-а! - закричал перепуганный мальчик. – Не видел я никаких тысяч.
- Врёшь, мерзавец, я помню, как вы с папашей чистили мне карманы, как он снимал с меня кольца. Думали, что я ничего не помню? Быстро говори, не то придушу, щенок.
- А-а-а! Дедушка! - кричал в слезах мальчишка. – Дедушка! Ой, больно, пусти меня!
На его крики прибежал старик. Увидев происходящее, он на время опешил, но быстро взял себя в руки.
- Зачем ты бьешь его? Отпусти мальчика, – сказал он твёрдым голосом.
- Отпущу, когда вернёшь мне всё, что вы у меня украли, или откручу ему голову. Так что быстрее соображай, старик.
Лекарь лишь взглянул в лицо незнакомца и понял, что этот человек может без колебания исполнить свою угрозу.
- Хорошо, но нет здесь нашей вины, вот, смотри, мои руки не запятнаны грехом, – сказал он и протянул свои руки к его лицу. 
Инстинктивно мужчина поглядел на его руки, и в тот же миг старик резко нажал пальцами ему на грудь. Резкая боль пронзила тело, и руки больного  упали на кровать. Мушарраф, а это был он, попытался поднять их, но не мог. Он пытался пошевелиться, но ни один мускул не шелохнулся, тело напрочь отказывалось слушаться. Его охватило бешенство, которое быстро переросло  в страх. Старик внимательно следил за ним и, почувствовав его испуг, продолжил.
- Злое сердце не приемлет добрых дел, оно уважает только силу. Я знаю, ты не услышишь нас и не поверишь на слово. Потому что ты не знаешь слова «правда». Ведь тебя давно уже не любят, а лишь уважают, потому, что боятся. Поэтому ты  будешь бояться меня, пока не поверишь мне, а я тебе. Сейчас ты парализован, но на время, это пройдёт через двадцать минут, но если я не нажму на твою грудь ещё раз, то у тебя постепенно отнимутся ноги, затем всё тело, а потом сердце завершит свой ритм. А пока лежи и слушай. Он нашёл тебя здесь недалеко, в овраге, и позвал меня. Аллах дал мне дар лечить, но обязал лечить всякого, каким бы ни был страждущий. Поэтому мы принесли тебя в этот дом и две недели не отходили от тебя, чтобы вернуть к жизни. Денег у тебя было десять рупий. Если бы нам нужны были деньги, мы бы забрали их, а не тебя. Тебя бы я убил так же быстро, как привёл в обездвиженность, можешь мне поверить. Все ручьи уже давно стали полноводными реками, и тело твоё уже бы подплывало к морю. Сейчас мы уйдём, а ты пока думай. Умом тебя Аллах не обидел.
С этими словами старик взял за руку мальчика и вышел, оставив Мушаррафа одного. Мальчик молчал долго, но всё же спросил:
- Дедушка, а правда он умрёт, если тебе не поверит?
- Он умрёт, если я не исправлю ток его жизненных сил, но я хочу, чтобы он не пугал тебя. Конечно, я не допущу, чтобы он умер, но если он будет немного бояться, это пойдёт и нам, и ему на пользу. А сейчас давай займёмся делами. Сходи-ка в кишлак за мукой и рисом, вот тебе деньги, а я пока осмотрю, что нам надо делать с домом.
Из дома послышались крики и ругательства, и старик направился туда. Мушарраф слез с кровати и пытался надеть на себя одежду. Но сырая, она не хотела налезать, и он быстро выбился из сил. Кое-как надев шаровары, он сидел на сундуке и пытался надеть рубаху. Зло, взглянув, на старика, он попытался встать, кашель свалил его. Он кашлял долго и натужно, в конце концов, ему удалось кашель приглушить.
- Не верю я тебе старик, только действительно не возьму в толк, чего ради ты со мной возился. Если у меня были деньги, зачем тебе меня подымать на ноги? А, если у меня не было денег, тогда вообще, зачем тебе со мной возиться.
- Тебе этого не понять, потому  что в сердце твоем живёт злоба и ненависть, но я не хочу говорить об этом. Я пришёл уложить тебя обратно в постель, потому что ты ещё очень слаб, а болезнь сильна, и тебе нужно беречь силы, чтобы её победить. Не трать силы на злобу, а ляг и успокойся, - с этими словами старик решительно взял Мушаррафа под локоть и повёл к постели.
Тот попытался воспротивиться, но, несмотря на преклонный возраст, старик был необычайно силён. Он спокойно подвёл его к постели и уложил, накрыв одеялом. Мушарраф действительно почувствовал слабость и успокоился, поняв бессмысленность своих действий. Но, проявив покорность, он затаил чёрные мысли.
На следующий день Мушарраф почувствовал себя намного лучше, температура несколько спала, и тело уже не было словно свинцовым. Он решил встать, чтобы размяться. Однако ноги не слушались его. Он ущипнул себя за ногу и не почувствовал боли. Ужас охватил его, он вдруг вспомнил слово в слово то, о чём ему говорил старик, и начал кричать. На его крики пришёл старик.
- Что ты так кричишь? – спросил он. - Что-нибудь случилось?
- А то не знаешь, старый шайтан? У меня отнялись ноги, как ты и обещал. Сделай что-нибудь, я не хочу умереть.
- Но ведь ты грозился убить нас, как только выздоровеешь. Ведь так ты хочешь нас отблагодарить за нашу заботу? Теперь скажи, как я должен поступить, если, вылечив тебя, я буду, убит тобой? Ты же уверен, что мы воры, и до сих пор хранишь в сердце чёрные мысли.
Мушарраф не знал, что сказать, старик читал его мысли и соврать ему было нелегко, но и добра ему он не желал. Он по прежнему не верил им,  и к этому примешивался унизительный страх к этому человеку. Страх перед смертью, которую тот держал в своих руках. Эта внезапная зависимость раздражала его, ущемляла гордыню. Он, которого боялись и почитали, должен был смириться перед этим убогим стариком, который, по всей видимости,  и тысячи рупий в руках не держал и всё, что в жизни видел, так это стены своей лачуги да веники, с которыми он постоянно возился. Но всё, что тот пообещал ему, начало сбываться, и Мушаррафу вдруг так захотелось жить, что он решил смириться.
- Хорошо, – сказал он. – Я был не прав и прошу меня простить. Я обещаю, что буду, послушен и не причиню вам вреда.
- Скажи, а как я могу тебе верить? - спросил старик. - Ведь это не раскаяние, а лишь страх говорит за тебя. Как я могу быть уверен, что ты не обманешь меня?
- Клянусь Аллахом, это правда.
- Нет в твоём сердце Аллаха, и нет доброты, та, что была когда-то, тобой утеряна, а зло, которое жило в нём от рождения, разрослось, ибо ты сам взращивал его постоянно. Аллах же не может жить во зле. Ну, да ладно, видно такова воля Аллаха, так он распорядился моей судьбой. Не вправе я чинить тебя зла, как бы разум мой к тебе не относился.
С этими словами старик подошёл к нему и резко нажал тремя пальцами на грудь. У Мушаррафа перехватило дыхание от резкой боли, а затем тёплая волна пошла от сердца вниз, к ногам.
- Лежи  и не пытайся поднять, - сказал старик. – До завтра силы в ногах не будет. И, вот ещё что, не спеши, нужно время, чтобы победить болезнь, а потом уж пусть будет, как будет. Сейчас мальчик принесёт тебе поесть, не пугай его.
С этими словами старик вышел из комнаты. Вскоре во дворе послышалась какая-то возня, причитания женщин и грубые мужские голоса. Забежал мальчик, схватил в соседней комнате склянки, тряпки и ещё что-то и выбежал на улицу. Через некоторое время мужчины занесли в дом мальчика, сплошь обмотанного тряпками. Сам он лежал на широкой доске, к ноге и рукам были привязаны палочки. Его аккуратно положили за сундуком и мужчины вышли, даже не глянув на Мушаррафа. Затем занесли мужчину и положили рядом, следом маленькую девочку, которую старик приказал занести в другую комнату. Он быстро собрался и, отдав распоряжения мальчику, ушёл. Долго его не было, но когда он вернулся, вид его был очень озабоченный. Он навестил раненых, отдал указания мальчику и принялся готовить снадобья под навесом. Собрав всё в котомку, он вновь ушёл и вернулся уже затемно. Все это время о Мушаррафе никто не вспоминал, правда, мальчик принёс еды и дал отвар.
6.
Наконец погода установилась, дожди прекратились, и Мушарраф начал выходить во двор. Старик же всё время куда-то уходил, а, когда возвращался, то молча копошился под навесом. Наконец Мушарраф остановил мальчика, беспрерывно бегающего с чем-нибудь в руках, и начал его расспрашивать о том, что случилось, и кто эти люди. Оказалось, что дожди размыли овраг, отделявший их дом от кишлака, и несколько домов смыло потоком. Тех, кого нашли живыми, принесли сюда, а женщин разместили у родственников, и старик ходит туда, чтобы их лечить. Пришли люди из Хаша – кишлака, расположенного ниже, говорят, что их кишлак смыло весь, и, кто уцелел, разбрелись в поисках крова.
Мушарраф слушал его и мысленно представлял себя, бредущим по пыльным дорогам без денег, оружия и документов. Как он клянчит милостыню на кусок хлеба, как гонят его, оборванного и грязного от себя сытые, богатые люди, и вновь злость закралась в его сердце.  Он решил немного прогуляться, но, выйдя за двор, обнаружил, что дом их теперь расположился на острове. С обеих сторон его отделяли от внешнего мира два глубоких каньона. Поперёк того, что отделял их от кишлака, были прорыты ступени, по которым можно было спуститься вниз и подняться на противоположную сторону. Побродив немного, Мушарраф вернулся назад. Он чувствовал, что болезнь его отступила, и силы быстро восстанавливались, и решил, что, как только почувствует, что вполне здоров, выколотит из старика свои деньги и отправится в Захедан. Там, в лагере моджахедов, он будет чувствовать себя человеком, ощутит свою силу и значимость, здесь же он ощущал себя каким-то мелким, ничтожным и ни к чему не годным. Он не понимал жизни этих людей, хотя видел огромное к ним уважение со стороны тех, которые к ним приходили. Своё же лечение он понимал как само собой разумеющийся факт, что всегда есть люди, которые должны его обслуживать: одни кормить, другие лечить, третьи ублажать, потому что он сильный и смелый, а они слабые и трусливые.
Наступил день, когда Мушарраф почувствовал, что окончательно здоров. Он встал рано утром и принялся рыться в сундуке. Не найдя там никаких денег, прошёл в соседнюю комнату и перевернул там всё, перепугав лежавшую там девочку. Тогда он выскочил во двор и, увидев старика, ковырявшегося под навесом, направился к нему.
- Говори старый пень, где мои деньги? – прорычал он и схватил старика за рубаху. – Говори, не то пожалеешь.
Но старик совсем не испугался, а лишь печально посмотрел на него. Выбежал из-за тандыра мальчик и бросился бежать. Но Мушарраф одним прыжком догнал его и, ударив, сбил с ног. Мальчик упал, потеряв сознание. И в тот же миг старик, схватив кочергу, нанёс удар ему по голове. Только чудом Мушарраф уклонил голову. Удар пришелся по плечу. От боли он просто озверел и со всей силы ударил старика в лицо. Тот упал на землю, и Мушарраф стал бить его ногами и опомнился лишь тогда, когда тот перестал подавать признаки жизни. Он приподнял голову старика, но она безжизненно откинулась назад, из носа и рта стекала кровь. Поняв, что от старика ничего уже не добиться, Мушарраф вскочил и бросился бежать. Он понимал, что ему теперь несдобровать, если его поймают родственники раненых и жители кишлака. Он прихватил с собой нож, немного рису и котелок. Порывшись в карманах старика, нашел там немного денег, и с этим скарбом быстро выбежал со двора. Перебравшись через овраг, он пошёл вверх по дороге, стараясь побыстрее убраться подальше от кишлака. Выбравшись на асфальт, он направился на запад, рассчитывая, что вскоре доберётся до границы. Мушарраф то бежал, то переходил на шаг, стараясь как можно дальше уйти от бывшего своего крова. Злость и отчаяние боролись в нём, ведь он не получил то, что хотел, и в общем-то за зря убил старика, тем самым подвергнув и собственную жизнь опасности. Через час он выбрал удобный отрог и свернул с дороги. Поднявшись на вершину, он внимательно огляделся. Заметив группу всадников, он понял, что поступил так не зря. Спрятавшись, он начал наблюдать. Вскоре всадники проскакали мимо. По их возбужденным крикам он понял, что гонятся они за ним. Когда всадники скрылись вдали, Мушарраф пошёл за ними, но по вершине горы. Теперь он уже не спешил, но и оставаться на месте, не входило в его планы. Главное, не прозевать, когда погоня будет возвращаться, и успеть вовремя, спрятаться.  Из опыта он знал, что запала им, хватит ещё на час, а потом они повернут обратно, так что час он был в безопасности. Всё случилось так, как он и предполагал, чуть больше часа спустя всадники вернулись. Они уже ехали медленно и молча. Дождавшись, когда они скрылись вдали, Мушарраф ещё некоторое время не выходил на дорогу, а потом спустился вниз и зашагал вперёд. Через несколько часов пути он пришёл в смущение, никакой границы впереди не просматривалось. Передохнув немного, Мушарраф вновь побрёл вперёд, но и ещё через час дорога оставалась пустынной. Он свернул с дороги, собрал немного кустов и разжёг костер. Когда рис почти сварился, вдали показалась машина. Она ехала с противоположной стороны, и Мушарраф смело вышел на дорогу. Водитель остановил фургон, и Мушарраф спросил его, далеко ли до границы. Тот, махнув вперёд, сказал, что километров пятнадцать осталось.
- Так что, граница там? – спросил он удивленно. – А ты откуда едешь?
- Я? Из Захедана, – ответил тоже удивлённый водитель. – Ты что сбился с пути?
- Да нет, нет, чуть было не заблудился. Вовремя ты подъехал. Ну, ладно, поезжай, мне как раз в Захедан и надо.
Машина покатилась дальше, а Мушарраф отправился дальше. Тут только он начал понимать, что что-то было не так. Как пересекал границу, он не помнил, но помнил, что грабили его в Пакистане. Может, действительно старик ничего не брал? Но Мушарраф не привык забивать голову такими проблемами, правильно или не правильно он поступил, хорошо это или плохо. Что сделал, то сделал, и забыл. Поэтому он отбросил эти мысли и больше озаботился тем, что ему делать дальше.
7.
До Захедана было ещё сто пятьдесят километров, и, по всей видимости, до него придется шлёпать пешком, а это не меньше четырёх дней пути. Вряд ли  кто-то его догонит и подберёт до города, да и была опасность, что это могут оказаться жители Шехра, которые его узнают. Хотя этого он особо не боялся. Имея нож, он мог справиться с двумя, а то и тремя мужчинами, тем более что это были обычные крестьяне. Кроме того, чтобы продолжать путь, других идей у Мушаррафа не было, и он шёл и шёл, пока совсем не стемнело. Попив воды из ручья на ужин, он выбрал удобную ложбину и быстро уснул. 
Рано утром, попив воды на завтрак, он вновь отправился в путь, так он провёл и весь следующий день, экономя время и еду. К концу третьего дня он повстречал арбу и напросился в попутчики. Через несколько часов они уже подъезжали к городу, но без денег ему там было нечего делать, поэтому он спрыгнул на окраине и решил заночевать в садах. Город имел удручающий вид: разрушенные дома торчали тут и там, местами попадались огромные воронки. Это озадачило Мушаррафа, но, так как вокруг не было никого, кто бы ему всё растолковал, то вопросы остались без ответа. Рано утром он отправился в город. На те деньги, что он взял у старика, Мушарраф купил немного еды и позавтракал в небольшом духане, где ему и рассказали о налёте американцев. Позавтракав, он отправился в путь. Он вышел с другой стороны города и побрёл по пыльной дороге. Куда идти он знал, здесь бывал не раз, правда, приезжал сюда на автомобиле. Пути было километров шестьдесят, так что расслабляться было некогда. На этой дороге вряд ли кто мог бы подобрать его, машины здесь проходили раз в полгода, а кишлаков в этом районе не было. Одолев половину пути, Мушарраф решил сделать привал и, сварив последнюю горсть риса,  расположился на ночлег. Проснулся он оттого, что кто-то пинал его в спину. Открыв глаза, он увидел троих вооруженных людей, стоявших над ним.
- Вставай, – сказал один из них, и, когда Мушарраф встал, быстро обыскал его. Нож перекочевал  к хмурым мужчинам.
- Ты кто и что тут делаешь? – спросил второй. – Говори быстро и внятно.
- Иду в лагерь, я моджахед.
- Где документы, моджахед? Может, ты лазутчик? Шариф, вызывай машину, пусть забирают и там разбираются.
Через полчаса подъехал джип. Мушаррафа пинками затолкали в фургон и повезли в лагерь. Там его закрыли в зиндан, и, казалось, забыли о его существовании. Поздно вечером его выпустили и повели в одну из казарм. Там его ждали несколько военных.
- Как твое имя? – начал худощавый пожилой мужчина.
- Мушарраф  Собани.
- С какой целью ты пытался проникнуть в лагерь?
- Я не проникал в лагерь, а шёл по дороге и был схвачен вашими людьми. Но шёл я сюда из  Суккура. Я командир отряда, мой отряд был уничтожен, и пришлось уходить. 
- Откуда ты знаешь про лагерь?
- Я здесь работал над операцией. Начальник лагеря, Ахмат, должен знать меня.
- Начальник лагеря погиб при бомбёжке и не может свидетельствовать. Где же твои документы?
- По дороге попал в сель, и машину смыло водой. Я еле выбрался. Куда делись документы и деньги, не знаю, от переохлаждения заболел и потерял сознание.
- Кто ещё может опознать тебя?
- Здесь не знаю, а там Эльдар.
- Эльдар несколько дней назад погиб при наводнении и тоже не может свидетельствовать. Получается, что никто не может подтвердить твои слова. А что же ты делал здесь и когда?
- Я готовил операцию по атаке на Бостон. Но здесь я был не долго, в основном на озере возле Заболя.
- Я знаю кое-что об этом, – сказал второй мужчина. – Но всё это надо проверять. А пока ты будешь сидеть в камере, до тех пор, пока твоя личность не будет установлена, таков порядок.
Он вызвал конвой, и Мушаррафа отвели в камеру. В камере было веселей, потому что там сидело ещё двое арестованных и имелись нары. Сидящие в камере не особо обрадовались новому гостю, но и не возмущались. Расположившись на свободном месте, Мушарраф старался вспомнить ещё какие-либо имена, но тщетно, слишком мало здесь называлось имён. Принесли ужин, не деликатесы, но вполне сносный. Поужинав, Мушарраф завалился спать. Два дня о нем никто не вспоминал, к обеду же третьего его вновь вызвали на допрос. Долго расспрашивали о том, что он делал, где и когда, уточняли фамилии участников, потом вновь повели обратно. Не успели они выйти из казармы, как зазвучал сигнал тревоги. Конвоир приказал бежать, но как только они добежали до гауптвахты, с неба начали пикировать самолеты. На них посыпались бомбы. Одна из них упала почти рядом, и волной Мушаррафа втолкнуло в помещение, а следовавший за ним конвоир упал. Оправившись от удара, Мушарраф подполз к нему и обнаружил, что тот мёртв. Забрав у него оружие, он выбежал из помещения. На смену одним самолетам пришли другие, и разрывы бомб стали мощнее. Всё, что сейчас хотелось Мушаррафу, так это вырваться из этого ада целым и невредимым. Прячась в воронки и другие укрытия, он пробирался к границам лагеря. Люди метались, не обращая внимания ни на командиров, ни на товарищей, стремясь лишь укрыться от этой падающей с неба смерти. Сколько длилась бомбежка, Мушарраф не помнил, ему казалось, что прошла целая вечность. Самолеты скрылись так же внезапно, как и появились. Стало тихо, если не считать треска горящих строений и  криков раненых. Лагерь превратился в обугленные руины. Хладнокровие вновь вернулось к Мушаррафу, и он обдумывал план дальнейших действий. По всей видимости,  лагерь больше не существует и рассчитывать на то, что он вновь станет боевой единицей, было трудно. Поэтому надо было убираться отсюда побыстрее, пока не определили в шпионы. Но без денег и провианта куда идти? Никуда. Значит, надо всё это найти здесь и как можно быстрее. Он осторожно выглянул из воронки и осмотрелся. Живых поблизости не было, зато убитые - десятки. Он подполз к одному из трупов и ощупал его. Найдя немного денег и документы, забрал их и переполз к другому. 
Начали появляться люди, они вылезали, как тараканы из щелей. Мушарраф спрятался за кучей обломков и стал наблюдать. Некоторые бродили сами по себе. Другие собирались в группы. Появился человек, который отдавал распоряжения, и  люди стали выполнять их. Это было не очень хорошо для Мушаррафа, и он осторожно начал выбираться подальше. Обойдя казармы, он вышел на зады, где обычно располагались тыловые службы. Всё, что когда-то было строениями, превратилось в груду битого камня и брёвен, но кое-что можно было здесь найти. Под обломками навеса он обнаружил джип. Быстро отбросив обломки, он открыл капот и, порывшись в проводке, завёл автомобиль. Нравились ему эти старые внедорожники, которые можно было разобрать и собрать в чистом поле, завести, соединив, два проводка, и подцепив одну трубку. Он выкатил автомобиль из-под руин, когда из-за казарм появились люди. Мушарраф спокойно сложил оружие и боеприпасы и, усевшись за руль, поехал навстречу.
- Гони машину к первой казарме, – крикнул один из солдат.
Мушарраф кивнул, проезжая мимо. Он спокойно вырулил на центральную дорогу объезжая воронки и направился к выезду. Сначала никто его не останавливал. Но, когда он проехал мимо начальника, всполошились. Началась стрельба, и Мушарраф рванул вперёд, выжимая все силы из мотора. Ему повезло, что ширина дороги позволяла маневрировать, да и дым от пожарищ укрывал его. Выскочив из лагеря, он помчался по направлению к городу, и, лишь когда позади него стрельба стихла, сбросил скорость. Теперь он искал возможность свернуть с дороги, чтобы спокойно разобраться  и принять решение. Выбрав покатую лощину, он свернул и спрятался за сопкой. Остановив машину, он выложил всё, что в ней имелось, и начал откидывать ненужное, укладывая необходимое в рюкзак. У него имелся автомат и сотни три патронов, несколько гранат и пистолет с двумя обоймами, лопата, канистра с водой и кусок брезента. Порывшись в потайных местах, Мушарраф нашёл немного анаши и маленький свёрток с золотыми украшениями. Всякий водитель хранит что-нибудь в потайных местах машины, подальше от посторонних глаз, и Мушарраф, зная это, искал упорно. Находка вполне окупило все его усилия. Теперь надо было решить, куда податься. Ехать в Захедан было бессмысленно и опасно, но и на север шла одна дорога, правда, были дороги полевые, но на них не было заправок, а до ближайшего кишлака - не менее двухсот километров. Как ни крути, а в город надо возвращаться. Мушарраф завёл машину и поехал по направлению к городу, но, добравшись до пригорода, он объехал его и спрятал машину в одном из дворов, заплатив хозяину за хранение. Потом отправился на базар. Там он быстро нашел, у кого купить топливо, и, загрузив в тачку бачки и канистры с топливом, отправился обратно. Через час он уже мчался по полевой дороге, вполне довольный собой. Когда стало совсем темно, он остановился на ночлег.
8.
На следующий день он добрался до приграничного кишлака, разыскал тех, с кем когда-то ходил через границу, но его появление их особо не обрадовало. После того, как американцы оставили страну, они оставались не у дел, в их услугах никто не нуждался, и они в основном занимались мелкой контрабандой. На юге дела шли плохо. Периодически группировки враждовали между собой, а затянувшиеся дожди подпортили половину урожая мака. В общем Мушарраф получил от ворот поворот, но всё же они помогли ему с бензином и немного подкинули харчей. Ещё ему дали совет ехать в Себзевар, там, дескать, есть люди, которые собирают моджахедов.
После долгих мытарств Мушарраф всё же прибился к одной из группировок моджахедов и попал в учебно-тренировочный лагерь. Его долго проверяли и перепроверяли, прежде чем окончательно убедились, с кем имеют дело. После чего Мушаррафу предоставили свободу действий.
Помывшись и получив одежду, Мушарраф расположился на койке в казарме. Вскоре дали команду на обед. В казарме находилось человек пятьдесят, разбитых на три группы. До утра его никто не трогал, за то с утра его  отправили в тир. Отстрелял он из автомата и пистолета и лёжа, и стоя, и с колена. После чего его отправили на полосу препятствий. Пробежав, правда, не так, как прежде, Мушарраф всё же сохранил нормальное дыхание.  И закончилась тренировка рукопашным боем. Сначала его поставили с курсантом, но после первого поединка  курсанта заменили инструктором. Это был жилистый парень, невысокого роста. Мушарраф всматривался в противника, пытаясь по его движения понять, на что тот способен. Сделав резкий прыжок, он нанес короткий удар и тут же отскочил в сторону. Мушарраф едва успел уклонить голову. Кулак прошёл в сантиметре от лица Мушаррафа. Он сразу сконцентрировался, чувствуя каждое движение и ощущая помыслы противника. Надо было вести себя очень аккуратно с  этим, на вид не слишком сильным, но на самом деле быстрым и жестким противником, который не упустит ни одной его ошибки. Ударив его левой рукой в ухо, он резко нагнулся и, упёршись руками в землю, ударил его ногой в живот, после чего сделал кувырок. Парень, уклонившийся от первого удара, не заметил последующего и резко осел на землю. После чего бой был прекращён, в виду явного преимущества.
- Ну, а с ножом ты так же работаешь? – спросил командир.
- Нормально работаю.
- Тогда попробуй защищаться, – сказал он, вынимая из короба деревянный нож.
- Я работаю с железом, – сказал Мушарраф, – это укрепляет нервы.
- Хорошо, – сказал парень и вынул из-за пояса кинжал.
Мушарраф несколько отступил и встряхнул кистями, снимая напряжение.  Противник мастерски жонглировал ножом, но это не пугало его. Он уже проникал в суть его движений, входил в ритм  движений и мыслей, и через несколько секунд он уже знал, куда будет нанесён удар. Нож перекочевывал из руки в руку, вертелся в ладони. Но вот нога чуть приподнялась и пошла вперёд. Лезвие вдруг остановило вращение и стремительно пошло вперёд. В тот же миг Мушарраф начал поворачивать корпус, и клинок, почти коснувшись тела, скользнул мимо. Развернувшись, Мушарраф толкнул противника, который, потеряв равновесие, полетел за своей рукой, но не упал, а вновь развернулся и нанёс удар наотмашь. Но Мушарраф, нагнувшись, приседал. Рука с ножом скользнула по спине, а Мушарраф, схватив за щиколотки противника, тянул его ноги вверх. С размаху противник шлёпнулся на землю, и нож оказался придавлен ногой Мушаррафа. Потирая ушибленные места, командир поднялся. Он был одновременно зол от поражения и восхищён проворством Мушаррафа.
- Не плохо, очень не плохо. Похоже, ты не соврал, когда рассказывал о себе. Осталось подрывное дело, но этим займёмся после обеда в индивидуальном порядке.
После того, как  Мушарраф  был проверен в минировании, работе с картой и решении небольших тактических задач, командир был восхищен его знаниями и способностями и решил  назначить его командиром группы, которую они сейчас готовили. Он даже хотел оставить его в лагере инструктором, но Мушарраф отказался. До конца подготовки оставалось чуть больше двух недель. Давно Мушарраф не работал так интенсивно. Он уставал так, что всю ночь спал, как убитый. Он лично изучил и проверил каждого бойца,  изучил их моральные качества и физические возможности, чтобы найти каждому оптимальное применение в бою. К концу подготовки это был уже слаженный боевой отряд.
Однажды утром в лагерь въехали два грузовика, в которые и загрузили группу Мушаррафа. Никаких разговоров и разъяснений. Просто посадили в машины и повезли. Ехали долго, даже делали привал, чтобы пообедать. К вечеру машины въехали в какую-то воинскую часть. Их накормили ужином и разместили в казарме. Утром появились начальники, они осмотрели подразделение и пригласили Мушаррафа в канцелярию, остальных же забрали двое сержантов.
- Не буду тянуть резину, и ходить вокруг да около, – сказал майор, указывая Мушаррафу на стул. – Сегодня вы получите всё необходимое, а завтра к полудню вас отвезут на аэродром. Кратко обрисую обстановку. Иран вступает в полномасштабную войну за защиту своих интересов. Кроме Америки свои интересы хотят поиметь Турция и Европа, всем нужна нефть, которая находится у нас, в Ираке и Кувейте. Мы долго сопротивлялись и не продавали её, как это делали другие, жадные до денег. Мы берегли её для потомков. Но пришло время, когда её стало не хватать многим, а потому её у нас хотят отнять. Мы готовимся к серьёзной битве, а потому не отвечали на мелкие инциденты. Время серьёзной битвы пришло, и вы будите вносить свою лепту в нашу победу. Задача предельно проста. Вас выбросят в Курдистане, там вы свяжитесь с людьми из курдского сопротивления и будите заниматься диверсионной работой против турок. Нельзя допустить, чтобы они вытеснили нас с севера Ирака, пока мы будем воевать на юге. Вот, в общих чертах, я описал обстановку, теперь непосредственная задача. Вот документы, с которыми вам надо ознакомиться – карта, коды и частоты. Когда вы это всё изучите, добавлю кое-что на словах.
Мушарраф внимательно изучил карту и выслушал майора. Картина ему была ясна, один лишь вопрос смущал его – он не знал языков. Но майор уверил, что с этим вопросом проблем не будет, там многие знают фарси. Вернувшись в казарму, он убедился, что здесь время даром не теряли и всё, что ему оставалось делать, так это проверить по описи имущество и вооружение и расписаться в получении. На следующий день в полдень они уже сидели в транспортном самолёте, который понёс их в неведомую страну.
Глава12.
1.
Прошло полгода с тех пор, как Энн появилась в доме Рахима. Она постепенно обвыкла и похорошела, кожа на лице порозовела, и только шрам портил его. Лёгкая на подъём, она выполняла работу с радостью, от которой всякому, кто наблюдал за ней, хотелось тоже приобщиться к труду. Она быстро училась языку, может от природных способностей, может оттого, что не было выхода, может от всего вместе, но она уже довольно сносно говорила и почти всё понимала. Райхон, прежде относившаяся к ней насторожено, теперь души в ней не чаяла, и от этого дом их наполнился каким-то блаженным покоем и счастьем. Одетая в национальное платье, Энн была мила и очаровательна. Лишённые достижений технического прогресса, они имели столько женских дел, что, начиная с утра, и до вечера трудились, не покладая рук. Убирали двор, пекли лепешки, готовили пищу, стирали. Еще Райхон ткала ковры, поэтому во дворе всегда было много шерсти, и Энн помогала ей чесать, прясть и красить. Само ткачество пока ей не давалось, зато следить за тем, как пальцы Райхон быстро и ловко вяжут узелки, она могла часами, настолько завораживающим было это зрелище. Движения рук были настолько быстрыми и точными, что нельзя было уследить, как нить завязывается в узелки, и казалось, что пряжа, как по волшебству, сама укладывается в рисунок. Любое мастерство побуждает человека самому это сделать, и Энн не была исключением. Она пробовала ткать, но челноки выпадали из рук, или она путала, какой за каким должен следовать. Узлы или не затягивались туго, или петли получались не ровные, или промежутки между петлями были слишком велики, образуя плеши, или нить вовсе рвалась. Райхон сочувственно улыбалась и терпеливо показывала ей последовательность движений, после чего Энн вновь принималась за работу. Пальцы опухали и болели от постоянно трущей их нити, но Энн знала, что со временем это пройдёт, и терпела.
Так протекали дни, разнообразие наступало лишь тогда, когда Рахим возвращался с рейса. Правда, рейсы становились всё протяженнее и протяжённее. Объяснял он это тем, что традиционные маршруты пришли в упадок. В Пакистане из-за междоусобицы север обеднел, и торговля почти пропала, а недавний сход селей вообще разрушил дорогу на Кветту, да и сам город сильно пострадал. Он слышал, что, и тоже Исламабад сильно пострадал от потоков воды и грязи, много людей погибло. Приходилось ехать на Пешавар, а это в два раза дальше. Если учесть, что чем дальше от Ирана, тем дороже топливо, то поездка становилась не выгодной. В Пешаваре вообще с топливом стали большие проблемы, и старику приходилось туго, он почти ничего не зарабатывал. Местные же главари поднимали бахшиш за проезд до немыслимых размеров. Рахим пробовал сменить маршрут, но давалось это с большим трудом, слишком много конкурентов на такую маленькую страну. Торговцы опиумом постепенно создали сеть, которая охватила всю страну. Имея огромные деньги, они купили технику, товары, открыли магазины, вытеснив почти из всей сферы экономики мелких торговцев. И постепенно для таких, как Рахим, почти не осталось места. Помог ему старый друг, таджик, которых на севере было много. Когда-то Рахим помог ему пробиться  на Кандагар, где таджиков не особо чествовали, он вступился за него у Джабара, и таким образом парень смог ездить беспрепятственно в Пакистан. С тех пор они ездили вместе, хотя тот и жил в Мазари-Шарифе. Теперь друг отплатил ему добром, и он получил рейс в Таджикистан. Он получил возможность возить железо, что было выгодным делом, по крайней мере, он начал хоть что-то зарабатывать. В Турагунди он догружался керосином и стеклом из Туркмении, брал и другие товары, так, чтобы машина шла загруженной под завязку. Часть товара сдавал в Герате, остальное тащил в Шиндант. Дальше ехать было не выгодно, поэтому он сдавал всё оптом местному главарю.
Поэтому Рахим появлялся дома раз в две недели, да и то дня на два, и вновь уходил в рейс. Он рассказывал им обо всем, что видел или услышал от других, и они слушали эти долгие рассказы вечерами. Машина его старела и требовала всё большей заботы и денег. Это сильно расстраивало всех. Ковры, которые ткала Райхон, он продавал в Мазари-Шарифе, там за них давали неплохие деньги, правда женщина ткала один в месяц, но и это был неплохой доход, потому что они были высшей пробы. Чтобы как-то помочь семье, Энн решила, во что бы то ни стало, научиться ткать, но старый Рахим, глядя на её художества, лишь сокрушенно покачал головой.
- Чтобы из женщины вышла ткачиха, – сказал он, – она ещё девочкой должна научиться вязать узлы. Лучше будет дочка, если ты будешь делать то, что попроще, например, делать пряжу или красить.
Энн знала, что такое красить или прясть, и назвать это простым совсем не могла, но конечно навык здесь было приобрести легче, да и пожилой женщине эта работа была тяжела, поэтому она решила взять эти обязанности на себя. Чтобы обеспечить себя красителями и шерстью, они, вмести с Райхон, ходили на базар, который был в нескольких кварталах от их дома. Райхон долго и тщательно выбирала шерсть, она знала в этом толк и учила этому искусству Энн. Оказалось, что дело это довольно сложное. То руно было коротко, то не того блеска, то тонкое, то наоборот грубое. С краской было проще, и покупали они её у одного и того же продавца, который за это делал им скидку.
2.
В этот день женщины вознамерились пополнить запасы и с утра направились на базар. Как обычно они долго выбирали шерсть и когда закончили, время уже приближалось к полудню. Свою покупку они оставили в духане и направились купить краски и немного зелени к столу. Проходя мимо одного из духанов, они не обратили внимания на двух молодых людей, которые расположились под навесом. Парни были слегка навеселе, выкурив кальян с анашой, и просто глазели на снующий люд.
- Гляди, кого я вижу, – толкнул один другого в бок.
- Кого? – откликнулся другой, пытаясь, «навести резкость».
- Да вон, видишь со старухой идёт, рыжая. Смотри, как раскормилась, если бы не покорёженная рожа, так и не признал бы ни за что.
- Кто такая?
- А помнишь, я тебе рассказывал про бабу, которую один крутой отдрессировал так, что она по команде делает всё, что прикажешь?
- А, припоминаю, так это она и есть? – спросил второй пытаясь разглядеть девушку.
- Она, тварь, из-за неё старый пень выгнал меня, да ещё заставил свои  штаны стирать. Долго я тогда куски сшибал, но потом, слава Аллаху нашёл тебя и нормальное дело.
- Слышь, но если она так тебе нагадила, так давай её поймаем и будем с ней делать всё, что захотим. Прикинь, с собой будем возить, в любое время на тебе, делай что хочешь.
- А вдруг искать начнут?
- Да кто искать будет, эта карга? Да и кого искать, неверное, у неё и документов нет, она никто. Давай я подгоню рикшу и закинем её туда.
- Да они же такой крик подымут, что сбежится весь Герат, да ещё старая будет орать, что её насилуют. Тогда нам точно харап.
- А мы их баллончиком загасим, у меня он всегда с собой.
- Нормально,  а давай в натуре прихватим эту рыжую сучку. Сейчас они попрутся домой, а мы будем их ждать в переулке, как только они пройдут, мы на рикше из-за угла выезжаем. Я прыскаю им в хари, хватаю рыжую и гружу. Отвезём в кишлак, пусть посидит там, в зиндане, а как пойдём в Турагунди, прихватим её с собой, — строил в слух план Собир, мысленно представляя, как будет глумиться над будущей жертвой.
Женщины, закончив с покупками, погрузили всё в арбакешу и, не спеша, пошли домой. Мальчик с огромной тачкой тащился за ними чуть позади. Когда они прошли оживленные улицы, до дома оставалось два квартала. Было жарко, и на улице не было ни души. Вдруг из переулка выкатилась рикша. Они не успели даже понять, что случилось, как из неё выскочил человек и прыснул в лицо сначала Энн, а потом и Райхон. Резко сдавило дыхание, и всё поплыло в глазах молодой женщины. Она уже не чувствовала, как её подхватили чьи-то руки и усадили в мотороллер. Мальчик, так испугался, что ещё с минуту стоял с открытым ртом, пытаясь выдавить из себя хоть звук. Наконец, он заорал так, что слышно его было за несколько кварталов. На его крики начали сбегаться люди. Они увидели лежащую на земле женщину, но долго не могли выбить из парня, что же всё-таки случилось. Райхон знали многие, поэтому её отнесли в ближайший дом и позвали доктора. Наконец, мальчик смог внятно объяснить, что случилось. Несколько мужчин побежали в направлении, куда скрылась рикша. Но в основном, это был лишь порыв, а не конкретное действие. Пробежав немного, они вернулись назад. Пришёл доктор, но Райхон уже очнулась сама и сидела, тяжело дыша. Доктор, поняв, в чем дело, сделал ей укол, от которого женщина окончательно пришла в себя, но, когда ей рассказали, что случилось, вновь рухнула на пол. Теперь доктору пришлось повозиться, чтобы привести её в чувство. Очнувшись, она начала рвать на себе волосы и отчаянно биться в истерике. С трудом её удалось успокоить. Несколько женщин вызвались отвести её домой, боясь, что с ней может что-нибудь случиться.
Энн пришла в себя, когда её заталкивали в машину. Руки и ноги были связаны, а во рту торчал кляп. Машина выехала со двора и помчалась за город. Минут через двадцать они въехали в кишлак и скрылись за высоким дувалом. Она узнала своего похитителя, и ужас охватил её. Собир, не церемонясь, выволок её из машины и потащил в дом. Там он  развязал ей ноги и вынул кляп.
- Что, красавица, не ожидала? Смотри, как разъелась, я тебя еле признал. Уж, наверное, и забыла, как голодала? – он приподнял ей голову и стал разглядывать лицо. - Думаю, ты ещё не забыла свою работу? Ну-ка прими стойку.
Энн стала медленно отползать, но получила сильный удар по лицу. Собир бил наотмашь. Энн закрылась руками, но он пнул её в живот. Скорчившись от боли, женщина медленно встала на четвереньки.
- Что, я должен тебе юбку задирать? – прошипел Собир и притянул её к себе за волосы.
- Развяжи руки, – еле слышно сказала Энн. Она поняла, что сопротивление бесполезно, и всё, о чём она уже начала забывать, возвращалось вновь.
Собир развязал ей руки, и она, сняв юбку и бельё, встала так, как он приказал.
- Видишь Саид, что я тебе говорил, всё делает, только прикажи. Ну-ка ползи к нему, – приказал он женщине. – Давай Саид, смотри какой классный у неё станок.
Дружок так обалдел от увиденного, что послушно овладел девушкой. Когда он закончил, Собир подтащил её к себе за волосы и сказал:
- А мне ты будешь делать минет, и делать будешь всегда, когда я тебе скажу фас. Сейчас потренируемся. Фас.
Энн остановилась в нерешительности и получила сильный удар в лицо.
- Что ты там раздумываешь, или тебе бычок на лбу притушить? Фас!
Бедная женщина принялась выполнять желания злодея. После того, как похоть была удовлетворена, её закрыли в зиндан, вырытый в сарае.
- Ну, что скажешь, Саид, нормальную подстилку мы себе достали? Можно возить с собой, много она не жрёт, так что не сильно разоримся, а если что можем продать. Ладно, поехали к Усману, надо грузить товар.
Саид выгнал машину за ворота, и они уехали. Энн сидела  в яме и громко плакала. Ей не хотелось жить. Она ненавидела их. Ненавидела себя за то, что ужас охватил ею при виде их и сразу сломал её волю. Тело против её воли требовало от ума выполнять всё, лишь бы ему не было больно. Поздно вечером они вернулись, Энн с ужасом ждала, что они снова придут за ней, но на её счастье о ней не вспоминали. Рано утром люк открылся, и голос приказал ей вылезать. Выбравшись наружу, Энн поплелась за Собиром, который вёл её на верёвке, как скотину. Вновь её посадили в машину и куда-то повезли. Через несколько часов они подъехали к небольшому поселению, но заезжать в него не стали, а, съехав с дороги, поехали по просёлку. Через полчаса они остановились в расщелине. Собир вышел из машины и куда-то ушёл. Вскоре он вернулся с двумя ишаками. Товарищи принялись вытаскивать тюки из машины и навьючивать на животных.
- Что будем с ней делать? – спросил Саид.
- Возьмём с собой, там привяжем к чему-нибудь, а, как вернёмся оттуда, побалуемся. Не оставлять же её здесь, да и через границу с ней не потащишься, шуму наделает. Да и люди нас не поймут.
Замаскировав машину, они пошли в горы. Шли долго, пока не вышли к вершине, с которой открывался вид на равнину. Ровные ряды проволоки, и вспаханная полоса тянулись от горизонта до горизонта.
- Пришли, – констатировал Собир. – Давай-ка, перекусим  немного, а там посмотрим, может, девчонка нас позабавит.
Они развернули платок и принялись есть. Огрызки помидоров Собир заставил съесть её. Становилось темно. Внизу появились люди, они проехали вдоль полосы на машине и скрылись.
- Так, девка, давай быстро поработай. Фас! – приказал Собир.
Бедная Энн вновь исполнила всё, давясь от отвращения. Удовлетворённый, Собир, откинулся на валун и стал всматриваться вдаль. Вдруг вдали моргнул огонёк, через некоторое время сигнал повторился. В ответ Собир моргнул фонариком и, получив ответ, принялся связывать Энн. Он связал ей руки за спиной и привязал к стволу саксаула, так, чтобы она не могла встать. Взяв ишаков под уздцы, они начали спускаться, а Энн осталась сидеть. Сидеть было не удобно, камень упирался в ягодицу. Она пошевелилась, и камень скатился назад, под руки. Нащупав камень, она ощутила, что он плоский и с острыми краями. Энн взяла его в ладони и попыталась резать веревку. Камень едва доставал до неё, но и этого было достаточно, чтобы Энн принялась  работать. Она долго терла им о верёвку, несколько раз камень выпадал из рук, но она продолжала упорно тереть. Наконец, веревка была перетёрта, и она освободилась от ствола. Теперь уже перетереть верёвку, чтобы освободить руки, было не сложно. Получив свободу, Энн побежала вслед своим мучителям. Она поняла, что это граница, и получить свободу она сможет лишь там, где эти люди бессильны. Здесь же, в этой стране, её рано или поздно найдут не эти, так другие, и будут мучить. Энн бежала со всех сил и вскоре добежала до заграждения. Хоть и было темно, но она быстро нашла проход и оказалась на другой стороне. Пробежав немного, Энн остановилась и прислушалась. Ей совсем не хотелось встретиться  с Собиром здесь. Было тихо и она осторожно стала пробираться вперёд. Пройдя немного, она остановилась, её обостренный слух уловил приглушенный разговор, о чём-то спорили. Энн осторожно подобралась ближе и спряталась в кустарнике. Люди  о чём-то спорили, но она ничего понять не могла. Вскоре перебранка прекратилась, и послышался звук шагов. Мимо неё прошли Собир с напарником.
- Не удалось срубить лишку, а ведь почти уломали, жаль время мало было, начальник сказал, что проход будет открыт час. После чего включат сигнализацию, так что быстрее надо шевелиться.
Пропустив их, Энн осторожно поднялась и пошла вперёд. Где-то рядом хлопнули дверцы машины, и завёлся мотор. Её вдруг осенила безумная идея. Она побежала на звук и увидела грузовик, начавший движение. Она догнала его и вцепилась в борт. Собрав все силы, она подтянулась и, нащупав ногами фаркоп, перевалилась через борт. Энн решила ехать до тех пор, пока машина не остановится, а потом выпрыгнуть и убежать. Но машина ехала и ехала. Было темно и тепло, сидя на тюках, женщина не заметила, как уснула.
3.
Проснулась она того, что кто-то её толкал. Открыв глаза, Энн увидела склонившегося над ней парня.
- Смотри, Керим, что я тут нашёл, – позвал он кого-то. – Баба, да ещё и без трусов. Эй, ты откуда взялась?
Энн в страхе стала отползать, но парень поймал её за руку и выкинул из кузова. Там её поймали руки другого.
- Ты откуда взялась? - спросил он, но, видя, что она не понимает, переспросил на фарси.
Энн ответила, что заблудилась.
- Сдаётся мне, что эта та самая девка, про которую хвастался Собир, тоже рыжая. Ты американка?
Энн кивнула.
- Ладно, не выбрасывать же её здесь, -  размышлял вслух Керим. - Но и нам она не нужна. Что мы с ней будем делать? Нас на любом посту могут с ней повязать. Давай довезем её до старого Дурды и продадим ему, а пока сами попользуемся.
- Думаю, ты прав, – отозвался напарник. – Давай поедим, а потом видно будет.
Они разожгли керосинку и принялись готовить. Энн немного успокоилась. Её  никто не бил и даже как-то отнеслись дружелюбно. После того, как завтрак был готов, Керим даже дал ей покушать, а потом лишь поел сам, посуды у них было на двоих. Но после завтрака ею попользовались, правда не так грубо, как Собир. Дальше она ехала в кабине. Керим забрался в кузов и лёг спать. День прошел, но никаких поселений не встретилось им на пути. Под вечер они остановились, чтобы поужинать и залить топлива. После чего водители сменились, и они вновь поехали дальше. Поздно ночью они добрались до колодца, здесь и остановились. Дальше дороги расходились во все стороны паутиной, и в темноте было легко заблудиться. Ещё день прошёл в пути, к удивлению Энн, им не встретился ни один населённый пункт. Только редкая растительность и барханы, было не понятно, куда вели эти едва заметные дороги, и как эти люди выбирали путь. Равшан, так звали второго, вылез из кабины и позвал её, но Энн осмелилась отказаться.
- Как хочешь, – безразлично сказал он, потому что устал настолько, что глаза у него автоматически закрывались, и всё, о чём он мечтал, так это добраться до постели. – Но смотри, здесь много случайных гостей.
Энн расположилась на сидениях и закрыла глаза, но спать не хотелось, от песка шёл жар, и в кабине было душно. Чтобы как-то создать прохладу, она открыла дверь, слабый сквозняк начал обтекать тело, незаметно она уснула. С первыми лучами солнца женщина открыла глаза. Что-то лежала у неё на груди. Приподняв голову, она бросила взгляд на грудь и оцепенела от ужаса. Серая змея расположилась между её грудей, положив голову в ямку у шеи. Первым желанием Энн, было сбросить пресмыкающееся с себя, но змея подняла голову и, махнув язычком, уставилась на неё. Женщина смотрела в эти чёрный точки, не зная, что предпринять, ей даже казалось, что змея гипнотизирует её. Энн попробовала пошевелиться, от чего змея приняла угрожающую стойку, высоко подняв голову. Женщина всем телом чувствовала, как холодное тело змеи давит на неё, и как медленно двигается её тело. Так она лежала, боясь пошевелиться, пока с кузова не спрыгнул один из мужчин. Он подошел к кабине и толкнул Энн, тут же змея угрожающе зашипела и сжалась в спираль.
- У, шайтан! – пробормотал Керим, отскочив от машины. – Лежи и не шевелись, я сейчас.
Он убежал и долго рылся в кузове, потом появился с лопатой в руках, осторожно просунул лопату в кабину. Змея недовольно зашипела, но сползла с груди и неслышно скрылась в пустыне.
- И давно ты так лежишь? – спросил Керим.
- Подожди, – ответила Энн и осторожно вылезла из машины, ей вдруг страшно захотелось писать.
Прежде чем сесть под машиной, она внимательно осмотрелась. Эта безжизненная земля вдруг оказалась густонаселённой, надо было только внимательно присмотреться. С кузова вылез и Равшан, узнав, в чём дело, он сказал:
- Тебе повезло, что ты её  спросонья не задела, видать пришла погреться. Но здесь и другой гадости навалом – каракурты, фаланги, скорпионы, которые могут залезть куда угодно. Теперь будешь спать в кабине?
- Какая разница, где спать, везде могут залезть.
- Э, не скажи, все они боятся запаха барана, поэтому мы спим на кошме. А ты думала нам её запах нравится, да? Так что будешь с нами спать или опять в кабине?
Энн  пожала плечами. Странное отношение к ней обескураживало. То они заботились о ней, то относились, как к вещи, которой могли пользоваться по своему разумению, не считаясь с её достоинством. Так и сейчас, ей вручили ведро и отправили к колодцу. Пока она ходила, парни собрали сухих кустов и сидели в ожидании. Достать воду оказалось не так-то легко. Заглянув в колодец, Энн так и не увидела дна.  К вороту было привязано ведро на капроновой веревке, и пока, она спустила ведро и достала обратно, почти выбилась из сил. По её расчётам оказалось, что глубина колодца метров тридцать. После завтрака ей вновь пришлось отдаться обоим, и лишь потом они отправились в путь. Долгий путь по однообразной местности, даже молчуна делает разговорчивым, а болтуна молчаливым. Постепенно и Энн прояснила для себя кое-что. Она поняла, что находится в Туркмении, и едут  они на север. Что они везут, она знала и поняла, что ехать они будут там, где другие люди не живут. От безделья она стала запоминать некоторые туркменские слова, но Керим сказал, что это ей не нужно, потому что, скорее всего, они её продадут каракалпаку, и ей придётся учить язык заново. Говорил он это так просто, как будто разговор шёл не о ней, а о козе или ящике пива. Самое удивительное, что и Энн это не шокировало, она лишь пыталась разузнать, каков будет её новый хозяин, что бы знать к чему готовиться. Керим же сказал, что думать об этом рано, потому, как ещё не известно, купит ли он её.
Подъехали к какой-то юрте, из неё выбежала куча грязных и сопливых детей, и с криками окружили машину. Равшан вылез из машины и пошёл к юрте. Энн, не зная, что делать, тоже вышла из машины. Один из пацанов тут же подбежал к ней сзади и заглянул под юбку. Она отдернула его руку, но другие малыши тоже стали заглядывать ей под юбку и даже пытались потрогать руками её голые ягодицы. Кое-как ей удалось от них отбиться и забраться в кабину. Керим, который выглянул из кузова на шум, начал хохотать, чем подзадорил маленьких наглецов. Они с удвоенной силой начали её дразнить и лезть в кабину. В конце концов, Энн расплакалась и Керим, сжалившись, прикрикнул на них. Дети быстро разбежались. Вскоре из юрты вышел Равшан в сопровождении пожилого мужчины в овечьей шапке и со смешной бородой, обрамляющей ровной дугой его лицо. Керим сгрузил ему на плечи из кузова мешок, и тот потащил его в юрту. После чего они сели в машину и поехали в сторону камышей. За камышами оказалась река. Остановившись возле камышей, они взвалили на плечи по тюку и направились вглубь зарослей. Энн тоже досталась ноша, и она, согнувшись, тащилась между ними. Вскоре они вышли к заводи, где была привязана лодка. Загрузили тюки в неё.
- Ты перебирайся на тот берег, а мы подождем тебя здесь. Вторым рейсом заберёшь девку, а я поеду в Мары, там заправлюсь и к вечеру буду на месте, – сказал Равшан.
На другом берегу, они с Керимом перетащили тюки подальше от берега и замаскировали их, после чего стали ждать. Пока стояло солнце, в камышах было тихо. Энн попросилась искупаться, она вдруг чётко осознала своё положение и решила брать от жизни хоть малые крупицы радости.  Керим разрешил и, наблюдая за ней с берега, сам решил искупаться. Закончилось купание тем, что он опять овладел ею, но Энн уже привыкла к своей участи и переносила это спокойно. После купания она валялась на берегу голая и загорала, наслаждаясь бездельем. Если не думать о том, что ты пленница, то, лёжа на берегу, она чувствовала себя, как на курорте. Она купалась до самого вечера. Солнце начало садиться, и воздух наполнился гулом тысяч комаров. Они лезли везде, и бедная женщина едва успевала отбиваться. Керим достал из рюкзака мазь и, не спеша, натёрся, и лишь после этого передал тюбик ей.
- Оставь на второй раз, – сказал он, и оказался прав, потому что Равшан приехал поздно.
Молча загрузили баулы и поехали дальше. Часа через три остановились на ночлег. Здесь уже не было кровососов, и можно было отдыхать спокойно. Ужинать не стали, а завалились спать. На этот раз Энн забралась в кузов и улеглась на вонючую кошму. Утром попили холодного чая и поехали дальше. На расспросы Энн, почему, Равшан коротко ответил, что она потом узнает. К обеду солнце поднялось в зенит и так раскалило песок, что на него нельзя было наступить. Машина с трудом пробиралась по песку, но Равшан упорно ехал вперед. Стрелка указателя температуры упорно стремилась к цифре сто и, выбрав место между барханами, он остановил машину.
- Вот теперь, кизим, будем обедать, и завтракать и спать, пока солнце не сядет до середины. Иди, поставь кумган и займись обедом.
Энн собрала перекати-поле, и пока мужчины стелили кошму и делали навес, отогнув одну сторону тента, чай уже был готов. Мужчины расположились на кошме и принялись пить чай, а Энн взялась за шурпу. За время скитаний она овладела нехитрой кухней кочевников и легко варила на костре. Правда здесь кухня становилась аскетичнее, чем там, в Афганистане. Крупы и жир, немного овощей, вот и всё, чем она располагала. Сварив похлебку, она затушила огонь и поставила котелок под навес. На жаре кушать горячее было не приятно, поэтому обедали вяло, но съели всё. Энн насыпала в котелок песка и протёрла им остатки пищи. Высыпав его, она вновь насыпала песка и начала тереть котелок, пока он не стал чистым. Попив чаю, она расположилась рядом на кошме. Через некоторое время она уснула. Выехали часа в четыре, когда жара спала. Теперь за рулем сидел Керим. Ехали бодро, песок был плотным и почти ровным. Энн прыгала в кузове, почему-то мужчины решили ехать вместе. В открытый проём тента врывался горячий воздух и обдувал её. Постепенно Энн начала замечать, что вместе с ветром на неё летит песок, она отвернулась к ветру спиной, но песок забивался в волосы и уши. Машина остановилась, в кузов залезли Керим и Равшан. Они закрыли проем и принялись укладывать тюки впереди кузова, делая баррикаду. Ветер усиливался и гнал песок так, что не было видно на расстоянии двух метров, да и открывать глаза было рискованно. Буря длилась до самой ночи, потом ветер немного стих. Поужинав всухомятку, они расположились на ночлег, но с первыми лучами солнца ветерок вновь перерос в бурю. Песок был всюду, он мешал дышать, лез в глаза, скрипел на зубах и катался по телу. Машину сотрясало порывами ветра, порой казалось, что тент сорвёт. Так продолжалось до самого вечера. Вдруг ветер стих, внезапно стало тихо, и только висящая в воздухе пыль напоминала о катаклизме. Мужчины вылезли из машины и начали отряхиваться. Энн последовала их примеру. Она сняла одежду и стала стряхивать с себя прилипший к телу песок. После чего дружно вытряхнули кошму. Энн занялась уборкой кузова, а мужчины полезли в мотор. Они долго в нём рылись, снимая то одну деталь, то другую, очищая от набившегося в них песка. Наконец двигатель завели, работал он нормально. Послушав, как мотор работает, Равшан заглушил двигатель и позвал Энн.
- Энэ, тащи сюда лопатки, они лежат в правом углу.
Энн нашла две огромные совковые лопаты и выпрыгнула с ними наружу. Машину спереди и сзади обрамляли два метровой высоты бруствера, вытянувшихся метров на десять вперед. Принялись откапывать машину. Глядя на эту гору песка, Энн с трудом верила, что они её откопают, но мужчины уверенно взялись за работу. Правда и ей скучать не пришлось. Они менялись по кругу, поэтому она рыла наравне с мужчинами. От непривычной работы ломило спину, но суровые парни в расчет её слабость не брали и могли побить в случае чего. В процессе труда она получила несколько оплеух, но скорее от досады на непредвиденную проблему, чем из стремления поиздеваться. Через два часа работы им удалось расчистить проезд, но песок был рыхлый настолько, что ноги свободно в нем утопали. Видно не впервой они занимались этим. Керим послал её за кошмой, а сам снял с борта две доски. Подложив доски под передние колёса, он приказал Энн расстелить кошму под задние. Равшан сел за руль и медленно тронулся. Машина плавно наехала на кошму и пошла вперёд.
- Как только она съедет с кошмы, хватай и подкладывай спереди, поняла?
Энн кивнула. Машина медленно покатилась, как только колёса сошли с кошмы, она ухватила её и побежала вперед. Едва она бросила кошму под колёса, как машина наехала на неё.
- Хватай доску и подкладывай, – крикнул Керим.
Энн схватила доску. Но подложить не успела, машина потеряла ход, и задние колеса забуксовали.
- У, шайтан, - выругался Керим. – Ты что, бегать не умеешь, а?
И отвесил ей подзатыльник. Энн в страхе закрыла лицо руками.
- Бери лопатка и немного копай под колесом.
Когда она сделала это, они вновь расстелили кошму, и всё повторилось заново. На этот раз им удалось разогнать машину, и она, сопя и кряхтя, пошла  по песку.
- Кидай доску в кузов! – крикну ей Керим.
Забросив свою доску, он подхватил кошму и ловко закинул её туда же. Энн схватила доску. Но машина уже отъехала далеко, и ей пришлось бежать с этой доской, но догнать машину не удавалось, ноги вязли в песке. Она споткнулась и упала вместе с доской. Раздосадованный Керим вернулся и, схватив доску, забросил её в кузов. Бедная Энн кое-как догнала машину и повисла на борту. Болтая ногами, она пыталась нащупать фаркоп. Наконец, Керим взял её подмышки и перетащил через борт. Машина, скуля мотором, медленно тащилась вперед. На удивление, эта колымага вела себя геройски, она, натужно кряхтя и завывая, упорно продвигалась вперёд, и порой Энн казалось, что кроме неё никакая другая не смогла бы пройти. Как бы читая её мысли, Керим вдруг спросил:
- Что, нравится машина?
Энн кивнула.
- Вот и мы попробовали поменять её, нет, не то, другие не могут, хоть и навороченные и с прибамбасами, а эта старушка кряхтит, но ползёт. Вот мы на ней и ездим. С запчастями, правда, туго, уже таких не выпускают, но пока выкручиваемся. Хотели шестьдесят шестой взять, но он бензина много жрёт. Правда, идёт хорошо - два моста.
Энн слушала и поддакивала, хотя ничего не понимала в машинах. Ехала машина, и то хорошо. Дважды до привала Энн бросалась с кошмой под колёса. Хоть и проехали мало, но вымотались хорошо. Поужинав чаем с лепёшкой и куском вяленого мяса, легли спать. Спали, как убитые. Утром Энн проснулась раньше всех и, осторожно выбравшись наружу, занялась завтраком. В этот день они ехали долго и без остановок, в полдень попили чаю с лепешкой и выехали в три, чтобы сэкономить час.  Керим рассчитывал доехать до очередного колодца, там обитали то ли родственники, то ли хорошие друзья, Энн точно не разобрала. Однако засветло добраться до них им всё же не удалось. Долго ехала в темноте, Керим ругался, по всей видимости, сбился с пути, в конце концов, приехали. Среди песков стояло сооружение, напоминающее лежащий на земле купол. Рядом, огороженные жердями, блеяли бараны. Возле юрты лежали два верблюда. За юртой располагалась, вторая, которую Энн сразу и не заметила. Оба мужчины направились в первую юрту, откуда им навстречу вышел мужчина. После долгих объятий и радостных возгласов, они скрылись внутри. Из второй юрты прибежал парень, и из первой юрты вновь донеслись радостные возгласы. Забегали женщины, по всей видимости, они собирались накрывать стол. Энн сидела в кузове, забытая всеми. Пожевав лепёшку и запив её водой, она улеглась на кошму и уснула. Среди ночи её разбудил Керим. Он был изрядно пьян. Не говоря ни слова он задрал ей юбку и принялся удовлетворять похоть. Закончив, он так и уснул на ней. Энн чуть не задохнулась под тяжестью его тела. Еле спихнув его с себя, женщина отползла в сторону и, свернувшись калачиком, тихо заплакала. Проснулись молодцы поздно. Равшан вообще валялся за юртой, видимо, выйдя отлить, потерял равновесие и упал, а, упав, так и уснул. Хозяева уже встали, вкусно пахло жареным мясом. Уловив этот аромат, Энн ощутила дикий приступ голода, но будить мужчин она не решалась. Наконец, Керим вывалился из кузова и пошёл умываться. Обнаружив по пути Равшана, он разбудил его, и они, шатаясь, побрели к колодцу. Энн тихонько пошла за ними, прихватив полотенце. Умывшись, они пришли в бодрое расположение духа и, потрепав Энн по щеке, пошли к юрте. Энн умылась и стояла возле колодца, не зная, что делать. Из-за юрты выглянула женщина и поманила её. Энн последовала за ней. Женщина провела её во вторую юрту и о чём-то спросила, но Энн не поняла, тогда та жестами показала ей сесть и покушать. Вскоре пришли другие. Энн с жадностью ела, она давно не ела нормальной еды. Женщины ели, не спеша, и с любопытством её разглядывали. Закончив с едой, Энн поблагодарила их и залезла в кузов. Через полчаса они поехали дальше. Проходили дни, а пейзаж не менялся: барханы, песок, редкие кустики колючки, да покорёженные стволики саксаула. Иногда мимо пробегали ящерицы да скакали тушканчики. Несколько раз, правда, вдали появлялись джейраны. Однажды лишь они заехали в большой кишлак. Он напоминал ей уже привычные селения, но только здесь было электричество и больше мусора.  На всякий случай её закрыли в сарай, так что кроме его обшарпанных стен, она больше ничего и не увидела. Через несколько дней пути они подъехали к горе. Пустыня резко кончалась, упираясь в почти отвесный склон. Найдя место для подъёма, они поднялись наверх. Безбрежная ровная поверхность открылась их взору.
- Устюрт, – сказал  Равшан, – здесь нет песка, одна глина с камнем.  Хочешь порулить?
Энн пожала плечами. Она даже и не думала, хочет она рулить этим монстром, или нет.
- Ладно, попробуй, здесь ни во что не врежешься, и ментов нет, жми на газ, да и только.
4.
Энн имела права, но последний раз садилась за руль лет шесть назад, да и то  не на долго и не на такую машину. Равшан остановил машину и приказал ей пересаживаться. Энн села за руль и тронулась. Машина слушалась её, и скованность стала пропадать. Через пять минут она уже вела автомобиль, как заправский шофёр. Действительно ехать было легко, нигде не было никаких препятствий. Равшан указывал направление, Энн направляла машину туда. Вдруг машина подпрыгну так, что Энн больно ударилась головой о крышу кабины. Машина завиляла, и она нажала на тормоз. Равшан выскочил и начал осматривать машину. Передняя рессора была сломана. Он вернулся назад и осмотрел место, где машину тряхнуло. Лицо его исказилось злобой и, подбежав к женщине, он с размаху дал её пощечину.
- Ты куда смотрела, дура, игрушки играла, да? – кричал он. – Ты на дорогу смотрела, эй? Ты сусличий домик видела, а? Глаза твои где, на спине? Ты, дура, сломала рессоры, зачем сломала, зачем на дорогу не смотрела?
Все эти возгласы сопровождались оплеухами. Энн сжалась в комок и молчала. Она знала, что её молчание быстрее успокоит вспышку гнева, чем её ответы. Равшан же не хотел признавать, что в случившемся виноват сам, хотя и понимал это, потому сильно злился и вымещал злобу на ней.
- Что случилось, брат? Зачем ты так сильно её бьёшь?
- Она сломала рессору.
- Как она могла сломать рессору, если ты наехал на сусличий домик?
- Я дал ей порулить, я же не знал, что у этой дуры глаза на спине, – и, уже обращаясь к Энн: – Где теперь брать рессору, говори, гадина, ты знаешь, сколько стоит рессора, а? Много денег стоит. У тебя есть много денег?
Дав ей ещё несколько затрещин, он успокоился. Энн тихонько плакала, размазывая текущую из носа кровь. Губы её распухли и тоже были в крови.
- Лезь в кузов и тащи сюда домкрат, – сказал ей Керим. — Знаешь, что такое домкрат?
- Знаю, – всхлипывая, ответила Энн.
Она открыла борт и полезла искать домкрат, упоры и сумку с инструментом. Подняв домкратом машину, Керим отпустил гайки стремянок. После чего под машину отправилась Энн, откручивать гайки. Пока она орудовала гаечным ключом, мужчины расположились в тени и пили чай.
- Придётся её всё-таки продать, – сказал Керим. – Хотя, конечно, меня она устраивает, послушная и неприхотливая. Но выйдем на трассу, там с ней намучаемся, не дай бог, в кузове найдут. Думаю, что надо продать её старому Берды, ему нужна молодая помощница, да и предаться любовным утехам он ещё не прочь, старуха то, наверное, ему уже изрядно надоела. Лишь бы старый Берды согласился, да дал за неё хорошие деньги. Надо с ним так поговорить, чтобы ему самому захотелось её купить.
- Он не согласится, продадим в Бейнеу.
- Ты что, дурак, кто там купит? У них участковый есть, да и соседи сдадут. Нет, продать можно только здесь, где нет власти. Плохо, что ты ей рожу попортил, товарный вид пропал.
- Э, мал мал помоем, мал мал причешем и за третий сорт пойдёт, хотя бы на рессору денег набрать.
- Я открутила, – пропищала Энн из-под машины. - Что дальше делать?
- Вылезай, дальше мы сами. Иди вон чаю попей – дождавшись, когда она вылезет из-под машины, Керим поманил её к себе и принялся внимательно осматривать. – Видимо, Аллах немного отвлёкся, когда лицо тебе давал, давай немного умойся, а то совсем как дивона, шайтан в юбке.
Мужчины сняли рессору и принялись её разбирать. Из-под кузова Керим вытащил запасной лист и, поменяв сломанный, они принялись собирать рессору. Когда рессора была установлена на место, Энн вновь оказалась под машиной. Затянув гайки, она вылезла и стала отряхиваться. Керим дотянул гайки и снял домкрат. Женщина быстро всё убрала и осторожно выглядывала из-за борта, больше всего сейчас она хотела быть незаметной.
- Иди ко мне, – сказал Керим. Он осмотрел её лицо. – Принеси воды, я полью, чтобы ты умылась.
Энн быстро убежала. Смыв, кровь с лица, и помыв голову, она действительно стала выглядеть намного лучше. Керим ещё раз осмотрел её и остался доволен. Весь следующий путь Энн сидела в кузове, и была рада тому, что не попадается на глаза Равшану. К вечеру они добрались до стойбища. Юрта, одиноко торчавшая среди голой степи, была больших размеров, чем те, которые ей до этого встречались. Возле неё имелись печь и тандыр. Заслышав подъехавший автомобиль, из юрты вышла пожилая женщина.
- Ассалом алейкум, Зухрахон, – приветствовал женщину Керим. – А где уважаемый Берды ага?
- На выгуле, где же ему еще быть? Скоро должен вернуться, а вы проходите в юрту, отведайте кумыса, - ответила женщина и, уже, обращаясь к мальчику, сказала: – А ну, Дурды, принеси воды, людям с дороги умыться.
- Энэ, вылезай, – сказал Керим. – Иди с нами.
Энн осторожно спрыгнула на землю и поздоровалась с женщиной.
- Меня зовет Зухра, – сказала женщина. – Пожалуйста, проходи в юрту.
- А меня – Энн.
- Энн, странное имя, – удивилась Зухра. – А ты откуда, и кто твои родители?
Энн, не понимая, уставилась на неё.
- Она не понимает вас, Зухра жан, она знает фарси, а ваш узбекский не понимает.
- Она что, персиянка? Где вы её взяли?
- Долгая история, с Афгана прицепилась к нам, вот и вёзем, не бросать же в пустыне.
- Это, верно, бросать нельзя, только вот одежда у неё бесстыжая какая-то. Она случаем не джаляб?
- Нет, Зухра жан, просто она от кого-то сбежала, они над ней глумились. Вся в синяках была, видите на лице шрамы.
- Вай, вай, что делается, бедная девочка, хорошо, что вы добрые люди и встретились ей.
От такой оценки Керим даже приосанился.
- Постойте здесь, я сейчас дам ей свою юбку, в ней еще в юности я бегала, вот в сундуке сохранилась.
Она поманила Энн за собой и, заведя в юрту, принялась рыться в сундуке. Энн с интересом разглядывала жилище. Это было строение из деревянных решёток, на которые были накинуты кошмы. Пол устилали ковры, точнее, цветная кошма. По средине имелся очаг, обложенный камнями, а вдоль стен стояли сундуки, на которых хранилась постель, внутри сундуков хранилась одежда и скарб. Больше ничего, кроме маленького столика на коротеньких ножках. Переодев женщину, Зухра позвала мужчин. Она поставила столик по средине и расставила пиалы. Когда мужчины улеглись рядом со столом она, присев рядом ловко разлила в пиалы белую жидкость. Энн же усадили в сторонке и тоже дали пиалу. Напившись холодного бодрящего напитка, мужчины поблагодарили хозяйку, и вышли наружу. Энн, не зная как себя вести, попыталась убрать посуду, но Зухра остановила её и вынесла посуду сама. Вскоре на горизонте появился всадник в обрамлении облака пыли. Облако приближалось, и стали видны головы баранов. Минут через двадцать отара, с громким блеянием, появилась возле стойбища. Всадник быстро загнал животных в загон, а женщина сразу закрыла калитку. Спешившись, он принялся обниматься с гостями. Это был крепкий мужчина лет шестидесяти, среднего роста. Он был плечист и руки имел ширококостные с большими, как кувалды, кулаками. Лицо его было почти чёрным, и седая борода на ней смотрелась контрастно.
- Женщина, чем мы будем встречать гостей? – спросил он жену.
- Ты хозяин. Твоё слово.
- Правильно, сейчас будем барашка резать, делать бешбармак.
С этими словами он зашёл в загон и ловко выловил жирного барана. Мужчины принялись за работу. Повалив животное на землю, Берды перерезал ему горло, после чего они начали его свежевать. Зухра принесла несколько лепёшек кизяка и немного хвороста и принялась разжигать печь.
- А ты что стоишь? – прикрикнул на Энн Равшан. - Неси воду, набирай казан.
Энн побежала к колодцу и набрала воды. Вскоре мясо уже варилось, а женщины катали тесто. Через час всё было готово, и достархан был накрыт. Пока еда готовилась, из машины выгрузили два мешка муки, несколько мешков крупы, масло. На стол встали две бутылки водки. Берды был человеком советской эпохи, и в нём соединялись все пороки и добродетели смежных культур. Сам он был то ли узбек, то ли туркмен, числясь мусульманином, нормально пил водку, будучи бывшим колхозником и даже передовиком, деспотично относился к жене, заплатив за неё калым, он считал, что в праве ею помыкать. При этом бил он её очень редко, пару раз в год, после пьянки. Напивался же он иногда вдрызг. Парни эти появились здесь лет пятнадцать назад. Ещё юнцами, они добрались сюда пешком, машина сломалась, он помог им, приютил. С тех пор они всегда проезжали мимо него и завозили провизию, он им платил за неё, но так ему было удобно, потому, что до Муйнака было почти сто пятьдесят километров, если по прямой. Но по прямой никогда не получалось, да и в паршивом этот городишке всегда что-нибудь было не так, то магазин закрылся, то товару нет, да и кто бы ездил, отару же не оставишь. Выпили бутылку,  и пошла неспешная беседа.
- Как дела ваши, Керим, все ли благополучно?
- Слава Аллаху, всё спокойно, но скоро придётся, наверное, бросать. Совсем невыгодно становится.
- Что так?
- Плохо покупать стали. То ли наркоши передохли, то ли синтетикой увлеклись. А бензин дорожает, да и сырье тоже. Дожди большие были в Афгане, много полей мака уничтожила вода, так говорят. Гашиша и терьяка не найти, всё у воротил в руках осело, вот травкой промышляем. А с неё навар маленький. Товар подорожал, взятки дорожают, так что почти ничего не зарабатываем.
- Да, трудно вам. Нам здесь тоже не сладко, но, слава Аллаху, в этом году хороший окот и барашки жирные. У нас тоже долго дожди шли, травы было много. Амударья как весной поднялась, так вода в ней не спадает. Странно это, но для нас хорошо. По берегу много тугаев зелёными стоят, барану есть, что кушать. Видишь как тепло, а раньше мы уже гнали отару на юг, верблюжью колючку жевать. Арал, говорят, выходит из берегов, столько воды. В Муйнаке чуть наводнение не было, вода в море поднялась, и в реке из-за этого тоже. Если так будет и на следующий год, утонет Муйнак, однако.
- А я слышал, что в Чарджоу мост смыло железнодорожный, а в Ургенче река в сторону ушла на пять километров.
- Да я тоже слышал об этом. Слава Аллаху, что у нас здесь рек нет, да и то этой весной такыры как моря были.
- Да помним, объезжали за пятьдесят километров. Берды ака, а сам ты здоров?
- Здоров пока, не болею, правда, уже не тот, что был лет двадцать назад, но ещё не падаю с коня.
- Ну, а когда женщин видишь, встаёт? – спросил Равшан, подливая старику.
- А как же, ещё могу, только вот женщин, кроме своей старухи, я тут не вижу.
- Ну, а если мы тебе продадим женщину, купишь? Женщина - персик, и в хозяйстве сгодиться, воды баранам натаскать, сена лошадям накосить, постирать, шерсть чесать, кошму валять, твоя то старушка уже за всем не поспевает.
- Ой, не поспевает, совсем не поспевает, — пробормотал, почёсывая затылок, Берды. – Это не про ту ли девку ты говоришь, что вокруг юрты бегает?
- Про неё, если бы не нужда, никогда бы не продали, очень хорошая женщина, послушная, тихая, работящая, всё делать может и, только скажи, бежит исполнять. А ласковая!
- Ай, сладко говоришь, Равшан, веди сюда, посмотрим.
Керим позвал Энн, и та вошла в юрту.
- Подойди сюда, – сказал он.
Когда она приблизилась, он подвёл её к старику. Тот оценивающе осмотрел её спереди и сзади, пощупал ягодицы и ничего не сказал.
- Так ты и снизу загляни, Берды ака, а то самого главного и не посмотрел, – сказал Керим и повернул её к нему задом.
Старик приподнял ей  юбку и замер, восхищенно цокая языком.
- Сколько просишь?
- Двести тысяч сумм.
- Э, слушай, зачем такие страшные слова говоришь? За такие деньги, я десять ослиц куплю. Пятьдесят тысяч.
- Берды ака, за такие деньги  мы только штаны купим, а нам надо рессору, – ляпнул Равшан и осёкся, встретившись взглядом с Керимом.
- Ах, шайтан, ему рессору надо, а я деньги давай. Нет, пятьдесят тысяч, или забирай  её с собой.
- Извините, Берды ага, Равшан от горя оглупел. Сломал рессору вчера, вот и думает только о рессоре, ему сейчас хоть женщину дай, хоть кусок золота, всё будет менять на рессору.
- Хорошо, сто тысяч и хватит. Мне она тоже особо не нужна, но чтобы вас не обижать, возьму. Однако, чувствую, что скоро она вам будет в тягость, когда в Бейнеу попадёте, а уж тем более вам в Россию ехать.
- Сто пятьдесят, – взмолился Керим, злясь на старого плута, разгадал таки их.
- Сто двадцать, или забирайте её себе.
- Сто двадцать, продано! – резюмировал Керим.
Выпили за покупку, и Берды отсчитал деньги.
- Вы утром пораньше уезжайте, а то моя старуха сильно ругаться будет, бить придется, – посоветовал старик. – Эй, Зухра, приготовь парням мяса с собой, они завтра уйдут рано.
- Хорошо, – отозвалась женщина и принялась за работу. Вскоре она вручила Кериму банку с ещё горячим мясом, залитым курдючным салом. Уложив всё, Керим вернулся в юрту
- Мы ляжем спать в машине, -  сказал он. – Спокойной ночи, Берды ака, спокойной ночи, Зухра жан.
5.
Утром, высадив Энн, они уехали. Энн же осталась стоять возле юрты в полной растерянности. Наконец из юрты вышла Зухра и, увидев её, обомлела.
- А ты что тут делаешь? – спросила она, но, вспомнив, что та её не понимает, крикнула мужу: – Берды, а Берды! Иди сюда, смотри, что нам эти шайтаны оставили.
- Что ты орёшь, женщина? – потягиваясь, Берды высунулся из проёма. – Что случилось?
- А вот погляди, девку нам оставили, может, забыли о ней спьяну? А нам что с ней теперь делать?
- Что делать, что делать, тебе с ней ничего не надо делать, я купил её у них. Будет у нас по хозяйству. Поняла?
- Ах, ты кобель старый, бабу он себе купил, бесстыжая твоя морда.
- Молчи дура, сама еле ноги носишь, совсем ничего не успеваешь, для тебя же старался.
- Для меня старался, гляди на него, сношать ты её собрался, вот где ты будешь стараться. Сажай её на лошадь и скачи им вдогонку.
- Заткнись женщина, ты мне надоела своими криками, – рассвирепел старик и пошёл на жену.
Почуяв, что зашла слишком далеко, Зухра умолкла и быстро засеменила к колодцу, будто бы за водой.
- Иди ко мне, – сказал он Энн. – Бери казан и иди чистить.
Все это он сопровождал жестами, и Энн поняла, что от неё хотят. Так началась её новая жизнь. Она мыла казаны, делала кизяки, собирала хворост и рубила саксаул, таскала воду, чтобы напоить скотину. Вечером старик положил её спать в юрту. Он спокойно раздел её и лёг сверху. Под тяжестью его тела Энн чуть не задохнулась, но была покорной, почти нежной. Закончив, он также молча слез с неё и лёг спать. Жена лежала рядом и молчала, но Энн чувствовала, как она глотает слезы обиды. С утра Берды погнал отару, и женщины остались одни. Зухра молчала и бросала на Энн грозные взгляды. Всё общение их заключалось в том, что Зухра указывала Энн, что делать, и та молча исполняла. 
Берды уже был в том возрасте, когда мужчину не переполняют страсти, он не был нежен, но и не был груб, просто сосуществовал с ними рядом, выполняя свою работу и требуя от женщин исполнения женских обязанностей. Постепенно страсти улеглись, и Зухра, взвалив всю чёрную работу на Энн, немного успокоилась. Она даже как-то проще стала смотреть на то, что муж занимается с ней сексом. Да и понимала она, что Энн делает это не по доброй воле. Приближалась осень, но холодов не наступало, и Берды не спешил сниматься с места. Баранам корма хватало, и спешить было не куда. Прошло почти два года, как Энн покинула Нью-Йорк, а ей казалось, что она живет среди этих людей вечно. Электричество и всё, связанное с ним, было каким-то далеким воспоминанием. Холодильник, телевизор, стиральная машина - всё это было для неё давно забытыми вещами. Оказалось, без них вполне можно обходиться, и здесь, среди безбрежной степи, где на сотни километров они были одни, работа была всем смыслом жизни. Она таскала воду, чтобы напоить баранов, лепила кизяк, месила тесто на лепёшки, стирала, доила и делала кумыс и катык. Если оставалось время, чесала шерсть, которой здесь было много, настолько много, что Энн верила, что может кончиться всё, но только не шерсть. Хорошую, качественную, Берды складывал в тюки и отвозил в Муйнак, остальная шерсть шла на изготовление кошмы. Процесс очень трудный, и Зухра уже была стара, чтобы этим заниматься, поэтому, после долгого и трудного обучения, это занятие тоже легло на плечи молодой женщины.
Наконец осень начала вступать в свои права, небо затянуло и начал моросить мелкий обложной дождь. Берды ждал холодов, чтобы начать миграцию, но дождь лил, не прекращаясь. Тёплый, он был не привычен для такого времени года. Глинистая поверхность Устюрта быстро покрылась огромными лужами, растянувшихся порой на несколько километров. Передвигаться на технике было просто невозможно, и их полевой стан стал отрезанным от внешнего мира. Берды становился всё угрюмее и угрюмее, причину такого настроения хозяина Энн поняла, когда, вернувшись с пастбища в очередной раз, Берды зарезал сразу двух баранов. Бедные животные не могли ходить, и он привёз их на лошади. От грязи и сырости у них начали гнить копыта. Началась работа по лечению животных. Соорудив небольшой навес, они стаскивали туда больных животных, чистили и сушили им копыта. Смазывали какой-то  вонючей мазью, но больных становилось всё больше и больше. В ход пошло сено, заготовленное для лошади. Сама лошадь тоже страдала, но Берды ежедневно заботился о её копытах. Сами они тоже испытывали неудобства: брезент промок, и пришлось натянуть под него плёнку. В юрте стало душно, готовить на улице мешал дождь, который ветром заносило под навес, в юрте же от очага было невыносимо жарко. Кроме того, глина по краям юрты начала подмокать, и грязь проникала внутрь. Мясо они прожарили и залили в жир, но вслед за двумя первыми баканами, пришлось резать ещё и ещё. Складывать тушёнку было уже некуда, часть они засолили и завялили, но все понимали, что если так будет продолжаться, они останутся без отары и без денег. Особенно трудно стало с топливом. Отсыревший кизяк не хотел гореть, а хворост кончался. Всё это злило Берды, и он выливал свою злость на женщин. Доставалось обеим, и в тесной юрте не куда было скрыться. Прошел месяц, и всё оставалось по прежнему, лил дождь, но теперь он стал  холодным, и порывистый ветер осыпал юрту холодными каплями. Зухра слегла, её мучила ломота в костях, Берды тоже кашлял, простыл, гоняя своих баранов. Однажды и он не смог подняться с постели, у него был жар. Зухра растопила жир, и они долго втирали его в тело Берды, затем закутали в одеяло и дали водки. Как ни странно, это помогло, и через день он поднялся. В этот же день дождь прекратился, и небо очистилось, принеся с собой мороз. Всё, что было водой, стало льдом. Огромные лужи превратились в огромные катки. Вся поверхность земли стала сплошным катком. Берды срочно приказал сниматься, иначе поляжет вся его отара. Старый чабан рассчитывал спуститься  с Устюрта в Каракумы, надеясь там найти корм для животных. Переход должен был занять два дня, и, если медлить, то животные начнут падать от голода. С большим трудом сняли заледеневший брезент и скрутили кошму. Все пожитки уложили в грузовик, ещё более древний, чем у Керима, но на удивление, Берды легко его завел. Решили, что он поедет первым, а они с Зухрой будут гнать отару. Усадив старуху на лошадь, Энн, вооружившись посохом, погнала отару. Зухра следовала  впереди, за ней следовала отара, которую замыкали Энн и два волкодава. Бараны скользили и падали, да и Энн часто поскальзывались, поэтому шли медленно. Ветер пронизывал насквозь, и она тряслась от холода. Хорошо, что старые кирзачи, надетые на двое носков, не давали замёрзнуть ногам. Так и брели они по ледяному зеркалу почти до самого вечера. Наконец, впереди показались очертания автомобиля. Старый Берды встретил их горячим бульоном и оборудованным в кузове ночлегом. Горячая жидкость разлилась по телу теплом, и, недолго думая, они забрались в кузов, укрылись одеялами и кошмой, легли спать. В этой мягкой норе было тепло, и они тут же уснули. Утром всё повторилось. Этот долгий путь по заледеневшим просторам, как бы они не спешили, к вечеру стало ясно, что они не дойдут, и потребуется ещё день.
Утром Берды загрузил трёх баранов в кузов, они не могли идти, и уехал вперёд. Женщины же вновь погнали отару. Энн  протёрла носки, и старик намотал ей портянки из полотенец. К обеду они вышли к обрыву. Внизу простиралась безбрежная пустыня, испещренная барханами, где рос саксаул и колючка, но отделял их от этого рая крутой обрыв. Слева, метрах в трёхстах, Зухра увидела вешку - жердь с привязанной тряпкой. Указав Энн направление, она поехала впёред. Отара поплелась за ней, бараны устали так, что даже собаки с трудом заставляли их идти.  Вдруг истошный крик вывел Энн из задумчивости. Остановив отару, она поспешила к Зухре. Подойдя к ней, она увидела внизу разбитый вдребезги автомобиль, торчащий вверх колёсами. Все барахло было разбросано вокруг. Пришпорив коня, Зухра ринулась вниз. Испуганная лошадь упиралась, но несколько ударов по рёбрам заставили её пойти вниз. Дорога имела крутой наклон и в середине пути поворачивала, после чего становилась ещё круче. Сначала лошадь скользила, но удерживалась на ногах, но, когда они спустились до поворота, потеряла равновесие и упала набок, придавив собой наездницу. Они покатились вниз, всё быстрее разгоняясь. Лошадь, отчаянно брыкаясь, пыталась встать на ноги, калеча запутавшуюся в стременах женщину. В самом низу лошадь развернуло, и она, перевалившись через Зухру, оказалась впереди, волоча за собой тело старухи. Наконец, это страшное падение прекратилось, и лошадь встала на ноги. Она пробежала немного, волоча за собой тело, и остановилась. Всё оборвалось в душе Энн, ужас охватил всё её существо, она не знала, что делать, как быть. Сама, не замечая этого, она зарыдала. Оставшись одна в этой дикой пустыне, у неё не было шансов выжить. Выплакав слёзы, она успокоилась и взяла себя в руки. Подогнав баранов к спуску, она начала спихивать их вниз. Бараны отчаянно блеяли и упирались, но два волкодава помогли женщине справиться с ними. Когда последний баран, кувыркаясь, скатился вниз, Энн сама начала осторожно спускаться. Присев на корточки, она покатилась вниз. Она то распластывалась, тормозя своим телом, то вновь катилась на сапогах, и таким образом благополучно добралась до низу.
Первым делом она бросилась к Зухре. Высвободив ногу из стремени, она уложила женщину на спину и стала искать пульс. Ни признаков дыхания, ни пульса ей обнаружить не удалось, женщина была мертва. Наверху скулили псы, боясь спускаться, бараны, уже мирно щипали кусты. Здесь, хоть мороз и обдал их, но не было корки наледи, и животные могли добраться до пищи.  Бедная женщина побежала к машине, надеясь, что там найдет старика, но, заглянув в кабину, обнаружила, что хозяина в ней нет. Сиденья, инструменты и прочее барахло, всё грудой валялось на мятой крыше. Открыв пошире искореженную дверь, Энн принялась вытаскивать сидения, с ужасом обнаружив, что они в крови. Но никого под сидениями не было. В отчаянии Энн села на песок и заплакала.
- Берды! Берды! – кричала она. – Отзовись!
Но в ответ лишь раздавалось блеяние баранов. Скуля, первая собака начала спускаться. Царапая лёд когтями и отчаянно стараясь удержаться на лапах, она быстро неслась вниз. Вслед за ней на спуск отважилась и вторая. Обнюхав Зухру, собака заскулила и начала бегать кругами, за одним из барханов она остановилась и начала лаять. Видя, что женщина никак не реагирует, собака подбежала к ней и начала лаять на неё. Энн поднялась, и собака, отбежав, вновь принялась лаять. Женщина последовала за ней и, обойдя бархан, увидела распластанное на земле тело старика. Одна нога его была неестественно загнута, лицо и грудь были в крови. Энн бросилась к нему и положив руку на сонную артерию, убедилась, что он жив. Неописуемая радость охватила её. Этот суровый и грубый старик был для неё сейчас самым любимым и родным. Она бросилась к машине и притащила валявшийся матрац. Осторожно подсунув матрац под него, она принялась осматривать старика. Самое ужасное было то, что у мужчины была сломана нога и, скорее всего, рёбра, по крайней мере, был сильный ушиб груди. Кровь, залившая грудь, сочилась из незначительных порезов, и ничего страшного в них не было. Старик был без сознания от болевого шока. Энн нашла кусок рейки от остова юрты и, уложив  правильно ногу, зафиксировала перелом. После чего она принялась приводить его в чувство. Она била его по щекам, прикладывала холодный камень. Но старик не открывал глаза, наконец, она вспомнила старинный способ и нажала ногтем ему под носом. Старик дёрнулся и открыл глаза. Через некоторое время взгляд его встал осознанным, и он, морщась от боли, спросил:
- Вы уже здесь, а где Зухра?
Энн горько заплакала, и старик протянул к ней руку, пытаясь успокоить.
- Что случилось, дочка? Говори, где Зухра?
- Она, – захлебываясь слезами, проговорила Энн, – она упала с лошади на спуске, и лошадь её задавила. Она мертва.
Старик долго смотрел на неё, не в силах осознать и принять услышанное, и вдруг заплакал  тихо, беззвучно, но так горько, что у Энн сжалось сердце, и она начала рыдать ещё сильнее. Горе его было таким откровенным, что Энн вдруг обнаружила, как сильно он её любил или был привязан. Наконец, старик перестал плакать и сказал:
- Помоги мне подняться. Я хочу видеть её.
Энн попыталась поднять его, но у неё не хватило сил. Усадив его, она пошла к машине и  принесла ещё одну рейку. Опираясь на неё, и держась другой рукой за Энн, старик кое-как поднялся, и они заковыляли к телу Зухры. Там старик долго сидел молча, глядя на покалеченное бездыханное тело жены, и слёзы вновь потекли по его щекам. Наконец, он повернулся к Энн и отправил её искать лопату. Энн вырыла яму и, замотав женщину в тряпку, спустила тело на дно. Когда могила была засыпана, Энн принялась собирать всё, что можно было использовать. Соорудив что-то, похожее на шалаш, она перетащила туда старика и принялась готовить пищу. Хорошо, что всё необходимое для этого, ей удалось найти. Правда, банки с мясом почти все разбились, но замороженный жир никуда не растекался, и ей пришлось лишь соскоблить с него песок. Сегодня еды хватило всем и, закончив с едой, Энн принялась собирать остальные пожитки. Она трудилась, пока не стало совсем темно. Когда различить что-либо в темноте стало невозможно, она забралась в шалаш и, прижавшись к Берды, уснула. Но спать было трудно, она постоянно просыпалась потому, что замерзали ноги, или собаки поднимали лай, или старик стонал. Нога его распухла, и это сильно беспокоило Энн. Едва рассвело, она вновь развела костёр и вскипятила чай, пока старик пил, сварила кашу. Плотно позавтракав, они начали собираться в дорогу. Теперь у них была лишь лошадь, поэтому постарались взять с собой минимум необходимого. Свернули кошму и одеяла, собрали мешок с провизией и немного посуды. Старик был плох, у него поднялся жар, и его знобило. То ли он простыл, пока лежал на голой земле, то ли это было от воспаления в ноге, сказать было трудно, но она понимала, что оставаться здесь нельзя, надо было выбираться к людям.  Самым ближайшим местом, где жили люди, был железнодорожный разъезд, и старик решил направиться туда. С большим трудом ей удалось усадить его в седло, после чего она увязала поклажу и закинула за плечи сидор, который они сделали из мешка. Взяв посох в руки, она погнала отару. Старик, раскачиваясь в седле, прокладывал путь.
6.
Шли долго. Энн поражало, как эти люди выбирали путь, в этой однообразной, бесконечной местности, где всё было одинаковым, куда бы ты ни посмотрел. А старик уверенно правил лошадью, и она покорно плелась за отарой, периодически подгоняя палкой отставших баранов. Она не  чувствовала ног, когда они наконец остановились. Энн села прямо на песок и долго сидела, пока не прошёл гул в ногах, и лишь после этого помогла ему слезть. Сам Берды едва держался на ногах. Она усадила его на расстеленную кошму и начала сооружать шалаш вокруг него, после чего занялась едой. С большим трудом ей удалось разжечь костёр, мешал начавший усиливаться ветер. После ужина Берды вдруг начал разговор.
- Ты прости меня, дочка, что был груб с тобой и не по доброй воле владел тобой, конец мой близок, не дойду я. Лишь молю Аллаха, чтобы дал мне силы довести тебя. Погибнешь ты здесь одна, один человек здесь жить не может. Я даже не знаю, где твоя родина, и где твой дом, есть ли у тебя родные, как-то я об этом у тебя не спрашивал. Наверное, у тебя тяжёлая доля, и много бед было на твоем пути. Если я умру, возьми мою отару и коня моего, дети мои далеко, никто из них не найдёт меня. А ты бери, отара тебя прокормит, если выйдешь к людям - продашь, будут деньги. Я знаю, быть чабаном даже мужчинам трудно, а не то, что женщинам.
Энн как-то быстро научилась понимать их язык. То ли это был природный дар, то ли безысходность, когда хочешь, не хочешь, а надо понимать, как бы там ни было, но она понимала почти всё, что он говорил.
- Что ты Берды, ты не умрешь, тебя вылечат, – ответила Энн, едва подбирая слова. Понимать ей было легче, чем говорить.
Утром ветер усилился, и они отправились в путь без завтрака. С большим трудом Берды влез в седло. По тому, как он морщился и замирал, Энн чувствовала, что каждое движение даётся ему с большим трудом и болью. Ветер пронизывал всё тело Энн. Она куталась в брезент, но лицо и руки мёрзли так, что их нестерпимо ломило. Глядя на бесконечную череду барханов, Энн уже не верила, что когда-нибудь они увидят человеческое жилье.
В этот день остановились раньше. Берды настолько замёрз, что чуть не задавил Энн, падая с седла. Слезть он уже не мог, настолько закоченели конечности. Он приказал ей вырыть в бархане углубление. Там и развели костёр. Когда еда было приготовлена, Энн засыпала угли песком и настелила кошму. Берды переполз туда, и Энн соорудила над ним шалаш, который с боков присыпала песком. Закончив работу, она влезла в укрытие и, забравшись под одеяло, прижалась к старику. Тёплый песок от костра грел снизу, а сбоку было горячее тело Берды. Энн провалилась в сон мгновенно. Когда она вылезла из укрытия, то сначала не поняла, что произошло. Все вокруг было белым, бело. Снег ровным слоем покрывал пустыню. Ветер ослаб, и стало теплее. Снег был пушистым и таял на руках. Она так давно не видела снега, что даже не могла вспомнить, когда это было. Отряхнув снег с шалаша, Энн принялась разбирать его. О завтраке не могло быть и речи, просто-напросто не было топлива. Берды был очень плох. Лицо его от высокой температуры стало красным. Румянец выступал даже через почти чёрный загар. Пощупав ему лоб, она взяла пригоршню снега и приложила ко лбу. Старик приоткрыл глаза и, глядя на нее, прошептал потрескавшимися губами:
- Надо идти, помоги мне.
Энн, скорее сердцем, чем умом, понимала его. Подведя лошадь, она протянула ему палку, а сама подлезла под локоть со стороны сломанной ноги.  С большим трудом ей удалось поднять его на ноги, но это было даже не пол дела, сложнее было усадить его на лошадь. Поднять ногу в стремя старик не мог, и запрыгнуть на седло у него не было сил. Энн пыталась подсадить его, но он был слишком тяжёл.  Вдруг её осенила безумная идея, она вновь усадила его и, схватив лопату, начала рыть ступень чуть выше их палатки. Закончив работу, она вновь подняла его и усадила на эту ступень. Взобравшись, сама, она вновь подняла его и позвала лошадь, но лошадь не слушалась её. Энн потрясла старика и тот, собрав силы, позвал животное. Услышав зов  хозяина, лошадь медленно приблизилась. Энн едва дотянулась до узды, чтобы подвести её ближе, при этом Берды чуть не упал, но сумел овладеть собой и ухватился за седло.  Перевесившись через седло, он ухватился за холку, пытаясь перекинуть ногу через круп лошади. Энн соскочила с бархана и со всей силы помогала ему, толкая ногу наверх. Кое-как им удалось это сделать. Берды припал к холке, обхватив шею лошади, он очень устал, но, собрав всю волю в кулак, старался не впасть в забытье. Подымавшееся солнце грело, и снег быстро начал таять. Они плелись меж барханов, и только блеяние баранов нарушало тишину. Периодически Энн догоняла его и подавала горсть снега. Берды умывался им, и это несколько ободряло его. Вдали Энн разглядела ровную полосу, которая выделялась на фоне барханов.
- Смотри, что там впереди, – указывая вдаль, спросила Энн.
Старик стал всматриваться, но не мог ничего разглядеть. Они продолжали идти вперёд, пока  не стало видно чётко насыпь, пересекающую местность. Старик остановился и долго смотрел вперед. Подобие улыбки коснулось его губ и, указав вдаль, он едва слышно произнес:
- Железная дорога… Это железная дорога, осталось недолго.
Энн пыталась понять, о чём он говорит, но таких слов не знала, но потому, как приободрился старик, поняла, что они видят что-то важное, радостное. Ещё немного, и она поняла радость Берды. Полотно железной дороги приходило из-за горизонта и уходило за горизонт. Это было так неожиданно, посреди этой мёртвой пустыни. Энн не верила своим глазам, не верила, что эту землю коснулась цивилизация. Берды показал ей направление вдоль полотна и сказал:
- Туда идём, там разъезд, там люди.
Радостная весть сыграла со стариком злую шутку, воля его ослабла, и он вдруг сник и упал на холку. Силы покинули его, и он потерял сознание. Энн бросилась к нему. Но было поздно, грузное тело его стало сползать, и он грохнулся вниз, с хрустом распластавшись на земле. Здоровая нога застряла в стремени и испуганная лошадь, отскочив в сторону, поволокла его за собой, из-за чего старик растянулся почти в шпагат. Поймав лошадь, Энн высвободила ногу. Старик лежал в снежной каше, не открывая глаз, дыхание его было едва заметным. Лопатой Энн разгребла снежную кашу и принялась рубить кусты. Разбросав их на расчищенное место, она постелила поверх кошму и уложила старика. Одежда его промокла, но другой не было, и Энн укрыла его одеялами. Затем соорудила шалаш. Вновь усадить его в седло было не мыслимо. Единственно, что можно было сделать, это найти помощь, добраться до людей. Энн села в седло, никогда раньше она этого не делала, было страшно, но лошадь была старой и послушной и тихо побрела, как только она её пришпорила. Собаки засеменили за ней, но Энн прикрикнула на них, и они остановились. Пообвыкнув в седле, она попробовала двигаться чуть быстрее. Лошадь побежала лёгкой рысью, а Энн пыталась подстроиться в такт. Вскоре она освоилась и уже сидела в седле увереннее. Через полтора часа показались строения. Энн пришпорила лошадь, и она побежала рысью. Строения оказались разъездом. Спешившись, Энн забежала в дом. На кровати валялся пожилой мужчина, в соседней комнате гремела посуда. Она сходу принялась кричать, взывая о помощи. Мужчина от неожиданности вскочил, и ошалело уставился на неё. Он долго не мог понять её смесь тюркского с фарси. Наконец он сел за стол и, стукнув по столу кулаком, крикнул:
- Заткнись женщина, говори спокойно.
Энн осеклась и начала заново, пытаясь подобрать слова. Из её рассказа мужчина понял, что Берды умер.
- Берды умер? – переспросил он. – Ты знаешь где, да?
Энн закивала.
- Да, он умирает, – пыталась подобрать слова женщина, – у него нога распухла, температура.
Всё это она сопровождала жестами, пытаясь объяснить так, чтобы её поняли.
- Я знаю Берды, - сказал мужчина. – А где его жена, Зухра?
- Она умерла, упала с горы.
- И жена умерла? А ты кто, откуда взялась, я тебя никогда не видел?
Энн пожала плечами, не понимая, что он говорит. Из кухни показалась женщина.
- Слышала, Карлыгаш, что говорит она? Говорит, что Берды с женой умерли. Странная баба, откуда взялась, неизвестно, по-нашему не понимает. Позови-ка сюда сыновей, пусть съездят с ней, узнают, что к чему.
Женщина вышла из дома и вскоре вернулась в двумя парнями.
- Канат, Серик, ну-ка съездите с ней, проверьте, что там случилось. Смотрю, лошадь у неё, вроде как Берды. Она говорит, что они с женой умерли, но у Берды большая отара, и имущества много, может, что и найдёте, понятно говорю?
- У Берды трое сыновей, вдруг будут искать?
- Езжайте, там, на месте разберётесь, если что, отгоним отару в Сай Утёс, брату, там продадим. В общем, разберёмся.
- А с ней что делать?
- Если не врёт, и Берды с женой действительно умерли, убьёте её там же и закопаете, чтобы никто не нашёл, а то, не дай бог, она и братьев знает, заложит, куда отара делась.
Сыновья кивнули, и, позвав с собой Энн, вышли наружу. Вскоре они уже были в пути. Энн скакала впереди, они на повозке следом. Прибыв на место, парни бросились к шалашу. Когда Энн разобрала его, то они увидели бледное лицо старика, он уже был холодный.  Сломанная нога была чёрной, и Энн догадалась, что он умер от заражения крови. Парни принялись рыть могилу, но, покопав немного, решили заставить это делать Энн.
- На лопату, дура, – сказал ей Канат. – Рой, но поглубже и пошире, чтобы вы вдвоём поместились, поняла?
Энн кивнула и принялась копать.
- Вот идиотка, - сказал Серик, – ни хрена не понимает, что себе могилку роет.
Пока Энн копала, они сняли одеяла со старика и принялись рыться в его карманах. Делали они это спокойно, даже цинично, и Энн почуяла что-то недоброе в их поведении. Два года скитаний в рабстве развили в ней почти звериное чутьё. Как любому дикому зверю, не нужно слов, чтобы почуять намерения приближающегося, так и Энн без слов поняла их намерения. Поняла, почему яма шире, чем надо для одного, почему они так ухмылялись, поглядывая на неё. Мозг работал быстро и чётко, определяя преимущества и недостатки тех, с кем она вступит в схватку за свою жизнь. Шансов у неё было мало, слишком слаба она была против этих молодых и сильных парней. Только внезапность могла её спасти, поэтому Энн продолжала делать вид, что находится в неведении. Докопав яму, она выбралась из неё и отошла в сторону. Она подозвала собаку и принялась её чесать. Парни молча взяли старика, завернули в брезент и сбросили в яму.
- Иди, закапывай, – сказал Канат и, когда она приблизилась к могиле, выхватил из-за голенища нож.
В этот миг  Энн сделала стремительный прыжок вперёд и вонзила лопату ему в горло, как это делают штыком, и тут же, наотмашь, ударила лопатой по голове Серика, стоявшего рядом. Оба рухнули на землю почти одновременно. Она вложила в удары столько силы, что почти снесла голову одному и раскроила череп другому. Они умерли сразу, ещё не упав на землю. Энн отскочила в сторону и смотрела, как они рухнули наземь, а затем, переведя взгляд на лопату, долго смотрела на окровавленное железо.
7.
Стресс  начал проходить, и Энн почувствовала, как подкашиваются у неё ноги. Она села рядом и тупо смотрела на трупы. Её трясла мелкая дрожь, наконец, сознание начало проясняться, и мысли, сначала разбросанные, стали собираться в систему. Теперь она осталась одна, и идти ей было некуда, единственное жильё теперь было не для неё. И вдруг её осенило, ведь на разъезде останавливаются поезда. Если повезёт, можно тихонько в него забраться и уехать подальше отсюда, из этих диких мест, ведь поезд не идёт в никуда, он идёт к людям, в цивилизацию. Теперь уже она проверила карманы своих жертв, и забрала всё, что там было.  Столкнув трупы в яму, она быстро засыпала её и, прихватив с собой одеяло и немного еды, села на лошадь. Сначала она перебралась на другую сторону полотна и поехала по направлению к разъезду. Когда вдали появились строения, она спешилась и отпустила лошадь. Пожевав мяса, она  собрала немного снега и, напившись, пошла в сторону разъезда. Спрятавшись за барханом, она начала наблюдать. На разъезде стоял состав, но Энн уже решила, что поедет на запад, на востоке она уже была. Прошел час, когда Энн ощутила подрагивание земли, и вскоре вдали показался поезд, но на её беду это был пассажирский и проскочил разъезд, не останавливаясь. Вскоре и стоявший состав ушел. В наступающих сумерках Энн видела, суетящихся там, мужчину и женщину. Мужчина периодически выходил из дома и всматривался вдаль. Прошло ещё три часа, стало совсем темно, наконец, с востока показался огонек. Энн казалось, что прошло бесконечно много времени, прежде чем поезд, сбавляя ход, въехал на разъезд. Поезд был очень длинный. Энн не приходилось видеть таких длинных поездов раньше. Она осторожно подкралась к составу, стараясь оставаться незамеченной. Она кралась от вагона к вагону, но крытые вагоны были закрыты, а на платформе ехать было невозможно. Их сменили цистерны, наконец, ей попался полувагон. Взобравшись наверх, Энн обнаружила, что он загружен катышками. Они были ещё теплыми, похоже, только с завода. Она разгребла их, стараясь не шуметь, и, забравшись в ямку, укрылась одеялом. Было тепло, и как бы она не волновалась, сон сморил её. Проснулась она от лязга и рывка, за ним последовавшим, поезд начал медленно разгоняться. Выбравшись из своей лежанки, она выглянула за борт. Домик проплывал мимо, и она спряталась обратно. Вот мелькнул семафор и она, выглянув из вагона вновь, наблюдала, как исчезают вдали огоньки разъезда. Поезд быстро набирал ход, а вместе с ним усиливался ветер. Энн принялась расширять свою лежанку.  Углубив ямку, она засыпала края одеяла и залезла под него. После чего ещё подгребла сверху катышков, сделала себе что-то вроде землянки. Забравшись внутрь, она уснула крепким сном.
Проснулась Энн, когда уже было совсем светло. Так долго и сладко она давно не спала. Ощущение свободы приводило её в состояние блаженства. За годы скитаний она, наконец, проснулась, и никто не понукал ею, она могла лежать столько, сколько хотела, не надо было бояться, что кто-то будет её бить за малейшую провинность, не надо выполнять чужую волю. Энн выглянула из-под одеяла и  увидела  небо. Оно было чистым, ярко-голубым, и золотистое солнце ощутимо ласкало едва заметным теплом. Под одеялом было тепло, и от равномерного стука колес она вновь задремала. Проснулась от жажды. Но поезд шёл, и воды не было. О воде она как-то не подумала. Она вылезла из-под одеяла и выглянула из вагона. Барханы  по-прежнему простирались до горизонта. Это её обеспокоило. Она даже подумала, не ошиблась ли в направлении. И только заходящее солнце подсказало ей, что поезд идет на запад. Наконец, поезд начал замедлять ход и вскоре остановился. Это был очередной разъезд. Она спустилась вниз и стала собирать снег. Ей повезло, здесь снега было чуть больше, чем там, где она садилась, и, набрав полный котелок, она забралась в вагон. Прикопав его в окатыши, она стала ждать, когда снег растает. Минут через пятнадцать пришёл встречный состав, и ещё через пять минут они вновь были в пути. Теперь у Энн было всё для счастья – кусок лепёшки, немного баранины и немного воды.
Поздно ночью поезд въехал на большую станцию.  Вдоль вагона ходили люди, стукали по колесам молотками, светили фонариками. Наконец, все разошлись, и Энн осторожно спустилась вниз. Поезд стоял на втором пути. Она перебралась под вагонами поезда, стоявшего на первом пути, и оказалась напротив сторожки. В сторожке горел свет, и Энн заглянула в окно. Внутри никого не было, зато на столе лежало полбулки хлеба и початая двух литровка пепси. Энн быстро открыла дверь и схватила бутылку и хлеб. С этой добычей она побежала обратно, и сделала это вовремя, потому что локомотив сдернул вагоны, и они начали катиться. Проскочив под вагонами,  Энн отыскала свой вагон и забралась внутрь. Выпив сразу половину напитка, Энн была на вершине блаженства. Она отломила хлеба и, не спеша, начала жевать. Вскоре и её поезд начал набирать ход. Забравшись в свое укрытие девушка задремала, но теперь она спала чутко. Спину кололи окатыши, её пугали гудки встречных поездов, рывки и торможения. Лишь под утро она уснула, но сон её был не долгим. Проснулась она от сильного удара, на неё посыпались окатыши и пыль. Спросонья она не поняла в чём дело и сильно испугалась. Выбравшись наружу, она выглянула из вагона и отпрянула назад. На них катился вагон, всё быстрее разгоняясь. Через мгновение он врезался в них, и Энн шлёпнулась лицом в окатыши.  Она вновь выглянула из вагона и увидела, что какие-то люди копошилась вокруг состава. Группа вагонов вновь покатилась на них, но вдруг свернула в сторону, затем новые вагоны покатились на них и с силой ударили в состав.  Вокруг было много путей, и множество составов, и женщина побоялась покидать вагон, чтобы не потеряться. К тому же состав катали то вперед, то назад, переставляли с пути на путь, в конце концов, состав тронулся и, проехав с полчаса, остановился на разъезде. Энн осторожно выглянула из вагона. Состав сильно изменился: вместо крытых вагонов в нём оказались вагоны с машинами и цистерны.
Она спустилась на землю и пошла вдоль вагонов. Пить хотелось страшно, но поблизости не было снега, и лишь возле сторожки она увидела колодец. Энн не успела дойти до него. За спиной раздался громкий оклик:
- Стой, ты, что тут лазаешь?
Вооружённый человек строго смотрел на неё с вагона. От неожиданности Энн замерла на месте.
- Я тебя спрашиваю, – грозно сказал мужчина. – Иди отсюда, или сейчас арестую.
Энн не понимала, что он говорит, но его грозный вид напугал её, и она бросилась бежать. В это время поезд тронулся. Она остановилась и бросилась к вагонам. Но мужчина стрельнул вверх, и она присела от страха. Мимо неё проходил её вагон, но она не успела зацепиться за поручни. Энн бежала вдоль насыпи, поезд всё ускорял ход, а она не могла зацепиться. Наконец она ухватилась за поручни цистерны и, собрав последние силы, подтянулась. Она залезла наверх и оседлала цистерну. Холодный ветер пронизывал всё тело, и она моментально окоченела. Она сидела на небольшой платформе возле люка и, сжавшись в комок, ждала, когда поезд остановится, и она переберётся в свой полувагон, где было так тепло. А поезд всё шёл и шёл, не сбавляя ход. Начало ломить пальцы, и Энн растирала ладони, но это не помогало. Она не помнила, сколько прошло время, ей казалось, что прошла вечность, когда состав, наконец, остановился. Она стала спускаться вниз, но окаменевшее тело не хотело слушаться, руки еле шевелились, а пальцы почти не сгибались. На середине лестницы она не удержалась и полетела вниз, больно ударившись о насыпь. От резкой боли в ноге её прошиб холодный пот, она попыталась подняться, но боль в ноге была невыносимой.
8.
Энн вдруг почувствовала, что погибает, что никогда она не поднимется и замёрзнет в этой степи. Ей стало до слёз жалко себя, и она поползла вперёд. Для чего, она не могла объяснить, но, скорее всего, чтобы не лежать. Она понимала, что даже если и доползет до вагона, вряд ли сможет в него забраться. Но её натура не могла сдаться без борьбы, стиснув зубы, она ползла вперед, работая локтями и коленями. Сначала медленно, преодолевая сопротивление замёрзшего тела, затем немного быстрее, она ползла вперёд. Поезд, прогремев сцепкой, начал разгон, и вместе с ним уезжала надежда на тепло её вагона. Вот последний вагон промелькнул мимо. Теперь только два маленьких домика и семафоры выделялись на фоне ровной степи, и Энн поползла к домам.  Женщина с флажками в руках уже почти зашла в дом, когда Энн, собрав последние силы, хрипло закричала. Женщина остановилась и стала вглядываться в её сторону. Постояв некоторое время, она направилась к ней, ускоряя шаг.
- Господи, бедняжка, откуда же ты здесь взялась, никак с поезда? - запричитала женщина. – Да вся пообморозилась! И несёт же чёрт вас оттуда. Неужто там так жить невмоготу?
Она приподняла её и, просунув голову ей подмышку, подняла Энн на ноги. Ковыляя, они добрались до двери, и женщина втащила её в дом. Дом был небольшой, на две комнаты с холодными сенцами. По средине стояла печь, на плите стоял чайник. Женщина провела Энн в столу и усадила на табурет. В доме было тепло, даже жарко. Женщина сняла чайник с плиты, налила в кружку чаю и вставила кружку ей в руки. От горячей кружки закололо пальцы. Энн отхлебнула горячего напитка, и тепло стало разливаться внутри. Её начало трясти, и Энн поставила кружку, чтобы не расплескать чай.
- Эко тебя скрутило, бедняжку, – сочувственно произнесла женщина. – Вся в лёд перемёрзла. И несёт же вас в такую пору.
Энн молчала, тупо, уставившись в одну точку. Тело отходило от холода и отозвалось ломотой в кистях и ступнях. Болела спина и шея, и ей никак не удавалось подавить дрожь. Женщина присела рядом и сочувственно её разглядывала. Рыжеволосая, она явно не вписывалась в облик азиатки, но кожа её была смуглой и от пыли почти чёрной, лицо, обезображенное шрамом, было худым, голубые глаза горели болезненным огнём из впалых глазниц.
- Ты пей, пей чаёк-то, – ласково сказала женщина. – Согреет он тебя, глядишь, и отойдёшь. Вот, беда то, какая, как не замёрзла, бедняжка. Это ж тебе повезло, что я тебя заметила, а то бы так и замёрзла возле дома.
Энн поглядела на неё и отхлебнула чаю. Вновь её начала бить дрожь, но ломота постепенно начала уходить, и на смену ей пришла боль в щиколотке. Наконец, Энн отогрелась, её перестало трясти, и, поглядев на женщину, едва слышно прошептала, непослушными губами:
- Рахмат сизга.
- Рахмат, рахмат, - дружелюбно пробормотала женщина. – Однако, басурманка, а вроде как русская. Ты вот что, милая, попробуй встать, да пойдём умываться, а то ты как из шахты.
Она поднялась и поманила Энн за собой. Энн не понимала, что она говорит, но попыталась встать. От боли она вскрикнула и упала на табурет.
- Ай ты, господи, – пробормотала женщина и подошла к Энн. – А, ну-ка, дай посмотрю.
Она присела рядом и взяла её за ногу. Энн вздрогнула и отдернула её.
- Ладно, ладно, не боись. Гляну, разочек и всё, – дружелюбно сказала женщина.
Энн протянула ногу, и та осторожно сняла с неё сапог. Размотав портянку, она начала её ощупывать и вдруг резко дернула. Энн аж взвизгнула от боли, но сразу же стало намного легче, на место ноющей боли пришло тёплое облегчение.
- Ну, вот и всё, просто вывих, ничего страшного. Меня отец научил, а его дед. Ведь мы давно здесь живем, больниц у нас нет, и приходится рассчитывать на себя. Сейчас поставлю воду, умоешься, а то вон какая грязная. А потом поедим, ты, наверное, есть хочешь?
Она  поставила ведро воды на печь и вышла в сени. Оттуда она вернулась с корытом и поставила его на два табурета. Порывшись в шкафу, она достала мужскую рубашку и кальсоны.
- Вот и пригодились, – показывая на вещи, сказала женщина, – а то всё собиралась пустить на тряпки. Да как-то руки не доходили. Росточком будут как раз. Мужик мой был маленький, щупленький, чуть широковат, будет костюмчик, ну уж не обессудь, не дом моделей.
Приготовив мыло, шампунь и мочалку, она сняла с огня уже горячую воду.
- Ну, подходи смелее, – позвала она Энн, – будем отмывать тебя.
Энн, осторожно ступая на больную ногу, подошла к корыту. Женщина показала, что надо раздеться. Энн сняла с себя одежду и осталась в одних шароварах. Тело её было белым и всё покрыто мелкими шрамами от ожогов и ран. Женщина невольно стала рассматривать её, и Энн, смутившись, прикрылась руками.
- Бедная, видно много лиха тебе досталось, – вздохнула женщина. – Ну, да ладно, всё будет хорошо. Давай-ка нагнись.
Она полила ей на голову из ковша и протянула шампунь. Воды хватило лишь на то, чтобы отмыть голову и шею. В корыто стекла грязная, почти чёрная вода.
- Ну вот, погляди, сколько грязи мы с тебя смыли, просто ужас. Вот теперь погляди на себя.
Она протянула ей зеркало. Энн взглянула на себя и ужаснулась переменам. За эти полгода она постарела и осунулась, возле губ и вокруг глаз появились морщины, делавшие лицо печальным, скорбным. Тот жизнерадостный блеск глаз исчез, и взгляд её стал тусклым, понурым. Энн опустила зеркало, ей не хотелось видеть себя.
- Э, подруга, так ты и смотреть на себя даже не хочешь, совсем от жизни устала. Но, ничего, даст бог, оклемаешься. Садись, пока вон телевизор посмотри, хотя ты по-русски небельмеса, ну хоть картинки поглядишь.
Она усадила её на стул и включила телевизор. Как давно Энн не видела телевизора. Энн смотрела «картинки», пытаясь догадаться, что происходит на экране. Женщина же вынесла воду и принесла чистой. После чего вышла и долго не появлялась, наконец, прогрохотал поезд, и минут через пять она вернулась. Она принялась чего-то готовить, и вскоре по дому пошёл запах, от которого у Энн начались спазмы в животе.
- Давай к столу, – сказала она, – будем, есть борщ. Ты ела когда-нибудь борщ?
Энн пожала плечами и жадно посмотрела на тарелки.
- Бери ложку, бери хлеб и садися за обед, – скороговоркой сказала женщина и протянула ей ложку.
Энн с жадностью набросилась на еду и вмиг опустошила тарелку. Женщина молча добавила ей ещё. Энн на этот раз ела степеннее и, закончив, аккуратно положила ложку рядом с тарелкой.
- Рахмат, - поблагодарила хозяйку Энн.
- Рахмат, рахмат, – повторила за ней женщина. – Теперь давай знакомиться. Меня зовут Катя, Екатерина Петровна.
При этом она жестами старалась объяснить, о чём говорит.
- Е кат Перови, – попыталась выговорить Энн и смущенно улыбнулась.
- Екатерина, Катя.
- Катья, а, Кэт, – повторила за ней Энн. – А я – Энн.
- Энн? Странное имя. Аня что ли?
- Да, да, Энн, Анья.
- Ну, вот и познакомились, – подытожила Екатерина Петровна. – Ты узбечка, нет? Туркменка, нет? А, кто же ты по национальности, может, русская?
Энн отрицательно потрясла головой. Она уже интуитивно понимала, о чём идёт речь.
- Ноу, ноу, американ, я американ.
- Ты американка? Как же тебя сюда занесло? Что за наряд на тебе? Всё очень странно. Американка бомжует по Руси, истинно неисповедимы твои пути, господи, – задумчиво проговорила женщина. – Ну, да ладно, как бы там ни было, а идти тебе явно не куда, так что поживи пока у меня, а там видно будет. Похоже, женщина ты смирная, а мне тут одной невмоготу, так будем вдвоём время коротать, а там, как бог рассудит.
Всё это она говорила, глядя Энн в глаза, а Энн ничего абсолютно не понимая, чувствовала, что ей говорят что-то доброе, и поэтому кивала и улыбалась.
- А сейчас бери корыто, воду и помойся снизу, - жестами сопровождала речь хозяйка, – а я пойду, схожу не перрон, скоро поезд подойдёт, работа.
Женщина оделась, взяла флажки и вышла. Энн принялась раздеваться. Моясь в корыте, она невольно разглядывала своё тело. Оно было по-прежнему свежо, лишь немного худоватое, особенно ягодицы и бедра. Намылив ноги, она вдруг вспомнила, что давно у неё не было критических дней. Она начала вспоминать, и у неё получилось почти два месяца. В череде событий, она как-то упустила это обстоятельство и только сейчас вспомнила. Домывшись, Энн переоделась в кальсоны и убрала за собой, после чего она пошла, выливать воду. Но одеть было нечего, очень не хотелось одевать грязную одежду, поэтому она выскочила на улицу прямо в кальсонах. Энн была остановлена входившей  в дом Екатериной Петровной.
- Куда нагишом, а ну, поставь ведро, ишь ты какая прыткая. Едва оттаяла и опять на мороз, – женщина забрала ведро и пошла выливать. - Ну ладно, сейчас чаю попьём и будем кино смотреть, – продолжила она, вернувшись. - Сериал  в это время я смотрю, а ты, если хочешь, можешь спать ложиться, всё равно ты там ничего не поймёшь.
Попили чаю с вареньем, и Екатерина включила телевизор. Шли вечерние новости.
- Ну вот, опять катастрофы, - сокрушённо сказала она. - У нас, что ни новости, то катастрофы или убийства. Видишь, что творится?  Норильск рушится, каждый день дома падают. Мерзлота растаяла, а там вместо земли были болота, вот теперь дома падают, а люди мучаются. А наши власти, как всегда, озабочены и решают проблемы. Так вот и живём. Что творится на белом свете. У вас тоже не радостно, все города вдоль побережья затопило, и тайфуны каждый день бушуют. Аня, ты понимаешь, что я говорю?
Энн пожала плечами, и женщина, махнув рукой, замолчала. Начался фильм, и Энн начала клевать носом.
- Давай постелю, – засуетилась Екатерина Петровна. – Вот так, вот давай, ложись.
Утром Энн проснулась с температурой, и Екатерина Петровна принялась поднимать её на ноги.
9.
Так начался новый отрезок её жизни. Провалявшись с простудой две недели, Энн поднялась. Эти две недели не прошли впустую. Молодая женщина расспрашивала хозяйку, стараясь запоминать слова, и к концу лечения уже знала сотни три слов. Общаться стало легче. Кроме Екатерины Петровны, на станции жили ещё двое – пожилой мужчина и пожилая женщина. Несколько раз они заходили, но почему-то они не понравились Энн. Мужчина, вечно небритый, пах табаком и перегаром, ничем от него не отличалась и жена. Правда, на смену они выходили всегда трезвые, точнее с будуна, и это было их единственным достоинством. Где они брали выпивку в этой степи, была великая, не познаваемая тайна, но после смены они всегда были под шафе. Энн взяла на себя топку печи и уборку сарая. Екатерина Петровна держала корову и баранов, в её хозяйстве ещё были куры и кролики. У неё все было своё: и мясо, и овощи. Пока Энн болела, Екатерина Петровна постирала её одежду и, найдя там деньги, протянула ей. Энн жестом показала, что отдаёт деньги ей, но женщина, улыбнувшись, сказала:
- Да это для нас фантики, милая. Что мне с ними делать? Добрая ты, но эти деньги придётся выбросить.
Наступил Новый год, женщины наготовили еды, и Екатерина Петровна достала бутылку шампанского. Сидели почти до утра, ели, смотрели концерт и даже пели, Екатерина Петровна свои, а Энн свои, по очереди. Получилось весело. Когда начало светать, легли спать. Проснулась Энн потому, что её тошнило. Сначала подумали, что она отравилась. Но потом, подозрения пали на другую причину. Энн поняла, что беременна. Но как это могло случиться? Сколько раз она занималась сексом с Майклом и безрезультатно, сколько раз молодые бандиты насиловали её, и всё ничего, а забеременела она от шестидесятилетнего старика, который и был то с ней раз пять, не более. Это было невероятно. Энн была уверена, что бесплодна, а тут такое. Энн была в растерянности, и лишь Екатерина Петровна спокойно заключила:
- Бог дал, будем рожать.
Прошла зима, солнце ласково грело землю, и та с благодарностью дарила миру жизнь. Хмурая степь вдруг преобразилась, покрывшись зелёным ковром растительности. Воздух наполнился пением птиц, забегали жучки, засуетились суслики и прочая живность. Казалось, что мир забыл смерть и стремительно жил. Энн уже заметно округлилась, но ещё работа ей была не в тягость. Вместе с Екатериной они обработали огород и высадили рассаду. Хозяйка решила расширить посадки, и они немного помучались, разрабатывая целину. На Энн легла забота о животных. Гоняя коз, она наткнулась на развалины и решила расспросить Екатерину Петровну. Она уже складывала небольшие предложения и многое понимала из того, что ей говорили.  Вечером, за чаем, она  и спросила её об этом.
- Когда я была юной, чуть моложе тебя, здесь был посёлок, много народа жило, потом что-то там наверху закрутили, и посёлок стал не нужен. Вернее, не нужны, стали ни бараны, ни козы, на чём жил всегда посёлок. Люди стали разъезжаться, особенно молодежь. Потом умерли старики, а потом вдруг  ушла вода, и последние люди подались в город, а посёлок сам по себе исчез. Я вот переехала сюда, вот соседи наши, мы тут работали и потому осели. Муж мой умер потом, заболел и быстро прибрался. Мне уж давно на пенсии сидеть надо, да не кого сюда прислать, никто в такую глушь ехать не хочет. Дети вот мои тоже в городе. Дочка врачом работает, а вот сын неприкаянный. Водка его мучает, где-то на шабашках подрабатывает, снимает угол, своего не заработал. Честно скажу тебе, хоть и сын он мне, но век бы его не видала, всю душу мне вымотал, а увижу его пьяную рожу, так и убила бы. Слава богу, с дружками на стройку умотал, так теперь вроде как сам себя кормит, а то у меня на шее сидел. Но вот что, дочка, живёшь то ты здесь, как бомж, незаконный мигрант, не законно. Это ерунда, участковый то и раньше сюда носа не казал, а теперь, когда поселка нет, а бензин дорогой и не в изобилии, вообще сюда дорогу забыл. А вот рожать тебе в городе надо, да и ребенку имя нужно и документы, ведь ему потом надо жить, учиться и работать. И я даже не знаю, как быть, вот решила дочери позвонить, проконсультироваться, может, подскажет, как быть и что делать.  Срок то у тебя уже пять месяцев, надо бы показаться специалисту. Вот что мы сделаем, я созвонюсь с ней, а потом мы с тобой на рабочем поезде съездим в город, а Тимофеич отдежурит. Согласна? Ну, а коль согласна, так иди, отдыхай.
10.
Через неделю они забрались в рабочий поезд и покатили в город. Дочь Екатерины Петровны встретила их и тут же повезла в консультацию. Она была сильно похожа на мать, но миниатюрнее и утонченнее, очки придавали ей оттенок интеллигентности. В общении она была мила, и Энн прониклась к ней симпатией, и ей даже показалось, что женщина отвечает ей взаимностью. Когда все процедуры были закончены, Ольга, так звали дочь, посвятила их в процесс. Она была оформлена по подложному паспорту, и до окончания родов будет проходить под этим именем. Когда выпишут свидетельство, они смогут уехать домой, но только надо будет потом как-то оформляться. Но для Энн это «потом» было далёким и не сильно её заботило. Со здоровьем  у неё всё было нормально, и они могли ехать обратно. Вдруг Энн осенило, и она попросила отвезти её на почту.
- Зачем, Аня? – удивилась Екатерина Петровна.
- Хочу написать письмо маме, можно?
- Конечно, милая, конечно…
На почте Энн быстро написала письмо, руки, давно не державшие ручки, стали какими-то неловкими, и буквы получались неровные. Она долго вспоминала адрес Майкла и, когда написала, долго сомневалась в его правильности. Поезд уходил утром, и они отправились в гости к Ольге. По дороге женщины затащили Энн в магазин и приодели. Поразительно, как одежда меняет облик женщины. Энн стала как-то моложе и элегантнее, приобрела утонченную женственность. После придирчивого осмотра все остались довольны. Энн поразило пустынность улиц, по которым они шли, почти не видно было машин, и она об этом спросила.
- Недавно машин было много, но в последний год бензин не только подорожал, но как-то резко стал исчезать и стал дефицитным, поэтому многие побросали машины и пересели на велосипеды. Вообще из-за этого  у нас стало много проблем, воды не хватает, мусор вывозят не регулярно. Бывает, что и электричество отключат, – ответила Ольга. – Говорят, что скважины истощаются.
- Да ты что, а до нас это ещё не докатилось. Машин то у нас нет, и ездить мы, никуда особо не ездим. Иногда на рабочем поезде, что ремонтников возит, съездим по нужде к вам, так то раз в пятилетку, а так продукты с поездом к нам приходят, и почта, и платежи всякие. А тут вон что твориться! Так скоро, значит, совсем бензин кончится и хана? – всплеснула руками мать. – Как же вы здесь без транспорта, это ж вон какие расстояния?
- Не знаю, мама, может, и хана, но жить становится очень трудно, и продукты дорогие, и изобилие уже не то. И платежи всякие замучили, еле концы с концами сводим. Благо, что я врач, не зарастёт к нам народная тропа, этим и кормимся.
- А что, дочь, много народу болеет?
- Легче сказать, сколько не болеет.
- А что ж так, по телевизору говорят, что от всех болезней лечат, всё заменят, всё исправят?
- Мам, так вот это то и называется лечить, этим и кормимся, они к нам с болезнями, а мы к ним с расценками. Больные, это наши кормильцы. Чем больше больных, тем больше зарплата. А их, честно говоря, становится всё больше и больше, и никому нет дела. Скажу тебе честно, здоровый ребенок сейчас - большая редкость, в основном рождаются такие, что без врачебной помощи не выживут.
- Так что же получается, вам, значит, здоровые не нужны?
- Получается, что так, а как же окупишь иначе всё это оборудование? Да, здоровые никому не нужны. Вернее, сначала нужны здоровые, а потом больные. Для того чтобы  они стали такими, вся страна трудится.
- Это как понимать?
- А что тут понимать? Вот смотри, родился человек, о нём надо заботиться, чтобы не заболел. Вот его кормят витаминами, прячут от холода, кашками кормят, чтобы не похудел, потом сладости разные. А он вышел на улицу и раз, уже с гриппом, а мы опять его лечить, таблетки разные покупать. Кто таблетки делает, тот и рад стараться, насуют полный рот. А продукты, ведь все они не настоящие, нет сейчас настоящих яблок, груш, помидоров. Всё мутанты, выращенные на ускорителях роста, нет ни одной свиньи или курицы, не взращенной на анаболиках и антибиотиках. А ведь это всё с детства впихивают в будущих матерей и отцов, вот и результат. Только никто не хочет это признавать, не выгодно, не будет бизнеса, поэтому  всё катится по воле волн, лечим-калечим, а им просто надо свежего воздуха и чистой воды. Настоящего, червивого яблока. Иначе они будут вечно больными.
- Это верно, не закаленные пошли, слишком нежные, хиленькие какие-то. Вот бабка моя, до девяноста лет дожила и не разу не болела.
- Так вот это то и есть забота. Кто же поверит, что обливать холодной водой или заставлять бегать на морозе это забота? Это называется издевательство. Да и где им бегать, если кругом машины. А дальше - хуже. Ест человек, что попало, потому что, то, что надо есть, никто выращивать не хочет. Трудно, надо на грядках горбатить, вот и идут продукты, похожие на настоящие. К сорока годам практически все больные. Нам бы воздуха свежего, да пробежаться километров сорок, а мы вены менять, да сердце искусственное ставим. Вот и получается, что все, что делает человечество, на чем зарабатывает деньги, идет во вред самому человеку. Но никогда это не остановится, потому, что делаются деньги. А деньги - это святое. Мне самой иногда жаль пациентов, но и мне надо делать деньги, вот и приходится лечить. Да и скажи им, брось всё и езжай в степь, что они мне ответят? В лучшем случае скажут: вот и сама езжай, коль такая умная.
- Да, дочь одни мы дураки в этой степи и остались.
- Значит, врут все по телевизору, что борются за экологию?
- А куда им деваться? Чтобы экология не нарушалась, надо просто не выпускать ничего, никакой химии. Вот, например, шампунь или мыло или моющее средство. Представь, сколько было отходов, пока его выпустили, и сколько оно загадило территории, когда его спустили в канализацию. Чтобы не загадить природу, самое надежное его не выпускать. Тогда чем мыться? Золой? А что делать миллионам, которые занимались выпуском этой продукции, а кто из хозяев скажет: «Я закрываю фабрику, чтобы не загрязнять окружающую среду или избежать парникового эффекта»? Конечно, никто, поэтому все будут врать, что всё нормально, всё под контролем, пока это «всё» не выйдет из-под контроля, и не грянет беда.
- Значит, всё-таки он будет, конец света?
- Несомненно, и мне даже кажется, что в ближайшем будущем, -  задумчиво ответила Ольга. - Вот ты думаешь, почему с Аней быстро всё разрешилось? Потому что ребёнок абсолютно здоров, и она не имеет патологий. Значит, с родами проблем не будет. А это большой плюс для консультации и для роддома. Сейчас то почти каждая вторая сама разродиться не может, да и рожениц почти нет, девки то с детства на всякой дряни и на противозачаточных, вот и не могут зачать, а если и забеременят, то без сторонней помощи, и не разродятся.
- Страсти ты дочь рассказываешь, а мы дуры уши развешаем и лупим зенки в телевизор, думаем, что мы одни плохо живем. Оказывается, мы то и лучше всех живём, правда, Аня?
Энн закивала, хотя сути разговора почти не поняла. Квартира у Ольги была не большая, но место для них нашлось. По случаю приезда тёщи, муж Ольги поставил на стол бутылку и приготовил что-то вроде праздничного ужина. Почему-то кухней в их семье заведовал он. Энн сразу же не понравилась еда, чувствовалось, что большинство продуктов не натуральные, но другие ели с аппетитом. Может быть, за долгие годы жизни в местах, где цивилизация была в зачатке, она привыкла к другой пище, и все добавки организм ощущал сразу.
11.
Уром они укатили на свой полустанок и вновь окунулись в привычный для них мир. Жизнь потекла в привычном уже для неё русле. Энн стала замечать, что совсем не хочет общества людей, не хочет, чтобы появлялись новые люди и новые лица. Весна была мягкой, без быстрого тепла, но и без коварных заморозков, так что их огород благополучно расцветал. И вместе с ним отходила душой и расцветала Энн. Беременность красила её. С Екатериной Петровной они сошлись настолько,  что их можно было принять за мать и дочь. Глядя на них, и соседи как-то стали жить по-другому, даже пить стали меньше и занялись собой.
Пришло время родов. Энн заранее отвезли в город, и она пробыла у Ольги в больнице четыре дня, прежде чем разродилась мальчиком. Её спросили, как назвать мальчика, и она сказала, что хочет назвать его Йосипом. Но, видно, её не очень хорошо расслышала делопроизводитель, и Йосип почему-то стал Юсупом. И даже отчество ему дали Бердыевич. Когда Энн спросили, как звали отца, она и назвала его имя. Так малыш стал Юсупом Бердыевичем, и счастливая мать привезла его на полустанок.
В заботах пролетело лето, пришла осень, которая наградила их прекрасным урожаем. Теперь, когда у неё появился малыш, жизнь приобрела новый смысл, оттеснив всё остальное на второй план. Даже о своем письме Энн как-то подзабыла и, когда вдруг получила письмо, даже опешила. Оно пришло от матери, длинное и очень печальное. Мать писала, что с тех пор, как она уехала, они ждали от неё вестей, а потом пришла бумага о том, что она пропала без вести, и с тех пор они жили в ожидании. Отец не выдержал и умер от сердечного приступа. А тут начались катаклизмы, один за другим. Стихия разрушала города. Тайфуны и торнадо охватили весь юг, и почти все прибрежные города пострадали. Государство не поспевало оказывать помощь, а тут еще война в Иране, сотни тысяч жителей, лишённых крова, ринулись по стране в поисках жилья и заработка. Их городок наводнили беженцы, и её просто выкинули из дома, ведь прав на него она не имела. Сейчас её приютила соседка, одинокая женщина, с ними живут ещё две бездомные старушки, но они боятся, что их и отсюда могут выжить. Полиция работает плохо, не справляется с потоком преступлений, которые сопровождали движущийся с юга поток людей. Она попробовала обратиться в консульство, но ее, мягко говоря, отшили, мол, не до неё пока, её делом займутся чуть позже. Ещё она сообщила, что пенсии не хватает. Цены на продукты подросли в разы и с лекарствами перебои. Боится, что никогда не увидит Энн, но то, что она жива, и это для неё великое счастье. Внизу была приписка, писала, похоже, хозяйка дома. Она сообщала, что когда Сьюзен получила письмо, то тут же слегла, от радости у неё разыгралось давление. Энн несколько раз перечитывала письмо и плакала. Она тут же написала ответ, где подробно описала последние события и сообщала, что у неё родился сын. Отправив письмо, она стала ждать ответ. Но прошла зима и наступила весна, пришло лето, а ответа не было. Энн написала ещё два, но и на них ответа не пришло. Только это обстоятельство удручало молодую мать, всё остальное было безоблачно ясным. Сын подрос и уже ползал вовсю. Проказник, он не давал им покоя, но и забавлял своими проказами. Можно сказать, что они были счастливы, и Энн не могла даже представить, что события в далекой стране вновь изменят её судьбу.
Глава 13.
1.
Они летели уже три часа, его мутило, и состояние было ужасным. Раньше он никогда не летал самолётом, и для него это был не очень приятный дебют. Наконец, самолёт начал снижаться и вскоре, пару раз стукнувшись колёсами о полосу, побежал по взлетной полосе. Их уже ждал автомобиль, и едва они вышли из самолёта, как угодили в автомобиль, который перевёз их к двум вертолётам и, буквально через двадцать минут, они уже летели снова. В этой громыхающей и трясущейся машине лететь было ещё неприятнее. Хорошо, что полёт продлился чуть больше часа.
Их высадили в низине, которая напоминала дно котелка. Вертолёты тут же улетели, и Мушарраф, собрав свой отряд, направился по маршруту. Поднявшись по склону, они попали в кустарник, которым густо заросли последующие склоны. Продвигаться стало очень трудно, и это раздражало его. В некоторых местах он рос так густо, что пробраться через него не представлялось никакой возможности и приходилось обходить. Вконец измученные, они кое-как преодолели два склона, и Мушарраф остановился, чтобы сориентироваться. Из кустов вдруг появился человек. Это было так неожиданно, что Мушарраф отскочил в сторону и вскинул автомат. Что-то остановило его от того, чтобы нажать на спусковой крючок. Мужчина тоже испугался, но успел крикнуть пароль. Мушарраф облегченно вздохнул и назвал отзыв. После чего мужчина подошел ближе и протянул руку.
- Мустафа, – представился он. – Меня отправили встретить вас и провести в лагерь. Командир давно ждет вас.
- Вылетели по графику, так что всё в порядке. Я думаю, мы не опоздали.  Сейчас немного передохнем, задрали кусты, но долго сидеть не будем, пошли.
Они поплутали ещё с час, и вышли в лощину. Среди зарослей кустарника только опытный глаз мог разглядеть укрытия, замаскированные сетью. Ничто не выдавало присутствия людей, и Мушарраф сразу отметил это в плюс командиру. Им оказался небольшого роста пожилой мужчина.
- Искандер, – представился он. – Я - не военный, поэтому у меня званий нет, но воюю давно, партизаню. Если вы не очень устали, прошу ознакомиться с ближайшими задачами.
- Устать то мы, конечно, устали, но давайте сделаем так. Организуйте, чтобы моих людей разместили, накормили, а я тем временем внимательно вас выслушаю.
- Да, да, конечно. Мустафа, – обратился командир к проводнику, – отправляйся к Кериму и передай, чтобы людей разместили, дали умыться и накормили. Всё понял?
- Да, командир, – ответил Мустафа и тут же вышел.
- Прошу, – сказал Искандер и расстелил на столе карту. – Вот место, где мы располагаемся, вот расположение турок. По данным нашей разведки усиленный батальон, но они удерживают проход на юг, таким образом, лишают нас помощи оттуда. Выше есть наши кишлаки и город Эрбила. Он под контролем турок, но там много наших людей, которые ждут оружия и боеприпасов. В кишлаках нет еды, наши дети голодают. Нам надо выбить их  из ущелья и взять мост. Как только мы возьмём мост, сразу пойдут грузовики, они ждут команды.
- Понятно. Давайте подробно об огневых точках, силах и средствах, а завтра мне нужен проводник до места. Мне надо самому провести рекогносцировку.
- Всё будет, как скажите. А сейчас я покажу вам вашу землянку и приглашаю отужинать со мной и начальником штаба, он скоро будет.
- Буду рад, но позвольте ещё немного поработать с картой, – ответил Мушарраф и начал вглядываться в линии и значки, как будто хотел запомнить их на всю жизнь.
С наступлением сумерек жизнь в лагере оживилась, задымили трубы кухни, появились бойцы, начавшие сновать по делам. Но ни один огонёк не выдавал присутствия людей.
2.
Утром Мушарраф и ещё трое отправились в лощину. Проводник был чабаном, он хорошо знал эти места, но самое главное, что двигался он так ловко и тихо, что ни один камень не скрипнул у него под ногой, остальные же нет-нет, да и производили шум. Через четыре часа пути они вышли к вершине. Здесь проводник дал знак пригнуться и рукой показал Мушаррафу направление. Мушарраф, прячась за камнями, подобрался ближе и взял бинокль. Внизу с шумом текла река, её обрывистые берега были высоки, и мост аркой связывал берега. На той стороне расположился гарнизон. Мушарраф отметил, что огневые средства расположены очень грамотно, и атаковать в лоб было бесперспективно даже полку, а не то, что жалкой кучке повстанцев. Он долго следил за противоположным берегом, сверяя что-то на карте и делая новые пометки. Наконец, он закрыл бинокль чехлом и спустился вниз.
- Надо пройти вдоль берега вверх и вниз, осмотреть подступы, – сказал он, обращаясь к проводнику. – Сможем мы это сделать?
- Пройти вверх нетрудно, там камень большой, а вниз сложнее, камень мелкий, осыпается, можно в реку упасть. И дорога идёт вдоль реки, если к реке спускаться, хорошо будет видно.
- Понятно, пойдём вверх. Надо осмотреть берег, здесь нам их не взять.
Группа отправилась вверх вдоль хребта. Действительно, валуны были плоскими и большими, они уступами спускались к реке, создавая в некоторых местах отвесные склоны. Пройдя с пол километра, группа спустилась вниз и пошла вдоль берега. Но ничего, что могло бы обрадовать Мушаррафа, им не попадалось. Наконец, они вышли к огромному валуну, который свисал над обрывом. Внизу пенилась вода, несясь вниз стремительным потоком. Поток этот был столь мощным и стремительным, что он сразу отбросил мысль о переправе. На противоположной стороне, чуть леве, лежал валун размером чуть поменьше, но основанием уходил вглубь обрыва, сужая реку в этом месте.
- Вот здесь и будем переходить, – сказал Мушарраф. – На сегодня всё, отправляемся обратно.
Вернувшись в лагерь, он попросил командира найти хороший бур и стальные крюки, а на следующий день отправился к мосту уже с проводником и одним из своих моджахедов. Прибыв на место, он оставил бойца в секрете, а сам вместе с курдом принялся сверлить отверстие в валуне. Поработав полчаса, он поменялся с проводником, затем их сменил моджахед. К вечеру отверстие было готово, и Мушарраф вбил туда стальной крюк, который аккуратно обложили мхом. Теперь найти его можно было лишь случайно тому, кто не знал о его существовании. На следующий день под видом нищих через мост переправились два курда. Кроме лохмотьев при них ничего не было, поэтому их пропустили. Обойдя батальон, они вышли к месту, где на противоположной стороне их ждали Мушарраф и два помощника. Перебросив на противоположный берег верёвку, они спустили  ходокам инструмент. Установив на противоположной стороне крюк, курды тщательно его замаскировали. После чего верёвку сняли, и группы разошлись. Мушарраф вернулся в лагерь, а курды отправились в горы, искать место для оборудования укрытия.  На следующий день четверо мужчин ушли на мост и, переправившись на противоположный берег, встретились с ожидавшими их товарищами.
Начался период ожидания. Наконец, один из посланцев вернулся и сообщил, что всё готово. Теперь наступил самый трудный этап операции, требующий терпения и выносливости. Скрытно, ночью, десять человек, навьючив на себя оружие и боеприпасы, отправилась в горы. Пробирались медленно, так, чтобы не делать шуму и не выдать своего присутствия. Когда солнце едва осветило вершины, они уже были на месте. Мушарраф тихо крякнул, изображая удода, в ответ послышалось такое же кряканье. Он осторожно спустился к валуну. Размотав верёвку, он перебросил один конец на противоположный берег и дал знак, чтобы они тянули. К другому концу был привязан капроновый трос, толщиной в два пальца. Этот трос перетянули через реку и закрепили на крюках. Началась переправа. В небольшой брезентовой люльке на противоположный берег ушли сначала оружие и боеприпасы, а затем и люди. Закончив переправу, Мушарраф перетянул трос обратно и спрятал его. Замаскировав крюк, он отправился в лагерь.  Следующей ночью всё повторилось, а на третью ночь последняя группа ушла на противоположный берег, после чего всё, что напоминало о переправе, было убрано. Курды поработали хорошо. На склоне горы, возле огромной глыбы, был прорыт лаз, который вёл в расщелину между камнями и напоминал узкий коридор, довольно длинный, чтобы разместить тридцать человек. В конце расщелины камень был рыхлый, и пространство было расширено. Дно устлали кустами, причём нарезали их подальше от укрытия, чтобы не навести по следам дозоры. Вход прикрывался сеткой, на которую был привязан кустарник. Всё было сделано так тщательно, что Мушарраф не заметил входа, пока один из курдов не отодвинул сеть.  Разгрузив поклажу, он взял проводника и отправился с ним к батальону, но заходили они теперь с тыла.
Выбрав удобную позицию, Мушарраф достал бинокль и приступил к осмотру. Просидев в засаде до темноты, они вернулись в схрон и, пожевав лепёшку с водой, лёг спать. Ни о какой горячей пище не могло быть и речи, любой дымок мог выдать их расположение. Утром вновь он занял место в засаде. Из опыта Мушарраф знал, что мелочей быть не должно, любая упущенная огневая точка, любой, не замеченный секрет, может стать причиной провала операции и привести к гибели группы. Терпение его было вознаграждено. Он заметил группу солдат, которая, покинув гарнизон, разделилась и скрытно стала пробираться вверх по реке. Дав знак проводнику следить за одной группой, он отправился вслед другой. В километре от гарнизона группа остановилась. Оглядевшись, один из солдат махнул рукой, и из кустов появились трое его товарищей. Перекинувшись парой фраз, новая группа скрылась в кустах, а старая отправилась вниз к гарнизону. Выждав некоторое время, Мушарраф стал обходить место схрона. Забравшись, выше он выбрал удобное место и затаился. Ждал он долго, периодически вглядываясь  в местность через бинокль. Наконец появился солдат, он помочился на дерево и вновь скрылся в кустах, но этого было достаточно, чтобы Мушарраф разглядел щель, в которой укрылся секрет. Теперь он мог покинуть место и вернуться на стоянку. Добравшись до укрытия, он обнаружил там проводника и уточнил у него, что тот обнаружил. Курд дошёл с ними до места, где они сменились, но дальше наблюдать побоялся. Весь следующий день ушёл на то, чтобы засечь второй секрет. Теперь картина стала ясна, и Мушарраф принялся за план нападения. Секреты эти были выставлены на местах возможного нападения и потому для них не представляли угрозы, там, откуда они будут атаковать, местность была труднодоступной, и их никто не ждал, но ликвидировать секреты всё же было необходимо, чтобы не получить удар в спину. Когда всё было продумано и взвешено, распределено по времени, Мушарраф записал всё на флэш-карту, и один из курдов, спрятав её в складках одежды, отправился на противоположный берег. Его долго обыскивали, но ничего не нашли и отпустили. Теперь всё зависело от слаженности и удачи. Через день посыльный пришёл с берега и сообщил, что всё готово.
3.
Отправив двух бойцов в засаду, Мушарраф повёл отряд вниз, к гарнизону. Каждый из них знал, что и как будет делать, поэтому группы разошлись молча, без всяких команд. Заняв позиции, стали ждать. Наконец, с противоположного берега к мосту начали спускаться повстанцы. Обстреляв доты, они залегли, завязался бой, в гарнизоне началась беготня. Раздались выстрелы гранатометов. Их гранаты не причинили особого вреда дотам, но подняли пыль. Ударила горная пушка, снаряд попал в дот и разворотил часть стенки. Бой нарастал, наступавшие подбирались ближе. Пулемёт в одном доте молчал, во втором же сточил длинными очередями. Видно, бойцы были сильно перепуганы. Из гарнизона выскочили два БТРа и помчались к мосту. Мушарраф пустил ракету и припал щекой к прикладу пулемёта. Меткими очередями он снёс часовых с вышки и перенёс огонь на казармы. С разных мест заблестели выстрелы, и группы людей устремились к гарнизону. Преодолев проволочное заграждение, Мушарраф оказался возле одной из казарм. Солдаты бежали к машинам, но он отсекал их пулемётными очередями, не давая добраться до них. За его спиной, перебегая с места на место, его товарищи устремились вперед. Численный перевес противника уступал меткости и проворности его бойцов. Одной группе удалось захватить БТР, и они ринулись на противника, поливая их огнём из крупнокалиберного пулемёта. Но в пылу боя прозевали танк, который прошил бронемашину насквозь одним залпом. И тут же сам остановился. Моторный отсек был пробит кумулятивным зарядом. Металл горел, и обезумевшие танкисты выпрыгивали из люков. Второй танк выскочил из парка и пошел к мосту, там он развернулся и начал обстреливать гарнизон, не щадя ни своих ни чужих. Началась такая кутерьма, что трудно было разобрать, где свои, где чужие. Мушарраф понял, что контроль над ситуацией утерян. Стрельба продолжалась пять минут, наконец, противнику удалось перегруппироваться, и турки заняли оборону в парке. Назревал провал. Если сейчас техника пойдёт в бой, то им несдобровать.
- Огонь по бочкам, жги всё, что горит, иначе нам кердык! – крикнул он и сам открыл огонь по деревянному строению.
Моджахеды начали группироваться, дым от горящих бочек и машин помогал передвигаться.
- Все гранатометы сюда! – приказал Мушарраф, и, когда четверо гранатометчиков подползли к нему, объяснил: — Главное - танк, но и БТРы не пропускать. Мы сейчас пошумим чуть левее, а вы дождитесь атаки. Стрелять наверняка, поняли?
Получив утвердительный ответ, он забрал остальных и короткими перебежками перебрался левее. Здесь дым был поменьше, но было где укрыться. Рассредоточившись, они завязали перестрелку. Тем временем на мосту уже горела одна машина, вторая, отойдя назад, принялась простреливать мост, не давая противнику подойти к нему. Мушарраф достал ракетницу и пусти в небо ракету. Патронов оставалось мало, и они залегли, стреляя лишь прицельно. Что-то получилось не так, как задумывалось, и бой слишком затянулся. Всё теперь было в руках Аллаха. Теперь всё зависело от того, кому повезёт. Почуяв, что сопротивление ослабло, турки усилили обстрел и пошли в атаку. Под прикрытием танка и БТРа группа солдат ринулась вперёд на отряд Мушаррафа. Они шли, всё более и более открывая бок гранатометчикам, сидевшим в засаде. Чтобы отвлечь их внимание, Мушарраф приказал усилить огонь. Турки попрятались за броню, а техника прибавила ход. И когда уже казалось, что они сметут нападавших, прозвучали выстрелы гранатомётов. Обе машины вспыхнули.
- Ну, где Искандер? - ворчал Мушарраф. - Сейчас они очухаются и сомнут нас. Патронов осталось на две очереди, а потом только в рукопашную.
Турки, ошеломленные поражением, на некоторое время затихли, а потом перевели огонь на гранатомётчиков. Ждать дальше было невозможно.
- Отходим, – приказал Мушарраф. – Группами отходим за казарму, ищите боеприпасы, надо продержаться ещё минут пятнадцать.
Моджахеды стали отходить, их передвижения были заметны, и турки обрушили на них шквальный огонь. Мушарраф отходил последним. Сделав два прыжка, он растянулся на земле, и в это время пуля вспорола его куртку вдоль спины. Неприятное жжение охватило полспины. Перекатившись в сторону, он дал короткую очередь и заметил, как один турок упал. Он вскочил и сделал ещё два прыжка, спрятавшись в воронку. Здесь он был в большей безопасности и смог осмотреться Противник, короткими перебежками начал приближаться. Похоже, они стремились не дать им закрепиться и вытеснить на открытую местность. Мушарраф нажал на спусковой крючок, но пулемёт выплюнул две пули и умолк. Кончились патроны. Отбросив оружие в сторону, он выскочил из воронки и побежал за угол казармы. Едва он скрылся за стеной, как несколько пуль застряли в ней.  Подобрал валявшийся автомат, порывшись в подсумках убитого, нашёл один магазин. Турки развернулись в цепь и обходили казарму с обеих сторон. Вновь завязалась перестрелка. Среди трескотни автоматных очередей Мушарраф уловил хлопок безоткатного орудия, затем ещё один. Он сменил рожок. Воевать осталось не более пяти минут, потом придётся или бежать или сдаваться, что равно было бесполезным. В этот момент слух его уловил новые звуки со стороны моста, с противоположного берега через мост бежал отряд повстанцев. Турки всполошились и начали разбегаться. Группа партизан разворачивалась в цепь. Противник был ошеломлен и в панике разбегался.  Курды преследовали их, уничтожая с неоправданной жестокостью. Было ясно, что пленных не будет. Обезумевшие солдаты бежали, не разбирая пути. Мушарраф прислонился к мешкам бывшего когда-то дота. Он устал, нервное напряжение отняло много сил. Появился Искандер, он бросился к Мушаррафу и долго тряс его руку. Увидев, что вся спина у Мушаррафа в крови, что-то крикнул пробегавшему бойцу. Вскоре появился человек с сумкой. Он помог снять куртку. Рана оказалась не серьезной, пуля прошлась вдоль спины, поцарапав кожу. Лекарь обработал рану и ушёл. Начали возвращаться преследователи. Бойцы бродили меж убитых, подбирая всё, что находили. Это походило на мародёрство, но никто им не мешал.
- Я вышел на связь, – сообщил Искандер Мушаррафу. – Машины с оружием уже вышли, скоро будут здесь. С ними идёт рота иранцев, они возьмут мост под контроль. Мы дождёмся их и пойдём на север. По вашей группе будет известно, когда придут машины. С ними едет человек, у которого есть инструкции.
- Хорошо, подождём, я пока проверю своих бойцов. Заварушка была серьёзная, честно скажу, думал, что грохнут нас здесь.
- Скажи, Мушарраф, зачем тебе это?  За что ты бьёшься? За что рискуешь жизнью?
Мушарраф молча встал и ушёл, не удостоив его ответом. Проверив свой отряд, он отдал распоряжения, и бойцы разошлись выполнять задания. Больших потерь они не понесли, но было двое убитых и пятеро раненых, один из них тяжело. Прошло полчаса, когда послышался гул моторов. Несколько грузовиков появились из-за поворота, и машины въехали на мост. Вскоре они уже остановились в гарнизоне. Солдаты выпрыгивали из кузова и строились в шеренги. Началась обычная в этих случаях суета. Откуда-то, как из-под земли, появился тихий человек и, подойдя к Мушаррафу, представился:
- Майор Хамази. Я прибыл с приказом для вашей группы. Здесь приказ и деньги за проведённую операцию.
Мушарраф молча заглянул в пакет и извлек несколько увесистых пачек. Сложив всё обратно, он извлёк конверт поменьше и, распечатав его, принялся изучать.
4.
Он вновь оставался при отряде и вместе с Искандером должен был заняться диверсиями, но уже севернее. Всё необходимое он должен был получить здесь же.  Кивнув не очень разговорчивому майору, Мушарраф вызвал десяток бойцов и пошёл получать оружие, боеприпасы и провиант.
Вдруг из-за вершины  горы выскочило звено самолётов и обрушило мощный удар по  ним. С такой скоростью Мушарраф не бегал давно. Но именно скорость и спасла его. Те, кто растерялся, попали в пекло обстрела. За очередями скорострельных пушек на них обрушился удар ракет. Грохот разрывов и крики раненых слились в протяжный вой. Самолеты атаковали вновь и вновь, те, кто мог, пытались укрыться, но укрыться было трудно. Загорелись три грузовика, пламя быстро охватило их, и мощный взрыв разнёс на куски один из них. Не успели отстреляться самолёты, как в лощину спустились вертолёты и, выбросив десант, произвели залп реактивными снарядами.
Мушарраф бежал к реке, он хотел переправиться на тот берег. Но, когда он добежал до места, то с ужасом увидел, что троса на месте нет. В отчаянии он рванулся назад, но вспомнил, что есть укрытие и, развернувшись, пошёл вверх. Только он прошёл метров пятьдесят, как услышал шум рядом. Кто-то пробирался в кустарнике. Мушарраф затаился. Кто-то шёл на него. Когда человек прошёл вперёд, Мушарраф выскочил из кустов и занёс руку, чтобы нанести удар, но вовремя остановился. Он узнал спину Искандера.
- Искандер, стой, – тихо сказал Мушарраф. – Туда не ходи.
От неожиданности Искандер аж присел, но быстро совладал с собой.
- Ты видел десант? – продолжил Мушарраф. – Сейчас они будут прочесывать всё вокруг, а ты как раз идёшь на них. Быстрей иди за мной.
Они пробрались вдоль реки и укрылись в убежище. Здесь они долго сидели молча, прислушиваясь к тому, что делалось снаружи. Мушарраф прошёл в конец пещеры и лёг на подстилку. Долго лежал молча, потом уснул. Проснулся через пару часов, Искандер сидел, положив голову на колени, он тоже дремал. Подобравшись к выходу, Мушарраф долго прислушивался, а затем осторожно выглянул наружу, отодвинув кусты. Оглядевшись, он выбрался из укрытия и обошёл склон. Везде было тихо. Он вернулся в укрытие и обратился к Искандеру:
- Надо уходить, назад ходу нет, твои ребята, когда  пушкарей переправили, трос убрали, так что на ту сторону нам не перебраться. Уходить придётся по этой стороне, ты знаешь куда?
- Знаю, но сейчас мы не уйдём, в темноте заблудимся, да и можем нашуметь, а турки сейчас всё обложили, на все тропы секретов, наверное, наставили.
- Да, недооценили вы их. Прошляпили наши начальники, не ожидали такого поворота, думали в лёгкую повоюем, да и они нас тоже недооценили, всё-таки мы то свою работу сделали. Получается, что мы их, а они нас, а кто последний, тот и радуется. Что ж, ты прав, посидим до утра, а поутру тронемся. Так куда ты хочешь идти?
- Кишлак здесь есть, километров тридцать вверх по реке.
- Не туда ли вы оружие хотели тащить?
- Туда. Точнее, там нас встретить должны, а лагерь где-то в горах. У меня там родители и сестра, так что приют найдём.
- Пулю мы там найдём, спиной чую. Явно турки уже там работают.
- Больше идти некуда.
- Ладно, завтра разберёмся, а сейчас будем спать. Ты вот спросил, зачем я воюю, а я тебя спрошу, а ты зачем?
- Я? За свободу своего народа.
- Ты уверен, что за свободу? Я, когда начинал, был уверен, что тоже за свободу. Воевал, воевал, а  свобода  как-то не появлялась, а я всё воевал. Потом у меня появились деньги, за работу. Появилась и власть над людьми. У меня были наложницы, были верные соратники, и я стал настолько властным, что убил лучшего друга, потом всё рухнуло, не стало ни денег, ни власти. И я убивал из-за денег, потом я стал никто, и меня самого пинали и презирали. До тех пор, пока я вновь не обрёл силу и стал кому-то там наверху нужен, но нужен я был лишь потому, что хорошо умею воевать. Мне платят деньги именно за то, что я хорошо воюю. Другого я делать не умею, а потому, чтобы жить и иметь деньги, я должен воевать, и не абы как, а именно хорошо, лучше других, чтобы те, кто платит, нуждались во мне. Тебе же тоже платят, не так ли?
- Да, платят и дают оружие.
- Значит, и ты нужен до тех пор, пока держишь оружие в руках. И поверь мне, свободы ты никогда не получишь, ты только сменишь правителей. Кто позвал меня к вам на помощь? Ты, твои бедные родственники? Нет, кто-то там наверху, которого никто не знает. Он так решил, и ляжешь ты костьми не за свою свободу, а за его интересы.
- Ты очень злой, Мушарраф, и очень циничный.
- Может быть, но ты не видел, наверное, того, что видел я. Выгнали мы янки с Афганистана и что, народ стал жить лучше? Нет, они стали рабами на маковых полях. Сменился лишь хозяин, а плеть осталась. Пока есть сила, будет власть, а пока будет власть, не будет свободы, будет вечное рабство. Сильный будет угнетать слабого и никогда не протянет ему руку помощи, никогда не поделится даже излишками.
- Есть правда в твоих словах, но всё же хочется верить в лучшее, что люди станут добрее, будут уважать друг друга.
- А, чтобы они стали добрее, ты взял автомат и отстреливаешь их? Может, ты думаешь, что сам от этого становишься добрее и справедливее? Я убил одного старика, он выходил меня, когда я был при смерти, и он знал, что я убью его, и всё равно лечил меня. Убил я его потому, что думал, что он украл мои деньги, а теперь я понимаю, что именно он был прав, что только такие, как он, смогут сделать мир лучше, а не мы, борцы за свободу и справедливость. Справедливость и добро надо творить, а не завоёвывать или требовать от других, а свободу Аллах нам дал при рождении, только мы не хотим брать её, всё время продаём её за деньги, за власть, за желание чем-то обладать. Истинно свободен тот, кто ничего не желает себе.
- Мудро ты говоришь, Мушарраф, что же ты не пошёл в дервиши?
- Не знаю, я об этом не думал. То, что я сейчас сказал, само как-то нашло. Раньше я об этом не задумывался, а в дервиши я еще, наверное, не годен, слишком жалкая у меня душонка. Не смогу отречься  от всего, чем живу.
- Сон пропал, теперь и я в смущении. Я и раньше то не был любителем потасовок, но, как все, так и я, был полон ненависти к врагам. А сейчас, после того, как нас разгромили, я не знаю, как считать то, что мне надоело воевать, трусостью или осознанием того, что заблуждался.
- Не думай об этом, живи сердцем. И истина сама придет, – Мушарраф сам удивился своей мудрости и умолк.
Посидев ещё с полчаса в тишине, они уснули. Едва первые лучи коснулись вершин, они осторожно вышли из укрытия и стали пробираться вверх по склону. Мушарраф топнул несколько раз, сделав, таким образом, лунку. Но воды в ней не собралось, слишком далеко было до снега. Очень хотелось пить, но делать было нечего, пришлось терпеть. Они пробирались, отделившись, друг от друга метров на тридцать. Все было тихо, никаких признаков присутствия человека не наблюдалось. Искандер вёл, а Мушарраф осматривал местность, так они перебирались от склона к склону, от вершины к вершине. После двух часов пути прошли примерно три километра, сделали привал.
- Можно прибавить ходу, – сказал Мушарраф, - здесь уже никого не будет. Они блокируют подступы к кишлакам, и не будут рыскать по горам. Горы большие, все закоулки не прошаришь.
- Да, с такой скоростью мы будем долго добираться.
- Лучше долго добираться, чем быстро скончаться. Ладно, пошли, пить охота.
- Река от нас в стороне, но выше будет ручей. Там и отдохнем, до него ещё шесть километров.
До ручья они добирались ещё два часа. Кустарники сменились редкой порослью, и ручей протекал среди невысокой травы. Выбрав удобное местечко, где возле уступа росло несколько кустов кизила, путники расположились на привал. Мушарраф зачерпнул пригоршню воды и с жадностью выпил. Вода была холодной и быстро утолила жажду. Растянувшись на земле, он снял обувь и носки и дал ногам возможность отдохнуть.
- Искандер, а жена у тебя есть?
- Есть.
- Почему же мы идём в дом твоих родителей?
- Моя семья живет в Эрбиле, далеко отсюда, родители ближе.
- Дети у тебя есть?
- Два сына и дочь, старший погиб. Родственники жены помогают им, а я отправляю им деньги.
- Давно ты их видел?
- Да уж полгода не видались. Как сюда нас отправили. Раньше мы возле Эрбиля действовали, а в этом году отправили сюда. Здесь местный отряд уничтожили. А у тебя есть семья?
-  Мать и сёстры, брат в Карачи. Но что с ними - не знаю, давно там не был. Ладно, давай пить, надо чтобы кровь воды набрала, фляжек то у нас нет, а когда ещё воды попьём, не известно.
- Да километров десять, может больше, до родника.
Они принялись пить воду небольшими порциями, с перерывами, так, чтобы она успевала уйти из желудка. Напившись, они собрались и вновь отправились в путь. Солнце поднялось в зенит и пекло нещадно. Искандер, видимо, не делал больших переходов в горах, и явно устал, но старался не показывать виду. Мушарраф тоже несколько устал, но с одним автоматом для него это было не трудно. Обычно он проходил такие расстояния навьюченный под завязку.
5.
К кишлаку вышли под вечер. Искандер хотел, было сразу идти домой, но Мушарраф остановил его. Расположившись на вершине, он стал наблюдать, хорошо, что бинокль был при нём. Просидев  час, он не заметил ничего, никаких шевелений, как будто кишлак вымер. Это очень насторожило его.
- Не нравится мне эта тишина, – сказал он Искандеру. – Нет никого, людей не вижу. Где люди, почему не выходят? У них же должны быть дела, а никого. Чую, засада там.
- Но ты же уже час сидишь, и ни одного турка не видел, может, ты просто слишком осторожен?
- Может быть, а, может быть, турки опытны и осторожны, а потому не высовываются, и не дают выйти местным, чтобы не сбежали и не предупредили.
Разговор их прервала вышедшая из дома женщина. Она прошла к колодцу и, набрав воды, вернулась в дом.
- Вот видишь, – радостно сказал Искандер, – а ты говоришь, не выпускают. Всё нормально, просто люди дома сидят.
Мушарраф понимал, что не удержит человека, сидящего в полукилометре от родного дома. Да и цель их пути был этот кишлак, не умирать же им с голоду на скалах, и так уже вторые сутки они ничего не ели. Что-то надо было предпринимать, или идти в кишлак, или уходить дальше.
- Это ничего не говорит, а желание застилает твой разум. Я думаю, что надо уходить отсюда, чутье меня ещё не подводило.
- Давай я спущусь, а ты жди меня здесь, если что, уходи на восток, в Иран. Отсюда не далеко. Вон там Тигр, отсюда километров пятьдесят, за ним до границы ещё пятьдесят. Если пойдешь вдоль него, то километров на сто больше, зато есть жилье.
- Хорошо, будь, по-твоему, только подожди ещё минут двадцать, чтобы сумрак сгустился.
Искандер ушёл чуть в сторону и начал спускаться. Если кто и заметит его снизу, то пойдут в погоню туда, это даст возможность Мушаррафу уйти. Никаких шевелений внизу не происходило. Искандер, прячась за всевозможными укрытиями подобрался к кишлаку. Некоторое время он вглядывался в сумрак, а потом, крадучись, направился вдоль улицы к дому.  Толкнув калитку, он обнаружил, что она не закрыта. Страх, холодными иглами, пробежал по спине, но Искандер, оглядев двор, перебежал к окну и заглянул внутрь. В комнате был сумрак, но в свете лампады он увидел отца, сидящего не топчане, и мать, которая сидела поодаль и пряла. Никого больше в комнате не было. Искандер прокрался к двери и осторожно приоткрыл её. На скрип двери отец повернул голову, и в его глазах Искандер увидел ужас. Едва  уловимым движением глаз старик показывал ему куда-то в сторону, и Искандер понял всё. Рывком, открыв дверь, он прыгнул внутрь и выстрелил туда, куда показывал старик. Кто-то упал на пол, и короткая очередь прорезала воздух. Мать, охнув, начала оседать на пол. С другого угла выскочил мужчина, и в тот же миг старик бросился на него. Выстрелы пришлись ему в живот. Искандер развернулся и всадил очередь в голову врага. Он отпрыгнул назад и быстро осмотрелся. Кто-то, сжавшись в комок, сидел в углу. Искандер подскочил к нему и приставил ствол к затылку. Тут только он разглядел косу, свисавшую с шеи.
- Даша, ты?
Он бросился к отцу, тот был мёртв, он кинулся к матери, но и та была мертва. Тогда он схватил девушку за руку и потащил за собой.
- Бежим! – крикнул он ей. – Есть ещё кто здесь?
- В сарае ещё двое.
Он выскочил наружу и, распластавшись на земле, быстро пополз к углу. В это время из сарая выбежали люди. Двумя очередями он сбил их и, оглянувшись назад, крикнул:
- Беги до конца улицы, я догоню!
Девушка выскочила из калитки и побежала вдоль улицы. Искандер выскочил за ней и, увидев вдали тени, дал по ним короткую очередь. Петляя, он пробежал немного вперёд и дал ещё одну очередь. В ответ послышалась стрельба. Что есть мочи Искандер бежал вперёд, стремясь выскочить из узкого пространства улицы. Из-за дувала высунулась фигура, но он успел выстрелить, и фигура скрылась. Ещё мгновение, и он уже завернул за угол последнего дувала.
- Беги вверх, как только можешь! – крикнул он, задыхаясь.
Они бежали вверх, сердце колотилось так, что готово было выскочить из грудной клетки. Снизу раздались автоматные очереди. Преследователи их заметили и устремились за ними.
- Беги, милая, беги, – шептал Искандер, – сейчас только ноги спасут нас.
И они бежали. Вдруг из кустов кто-то прошептал:
- Я здесь.
- Мушарраф, это моя сестра, прошу, позаботься о ней, уходите в Иран. Я останусь и остановлю их. Не стреляй, пусть думают, что я один.
- Искандер, – закричала девушка – нет! Я не хочу, чтобы ты умер.
- Закрой рот, выдашь нас всех, тогда все тут ляжем. Всё, бегите.
- Прощай, да примет тебя Аллах, – проговорил Мушарраф и, обращаясь к девушке, сказал: – Пошли.
Она, было, бросилась к брату, но тот грубо оттолкнул её и прошипел:
- Беги, дура, беги, уже нет времени.
И она побежала. Кто-то остановил ее, взяв за локоть.
- Иди за мной и постарайся не шуметь, главное - не убежать, а скрыться. Чтобы никто не догадался, что мы есть. Иначе нас поймают и убьют, а, может, сначала отрежут уши, а потом убьют. Ты хочешь, чтобы тебе отрезали уши?
В испуге девушка замотала головой.
- Тогда иди за мной и постарайся не шуметь.
Они пробирались вперед. Позади них раздались выстрелы. На длинные очереди откликались короткие. Раздавались крики и брань. Эхо далеко разносило звуки. Наконец, всё стихло.
6.
Они шли молча. Мушарраф шагал на север, понимая, что выйдя к реке, им всё равно пришлось бы пробираться вверх. Всё, что им надо было сделать, это уйти подальше, и он упорно уводил свою спутницу от дома. Девушка покорно следовала за ним, не проронив ни слова за все время пути. А шли они уже изрядно, по расчетам Мушаррафа, часа три, четыре. Было новолуние, и луна едва освещала контуры, и лишь привыкшее к таким ситуациям зрение выхватывало путь под ногами. Взобравшись на очередной хребет, Мушарраф остановился и произнес:
- Теперь можно передохнуть, у меня лично, ноги не хотят уже идти.
Он сел и прислонился спиной к камню. Девушка послушно села рядом и тут же начала всхлипывать.
- Ну, ну, не надо, – пробормотал Мушарраф и обнял её рукой за плечи. Девушка вдруг упала ему на грудь и разрыдалась. Она плакала навзрыд, а он лишь гладил ее, пытаясь утешить. Выплакавшись, она уснула как-то сразу, почти мгновенно. Мушарраф долго сидел, не шевелясь, и от этого всё тело затекло. Наконец, он решился пошевелиться и, устроившись поудобнее, тоже задремал.
Проснулся он потому, что она зашевелилась. От утренней прохлады бросило в дрожь. Осторожно отодвинув её, он встал и потянулся, напрягая суставы до хруста. Взгляд его упал на её ноги, они были разбиты в кровь. Ичиги - сапожки из тонкой кожи без подмёток, изорвались о камни и кусты, и девушка шла почти что босиком. Осмотрев ступни, он невольно принялся разглядывать её. Она совсем не походила на курдянку. Светловолосая, она не была смуглой, даже наоборот, кожа её была лишь покрыта небольшим загаром. Стройна фигура девушки обладала той классической женственностью, которая была привлекательна во все времена и у всех народов. Тонкая талия переходила в не широкие овальные бедра. Длинная шея придавала грациозность лани, а небольшая грудь гармонично сочеталась с миниатюрным станом. Она открыла глаза и, резко соскочив, села, прижавшись к камню.
- Не бойся, это я, друг твоего брата. Давай попробуем снять ичиги, надо осмотреть твои ноги. Ты их сильно поранила.
Он протянул руку и начал медленно стягивать сапог. Девушка ойкнула и отдёрнула ногу. Он вновь начал снимать сапог. Но теперь уже более осторожно. Ступни были покрыты ссадинами и порезами и начали опухать. Мушарраф сокрушенно покачал головой.
- Плохи наши дела, очень плохи, - он огляделся вокруг и, достав нож, отрезал часть подола её платья.
Девушка в испуге смотрела на него. Разрезав ленту на две части, он протянул ей обе половинки и сказал:
- На, помочись на них, только побольше, я отвернусь.
Он отошел немного и отвернулся. Прошло некоторое время, прежде чем она позвала его. Взяв одну ленту, он тщательно протер ей ступню, затем отжал и обмотал ногу. Чтобы повязка не соскочила, выдернул шнур из куртки и завязал им концы. То же он проделал и со второй ногой.
- Ну, вот и всё. Теперь полегче?
Она утвердительно кивнула.
- Тогда давай руку и поднимайся. Вот так, теперь закинь за спину автомат и обхвати меня за шею сзади, так, – он чуть присев, взял её за ягодицы и, слегка подкинув, усадил себе на спину. Подхватив её бедра, он взялся руками за пояс и пошёл вперед. Девушка, как ранец, висела у него за спиной.
«Повезло мне, что она худенькая, весу, наверное, килограмм сорок пять», - подумал он, а вслух произнес:
- Меня зовут Мушарраф, а тебя как?
- Меня - Даша.
- Даша? Что за странное имя? Никогда такого не слышал, а что оно означает?
- Не знаю, это русское имя. У меня мама русская.
- А, вот почему у тебя волосы светлые. А как она в Ираке оказалась?
- Дед когда-то бежал туда от Саддама, там с семьей долго жил, вот наш отец там и женился на русской, потом опять сюда вернулись. Все братья на отца похожи, а я вот на мать, – и она опять всхлипнула.
- Прости, пожалуйста, не плач, что случилось, то случилось. Так Аллах распорядился.
- Они убили их у меня на глазах, они и надо мной издевались, хотели, хотели… - и она вновь разрыдалась. – Старый турок не разрешил, ругался, сказал, что, как брата поймаем, так потом пусть делают, что хотят, хоть со мной, хоть с матерью. Отца сильно били.
Мушарраф слушал молча, не зная,  что сказать. Так они прошли ещё четверть часа, после чего он снял её с себя и дал рукам отдохнуть. Как бы не была стройна девица, а в долгом пути даже лёгкая ноша в тягость. Даша чувствовала, что он устал, и спросила:
- Может, я сама попробую идти?
- Нет, даже не думай, пусть раны немного зарубцуются, так что два дня висеть тебе у меня на шее.
- А куда мы идём?
- Не знаю. Искандер сказал идти на северо-восток, в Иран, а здесь нам не выжить. Так что будем идти, пока куда-нибудь не выйдем, а там разберёмся. Нам бы выйти к какому-нибудь кишлаку, честно говоря, сегодня четвёртые сутки, как я не ел, и скоро сутки, как не пил. Хотя бы до воды добраться.
Даша вдруг почувствовала, что тоже хочет пить, но постеснялась сознаться. Отдохнув, он снова загрузил её на себя и потащил дальше. Так они пробирались среди камней, вершин и оврагов в полном одиночестве. Каким бы выносливым не был Мушарраф, но к вечеру он вымотался так, что уже не в силах был её поднять, тем более что во рту всё пересохло и от жажды, при дыхании пересыхало горло.
Отлежавшись, Мушарраф поднялся и, приказав Даше никуда не уходить, поднялся на ближайшую вершину, чтобы оглядеться. Он долго осматривал окрестность, но ничего, кроме хребтов на горизонте не просматривалось. Вдруг он заметил на соседнем холме едва заметную тропу. Убедившись, что зрение его не обманывает, он спустился вниз и, не слова не говоря, потащил  девушку на гору. Преодолев вершину и спустившись в низину, они нашли тропу. Это уже была надежда. Шли долго, как будто у него открылось второе дыхание, но тропа шла вдаль, и ничего не появлялось. Почти потеряв надежду, Мушарраф обошел склон, и перед ними появился кишлак. Это было так неожиданно, что он остановился, как вкопанный. Быстро вернувшись назад, он ссадил Дашу и, взобравшись на склон, стал наблюдать. В одном из дворов копошилась возле тандыра женщина, в другом играли дети. Несколько домов казались нежилыми. Спустившись вниз, он перетащил девушку выше, в небольшую лощину, теперь её не было видно с тропы.
- Сиди здесь и не высовывайся. Я обойду, кишлак с другой стороны, посмотрю, что делается там.
Он поднялся вверх по склону и, обойдя кишлак, вышел с противоположной стороны. Домов было не более десяти, лачуги, вид которых говорил о том, что здесь жили бедняки. Правда, с этой стороны к кишлаку примыкал сад и несколько делянок с пшеницей. Пробравшись в сад, он обнаружил арык, заполненный водой. Напившись, он продолжил исследование. Но ничего подозрительного не обнаружил, зато нашёл старую пластиковую бутылку. Набрав воды, он вернулся к Даше.
- Не будем спешить, сегодня переночуем здесь. А завтра пойдем в кишлак, за это время что-нибудь проявится. Давай посмотрим, что у тебя с ногами, - он усадил её и принялся разматывать повязки. Опухоль несколько спала, но ещё до выздоровления было далеко. - Пока пусть проветриваются, а, как  захочешь, снова надо помочиться и замотаем заново. Может, завтра к вечеру или после завтра можно будет ходить, - и, увидев, что она покраснела, добавил: – Не стесняйся, здесь другая жизнь и другие правила, здесь главное не только выжить, но и быть работоспособным.
- Прости, ты, наверное, сильно измучился, столько меня протащил. Мушарраф, ты очень сильный и добрый. Зачем ты так заботишься обо мне, ведь я тебе никто?
- Я обещал твоему брату, и хочу выполнить обещание.
- А ты давно знаешь моего брата?
- Да как сказать, в общем, хорошо знал два дня.
- И за два дня  ты стал его преданным другом? Этого не может быть.
- Бывает, что достаточно и часа, а бывает и всю жизнь дружишь и оказывается, что дружил с подлецом. Поверь мне, пуля всех делает такими, какие они есть. Твой брат положил жизнь, чтобы мы смогли уйти, а ведь мог бы бежать с нами. До тех пор, пока нас всех бы не положили. Он поверил мне и доверил мне тебя. Почему я должен быть подлецом и не быть ему благодарным?
- Но ты мог убить меня, кто бы узнал? Зачем ты принимаешь на себя мучения, рискуешь?
- Так откровенно нельзя задавать вопросы, Даша, особенно такие провокационные. Но отвечу. Утром я разглядывал тебя и мне не хочется тебя бросать, а уж тем более убивать. Да и чем я рискую, всё равно когда-то убьют, ведь я наёмник и, кроме войны, ничем не привык заниматься.
- А ты много убил людей?
- Даша, мне не нравится этот разговор. Лучше скажи, сколько тебе лет?
- Скоро будет восемнадцать. А зачем тебе?
- Не знаю, просто захотел узнать. А ты в России была?
- Один раз дед возил меня туда, но тогда мне было десять лет, плохо помню. Город большой был, людей много, машины, большие дома. Я очень боялась ходить по улице, боялась потеряться. Здесь мне больше нравится, только вот  турки, – она замолчала и, затем, рыдая, продолжила: – они убили мою маму, всех убили. А мама, как чувствовала, и заставила меня выучить наизусть адрес бабушки, сказала, может пригодиться.
- Ну, перестань, пожалуйста, перестань, - твердил он и, наконец, тряхнув её, как следует, сунул в руки бутылку. – На, попей воды.
Она послушно выпила и сразу успокоилась. Посидели ещё немного молча, и потом она уснула, по-детски прижавшись к нему.
Утром он постучался в ближайший дом, калитку открыл пожилой мужчина. Мушарраф долго с ним беседовал, объяснив, что он заблудился. Выяснилось, что сюда турки заходили. Но сейчас здесь нет никого, слишком мал кишлак и далеко находится от дорог. После долгих уговоров он купил у хозяина старого осла, заплатив три цены, лепёшек и большую банку для воды. Выяснив, куда надо держать путь, Мушарраф возвратился с покупками к Даше.
- Вот и транспорт, принцесса, прошу садиться. Да, кстати, вы сделали то, что я вам поручал?
- Нет ещё.
- Тогда быстро за дело.
Перемотав повязки, он усадил её на осла и, вручив ей, кусок лепешки и воду, повёл животное за собой. Теперь путешествие намного упростилось. Мушарраф решил не заходить в кишлаки, а продвигаться окольными путями, тем более что он подробно расспросил, куда идти. День прошёл без приключений.
На следующий день они вышли к реке, и нашли брод. Когда они перешли на другой берег, Мушарраф облегченно вздохнул. До границы оставалось километров тридцать.
Глава 14.
1.
Полковник Ли Цинь дочитал доклад и нажал кнопку вызова. В дверях появился дежурный.
- Вызовите ко мне майора Ци Фана, немедленно.
Дежурный вышел и сразу же за ним, как будто стоял за дверью, появился майор. Указав на стул, полковник без обиняков начал:
- Готов ли вариант «сверчок»?
- Так точно, всё готово.
- Вы гарантируете, что ничего не сорвётся?
- Так точно, даже в случае провала, «сверчок» будет ликвидирован и выставлен подставной, который находится в неведении.
- Хорошо, нам не нужно скандала. Китай должен находиться в тени, как бы в стороне от событий. Вы уверены, что на подготовительном этапе вас не вычислили и не подсунули ложные коды?
- Мы не имеем возможности, это установить. Система сканирования настолько сложна, что внедрение в блок управления дело весьма рискованное, и мы не можем сделать пробное внедрение.
- Понимаю, значить работаем в тёмную? Очень большой риск.
- Девяносто процентов мы можем гарантировать.
- Мало, но выбора нет. Я получил приказ запускать вариант «сверчок». Сколько время вам нужно на подготовку?
- «Сверчок» будет запущен, как только подводники сделают свою часть. Мы ждём вашей команды.
- Хорошо, майор, идите, у вас готовность номер один.
Как только дверь за ним закрылась, полковник вызвал кодировщика.
- Пиши, – приказал он. - Командиру Б16Н1, к выполнению плана приступить, пакет №1 вскрыть немедленно после получения шифровки. Командиру Б4Н1, к выполнению плана приступить, пакет №1 вскрыть немедленно после получения шифровки…
Отправив кодировщика, полковник сел за стол и глубоко задумался. Операция, которую они начали много лет назад, входила в заключительную фазу. Много сил было потрачено на то, чтобы сформировать, вооружить и направить сотни групп боевиков и моджахедов. Придать всему этому вид религиозной, освободительной и террористической войны, затеваемой экстремистами, втянуть в конфликт Штаты, так, чтобы они увязли в этих конфликтах. Всё это было проделано так скрытно, что никто не заподозрил, откуда ветер дует. Теперь же операция шла к завершению и цель её – война Штатов против Ирана.
Две лодки уже месяц лежали в лежке в Аравийском море, и сейчас они должны были навести шорох в американской флотилии, одновременно «сверчок» - хакер взламывает программу ПВО Ирана и даёт ложный сигнал о ракетной атаке. Программа должна сработать так, что времени на проверку не будет. Значит, будет нанесён ответный удар, по объектам армии США. В итоге, по расчетам штаба, потери с обеих сторон будут настолько большими, что оба противника больше не будут представлять угрозы на море. И тогда Китай сможет сам выставить претензии и диктовать условия. Таков был план, и отсчёт уже пошел.   
2.
- Господин капитан-лейтенант, - доложил шифровальщик, - получена шифровка.               
Командир взял документ, расписался в журнале и принялся читать. Лицо его сразу стало серьёзным.
- Вахтенный. Объявить тревогу, секретчика ко мне.
Началась деловая суета, появился секретчик.
- Пакет №1, срочно.
Молодой мичман  молниеносно исчез и вскоре появился с увесистым конвертом.
Командир вскрыл его и извлёк оттуда лист и второй конверт. Внимательно прочитав текст, он дал команду включить навигационную систему и доложить данные разведки. Отдав распоряжения, он вскрыл второй конверт и приступил к изучению его содержимого. Дочитав, он вызвал к себе начальника разведки и начальника боевой части.
- Цели скорректированы? - обратился он к начальнику разведки.
- Так точно, цели и их координаты выверены, и данные переданы на БЧ.
- Командир БЧ, у вас всё готово к стрельбе?
- Так точно, к стрельбе готов.
- Тогда, по местам, – он встал и направился в боевую рубку.
Поднявшись наверх, он занял свое рабочее место. Проведя контроль функционирования систем, он дал сигнал о готовности и стал ждать ответа. Вдруг короткое слово появилось на мониторе, и он дал подтверждение.
- Готовность один. Командир БЧ, огонь! – решительно произнёс он.
- Товсь!.. Есть товсь!.. - разнеслось по отсекам, и вслед за этим корпус субмарины содрогнулся от уходящих  ракет.
- Главная машина, полный вперёд! – скомандовал командир, и огромная железная сигара пришла в движение.
Пройдя несколько часов, лодка прекратила движение и вновь легла на грунт в режим ожидания. Никаких шумов и никаких сигналов, ни одного работающего прибора. Команда замерла в ожидании.
3.
О.Нил, весь в поту, бегал по полку. Пятый день они занимались погрузкой. Полк снимался с насиженного места и перебазировался в Оман. Дела в Персидском заливе шли плохо, и командование с трудом справлялось с задачами. Никаких решительных действий ни армия, ни флот не предпринимали, подготовка шла вяло. Дела, по обрывкам информации, которые доходили до О,Нила,  в самих Штатах шли плохо. Бог разгневался на страну, посылая беду за бедой, то тайфуны, то торнадо, то лесные пожары. Там не успевали эвакуировать и оказывать помощь населению. Всё это сопровождалось дефицитом топлива и энергии, которую так расточительно привыкли тратить американцы. Тут ещё экономические проблемы и лихорадочные скачки доллара, который мог вот-вот превратиться в бумагу. Вторая волна экономического кризиса накрывала мир девятым валом.
Философствуя на эту тему О,Нил вдруг начал осознавать, как мифичен и слаб, оказался этот мир цивилизации. Его трясло буквально от всего, от курса валюты, от обрыва проводов, от сбоя компьютерных систем, причём это действовало на цивилизованные страны убийственно, и абсолютно не касалось этих диких мест. Конечно, он совершенно не хотел жить в глинобитной хибаре и спать на циновке, ездить на ишаке и отбивать зерно цепами, но получалось, что разразившийся экономический кризис, меньше всего коснулся именно их, живущих в лачугах. Глядя на экран телевизора, он убеждался, как слабы и беззащитны люди мегаполисов, не способные и дня прожить наедине с природой, без машин и мобильников. Он видел их лица, некогда надменные, гордые своим социальным положением, которые вдруг стали до безобразия убогими, когда эти люди оказались всего лишь без жилья и денег. Они просто не могли добыть себе даже воды.
Размышлял полковник и о том, чему и кому он служит. Ведь многое в мире делается не по воле государств и народов, а всего лишь по желанию каких-то корпораций, каких-то групп влиятельных людей, а то и по воле кого-то одного, который может позволить себе купить или продать эти государства, разорить или сделать их богатыми. В последнее время он вдруг начал сознавать, что служит не национальным интересам, а интересам денег, больших денег, и служит он не ради долга, а ради этих же самых денег, только маленьких, можно сказать, мизерных. И понимая это, он презирал себя за свою слабость и духовную убогость. Он вдруг осознал, насколько надо быть сильным духом, чтобы отказаться от всего, от денег, имущества, положения, ради своих убеждений. Он вдруг проникся уважением к христианским стоикам и даже где-то в глубине души начал их понимать.
В таком состоянии духа и пребывал О,Нил в последнее время. Внутренний протест против того, чем он занимается, нарастал в нём медленно, но непрерывно. Всё второстепенное оборудование было вывезено, и теперь осталось лишь передать оставшееся своему помощнику по техчасти и перегнать самолеты в  Матрах, на подготовленный аэродром. Оставшуюся технику помощник загрузит на транспортные корабли и переправит в Матрах.
Заканчивались последние приготовления, заправлены и загружены самолеты. Через два часа намечался вылет, и О,Нил ещё раз обходил хозяйство. Наконец, машины взревели моторами и одна за другой начали разбег.
Полёт прошёл без происшествий, и через час они уже разворачивались на посадку. Но едва они заглушили двигатели, как он был вызван на КП и получил приказ на вылет. Пока шла подготовка, О,Нил уяснял задачу. Поступила информация, что несколько кораблей были атакованы ракетами, включая и транспорт, который грузился в Карачи. Поднятая морская авиация была атакована иранскими средствами ПВО. Задача была предельно проста: при поддержке кораблей, атаковать средства ПВО вдоль береговой линии. Такой задачи О,Нил всегда ждал с тихим ужасом в душе. Идти к чёрту в пекло ему совершенно не хотелось, но и отказаться у него не хватало духа. Удрученный, он направился ставить задачу полку.
4.
Дежурный офицер радиорелейной станции поднял по тревоге всю систему ПВО. Станция зафиксировала цели, по всем параметрам походившие на баллистические ракеты. Процессу расшифровки препятствовали сильные радиопомехи. В довершение событий, было зафиксировано уничтожение спутника-разведчика. Время на размышление почти не оставалось, и Генштаб в срочном порядке начал заседание. Ещё раз проанализировали информацию, и, после горячих дебатов, было принято решение на запуск ракет. В это же время системы ПВО зафиксировали вылет американской морской авиации, и окончательное решение было принято. Все войска ПВО получили приказ к атаке, а армия приведена в боевую готовность. Поднятый полк авиации ПВО атаковал самолеты противника, завязался бой.
5.
О,Нил поднял полк и взял курс на объект. Им в поддержку был выслан АВАКС, но это не сильно успокаивало полковника. Первая эскадрилья вышла на боевой курс. Завязался бой с самолётами противника. Сам О,Нил вёл эскадрилью штурмовиков, его задачей было подавить наземные средства ПВО. Прикрывала их эскадрилья истребителей. Радары зафиксировали цели, и поединок начался. Разлетевшись в стороны, быстрые машины приняли боевой курс, и ракеты отделились от крыла, устремившись вниз. Но там, похоже, не сидели, сложа руки, и одна за другой вспышки возгласили о том, что стальные сигары устремились им навстречу, неся с собой смерть и разрушение.
Радар зафиксировал сигнал головки самонаведения, и О,Нил понял, что взят на прицел.  Ещё немного и тепловой датчик плотно возьмёт в прицел его двигатель. Он пошёл в штопор и резко свернул в сторону. Ракета заметалась, но опытный наводчик подрулил её с земли. О,Нил вновь принялся маневрировать. Включив форсаж, он начал резко набирать высоту, и в высшей точке скинул пиропатроны и отрулил в сторону. Ракета потеряла цель и повернула на пиропатроны. Надо было драпать, иначе она могла самоликвидироваться, и шальные осколки посекли бы его.
Увернувшись от первой атаки, О,Нил стал выслеживать новые цели. Вскоре ему это удалось, и он нанёс ракетный удар. Ракета достигла цели, и он видел, как она вошла в кабину наведения. Система, можно сказать, потеряла «глаза», теперь можно было доработать объект бомбами. Эскадрилья, как стая коршунов, кружила над объектом, стеля и сбрасывая бомбы. Но внизу не стремились просто так умирать. Внизу блеснули две вспышки, и ракеты пошли на них. Там внизу, кто-то вручную наводил её на цели. Сгрудившиеся в кучу, они не успели увернуться, и мощный взрыв разорвал два самолета. Их куски, крутясь, полетели вниз. Вторая ракета тоже достигла цели, завалив ещё одну машину. Два звена пошли в пике и просто замесили пусковые.  О,Нил понял, что пора отходить, иначе они просто растратят весь боезапас. Он дал команду на отход, и сам пошел на разворот. Самолеты начали перестраиваться, но в этот момент на них сверху обрушились истребители. Откуда они взялись и как их пропустили свои, было совершенно не понятно, но размышлять было некогда. Эскадрилья рассыпалась на звенья, и всё закружилось каруселью. Боезапаса было мало, и стрелять нужно было наверняка. Сделав бочку, О,Нил отвернул и попытался зайти в хвост противнику, на скорость у того оказалась выше, и маневр не удался. Если бы не большой опыт, то он сам чуть не оказался под прицелом. Не известно, чем бы всё закончилось, если бы не подоспевшие истребители полка. 
Противник ретировался, и истребители начали преследование. О,Нил облегчённо вздохнул и начал перестроения. Когда эскадрилья развернулась и приняла курс на аэродром, от земли отделился маленький снаряд и устремился в небо. О,Нил заметил его слишком поздно. Он попытался увернуться, но маленькая ракета вонзилась в сопло и разорвала машину на куски. Полк возвратился на аэродром без своего командира, изрядно потрепанный. После короткого перерыва полк снова поднялся в небо, но теперь уже без О,Нила.
6.
Вся армада кораблей, собранных в Персидском заливе, была приведена в высшую степень боевой готовности.  Получив задачу, капитан лейтенант Хардсон ещё раз проверил цели и дал команду для подготовки к пуску. Он ждал команды, спокойно созерцая на экране отметки целей. Всё это напоминало компьютерную игру, и даже более того, была почти игрой. Поступила команда, нажал кнопки, на экране начинают двигаться точки. Одни точки -  это цели, другие точки – это ракеты. Подкручиваешь ручки, добиваясь, чтобы точки-ракеты попали в точки-цели. На тренажах он многократно проигрывал это. Теперь, когда цели были реальными и ракеты боевыми, для него, сидящего в тесном отсеке, ничего не изменилось, тот же экран и те же точки. Куда полетят и что поразят эти ракеты, для Хардсона было чем-то далёким и абстрактным, он не задумывался над тем, что скрывается под этим коротким словом «цели». Он уже давно торчал здесь, а служба однообразная и от этого скучная, приучила их всех к самоуверенности и пренебрежению к врагу. До этого все боевые действия носили в основном дистанционный характер – полетели, отбомбили, вернулись, но теперь противник осмелился посягнуть на святая святых Вооруженных сил - флот. По сводкам он знал, что несколько кораблей были атакованы подлодками, и сейчас шёл их интенсивный поиск, что самолёты палубной авиации были потрепаны врагом, и теперь готовилось возмездие, и он ждал команды, чтобы отправить к целям несколько ракет. Глубоко в трюмах корабля хранились боеголовки, которые одним залпом могли смести всю эту дикую страну, но пока наверху бить на полное уничтожение не решались, а лишь постановили ограничиться поркой. Но порка, судя по всему, намечалась грандиозная. Перезваниваясь с товарищами с других кораблей, он выяснил, что и там не сидят, сложа руки. «Ну, тем веселее будет заварушка», – подумал он.
Сигнал отвлёк его от раздумий и, повернув ключ, он нажал на кнопки. Хлопок, и с гулом стальная сигара устремилась в небо, за ней следом пошла другая, третья. Закончив стрельбу он дал команду на перезагрузку пусковых, а сам уставился в монитор. Всё шло планово, ракеты летели к целям по заданным траекториям. Вдруг с экрана исчезла одна точка – ракета, а затем разом исчезли и цели. Хардсон принялся переключать рычажки и тумблеры. Но всё было бесполезно. Запросил ЦБУ, там тоже были в смятении, цели исчезли на всех радарах. Правда, вскоре выяснилось, что сбит спутник-шпион, выдававший цели. Что делать в такой ситуации, было не совсем понятно, свои радары на такое расстояние не брали. Ракеты ушли в «молоко». Правда, на этот раз разведка сработала хорошо и оперативно  переключилась на другой спутник, и координаты были восстановлены. Вновь поступила команда на пуск, и новая порция ракет ушла на восток.
7.
Майор Наджиб, скрупулезно фиксировал все радиосигналы и вспышки пусков. В этой какофонии звуков и миганий он улавливал то, что другим было не понятно. Начальник автоматизированной системы звуковой разведки, он выслеживал и вычислял всё, что стреляло калибром более ста миллиметров, и тщательно наносил на карту. Вскоре эта карта уйдет на ЦБУ, и сотни артсистем и ракетных установок нанесут сокрушительный удар по врагу. За эти сутки они уже дважды сменили позиции, но враг постоянно выслеживал боевые подразделения. Хорошо сработали стратеги, выбив спутник, но это дало лишь  возможность поменять позиции. Потери же были серьёзными, хотя могли бы быть и большими. Его локаторы засекли новый пуск, и через несколько секунд он уже вычислил траекторию. Данные пошли в центр противоракет, это всё, что можно было сделать за это время. Там, куда направлялись эти ракеты, уже бегали люди и наводили ракеты на цели. Вновь приборы зафиксировали пуск, но теперь пуск был в противоположную сторону первому. Шесть минут превратились в борьбу электронщиков и ракетчиков. Одни искали цели, другие наводили помехи, третьи выставляли ложные цели, четвёртые пытались удержать ракету на траектории, пятые превращали сами ракеты в цели. И здесь всё зависело от быстроты и правильности расчёта. Обычная компьютерная игра, которая стремительно шла к развязке. Скачок на осциллографе возвестил о разрыве, затем второй, третий… Наджиб быстро сводил данные, производил расчёты и наносил точки на карту. Если верить координатам, то ракеты достигли целей частично. «Значит, парням повезло», – подумал Наджиб.
8.
Контр адмирал Барней был в ярости. Второй спутник слетел с орбиты, и это при том, что у них была лучшая система ПРО. Почему-то их противоракеты не успевали за иранскими баллистическими. Пентагон размышлял, а пока флот нёс потери. Серьёзные повреждения получил крейсер, еле удалось обеспечить плавучесть и ликвидировать пожар. Сейчас они были, как слепые, и не могли выйти на дальние цели, зато едва отбивались от ракетных атак врага. Авиация иранцев активизировалась так, что чуть не загнала их авиацию на авианосец. Барней запросил стратегическую авиацию и пару ракетных ударов оперативного уровня, но пока там размышляли, не давая ответа. Наконец, зазвонил телефон ЗАС. Барней узнал голос командующего.
- Пентагон дал добро, Барней, жди гостинцев.
- Слава богу, спасибо, господин адмирал. И ещё, одно… Эсминец «Мичиган» имеет на борту специзделия. Это меня беспокоит, как бы чего не вышло.
- Слушай Барней, ты что, предлагаешь мне вывести эсминец? И как я это должен сделать, скажи на милость? Одного пустить в открытое плавание? Или всю эскадру выводить? Вот что, Барней, обеспечьте безопасность корабля, понятно?
- Но как, грудью что ли его прикрывать?
- Контр адмирал, меня не интересует, каким местом ты будешь его прикрывать, но обеспечь безопасность, или ты уже не хочешь быть контр адмиралом?
- Простите адмирал, я всё понял.
- Тогда конец связи.
Барней положил трубку и сквозь зубы выругался. Одно успокаивало, «стратеги» и оперативные ракеты должны немного усмирить разнуздавшихся персов.
9.
Полковник Хабир напряжённо вглядывался в планшет. На этой прозрачной доске высвечивались все воздушные объекты. Два китайских спутника через систему радиолокационных станций передавали сведения сюда, и он знал, где и когда на земном шаре кто-то начал полёт. То, что они имели в своём распоряжении, должно сильно расстроить американцев. Обработка данных показала активность на объектах в Турции и Грузии. Из анализа полковник сделал вывод, что противник готовит серьёзный ракетный удар. Все системы обороны предполагаемых объектов атаки приведены в боевое состояние и готовы к отражению атак. Можно было атаковать объекты, но, скорее всего, такой удар будет отбит средствами прикрытия, поэтому полковник ждал, когда будет произведен пуск, чтобы атаковать ракеты на их траектории. Конечно, следил и ждал не он один. Но он был одним из участников этого действа. Вдруг точки на планшете пришли в движение, и полковник понял, что пора действовать. Команда, и на встречу движущимся точкам на планшете пошли другие.
10.
Полковник Хейли запросил у штурмана курс.
- Находимся в квадрате 16-14, через десять минут выходим на цель.
- Что ж, значит, скоро нас ждет работёнка, - и, уже обращаясь к помощнику, сказал: – Джон, проверь прицел, гостинцы должны попасть прямо в руки адресату.
Офицер принялся что-то крутить и сопоставлять.
- Всё готово, шеф, – доложил он.
- Тогда всем приготовиться, – и, прижав ларингофоны, объявил: – Десятый, двенадцатый, восемнадцатый, приготовиться к бомбометанию.
В ответ последовали доклады о готовности.
- К бомбометанию приступить.
Огромные железные цилиндры отделились от фюзеляжа и, разгоняясь, устремились вниз. Огромные лайнеры, не снижаясь, пошли дальше, на Тегеран. Позади уже шёл бой, истребители прикрытия вступили в схватку с врагом. Но полковнику это было не интересно. Со стороны Каспия шла ещё одна эскадрилья, чтобы обеспечить безопасность его машин. Его же делом было донести смертельный груз и сбросить точно в назначенное место. Очередным таким местом должен стать Тегеран. Операция была многоярусной и требовала точного соблюдения графика. До объекта оставалось тридцать минут, и прикрытие уже следовало снизу. На такой высоте они были недосягаемы для войсковых средств ПВО, а более серьёзные системы были под контролем. Конечно, с потерей спутников поступление информации ухудшилось, но всё же территория контролировалась, а потому полковник был спокоен.
- Штурман, как у нас дела?
- Подлетное время четыре минуты.
- Приготовиться к бомбометанию, - и, выждав положенное время, скомандовал: – Начали!
Вновь бомбы отделились от фюзеляжа, и пошли вниз. Помощник с ювелирной точностью уложил их по объектам.
- Джон, как у тебя дела?
- Всё о, кей, шеф, легли, как заказывали.
- Тогда пойдём дальше. Джон, ты видел Эльбрус? Не видел? Тогда смотри, если, конечно, что-то увидишь за облаками. Летим на Мешхед.
11.
Полковник Хабир напряженно вглядывался в планшет, у него не было права на промах. Пропусти он хоть одну из ракет, и полгорода, такого, как Тегеран, превратится в груду щебня. В резерве был ещё один залп. Но тогда ракеты столкнутся на излете, это был крайний шанс, поэтому всё его внимание было сосредоточено на объектах. Сейчас шёл завершающий этап, противник засёк их, и на встречу его ракетам выпустил свои противоракеты. Теперь они в свою очередь запустили свои ракеты, которые должны были сбить противоракеты. Это был последний пуск, потому что больше ничего нельзя было бы  предпринять по времени. ЦБУ напоминал возбужденный улей. Команды шли одна за другой, превращаясь в сплошной гул, смешиваясь с рапортами и ответами тех, кто сидел на пусковых и в кабинах управления. Каждый из этих людей вёл свою цель и выполнял свою задачу, исполняя его, полковника, волю и решение. Он, как дирижёр огромного оркестра, следил за тем, чтобы никто не допустил ни одной фальшивой ноты. Пошли доклады. Первые ракеты достигли целей. И теперь объектов стало меньше. Но от этого напряжение не ослабевало. Главные цели ещё продолжали полёт, и их необходимо было сбить, кроме того, две противоракеты гнались за его ракетами и приходилось маневрировать так, чтобы увернуться от них и в тоже время достичь главных целей. Ещё минута, и всё будет решено. Или победа или поражение. Пот выступил у полковника на лбу. Точки на планшетах неумолимо сходились и вот они встретились, но не все.
- Координаты 16-12 первая и вторая пусковая – пуск! - дал команду полковник, и вновь точки появились на планшете.
Ещё минута и всё закончилось. Точки на планшете сошлись, и полковник рухнул в кресло.
- Господин полковник, - обратился к нему оперативный дежурный, – нанесён бомбовый удар по Тебризу.
- А мы тут причём, майор, у нас, что полевиков нет или армейцев, или авиации, мы, что должны гоняться за каждым самолётом?
- Извините, господин полковник, но это стратегическая авиация.
- Что? – полковник выпрямился в кресле и вытер пот со лба, он стал весь внимание. – Докладывайте, что мы имеем?
- Радарами взять мы их не можем, гасят сигнал, но китайцы дают координаты, сейчас они над Тегераном.
- Где? Вы что майор, почему сразу не доложили?
- Но вы были заняты задачей, господин полковник, командующий в курсе, он запретил вас отвлекать.
- Хорошо, докладывайте обстановку.
Офицер передал все выкладки на планшет, и полковник вновь углубился в задачу. Времени было крайне мало. Поэтому все службы вновь напряжённо искали и анализировали.
- Пуск! – скомандовал полковник, и несколько точек устремились в сторону едва мерцающих точек на планшете.
Они быстро удалялись, и расстояние сокращалось. Полковник нажал кнопку и услышал доклад дежурного.
- Соедините с командующим. Полковник Хабир.
- Слушаю, полковник, - раздалось в наушниках.
- Господин генерал, нужна поддержка.
- Хорошо в вкратце, что хочешь?
- Я отправил сигары по баллистике, надо чтобы шум был снизу, если есть  там армейцы, чтобы атаковали снизу, путь ударят во все стволы, да и авиацию надо подключить.
- Делаем всё, что можно, но авиации нет. Армейский комплекс в Мешхеде уже приведён в готовность.
Полковник наблюдал и невольно подумал: «А что творится там, в Тегеране, куда скинул многотонные бомбы противник?» Но, как бы он ни рисовал картину в своём воображении, всё равно это было чем-то далёким, не реальным. Здесь, в этом просторном помещении, война для него выглядела в виде точек и цифр, а не в виде изуродованных трупов, криков раненых и груды искореженного металла, развалин и пожарищ, несчастных беженцев, бегущих невесть куда, стремящихся убежать от этого ужаса. Время шло, а он ждал и ничего другого сделать не мог. Наконец, точки начали сближаться, засуетились офицеры, пошли команды, и полковник вновь углубился в работу.
12.
Полковник потянулся и размял затекшие плечи.
- Штурман, долго нам ещё протирать штаны?
- Пять минут, не более.
- Джон, готовь машинку, будем вышивать.
- Шеф, на курсе засекли станцию наведения.
- Дай командира прикрытия, - распорядился полковник. Когда его переключили, он спросил: - Командор, что там за проблемы, их можно решить, а то нам скоро работать?
- Да нет проблем. Это войсковое ПВО, сейчас мои ребята с ними поработают, так что работай спокойно командор.
- О, кей, Джон, готов? Выходим на объект.
- Шеф, чую радар. Заход с зенита.
- Быстро координаты и скорость. Так, давай форсаж и помехи на всю.
- Поздно, головка самонаведения сработала.
- Чёрт! Откуда они здесь взялись, и скорость конкретная? Глушим движок.
Машина начала падать вниз. 
- Пуск и давай форсаж, делаю разворот.
Машина, вдавливая их в кресла, послушно делала манёвр.
- Перекладываем влево и вниз.
- Не успели шеф!
Разорванная в клочья машина падала вниз, разваливаясь в воздухе. Ещё мгновение и мощный взрыв сотряс землю. За ним раздался второй, третий. Валун на вершине горы качнулся и, медленно сползая вниз, вдруг покатился, увлекая за собой другие. Через несколько мгновений уже лавина катилась, вниз уничтожая всё на своем пути.
13.
Полковник Хабир облегчённо вздохнул и откинулся в кресле. От напряжения ломило шею и плечи. Было такое ощущение, что он перетаскал мешков пятьдесят. Зазвонил зуммер, дежурный доложил, что командующий на проводе. Хабир взял трубку.
- Спасибо за работу, полковник,  – услышал он в трубке голос генерала. - Здесь армейцы просят поддержки, очень уж их достают корабельные ракетчики. Я пообещал помочь. Сильно достается от них Буширу и Бендер Абасу. Что скажешь, полковник?
- Мы же работаем земля-воздух, земля не наша специфика.
- Не лукавь, полковник, в твоём ведомстве и такое хозяйство имеется, не так ли?
- Хорошо, господин генерал, пусть дают координаты целей и держат со мной связь.
- Даю трубку спецам.
- Полковник Аббас, командующий артиллерией армии. Слушаю ваши указания полковник.
- Здравствуйте полковник, мне нужны координаты целей и ЗАС, для корректировки времени  и координации действий, а сейчас передайте оперативному, какими силами вы располагаете.
Полковник вновь включился в работу, и вместе с ним ожил и засуетился весь центр управления.  План был прост. Полковник делает пуск по указанным целям. А пока ракеты летят, армейцы атакуют противника всем своим вооружением, не давая возможности принять контрмеры. Нужно было лишь распределить всё точно по времени. Всё это он объяснил полковнику Аббасу, и штабы приступили к работе.
14.
Капитан-лейтенант Хардсон спал в отсеке, когда вой сирены, поднял его на ноги. Дежурный электронщик уже вел цели, и Хардсону лишь оставалось принять управление. Врубившись в обстановку, он решительно дал команду на пуск. Группа самолетов двигалась на эсминец, и времени на раздумья почти не осталось. Но только он взял цели под контроль, как появились новые, и это были не самолёты, а ракеты. Такого количества целей контролировать было невозможно. На корабле были противоракетные системы, и они вступили в борьбу. На экране появилось столько движущихся объектов, что Хардсон растерялся и начал путаться в целях. В конце концов, он выбрал более крупные и медленные и произвёл пуск. Бой длился не долго, часть ракет преодолела заслон и поразила корабль. Начался пожар, экипаж бросился  тушить, но Хардсон не покидал своего поста. На мониторе вновь появились объекты, и он пытался определить, что это были за цели. Вновь прозвучал сигнал тревоги, и из глубины трюмов на пусковые пошла очередная порция ракет. Начался бой, цели маневрировали, а Хардсон прилагал усилия, чтобы они не увернулись из-под удара. Одна за другой точки вспыхивали и гасли и вдруг одна из них начала быстро приближаться. Удар сотряс корпус судна, и где-то в глубине трюма превратился в мощный взрыв, расколовший судно пополам. За ним мгновенно последовали взрывы детонировавших ядерных зарядов. Всё, что было когда-то кораблём, превратилось в пар, взметнувшийся высоко в небо, образуя огромный огненный шар. Огромная воронка на мгновение оголила морское дно, опалив его неимоверным жаром, превратив всё живое в пепел. А затем воды океана сомкнулись, и чудовищная волна устремилась в разные стороны. Повисев в воздухе, шар, медленно оседая, поплыл на восток.
Город, напоминал огромный гарнизон, везде сновали вооруженные люди. Улицы перекрывали баррикады, стояли танки и другая техника, вой сирены периодически загонял жителей в бомбоубежища. Всё это в одно мгновение превратилось в оплавленный камень, покрывший руины бывших домов. В одно мгновение всё осталось в прошлом – дома, машины, люди, голодные беспризорные собаки, высокие пальмы и кипарисы.
Глава 15.
1.
Впереди замаячил кишлак. Мушарраф остановил осла и, свернув с дороги,  укрылся за сопкой. Осторожность, рассуждал он, никогда не помешает. Он долго рассматривал его в бинокль, но, не обнаружив ничего подозрительного, решился продолжить путь. Единственно, что его волновало - автомат не куда было спрятать, и он долго придумывал, куда его деть, а расставаться с ним навсегда Мушарраф совсем не собирался. Наконец придумали привязать его под фартук, который висел под седлом. Когда Даша сидела на ишаке, его было не заметно.
Кишлак оказался довольно большим, и путники нашли духан, который располагался почти на выезде из него. Духан был не богатым, но кое-что из посуды и еды, а также спички, Мушарраф там купил. Он расспросил духанщика, куда ведёт эта дорога, и где можно набрать воды. В свою очередь тот расспросил его, откуда они держат путь. Мушарраф предполагал такой вопрос, поэтому рассказал небольшую историю, довольно правдоподобную, чтобы духанщик в неё поверил. До города было километров пятьдесят, поэтому спешить было некуда, всё равно ночевать пришлось бы в горах. Они набрали воды  в небольшом ручье и,  собрав хворост, принялись готовить обед.
- Куда мы идем, Мушарраф? – спросила Даша. За эти несколько дней она несколько успокоилась и немного привыкла к нему.
- Не знаю. Пока надо добраться до города, а там что-нибудь решим, хотя, честно говоря, я не знаю, что делать. Я же могу только воевать. Но я должен заботиться о тебе, я обещал.
-  Но, если мы не будем работать, на что мы будем жить? Может быть, в городе для меня найдётся работа, я умею шить.
- Не знаю Даша, давай сначала доберемся до него, а там будет видно. А сейчас мы лучше хорошо поедим, ладно?
Они сняли котелок с огня  и дружно навалились на еду. Жиденький суп после стольких дней голодовки был вкусен необыкновенно.
- Быстро управились, – подытожил Мушарраф, – давай-ка, глянем на твои ноги.
Он схватил её за пятку и подтащил к себе.
- Ещё денек и всё будет в порядке. Я купил тебе шлепанцы, можешь попробовать пройтись. Только потом помой ноги.
Даша надела шлёпанцы и попробовала наступить на ступню. Сильной боли не было. Но ощущение было не приятным. Она поморщилась и, сделав несколько шагов, села.
- Ещё больно наступать.
- Ладно, придется бедному ишаку ещё немного помучаться.
Собрав нехитрый скарб, он усадил Дашу на осла и, взяв его за узду, отправился в путь. К обеду следующего дня они входили в город. Это был небольшой городок, но не бедный. Облик его был изуродован тут и там установленными дотами, стенками из мешков с песком. Окна магазинов были закрыты ставнями, а в домах прикрыты плотными шторами. Всё говорило о том, что город готовится к войне.  На въезде в город имелся мотель, и  Мушарраф решил остановиться там. На фоне современных строений они со своим ослом выглядели нелепо, да и Даша была одета слишком бедно. Затащив вещи в номер и оставив Дашу, Мушарраф отправился продавать осла в пригород. Продал он его быстро, потому, что не торговался, почти даром, после чего прошёлся по городу, приглядываясь к людям. Сначала он приглядел одежду Даше, потом выбрал себе. Сделав покупки, вернулся в мотель. Даша сидела в кресле, сжавшись в комочек. Когда она увидела, что в комнату вошёл он, радостно вскочила. Мушарраф поставил сумку и спросил:
- Ну, чем ты занималась? Помылась с дороги?
- Нет, боялась, что кто-нибудь зайдёт.
- Ну и хорошо, иди, мойся и оденешь вот это, – он извлёк из сумки платье и протянул ей.
Даша оторопело приняла подарок, а затем, развернув его, стала разглядывать. Восторг отобразился на её лице.
- А можно я примерю?
- Сначала в душ. Давай быстро, а то я тоже хочу. А потом будем обедать.
Девушка скрылась в душевой и вскоре появилась перед ним в новом наряде. Теперь пришла очередь опешить Мушаррафу. На её стройном стане платье сидело элегантно, подчеркивая все достоинства фигуры. Собранные в комок и подвязанные полотенцем волосы открывали тонкую длинную шею. На слегка смуглой коже её приступали тоненькие жилки вен, от чего кожа казалась прозрачной, а шея казалась трогательно беззащитной. Большие тёмные глаза блестели угольками на симпатичном, сияющим радостью, личике. Вся она хрупкая и нежная походила на мотылька, и Мушарраф невольно залюбовался ею. От его взгляда она вдруг смутилась и покраснела, от чего стала ещё трогательнее.
- Прекрасно, – заключил Мушарраф, – теперь моя очередь.
Он мылся с наслаждением, смывая с себя пот и грязь, а вместе с ними смывал и усталость. Он почувствовал себя посвежевшим и бодрым. Единственно, что его расстроило, так это щетина, которую было нечем сбрить. Он переоделся в новую одежду, и когда предстал перед Дашей, то уловил, что она посмотрела на него как-то по-новому, с тем интересом, c каким женщины смотрят на понравившихся им мужчин. Он вдруг  почувствовал в себе влечение к своей юной спутнице, но влечение это было трепетное, нежное, которого раньше в его грубой душе не возникало. Ему вдруг захотелось  сделать ей что-нибудь приятное, чтобы увидеть восторг в её глазах.
- Даша, хочешь, мы сходим с тобой в кино, или просто погуляем, посмотрим магазины? – предложил он.
- Очень хочу, а можно?
- Конечно, только сначала поедим, ладно?
За обедом  Мушарраф спросил хозяина:
- Скажите, уважаемый, а где здесь по близости кинотеатр? Мы бы хотели сходить в кино.
- Я бы вам не советовал ходить в кино, у нас вечером с десяти часов комендантский час, и ходить по городу запрещено, а у вас ещё и документы подозрительные, а у девушки вообще нет. Вас могут арестовать. А кинотеатр в трёх кварталах отсюда.
- Спасибо, а нельзя ли у вас купить дорожную карту?
- Конечно, конечно, я сейчас принесу.
- Я уже не хочу в кино, Мушарраф, я боюсь. Давай  сейчас пройдёмся по магазинам и всё.
- Хорошо, так и сделаем, – согласился он и, обращаясь к хозяину, спросил: – А расписание междугородних автобусов у вас есть?
- Да, у меня перед конторой. Возле телефона.
- Благодарю.
Они немного погуляли по городу, Мушарраф купил ей немного безделушек, и они вернулись в номер. Взяв карту, он нашёл город на ней и стал изучать. Поблизости никаких крупных городов не было, кроме Тегерана, да и до того было километров восемьсот. На юг он ехать не хотел, что-то подсказывало ему, что это не их путь. Сложив карту, он вышел из номера и пошёл к конторке. Там он прочитал расписание. Оно было не большим, всего четыре автобуса, из которых только два ходили на Тегеран.
- Хозяин, а как мне приобрести билеты на завтрашний рейс?
- Я могу забронировать вам на завтра, но при посадке будут проверять документы и багаж, ничего не поделаешь, бдительность. Но я могу сделать вам места, если хотите, только надо немного заплатить. Я отвезу вас за город, а там посажу на автобус, идёт?
- Сколько, это немного?
- Пятьсот.
- Триста будет хорошо?
- За триста никогда, мне ведь с другими надо делиться.
- Триста пятьдесят, хорошая цена.
-Уважаемый, ведь я очень рискую, если кто узнает, мне несдобровать.
- Если тебе несдобровать, то тогда что останется мне? Я боюсь, что придётся искать другой способ убраться из города.
- Четыреста, только из уважения к вам.
- Хорошо, вот половина, вторую отдам, когда сяду в автобус.
Утром хозяин подогнал к мотелю раздолбанный «нисан» и, объехав городок по просёлкам, вывез их на дорогу. Вскоре появился автобус. Он остановился, и водитель вышел из салона. Мушарраф отдал обещанное хозяину мотеля, и тот уехал.
- За двоих триста динар, – угрюмо сказал водитель.
- С меня уже срубили четыреста.
- То была плата за услуги, а теперь надо заплатить за проезд.
Мушарраф достал деньги и заплатил. Усадив Дашу назад в женское отделение, сам сел вперёд, и автобус тронулся. По дороге они несколько раз останавливались, в это время они перекусили. В Тегеран автобус должен был прибыть к обеду, а сейчас ранним утром, они остановились, чтобы привести себя в порядок. Это была стоянка возле небольшого кишлака, пассажиры выходили из салона по своим делам, зевая и разминаясь. Мушарраф тоже вышел, чтобы размяться и умыться. Вдруг земля содрогнулась, и через некоторое время до них донеслись гулкие звуки канонады. Глухие раскаты взрывов длились недолго и внезапно прекратились. Встревоженные люди начали занимать свои места в салоне. Автобус покатился по шоссе, и чем ближе он приближался к конечному пункту, тем отчетливее становилось видно облако дыма, появившееся на горизонте. Облако росло, заволакивая небо, начало затенять солнце. Вскоре пошли пригороды, и всем стало очевидно, что горит город. На въезде их остановил патруль, и отправили на другой автовокзал, потому, что западная часть и центр были сильно разрушены. Водитель не стал ехать далеко, а и высадил всех на стоянке возле супермаркета. Никто собственно и не расстроился, потому, что большинству на другом конце города делать было нечего. Мушарраф забрал сумку, и они вошли в магазин. В огромном магазине было изобилие товаров, здесь ещё всё продолжало работать так, как-будто ничего не случилось, как-будто не было этих страшных взрывов. Сюда, в южную часть города не упало ни одной бомбы, и жизнь почти не изменилась. Мушарраф провёл свою спутницу в кафе и заказал немного сладостей, а сам купил газету с объявлениями и стал изучать.
- Что ты читаешь, Мушарраф?
- Хочу снять дом или квартиру, на первое время, потому, что в гостиницах дорого. А потом мы с тобой решим, что делать. Сначала надо осмотреться.
- Хорошо, а много у тебя денег? Если они кончатся, а мы не найдем работы, то тогда что мы будем делать?
- Не переживай, я получил получку за тридцать человек, а выдать не успел, так что пока хватит.
Мушарраф долго изучал газету, подчеркивая то, что ему понравилось, затем он попросил телефон и ещё с полчаса названивал по адресам. Наконец он закончил и, обратившись к девушке, которая уже начала скучать, сказал:
- Пошли.
Они вышли на улицу и направились к стоянке такси. В этот миг земля колыхнулась, и они едва не упали. Позади них раздался треск, и в туже секунду огромные стекла витрин посыпались на землю. С соседними домами происходило тоже самое, у многих вылетели стекла и посыпалась штукатурка. Это было так неожиданно и страшно, что Даша от испуга присела.
- Что это? – в страхе спрашивала она. – Землетрясение?
Мушарраф пожал плечами и, взяв её за локоть, быстрыми шагами направился к такси. Объехав несколько адресов, он, наконец, выбрал небольшой домик на юго-западной окраине города. Квартал был рабочим, улочки узкие и неопрятные, жилище представляло собой небольшой дом с малюсеньким двориком. Плата была несколько завышенной для такой развалины, но вполне умеренная.
- Нравится? Не очень, но другого мы пока не заслужили. Готова быть хозяйкой?
- Да, я уже устала путешествовать, поэтому мне любой дом нравится.
- Ну, тогда за дело, очень хочется есть.
Одна комнатка предназначалась под кухню, здесь была плита с газовым баллоном, стол и тумба с посудой, умывальник с облупленной раковиной и ржавым краном. Даша принялась разбирать посуду, и вскоре скромный обед булькал на плите. Мушарраф же осмотрел мебель, обошёл двор, заглянув во все имеющиеся помещения. Вернувшись, он достал из сумки автомат и принялся его протирать. Закончив, он завернул его в тряпку и спрятал под кровать.
Внезапно разболелась голова, он растер виски, в надежде, что пройдёт, но боль не отступала. Заглянула Даша, она тоже выглядела неважно.
- Обед готов, пошли. Что-то голова разболелась и подташнивает.
- У меня тоже голова раскалывается, даже есть не хочется.
- Что же выбрасывать еду?
- Да нет, что ты, пойдём.
Долго ковырялись в тарелках, но аппетит напрочь пропал.
- Пойду, полежу, что-то мне совсем плохо, – сказал Мушарраф и лёг на кровать.
Даша помыла посуду и тоже легла на соседнюю кровать. Голова болела тупо, но всё же, через некоторое время, она задремала. Когда проснулась, вечерело, голова прошла, но была какая-то вялость. На улице было не жарко, и потянул северный ветерок. Даша села на стул возле порога и задумалась. Она вспоминала последние дни, изменившие всю её жизнь, сделавшие её сиротой бездомной, и от жалости к себе пустила слезу. Мушарраф положил ей руки на плечи. От неожиданности она вздрогнула и оглянулась.
- Испугал, прости, я не хотел… Ты опять плачешь, Даша. Я так мучаюсь, когда вижу тебя плачущей, потому что не знаю, что делать, и мне кажется, что я виноват в твоих бедах
- Ну что ты, ты такой добрый, прости, я больше не буду. А давай попьем чаю. Кушать не хочется, а чаю хочу.
- Давай, я тоже очень хочу пить.
Наступила ночь, и Мушарраф  вышел во двор, чтобы Даша смогла спокойно лечь в постель. Он сидел долго, пока она не уснула. Вернувшись, он крадучись пробрался в комнату и лёг спать. Проснулся рано. Даша спала, и её лицо было спокойным и безмятежным. Он невольно залюбовался ею, но, боясь разбудить, тихо вышел во двор и долго наблюдал рассвет. Потом послышался её нежный голосок, и он вернулся в дом.
- Даша, я хочу сходить в город, узнать, может, какую-нибудь работу можно найти, постараюсь вернуться к обеду.
Она кивнула в знак согласия. Мушарраф ушёл, а вернулся почти к вечеру и принёс кучу новостей. Он рассказал ей про взрыв корабля и о том, что голова у них болела от этого взрыва, что много людей погибло, а еще больше бегут с юга, спасаясь от радиации. Работу он не нашёл, потому, что толком не знал, что ищет, а ещё и потому, что народ находился в состоянии лёгкой паники, и ни о какой работе никто и не думал. Его просто никто и слушать не хотел, и сразу отправляли на выход.
- Говорят, что от взрыва непригодна, стала земля  в Кувейте и на юге Ирака. Всё выгорело, и не осталось ничего живого. Теперь с бензином будут проблемы, – рассказывал он, – на заправках  большие очереди. Я вот что подумал: в Себзеваре я учился в лагере, там мне предлагали должность инструктора, но я тогда отказался и попал в Ирак. Может, нам вернуться туда, и я буду работать инструктором? Будет хороший заработок и дом. Что ты на это скажешь, Даша?
Даша молчала, она не знала, что сказать. Ей нравился этот человек, с ним она чувствовала себя свободно и легко. Он вошёл в её жизнь внезапно и так, что ей начинало казаться, что он был с нею всегда, только она не всегда его замечала. За это время она оплакивала своих родителей, но никогда не вспоминала, что у неё есть ещё братья, к которым она должна была вернуться. Ей хотелось быть не с ними, старшими братьями, которые уже давно ушли из семьи и жили в Эрбиле со своими семьями и своими заботами. Она вдруг поняла, что хотела бы быть с ним, но извечный женский инстинкт удерживал её от принятия решения. Мужчины редко догадываются о главном для женщины вопросе, -  в каком качестве она войдёт в его дом – наложницей, любовницей, женой? Какое место определится ей в сердце мужчины, а потому и не задумываются об этом. Они просто хотят или не хотят быть рядом и совсем не понимают женщин. Даша не знала, как сказать, чтобы он понял её и объяснился. Она начала издалека.
-  Но ведь ты не обязан всю жизнь заботиться обо мне, менять свою жизнь и привычки ради меня. Ты и так сделал для меня очень много. У меня есть родственники в Эрбиле, может, ты поможешь мне туда добраться и снова сможешь жить так, как тебе нравится? Ведь ты хочешь воевать, а я только мешаю тебе.
Мушарраф не ожидал такого ответа. Ему почему-то казалось, что она готова идти за ним куда угодно. Он помолчал немного, думая, что сказать.
- Нет, Даша, ты совсем меня не обременяешь, наоборот, мне хочется, чтобы ты была всегда рядом.
- А вдруг ты захочешь жениться, а что тогда будет со мной, куда ты меня денешь?
Мушарраф онемел от такого вопроса. Он глядел на неё, пытаясь выдавить из себя хоть слово, и, наконец, взял её за плечи и сказал:
- Я не хочу других женщин, и не хочу, чтобы ты уходила. Я хочу, чтобы ты была рядом со мной, чтобы ты была мне женой. Ты согласна, Даша?
Девушка заглянула ему в глаза и едва слышно произнесла:
- Да, – и прильнула к его груди.
Он нежно отстранил её от себя и принялся целовать её лицо. Она обняла его за шею, он подхватил её на руки. Ей вдруг безумно захотелось его крепких объятий и поцелуев, и он щедро дарил их. Она опомнилась лишь, когда почувствовала, как он входит в неё. Страх охватил её существо, и она отпрянула от него.
- Я боюсь. Так нельзя, это грешно.
- Ты жена моя, я муж твой и я люблю тебя.
Он обнял её и покрыл горячими поцелуями. Даша не в силах была сопротивляться и отдалась. Они долго лежали рядом счастливые и переполненные чувствами. Мушарраф был полон любви к ней, словно на седьмом небе от счастья. Даша, хоть и была счастлива от любовной страсти, но вдруг почувствовала себя беззащитной и полностью зависящей от него, ей стало страшно. Неуверенность поселилась в её душе. Она старалась подавить в себе это чувство, но оно прочно засело где-то в глубине души. Они провели бессонную ночь и уснули лишь под утро.
2.
Даша проснулась первой. Её любимый мирно спал, и она глядела  на него. Он уже был мужчиной, и лицо его было жестким и грубоватым даже в безмятежном сне. На жилистом теле четко вырисовывались мышцы, в которых чувствовалась сила. Она чувствовала, что любит его, простого, даже грубоватого, сильного и смелого. Но, лишившись девственности, молодая женщина чувствовала себя виноватой и стыд, смешиваясь со страхом неуверенности в том, что он любит её по настоящему, тихо шевелился в глубине души. Глядя на него, она пыталась понять, любит ли он её или это лишь желание обладать ею. В конце концов, она подавила в себе страхи и, полежав ещё немного, поднялась. Она вышла на кухню и принялась готовить обед, потому что завтрак они уже проспали. Вдруг земля колыхнулась, и с потолка посыпалась глина. Через несколько секунд последовал второй толчок, на этот раз более сильный. Даша вскрикнула и бросилась в комнату, но оттуда уже выбегал с охапкой одежды Мушарраф. Он сунул ей одежду и крикнул:
- Беги во двор, это землетрясение, отойди от стен и жди меня!
Даша выбежала наружу и остановилась посреди двора. Через несколько секунд в дверях появился Мушарраф  с сумкой в руках, и в этот миг новый толчок сотряс землю. Со звоном вылетели стёкла, и хибарка дала трещину возле двери. За забором с грохотом рухнул  дом, облако пыли поднялось вверх. Вновь последовал толчок, и крыша хибарки провалилась. Даша вцепилась в Мушаррафа и, прижавшись к нему, испугано озиралась по сторонам. Треск и грохот рушившихся зданий заполнил воздух. Пыль заволокла небо, и стало темно. Испуганные птицы метались по небу, выли собаки и отчаянно блеяли бараны, всё это сопровождалось криками обезумевших людей и стонами раненых. Толчки становились чаще и мощнее, от последнего толчка рухнула хибара, окатив их пылью и кусками глины. Внезапно толчки прекратились, и стало тихо, и только крики и стоны людей нарушали тишину. Мушарраф достал одежду и принялся одеваться.
- Здесь нам делать нечего, будем пробираться за город. Даша, ты вся в пыли, дай я тебя отряхну.
Он снял с неё платье и вытряхнул его, после чего дал ей одеться. Они выбрались на улицу, и пошли  в сторону противоположную центру. Идти было трудно, потому что повалившиеся дувалы и строения, превратили улицу в непреодолимые препятствия. Спотыкаясь и соскальзывая, они продвигались вперёд. Никто не обращал на них внимания, люди занимались спасением своего имущества и родных, попавших в завалы.
- И всё-таки и в кочевой жизни есть преимущества, – пробормотал он, глядя на руины огромного города. – Не потеряешь имущества, которое наживал всю жизнь, не потеряешь дома, который строил из последних сил. Тебя ничто не держит, встал и пошёл.
Они пробирались средь развалин долго. Всё, что они увидели, ужасало. Ни одного строения, одни груды битого кирпича, глины, брёвен. Город превратился в огромное поле, покрытое холмами бывших строений. Наконец они выбрались к дороге.
- Пойдём на восток, – сказал Мушарраф, – может, повезёт, и мы остановим машину.
Они шли и шли, но редкие автомобили проносились мимо. Пройдя километра четыре, они увидели в стороне небольшой посёлок, вернее то, что от него осталось. Среди развалин одиноко стоял старенький пикап. Упавший столб помял крышу.
- Давай-ка подойдем, посмотрим, что там, – предложил Мушарраф. – Похоже, что он уже никому не нужен, а вдруг он нам пригодится.
Они подошли, и он осмотрел машину. Мушарраф поставил сумку и, обратившись к Даше, сказал:
- Надо сбросить его с машины.
Поднатужившись, они скинули столб, и Мушарраф попытался открыть дверь. Она не открывалась, зато ему удалось открыть другую. Он осмотрел содержимое полок и бардачка, но ничего не обнаружил, тогда он открыл капот и стал рыться в проводах.
- Даша, когда я скажу, присоединишь вот этот проводок сюда, а как только машина заведётся, сразу убирай, поняла?
Даша кивнула. Он залез в кабину и дал команду. Машина завелась на удивление быстро.
- Прошу, – сказал Мушарраф и открыл дверь, – карета подана. Теперь нам есть, на чём ехать, осталось найти, на чём будет эта машина работать. Кстати, нам тоже нечего есть и не на чем готовить. Боюсь, что кафе мы поблизости не найдём. Придется потерпеть с поездкой, давай пороемся немного в развалинах.
Он заглушил автомобиль, и они принялись слоняться от двора ко двору, в поисках чего-нибудь полезного. Оказалось, что они не одни в своих начинаниях. То в одном дворе, то в другом, рылись люди. Что они искали, неизвестно, но при приближении посторонних некоторые из них прятались или убегали. Порывшись с полчаса, они собрали кое-какую посуду и немного еды, после чего вернулись к машине. Теперь ничто не мешало им отправиться в путь. Трасса была пуста, и они помчались вперёд, на восток. Через час езды показались строения, вернее, страшные остовы зданий. Это был Кередж, огромный мегаполис, превратившийся  в груду развалин. Многоэтажные высотки, превратились в безобразные обрубки, и торчали  над развалинами, как гнилые зубы во рту у старухи. Среди всего этого ужаса копошилась техника, суетились люди, это заставило Мушаррафа остановиться и осмотреться.
- Что случилось? – спросила Даша.
- Ничего страшного, просто нам не следует встречаться с полицией или патрулём, ведь у нас нет документов, вот я и хочу присмотреться, нет ли где засады.
Он залез на крышу автомобиля и стал вглядываться вдаль через бинокль. Наконец он увидел то, что искал. Вдали виднелся пост. Мушарраф слез и достал карту. Он долго изучал местность и карту и пришел к выводу, что следует вернуться немного назад и там пробираться просёлками. Так они и поступили, дав крюка километров в тридцать. Они, наконец, выбрались на асфальт. Дорога здесь пустынной не была, гружёные скарбом машины тянулись на восток. Многие были увешаны людьми, которые сидели в кабинах, кузове и на крышах. Они влились в общий поток и ехали не очень быстро. Через несколько часов они подъехали к развилке. Слева от дороги начинались горы, которые увенчивал вулкан. Вулкан был далеко, и только тонкая струйка дыма выдавала его.  Камни, маленькие и большие, были разбросаны кругом, они недавно скатились с вершин. Огромное облако дыма появилось над вулканом, и через полминуты раскаты грома достигли их ушей. Земля вновь содрогнулась.
- Похоже, эта война разбудила всех шайтанов, спавших под землей, и они решили порезвиться.
- Мушарраф, давай быстрее уедем отсюда, мне страшно. Вдруг горы посыплются на нас.
- Я тоже думаю, что надо удирать, да только бензина у нас осталось мало и, если не найдём заправку, то скоро кончится.
Не успел он произнести, как впереди показался пост и заправка. Свернув на заправку, Мушарраф остановил машину. Заправка была пуста. Он нашёл заправщика, грустно сидящего в помещении.
- Бензин есть?
- Бензин есть, а электричества нет, колонки не работают.
- Мне надо литров сорок, есть ли способ достать бензин без электричества?
- Нет, без электричества нельзя.
- А, если подумать хорошо? – Мушарраф, достал пару купюр.
- Ну, если только пробником, – оживился заправщик.
- Давай пробником.
Они вышли наружу и направились к резервуарам. Там парень взял прибор и опустил в горловину. Проделав так несколько раз, они заправили машину.
- Слушай, друг, тут у меня проблема, нет прав, ты не подскажешь, как объехать пост, только сразу хорошо подумай, - и протянул ещё купюру.
- Езжай обратно, за поворотом будет грунтовка вверх к вулкану, по ней объедешь пост, но выйдешь на дорогу ведущую, на Горган. Там где-то есть просёлок, чтобы выйти на трассу, но я точно не знаю, где. А больше на трассу объезда нет, везде овраги.
Выбрав момент, когда на пропускном пункте скопилось много машин, они выехали с заправки и поехали назад. Объехав гору, они нашли дорогу и стали подниматься вверх. Кое-где дорогу перекрывали валуны. Но объехать их было можно. Вскоре они добрались до асфальта. Дорога шла на подъём, и машина поехала значительно медленнее. В этом направлении машин шло меньше, и дорога была свободнее. После часа езды они добрались до придорожного кафе и решили остановиться пообедать. Удары стихии добрались и сюда, но простенькое здание хоть и имело трещины на стенах, но сильно не пострадало. Заказав лагман, Мушарраф стал расспрашивать хозяина, как выехать на трассу.
- Почему бы вам ни спуститься вниз, до развилки? Здесь поблизости нет просёлка, но если вы поедите дальше, то тоже доберетесь до Мешхеда, только дадите крюк километров в сто пятьдесят. От Горгана проложили дорогу до Мешхеда, но дорога идёт всё время по горам. Зато постов полиции здесь почти нет. В Сари есть пост, но его можно объехать, я сам не раз там ездил за контрабандой.
- Спасибо, уважаемый, мы так и сделаем, поедем дальше.
После сытного обеда и ехать стало веселей.  Ехать было приятно, теплый ветер дул в лицо, горы, величественно возвышавшиеся по сторонам, радовали взор, тишина, нарушаемая лишь рокотом мотора, успокаивала. Хотелось ехать и ехать, не останавливаясь. Наступил вечер, и стало быстро темнеть. Добравшись до очередной стоянки, решили переночевать. Стоянка была очень скромной, но всё, что было нужно, здесь имелось. Пополнив запасы топлива и воды, они легли спать.
3.
Проснулись, едва рассвело, и слегка перекусив, отправились дальше. Ехали часа три, когда, наконец, подъем прекратился и начался спуск. Здесь, на водоразделе, открывался великолепный пейзаж, спереди и сзади дорога змейкой уходила вниз и там терялась за поворотами, с вершины всё, что находилось внизу, казалось малюсеньким и, глядя вниз, захватывало дух.  Отсюда был виден вулкан, хотя он  находился довольно далеко. Полюбовавшись пейзажем и размявшись, они начали спускаться. Теперь машина шла сама, и приходилось подтормаживать, чтобы не слететь с дороги. Вдруг глухой гул раздался из-под земли, и она содрогнулась. За первым толчком сразу же последовал второй  и послышался шелест осыпающихся камней. Мелкие, а за ними крупные камни начали падать на дорогу. Несколько камней ударили по крыше, страшно напугав Дашу. Мушарраф сбавил ход, но что он мог сделать  в этой непредсказуемой ситуации, кроме как положиться на волю Аллаха. Так, лавируя меж камней, они продолжали спуск. Камнепад постепенно прекратился, и они облегчённо вздохнули, но новый толчок вновь привёл их в смятение. Камнепад возобновился, но не такой интенсивный. Вдруг на крышу со страшным грохотом упал камень, продавив её довольно сильно. Инстинктивно, Мушарраф затормозил, но тут же отпустил тормоз, в этот миг огромный валун стукнул машину в переднее колесо. Старенький пикап крутануло и он, съехав с дороги, помчался по откосу вниз. Даша, свернувшись в клубок на сидении, вцепилась в ногу Мушаррафа, а тот пытался управлять прыгающим на камнях автомобилем.  От удара о валун машина остановилась и, медленно разворачиваясь, начала валиться на бок. От удара о руль Мушарраф чуть не задохнулся, но, собрав волю и превознемогая боль, открыл дверь и вскочил из машины. Он ухватил девушку за плечи и стал вытягивать её наружу. Автомобиль, постояв немного, стал сползать вниз, всё сильнее и сильнее наклоняясь, пока не опрокинулся на бок и, кувыркаясь, покатился вниз. Они стояли на круче и смотрели, как машина катилась вниз, кувыркаясь и подпрыгивая. Её кульбиты были достойны многих каскадерских трюков. Первым пришел в себя Мушарраф:
- Как ты, Даша? – он приподнял её и осмотрел. – У тебя всё в порядке? Ты цела, не ранена?
- Не знаю, вроде цела, – ответила девушка. – Но мне страшно, я писать хочу.
- Ну, так писай, – сказал Мушарраф и отвернулся. – А я пойду, поищу вещички. Ты меня жди здесь.
Он отправился вверх  по склону, то тут, то там валялись вылетевшие из кузова вещи. Собрать удалось почти все, хотя на это ушло довольно много времени. Девушка, не дождавшись его, сама поднялась на дорогу. Там они разделили вещи и, взвалив на себя, побрели по дороге. Ни снизу, ни сверху не было, ни одной машины, и они брели одни по пустынной дороге. В некоторых местах дорога была перегорожена завалами камней, и им пришлось перебираться через эти груды. Хоть и идти под уклон было не так тяжело, но, в конце концов, они устали и решили сделать привал.
К вечеру они добрались до развалин небольшого кишлака. Несколько человек разгребали завалы. Среди них были мужчины и женщины, почти все были легко ранены или имели ушибы и ссадины. Они так сосредоточено трудились, что никто из них не заметил, как подошли к ним путники. Они пытались разобрать завал и добраться до двери оставшегося целым помещения. Это уже почти им удалось, поэтому энтузиазм работников достиг высшего напряжения. Наконец они раскопали дверь и проникли внутрь. Никто не обращал внимания на Мушаррафа и его спутницу, поэтому он подобрался к двери и заглянул внутрь. Всё, что там происходило, напоминало обычный грабёж, люди тащили всё, что могло им пригодиться, правда, при этом не скандалили меж собой. Когда  всё было собрано, и они пошли вон из развалин, тут только они увидели Мушаррафа и на некоторое время пришли в замешательство.
- Здравствуйте уважаемые, где нам можно набрать воды?
- Здравствуйте, – робко пробормотал один из мужчин. – Вода у нас вон там, в роднике, а вы откуда здесь взялись?
- Мы? Машину завалило камнями, едва остались целы, вот и идём пешком, хотим добраться до Сари. Далеко отсюда до города?
- Нет, пятьдесят километров, но что вам там делать, там, наверное, тоже всё разрушено.
- Может быть, но куда-то же надо идти, не умирать же с голоду в горах.
- Это верно, хозяин наш тоже так поступил, но у него есть деньги, поэтому он после первого землетрясения уехал, а нам некуда бежать, наши дома разрушились сразу, так что нет у нас ни домов, ни денег, ни имущества. Вот хозяйский дом развалился, так хоть немного одежды и еды нашли, а то второй день голодные ходим. Бараны разбежались, козы тоже, так что мы тоже скоро подадимся, только не знаем куда.
Путники отправились к роднику, а местные жители занялись своими делами. Пообедав, Мушарраф решил продолжить путь и подняться на одну из вершин. По его разумению так будет безопаснее, ибо внизу их могло завалить камнями при очередных толчках. Наверху было ветрено, и они соорудили себе с подветренной стороны из камней и травы что-то в виде ласточкиного гнезда и, прижавшись, друг к другу легли спать. Разбудил их нарастающий гул, идущий из-под земли, она задрожала и затем всколыхнулась, как будто вздохнула. Солнце едва появилось на горизонте, высветив остроконечные вершины Эльбурса. А вдали появилось чёрное облачко, которое стало медленно нарастать. Послышался шелест осыпающихся камней. С соседней вершины сорвался валун и, ударившись о камень, повлек его за собой, через несколько мгновений уже сотни камней устремились, вниз поднимая пыль и страшный грохот. Вдали, на снежных вершинах происходило что-то странное. Они как бы расплылись, очертания их на мгновение стёрлись и стали расползаться вниз, и только когда вся эта белизна стала покрывать лощины белыми прожилками, они догадались, что это сошёл снег. Через минуту до них дошёл гул падающей лавины. На мгновение, сползающее облако скрылось за хребтами, но гул нарастал, его басы становились ощутимее, и они уже слышали его не слухом, а всем своим существом. Внизу, меж горами, вновь полетели камни, они летели вниз по лощине, радостно подпрыгивая, и с вершины горы казались такими безобидными. Вдруг над соседней горой поднялось огромное облако, и с неё посыпались камни. Вслед за камнями вниз устремилась грязь, смешанная с камнями и деревьями, заполняя собой все прогалины и лощинки, и вот уже мощная снежная лавина пронеслась под ними, обдавая их брызгами и крупинками острого, колючего снега.  Стало холодно и темно от снежного тумана. Даша испугано прижалась к  Мушаррафу, который стоял, потрясённый неистовством стихии. Снежная масса, наползая пластами, поднималась вверх, заполняя всё пространство между вершинами и, наконец, остановилась, не добравшись до них метров пятнадцать. Теперь они стояли на островке земли, окруженные морем снега. Снежная пыль медленно оседала, и вслед за ней надвигался холод. За грохотом падающих снежных лавин, они не заметили, как небо приобрело почти чёрный оттенок, и солнце скрылось, превращая день в сумерки. Снег начал сереть, и только теперь они ощутили запах гари  и пепла. Столб дыма, идущий из вулкана, превратился в огромное облако, медленно двигающееся на восток. Как капли дождя на головы их посыпался пепел и мелкие кусочки пористой породы, шлак. Дышать становилось трудно, надо было что-то делать, и Мушарраф отдал куртку Даше. Собрав вещи, спустился на снег. Обувь у них была не по сезону, и ноги быстро замёрзли. Снег хоть и плотный, местами проваливался и царапал голые ноги. После пятнадцати минут пути ноги так ломило, что Даша заплакала, да и сам Мушарраф еле терпел боль. Наконец они добрались до торчащей из снега вершины, и взобрались на неё. После снега, земля казалась теплой. Мушарраф принялся растирать ей ноги, от этого Даша заплакала ещё громче. С большим трудом они отогрелись и продолжили спуск. Чем ниже они спускались, тем грязнее становился снег. Отовсюду торчали камни и обломки деревьев, по скользкому склону было опасно идти. Вдруг Даша вскрикнула и упала на спину, Мушарраф ухватил её за шиворот, но потерял равновесие, и они заскользили вниз, всё более и более разгоняясь. Он притянул её к себе, пытаясь уберечь от ударов, сам же он получал их со всех сторон. Спасло их от гибели то, что на одном изгибе лощины их выбросило на холм, снизу покрытый толстым слоем грязи. Как снаряд, они пробороздили эту грязь и оказались на суше. Когда ужас падения миновал, и они очистили глаза от грязи, то вид их обоих рассмешил. Глядя друг на друга, они падали, закатываясь от нервного смеха. Мушарраф походил на черепашку ниндзя, потому, что сумка, одетая на плечи через лямки, так покрылась грязью, что висела на спине огромным блином, напоминая черепаший панцирь. Грязь, и мусор, набившиеся в куртку Даши, придавали ей вид кувшина с глазами, причем эти глаза, беспомощно моргали, что приводило Мушаррафа к новым приступам смеха. А трясущийся при этом «панцирь» сильно смешил девушку. Так они сидели и хохотали, пока не кончились силы смеяться. Как бы сумрачно не было, но солнце начало греть достаточно сильно, и они принялись снимать с себя одежду, раскладывая её на склоне, пока не остались совершенно голыми. Невольно взглянув на Дашу, Мушарраф вдруг испытал страстное желание прижать к себе это маленькое стройное тело и он, притянув её к себе, нежно обнял её, и она доверчиво прильнула к нему. Он целовал её грязное лицо и испытывал неизвестное ему доселе чувство восторга. Ему хотелось петь и парить в небе, он хотел носить её на руках, мир стал вдруг таким светлым и радостным, что он забыл, что несколько минут назад они переживали ужас и страх. Он медленно опустил её на землю, и они слились в объятиях.
4.
Они лежали на склоне и грелись в, пробивавшихся через марево, лучах солнца. Мушарраф нехотя поднялся и принялся вытряхивать одежду. Грязь успела засохнуть и отлетала маленькими пластинами. Даша пришла ему на помощь, и они вытряхивали, тёрли и вновь вытряхивали одежду, пока она не стал более или менее чистой. После чего Мушарраф  вычистил сумку и сложил туда оружие, деньги и ветошь, которой всё было переложено. Вновь они остались без посуды, а из еды осталось две, перепачканные грязью, лепёшки. Забравшись на вершину холма, он оглядел местность. Внизу виднелся город, до него было не более пяти километров, но снег заканчивался через пятьсот метров, а дальше была грязь, правда её можно было обойти, но для этого придется пропетлять по лощинам и сопкам, что увеличит путь раза в четыре.
- Что ты видишь, Мушарраф? – спросила Даша. – Далеко ещё?
- Нет, не далеко, но придется плыть по грязи, а если не хочешь плыть по грязи, то далеко. Как скажешь, так и пойдём.
- А ты как хочешь, по грязи? Понравилось, да? – шутливо спросил он и рассмеялся.
Они отправились в путь. Сейчас при ходьбе, вдруг стали болеть бока, локти, спина, всё, что покрывали многочисленные ушибы. Последний участок пути они прошли без приключений и вскоре подошли к Сари. Город представлял собой ужасную картину, повсюду лежали развалины, но многие строения были целы. Людей на улицах было мало, и им пришлось брести по улицам в одиночку. Пройдя улицу, они вышли на противоположный конец городка. Городок не дал им ничего того, о чём они мечтали, и они переночевали в каких-то развалинах. Утром они отправились дальше, примкнув к потоку беженцев. Почему-то эти люди не пошли по дороге, а отправились вниз по склонам. Расспросив путников, они поняли причину: весь горный массив Эльбурса и Копетдага трясло так, что не осталось ни одного целого городка, и идти на Горган не имело смысла - оттуда тоже тянулись беженцы к Каспию. Все они шли к морю, стремясь переправиться в Туркмению или Казахстан. Ничего не оставалось, как подчиниться общему потоку, так и решили, спуститься к морю, а там уж решать, что делать. К вечеру они поднялись на последнюю вершину. Отсюда было видно побережье, сплошь усыпанное шалашами, палатками и другими времянками, на берегу лежали лодки и баркасы. Люди, боясь новых толчков, расположились на берегу, куда на могли докатиться камни с гор и не падали разрушенные стены и крыши. Оба они сильно устали и проголодались и потому направились в лагерь в надежде найти там кров и пищу.  После недолгих расспросов удалось найти начальство, где им объяснили, что помочь не могут. Но отправили к каким-то людям, которые могли бы их накормить. Так уж устроен этот мир, что в любой беде всегда находятся те, кто на этом делает деньги. Откуда берутся у них продукты, никто не знает, но они откуда-то берутся, правда, по совершенно невероятным ценам. Побродив среди лачуг, они довольно быстро нашли барыг и купили себе немного еды. Торговался Мушарраф долго и так распалился, что чуть не  пришиб несговорчивого делягу, благо Даша повисла у него на руке. Сговорились на том, что за небольшую доплату торговец предоставит им ночлег и очаг. Лачуга, в которой нашли пристанище путники, оказалась обычной рыбацкой лачугой, в которой кроме них оказались ещё пятеро. Хозяин, угрюмый старик, указал им место, где они будут ночевать, и дал казан и немного топлива. Это был старый рыбак, сгорбленный, сухой, с узловатыми от ревматизма, мозолистыми руками. Оказалось, что он отец барыги. Он подсел к ним, когда казан, занял своё место над огнем.
- Ты не похож на перса, да и жена твоя тоже, откуда вы, и куда идете? – напрямую спросил он Мушаррафа.
- Ты проницателен, старик. Я -  хинди, жена моя тоже не персиянка, а идём мы из Ирака в Мешхед, потому, что там, откуда мы идём, всё разрушено войной и землетрясением. Хотим в Мешхеде осесть, там у меня есть друзья, они помогут.
- Не стоит тебе туда идти парень, там тоже всё разрушено. Нет Мешхеда, нет  Горгана.
- Врёшь, откуда знаешь?
- Люди из Горгана среди нас, а насчёт Мешхеда, так по радио сообщили. Вчера передавали, что там большое землетрясение, но я человек старый, плохо понимаю, а вот рядом с нами живет солидный человек, инженер, он дома строит и всё понимает, если хочешь что-нибудь узнать, сходи к нему, расспроси.
- Спасибо, отец, я так и сделаю.
Закончив обед, Мушарраф отправился искать инженера. Долго искать не пришлось, инженер жил через две лачуги и вид у него был весьма печальный. Такой вид имеют люди, резко переместившиеся из комфортных, цивилизованных условий, в почти первобытные условия палаточного лагеря. Без душа, унитаза, чистой постели они быстро становятся убогими, грязными, покрываются всевозможными прыщами и болячками. Их мучает расстройство кишечника, и вид у них осунувшийся и почти больной. Больше всего они мучились потому, что значимость их исчезла, и к ним относились даже нищие, как к низшей касте.  В таком состоянии материального и морального падения и застал его Мушарраф.
- Вы Ибрагим? – спросил он и, получив утвердительный ответ, продолжил: – Люди мне сказали, что человек вы грамотный и сможете мне объяснить, что случилось в Мешхеде, потому, что я туда держу путь.
- Буду рад вам помочь, – ответил осчатливленый вниманием, инженер. – Дело в том, что взрыв американского корабля с ядерными ракетами на борту создал подвижки в земной коре, так сказать послал волну. Достигнув Эльбурса, они создали подвижки в пластах. И от напряжений в двух смежных, в частности на вулкане Демивенд, вызвали активизацию в магмах, что привело к её подъему. В свою очередь это вновь вызвало перераспределение сил поверхностного натяжения на поверхности, и соответственно ряд землетрясений, чему мы и явились свидетелями. Эти удары спровоцировали горизонтальное смешение пластов, и волна пошла на Копетдаг, который всегда был напряжён, и лёгкое колебание там привело к сейсмической активности, причем к горизонтальному смещению поверхности большой амплитуды. И всё, что было на поверхности от Бахардена до Мешхеда просто легло.
Мушарраф слушал внимательно, силясь понять, о чём говорит инженер, но не очень ему это удавалось. Наконец, он спросил:
- Так что же случилось в Мешхеде?
Инженер осёкся, но, сообразив, что собеседник не силен в геологии, объяснил проще:
- Смотри. Вот земля, - показал он на ладонь, на которую поставил коробку спичек. – Земля сделала вот так, – и он резко дёрнул ладонь в сторону и вернул назад, от чего коробок упал. – Всё, что было на ней, легло, как этот коробок. Понятно? Так лёг Бахарден, Ашхабад и Мешхед. Если у нас трясло вверх, и дома осыпались, то там они легли сразу. Ирана больше нет, даже если вы туда пойдёте, то там, кроме развалин и трупов, ничего не найдёте. И государство больше не поможет, потому, что у него нет сил и возможностей, почти все города разрушены.
- Что же делать? – спросил, поражённый услышанным, Мушарраф. – Здесь ведь тоже делать нечего, ничего здесь не исправишь, и неизвестно, сколько ещё раз тряхнет.
- Именно так. Те, кто может, уходят морем в Красноводск, или Астару, но там тоже трясло, правда, не так сильно как у нас. Но говорят, что беженцев настолько много, что город не может их уже принять, а в Азербайджане Астара вообще, как наша Сари. Если можете, то лучше уходите в Красноводск.
- А кто туда ходит? Ведь это же, наверное, контрабанда?
- Да, никто туда не зовёт. Но много людей уехало, у кого есть деньги или связи. Ведь часть всё-таки принимают, как беженцев. А ходят туда Махмуд и Али, и ещё кто-то, но я не знаю. Если хочешь, я покажу, где они живут, но за это дай мне хлеба.
- Ладно, уговорил, возьми вот, на хлеб. Пошли.
Без долгих уговоров инженер повёл Мушаррафа к нужным людям. Одним из них оказался сын хозяина лачуги и брат барыги. Теперь Мушарраф стал догадываться, откуда берутся  продукты, семейный подряд, мафия. Один кормит, другой даёт кров, третий вывозит беженцев и возит продукты. Но ничего страшного он в этом не увидел. После долгих переговоров, пришлось согласиться на цене Али, тот был непреклонен, как скала. Взяв задаток, он показал ему свой баркас и назначил дату отплытия.
5.
Два дня они провалялись в лачуге и утром третьего отправились на берег. Там уже суетились люди. Они таскали тюки со скарбом и занимали места на судне. Баркас был обычным рыболовецким судном, в котором были оборудованы лежанки и навес, крытый брезентом. Дополнительным оборудованием был бак для воды перед кормовой надстройкой и небольшая площадка  на крыше рубки. Издали баркас напоминал речной трамвайчик. Мушарраф с Дашей разместились в носовой части, остальные места были  уже заняты. В носовой части лавка была широкой и позволяла разместиться двоим, остальные были одиночными. Это вполне устраивало обоих, но один недостаток все же здесь был, но он стал понятен только в открытом море. Брызги, даже от небольшой волны доставались им. Медленно, деловито урча мотором, баркас развернулся и пошёл в море. Берег медленно удалялся, и, глядя, как полоска земли тает за горизонтом, Мушарраф вдруг почувствовал какую-то тоску, как будто расставался с родиной, с землёй, которая его взрастила.
- Ты знаешь, Даша, смотрю на берег, и чувствую, что покидаю эту землю навсегда, а так грустно, как будто покидаю родной дом. Даже покинув дом своих родителей я так не тосковал.
- Мне тоже очень грустно и тревожно, я чувствую беду, но почувствовала я это только что, после того, как ты сказал о твоей тревоге. Может, нам надо вернуться? Куда мы едем, кто нас там ждёт, кому мы нужны?
- Поздно уже что-то менять, да и позади нас никто не ждёт, никому мы там не нужны. Я давно уже никому не нужен и никто меня не ждет. Да и мне тоже, только ты одна, кто мне нужен. Пока ты рядом, жизнь имеет смысл, без тебя она мне не нужна, я устал от неё.
- Что ты такое говоришь, Мушарраф, ты же молодой и сильный, ты добрый, как же ты можешь устать от жизни?
- Пойми, всю жизнь я кого-то убивал или разрушал, или меня били и убивали, ради чего, не знаю, так получилось. Хотелось ли мне этого, не знаю, но знаю, что кто-то более сильный, более могущественный, направлял меня и давал в руки оружие. Они всегда находили меня или я их, и боюсь что там, на новом месте, случится то же самое, опять я буду воевать. Мне недавно подумалось, что Аллах говорит нам, смотрите, что будет, если я перестану быть добрым к вам. Он всего лишь стукнул кулаком, и посмотри, что случилось. Если мы не перестанем воевать друг с другом, он топнет ногой. Тогда беда охватит всех. Погибнут все, а я не хочу, чтобы ты погибла, и если я не могу не воевать, то лучше мне умереть.
- Что ты, что ты, мы с тобой будем работать, построим дом, я рожу тебе детей, я хочу, чтобы у меня был сын. Ты хочешь, чтобы я родила тебе сына?
- Сына? – Мушарраф задумался. – Нет, я хочу дочку. Роди мне дочку, Даша, обещаешь?
- Да, я рожу тебе дочку, скоро рожу.
- Ты что, беременна?
- Похоже, что да, правда, я в этом плохо понимаю.
Мушарраф крепко прижал её к себе, внезапно нахлынувшая нежность к этой хрупкой, но твёрдой духом девушке распирала его. От прилива радости он готов был кричать, петь, плясать. Они обнялись и долго сидели, не замечая ничего вокруг. Море было тихим, лёгкий бриз почти не делал волны, и баркас шёл ровно, мерный стук мотора убаюкивал.
Даша задремала, а Мушарраф стал разглядывать попутчиков. Все они были люди не богатые, но кое-что похоже имели за душой, по внешнему виду в основном мелкие торговцы или зажиточные крестьяне. Почти все были с семьями. Всего собралось человек тридцать. Они сидели или лежали, переговаривались, кое-кто играл в карты. Их лица были разными. Хитрыми и простодушными, весёлыми и угрюмыми, но ни одно из них не вызывало тревоги у Мушаррафа. Вдруг взгляд его остановился на лице человека, вылезавшего из моторного отсека. На первый взгляд ничем не примечательное лицо, но какой-то скользкий взгляд, он почти не смотрел прямо, а как бы скользя от предмета к предмету, от человека человеку, не встречаясь ни с чьим другим взглядом. Так смотрят люди, которые или пытаются скрыть что-то или же замыслившие недоброе и боятся спугнуть жертву. Он быстро прошёл на корму и скрылся из виду. Скрытое чувство тревоги шевельнулось в душе Мушаррафа и мобилизовало ум, мысли, чутьё на активную работу.  Уже все движения этого человека фиксировались и анализировались, там, в глубине подсознания, шла напряжённая работа. Мушарраф внимательно всматривался в лица команды. Три матроса и хозяин, внешне не похожие друг на друга. Вдруг стали сливаться в одно целое, нервные движения, наигранная беспечность, и единый, скользкий взгляд. Мушарраф уже был уверен, что затевают они что-то недоброе. Но что, предстояло выяснить. Делать это надо так, чтобы никто из них не догадался о его подозрениях. Поэтому он вел себя, как ни в чем не бывало. Но и событий особых не происходило. Прошёл ещё день, и к вечеру вдруг хозяин расщедрился и раздал всем по миске кукурузной каши, которую сварили в большом казане за рубкой. Каши было не очень много, буквально по три ложки, но всё равно это была большая щедрость. Пассажиры с благодарностью приняли дар, и тут же миски стали пусты. Мушарраф тоже подставил свою миску и попросил положить в неё две порции, объяснив, что они будут, есть из одной миски вдвоём. Как только раздатчик отвернулся и стал накладывать следующему он быстро выбросил содержимое за борт. Развернувшись так, чтобы с рубки не было видно, что он делает, принялся черпать из пустой миски. То же он приказал делать и Даше. Закончив, он  вытер тщательно посуду и, открыв сумку, развернул тряпку, в, которую был замотан автомат. Передернув затвор, он поставил оружие на предохранитель, вынул из сумки и положил под неё. Делал он это, не спеша, как будто перебирает и укладывает имущество. Он даже вытряхнул сумку, прежде чем поставить её на автомат. Даша не задавала вопросов, и не подала виду, что удивлена, она привыкла подыгрывать ему. Закончив, Мушарраф улёгся на лавку, так что сумка стала ему подушкой. Даша сидела рядом. Зоркий взгляд Мушаррафа заметил, как беспомощно откинулась голова у одного, затем у другого пассажира. Страшная догадка вдруг приобрела  реальную форму. Как он сразу не догадался, что динары в Туркмении не нужны, на них ничего не купишь, да и как они провозили людей в страну. Конечно, это было единственным способом разбогатеть. Убить всех и выбросить в море, а имущество их забрать. Все эти люди обязательно имели какие-то драгоценности. На них то и покупались продукты, которые потом менялись на другие драгоценности.
- Сделай вид, что ты отрубилась, - прошептал он девушке, и та выполнила его команду, медленно сползла на лавку.
Из рубки вышли трое, в руках у них были короткоствольные автоматы. Деловито, не спеша, они принялись обшаривать карманы первого пассажира, отбирая всё, что там находили, после чего выбросили его за борт, то же самое они проделали со вторым, но он почему-то не был мертв, и пытался  сопротивляться, но движения его были вялыми. Один из грабителей стрельнул ему в грудь, от выстрела часть пассажиров шевельнулись.
- Тише, Абрай, клиентов разбудишь, – заржал моторист.
- Поаккуратней с оружием, – крикнул из рубки хозяин, – перепачкаете судно, сами потом будете драить.
- Хозяин прав, в прошлый раз напачкали, потом сами мучились. Давай так, если шевелится, то стрелять только тех, которые мешают шариться по карманам.
- А давай вон ту бабёнку, - он указал на Дашу,— перед тем, как выбросить, немного поимеем.
- Да можно её и не выбрасывать, будем с собой возить, а на обратном пути можем и выбросить.
- Это ты правильно придумал, а то назад одним идти будет скучно.
Они вновь принялись за работу, а Мушарраф медленно, чтобы не привлечь внимания, стал заводить руку за голову. Бандиты действовали быстро, и когда рука Мушаррафа почувствовала боевой металл, большая часть пассажиров уже оказалась за бортом. Когда двое в очередной раз взяли за руки и за ноги очередную жертву, он резким движение выхватил автомат и сняв с предохранителя дал короткую очередь. Один из бандитов упал, второй схватился за руку. Третий вскинул автомат и дал очередь, но промахнулся. Мушарраф короткой очередью свалил его. Падая, тот нажал на спусковой крючок, и длинная очередь прошла по правому борту, по лавкам и лежавшим на них людям, оставив в лавке, за спиной Даши несколько отверстий. Раненый выл и пытался достать обронённое оружие. Мушарраф дал короткую очередь, и он упал. Цепкий взгляд Мушаррафа выхватил в окне рубки четвёртого, и как когда-то вновь время для него затормозилось. Он видел, как ствол автомата медленно разворачивается на него, и как ствол его автомата медленно поднимался на цель. Он мог поклясться, что видел пулю, которую выплюнул ствол его автомата, как пуля со стороны рубки полетела на него. Он пытался уклониться от неё. Но не мог. Тело двигалось медленнее мысли, и пуля вошла ему в живот. Боль сковала все движения, но, преодолевая её, он держал автомат и посылал пули в рубку. Мощный АКМ разбил в щепки стенку рубки, и тело врага с грохотом упало на пол. Наступила тишина.  Руки слабели, и он выпустил из рук оружие. На рубашке была маленькая, едва приметная дырочка, и Даша не поняла что, случилось. Он медленно повернул голову к ней и едва слышно прошептал:
- Прошу тебя, роди мне дочь.
Это были последние его слова. Кровь появилась у него на губах, и он начал быстро слабеть. Даша в отчаянии обнимала его. Слёзы катились из глаз. Но она ничего не могла сделать, он умирал. Баркас плыл по воле волн, мотор мерно тарахтел, море было тихим, только волна была чуть выше.
Мушарраф умер через час. Даша сидела, обхватив голову руками и тупо уставившись в пол. Так внезапно кончилась жизнь её любимого, что она не могла в это поверить, и события недавнего прошлого прокручивалась в её сознании. Эти несколько мгновений стрельбы вновь и вновь всплывали перед глазами. Вдруг на палубе кто-то зашевелился, и с лавки, ошалело, озираясь, поднялась женщина. Оглядевшись по сторонам, она бросилась к мужу и, громко причитая, принялась тормошить его. Тело мужчины сползло с лавки, и на груди его обнажились бурые пятна крови. Женщина завопила так, что заглушила стук мотора. Её отчаяние передалось Даше, и она тоже протяжно завыла, вложив в этот вой всю тоску о потерянном любимом. Выли они долго, пока силы не покинули их.
6.
Ещё трое человек пришли в себя – одна женщина и двое мужчин. Один был ранен в плечо и начал громко стонать. Даша подошла к нему и, порвав рубашку, осмотрела рану. Выходного отверстия не было, пуля застряла под лопаткой. Она вернулась к носовой части и, порывшись в сумке, достала пакет. Там она нашла маленький шприц промедола и ампулу перекиси водорода. Сделав раненому укол, она влила перекись в рану и наложила повязку. Раненый затих, и Даша вернулась на место. Деятельность вернула её в нормальное состояние, и она принялась думать. Надо было что-то делать, то, что случилось, уже случилось и исправить, что-либо было нельзя. Баркас упорно шёл вперед, но куда, было неведомо никому. Даша прошла в рубку. Там было огромное рулевое колесо и много приборов, из которых она угадала лишь компас. Она осторожно покрутила штурвал и стрелка начала смещаться. Взяв курс на северо-восток, она вышла из рубки, подошла к мужчине и спросила:
- Вы что-нибудь понимаете в машине, или в том, куда нам надо плыть?
- К сожалению, нет, я никогда не плавал, я простой торговец  и никогда не выезжал дальше Тегерана.
- Но, может быть, вы сможете разобраться, куда плыть, там есть карта.
- Ну, хорошо, я попробую, – мужчина поднялся и направился в рубку.
Даша последовала за ним. В рубке мужчина долго разглядывал карту, силясь, что-либо понять, но ни определить местоположение, ни выбрать курс он не мог. Разочарованная,  Даша вернулась на место. Мушарраф лежал на лавке, лицо его было спокойно, только бледное с желтизной. Этот цвет сильно пугал. Даша, глядя на него, вновь заплакала, и, обняв его ноги, прошептала:
- Я рожу тебе дочь, любимый. Иди с миром, - и, повернувшись к остальным, произнесла: – Надо похоронить мёртвых.
Она встала и направилась к корме. Мужчина безропотно поплелся за ней. Они заворачивали трупы в материю и сбрасывали в море. Последним она рассталась с Мушаррафом. Очнулся раненый и принялся стонать. У него был жар, и он просил пить. Женщины, по очереди поили его водой, но ему становилось хуже. К утру, он умер, и они остались втроём. Поднялся ветер, и лодку стало сносить. Даша постоянно старалась подправить курс, подруливая на северо-восток, но, куда они плыли, никто не знал. Начался дождь, и баркас медленно начал наполняться водой. Мисками и ведром, они пытались выгрести воду, но труд их был бесполезным. Судно кидало вверх и вниз, от чего их тошнило. Одна из волн чуть было не захлестнула их, и только тогда они догадались, что надо подруливать носом к волне.
Непогода переросла в шторм, но четыре дня они без устали боролись со стихией. К утру пятого дня ветер стих, и небо прояснилось, вслед за этим заглох двигатель, кончилось топливо. Они лежали на лавках, обессилевшие, а баркас уныло покачивался на волнах. Лёгкий ветерок сносил его на север. Они запуталась во времени, еда кончилась, единственное, что у них было, это вода, но и той было не так уж много.
- Раньше я без куска хорошей баранины за стол не садился, а сейчас готов съесть даже горсть сырого риса. Я даже съел бы кусок сухой вывалянной в пыли лепёшки и был бы счастлив. Если вы меня спросите, Ибрагим, что ты хочешь больше всего на свете? Я отвечу – больше всего на свете я хочу ступить на твердую землю и съесть немного еды, любой еды, я готов даже взять её из собачей миски.
- Ты прав, Ибрагим, сытому трудно понять, что такое быть голодным. Мне так плохо, что я еле шевелю языком. Я сейчас вспоминаю, как отец меня угощал виноградом, а я отпихивала чашу и кричала, что он кислый. Сейчас я бы  съела три таких чашки вместе с кистями. Я ни о чём не могу думать, кроме как о еде. А когда я о ней думаю, мне становится плохо, желудок скручивается.
-  Я редко ела плов с бараниной, дедушка держал много баранов, но менял их на рис, одежду. Мы мало ели, а в уразу вообще не ели, так что я привыкла. Мы в горах жили, нам приходилось ходить в город за товарами. А хочу я больше всего домой.
- Где же твои родители?
- Их убили.
- И брата убили, и Мушаррафа убили, всех убили. Никого не осталось, одна я осталась… И я хочу добраться до земли и родить дочь, чтобы она продолжала жить. Почему людям надо убивать друг друга, для чего им это нужно?
- Много причин, но правду никто не хочет сказать. Не хочет человек слышать Аллаха, шайтан ему в уши шепчет.
Через неделю, обессиленных, отчаявшихся, их подобрал сторожевой катер. Даша помнила, как их грузили на носилки и переносили на катер, а потом ей сделали укол, и она уснула. Очнулась она уже в палате, к руке была привязана капельница. По соседству лежали ещё три женщины.
- Где я? - спросила Даша, но никто ей не ответил, женщины лишь пожимали плечами в ответ.
Глава 16.
1.
Ханс находился в хорошем расположении духа, которое не мог нарушить даже затянувшийся на несколько дней дождь. Через день он должен был получить отпуск, и, наконец, покинет эти надоевшие казармы. Пятый год он скитался по странам Африки, решая какие-то проблемы государства. За его спиной был огромный список боев, и он уже был не отчаянный мальчик, а серьёзный, вспыльчивый мужчина, привыкший убивать и считающийся только с собой или большей силой. Всё остальное он презирал или не уважал. Здесь, на севере Африки, куда его перевели почти год назад, была цивилизация, и после джунглей Нигерии, почти рай. Только казарменный режим портил обстановку. Служба была до обидного скучной, сравнимой с работой охранников. Всё, чем они занимались, это охрана колонн бензовозов, которые доставляли нефть в порт Бенгали. Оттуда она уходила во Францию. Желающих поживиться хоть было и не много, но находились, и иногда приходилось вступать в столкновения. Местные власти особо в конфликты не вмешивались, и, как подозревал Ханс, потому, что сами и были организаторами нападений. Иначе  как объяснить исчезновение целых колонн с топливом, точнее бензовозы потом находили, а вот нефти в них уже не было. Жизнь трёх, четырёх охранников значения не имела, когда на кону стояли такие деньги, потому каждый рейс мог явиться для них последним.  После завтра очередная колонна должна была отправиться в порт, и Ханс вместе с ней планировал добраться до корабля, который увезет его во Францию.
Наступило утро дня отправки, всё протекало своим чередом, но как это бывает у ожидающих, Хансу казалось, что всё делается крайне медленно. Медленно просыпаются, медленно завтракают. Слишком долго копаются  в оружейке. Наконец, колонна тронулась в путь. Ханс занял место в кабине тягача и включил плеер. За окном продолжал лить дождь, было душно, и это раздражало. Рубашка прилипала к телу, пот быстро выступил пятном на спине. Сегодня они прошли маршрут без происшествий, лишь пять часов, промучившись в душной кабине. Город постепенно восстанавливался, его, как и другие прибрежные города, постигла участь глобального затопления. Вода поднялась здесь почти на метр, но рельеф местности позволил отделить город от моря дамбой. Для этого пришлось разрушить прибрежные кварталы и засыпать всё пятидесятиметровой полосой земли. Сам же порт, вернее, причал подняли  ввысь с помощью бетонных блоков, и теперь он как бы возвышался над зданиями и сооружениями. Но теперь город мучился от ливневых стоков, которые не имели выхода к морю, и их приходилось откачивать из специально созданных водосборников. Город был бы, скорее всего, брошен, как другие мелкие города побережья, если бы не порт. Поэтому государство пошло на такие затраты. Теперь он представлял удручающее зрелище, многие здания от долгого стояния в морской воде, стали ветхими и требовали серьёзного ремонта. Стены многих из них  не имели штукатурки, она обвалилась.
Ханс купил билет и снял номер в гостинице. Шляться по городу ему особо не хотелось, тем более что паром отправлялся рано утром. Забравшись в бар, он начал основательно накачивать себя спиртным. Самое удивительное в этом мире то, что какие бы беды не обрушивались на головы людей, всегда найдутся люди, которые предложат выпить, и всегда найдутся женщины, готовые предложить себя за деньги. И в этом хиреющем заведении его поджидали жрицы любви. Стареющая дама с пышными грудями и такой же пышной задницей подсела к нему и начала заигрывания. Изрядно пьяный Ханс долго не сопротивлялся, и вскоре они уже валялись на постели в его номере. Соблазнительница была довольно опытной и даже страстной, и Ханс испытал что-то вроде любовной эйфории. Жизнь становилась приятной, и за это можно было выпить. После очередной пустой бутылки его вновь потянуло на любовь, но женщина потребовала оплаты, и это вывело его из равновесия. Он залепил ей в ухо, от чего она отлетела в угол  и начала кричать. Бешенство охватило его, и он схватил её за горло.
- Молчи, тварь, и делай как я сказал. Иначе придушу. Поняла?
Женщина едва кивнула, ужас охватил её, и она, молча ему покорилась. Но теперь это был уже даже не секс, а стремление показать своё превосходство. Почти изнасиловав её, он откинулся на кровати и долго лежал, не открывая глаз. Проститутка осторожно сползла с кровати и, подобрав свои вещи, выбежала из номера. Ханс поднялся, закрыл за ней дверь и пошёл мыться. Настроение пропало, остался какой-то грязный осадок в душе.  Через полчаса в дверь постучали. Шатаясь, Ханс подошел к двери и открыл её. Тут же сильный удар в лицо сбил его с ног. Трое крепких парней ворвались в номер.
- Что, урод, трахаться любишь, а платить нет? Гони бабки, иначе сделаем тебя евнухом.
Не давая ему опомниться, один из нападавших сбил его с ног и приставил пистолет к паху.
- Где бабло, придурок? – угрожающе спросил бандит и ткнул стволом в пах.
Ханс от боли аж побелел и трясущимися руками показал на куртку, в кармане которой был бумажник.
Один из парней достал его и извлёк всю наличность. Показав купюры напарникам, он удовлетворенно кивнул. Один из них ещё раз пнул Ханса в живот, и все трое направились к выходу.
- Там все мои деньги, – прошипел, корчась от боли, Ханс. – Это слишком много для шалавы.
- Извини, дружок, надо было сразу платить. А это нам за вызов. На вот тебе на салфетки, сопелки подотрёшь.
И он кинул на пол одну купюру.
2.
Угрюмый и злой Ханс зашёл в свою каюту. Вся наличка перекочевала к сутенерам, и лишь то, что кредитную карту он хранил отдельно, зашитой в кармашке трусов, его утешало. Там, в казарме это было надёжным единственным местом хранения денег. Теперь, весь путь по Средиземноморью ему предстояло проплыть на сухую. Весь путь прошёл для Ханса в каюте, он покидал её лишь для того, чтобы принять пищу. Со стороны он смотрелся чинным, добропорядочным молодым человеком. Паром прибывал в Тулон. Порт почти не пострадал от стихии, потому  что вода здесь поднялась не так высоко, на полметра, а во-вторых, берег был довольно высоким. Несмотря на это что-то в облике города изменилось в худшую сторону. Ханс в принципе никогда не обращал внимания на тонкости городской эстетики. Но даже ему бросились в глаза  неухоженные газоны, зарастающие кустарником скверы и обилие мусора везде. Куда-то подевался лоск, исчезли яркие краски, и на пустынных улицах почти не видно было киосков, ларьков, не было густого потока автомобилей. Зато было обилие нищих, которые начали попадаться ему сразу же, как только он ступил на твёрдую землю. 
Первым делом он направился к ближайшему банкомату и, получив немного наличности, приступил к поиску бара. Досадное происшествие, лишившее его возможности выпить, требовало компенсации, и он твёрдо был намерен хорошо напиться. К его изумлению, поиски бара заняли довольно много времени. Наконец он нашел место, где можно было промочить горло, и, расположившись за стойкой, пропустил несколько стопок. Утолив жажду, он пересел в угол, за столик, и заказал немного еды и бутылку вина. Медленно пережевывая, он предался размышлениям. Ему было без разницы, куда держать путь, ведь у него не было ни родного дома, ни семьи, и всё, чего он хотел от жизни, это хорошо оторваться, а с кем и где - неважно. Поэтому он решил не спешить и познакомиться с городом. В баре, хоть и было людно, но все были заняты собой или мирно беседовали компанией, и Ханс пребывал в одиночестве. Он уже почти допил бутылку и собирался уходить, когда в зал вошла молоденькая девица, весьма не скромного поведения. Она окинула помещение призывным взглядом и направилась к стойке. Но, взобравшись на табурет, не очень спешила заказать себе выпивки. Ханс медленно поднялся и направился к ней.
- Дама желает выпить? – задал он ей вопрос.
- А ты угощаешь, красавчик?
- Да. Что будешь пить? Вино, виски?
- Давай начнём с вина.
- Тогда пошли за мой столик, – он взял её под локоть и повёл в угол зала. – Как тебя звать, красавица?
- Лиза.
- Что ж, Лиза, давай за знакомство. Меня зовут Ханс. На брудершафт.
Они выпили и, поставив рюмку, он притянул её  к себе и поцеловал в губы. Через полчаса они уже сидели, обнявшись, и он щупал её коленки и бёдра.
- Послушай, подружка, а не пора ли нам поискать укромное местечко, где бы мы могли повеселиться, а то здесь что-то довольно скучно и зрителей много. Есть ли у тебя на примете какая-нибудь гостиница или мотель? Вообще городишко у вас какой-то захудалый, негде повеселиться от души, кое-как нашёл эту забегаловку, такое впечатление, как будто здесь одни трезвенники живут. Где клубы, кегельбаны, бордели, наконец, где народ? Вы чем тут занимаетесь?
- Слушай, я не знаю, почему, но они все позакрывались. Есть кое-где притоны, но там дерьмово. Что-то там говорят русские, натворили, я не понимаю, мой папаша в этом разбирается, вроде как бензин давать не хотят. А если ты хочешь хорошо порезвиться, то пошли ко мне, за три тысячи в неделю я тебя и накормлю и обласкаю. Всё, что ты хочешь, за умеренную плату. Заодно и папаша разъяснит тебе, что к чему.
- Ты что, красотка, очумела, три тысячи в неделю. За такие бабки я батальон таких поимею.
- Ну, как хочешь, ищи гостиницу, дам тебе разок за стольник, согласен?
- Пошли.
Он подошел к бармену и,  попросив телефон,  принялся звонить по гостиницам. К его глубокому разочарованию, меньше чем за шесть сотен евро в день никто его на ночлег не брал. Он вернулся к подружке и уже более дружественным тоном сказал:
- У тебя хоть комната отдельная, или мне тебя при папаше трахать придётся?
- Да всё нормально, стакан вина и он успокоится, и будет мирно спать на кухне.
Прихватив с собой спиртного они отправились к ней. Долго идти не пришлось, Лиза жила в соседнем квартале. Дом был заселен людьми, работающими или работавшими когда-то в порту. Обшарпанные стены и кучи мусора вокруг придавали всему удручающую картину. Поднявшись по грязной лестнице на второй этаж, они попали в квартиру. В квартире было довольно чисто. Она провела его в комнату, где стояла широкая кровать и ещё кое-что из мебели. Лиза включила музыку и достала фужеры.
- Давай потанцуем, – предложила она, – музон зажигает.
- Меня зажигает твоя задница, а не музон, но, если хочешь, попрыгай сама.
Ханс отпил глоток и уселся в кресло. Лиза же начала приплясывать, с упоением вслушиваясь в музыку. Постепенно она начала входить в экстаз и скинула блузку. Ханс смотрел, как подпрыгивают её груди и трясутся ягодицы, и желание охватило его. Он встал и, приподняв её с пола, уложил на кровать.
- Сначала надо заплатить, – прошептала она и выскользнула из его объятий.
Раздосадованный Ханс молча достал деньги и протянул ей. Желание как-то угасло, но девчонка притянула его к себе и так бурно стала проявлять страсть, что вскоре он вновь воспылал желанием. 
Вечером появился папаша. Это был небольшого роста толстяк, довольно помятого вида. Он сходу прошёл на кухню и начал там греметь посудой.
- Я пойду, приготовлю что-нибудь поесть, всё равно его надо кормить, иначе он будет там греметь до утра, а ты, если хочешь, можешь налить ему стаканчик, и он тебя посвятит во все процессы экономики.
- Так что, ему плевать, чем ты здесь занимаешься?
- Поначалу он бесился, призывал к нравственности, но, когда соседей стали выкидывать на улицу за неуплату по счетам, и когда нас самих предупредили, смирился, а сейчас уже привык. Поначалу бегал бастовать, требовал чего-то, а когда выкинули с работы, поутих. Когда же пришли приставы и сказали, что через три дня мы будем жить на улице, если не заплатим, смирился и закрыл глаза, а теперь как-то привык, общается. Так что идём, пообщаешься.
Ханс надел брюки и отправился вслед за ней. Лиза прошла на кухню и принялась за дело.
- Это Ханс, па, он у нас проездом, немного поживёт. Он спрашивает, почему у нас город так опустился, я ему сказала, что ты объяснишь.
- Луис, - представился толстяк. – Вас, молодой человек, действительно это интересует?
- Да, очень, – вяло ответил Ханс, ему было всё это до фонаря, но чем-то надо было заняться.
- Пару лет назад наш город был красавец, всё было: и рестораны и отели, и парки. Одно слово – порт. А потом понеслось: подорожал бензин, тут ещё война в Ираке, с бензином началась напряжёнка. Сначала Россия поставляла, потом и оттуда стали возить мало, осталась одна Ливия. Сразу многие мелкие предприятия стали разоряться. А тут ещё что-то с природой случилось, дожди одолели весь юг, виноград стал пропадать. Наводнения начались. Ты удачно приехал, месяца через полтора начнётся, свету белому рад не будешь. Многие машины побросали, на велосипеды пересели, ну а что делать тем, кто на перевозках живёт? Так одно за другим, сначала перестали по ресторанам ходить, потом и всё остальное закрылось. Порт долго держался. Но и там начали увольнять. Мусорщики за работу стали просить столько, что никто не смог платить, вот и возят мусор два раза в неделю. В общем, если так будет продолжаться, всем нам конец.
- Ну, а на север что не подался? Ближе к столице, наверное, веселее?
- Везде одно, всё ведь на транспорте держится, только там на севере сейчас холодно, Гольфстрим свернул немного, и теперь Англию обтекает, так что саксы сейчас вообще промокли, дожди у них каждый день, а мы и немцы замерзаем. Снегу теперь там, говорят, как в Сибири. Англичане потихоньку с островов разбегаются, боятся, что острова затопит. Кто побогаче в Грецию и Македонию бегут, остальные у нас оседают. Тут ещё африканцы дебоширят, работы то нет. Короче парень, похоже на то, что война будет. За нефть, за газ, за землю. Итальяшки вон начали претензии предъявлять, на море разбойничают. Тут брат уже не до Евросоюза, скоро каждый будет сам за себя.
- Значит, скоро драчка начнётся? – разливая вино по стаканам, спросил Ханс. – И кто кого мочить будет?
- А кто знает? Сегодня одни с нами обнимаются, завтра другие, сегодня одним мы кулак показываем, завтра другим. Тут и поляки дуркуют, и немцы, и болгары. Всем надо топливо, поэтому все, через кого идёт труба, её периодически перекрывают. Тут ещё турки начали требовать своё, а арабы уже не очень-то щедро всё распродают, понимают, что скоро кончится нефть и газ, и тогда всем конец. У кого нефть, тот и хозяин, без неё ни самолёт не взлетит, ни танк не поедет. Почему америкашкам задницу надрали? Потому, что у них были проблемы с топливом, армию перемещать было не на что. Мне так думается, что европейцы сначала передерутся между собой, а потом пойдут бить русских и арабов.
- А может арабы дождутся, когда мы хорошенько друг друга надубасим и спокойно нас перебьют как мух? Парни то они хоть на вид и туповатые, но хитрые и коварные. А живучие, как тараканы, уж я то их знаю.
- И то верно, оружия мы им продали много, нефти у них своей хватает, да и воевать они умеют. Вон Иран как бился, плохо бы пришлось янки, если бы они не таскали с собой везде свои ядерные бомбы. А может всё и кончится тем, что мы перебьем, друг друга и будем с деревянным копьём бегать. Вот воевали же за нефть в Ираке, а получилось, что ни Ирака, ни Ирана не осталось. Нефти тоже.
- Ни хрена себе, как не осталось?
- Так, стёрло с лица земли и всё, атомной бомбой.
- То-то  нас так гонять начали, видать действительно начинает подпирать. Похоже, скоро работёнка будет нам.  Если всё, что ты говоришь, действительно так, то скоро и у нас в Ливии  и Алжире начнут за вышки драться.
- Начнут, будь спокоен. Жить то хорошо хочется всем, а не у всех получается. Кто откажется от машины, душа, доброй бутылки бургундского? Никто. Вот и будут драться.
- Ну, утешил, старик, а то я уж совсем отчаялся, что без работы останусь.
- Да что ж у тебя за работа такая, что ты всё о ней страдаешь?
- Работа как работа, наёмник я. В Иностранном легионе служу. Ты вот мешки кидаешь, за это тебе платят, а я гранаты, мне за это платят. Но гранаты легче, чем мешки, а платят за них больше.
- Понятно, значит, сейчас отдыхаешь?
- Да, в отпуске. Хотел оторваться, три года цивилизации не видел, и на тебе, приехал. Одни помойки и бурду вот пить приходится.
- Мужчины, к столу, – позвала их Лиза.
Утром Ханс встал хмурый и долго сидел, уставившись в одну точку. Лиза встала с постели и, присев рядом, нежно обняла его за плечи. Её соски едва касались его спины, он повернулся к ней и, сняв её руки с плеч, оттолкнул от себя.
- Что ты давишь на меня своими дойками, я, что сюда приехал у тебя на хате сидеть, да тебя тискать? Ты понимаешь, дура, что я отрываться приехал, адреналину хапнуть, а не тебя трахать с утра до вечера. Тем более папаша твой сказал, что скоро всем нам арабы задницу надерут или мы сами в дерьме потонем. Вот что, красотка, я решил, давай назад деньги, и я поеду. Только ты должна мне сказать, где ещё в стране есть место, где нормальные парни могут повеселиться.
- Не уезжай, прошу тебя, хоть ещё день побудь здесь. Я всё сделаю, что ты хочешь, только останься, ведь у меня совсем нет денег, - она бросилась ему на шею и принялась покрывать поцелуями.
Порыв её был столь страстный, что он нехотя согласился. Отправив её за пивом, Ханс расположился возле телевизора и начал щёлкать пультом.
Лиза вскоре вернулась и, отхлебнув пива, парень стал смотреть боевик.
- Подруга, а ну  иди ко мне, так ты определилась, куда мне следует поехать?
- Да, здесь рядом Канны или Ницца, но, говорят, в Каннах веселее, правда, всё дорого, для богатых.
- Да мы тоже не бедные, дура, подойди ко мне, пива тебе плесну. Значит, говоришь там веселее? Веселее, чем с тобой? А, может, ты постараешься, чтобы с тобой тоже стало весело? – и он притянул её к себе.
Утром следующего дня Ханс оставил Лизе тысячу евро и отправился на вокзал. Поезда ходили  четыре раза в день, поэтому он довольно скоро оказался в вагоне и устремился к новым приключениям. Через несколько часов он уже стоял на перроне. Действительно, сюда ещё не добралась разруха, и городок был чист и опрятен. Повсюду просматривался лёгкий шарм роскоши.
Ханс  прошёл в бар и, заняв столик, попросил принести путеводитель для гостей. За фужером коктейля он принялся изучать карту. Однако цены за гостиницу были действительно баснословные, и это сильно его разочаровало, но не на столько, чтобы он пал духом. Поэтому он отправился в ближайшее казино и с упоением предался игре. Удача улыбнулась ему, и он выиграл довольно крупную сумму. Получив выигрыш он решил не испытывать судьбу и спустился в бар. Усевшись за стойку, он заказал мартини и с наслаждением отхлебнул.
- Что, тоже проиграл? – пробурчал мужчина средних лет, оказавшийся с ним рядом.
- А ты что, выиграл?
- Я? Нет, я вдрызг, всё под чистую, главное ведь сначала пёрло. Как пёрло! А потом, раз, и всё под чистую. Представляешь? Вот так раз, и всё, нет денег.
- И много ты просадил?
- Всё просадил, что было.
- Так, может, у тебя три евро было, а ты тут слезу пускаешь.
- Три? Какие три, сорок тысяч в раз, как не бывало, ни цента в кармане.
- А на что же ты пьёшь? Или ты тут просто спишь?
- Слушай друг, займи немного, я отыграюсь и верну.
- Ага, держи карман шире, мне ночевать негде, потому что не на что, а я буду деньги дарить, кому ни попадя.
- Слушай, а давай так, у меня номер здесь, на третьем этаже, всё равно там кровать лишняя. Я тебе ночлег, а ты мне тысячу, идёт?
-  На три дня, согласен?
- По рукам.
Они отправились наверх, точнее, Ханс отбуксировал своего нового знакомого наверх, потому что тот уже плохо шевелил ногами. Номер хоть и не был люкс, но оказался весьма солидным. Просторная спальня и зал, отделанная бежевым кафелем ванна, в общем, всё было вполне прилично. Ханс отсчитал новому знакомому тысячу.
- Дорогой друг, вручая вам такую серьёзную сумму, хотелось бы знать, кому я её вручаю, как ваше имя, уважаемый?
- Жан Сурен, с вашего позволения, бизнесмен.
- Ханс Полонски, бандит.
Жан непонимающе уставился на него.
- Ну, профессия у меня такая, шучу.
- А! - радостно заржал Жак. – Понимаю, понимаю, шутка. Хорошо, располагайся, как дома, грабить тут всё равно нечего, я всё проиграл.
С этими словами он быстро удалился, причем довольно устойчиво перемещаясь на своих ногах. Ханс бросил сумку в угол и, сняв куртку, направился в ванную. Постояв с четверть часа под душем, он нарядился в халат и расположился за столиком. В баре он нашел немного спиртного и, включив телевизор, стал посасывать спиртное, развалившись в кресле. Шёл третий час ночи, и ему уже никуда не хотелось, он почувствовал, что устал. Проснулся он в полдень. На соседней кровати валялся его новый знакомый. Он спал, не раздеваясь, по всей видимости, едва дополз. Ханс не спеша, принял душ и спустился в бар, плотно позавтракав, он  отправился на прогулку. День был ясный и, спустившись к морю, он вдруг испытал жуткое желание броситься в изумрудную гладь. Вода была тёплой, и он быстрыми движениями сильных рук рассекал воду. Вода обтекала молодое тело, нежно лаская его, и Ханс испытывал дикое блаженство. Он наслаждался морем, небом, собой и этим миром. Он был счастлив.
Наплававшись, он вернулся на берег и отправился в гостиницу, но в номер подниматься не стал, а вновь расположился в баре, но уже с бокалом вина. Посетителей было мало, и в помещении было тихо. Покачиваясь, в зал вошел Жак. По его помятому лицу было ясно, что больше всего на свете ему хочется холодного пива.
- Жак, – позвал его Ханс и помахал рукой.
Повернувшись на зов, Жак некоторое время силился понять, кто его зовет, но потом, махнув рукой, заказал пива. Вместе с кружкой он направился к Хансу и плюхнулся рядом.
- Ну что, отыгрался? – вместо приветствия, спросил Ханс.
- Твои деньги помогли, но отыграл только часть, потом казино закрыли.
- Сегодня опять пойдёшь?
- Да, надо отыграть всё.
- А не боишься проиграться? Везёт то не каждый день. Может, надо играть через день? Слушай, Жак, а ты откуда приехал?
- Я? С Дижона.
- Это на севере?
- Нет, в центре.
- А у вас тоже разруха и мороз?
- Это есть. Я бы сам давно оттуда сбежал. Но жить здесь мне не по карману. В былые времена я бы мог, но мне и там было не плохо, а теперь дела там идут не очень. Снега у нас, слава богу, нет, но ураганы достали, так что лучше бы снег.
- А что раньше ураганов не было?
- Раньше не было, а потом потихоньку загадили атмосферу, климат стал меняться, и ураганы и с каждым годом стали досаждать всё сильнее. Только восстановим всё после одного, налетает другой. И так постоянно.
- Это что получается, сами, что ли вы виноваты, что вас погода достала?
- Получается, что так.
- Так бросили бы гадить. Глядишь, и жили бы счастливо.
- А кто бросит, ведь гадят то заводы и машины? А кто бросит завод или машину, все кивают на соседа, дескать, пусть они закроют.
- Так ведь вас скоро всех ураганами сметёт, вы, что не врубаетесь?
- Вот видишь бутылку? Многие знают, что от пьянки подохнут, а ведь всё равно пьют, наверное, и бизнес то же самое. Знаем, что подохнем, но даже при смерти будем деньги делать, потому, что мы думаем, что деньги это всё. А на самом деле - дерьмо, но без этого дерьма очень трудно жить. Наверное, поэтому мы и убиваемся ради этого дерьма.
- Вот теперь всё понятно, мы все подохнем от собственной жадности. Поэтому, чтобы не быть жадным, надо все эти деньги проиграть, или пропить. Или потратить на девок, но это, в крайнем случае, если пропить или проиграть не удастся. Правильно Жак?
- Немного всё же должно оставаться, чтобы можно было отыграться.
- А давай разопьем бутылочку хорошего вина, а потом отправимся в казино.
Так они и поступили. Играли долго, почти до утра. Ханс ничего не выиграл, но и не проиграл, поэтому ушёл раньше, Жак же был человеком азартным, а потому вытащить его из-за стола было практически невозможно. Он просидел до закрытия и вновь спустил все деньги, от чего напился вдрызг, и был доставлен в номер в бессознательном состоянии.
 Через неделю игра и пьянка начали надоедать Хансу. Он переселился на пляж, испробовал все пляжные развлечения, но ему с каждым днём становилось скучнее. В конце концов, проторчав в этом тихом городке ещё неделю, он решил, что пора куда-то сваливать. Жак к тому моменту вконец разорился, и их попросили из гостиницы. Вернувшись в  Тулон, он отправился к Лизе и два дня провел в её обществе.  Но скука не покидала его, хотелось чего-то экстремального, а это экстремальное не приходило, и когда позвонил командир, даже обрадовался.
- Ханс, старина, ты там ещё не пропил всю печень?
- А кому понадобилась моя печень?
- Да печень твоя на … никому не нужна, а вот тельце твоё вскоре пригодится. Скоро хорошая работа предстоит, и понадобятся решительные парни, вроде тебя, чтобы надраить хари кое-кому.
- Вот это действительно, что надо. А кого мочить будем, опять негров, или арабов?
- Да не совсем так, но от этого скучнее не будет. Короче, собирай манатки и дуй в часть, на месте все объясню. Дело строгое, всё должно делаться в тишине.
Ханс позволил себе отвязаться по полной. С утра он засел в баре и напился там до свинячьего визга. Как он провёл время, он помнил смутно, но утром на его физиономии красовался синяк и разбитые опухшие губы. Как он попал к Лизе домой, он тоже не помнил, но и желания расспрашивать девушку у него не было. Он лишь оставил ей лишнюю тысячу и отправился в порт.
3.
В части уже кипела бурная деятельность. Подразделения проводили занятия, получали имущество, принимали пополнение.
- Ну и рожа! Вижу, отпуск удался, – встретил его командир. – Вот что, дружище, скоро пойдём макаронников строить. Но об этом ни гу-гу, секретная информация. Последнее время итальяшки обнаглели, лезут в нашу вотчину. Там наверху пытаются делать спокойную мину, поэтому решили нас привлечь, дескать, они ни при чём и знать ничего не знают, кто там итальяшкам морду бьет. Ну, ты сам знаешь, нам не привыкать. Мы отсюда снимемся и отравимся в Хорватию, там нам надо провернуть заварушку, стравить хорватов с итальяшками, втянуть их в конфликт. Пока они там будут драться, мы спокойно наведём порядок на море. Короче, ты по-хорватски мычишь? Нет? А по-итальянски? Будешь учить.
- Нам без разницы, кого мочить, лишь бы платили. Говори, что делать.
- Даю тебе отделение, примешь, и будешь готовить.
Прошло три недели. За это время они получили всё необходимое и находились в ожидании. Наконец время пришло. В расположение прибыли два контейнеровоза. В один из  них загрузили имущество, в другой сели сами. Как только дверь за ними закрылась, сотня мужчин могли лишь предположить, что делается снаружи. Сначала их долго везли, потом долго стояли. Прошло довольно много времени, прежде чем они почувствовали, как контейнер начал подниматься. Некоторое время он болтался в воздухе, а потом встал. Наступила гнетущая тишина.
- Какая сволочь испортила воздух? – едва слышно, сквозь зубы прошептал Ханс. – Ещё раз кто так сделает, не только пустит воздух, но испустит дух.
Сколько прошло времени, неизвестно, но, наконец, дверь открылась, и голос командира прохрипел.
- Вылезайте, уроды. Ну и запашок тут у вас, представляю, как от вас будет вонять, когда увидите дикого хорвата.
Под покровом ночи перебрались в трюм. Здесь было относительно  просторно, и лежали тюфяки. Так началось их путешествие. Судно шло в порт Риека, но у них был другой маршрут. На островах их встречали несколько катеров, которые и забрали группы. Ханс отдал должное организации. Всё прошло быстро и без шума. Никаких эксцессов с властями. Просто привезли, выгрузили и повели. Берег был крутой, и, навьючив на себя всё, что привезли с собой, они начали подъём.
После двух дней пути, они поднялись на вершину, и им открылся прекрасный пейзаж. Покрытые кустарником скалистые горы простирались от горизонта до горизонта. Вдали, чуть ниже, в лощине виднелись крыши домов.
- Там Кавац, хорватская деревня, за ней уже Италия, - указывая вдаль, сказал проводник. – Здесь, в лощине, мы сделали лагерь. Видите его?
- Нет, ничего не вижу, – ответил Ханс.
- Очень хорошо, значит, мы хорошо поработали, – он спустился вниз и, раздвинув кусты, исчез, как сквозь землю провалился.
Ханс последовал за ним и оказался в расщелине, сверху которой были перекрытия, укрытые дёрном. Получившееся пространство было довольно просторным. Дав сигнал группе, он расположил всех внутри.
- Отличное местечко, шеф, просто классное. Когда займемся работой?
- Завтра я отведу вас в деревню, вы всё осмотрите, а потом пройдём границу, и я покажу вам предполагаемые места нападения. А дальше уже не моё дело.
- Понятно, если я возьму с собой ещё одного, будет нормально?
- Да, нормально.
- Слушай, без обиды, зачем ты работаешь против своих?
- Они не мои, я - босниец, и хорваты мне не друзья.
Рано утром они отправились в путь. Недалеко от деревни их ждал автомобиль. Он был маленький и древний, они еле втиснулись в него. Жужжа мотором, автомобиль покатился в деревню. Остановились в центре. Пройдясь по магазинам, они осмотрели главную улицу. Выехав за околицу, они спешились и, вернувшись пешком, осмотрели подходы. Всё это Ханс занёс на карту. Закончив с деревней, они отравились дальше. Извилистая дорога вывела их к блокпосту, но автомобильчик предусмотрительно свернул с дороги раньше, чем их могли заметить. Дальше они прошли пешком и оказались уже в другой деревне. Она оказалась ещё меньше, но богаче, чем хорватская. Дома здесь были и больше и основательнее, да и на подворьях стояли добротные строения. Улицы были мощёные, что говорило о том, что деревня эта старая, расположилась здесь очень давно.
Путники расположились в таверне и плотно пообедали, дополнив трапезу доброй порцией вина. Вино было вполне приличное и довольно дешёвое. Это объяснялось тем, что изготовлялось здесь же в изобилии и с трудом продавалось из-за удалённости от более или менее больших городов. Вернулись в лагерь поздно, проводник довёз их до того места, где они садились в машину, и, распрощавшись, уехал.
Ханс, несмотря на усталость, принялся чертить схемы и что-то высчитывать по карте. Наконец он закончил и лёг спать. Утром он взял с собой четверых и повторил маршрут в пешем порядке. Вернулись они в полной темноте. С утра отряд поднялся и отправился в путь. Добравшись до итальянской деревушки, они обошли её, создав полукольцо, и спрятались. Когда сгустились сумерки, Ханс подал сигнал, и отряд тихо приблизился к селу. Всё закончилось быстро. Они врывались в дома, кричали специально выученные фразы на хорватском языке и стреляли. За убегающими не гнались, просто стреляли. Когда деревня опустела, они довольно шумно отправились назад. Поздно ночью они вернулись в лагерь и сутки не подавали признаков жизни.  Через день, ночью, они спустились в Кавац, обойдя его, проделали тоже самое, но только кричали теперь на итальянском. Опять они ушли в лёжку, надо было отсидеться, а потом уходить. Раньше чем через четыре дня страсти не улягутся, поэтому надо было ждать. Ханс вёл наблюдение за происходящим. В деревне слышалась периодическая стрельба, бегали мужчины. Но прошло два дня и никаких событий не происходило. Поэтому он решил усилить эффект и, взяв группу добровольцев, вновь отправился к итальянцам. До деревни они не дошли, нарвались на патруль. Патруль был уничтожен, но и они потеряли одного убитым. Хуже всего то, что пришлось тащить его добрый километр, чтобы труп не нашли. И всё-таки это возымело действие. Вечером в Каваце разгорелась перестрелка. Можно было уходить, но опасность того, что группу засекут, возрастала.
Едва начало светать, они отправились назад. Им надо было выйти туда, где они сошли на берег. Осложнялось дело тем, что теперь у них не было проводника, поэтому в сумерках они перемещаться не могли. Все прошло гладко, и  вечеру они преодолели километров тридцать.
Утром они вышли ещё раньше. Но через час пути Ханс заметил подозрительное шевеление кустов справа. Он не успел сообразить, как шквал огня обрушился на них. Нападение было столь внезапным, что солдаты стали в панике разбегаться. Ханс наотмашь хлопнулся о землю и отполз в сторону. Он орал на солдат и,  в конце концов, сумел более или менее их организовать. Они заняли  круговую оборону и стали отстреливаться. Пыл нападавших несколько поутих, и бой перетёк в перестрелку. Но время играло не на стороне Ханса, ждать ему подкрепления, в отличие от противника, было не от кого. Поэтому требовались решительные действия, и они начали готовить прорыв.  Разбившись на три группы, они бросились в атаку, пытаясь пробить осаждающих в лоб и охватить с флангов. По всей видимости, противник был не очень опытным, поэтому обрушил удар в центр, упустив фланги. После нескольких минут отчаянной перестрелки они прорвались и бросились бежать со всех ног, бросая всё, что мешало бежать. Противник кинулся их преследовать, но делал это как-то вяло.
Пробежав с полчаса, Ханс остановился. Отдышавшись, он собрал остатки солдат. Всего ему удалось собрать шестерых. С ними Ханс и отправился дальше. Кроме оружия и небольшого количества боеприпасов у них ничего не было, поэтому двигались они быстро. Вскоре они вышли к конечной цели своего маршрута, но там, где их должны были встретить, никого не оказалось. Чтобы не маячить на голом берегу, они поднялись наверх и спрятались. Началось ожидание. Тревога росла, и Ханс не находил себе места. Вдруг он заметил людей, спускающихся к берегу. Без бинокля трудно было разобрать, что это за люди, поэтому они стали наблюдать. Людей оказалось пятеро, они долго бродили по берегу и, посовещавшись, стали подниматься вверх, прямо на место, где прятались Ханс с товарищами. Ханс не спешил, позиция у него была выгодная, да и люди его были скрыты. Когда люди с берега подобрались метров на двадцать, Ханс разглядел в одном из них командира.
- Николя, иди к нам, – крикнул он, – только не шуми.
Николя от неожиданности резко остановился и стал озираться.
- Это я, Ханс, – уже тише сказал Ханс и потряс куст, – я здесь.
Мужчина опустил оружие и направился  к нему. Прошло небольшое братание, после чего все собрались вместе и начали обсуждать события.
- Командир, что-то мало у тебя бойцов, похоже, вас хорошо потрепали?
- У тебя тоже не много.
- Вчера напоролись на засаду, там нам хорошо накостыляли.
- Тоже самое случилось и с нами. Дебоша навели без потерь, а вот когда возвращались, попали в засаду. Чую, ребята знают, что делают, как бы они не вычислили нас и не накрыли здесь.
- Или кто-то сдал нас, и тогда уж точно нам здесь крышка. Может, нам немного отползти отсюда, на всякий случай.
- Мудро, давай-ка, поднимемся повыше и с километрик подальше.
- Как прикажете, шеф.
Они быстро собрались и отправились в горы. Отойдя на километр, сделали привал. Поделили скудные остатки еды и расположились на ночлег.
- Чёрт возьми, столько мучений из-за этих итальяшек. Жратвы нет, мёрзнем, как суслики. Хорошо хоть надрали мы их, как следует, как вспомню, как они скакали по деревне, так на душе теплее, – сказал Ханс, делая подстилку из хвороста и кустов.
- А мне жаль этих людей. Когда нигеров по джунглям гоняли, было не жалко, и хибары их бамбуковые жечь было не жалко, а здесь по-другому. Работали они мирно, никого не трогали, а кто-то там решил разыграть какую-то игру, и вот они уже мертвы. Да и нас особо-то никто не ценит, так, расходный материал. А ведь они, по сути, кормильцы, ведь от их труда кормятся все, а мы их раз и отправили на тот свет. Я вот приёмничек слушал, так там что передают? В Париже и Гавре, Амьене беспорядки, кто-то поднял чёрных, и они громят всё подряд, то же самое в Германии. Там вообще дошло до перестрелок, а сами немцы перекрыли нам газ в наглую. Говорят, что им самим не хватает. Болгары  тоже чудят, в общем, что-то будет, и, похоже, драка будет серьёзной.
- Ну, так что за проблема, мне лично всё равно, кого валить, кормильцев или поильцев. Конечно, черномазых мне крушить как-то больше по душе, с детства у меня на них аллергия, но если заплатят, так я и остальных не сильно буду жаловать. А сейчас надо меньше думать о мировых проблемах, а больше о том, как из этого дерьма выбраться.
- Жёсткий ты парень, Ханс, но в этом ты прав. Надо как-то выбираться отсюда. Отправим завтра разведчиков, и если ничего не улучшится, будем думать, как отсюда выбираться. Морем нам не выбраться, придётся идти на север к австриякам.
На том и порешили. Утром отправили двух бойцов  к побережью и стали ждать. Наступил вечер, но разведчики не возвращались. На всякий случай отправили ещё двоих им на встречу, остальные были наготове к отходу. Не успели разведчики уйти, как началась стрельба, которая тут же прекратилась. Отряд поднялся и бегом начал отходить. Всё было понятно, преследователи знали, где их искать. Вдруг Ханс остановился, его вдруг осенило, что они бегут в лапы врагу, другого выхода у них нет, как бежать на север, ведь по югу и западу – море, а на восток им идти не куда.
- Командир, сворачивай на восток, надо уходить вдоль побережья, иначе нам каюк.
- Мы отходим на север, в Словению, а оттуда на Австрию. На востоке нас перебьют или подохнем с голоду.
- Нас перебьют гораздо раньше, чем ты думаешь.
- Мы идём на север, ты понял? Иначе…
- Иначе что? Расстрел? А если я прав, и нас ждут, тогда что? Короче, я ухожу, а ты, как хочешь.
Он направил ствол автомата на Николя и стал медленно отходить назад, потом прыжком бросился в сторону, за дерево, и, лавируя меж деревьями, бросился бежать. Николя сплюнул с досады и, прикрикнув на остальных, продолжил движение.
4.
Ханс бежал на восток, стараясь уйти от места как можно дальше. Минут через двадцать до него донеслись звуки перестрелки. Бой был ожесточенный, но длился не долго. Стрельба начала стихать и перешла в одиночные выстрелы и, наконец, всё стихло.
Ханс перешёл на шаг, пот заливал глаза, струился по спине, пятном расплывался на животе, ноги гудели, а подошвы кипели. Пройдя немного, он сел и, сняв обувь, развесил носки на кустах, они были мокрые от пота. Он был один, и ему предстояло решить, что делать дальше. Выбора особого не было, надо было уходить, надо было выбираться к людям, но надо было, и прятаться от людей. В его жизни были такие моменты, когда он воевал в Нигерии, но там, в тропиках, было чем прокормиться, если знаешь, что можно есть. Здесь же, на горах, с пропитанием было сложнее. Отдохнув, он вновь отправился в путь. Шёл долго, наобум, и лишь поздно вечером вышел к небольшой деревне. Так, чтобы оставаться незамеченным, он пробрался в один из дворов.  Трудно было сказать, что для него было на данный момент  важнее – быть незамеченным или поесть, скорее всего, то и другое в равных долях.   
Выскочившую с лаем собаку он успокоил резким ударом  в место за ушами. Собака упала, как подкошенная. Сбив замок с погреба, он спустился в вниз и принялся исследовать стеллажи.  Маленький фонарик-брелок, который он для форсу носил на брюках, очень ему пригодился. Крынку молока он опорожнил на месте, а с собой прихватил картошки, кусок сыра и кольцо копченой колбасы. Так же тихо выбравшись наружу, он перешагнул через начавшую отходить собаку и, обойдя деревню, выбрал стог сена и устроился на ночлег. Поужинав сыром  и колбасой, он почувствовал себя вполне хорошо и быстро уснул.
Проснувшись на рассвете, он отправился в путь. Шёл он долго, несколько раз он убегал, избегая встречи с хозяевами подворий и, в конце концов, вышел к реке. Река была не судоходной, но достаточно широкой, чтобы её можно было переплыть с оружием и обмундированием, поэтому Ханс вынужден был двигаться вдоль берега. Возле одной из деревушек он наткнулся на двух рыбаков, расположившихся на берегу, возле костра. В котелке над костром булькала уха, и мужчины мирно беседовали за бутылкой вина. Возле берега была привязана лодка.
Мысль быстро овладела сознанием Ханса. Завладеть лодкой и спускаться на ней по реке было лучше всего. Во-первых, плыть легче, чем идти, во-вторых, плывущий по реке человек меньше привлекает внимания, чем идущий по дороге. В-третьих, - удочки всегда могли дать пищу. Он тихо подкрался поближе и, положив оружие под куст, спрятал в рукав тонкий, но прочный десантный нож. Он подошёл к ним так тихо, что они заметили его, когда он уже склонялся над ними. От неожиданности оба мужчины на мгновение оцепенели, и это мгновения ему хватило, чтобы всадить нож под левую лопатку одному из них. Второй попытался вскочить, но удар ногой опрокинул мужчину на спину, и тут же лезвие ножа вошло ему в грудь.  Подождав, когда закончится агония, Ханс перетащил их в лодку, собрал пожитки. Снял испачканный в крови дёрн и выбросил в реку, принёс и уложил свежий, спрятав следы преступления, и лишь после этого сел в лодку и поплыл .
Уха оказалась очень вкусной. Хорошо пообедав, Ханс проплыл ещё километров пять, и причалил к берегу. Спрятав трупы в камышах, он отправился дальше. Спохватятся рыбаков лишь к вечеру, когда начнёт темнеть, подумал он. Потом начнут искать и, если найдут, то не раньше, чем через день-два. За это время он уплывёт километров за сто, а там, пока начнут искать лодку, подадут в розыск, пройдёт ещё дня два, тогда можно будет и лодку бросить. Течение реки было заметным, и лодка плыла даже без помощи вёсел довольно быстро. Ханс вывел лодку на середину и, сложив весла, прикорнул  на лавке, едва не опрокинувшись в воду. Пришлось налечь на вёсла, чтобы вновь не уснуть.
Когда появлялись крыши домов, он переплывал на противоположный берег, брал в руки удочку и, не спеша, проплывал мимо. Никто не обращал на него внимания, и он спокойно проплыл мимо нескольких деревень. Первую ночь он провел в лодке. Было полнолуние, и река просматривалась далеко, и лишь далеко за полночь Ханс выбрался на берег. Ночь была кошмарной, он почти не спал, одолевали комары и сырая земля, поэтому лишь только стало светать, он отправился в путь. Оказалось, что он ночевал в полукилометре от небольшого городка. Проплыв немного, он почувствовал, что лодку сносит. Ханс подгрёб к середине реки и увидел, что с противоположного берега в неё впадает приток. Теперь река стала больше, и воды её потекли быстрее. Так он проплыл ещё неделю. Иногда ему приходилось выходить на берег, чтобы обчистить чей-нибудь погреб. Ему везло, и никто его не заметил. Может потому, что выбирал он самые бедные дворы, где, скорее всего, жили старики, может ещё по какой причине, но серьёзно он был напуган лишь раз, когда какие-то люди с берега приказали ему подплыть, а он вместо этого рванул на другую сторону. Они открыли по нему стрельбу, но лишь сделали несколько дырок в борту. После этого происшествия Ханс стал держаться середины реки и держал вёсла наготове. Река собирала притоки и становилась всё шире и шире. На беду пошли дожди, и лодку заливало, приходилось отчерпывать воду. Причалив очередной раз за деревушкой, Ханс спрятал лодку и отправился на поиски ночлега. Забравшись в сенник, он зарылся в сено и проспал до рассвета. Выбравшись наружу, он обошёл подворье  и нашёл кусок брезента и немного проволоки. Все это он стащил к лодке и сделал подобие навеса. Теперь в лодку не так затекало. Он вернулся к ночлегу. Во дворе работал пожилой мужчина, который так был занят делом, что не заметил, как Ханс пробрался в дом. В доме сидела женщина. От неожиданности она оцепенела, и он просто заткнул ей рот тряпкой и связал полотенцем. Спокойно обшарив дом, он нашел немного денег и прихватил спичек, еды и одежды. Выглянув во двор, он улучшил момент и скрылся за забором. Можно было плыть дальше.
Столкнув лодку в реку, он подгрёб на середину и, переодевшись в чистую одежду, развесил свою для просушки. Небо было свинцовым, и надежды на то, что дождь прекратится, не было. Течение реки заметно замедлилось, и Ханс налёг на весла. Чем дальше он плыл, тем шире становилась река, и  вскоре она стала настолько широка, что Хансу подумалось, что это озеро. Течение почти исчезло, и он продвигался вперёд лишь за счёт вёсел. На горизонте, среди водной глади, показались крыши домов. Это был город, большой город. Вскоре стали различимы строения. Они возвышались над водой, и это выглядело ужасно и так противоестественно, что Хансу стало не по себе. Через час он подплывал к предместьям, крыши домов торчали из воды равными квадратами кварталов, а вдали столбами высились многоэтажки. Ханс медленно плыл по улицам пустого города.  И только когда пригород сменился многоэтажками, в окнах стали видны лица людей. Испуганные и отчаявшиеся, они смотрели на водную гладь, покорившись судьбе. Ханс почувствовал холодок, пробежавший по спине, ему вспомнились события далёкой юности. Ему вдруг захотелось быстрее вырваться отсюда. Он плыл по улицам наобум, толком не зная, куда его кривая выведет. На одной из улиц он увидел руины, дом развалился, точнее, упал на бок, и часть квартир торчали среди обломков. Он подплыл ближе и, осмотревшись, выбрал место, куда можно было причалить. Он истратил час на то, чтобы проверить все комнаты, до которых можно было добраться. Ханс взял всё, что только можно было использовать, съесть или выпить, одеть или использовать, как топливо. Теперь его запасы значительно пополнились, и он, довольный, сел в лодку. Включив приемник, найденный в одной из квартир, он долго искал волну, на которой можно было услышать французскую или фламандскую речь. Наконец ему это удалось, и он, довольный, снова налёг на весла.
Из новостей он узнал, что очередной ураган пронёсся над Францией и Германией и принес с собой проливные дожди, от которых Дунай вышел из берегов и, начиная от Будапешта, вся восточная Европа оказалась под водой. Воды действительно было столько, что казалось, что он плывет по морю. Самое странное было то, что активных спасательных работ не проводилось, всё выглядело так, как будто людей бросили на произвол судьбы. Редкие катера попадались ему, но и те не были заполнены людьми. На них перевозили какие-то ящики. 
Ханс плыл вперёд, стараясь держать курс на восток. Город был огромен, и преодолеть его удалось лишь к вечеру. Дождь лил, как из ведра, и даже навес не спасал от воды, приходилось периодически отчерпывать воду. За городом воды оказалось ещё больше, но Ханс уже начал привыкать к этому и особо не расстраивался. Еды у него было достаточно, и даже имелась спиртовка, на которой можно было готовить, досаду вызывало лишь то, что ночевать было практически негде. Правда, он приспособил две гладильных доски для лежанки, и теперь, худо или бедно, можно было подремать. Единственную опасность могли представлять случайно проплывающие суда, хотя вероятность встречи была мала, слишком мало их проходило днём. Ночью опасность возрастала, поскольку у него не было никакого фонаря, чтобы хоть как-то обозначить себя. Поэтому он решил поспать засветло, а ночью бодрствовать. Завесив, где можно, края, чтобы дождь не захлёстывал лодку, он расположился на досках и заснул.
5.
Годами привыкший себя контролировать, он мог проснуться тогда, когда это было необходимо. Ночь прошла спокойно, и под утро он позволил себе ещё немного поспать.  Несколько дней он плыл почти один, пару раз ему навстречу прошли баржи, но все они попадались днём, и тут Ханс начал понимать, что ночью они не плывут, потому, что нет электричества, и фарватер не освещается. Он даже представил, как такая баржа в темноте врезается в многоэтажку. Дождь ослабел, и порой появлялось солнце. Ханс  решил выбраться на берег, всё-таки человек не может без земли, ему просто необходимо, чтобы она была под ногами. Он попытался сориентироваться и пустил лодку по течению, но оно было настолько слабым, что ему с большим трудом удалось выяснить, куда течёт река. Определившись, он налёг на весла и поплыл поперек течения. Вскоре вдали показалась какая-то точка, и, чем ближе он подплывал к ней, тем отчетливее становилось видно, что это крыша. Он направил лодку к ней. Просто так, инстинктивно, и чуть не поплатился за это. Когда до неё осталось метров сто, лодка вдруг ударилась обо что-то, и Ханс чуть не вылетел за борт. Оказалось, что под водой были другие строения, наверное, более низкие, или успевшие развалиться. Вновь усевшись за весла, он уже собирался обойти опасное место, как услышал слабый голосок, призывавший о помощи. Кто-то звал на помощь с крыши дома. Голосок был тоненький и такой слабый, что Ханс еле различил его среди плеска волн. Но столько в нём было мольбы, что Ханс остановился. Он медленно подплыл к торчащей одиноко крыше. Обогнув её с другой стороны, обнаружил слуховое окно, из которого выглядывала худенькая девушка, лет семнадцати. Большеротая, с огромными, чёрными глазами, она была не красавица, но трогательная нежность была во всём её облике. Ему, грубому человеку, вдруг стало, так жаль её, что, не раздумывая, он причалил к окну и перетащил её в лодку. Худенькая и угловатая, она тряслась от холода. Ханс накинул ей на плечи куртку и усадил на скамейку. Она стучала  зубами, и  что-то бормотала, скорее всего, благодарила. Ханс достал банку консервов и, открыв ее, протянул девушке. Та  набросилась на еду, и банка вмиг стала пуста. Девчонка посмотрела на него таким преданным и благодарным взглядом, что Ханс даже смутился, ему вдруг захотелось заботиться о ней. Он  постелил тряпки на доски и уложил девочку, накрыв сверху курткой. Она согрелась и быстро уснула. Она так была измотана, что силы её почти иссякли. Ханс поплыл дальше, стремясь  доплыть до берега. На это потребовался почти час, настолько широко разлилась река. Проплыв вдоль берега, он выбрал место, где вода заходила в овражек, создавая небольшой залив. По овражку он проплыл метров двадцать и выбрался на берег. Привязав лодку, он обошёл берег и, нарубив кустарника, сделал лежанку. После чего развёл костёр и  принялся  готовить. Вскоре каша была готова, и он разбудил девушку. Наложив ей в миску кашу, он протянул ей.
- Ешь, должно быть вкусно, - сказал Ханс и, когда она принялась за еду, спросил: – Как тебя зовут? Я - Ханс, а ты?
- Я? Милка, – ответила девушка, поняв его.
Дальше Ханс не знал о чём спрашивать, потому, что ни он, ни она, не знали ни одного слова, понятного для двоих. Выпив горячего крепкого чаю, Ханс почувствовал, что его клонит ко сну, за последние дни он тоже вымотался и почти не спал.
- Спать, хочу спать, – сказал он, приложив ладони к щеке. Она закивала, давая понять, что поняла.
Он улегся на подстилку и тут же уснул. Проснулся он лишь утром, рядом, прижавшись к нему, мирно спала Милка. Он осторожно, стараясь не потревожить её сон, поднялся и, накрыв её курткой, принялся разводить костёр. Кружка горячего чая и лепёшка, которую он испёк из муки и манной крупы, были неплохим завтраком. Он заметил, что миски и котелок были чистыми и аккуратно сложены в лодке, и это ему понравилось.
- Вставай, соня, – потрепал он её по плечу.
Девушка сразу открыла глаза и поднялась. За  чаем, он долго и терпеливо пытался выяснить, где они находятся, и есть ли у неё место, куда бы они могли пойти. В конце концов, это ему удалось, и, как он понял, им надо ещё проплыть немного, а потом идти в горы. Там, как он понял, у неё есть родственники. В общем-то, надо было где-то притулиться, не всю же жизнь плыть по реке, тем более в никуда.
На поиски дороги они истратили полдня. Девушка никак не могла сориентироваться, в конце концов, дорогу они нашли и выбрались на берег. Ханс на всякий случай спрятал лодку в стороне от дороги, затащив её в кусты. Взяв самое необходимое,  они отправились в путь. Хоть и недалёк был путь, но пешком они добрались до деревни лишь к вечеру следующего дня. Дом, в который они пришли, не был богатым, скорее наоборот, и встретили их явно не хлебосольно. Однако кров дали и накормили. Ханс чувствовал себя с ними как инопланетянин, и, поужинав, отправился спать, а Милка осталась. Родственники расспрашивали ее, и сами о чём-то рассказывали. Проснувшись утром, он был удивлен, что Милка спала рядом. Он повернулся к ней и долго рассматривал её. Стройная, почти хрупкая, она беззаботно спала, и от неё веяло наивной доверчивостью и свежестью молодости. Невольно он залюбовался ею и, протянув руку, погладил её волосы. Она открыла глаза и улыбнулась. Но как-то грустно, испугано.
- Доброе утро, Милка, – сказал он ласково. – Что случилось, тебя кто-то обидел?
- Не понимаю, – она закивала головой, стараясь показать, что не понимает, о чём он говорит.
- Кто тебя обидел? Твои родственники?
Она продолжала кивать.
- Я так и знал, очень уж не добро твой дядюшка нас встретил, похоже, боится, что обожрём его. Моя б воля, так я быстро бы его отделал, как отбивную. Пора нам с ними прощаться, иначе это добром не кончится.
Он протянул руку и погладил её. Она накрыла его ладонь своей, и прижала  его руку к своей щеке. Потом вдруг поднялась и, что-то сказав ему, убежала. Ханс в растерянности уставился в дверной проём и долго смотрел ей вслед. Наконец он поднялся и, сладко потянувшись, прошёлся из угла в угол. Размявшись, он вышел из сарая и отправился умываться.  Не успел он закончить процедуру, как вернулась Милка в сопровождении пожилого мужчины.
- Здравствуйте, я Стефан, – представился мужчина на ужасном французском. – Милка попросила меня поговорить с вами, объяснить вам кое-что. Она много вам хочет сказать, но никак не может. А я по-молодости  на заработки ездил  во Францию, там и научился немного говорить.
- Вот это как раз то, что нам нужно. Мне тоже есть кое-что сказать ей. Давай, Стефан, выкладывай, что она хочет сказать.
- Она вчера говорила с дядей. Точнее, дядя с ней говорил. Он сказал, что не сможет вас прокормить, особенно вас. Он недоволен, что вы много едите, а работать не будете, так он считает. Он говорит, что вы не из тех мужчин, которые добывают хлеб своими руками. У него много нахлебников, а доходы маленькие, поэтому он не сможет прокормить вас и просит, чтобы вы уходили и уходили как можно раньше.
- Так я и знал, что этот куркуль рад побыстрее от нас избавиться. Ладно, я ему никто, он и племянницу готов выгнать? А куда ей идти, у неё есть родители?
- К сожалению, у неё никого не осталось. Отец умер уже давно, а мать в наводнение утонула. Побежала спасать скотину, хотела выгнать на сухое место, но, пока гнала, вода поднялась и отрезала путь. Она как бы на бугре оказалась. В общем, пока она металась с козами, вода и к дому подступила, и она оказалась отрезанной. Ей бы коз бросить да самой спасаться. А она всё бегала вокруг них, пока не утонула. Раньше так нас не топило, а теперь в море вода поднялась, и вместе с ней вода в реке. Она и без наводнения хорошо подтопила, а тут ещё и наводнение с севера пришло, да ты, наверное, и сам реку видел?
- Да видел, широко разлилась, берегов не видать. Так что же теперь девушке с голоду помирать?
- Да нет, дядя возьмет её в дом, хотя это действительно трудно. У нас в стране почти нет топлива, а если оно есть, то стоит очень дорого, поэтому сеять и пахать не на чем. Раньше мы растили овощи и сеяли пшеницу, теперь только коз пасём, да немного овощей выращиваем, сколько можем посадить вручную. Поэтому с едой проблемы, мало еды, и лишний рот сразу ощущается. Еще румыны стали одолевать, у них вообще нет бензина – страна бедная, вот они к нам набеги делают, грабят.
- А может Милка со мной пойдёт, спроси у неё?
- Хорошо я спрошу.
- Милка, пойдёшь с ним, он зовёт тебя с собой?
- Пойду, – ответила девушка, замотав головой.
- Она пойдёт с тобой, только скажи, куда вы пойдёте.
- Она же показывала, что нет, а ты говоришь, что пойдёт.
- У нас, в Болгарии, когда говорят «да» - мотают головой, а когда говорят «нет», то кивают.
- Дьявол, всё, не как у людей.
- Так уж повелось. Говорят, что лучше идти на Украину, там ещё жизнь получше.
- Пойдем во Францию или в Ливию, там у меня есть работа.
- Ты, наверное, давно новостей не слушал. Франция сильно пострадала от урагана, и итальянцы насели и отбили нефть из Ливии, так что там сейчас заварушка и, скорее всего, долго не кончится.
- Вот, как раз нам это и нужно, работы прибавится. Скажи Милке, пусть выпросит у дяди еды на три дня и одеяло, завтра уйдём.
Стефан перевёл Милке разговор и собрался уходить, когда Ханс спросил его:
- Скажи, у тебя есть карта, чтобы мы могли добраться до порта или выйти к морю?
- Нет, карты у меня нет. Но, если вы спуститесь по реке до Руссе, там можете спуститься вниз до Варны. Это порт. А на юге у нас граница с Турцией и Грецией. С Турцией мы сейчас в конфликте, они хотят контролировать всё море, чтобы себе прибрать нефтепроводы и газопроводы.
6.
Попрощавшись со Стефаном, он сел и задумался. Куда он идёт? Назад, на войну? Нужен ли он кому-нибудь там? Возможно, но лишь как солдат. Как наёмный убийца, который будет решать чьи-то проблемы или отвоевывать чьи-то интересы. Сам же он никому не нужен, да и ему там не нужен никто. Если бы он умел работать и любил работать, тогда другое дело, а так  получалось, что он идет в никуда, к смерти, ведь, в конце концов, его где-нибудь прибьют, и не останется от него ничего, кроме костей. Но и не идти тоже было невозможно, потому что и здесь он был никому не нужен.
Пришла Милка с большим узлом. Дядюшка дал даже больше, чем просили, видно, так страстно он хотел, чтобы они побыстрее съехали. Ханс разобрал узел и переложил всё в рюкзак и маленький узелок. Взвалив всё на себя, он встал и направился к выходу. Милка тихо пошла за ним. За калиткой он вдруг остановился и сказал:
- Зачем тебе идти со мной? Оставайся здесь, они всё же твои родственники, у них есть дом. А у меня что?.. Что я дам тебе, девочка?
Милка силилась понять, что он говорит, но, когда он подтолкнул её обратно, вдруг заплакала  и побрела обратно. На полпути она остановилась и бросилась к нему. Вырвав у него из рук узелок, она  прижалась к нему, и этот жест так поразил Ханса, что у него невольно выступили слезы. Обняв её одной рукой, он повел её по дороге назад, к лодке. Он вдруг почувствовал, что жизнь начинает обретать смысл, и смысл этот в заботе об этом маленьком, хрупком существе, которое доверчиво прижималось к нему. Он должен заботиться о ней, оберегать от опасностей, дать ей радость жизни. В таком возвышенном состоянии духа Ханс довел её до лодки. Теперь она стала их единственным кровом. Лодку они нашли на месте, но вода немного спала и она оказалась метрах в десяти от воды. Спустив с большим трудом её на воду, они поплыли дальше.
Дожди прошли, и плавание стало относительно приятным, одно лишь удручало – проблема с едой. Хоть Милка была молода, но хозяйкой она была хорошей. На каждой стоянке она находила себе дела – стирала, драила посуду и даже сделала лодку какой-то уютной, домашней. Она была настолько естественной в своей привязанности к нему, что Хансу иногда казалось, что она была всегда с ним, только он на время от неё сбежал, а теперь вернулся. Он относился к ней трепетно и заботливо, и это новое чувство смущало его, поэтому он боялся близости, хотя её прикосновения возбуждали его. Однажды они готовили ужин, и она начала щипать его, заигрывая. Он отмахивался. А она вновь кралась к нему и щипала, пока он не погнался за ней. Они бегали друг за другом, как дети, и, когда он, наконец, догнал её и повалил в траву, они слились в долгом поцелуе. Губы у неё были мягкие и сладкие, и Ханс, целуя её, испытывал неземное блаженство. Она была податлива, и  вскоре они уже слились в страстных объятиях. Всё случилось быстро в одном душевном порыве. Усталые и счастливые они лежали рядом и смотрели в голубое небо. Когда они вернулись к костру, огонь уже почти потух, и каша слегка подгорела. Ханс принялся разводить костер, а Милка просто сидела рядом, и глаза её сияли счастьем.
Вдруг она увидела лодку, которая  появилась из-за прибрежных кустов. В ней сидело пятеро мужчин, которые, увидев ее, пришли в возбуждение и начали что-то орать и усиленно грести к берегу. Милка вскочила и  стала трясти Ханса за плечо. Он, глянув в сторону реки, вскочил и бросился к лодке. Мужчины заметили его и один, достав оружие, выстрелил. Но Ханс уже был у лодки и успел схватить оружие. Стремительно, пригнувшись к земле, он перебежал в сторону и упал за небольшим бугром. С лодки уже стреляли из нескольких стволов. Но стрельба была неприцельной. Тремя одиночными выстрелами Ханс уложил трёх мужчин, двое других выпрыгнули из лодки и пустились вплавь. Ханс вышел из своего укрытия и  сделал ещё два выстрела, после чего, разрядив автомат, поймал лодку и вытащил на берег.
 Милка стояла бледная, её трясло. Ноги её подкосились, и она упала на землю. Ханс бросился к ней. Девушка была в обмороке. Дыхание её было слабым, лицо настолько бледным, что он не на шутку испугался. Он бил её по щекам, но она не приходила в сознание, он взбрызнул  её водой, наконец,  вспомнил, что у него есть индивидуальный пакет. Бросившись к лодке, он принялся рыться в карманах куртки и извлёк оттуда коробочку. Там он нашел ампулу с нашатырем и, раздавив её на тряпку, поднёс к лицу девушки. Милка вздрогнула и открыла глаза.
- Как ты меня напугала, Милка, – прошептал он. – Что с тобой, ты испугалась мертвецов?
-  Ты убил их. Мне страшно. Я боюсь крови.
- Прости, но было бы хуже, если бы они убили нас. Они бы над тобой  надругались. Нам повезло, что это крестьяне, бестолковые дурни, которые взяли в руки ружья. Вот смотри, даже автомат есть, АКМ, правда польский, контрафакт, но всё равно вблизи бьёт хорошо. Давай заберём всё и поедем в лодке, подальше отсюда.
Он усадил её в лодку, погрузил пожитки и, прихватив из лодки бандитов всё, что можно, отчалил. Милка сидела молча, укутавшись в одеяло. Она отказалась от еды, и Хансу пришлось обедать в одиночку. Это происшествие положило конец спокойной жизни. Каждый поворот настораживал, каждый куст вызывал подозрение, каждая  встречная лодка была потенциальной угрозой. Теперь они выбирали место для ночлега так, чтобы обнаружить их с реки было невозможно, а ужинали засветло, чтобы не жечь костра в темноте. Теперь это было не туристическое путешествие, а полный опасности путь в никуда. Глядя на Милку, Ханс мучился мыслью о том, что не может быть опорой для неё, не потому, что не мог её защитить, а потому, что он не знал, что делать, как жить. Он не мог дать ей уверенности в завтрашнем дне. Ему хотелось дать ей тепло, уют, кров, но ничего этого у него не было, и никогда он к этому не стремился.
Его душевное смятение не скрылось от внимания Милки, и она приставала к нему с расспросами. Они уже научились общаться. Он начал понимать болгарский, она французский. Он успокаивал её, или отмалчивался, но это лишь больше расстраивало девушку.
Прошло две недели, и они добрались до Руссе. Здесь Ханс решил закончить путь по реке, и они, спрятав всё имущество, притопили лодку. В город отправились налегке, на разведку. Отвыкшие ходить, они быстро уставали, а потому пришли в город намного позже, чем планировали. Крупный речной порт, город предстал перед ними запустением и ужасной разрухой. Ободранные дома с битыми окнами, замусоренные улицы, редкие магазины были полупусты. В одном из них они купили хлеба, благо, что евро была общей валютой, и на неё ещё можно было что-то купить. Расположились в углу, оборудованном под кафе. Взяв кофе и немного консервов, они перекусили и между делом стали расспрашивать хозяина. Дела, по его словам, шли не лучшим образом. Порт пришёл в упадок, многие предприятия разорились, да ещё  и румыны злобствуют, каждую ночь устраивают погромы, грабят. Полиция не справляется, не хватает топлива для машин, но под шумок и свои бандиты орудуют, благо всё можно списать на румын. Электричество ещё есть, но включают его на несколько часов, перебрасывая из района в район. Много людей подалось на юг, ближе к морю.
- Спроси у него, где взять какой-нибудь транспорт и карту дорог, – попросил он Милку.
- Да у меня есть небольшой грузовичок, товара стало мало, так что мне нужна машина поменьше.
- Нет, нам грузовички не нужны, нам бы какую-нибудь коробушку, или мотороллер.
- Жаль, а то бы купили? Вот вспомнил, у моего тестя есть трицикл. Древний, но ездит, правда, медленно, - сказал хозяин.
- Да нам быстро и не надо, лишь бы жрал меньше бензина.
- Тогда это как раз то, что вам нужно. Сейчас я ему позвоню, он тут живет недалеко, в пригороде. Если он согласится, то можете пойти к нему и сговориться в цене.
Всё оказалось, как нельзя лучше. Старик сразу согласился, и вскоре Ханс уже осматривал чудо техники. Это был небольшой мотоцикл с кузовком, на котором был установлен тент.  Долго торговались, пока ударили по рукам, и Ханс повёз свою девушку к лодке. По дороге он прикупил бензина, правда, это, оказалось, сделать труднее, и обошлось дороже, но теперь они могли продолжить путь по суше.
Погрузив всё имущество, они решили проехать немного, чтобы найти укромное место для ночлега. Объехав город, они выбрались на магистраль и помчались на юг. Дорога была пустынной. Машин было настолько мало, что их почти никто не обгонял. Проехав час, они свернули с шоссе и скрылись в оврагах. Погода была прекрасной, и вечер был тихим  и теплым.  Они радовались жизни, тому, что они одни, тому, что они рядом, костру, небу, траве, всему этому миру. И им казалось, что они будут счастливы всегда и нет никого в этом мире, более счастливого, чем они. Они долго лежали без сна, болтая, и любуюсь звёздным небом.
Когда время уже приближалось к полуночи, рядом послышались выстрелы, и через некоторое время они увидели зарево пожара. Вся радость жизни исчезла, уступив место страху. Ночь они провели почти, не смыкая глаз. Рано утром Ханс поднялся из оврага и, вглядываясь вдаль, увидел поблизости небольшую деревню, которую они в сумерках не разглядели. Собравшись, они поехали туда, не зная зачем, наверно из простого человеческого любопытства. Да и путь был не дальним, не более полукилометра.  Они переехали через овраг, и пред ними предстала деревня. Половина деревни сгорела,  кое-где возле уцелевших домов бродили люди. Увидев мотоцикл, несколько мужчин бросились в дом и выбежали с ружьями. Ханс остановил мотоцикл и, подняв руки вверх, слез с сиденья. Милка последовала его примеру.
- Скажи им, что мы просто едем мимо.
- Не стреляйте, мы едем мимо, и просто свернули, потому, что ночью слышали стрельбу.
- Медленно подойдите, – приказал один из мужчин, – иначе будем стрелять.
Ханс и Милка медленно приблизились. Двое мужчин проверили их и, кивнув в знак того, что всё в порядке, отошли.
- Кто вы и что хотели здесь найти?
- Я, Милка, он Ханс, мы  из Олицы, что под Оряхово, вернее я, а он вообще из Хорватии. Мой дом смыло наводнением. Мы ночевали рядом в овраге, слышали стрельбу, вот и с утра решили заехать.
- Понятно, думали, может, что и вам перепадет? Может, что румыны забыли, так вы подберете? Убирайтесь отсюда, пока  я не пришёл в ярость, пока жёны убитых сюда не пришли.
Осторожно отступая, они сели в мотоцикл и быстро развернулись. Мужчина стрельнул им вслед, и Ханс прибавил газу. Выбравшись на шоссе, они продолжили путь. Навстречу им попадались тяжело гружёные фуры в сопровождении вооруженных людей. Но случалось это настолько редко, что Ханс за весь путь насчитал не более десятка. К вечеру они подъехали к поселку, расположенному у дороги. Вдоль дороги сидели женщины, торгующие всякой всячиной. Поторговавшись, Ханс купил немного картошки, хлеба и фруктов.
- А что хлеб такой дорогой? – спросила Милка.
- Так овощи и фрукты мы растим руками, а пшеницу тракторами, вот он и дорогой.
- А румыны на вас не нападают?
- Пока Бог миловал, а так слышим, что на севере лютуют, хорошо, что бензина нет, вот им и ездить не на чем, а так бы сюда добрались. А вы, куда путь держите?
- А мы к морю, нам в порт нужно.
- Так вы что не знаете, что турки  Бургас захватили, хотят газопровод взять под контроль. Говорят, перекрыли пролив, никого не пропускают. Опять беда пришла на нашу землю. С юга турки, с севера румыны, всем хочется у нас что-нибудь отнять. Армия наша воюет. Но что она против турок, у них техника, а мы что, ни танков, ни самолётов толком. И русские теперь на помощь не придут. В общем, на юге вам делать нечего, верно, вам говорю.
- Скажите, а бензин найти трудно?
- Найти можно, но дорого, вон парень крутится, у него спросите.
7.
После долгих переговоров, канистра была куплена, и теперь на день у них топлива было запасено. Проехав ещё немного, они вновь выбрали укромное местечко и расположились на ночлег. Последняя информация смутила Ханса, если это действительно так, то едут они вообще к чёрту в пекло. Куда податься - совершенно не понятно. Он долго вертел карту, но не знал, что делать. Ехать в Грецию было далеко, и вряд ли они доберутся туда на этом агрегате, да и непонятно было, насколько турки продвинулись вглубь страны. Поэтому он решил всё-таки ехать в Варну, а там разобраться, что делать дальше. Через два дня, на всякий случай объезжая посты, они добрались до портового города. Они обогнули город и подъехали к нему со стороны моря. Подобравшись поближе к порту, бросили своё транспортное средство и спрятали имущество в ближайших развалинах. После чего отправились в порт. Хансу повезло сразу, он нашёл судно под французским флагом . Это был небольшой сухогруз, довольно старое судно, не богатого владельца. Переговорив с матросами он пробрался к капитану и долго с ним беседовал. В конце концов, Ханс удовлетворенно сообщил Милке, что он договорился, и скоро они отправятся в путь. Надо подождать два дня. За это время капитан должен придумать, как их поднять на борт, минуя пограничников и таможню.  Капитан хотел аванс, но Ханс лишь показал деньги, из-за этого сделка чуть не сорвалась. Но всё же капитан уступил. Ночь они провели в развалинах, а на следующий день их спрятали в один из ящиков с оборудованием и подняли на борт. Ханс разобрал автомат полностью и, разделив на две части, спрятал в белье. На судне он отдал треть суммы, и только после этого их провели в небольшое помещение на корме. Теперь им предстояло дождаться проверки и после того, как они выйдут в открытое море, Ханс отдаст ещё треть, а последнюю в порту прибытия. Для того, чтобы пройти контроль, им пришлось просидеть полдня в ящике с оборудованием, но, наконец, всё осталось позади, и они вышли в открытое море.
Условия были вполне приемлемы и даже кормили неплохо. Две ночи их никто не трогал, а на третью чуткое ухо Ханса уловило возню за переборками. Он тихонько встал и перебрался за дверь, приготовив автомат для стрельбы. Ручка медленно опустилась вниз, и дверь тихо открылась. Трое человек крадучись пробрались внутрь. Холодный ствол автомата уперся в затылок последнему.
- Мы так ребята не договаривались, – спокойно проговорил он, – чтобы  меня по тихому грохнуть, а девчонку пустить по кругу? Не того выбрали, я сейчас сам вас в расход пущу.
Ударом приклада в почку он уложил одного и, прицелившись в грудь второму, спросил:
- Так что будем делать, камрады? Вы же мне выбора не оставляете, мне придется прикончить вас, иначе вы, по моим предположениям, убьёте меня. Кто вас сюда отправил? Капитан, или вы сами, по своей инициативе? Ну, быстро говори, иначе прострелю башку.
- Нет, нет, мы только хотели проверить, как вы устроились.
- Ага, для этого вы ночью, с ножами ломились сюда. Ладно, урод, зови сюда капитана, только быстрее.
Один из матросов пулей выбежал из кубрика и вскоре появился капитан.
- Так что будем делать, шеф? – направив на него ствол автомата, спросил Ханс. – Вы что, решили меня прикончить и скормить рыбам? Только учти, даже не думай достать свой пистолетик, лучше давай его сюда.
Наклонив ствол, он выстрелил, продырявив капитану штанину. Тот поспешно выбросил оружие и стоял бледный, как полотно.
- Короче, мне нужна гарантия, что больше на меня не будут покушаться. Иначе я начну вас по очереди отправлять на тот свет. Я должен  знать, что не склею ласты и спокойно сойду на берег.
- Я обещаю, что никто больше здесь не появится, и вы доберетесь в целости и сохранности. Только кроме моего слова я не знаю, какие гарантии дать. Да и плыть осталось не больше суток.
- Ладно, забирай своих идиотов и сделай так, чтобы они больше со мной так не шутили, а ручку с двери надо скрутить, чтобы кто ещё не стал ломиться, и еду будете сюда приносить, понятно?
- Да сделаем, как вы говорите.
Капитан, пятясь, выбрался из кубрика и отправился в рубку. Там его ждал помощник.
- Ну что, успокоили парня?
- Он оказался прыткий, протащил как-то на борт автомат и заставил всех наложить в штаны. Ладно, думаю, что он не догадается, что мы его привезём в Новороссийск. А там дадим им шлюпку, и пусть плывут, куда хотят.
- А зачем ты ему сказал, что мы идём в Марсель, если мы идём в другую сторону?
- Так ведь бабки, чёрт возьми! Куш то неплохой, что же его упускать, коль мы не в ту сторону идём. Не знал я, что он такой прыткий, как он  в Варне оказался, ума не приложу, да ещё с девкой и с автоматом. Ладно, завтра к вечеру высадим его, а там пусть крутится, скорее всего, погранцы их возьмут. Жаль, что все деньжата нам не осядут, а у него, по-моему, есть ещё наличность.
-  Но ведь можно его травануть, и за борт
- Это идея, но и хитрый ты, бестия, давай на завтрак сделаем всё, как обычно, а к обеду что-нибудь ему подсыпим. Я так понял, что у тебя есть, чем спровадить его праотцам?
- Да, есть кое-что, откинется за милую душу, кэп.
Утром принесли завтрак, но Ханс приказал привести капитана. Завтракать он предпочел снаружи. Пришёл капитан.
- Месье, разделите с нами наш завтрак, прошу вас.
- Хорошо, я распоряжусь, чтобы принесли ещё одну порцию.
- Нет, распорядитесь принести лишь пустую тарелку и ложки, а остальным мы поделимся с вами.
Принесли  посуду, и все молча принялись есть. Позавтракав, Ханс сложил посуду и, обращаясь к капитану, сказал:
- Прошу вас и пообедать с нами, для нас будет за честь отобедать в такой компании.
- Непременно, мне тоже будет приятно отобедать в обществе такой очаровательной дамы. Мы, морские скитальцы, редко бываем в обществе таких прелестных женщин.
Откланявшись, капитан ушёл, а Ханс расположился на палубе так, чтобы просматривать всё, что творится на ней. Автомат он положил рядом. Милка осталась с ним.
- Этот урод очень хитер и осторожен, – сказал капитан помощнику, входя в рубку. – Позвал меня с ним, и обедать, придётся оставить их в покое, пусть плывут себе, куда хотят. У меня такое чувство, что он закоренелый бандит, у него прямо звериное чутье. Я по его взгляду понял, что, если бы он умел управляться кораблем, то мы уже давно бы кормили рыб, а бабой он дорожит больше, чем жизнью.
- Ну, так давай оставим их в покое. Что нам с них ещё?.. Деньги свои получим, да и живы будем.
- Ты прав, подождём вечера.
К вечеру на горизонте появилась земля. Ханса смутило то, что земля была гористой, но, может быть, в Марселе тоже горы, ведь он этого не знал. Подошёл капитан.
- Сейчас мы будем заходить в бухту, и я сбавлю ход, чтобы вы могли сесть в шлюпку и уплыть. Если будете грести нормально, то через час будете на берегу. Здесь много рыбаков и просто отдыхающих, и вы спокойно затеряетесь в толпе. Лодка будет резиновой, так безопаснее, ведь шлюпки имеют имя судна.
- Хорошо, капитан, как только я сяду в лодку, ты получишь остальное. Пистолет тоже, но без патронов, извини.
Матросы принесли лодку, это была хорошая трёхместная лодка. Спустили на воду и сбросили веревочную лестницу. Один матрос спустился и подтянул лодку к лестнице. Когда всё было готово, спустилась в лодку Милка. После  чего Ханс приказал всем уйти и быстро спустился в лодку. Как только он сел на лавку, приказал матросу лезть наверх.
- Передай капитану, что доля остаётся со мной, за моральные убытки. Я считаю, мы в расчёте.
8.
Он налёг на весла, и лёгкая лодка быстро стала удаляться. Им действительно удалось добраться до берега без приключений. По ходу, Ханс успел разобрать и спрятать оружие, так что,  когда они добрались до берега, им оставалось лишь взять рюкзаки и выйти на сушу. Проплыв вдоль побережья, они нашли удобное, тихое место и выбрались на сушу. Вокруг не было ни души. Они пошли от берега, пытаясь найти хоть какую-нибудь тропу. Ханс старался идти так, чтобы самим скрываться за естественными укрытиями, но при этом видеть всё окружающее. И это оказалось не напрасным. Едва они спрятались в кустах, как из-за бугра появилась группа военных. Они прошли, о чём-то переговариваясь и посмеиваясь. Ханс выждал, пока звук их шагов не утих, после чего повёл Милку дальше. Поднявшись довольно высоко по склону, они увидели город, расположившийся в уютной бухте. Вид был действительно прекрасный. Отроги гор, покрытые яркой зеленью, спускались к морю, которое отсюда выглядело тёмно-синим. На фоне чистого ярко-голубого неба, пейзаж был достоин кисти художника. Они невольно залюбовались увиденным. Ханс расположился под кустом кизила и пригласил Милку располагаться рядом.
- В город мы не пойдём, сначала нам надо добраться до людей и разобраться в ситуации. Что-то эти военные не сильно похожи на наших солдат, что-то здесь не то, и на итальяшек они тоже не похожи. Так что пока не разберёмся, соваться в город не будем. Давай-ка, поищем небольшую деревню и осторожно расспросим, что к чему.
- Я буду делать так, как скажешь ты. Ты мой защитник, а я твоя помощница, моё дело заботится о тебе, и слушаться тебя.
Ханс обнял её и прижал к себе. Отдохнув, они отправились дальше. За холмом следовал холм, и они забирались всё выше и выше. Вдали показались крыши домов. Они прибавили шагу и через полчаса подошли к посёлку. Он совсем не был похож на те французские деревни, которые Ханс привык видеть. На улицах было тихо, никого не было видно. Пройдя полсела, они увидели  женщину, что-то делающую в палисаднике. Ханс направился к ней и спросил у неё как называется посёлок. Женщина уставилась на него и  что-то стала говорить, но Ханс ничего не понял. Ему на помощь пришла Милка.
- Как называется ваша деревня? – спросила она по-болгарски.
- Хутор Петровский, а вы что поляки?
- Нет, болгары. Мы из Болгарии. София.
- А болгары… Так вы, наверное, своих ищите, так тут есть болгарский посёлок, только до него не близко. Надо вам туда идти по дороге километров десять, а потом на развилке направо и ещё километров десять, – показывая куда-то рукой, пыталась объяснить им женщина.
- Это Франция?
- Какая Франция, девочка? Ты что, это Россия, Кавказ, поняла?
Милка кое-как разобралась в том, что говорила женщина, и объяснила Хансу. Ханс от этого известия аж сел на дорогу. Он не знал, что делать дальше. Он тут же понял, что капитан просто кинул его и изначально не собирался плыть во Францию, но от этого открытия радостнее не стало.
- Ханс, пойдем искать болгарскую деревню, там мы, наверное, найдём приют и решим что делать. Надо что-то делать, ведь мы не должны отчаиваться, правда?
- Ты права, по крайней мере, других идей у меня нет. Пошли.
Простившись с женщиной, они отправились на поиски деревни. По дороге Ханс заглянул в ближайшие огороды и накопал молодой картошки, нарвал огурцов и немного зелени. Это был их обед, и они его с аппетитом съели. До деревни добрались поздно. Уже было почти темно, и они выбрали ближайший сенник, где и расположились на ночлег. Утром они нашли хозяина, и Милка стала его расспрашивать. Это была действительно болгарская деревня, и поэтому для разговора не требовался переводчик.
- Откуда же вы будете? – спросил хозяин, которого звали Димитр. – И как вас сюда занесло?
Милка во всех подробностях рассказала, как они сюда попали, от того момента, как её спас Ханс.
- Да уж намаялись вы, однако. Просто детектив какой-то, но и здесь вам жизнь будет не сахар. Вы ведь вроде как незаконные мигранты, а, точнее, даже никто, потому что у вас нет документов. А спутник твой что, не болгарин?
- Нет, он француз, поэтому мы и хотели перебраться к нему на родину, но капитан нас обманул.
- Да, да я понял, так бывает, по крайней мере, я почему-то тебе верю. Вот что, пока к начальству вам ходить не следует, сейчас я переговорю с нашей соседкой, она женщина одинокая, а дом у неё большой, места много, может, возьмет вас на постой. Ведь мы должны помогать своим землякам, нас, болгар, на этой земле не так уж и много, а потом решим, что делать. Я поговорю с серьезными людьми, постараемся вам помочь.
Переговорив с соседкой, он радостно сообщил, что она в принципе не против, лишь бы люди были честные и аккуратные. Отправились к соседке. Смотрины прошли быстро, и хозяйка согласилась. Она заикнулась о деньгах, но Ханс, уставший от затянувшегося путешествия, быстро её успокоил, уплатив наличными. Правда, женщина не очень охотно приняла евро, и это удивило Ханса. Они как раз успели расположиться и умыться с дороги, как во двор вошли несколько мужчин лет пятидесяти. Они были одеты так, что сразу было ясно, что они не рядовые граждане. Димитр, как опытный посредник, представил их друг другу. Один из мужчин начал разговор:
- Мы послушали вашу историю от Димитра, поэтому решили взглянуть на вас и подумать, стоит ли вами заниматься. Поэтому коротко, мужчина пусть расскажет, кто он и чем занимается, только честно. А  с девчонкой всё ясно, она нас особо не интересует.
Милка, как могла, перевела Хансу, и он кивнул в знак того, что понял.
- Я не француз, я фламандец, но много лет служил в Иностранном легионе, восемь лет. Всё что я умею, это воевать. Я воевал с нигерами, арабами, хорватами. Я наёмник и больше ничего делать не умею.
Милка перевела, хотя половину слов мужчины и так поняли.
- Хорошо, если он покажет свое мастерство, мы найдём ему применение. Нам нужны решительные парни. Если всё будет нормально, и он нам сгодится, то проблем не будет, и документы сделаем, и заработок будет. Так что скажи ему, пусть постарается.
- Хорошо, я готов, что делать?
- Для начала рукопашная, а потом повоюешь в дозоре. Поиск вести можешь?
- Могу, надо будет конкретно валить или как?
- Для начала пентбол, если возьмёшь диверсантов, считай, что всё нормально.
- Я местность не знаю, мне нужно изучить квадрат или, наоборот, диверсантом идти.
- Резонно. Хорошо, пойдёшь диверсантом. Пройдёшь, значить всё нормально.
- Когда начинать?
- Да прямо сейчас, что резину тянуть. Димитр, позови пацанов.
9.
Они прошли в сад, и Ханс, слегка размявшись, встал против одного из парней. Началась схватка. Парень хорошо владел каратэ, но Ханс владел более жёсткими приёмами, и противник на третьей минуте был повержен. На смену ему пришел другой, но уже с отличным ножом. Он ловко им размахивал и даже нанёс Хансу несколько порезов, но это только прибавило ему злости. Сделав несколько уклонов, он сумел перехватить кисть нападавшего, и лезвие остановилось возле его груди. Лёгкий толчок, и оно с лёгкостью могло войти между ребер охранника. Парень смертельно побледнел, увидев в глазах Ханса холодную решимость.
- Достаточно! – громко сказал пожилой мужчина,  и Ханс отпустил руку. – Что ж, вполне нормально, я даже сказал бы отлично. Видно, что ты парень решительный и бывалый. Это же не худшие мои люди, а ты их отработал. Завтра за тобой заедут, получишь карту и задачи. Два часа на подготовку хватит?
- Думаю, что да, если снаряжение приготовите вы.
- Об этом мы позаботимся, можешь не переживать.
Утром пришла машина, и Хансу передали карту. Он принялся её изучать, вымеряя высоты и перенося их на аппликацию, пытаясь определить проходимые участки и возможные маршруты. До объекта ему надо было одолеть двадцать километров, с учётом местности дело растянется на пять часов. Но главное было в том, чтобы пройти маршрут и не попасться, а для этого надо было учесть всё и рассчитать маршрут так, чтобы противник не вычислил его. Ради этого Ханс напрягал мозги, вспоминал всё, чему его учили инструкторы, и то, что он познал из собственного опыта. Два часа ему едва хватило, чтобы выработать тактику, но машина подъехала, и он, не заставляя себя ждать, сел в машину. На месте его уже ждали. Хорошая форма, оружие, верёвка, и немного альпийского снаряжения, всё  было приготовлено.
- Поисковики выйдут через час, это фора. Ну, давай парень, жми.
Ханс быстро переоделся и без лишних слов отправился в путь. Время было самым ценным для него. Он перешел на бег и посвятил этому делу час. Теперь он имел запас в десять километров. Он добрался до намеченной им отметки и, проделав метров пятьдесят назад по своим следам, набросил веревку на стоящее рядом дерево, перепрыгнул метров на десять в сторону. Сложив веревку, он отправился перпендикулярно маршруту и вскоре добрался до почти отвесного склона. Взобравшись на вершину, он пошёл по гребню вперёд, до тех пор, пока хребет начал спуск. В этом месте Ханс выбрал скрытное место и занял позицию. Здесь хорошо просматривалось всё, что делалось внизу. Минут через двадцать он увидел шевеления кустов, и вскоре появились три фигуры, внимательно осматривающие местность. Он взял  впередиидущего на прицел. Как только они оказались достаточно близко, он сделал два выстрела, третий сделать не удалось, противник упал на землю и исчез из зоны видимости. У двух других на касках расплывались яркие синие пятна. Выругавшись, он тихо отполз назад и бросился бежать под прикрытием хребта. Пробежав с километр, он вновь повернул на девяносто градусов и, спустившись по косогору, пробежал ещё метров пятьсот. Здесь он спрятался в густом кустарнике и лёг отдышаться. Он прекрасно понимал, что здесь работает не одна группа, где-то должна быть другая, скорее всего она идет ему на встречу и, чем ближе он будет подбираться к объекту, тем больше вероятности с ней встретиться, а, может, есть и засада, просчитал он её или нет. Эти мысли мелькали у него в голове, но Ханс знал, что действовать всё равно надо и поэтому надо меньше пугаться, а больше присматриваться и меньше шуметь. Он поднялся и выбрался из укрытия. Пройдя метров сто, он забрался в кусты кизила. Здесь его никто искать не будет, кусты не проходимы, поэтому он залёг и стал осматриваться. Он искал третьего, которой должен был вскоре появиться, так рассчитывал Ханс. Если ему удастся пропустить его вперёд, то на его плечах он выйдет на секреты. Ведь поисковик пойдет к объекту, это однозначно, и пойдёт установленным маршрутом, а значит выйдет к секрету. Его расчеты оправдались. Через пару минут он заметил крадущегося противника. Пропустив вперед парня, Ханс осторожно стал пробираться за ним. Дело это невероятно сложное, надо было не потерять из виду парня и не обнаружить себя. Так он шёл довольно долго. Наконец он услышал оклик и, достав бинокль, стал вглядываться туда, куда повернулся лицом парень. В кустах он заметил двоих, и это была победа. Сделав небольшой крюк, он вышел к долине, в конце которой располагался объект. Ханс не знал, что делать. Местность была настолько открытой, что  пробраться к объекту незамеченным было немыслимо. Он ушёл в сторону на полкилометра и, выйдя в тыл, выбрал удобное место для наблюдения. Надо было взять противника измором, чтобы он проявился. В том, что кто-то сторожит объект, он не сомневался. Час он прислушивался и присматривался и не напрасно. Ему удалось вычислить две наблюдательных точки. Беда у них всегда одна, нет терпения, так оно и получилось. В одной наблюдатель захотел по нужде, в другой просто уснул и выронил оружие. Теперь надо было ликвидировать противника, и сделать это надо было тихо. Преимущество у него было одно – он их видел, они его нет. Он долго размышлял, кого убирать и, наконец, решил. На получетвереньках он пробрался настолько близко, что чуял запах потных ног. Собравшись, как пружина, он сделал бросок и нанёс быстрый удар. Парень даже не понял, что случилось. Ханс отключил его мгновенно. Так же осторожно он подобрался к строению и, установив сигнальную шашку, поджёг. Она дала струю ярко-оранжевого дыма, приведя в смятение наблюдателей. Разочарованный второй наблюдатель выскочил из засады, но получил шарик в грудь, который расплылся на груди, синим пятном. Из домика вышел мужчина и, похлопав Ханса по плечу, произнес:
- Ты зачислен парень, заходи, это надо отметить.
В домике было уютно, и стоял накрытый стол. Ханс давно не пил вина и не ел мяса, потому с радостью налёг на угощение. Мужчины понимающе смотрели, как он набивает рот, и не мешали ему.
- Завтра за тобой заедут и отвезут в офис. Работа твоя довольно проста. Мы занимаемся фруктами, вином и ещё кое-какой коммерцией, но у нас стало сильно не спокойно, особенно на юге. Банды всякие шастают, отчаянные люди с оружием. Короче, приходится нам отстреливаться, грузы охранять, да и посёлок бы уже давно разграбили, если бы мы за ним не следили, не оберегали. Правда, всё это не совсем законно, но зато надёжно. От милиции толку мало, она хоть и бережёт нас, но обычно не успевает. Так что платим мы хорошо, но, если влетишь по крупному, то ты должен забыть всё, иначе тебе помогут это сделать. Всё понятно? – всё это он произнес на сносном французском.
- Да, всё понятно, я привык, – ответил ошарашенный Ханс. – Но вы откуда знаете французский?
- А почему я его не могу знать? Ну, знаю, по работе, в школе учил, какая разница?
-  А что, бандиты русские? – опрокинув очередной стаканчик вина, спросил Ханс.- Я слышал, что они злые, головорезы.
- Нет, какие русские, они сами боятся. После Ирана здесь, на Кавказе,  многое поменялось, особенно в Грузии и Армении. Землетрясения дошли сюда, и многие горы скинули с вершин ледники. Знаешь, что такое ледники?
 - Нет, не знаю, на хрена они мне, ледники?
- Это сто метровой толщины пласты снега. Они съехали в долины и снесли всё, что попадалось на их пути. А потом они начали таять, и сели залили все долины. Знаешь что такое сели?
- Не знаю, расскажи.
- Это жидкая грязь с камнями, которая течёт вместо горной реки. Она сносит всё, что стоит на её пути. Деревья, как спички плывут по ней, камни, с тонну весом, катятся, как галька. Мне довелось это видеть. Страшнее зрелища не бывает. А потом, когда эти беды закончились, на горах перестал собираться снег, тепло стало, как в Африке. Вернее, немного снега есть, но он к середине лета истаивает, и реки пересыхают. Трава сохнет, где были луга, теперь земля трескается. Вот они, грузины, и потянулись оттуда, те, кто посмелее, промышляют грабежом, да и местные наши чеченцы и ингуши тоже не прочь набеги устраивать. Вот и приходится отбиваться. Это у вас там все в России русские, а у нас здесь всё не так. А русские сами виноваты, слишком добрые были и доверчивые. Не любят чужое брать и своё отдают, вот на них и ездят все, кому не лень. Вот смотри, кто цари то у них были? Рюриковичи, то ли шведы, то ли финны, точно не помню, а потом немцев сами натащили и на трон усадили. И что, те их давай грабить с усердием, они кряхтят себе и работают, пока вообще до ручки не дошли. Потом пришли евреи и революцию им устроили. Сделали свободными, они от этой свободы с голоду подохли да себя сами перебили, потом грузин пришёл Сталин, всех в лагеря  растолкал и за похлёбку всю Сибирь освоить заставил. Понастроили заводов и фабрик, БАМы проложили и Транссибы, скважин набурили, как только всё сделали, опять нашлись добрые люди, и на им перестройку. Всё отдали иностранцам, вернее, они пришли и сами взяли, да ещё и как благодетели, инвесторы. Даже арабы и негры на этой нефти своих накормили, одели, обули и в наследство ещё капитал положили, а эти сами себе всё по мировым ценам, а зарплата, как у австралийского аборигена.
- Так что же они совсем тупые что ли? Вообще не врубаются, что их опускают?
- Я же тебе говорю, что правят ими не русские, так повелось. Поэтому их спаивают, дурачат, лапшу на уши вешают. Вот, к примеру, я пойду и дам русскому в морду. Ну, скажут хулиганство. А если он придёт и даст мне в морду, то это будет национализм, потому что нас меньше, мы несчастные.  У русских, что, их много и они не могут объединиться, их даже приучили родителей не уважать, с родственниками драться. А у нас по-другому, старший сказал и всё, закон, младший идёт выполнять. Мы быстро объединяемся и в этом наша сила, нас мало, но мы дружны и будем стоять за каждого. И чеченцы живут так же, и ингуши, только нравы по жёстче, чуть, что сразу резать, но своих другим не выдадут, знают, что когда-нибудь сами попадут в переделку. А русских отучили от семьи, у них кланы только наверху, а в низах раздрай, вот всё и просерают. Вот смотри, Германию победили, сколько людей положили пока от границ до Берлина дошли? А потом выяснилось, что побеждённые, оказывается, живут лучше победителей и ещё с победителей стребовали компенсацию за порушенные города, а потом пришли брать победителей на поруки, секонд-хендом им стали помогать. Или чеченцы вот их резали и резали, а они им за это всё отстроили, всех накормили, а своим что, да ничего. Тысячи беженцев так и остались беженцами, рассосались, кто, где пристроился. Вот так то, Ханс. А ты как во Францию попал, ты же фламандец?
- Затопило Нидерланды, еле спасся, документов не было, жрать тоже было нечего, молодой был, начал шустрить, вот и пришлось в Легион податься, чтобы не посадили.
- Вот примерно так я и подумал. Ну да, ладно, если будешь честно работать, то и тебя и девушку твою не обидим, будете  жить достойно. Хотя конечно всё рушится на глазах. Твои евро сейчас резко стали не в моде. Там сейчас заварушка. Топливо ведь это жизнь, а его стало мало, вот и каждый тянет на себя. Белорусы, поляки растаскивают, немцы себе, турки пролив блокировали, танкеры все себе заворачивают, пошлину берут нефтью. Англичане затонули, шведы замерзли, Гольфстрим повернул на Ирландию. Теперь Гренландия зазеленела, а финны заледенели. Так что там драка пошла. Англичане рвутся на Балканы, потому что у них беспрерывные дожди, и почти весь остров подтоплен, испанцы и французы на немцев навалились, а итальянцы на французов. Поляки на белорусов наезжают, и Калининград хотят прибрать. Румыны вообще разбежались и шастают по Болгарии, Чехии и Венгрии. Там голод начался, вся система рухнула, никто не сеет, не пашет, менеджеры жрать хотят… Короче, пока вы странствовали, евро рухнул капитально, почти бумага. Сейчас нанотехнологии не нужны. Сейчас главное еда и тепло. Боюсь, что скоро и нам здесь станет жарко, на Украине тоже все рушится, причём быстрее,  чем в Европе.
- Послушай, Филлип, извини, – начал уже хорошо подвыпивший Ханс, – не грузи меня, пожалуйста. Я всё равно в этом плохо разбираюсь, и мне, честно говоря, плевать, кто кого там мочит, чехи немцев или финны поляков. Я как это… космополит, мне родина та, которая меня кормит. Вот Милка она другая, она родину любит, она преданная, и за это я её люблю, и умру даже за неё. Поэтому я буду работать, лишь бы ей было хорошо.
- Ну, вот и славно. А что парни, давайте ещё по кружке и споём. А ты, Ханс, всё же молодец, облапошил всё-таки моих парней.
Они выпили и затянули песню, а потом пустились в пляс. И Ханса тоже затащили в круг, и в этом круге мужчин, приплясывая под быструю ритмичную музыку, положив руки на плечи соседей, он вдруг почувствовал какое-то единение с ними, неведомую доселе сплочённость. Он плясал и  чувствовал, как душа его наполняется их духом, духом единства и товарищества.
10.
Прошло лето и настало время сбора урожая. Ханс пропадал неделями и возвращался домой на день или два. Бывало его не вызывали три дня. В эти дни Милка была просто счастлива, она заботилась о нём, как о ребёнке, отмывала после дороги, кормила, и всё время была рядом. Такая забота нравилось Хансу. Он стал замечать, что ему очень хочется вернуться домой, ощутить тепло и уют домашнего очага, но больше всего хотелось обнять и ласкать эту девчонку. Возвращался он домой всегда не с пустыми руками, всегда Милка получала от него подарки. Хозяйка дома тоже не могла нарадоваться ею. Шустрая и умелая, она успевала сделать всё, прежде чем женщина успевала об этом подумать. Даже огород, казалось, дал больше урожая лишь потому, что она там хозяйничала. Местные власти не интересовались ими, как будто их и не было вовсе. Когда она спросила хозяйку об этом, та спокойно ответила, что так распорядился Филлип. Наступило время сбора урожая, и Милке нашлась работа. Она стала ходить в виноградники на уборку. Урожай выдался не богатый, сказалась дождливая весна и сухое лето, которые сначала не давали росту, а потом высушили все листья.  Часть винограда пошла на продажу, остальное отправили на вино. Милка немного поправилась, и формы её стали более округлыми, но это лишь придало ей больше прелести и обаяния. В ней начали происходить какие-то перемены, и они  не остались незамеченными для Ольги, хозяйки дома. Женщина после недолгих расспросов постановила, что Милка беременна, причём уже больше месяца.
Ханс теперь работал безвылазно, только забегал переночевать и вновь уезжал. Надо было продать урожай, который не любил долго лежать. Филлип организовал дело продуманно и не гнал машины сюда, экономя на топливе. Два десятка повозок доставляли товар вниз, где его грузили в грузовик, и он отправлялся в Краснодар или дальше. Это Ханса не касалось, потому, что там была другая система. Он лишь сопровождал повозки.
Прошёл месяц, урожай продали, и теперь у них наступило временное затишье. Правда, они продолжали ездить, скупая фрукты то здесь то там, но теперь он бывал дома по нескольку дней. Несколько раз Ханс приезжал в порванной одежде, а однажды с большим порезом на боку, но на все расспросы Милки отшучивался. Начались дожди, они продолжались по нескольку дней, превращая мелкие речки в бушующие потоки. В один из таких дней на окраине посёлка завязалась перестрелка, но длилась не долго. Вернувшиеся ребята рассказывали, что группа из десяти человек пыталась напасть на винзавод, но их спугнули, и чужаки ушли. Это было первое событие такого рода. Раньше открыто на деревню не нападали.
Новый год встретили весело, с размахом отпраздновали и рождество. Милка уже была с заметным животом и особого участия в гулянии не принимала. Но всё равно в шумной компании пела и даже пыталась плясать. Ханс напряженно работал почти до Нового года, они возили мандарины из Абхазии. Расположенная ближе к морю, Абхазия не так  мучилась от безводья, как остальные страны южного Кавказа. По этой причине они и жили на осадном положении, фактически там шла война, однако они умудрились собрать урожай и переправить через границу. Они ходили своими дорогами, и обходили Сочи стороной. Город пришёл в упадок, как и многие курорты, но то, что здесь не осталось снега, подорвало все основы туризма. Народ обнищал и потихоньку начал разбегаться. Некогда грандиозные ультрасовременные сооружения постепенно превратились в мёртвые облупленные строения. 
Наступил февраль, и у Ханса возник отпуск, почти месяц они практически ни чем не занимались. В середине февраля небо заволокли тучи, и пошёл дождь. Он лил сильно и не прекращался ни на минуту. Прошла неделя, и всё оставалось по-прежнему, только потоки  нарастали, и мутная бурная вода устремлялась вниз, к Краснодару. Там, внизу, она собиралась, и город стал уходить под воду. У них же мелкие ручьи, текущие вдоль улиц, размыли широченные канавы, а небольшая речка из ручья превратилась в огромный поток, который начал размывать берега, подступая к окраинным домам. В конце второй недели электричество пропало и больше не появлялось. Милка была на сносях, и Ольга очень переживала за неё, ведь роддом был лишь в Краснодаре, а выбраться туда не представлялось возможным. По такой грязи не пройдет ни автомобиль, ни телега. В деревне, конечно, были женщины, которые могли принять роды, но она, привыкшая к врачам, как-то им не доверяла. Филлип, как и обещал, сделал Милке паспорт, и она даже встала на учёт, но за него Ханс месяц отработал почти бесплатно. В середине третьей недели дождь закончился, но небо было хмурым и дул сырой, пронизывающий ветер. Еще неделю они просидели оторванными от мира, и, наконец, земля просохла достаточно, чтобы можно было спуститься в город. Ольга настояла на том, чтобы ехать туда. Она объясняла такое решение тем, что погода непредсказуема и, если дожди пойдут вновь, то шанса попасть в роддом у них не будет. У Ольги в городе жила сестра, у которой был свой дом на окраине, и она решила остановиться у неё. Хозяйство она оставляла на семью двоюродной сестры, которая жила неподалеку, и на Ханса. Ханс взял повозку у соседей, и они отправились в путь. Город едва оправился от наводнения, многие строения были залиты по окна, и везде царил бардак и какая-то бессмысленная суета, когда все пытаются спасти попорченное водой имущество. На счастье сестры, дом их располагался с южной стороны, на самой окраине, и вода до них хоть и добралась, но ущерба не причинила никакого. Она встретила Ольгу с неподдельной радостью, хоть и приезд их был внезапен. Выгрузили скарб, Ольга прихватила с собой всё, чтобы не быть обузой в доме. Накормив Ханса, женщины отправили его обратно. После его отъезда сестра провела гостей в дом, и женщины долго беседовали, вспоминая знакомых и родственников. На следующий день они отправились в больницу. Хоть первый этаж здания и был затоплен, на втором и третьем этажах все функционировало относительно неплохо. После осмотра, врач прописала Милке витаминов и отправила домой ждать. Из-за уплотнения, мест в родильном отделении не хватало, поэтому беременных, здоровье которых не вызывало серьезной озабоченности, отправляли домой. В больнице условия были не из лучших. Электричества не было, и автономный источник включали только на операции и вечером на час. От проливных  дождей многие опоры подмыло потоками воды, и они рухнули, восстановить их обещали не ранее чем через неделю. Женщины не сильно расстроились и ушли домой.  Погода вновь испортилась и начались дожди, не сильные, моросящие, однако земля вновь раскисла, и Милка подумала, что Ольга оказалась права. Правда, она скучала по Хансу, который теперь не сможет её навещать. Прошла неделя, и появились первые признаки близости родов, лёгкие схватки начали усиливаться. Погода вдруг изменилась, и небо стало безоблачным. По утрам город покрывали сильные туманы, но после восхода солнца всё прояснялось. Женщины, посовещавшись, решили, что пора, и за неимением транспорта отправились пешком. Общественный транспорт ходил лишь в центре, потому, что троллейбусы уныло прозябали в депо, а автобусы, из-за дефицита топлива, обслуживали лишь самые напряженные маршруты. Не спеша, они дошли до больницы за пару часов. После того как Милку оформили, они ещё посидели в больничном дворе, не спеша расставаться. После их ухода Милка поднялась в палату. В палате было тесно и шумно. Она улеглась на кровать, а уже на следующий день родила девочку. Родила быстро и легко, как будто рожала не первый раз. Уже через два дня ей предложили выписаться, так как патологий никаких у неё не наблюдалось. Ольга первая узнала о пополнении и приехала забирать Милку на какой-то крохотной машинке, но всё равно это было намного шикарнее, чем идти пешком. Милке ничего не требовалось делать, женщины так серьёзно отнеслись к событию, что всё было приготовлено в лучшем виде. И одежда, и кроватка, и бутылочки, и соски, всё имелось и ждало новорожденную. Муж у Ольгиной сестры умер недавно, не дотянув до шестидесяти лет трёх месяцев, и женщина была просто счастлива, что ей не приходится коротать дни в одиночестве. После небольшого застолья молодую маму отправили кормить младенца, а сами принялись суетиться по дому.
11.
Ханс с нетерпением ждал вестей от Милки, но из-за отсутствия электричества, связи с городом не было, а начавшиеся дожди вновь отрезали их от внешнего мира. Правда дожди закончились, и он мучился в ожиданиях, когда  дорога позволит съездить в город. Наконец земля подсохла настолько, что можно было отправляться за женой.
Сегодня в ночь он уходил с группой ребят в охранение. Филипп опасался, что набеги могут участиться в связи со стихийными бедствиями и, к сожалению, оказался прав. Опытный бандит был очень хорошим организатором, и возможно был бы выдающимся военачальником, но так сложилось, что в смутное время он сколотил банду и прибрал к рукам все рычаги управления этим небольшим островком проживания этнических болгар. Теперь он заботливо уберегал свою вотчину от посягательства со стороны оголодавших соседей. И, по сути, был реальной единственной силой, кто мог бы защитить эту деревушку. Люди это понимали и безоговорочно подчинялись ему. Не раз уже они отражали нападения мелких групп бандитов, спускавшихся с гор в поисках пропитания. Роль, которую исполняла группа, была проста - они были боевым разведдозором, и расставленные по секретам, перекрывали все возможные подступы к деревне. В случае нападения они должны были принять первый удар на себя, в то время как в деревне мужчины спали с готовым к применению оружием. Они хорошо знали, куда бежать в случае тревоги и что делать. В охранении была рация, которая связывалась со штабом, расположенном в доме Филиппа, там всегда дежурило несколько человек.
Выспавшись, как следует, Ханс умылся, проверил оружие и снаряжения и вышел на улицу. Вечер был тёплым, и красное солнце, скрываясь за горами, ярко освещало местность. В доме у Филиппа ещё раз проверили оружие и повторили задачу, после чего группы отправились на смену. Укрытие, в котором они прятались, было небольшим блиндажиком, хорошо замаскированным между валунами. От него отходила короткая траншея, по которой в случае чего можно было отойти назад. Она  была прикрыта жердями и дерном, и под ними они могли скрытно отступить так, что выходили к гряде камней. И эти естественные укрытия давали им преимущества при отходе. Такую идею подал Ханс, и Филиппу она понравилась. На других секретах всё оборудовано было примерно так же. Быстро смеркалось и вскоре стало совсем темно. Они делили время по полчаса. Один дремал, другой сидел, бодрствуя, третий наблюдал.
Ханс уже в третий раз встал в наблюдение, когда услышал шорох осыпающегося щебня. Он толкнул товарищей и они, затаив дыхание, стали вслушиваться и темноту. Брякнуло оружие, этот звук невозможно спутать ни с чем. Они напряженно всматривались туда, откуда пришёл звук, и вскоре начали различать силуэты людей, бредущих по тропе. Чем ближе они подходили, тем очевиднее становилось, что их не меньше полусотни.
- Ты выходи на  связь, как только мы откроем огонь, скажешь, что банда в пятьдесят человек,  имеют СО. Доложишь кто ты, номер секрета. А мы с тобой разом мочим их, пока они не опомнятся, потом вы по-тихому отползаете и занимаете позицию для стрельбы в камнях. Как только  я прекращу огонь, начинайте мочить, но на всё вам не больше двух минут, поняли? – прошептал он тихо, но так, что оба парня всё поняли.
Выждав ещё минуту, когда банда приблизилась на расстояние тридцати метров, он скомандовал – огонь.
Две длинные очереди вспороли тишину. От неожиданности бандиты сгрудились, и Ханс начал отсекать часть банды короткими очередями. Через несколько секунд бандиты опомнились и стали разбегаться в укрытия. Ханс работал по ним спокойно, не тратя лишних патронов. Еще мгновение и шквал огня обрушился на них. Присев, он толкнул товарищей:
- Пошли, по шустрому, две минуты у вас, поняли, две?!
Обрушив на них первый залп, бандиты стали приглядываться. Ханс занял позицию, пытаясь разобраться в обстановке. Из-за дыма и темноты было плохо видно. Несколько теней метнулись впереди, и Ханс отработал по ним одиночными выстрелами. Сейчас всё решали секунды и удача. Расстояние было настолько маленьким, что его легко могли забросать гранатами, выстрелы же его демаскировали. Ханс перевёл  переводчик в автоматический режим. Время тянулось медленно, послышались крики, похоже, бандиты обсуждали что делать. Вдруг он заметил несколько фигур, поднявшихся с земли, и дал по ним длинную очередь. Автомат замолчал, кончились патроны.
Ханс рванулся в траншею и на четвереньках пустился бежать по ней, что было сил. Автомат больно бил по бедрам и болтался из стороны в сторону, но он продолжал бежать. Сзади послышались взрывы гранат. Его обдало жаром и гарью, видимо одна из гранат попала на дно блиндажа. Но он не пострадал, потому, что успел  свернуть за поворот. Выскочив наружу, он увидел своих напарников. Они уже открыли стрельбу. Послышались крики, бандиты вновь стали разбегаться, ища укрытия. Ханс перезарядил магазин.
- Отходите ниже, к большому камню, и не мочите длинными очередями, уроды, так  патронов не хватит до дома. Стрелять короткими, прицельно, поняли? Тогда пошли.
Он занял позицию чуть правее. Едва парни отползли, как на их место обрушилось море огня. Пули со звоном отскакивали от камня, кроша его в мелкий щебень. Осколки больно полосонули в плечо. Ханс не спеша, выбрал цели и произвёл несколько точных выстрелов, после чего быстро сменил позицию. Вдруг по камням заработал пулемёт. Осколки камней посыпались не него, и ему пришлось отползти немного ниже. Позиция оказалась не выгодной, но несколько фигур показались возле гряды. Он дал по ним очередь и стал сползать задним ходом.
- Ну же, уроды, прикрывайте, – чуть не кричал он, – сейчас же они, если не завалят меня, то прижмут к земле.
Из-за камней полетели трассеры. Несколько пуль просвистели у него над головой. Ханс прижался к земле, насколько мог, и отползал задним ходом вниз, к валунам. Несколько пуль ударились в землю перед его носом, и он рывком подался  назад. Наверху кто-то орал и посылал короткие очереди в его сторону. Похоже, этот кто-то видел его и давал ориентир товарищам.
- Вот, сейчас мне конец, – бормотал Ханс. – Ну, где же эти уроды, доберусь, поубиваю.
Вдруг позади него раздались выстрелы, и бандиты замолкли. Ханс вскочил и в несколько огромных прыжков скрылся за кустами. Он бежал, низко пригнувшись, и кусты царапали ему грудь и лицо, но он не замечал этого, главной целью было не попасть ни под пули своих, ни под пули бандитов.
- Уроды, хари расквашу, – прошипел он, спрятавшись за валун. – Чуть не положили меня, почему не стреляли?
- Мы вас потеряли, – оправдывался один из них, - и боялись в вас попасть. Только когда дух начал трассерами по вам стрелять, тогда и мы вас заметили.
- Смотреть надо всем лицом и задницей чуять, болваны. Сейчас, по одному, бежите сначала вон туда, один до овражка, потом второй туда, до тех кустов. Я буду уходить между вами и буду вон там. Там дерево, отсюда не видно. Как только я начну стрелять, побежите ко мне, а там разберёмся.
С этими словами Ханс дал несколько очередей и перебежал на другой край валуна. От него отходил небольшой овражек, промытый водой. В нём, как в окопе, он и расположился. С гряды послышался басистый рокот пулемёта, и пули, со звоном круша камень, разлетались в стороны. Под прикрытием пулемёта из-за гряды отделилось несколько фигур, и побежали вперёд. Ханс выбрал двух, бежавших близко друг к другу и сделал два одиночных выстрела. Оттолкнувшись от земли руками, он покатился кубарем вниз. Мгновенно пулемётные очереди накрыли то место, откуда он стрелял. Вскочив на ноги, он бросился бежать вниз и вскоре укрылся за деревом. Вдали орал раненый, озверевшие бандиты бросились вперёд и вскоре показались из-за валуна. На этот раз парни дружно ударили с двух сторон и положили пару бандитов. Штурм приостановился, бандиты залегли и  начали обстреливать цели. Ханс, добежав до дерева, спрятался за ним и быстро выбирал ориентиры. Короткими очередями он открыл огонь. Тяжело дыша, ребята рухнули на землю рядом с ним.
- Ты - правый сектор, ты - левый, я по середине, выбрать цели. Даём залп по моей команде и сваливаем. Что есть мочи, понятно? Готовы? Огонь.
Дав залп, они помчались вниз. Пули градом посыпались на бедное дерево, превращая его в щепки, а они бежали вниз, не оглядываясь. Пробежав метров двести, они укрылись в канаве.
- Рацию не поломал? Выходи на связь, скажи, что мы в двухстах метрах от окраины, ждём подкрепления. У духов  два пулемёта, один ручной, другой станковый.
- Филипп сказал, что он понял и высылает пятнадцать человек к окопам, говорит, что с другой стороны тоже банда. Ещё сказал, чтобы ты отходил в окопы, будешь командиром.
- Чёрт, похоже, нам не устоять. Если у них патронов много, то они нас замнут, у тебя что с патронами?
- У меня мало, последний рожок снарядил.
- А у тебя?
- Тоже последний.
- Понятно, вот тебе полный, а свой сними и отдай ему. Сидите здесь, если пойдут духи, стреляйте короткими и отбегайте в стороны по канаве. Как только я стрельну, бросайте всё и бегите к нам, поняли?
Ханс спустился вниз и, пробежав метров триста, оказался в траншее. С другой стороны по ней уже бежали бойцы.
- Всем занять окопы, стрелять одиночными, только по целям. Впереди два наших парня, они прикрывают. По моей команде они будут отходить, вы должны за это время выбрать цели и по моей команде откроете огонь. Всем понятно? Первый сигнал будет для прикрытия. Не вздумайте стрелять, духи пока о вас не знают и это ваше преимущество, не упустите его.
Впереди раздались короткие очереди, и почти рядом с ними замелькали огоньки выстрелов противника. Одна огневая точка смолкла. Ханс  выстрелил в стенку окопа. Выждав  мгновение, крикнул: «Огонь!» Дружный залп сбил наступающих, вновь послышались крики. Сопя, к траншее добежал боец. Он перевалился через бруствер и сполз на дно траншеи.
- Что? – спросил Ханс.
- Похоже, Сашко убили, —  еле переводя дыхание, ответил боец. – Там их не убывает. Лезут, как черти.
- Всем приготовиться, стрелять короткими очередями, берегите патроны, главное - не дать им прорваться на расстояние броска гранаты, иначе нам всем конец.
Наступающие на какое-то время затихли, но вскоре трассеры веером полетели на них. Огонь был плотный и довольно прицельный, он не давал высунуться почти по всему фронту окопов.
- Приготовить гранаты! – крикнул Ханс. - Это прикрытие, духи ползут к нам. Не дать им подняться, забросать гранатами. Это главное, и косить в упор. Не дать им подняться! Всем ясно?
Стрельба резко прекратилась, и Ханс метнул гранату. В этот миг почти рядом с ними начали вскакивать бандиты, и в них полетели гранаты. Все смешалось, разрывы гранат, крики, дым. Ханс стрелял без перерыва. Куртка покрылась толстым слоем грязи и сковывала движения. Перед ним вырос щуплый силуэт и с начал вскидывать автомат, но Ханс успел нажать на спусковой крючок, но затвор лишь щёлкнул. Моментально присев, Ханс прижался к стенке окопа. Бандит, не успев среагировать, стрельнул в пустоту и, оказавшись на краю окопа, вынужден был спрыгнуть вниз. Ханс резко ткнул его стволом в затылок, от чего тот как-то крякнул и упал. Перезарядив автомат, Ханс выглянул из окопа. Впереди никого не было, зато в траншее раздавались крики. Он лёг на спину и, оттолкнувшись от стенки, выехал в траншею. Перед ним маячила спина, явно не его бойца. Он сделал выстрел и человек упал. За ним, шатаясь, стоял боец отряда, на груди у него расплывалось пятно крови. Боец медленно осел, и  Ханс увидел ещё одного бандита. Он прикладом добивал кого-то. Выстрелом Ханс уложил его на месте. За бруствером послышались крики, и он понял, что это бежит прикрытие. Он вскочил и, пригнувшись, бросился на фланг. Добежав до конца траншеи, он выскочил из неё и столкнулся со здоровым мужчиной. Ударом приклада он сбил его с ног и, повернувшись, выстрелил в противника, но сзади что-то вдруг вошло ему в спину, и он оступился и начал падать. Из последних сил он перевернулся на спину, чтобы увидеть стрелявшего. Инстинкт. В глазах все расплывалось, и Ханс с трудом подняв ствол, выстрелил в надвигающуюся на него тень. Выстрелы прозвучали одновременно. Пуля вошла в голову Ханса, бандит упал рядом, корчась от боли. Пули разворотили ему пах. Вскоре он стих и замер, уткнувшись Хансу в плечо. Они лежали рядом, и со стороны казалось, что они лежат обнявшись. Бой переметнулся в посёлок, заполыхали дома. Озверевшие бандиты не щадили никого, стреляли, резали, били ногами. К рассвету в селе не осталось никого, кроме нескольких несчастных девушек, которых заперли в сарае. Начался грабёж, за боевиками в село вошли повозки и начали грузить награбленное. Искали в основном продукты, одежду и топливо. Через час бандиты отправились в обратный путь. Что пришлось вынести несчастным пленницам, не знает никто, но их истерзанные тела были найдены километрах в десяти от посёлка.
О том, что случилось в посёлке, женщины узнали от одной болгарки. Многие молодые люди перебрались жить в город и как земляки поддерживали отношения со всеми, кто жил в деревне. Ей печальное известие принес отец, который чудом спасся от резни. Его нашли прибывшие на помощь военные. В посёлке осталось в живых двенадцать человек, которые были лишены всех запасов продовольствия и жилья. Ольга отправилась в поселок и через четыре дня вернулась обратно. Дом её сгорел и всё имущество тоже. Она с горечью сообщила весть о гибели Ханса.  Начались хождения по кабинетам, но у государства было столько забот, что чиновники делали всё возможное, чтобы им отказать. Правда, небольшое пособие всё же выплатили. Сестра уговорила их остаться, и у Милки появилась новая семья, правда из четырёх её членов не было ни одного мужчины.
Глава 17.
1.
Григорий собирал пожитки и готовился к отъезду. Его семья была последней, которая покидала насиженное место. С тяжелым сердцем он покидал родные места. Но долее здесь оставаться было невозможно. Григорий был пастухом. Отец его был пастухом, и дед его пас коз в этих горах. Много утекло воды, многое поменялось там внизу, где люди жили в городах, а здесь всё было неизменным. Там, внизу, царя сменили комиссары, комиссаров – партработники, потом пришли коммерсанты, президенты… А здесь, наверху, были горы, снежные вершины, луга и козы.
Ещё мальчишкой он взваливал на спину флягу с водой, брал в руки баулы с лепёшками, брынзой и овощами, иногда там оказывались и хорошие куски мяса, и поднимался в горы к отцу, который пас отару высоко в горах. Так высоко, что выше был только снег. По мере того как приближалась осень, отец спускался ниже и ниже, пока не добирался до аула. Когда его отец был маленьким, он делал то же самое. Так было всегда. Его дед рассказывал, что он таскал поклажу своему отцу, только фляги тогда не было, а были кувшины.
Осенью они гнали скот в долину и продавали его. Продавали и шерсть  и шкуры, делали брынзу и сыры. На эти деньги покупали керосин, топливо, посуду. Они жили так высоко, что цивилизация сюда не рискнула добраться. Его даже забыли призвать в армию, просто не попал в списки призывников. Всё было просто в его жизни, и она его вполне устраивала. Только однажды, когда деньги превратились в бумажки, они пережили нечто вроде шока, но потом и это улеглось.
Всё началось пять лет назад, когда зимы заметно стали теплее, и снега на горах стало заметно меньше. Солнце становилось таким жарким, что не только сам Григорий мучился, но и козы начали падать в обморок от перегрева. А потом, три года назад, на них обрушилась череда землетрясений. Сначала на посёлок обрушились камни, а потом и сами строения начали разрушаться. Его дом стоял несколько выше и уцелел, хотя и дал серьёзные трещины. Но самое страшное было впереди.  Григорий в это время пас коз высоко  в горах, почти возле ледников. Вдруг земля содрогнулась. Посыпались камни. Чтобы как-то укрыться, Григорий бросился к утёсу, козы, не дожидаясь пастуха, тоже устремились туда. Земля неожиданно задрожала, и непонятный шум начал медленно нарастать. Григорий прижался к утёсу, козы сгрудились так, что он не мог пошевелиться. Слева и справа от него, по отрогу, устремились потоки грязи, и вслед за ней с шумом поплыла вниз глыба льда,  и через мгновение огромные пласты снега ринулись вниз, снося всё на своем пути. Утёс задрожал, как будто упирался со всей силы, переливаясь через него, потекли потоки грязи, вдруг что-то огромное медленно пронеслось над ними и с грохотом упало метрах в десяти. Григорий не сразу даже понял, что это снег. Он даже подумал, что бог накрыл его огромным саваном. Стало темно и душно, а снежный поток продолжал стекать вниз. Как будто огромный корабль сползал со стапелей, стаскивая днищем за собой воду, ледник сволакивал на них потоки грязи. Несколько коз упали, и поток захватил их, сминая под собой. Так длилось несколько минут, а может быть меньше, Григорий не знал, время как будто остановилось. Наконец последние глыбы упали рядом, раздавив ещё несколько коз, и небо прояснилось, стало светло. Григорий ещё просидел некоторое время, боясь выходить из укрытия, но потом всё-таки отважился и, растолкав коз, выбрался  из-под утёса.
Он смотрел и не узнавал свои горы. Белые вершины были голы и черны от обнажившегося камня, там, где пятнадцать минут назад паслись козы, и зеленела трава, чернела развороченная земля, и торчали голые блестящие камни. Внизу в белой пелене несся  ледник, оставляя за собой безжизненное пространство. Григорий собрал остатки стада и начал спускаться, ему повезло, что он находился на водоразделе хребта, и многометровая толща снега коснулась его лишь краем. Он начал спускаться, это сделать оказалось не легко. Грязь была скользкой и камни остры, любое неверное движение и остановиться было бы просто невозможно. Грязные, перепуганные животные жались к нему, как будто он был их спасителем. Григорий с ужасом думал о том, что натворил ледник там внизу, ведь он устремился туда, где был его аул, его дом, его семья, и это побуждало его идти. Он вернулся домой лишь к полудню следующего дня. От усталости он еле волочил ноги. Ледник прошёл по ущелью, прихватив лишь несколько домов, расположенных ниже. Его дом остался цел, и семья на месте. Им повезло. Старший сын замешкался и не вышел во время к отцу. Когда же он вышел из дома, лавина уже пошла, и уйди он на час раньше, неизвестно, что бы с ним могло случиться. С этого момента жизнь их резко изменилась и стала больше похожа на борьбу за выживание. Грязь просохла быстро, чёрные камни быстро набирали тепло, и вскоре вместо привычного тепла на них навалилась жара. Речка, дававшая воду аулу, превратилась в маленький ручеек, и вода стала дефицитом. Они даже сделали плотину, чтобы как-то собрать драгоценную влагу. Но хуже всего было то, что остатки травы, лишённые влаги, поступавшей с ледника, засохли, и некогда тучные пастбища превратились в пустыню. 
Сколько пришлось испытать Григорию, чтобы сохранить остатки стада, одному богу известно. Они ждали зимы так, как раньше ждали лета. Осень принесла долгожданные дожди, но они принесли не только радость, но и горе. Затянувшиеся, они вздыбили уже давно пересохшие реки. Козы, не привыкшие к сырости, начали болеть, у них стали гнить копыта, кроме того, спуститься в долину они не могли, да и спускаться было практически не с чем, даже шерсть была плоха.
Зима, наконец, вступила в права, и вершины покрылись снегом. Григорий надеялся, что всё встанет на свои места и будет по-прежнему, но, к сожалению, эти надежды не оправдались. Лишь только пришла весна, как с вершин потекли ручьи. Бурная растительность позволила быстро подняться животным, но к середине лета трава начала желтеть, и мучения Григория начались заново. Еще он стал замечать, что не может долго находиться на солнце. Оно обжигало, все открытые места обгорали до волдырей, глаза не выдерживали дневного света. Он даже раздобыл себе очки газосварщика, потому, что без них он просто не мог обходиться. Осень опять обрушила на них потоки проливных дождей, и вновь Григорий потратил немало сил, чтобы хотя бы сохранить имеющееся поголовье овец и коз.
В зиму  старший сын подался в долину на заработки с ребятами. Они вернулись через месяц и не с пустыми руками. Они привезли много крупы и других нужных вещей. Парни, побыв немного, отправились обратно, а он остался, чтобы помочь отцу. Он понимал, что без него тот не справится. Григорий часто расспрашивал его о работе, но сын как-то отмалчивался, или юлил, поэтому Григорий так и не понял, чем же они там всё-таки занимались. Эта весна оказалась ещё более дождливой. Дожди просто стали привычной картиной пейзажа. Вода потоками стекала с гор, и они начали походить на грибы-сморчки, так ручьи избороздили вершины. Грязь стекала в лощины и собиралась в мутные бурные потоки. Они с шумом устремлялись вниз, и что там было внизу, Григорий мог лишь догадываться. Наконец дожди прекратились, и Григорий погнал измученных, тощих животных на луга, но лугов не было, вместо них была изрытая ручьями земля, не которой клочками торчала трава. Ходить по земле было трудно, особенно там, где трава немного отросла и скрыла мелкие промоины. Ожидать хорошего Григорий не рискнул и вечерами и ранним утром стал понемногу косить, заготавливая траву впрок. Днём же они прятались в тени скал, потому что солнечные лучи становились, невыносимы, да и дышать становилось труднее. Солнце стало каким-то белым, с синевой. Но и в тени камней было не очень уютно, разогретые на солнце, они пылали жаром, ночью же воздух резко остывал и, если бы не тепло камней, то, наверное, доходило бы до заморозка. Было очень не уютно. Сын тоже заметил перемены и приходил с едой поздно ночью, когда не было солнца, и уходил до рассвета, чтобы не попасть под палящие лучи. Иногда он помогал ему с покосом, но обычно не успевал.  Кое-как  Григорию удалось заготовить кормов, но часть коз пришлось зарезать, потому, что они всё равно бы подохли от истощения.
Наступила очередная осень, и Григорий вернулся в аул. Тут он узнал, что парни, которые уходили в долину, не вернулись и никогда больше не вернутся. Приступив к сыну с допросом, он заставил его сознаться. Оказалось, что они ходили с бандой в Осетию. Там грабили и таким образом зарабатывали деньги. Все награбленное сдавалось хозяину, а тот платил за «работу». В этот раз они пошли в Россию, потому, что в Осетии уже была полная нищета, и народ вооружился так, что промышлять разбоем стало безумно опасно. Там в, России, они и полегли, где, никто не знает. Ушли и не вернулись.
Всё, что удалось заготовить к зиме, было стаскано в сараи, и они стали ждать холодов, чтобы спуститься в долину и продать шерсть, шкуры и сыр. Как только прошли осенние дожди, Григорий запряг мула и, простившись с женой, отправился с сыном в город. До базара они добрались благополучно и, получив место, расположились в ожидании покупателей. Григорий отправил сына прицениться, а сам разговорился с соседом.
- Как торговля, уважаемый? – обратился он к соседу по прилавку.- Хорошо ли покупают шкуры?
- Шкуры сейчас покупают, но мало дают, а вот с сыром ты можешь или пролететь или навариться. Не выставляй на показ, иначе можешь остаться без товара.
- Как так, без товара?
- А вот так, подойдут и отнимут, да ещё и покалечить могут. Сейчас здесь много молодых резвых, которые новеньких любят пощипать. Подойдут, сунут ствол в брюхо, и сам всё отдашь. Так что, лучше припрячь, а когда будут люди, я тебе скажу, ты им втихую и продашь.
- Спасибо, дорогой, что предупредил, я тоже слышал, что в городе много бандитов.
Вернулся сын и  сказал примерные цены, его тоже предупредили, что в открытую продукты продавать опасно. Через час к ним подошли несколько мужчин, и сосед кивнул Григорию, что, мол, люди пришли.
- Почём сыр? – спросил долговязый мужчина.
Григорий назвал цену. Немного поторговавшись, мужчина согласился. Ещё с минуту он осматривал и обнюхивал его и даже, отщипнув, попробовал на вкус.
- Хороший сыр, давай, я беру, много у тебя?
- Пятнадцать кило.
- Хорошо, всё беру, только ты давай не светись, не надо вытаскивать всё наружу. Вот мешок, ложи сюда.
Григорий засуетился и, нагнувшись под прилавком, переложил сыр из баула в мешок. Мужчина взвалил мешок на плечо и направился к выходу.
- Дорогой, а деньги?
- Какие деньги?
- Деньги за сыр, деньги давай.
- Какой сыр, какие деньги, ты что обкурился, дядя? - и он, оттолкнув Григория, направился на выход.
В ярости Григорий бросился на мужчину, но получил мощный удар в лицо от стоявшего рядом человека. Сын бросился на обидчика и ударил его в лицо, но промахнулся. На него набросились остальные и стали бить ногами. Григорий вскочил на ноги и, выхватив из-за пояса нож, бросился на бандитов, но молодой злодей ловко выбил его из рук Григория и, перебросив его через спину, обрушил на землю. Григорий плашмя стукнулся о землю всей спиной, и боль так сковала его, что он не мог даже вдохнуть. Вырвавшийся из рук бандитов сын, бросился к нему на помощь и пнул одного из нападавших ногой в пах. Парень, скрючившись, упал на колени и получил удар ногой в лицо. Вдруг на глазах у Григория сын его осёкся и начал медленно опускаться вниз. Из груди его торчало острие клинка, и кровь медленно расползалась багровым пятном. Григорий пытался пошевелиться, но боль так стрельнула в спине, что он потерял сознание. Когда он очнулся, вокруг них суетились люди, кто-то пытался приподнять его. Появились люди в форме и халатах. О чём-то расспрашивали его, но, кое-как поднявшись, он отказался от помощи. Несколько дней ему не отдавали тело сына, но, наконец, он уложил тело юноши на тележку и побрёл обратно, избитый, обворованный и несчастный.
2.
Как они прожили эту зиму, Григорий не хотел вспоминать. К весне простудилась и заболела дочь. В ауле почти не осталось людей, многие ушли, другие умерли. Всё, что могли, они сделали, но девочке становилось хуже и хуже. Проболев две недели, она умерла. Они остались втроём. Пятилетний сын, жена и он, против беспощадно меняющейся природы.
Григорий понимал, что больше он не сможет противостоять ей, и здесь они просто не выживут. Он долго думал, и, наконец, решился оставить свой дом. Собрав самое необходимое, они отправились в путь, как только отшумели вешние воды. Они подались на север. Григорий рассчитывал, что,  продвигаясь на север, они найдут больше травы. А там ближе к осени, они что-нибудь придумают, как-нибудь проживут. Он отбрасывал эту мысль о будущем, потому, что не знал, каким оно будет. Он просто не знал, что делать, весь уклад его жизни был разрушен, а к новому укладу он был не готов. Поэтому он стал жить сегодняшним днем. Спускаться к людям ему уже не хотелось. Испытав на собственной шкуре жестокость и несправедливость, он не хотел никаких городов и никакой цивилизации. Здесь, высоко в горах, он был, как рыба в воде, и мог защитить себя и свою семью, а там, среди хитрых и подлых людей, ему было не по себе.
Они делали короткие переходы ранним утром, пока солнце не поднималось высоко и не начинало палить и слепить глаза. Подбирая место, он старался выбрать его так, чтобы их стоянка была защищена естественными укрытиями от солнца и ветра, который последнее время с восходом и заходом солнца резко усиливался. Собираясь в дорогу, он порылся по заброшенным домам и, к счастью для себя, нашёл немного кукурузной крупы и немного муки. Теперь они имели молоко, немного яиц и горный лук в довесок к крупе и муке. Случалось, что они находили грибы, так что пока они жили относительно терпимо. Григорий рассчитывал, что козы принесут приплод и к зиме у них будет мясо. Так они продвигались на север, обходя тропы и дороги, но чем дальше они уходили, тем отчетливее Григорий понимал, что тем, что они имели, они не проживут, и, если он не найдет продуктов, зиму им не пережить. Постепенно он пришёл к мысли, что он должен уйти и добыть пропитание для семьи. Оставив однажды семью, он спустился к одному из аулов и украл полный сидр дроблёнки.  Так он поступил дважды, прежде чем они отправились дальше.
Так у него созрел план, который он и решил осуществить, хотя вся натура его противилась этому. Но у него была семья, и он должен был сделать всё, чтобы накормить их. За несколько месяцев они прошли далеко и здесь, в новых для него местах, действительно можно было прокормить его жалкое стадо, но лишь временно и надо было идти ещё дальше. Но для этого надо было или спускаться вниз или идти вверх, чтобы подняться к истокам перегородившей дальнейший путь, реки. Григорий решил идти вверх, очень уж не хотел он приближаться к населённым пунктам. Чем выше они поднимались, тем очевиднее становилось, что сделать это будет почти невозможно. На второй день пути кончилась зеленая трава, и горы были покрыты иссохшей растительностью, которую неохотно ели козы. На открытой местности солнце так палило, что открытые участки кожи быстро обгорали, и вялость в теле была такой сильной, что заставить себя двигаться было очень трудно. Больше всех мучился сын, хоть мальчика и прятали в повозке. Жена была тоже измотана, но пока не роптала. Как назло обрывистые берега реки не позволяли перебраться на противоположный берег. На третий день пути Григорий так вымотался, что уже проклинал себя за то, что решил отправиться таким путем. Но Бог вспомнил о нём, и, пройдя с полкилометра, они обнаружили спуск. В русле реки не было воды, но под камнями можно было найти влагу. Сковырнув несколько камней, Григорий принялся собирать воду. Вдоль берега узкой полоской зеленела трава, и козы с жадностью набросились на неё. Напившись и напоив животных, они отправились вниз, но уже по противоположной стороне реки. Спускаться было намного легче, и уже через день они добрались до травы.
Так, не подозревая ни о чем, они перешли границу и оказались в другом государстве. Приближалась осень, и Григорий понимал, что дальше скитаться было не возможно, надо было готовиться к зимовью. Случай подвернулся как нельзя  кстати. Чуть выше стоянки он заметил два огромных валуна, навалившихся друг на друга, и поднялся, чтобы их осмотреть. Один из камней создавал естественный карниз, а другой служил как бы стеной, создавая нечто вроде террасы. Обойдя камни, Григорий обнаружил небольшую пещеру, которая уходила в глубь хребта с обратной стороны камня. Это было очень удобное место, просто идеальное для стоянки. Он принял решение, они остаются здесь. Две недели он ковырял камень и выкладывал им стену, которой огородил террасу. С обратной стороны он углубил пещеру и сделал укрытие для скота, тесное, но вполне пригодное. Были некоторое трудности с водой, но он рассчитывал, что пойдут дожди, а потом снег.  Жена помогала ему во всём, она косила траву и сушила сено, добывала воду в русле пересохшей речки, для чего они вырыли глубокую яму, в которой медленно собиралась вода. Закончив с кладкой, Григорий сложил очаг и отправился на поиски топлива. В окрестностях, кроме кустарника, ничего не росло, да и тот почти весь высох. Григорий собирал хворост, складывал в его кучи и обкладывал камнем. Когда в окрестности заготавливать стало нечего, Григорий решил спуститься ниже. Дождей ещё не наступило, и он решил перенести лагерь ниже, где травы было больше. Спустившись ниже, он разбил временный лагерь под огромным валуном, который укрывал их от солнца. Ниже, за горой, начиналась растительность. Вооружившись топором, Григорий взял мула и отправился вниз. Когда зелёный густой лес высыхал, на окраинах его было много сухостоя. Он срубил несколько стволов и, привязав один конец ствола к мулу, второй обмотал веревкой и, помогая животному, начал перетаскивать их наверх. Здесь работать было легче, да и солнце начало палить не так жестоко. День он рубил дрова,  другой перетаскивал их наверх. Он изрядно устал, потому, что работа была тяжелой, а еды было мало. Жена и здесь успела сделать несколько копен сена, и Григорий был доволен ею. Н
Начали сгущаться тучи, они срывались на мелкий моросящий дождь. Перевезя семью в зимник, он решил спуститься ещё раз, чтобы притащить ещё один ствол. Когда он уже занес топор над стволом, где-то недалеко раздались выстрелы. Григорий быстро спрятался и стал ждать. Стреляли ожесточенно, но вскоре выстрелы затихли. Не зная, что делать, Григорий привязал мула и крадучись, пошёл туда, откуда раздавались выстрелы. Лес внезапно закончился крутым косогором, и внизу шла дорога, вернее, широкая тропа. На ней среди убитых животных лежали трупы людей. Два человека бродили среди них, что-то выискивая. Один выхватил оружие и стрельнул в лежащего на земле. Потом один куда-то ушёл и вернулся с конём. Они навьючили на него мешки, и повели вниз по тропе.
Григорий осторожно спустился и, подкравшись ближе, обнаружил, что убитые  животные были навьючены мешками с мукой. Взвалив  на плечи один мешок, он быстро поднялся по косогору и, бросив его в кустах, спустился за вторым. Возле одного трупа он вдруг увидел автомат и, нагнувшись, подобрал его. В этот момент  из-за поворота показались те двое. Деваться было некуда и, вскинув оружие, Григорий произвёл выстрелы. Один из мужчин упал сразу, второй бросился в сторону, и начал стрелять, но пуля настигла и его. Он упал и начал кататься в пыли, корчась от боли. Григорий ещё раз нажал на крючок и мужчина замер. Не помня как, он затащил четыре мешка наверх и, перетащив по очереди всё мулу, навьючил на бедное животное один мешок. Поднявшись на стоянку, он сгрузил его и спустился за остальными. Он успел поднять два мешка, когда дождь зарядил безостановочно. Третий мешок он притащил уже глубокой ночью. Четвёртый остался в лесу, и идти за ним было опасно. Радости не было предела, и то, что он убил людей, нисколько его не смутило, он даже и думать об этом не стал. Теперь у его семьи был хлеб, а значить они будут жить. Ранним утром он отправился за последним мешком. Они спустились быстро, хотя несколько раз животное поскальзывалось и падало, да и сам Григорий несколько раз приземлялся на пятую точку. Путь же в обратную сторону оказался настолько трудным, что Григорий несколько раз плакал от отчаяния. Животное скользило по грязи и мокрым камням. Один раз, после падения мула, мешок, соскользнув вниз, укатился почти туда, откуда они его тащили. Измотав животное, Григорий взвалил мешок на себя. Выбирая выступы, он лез и лез вверх по склону. От напряжения у него дрожали ноги, но он не выпускал из рук мешок, и не останавливался. Он понимал, что если опустит свой груз, то больше его не поднимет. Так, шаг за шагом, поднимался он наверх, пока не добрался до последнего бугра. Больше сил у него не было и он, опустившись на колени, сбросил мешок на землю. Лёжа на мокрой земле, он чувствовал, как стучит сердце, но почему-то не в груди, а в горле. Он делал судорожные вдохи, ему не хватало воздуха, ноги были, как ватные, и его била дрожь. Наконец он поднялся и попытался поднять мешок, но руки не удерживали его. Он тащил его волоком, в конце концов, его осенило привязать мешок  за мула, и так они дотащили его до жилища. Правда, мешок превратился в огромный комок грязи. Весь грязный, он и сам был похож на комок грязи. Ползком он добрался до очага и долго лежал, не в силах придти в себя. Жена дала ему горячего молока и помогла снять одежду. Укрывшись шкурой, он выпил горячей, пахучей жидкости, и тело его вновь стало наливаться силой. Отогревшись, он принялся соскабливать грязь с мешка.  Пересыпав муку в пустой мешок, они отскоблили промокшую муку, и женщина принялась печь из неё лепешки. 
Дожди лили ещё дольше, чем в прошлом году, и сразу перешли в снегопад. Снега выпало много, он шёл почти неделю и внезапно прекратился. Григорий прокопал лаз, чтобы выбраться наружу. От яркого света он отпрянул назад и долго щурился, пока привык к свету. Уплотнив снег, он проделал туннели к овину и сеннику, поэтому снаружи их не возможно было обнаружить. И только тонкий дымок от печки выдавал их присутствие. Ему же с вершины было видно все, что делается внизу. А там внизу постоянно появлялись группы маленьких точек, пробирающихся на север. Иногда до него доносились выстрелы, но здесь, в его крохотном мире, было тихо, тепло и относительно сытно. Они сидели в пещере, иногда выглядывая наружу, и были вполне довольны жизнью.  Толстый слой снега давал тепло и защищал от ветра, который нещадно буйствовал снаружи. Так они дождались весны. Едва сошёл снег, Григорий спустился вниз, чтобы поднять сено, оставленное в стогах. Когда он добрался до них, ему вдруг захотелось спуститься ниже к тропе, на которой он добыл себе муки. Пройдя лесок, он выбрался к дороге, но то, что он там увидел, поразило его до глубины души. На склонах горы, вдоль тропы, валялись трупы людей. Их было настолько много, что Григорию стало страшно. Многие, по-видимому, замёрзли, но были и такие, которые погибли насильственной смертью. С простреленной головой, вспоротыми животами, трупы валялись везде. В разных одеждах, светлые и смуглые, это были люди разных национальностей. Мужчины женщины и дети, их объединяло одно - они были все худы и измождены, как-будто не видели пищи не меньше недели.  Их было столько, что казалось всё человечество, прошло здесь, теряя своих отпрысков. Вглядываясь вдаль, он видел, что и ниже у подножья горы тоже лежали маленькие бугорки. В смятении он вернулся домой. Рассказывать жене он не стал, не захотел пугать, но, как только дожди закончились, запретил всем выходить наружу засветло. Такая мера предосторожности оказалась не лишней. Из-за гор, на север, вновь потянулись группы людей. Вновь до них доносились выстрелы далеких перестрелок. Что  гнало этих людей в неведомую даль, что могло заставить их идти почти на верную смерть? Ответ был только один – более страшная и верная смерть, безысходность.
Коз он выгонял за сопку, там пока ещё была трава. Через месяц людской поток иссяк, и Григорий решил тоже сниматься. Здесь, по всей видимости, они смогли бы собрать сена на следующую зиму, но, кроме молока и муки, которая тоже закончилась бы к  началу следующей весны, у них ничего больше не было. Даже горный чеснок, и тот рос очень редко, его вымыло дождями. Дни становились длинными, а солнце жарким, его свет был похож на свет электросварки, и земля быстро теряла влагу. Настолько быстро, что трава сохла прямо на глазах. Григорий вдруг начал понимать, что и его заставит бросить всё и уйти в неизвестность вода, вернее, её отсутствие и слишком жаркое солнце. Собрав всё, чем можно привязывать, он распределил поклажу так, что и козы стали вьючными животными. Двигаться решено было по ночам, потому что днём даже козы не выдерживали жары, и они искали тень, где можно было переждать зной. Григорий находил бывшие ручьи, и пока ему ещё удавалось найти воду. Горы постепенно становились ниже, и здесь солнце было не таким ярким. Однажды они нашли небольшой пруд, почти высохший, но всё же можно было напоить коз и самим запастись водой. Местность была открытой, если не считать нескольких пологих склонов и неглубоких оврагов. Напоив животных, они расположились в овраге, раскинув палатку, точнее, навес из разных тканей и шкур. Вздремнув немного, Григорий вышел, чтобы собрать животных. Они уже успели вернуться к пруду. С ужасом он увидел группу людей, направлявшихся к стаду. Их намерения не вызывали сомнений, и он, вскинув автомат, дал по ним очередь. В ответ пули полетели в него. Перепуганные козы бросились бежать, они бегали кругами, но когда две из них упали сражённые случайными пулями, бросились в рассыпную. В отчаянии, Григорий смотрел, как они убегают, и не мог ничего сделать. Вдруг из оврага выскочила коза, а за ней его жена, но, не успев сделать и двух шагов, женщина упала. Ярость охватила Григория, и он бросился на врагов, стреляя на ходу. Двое были убиты первой очередью, двое других были так напуганы его решимостью, что бросились бежать. Он остановился и, прицелившись, выстрелил, убив сначала одно, а потом и другого. Всё-таки стрелять он умел с детства. Вернувшись к палатке, он увидел тело своей жены. Пуля попала её между лопаток, сломав позвоночник. Она была мертва. Сын сидел тихо, как будто парализованный, но, увидев его, вдруг громко расплакался. Григорий прижал его к своей груди, и слёзы потекли по его щекам. Он плакал по жене, по козам, по безысходности жизни. Он плакал от отчаяния и жалости к себе и к маленькому сыну, он плакал от собственного бессилия, что-либо изменить. Так они сидели и плакали, два одиноких мужчины, взрослый и ребенок. Выплакавшись, ребёнок утих, и Григорий отпустил его, усадив на землю. Похоронив жену, он собрал пожитки и побрёл дальше. С большим трудом он собрал разбежавшихся коз, и погнал их, сам не зная куда. Он просто выбрал направление и пошёл, какое-то безразличие овладело им, он вдруг понял, что рано или поздно, они погибнут на этой не родной ему земле. Мука и козье молоко, вот и всё, что у них было. Надо было идти к людям, потому, что всё это скоро кончится, но и к людям идти было нельзя, потому что они, люди, отнимут у него всё, что он имеет, и не пощадят ни его, ни его сына. Но и просто идти было бессмысленно, потому что, придет зима, и тогда они просто замерзнут где-нибудь в степи. Он скучал по дому, горам, тучным лугам и снежным вершинам, обо всём, что вдруг разрушилось и исчезло. Теперь он жил непонятной жизнью, которую душа его не принимала. Он должен был скрываться, чтобы его не убили и сам убивать, чтобы выжить. Здесь, на этой земле, уже не было друзей, здесь были одни враги, беспощадные и стремящиеся выжить любой ценой. Пришлые, гонимые голодом, люди стремились любой ценой найти пропитание, и они были жестоки, как жесток волк по отношению к овце. Местные жители, точнее, их имущество, было тем, что они хотели получить, чтобы утолить голод и согреться, местные же любой ценой стремились защитить своё имущество и свои семьи. Для них все эти люди были врагами. Когда пищи становится мало, исчезает гуманность и доброта, в силу вступает закон выживания, закон борьбы за существование. Григорий шёл всё дальше и дальше на север, стремясь держаться небольших речек. На пути ему попадались пустые, разграбленные хутора. Здесь он останавливался на несколько дней, обходя все помещения в поисках чего-нибудь нужного. Иногда ему везло, он находил то соль, то спички, то мыло. Бывала, что где-нибудь на заброшенном огороде находились невесть как выросшие овощи. Выбрав один из таких хуторов, расположенных в дали от дорог в далёкой степи, он решил остаться здесь на зиму. Из пятнадцати дворов он выбрал небольшой, но основательный домик с крепким подворьем. Здесь он и решил обосноваться.  Время поджимало, и он взялся за дело решительно. Обкашивал овраги, готовил дрова, обошёл все огороды, расчистив и прополов вокруг всё, что называлось культурными растениями.  Ему удалось собрать ведро картофеля, полведра лука, поднять несколько кустов смородины, помидоры и тыкву. Всё это он собрал и оставил на семена. Пришла осень, и проливные дожди совсем отрезали его от мира, чему Григорий был только рад. За дождями пришли первые морозы и снега. Снега было много, не естественно много для  кубанских степей, но это лишь больше охраняло его от сторонних глаз. Ему совсем не хотелось, чтобы кто-то его здесь обнаружил. Однажды, в один из январских дней, тишину этого захолустья нарушил истошный крик. Женский голос взывал о помощи. Схватив оружие, Григорий, в чём был, в том и выбежал наружу. Недалеко от его дома в поле он увидел женщину, яростно отбивавшуюся от стаи волков. Если бы не толстая шуба, они бы уже разодрали её. Волки кружили вокруг неё, выбирая момент для атаки. Вот один из них прыгнул на неё сзади, он хотел впиться ей в шею, но из-за глубокого снега прыгнул не высоко и лишь сбил её с ног. Она упала в снег и сжалась в комок. Волки дружно бросились на неё и стали рвать в клочья шубу. Женщина заорала страшно, так страшно, что у Григория все похолодело внутри. Он вскинул автомат и сделал выстрел. Один из зверей упал, как подкошенный, остальные продолжали рвать тело женщины. Григорий стрельнул ещё и ещё, волки бросились бежать, а он стрелял им вслед. Подбежав к лежащей на земле женщине, он попытался помочь ей, но было поздно. Тело её было истерзано, внутренности свисали из разодранных боков, шея была прокусана так, что был сломлен позвоночник, и голова свисала вниз, обнажив огромную рану. Григорий медленно перевернул её на спину, и его поразил её огромный живот. Вдруг этот живот зашевелился и из-под шубы до него донесся детский плач. Расстегнув шубу, Григорий обнаружил под ней ребенка лет двух. Он был привязан платком к её груди. Увидев бородатого мужчину, ребенок закатился громким плачем. Взяв его на руки, он быстро направился в дом. Посадив ребенка на кровать, Григорий дал ему кусочек лепёшки, а сам вернулся на место. Присыпав женщину снегом, он стащил волков к дому и принялся их освежевывать. Сняв шкуры, он порубил туши на куски и развесил в сарае, чтобы заморозились. Теперь у него было мясо, хоть и такое, к которому он бы раньше никогда не притронулся. Но теперь другое дело, теперь они ели всё, что можно было, есть и не церемонились. Взяв достаточно мяса, он сварил бульон и пожарил часть мяса на огне. В бульон подмешал немного муки, и они с сыном с удовольствием поели. Мальчика напоил молоком и накормил хлебом. Получив еду, он успокоился и уснул.  Оказалось, что его тоже зовут Григорий, точнее, он назвался его Гришей, может как-то  и по-другому, но мальчик говорил  ещё плохо, и Григорий так его понял. Так они и решили звать мальчишку. Сын Каха и приёмыш Гриша.
Наступила весна и жизнь стала вроде бы налаживаться. Стадо его дало прибавку, они вскопали огород и высадили всё, что он хранил всю зиму. Прошло лето, и осень дала им хороший урожай. Правда, дался он с большим трудом. Пруд быстро высох, и воду они брали из единственного колодца, который был в двух домах от них, в других вода тоже быстро ушла. Теперь у них было, что положить в котёл, и это уже было счастьем.
Глава 18.
1.
Пётр внимательно рассматривал графики и, озабочено крякнув, сложил бумаги в сейф. Закончив с уборкой, он отправился домой. Дома его ждала жена и маленькая дочка, Настя. Сегодня у неё было день рождения, второй в её жизни. Надо было помочь жене с праздничным столом. Должны были прийти их друзья – Михаил, капитан небольшого судна, и его жена, Галина. Они дружили давно, с тех пор, как Пётр приехал сюда, в Дудинку, после окончания института. Он был метеорологом и сменил ушедшего на пенсию начальника метеостанции. Сначала было трудно привыкнуть к вечной мерзлоте, холоду и арктическим ночам. Но постепенно привык и даже сроднился с этой землей. Здесь же нашёл свою вторую половину, Маринку. Встретился с ней в порту, она работала там крановщицей. Встретился и больше не расставался. И вот теперь они отмечали второй год своей дочке. Девочка, на радость родителям, была шустрой и весёлой. Пётр уже с рождения занимался её закаливанием, и ребенок ни разу не болел. Поначалу Марина пугалась и даже пыталась противиться этому, но Петр настоял на своём, и она уступила. Когда же появились результаты, то и вовсе смирилась и даже стала поддерживать его начинания. Едва они успели закончить с праздничными блюдами, как явились гости.
Михаил и Галина пришли со своими детьми, а больше Пётр никого и не приглашал. Сначала праздновали вместе, но вскоре детям надоело застолье, и они отправились играть. Родители же включили музыку и начались танцы, потом опять сидели за столом и пели песни. Наконец мужчины отправились курить, а женщины начали свои женские разговоры. На веранде было прохладно, но разгоряченные спиртным, они этого не замечали.
- Я тут собрал данные, проанализировал, и пришёл к не очень утешительным выводам.
- И что же наша светлая голова обнаружила?
- Понимаешь, наша цивилизация настолько загадила всё, что дошла до критической черты. Выбросы в атмосферу становятся причиной повышения температуры. Планета теплеет и, если мы не остановимся, то последствия будут необратимы
- А что, мы можем остановиться? Ты только представь, что закроются заводы, мы пересядем на парусники, откажемся от машин, телевизоров, электричества. А как мы будем отапливать дома? Что будем носить, и что будем есть? Ведь и трактор в поле пашет, а не лошадка с сохой.
- Ты прав, вот в этом то и проблема. Человечество давно перешло грань выживания, с тех пор, как в поле появился трактор и дал хлеба больше, чем надо, и когда станок выткал ткани больше, чем надо. С тех пор человек стал хотеть больше и больше, это он назвал прогрессом. Когда же станки заменили людей, то последним пришлось изощряться, чтобы найти себе заработок. Стали выпускать всё, что мало-мальски кому-то будет интересно, но и этого уже стало не хватать. Производство перешло к выпуску разовой продукции, чтобы станок мог работать и работать. Вёдра, которые лопаются от веса воды, обувь на сезон, одежда, которая расползается после первой стирки. Но всё это надо постоянно переплавлять и переделывать. Но самое страшное, что отказаться от этого никто не хочет, всем нужны деньги, как можно больше денег. Посмотри, что стало с Каспием. Закрытое море-озеро, в которое по двум рекам сливали всё. По Волге от Твери, каждый из городов выливал разную химию, а с притоков, сколько добавилось? Тоже самое и Урал, собрал всю гадость с Приуралья. А вытекать то воде некуда, вот и превратилось море в помойку. Теперь это называется экологической катастрофой, но никто её, эту катастрофу, уже не исправит, просто это уже не возможно, потому что заводы должны работать.
- Ну, так у нас, слава богу, здесь океан, да и в нашу реку сливать собственно нечего, а если потеплеет, так вообще будет курорт. Так что нам волноваться нечего, наоборот только радоваться.
- Вот тут ты не совсем прав. Ты слышал, что творится на юге? Там уже пошли процессы. Стаяли ледники и пересохли реки. Земля становится непригодной для жизни. Люди бегут с насиженных мест, потому что нет воды, вернее зимой её через, чур, много, а летом её почти нет, хуже всего, что озоновый слой стал тонким и не защищает от ультрафиолета. Солнце просто сжигает всё живое. Кубань уже становится пустыней, земледелие смещается на север, и теперь уже житницей становится Самара.
- Ну, так что нам то парится по этому поводу? Ну, не сеют на Кубани, а сеют в Поволжье, какая нам разница? Пожили южане в раю, теперь вот пусть помучаются.
- Пойми, толпы голодных людей идут на север, иранцы, грузины, армяне, казаки с Кубани, они хотят, есть и грабят местных жителей, уничтожают урожай. Земля Самары не пригодна для земледелия, освоить её не успеют, начнётся голод.
- Значить, надо запасаться, так что ли?
- Если бы это было на год, то да, но это надолго, поэтому, Миша, надо не только запасаться, но и сваливать отсюда.
- Ну, почему сваливать?
- Потому, что как только хлеба станет мало, его сожрут там, где вырастили, и сюда он не доберётся. А самое главное, что в ближайшие два года нам здесь придёт конец.
- Это почему же?
- Стоит только подняться температуре на два градуса, и вечная мерзлота перестанет быть вечной. Большинство городов просто рухнет, потому что стоят на болотах. Но самое страшное то, что оживут эти самые болота, вот тогда и начнётся.
- Что начнется? Ну, болота и что?
- А то, что как только болота оживут, начнётся процесс брожения в них, а это выбросы метана, причём колоссальные выбросы. Миллионы тонн метана поднимутся на поверхность, и тогда парниковый эффект станет необратим. Земля просто перегреется. Это как в сказке про репку. Пришла мышка, и выдернули репку. Люди помогут планете прийти к апокалипсису. И никто не остановится. Ты это видишь.
- Слушай, ты меня перепугал, а что делать?
- Не знаю, это не в наших силах, но я решил вывезти семью в Поволжье. Там можно подержать дольше, а дальше – не знаю. Может, мы просто дольше продержимся, чем все остальные, а может всё обойдется. Вот так Миша, если надумаешь, то давай со мной, подыщем домик в деревне, отроем погребов, и будем затариваться, пока деньги ещё что-то стоят.
- Не знаю, надо думать, ведь мы с женой здесь выросли, здесь наша родина, а там мы кто? Кому нужны, а вдруг ты ошибаешься, и мы зря сорвёмся с насиженных мест? В общем, надо подумать, с женой поговорить.
Он потоптался на месте и вошёл в дом.
- Мы уже хотели искать вас, МЧС чуть не вызвали. Вы где были, за это время можно было пачку скурить? — встретили женщины курильщиков.
Посидели ещё, но вскоре Галина засуетилась, надо было укладывать детей спать. Распрощавшись, гости ушли, а Пётр долго сидел задумчиво, переваривая в голове и раскладывая по полочкам всю информацию, которую он сегодня изучил. И чем больше он думал, тем твёрже было его решение искать жильё в Поволжье. Он обнял жену, вернувшуюся с кухни, и рассказал ей всё, что он знал и думал. Она была потрясена и не знала что сказать, ей не хотелось в это верить, не хотелось что-то менять в своей жизни, тем более так кардинально. Они долго обсуждали, как им поступить, и, наконец, решили, что купят жилье, а переселяться будут чуть позже, если события начнут развиваться так, как прогнозирует Пётр.
2.
Наступившее лето лишь только подтвердило прогнозы Петра. Не по северному тёплое, оно принесло с собой не только радость бытия, но и множество проблем. Тучи комаров и мошки пришли с юга и обосновались надолго, испортив удовольствие от тёплых дней. Их было столько, что от них негде было укрыться, они были везде и всегда, не давая покоя ни днём, ни ночью. То, что было дорогами, вдруг превратилось в непроходимые топи, напрочь отрезав Дудинку от Норильска, и даже железная дорога в некоторых местах дала усадку, из-за чего несколько раз прерывалось железнодорожное сообщение.
Ближе к осени, когда август уже подходил к концу, Пётр взял отпуск и отправился искать жилье на материк. Он уже был убеждён в правоте своих расчётов, и остановить его было невозможно. Он и жену так убедил в своей правоте, что она сама настояла на его отъезде. Первые трудности начались сразу же как, только он решил отправиться в путь. Во-первых, расходы на путешествие оказались значительно выше, чем  он рассчитывал, во-вторых, не так-то просто, оказалось, вообще уехать, и ему пришлось ждать две недели, пока подвернётся транспорт. Добравшись до Архангельска, он  спустился вниз до Вологды, а оттуда до Ярославля. Здесь он решил отправиться по реке и проплыл до Нижнего Новгорода.
 Отсюда он и отправился на поиски жилья. Истратив на это две недели, он, к своему изумлению обнаружил, что сделать это не так уж легко. После долгих поисков, он сошёлся в цене лишь в одной дальней деревушке, куда случайно попасть было просто невозможно, надо было точно знать, что она существует, и знать, где её искать. Назад он добирался через Урал, хоть и дороже, но быстрее. Добравшись наземным транспортом до Паляново, дальше он отправился по Оби и как раз подоспел к транспорту.
Вернулся он домой, опоздав на несколько дней, но за это его никто ругать не стал, потому что здесь можно было опоздать и на полмесяца лишь потому, что так работал транспорт. Город сильно не изменился, но уровень воды в реке немного прибавился, и вода навсегда заполнила прибрежные лощины и ерики. Зима прошла спокойно, лишь было чуть теплее и больше снега. С приходом  же весны прогнозы Петра начали сбываться необычайно быстро. Начавшаяся оттепель привела к резкому подъёму воды в  реке. Город, редко знавший наводнения, буквально затонул. Вода, правда, быстро сошла, но не до того уровня, как прежде, а сантиметров на пятнадцать повыше. Причиной тому, скорее всего, стал подъём уровня воды в океане. Реке просто некуда было выливаться. Вода расползлась по лощинам, покрыв огромные площади тонким слоем, буквально сантиметров в десять, но в этой равнинной местности она разлилась, заняв огромные территории. Но до самой реки нельзя было добраться, кроме как в резиновых сапогах. Правда, постепенно, когда земля оттаяла и раскисла, ходить здесь стало совершенно не возможно, и подойти к берегу стало огромной проблемой. Вновь тучи комаров и мошки портили жизнь. Земля медленно оттаивала, превращаясь в непролазную топь. Оказалось, что она не такая уж твёрдая, как казалось раньше.
Прошёл ещё год, и Норильск постигла первая трагедия. Один из домов вдруг  осел и разрушился. Это случилось не сразу, не внезапно. Дом сначала начал трещать, потом медленно клониться, пока не рассыпался, как карточный домик, превратившись в большую груду искореженных плит. Жертв, к счастью, не было, людей успели эвакуировать, но это уже был ощутимый симптом. Пётр продолжал работать, но попутно присматривался к происходящим изменениям. Он даже умудрился брать пробы воздуха. По выходным дням он плавал на резиновой лодке по ерикам и убеждался, что болота начали оживать. То здесь, то там огромные пузыри газа  вырывались наружу, распространяя мерзкий запах сероводорода, но были и те, что совершенно не пахли. Но Пётр знал, что они ещё опаснее, потому что этот газ - метан. Приятным единственным изменением была зелень, которая покрывала сопки. Яркая и сочная, она радовала глаз, умиротворяла душу. Она бурно проживала свою короткую полярную жизнь, которая вдруг стала чуть продолжительнее.
Город, добывавший никель, продолжал жить и работать, а порт продолжал обеспечивать ему жизнь. Пока ещё никель был нужен стране, и люди продолжали жить и работать, не обращая внимания на происходящие вокруг изменения, не обращая внимания на огромную угрозу, которую несли с собой эти изменения. Все были уверены, что беда обойдёт их стороной, что обвалившийся дом - случайность, что просевшая и быстро разрушающаяся дорога на Дудинку - лишь результат беспечности дорожных служб и жадность чиновников. Лето подходило к концу, и ночи начали становиться холодными. Быстро темнело.
В один из таких вечеров Пётр сидел на кухне с семьей. Дочка Настя подросла и весело болтала, перескакивая с одного на другое. Вдруг вдали небо озарилось яркой вспышкой, и через несколько мгновений, вместе со страшным гулом мощный шквал горячего воздуха выбил стёкла из окон, осыпав осколками сидящего спиной к окну Петра. От сильного удара воздушной волны их щитовой барак содрогнулся и заскрипел. Со стола полетела посуда. Пётр видел, как падает на пол его дочь, как жена, прикрываясь руками, нагнулась вниз. Он вскочил из-за стола и бросился к ним, но ему было трудно идти, что-то мешало ему двигаться. Марина поднялась и бросилась к дочери. У Насти из носа текла кровь, и она громко заплакала, но скорее от страха, чем от боли. Когда Пётр нагнулся к ней, Марина вдруг вскрикнула. Вся рубашка на его спине была в крови. Осколок выбитого стекла торчали из шеи, другой - ниже лопатки. Когда же она осторожно сняла с него рубашку, то нашла ещё с десяток мелких осколков, которые пришлось вынимать пинцетом. Промыв и обработав раны мужу, она смазала их зелёнкой и заклеила пластырем. Пётр, как ребенок, начал корчится и шипеть. Что случилось, они не могли понять, но не сомневались, что случилось страшное. Взяв старые одеяла, которые они обычно брали на рыбалку, они завесили окна. В комнате стало темно. Включили свет, как ни странно, лампочка загорелась. Марина отправилась к соседям, а Пётр позвонил Михаилу, узнать, всё ли у них в порядке. Михаил ответил сразу, как будто ждал звонка. У него всё было в порядке, он как раз вернулся из рейса и второй день был дома. Он тоже не знал, что случилось, но в порту случилось ЧП. Опрокинулся кран, и от короткого замыкания загорелся ангар. Петр позвонил  дежурному МЧС, куда они ежедневно давали сводки погоды, но тот не стал объяснять, сославшись на напряжёнку, но обещал после смены с ним связаться. Ночь прошла в напряжённом ожидании чего-то худшего. Находясь в неведении, город не знал чего ждать и что делать. Многие так и не ложились спать. Пётр полночи просидел, спину саднило. Женщин он всё-таки уложил, и они вскоре уснули.
Под утро и его сморил сон, но с первыми лучами солнца он уже поднялся и отправился на работу. Обстановка несколько прояснилась, и он сразу вошёл в курс событий. Тёплые безветренные дни привели к тому, что болотный газ скопился в лощинах меж сопок, и, скорее всего, начавшийся лёгкий ветерок начал сносить его к мусорной свалке в окрестностях Дудинки, где вечно что-нибудь горело. В результате произошёл взрыв, но из-за малой концентрации газа и открытой местности, мощность его оказалась не велика, хотя взрыв распространился на большой площади. Город пострадал не сильно, если не считать выбитых окон почти во всех домах и нескольких возникших пожаров. Но этого было достаточно, чтобы к порту потянулись люди. Опасаясь, что подобное может повториться в более мощном виде, многие, у кого было, куда податься на материке, решили убираться от греха подальше. Многим стало понятно, что и сам газ был  серьезной опасностью, ведь он мог проникнуть в город, и тогда тысячи людей  могли, погибнут от удушья. Город наполнили какие-то специалисты, начались мониторинги, замеры и прочая деловая возня. Как обычно у нас принято, с экранов телевизоров всякого рода специалисты принялись увещевать, что ситуация под контролем, и бояться нечего. По чьей-то указке, они все, как один, утверждали, что опасности нет, что всё происшедшее - досадная случайность, которая никогда больше не повторится. Но тех, кого это касалось, не очень-то верили этому, а потому все билеты были раскуплены, и в порту начался ажиотаж. Пётр долго обдумывал, как поступить. С одной стороны надо было уезжать, его прогнозы начали сбываться, и ждать чего-то было бессмысленно, с другой стороны и ехать в зиму на новое место было не разумно, лишь потому, что ни дров, ни продуктов у них не было заготовлено. После долгих обсуждений они с Мариной  решили остаться до весны, а как только потеплеет, они отправятся на новое место. Пока он прикидывал, как поступить, волна переселенцев схлынула, начались первые морозы, и болота постепенно сковало льдом. Всё вроде встало на свои места, происшествие постепенно забылось, и жизнь потекла своим чередом. Даже как-то появилось больше работы. С Игарки пришёл караван с геологоразведчиками. Они ушли на северо-восток, но управление осталось, и в городке появились новые люди. Михаил, задумавший было тоже уезжать, вновь ободрился и как-то подзабыл об осеннем происшествии. Раз геологи пришли, значит, всё нормально, ничего страшного не будет, жизнь продолжается. Так думал он, стараясь как-то оправдать свою нерешительность.
3.
С приходом весны Пётр уволился и, получив расчёт, начал собираться в путь. Он рассчитывал, что соберёт кое-что из вещей, но контейнер оказался не по карману. На выручку пришёл Михаил. Он собирался в рейс, как только сойдёт лёд, и предложил Петру забрать его до Красноярска, а оттуда поездом до Нижнего Новгорода. Но, прозвонив по станциям, от контейнера решили отказаться, потому что перевозка оказалась дороже рухляди, которую они собирались в него грузить. Как нельзя, кстати, оказался наплыв народа, квартиру удалось продать по сходной цене. Как только сошёл лёд, Михаил сообщил, что его буксир уходит в рейс  через день, и он уже приготовил им место на нём. Конечно, буксир - не лайнер, но кое-какие удобства всё же Михаил там создал. В трюме он  отгородил угол и установил туда кровати. Получилось довольно уютно, только шум мотора мешал разговаривать.
- Всё-таки как огромна наша страна, – задумчиво вымолвил Пётр, – плывём уже третий день, а проплыли лишь мизерную часть, сколько же надо дней, чтобы пройти или проплыть её всю.
- Что Петя, уже надоело плыть? – шутливо спросил Михаил. – Велик  батюшка Енисей, считай, через всю страну с юга на север протянулся. А хорошо у нас здесь, сурово, но хорошо. Посмотри, какая  величественная тишина вокруг. Один лишь мой работяга нарушает эту тишь и спокойствие природы. Ну, как я могу оставить это. Веришь, нет, а как подумаю, что вдруг придется всё это оставить, так муторно на душе становится, что хочется волком выть. Ну, куда я поеду, что я буду делать, ведь я, сколько себя помню, всё время на реке.
- Я понимаю тебя, Миша. Думаешь, я с лёгким сердцем еду? Хоть я так сильно не прирос к этой земле как ты, но всё же и мне как-то не по себе. Но обещай мне, если что, то ты сразу ко мне, вместе ведь легче, веселей.
- Конечно Петя, куда же мы ещё поедем, как не к тебе, но мне всё же хочется верить, что всё обойдется.
- Да не обойдется, Миша. Если уж природа пошла в разнос, то уже долго не остановится. Болота ожили, и с каждым годом они будут активизироваться, а мерзлота будет отступать, и человек не в силах что-либо здесь изменить. Однажды, по глупой жадности он запустил механизм, а справиться с возникшими процессами он не сможет. Природа должна пройти цикл, чтобы вернуться к исходному состоянию. А это многолетний процесс, а, может, на это потребуются века или тысячелетия, кто знает?
- Да, утешитель из тебя никудышный. Ну, дай Бог, всё обойдется. Как приедешь, сразу звони, расскажешь что, да как.
- Конечно, только на лучшее я не рассчитываю, ведь это не локальный катаклизм, это мировая катастрофа. Я лишь надеюсь, что там у нас будет возможность выжить.
- Ну, ты уж совсем пессимист, Петя.
- Миша, ты просто не хочешь видеть ситуации, ты упорно отталкиваешь от себя всю информацию, которая может как-то разрушить твои надежды. Мне думается, что в скорости люди пойдут, друг на друга и будут убивать нещадно ради места под солнцем, ради куска хлеба, ради глотка воды, ради того, чтобы выжить.  И неважно, кто кого будет уничтожать, все люди станут врагами. Вот чего я боюсь. Ведь не за богатство они будут бороться, а за пищу, воду, тень, где можно укрыться от палящего солнца, за воздух, которым можно дышать. Они будут биться за мизер, за прожиточный минимум, вот что страшно. Каждый встретивший другого, будет стремиться его убить, ради того, чтобы выжить.
- Тяжёлые у тебя мысли, Петя. Ну не буду спорить, время покажет. Дай бог, чтобы этого не случилось. А сейчас давай займёмся ухой. Смотри, какого леща мой помощник вытянул. Да и к ухе у меня кое-что припасено. Через два часа должны подойти к Туруханску, там станем на рейд до утра. Заправимся, кое-что скинем, кое-что закинем.
Они принялись разделывать рыбу. Вскоре в котелке булькала уха. Михаил позвал  женщин и, расположившись на корме, они принялись ужинать. Солнце клонилось к земле, и его блики озаряли окрестность красным светом. На фоне заката, разбросанные по небу тучи приняли свинцово-синий оттенок и смотрели на землю как-то угрожающе. Слабый ветерок был тёплым и ласковым, идиллию нарушали только комары. Они назойливо кружили над компанией, стараясь пробраться к телу. Но все заблаговременно намазались мазью. Было так хорошо и уютно, что Пётр даже загрустил, ему вдруг стало жаль покидать этот суровый край. Едва они закончили ужин, как впереди показался посёлок. Михаил пошёл сменить помощника, а Пётр заварил крепкий душистый чай. Отхлёбывая терпкий напиток, он смотрел вдаль, и сердце его наполнялось любовью к этой земле. Он обнял жену, и она доверчиво прижалась к нему. Вскоре они причалили к деревянному причалу. Цивилизация не сильно изменила облик посёлка. Чёрные от времени бревна пирса, похоже, видели ещё декабристов, такие же чёрные, приземистые амбары и постройки хмуро смотрели на них. И несуразно выглядели торчащие тут и там  телевизионные тарелки и пара джипов. Принимал швартовые молодой китаец.
- Смотри-ка, китаец! – удивлённо воскликнул Пётр. – Как он здесь оказался, в такой глуши?
- Это не первый, и, похоже, не последний, – ответил Михаил. – Года три назад появилась здесь семейка, а потом ещё одна. А этот новенький, раньше здесь его не было. Может, родственник чей, у них ведь родни много, кто в них разберется.
- Капитана, иди к нацальнику, он оцень зовёт, – прокричал радостно китаец.
- Без тебя знаю, давай крепи хорошо и трап тащи.
Михаил отправился в контору и долго не возвращался. Наконец, он появился и объявил:
- Сегодня разгружать не будут, начнут завтра с утра. Китайцев здесь развелось… Я спросил у начальника, сколько их, так он знаешь, что ответил?.. Ты, говорит, спроси, сколько нас осталось, я скажу, а, сколько их, не знаю, растут как грибы после дождя. Говорит, что чует, что добром всё это не кончится. Обращался к участковому, тот говорит, что ничего с ними сделать не могут. Депортируют сотню, появляется две. Там у них в Китае дела идут плохо, всё посохло, вот они и прут сюда. Говорит, что многие имеют гражданство, многие под бурятов косят или уйгуров. Короче, великое китайское нашествие.
- Ну, а государство что?
- Вот и я спросил, а он говорит, что тоже спрашивал, да только ему ответили, что бороться с ними просто некому, народу то раз, два, и обчёлся. Все повымерли или разбежались. Народ то почти весь к югу ушел, в Красноярск, Ачинск. Там работа есть, цивилизация, а здесь что?.. Вот и разбежались, кто пошустрее, да с руками, остальные поспивались да поумирали. Дорог нет, никуда не доберёшься. А они, как черти живучие, готовы в землянках жить, да коркой хлеба питаться. Даже здесь чем-то занимаются, находят, на что жить.
- Ладно, живут, и Бог с ними, пусть живут. Коль до утра нам делать нечего, давай попьём чайку да спать.
Они ещё посидели, поговорили о последних событиях, которые происходили в стране, отругали правительство, власти предержащих и, выговорившись, легли спать.
С утра закипела работа. Заправили буксир, правда, со скандалом и криками, потому что кроме начальника, долю захотел получить и заправщик. Но Михаила такой расклад не устраивал, потому что ему хотелось добраться до следующего причала, а не застрять где-нибудь по середине реки. Наконец  работы закончились, и они отчалили. Здесь, на реке, жизнь вновь приняла мирный, размеренный ритм, внося в душу умиротворение. Казалось, что природа мудро взирала на копошащихся в её чреве людей и с грустью взывала их к смирению. Ещё несколько раз они причаливали и отчаливали, и везде картина была та же. Только, чем  выше они поднимались по реке, тем больше встречали китайцев. Наконец они добрались до пункта назначения. Пока Михаил занимался делами, Пётр купил билеты, правда, сделать это удалось с большим трудом. Много было отъезжающих. Несколько дней они  провели на буксире, а затем Михаил проводил их на поезд. Прощались быстро, просто попрощались и уехали. Но каждый из них почувствовал, что потерял какую-то часть жизни, какую-то её грань. Михаил возвращался домой, но той радости возвращения он не испытывал. Нет, он так же желал увидеть детей и жену, но теперь там не было его друга, того, с кем он часто делился сокровенным.
4.
Весна началась сразу и быстро набирала обороты. В середине мая уже стояла поистине летняя жара. Появившиеся было комары, куда-то вдруг исчезли, и на природе было так хорошо, что Михаил с нетерпением ждал свободного дня, чтобы выехать с семьёй на рыбалку. Пётр прислал сообщение. В нём подробно рассказал о том, с чем столкнулся на новом месте. Картина получилась не очень радостная, но всё-таки оптимистическая. С большими трудностями друг его обустраивался. Ещё он сообщал, что даже в этом захудалом месте уже всё жилье было занято южанами.
 В середине июня Михаил  в очередной раз отправлялся в рейс. Ему предстояло вновь подняться вверх по течению почти до Красноярска. Всё было как обычно, но какое-то неприятное щемящее чувство вдруг поселилось в его душе, создавая дискомфорт и тревогу. Поначалу он не особо этому уделил внимание, но дни шли, а это чувство не покидало его. Оно переходило от состояния тоски к состоянию чрезвычайной тревоги. Десять суток пути прошли, и он уже возвращался назад, но чувство тревоги лишь усиливалось.
Наконец они прошли Игарку, и осталось не более двух дней пути. Возле Потапово путь им преградил  большой моторный катер. Он стоял в фарватере с включенными сигнальными огнями. С катера приказали остановиться. Михаил исполнил приказ и вышел на связь, чтобы узнать, в чём дело. С борта ему ответили, что в связи с чрезвычайной ситуацией движение дальше запрещено. Более  ничего сообщать не стали. От этого в душе Михаила всё оборвалось, он не находил себе места, как будто кто-то холодным обручем сковал её. Прошла ночь. На рейд встало ещё два судна, но ясности так и не было внесено. К вечеру, наконец, сообщили трагическую причину происходящего. Из-за необычно жаркого лета сильно активизировалась деятельность болот, и произошёл огромный выброс метана вблизи Дудинки. Попутным ветром газ дошел до города. Концентрация его была не столь плотной, чтобы привести к взрыву, но достаточной., чтобы вызвать отравление. Всё произошло незаметно. Люди просто начали падать и умирать от удушья. В течение какого-то часа большая часть города погибла. Пока разобрались и начали принимать меры, всё было кончено. Это сообщение привело в ужас всех стоявших на рейде, ведь все они были жителями этого небольшого городка и у всех там остались семьи. Экипажи, переговорив по рации, собрались на одном судне. Начались споры, как быть, долго спорили и, наконец, решили бросить суда и всем отправиться в порт на самом быстроходном судне.  Но как только все экипажи собрались, и судно начало ход, со сторожевого катера потребовали остановиться, на что капитан в довольно грубой форме ответил отказом. На кордоне видимо были готовы к подобному ходу событий, и оттуда последовало предостережение, что будет открыт огонь, но мужчины были настроены решительно и судно начало набирать ход. Со сторожевого катера раздалась пулемётная очередь. На корме, чуть выше ватерлинии появились пробоины. С катера объявили, что если движение не прекратят, то огонь переведут на моторный отсек. Пришлось остановиться. С катера к ним направилась лодка с автоматчиками. На борт поднялся пожилой мужчина. Он спокойно, но решительно начал разъяснения. Он говорил, что сейчас они ничем не помогут, лишь подвергнут себя опасности. Газ не имеет запаха, и определить его наличие можно только приборами. Но, попав в организм, он связывает гемоглобин и человек умирает от удушья. Чтобы спасти его, потребуется переливание крови. И для  газа нет разницы, здоровый ты или больной, сильный или слабый, он уничтожит всех. Люди слушали его, умом понимая, но сердцем принять этого не могли. Наконец благоразумие одержало верх, и они подчинились. Ещё день простояли на рейде, когда, наконец, кордон сняли, и они отправились в порт. Суда заходили на рейд и, пришвартовавшись, тут же оставались без команды. Никто на берегу не противился этому, все понимали состояние людей, вернувшихся домой. Михаил, едва был установлен трап, бросился домой, но не застал там никого. Дом был пуст, как и соседние. Он в отчаянии метался по улицам, пока, наконец, не понял, что надо  идти в порт. Вернувшись, он зашел в контору, там его уже ждали. Смущаясь и пряча глаза, начальник сообщил ему то, что было  известно о его семье. О детях, к сожалению, ничего не было известно, а жена находится в Норильске в тяжёлом состоянии. В тот же день Михаил уже был в Норильске. Он разыскал жену. Галина была бледна и не подавала признаков жизни.  Его проводили в реанимацию для опознания и, когда Михаил подтвердил, что это она, его жена, врач напрямую спросил:
- У вас какая группа крови?
- У меня первая,  резус положительный, – ответил Михаил, – такая же, как у неё.
- Вы готовы сдать кровь?
- Я готов? Да я готов отдать всю свою кровь, лишь бы она была жива.
- Всю не надо, но более четырёхсот грамм потребуется. Это истощит вас, придётся несколько дней полежать.
- Доктор, делайте всё, что необходимо, только спасите её.
- Хорошо, хорошо. Сейчас мы возьмем анализ, а вы мне скажите, болели ли вы венерическими болезнями или гепатитом?
- Нет, не болел.
- Хорошо, тогда пройдёмте в лабораторию.
Он лежал рядом с ней, соединенный системой, и смотрел на неё, любимую свою женщину. Черты лица её заострились, а иссини белое лицо пугало. Михаил чувствовал, как холодеет его тело, теряя кровь, но не видел признаков жизни в той, которой он дарил её. Начала кружиться голова и перед глазами всё расплывалось. Вдруг, он потерял сознание. Очнулся он в палате. В теле была неимоверная слабость. В палате было много народа, и кровать его стояла у самой двери, её поставили, сдвинув ближе все остальные. Появилась медсестра.
- Ну, слава богу, вы пришли в себя. Мы  взяли критическую дозу, но не думали, что так всё ужасно закончится, оказалось, что чуть не погубили вас.
- Скажите, как моя жена?
- Всё нормально, сердцебиение нормализовалось, сейчас она на искусственном питании, открыла глаза. Больше я вам, к сожалению, ничего сказать не могу, всё зависит от её организма. А вам сейчас не надо волноваться и не вздумайте вставать, вы всё равно упадёте и только причините себе вред. Поэтому лучше лежите и набирайтесь сил. Сейчас я вам капельницу сменю.
Михаил лежал в палате, пахло медикаментами и специфической вонью больных тел. Ему и самому совершенно не хотелось вставать, во всем теле была слабость и разбитость. Он лежал, и на ум ему приходили пророчества Петра. Он казнил себя за то, что не послушал друга и не уехал с ним. Ещё он страдал от неизвестности о судьбе детей, мысль о них покидала его, только когда он потерял сознание или думал о жене. Много детей лежало в больницах не опознанными, и он надеялся найти их, а о худшем ему думать не хотелось.
Так прошло четыре дня. Наконец Михаил смог подняться, и его пустили к жене. Галина лежала с открытыми глазами, лицо её приняло бледно-розовый оттенок и немного посвежело. Михаил подошёл к ней и осторожно взял за руку. Она повернула глаза к нему, но не выразила никаких чувств. Михаил нагнулся к ней и прошептал:
- Галина, это я, Михаил. Как ты себя чувствуешь?
Галина продолжала безучастно смотреть на него. Её взгляд ничего не выражал, в нём было лишь едва заметное любопытство. Так смотрят на мир грудные дети.
- Что с ней доктор, почему она меня не узнает? – обратился Михаил к врачу.
- К сожалению, ничего я вам пока сказать не могу, но, видимо, отравление было настолько сильным, что из-за кислородного голодания пострадала центральная нервная система. Она плохо помнит, или, точнее, ничего не помнит, и  у неё отсутствует абстрактное мышление. Но, слава Богу,  сохранились все физиологические функции. Остается только надеяться, что со временем она придет в норму, или, по крайней мере, относительную норму.
- Галя, Галя, — Михаил начал гладить её по голове, – это я, Михаил, посмотри на меня. Неужели ты меня не узнаешь, милая моя? Это я, твой муж.
Но Галина лишь глядела на него, не выражая ни радости, ни интереса. Михаил был в отчаянии, это было невыносимо, видеть любимого человека таким. Но он обнял её и, прижав к груди,  долго сидел рядом, бормоча что-то ласковое. Наконец он отстранил её и поднялся.
- Доктор, мне надо искать детей, помогите мне в этом.
- Непременно. У нас в городе дети размещены в двух больницах и в школе. В нашей они находятся на втором этаже, а в комбинатовской - в стационаре. В школе живут те, которые уже не нуждаются в лечении. Милиция ищет родственников или знакомы, которые могут опознать детей. К сожалению, есть те, которых уже не вернуть, они находятся в морге, но мне хочется верить, что туда тебе не надо. Дети то большие?
- Три и пять лет.
- Ну, желаю тебе удачи. Я тебя провожу на второй этаж.
Надежда, которая горела в душе, немного угасла. На втором этаже его детей не оказалось. Когда же и в комбинатовской больнице их не оказалось, Михаила охватило отчаяние. Всё внутри похолодело, и силы начали покидать его, осталась одна надежда на то, что он найдёт их в школе. Но эта надежда быстро растаяла, когда он переступил порог учебного заведения. Он долго не мог решиться отправиться в морг, но, наконец, решился. У входа в это серое, мрачное здание ноги у него вдруг стали ватными, и он никак не мог решиться переступить порог. Наконец он вошел внутрь. Трупы детей лежали отдельно, их было  много, он долго вглядывался в их лица и каждый раз с чувством облегчения убеждался, что это не они.
Но вот он увидел знакомые черты. Сомнений не было, это была его дочь, рядом же лежал сын. Лица их были безмятежны. Как будто они спали, и только восковая бледность выдавала то, что заснули они навсегда. Силы покинули Михаила, и он медленно опустился на пол. К нему подбежали и, подхватив под руки, усадили на стул. Дали нашатырь, от резкого запаха он пришел в себя. Процедура опознания прошла, словно в тумане. На следующий день он уже вез их тела в Дудинку. Начальник порта без промедления дал машину и помог с ритуалом. Похоронили и помянули маленьким коллективом речников. Весь город был в трауре и похороны, и поминки случались каждый день. Придя немного в себя, он отправился в больницу. Галина уже была здорова, и её можно было забрать. Он привез её домой. Жена посвежела и была такой, какой он знал её всегда, только это было внешнее сходство. Как только он пытался с ней поговорить, отчаяние охватывало его. Галина практически его не понимала. Она почти не говорила, лишь несколько простейших слов, которые с большим трудом выдавливала из себя, но радовалась пище его ласкам. Теперь это был большой малыш и этот контраст внешности и содержания сильно пугал Михаила. Погоревав, он понял, что жизнь должна продолжаться, поэтому он вновь отправлялся в рейс. Он взял жену с собой, и, понимая его положение, никто этому не противился. Тем более что он был, чуть ли не единственным капитаном, остальные кто уехал, кто погиб. Город стал почти пустынным, и только невероятные увещевания и тройной оклад удержал немногих  в этом смертельно страшном месте.
Норильск тоже пустел. Никто не верил радужным прогнозам, что всё будет нормально, а эта трагедия - невероятная случайность. Михаил тоже уехал бы, но не знал куда. Ехать к Петру с больной женой он не хотел. Они бы стали тяжёлой обузой для друга. Пётр звонил несколько раз, но Михаил отнекивался, и лишь поделился своим горем.
Сегодня он выходил в рейс, и работа отвлекала его от грустных мыслей. Вот винты взбили пенные буруны за кормой, и буксир, пыхтя и рыча, медленно потащил баржу на юг.
Глава 19.
1.
Генерал-майор Ли Цинь растёр затёкшую шею. Он долго работал над документом, и от напряжения у него ломило шею и спину. События последних трёх лет развивались стремительно и совершенно не так, как они планировали. По сути, они лишь успевали ликвидировать последствия своих промахов и ошибок, нежели контролировать процесс. То, чего они хотели добиться в Иране, не сбылось. Напротив, вместо создания проблем Штатам и вывода их из мировой политики, они создали для самих себя такие проблемы, что их последствия обернулись для Китая чередой трагедий. После тех событий в Персидском заливе климат стал меняться с необычайной быстротой не только там, но и на всей планете. Кроме того, что землетрясения докатились до самой Поднебесной, разрушив несколько городов и унеся жизни трёхсот тысяч жителей, теперь пустыня начала стремительно наступать. От потеплевшего климата началось таяние снегов на вершинах гор, что сначала обернулось буйством горных рек и наводнениям, а затем уровень воды в них резко начал спадать. Южное побережье вдруг охватила серия ураганов. Катаклизмы случались при каждой смене сезонов и были столь большой мощи, что жизнь на берегу становилась невозможной. А ведь там проживали миллионы людей, там сосредотачивался капитал и промышленность. Гонконг и Тайвань вдруг стали безлюдны и никому не нужны.
Однажды Ли Цинь участвовал в ликвидации последствий урагана, обрушившегося на побережье и там, в сотне метров от берега, разлагался труп кита. Генерала вдруг одолели философские мысли. Он вдруг ясно представил, что в природе нет справедливости, нет добра и нет зла, а есть лишь закон причины и следствия. Всякое самое малое событие является причиной других событий, таких же малых, а вместе малые события становятся причиной события большого. Потеплевшая вода Тихого и Индийского океанов дала возможность необычайно расплодится планктону, а огромное количество еды привлекло сюда этих морских гигантов. Но эта же потеплевшая вода создала новые мощные течения, которые стали причиной изменения в атмосфере. В результате – шторм, и многотонная туша животного оказалась на суше. Всё закономерно и правильно. Стронув маленький кирпичик, обрушили всю стену. Люди же, ослеплённые наживой, совершенно об этом не задумываются. Они ищут добра и справедливости, но справедливость эта - лишь возбуждённая амбиция гордыни, а добро - лишь стремление всем обладать. И, если вдруг кому-то что-то не досталось, сразу ищут справедливость, и начинается бойня.
Ли Цинь вдруг понял, что всю свою жизнь посвятил не тому, что должно было делать, а лишь служил маленькой кучке жадных и злых людей, которых мы зовём «сильные мира сего». И всё, что он делал, совершенно не принесло добра ему и его народу, наоборот, он своими руками рушил этот огромный и такой хрупкий мир. Он вдруг понял, что однажды этот мир вышвырнет из себя человечество, как море вышвырнуло этого кита и будет жить дальше по своим строгим, но чётким законам. Но уже без людей и их цивилизации.
Сейчас Ли Цинь занимался разработкой плана освоения Северных территорий. Этот план осуществлялся давно, но в активную фазу он вошёл лишь сейчас, когда дела в стране пошли из рук вон плохо. Занимаясь аналитической работой, генерал собрал много информации, связанной с экологией, геологией и метеорологией. Он чётко видел картину происходящего, и сам приходил в ужас от этих знаний. По его расчётам, через два, три года ледники стают окончательно, и две великие реки – Хуанхэ и Янцзы, станут жалкими речушками, их просто вычерпают кружками. Север и центр страны станут пустыней, а побережье превратится в мёртвую зону, подвергающемуся беспрерывным атакам ураганов и цунами. Из-за постоянных штормов и ураганов жизнь там станет смертельно опасной. Когда он представлял картину в полном объёме, то ему хотелось выть от отчаяния, он хотел убить себя, потому, что был убежден, что одним из виновников, был он, генерал Ли Цинь. Именно поэтому он ревностно взялся за план. Ему хотелось что-то сделать для своего народа, как-то искупить свою вину. Но, ознакомившись с концепцией, он понял, что она не имеет никакого отношения к спасению людей, это была обычная борьба за рынок сырья, за пресловутые капиталы. Но, откажись от работы, он как бы передавал судьбу народа в другие руки. И не известно, что эти руки ещё могли наворочать. Итак, генерал приступил к напряжённой работе. Он поставил себе целью перебросить максимально большее число людей в северные территории, а проще говоря, в Россию. Но таким образом, чтобы не произошло конфликта. На первом этапе план такую стратегию и предусматривал. Но Ли рассчитывал, что переместив туда семьи и дав им возможность обжиться, он смог бы ликвидировать причины агрессии. Он думал, что люди, обжившись, откажутся от войны. Тем более что почти весь север обезлюдел, и многие пригодные к жизни территории просто пустовали. Сам же план предусматривал переселение туда специально подготовленных молодых людей, которые по сигналу выступили бы и взяли контроль  над жизненно важными центрами.  Ли Цинь,  занимаясь планом расселения, сумел убедить руководство отказаться от идеи внедрения в Красноярск, объяснив это тем, что зона вокруг Красноярска опасна из-за наличия ядерных захоронений, и вооружённый конфликт может привести к последствиям, подобным иранским. Остановились на ключевых точках, которые являлись стратегическими в плане сырья. Тюмень и тюменский регион и зоны крайнего севера, где, по замыслам, могли быть колоссальные запасы углеводородов, которые предстояло лишь добыть. Ну и такое изменение плана было для Ли победой. Начался процесс переселения, и здесь генерал очень осторожно, тщательно подбирая каждого человека, создал свою небольшую команду. Они искали  семьи, убеждали их расстаться, и в разных командах переправляли их в одно место, где они потом могли соединиться вновь.
Конечно, такое великое переселение не могло оставаться незаметным для России, поэтому перебрасывались люди в разные местах, причём пунктов пересечения границы было множество, от Хабаровска, до Алтая и даже через Казахстан. А команды отправлялись с большими перерывами. Люди шли через казахский Зайсан, Маканчи, через Монголию, по рекам Забайкалья, через Приморье. Эти люди шли легально и нелегально, но все без исключения оседали там и назад не возвращались.
Чтобы отвлечь внимание, наиболее интенсивно нелегалы проникали в Приморье. Пограничники и миграционные службы просто не справлялись с потоком мигрантов. Они привели миграционную службу к коллапсу и, в конце концов, осели там прочно и надолго. Те же, кто уходил на север, не испытывали проблем с властями, лишь потому, что как таковой там её не было. Просто-напросто там почти не было людей. Для них, осваивающих север, была разработана специальная программа поддержки. Страна на первом этапе организовала поставки продовольствия для этих людей и он, генерал Ли Цинь, организовал сложную систему поставки. Поддержку получили все переселенцы, и эти бедные люди были чрезвычайно благодарны своей великой родине. Правда, из-за сбоев экономики России эти поставки постоянно находились на грани срыва, и управлять этим процессом отсюда было крайне тяжело. Ли Цинь очень устал, а конца этой работе не было видно, как не было видно конца беженцам из южных провинций. Сегодня генерал подытожил работу за последние два года и пришёл к неутешительному выводу – обеспечивать такое количество мигрантов они просто не в состоянии, и процесс постепенно выходит из-под контроля. Ещё он начал замечать, что его постепенно отлучают от дел, и в работу вступают другие силы, которые ведут свою, ему не известную игру. К нему просачивалась информация о том, что в поселения отправлены эмиссары, но куда и с какой целью, ему узнать не удалось, да и повлиять на события он не мог, и это злило его. Поэтому генерал решил свёртывать деятельность и записался на доклад к руководству. Закрыв папку, он спустился вниз и сдал её секретчику.
Выйдя из здания, он ощутил лёгкие ветерок. Воздух был горячим и не освежал. Ли решил пройтись по улицам мегаполиса. Он давно стал совершать прогулки  из дома на работу и обратно. Жил он в нескольких кварталах отсюда и прогулка занимала добрых полчаса. Не смотря на это, он перестал пользоваться машиной, то ли из экономии, то ли ради того, чтобы несколько размяться. Город сильно изменился за последнее время. Куда-то исчезли автомобильные пробки, как-то незаметно не стало базарчиков и лотков, магазины утратили былую респектабельность и стали иметь какой-то жалкий вид. Даже запахи стали другими, пропали соблазнительные запахи готовящихся яств, смешанных с запахом сгоревшего бензина, появились более грубые, неизвестно откуда взявшиеся. Лоск столицы значительно померк, и город принял вид заурядного провинциального городишки, но, по крайней мере, он был невредим. Участь же многих городов южных провинций - просто исчезли с карты страны, превратившись в руины. Одни были разрушены землетрясениями, другие ураганами, третьи просто оставлены жителями, потому что там не стало воды, и солнце так палило, что выжигало всю растительность. Надо отдать должное его народу  в том, что в тяжелейших испытаниях люди сумели как-то выжить. Многие территории, ранее малоосвоенные были заселены, и там бился пульс жизни. Люди приспосабливались и обживались, и это был великий труд народа, проявление его высочайшей воли. Пройдя пару кварталов, Ли Цинь зашёл в пельменную. Он часто заходил сюда отведать пельменей и выпить несколько пиал чая. Сейчас это заведение уже давно не занималось пельменями, но чай ещё был, и генерал, расположившись за столиком, заказал чашку. Последнее время он сдружился с хозяином, и они часто играли с ним в шахматы.
- Ну что, господин Ю, может партийку разыграем? – предложил Ли хозяину.
- Непременно, генерал, тем более что больше мне собственно и заниматься не чем.
- Неужели дела так плохи, дружище?
- Да уж хорошими их не назовешь. Клиентов нет, да и если вдруг они нагрянут, то кормить мне их будет нечем. Даже рису мои лари уже давным-давно не видели. Хорошо хоть из Таньцзиня подвозят рыбу, креветку и морскую капусту, но, поговаривают, что и их скоро не будет – всё съедят. Истинно говорю вам, конец света. Народ так и мрёт от голода. Слава богу, ещё не громят нас.
- Да, картину ты рисуешь печальную.
- Уж я не сгущаю краски, господин мой, а говорю истинно только правду, как оно есть. Поговаривают, что скоро пойдём на север, что будет война. Вы что скажете, генерал, что нам ждать?
- Как тебе сказать, даже не знаю.
- А как есть скажите, честно.
- Честно говоришь? – задумчиво сказал Ли. – Ты знаешь, мы, генералы, даже на честность права не имеем. Мы не можем говорить честно, потому что тогда выдадим секреты. Но тебе скажу, скоро мы все отсюда уйдём, природа заставит нас это сделать и наши руководители. Будет война, и мне кажется, что последняя война человечества. В ней не будет победителей, потому что наше безумство будет воевать против Матери - Земли.
- А говорят, что там, на севере, много земли и много еды, просто надо прогнать ленивых русских и тогда всем еды хватит.
- Врут, друг мой, там проблем не меньше, чем здесь, и прогнать их не так просто, как кажется. Они будут упорно сопротивляться. Это их земля. Да и сама война опасна тем, что разрушит шаткий баланс сил в природе и неизвестно чем это кончится, может, так же, как наши южные провинции, накроет ураган  и уничтожит всех, а, может, затопит  водой или земля извергнет из себя магму.
- Так куда же тогда нам деваться? Куда идти, если жизнь здесь станет невыносимой? Говорят, что многие уходят на Аляску.
- Возможно, что можно уходить туда, американцев там почти нет, правда, туда уже пробираются французы с канадских провинций.
- А что американцы, ведь это их земля?
- Да нет американцев, они практически перестали существовать. Таков закон диалектики. Сначала они стали сильными, вооружились, и решили, что им суждено править миром, но стали заложниками цивилизации, всего того, к чему продолжают стремиться большинство человечества. Сначала они лезли во все дыры и всех учили, как жить и нажили себе столько врагов, что почти каждая страна третьего мира считала своим долгом напакостить Америке. Они же первыми ощутили на себе глобальное изменение климата. А потом неудачная война в Иране, топливный кризис, депрессия. Всё обрушилось разом, и эти люди, привыкшие к комфорту и сытости, сломались, они начали вымирать сотнями тысяч. Да в довершение выяснилось, что новое поколение не только не способно жить вне урбанизованного пространства, но и в большинстве своем не способны к размножению. Они не могут жить без таблеток, не могут пить простую воду, потому что сразу их поражает инфекция. Их женщины не могут забеременеть, рожать без медицинского оборудования. Это отголоски внедрения в генную систему, это последствия генной инженерии. Как не скрывали факт негативного воздействия на человека, он выплыл наружу. И его проявление было столь безжалостным и ужасным, что американцы, как нация, обречены на вымирание. Так что, друг мой, как бы я негативно не относился к Америке, людей этих мне всё же очень жаль. И боюсь, что они лишь первые, кто добровольно отправился на эшафот. За ними пойдут и другие народы.
- А кто же останется? Кто выживет по вашему мнению? Есть ли страна, которая не пострадает?
- Выживет? Не знаю, какие народы, сказать не могу, но думаю, что в живых останутся не правители и не воины. Воины погибнут, а правители без воинов – это ничто, даже не грязь. Они ведь ничего не могут, они даже прокормиться не в состоянии. Не выживут и интеллигенты, они ведь не приспособлены к невзгодам, да и что они могут, все эти юристы, адвокаты, брокеры, артисты, вся их сила в созданной ими же самими значимости. Мне думается, что выживут те, кто может спать на голой земле, довольствоваться куском хлеба и кружкой воды. Кто способен своими руками взрастить плоды для пропитания, а не отнимать их или уворовывать у других. Только стремящиеся к жизни, любящие жизнь, любящие живое смогут выжить в этом катаклизме, остальные все обречены. Наступает время, когда зёрна будут отделены от плевел, зло будет драться со злом, а добро, в конце концов, восторжествует. Земля очистится от грязи и мусора и когда-нибудь снова зацветёт.
- Наверное, вы правы, генерал. Я как представлю, что мне придётся закрыть своё заведение, то у меня сердце сжимается от ужаса. Что я могу, кроме готовки пищи? Смогу ли я жить в степи? Нет. Мне там верная смерть.
- Ну, будем надеяться на лучшее. Всё в руках Бога, нам лишь остается принять всё со смирением. Спасибо за чай, за беседу. Мне пора, жена будет волноваться, ведь я давно уже должен быть дома.
2.
Ли Фен неспешно прогуливался по пирсу. Недалеко от него стояло три грузовика, в которых скучали несколько китайцев. Унылый вид местности, грязь и долгое ожидание раздражали парня, и он был взвинчен до предела. Долбаная баржа должна была прибыть уже два часа назад, но у этих русских вечно проблемы с пунктуальностью. Фен появился в этих краях три года назад, тогда он был двадцатилетним парнем, худощавым и невзрачным. Он не знал ни одного русского слова и был от этого каким-то жалким и несчастным. Но постепенно он освоился и вскоре уже работал на пирсе и даже стал бригадиром грузчиков. Никто и не подозревал, что этот щуплый паренек появился здесь не просто так, занесённый волей судьбы. Прибыл он сюда вполне осознано и не случайно. Окончив службу в армии, молодой солдат вернулся домой, но дома как такового уже не было. За эти два года, что он провёл на заставе, деревня его совершенно обезлюдела от вечных наводнений и следующих за ними засух. Помыкавшись, он вспомнил, что перед отъездом начальник службы безопасности предлагал ему попробовать себя в наёмной службе, но тогда ему хотелось свободы. Как каждому солдату, ему хотелось домой, где можно погулять и спать, сколько вздумается, где есть девушки. Где можно сходить на танцы и провести ночь где-нибудь за околицей. Теперь же побывав в реальности, ему вдруг захотелось вернуться, потому что там, в казарме, была стабильность, режим и уверенность, что в определённое время у него будет еда, и спать он ляжет в постель.
Ли Фен вернулся в часть и нашёл офицера. Вскоре он уже переступил порог подразделения, и для него началась новая жизнь. Там, на заставе, их изрядно гоняли. Порой с полной выкладкой они бегали по пятнадцать километров, таскали в горы полные рюкзаки камней и ползали на брюхе по сотне метров. Но это были цветочки, по сравнению с тем, что ему довелось переживать здесь. Бег на десять километров для Ли стал обычной прогулкой. Рукопашный бой, подрывное дело, тренировки на выносливость, методы выживания и оказание медицинской помощи, закалка. Через год Ли мог спать чуть ли не на гвоздях и выжить даже в болоте.  Когда, наконец, он достиг определенного уровня, его перевели в другое подразделение и начали обучать методикам воздействия на людей, психологии личности и толпы. И вот теперь он жил здесь, в этом крохотном городке, среди лесов и болот, и ждал сигнала. Он был руководителем орг. ядра. Все беженцы из Поднебесной принимались им и размещались здесь. Он же получал и распределял материальную помощь, которая различными путями поступала сюда. Он создал схроны и склады с помощью этих людей и сумел подчинить их себе так, что они выполняли всё, даже если он скажет это шепотом. А для местных жителей он был Фенчик, которого, отправляли на разгрузку вместо пьяных грузчиков, и он шёл и таскал мешки за троих. Он был тихим и безотказным, вечно улыбчивым и подобострастным. Но сегодня он ждал баржу, чтобы разгрузить её для себя, и эти парни, что сидели в машинах, были его солдаты, вооружённые и готовые к бою. Сегодня они возьмут этот городок под контроль и вышвырнут отсюда этих вечно пьяных мужиков, растащат по домам этих женщин, и они будут батрачить на них. Он же спустится вниз по реке, чтобы в Игарке и Потапово сгрузить остатки груза. Затем вернётся обратно и встретит ещё одну баржу. А потом и третью. Они специально пропустили их так далеко, чтобы следующие за первой успели выйти в рейс, пока известие об её исчезновении дойдёт до Красноярска. Наконец появился дымок и вскоре буксир, натружено пыхтя, причалил к пирсу. Ли Фен сделал знак и трое парней отправились в контору.
- А здорово капитана, иди быстрее в контора, там начальник сильно ждёт.
- Начальник всегда ждёт, подождёт, не усохнет, – мужчина, не спеша, вышел из рубки и, не спеша, направился в сторону конторы.
Фен дал знак водителям, и те завели машины. Когда капитан открыл дверь в контору, первая машина уже сдавала задом, направляясь к барже. Фен зашёл следом и закрыл дверь за собой. Только мужчина открыл дверь кабины начальника, как Ли Фен втолкнул его внутрь и заслонил собой проём. В кабинете было трое китайцев, они стояли возле стола. В углу, с разбитым лицом,  на полу сидел начальник. Он испугано озирался, и когда капитан показался в двери, хотел что-то крикнуть, но один из китайцев ударил его в лицо ногой. Михаил, а это был он, попытался рвануться назад, но тоже получил удар в лицо и, отлетев назад, повалился на стол.
- Цо, капитана, задний ход давать хотел? Нет, теперь задний ход, теперь Фенка здесь начальник и теперь ты мои команда будешь выполнять. А если не будешь, то я тебя джик, – и он резанул воздух невесть откуда взявшимся ножом. Лезвие прошло так близко от шеи Михаила, что порезало кончики воротника.
- Капитана закрыть в чулан и сторожить, – приказал он двоим, – а начальника на разгрузку, пускай мешки потаскает, а то сидел тут водку жрал. Фена заставлял работать.
- Ну, ты, свинья, вставай, – обратился он к начальнику, – айда работать.
Начальник нехотя стал подниматься.
- Плохо бегать начальник, так будешь работать, на шашлык, отправляя, понял? Давай пошел.
Он толкнул мужчину к выходу и дал пинка. Мужчина, отлетев к двери, что-то пробурчал невнятно.
- Будешь много говорить, начальник, будем тебе язык отрезать, вот так, – и, взмахнув ножом, он отсёк ему маленький кусочек уха.
Начальник схватился за ухо, и через несколько мгновений кровь засочилась у него по рукам. Один из китайцев вдруг ударил Михаила в живот и, скрутив ему руки, они вдвоем поволокли его по коридору и затащили в небольшое помещение, служившее чем-то вроде склада для инвентаря. Втолкнув его внутрь, китайцы захлопнули дверь, и снаружи послышался лязг закрывающегося замка. Около полутора часов его никто не трогал. Снаружи слышалась брань и звуки подъезжавших и отъезжавших машин. Наконец дверь открылась, и на пороге появился Ли Фен.
- Смена пришел, выходи капитана, пусть теперь начальник отдохнёт, а то он устал, мала, мала.
Михаил вытолкали из помещения, и повели к судну. На пирсе их поджидал Ли Фен.
- Твоя баба, капитан? – он указал на стоящую меж двух парней на корме Галину. – Если будешь дурить, мы её чик.
Он жестом показал, как перережет ей горло.
- Сейчас доложи, что разгрузку произвёл и выходишь в рейс, и не вздумай играть, меня не обманешь. - Он подтолкнул Михаила к рубке и, пропустив внутрь, сначала одного из бандитов, втолкнул туда Михаила. После чего зашёл и сам. Китаец ткнул стволом автомата его в бок и отошёл в угол, нацелившись ему в спину. Ли Фен указал на рацию и произнес:
- Давай, звони.
Михаил включил рацию и вышел на связь. Он сделал всё, как приказывал Ли, не зная, что предпринять и как себя вести.
- Хорошо, будешь хорошо, будешь жить, будешь плохой, будешь мёртвый. А сейчас иди, готовь мотор. Помощник твой совсем мёртвый стал. Сбежать хотел, но китайцы тоже работать может. Вот он будет помощником, а он будет смотреть, чтобы ты, что плохое не сделал. Если что будешь плохо делать, он будет тебя бить.
Он кивнул автоматчику и тот резким движением нанёс Михаилу удар прикладом по ребрам. Резкая боль сдавила дыхание. Михаил прижал руки к рёбрам и начал опускаться на палубу. Отдышавшись, он встал. В боку была глухая боль и при глубоком вдохе дыхание спирала резкая боль. Ли схватил его за ухо и, притянув к себе, прошипел:
- Ты понял? Иди, работай.
Михаил молча поплёлся в моторный отсек в сопровождении двух конвоиров. В это время раздался звонок. Ли Фен взял телефон и начал громко говорить по-китайски. Он долго что-то раздражённо говорил, наконец, отключился и окликнул одного из своих подчинённых.
- Я остаюсь здесь, ты возьмешь Чана и Юсиня и отправишься с ними до Потапово. Там сдашь груз, и вернётесь обратно на шлюпке. Капитан нам больше не нужен, можете его успокоить.
- А с женщиной что делать?
- Да что хочешь то и делай, я тебе её отдаю. Она, похоже, того, не совсем с головой дружит. Что он её с собой таскал?
- Хорошо шеф, всё сделаем. Парень сбегал в контору и вернулся с ещё одним китайцем. Они притащили с собой матрац и затащили его в трюм. Один из китайцев уселся в рубке, позади Михаила, и они отправились в путь. Вечерело, и в трюме приступили к приготовлению еды. Даже сюда, в рубку добирался запах непривычной для Михаила еды. Вскоре пришёл китаец и сменил часового. Он же принёс чашку еды для капитана. Только сейчас Михаил вспомнил, что ел только вчера вечером, позавтракать не успел, а обед прошёл в заключении. Он похлебал варево. Оказалось довольно вкусным. В это время в трюме остальные, приняв на грудь немного русской водки, начали балагурить, спорить и даже петь.
- Слушай, Чан, а давай развлечёмся с бабой, смотри, как смотрит, совсем, как крыса из норки.
- Да у неё с головой, похоже, не то.
- Так зачем мне её голова. С задницей у неё всё в порядке, – он встал и, схватив Галину за ягодицы, побормотал: – Мягкая, как подушка.
- Идём, будем джик - джик,  – обратился он к женщине, жестами показывая, что они будут делать.
Галина испугано смотрела на него. Он взял её за руку и потянул к себе. Она отчаянно стала отбиваться.
- Вот гадина, - воскликнул Юинь, – точно дура бешенная.
- Да ты с женщинами обращаешься, как с быками, вот они и бодаются, – смеясь, пробормотал Чан. – Смотри, как надо.
Он достал из мешка шоколадку, и, протянув женщине, сказал:
– Хочешь? На, бери, иди ко мне.
Галина успокоилась и потянулась  к сладости. Чан медленно отодвигал руку, пока она не приблизилась к нему вплотную. Тогда он отдал ей шоколадку, а сам медленно задрал ей юбку  и начал гладить ягодицы. Не успела бедная женщина доесть шоколад, как Чан уже удовлетворённый оттолкнул её.
- Учись, дурень, а то всё кулаками, да кулаками. А женщина ласку любит, тем более такие дуры, как эта. Ладно, давай ещё по стаканчику и потом потренируешься.
Они сели за стол и опрокинули по стопке.
- Слушай Чан. А у тебя ещё есть шоколадка, а то у меня нет.
- А что у тебя есть?
- Да ничего нет, водка есть да тушенка, я её спёр на погрузке.
- Ну, так дай ей стакан и мяса закусить. Может, по пьянке она ещё резвее станет. Слышь баба, пить будешь? – обратился он к Галине.
Она закивала головой. Чан протянул ей стакан и банку с тушёнкой. Галина принялась, есть тушенку.
- Нет. Сначала стаканчик, а потом кушать, - сказал китаец и сунул водку ей под нос. Галина выпила и принялась поглощать тушенку. - Давай быстрее, Юань, а то она быстро банку прикончит.
Юань решительно задрал ей юбку, но по какой-то причине это Галине не понравилось и она оттолкнула его. Китаец возмутился и решительно навалился на неё. Но она, развернувшись, ударила его в лицо. От такой наглости Юань пришёл в бешенство и со всей силы стукнул её в грудь. Галина отлетела в угол. Разъяренный китаец подскочил к ней и принялся бить её, срывая одежду.
- Тварь, ты у меня будешь пятки лизать, умолять, чтобы я засадил тебе хоть раз. Сука сумасшедшая, меня, Юаня, бить.
- Ты смотри, как водка на неё подействовала. Юань, оставь её, а то совсем убьешь. Ты, наверное, не в её вкусе.
- Сейчас  я буду для неё в самом вкусе, – и он пнул её в живот, от чего бедная женщина, упав на колени, скорчилась.
Юань, взгромоздившись сзади, принялся насиловать её. Когда он закончил и отпустил её, она вдруг укусила его за руку и бросилась бежать. Китаец взвыл от боли так, что заглушил рокот мотора. Он бросился за ней и, выскочив на палубу, ухватил за шиворот. Но она, развернувшись, расцарапала ему лицо. Тогда он наотмашь ударил её в лицо и, сбив с ног, стал бить ногами. Михаил кинулся из рубки так стремительно, что стороживший его охранник не успел остановить его. Он со всей силы ударил Юаня в лицо, и тот пластом растянулся на палубе. В этот момент в глазах потемнело, и Михаил рухнул рядом. Охранник опустил приклад автомата и подошел к Юаню. Тот медленно приходил в себя. Вдруг он протянул руку и ухватился за автомат.
- Дай, я пристрелю их обоих. Грязные свиньи на меня посмели руку поднять.
- Нет, капитан нам пока нужен.
- Дай хоть эту стерву пристрелю, она мне всё лицо расцарапала.
- Нет, возникнут проблемы с капитаном, видишь, как он за неё на тебя набросился. А вдруг ради неё он готов умереть, что тогда, ты поведешь катер? Вы и так тут покуролесили, иди вниз, – он принялся приводить в чувство капитана, но быстрее пришла в себя женщина.
Увидев лежащим в крови мужа, она вновь бросилась на Юаня. Завязалась драка. Китаец вдруг резко ударил её по шее ребром ладони, и она снопом рухнула на палубу. Охранник наклонился над ней и пощупал пульс.
- Ты, придурок, сломал ей шею. Она мертва. Давай, тащи её  и брось за борт.
В это время пришёл в себя Михаил, но оба китайца бросились на него и скрутили руки. Оттащив его в рубку, они наручниками пристегнули его к рулевому колесу, и Юань отправился на палубу, чтобы избавиться от трупа.
- Рули, русский, считай, что ничего не было, иначе мы будем тебе пятки жечь, но заставим работать.
- Что хотите, делайте, гады, но хрен вам, а не рулить.
- Что, смелый стал, –прошипел китаец, и молча загнал штык ему в ногу, слегка пошевелив им вправо и влево.
От боли Михаил взвыл, холодный пот выступил у него на лбу. Ногу ломило, и боль волнами накатывалась из раны. Он застонал, стиснув зубы.
- Ну, что, будешь работать?
Михаил замычал.
- Не понял, будешь или нет?
- Буду, - прошипел Михаил и взялся за штурвал, – только стоять не могу, ноги подкашиваются.
- Ладно, на табурет, посиди.
Прошёл час. Далее плыть было опасно, так как фарватер плохо просматривался, и Михаил, повернувшись к китайцу, проговорил:
- Дальше плыть опасно, не видно фарватер и можем врезаться в берег. Предлагаю остановиться.
Китаец был озадачен таким заявлением и принялся созваниваться с главарями. После долгих переговоров решено было встать на якорь. Михаилу разрешили спать в рубке, на полу. Проворочавшись на грязном полу, он так и не уснул. В мозгу беспрерывно всплывали картины последних событий. В том, что его убьют, как только доберутся до места, он не сомневался и, как ни странно, это его сильно не пугало. Больше всего ему хотелось уничтожить этих наглых юнцов, которым было не более двадцати пяти. Он ненавидел их всем своим существом. Особенно того, который издевался над его женой и убил её.
3.
С рассветом он запустил  двигатель, и буксир потянул баржу вперёд. Идея внезапно пришла к нему и захватила всё его сознание, он даже забыл о боли в ноге и рёбрах. Он принялся обдумывать её и вскоре уже продуманный во всех деталях план был готов. Вскоре должна появиться небольшая извилина. Когда-то здесь, по середине реки, был остров, но когда уровень реки поднялся, он ушёл под воду, превратившись в мель. И только два буйка и макушка кустарника выдавали его существование. Протаранить остров, чтобы разбить судно вместе с ненавистными врагами, вот чего хотел Михаил. Он прибавил ходу, и буксир от натуги затрясся, медленно набирая ход. Новый охранник не посчитал нужным его пристёгивать и сидел сзади, периодически позёвывая.
Светало быстро, и только лёгкий туман, повисший  над водой, ограничивал видимость. Но Михаил, плававший здесь второй десяток лет, по береговой линии легко определял путь. Вот появилось нависшее над рекой дерево. Здесь начинался изгиб, и Михаил слегка повернул буксир к центру реки. Вот  появился кустик, одиноко торчавший по середине реки. И вдруг Михаилу  расхотелось геройски умирать, так в глубине души дух его восстал и приказал жить. Ещё несколько секунд, и нос буксира воткнётся в берег. Михаил рванулся из рубки, и одним рывком перевалившись через поручни, прыгнул за борт. Он даже перестал чувствовать боль в бедре. Холодная вода сдавила грудь, не давая вдохнуть. Враз отяжелевшая одежда тянула вниз. Скинув сапоги, он, барахтаясь, пытался всплыть. Одежда не только тянула вниз, но и сковывала движения. С трудом, поднявшись на поверхность, набрал полные лёгкие воздуха и вновь опустился в глубину. Теперь главное не паниковать, он начал медленно снимать с себя куртку. Мокрая ткань не хотела сниматься, и снятые до половины рукава связали руки. Воздух кончался, а он никак не мог освободить руки. Михаил начал отчаянно барахтаться, пытаясь высвободить их. Но только больше запутывался в подкладке. Болтая ногами, он сумел всплыть и глотнуть свежего воздуха. В это время  раздалась автоматная очередь, и последовал глухой удар. Буксир, ударившись о берег, слегка развернулся, и начал подыматься из воды. Сначала нос, потом весь корпус. Вдруг он начал крениться на бок и в это время огромная баржа навалилась на него, с диким скрежетом подминая его под себя. Маленькое судно переломилось, и из него повалил пар, пятно солярки быстро начало разливаться вокруг.
Михаил, барахтаясь, умудрился ухватиться за баллон, свисавший с борта баржи и так, держась рукой за баллон, принялся высвобождаться от куртки. Кое-как ему это удалось. Из последних сил он взобрался на баржу и упал на палубу. Отдышавшись, он снял с себя мокрую одежду и стал пробираться к буксиру. То, что предстало перед его глазами, было ужасным. Огромная баржа всей своей массой навалилось на суденышко и смяло его по средине. Покорёженная рубка торчала из-под киля, корма судна вздыбилась вверх, и винты торчали из воды, придавая всему вид беспомощности и отчаяния. Михаил заглянул вниз, пытаясь найти место, куда бы можно было спрыгнуть, но не нашёл. Вернувшись к корме, он спустился в воду и вплавь добрался до буксира. Осторожно забравшись на судно, он пробрался к рубке. Там никого не было, тогда он попытался пробраться в моторный отсек, но люк был перекрыт килем баржи и лишь на самом верху, на корме, был еще один люк, через который можно было проникнуть внутрь. К счастью, люк не был задраен и, навалившись на него, он открыл вход и спустился внутрь. Половина моторного отсека была в воде, другая смята так, что пробраться туда было невозможно. Правда, имелся узкий проход между мотором и бортом, но он был в воде. Набрав воздуха. Михаил протиснулся в него и вынырнул в кубрике. Небольшой воздушный пузырь отделял потолок от воды. Небольшой луч света пробивался через чудом уцелевший иллюминатор. Он сразу нашёл своих врагов. Оба были мертвы. Видимо от удара разбились и захлебнулись. Он пошарил по углам и нашел автомат и подсумки с магазинами. Имея оружие, Михаил вдруг почувствовал уверенность в себе.
Вернувшись на баржу, он развесил белье, разобрал оружие и высыпал патроны, чтобы просушить. После чего открыл трюм и спустился туда. Здесь был полный кавардак. Ящики, попадав со стопок, валялись горой.  Вскрыв несколько, он собрал большой набор продуктов, противомоскитную мазь, сухой спирт и многое другое, что могло пригодиться в пути. Теперь он твердо решил пробираться  на юг, а оттуда  к своему другу. На барже было две шлюпки. Они служили для того, чтобы доставлять грузы с баржи там, где не было причала. Осмотрев каждую из них, он выбрал ту, которая, на его взгляд, была более надежной. С другой снял топливный бак. Загрузив шлюпку провизией, он спустил её на воду и завёл двигатель.
4.
Теперь его путь лежал вперёд, запаса топлива, по его расчётам, должно хватить до Туруханска, а что делать дальше, Михаил не знал. Но если не плыть, тогда что делать? Скорее всего, в Дудинке тоже всё захвачено, а, значит, вырваться оттуда будет невозможно. Была бы связь, Михаил бы разобрался в обстановке. Но, к сожалению, рация погибла в рубке буксира. Было уже почти час после полудня, когда Михаил отчалил. Это время было наиболее удобным, потому что Игарку он  пройдёт в сумерках и по основному руслу, а потому будет не замечен с берега. То, что в Игарке китайцы, он знал наверняка. Груженая шлюпка шла тяжело и несколько медленнее, чем рассчитывал он, поэтому Игарку он прошёл ближе к полуночи. Миновав городок, он прошёл ещё километра три и причалил к берегу. За день он так устал, что улегся спать, не поужинав. Натёршись мазью, он растянул брезент поверх имущества и, укрывшись краем брезента, уснул. Комары кружили и назойливо пищали, но не кусали. К утру, он проснулся потому, что лицо горело от укусов. Быстро растерев себя мазью, Михаил ещё немного подремал и, наконец, поднялся. Выбравшись на берег, он соорудил что-то вроде очага, сварил немного похлёбки и, позавтракав, отправился дальше.
День прошёл без приключений. Михаил, сидя у мотора, размышлял, как ему добираться до цивилизации. Если китайцы так уверенно и нагло вели себя в Игарке, то можно предположить, что вниз по течению они взяли под контроль все населённые пункты. Весьма возможно, что и вверх по течению посёлки находятся в их руках. Места здесь безлюдные, а последние годы китайцы появились везде, и никто не может сказать, сколько их. Они просто плодились, как грибы после дождя. Значит, рассуждал Михаил, в Туруханске может быть тоже самое. Пока наши придут, да и придут ли вообще, они здесь могут окопаться и перебросить войска. Вот Фенку взять, ведь бегал чмо чмом, и предположить даже нельзя было, что боевик. А пришло время, и на тебе, как лихо ножиком махал, да и дисциплина у него в банде строгая.  Возможно, что у них везде созданы такие банды, и они захватили власть на всей территории до Красноярска. Поэтому ехать прямо в Туруханск Михаил раздумал, а решил свернуть на речку Турухан и там, подобравшись к зимовьям, разведать, что к чему.
На следующий день он добрался до того места, где река впадает в Енисей, и, выбрав удобное место, причалил к берегу. Тщательно спрятав шлюпку, он взял с собой оружие и отправился к посёлку. Несколько хибар кучкой стояли в лощине. Он подобрался поближе и стал ждать. Наконец, из жилища вышел человек. Трудно было определить, то ли эвенк, то ли китаец, пришлось выждать ещё немного времени. Появился ещё один и окликнул первого. Они отправились к реке. Только теперь Михаил заметил что-то вроде причала. Несколько лодок было привязано к нему и, самое главное, там стояло несколько бочек. Скорее всего, они были с топливом. Мужчины спустились к реке и, достав из одной лодки ящик, отправились в лачугу. Они долго не появлялись, потом вновь спустились к реке и утащили ещё один ящик. Просидев ещё полчаса, Михаил уже собрался спуститься к лодкам и посмотреть, что в бочках, когда дверь лачуги открылась, и появился мужчина. Он, шатаясь, направился за угол. Вскоре он вернулся, на ходу поправляя штаны, и исчез за дверью. Михаил спустился к реке и, отвернув горловину бочки, понюхал. Действительно это был бензин. Бочка была на половину пуста, но того, что в ней имелось, было достаточно. Вторая бочка была пуста. Вернувшись к лодке, он подогнал её ближе и селению и, прокравшись к причалу, столкнул бочку в воду. Дождавшись, когда она отплывет подальше, он налёг на весла и догнал её. Помучавшись немного, он привязал её к борту, отплыв подальше, завёл мотор и поплыл. Таскаться с бочкой он не собирался, и на первой стоянке заполнил оба бака, спрятав, пустую тару на берегу. Теперь ему должно было хватить топлива до Красноярска.
Чем южнее он поднимался, тем больше попадалось населённых пунктов, и он начал понимать, что случайных встреч не избежать. Так оно однажды и случилось. Михаил делал всё возможное, чтобы ни с кем не встречаться, он переплывал на противоположный берег заранее и старался плыть вдоль береговой кромки, чтобы быть менее приметным, порой даже переходил на вёсла, но однажды он нос к носу столкнулся с лодкой, выплывавшей из устья впадавшей реки. Точнее он уже проплыл мимо, когда его заметили с лодки и окликнули. В лодке было трое китайцев. Они начали что-то кричать и размахивать руками, видимо, приказывали ему остановиться. Но, видя, что он им не подчиняется, стали разворачивать лодку, чтобы догнать его. Лодка у них была быстроходнее, к тому же они начали стрелять, и только волна от его лодки не давала им прицелится. Это было единственным преимуществом,  и Михаил понял это. Он решил подпустить их ближе, чтобы стрелять наверняка. Он достал оружие и лёг на дно шлюпки так, чтобы можно было управлять лодкой и в тоже время иметь позицию для стрельбы. Расстояние между ними быстро сокращалось. Китайцы  решили выйти по левому борту. Они продолжали стрелять, но лодку кидало на волнах, которые шли от шлюпки Михаила, и стрельба их была мало эффективной, хотя несколько пуль попало в борт. Наконец, Михаилу удалось взять на мушку того, что сидел на моторе. Двумя короткими очередями он поразил цель. Китаец, вскрикнув, упал за борт, потянув ручку мотора за собой. Лодку резко развернуло, и преследователи оказались в воде. Лодка же, сделав невообразимый кувырок в воздухе, накрыла их. Михаил сделал ещё несколько выстрелов и попал в бак. Лодка загорелась. Он убрал оружие и, усевшись на корме, прибавил ходу, боясь, что стрельба привлечёт ещё кого-нибудь. Но, к счастью, ничего подобного не произошло.
Следующие трое суток прошли спокойно. Для ночлега, Михаил выбрал небольшой ручей, впадавший в реку. Место было удобное. Проплыв вперёд метров двадцать, он причалил к берегу. Густой лес скрыл его от посторонних глаз, небольшая лужайка позволяла расположиться на берегу. Он срубил несколько веток и, натянув на них тент, сделал себе небольшую палатку и принялся разводить костер. Как бы это ни было парадоксально, но, находясь на реке, он ни разу не ел рыбы. Не было удочки, да и времени заниматься рыбалкой. Поэтому он открыл банку готового супа и закинул в кипящую воду. Вскоре ужин был готов, и он принялся утолять голод. Палатка оказалась, кстати, едва он закончил ужин, как пошёл дождь, который затянулся почти до утра. Нарубив веток, Михаил уложил их на землю и улёгся на них. Под шум дождя он быстро уснул и проснулся, когда начало светать. Завтракать пришлось консервами и чашкой чая, который он сумел сварить на брикете сухого спирта. Лодку пришлось спускать задом, ручей был не так широк, чтобы шлюпку можно было развернуть. Едва он вышел на реку, как столкнулся с группой людей на лодке. Это было так неожиданно, что Михаил даже не успел взяться за оружие. Зато с лодки на него направили несколько стволов.
- Кто такой? – крикнули с лодки.
- Мужики! – радостно крикнул Михаил. - Я русский, с Дудинки!
- A ну, покажь рожу, – потребовали с лодки и, после того как Михаил скинул капюшон, удовлетворённо констатировали: – действительно русский. Мужик, а как ты оказался здесь? Говорят, что там вообще хана, всё китаёзы блокировали.
-  Мне удалось бежать, вот уже неделю на воде.
- Да как-то не верится, и шлюпка у тебя серьёзная и бензин, похоже, есть. Похоже, и харчик имеется? Может, он шпион китайский? А ну, ребята, давай его сюда, – и, вытащив багор, один из мужиков попытался взять шлюпку на абордаж.
- Нет, ребята, мы так не договоримся, – сказал грозно Михаил и в тот же миг в его руках оказался автомат, который, как нельзя, кстати, упёрся в череп багорщику. – Клади оружие, или я ему башку прошибу, мне терять нечего.
Против автомата их ружьишки были не так грозны, и спесь у ребят спала.
- Ладно, ладно, мужик, не горячись. Мы что русские будем друг друга мочить, когда нас китайцы мочат?
- Так вы то и хотели меня замочить. Так что, давай, ребята, отчаливайте, или всех положу.
- Погодь паря, мы это так, для порядку, мы здесь сторожим, сам понимаешь, всех должны проверять.
- Или грабить заодно? Но не на того напали, я здесь двадцать лет ходил и хрен вы меня голыми руками возьмёте.
- Погодь, лицо мне твоё знакомо. Говоришь двадцать лет?.. Это не ты капитаном на «Упорном» ходил?
- Ну, я.
- Сейчас вспомню, тебя не Михаилом кличут?
- Михаилом, а ты кем будешь?
- Да я здесь в Ярцево кладовщиком был, принимал грузы, Николай я, Гришанов.
- Да, фамилию такую слышал, ну, так что с того?
- Куда ты парень едешь?
- В Красноярск.
- Не ходи туда, там война, мы здесь партизаним. Ты не дойдёшь туда. Или китайцы убьют, или наши. Нас бы тоже забрали, да китайцы кругом все деревни захватили. Откуда они взялись, не понятно, но много, как тараканов. Мы тут собрались, партизаним потихоньку. Ушли в киржи, правда оружия маловато, да и со жратвой не густо, но трясем китайцев потихоньку, шухер наводим. Они то люди пришлые, а мы здесь всё знаем, каждую тропку. А в Красноярск зачем?
- Да хочу уехать на запад, – ответил Михаил и вкратце рассказал свою историю.
- Да, брат, досталось тебе, а, может, с нами пойдёшь, будем громить их по лесам?
- Да нет, не будет здесь жизни, скоро всё здесь погибнет, я то и с Дудинки хотел уехать из-за того, что там вскоре никого не останется, все погибнут из-за болот. А вы что в партизаны, шли бы в армию. Хотя где она, эта армия? Китайцы всё заполонили, чувствуют себя хозяевами, а где наша доблестная армия, где рейнджеры, профессионалы?
- Не брат, не скажи, там, на юге, идёт заваруха. Косоглазые через границу прут, а наши бьются, только мало нас против них. Не советую тебе идти на Красноярск. Если китайцы не убьют, так наши подстрелят. У тебя хоть документы есть?
- Есть удостоверение, паспорт. Как были в рубке, так и остались, я их потом в куртку переложил. Подмокли малость, но я высушил, вроде ничего с ними не случилось. Ну, так, что там в Красноярске?
- Да мы точно не знаем, только то, что по радио говорят. Знаем, что прут китайцы из Казахстана, через Рубцовск, Зыряновск и Лениногорск.  Новосибирск, Барнаул, Кемерово - всё окружили, и там идут бои. Железную дорогу захватили, так что дела там тяжёлые. Действовать стали разом, как здесь. Вдруг откуда-то появились и начали уничтожать народ. Особенно в городах. Разом напали на милицию и начали погромы. Рассосались среди горожан и громят из-за угла. Чтобы их ликвидировать, надо бомбить свои города. В общем, как говорят, кедами затоптали. Главное действовали дружно. Свяжутся по мобильникам и действуют. У нас то никто по-китайски ни бум бум, а наши переговоры они прослушивают. Научились по-нашему балакать, черти. Мы тут с ребятами посовещались, и все вышки повзрывали. Так что, теперь связь только по рации. Зато они теперь посыльных засылают, чтобы побалакать. А мы их здесь потихоньку гробим.
- Так мне что делать?
- Твоя воля, парень, ты не слабый, мог бы и с нами остаться, но коль не хочешь, то тогда  вот что я тебе скажу. Тут недалеко есть деревуха, там у меня братан живёт, если с ним сговоришься, то он может тебя до Кети перетащит, а там по Кети спустишься до Оби, ну, а там до Нефтеюганска и оттуда на Запад.
- Да как же такую шлюпку перетащишь?
- Да вот как раз за шлюпку и перетащат. Сменяешь на ялик. Ялик нормальный, мотор есть, только поменьше твоего, может, еще, что придётся отдать.
Михаил задумался. Так сходу довериться этим людям было рискованно, но уж если они недоброе задумали, так всё равно они с ним расправятся. А так глядишь и вправду что получится.
- Хорошо, согласен, поехали.
- Поехали, так поехали.
Завели моторы и тронулись в путь. Через час они подплывали к небольшой деревеньке. Из кустов их окликнули, но, получив ответ, пропустили. Причалив к берегу, мужики выскочили на землю и принялись растирать затекшие ноги. Им на встречу шли мужчины.
- Здорово мужики, что-то вы сегодня рано.
- Будь здоров Иван, на полчаса завернули. Вот, человеку надо помочь. Дело у него к тебе, надо перетащить парня с барахлом до Кети.
- Если барахла не много, то можно, только даром же не буду такое дело  делать. Что он хочет предложить?
- Шлюпку поменяет на ялик и немного жратвы даст.
- А бензин? С бензином у меня  трудности.
- У меня нет бензина, есть водка.
- Ладно, водка тоже пойдёт. Когда ты хочешь ехать?
- Чем раньше, тем лучше, ведь на север опять идти.
- Тогда вот что, сейчас телегу подкачу, разгрузим шлюпку, поделим всё во дворе, там же загрузим ялик.
Михаил кивнул, и мужчина удалился. Вскоре он вернулся с телегой, запряженной парой мощных коней. Телега оказалась больше похожей на фуру, настолько она была длинной. Выгрузив в неё всё, что находилось в шлюпке, она оказалась почти пустой.
Михаил оставил хозяину ящик консервов и пол ящика водки, после чего осмотрел лодку. Лодка была небольшой, на двоих, правда, имела глубокую осадку и поэтому вполне могла принять ещё килограммов пятьдесят груза.  Видно было, что она находилась в добрых руках. Просмоленная, она была надёжной и исправной. Проверили двигатель, это был небольшой мотор японского производства. Работал он исправно, и Михаил остался доволен.
- Если выйдем через час, то вполне управимся, чтобы заночевать на заимке.
5.
На прощание Михаил поставил три бутылки водки мужикам, и они отправились в путь. Лошади без труда потащили телегу. Погода была хмурой, но дождя не было несколько дней, поэтому дорога была сухой, лишь в лощинах стояли лужи. Здесь лошадям приходилось поднапрячься, но они  исправно делали свою работу. Лесистая местность самой своей суровостью вызывала трепет, а то, что здесь было не спокойно, заставляло быть начеку, и Михаил испытывал некоторое нервное напряжение.
- Не дрейфь, парень, сюда китайцы не суются, народ здесь суровый, да и места дремучие, для них не привычные. Хотя, конечно, чем чёрт не шутит, могут с дуру и сюда забрести. Так что, гляди в оба и прислушивайся, бережёного Бог бережёт. А ты, с каких мест будешь?
- С Дудинки.
- Значит, к тайге не привычный?
- Нет, не привычный, у нас тундра, далеко видать.
- Понятно, а здесь, даже если врагов нет, они всё равно есть. Вот, например, клещи, потому плащик не снимай и  капюшон накинь, а то, не ровен час, залезут под рубашку. Последнее время и у нас стало жарко, я так прошлый год совсем упарился. Всё лето то дождь, то жара, духота была невозможная, комарья и прочей нечисти развелось - смерть. И в этом году, похоже, всё повторится.
- Да, и на следующий год будет ещё жарче.
- Откуда знаешь?
- Друг у меня метеоролог, предупреждал меня, а я не поверил. Он сказал, что скоро болота на севере оживут и начнут выбрасывать метан. От него солнечные лучи будут отражаться в стратосфере, как от зеркала, и возвращаться обратно – парниковый эффект, слышал? А хуже того, разрушится озоновый слой из-за этого метана, и тогда на нас обрушится ультрафиолетовое облучение. Говорит, что от него мы все сгорим.
- Ну, это уж он загнул, пугает.
- Может, и пугает. А, может, и действительно конец света.
Дорога повернула вправо и за поворотом вдруг упёрлась в поселение, точнее, в три почерневших от времени подворья.
- Ну, вот и приехали, – сказал Иван, – здесь и заночуем.
- Так ведь рано ещё, до темноты часа четыре будет.
- А далее вёрст шестьдесят пути, так что, если хочешь ночевать в лесу, то айда, только скажу, не мёд это, в тайге ночевать.
С таким доводом Михаил не мог не согласиться. Они завернули к одному из дворов, как раз, когда тяжелая калитка приотворилась, и на пороге появился коренастый мужчина.
- Здорово, Степан, принимаешь гостей?
- Ежели не с пустыми руками, то милости просим. Ну, а коль на наши харчи, так идите себе с Богом.
- Благодарствую за доброту твою, истинно шкура, как есть шкура, – пробормотал Иван и, взяв лошадь под уздцы, направился к воротам. – Открывай, есть, что залить в твою харю, но много не жди.
- Ну, коли так, милости просим,– и Степан принялся открывать ворота.
Дом был под стать хозяину – коренастый, приземистый. Он был сложен из толстенных брёвен давным-давно. Брёвна от времени почернели, от чего  выглядел хмуро, как и вся местности. Внутри, как ни странно, он выглядел уютно и светло. Убранство было примитивным. Печь, палати, стол и полка с посудой. Как будто время обошло его стороной, ни намека на цивилизацию.
- Маша, сбегай в погреб, накрой на стол, - скомандовал он немолодой женщине. – А вы, гости дорогие, располагайтесь. Что, непривычная житуха, а что делать? Электричества так и не провели, так что нам телевизоры и холодильники без надобности. Давай, Ваня, за встречу, да с мужичком бы познакомил.
Иван, неспешно отвечая, достал бутылку водки и поставил на стол. Появилась женщина и принялась накрывать на стол. Лук, кусок копчёного мяса, грибы, яйца.
- Извиняйте, гости дорогие, обед уже прошёл, а ужином я ещё не занималась, поешьте, чем Бог послал, а я тем временем ужином займусь.
- Хорошо, мать, они люди не гордые, поймут, а ты иди, мы тут с мужиками покалякаем.
За разговором бутылка быстро кончилась. Уставший Михаил быстро окосел. Вскоре появилась женщина с котелком, и принялась накрывать на стол.
- Так вы тут неплохо живете,— глядя на изобилие на столе, воскликнул Иван.
- К такой закуске и выпивка не помешает. Давай, дружище, доставай, а то женщина старалась, а ты ей и рюмки не подашь.
Вторая бутылка ушла вслед за первой.
После ужина Иван отправился проследить за лошадьми, а Михаил, в сопровождении хозяина, обошёл владения. Строения были довольно крепкие, и на подворье имелось всё, что было нужно для жизни в этих суровых краях. Две коровы, куры, гуси. Небольшой огород, погреб, баня и амбар. Был хлев и конюшня, где стояла справная лошадь. Хозяин в основном промышлял охотой, но успевал и двор содержать. Охотой он добывал деньги, а кормился двором. Как стало темно, отправились спать. Утром рано Иван разбудил его, и они отправились в путь, лишь слегка перекусив. Чем дальше они пробирались, тем меньше напоминал дорогу их путь. Холмистая местность стала идти на спуск, но густой лес начал перемежаться с топью. Пробираться приходилось едва протискиваясь между деревьями. Местами дорога заросли молодняком и приходилось срубать тонкие деревца. В лощинах земля была настолько мягкой, что лошади не могли сдвинуть телегу, и надо было им помогать.
- Хорошо хоть лето сухое, – ворчал Иван, наваливаясь на грязные колёса, – а то бы без коловорота не выбрались бы. Раньше бывало по пояс грязи, так телегу отцепляли и обходили лощину лесом, а телегу тянули коловоротом. Видишь пни вкопаны в землю, сюда и ворот вставляли.
- Так для чего всё это, такие мучения, не проще было по дорогам?
- Да по дорогам проще, но не всем удобно по дорогам. Кому-то надо и здесь ходить. Подальше от посторонних глаз. Вот ты то идёшь, так и другим иногда требуется кое-что куда-нибудь доставить так, чтобы другим было не ведомо. Потому как здесь и люди дремучие живут, и дела тайные вершат. Вот сегодня на заимку выйдем, тайга кругом, на сотни километров ни одного посёлка, а люди живут. А чем живут, спроси? А кто его знает, чем, одним словом - промышляют.
Уже в сумерках они вышли на небольшую лужайку, где ютилось два домика. На этом пятачке, окружённом огромными деревьями, они казались игрушечными. Ни заборов, ни других строений, кроме небольшого холмика, оказавшегося погребом. Их встретили спокойно, как будто они расставались на полдня. Ни радости, ни удивления, ни раздражения. Просто встретили, разместили и, за ужином, расспросили о событиях, творящихся извне. Иван отдал немного консервов, какой-то мешок, то ли с мукой, то ли с дроблёнкой, и несколько бутылок водки. Забравшись на палати, он сунул под голову подушку и пробормотал:
- Выспись хорошо, завтра спать придётся в лесу. Дальше жилья не будет.
И тут же захрапел. Михаил тоже устал так, что этот храп не помешал ему тут же захрапеть рядом.
Дорога стала едва заметна, и всё чаще им приходилось месить грязь. Лошади через два часа пути были в мыле, постоянно таща телегу по грязи. Но Иван упорно продолжал их погонять. К обеду он и сам вымотался, толкая телегу, но, отдохнув минут тридцать, они вновь отправились в путь. Лишь когда солнце село и начали сгущаться сумерки, Михаил понял, почему так упорно шёл вперед его проводник. Когда они поднялись на небольшой взгорок, Иван остановился и сказал:
- Вот тут будем ночевать, здесь единственное место, где земля сухая, дальше опять будет грязь. Однако два года назад, здесь был небольшой клочок, а теперь смотри-ка, почти лужайка. Я займусь едой, а ты наруби валежника, чтобы было на чём спать.
Воздух был тёплым, и вечер безветренным. Дым столбом поднимался в небо. Сидя возле костра и поглощая похлёбку, Михаил испытывал удовольствие, ведомое всем путешественникам на привале. Тишина и огромное небо, темнота, стоящая стеной за костром, и тепло от пламени, всё это настраивало душу на романтический лад. Куда-то ушла дневная усталость. Вот сейчас, когда по телу разливалось тепло съеденной похлёбки, было самое время выпить немного водки.
- Иван, а давай по стаканчику, так хорошо на душе.
- По стаканчику самое время.
Михаил принес бутылку, и они выпили по стакану обжигающего напитка. По телу разлилась истома и, развалившись возле костра, они молча смотрели на играющие языки пламени. Разговор не клеился, да и разговаривать не хотелось, хотелось лишь смотреть на пламя костра и слушать треск горящих сучьев.
- Айда спать, у меня глаза закатываются, да и ноги как ватные.
- Да, пожалуй.
Они натерлись настойкой гвоздики и легли спать. Утром они допили холодный чай с сухарями и отправились дальше. Теперь дорога шла под уклон, и только рыхлая земля иссохших болот затрудняла движение.
- Ещё километров десять, и прибудем на место, - сказал Иван. – Тут, правда, лишь начало реки, потому мелко, но эта лодка должна поместиться.
Действительно, через пару часов они оказались у истока, но, к сожалению, исток почти высох, и вряд ли здесь можно было плыть на лодке.
- Да, дела, – обескуражено пробормотал Иван. – Была речка, и нет речки. Я могу спуститься ниже, там километрах в трёх есть ручей, но дальше дороги нет, лес и болота. Если там глубина не будет достаточной, я не знаю, что делать.
- Ну, что же, гадать не будем, пошли.
Через полчаса они добрались до ручья. Но обнаружили, что и он обмелел наполовину. Михаил стоял, и в растерянности глядел на воду, не зная, что делать.
- Вот что, Михаил, единственное, что можно сделать – это поставить лодку на воду без мотора и тащить её берегом. Там, чуть дальше, ещё будет ручей, возможно, там лодка хорошо сядет на воду. Другого решения нет, видишь,  дальше можно пробираться лишь пешком. Лошади с телегой не пройдут. Или, хочешь, вернёмся назад?
- Нет, там мне делать нечего, я пойду вперёд. Спасибо тебе, давай разгружаться.
Они стащили лодку с телеги и спустили на воду, затем загрузили её, после чего Иван выпряг лошадей, и они принялись разворачивать телегу. На это у них ушло добрых полчаса, потому что место было настолько узким, что маневрировать практически было негде. Только когда они привязали  телегу к лошадям и волоком её развернули, им удалось наконец-то поставить её в нужном направлении. Иван запряг лошадей и, пожав руку Михаилу, отправился обратно.
6.
Когда Иван скрылся в зарослях, Михаил попробовал сесть на весла. Но лодка села на дно и не двигалась с места. Пришлось привязать веревку и, пробираясь вдоль берега, тянуть её вперед. Лодка всё время стремилась ткнуться носом в берег, и её приходилось отталкивать на противоположный берег шестом. Путь в километр вымотал Михаила так, что он промок от пота. Наконец, он увидел ручей, но тот впадал как раз с той стороны, по которой он двигался. Пришлось раздеться и залезть в холодную воду, чтобы протащить лодку дальше. За ручьем глубина реки заметно увеличилась, и теперь можно было забраться в лодку. Одевшись, Михаил забрался в лодку и налёг на весла. Лодка едва не касалась дна, и мотором пользоваться было нельзя. Течение реки здесь было довольно заметным, и на вёслах он двигался довольно быстро.
Как-то незаметно закончился день, и нужно было искать место для ночлега, но лес плотно подступал к берегу, а там, где его не было, к берегу вплотную подступала трясина. После долгих поисков, он, наконец, нашёл небольшое пространство, свободное от растительности. Привязав лодку, он начал готовиться к ночлегу. Развёл костер и подвесил котелок. Запасы продуктов заметно поубавились, и Михаил решил более экономно относиться к еде, особенно к крупам и сухарям. Теперь у него была удочка, поэтому за мясную часть он не переживал, он мог поймать рыбы в любое время. Соорудив небольшой шалаш, он поужинал и завалился спать. Странное зарево на юго-востоке привлекло его внимание. «Чтобы это могло быть?» – подумал Михаил, но долго размышлять над этим не стал, утомлённый дневной работой быстро уснул.
Проснулся он с первыми лучами солнца. Подогрев остатки ужина, он позавтракал и, собравшись, отправился дальше. Речка стала немного шире и чуть глубже, но заводить мотор он не стал. На вёслах плыть было не трудно, и скорость была нормальной, бензина было мало, и мотор мог пригодиться в более сложных ситуациях.
К полудню его насторожил запах дыма. Чем дальше он продвигался, тем явственнее становился запах. Михаил прибавил ходу, но через три часа до него уже доносился треск, который нельзя было спутать ни с чем. Горел лес, и юго-восточный ветер гнал пожар ему вслед. Он завел мотор и, убрав весла, сел на корму. Лодка быстро понеслась вперёд. Но как бы не быстра была лодка, ветер гнал пламя быстрее. Через пару часов пути появился дым, который мешал дышать, а ещё через час до Михаила уже добралось тепло приближающегося пламени. Треск горящих деревьев уже слышался явственно. Ошалело, выскакивала из чащи и прыгала в реку, всякая живность. Они плыли на противоположный берег, не обращая друг на друга внимания. Волки и зайцы, лисы и барсуки бежали рядом, бок о бок. И Михаилу было не до них, потому что их панический бег передался ему, и он в страхе нёсся впёред.
Вдруг лодка ударилась о плывущего оленя, и её резко отбросило в сторону, чуть не выбросив его за борт. Только тут он сбросил газ и стал внимательно смотреть вперёд. Вдруг порыв ветра с шипением вынес на берег пламя. Опалённая враз трава и сухая хвоя стала расползаться черными пятнами, и вот уже нижние ветви деревьев занялись огнём. Сначала робкий он быстро набирал силу, и уже спустя минут пламя, устремляясь вверх, грозно гудело. Тягой потянуло вверх пепел и мелкие ветки, которые горя, взлетали высоко вверх и затем падали вниз, обжигая бедных животных. Вдруг, среди этого воя и гула, он различил то ли писк, то ли крик. Михаил огляделся и увидел в воде отчаянно барахтающуюся фигуру. Он повернул к ней и сбросил газ. Это действительно был человек, и он так неловко барахтался, что Михаил сразу понял, что он не умеет плавать. Приблизившись к нему, он схватил утопающего за шиворот.
- Держись за борт, – крикнул Михаил, и тот вцепился в борт так, что пальцы у него побелели.
Михаил повернул к противоположному берегу. Когда лодка упёрлась в берег, он принялся вытаскивать человека на берег. Но тот так вцепился в борт, что Михаилу с трудом удалось разжать ему пальцы. Михаил затолкал его на носовую лавку и, оттолкнувшись от берега, запрыгнул в лодку. Они вновь помчались вперед. Жар был такой, что невыносимо жгло руки и лицо. На голову им сыпались пепел и мелкие ветки. Одна из них упала ему на колени, и пока он успел что-то предпринять, прожгла штаны.
- Возьми котелок и зачерпни воды, -  крикнул он спасённому человеку. – Если что загорится, туши.
Тот кивнул и попытался взять котелок, но руки у него тряслись так, что Михаил испугался, как бы тот не выронил котелок в реку. Мокрая одежда парила, и вскоре высохла. Сгоревшие деревья тут и там падали в реку. Лицо и руки не выдерживали жара, и Михаил мочил тряпку, прикладывая к лицу. Это успокаивало кожу на время. Вдруг позади него с треском рухнуло дерево, ударив Михаила ветками по голове. Он выпустил руль, и лодка, потеряв управление, ударилась в берег.  Мотор залило водой, и он заглох, а лодка изрядно черпнула воды. Сидящий впереди человек кубарем слетел на берег. Михаил же с размаху ударился лицом о колени и потерял сознание.
7.
Очнулся он потому, что кто-то хлопал его по лицу. Открыв глаза, он увидел лицо незнакомца. При всей грубости черт лица, нельзя было не понять, что это женщина. Голова болела, спину ломило, лицо жгло и саднило. Михаил попытался подняться, но голова закружилась.
- Лежите, лежите, у вас, похоже, сотрясение мозга, вам нельзя делать резкие движения.
- Как тебя зовут?
- Нина.
- Нина, нам надо плыть дальше, не до нежностей теперь.
- Да нет, всё в порядке, на той стороне начинается топь, и потому огонь не пошёл дальше. Я немного проплыла вперёд на веслах, пока вы были без памяти. Сначала я не знала, что делать, вы были как мёртвый. А потом начали тихонько дышать. Но ветер гнал дым, и я решила, что, если тут останемся, то задохнемся от дыма.
- Спасибо, Нина, а я думал, что ты не умеешь плавать.
- Да, плавать я не умею, но лодкой управлять могу.
- Уже темнеет, надо искать пристанище, да и мне что-то очень хреново, как будто катком прошлись.
- Давайте, я буду грести, а вы скажите, где остановиться.
- Слушай Нина, не нравится мне это «вы». Мы же не в лучших домах Парижа, давай проще, меня зовут Михаил, Миша. Давай на ты, мы же в тайге.
- Хорошо, давай на ты. Тогда командуй, Миша.
Она гребла довольно умело и споро. Выбрав удобное место, они остановились. Она помогла ему выбраться на берег и принялась хозяйничать. Это у неё получалось довольно хорошо. Нина быстро нарубила сушняка и разожгла костёр, подвесила котелок и принялась сооружать лежанку.
- Ловко у тебя получается. Где ты этому научилась?
- Да работа у меня такая, часто приходилось ходить в тайгу. Я биолог и часто приходилось выезжать на полевые работы. Я изучала влияние различных факторов на организмы, приходилось собирать материал и в тайге. Приходилось и так ночевать. А ты иди на лежанку, тебе нужен покой, похоже, ты ещё и дыму наглотался. Я накормлю тебя, как ужин будет готов.
Михаил послушно пошёл на лежанку. Запах свежей хвои дурманил, и он не заметил, как уснул. Он проспал до утра, Нина не рискнула его будить. Она сидела у костра и повернулась, как только он её окликнул.
- Я не стала тебя будить вчера вечером, но сейчас тебе надо поесть. Как ты себя чувствуешь?
- Нормально, – пробормотал Михаил. 
Он действительно чувствовал себя значительно лучше. Разбитость и боль несколько утихли, и он даже нашёл в себе силы сесть.
- Вот попей бульон, из тетерева. Утром нашла полуживого, ну и приговорила. Правда, шкуру пришлось снять с перьями, но получилось вкусно.
Она протянула ему плошку тёплого наваристого бульона. Михаил отпил и почувствовал, как блаженство растекается по телу. Выпив две миски, он почувствовал в себе прилив сил.
- Если поплывем дальше, то будешь сидеть на корме, тебе надо набраться сил, - она сказала это просто, но решительно, и Михаил не стал возражать.
Она усадила его на корме и, запрыгнув в лодку, оттолкнулась от берега  веслом. Вставив весла в ключицы, она уселась на сиденье и начала грести. Делала она это довольно ловко, и Михаил, чтобы как-то загладить неловкость от собственного безделья, спросил:
- Скажи, Нина, где ты научилась грести, ведь по внешнему виду ты на рыбачку не похожа. Скорее, горожанка.
- А что, горожанки на вёслах не могут ходить? Может, я спортсменка, занимаюсь греблей.
- А серьёзно, расскажи о себе. Как ты оказалась одна в этой глуши? Здесь ведь по близости и жилья никакого нет.
- Это долгая история.
- Так нам, по сути дела, и спешить не куда. Ты куда-нибудь спешишь? Я - нет, потому что у нашего парохода нет расписания, да и скрытничать особого нет резона. Ты куда путь держишь?
- Да теперь уж никуда. Вернее, вряд ли уже доберусь. Хотела пробраться в Ачинск, но не удалось, потом пошла на север, но это долгая история.
- Так начни с начала, и расскажи по порядку. Если тебе некуда податься, так пошли со мной, хотя я и сам толком не знаю, куда иду.
- Ну, хорошо, только с  условием, что и ты выложишь всё, как на духу, свою историю. Согласен?
- Да, мне скрывать то нечего.
- Ну, хорошо. Насчёт твоего предложения отправиться с тобой вместе, отвечу: а куда я с этой лодки денусь? Раз с предложением всё решилось само собой, тогда слушай.  Если ты заметил, я не красотка, а потому замуж меня брать, особо не спешили. Вот я и подалась в науку, так уж повелось, если не замуж, так учиться. Я биолог, сначала я жила в Новосибирске, часто ездила в экспедиции, в общем, юность моя прошла в тайге, в обществе бородатых мужчин. Со временем я как-то привыкла к мысли, что замужество не для меня и полностью занялась работой. Я занималась исследованием влияния цивилизации на флору, но, так как эта работа не приносит особого дохода, то параллельно вели работу по проблемам роста и развития растений. Это был заказ сельхозпроизводителей. Всё вроде шло нормально, но тут случилось одно печальное событие. Внезапно умер мой отец. Как-то быстро занемог и скончался. Я очень переживала. Отец был хорошим человеком, добрым и любящим нас, детей. От чего умер, так и не установили, но я возьми да и срежь кусочек кожи. Возможности у меня были, и я сама провела анализ. Оказалось, что у него произошли сильные генетические изменения, организм просто разбалансировался, вся эндокринная система стала работать не так, как положено, беспорядочно, вот и результат. Я сразу вспомнила скандалы по поводу генной инженерии. Может, ты помнишь, её даже пытались запретить, но это случилось лишь тогда, когда было загублено несколько поколений. После этого случая, я вдруг решила вникнуть в саму суть своей работы. Знаешь, мир настолько сложный и единый механизм, что грубое вмешательство даже в самую малую его сферу обязательно приведёт к изменениям во всём его многообразии. Вот, смотри, - глаза её заблестели, и она начала входить в азарт, – выросла травка, чтобы она смогла размножиться, нужны жучки или хотя бы ветер, иначе опыления не произойдёт. Потом появятся семена. Их склюют птички. Часть семян уйдёт в пищу. А часть просто выйдет с испражнениями и вырастет уже на другом месте, может за десятки километров. Засохшую травку съедят микроорганизмы. Тех съедят черви, получится перегной. И это отличная почва для нового растения. То есть, отходы одного становятся пищей для другого, это замкнутый цикл вечно возрождающейся жизни и, нарушив что-либо в одной нише, мы тут же разрушаем жизнь других. Человек же, создав цивилизацию, усиленно разрушает эту систему, производя то, что не подлежит переработке. Стремление к комфорту стимулировало  производство. Но, разместившись в городе, большинство желали иметь всё лежа на диване или сидя в кресле, нажимая лишь на кнопки. Но коль все хотят кнопки нажимать, то кто же будет сажать и убирать урожай, доить коров. В общем то, и генная инженерия пошла именно от этого. Создать растения, производящие максимум плодов, создать плоды, которые обладали бы определёнными свойствами, например, долго не гнить. Это было нужно производителям, чтобы получить больше прибыли при меньших проблемах и плевать на последствия. Чтобы о последствиях не знали, их скрывали, ради прибыли и комфорта. А потом начались такие страшные изменения, что люди уже не могли жить в естественных условиях, рожать в естественных условиях нормальных детей. Ни одну хозяйку не уговоришь отбросить моющее средство, ради чистоты окружающей среды. Люди собрались, как в муравейнике, и стали обрастать собственными отходами… Ну, так вот, что-то я отвлеклась… После того, как я выяснила причину смерти отца, я решила вникнуть в самую суть нашей работы и пришла к ужасному выводу. Мы разрабатывали комплекс препаратов, при помощи которых происходит генная мутация, и само растение приобретает нужные свойства. То есть тоже, но с другого боку. Работу вёл один выдающийся академик. Я попыталась достучаться до его совести, но меня тихо отстранили от работы. Тогда я, веря в то, что крикни людям, и они поддержат меня, обратилась к прессе. Вышла скандальная статья, но никого она не всколыхнула, зато меня тихо попросили с работы. Просто выжили, выдавили, и ни какие мои попытки добиться справедливости не увенчались успехом, кругом упиралась в какую-то стену. Видать, очень большие силы были заинтересованы в этой работе, в прибылях, а я им сильно мешала. Тут вдруг заболела и умерла мать. Мне тогда тридцать первый год пошёл. Это был удар. Я плюнула на всё. Жить не хотелось. Тут ещё пришло время делить наследство. У меня младшая сестра замужем, двое детей, ну и начали делить квартиру. Она жила у свекрови в двухкомнатной. И там, конечно, был кавардак, друг у друга ходили на голове. Короче, и из квартиры меня родная сестра выперла. Тут  на моё счастье, я списалась с тёткой, сестрой матери. Она жила в пригороде Красноярска в собственном доме, муж умер, дети разъехались. Одной то тяжко, хоть волком вой, вот и позвала меня. Мы с ней быстро сошлись, она женщина жизнерадостная, бесхитростная. Началась жизнь с нового листа. Прожили мы с ней три года, как один день. Я устроилась в лабораторию. В общем, жили тихо, одно всё же наводило на грусть: мне уж скоро должно стукнуть тридцать пять, а семьи нет, это для женщины тяжело. Наступает время, когда материнский инстинкт начинает говорить в полный голос. Так случилось и со мной, ужасная тоска охватывала меня вечерами, когда я оставалась одна, тело просто требовало своего. В этот момент и встретился мне уже не молодой мужчина. Вернее, он работал у нас в лаборатории, тихий такой. Он давно уже холостяковал, жена оставила его из-за финансовых проблем и ушла к другому. Он сильно переживал. Запил, стал убогим настолько, что им никто не интересовался. Ну а я, зная, что не красавица и не молода, комплексовала и страшно боялась знакомства с мужчинами, вернее боялась, что роман кончится не начавшись. Короче, встретились два одиночества, развели у дороги костёр... Как ни странно, он оказался очень интересным человеком, и вскоре у нас получилась крепкая дружба, но в любовь почему-то не перерастала. Как-то всё зашло в тупик. Я долго мучилась, но, в конце концов, тётушка убедила меня поговорить на прямую. Я долго не решалась, но однажды в беседе вдруг напрямую спросила, не хочет ли он взять меня в жены. Олег мой поначалу даже оцепенел. А потом вдруг согласился. Оказывается, он давно хотел сделать предложение, но боялся, что я откажу. Так в тридцать пять лет я, наконец-то, вышла замуж. Но стать матерью так и не получалось, оказалось, что он уже не способен. Так  и жили, обидно за судьбу. Но я не могла ни оставить его не изменить ему. Хороший он человек. Только тихий, не хищник. Так продолжалось до последних событий. Мы жили в городе, у него осталась квартира от родителей. Однажды утром мы проснулись от стрельбы на улице. Это было ужасно, мы стали звонить знакомым, чтобы узнать, что случилось, но связь не работала. Затем позвонил оператор и на плохом русском сказал, чтобы мы убирались, пока нам  головы не отрезали. Мы с Олегом бросились на стоянку, прихватив деньги и документы, решили уехать за город, к тётке, думали, что это уличные беспорядки. На стоянке уже был погром, у нас машинка была старенькая. Поэтому мы уехали тихо, но когда добрались до тётки, выяснилось, что и там тоже самое, идёт стрельба. Не успели мы подъехать к дому, как откуда-то выскочили китайцы. Они выволокли нас из машины и начали бить. Меня за волосы поволокли в дом, там уже всё было разгромлено, всё у нас отняли, тётка была привязана с стулу. Меня стали бить при ней, заставили сознаться. У бабушки оказалось немного золота, когда добыча оказалась в руках бандитов, один из них ударил её кулаком в лицо, меня же пнули в живот. Я потеряла сознание. Очнулась, когда в доме никого не было. Я подползла к тётушке, бедная старушка была мертва. Шатаясь, я выбралась на улицу. Во дворе лежал Олег, у него была разбита голова. Машина была изуродована, разбиты фары и стёкла. Случайно нашла ключи, села в машину, поехала, как в тумане. На выезде из посёлка они организовали что-то вроде КПП, но я не останавливаясь проскочила мимо. Дорога была одна – на Ачинск. Бензину хватило почти до города, но на встречу мне мчались автомобили, удалось остановить один из них и выяснила, что там та же ситуация, в городе идут погромы, и он заполнился китайцами. Не зная, что делать я решила оставаться на месте. Я была голодна и напугана, усталость валила меня с ног. Съехав на просёлок я легла спать, тем более, что день клонился к ночи. Проснулась я от страшного грохота, земля дрожала под ногами. Сквозь посадку было видно, что по дороге движется колонна военных. Это были наши, они шли на Красноярск. Машин было много и от этой мощи стало как-то легче, появилась вера, что всё уже позади.  Я даже забыла, что бензин уже на исходе и, лишь когда машина задёргалась и заглохла, вспомнила о нём. Город уже был почти рядом, и до заправки было не далеко, её даже было видно. Отправилась пешком с канистрой, как ни странно, заправка работала, правда электричества не было, но за двойную цену мне накачали прямо из ёмкости небольшим насосом. Я заправила машину и помчалась в город. Но в этот момент впереди послышалась стрельб, и я свернула с дороги. Спрятавшись в посадке, стала ждать. Со стороны  города появились машины, они неслись в сторону Красноярска, затем появились какие-то военные машины, они стреляли вслед удаляющимся машинам. Несколько машин завиляли и с грохотом свалились в кювет, недалеко от меня. Шоссе быстро очистилось и стало пустынным. В это время в городе послышались взрывы, всё заволокло дымом и город охватило зарево пожарищ. Это длилось долго – стрельба, взрывы, дым. Я осторожно пробралась к одной из машин. Она лежала боком. Заглянув в окно, я увидела мужчину, в шее у него была большая дыра, видимо пуля попала ему в шею, и он умер до того как оказался в кювете. Навалившись со всех сил, я свалила машину на колеса и, выбив заднее стекло, заглянула в салон. По всей видимости, человек готовился к побегу, по крайней мере, за сиденьем я нашла две канистры топлива и коробку с провизией, одеяло и подушку, котелок и посуду. Сама судьба пришла мне на помощь. Перетащив всё в свою машину, я стала обдумывать план действий. В город ехать было бессмысленно, может, стоило вернуться, ведь наши солдаты, наверное, уже очистили Красноярск от бандитов. Пока я размышляла, из города появилась колонна машин. Она направилась туда, откуда приехала я. Но это были не наши солдаты, я отчетливо видела их лица. Ужас охватил меня, теперь это были не бандиты, это были солдаты и они были не наши. И как только колонна машин скрылась вдали, я завела мотор и помчалась в сторону Ачинска, конечно в город я не собиралась, но объехать его, и уходить на север было просто необходимо. Я просто подумала, что идут они с юга, значить бежать надо на север. С большим трудом, проскочив по просёлку, я вышла с  северной  стороны города и, насколько было возможно, помчалась вперёд. Куда, зачем, не знаю, лишь бы подальше от этого ужаса. Несколько раз меня обстреливали, было такое впечатление, что они везде, так что самым спокойным местом оказалась чаща. Спасибо случаю, у меня было, что есть и где спать, было топливо. Но чем дальше я ехала, тем меньше было селений, а дорога становилась хуже. Так я добралась до моста. Мост этот был небольшой, но единственный через реку, тут-то и была засада. Видимо всех, кто каким-то образом добирался сюда, просто убивали и отнимали имущество. Когда я подъехала к мосту, из сторожки выскочил человек с автоматом и нацелился на меня. Не знаю, как, но я резко свернула на него, и он перелетел через капот. Автомат же его через пустое окно влетел в салон. Я развернулась и рванула назад. Откуда-то за мной в погоню выскочила машина,  конечно, они догнали бы меня, не сверни я на грунтовку. Старый русский вездеход и спас меня, быстроходная машина моих преследователей  застряла в одной из луж, по крайней мере, я потеряла их из виду. Лишь через полчаса я решилась остановиться. Куда теперь ехать, я не знала, а потому поехала вперёд, подумав, раз есть дорога, значит, она куда-то ведет. Дорога привела на лесную выработку, здесь лес пилили. Здесь же стояла изба и вокруг валялись бочки, какие-то железки, почти вросшие в землю. Дальше дороги не было, поэтому я решила остановиться здесь, к тому же бензин почти кончился. Зашла в избу: печь, нары, стол. В принципе, всё, что нужно для жизни, единственное, чего здесь не хватало, так это еды. Перетащив всё, что было в машине в дом, я расположилась на нарах и тут же уснула. С утра стала осваиваться. В общем, оказалось не плохо. Нашла орешник, кое-какие ягоды, кедрач. Подумала, если всё заготовить, можно и зиму перезимовать, тем более, ещё и оружие у меня было. Так прошла неделя, когда вдруг зверье появилось. Это меня насторожило, и я стала вглядываться туда, откуда появлялись зверушки. Оказалось, шёл лесной пожар. Я схватила котомку и автомат и подалась за ними. Ну, а дальше ты знаешь, видимо, Бог берёг меня. Если бы не ты, то смерть бы мне пришла, ведь я плавать не умею.
Она улыбнулась, и в улыбке её было что-то детское, бесхитростное. За рассказом они не заметили, как наступил полдень. На всем протяжении пути по левой стороне реки дымились обгоревшие остовы деревьев. Им действительно повезло, что они оказались напротив болота, и их не поразило жаром пожарищ и не отравило дымом. Михаил сидел в задумчивости, он, оставаясь под впечатлением её рассказа, вдруг явственно понял, что это не война, это не оккупация ради завладения материальными ресурсами, это борьба за выживание, за место, где можно ещё жить и отступать уже никому не куда. Сейчас начнётся уничтожение ради собственного выживания, а, значит, мира не будет до тех пор, пока не будет убит последний солдат. И сейчас не к людям надо идти, а от людей, забраться в медвежий угол и обживаться. Только мы уже далеко не те, какими были наши предки и дикая природа не наш дом, а инородная среда, в которой не живут, а выживают. Его размышления прервал оклик Нины:
- Так будешь рассказывать или решил отмалчиваться? Мы же договаривались, что обменяемся информацией о себе.
- Послушай Нина, а давай причалим и попьём чая, хочется чего-нибудь горяченького. Может, соберем чего.
8.
Они причалили к берегу и поставили котелок на огонь. Прогулявшись по берегу, они нашли немного земляники, ещё каких-то неведомых Михаилу трав, и Нина сварила душистый чай из этого разнотравья. Вторая половина дня прошла без происшествий, Михаил рассказал всю историю о себе, и этот рассказ вызвал слёзы на глазах женщины.
- Я, наверное, нагло влезла тебе в душу, заставила пережить ещё раз эти ужасные события, прости.
- Ничего, что было, то было, и это не изменишь и не забудешь, да и притупилось немного. Только вот какая получается штука, мы плывем с тобой, не зная куда, не зная зачем, и ничего у нас с тобой нет, кроме этой лодки. А, может, нам и не надо плыть куда-то, может надо найти пристанище и обживаться, ведь скоро придёт осень. Месяц, и начнёт холодать, тогда что, если мы не найдем крова над головой?
- Ну, не знаю, это звучит как предложение к совместной жизни, я в растерянности.
- А что, у тебя есть другие предложения?
- Нет, пока нет. Но и о замужестве я как-то не думала.
- Да я тоже не об этом, – с досадой сказал Михаил. – Вместе, потому что мы рядом, и вроде как в одной лодке.
- Ладно, не сердись, я, может не впопад ляпнула, а так, я тоже думаю об этом. Куда мы доберёмся, если даже не знаем, где находимся и куда плывём. Ладно, Миша, поживем - увидим, а пока нам здесь пристать не куда.
Прошло несколько дней, прежде чем они увидели впереди торчащие трубы. Река здесь уже набрала силы и была довольно широка. Вскоре стало отчетливо видно, что это бывший посёлок, бывший, потому что сейчас это было пепелище и всё, что напоминало здесь о присутствии людей – это печные трубы и кое-где торчащие остовы домов. Это было ужасно: среди безбрежной выгоревшей тайги - выгоревший островок цивилизации.  Несколько бугорков  свежевырытой земли  привлекли их внимание. Не было сомнения, что это были землянки. Причалив к берегу, Михаил, вооружившись автоматом, направился к одной из них. Едва он постучал в дверь, как она отворилась, и на пороге появился невысокий мужчина. От неожиданности он опешил, а как увидел автомат, весь побелел от страха.
- Не боись, свои, - успокоил его Михаил. – Ты здешний?
- Да, тутошний я.
- Хорошо. В хату то пустишь? – указав на открытую дверь стволом автомата, спросил Михаил, и вошёл в помещение. – Да, не хоромы. Скажи, дружище, как хоть деревня называлась?
- Белым яром звали, а теперь видать будет чёрным. А вы откеда будете?
- Да мы то издалека, с Енисея. А китайцев у вас тут нет?
- Нет, они на Чулыме обосновались, дальше не пошли. Как Томск взяли, так там и воюют. Всех, кто с Томска сюда прорывался, там, на реке и пресекали, пока наши их оттуда не вышибли. Так после этого сюда много людей потянулось, но потом, говорят, мост взорвали, так больше никто и не суётся.
- Так, где же люди, если ты говоришь, что много сюда прибилось?
- А нет их, все померли во время пожара, он то никого не жалеет, ему без разницы, стар ты или мал, китаец или русский. Похоже, когда бомбили, подпалили тайгу. Там, говорят, под Томском сильно воюют, китайцы прут, как тараканы, говорят, что наши хотели даже ядерное оружие применить.
- Да как же, на свой город, что ли будут применять?
- А кто их знает, так говорят. Мы здесь привычные, ничему не удивляться, может, так надо, китайцев то вон сколько, может, их только атомной бомбой и перебьёшь.
- Ну, а здесь то что, неужели кроме вас никого?
- Да, по сути, так, на западной окраине ещё семей десять, да в центре с десяток. Оно же, как случилось, сначала беженцы набежали, вроде как бедствуют, помочь надо, а помочь то чем? Своим поделиться? А у нас сам видишь - не Ташкент, помидоры не растут, вот и началось, по погребам начали лазать, короче, когда почуяли, что тайга горит, надо было на тот берег перебираться, да только оставь дом, сразу все погреба почистят. Вот и сидели ждали, авось стороной пройдёт, барахло сторожили. А оно возьми, да не пройди. Как только поняли, что огонь идёт на посёлок, забегали. У нас же сам знаешь как, не окопано, не прочищено. То трактор не работает, то соляры нет. Короче, как пошёл огонь по низу и по верху, так посёлок, как корова языком слизало, разом вспыхнул, как свечка. Люд то на пристань побежал, к лодкам. Да только лодок то было меньше, чем людей. Дрались, друг друга с лодок выбрасывали. Много лодок потонуло, потому, что слишком много народу в них забралось, многие кинулись вплавь, да вода то холодная, сам знаешь, так что много потонуло, не доплыв. Люди совсем озверели, человечность потеряли. Погорело меньше, чем потонули и поубивали друг друга. Истинно светопреставление.
- Ну, а ты как выжил?
- А я что, у меня то и барахла не было, а нищему собраться, только подпоясаться. Я сразу, как просёк, что тайга горит, на лодку и на тот берег, там есть заимка, там пересидел. Когда же посёлок гореть начал, кинулся, было на помощь, да едва до середины доплыл, как чуть не потопили, едва назад вернулся. Спас всё же пятерых, правда, они потом померли. Простыли и померли. Дед мой раньше туда и обратно переплывал и ничего, правда, на спор плавал, когда подопьёт, а теперь народ уже не тот, нежный, чуть что и рассопливился. Девочку вот спас, тоже болела, но ничего, оклемалась. Вроде дочки теперь.
- Ну, а что, никто на помощь не идёт?
- Да кому мы сейчас нужны? В былые то времена, когда всё спокойно было, не очень то вспоминали, а сейчас тем более не до нас, тут вон какая заваруха. Не до нас, да мы привычные, сами выдюжим.
- Ясно, значит, обрекли на вымирание.
- Да помирать то мы не собираемся, сейчас рыбы навялим, грибов насушим, ягод. С хлебом, правда, трудновато, но ничего, как-нибудь продержимся.
- Так на одной рыбе не проживёшь.
- Чукчи живут. А мы чем хуже? Вон погребов сколько, потихоньку роемся, что-нибудь да находим. Ты, парень, не стесняйся, ежели тут станешь, так подыщи себе местечко. Если дальше тронешься, так может что из жратвы себе подыщешь, дворов то много у нас было, значит  и погребов осталось много, а там всё равно есть что поесть. Ты же, похоже, за этим сюда явился?
- Да, еда у нас на исходе, давно в пути.
- Ну, так и иди, занимайся, коли  тут не осядешь, так тебе до следующего жилья почитай четыреста вёрст плыть. Места тут глухие, болотистые, так что запастись провиантом надо. Вижу, ты не таёжник, лесом кормиться не умеешь.
- Да, не таёжник, трудновато мне с прокормом. Нам бы бензину найти, а то на веслах трудновато будет четыреста верст одолеть.
- С бензином у нас и в былые времена было туго, а сейчас о нём только воспоминания, тем более, если где и был в заначке, так уже давно сгорел.
Михаил попрощался с хозяином землянки и вернулся к лодке. Нина привязала её к колу и сидела на носу, ожидая его возвращения. Рассказав вкратце обо всём, что узнал, он отправился на поиски провианта. Обойдя с десятка два дворов, Михаил нашёл немного кедрового масла, соль, кое-что из солений, лук. К вечеру он натаскал столько запасов, что лодка опасно погрузилась в воду. Как обычно, главной оказалась соль, а вот спичек найти не удалось.
Решили переночевать здесь, после пожара как будто стало теплее, по крайней мере, ночи были тёплые и, самое главное, не досаждали комары, наверное, выгорели вместе с травой. Утром Михаил сел на весла, и они отправились дальше. Пойдя километров пятнадцать, они оказались в окружении довольно густого леса. Сюда каким-то чудом пожар не дошёл, и воздух был наполнен запахом хвои и сырой травы. Тихая мощь природы успокаивала, настраивала на блаженный умиротворенный лад. Они невольно залюбовались красотой таёжного края. Многометровый деревья неспешно покачивались кронами, огромные стволы поскрипывали, создавая неповторимый гул. Михаил уже настолько привык к Нине, что ему казалось, что знает он её давно. В этой простой и суровой жизни они существовали настолько тесно, что Нина даже назвала это симбиозом. Они как бы дополняли друг друга, и от этого отношения их были простыми и естественными. Как-то незаметно для себя, они настолько сблизились, что отношения их подошли к тому рубежу, когда переходят в плотскую близость.
Погода стояла необычайно тёплая и сухая. После ужина Михаил приготовил лежанку, а Нина  поверх хвои расстелила брезент. Глядя на её неторопливые движения, Михаил вдруг почувствовал непреодолимое желание обнять её. Он взял её за руку и привлёк к себе. Нина не сопротивлялась. Он поцеловал её в губы и почувствовал ответный поцелуй. Прижав её к себе, он начал целовать её, и они медленно опустились на брезент, слившись в порыве страсти. Потом они лежали и глядели в звёздное небо, и мир им казался добрым и ласковым, а печальные события последних дней отошли и стёрлись на время из памяти, как будто и не было их вовсе. Михаил глядел ей в глаза и грубые, почти мужские, черты лица её вдруг стали казаться ему милыми и приятными. От неё шло какое-то умиротворение и душевное тепло, от которого становилось мирно и уютно. Может быть, действительно, что-то случилось с Ниной, но она вся светилась счастьем и от этого стала красивее и женственней. Наступило утро, и они отправились дальше, всё было как прежде, но Михаил чувствовал, что что-то изменилось, всё стало вроде светлее, прекраснее. Они плыли одни в этом мире, и им казалось, что это  и есть счастье, быть одним, среди девственной природы.
Идиллию их существования нарушил появившийся за изгибом реки посёлок,  вернее, то, что от него осталось. Несколько уцелевших избушек торчали на выгоревшей земле. Из одного из домиков выбежал человек с ружьем и жестами стал показывать, чтобы они пристали к берегу. К нему присоединились ещё двое, ничего не оставалось, как подчиниться. Нина села на весла, а Михаил, усевшись на корме, достал автомат и, передёрнув затвор, положил рядом с собой.
- А ну, давай сюда, – приказал один из мужчин, – сейчас будем разбираться кто такие.
- Как только ткнёшься в берег, ложись на дно, я с ними поговорю, – сказал Михаил Нине.
Как только лодка ткнулась в берег, Нина откинулась назад и легла на дно лодки, Михаил вскинул автомат и дал короткую очередь поверх селян. Мужики с перепугу присели.
- Бросай оружие и медленно подходите ко мне, – приказал он. – Ну, живо!
Побросав ружья, трое поплелись к лодке.
- Стой! – приказал Михаил. – Легли на землю, ноги в разные стороны.
- Иди, забери оружие, – сказал он Нине, и та быстро сбегала и подобрала ружьишки.
Когда женщина оказалась в лодке, Михаил спросил:
- Так, что хотели, говорите, только внятно.
-  Да хотели узнать, кто такие, куда путь держите, дальше ведь Обь, и от Кемерово до Нижневартовска одни китайцы.
- А тут, почему их нет?
- Так это, были они тут, нас в леса загнали. Да мы их подожгли, вот они и сбежали, правда, и посёлок весь сгорел, зато и их не осталось. А дальше они везде. Говорят до самого Нижневартовска. Там ещё наши воюют, ведь там нефть, за неё бьются.
- Так, может, скажите, куда нам податься, не жить же нам с вами, похоже, что мы не сживёмся.
- Да мы, что, мы смирные, а так точно не знаем, докуда они добрались, но, если поплывете вниз, то точно на них нарвётесь, а куда вы, собственно, путь держите?
- На запад идём.
- Так лучше тогда вам притоками, сейчас будет устье, а там проплывёте немного вверх, и будет приток, по нему сможете добраться до Пудино, а там придётся по суше идти.  Только смотри, в излучине обычно крутятся китайцы. На север ведь кроме как по реке больше ни на чём не добраться, вот они рекой и пробираются. Так что можете или на патруль нарваться или на катер. Лучше протокой идите, на вашей лодке можно и в болота уйти, и в кустах спрятаться.
- Ладно, а где нам бензина раздобыть?
- Бензина? Да его сейчас ежели только у китайцев отнимешь, а так его и раньше то здесь было не много. Ведь тут только нефть качают, а бензин делают в другом месте, а сюда не очень то завозят, всё туда, в Москву прут.
- Ну, что же, спасибо и на этом. Нина, разряди ружья и брось им, поплыли дальше. Извиняйте, мужики, коли, что не так, но и вам мы доверия не имеем, может, вы грабители какие, так что патрончики останутся при нас.
Она бросила на берег разряженные ружья и, оттолкнувшись, навалилась на вёсла. Мужики бросились подбирать оружие, но, взяв его в руки, поплелись в свои избушки.
Чтобы как-то размяться, они менялись с Ниной местами и потому плыли довольно быстро, по очереди налегая на вёсла. На следующий день они заметили посёлок впереди, но, помня разговор с мужиками, не стали спешить, а, дождавшись сумерек, осторожно приблизились, стараясь скрываться в кустах противоположного берега. Такая предосторожность оказалась не напрасной. Возле причала стоял катер, с которого периодически светил прожектор, осматривая вокруг реку. Спилив большую ветку, Михаил привязал её к борту, от чего лодку стало практически не видно. Медленно они пробирались к излучине, но, когда они добрались до места слияния двух рек, плыть было дальше нельзя. На просторной глади Оби их было видно, как на ладони.
- Будем ждать рассвета, – заключил Михаил. – Под утро туман сядет, да и бдительность притупится.
Томительно тянулось время, наконец, на востоке едва заметно посветлело. Осторожно опустив весла в воду, Михаил начал выводить лодку из кустов. С противоположного берега включили прожектор, но лёгкая дымка мешала пробиваться лучу, и их маленькая лодочка осталась не замеченной. Михаил грёб мощно, но при этом плавно опускал весла в воду, не производя никакого шума. Светало, и вместе с поднимающимся солнцем, на воду садился туман. Трудно было определить ширину реки, но он полагал, что ширина здесь не маленькая, а поэтому лучше всего было поспешить, чтобы перебраться на противоположный берег до того, как осядет туман. Когда солнце поднялось, и туман начал растворяться, очертания противоположного берега замаячили вблизи. Они немного сбились с пути, но, в общем, плыли верно. Поднявшись вверх по реке, они нашли приток  и, свернув в него, облегчённо вздохнули. Теперь на вёсла села Нина, и они поплыли медленнее. Едва они успокоились, как из прибрежных кустов послышался звук взревевшего мотора. Михаил быстро опустил свой мотор в воду и завёл его. Сделал он это вовремя. Из прибрежных кустов выскочила лодка и быстро помчалась к ним. Михаил дал полный газ, и они понеслись вперёд. По началу он даже оторвался от преследователей, но постепенно они начали настигать их. Минут десять они шли, не удаляясь и не приближаясь. Преследователи отрыли стрельбу, и Михаилу приходилось маневрировать, уклоняясь от пуль, и наводя волну, чтобы помешать прицельной стрельбе. На одном из поворотов мотор вдруг кашлянул и стих. Кончился бензин. Михаил схватил автомат, и короткой очередью сбил сидящего у мотора. Потеряв управление, лодка резко развернулась и понеслась к берегу. Не успевшие сообразить, что произошло, китайцы, успели лишь завизжать. С разгону лодка воткнулась в берег, выбросив сидящих в ней в кусты. Мотор, издав жуткий визг, заглох. Видимо, лопастями зацепил дно или корягу.
- Греби быстрее к берегу, – крикнул он Нине, и та послушно налегла на вёсла.
Не успела она сделать несколько взмахов, как с берега по ним открыли огонь. Несколько пуль продырявили борт у неё за спиной.  Михаил дал ответную очередь, но не прицельно. С берега вновь послышалась стрельба. Нина гребла что, было, мочи, но лодка не хотела разгоняться.  Пули сыпались градом, круша борта и поднимая фонтанчики воды. Михаил засёк стрелявших и послал очередь в чащу. Оттуда раздались крики. На мгновение стрельба стихла, но вскоре возобновилась. Стреляли уже двое. Лодка успела набрать скорость, и вскоре прибрежная растительность укрыла их от нападавших.
- Пристань к берегу, надо с ними покончить.
- А, может, уйдём вдоль берега, у них ведь нет лодки.
-  У них сейчас её нет, но они могут вызвать подмогу, тогда нам на вёслах не уйти. Сейчас я подберусь к ним поближе, а ты немного пройди вперёд. Возможно, они попытаются идти вдоль берега. Нам надо хотя бы бензину добыть.
9.
Михаил вылез на берег, а Нина, дрожа от страха, вновь взялась за вёсла. Проплыв метров сто, она спряталась в кустах и стала ждать. Время тянулось медленно, ей даже казалось, что оно остановилось, вдруг тишину нарушил выстрел. За ним последовала отчаянная стрельба, которая вдруг оборвалась так же внезапно, как и началась. Нина сидела и тряслась от страха. Она не знала, что делать, и потому сидела в лодке и всматривалась в зелень кустов.  Наконец, она не выдержала и пошла навстречу. Её остановил хруст веток впереди. Нина замерла, сердце бешено застучало.
- Нина, помоги, – едва различила она голос Михаила и бросилась вперед.
Она быстро нашла его. Он сидел, прислонившись к стволу, рубашка его была вся в крови. Нина бросилась к нему, но на самом деле она не знала, что делать, и ей было очень страшно.
- Конец мне, Нина, –  пробормотал Михаил. - Ты помоги мне, там дальше бачок с бензином, я уже не могу его поднять. Иди, забери его, там никого нет.
Он сказал это так, что Нина невольно подчинилась. Она подобрала бачок, в нём было литров двадцать бензина, но она не замечала веса. План уже созрел в её голове. Быстро уложив бак в лодку, она вернулась к нему и, приподняв под руки, поволокла к лодке. Михаил пытался подняться. Но силы покинули его, и всё, что он мог сделать, так это еле-еле передвигать ногами. С большим трудом она втащила его в лодку и уложила на носу. Разорвав  рубашку, она увидела небольшое отверстие ниже ключицы. Кровь медленно сочилась из раны. Михаил тяжело дышал, на губах у него засохла кровь. Видимо, пуля задела легкое. Но хуже всего было то, что она застряла внутри. Оборвав рукав своей блузки она сделала рулончик и прислонив к отверстию, прижала рукой.
- Заводи мотор и уходи отсюда, чем дальше мы уйдем, тем лучше, – еле слышно пробормотал Михаил. – Я в порядке, не бойся.
Нина осторожно убрала руку и села на корму. Мотор завёлся с четвёртой попытки, и она повела лодку вперёд. Теперь единственной целью её было найти жильё и искать там помощи. Михаил впал в забытьё. То ли уснул, то ли потерял сознание. Нина смотрела на него, и её охватывало отчаяние, потому, что она не могла помочь ему, человеку, который стал ей очень близким. Шло время, но кроме густого леса впереди ничего не было. Иногда она останавливалась, чтобы напоить его. Собрав немного трав, она мелко нарезала их ножом и, сделав примочку, наложила ему на рану. Михаил открыл глаза. Ему стало легче, но Нина чувствовала, что у него поднимается температура.  К вечеру его начало знобить. Нина делала всё, что могла, но ничего не помогало. Наконец она вспомнила, что надо промыть рану мочой. После долгих уговоров она заставила его помочиться и промыла рану, которая уже начала гноиться.  Михаил после процедуры уснул, и Нина вновь повела лодку вперёд. Когда стемнело и быстро плыть стало опасно, она пересела на весла. Пришлось грести вперед лицом, потому что в лунном свете едва различались берега, и надо было постоянно вглядываться в темноту. Она гребла и гребла, пока на востоке не забрезжила узкая кромка рассвета.
Бросив вёсла, она уснула сидя, но проспала не более получаса, потом резко проснулась, как будто и не спала, вновь промыла рану и напоила его водой. Запустив мотор, она вновь устремилась вперёд. Лишь к обеду её начала валить усталость, и она чуть не уснула, и только случайность спасла их от того, что они не перевернулись. Только тогда она решила остановиться и немного подкрепиться. В бачке едва плескался бензин, самое большее его осталось на десять километров. Нина плыла и молила Бога, чтобы  он быстрее привел её к жилью. Она так увлеклась, что не заметила появившуюся впереди точку. Точка быстро приближалась и вскоре приняла очертания катамарана. Только когда оттуда крикнули в мегафон, она вдруг его увидела. Сбросив скорость, она взяла в руки оружие.  Лодка медленно приближалась к странному судну, оттуда вновь раздался окрик:
- Глуши мотор, кто такие?
- Наши, ура, наши, – радостно крикнула Нина, – быстрее на помощь, у меня тяжело раненый.
- Медленно греби сюда, тётка, оружие положи на нос.
 Нина быстро выполнила требования, ей было всё равно, кто эти люди, главное, что они были русские, свои. С катамарана лодку подтянули багром и двое мужчин нагнулись над ней. Один быстро взял автомат, а второй привязал лодку к судну.
- Давай руку, тётя, вылезай.
- Мне не зачем вылезать. Мне нужен врач, покажите мне, где есть жильё и есть врач.
- Смотри, какая шустрая, командовать уже начала. Вылазь, тебе говорят.
Нина вдруг подчинилась и, поднявшись на судно, представлявшее собой две лодки, скреплённые между собой жердями, по верх жердей был сделан настил, где было оборудовано укрытие, и стоял пулемёт. Едва ступив на настил, она вдруг толкнула мужчину, державшего её автомат, и одновременно вырвала оружие из рук. Не ожидавший такого нападения, мужик выпустил оружие и, размахивая руками, чтобы удержать равновесие, свалился за борт. В тот же миг ствол автомата уставился на переставшего вдруг ухмыляться мужика.
- Я сказала, что мне нужен врач, мне нужна помощь, и если ты, урод, её мне не окажешь, то я прострелю тебе башку, понял?
Мужик попытался что-то сказать, но губы его тряслись. Он всем нутром понял, что она шутить не будет, и, если он не сделает что-то, то она точно выпустит в него очередь. Он закивал головой и попытался приподняться, но короткая очередь заставила его присесть.
- И не вздумай со мной шутить, мне некогда с вами играть, говори, где найти врача.
- Ту-тут, в посёлке, – заикаясь, пролепетал мужик. – У нас тут база, солдат с юга перебрасывают, там и врач есть.
- Как туда добраться, говори?
- Да отсюда с километр будет, мы здесь вроде как в дозоре, следим, чтобы кто внезапно не пробрался.
- Так, а что комедию ломали, дураки?
- Да хрен его знает, со скуки, наверное. Да и ты на нас набросилась, сразу командовать, обидно.
- Обидно? А у меня муж умирает, не обидно?
- Как он пострадал?
- Попали в засаду в устье, китайцы там прятались.
- Понятно, они по Оби лютуют, ведь у них другой дороги до  Нижневартовска нет. Ну, ты опусти всё-таки автомат, а то, не дай Бог, пальнёшь.
Нина спрыгнула в лодку, в это время напарник уже влез на платформу, он был зол и устал от попыток взобраться на борт.
- Ах ты, сучка, – ринулся он на неё, но осёкся, увидев в руках её оружие.
- Оставь её, Федя, всё нормально, правильная она женщина, своя, помоги ей лучше отшвартоваться. Признай, что мы ваньку сваляли, а у неё беда. Давай женщина. Отчаливай. Удачи тебе.
Нина села на вёсла, потому что бензин кончился, и поплыла в указанном направлении. Минут через пятнадцать она увидела небольшое селение и налегла на весла. У причала были люди, и Нина позвала на помощь. Мужик и две женщины засуетились и, привязав лодку, принялись вытаскивать Михаила из лодки.
- Катька, беги за телегой! – крикнул мужик и, приподняв за плечи раненного, вытащил его на причал.
Женщина побежала к бараку, возле которого стояла лошадь с телегой. Вскоре Михаила уже везли на другой конец посёлка. Там стояло три модульных домика, за которыми находилась расчищенная площадка, довольно большого размера. Там же, поодаль, стояли несколько ёмкостей, видимо, с топливом, и стояло два небольших вертолёта. Телега остановилась у одного из домов, из которого выбежали двое в халатах, быстро переложили Михаила на носилки и занесли в дом. Нина хотела, было, последовать за ними, но её остановил человек, который твёрдо запретил ей входить и приказал следовать за ним. Он отвел её в другой домик, где, видимо, находился штаб или что-то в этом роде. Там её провели к пожилому мужчине, который и принялся её допрашивать. Она обстоятельно рассказала обо всём, и он делал пометки в тетради. Когда она закончила, он сказал:
- Хорошо, вашему спутнику окажут медицинскую помощь, но у нас здесь не госпиталь, а медпункт, хотя наш фельдшер иногда делает и операции в экстренных случаях, но всё же он - не хирург. Если всё будет нормально, то после завтра придет борт, и мы его переправим. Пока же переночуешь у Катьки, ты её уже видела, она баба одинокая, потому будет рада, что гостей к ней прислали. Ну, а там посмотрим, коли тебе податься некуда, может, к нам определим, работы у нас пока много.
- А чем мы будем заниматься?
- Да Катька тебе и расскажет, посвятит тебя, так сказать, в курс дела. Иди, а мне тут надо кое-чем заняться. Да, фельдшер у нас строгий, потому можешь не ломиться в медпункт, надо будет, он сам позовёт.
Нина вышла и направилась в медпункт. На пороге её остановил тот же мужик.
- Оперируют твоего, так что к нему не пустят, и напрасно не ломись, Олег Семёнович, передал, что до утра ничего ждать не след, дело очень худо, заражение. Пулю он вынул, но теперь надо гниль удалять. Так что утром приходи.
- Но я не могу до утра, мне надо видеть его сейчас, быть рядом.
- Сказано, не положено, иди с богом, – и он, вытолкнув её с порога, закрыл дверь.
Нина бросилась к двери, но, сколько бы она не стучала, дверь никто не открывал, окна же в доме были узкие и высоко под потолком. Наконец она устал стучать, и осознала бесполезность своих действий. Усталость тяжёлым грузом легла на плечи, и она еле дошла до домика, где жила Катя. Женщина уже ждала её и провела в дом. Аскетизм жилища поразил Нину. Голый некрашеный пол и минимум мебели. Угощение тоже было скромным. Лук, картошка и немного хлеба, но и это было радостью для Нины, которая уже давно не ела овощей. Катя была рада новому человеку и не столь потому, что можно было послушать новые истории, сколько рассказать то, что знала сама. Из беседы Нина узнала, что посёлок их представляет собой что-то вроде базы партизан. Два вертолета летают на юг, туда поставляют оружие и боеприпасы, оттуда забирают раненых и беженцев. Места здесь непроходимые, а потому только вертолёты пока и спасают. Но, видимо, дела на севере становятся хуже или ещё почему, но рейсы стали реже, так что, может быть, вскоре и вообще они станут никому не нужны.
- Скажи, Катя, – спросила Нина, – а партизаны эти хорошо воюют?
- Да какое там, – отвечала та. - Поначалу, когда только началось всё это, много парней подались в леса. Я точно не знаю, что там и как на самом деле было, но, говорят, что китайцы сначала заняли все города, а потом устроили восстание. Они так перемешались, что бомбить собственные города было для нас не реально, а наземные войска просто не поспевали за их вторжением. Многие парни бежали из занятых городов, вот и организовали их в отряды. Думали, как прадеды наши, будут врага в тылу громить, да не тут то было, наши парни в буквальном смысле обосрались, и мы их начали пачками сюда вывозить. Раненых то почти и не было, в основном то ангина, то дизентерия, то ещё не весть что. Подлечим их и обратно, через неделю они опять здесь. Многие после нескольких раз начали помирать.
- Да, это мне знакомо, ничего удивительного нет, я даже думаю теперь, что если бы не китайцы, то мы бы сами вымерли? От собственной цивилизации. Вот что получается, чем крупнее город, тем крупнее в нём производство, а производство производит отходы, которые оседают в виде пыли и газов в этом городе, со сточными водами уходят в грунт. И так сто и более лет. Всё это копилось и копилось, воздействуя на жителей. В результате произошла некая мутация человека, изменилась пищевая, эндокринная система и иммунитет. Плюс к тому, дешёвая еда – это та еда, которая производится с помощью химии и генной инженерии, и, наконец, нежелание бороться с болезнями. Только заболел, сразу в аптеку. Горожанин стал таблеткозависимым, наподобие наркомана, он разлучился с дикой природой, поэтому уже не может жить вне условий города. Организм его беззащитен к воздействию окружающей среды. Да к тому же из поколения в поколение рожали те, кто не прошёл естественного отбора, а потому потомство то у нас с каждым разом становилось всё слабее и слабее. Вот почему они, как ты говоришь, обгадились. Не могут они жить в дикой природе и баста, свежий воздух им вреден. Они не виноваты, потому что они жертвы цивилизации.
- Верно, говоришь, Нина, наверное, именно так и есть, но откуда ты это знаешь?
- Так меня и с работы попёрли когда-то именно за то, что я об этом сказала вслух большому начальству. Я биолог, Катя, всё жизнь изучаю жизнь.
- Значит, не судьба нам партизанить?
- Выходит, что так. Так уж получилось, что в дикой природе совсем не осталось людей, а в городе дикой природы. Давай спать, хочу с утра пораньше наведаться в медпункт, может, всё же пустят к Мише.
- Пустят, но только  по распорядку, наш фельдшер в этом слишком строг, пунктуальный. Бзик у него такой. А так мужик отличный. Однако, можно  спать лечь.
Утром, позавтракав кашей, Нина отправилась в медпункт. Она думала, что ей придется долго стоять на пороге, однако её пустили без разговоров. Встретил её сам фельдшер. Он без обиняков начал:
- Твоему парню тяжело, деваха, пошел абсцесс, сейчас он без сознания. Очень тяжёл, нужно переливание крови, так что, ежели вертолёт завтра будет, и он до завтра доживёт, то, может быть, и справится. Будем надеяться на лучшее, а сейчас иди, посиди с ним, ласка, она ведь тоже лечит.
Нине не надо было повторять дважды. Она вбежала в палату и тут же нашла его. Михаил лежал бледный, кожа его была несколько желтоватой, а черты лица заострились. Она наклонилась к нему, а он лишь едва повернул глаза. Искорка промелькнула в его почти потухшем взгляде, он узнал её. Губы его едва дернулись, но он не смог ничего сказать. Она взяла его за руку и долго что-то говорила, подбадривала, и ей казалось, что он слушает её. К вечеру прилетел вертолёт. Михаила сразу же перенесли в машину.
- Я с ним, – крикнула Нина.
- Это надо выяснять у командира, - сказал Семёныч. – Если есть место, то пожалуйста, ну, а если нет, то ничего не поделаешь…
- А кто командир?
- Беги в контору, он там принимает документы.
Нина побежала в крайний домик и как вихрь ворвалась внутрь.
- Возьмите меня с ним, – с ходу накинулась она на человека в лётной форме, – он без меня пропадёт.
- С кем? – спросил опешивший от неожиданности мужчина.
- С ним, Михаилом.
- Кто это, Михаил?
- Да тяжёлый, которого вам погрузили на борт, – пришел на помощь начальник. – Возьми девку, Гриша, видишь, как убивается.
- Ну, хорошо, место есть, пусть летит. Только не так энергично, это же надо, как набросилась, - сказал пилот. И, уже обращаясь к Нине: – Беги за вещами и иди к вертолёту, минут через сорок вылетаем.
Нина опрометью побежала к Кате, к счастью, она застала женщину дома. Вещей, собственно, у неё не было, но попрощаться  с ней ей почему-то захотелось.
- Улетаю я, Катя, – с  порога бросила женщина. – Лодку мою возьми себе, мне уже, наверное, не нужна, а тебе пригодится.
- Спасибо, Нина, это большой подарок,
- Да чего уж там, подарок. Да она, собственно, и не моя, а Михаила, так что ты уж прибереги её, так, на всякий случай.
Они обнялись, и Нина пошла к площадке.
- А где же вещи? – спросил пилот.
- Да вот, все мои вещи, - показала она небольшой узелок с ложками и кружкой.
- Не богато вы живете.
- Это уж точно, совсем не богато и не весело.
- Ну, заходите, гостьей будете, – подсаживая её в чрево вертолёта, сказал пилот.
10.
Взревели моторы, и вертолёт затрясся, готовясь взлететь. Летели долго, наконец, вертолёт стал на твердь и заглушил моторы. Всё тело Нины продолжало трястись и в ушах стоя гул. Подъехала санитарная машина, и Михаила погрузили в неё. Пилот что-то сказал санитарам, и те посадили Нину в машину, рядом с носилками. Через пятнадцать минут Михаила уже везли в операционную. Начались часы ожидания, наконец, ей передали, что Михаил находится в реанимации, и теперь всё зависит от его здоровья. Нина вновь села на лавку, идти ей было некуда, цель, ради чего она упорно сидела в коридоре отодвигалась на неопределенное время. Она вдруг поняла, что не знает, что делать и куда идти. Усталость навалилась сразу, вместе с ней подступило чувство голода. Дежурная сестра, пожилая женщина, сжалилась над девушкой, и, напоив чаем, уложила в процедурной на кушетку. Утром она проснулась оттого, что кто-то тряс её за плечо. Мужчина в халате, глядел на неё так, что Нина сразу всё поняла, и сердце её сжалось от горя, холод сковал конечности.
- Когда?- тихо спросила она.
- Десять минут назад. Переливание ничего не дало, абсцесс был слишком обширный. Прости.
Нина сидела, и слёзы катились по её щекам.
- Я не знаю что делать, у меня нет ни денег, ни дома, и он меня покинул.
- Да, я Вас понимаю, мы возьмём хлопоты по захоронению на себя. Кем вы ему приходитесь?
- Я? - Нина на мгновение задумалась. - Жена.
- Его документы при вас?
- Да, вот они, – Нина развязала узелок и протянула паспорт Михаила.
- Хорошо, я распоряжусь, чтобы вас накормили. У вас есть какие-либо документы?
- Да, права.
- А профессия какая-либо у вас имеется?
- Я биолог, занималась генной инженерией и микробиологией. Может, вам лаборантки нужны. Я могу.
- Я узнаю, может быть и нужны. Пока я провожу вас в барак, там у нас живут реабилитирующиеся. Временно, а там не знаю даже, что вам делать, и чем помочь.
В бараке оказалось женское отделение. Это была большая комната, в которой стояло с десяток кроватей. Нина расположилась возле двери, остальные  кровати были заняты. Здесь в основном были те, кто прошел, сложные операции или имел сложные переломы, после снятия гипса, которым требовался комплекс специальных упражнений. Вечером пришла санитарка.
- Новенькая? А ты с чем, вроде тебя я в больнице не видела.
- Я не больная. У меня муж умер, мне просто в этом городе идти некуда, вот доктор и пожалел меня. На время сюда определил.
- Муж говоришь? Да, девка, не сладко тебе, давно ли ты замужем за ним?
- Ну, не совсем он мне муж, месяц я с ним, но люблю я его. Он спас меня дважды, а вот теперь умер.
- Да, девка, плохи твои дела. И что же, ты совсем одна?
- Теперь уж совсем одна, мне страшно. Даже когда я бежала от китайцев, когда спасалась от пожара, мне так страшно не было, как сейчас. Тогда почему-то я была уверена, что всё обойдется. А сейчас я готова выть от отчаяния. Тогда я думала, что, когда вырвусь к нашим, всё будет позади. А теперь вижу, что всё только впереди, все беды только подступились ко мне. Как жить, чем жить, я не знаю.
- Да уж не позавидуешь тебе, тем более, что и ребёнок у тебя.
- Какой ребенок?
-  Какой, какой? Обычный, маленький такой. Ты ведь беременная.
- Я беременная? Да откуда вы знаете?
- Уж поверь мне, я то уж знаю. Это я только так санитаркой работаю, по неграмотности, но уж по части беременных, я ой как разбираюсь. И бабка моя, и мать, все были повитухами, и я вот тоже. А если не веришь, завтра сходи на тест. Ой, заболтались мы, беги на ужин, а то опоздаешь.
Она почти вытолкала Нину из палаты.
Следующий день пролетел быстро, ей выдали тело Михаила, и  она занялась подготовкой похорон. На следующий день тело Михаила придали земле на небольшом кладбище при больнице. Возвращаясь в барак, Нина столкнулась с санитаркой.
- Пошли, Нина, надо помянуть мужа твоего. Чтобы всё было по-человечески. Я здесь недалеко живу, старичку своему приказала, чтобы ждал нас.
Нина послушно побрела за женщиной. Дом её был не большой, но крепкий. Без излишеств, но довольно уютный. В комнате, которая служила и кухней и столовой, стоял уже накрытый стол. Муж Ольги Михайловны, так звалась санитарка, был коренастый крепкий мужчина. Он проводил девушку к столу. Выпили. После небольшой молитвы, которую прочитала Михайловна, выпили ещё и приступили к еде.
- Я тут поговорила с главным за тебя, но надо подумать, как быть дальше. Григорий мой говорит, что дела наши плохи, вернее, пока не плохи, но, скорее всего, будут плохи. А он у меня хоть и простенький на вид, но умный. Ну, Григорич, растолкуй, что да как.
- Так это, до нас китайцы то не дошли. Дорога то до нас только Обь. Поначалу они вроде кинулись сюда, да кораблей то у них нет, лодки одни. Мы их тут быстро перебили. Вот они осели где-то возле Парабели. Но рваться они сюда будут, ведь им нужна нефть. А рваться им придётся или по реке или дорогой из Тюмени до Нефтеюганска. Сейчас они возле Тобольска. Так что уже сейчас основная дорога отрезана. Наше начальство то поняло, что дела плохи, теперь только рекой можно до нас добраться, дорог то нет. Так что бросили сюда и технику и людей, сейчас мы зажили, даже кормить начали, а то чуть не оголодали. Оно и понятно – нефть. Да только если китайцы дойдут до Нефтеюганска, тогда нам тут копец, дорога к отступлению будет отрезана. А такого конца нельзя не учитывать. Потому мы здесь можем подохнуть с голоду или просто нас истребят. Народ то особо не нужен, главное нефть. Потому лучше всего тебе, пока ещё наши войска циркулируют, уходить за Урал. У тебя есть куда идти?
- Нет, только  у Миши друг там, он к нему плыл.
- Ну и езжай туда, может, примут, а здесь мы не выживем, я знаю. Если нефть отнимут, мы сразу станем никому не нужны. Мы не гоним тебя. Не думай. Но поверь, так будет лучше для тебя и твоего будущего ребенка. Мы тут уже переговорили кое с кем. Тебя возьмут на судно до Архангельска.
- Не смогу я, да и ехать куда? Примут ли меня там, кто я им? Да и как я поеду без денег. Мне здесь как-то устроиться надо, хоть на время, денег заработать.
- И то верно, дочка, - вмешалась в разговор хозяйка. – Да только не успеешь ты ничего заработать, через полгода уже и работать не сможешь. Ты сделала тест? А родишь, тогда как с маленьким? Ты постарайся как-то связаться с другом твоего Михаила, и, если они примут тебя, так мы уж как-нибудь поможем. Уж сильно я за тебя переживаю, вот не поверишь, а чую сердцем, что надо тебе ехать. И я пред Богом, обязана тебе помочь. Веришь, не веришь, а миссия у тебя. Ради ребенка тебе надо ехать. Я как тебя увидела, сразу поняла, что судьба у тебя особая, ну, а как рассказала ты о себе, так вера моя укрепилась. Так что, дочка, давай, связывайся, и ни о чем не заботься. Мы тебе крепко поможем.
- Ну, хорошо, я попробую, – смущенно сказала Нина. – У меня есть мобильник, Мишин, но батарея давно разрядилась, и я им не пользовалась.
- Ну, вот и славно. Давай прямо сразу, и позвоним, у нас тоже есть телефон, слава богу, хоть это пока работает.
Они набрали номер и на удивление быстро, на другом конце взяли трубку.
- Алло, этот Пётр? - спросила Нина.
- Да, да это я. А кто это?
- Я – Нина. Не знаю, как вам сказать, я - гражданская жена Михаила. Михаил умер позавчера, от ранения. Я решила вам позвонить, потому, что у меня никого не осталось, я жду от него ребенка, и не знаю, что делать, куда податься. Михаил очень рвался к вам, вот я и подумала, может, вы возьмёте меня к себе?
- Нина, а где вы находитесь?
- В Нижневартовске, в больнице.
- Как же вы доберётесь сюда, ведь это так далеко. Нет, нет, не думайте, что мы против, приезжайте, мы будем рады вас встретить, ведь Миша мой лучший друг … был. А  вы, наверное, всё, что осталось… Простите, я что-то не то говорю. Приезжайте, мы будем ждать вас. Как вы поедете?
- Через Архангельск, морем.
- Хорошо, как будете в Архангельске, позвоните, я вам подскажу, как быть дальше.
- Спасибо, до свидания.
- Ну, что, примут?
- Да, сказал, что будет рад, просил приезжать.
- Вот видишь, всё и устроилось, значит, это всё-таки судьба. Вот что, милая, давай-ка ты иди, ложись, отдохни, утро вечера мудренее. А мы с дедом подумаем, как лучше всё устроить.
Следующий день прошёл в заботах. Нина получила свидетельство о смерти, а потом они ещё долго бегали по пристани. Ольга Михайловна подолгу разговаривала с разными людьми, и везде ей не было отказа.
- Ольга Михайловна, вы действительно весь город знаете, точнее они Вас знают и уважают. От чего это?

- Да почитай всех их детей и внуков приняла и выходила, вот с этого, наверное, и уважение. Многие после роддому прямо ко мне, оно же врачи-то сейчас, что инженеры, без приборов не могут, а тут чувствовать надо, понимать. Не каждому это дано, вот и мучаются потом мамаши. Меня уж, как только не пинали, как только не изводили, но что я могу сделать? Народ идёт и отказать не смею, да и детишек жалко, порой надо то тряхнуть за пятку, и жив, здоров человек, ан нет, пока всего не растребушат, пока до посинения пилюлями не закормят, не успокоятся. А вид то при этом, какой умный делают, ну профессора. А потом все ко мне, лечиться. Поправишь ребра, копчик на место поставишь, кишочки уложишь, как положено, и вот он, уплетает за обе щеки и жизни радуется. Оно же ведь мал человек и болезни его маленькие, только угадай недуг то, а поправить его ничего не стоит. Бывает с рожденья в испуге, родители не желали его, вот и сердечко заходится, так я его отолью, испуг то сниму и всё, расти и радуйся. А врачам то отдай, пока пластмассовое сердце не поставят, никогда не успокоятся. Ведь не ради здоровья дитятки трудятся, корысти ради. Учатся, учатся, а ведь сердца не имеют. Оно же ведь про меж нас, знахарок, зарок есть – денег не проси, что дадут, тому и радуйся. Меж больным и тобой денег не должно лежать, корысть сердце портит, а ежели не от сердца лечить, так и вред один. А у них же как, ещё и лечить не начал, а уж деньги давай, тарифы назначают. Ты ж ведь сначала вылечи, а потом о деньгах думай, да и то радуйся тому, что дадут, а не цену назначай. Эх, девка, много зла по земле ходит. Смотришь, вроде и добро, а приглядишься – лукавый бредень бросил, души людские собирает. Вроде и благо делают, а от блага этого бежать хочется.
- Правду вы говорите, Ольга Михайловна, видимо действительно дорога в ад выстлана благими намерениями.
К вечеру хлопоты все закончились, всё утрясли. Через два дня уходит корабль, что привозил сюда какое-то военное имущество. С ним то и отправляли Нину. Для пущей важности Михайловна назвала её племянницей. Следующий день посвятили сборам. Целый день в доме сновали какие-то люди, что-то приносили, о чём-то шушукались с хозяйкой. В конце концов, у Нины появилось две огромных сумки имущества, где были сложены и тёплые вещи и консервы и даже картошка.
- И не смей отказываться,— отрезала старуха. – Всё тебе пригодится, путь не близкий и там не мёдом намазано, никто о тебе не позаботится, а так и одежда есть и провиант, не пропадешь. Ребят я проинструктировала, загрузят и выгрузят и отнесут, куда скажешь. Федьке, капитану, так наказала, чтобы тебя на поезд или ещё на что там усадил и лично отправил. Он хоть и не нашенский, но тоже сюда своих чад приводил.
Наступил день прощания. Нине выделили  койку в каюте. Ребята погрузили вещи, и Нине практически нечего было делать. Она прощалась с этой простой, но удивительной женщиной, и слёзы катились из её глаз сами собой. Она покидала этот небольшой сибирский город, и на сердце было так тяжело, как будто она покидала родину. Наконец, корабль дал прощальный гудок, и пристань стала медленно удаляться. Нина плыла в неведомую даль, но почему-то это её не пугало, она даже об этом и не думала. Она думала об Ольге Михайловне и об их удивительной встрече. Она так и не прошла тест, но и без него признаки беременности стали проявляться.
Глава 20.
1.
Оксана пребывала в дурном настроении. Она была на девятом месяце беременности, и всякое перемещение в пространстве создавало для неё дискомфорт. Не привыкшая к физическим нагрузкам, она имела слабые мышцы и вялые вены, из-за чего огромный живот доставлял ей большие трудности при ходьбе. Она моментально уставала, ноги отекали и болели, и, вообще, она чувствовала себя дурно и уже ненавидела своего будущего ребёнка. В последнее время события в её жизни развивались быстро, но совсем не так, как ей хотелось бы. Катаклизмы на юге, вдруг сильно повлияли на её судьбу. Глядя по телевизору о бедствиях на юге, когда репортёры взахлёб рассказывали о масштабах разрушений и количестве погибших, она не понимала сущности происходящего, со скучающим видом  переключалась на другие каналы, где можно было посмотреть либо моду, либо концерт.
Истинно, прыщ на собственном носу волнует человека больше, чем пару тысяч погибших где-то в далекой стране. Но эти события в далёких странах сильно повлияли на жизнь в её родном городке и сотне им подобным. Бизнес Дмитрия резко пошёл на спад. Всё навалилось как-то разом. Исчезающее топливо вдруг баснословно подорожало, продукты стали так дороги, что население заметно похудело, к тому же цены на жильё, на воду, отопление и прочие возросли так, что их финансы быстро иссякли. Как-то быстро стало ненужным то, к чему раньше стремились, что считалось престижным и потому крайне необходимым – большие дома и роскошные машины. К народу начало приходить осознание, что не все могут быть королями и жить по-королевски. Далеко не все. И всё-таки придётся жить по доходам. Народ стал переезжать в дома поменьше на машинах маленького размера. Потребности людей стали упрощаться и сводиться к минимуму - еда и  жильё. Это состояние провинции коснулось и жизни в столице. С молниеносной быстротой стали исчезать фирмочки и конторки, которые процветали ещё совсем недавно на спекуляции и торговле всякой всячиной. Вместе с ними стали закрываться всевозможные цеха и мастерские, поубавилось таксистов и даже проституток. За ненадобностью вдруг на площадках заводов стали скапливаться новенькие авто. И этот ком нарастал, увлекая за собой вниз огромную массу людей. Миллионы некогда процветавших и довольных жизнью вдруг стали бедными и никому ненужными только потому, что все, что они делали раньше, становилось никому не нужным теперь. И всё, что могло утешить их, так это то, что за пределами столицы жизнь была ещё хуже. Поэтому все эти люди рвали и метали, цеплялись за всё, лишь бы удержаться в столице.
В водовороте этих событий оказались и они с Димой. То, что он поставлял в провинцию, стало невостребованным. Сначала они продали свою квартиру и на вырученные деньги купили убогую однокомнатную квартирку на окраине. Вырученных денег хватило, чтобы как-то безбедно прожить год. Конечно, надо отдать должное Дмитрию, он старался изо всех сил, но видимо сил этих уже было недостаточно, чтобы удерживаться на плаву, и ему не удалось поменять свой рухнувший бизнес на новый. Более молодые и напористые заняли все сферы влияния. После безуспешных попыток организовать новое дело, Дмитрий вдруг как-то сник, постарел, стал плаксивым и жалким. Он стал ей настолько противен, что она раздражалась от его вида, от его манеры есть, от походки, от его голоса. Они почти перестали разговаривать. Прошлой осенью они ездили к матери, Оксане вдруг захотелось навестить уже изрядно постаревшую женщину. Не то чтобы дочерние чувства вдруг проснулись в ней, а скорее из-за порыва благочестия, имиджа. Вдруг как-то захотелось мать утешить, проявить благородное милосердие. Правда, на самом деле ничего не получилось, вернее игра в заботливость быстро угасла, лишь только Оксана поняла, насколько больна и нуждается в помощи мать. Кое-как прибравшись в доме, она с ужасом глянула во двор, где в каждом углу требовалась хозяйская рука, и энтузиазм её начал иссякать. Не успели войти в дом, как нарисовалась Вика. Бывшая подружка вела себя, как ни в чем не бывало, компанейски, что вызывало у Оксаны приступ раздражения. Дмитрий же напротив вдруг окрылился, и это ещё больше взбесило молодую женщину. Ничего не подозревавшая мать разговаривала с Викой приветливо, Оксана же едва сдерживалась, чтобы не вцепиться ей в волосы. В ней говорила собственница, вроде и ненавидела своего мужа, а уступать не хотелось, так порой бывает: и вещь вроде не нужна, и отдать соседу жалко. Вдруг самому пригодится.
Следующим утром, когда Дмитрий вдруг заторопился по каким-то делам, в голове Оксаны вдруг возник этот дурацкий план. Она решила, назло ему, родить от Руслана. Сказано, как говорится, сделано, и вот она уже была на сносях. Как-то всё случилось обыденно, гадко, но тогда она чувствовала себя несчастной жертвой, протестующей против… Правда, против чего, она сама толком не могла понять, наверное, против событий, текущих не по ею задуманному сценарию. Но то, что она считала местью, вдруг бременем легло на её плечи. Дмитрий, некогда мечтавший о ребенке, вдруг отнёсся к известию холодно, безучастно, хотя она там ещё, у матери, несколько раз ложилась под него, изображая страсть. Видимо, неурядицы последнего времени сильно его волновали, и эта беременность оказалась совсем не кстати. Да и сама Оксана вдруг начала подозревать, что сотворила что-то не очень разумное, опрометчивое. Но что сделано, то сделано, и теперь она безучастно ждала результата. Ей казалось, что все её покинули, оставили наедине с её бедами, болью в спине и неудобствами.
Она сидела  на кухне и смотрела в окно. Дмитрия дома не было. Он где-то устроился разнорабочим и целыми днями пропадал, возвращаясь, поздно вечером, усталый и голодный.  Последний месяц жизнь в городе несколько оживилась, но связано это было с тем, что на смену бедным приходили богатые. Жилье начало активно скупаться иностранцами, в основном из Европы, где из-за беспрерывных катаклизмов и проблем с топливом жить стало невозможно. Вот и потянулись к нам богачи из Европы. Ну, а коль по нашей традиции вся жизнь в стране происходит в столице, её то и подвергли интенсивной оккупации.  Вместе с хозяевами, потянулись сюда и капиталы, сама собой Москва вдруг превратилась в мировой финансовый центр. Жизнь несколько оживилась и даже, на первый взгляд, всё вроде как вернулась назад к прежней сытой жизни. Прописка коренного жителя, как и прежде, стала бронёй, пропуском к денежной работе, ко всевозможным льготам и поблажкам, которых были лишены другие жители страны. Однако с приходом капитала, хоть и заполнились прилавки магазинов товаром, но цены на него стали очень высоки.
2.
Оксана родила быстро. Схватки начались вечером, и едва её доставили в родильное отделение, как тут же она отправилась рожать. Правда, слабенькие мышцы живота доставили много хлопот акушерам, но в течение часа она удачно разродилась девочкой. Появление малыша в доме несколько смягчило отношения. Дмитрий взялся за роль отца энергично и организовал всё для удобства матери и малыша. Но прошел месяц, и эмоции начали угасать, а кричащая по ночам Мила, так назвали дочь, начала раздражать мужа. Он не высыпался и был очень раздражительным. Конечно, его можно было понять, чтобы добраться до работы, Дмитрий делал две пересадки. Раньше он бы воспользовался машиной. Но теперь это могли себе позволить лишь очень обеспеченные люди, остальные же спустились в метро или затискивались в общественный транспорт, который всё более удлинялся, и всякий автобус уже напоминал соединенные между собой сосиски. Потом предстояла работа, где он катал большие тачки и делал другую тяжелую работу. Потом полутора часовое возвращение домой, и всё это ради зарплаты, которой хватало лишь на еду и оплату жилья, ничего другого он позволить себе не мог. И всё дурацкий возрастной ценз, который хоть и не был официальным, но действовал неумолимо. Да и кроме менеджмента Дмитрий больше и не мог ничего, так что инженерные вакансии он пропускал. В конце концов, чтобы как-то прокормиться, он вынужден был устроиться на ручной труд и теперь не мог никак сменить профессию. Вымотавшись за день, он не мог спокойно выспаться, и от того был вялым и раздражительным. Он начал засыпать на рабочем месте, стоило лишь остановиться на перекур.
Однажды Дмитрий пришел раньше обычного и завалился спать. Утром он не пошёл на работу и после долгих расспросов, сознался Оксане, что его уволили. Начался скандал. Оксана и так была на взводе из-за того, что ребёнок вечно чего-нибудь просил, и потому  не могла сдержать эмоций и высказала ему всё, обвиняя в никчемности, бестолковости. Дмитрий вдруг встал и, хлопнув дверью, ушёл. Его не было несколько дней, и изо дня в день Оксана осознавала, что совершила очередную ужасную глупость. Только пробыв два дня  наедине с ребёнком, она вдруг поняла, что не сможет прожить одна без него. С ребёнком на руках и без денег в кошельке. На четвертый день её охватил ужас от мысли, что он уехал и никогда не вернётся. Когда на пятый день он позвонил, она даже не заметила, что он был пьян. Она плакала и умоляла простить её, клялась в любви и преданности. Дмитрий вернулся, но какой-то отрешённый, сломленный. Он тихо сидел в комнате, и Оксана боялась даже намекнуть на проблему денег, чтобы он вдруг не подумал, что его ждут здесь ради них.
Но прошёл день, а он ничего не предпринимал, а время шло, и надо было кушать. Через неделю кроме кипятка в доме ничего не осталось, и тогда он встал и ушёл.
Вечером он вернулся и, усадив её напротив себя, начал разговор.
- Я ухожу на войну, я так решил. Ты была права, я никчемный и бестолковый, к тому же я стар для тебя и дряхлею с каждым годом. Теперь я чётко вижу, ради чего ты сошлась со мной. Пока я был на коне, я был мил тебе, теперь же ты меня презираешь. Обидно и грустно мне, но винить некого, сам дурак. По существу бы вышвырнуть тебя, но ребёнок в чём виноват? Правда, не знаю я, мой он или нет, большие у меня на этот счёт сомнения. Да какая разница, это маленький, беззащитный человек, и я не могу его бросить, но жить с тобой я тоже не могу. Не могу и всё. Поэтому я решил уйти. Деньги будут пересылать тебе, не переживай, мне они там не нужны, а, если убьют, то дадут пенсию, какие-никакие, а деньги.
- Дима, любимый, что ты надумал, какую войну, ты что?! – она бросилась к нему. Но он отстранил её от себя.
Вдруг перед глазами Оксаны всплыли картины репортажей с далёкой Сибири. Горящие города, покорёженные машины, бегущие, обезумевшие люди. Всё это вдруг приблизилось к ней и стало почти рядом. Она вдруг ощутила, как холод пробежал по спине, и ноги её вдруг ослабели. Она рухнула на стул. Здесь, в столице, война не ощущалась, всё шло своим чередом, бурлила жизнь, и ничего не напоминало о том, что где-то на окраинах родины идёт война, хотя уже месяц, как юг Сибири был охвачен пожаром боёв. Даже мобилизация сюда не дошла, только добровольцы покинули мегаполис. Она вдруг вспомнила, что недавно мать писала, что у них прошла мобилизация. Многих парней забрали, куда-то делся бензин, начались перебои с продуктами, но Оксана не придала особого значения этому. Она отнеслась к этому  как просто к информации, приняла к сведению, вообще мать надоела ей со своими причитаниями. И вот теперь так неожиданно эти далёкие события коснулись её. Вдруг, сразу, она поняла, что не хочет терять Дмитрия, если она и не любила его, но привыкла к тому, что он рядом, дома. И теперь он уходит от неё, бросает, бросает навсегда и она остаётся одна в этом большом городе. И отчаяние охватило её.
- Дима, что ты делаешь, зачем ты хочешь сгубить себя, ведь ты же и в армии то не был. Ты там погибнешь. За что ты так с нами, чем я виновата перед тобой? Это же безумие, остановись, ведь мы - твоя семья. Вот дочь твоя, ты хочешь оставить её сиротой?
- Брось, Оксана, ты сама то веришь в то, что говоришь? Какая любовь? Какая семья? Я тебе нужен был для того, чтобы вырваться из твоей Тмутаракани. А теперь, когда я потерял бизнес, стал тебе не нужен, ты презираешь меня, ненавидишь. Я вижу, не слепой! Так что брось ты, эти причитания, решено, ухожу и точка. И не останавливай меня, я знаю, что никому не нужен, а тебе в особенности, а там я хоть родине службу сослужу. И не разыгрывай мелодрамы, не проймёшь.
- Дима, Дима, – запричитала Оксана, и слёзы покатились по её щекам, – что ты говоришь, я люблю тебя, ну, если когда и лишнего скажу, с горяча, так что с того, зачем ты всё близко к сердцу принимаешь? Если ты меня не любишь, то подумай о дочери, на кого ты её оставляешь.
- Дочери? Ты что, думаешь, что я не знаю, как ты у мамаши с этим пареньком кувыркалась? Так что не говори мне, что это моя дочь, и не висни на мне, я всё равно тебе не верю. А ребенок тут не виноват, потому и денег тебе буду пересылать. Всё, оставь меня, я спать хочу.
Как не пыталась Оксана остановить его, он был неумолим. Видимо решение это он вынашивал давно, после того злополучного скандала, когда он ушёл из дома и очень в нём утвердился. Оксана кляла себя за свою опрометчивость, но ничего не могла сделать. Он твёрдо вбил себе в голову идею, пожертвовать собой ради спасения родины.
Ещё две недели Дмитрий ходил на какие-то курсы, оставаясь в городе, жил в казарме, и Оксана не знала, где его искать. Потом он уехал, и она осталась одна в маленькой, неуютной квартире.
3.
Девочка росла, и вся жизнь молодой женщины крутилась вокруг неё. Не привыкшая к тому, что ей надо заботиться о ком-то, Оксана возненавидела её. Она готова была убить её, особенно, когда та вдруг начинала капризничать. Не умея успокоить ребёнка, она сама раздражалась, и от этого ребёнок начинал кричать ещё громче. Прошёл месяц, она действительно получила деньги, это событие успокоило её, и она даже как-то приободрилась. К счастью, пожилая соседка, слыша, плачь из соседской квартиры, наведалась к ней. Поначалу Оксана приняла её приход в штыки, но после того, как женщина ловко успокоила ребенка, прониклась к ней некоторой симпатией. Теперь соседка часто навещала её и помогала  ухаживать за ребёнком. Видимо одинокой женщине самой нужно было быть кому-то нужной, по крайней мере, делала она это самотвережнно и бескорыстно. Жизнь как-то вошла в колею и Оксана даже могла позволить себе пройтись по магазинам.
Лето подходило к концу, и погода испортилась окончательно. В последние годы погода вообще не радовала. Не привычно тёплые зимы несли с собой бураны и мощные снегопады, за которыми следовали оттепели. Эти смены погоды приводили к тому, что снежная каша превращалась в лужи, а затем в лёд, затем опять в кашу и лужи. На дорогах творился ужас. Короткая, но бурная весна сменялась жарким летом, жара доходила до сорока градусов, но часто сменялась бурными и продолжительными ливнями, которые налетали то с севера, то с юга. Потоки воды с неба заливали город так, что некоторые улицы становились не проезжими. Мощные разряды молний часто приводили к всевозможным происшествиям, поэтому люди старались в грозу из дома не выходить. Нынешний год не был исключением. Страшная жара вдруг прервалась дождём, который затянулся уже на неделю.
Оксане предстояло наведаться в поликлинику, и она дожидалась, когда ненастье отступит, но прошла неделя, а тучи продолжали висеть над городом, и с них беспрерывно лились вода. Потому она решилась на поход, несмотря на ненастье. Уложив ребёнка в нагрудный рюкзак, она отправилась в поликлинику. Путь был не близким, и она воспользовалась автобусом. Время было около десяти, пик спал, и в автобусе было не тесно. Оксана вышла на остановке и, расправив зонт, направилась в сторону поликлиники. Необходимо было пройти немного по улице и свернуть в переулок. Едва она прошла с десяток метров, как послышался не понятный гул, и идущий впереди автобус мгновенно исчез. Оксана остановилась, она не поняла, что случилось. Но холодок пробежал по её спине. Земля вдруг задрожала, и из глубин её на поверхность поднимался какой-то гул. Через несколько секунд  она увидела, как впереди, на углу, стена дома вдруг поплыла вниз и в сторону, и через мгновение огромная масса кирпича с шумом рухнула куда-то вниз. Не на асфальт, а просто исчезла и всё, обнажив внутренности строения. Она видела, как вместе с кирпичом вниз падала мебель и люди. Это было настолько ужасно, что у неё всё похолодело внутри, и она почувствовала, как под сердцем что-то оборвалось. Вдоль улицы вдруг с треском расползлась трещина, как на продавленном стекле. Оксана хотела бежать, но тело как будто окаменело, ноги не слушались её, она стояла, как вкопанная, и с ужасом смотрела на происходящее. Земля продолжала гудеть, но гул этот постепенно стихал. Наконец, она совладала с собой, но вместо того, чтобы бежать, осторожно подошла к краю огромной трещины, поглотившей дом, и заглянула туда. Там в глубине не было видно ничего, только осыпающийся вниз песок, который уходил куда-то вниз, как в воронку. С противоположной стороны, с шумом обвалился кусок земли, и Оксана отпрянула от края. Только сейчас она поняла, что надо бежать отсюда. Она повернулась и быстро пошла прочь. Едва она сделала это, как рухнул вниз кусок дороги, обнажив зияющую пустоту. Оксана побежала вперёд, не видя ничего вокруг. Лишь добежав до перекрёстка, она пришла в себя и перешла на шаг. Кругом бегали люди, стараясь сесть в любой транспорт, лишь бы скрыться подальше от этого ужасного места. По-видимому, нарушилось электроснабжение, потому что все троллейбусы стояли, светофоры перестали работать. Кое-как добравшись до дома, Оксана вдруг почувствовала сильный приступ страха. Он буквально взял её за горло, не давал дышать, полз по позвоночнику, отчего руки и ноги начали мёрзнуть. Оставаться одной в комнате было не выносимо, и она позвонила соседке. Пожилая женщина, увидев её, сразу затащила к себе и приступила с расспросами.
- Оксана, да на тебе же лица нет. Что случилось, ты же в поликлинику ушла, что с ребенком?
- Нет-нет, Марина Алексеевна, со мной ничего не случилось, но там случилось такое, такое …
И Оксана рассказала во всех подробностях о том, чему она стала свидетелем. Женщина слушала и, когда Оксана закончила, всплеснула руками.
- Я сейчас позвоню одному человеку, попрошу его придти. Он как-то предупреждал меня о том, что подобное может случиться, это было, лет пять назад, так что давай, подождём его, и ты всё расскажешь и ему. А пока он будет добираться, попьём чаю, да и малышку пора кормить.
Оксане совсем не хотелось уходить, и она согласилась. Марина Алексеевна принялась хлопотать на кухне. Видно было, что ей доставляет удовольствие возиться с ребёнком, и Оксана в этом ей не мешала.
Вскоре появился и гость. Он подоспел как раз к чаю. Это был шустрый старичок лет шестидесяти пяти. Он пришёл с цветами и небольшим тортом. После небольших приветствий, Марина Алексеевна ввела его в курс дела. Виктор Сергеевич, так звали гостя, отнесся к рассказу крайне серьёзно и принялся расспрашивать Оксану о подробностях. После каждого уточнения он становился всё серьёзнее и мрачнее.
- Вот что я вам скажу, милые дамы, – подытожил он. – Дела наши, по моему убеждению, крайне опасны. Мои прогнозы для вас будут не очень радостными. Вот что нас ждет. Оксаночка, к сожалению, явилась свидетелем величайшего катаклизма, точнее, пока лишь его робкого начала, которое весьма возможно примет вскоре обвальный характер. Вот она говорит, что сначала появилась огромная трещина, и в неё попадали машины, а затем дом нагнулся и упал в неё. Когда же она туда заглянула, то ничего, кроме песка, не увидела. Что это значит? А вот что это значит. Это не промоина, которые часто случаются в Москве. Вы, я думаю, часто слышали, что, то тут, то там образовывались провалы, но они были не глубокие, максимум метров пять. Это результат порыва водопроводов. Иногда, спрятанные в бетон речки, находили себе щели, подмывали фундаменты или дороги, чтобы вырваться на волю. А здесь другое дело, дом обрушился и исчез. Это пролом, глубина которого сотня метров и более, поэтому всё, что было сверху, ушло туда, в бездну, и сверху накрылось осыпавшейся породой. От чего пролом? Да всё просто. Под нами плато из твёрдых пород, но плато не цельное, а как разбитое блюдце состоит из осколков, поверх которых лежит толстый пласт песчаника. Мы же, безумцы, начли здесь возводить высотки. Ещё в моей молодости умные люди предупреждали об опасности провалов, но кто их тогда слушал, когда шла борьба за каждый клочок московской земли, за каждый метр. Всё деньги, безудержная гонка за деньгами. В этой безумной гонке голос разума никто не слышал. А ведь многие специалисты предупреждали, нельзя столько строить. Правда, в последние годы, из-за кризиса, стройки поутихли, а сейчас вот вновь развернулись. Видели, сколько толстосумов из-за бугра сюда подтянулись? Видимо какой-то пласт дал просадку, и пошла трещина.  Боюсь вас запугать, но в тектонике так, если уж началось, то, вряд ли остановится. Поэтому подвожу  итог – бежать отсюда надо, и, чем быстрее, тем лучше. Желательно завтра утром, а ещё лучше сегодня вечером.
- Ох уж вы, Виктор Сергеевич, и напустили страху на нас. Неужто всё так страшно?
- Более чем, дорогая Марина Алексеевна, всё более чем серьезно, поверьте опыту бывалого геодезиста. Я просто крайне настаиваю на немедленном отъезде. У вас есть куда уехать, хотя бы на время?
- У меня есть, но только денег, пожалуй, маловато на поездку.
- А у меня кроме дачи некуда.
- Нет, дача не пойдёт, коль будет обваливаться, то и Подольск прихватит, а может и до Ожерелья дойдёт. Да вот ещё примета. Если в новостях это событие будут освещать вяло, без комментариев, значит, дело серьёзное. Потому говорю вам, девушки, уезжайте, от греха подальше.
- Ну, а как же государство? Неужели никаких мер принято не будет?
- Ну, а какие меры вы, допустим, примете к вулкану, Оксаночка? Это вы уж через чур оценили возможности человека. Предотвратить, вовремя остановиться человек мог, но не захотел. А теперь уж поздно что-либо делать, остается только бежать и издали смотреть на дела рук своих.
- Так что же, нельзя было в других местах строить? Какие у нас просторы! Ладно, японцы, у них земли мало, а у нас то шестая часть суши.
- Так уж повелось на Руси, где власть там и деньги, а где деньги там и народ кучкуется. С ленинцев ещё повелось. Где все дела решались? В главках, то бишь в Москве, а когда народное добро делили, то где куски от народного пирога раздавались? Опять же там, в главках, то бишь в Москве. Вот и потянулся народ в столицу, ну а там, где деньги там и жульё разное сразу осело, индустрия развлечений. Чем больше народа, тем шире индустрия, а значит жилье нужно, а это тоже большие деньги.
- Может всё-таки это не то, что вы думаете?
- Нет, здесь других предположений быть не может, это смещение пласта и, когда случится новое, сказать трудно, но то, что это случится, это сто процентов. Дело лишь времени и случая, что спровоцирует процесс. Здесь ведь как в сказке о репке. Все тянули, тянули, а вытянуть не могли, позвали мышку, и на тебе, пошла репка. Так и здесь. Вот идёт дождь, вроде ерунда, а ведь это тысячи тонн воды. Может, они как раз и доведут массу до критической отметки, когда пласты не смогут более оставаться неподвижными и начнется их смещение. Так что мой совет вам и настоятельная рекомендация – уезжайте и понаблюдайте процесс со стороны. Марина Алексеевна, вы хоть как-нибудь повлияйте на эту неверующую Фому в юбке.
- Да, да, Сергеевич, мы всё решим и сделаем, как ты сказал. Будь спокоен, сам то ты что надумал?
- Я вот тут с  собой прихватил план и думаю, что вам следует с ним ознакомиться, – он достал схему города, на которой как паутина были нанесены линии. – Вот примерное расположение тектонических плит, линии, это края разломов. Из этого плана видно, что в случае катаклизма вам надо воспользоваться вот таким маршрутом.
Старичок провёл карандашом по улицам, где не было красных линий.
- Правда, все линии на плане замкнутые, потому выберем улицы, где меньше всего вам придется пересекать разломы и где, по моим расчётам, меньше всего напряжения в коре.
Он проложил два маршрута и вручил документ Марии Алексеевне. После чего, раскланявшись, ушёл. Женщины включили телевизор. Новости только начались. Репортеры очень эмоционально описывали событие, сколько ориентировочно погибло, сколько пострадало. Оксану порой раздражало это смакование чужой беды, но видно это и есть тот хлеб, которым они кормятся и потому забывают об элементарной этике. Она упорно ждала, когда в кадре появятся представители власти и прокомментирую ситуацию, но такого не произошло. Появился в кадре какой-то представитель властей, но отделался общими фразами. Это привело Оксану в смятение. Ей совершенно не хотелось, куда либо ехать, потому что бензин был страшно дорогой, а денег не так уж и много. Да и «куда-то», это означало домой, к маме.
- А вдруг это домыслы безумного старика, заклинившего на своей идее, – пробормотала она, – а мы сорвёмся, как дураки, прокатаем бензин? Нет, не может быть, чтобы всё случилось, так как он говорит. Ведь больше же нигде ничего. Да и куда ехать? К матери, за шестьсот километров? Ближний путь, оно и раньше то было не дёшево.
С такими мыслями она отправилась спать. Утром к ней постучалась соседка.
- Оксана, ну, что, ты надумала? – спросила она с порога.
- Ничего не надумала, не верю я в это, да и денег у меня мало.
- Ты о деньгах не думай, у меня есть тут немного, на чёрный день, вот возьми и заправься на всякий случай.
Она протянула Оксане небольшую стопку денег.
- Ну, хорошо, - нехотя согласилась та, - сейчас перекушу и съезжу…
На заправке почему-то было немноголюдно, но топлива давали по двадцать литров, пришлось дважды заезжать, чтобы заправить полный бак. Ещё канистру она залила на другой заправке, теперь до родной деревни должно было хватить. Для чего она так поступила, Оксана объяснить не могла, видимо внутреннее чувство подвигло её на это. Когда она вернулась, то Марина Алексеевна уже собрала чемодан и несколько коробок с продуктами. Никаких сообщений о новых провалах не последовало, и женщины решили отправляться рано утром. Сначала за город на дачу, а если что случится, то и дальше. Чтобы встать пораньше, решили лечь спать у Марины Алексеевны.
4.
Оксану разбудил  далёкий, исходящий из-под земли гул, тот, который она уже слышала недавно. Она вскочила, сон мгновенно исчез. Подбежав к кровати Марины Алексеевны, она принялась тормошить женщину.
- Быстрее, быстрее, вставайте, надо бежать.
- Что, что случилось, – пробормотала, встревожено женщина.
- Началось! Вот, слышите гул, надо бежать.
Они выскочили из квартиры, одеваясь на ходу, побежали вниз. Ребёнок мирно спал в корзине. Всё, что они должны были взять с собой, они уложили в машину ещё с вечера. Едва начало светать, и город мирно спал. После недолгих блужданий во дворах, они выскочили на проспект и помчались на выезд. Вдруг машина затряслась, и  проспект с треском пересекла огромная трещина. Едва успев затормозить, Оксана остановилась почти у самого края провала. Включив заднюю передачу, она рванула назад с такой скоростью, что сделал полицейский разворот. По краям провала побежали трещины, и огромный кусок дороги исчез в бездне. С грохотом рухнул дом, обдав их облаком пыли, на машину посыпались куски битого кирпича и бетона. Разбилось заднее стекло. Оксана помчалась назад и на втором перекрестке свернула направо. Так было отмечено на карте. Проскочив три квартала, она вновь повернула и прибавила газу, стремясь быстрее вырваться из города. Трещина зигзагообразно приблизилась к проспекту. Но, не доходя метров десяти, пошла параллельно, отделив проспект от жилых домов. Оттуда выбегали люди и в ужасе метались вдоль домов. Дорога быстро заполнялась машинами, и вскоре всё движение остановилось, образовалась пробка. Вновь земля мелко задрожала, и трещина вмиг стала расширяться, подступая как к домам, так и к дороге. С ужасом женщины смотрели, как сначала газон вместе с деревьями провалился куда-то вниз, а затем и тротуар медленно сполз в провал. Стоящей напротив них дом вдруг медленно начал наклоняться  и на какое-то время замер, как Пизанская башня. Постояв как в раздумье, дом вдруг быстро пришёл в движение и начал превращаться в груду падающего кирпича, среди которого летели шифоньеры, кровати, столы, одежда. За ним рухнул и соседний дом. Наконец  машины пришли в движение, но вскоре остановились вновь. Перепуганные люди нервничали и совершали ошибки.
- Быстрее бы проехать следующий перекресток, тут у Сергеевича отмечена зона. Не дай Бог и здесь треснет.
- Будем надеяться. Чёрт, ну, что они там опять встали? — теперь она уже проклинала себя за то, что не послушалась старика, страх охватывал всё её существо.
Впереди стояла машина с искореженным капотом. Водитель, похоже, с перепугу резко рванул с места и врезался во впереди идущий автомобиль. Его плотным потоком обтекали машины, объехать его было невозможно. Вдруг несколько мужчин подбежали к машине и, перегородив собой движение, руками вытолкали его на тротуар. Вновь движение возобновилось. Наконец впереди показался перекресток. Едва они въехали на него, как рядом с грохотом провалился дом, и огромная трещина устремилась к ним.  Оксана даже почувствовала, как задние колеса подпрыгнули, преодолевая слом. За ними с грохотом обваливалась земля. Мощный фонтан воды ударил из-под земли, видимо сломалась труба. Оксана почти приросла к впереди идущей машине, стремясь уехать как можно дальше от страшного разлома. Позади них, слышались крики, страшная линия разделила людской поток на тех, кто успел, и тех, кто нет. Ребёнок не спал, но молчал, сейчас же, когда поток машин разрядился, и напряжение спало, вдруг расплакался. Марина Алексеевна принялась её утешать, но видимо сама она была возбуждена, и это возбуждение передавалось ребёнку. Она оглянулась назад, и посмотрела на остающийся позади город. Вместо привычных высоток позади них виднелись лишь полуразрушенные остовы и, оставшиеся ещё целыми здания, одиноко торчащие среди холмов щебня. На горизонте поднимался дым, видимо возникли пожары.
МКАД остался далеко позади, но  поток машин  начал нарастать Вдруг одна из машин нагло подрезала Оксану, и ей пришлось выскочить на обочину. Посылая проклятия наглецу, она вновь вырулила на асфальт, но машина  завиляла, и ей пришлось вновь съехать на обочину. Передние колесо спустило и девушка, зло, пнув покрышку, полезла за запаской. Она долго мучилась с домкратом и даже смогла поднять машину, но когда дело дошло до гаек, тут у неё ничего не получалось. Позади неё кто-то остановился.
- Помощь нужна? – спросил приятный баритон.
Оксана оглянулась, позади неё стоял пожилой мужчина лет шестидесяти. Вернее он сидел на складном велосипеде.
- Если не трудно, у меня ничего не получается, гайки не откручиваются.
- Да, это, конечно, дело не сложное, за пять минут управимся.
Он поставил велосипед и принялся за работу. Вскоре колесо было заменено и осталось лишь сложить всё в багажник. Мужчина уложил колесо и домкрат и аккуратно закрыл заднюю дверь. В этот миг, как из-под земли, перед машиной выросли трое парней.
- Вот и тачка подкатила, – проговорил один. – Ну-ка, тёлка, давай сюда ключи.
Он ухватил её за запястье и притянул к себе.
- Ну, живо, – он сдавил ей кисть и вынул ключи из ладони.
- Тётя, - развязано обратился второй к пожилой женщине, – просьба освободить вагоны, поезд дальше не идёт.
Он открыл дверь и решительно потянул её за руку.
- Парни, а не слишком ли вы нагло себя ведете? С женщинами так нельзя.
- А ты что там, старый, вякаешь? Садись на свой драндулет и быстрее крути педали, пока не дали.
Они дружно заржали, довольные своим остроумием.
- Повторю ещё раз, верните ключи и извинитесь перед женщинами, да и передо мной, в конце концов, вы слишком молоды, чтобы так мне дерзить.
- Ты чо, урод, не понял, что тебе сказали, сейчас объясним, – заводила угрожающе направился к нему.
Мужчина спокойно вытер руки и уставился на хулигана. Тот с размаху нанёс удар ему в лицо. Но каким-то странным образом удар этот прошелся мимо, и нападавший растянулся позади мужчины на щебне. Ключи выпали у него из рук, и мужчина спокойно поднял их и положил в карман.
- Осталось только извиниться, – проговорил он.
Озверевший от боли и позорного падения, верзила бросился на него и  попытался вновь нанести удар, но опять оказался на земле. Двое его напарников бросились на мужчину с криками. Один нанёс удар ногой, второй попытался ухватить за горло. Но сначала один, пролетев мимо  Оксаны, плашмя шлёпнулся о землю, а затем и второй улёгся возле пожилого велосипедиста. Он сделал полшага в сторону, чтобы уступить падающему телу место. В этот момент  на него бросился верзила. В руке у него был нож. Он, рыча, нанёс удар снизу в живот, но лезвие ножа, остановившись в сантиметре от тела, быстро поменяло направление и уперлось в грудь нападавшего.
- Отдай ножичек, детям о ножами баловаться нельзя, - спокойно сказал обороняющийся, и нож переместился в руки мужчины.
- Вот что, ребята, считаю до десяти, потом начинаю чесать вам рёбра этим пером. Время пошло.
Хотя это он произнёс спокойно, едва слышно, но дважды повторять ему не пришлось. Хулиганы разбежались так быстро, как и появились.
Минуту стояла мертвая тишина, если это можно было так назвать в шуме движущихся автомобилей. Наконец оцепенение испуга прошло, и женщины бросились на шею своему спасителю.
- Если бы не вы, нам бы конец, – радостно сообщила Оксана. – Вы наш спаситель. Как нам благодарить вас?
- Большое вам спасибо, – вторила ей Марина Алексеевна.
- Ну, что вы, милые женщины, ничего особого я не совершал, ну, а если уж вам так хочется сделать мне приятное, так возьмите меня до развилки, там за Окой. На велосипеде далековато, а время  неумолимо бежит.
- Ну, конечно, садитесь, и нам с вами будет спокойнее, а как же велосипед?
- А, велосипед, да он складывается и становится совсем маленьким. В багажнике ему найдётся место.
- Ну, тогда вперёд.
Оксана села за руль, и они отправились в путь. Поток машин двигался довольно быстро, не смотря на то, что движение было довольно плотным.
- А как это у вас ловко получилось? Простите, я - Оксана, а это Марина Алексеевна.
- Геннадий Петрович. Вы о хулиганах?
- Да, я сначала думала, что этот верзила вас убьёт, а он вдруг как полетит на землю, и эти двое, особенно тот, что меня чуть не сбил, когда кувыркался в воздухе. Он так шмякнулся о землю, что у него внутри что-то хрустнуло. Это что кун-фу, или джиу-джитсу?
- Это русский стиль единоборства, один старичок придумал, Кадочников, специально для пенсионеров, чтобы без резких движений можно было бороться.
- А где вы этому научились?
- О, это было давным-давно, один товарищ научил. Сначала я долго мучился, а потом приловчился и ничего, получается. Правда, надо постоянно тренироваться, чтобы не разучиться, но, как видите, пригодилось.
- И очень даже пригодилось. Он когда меня схватил за руки, я чуть от страха не описалась.
За разговором они и не заметили, как появилась развилка, и гость их попросил остановиться.
- Я  прибыл на место, так что пора расставаться. Спасибо, что подвезли, а то бы мне пришлось ещё час добираться. А теперь с полчаса езды, и я дома.
- А что же вы в такую даль на велосипеде? У вас что, машины нет?
- Нет, не у всех есть возможность иметь автомобиль, да, и езжу я не так уж далеко и не так часто. Кстати, укрепляет здоровье.
Геннадий Петрович сел на велосипед и, помахав на прощание рукой, покатил в свою сторону, а женщины отправились дальше.
Им предстояло проехать еще километров тридцать, чтобы добраться до дачи, но, не доезжая километров десяти, дорогу им перегородил шлагбаум. Толстый милиционер хмуро объявил, что проезд дальше закрыт.
- А что случилось, нам надо на дачу.
- Всем надо, - хмуро проговорил мужчина, – а у нас пожар, лес горит и торфяник. Проезд запрещён, опасно, да и дача ваша, может, сгорела, здесь уже второй день полыхает, поди, гектаров пятьсот уже выгорело.
- А что же не тушат?
- А кто тушить будет, коль в городе такое творится? Вы что, женщины, из космоса что ли, в Москве не были, ничего не знаете?  Там если и есть пожарные расчёты, так у них там дел невпроворот. Не до леса, понимаете?
Женщинам ничего не оставалось делать, как развернуться.
- Куда теперь, Оксана?
- Куда, куда, поедем ко мне на родину, к маме. Больше не куда.
- Далеко это?
- Дальше не бывает, километров шестьсот, такая глушь.
Они вновь выехали на трассу и помчались на юго-восток. Видимо основной поток машин уже прошёл, и теперь на дороге было просторно. К ночи они добрались до стоянки и остановились на ночлег. На всякий случай они поставили машину поближе к посту. Марина Алексеевна отправилась в кафе, но там ей удалось добыть только кипятку. Они заварили чай и приготовили кашу ребёнку. Перекусив своим провиантом, легли спать, как могли. Утомившаяся за день Оксана уснула как убитая, и Марина Алексеевна долго ещё нянчилась с  Милой, которая вдруг разыгралась. Была тихая и тёплая ночь, на чёрном высоком небе мирно светили звезды, их было много, очень много. Марина Алексеевна смотрела на них и думала о своём.
Дети её умерли, не в катастрофе и не от несчастного случая, просто умерли, как-то быстро занемогли и в скорости скончались. Сначала один, затем второй, диагноз так и не установили, от чего. На них навалились все недуги разом, как будто тело их враз одряхлело и развалилось. И теперь у неё не было близких. Муж давно куда-то делся, да и мужем его назвать было нельзя, сожитель, с которым она умудрилась родить двоих детей. А потом ему или надоело кормить семью, то ли молодуха вскружила голову, но однажды он объявил, что уходит, и ушёл. Марина его не удерживала, просто поплакала и всё. Потом была полоса тягот и лишений, когда ей приходилось работать на двух работах и нянчиться с детьми. Вечная нехватка денег и времени, вот всё, что она могла вспомнить о своей жизни. Единственным светлым пятном был Олег. Он, как комета, появился на горизонте и исчез. Погиб на работе. Но успел сделать её счастливой и почувствовать себя женщиной.
Она вспомнила, как познакомилась с молодой соседкой. Сначала Оксана ей не понравилась. Она даже находила её девушкой ветреной, пустой, у которой лишь была броская внешность и не более. C появлением же Милы, когда брошенная Оксана обратилась к ней за помощью, Марина вдруг согласилась помочь. И всем сердцем привязалась к малышке, а вместе с дочкой, привязалась и к матери. Ей даже как-то безразлично было, как к ней относится сама  Оксана, главное, что она позволяла нянчиться с этим маленьким человечком, таким забавным и беззащитным.
Вспомнился и Виктор Сергеевич. Она познакомилась с ним на работе. Она подрабатывала в одном НИИ уборщицей. Он один, кто приметил её, для всех остальных она была не более мебели, частью интерьера. Сергеевич уже тогда слыл чудаком, со своими концепциями, с которыми он лез к начальству. Потому, наверное, и оставался рядовым сотрудником, не продвигаясь по службе. Говорили, что его разработки ставили крест на многие серьёзные проекты, а потому он был неугоден начальству, отпугивал многих заказчиков, так как всем хотелось, чтобы их проекты воплощались в жизнь, ведь это большие деньги, миллиардные доходы.
Когда старший сын начал прибаливать, она поделилась с ним своей бедой, и неуёмный старик пошёл к ней домой и лично обследовал сына. Он даже поставил диагноз – утрата жизненных функций в результате глобального отравления. Правда, сделал он это после долгих опросов. Он изучил весь рацион, взял воду на анализ, даже проверил квартиру на радиацию. Тогда он ей рассказал о своей теории накопления. По его теории следовало, что, в конце концов, всё человечество придёт к гибели именно от приверженности к цивилизации, к обожествлению технического прогресса. Всё, что человечество производит, и погубит его самого, потому что любое производство вырабатывает отходы, которые не принимаются природой, то есть являются мусором. Этот мусор надо куда-то деть, ведь переработать его в естественные материалы промышленность не может, да и не хочет тратиться на это. Поэтому закапывает, закачивает под землю, развеивает в воздухе, растворяет в воде, короче, прячет от взора. Сильные мира сего даже убеждают нас, что выбросы снижаются. Но ведь не кончаются и не исчезают, а копятся из года в год рядом с нами, под нами, над нами. А, значит, накапливаются и когда-нибудь накопятся до критической черты, когда начнут активно влиять на нас, вызывая болезни и гибель организма, и на этом рубеже ничего уже человечеству не поможет. Он тогда сказал Марине, что сын её просто набит вредными веществами до отказа и системы фильтрации уже не справляются с накопившимися в организме токсинами. По его мнению, мальчик питался дешёвыми продуктами, содержащими всевозможные химические добавки, которые и засоряли организм, пил обычную воду, которая содержит не только всю таблицу Менделеева, но и множество органических соединений и токсинов. Всё это вместе с вдыхаемым воздухом мегаполиса привело к засорению организма и, он уже не мог сопротивляться внешним факторам, борясь лишь с теми ядами, что переполняли его. С каждым новым приёмом пищи он сильнее и сильнее зашлаковывался. Он долго уговаривал её просто посадить сына на дистиллированную воду, а потом  вывезти хоть на полгода в глухую деревню, на хлеб и овощи. Только не поверила она ему, посчитав чудаком, да и как она могла лишить еды собственного сына, больного сына. И она пошла в больницу. Анализы диагнозы, горы таблеток… Она думала, что спасает его. Но сыну становилось всё хуже и хуже, он перестал ходить, соображал с трудом и тихо умер. От чего, так ей никто и не сказал, лишь дали расплывчатую формулировку – общее заболевание организма. Потом она сменила работу, и Сергеевич скрылся с горизонта её жизни, и лишь когда второй сын занемог, она вдруг вспомнила о нём. Но его отправили куда-то в командировку и когда он вернулся, сын уже скончался. Сейчас, когда теория старика вдруг так страшно реализовалась, она поверила и в то, о чём он ей говорил. Тем более что он сам часто делал то, что пропагандировал, и, может быть, от того был бодр и свеж, не смотря на возраст. Наконец Мила угомонилась, и Марина не заметила, как уснула.
5.
Проснулись они от холода. Было ещё темно, но чувствовалось, что скоро наступит утро. Воздух был так свеж, что тело покрылось мурашками, и их охватил озноб. Вокруг, по обе стороны дороги стояли вереницы машин. Битые, грязные, они имели печальный, удручающий вид. Кое-как выбравшись из ряда, они помчались вперёд по пустой дороге. Когда поднялось солнце, они остановились на обочине и принялись готовить завтрак.  Промучившись с костром, кое-как вскипятили чайник. Хоть Оксана и кормила грудью, но молоко было жидким и его было мало, надо было подкармливать ребёнка, для этого и нужен был кипяток. Собственно говоря, и то, чем они питались, тоже разводилось им.  Они уже заканчивали трапезу, когда с дороги вдруг свернула машина. Это был раздолбанный, покорёженный автомобиль. Он громко бабахнул и заглох. Из него вылезла компания из двух парней и двух девок. Они решительно направились к автомобилю Оксаны.
- Прикинь, Вован, тачка нормальная. Для нас в самый раз, а им многовато будет.
- Слышь, тёлки, махнём не глядя, – уже обращаясь к женщинам, произнёс толстяк.
- Девки, залезай, – сказал другой и решительно открыл дверь.
- Вы что делаете, гады? – Оксана бросилась к своей машине, но одна из девушек схватила её за волосы и повалила на землю.
- Заткнись, коза, иначе всю харю попортим, – прорычала она и пнула Оксану в живот.
Оксана скорчилась, но поползла к машине. Обидчица сделала замах, но Оксана ухватила её за ногу и вцепилась зубами ей в голень. Девка взвыла от боли. Вован, матерясь, схватил Оксану за шею и с размаху ударил о машину.
- Кончай базарить, поехали. Заводи, Витёк.
Оксана упала рядом с машиной. По лицу текла кровь. Сидевшая до этого Марина Алексеевна, вдруг отошла от шока и, схватив чайник, со всей силы ударила Вована по голове. Вован хрюкнул и осел на землю, а она била и била его чайником. Опешившие девки замерли на месте и не знали что предпринять. Выскочил из машины Витёк и ударил её ногой, но Марина Алексеевна вдруг бросилась на него и вцепилась ему в горло. Она не визжала, а хрипела, пытаясь впиться зубами ему в глотку. Витёк отбивался, но никакие его удары не могли её остановить. Через несколько секунд Витёк стал падать, и женщина повалилась на него сверху. Пальцы её железной хваткой держали горло, и Витёк сначала побагровел, а потом начал синеть. Вдруг она почувствовала удар, в голове что-то хрустнуло, и в глазах мелькнула вспышка, и затем всё поплыло перед глазами и стало каким-то далёким, как будто происходило не с ней. Последнее, что она помнила, это ещё один удар.
Оксана очнулась оттого, что муха лазила в носу. Отмахнувшись от насекомого, она поднялась. Дышать было трудно, нос распух, Всё лицо болело как один огромный синяк. Она села и огляделась вокруг. Рядом, распластавшись, валялся парень, вся голова его была разбита и вокруг неё чернела огромная лужа крови. Чуть поодаль, ничком, лежала Марина Алексеевна. Голова её тоже была разбита, и струйка крови уходила куда-то в траву. От запаха крови или от слабости, Оксану затошнило и, отползши на четверенькам в сторону, она начала блевать. Её рвало и рвало, выворачивая желудок наизнанку. Мимо проносились машины, и никто не останавливался, как будто не замечали их. Вдруг она услышала детский крик, слабый, с хрипом. Она оглянулась на крик и увидела свою дочь в траве, ребёнок дёргал ручками, но, наверное, уже сорвал голос. Оксана подползла к ней и прижала к себе. Вдруг вспомнила что-то и, расстегнув кофточку, дала малышке грудь. Это сразу её успокоило.  Это мирное подсасывание и причмокивание привёло в чувство саму Оксану. Она начала думать, что делать, шок потихоньку уходил, и его место занимало чувство страха и отчаяния. Вдруг ритмичный шум трассы нарушил вой сирены и тут же, как из-под земли, появился милицейский автомобиль. Из него вылезли двое упитанных мужчин и направились к лежащим на земле трупам. Глянув на лежащих, на земле, они как по команде почесали затылки и поправили кепи, после чего один из них взял в руки рацию и начал вызывать оперативников, а другой направился к Оксане. Глянув на её разбитое лицо, он спросил:
- Документы есть?
Оксана огляделась по сторонам и не найдя сумки, пошарила в шортах. Она предпочитала носить права в одежде, потому что часто забывала взять сумочку или брала не ту, в которой находились права. А в одежде было хранить надёжнее, тем более что сумочку могли вырвать из рук или украсть из машины.
- Вот, только права, – она протянула документ милиционеру.
Он внимательно прочитал документ и, не спеша, положил в нагрудный карман.
- Разберёмся, а сейчас рассказывайте, что случилось. У вас всё нормально, вы не ранены?
- Если не считать вот это, – она указала на свое лицо, – то всё нормально.
- Тогда рассказывайте, что произошло.
Оксана принялась рассказывать всё, что помнила, но говорить было трудно, язык распух и плохо ворочался во рту, разбитые губы тоже плохо слушались. Она дошла до того места, как Вован стукнул её лицом о капот, больше она ничего не знала.
- Дайте, пожалуйста воды, в горле всё пересохло.
Милиционер сходил к машине и принёс бутылку с водой. Оксана с жадностью принялась пить. Подъехала ещё одна машина, и несколько мужчин принялись что-то мерить, записывать. Её вновь допросили, правда, уже задавали множество вопросов, после чего её усадили в машину и увезли в участок, где посадили в камеру.
- За что? Почему меня в тюрьму, я что преступница? На меня напали, я жертва, а меня в тюрьму, может, вы думаете, что это я их убила?
- Разберёмся, а пока посидишь здесь, отдохнешь, – спокойно ответил дежурный и ушел.
После долгих мытарств Оксана действительно устала и, добравшись до нар, быстро уснула и проснулась лишь на ужин. Надо сказать, что к ней отнеслись с некоторой заботой и помогли с уходом за ребёнком. Но после ужина она почувствовала себя плохо, её начало знобить и сильно разболелась голова. Она принялась стучать в дверь. Наконец появился недовольный дежурный
- Что за дебош, гражданка? Что порядок нарушаем?
- Мне плохо, – едва пробормотала Оксана и повалилась на пол.
Выругавшись, дежурный склонился над женщиной. Он убедился, что она не симулирует, и отправился вызывать врача. Пришёл врач. Осмотрев девушку, которая лежала без сознания, он задумчиво почесал ухо и произнёс:
- Её надо срочно оперировать. Сломана переносица, и начался абсцесс. Она может скончаться от заражения крови. Голова, штука серьезная. Надо срочно её в больницу.
- Только этого нам не хватало, а с ребёнком что делать, мне его, что ли грудью кормить?
- Вам решать, я своё мнение сказал и запишу его на бумаге, мне тоже не резон, чтобы она здесь ласты склеила, да и тебе я думаю тоже.
После нескольких минут перезвонов и согласований, её отправили в больницу, а ребёнка туда же в родильное отделение.
6.
Оксану закатили в хирургическое отделение, бригада приняла её.  Дежурный врач, расписавшись в приёме, спросил:
- А полис где?
- Нет полиса, у неё вообще с документами проблема. Ограбление было.
Настроение врача резко ухудшилось.
- Как это нет, а нам что её за свой счет оперировать? Знаешь сколько таких, прооперируешь, а потом плати за всё сам. У неё хоть деньги есть, или какие родственники?
- Пока выясняем, но денег нет реально, но мы своё дело сделали. Девку вам сдали, вы расписались, а там, что хотите то и делайте, хотите, лечите, хотите, ждите, когда сама помрет.
- Да вам всё шуточки, а нам что делать прикажете. Начальство то с нами долго не разбирается. Конечно, есть закон оказать помощь, но на самом деле, со своего кармана на такую благотворительность они деньги тратить не собираются. Ладно, что встали? – уже обращаясь к коллегам, произнёс он. – Готовьте к операции.
- Вот что, вы дней через пять подъезжайте, заберете её к себе в больничку, нам тут её за дарма кормить нечем.
- Ладно, шеф. Как скажите, приедем, заберём, лишь бы не сбежала, у нас ведь тоже сторожить её некому, штатом не предусмотрены охранники.
Оксана пришла в себя утром. В палате было много народу, и это её удивило. Она не могла понять, где она, кто эти люди. Только по запаху она поняла, что это больница. Вскоре появился врач.
- Ну что, милая, как себя чувствуешь? Повозились мы с тобой. Кто же тебя так приложил? Нос твой чуть не из горла вынимали. Извини, ты у нас социальный больной, так что лечить мы тебя могли только по минимуму. Так что красоткой ты уже, к сожалению, не будешь, но жить, надеюсь, сможешь. Так, что там у нас с температурой? – он посмотрел на градусник. – Голова не болит? Хорошо, сейчас дышать придётся через рот, но если всё пойдёт нормально, то дня через четыре снимем корсет и растяжки, и тогда вдохнёшь полной грудью. Ты вот что, скажи мне, где твой полис?
- Он был у меня в сумке, но она осталась в машине, которую угнали.
- Ясно, а сама ты откуда, как можно его восстановить?
- Из  Москвы. Я не знаю, как его восстановить сейчас, мы оттуда сбежали, когда началось землетрясение.
- Ясно, ты у меня сверх социальная. Ну, а родственники у тебя есть, которые могли бы заплатить за лечение?
- Есть, муж, он на войне.
- Ну, а где конкретно, где его воинская часть, номер полевой почты?
- Я не помню, он мне переводы присылал, а писать - не писал.
- Понятно. Кто ещё есть?
- Мать, она живет в соседней области.
- Вот это уже лучше, её то адрес ты хоть знаешь, а лучше телефон?
Оксана продиктовала номер и адрес, после чего доктор слегка успокоился. Задав ещё пару вопросов, он пересел к другой пациентке и через полчаса совсем ушёл.
- Что, без полиса? – спросила соседка. – Не боись, теперь уже ничего не сделают. Операцию сделали, и теперь плати, не плати, а выпишут, не оставлять же тебя на казенные харчи на всю жизнь. Промурыжат малость, попугают, но что с тобой делать, коль нет его, этого полиса. Меня Асей зовут, а тебя?
- Оксана.
- Бандиты? – показала она на лицо – Или муж? У нас часто бывает, любя или из ревности приласкают, а потом прости милая, не хотел. Лишь бы в тюрьму не загреметь.
- Бандиты, машину отняли, вот теперь без денег и документов.
- Ты не с Москвы случаем? А то у нас здесь шуму… Москва рухнула, конец света, переполох страшный. У нас то тут телевизора нет, так, кто что расскажет, то и слушаем. Вон девчонка лежит, тоже и Москвы, такие страсти порассказала, волосы дыбом встают. У неё тоже что-то сломано, но в горячке не заметила, только когда досюда добралась, вдруг резко заболела.
Оксана вкратце рассказала свою историю. Послушать её собралась вся палата, женщины охали, вздыхали. Пожилых больше интересовало, как же будем жить дальше, ведь вся власть в Москве. Все деньги там, а тут разом на, и нет, ни власти, ни денег. Очень уж переживали, что смута пойдёт, неразбериха. После обсуждения её рассказа, интерес к ней пропал, и Оксана осталась одна. К вечеру принесли ребёнка покормить.
Прошло четыре дня, доктор, осмотрев её, пришёл к выводу, что она вполне здорова, но отпускать её не спешил. Он пригласил её в свой кабинет и начал беседу тет-а-тет.
- Вот что, девушка, с твоей матерью я созвонился, но она, к сожалению, не ходячая, вернее, полуходячая после инсульта, и денежек сюда не привезёт. Ты хоть знаешь, что мать после инсульта? Нет, так вот, мать твоя нам не поможет, а мне тоже эти проблемы ни к чему. Я подыскал тебе спонсора, но сама понимаешь, он мне деньги, а ты ему натуру. Личико то у тебя, конечно, не ахти, зато всё остальное вполне приличный товар. Ну, что скажешь?
- Да как ты смеешь, гад, ни хрена ты с меня не возьмёшь, а придёт следователь, я ему скажу, как ты ко мне приставал.
- Ну, что же, тогда будем лечить дальше. Только учти, думать надо быстрее, а то лечение быстро проходит и закончится летальным исходом.
С этими словами он прыснул ей в лицо из баллончика, и у неё всё поплыло перед глазами. Она лишь помнила, что он вколол ей в руку шприц. Минут через пять она пришла в себя, но в теле была ломота и разбитость. Доктор заботливо проводил её до постели и уложил. К вечеру ей стало совсем плохо. Кости ломило и выворачивало, началась рвота.
Сестра вызвала врача, тот прибежал и озабочено начал суетиться вокруг неё.
- Везите её в реанимацию, у неё видимо заражение.
Оксану увезли. Там в тишине реанимационного отделения  он начал колдовать над ней.
- Ну, так что, продолжим лечение  или пойдём на выписку?
- Хорошо, я согласна, только сделайте что-нибудь, мне плохо, –Оксана не терпела боли, а потому быстро сломалась.
- Ставка поднялась, теперь у тебя два спонсора.
-  Пусть будет два, только быстрее сделайте что-нибудь, чтобы это закончилось.
- Вот теперь ты мне нравишься, милая барышня.
Он быстро сделал ей инъекцию, и через минуту она уснула.
Проснулась она в какой-то комнате, но не успела она подняться, как в дверь заглянул мордатый мужчина.
- Слышь, красавица, а мы уж заждались, думали, никогда не проснёшься. Давай быстрее подчипурись и к нам. Только будешь халтурить, мы тебя подрихтуем, – он похотливо оглядел её и, не спеша, закрыл за собой дверь.
Она огляделась и увидела нечто похожее на косметический столик. Брызнув на себя дезодорантом, она вышла из комнаты. Там, куда она вошла, была комната побольше со столом и диваном в углу. Два толстяка сидели за столом и уже поглотили большую часть бутылки.
- Так, женщина, а ты чё, и мыться не собираешься? Быстро помылась и сюда, – он подтолкнул её по направлению к ванной.
Ей ничего не оставалось, как подчиниться. Когда она вернулась, парни уже заканчивали вторую бутылку.
- С такой скоростью, ты вообще без пайки останешься, ладно, садись, – и, ухватив её за ягодицу, он притянул её к себе.
Они заставили её выпить, после чего принялись тискать и щупать её. К утру её, измученную и разбитую, привезли в больницу.
На следующий день пришёл милиционер. Доктор, как ни в чём не бывало, передал ему документы и, ласково попрощавшись с Оксаной, пожелал ей крепкого здоровья. Ей вдруг стало ясно, что ничего она не докажет, что она никто здесь, и даже расшибись она в лепешку, ей никто не поверит. С ребёнком в руках, она поплелась в отделение.
- А что мы пешком пойдём?
- Пешком, для тебя бензину не нашлось. Давай быстрее переставляй ходули, надо успеть до обеда всё сделать.
- Что всё? Что ещё вы хотите со мной сделать?
- Да не верещи ты, всё нормально, дадим тебе справку и выгоним на волю. Машину твою нашли, километрах в ста отсюда, в ней нашли твои документы и документы убитой. Там же и пострадавшие нашлись, тоже две женщины. Короче, промышляют они так, смотрят, где на обочине машина, свою, точнее ту, на которой ехали, бросают, садятся на другую и вперёд, пока бензин не кончится. Там же и денежки и жратва. Вам не повезло, не надо было сопротивляться. Короче, признали тебя пострадавшей и теперь на свободу с чистой совестью. Ну что загрустила. Подлечили, подкормили, а теперь на свободу, что не радоваться?
- Да уж подлечили, - она выругалась, – кастрировать бы этого доктора, а не благодарить.
- А что так?
- Да ничего, проехали.
Они подошли к зданию милиции. Её проводили в кабинет, где сидел немолодой уже мужчина и что-то сосредоточенно писал. Не поднимая головы, он спросил имя и фамилию и продолжал что-то писать, лишь меняя листки. Затем он поднялся и направился к двери.
- Сиди здесь, я сейчас вернусь, – пробурчал он и вышел из кабинета.
Добрых четверть часа он не появлялся, затем, ворвавшись в кабинет, заставил её расписаться в бумагах и вновь скрылся. Через десять минут он вновь появился и, усевшись за стол, разложил листки перед собой.
- Вот тебе справка, вместо паспорта, распишись, приедешь домой, там, в РОВД получишь свой паспорт. Вот список личных вещей, распишешься, когда получишь вещи у дежурного.
Он ещё подсовывал ей листки, и Оксана расписывалась.
- Ну, вот и всё, свободна, как птица в полёте.
- А куда мне податься, у меня и денег нет ни копейки, как же я поеду домой?
- Ну, уж, милая, это не наши проблемы, а твои, у нас милиция, а не благотворительный фонд. Не виновна – свободна, и все дела.
- Дайте мне хоть на автобус.
- Что, из своей зарплаты что ли? Ушлячка нашлась. Бери пожитки и чеши отсюда.
- Ну, я натурой отработаю.
- Чего? Натурой? Иди отсюда, шалава, у нас тут такого добра, как грязи, и всё за даром.
Он вытолкал её в дежурку и крикнул дежурному.
- Отдай ей пожитки, и чтобы через пять минут духу её здесь не было.
Дежурный бесцеремонно всё исполнил, и Оксана оказалась на улице, совершенно не зная, куда идти, и что делать.
7.
Без определённых целей она отправилась вперёд и вскоре оказалась возле автовокзала. Она свернула к зданию и, войдя в него, нашла расписание. В нём она нашла маршрут до её родного города, но в конце, там, где должно было стоять время отправления, стояла надпись «отменён». Такая надпись пестрила почти после каждой строки, и из всех маршрутов остался лишь транзит из столицы в областной центр. Видимо не успели ещё сделать исправления, а, может, и ходил ещё автобус, но ответить на это было не кому, все кассы были закрыты. Она вышла на улицу и уселась на лавку, на которой сидела толстая тётка.
- Что, автобус ждёшь?
- Нет, у меня и денег на билеты нет.
- А что же пришла, коль денег нет?
- Не знаю, просто не куда идти, вот и пришла.
- Понятно, беженка, откуда?
- Из Москвы.
- Ага, много ваших сейчас тут бродит. Честно сказать, хоть и жалко вас по человечески, но многие из нас злорадствуют, мол, так вам и надо, хлебните, мол, нашего. По сути, понятно, всё туда, а мы здесь как скоты. Ты вот думаешь, почему рейсов нет, а потому, что бензина нет, весь туда вам отвозили. Да и всё остальное стаскивали туда. Посмотри кругом, у вас в Москве так же? То-то, вот народ и озлобился. После южан, больше всего на вас злы.
- А южане чем вам не угодили?
- Ба, девочка. Так ты вообще не от мира сего. Они же прут табунами, у них то там вообще жизни нет. Так они сюда кочуют, а кушать всем хочется. Вот и балуются грабежом, ведь даром то их, по доброй воле кормить никто не хочет, самим не хватает. По началу казачки начали с ними воевать, а последние годы  и сами казачки на север потянулись. До нас ещё не дошли, так, бывают случаи, а вот в соседнем районе прямо война. Народ вооружился, чем может, дежурят по ночам на улицах. Старикам вообще беда, грабят, убивают. За ведро картошки могут жизни лишить. А ты, куда путь держишь?
- Да в Козельск.
- Так это же в соседнем районе, знаю такой. Что, родственники там?
- Да, мать живёт, но как я туда доберусь, не знаю. Денег нет, да ещё вот, обуза. Чем кормить, не знаю, что делать, не знаю, – и слёзы сами потекли по щекам молодой женщины.
- Ладно, будет тебе. Мальчик?
- Нет, девочка.
- Как зовут?
- Мила.
- А тебя?
- Оксана.
- Слушай, Оксана, я тебе помогу, но сильно на мою доброту не рассчитывай, поняла? Сейчас мой мужик подъедет, поехал по своим мужским делам, и мы тебя прихватим с собой. До Семёновки мы тебя доставим, а там с оказией доберешься до Петровки, а от неё до вашего Козельска рукой подать, километров пятьдесят. Согласна?
- Конечно, согласна, конечно.
- Ладно, сильно не радуйся, дитёночка твоего жаль, невинная крошка страдает, из-за нас, злодеев. Столько злобы носят в себе люди, столько злобы, что весь мир отравить хватит. О, вот и мой хозяин катится, сейчас и поедем.
Оксана посмотрела туда, куда указывала женщина, и увидела повозку, которую тянула довольно справная лошадь
- Вот и наш «Мерседес», хорош? А это хозяин, Михаил Григорич, меня Мария зовут, – сказала женщина и, уже обращаясь к мужу, добавила: – Принимай пассажиров, Григорич, нас до конечной, пожалуйста.
В деревню приехали поздно. Хоть лошадь и тянула справно, но расстояние оказалось довольно большим. Оксана никогда не ездила в повозке, и её сильно растрясло. К тому же её раздражала вонь, идущая от лошади. Раньше она смотрела фильмы, как графини ездили в каретах, теперь она удивлялась, как эти графини это терпели.
- Н, вот и приехали, выгружайся. Как тебе транспорт? У нас теперь это единственное средство передвижения, всё остальное уже давно заржавело  за ненадобностью. У нас то здесь бензина днём с огнём не найдёшь. Есть, правда, фирмы, сеют и пашут, но возле каждого трактора по два охранника. Зато земли много брошенной, паши, не хочу. Вот Григорич мой плуг ручной наладил, засеяли, собрали, обмолотили, теперь вот где-то разыскал мельницу, за ней то мы и ездили, будем муку молоть, хлеб печь. Давай, девка, заноси дитя в дом, пусть спит, а мы с тобой делом займёмся, не даром же тебе харчи есть.
Действительно, Мила спала, как убитая. Уложив ребенка на кровать, Оксана вышла во двор. Хозяева уже сняли агрегат и затащили его в сарай. Теперь они делали другую работу, которую надо было повседневно исполнять. Мария пошла доить корову, а Григорич распряг лошадь и дал ей корма.
- Айда ко мне, – сказал он Оксане. – На тебе ведро, натаскай воды лошади и козам из вот этой бочки, а потом с колодца добавишь в неё, чтобы на завтра было.
- А что, сразу с колодца нельзя?
- Нельзя, там вода холодная, враз скотина застудится.
Она покорно принялась таскать воду, а Григорич занялся сеном, потом он ещё что-то таскал, убирал, подправлял. Мария, закончив дойку, пошла в дом и принялась готовить ужин. Вскоре она позвала всех к столу. Солнце уже совсем село, и в доме было темно. Единственным источником света была маленькая лампочка, которая висела над столом и освещала лишь его и некоторое пространство вокруг.
- Григорич смастерил, – гордо сообщила Мария, – от ветру работает, на подобие мельницы, не ахти как светло, но у других и этого нет. Электричество давно уж в селе отключили за неуплату. А потом кто-то и провода снял, так что почитай уж два года без света сидим.
Ужин состоял из картошки в мундире, куска серого хлеба и молока. Изголодавшейся за день Оксане всё это показалось очень вкусным.
- Вот так и живем, хлеб жуем, – заключил Григорич. – Не густо, но с голоду не умираем, земля кормит. А вот когда к ней не как к матери-кормилице относятся, а как к корове дойной, результат налицо. Всё вырвали с неё что можно, а как не смогла она более терпеть,  возмутилась, взбеленилась, не по нутру сразу стало, катаклизма закричали, беда. А кто же беду накликал, как не вы, москвичи? Всё жадность ваша неуёмная, всё денег вам не хватало, вот теперь и поплатились. А то мы цари природы, бери с неё всё, что можешь. Вот теперь посмотрим, кто что возьмёт.
- Очень уж вы москвичей не любите. Почему? Кого не встретишь, все москвичей проклинают.
- Так не то чтобы всех. Там, в Москве, простолюдину тоже не сладко. На тех, кто миллионами ворочает, озлоблены, кто поскупал всё на ворованные, а нас в батраки записал. Ведь за горло же взяли, всё скупили. Всё им принадлежит. А нам лишь за гроши работать приходилось. Веришь, нет, довели до того, что ни скотины во дворах, ни птицы. Там не паси, тут не ходи, это не тронь. В общем, кабала, с голоду начали дохнуть, это притом, что кругом поля колосились, караваны машин уходили гружёные хлебом под завязку. В то время, как вы изнывали от роскоши, мы здесь становились всё беднее и беднее. Сначала продали машины. А то и просто выбросили за не надобностью, бензин то нам стал не по карману, да и купить его здесь стало невозможно. Потом газ вдруг стал поступать с перебоями, а потом и вовсе пропал, автобус отменили. Ну, а закончили тем, что и свет отрезали за неуплату.  Как только отключили, так сразу и провода исчезли. Так что уже, поди, три года живём, как в каменном веке. Так скажи теперь, почему мы должны любить вас, столичных? Это сейчас вы побитые, жалкие бродите, а год назад приедут на машинах, все холёные, на нас смотрят, как на грязь под ногами, деньгами сорят… Вот так-то, дивчина. Ладно, давай спать, завтра вставать рано. Отправить мы тебя отправим, но и ты на нас поработаешь, сама понимаешь, мы не принцы, чтобы всех облаготельствовать. Ну, а коли, не хочешь, так скатертью дорога, можешь хоть сейчас отправляться.
- Я сделаю всё, что от меня требуется, только помогите мне добраться домой.
- Ладно, только что-то ты поздно о доме вспомнила, когда уже деваться некуда. Небось, про мать то и не вспоминала, пока в столице жила?
Оксана промолчала, опустив голову. Она вдруг вспомнила, что действительно точно не знает, как там живет её мать, чем живёт, и жива ли вообще. Спать легли на дворе, в хате было жарко и душно. В это время года комаров уже не было, а необычно затянувшееся лето делало ночи тёплыми. Хоть и чувствовала она себя как-то неуютно с этими людьми, она быстро уснула, бурные события дня сильно утомили нервную систему. На следующий день Григорич поднял её с рассветом, и до самого вечера Оксана почти не присела. Она просеивала, перекладывала, таскала, чистила, убирала, в промежутках нянчилась с ребёнком. Это была повседневная работа этих людей, они даже и не утомились, в то время как Оксана валилась с ног, всё тело её болело и, едва поужинав, она тут же уснула, и Марии пришлось укачивать ребёнка. Только спустя два дня хозяин нашел оказию, и её отправили с каким-то мужичком на разбитой, пропахшей навозом, телеге. Правда, в дорогу Мария снарядила  ей пакет с провизией и большую бутылку молока.
- Береги дитя, ведь сейчас почти никто не рожает, по крайней мере, в наших краях это такая редкость. Кто не хочет, а кто хочет, но не может, а есть такие, что боятся, ведь вон жизнь, какая пошла,  люди совсем озверели, да и рожать то собственно негде, одна больница на весь район и в той почти всё разломано. Да ты там была, знаешь, что за дарма и укола не сделают.
- Да уж знаю… Не переживай, Мария, я вчера вдруг поняла, что должна жить для неё, что всё, что я делала до этого, кажется мне таким глупым и ненужным, что мне стыдно за себя. Не знаю почему, а вот так вдруг осенило. Спасибо тебе за помощь, дай Бог тебе здоровья и счастья.
- Спасибо на добром слове. Ну, с Богом.
Они обнялись, как старые подруги, и Оксана вдруг заплакала, как маленькая девочка. Ехали долго. Дорога была разбитая, местами её пересекали промоины, которые приходилось объезжать полем. Долго ехали молча, хозяин оказался не разговорчивым. Наконец, Оксана попыталась завязать разговор, но мужик оказался косноязычным, да и через слово крыл матом, потому понять, что он говорит, было очень трудно. С трудом она выведала у него, что до райцентра полями километров пятьдесят, а по дороге восемьдесят. Из деревни в райцентр сейчас ездят по крайней нужде. В больницу, за справками или для исполнения платежей, ездил Вовка-БИЧ, лет пять назад появившийся в деревне. Он был то ли юристом, то ли учителем, толком никто не знал. Просто знали, что сбежал из города. Но Вовка хорошо разбирался в бумажках и, за небольшую плату натурой, брался всё исполнить. Узнав главное, Оксана отстала от него, и разговор сразу угас. Ещё час они ехали молча, каждый думал о своём. Наконец, показалась деревня. Это был скорее хутор в две коротких улицы. Давно некрашеные дома хмуро выглядывали из-за покосившихся заборов.
- Во, тута Вовка-БИЧ живёт, - указал рукой мужик. - Я сейчас сам к нему зайду, мне он не откажет.
Он слез и направился к двери. Вскоре он вышел из хаты со щуплым мужчиной, лет сорока. Он оглядел её и пригласил в дом. Оксана слезла с телеги и молча последовала за ним.
- Ну, я пошёл, – сказал возница и, не дожидаясь ответа, удалился.
Вовка переминался с ноги на ногу, не зная, что делать дальше. Наконец он сообразил и, сделав театральный жест, пригласил гостью в комнату. Комната представляла собой тесное помещение, в углу которого стояла кровать, в другом обтрёпанный диван. Возле окна стоял обшарпанный стол, на котором громоздились стопки бумаги и вперемежку с посудой.
- Извините, что не прибрано, не ждал гостей, - смущаясь, пробормотал Вова, — но вы проходите, вот на кровать, или на диван положите ребёнка.
8.
Он бросился заправлять постель. Он так отчаянно суетился, что Оксана улыбнулась и принялась ему помогать.
- Если можно, давайте вскипятим молоко, надо покормить ребёнка, – она показала на бутыль молока, которую оставила в прихожей.
- Да, да, сейчас я печь разожгу, правд, может сразу и ужин какой сготовим, чтобы дрова зря не жечь?
- Давайте.
Вова бросился разводить огонь, и это у него получилось довольно ловко. Время приближалось к пяти, и у них получилось что-то среднее между обедом и ужином. У хозяина избушки нашлось немного картошки, а Оксана нашла в своём узелке небольшой кусочек сала и булку хлеба. На десерт Вова заварил в закопчённом чайнике какую-то траву, ароматно запахло смородиной. Накормив ребёнка, Оксана прибрала на столе и накрыла трапезу. В хате становилось сумрачно, осенний день быстро сходил на нет.
- Вы знаете… – начал и запнулся Вова.
- Оксана, – напомнила она.
 – Да, да, извините, Вы знаете, Оксана, в райцентр мы поедем послезавтра, потому что завтра в большинстве контор что-то вроде санитарного дня, они не принимают. Вы не сильно огорчитесь?
- Да нет Вова, в моём-то положении вообще огорчаться не пристало. Как вам будет удобно, так и поступайте. Извините за вопрос, а почему вас  Бичом зовут?
- Так получилось. Я когда с города сбежал и сюда попал, то к главе местной администрации пошёл, так, мол, и так, беженец, помогите с жильём и работой. Ну, а он меня оглядел и спрашивает, а профессия у тебя какая? Ну, говорю, профессия моя для деревни не пригодная, БИЧ я, бывший интеллигентный человек, вот так с дуру ляпнул, а оно возьми и прицепись ко мне это прозвище. Так вот и стал Бичом.
- А какая у тебя была профессия? Ой, можно на ты?
- Да, конечно. Профессия у меня - философ, никому не нужная, по крайней мере, на том уровне, на котором находился я, она была бесперспективна и не давала никакой прибыли, вот поэтому я и здесь.
- А, действительно, если не секрет, как ты здесь оказался?
- Да какой тут секрет, сейчас полмира оказались там, где совершенно не предполагали. Ты, наверное, слышала, что творится на юге?
- Да в общих чертах, знаю, что там то ураганы, то засуха, знаю, что курорты закрылись.
- Ну, примерно так, только когда сам окажешься в том месте, где это случилось, и на себе испробуешь катаклизмы, понимаешь всё несколько по другому. Так вот, сначала всё было, как ты говоришь, то ливни зарядят, то ветер ужасной силы налетит, то такая жара наступит, что на улицу не выйти. Только потом, вдруг, стаяли ледники и быстро высохли реки. Вернее, они то буйствуют, когда идут дожди, то пересыхают напрочь. А теперь представь город, многоэтажки, и вдруг ураган, нет света день два, три. Ты думаешь, что это только лампочки не горят? Нет, не только лампочки, в холодильнике всё протухло, в магазинах и на складах тоже, воды нет и взять негде, нет колодцев. А туалет? Канализация не работает, что делать? То-то и оно, на бумажку и в окно. Враз вся цивилизация рухнула. Поначалу ждали, мы же были уверены, что всё это временно, человек всё победит, но нет, ничего не менялось, вернее, менялось в худшую сторону. Восстанавливать вечно опоры ЛЭП, который через месяц вновь повалит, стало бессмысленно. Вода постепенно ушла, её просто не стало. Вот и пришлось всё бросить и бежать, хотя мне и бросать то особо было нечего. Сначала вспомнил о родственниках, живущих в станице, побрёл туда. Меня приняли, но через год и там началась та же песня. С Кавказа, с Ирана пёрли беженцы, с городов подтягивались, и все голодные, злые, такое началось. А тут ещё и погода, то ливни зарядят на неделю, то жарища. Не просто жарища, солнце такое, что слепнешь, и за полчаса можно обгореть так, что волдырями покроешься. Короче, всё по моей теории. Сначала родичи мои отбивались, а потом и сами подались на север. Всё пропало, скот, урожай, в общем, намаялся я. Пару раз чуть не убили, один раз дядька спас, а второй раз ноги спасли. Короче говоря, рванул я и чесал, пока досюда не добрался. Оно и здесь был бы ужас, если бы все, кто шёл с юга, дошли сюда. Многие просто умерли от голода и безводья, кого дикие звери задрали, кого убили. Многие осели южнее, там ещё можно было жить, по крайней мере, была вода. Сюда вообще мало кто добирается, деревушка в стороне от дорог. А вот туда, куда ты едешь, уже много беженцев перебралось, правда, пока живут без инцидентов. Но вот  сейчас, возможно, всё поменяется.
- Ты имеешь в виду Москву?
- И это тоже, ведь 15 миллионов и столько же в Подмосковье. Много людей погибло, но много и двинулось в глубинку. Вот ты тоже из Москвы, сама всё видела, не так ли? И у тебя ничего нет и кушать ты хочешь. И таких тысячи, миллионы. Одни будут просить, а другие отнимать.
- Да, я видела и тех и других.
- Но ведь все хотят есть, а когда еды мало, сильные и наглые всегда будут отнимать у тихих и слабых, таков закон выживания, без морали.
- Значит, лучше не будет?
- Нет, лучше не будет. Думаю, что это начало конца.
- Это твоя теория?
- Какая теория? А, да нет, то теория о капитализме.
- А что это за теория? Ты можешь её мне рассказать, никогда не слушала философских теорий. Это то, о чём писал Маркс?
- Маркс писал несколько об ином… Ну, хорошо, если тебе это интересно, то слушай. Теория моя называется «Капитализм как могильщик человечества». Я написал целый доклад, но там много выкладок, поэтому скажу вкратце. Главное для капитализма не полезность, а выгодность. Поэтому капитал всегда будет скатываться в сторону доходности в ущерб полезности. Вторая болезнь его в том, что он не может сделать столько, сколько нужно, он всегда будет делать столько, сколько сможет продать. Заменяя человека машиной, он автоматически лишается потребителя, а потому должен создавать или производить что-то новое, порой совершенно не нужное, тратя на это сырье и энергию, засоряя окружающую среду. Достигнув какого-то потолка, он вдруг обнаруживает, что продукция его слишком долго служит и тормозит производство нового товара. Поэтому он уничтожает старое  и начинает делать товары с коротким сроком службы, чтобы его чаще покупали. Но это значит, что он всё больше и больше использует сырьевых ресурсов и энергии для того лишь, чтобы шёл процесс производства, и получалась прибыль. А это неминуемо приведёт к быстрому истощению сырьевых ресурсов. Как только сырье закончится, так сразу закончится эра капитализма. Но процесс его отмирания будет сопровождаться гибелью человечества, потому что оно уже не может жить в естественной среде, оно к этому не приспособлено, ведь большинство населения живет в мегаполисах и просто не сможет переместиться на периферии, для этого надо очень много сделать и поменять. Ну, например, сменить трактор на лошадь и соху, таунхаус на землянку.  Да и само воздействие на природу видимо привело к кардинальному  изменению её. Но самое главное, что, даже понимая, что деятельность капитализма ведёт к гибели цивилизации, он никогда не остановится, а будет хапать и хапать, хватать эту прибыль и не выпустит её из своих лап даже стоя одной ногой в могиле. Кто-то другой должен остановиться, но не я. Так думает каждый и хапает, и хапает.
Он ещё долго рассказывал о том, что, углубляясь в технологии, человеческая цивилизация постепенно отходит от естественного существования. Что природа живёт своей жизнью, а человечество своей, и это противоречие разрешится не в пользу последнего. Что всё познание человек сводится лишь к тому, чтобы получить выгоду от этого познания. А, значит, человечество может, даже не желая того, влезть в такие сферы деятельности, которые приведут к краху мироздания, или, по крайней мере, биосферы, частью которой он сам и является.
Оксана слушала его и легко понимала, что он говорит, всё вдруг становилось просто, а потому и ужасно. Она вдруг представила, как всё это приходит  в движение и рушится, рушится, рушится…
Она не заметила, как уснула. Вова же, увлеченный рассказом, тоже не замечал, что его слушательница давно спит, и, лишь когда она начала сопеть, он вдруг остановился и долго смотрел на неё, склонившую голову на свою руку. Потом он осторожно взял её на руки и отнёс на кровать. Сам же, примостившись на диване, тоже уснул.
Утро наступило рано от криков проснувшейся Милы. Оксана вскочила и сначала не поняла, где находится, и, лишь глянув на стол, вспомнила всё. На столе стоял чайник и кружка. Рядом лежало большое яблоко. Вовы в доме не было. В утреннем свете она смогла рассмотреть его жилище. Дом был низким, от времени он врос в землю, и потолок заметно просел. Правда, в доме было относительно чисто, и трещины на стенах были тщательно затёрты глиной. Печка была отремонтирована, похоже, хозяин основательно готовился к зиме. Покормив ребёнка, Оксана позавтракала сама и вышла во двор. Вовы не было и во дворе. Осмотрев двор, она заметила старуху, сидящую на лавочке. Так, наобум, она спросила у неё, где искать хозяина, и как ни странно, получила ответ. Оказывается, искать его надо было на огороде, за околицей села. Она отправилась туда и минут через десять увидела людей, дружно копающих что-то. Тут же стояла телега, загруженная мешками. Вова, с тремя мужиками, работал в поте лица. Подойдя, ближе она поняла, что копают они морковь.
- Удивлена? - спросил Вова, когда она подошла ближе. – У нас тут община. Внедряли, внедряли общественное самоуправление, да всё без толку, а как бросили нас на произвол судьбы, так само по себе оно и возникло. Жизнь заставила. Электричества нет, да и колодцы не в каждом дворе, так что вёдрами не на поливаешься. Вот и объединились, поставили плотину, видишь механизм, воду качает. По очереди качаем и поливаем общий огород. Вместе сажаем, вместе и убираем, делим поровну, только немощные старики не работают, вроде как у нас на содержании. Комунна, одним словом. Вот так и живём. Трудно, а мне нравится. Нет нахлебников. Даже как-то и хорошо, что власти про нас забыли. Нас не трогают, и мы про них не вспоминаем. Хочешь, помогай.
- Я бы с удовольствием, но вот Мила работать не даст, если бы мыла кусочек у вас нашлось постирать подгузники и ползунки.
- Это верно, - заметил один из мужчин, – помощницы с неё не получится, пусть стирает. Правда, мыла у нас нет, но щёлок найдётся, сейчас ещё пару мешков докопаем и поедем разгружаться, там всё тебе и организуем.
Она выстирала и свои вещи, и Вовины вещи, так что к возвращению хозяина едва успела управиться. Вова спустил в погреб мешки и долго укладывал заготовки по ящикам. Наконец, он вернулся в хату усталый, но довольный.
- Ну, теперь можно и зимовать, – заключил он. – По крайней мере, с голоду не помрём. Даже зерна заготовили. В прошлом году раздобыли ручной плуг, так что немного зерна заготовили.
- Да вы как первобытные здесь живете. Соха, печка, ещё мамонта не хватает.
- Видимо, все к этому придут, а мы первыми будем. Ладно, давай что-нибудь сварганим поесть, а то завтра рано вставать, путь то не близкий, а приехать надо не позже, как к обеду. Только сдается мне, что поездка будет пустой. Раз в столице такая заваруха, то тут на низах сейчас бардак начнётся, видимо, ни пенсий, ни пособий, ни прочего не добьёшься.
Встали рано, было очень свежо, так что Оксана, запрыгнув в телегу, накрылась попоной и больше часа оттуда не высовывалась. Наконец, солнце поднялось достаточно, чтобы начать пригревать, и она, выспавшись, высунулась из-под своего укрытия. Убаюканная качкой, Мила продолжала спать, и она молча сидела, глядя на дорогу.
- А где твоя семья, у тебя есть женщина? – вдруг спросила она.
Вова долго не отвечал, как будто не услышал вопроса.
- Нет у меня женщины, как-то не получилось. Невзрачный я, застенчивый, да мама долго опекала, в общем, в юности не женился, а потом как-то привык к холостяцкой жизни, да и с жильем были трудности. Жил то с мамой в однокомнатной. Конечно, женщины были, даже несколько раз сходились, но зарплата моя была такой, что замуж особо никто за меня и не хотел. Может это и к лучшему, по крайней мере, в нынешнем моем положении. Никого не обрёк на мучения.
- Странный ты. Вроде работящий, умный, добрый, а не орёл. Наверное, поэтому и бабы к тебе не липнут. Но мне кажется, есть в тебе мужская жила, только ты её прячешь. Сам, наверное, боишься её.
- Может, ты и права, боюсь быть крутым. Но такой вот есть и ничего поделать не могу.
Проснулась Мила и принялась голосить. Сменили подгузник, накормили, причём кормить взялся Вова. Видно было, что малышка ему нравится. Так незаметно они добрались до места. Он довез её до самого дома и донёс ребенка до порога, после чего распрощался и уехал.
9.
Оксана вошла в дом, в нём царило какое-то запустение, которого не было никогда раньше. Она позвала мать, но на её зов никто не вышел, а лишь в дальней комнате кто-то зашевелился. Она прошла туда и чуть не столкнулась с матерью. Та, волоча правую ногу, пыталась добраться до  двери. Лицо её перекосил паралич, сделав его безобразным. Глаз несколько расширился, а рот перекосило, от чего лицо приняло глупую гримасу. Оксана невольно отшатнулась, этот жест не остался без внимания, мать сразу сникла, и в уголках глаз появились слезы. Оксане стало не по себе, и она, переборов себя, сделала шаг навстречу матери.
- Мама, наконец-то я дома, как я рада тебя видеть, –  сказала она, получилось естественно.
Положив ребёнка на кровать, она подошла к матери и обняла её. Она почувствовала, как задрожали её плечи.
- Ну, ну, перестань, всё нормально, мы вместе.
- Да как тут нормально, видишь, какая я. Слава Богу, что хоть немного отпустило, хоть до горшка могу сама добраться. Меня ведь инсульт повалил, так, что вообще пластом лежала. Лучше бы сразу в могилу, чем так.
- Да что ты, мама, как ты можешь так говорить! Ведь я тебя люблю.
- Ладно, проходи, располагайся, – растрогано проговорила мать. – Ты, небось, с дороги устала? Я как узнала, что там творится у вас в Москве, так чуть чувств не лишилась, но сердце подсказывало, что с тобой всё в порядке. Садись, сейчас я накрою на стол, ты, наверное, кушать хочешь? Это что же, внучка моя? Дай-ка её мне, погляжу.
- Да ты сначала сядь, а то сама еле на ногах стоишь, – когда мать села, она бережно передала ей ребёнка.
Мать разглядывала внучку, и слёзы покатились у неё по щекам.
- Слава Богу, внуков дождалась, как я рада, как рада, Оксана, дочь моя, – и она разразилась беззвучным плачем.
- Да хватит тебе, - стала утешать её дочь, – всё хорошо, давай накрывать на стол, а то мы действительно проголодались.
 Мать с трудом поднялась и направилась в кухню, но Оксана подхватила её под руку и помогла идти.
- Дочка, вот там, в тумбе, есть немного крупы. Сейчас кашу сварим, у меня и молоко есть, соседка приносит. Конечно, стол не богат, у нас ведь в магазинах шаром покати, да и самих то магазинов раз два и обчёлся. Так в основном на том, что сами вырастили, живём. А какой с меня работник, сама видишь. Так, что на пенсию, что соседи купят, тем и живу. Как зиму зимовать будем, не знаю. Пенсия маленькая, а цены растут так, что скоро её хватит лишь на килограмм крупы, а сейчас там, наверху неразбериха. Боюсь, что про нас, пенсионеров, вообще забудут. Оно же знаешь как, власть то, когда брать надо, они всегда на месте, а как отдавать, так и нет никого. Сейчас вот  Москвы  нет, и власти нет, может, она, конечно, и есть, но насчёт отдавать, сразу куда-то делась. Давеча соседка приходила, говорит, тем, кто в начале месяца пенсию получать должны, ничего не получили, говорят, что денег из центра не поступило. Может  быть, и совсем их поступать не будет. Пока там новая власть появится, пока о нас вспомнит. А может и не вспомнит вовсе, кто его знает. Вон дочь плитка, у нас, слава богу, пока электричество есть, правда, дают свет только утром и вечером с семи до десяти. Так  я на радостях и забыла, что сготовить мы ничего не сможем. Ну, ничего, вот молоко есть и хлеба немного, ты покушай, а я не хочу, что-то совсем не ем.
Оксана вдруг заметила, насколько похудела она, высохла, и ей вдруг стало, так жаль её, что она подошла и обняла мать.
- Ну, что ты, мама. Я не очень голодна, пойдём, посидим, поговорим. Оксане с трудом удалось расспросить мать о жизни, она была не многословна и скупо описывала события. Зато всё до мелочей расспросила у Оксаны и, слушая её, часто охала и сокрушалась. Так наступил вечер, Мила уже давно проснулась и требовала есть. Дождавшись, когда дадут свет, Оксана приготовила ужин и убрала со стола. Так началась её новая жизнь в родном доме.
Глава 21.
1.
Шёл шестой месяц с тех пор, как Дмитрий оказался на передовой. Здесь, в таёжной глуши, это был большой срок. За это время он не раз пожалел о том, что поддался эмоциям и предался патриотизму. Была середина лета, когда его привезли сюда и вручили оружие. Всё сразу обрушилось на него, и одному Богу известно, как ему удалось пережить все эти невзгоды и лишения. Тогда, в начале своей службы, он был уверен, что стоит на защите Родины, что делает святое дело, и эта мысль укрепляла его дух. Но сначала его свалила обычная дизентерия. Не привыкшее к суровой армейской жизни, когда часто приходится спать, не раздеваясь, и есть, сидя на земле, тело, начало хандрить. Сначала он покрылся прыщами, которые быстро перешли в язвочки. Они гноились и вызывали нестерпимый зуд. Больше всего мучили его две язвы, открывшиеся на ягодицах, всякое движение вызывало нестерпимую боль. В медсанчасти ему прикладывали какие-то мази, но это не помогало, зато командир часто срывал на нём зло, считая симулянтом. Если бы не местный паренёк, который служил с ним в одном отделении, он бы, наверное, сгнил бы заживо, или застрелился. Сын охотника, парень собрал в тайге каких-то трав и  заставил его пить, а на крупные язвы привязывал какие-то листья. Вскоре язвы начали проходить, и почти зажили, но на смену им пришло несварение желудка и страшный понос, такой, что ему казалось порой, что кишки вылазят наружу. Тут уж взводный принялся за лечение. Три капли электролита на стакан, и ежедневный приём вместо завтрака, обеда и ужина, и через два дня он был в строю.
Дмитрий представлял войну несколько иначе,  чем-то, что он переживал на самом деле. Бои, атаки, короткие передышки у костра, преследования и победы. На самом же деле всё оказалось намного унылее и проще. Конечно, первый натиск он не застал, он прибыл на место, когда началась позиционная борьба. Его рота заняла оборону на дороге, ведущей в  Нефтеюганск. Местность была открытой, но непроходимой, из-за множества пней, оставленных бывшими лесорубами, и топкой почвы. Позади них была тайга. На узком пространстве было трудно развернуться, и вся борьба сводилась к беспрерывным атакам их позиций. Ежедневные бомбёжки и артобстрелы, периодические атаки противника, сильно изматывали нервы. Дмитрий стал спать чутко, урывками, готовый в любой момент вскочить и вступить в бой. Правда, налёты и атаки были маломощными, и наша авиация справлялась, не давая  прицельно отбомбиться. Так прошло два месяца, два месяца ежедневных тревог. Он научился стрелять в лёт, заряжать и перезаряжать на бегу, ползать и бегать на четвереньках. Он начал втягиваться в эту жизнь, не то, что она начала ему нравиться, нет, просто стало легче переносить её тяготы. Это стал его образ жизни. Всё изменилось с вестью о разрушении столицы. Как-то сразу всё стало быстро разваливаться, исчезли истребители, начались перебои с боеприпасами и продовольствием. Этим не преминули воспользоваться китайцы.
Тот день Дмитрий вспоминал с ужасом. Его поднял страшный грохот, казалось, что земля перевернулась вверх дном. Бомбардировщики с воем падали на позиции, сбрасывая бомбы, которые сыпались с небес, как семечки. Всё смешалось в сплошной гул и грохот. Земля даже не тряслась, а подпрыгивала под ногами. Дмитрий еле дополз до своего окопа и занял позицию. В голове гудело, и он почти перестал слышать. На противоположной стороне было тихо. Вдруг рядом с ним раздался взрыв. Сначала ему показалось, что он летит в преисподнюю, а потом как будто ударился о землю, и сверху на него навалилось небо. Тело сплющилось, и затрещали кости. Стало темно, и дышать стало трудно. Так он просидел с минуту, прежде чем догадался пошевелиться. Руки шевелились с трудом, но именно это движение руками вернуло его сознание в реальность. Он попытался приподняться, в голове стоял гул, и ломило затылок. Преодолевая себя, он привстал, стряхнул с себя землю и выглянул из окопа. Впереди разворачивался в цепь противник. Солдаты, стараясь прятаться за бронетехникой, продвигались вперёд. Расстояние быстро сокращалось. Дмитрий нащупал автомат, но вовремя заметил, что ствол забит песком. Он начал разбирать оружие, но руки плохо слушались его. Дмитрий выглянул из окопа и увидел, что расстояние между ним и противником неумолимо сокращается. Он старался изо всех сил. Пот тёк по лицу и спине, но дело продвигалось медленно. Ему казалось, что прошла вечность, наконец, он  прочистил ствол, теперь он был готов к бою. Орудия молчали, и ужас начал охватывать Дмитрия, вдруг никого нет в живых, и он один против этой армады, и вслед за его мыслями  раздался залп. Несколько снарядов взорвались, не причинив противнику вреда. В ответ на них полетели снаряды  и пулемётные очереди. Дмитрий осмотрелся, потому, что не слышал стрельбы своих товарищей. Справа от него, по ту сторону дороги, работал пулемёт, ближе к нему он заметил ещё пару точек, но самой стрельбы он не слышал. Поковыряв в ухе, он увидел кровь на пальце, со второго уха тоже текла кровь. Вдруг земля содрогнулась с такой силой, что он повалился на дно окопа. Выбравшись из него, он пополз к лесу. Пули свистели над ним и поднимали бурунчики пыли справа и  слева.
Он приподнялся и, пригибаясь к земле, побежал. Он бежал, не оглядываясь, пока не добрался до леса. Здесь, спрятавшись за дерево, он сел отдышаться и осмотреться. Долго этого делать ему не удалось, потому  что по дороге уже шла техника врага. Дмитрий бросился в гущу тайги, пытаясь спрятаться. Это он сделал вовремя, потому что вдоль дороги, продираясь сквозь подлесок, брели китайцы, периодически простреливая все шевелящиеся кусты. Сколько он бежал, Дмитрий не помнил, когда силы покинули его, он упал на мягкую от сухих иголок землю и долго лежал, не имея сил пошевелиться. Наконец он сел и огляделся. Хмурая темнота леса пугала, он вдруг понял, что не знает,  где он и куда надо идти, где свои, а где враги. Долго сидел, не зная, что делать, напрягая мысль. Думалось с трудом, в голове стоял гул, и сильно подташнивало. Наконец он вспомнил, что когда-то в школе учил, что мох растет с северной стороны стволов, и бросился изучать деревья. Теперь он уже знал куда идти, и это придало ему силы. Он решил пробираться на северо-запад, так по его расчётам, он мог выйти к трассе. Правда, была возможность столкнуться с китайцами, но, заблудившись в тайге, он имел перспективу умереть от голода или быть съеденным волками. Болела лопатка. Сняв куртку, он обнаружил, что она была распорота почти до воротника. Видимо осколок полосонул его, но в горячке он этого не заметил. Вспомнил, что рану можно обработать мочой и, помочившись в платок, промыл рану. Сначала наступило легкое жжение, и забил пульс в ране, но через некоторое время наступило облегчение. Он поднялся, собрав волю в кулак. Его подташнивало и гудело в голове, но он побрел в выбранном направлении. Ночь он провел, прислонившись к стволу дерева. Он не мог сказать, спал он или нет, так, впадал в забытье и просыпался от каждого шороха. Когда стало достаточно светло, он пошёл дальше. Очень хотелось пить, в горле пересохло, и язык стал шершавым. Но воды решительно негде было взять. Всё лето и осень не было дождей. К вечеру он почувствовал, что почва под ногами стала мягкой. Ударив ногой о землю со всей силы, он присел и стал ждать, когда след заполнится водой. Вода припахивала болотом, но это не имело значения. Напившись, Дмитрий сел и стал размышлять.
Он шёл почти сутки, но ничего не менялось и это начало пугать его. Вдруг он идет не туда, вдруг он заблудился и никогда не выберется из этой тайги. Как назло   ему не попалась ни одна живность, которую можно было съесть. Так он брёл, пока не почувствовал, что ноги начали проваливаться в землю. Меж деревьями стала проглядывать вода, и он понял, что это болото. Поразмышляв, он решил идти вдоль него. Пройдя час, он нашёл немного черники, но этого провианта хватило лишь для того, чтобы возбудить аппетит. Ничего, кроме лягушек, в поле его зрения не попадалось, и Дмитрий решился на эксперимент. Срезав штыком ветку, нанизал на ней с дюжину лягушек и, разведя костёр, стал жарить их, как шашлык. Когда они приобрели золотисто коричневый цвет, он решил, что продукт готов и, содрав кожицу, принялся обсасывать лапки. Оказалось, что ножки по вкусу напоминают куриные, только  маленькие. Скудный ужин несколько приободрил. Дмитрий нарезал валежника и, сделав себе постель, уснул. Утром он не стал спешить и хорошо позавтракал новым деликатесом и только потом отправился дальше. Пройдя с километр, он увидел просвет в тайге и быстро отправился в этом направлении. Ликованию его не было предела, когда он вышел к дороге. Он даже узнал место, где находился. Чуть далее, километрах в трёх отсюда располагались тылы. Он иногда ездил туда за продуктами  или боеприпасами. Но внутреннее чутье подсказывало ему, что здесь таится какая-то опасность. На всякий случай он удалился в лес и стал продвигаться вдоль дороги, стараясь оставаться незамеченным. Эта мера предосторожности оказалась весьма кстати, минут через десять впереди показалась группа солдат. Дмитрий сразу понял, что это не свои. Удалившись вглубь леса, он спрятался в кустах и стал ждать, когда они пройдут. Солдаты шли медленно, недалеко от него затрещали ветки, и ещё четверо прошли мимо. Дмитрий понял, что это патруль, контролируют дорогу. Значит, противник прорвал оборону, но тогда где же линия фронта? Далеко ли до неё? Отчаяние охватило его. Дождавшись, когда солдаты удалятся на безопасное расстояние, он вылез из кустов и отправился в противоположную сторону. Теперь он продвигался медленно, прислушиваясь и всматриваясь в лес, стараясь увидеть противника первым. Так он прошел километра три, когда вдруг столкнулся нос к носу с засадой. Он буквально наступил на них, двух китайцев, сидящих в небольшом окопе. Они сидели на дне его и уплетали тушёнку, которую видимо сперли на складе. Когда Дмитрий раздвинул ветки, чтобы пробраться меж деревьями, он чуть было не свалился им на голову. Схватка закончилась быстро, за четыре секунды. Он оказался проворнее, и автомат был под рукой. Не успевшие сообразить, что случилось, едоки лишь успели закрыться руками, когда очередь свалила их на дно окопа. Убедившись, что они мертвы, Дмитрий подобрал недоеденную тушенку и остатки хлеба, не оставил и вещмешки. Подобрав всё, он быстро удалился в лес, зная о том, что на выстрелы кто-то прибежит. Понимая, что надо держаться подальше от дороги, он пошёл на восток. Таким образом, он вновь удалился от заветной дороги. Эта мера оказалась вполне оправданной, минут через десять послышался шум и стрельба, но, видимо, углубляться в лес китайцы не захотели или побоялись, а стреляли так, для успокоения совести.
Двое суток он проскитался по лесу. Того, что он забрал у китайцев, хватило на один ужин, всё остальное время он шёл без еды и вымотался так, что  последние дни долго не мог заставить себя подняться и заставить себя идти. Он вышел к своим внезапно, так же, как и на китайцев, но на этот раз быстрее оказались свои. Пуля вошла в лёгкое, и он упал, как подкошенный. Очнулся он в госпитале. Ему повезло, пуля прошла навылет, не задев костей. Провалявшись два месяца, он вновь оказался в своей части. Многое изменилось в его роте после того рокового боя. Из прежнего состава роты осталось четверо бойцов, все остальные были новыми. Теперь снабжение их резко изменилось, всего было в достатке: и еды, и боеприпасов. Сейчас они  стояли там же, где он когда-то принял бой, только теперь здесь был огромный выгоревший пустырь. Отбросив наших на тридцать километров, китайцы вошли в нетронутый лес. Пока шла неразбериха с властью у нас, китайцы были в относительной безопасности, но не продвинулись дальше, видимо, по техническим причинам. Прошёл месяц, и всё изменилось, возобновилось снабжение  и началось наступление. Наши войска стремились вернуть утерянные позиции. После первого же боя занялась пожарами тайга, но не повезло китайцем, ветер был в их сторону. Так без боя они вернули свои позиции. Дмитрий сидел, привалившись к брустверу, и глядел на эту выжженную землю, на это бескрайнее чёрное поле, и невольно задумался о жизни.
- Что я тут делаю? - пробормотал он. – Родину защищаю. Но разве эта глушь моя родина? Если бы не моя дурость, может, и никогда в жизни не оказался бы здесь и не корчился бы в этой грязи. Что такое родина, и что я защищаю? Свою землю? Так она не моя, она принадлежит кому-то, кто купил её. Та земля, которая принадлежит мне, рухнула в бездну. Может, я защищаю свой дом? Так нет его, этого дома, и нет ничего из имущества, которое было бы моим. Почему так получается, что когда надо было защищать своё имущество, я не взял в руки оружие, даже не возмутился. У меня забрали всё. А теперь я должен защищать чужие дома, чужое имущество, а их владельцы где-то сидят в тепле и уюте… Даже если мы победим, нам ничего не дадут, ни земли, ни леса, ни нефти, ничего. Просто вышвырнут с почестями из казармы, вот и всё.
От этих размышлений он пришёл в возбуждение и не заметил, как встал. Прогремел выстрел, который прервал его мысли. Дмитрий упал на дно укрытия, кровь, пульсируя, текла из-под каски. Он так и остался лежать с открытыми глазами, лицо его было задумчивым и угрюмым.
Глава 22.
Генерал Писаренко собрал своих подчинённых. Завтра ему предстояло делать доклад на военном совете, и он хотел ещё раз уточнить все детали сложившейся обстановки, чтобы наиболее точно изложить её.
- Полковник Коваль, доложите, что у нас на юго-западном направлении.
- Обстановка на юго-западе сложилась следующая. Линия ограничения перемещения переместилась на сто километров севернее и проходит по линии Курск, Воронеж, Саратов. Мы вынуждены были оставить эти территории, в связи с полным  их разграблением. Пока направление удерживается силами казаков и местных жителей и подразделениями внутренних войск, но это осложнило призыв в действующую армию из этих регионов, утрачен учёт населения. Обстановка в этом направлении стабилизируется, миграция из южных республик резко пошла на убыль. Это связано с тем, что из-за отсутствия воды и пищи, большинство мигрантов просто не могут дойти до линии ограничения перемещения. На западном направлении нам удалось организовать конфликты между мигрантами с запада и республиками восточной Европы, что создает сдерживающий барьер. Однако Западная армия развернута по всему фронту и пока удерживает границы. По данным разведки, обстановка стабильная и контролируемая.
- Хорошо, что мы имеем на уральском направлении, полковник Мешков?
- Здесь обстановка нормальная, но резкое сокращение воды в основных реках Средней Азии – Амударье и Сырдарье привело к тому, что обезвоженными остались районы Каспия и Арала. Началась миграция вдоль восточной границы. Оказалось под угрозой закрытия  Тенгизское месторождение нефти, что сильно ослабляет экономику Казахстана. Это наш союзник, сдерживающий продвижение китайцев в направлении Урала, и если они останутся без топлива, обстановка может резко ухудшиться. Но большую проблему вызывает отсутствие воды на юго-западе. Мы оказываем возможную поддержку. Но этого крайне мало, потому, что воду приходится поставлять железнодорожными цистернами. Противник активизировался на Карагандинском направлении. Есть вероятность, что он будет стремиться отсечь север от юга и завладеть прикаспийской нефтью. Возможен прорыв противника через Астану на Кустанай, а в дальнейшем на Челябинск. А там сердце промышленности и особенно-  ядерное производство. Это приведёт к тому, что придётся открыть новый фронт, но людских ресурсов катастрофически не хватает, и держать в резерве войска мы не можем.
- Понятно, что мы имеем на Восточносибирском театре?
- На данный момент противник не предпринимает активных действий, но наблюдается концентрация живой силы и техники. По всей видимости, активизация наступит с наступлением морозов, когда замёрзнут болота и можно будет развернуть широкий фронт наступления. В этом случае, они будут иметь  превосходство в живой силе. Значительно сдерживает наступление дефицит топлива у противника, но по нашим данным сконцентрировать достаточно сил и средств они смогут уже к декабрю.
- Достаточных для чего?
- Чтобы нанести нам сокрушительный удар.
- Начальник службы вооружения, вы что скажите?
- Мы предоставили полную расчёт-заявку, но пока промышленность не в состоянии полностью обеспечить потребность, потому что часть производств осталась на брошенных территориях, часть оккупирована противником. Есть вероятность, что к декабрю нам не удастся получить требуемое число вооружений.
- Так и доложить верховному? А вы не боитесь, что это не понравится господину Президенту? Или вы полагаете, что докладывать буду я, с меня и спрос будет? Напрасно надеетесь, всех успею порубить в капусту. Всех, понятно? – и он окинул всех суровым взглядом. – Из вашей болтовни я понял, что дела наши здесь из рук вон плохи. Чем порадует нас полковник Арифулин? Что мы имеем на востоке?
- Товарищ генерал, обстановка на восточном фронте стабильная. За текущий период никаких изменений в линии фронта не наблюдается, напряженная ситуация складывается лишь в районе Берингова пролива и острова святого Лаврентия. После взятия Владивостока, наш флот испытывает большие трудности в базировании и активно влиять на обстановку не может. Но союзники пока не дают возможности  противнику войти в Чукотское море и проложить северный морской путь, однако, от замыслов противник не отказывается, но всё зависит от топлива, это работает на нас.
- Понятно, а что канадцы?
- План поставки топлива мы выполняем полностью. Конечно, мерзавцы просят много, им бы на четверть сократить, но ведь держат за горло. Продовольствия нам не хватает, а у них, как назло, прямо пруха, всё растёт. Это их козырь, да и людишек там хватает, вся Америка туда сбежалась, конечно, те, кто успел.
- Я так понимаю, что мы живы, пока кормим Канаду, точнее мы их поим, а они нас кормят?
- Примерно так.
- Какими резервами мы обладаем?
- Никакими, проблемы с транспортировкой матсредств не позволяют предпринять никаких серьёзных операций. Нет дорог, транспорта, да и топлива. Кроме того, мобилизовать практически некого, население региона практически вымерло, а из других регионов поставить личный состав крайне трудно, нет транспорта.
- Подведем итоги. Если мы не предпримем кардинальных мер, то противник задавит нас численным перевесом в живой силе. Мы не можем перейти к активным боевым действиям из-за нехватки личного состава, техники и, самое главное, топлива. Какие имеются предложения?
- Разрешите, товарищ генерал. Полковник Смирнов. Основные силы противника перемещаются через Усть-Каменогорск на Рубцовск. Мы имеем данные о концентрации войск в Урумчи.  При нанесении удара спецбоеприпасом по данным объектам мы практически блокируем перемещение войск и нанесём противнику серьёзный удар.
- Вы в своем уме, полковник? Какие спецбоеприпасы? Кто из высшего руководства пойдёт на это? Это же катастрофа для всего региона.
- Можно применить тактические боеприпасы на крылатых ракетах. В противном случае возможен неблагоприятный для нас вариант развития событий. Наша оборона не выдержит очередного прорыва. Если вы представите все  наши выкладки и расчёты, то я думаю, что есть шансы убедить руководство. Я понимаю, что это риск, но что будет, если противник прорвется к Сургуту или Нефтекамску. Конец войне, если они завладеют нефтью, то начнут нас громить налево и направо.
- А, если они в ответ применят спецбоеприпасы? Не забывайте, что противник обладает ядерным оружием.
- Вероятность мала, практически нулевая, ведь тогда пострадает территория, на которую они претендуют. Утратится смысл войны. Ведь они борются не только за нефть, но и за территорию проживания, ведь в Китае фактически нет территории, пригодной для проживания, кроме северных районов, да и те по прогнозам учёных, скоро превратятся в пустыню. Не будут они применять ядерное оружие, иначе им просто не куда будет идти.
- Что ж резонно, это план, и я думаю - серьёзный план, давайте поподробнее его обсудим.
Глава 23.
1.
Заканчивалось лето. Оно оказалось не столь суровым, как предыдущее, удалось собрать один урожай, и подходил к созреванию второй. Старик был доволен, хотя многое вызывало тревогу и беспокойство. Особенно беспокоила его плёнка, которая от интенсивного солнечного света начала приходить в полную негодность и рассыпаться. Это были последние их запасы, а, значит, если они продержатся ещё лето, то это будет дар Божий. Солнце клонилось к закату, и в этот небольшой промежуток времени  надо было работать, но он так устал, что не мог заставить себя подняться. Ребята усадили его на камень и он, глядя, как они дружно работают, предался воспоминаниям.
Зима, в год, когда рухнула Москва, оказалась самой тяжёлой в его жизни. Деревня, в которой он жил, давно обезлюдела, и несколько дворов пожилых людей доживали свой век. Он только разменял седьмой десяток и начал получать пенсию, что стало хорошим подспорьем к его хозяйству. В это лето погода позволила собрать хороший урожай, но маленький погреб смог принять лишь половину, и он воспользовался старым армейским  способом хранения в буртах. Вырыл четыре глубоких траншеи, выстлал дно соломой и, уложив корнеплоды, присыпал их соломой. Поверх же неё засыпал землей таким образом, чтобы дождевая вода стекала свободно. Уложив бурты, он принялся за заготовку дров, так как газ и электричество давно уже отключили.  В пустующем поселке дров было достаточно, надо лишь было разбирать постройки и пилить их на поленья. Главное - укрыть всё от воды, чтобы зимой они весело горели в печи. Потратив на это две недели, он, в общем, был готов к зиме. Беда пришла внезапно. Поздно вечером он услышал шум во дворе и вышел поглядеть, что случилось. Едва он открыл дверь, как получил сильный удар в лицо. Он отлетел в сени и, не успев подняться, получил ещё несколько ударов тяжёлыми ботинками. Всё помутилось в глазах, он пытался укрыться от ударов, но это ему плохо удавалось. Очнулся он в полной темноте. Он даже сначала не понял, жив или находится в преисподней. Всё тело ныло и болело, он хотел встать, но резкая боль в груди не позволила это сделать. Ползком он заполз в хату и, собрав последние силы, закрыл дверь. Печь потухла, и в хате было холодно, но он не мог подняться, так и пролежал на полу до утра.  Когда было уже светло, с трудом поднявшись, он затопил печь и поставил чайник, на большее не хватало сил. Челюсти не сходились вместе, а глаза так заплыли, что он едва видел через узкие щёлки. Руки были разбиты, и пальцы едва сгибались, дышать было трудно, каждый вдох отзывался резкой болью в груди. Выпив кипятка, он немного отогрелся и почувствовал некоторую бодрость, однако ходить было очень трудно. Конечно, он догадался, что его ограбили, в доме не было ничего съестного. Поэтому он добрался до постели и лёг. Так он провёл несколько дней, вставая лишь для того, чтобы подкинуть дров и хлебнуть кипятка. Ему повезло, ни челюсть, ни нос не были повреждены, и к концу четвёртого дня отеки спали, и он смог шевелить челюстью. Выйдя во двор, он убедился, что и сараи и погреб пусты, и даже мышам поживиться не чем. Пройдясь по улице, он зашёл к ближайшей соседке. Женщина лежала в доме с разбитой головой, в её доме было тоже пусто. Она плохо видела и не могла удержать равновесие, видимо, травма повредила какой-то нерв. Она потом умерла, как ещё две женщины и мужчина на другой улице. С тех пор начались постоянные набеги, но теперь уже они были готовы к встрече. Топор и вилы были всегда в доме. Он, как и другие сельчане, стали ночевать вместе, чтобы как-то противостоять мародёрам. Всё что удалось сохранить, спрятали, и группа мужчин охраняли еду круглосуточно. Однажды старик находился в засаде, когда в селе появились молодые люди с оружием в руках. Они вламывались в дома, где горел свет, и вытаскивали наружу людей. Замысел их был прост и  ужасен в своей простоте. Просто застрелили первую попавшуюся женщину и сказали, что убьют по очереди всех, если не скажут, где продукты. Он спрятался в кустах, снега ещё не было, но морозы уже установились. Трое парней загрузили всё на телегу и, усевшись в неё, не спеша, поехали по улице. Это была голодная смерть для всех, кто остался в деревне, и его вдруг взяла такая злоба, что он потерял всякий страх. Когда лошадь поравнялась с кустами, он вдруг выскочил  на дорогу. Всё произошло быстро: спины парней, взмах вилами, он загнал их на всю глубину, и тут же выдернул и всадил второму. Они захрипели и повалились на спину. Третий успел повернуться, и вилы, проткнув руку, вошли под ребра, но не глубоко. Парень заорал от боли и вскочил, вырвав из рук старика  вилы. Но не удержался и упал с телеги. Одним прыжком старик настиг его и, вырвав вилы из его рук, вновь вогнал их ему в грудь. Оглянувшись, он увидел, что  лежавшие в телеге пытались взять оружие. Какая-то неистовая сила овладела им. В два прыжка он оказался в телеге, одним ударом сбил второго седока и вырвал из рук третьего автомат. Он выстрелил ему в грудь. Парень дёрнулся и обмяк. Старик повернулся к тем, что лежали на дороге, они лежали на земле, и пыталась прикрыться руками, как будто защищались от ударов. В глазах их был такой сильный ужас, что на мгновение старик остановился. Он чётко видел их лица, лица насмерть перепуганных мальчиков, ещё безусых юнцов и нажал на спусковой крючок. Тела их дернулись и вскоре затихли.  От выстрелов лошадь вдруг рванула и понеслась, едва не сбросив его с телеги. Он ухватил поводья и потянул на себя, но остановить её не получалось, тогда он выстрелил ей в голову, лошадь упала, и, наскочившая на неё, телега опрокинулась. Старик вылетел из неё и, прокатившись по земле, вскочил. Вдруг силы покинули его, он ощутил, как слабеют его руки. Он медленно опустился  на землю и долго сидел так, пока не появились селяне. Трупы бандитов вывезли подальше и выбросили в овраг.  А телегу разгрузили, и бережно спрятали продукты. Тогда он ещё подумал, как легко меняются человеческие ценности. Ему, уже старику, вдруг пришлось против своей воли, стать убийцей, но убийцей особого рода, убийцей, который вдруг становится героем и почитаемым человеком. Он думал и о том, как быстро меняются отношения к ценностям, и недавно недосягаемые, к которым стремились с вожделением, вдруг становятся ничем, никому не нужным хламом, а обычная вода или морковка становится такой ценностью,  ради которой люди идут на убийство. Теперь у них было оружие и серьёзное оружие. А он стал своего рода командиром небольшого отряда. За эту зиму им пришлось несколько раз вступать в бой, но никто не интересовался ими. Никто не пришел им на защиту, как будто не было никакой власти, и они по этому молчали, никому не сообщали. После Нового года навалило снега, и дороги стали, не проходимы. Может быть, это обстоятельство и позволило им провести оставшееся время до весны относительно спокойно, и их небольшой гарнизон смог выжить. Удивительное свойство селянина – с приходом весны он как бы оживает вновь. Откуда-то нашлась картошка, семена, и работа закипела. Он вспоминал, как они голодали, питаясь корнями и диким щавелем, грибами и ещё невесть чем,  что давала природа, но растили новый урожай. На брошенных полях взошла падалица пшеницы, редко, но на больших площадях можно было собрать довольно много. Последний бурт он разрыл в мае, когда уже есть, было, нечего, и эти три мешка моркови делили всем селом, хотя это было громко сказано, всего-то двадцать два человека. Лето выдалось тяжёлым, майские ливни, размывавшие огромные овраги, сменила засуха. До конца сентября не было ни одного дождя, и они вёдрами таскали воду из пруда, который к концу лета тоже засох. В колодце ведро едва черпало воду, и её теперь добывали только для питья. Такого они ещё не видели  за всю жизнь, а жизнь большинство прожили не малую. И всё же им удалось собрать урожай и надёжно его спрятать. Старик в последние дни сентября уходил в поля, собирать зерно, он искал колосья и вытрясал из них зерно. Занятие это было малоэффективным, но старик знал, что горсть зерна к весне станет великой ценностью, и поэтому упорно шёл в степь и собирал, собирал. И этот упорный труд постепенно стал обретать результат. Он собирал уже второй мешок.
2.
Здесь, в степи, он и нашёл их – женщину и маленького мальчика. Она лежала в траве,  а ребёнок лежал рядом, положив голову ей на грудь. Оба они были без сознания. Он нагнулся над ними и нащупал едва заметный пульс, лица их были землистого цвета, губы растресканы и распухли, дыхание было едва заметным. Он достал из сидора бутылку с водой и осторожно влил в рот сначала мальчику, затем матери. Сначала это не дало результата, но через полминуты она сделала глоток, мальчик тоже пошевелился. Он вновь осторожно влил им воды. На этот раз они проглотили её сразу. Так он осторожно вливал им в рот воду, пока женщина, а потом и мальчик, не открыли глаза. Женщина смотрела на него, и взгляд этот был далёким, как будто из глубины ушедшего за грань бытия сознания, она всматривалась в него, пытаясь осознать, где она, и что с ней. Её лицо было в пыли и трудно было понять, серое оно от пыли или от истощения. Наконец взгляд её стал осознанным, и она попыталась что-то сказать, но звуки с трудом вырывались из её горла. Он наклонился к ней и осторожно влил ей в рот ещё немного воды, она с жадностью глотала и, по мере того, как вода вливалась в неё, сознание возвращалась к ней. Вдруг она дёрнулась и стала озираться по сторонам. Когда её взгляд нашёл ребёнка, она как-то расслабилась и попыталась протянуть к нему руку. Его двухлитровая фляжка стала пуста, а они всё хотели пить. Он взвалил на плечо сначала мальчика и отнёс его к краю поля, затем вернулся за ней. Она оказалась настолько лёгкой, что он спокойно дотащил и её до того места, где оставил ребёнка. За это время она уже успела придти в себя, появилась пульсация в запястьях, взгляд стал осознанным.
- Сидите здесь, я схожу за тачкой, иначе вас не донесу, – сказал он. – до деревни километра два.
Он быстрым шагом направился в деревню и через час вернулся с тачкой для сена. Он принёс с собой немного хлеба и, помочив в воде, дал им. От съеденного оба стали вялыми, и он пожалел о том, что так опрометчиво поступил. Но, что сделано, то сделано. Уложив их в тачку, он покатил  домой. Когда он прикатил их во двор, женщина попыталась встать самостоятельно. Он помог ей зайти в дом  и занёс мальчика. Он уложил их в постель, и они тут же уснули или впали в забытьё.
Утром он накормил их жидкой кашей и нагрел воды в бане. Мальчик был настолько худ, что напоминал ходячий скелет. Ему даже стало страшно от вида этого ужасного, чёрного тельца. Тёплая вода привела мальчика в состояние аморфности, и он стал, как сосиска, от чего мыть его стало практически невозможно. С трудом, отмыв его от грязи, он занёс его домой и отправил мыться женщину. Она пошла довольно бодро, но что-то подсказало ему, что надо быть начеку. Он проводил её до предбанника, и когда она вошла в баню, сел на лавку и стал прислушиваться. Минут через пять послышался звук падающего тела. Он вошёл в баню и  обнаружил её распластанной на полу. Он усадил её на лавку и облил водой. Женщина пришла в себя. Но была настолько слаба, что едва шевелила руками. Он тщательно вымыл её, завернул в одеяло и отнёс домой. Страшно худое тело её было покрыто шрамами, лицо тоже портил шрам. Но при этом в облике её осталась женская привлекательность, какая-то грация.
Так появилась у него новая семья. Спасённые быстро шли на поправку, и уже через пять дней женщина начала день с того, что затеяла генеральную уборку. В её руках все преображалось, и жильё вдруг стало уютным и чистым. Оглядев результаты своего труда, она обратилась к старику с вопросом:
- Ну, как, лучше?
- Да, намного лучше.
- Спасибо тебе за всё, ты спас моего сына, и я не знаю, как тебя отблагодарить. Думаю, что нам надо уходить, ведь мы и так обременили тебя. Вот и решила немного прибраться, давай и бельё постираю. А завтра мы уйдём.
- Куда ты идёшь?
- Никуда, просто идём и всё.
- Так ведь это верная смерть, коль идти не куда. Без воды и еды, куда же ты можешь идти?
- Не знаю, но и там, откуда мы идём, жизни для нас нет.
- Слушай, женщина, а как тебя зовут?
- Энн.
- Энн? Странное имя, похоже на Аню. Ну да ладно, Аня, куда же ты с дитём пойдёшь, если тебе некуда идти? Вот что, если ты боишься меня обременить, то это ерунда, найдём, чем прокормиться. Поэтому сделаем так, хочешь остаться, оставайся, мне веселее будет. Да и втроём лучше, чем одному. Женщина ты справная, думаю, сойдемся.
- Честно сказать?  Мне страшно, я боюсь, что ты меня выгонишь, потому что всю мою жизнь меня все гонят, а если не гонят, то сама сбегаю. Но страшнее всего то, что идти мне некуда, и жить мне не на что. Мне нечем кормить моего сына.
- Ну, так и в чем проблема? Поживём, увидим. Припасов у меня достаточно, если за зиму не отнимут, то на троих хватит.
3.
Так они стали жить. Энн оказалась женщиной шустрой, работящей, она быстро окрепла и работа просто кипела в её руках, казалось, что она бьётся из последних сил, чтобы угодить и понравиться ему. Они обшарили все поля и до наступления дождей смогли собрать ещё два мешка зерна. Всё это они тщательно спрятали в разных местах.
Наступила осень и вместе с ней пришли дожди. Осадки были мощными и растянулись на два месяца, чуть не обернувшись бедой. Их речка вдруг вздыбилась, превратившись в мощный поток, и затем разлилась, заполнив все низины и лощины. Деревушка, расположенная на взгорке, превратилась в остров среди безбрежного моря воды, которая угрожающе подступала к околице. Время превратилось в томительное ожидание. Все ждали, прекратятся или не прекратятся дожди, поднимется вода или не поднимется. На их счастье вода подтопила лишь крайние огороды и отступила. Но едва прекратились дожди, как ударил мороз, и земля превратилась в сплошной каток. Они сидели дома, выходя лишь за дровами и водой и теперь, вспоминая всю свою жизнь, старик вдруг понял, что это были самые счастливые дни его жизни. Не смотря на, двадцать пять лет разницы, они как-то быстро сошлись. За долгие вечера они успели о многом переговорить, он слушал её и рассказывал о себе. Она рассказала свою историю как-то спокойно и буднично, не осуждая и не выплескивая злобы к тем,  кто причинил ей столько страдания, и лишь раз слезы появились в её глазах, когда она рассказала, как погиб её Майкл. Она рассказа, как растила малыша, а потом вернулся сын женщины, приютившей её, и поселился в доме. Он пил и бил мать, а однажды избил их обеих и выгнал её из дома. Так она оказалась одна без жилья и еды. И брела от хутора к хутору, ночуя прямо в степи, не имея крошки хлеба во рту по несколько дней. Пока он их не нашёл.  Удивительно, как в этом маленьком тельце было столько жизнелюбия и воли. Она просто светилась светом жизни. Однажды он признался ей, что рядом с ней чувствует себя сильным и молодым. На что она ответила, что рядом с ним она чувствует себя женщиной, ей  рядом с ним мирно и спокойно, и этим она счастлива. Избушка его была и так мала, но в целях экономии топлива он переделал печь так, что топилась одна комната, во второй же температура была такова, что лишь не замерзала вода. Засовывая в печь несколько чурок, он вдруг подумал о том, как быстро меняются жизненные ценности. Когда-то ветки и даже  целые бревна выбрасывали на свалку, а теперь он берёг каждую щепку, потому что деревьев в округе почти не осталось и, чтобы отопиться, они разобрали пустующие подворья и собрали весь хворост. Топили раз в день, на ночь, тогда же и готовили пищу, утром лишь подтапливали, чтобы печь не остывала. В один из вечеров они сидели у печи и жевали полбу – отваренное зерно. Трапезу их прервала стрельба. Одеваясь на ходу, он выбежал на улицу. Стреляли на соседней улице. Он бросился туда через огороды, но, когда добрался до места, бой уже был окончен. По середине улицы лежал мужчина, кровь растеклась под ним чёрной лужей, он сжимал в руке автомат. Рядом с ним, по-волчьи озираясь, сидел мальчик. Он прижимал к груди какой-то серый куль. Их окружили люди. Дед Михаил размахивая руками, кричал, как бы оправдываясь:
- Во гляди леший, я только вышел с обходом, глядь, крадутся. Ну, я это, кричу им, дескать, стой, кто идет. А он в ответ на, из калаша. Хорошо в забор попал. Ну, я в ответ, а сам бац на землю и отползать. Так он по мне ещё раз полосонул, да видать плохо в руках автомат держал. Ну, я на выстрелы ему в ответ. Гляжу, упал, а потом выть начал. Ну, думаю, ранен, а лежит ведь, поди, теперь попади в него. Так и лежал, пока вон Тоська и Егор не прибежали. Они то  на него и наткнулись. Вот он и шмальнул по ним, а скулит вон пацан его. У, шакалёнок, – он замахнулся на мальчонку, от чего тот ещё сильнее прижал куль к себе и сжался в комок.
Рядом  с убитым, чуть поодаль, корчился Егор, худой мужичок, сожитель Тоськи. Пуля попала в ногу, но прошла на вылет, не задев ни кости, ни вены. Егор схватился руками за рану и раскачивался, сидя на ягодицах.
- Погодь, что на мальчонку машешь, видишь, и так со страху чуть живой, - остановил его старик и, наклонившись к мальчику, попробовал забрать у него куль.
Но куль вдруг дёрнулся и закатился громким плачем. Это оказался мальчик лет двух или трёх, одетый в козью шкуру, вернее, подобие тулупа, сшитого неумелыми руками.
- Гляди-ка, да там ещё один, ну прямо матрёшка, – всплеснула руками Тоська, баба неопределённого возраста и весьма неприглядного облика. – У, волчата, кончить их здесь, что с ними сюсюкаться. Егорушка мой, тебе больно? Сейчас я кончу этих волчат, отомщу за тебя.
Она взяла в руки автомат.
- Так дети же, гляди, какие малые, неужто рука поднимется?
- А что с ними делать? У меня жрачки на них не имеется, так что так и так с голоду и с холоду сдохнут. Так уж лучше сразу. Чтобы не мучилась.
- Да нельзя же так! – воскликнул старик. – Мы же люди, не звери, они то в чём виноваты?
- Ну, коли ты не зверь, так и корми их, а у меня жратвы нет. Вон рыжуху кормишь со спиногрызом, так взвали себе на горб и этих ублюдков.
- А вы что скажите, люди? Неужели вы согласны с ней?
Люди, потупившись, молчали, никто не хотел делиться с таким трудом добытой пищей. Где-то в глубине души они понимали, что это невинные дети, жалость к ним тронула их сердца, но мысль о том, что надо будет делиться, подавляло в них чувство благородства. В этот момент Егорка взвыл так громко и жалобно, что все обернулись к нему.
- Сейчас, Егорушка, сейчас, — пробормотала Тоська и вскинула автомат, – отомщу за тебя, а то сидят, скулят, а ты мучаешься.
- Брось автомат! – раздался резкий оклик.
Сказано было так жёстко, что все невольно обернулись на него. Перед Тоськой появилась Энн. Маленькая и щуплая она была просто девочкой рядом с высокой и ширококостной Тоськой.
- Пошла ты, шлюха, а то и тебе достанется, — прошипела она, оттолкнув Энн, демонстративно вскинула автомат и прицелилась.
В следующий миг произошло то, что привело всех в смятение. Одним прыжком Энн оказалась рядом с Тоськой и нанесла ей удар такой силы, что та рухнула на землю, как подкошенная. Автомат оказался в руках этой маленькой рыжей кошки  и упёрся стволом в голову распластавшейся на земле бабе.
- Не смей, я сказала. И даже не думай причинить им вред, убью.
Сказано это было с таким холодным спокойствием, что всем стало ясно, что она это сделает. Резкая ярость, перешедшая в холодную злость, хрупкость тела и мощь агрессии были столь контрастны, что все, кто это видел, невольно застыли, не смея пошевелиться. Она отшвырнула автомат и подошла к мальчикам.
- Идёмте со мной, не бойтесь, – сказано это было нежно и тихо, и дети, не противясь, встали и последовали с ней.
Люди провожали их взглядом, сбившись в кучку. Пройдя немного, она обернулась.
- Егорку тащите в хату, а то замёрзнет. Я сейчас приду, осмотрю его.
Как по команде все бросились к Егорке и потащили его домой. Старик последовал за Энн. В доме было темно, Юсупчик сидел на кровати, недоеденная каша стояла на печи. Энн молча усадила детей за стол и поставила перед ними миску.
- Ешьте, – сказала она, указав на миску, и вручила им по ложке. Ребята принялись, есть, причём старший подталкивал младшего и запускал свою ложку лишь тогда, когда младший клал в рот свою. Каша быстро кончилась. Энн молча вывела их из-за стола и, умыв, принялась раздевать
- А теперь спать, знакомиться будем завтра.
Едва они залезли под одеяло, как тут же уснули. Тепло, еда, усталость, всё это быстро закрыло им веки. Энн взглянула на старика.
- Я отдам им половину своей порции.
- Не волнуйся, я тоже отдам свою половину. Ты права, потерпим, но, думаю, выдюжим.
- Я схожу, осмотрю Егора. Что смогу, то сделаю.
Она ушла и вернулась за полночь. Старик соорудил из ящиков и тряпок лежанку и разместился на ней, укрывшись зипуном. На кровати теперь для него места не осталось. Энн забралась под одеяло и быстро уснула. Дети, прижавшись к ней, дружно сопели. Утром он проснулся рано, но Энн уже была на ногах. Она уже грела воду и жарила лепёшки. Она научилась толочь в ступе зерно и делать крупу и муку. Смешивая всё это с сушеной крапивой и диким щавелем, она пекла лепёшки. Получалось вкусно и много. Посреди комнаты стоял большой таз.
- Как спалось на новом месте? – спросила она – Говорят, что приснилось, то и сбудется.
- Тогда быть мне многодетным отцом, – ответил, подумав немного, он. – Представляешь, приснилось мне, что сижу я за столом, а напротив меня сидят десять детей,  девочки и мальчики, сидят и уплетают за обе щеки кашу. А я смотрю на них и так хорошо на душе, так спокойно.
- Ну, а меня ты там не видел? Может, где в уголке притулилась?
- Нет, не видел, – подумав немного, ответил он. Но, спохватившись, добавил: – Да ерунда всё. Сны редко сбываются.
- Ладно, может, вышла куда, вот и в сон не попала, – пошутила она. – Что испугался, всё нормально. Давай будить детей, надо хорошенько их отмыть. Я тут их вещи просмотрела. Грязнючие и вши есть.
Они вытащили из кровати сначала старшего мальчика. Он спросонья сначала не понял, где он и кто это его будит, но быстро пришёл в себя. Усадив его в таз, Энн принялась намывать его. Грязи оказалось действительно много. Потом взялись за младшего. Но тот вдруг начал плакать и брыкаться, но терпеливая Энн настойчиво и решительно подчинила его себе. Когда с мытьём было покончено, приступили к завтраку. Разделив лепёшки поровну, она налила в кружки горячего чаю, и все принялись есть. Съели всё быстро.
- Как тебя зовут? — спросила она старшего мальчика.
Мальчик уставился на нее, не понимая, что она говорит, она повторила вопрос на фарси, но тот лишь пожал плечами.
- Это хуже, будем работать, – подвела итог Энн, и принялась за дело.
Они  сходили на место трагедии и забрали тело. Вместе со стариком выдолбили не глубокую яму и похоронили беднягу. Старший мальчик плакал, а младший, как ни странно, отнесся ко всему спокойно. Энн уже успела заметить, что они были совершенно разные. Смуглый, с резкими чертами лица старший, и светловолосый, круглолицый младший, были прямой противоположностью друг другу. Но в чём они были похожи, так это в полном незнании русского языка. Однако женщина была не из тех, кто пасует перед трудностями. Ласково, но упорно, она показывала, объясняла, сама старалась запомнить их слова, и вскоре они уже начали общаться. Дети быстро забывают прошлое, а голодные, наверное, быстрее. Как бы там ни было, а через неделю они впервые улыбнулись и стали откликаться на имена. Одного звали Каха, а другого Григорий, Гриша. Слово кушать они запомнили быстро, а постепенно стали говорить довольно сносно. Дети быстро учатся.
4.
Наступила весна и появилась первая трава. Они собирали корни, листья, молодые побеги. Хоть это было и не сытно, но придавало новую энергию, бодрость. Начались дожди, они угнетали, потому, что были мощными и продолжительными, вслед за паводком, они заполнили реки водой настолько, что они разлились безбрежным морем, и вновь их деревня стала островом в безбрежном океане воды. Такого раньше не случалось, максимум, что довелось ему видеть, что их речка заливала луга. Они сидели дома и занимали себя переборкой запасов, сушкой и проветриванием. Однажды он проснулся утром оттого, что было тихо, пропал, привычный уже шум дождя. Но не только это стало причиной, по которой он вдруг вскочил с постели. Ему приснился вдруг чёткий сон, настолько реальный, что он сначала даже не понял, где он находится, когда проснулся. А снилось ему, что он подплывает к дому и снимает с крыши детей, а  вокруг безбрежное море воды. И место ему знакомое, но вспомнить он его никак не мог, потому, что вокруг торчали только макушки крыш и больше ничего. Он долго сидел, уставившись в окно, испытывая какое-то чувство тревоги, которое звало к действию. И вдруг, как выстрел, как удар молнии, в сознание его прошила мысль: «А ведь я знаю, где этот дом, я видел эту крышу в соседнем хуторе, километрах в тридцати отсюда. Этот хутор и тогда ещё был почти пуст, жители разбежались кто куда, а в этом доме жили старик со старухой, Мужик был умелец, и дом его весь был разукрашен всевозможными украшениями, и крыша тоже была оригинальной и тоже подверглась модерну. Но не было там детей, в хуторе давно кроме стариков никто не живёт. А сейчас, возможно, и те померли, ведь и на них осуществляли набеги мародеры и бандиты. Вряд ли там кто-то есть».
Но тревога не покидала его и, как бы он себя не убеждал, как бы не отмахивался от мысли о детях, привидевшихся во сне, внутренний голос упорно лез в сознание и убеждал, что надо плыть туда. Об этом он рассказал Энн и, закончив рассказ, добавил:
- Поеду я, не могу, душу гложет, нет покоя. Чувствую сердцем, что всё это не спроста.
- Что ж, поезжай, я приготовлю тебе отвара и жидкой каши, коль сон твой окажется вещим, то это тебе пригодится.
Старик отправился в соседний двор, где имелась небольшая лодка. Хозяин её когда-то был заядлым рыбаком, но потом умер, а лодка осталась. Мальчишки помогли ему дотащить её до воды и, забрав котомку у Энн, он налёг на вёсла. Стоял полный штиль, не было ни малейшего дуновения ветра. Плыть по безбрежной водной глади оказалось не просто, не было привычных ориентиров, поэтому он плыл, стараясь придерживаться направления. Прошло несколько часов, когда он заметил вдали точку, которая постепенно увеличивалась, и вскоре он увидел уже знакомые очертания  крыши. Отчаявшийся было старик, налёг на вёсла и через пятнадцать минут уже подплывал  к строению. Он подплыл к слуховому окну и, найдя за что привязать лодку, осторожно забрался на чердак.
В сумраке чердака он ничего не мог разглядеть и чуть не наступил на лежащие, на полу тела. Его прошиб холодный пот, когда он нащупал холодные детские ноги. Старик нагнулся и поднял маленькое тельце, оно было лёгким. Руки свисли, как плети, головка запрокинулась. Он осторожно перенёс его ближе к  слуховому окну. То, что он увидел, ужаснуло его, это был маленький скелет, обтянутый кожей, Ребёнок едва открыл глаза, в них ещё теплилась жизнь, он смотрел на старика и молчал. Ничего в лице его не изменилось, ни каких чувств не отобразилось на этом исхудавшем до ужаса лице. Он осторожно положил ребёнка на пол и стал выбираться в наружу. Вдруг он услышал в глубине какой-то звук, похожий на стон. Он остановился и прислушался. В тиши он отчетливо услышал вздох. Глаза его уже привыкли к темноте, и он стал пробираться на звук. В куче всякого хлама он с трудом обнаружил тело. Это было тело взрослого человека. Он подхватил его и перенёс к свету. Тут он разглядел, что это была женщина, её изможденное лицо было настолько худым, что он понял, что это женщина только по волосам и серьгам. Она пыталась что-то сказать, но пересохший рот производил лишь шипящие звуки. Только сейчас он догадался, что они умирают от жажды, ведь они не могли добраться даже до окна. Он быстро выбрался на крышу достал из лодки бутылки с отваром. Осторожно приподняв голову женщине, он влил ей в рот жидкость. Она начала пить, но он не дал ей сделать более пяти глотков. Тоже он проделал и с ребёнком, но более осторожно, потому что ребёнок не глотал. Лишь выпив воды в третий раз, женщина вдруг поманила его к себе и, когда он наклонился к ней, едва слышно прошептала:
- Там ещё одна девочка, лежала рядом со мной.
Старик быстро вернулся к куче и вскоре нашёл ребёнка. Девочка даже не открывала глаза, дыхание её было настолько слабым, что он подумал, что она мертва. Приложив ухо к груди, он едва различил слабые удары сердца. Оно билось редко и так тихо, что нащупать пульс было не возможно. Он где-то читал, что иссушенным нельзя давать воду сразу, может наступить спазм желудка или остановка сердца, поэтому он лишь смочил ей губы. Выждав немного, он ещё раз капнул ей в рот. Так он повторил несколько раз, наконец, девочка сделала судорожный глоток. Женщина уже пришла в себя, но силы говорить у неё не было, она лишь могла шептать:
- Спасите их, моих девочек. Я знаю, они будут жить, они поднимутся, только спасите их, ради Бога.
- Не волнуйтесь так, я для этого сюда и приехал. Бог послал меня.
- Я знаю, Он мне говорил, только я не верила, а теперь верю. Вы пришли за ними, так Он сказал.
- Да мне приснился сон, и я поплыл, ведь я не собирался сюда, но зов Его заставил меня это сделать. Но ты молчи, береги силы.
- Мне не надо беречь силы, я умру сегодня. Ты не мучься со мной, спасай только их. Я чувствую, что Он зовёт меня к себе.
- Что ты, всё будет хорошо. Ты ещё встанешь на ноги, только постарайся помочь мне. Надо подняться и вылезти в окно.
- Спасай сначала детей, а там видно будет.
Старик встал и поднял одну из девочек, но вылезти в окно вместе с ней ему не удалось, проём был мал, а наклон крыши крут. Он посадил ребёнка на пол и, выбравшись наружу, попытался вынуть и её. Но ноги скользили по крыше, и он едва не свалился в воду. Он попытался ещё раз. Но опять сорвался. Вдруг женщина встала и подошла к окну. Она выглянула наружу и, посмотрев на привязанную лодочку, сказала:
- Упрись ногами в карниз, я подам тебе ребёнка.
Он исполнил то, что она сказала, и она, подхватив ребёнка, просунула его в окно. Старик успел подхватить скатившегося по кровле ребёнка и усадил в лодку. Она быстро подняла второго и так же выставила из окна. Когда он усадил второго ребёнка, стало очевидно, что даже для таких худых места в лодке будет мало.
- Постарайся вылезти сама, а я тебя здесь подхвачу.
- Нет, я не могу, у меня сил больше нет. И в лодке места нет. Плывите, и пообещай мне, что спасёшь их.
- Не говори так, собери все силы и постарайся.
Вместо ответа она рухнула на пол. Он вновь забрался на чердак. Она лежала, распластавшись на полу. Когда он склонился над ней, она прошептала едва слышно – плыви и спаси их – и потеряла сознание. Он понимал, что не сможет помочь ей,  не сможет поднять и спустить в лодку. Но это было ужасно - оставить человека погибать. Живого ещё человека оставить на смерть. С ужасным чувством он спустился вниз и, отвязав лодку, оттолкнулся от крыши. Ему пришлось сосредоточиться, чтобы выбрать направление, вокруг не было ни одного ориентира, и он растерялся, не зная куда плыть. Немного подумав, он сориентировался по солнцу и поплыл. Солнце перевалило зенит и это ещё более осложнило выбор направления, но он грёб размашисто и равномерно, совершенно не думая о том, что делает. Перед глазами стоя лицо женщины, и он не мог отделаться от чувства величайшей вины.
5.
Милка лежала навзничь, так, как упала. Сознание вернулось к ней,  но видимо лишь для того, чтобы пролистнуть перед её внутренним взором все станицы её короткой жизни. Ей вдруг вспомнилось, как девочкой ещё, она сидела на чердаке и смотрела на безбрежную водную гладь. Она была одна, и ей было страшно. И тогда появился он, Ханс, на маленькой лодочке и спас её. Он спас её и дал ей любовь, а потом он погиб, а она пришла в дом  чужой женщины, и её приняли, как дочь, приняли и её дочь. А потом всё вдруг рухнуло, катаклизмы обрушились на них нескончаемой вереницей и сделали их беженцами. Сначала пришли голодные люди, которые, может быть, и были когда-то хорошими людьми, но очень хотели, есть и очень хотели накормить своих детей.
Она вспоминала, как однажды ворвались они к ним в дом и отняли всё, что можно было назвать едой, она думала, что жизнь кончилась. Они бежали к другим родственникам, голодные и истерзанные, они не знали, как добрались туда сами, и вновь жизнь немного дала им оклематься. Потом и оттуда их выгнали, Марию убили, а сестра её умерла, не выдержало сердце. У родственницы, где они жили последний раз, был мальчик. Мужа успели забрать в армию, куда-то в Сибирь, и молодая женщина осталась одна, как и она, Милка, с ребёнком. Однажды пришли злые люди  и обшарили весь дом, унесли всё, что могли, а дом сожгли. Не понятно, зачем, просто подожгли. Как-то они пристроились в посёлке, но жить становилось, не выносимо. Полоса жары надвигалась на них, и жить становилось невозможно. Летом температура доходила до пятидесяти градусов и всё, что могло бы расти, просто засыхало от зноя и безводья. Голод погнал их на север. Так она оказалась в этом хуторе. Он уже был пуст, когда они пришли сюда. Но еды они себе нашли, обшарив все огороды и близлежащие поля. Они собрали всё, что можно было съесть, и всё, что можно было стопить. Так они дотянули до весны, но тут пришла беда. Вода вдруг стала прибывать, затопив всё вокруг. Они перебрались на чердак. Но без топлива они не могли готовить и просто замачивали зерно. Вскоре продукты кончились, а вода всё стояла. Катя  вдруг заболела, простыла. Долго кашляла, а через две недели умерла. Она осталась с двумя детьми, без еды. Сначала они сидели и ждали, ждали и ждали.
Но ничего не менялось, настал день, когда она не смогла подняться и набрать воды. Это была точка отсчёта, смерть уже дышала им в лицо. Она даже не поняла, наяву ли то было или во сне, но явился Человек, и сказал ей, что придёт старик и спасёт её детей. Это было во сне или в бреду, она не знала. И вот это случилось, и теперь она лежала, и ей было легко и светло на душе. Ей виделось, как дети её подплывают к дому, и другая женщина принимает их. И вот картина стала расплываться, и Милка вдруг куда-то провалилась, словно птица, паря над бездной.
Затрещали брёвна старого дома, и он начал медленно крениться набок. Крыша медленно погружалась в воду, наклоняясь набок, и вот она, постояв немного, вдруг с шумом ушла под воду и, всплыв через несколько мгновений, медленно поплыла в никуда.
6.
Старик плыл долго, ему казалось, что почти вечность. Он уклонился от маршрута на несколько километров и потому, когда справа от себя вдали заметил что-то тёмное, то повернул туда, проплыв, таким образом, лишних километров пять. Когда он причалил к берегу, дети лежали в состоянии, похожем на сон. Он осторожно перенёс их на берег, а затем вытащил лодку. На берегу его уже ждали.
Энн ахнула и невольно прижала ладонь ко рту, настолько поразило её увиденное. Мальчики прижались к ней и молча смотрели на лежащих маленьких скелетиков. Она взяла на руки одного ребёнка и понесла домой, старик взял другого, дети вереницей шли сзади. Пока Энн грела воду, старик вместе с Юсупом и Кахой притащили кровать из соседнего дома и установили её в комнате. В теплой воде оба ребёнка пришли в себя. Энн вымыла их, плача при этом от жалости, а затем, уложив в кровать, принялась поить их отваром из трав. В довершение чего дала им по ложке жидкой каши. Дети сразу уснули, организм устал от еды. Теперь, когда желудок их получил пищу, надо было строго следить за их состоянием, ведь и пищеварение требовало сил, а их то у малышей видимо уже почти не оставалось. Нельзя было дать еды больше, чем мог принять и переварить организм, но и не додать её было нельзя, потому что это привело бы к дистрофии. Энн не отходила от малышей, и как только они просыпались, поила их отваром трав и давала чуть-чуть жидкой каши. Несколько дней дети не поднимались с постели, они были настолько слабы, что лишь открывали глаза и долго глядели на неё, не выражая никаких чувств, никаких эмоций. Но дней через пять на лице их появился лёгкий румянец, и спать они стали меньше. А ещё через день слезли с постели. Было страшно и странно смотреть, как эти тоненькие кости, покрытые кожей, могли ходить. Но они это делали. Мальчик быстро отходил и вскоре уже признал Энн и своих новых братьев, а девочка долго сторонилась всех, а, когда немного окрепла, долго спрашивала, где её мама.
Старик плавал на хутор ещё раз, но не смог его найти и вернулся домой поздно вечером очень разочарованный и расстроенный. Вода начала сходить, а земля просыхать. Старик работал на огороде, Каха и Юсуп ему помогали. Он даже соорудил подобие сохи, и они посадили пшеницу. Конечно, её было мало, но всё-таки она была, и надо было делать всё возможное, чтобы добыть пищу, ведь рассчитывать можно было только на себя и погоду. Последняя же менялась не в лучшую сторону, и можно было ожидать любых капризов с её стороны. Они оказались за линией фронта, по одну сторону которого медленно отступала цивилизация, по другую же наступала разбушевавшаяся стихия.
Старик сам не заметил, как они дожили до того, что уже никто сюда к ним не добирался, видимо, на юге  все, кто мог продвигаться на север, уже ушли, и больше там никого не осталось, а те, кто был на севере, сюда идти не собирались. Старик понимал, что скоро здесь станет жить невозможно, солнце выжжет всё живое, вода унесёт останки, а ветер вырвет с корнем и разметает в степи. Но, как и куда идти, он тоже не знал, а потому готовился к борьбе и старался предугадать события, чтобы принять контрмеры. Им повезло, что вода  пока не поднималась к ним, и все строения не были подмыты. Они с ребятами разбили несколько огородов возле прудов. Он знал, что каждый из прудов к концу лета превратится в жалкую лужу или вовсе пересохнет, поэтому воду надо было расходовать бережно. Солнце палило не так, как прежде, тепло и ласково, а жёстко, даже жестоко. С восходом начинался лёгкий ветерок, который нарастал, поднимая пыль и склоняя к земле стебли растений, потом наступал нестерпимый зной, солнце было настолько ярким, что слепило глаза, и смотреть в даль было невыносимо. Земля нагревалась так, что даже в обуви чувствовался её жар. Когда оно шло на закат, вновь поднимался ветер, который жарким дыханием высушивал землю. К концу июня степь превратилась в голую пустыню, на которой не было видно ни травинки. Всё выгорело под палящими лучами, и ветер унёс сухую траву. Только маленький отряд продолжал бороться за жизнь. Старик со своими помощниками поливали посадки. Делали они это тогда, когда солнце ещё не поднималось и тогда, когда оно уже закатывалось за горизонт. Он сделал желоба из досок, и это упрощало полив. Надо было лишь черпать воду и лить в желоб, но и эта работа была изнурительной для малышей.
Урожай собрали в начале июля, видимо из-за интенсивности облучения процессы роста протекали быстрее. Если бы была вода, можно было бы сажать заново, но её не было. Энн  занималась двором, но и она посадила  небольшой огород, такой, чтобы можно было поливать из колодца. Как всё изменилось, то, что казалось простым и обыденным, стало недоступным, приняло необычную ценность. Вот ведро, а ведь здесь, среди голой степи, даже оно становилось большой ценностью, потому, что самим сделать его было не под силу, а взять эту простую вещь просто негде. То, что когда-то делалось нажатием выключателя, теперь исполнялось силой мышц. Доски, которые раньше были обыденной вещью, стали на вес золота. Даже если есть бревно, это не значит, что из него получится доска. Поэтому они жили новой жизнью, вернее, новым способом существования. Они собрали всё и исходили из того, что имели, и из того, что могли. Главное для них было вырастить продукты питания и сохранить их, сохранить воду и защититься от зноя и морозов. Ради этого они не щадили своих сил. К концу июля воды в водоемах не осталось, речка высохла, и уровень воды в колодцах начал падать. В начале сентября ведро зачерпывало лишь полведра мутной жидкости. Они сидели дома, прячась от жары, к полудню спускались в погреб, там было не так жарко. Когда пришел октябрь и принёс с собой дожди, в их поселке остались лишь они. Старые его обитатели не выдержали изнуряющего зноя и один за другим начали умирать.
За долгими дождями на них обрушились такие же долгие снегопады, замели метели, засыпав белым покрывалом маленький островок жизни. Они сидели в доме, не имея возможности выбраться наружу. Снег лежал под самую крышу. Мужчины занимались тем, что рыли ходы от дома к погребу и сараям. Малыши занимались тем, что перебирали зерно, семена и сушку, отделяя целое и крупное зерно и семена от слабых и битых. Сушку проветривали и складывали в мешочки. Вечерами Энн учила ребят языку и математике, рассказывая истории и задавала устные упражнения на счёт, а днём они писали буквы и занимались математикой. Она говорила, что время нельзя терять, и надо чем то заниматься, или занимать руки, или занимать голову. Так учил её отец, иначе станешь глупым и толстым. Старик был с ней согласен, потому что всю свою жизнь собственно и сам придерживался такой позиции. Если не работал, то размышлял или читал. Может быть, потому и жив он был сейчас, и живы были его домочадцы.
Когда-то во времена передела он уезжал из села на заработки, и довелось ему тогда возить академика. Заработок был так себе, зато ему дали комнатушку при гараже, и он там жил, вроде сторожа. Так вот академик этот как-то изливал ему душу, после очередного симпозиума. Не поняли его там или не хотели понять, трудно сказать, но надо было на кого-то слить эмоции, потому он и втолковывал  свою теорию соглашающемуся с ним водителю. Сейчас, много лет спустя, всё сказанное этим тучным человеком воплотилось в реальность, и старик, вспомнив об этом разговоре, вдруг понял, что он может предугадать последствия, а, значит, и предпринять меры. Тогда академик объяснил ему, что постоянное загрязнение воздушного пространства и огромное количество тепловых выбросов медленно, но уверенно, разрушает озоновый слой и создаёт слой углекислоты, которая отражает тепло от земли. Разогретая земля разогревает воздух, который начнёт преодолевать земное притяжение и рассеиваться в космосе,  планета постепенно теряет воздух, он просто исчезает в космосе. Наступит момент, когда воздух не сможет более регулировать постоянство температуры и наступит ситуация, как в горах – на солнце жара, а в тени - мороз. Огромный перепад температуры просто уничтожит растительность, а что будет, потом - не трудно догадаться. Он предупреждал о катаклизмах, когда лето будет приносить нестерпимый зной, а зима невыносимый холод, о ливнях, длинною в месяц, и засухе. Всё это вспомнил старик, всё сбывалось, и теперь он пытался подстроиться к этому. Но, что он мог сделать, разве он мог противиться мощи стихии?  Вряд ли…
Однако пока они были живы, а, значит, надо было думать, как поступить завтра, после завтра. Может быть, от постоянных размышлений об этом, может от чего другого, но однажды он проснулся с полным планом того, что делать дальше. Ему приснилось, что человек в светлых одеждах явился ему и, указав рукой,  стал показывать ему всё, что его ждет впереди. Он не мог сказать, был ли стар этот человек или молод, говорил он или нет, но всё, что ему явилось во сне, чётко запечаталось в его сознании, настолько чётко, что он помнил всё до мельчайших подробностей, как будто не сон это был, а воспоминания. Он поспешил поделиться с виденным с Энн, та выслушала его молча и, когда он закончил, спокойно сказала:
- Бог выбрал тебя, потому что в тебе нет зла, потому что ты тихий исполнитель, тот, кто делает своё дело и никогда не кричит о своих успехах. Кто не ропщет на судьбу, а принимает все, как есть, не озлобляется в невзгодах, но добр к другим и имеет милосердие. Ты верен долгу и не отступишься, я готова идти с тобой и принять все лишения. Я буду делать всё, что ты скажешь, потому что безгранично верю тебе. Только надо нам всё продумать, взять всё нужное, чтобы обеспечить свою жизнь, ведь путь нелёгкий, и неизвестно, что ждёт нас впереди. Но дойдём ли мы до конца пути, доведём ли детей? Мы не можем полагаться только на Бога. Я ведь так поняла, что это миссия твоя, довести детей до этого Эдема, где есть трава и деревья. Я лишь могу помогать тебе в этом.
- Да, кормить нас в пути никто не будет, и одевать и согревать. Всё это мы должны нести с собой и искать в пути. Я даже не знаю, как это сделать. Одно лишь понятно, что кормить нас никто не будет, а, значит, пищу нам придётся выращивать. Ведь ничего живого вокруг уже нет, даже мышей не осталось.
- Значит, будем сеять и растить на каждом новом месте, а потому надо продумать, что мы с собой возьмем, на чём всё это перевезём, ведь не то, что ишака, даже кролика у нас нет.
 Старик мысленно с ней согласился. Уже второй год не то что домашних животных, а даже сусликов и мышей не осталось. Видимо утонули или ушли в поисках пищи. Даже насекомых стало мало.
- Времени у нас не много, но вполне достаточно, чтобы собрать имущество и подготовить тележки. Две у нас есть, я могу сделать ещё одну, поменьше, чтобы мальчишки могли её катить. Главное, не упустить момент, ведь нам надо перебраться, и успеть засеять поле и посадить огород, обустроить жилище на новом месте. Пройти же надо не меньше трёхсот километров, иначе мы ничего не изменим, только уйдём с обжитого места, а придём на необжитое.
- Тогда давай сразу и начнём.
Глава 24.
1.
Даша смотрела в маленькое окошко. На улице шел дождь, дочка играла в углу коробочками и лоскутами. Ей шёл четвёртый год, и она была шустрой и весёлой девчонкой. Настроение у Даши было далеко не солнечным. Жизнь поставила перед ней неразрешимую задачу. Это была вторая весна, которую она встречала здесь. После счастливого спасения, когда её подобрали рыбаки, в жизни её наступила светлая полоса. Мать когда-то, обучая её русскому, заставила её запомнить адрес бабушки. И теперь, когда выясняли её личность, она вдруг вспомнила этот адрес. Конечно, она очень сомневалась, что он достоверен, но оказалось, что оказался верен. Вскоре за ней приехал брат матери, крепкий мужчина. После долгих формальностей, он забрал её домой. Город, в который её привезли, был большой, она, привыкшая к горам, тишине и размеренности, несколько пугалась, её утомлял постоянный шум, и от смога болела голова, но во всём остальном было всё хорошо. Её поселили с бабушкой, которая жила в однокомнатной квартире и была стара. Она долго разглядывала свою внучку и видимо осталась довольна. Потом начались расспросы. Даша рассказала всё, что знала о матери и отце. Рассказала и об их гибели, и о своих мытарствах. Бабушка часто всхлипывала и причитала, а потом вспоминала детство своей дочери.
Прошёл год, Даша всё ещё не получила гражданства, но вид на жительство у неё был, и она устроилась на временную работу. Это, наверное, был счастливый последний год, когда она чувствовала относительную стабильность. Потом начались проблемы. Вдруг куда-то делось топливо, и город стал задыхаться. В магазинах вмиг исчезли товары, особенно остро возникла проблема с продовольствием. Магазины просто атаковали покупатели. Исчезла работа, толпы безработных бродили по городу с транспарантами, начались погромы магазинов. В довершение всего началась война. Поначалу это событие как-то оживило жизнь. Много парней ушли на фронт, их место заняли женщины и пожилые. Промышленность получила заказы, но нехватка электроэнергии привела к тому, что всё, что не работало на армию, оказалось обесточенным. Всё враз перевернулось, куда-то делись респектабельные люди, исчезли шустрые молодые ребята, снующие по городу на быстрых машинах, закрылись магазины некогда нужных вещей, и быт резко упростился до естественных человеческих потребностей. Исчезла красота улиц и скверов, уступив место кучам мусора и хлама. Электричество, это хрупкая нить, на которой держится цивилизация, как колосс на глиняных ногах. Стоило этой нити оборваться, как всё пошло кувырком. Жизнь города вдруг скомкалась и превратилась в борьбу за выживание. Сначала отключились от сети мелкие предприятия. За ними последовали отключения в домах, сначала веерные, а затем электричество исчезло навсегда, его просто не стало.
Не привыкшая к комфорту, Даша вдруг ощутила, как будто потеряла что-то важное, основное в их с бабушкой существовании. То, что было привычным там, в горах Курдистана, здесь в городе стало угнетать, загонять в угол. Холодильник стал вдруг обычным, но неудобным шкафом, газовая плита стояла на кухне бесполезным предметом, а кипятильник и электроплитка оказались просто ненужным хламом. Все эти перемены проходили столь стремительно, что обрушивались на них всё уничтожающим шквалом. Спас их дядя, приехавший из своей деревни с небольшой печуркой, которую он быстро установил на кухне. Он же прикупил короб спичек, где он их взял, был большой секрет. Даже такая мелочь, стала самым большим подарком судьбы. Дядя предложил им уехать к нему, но сделал это как-то вяло, скорее всего, из вежливости, и, когда мать его отказалась, даже вздохнул с облегчением. Когда в доме появился огонь, стало уютно и спокойно. Даша готовила еду, добывала дрова, дело это оказалось сложным, потому что их уже искали многие. Она выходила на поиски засветло и возвращалась с добычей поздно, приходилось  уходить далеко на окраины, чтобы найти деревья. Но и саму еду стало добывать всё труднее и труднее. Ей ещё раз повезло, когда они случайно наткнулась на объявление. Требовался кочегар на завод, вернее, на одно из вспомогательных производств. Её приняли сразу, потому что заработок был просто мизерный, но гарантированно давали паёк. Даша была счастлива, лишь оттого, что могла теперь как-то помочь семье, а не быть обузой.
Наступила зима, принеся с собой новые проблемы. Отопление было таким, что едва вода не замерзала в вёдрах. Они переселились в одну комнату, обили двери и окна одеялами и грелись у печурки, когда она разжигалась, чтобы приготовить еду. Делали они это два раза в день, утром и вечером. Даша работала через сутки, возвращалась домой, чтобы выспаться, и виделась с семьёй лишь короткое время вечером. Утром ей предстояло вновь браться за лопату, чтобы выгребать шлак и загружать уголь. Зато она таскала домой уголь, немного, но всё же это было тепло. Ещё она получала паёк, а это было надежнее, чем деньги. На деньги не удавалось купить ничего. Правда, теперь у неё не хватало времени искать дрова, этим занимались бабушка и Марина, которой уже шёл пятый год. Всё в этой жизни когда-то кончается, кончилась и зима, на смену ей пришла весна и принесла с собой дожди и грозы. Стаявший снег оголил на поверхности кучи мусора и горы испражнений. Из-за отсутствия воды, канализация не работала, и люди просто выбрасывали дерьмо на улицу. Оно замерзало, и его заметало снегом. Всё выглядело пристойно, пока было укрыто белым покрывалом, но вот снег растаял, и город покрылся нечистотами. Повсюду стояло зловоние, от которого к горлу подкатывалась тошнота. Растворяясь в талой воде, вся эта зловонная  жижа растекалась по тротуарам и медленно текла, заполняя низины. Даша, с трудом преодолевая отвращение, пробиралась на работу, а домочадцы сидели дома, экономя дрова. Теперь они топили печь один раз, на ночь. Правда, Даше  работать стало легче, морозы отошли, и они лишь подтапливали, чтобы не разморозить систему. Теперь она так не выматывалась, и у неё появилось свободное время, которое она использовала, чтобы поспать там же, на куче теплого шлака. Зато, вернувшись домой, она уже не отсыпалась, а ходила по городу в поисках всего, что можно было сжечь.
Как бы то ни было, но жизнь приобрела некую стабильность, они приспособились к её ритму, но и этот ритм вдруг был нарушен. Весть о трагедии в Москве пришла вместе с развалом  финансовой системы. Как по команде исчезли с прилавков остатки товара, куда-то вдруг делись деньги, разбежались чиновники. Город бурлил страстями и днём, и ночью. Днём по улицам бродили толпы растерянных и перепуганных людей, а ночью сновали банды грабителей. И тех и других не пугало зловоние, распространившееся над городом из-за наступившего тепла. На беду работа у Даши сошла на нет. Котельная закрылась, и ей предложили идти на отдых.  И сейчас, оставшись без средств к существованию, она вдруг испытала страх, которого не испытывала даже тогда, когда убегала от турок, когда бежала от страшного землетрясения, когда на баркасе её защитил Мушарраф. Сейчас она не знала, что делать, как искать средства к существованию, и эта безысходность наводила на неё ужас. Уже почти неделю женщины сидели дома, доедая остатки еды. Заработка не было, а пенсию почему-то не приносили. Вечерами они не зажигали света, боясь, что он привлечет внимание грабителей, а на ночь задвигали дверь шкафом. В один из таких дней в дверь постучали. Даша осторожно подкралась к двери.
- Кто там? – осторожно спросила она.
- Это я, Степан, твой дядя, открывайте быстрее. 
Даша совсем не помнила голос Степана, потому позвала бабушку, которая и открыла дверь. Обняв мать, Степан начал командовать:
- Быстро собирайтесь, я жду вас внизу. Боюсь, что лошадь уведут, я ведь на телеге.
Женщины принялись собираться. Собрав вещи бабушки, Даша проводила её вниз и принялась собираться сама. Получилось три узла. Она спустилась вниз и, усадив дочь, залезла в телегу сама.
- Это всё? А где буржуйка? Вы что её тут хотите оставить? – он отправился наверх и вскоре вернулся в обнимку с печкой.
Затем он принёс трубы и узел с посудой. Уложив всё, он поставил дуги и натянул тент. В движениях его чувствовалась хозяйская степенность. Он влез в телегу и, дёрнув вожжи, гаркнул:
- Ну, пошла милая, – и уже обращаясь к женщинам: – Извини, мать, что тороплю, но надо торопиться, чтобы до темноты добраться. Сама знаешь времена какие. Воры и бандиты так и рыщут, надо хозяйство сторожить. Да и на дорогах не спокойно. Я ведь хозяйство на жену оставил, днём вроде не шалят, а ночью, сама понимаешь, что сможет сделать женщина, а сынок, Боря, ещё мал.
- А что, сынок, ты вдруг решил к нам приехать?
- Обижаешь, мама, до нас ведь этот бардак тоже дошёл, нет ни власти, ни денег. Но у нас хоть хозяйство и огород, а у вас то что? Вот и помчался сюда, а тут дела ещё хуже, чем я думал, не с голоду помрешь, так от вони задохнешься.
- Да уж, натерпелись, сынок. Хорошо Даша в кочегарку устроилась, получала паёк и уголь таскала. Так вот на её паек и на мою пенсию и кормились. А вот с водой труднее, где её взять кроме как в кране? Без воды и каши не сваришь, и чаю не попьешь. 
- Всё полетело вверх тормашками, да как-то враз. Для нас, деревенских, конечно, не так заметно, только что электричества нет, так его уже два года нет, привыкли. Бензина нет, так я думаю это нам на руку. Конечно, без техники трудновато, но ничего, лошадки вот запрягли, зато до нас многим добраться трудновато. Те сёла, что возле дорог расположены, все разграбили. Сначала всю скотину поворовали, а потом и погреба начали бомбить, особенно стариков разорили. Не редко заберутся в дом, хозяев убьют и всё подчистую вынесут. До нас трудно добраться, асфальта нет, ну, а тех, кто добирался, мы крепко встретили. Много уже в лесу закопали, благо власти то нет, всё шито-крыто. Эх, жизнь пошла, не хочешь, а станешь убийцей. А куда деваться? Не ты, так тебя порешат за здорово живешь. Одно хорошо – паши не хочу, землицы свободной много появилось. Слушай, Даша, а ты стрелять умеешь?
- Да, с калаша.
- Ну, это ты круто загнула, а с ружья или с пистолета?
- Что к девчонке пристал, она что тебе солдат? Спроси, готовить там или за скотиной ходить, а то стрелять умеешь?
- Так посуду у нас есть кому мыть, а вот отстреливаться некому, а она ведь боевик. Правда, Даша, ты ведь воевала?
- Да я с ружья только лёжа могу, а с пистолета плохо попадаю. А за скотину не знаю, у нас ведь только козы да бараны были. Коз пасли с дедом. Ружьё у него было, от волков, да и бандиты у нас тоже бегали.
- А что за ружьё у деда было?
- Бур.
- Серьёзное ружьё, слышал, что рельсу простреливает. Как же ты с него стреляла, не все мужики, говорят, с него стрелять могут.
- Платок подкладывала под приклад, всё равно больно было.
- Ну, у нас ружьишки попроще, от них плечо не заболит. Тут, мать, каждый боец на учете, хоть он и в юбке, а всё боевая единица. А она, как говорится, уже пороха понюхала, стреляный воробей. Я же вас не к тёще на блины везу. Суровая сейчас у нас жизнь. Все сейчас есть хотят, да на чужой каравай рот разевают так, что и хозяев не щадят. А парней нет, всех ,что были, забрали на фронт. Мужики то в дефиците, в основном старики или пожилые. Дежурим по ночам, а днём работаем. А работа ведь не в носу ковыряться, то косой машешь, то вилами, то лопатой, то в плуг впрягаешься. Так что придётся и пахать и воевать. Вот ведь и китайцев то нет, а воюем.  По-человечески можно понять, голод гонит многих на преступления, но мы причём, почему у меня кто-то будет отбирать добытое потом и кровью. Эх, бабы, чую скоро брат на брата пойдёт, сохой то много не напашешь, а пахарей мало, остались только нахлебники. Хлеба на всех не хватит. Слышал, что уже ниже Саратова никого не осталось. Всё высохло, воды нет, люди друг друга поубивали, а кто  от голода помер.
Уже в глубоких сумерках они въехали в деревню. Их остановил патруль – четверо мужиков с ружьями. Признав Степана, они пропустили его. Жена встретила их у ворот, она уже давно их ждала и, похоже, сильно волновалась оттого, что они задерживались.
- Встречай гостей, мать, все что в печи на стол мечи. Натряслись так, что всё, что в кишках было, вытрясли.
Но ужин уже давно ждал  их, и голодные путешественники быстро расправились с едой.
- Вы отдыхайте, а я пойду с лошадью управлюсь. А уж завтра будем обустраиваться.
Эта жизнь была привычной для Даши, Вставать с рассветом, управляться со скотиной, работать по хозяйству, готовить пищу, всем этим она занималась с детства, а потому делала это легко. Она сразу приглянулась жене Степана, Маше, и женщины без проблем поделили работу, от чего в их разросшейся семье дела пошли намного лучше. Даша совсем не умела заниматься огородом, потому она взвалила на себя заботу о животных. Она пасла коз, и корову, косила траву и делала сыр и творог, масло и простоквашу. День её наполнился смыслом, и она сама как-то расцвела. Стройная, не высокая, она была красива, как лань, большие чёрные глаза светились молодым задором. Как ни странно, но за всё лето к ним добиралась какие-то люди лишь четыре раза, правда все четыре раза происходили стычки, но лишь одна закончилась трагически. Даша тоже ходила в патруль, правда днём. Ночью мужики проводили охрану сами.
Год удался тёплым и в меру дождливым, от чего всё росло, как на дрожжах. Наступила осень, а вместе с ней и закончились большинство сельских дел. В хозяйстве Степана было большое прибавление. Он решил не резать скот, кормов было достаточно и можно было увеличить поголовье, и в зиму обойтись кроликами и курами. Картошки было вырыто много, да и зерна собрали достаточно. Глядя на полные закрома, Даша чувствовала в себе радостное блаженство, так всегда чувствует себя человек, когда видит результат своего труда, если этот результат больше, чем он ожидал. Степан занялся подготовкой к зиме. Они пилили дрова, ремонтировали кровлю, правда, тем, чем удалось найти. Едва всё было сделано, как начались дожди. Теперь они сидели в доме, смотря в окно на непогоду. Патруль сократили до трёх человек, потому что в такую непролазную грязь вряд ли кто пойдёт сюда. Чтобы не скучать, женщины взялись чесать шерсть и прясть пряжу. Так незаметно пришла зима. Как бы не хотели селяне, а жить автономно невозможно, всё равно понадобится что-то, чего в округе не найти. То соль кончится, то спички, то гвозди нужны, то обувь.  Потому и снарядили обоз. Собралось человек десять мужиков, взяли, кто что может, и отправились в город на рынок. Они выехали засветло, оставив в деревне женщин и десяток пожилых мужчин. Степан, уезжая, почему-то долго суетился, и, наконец, порывшись в сарае, достал замотанный в тряпку автомат.
- Возьми, Даша, два рожка при нём. Как-то нехорошо на душе, не спокойно, в доме остаешься только ты, молодая и подвижная, мать уже старуха, а жена уже разбитое корыто, только что плюшки жарить, да на лавке сидеть. Так что ты уж постарайся, Борьку на тебя оставляю, поздний он у нас, старший сын то воюет где-то в Сибири, никаких вестей от него. Дочь тоже далеко, сами в город сослали, там и замуж вышла. Что с ней, как она, тоже не знаем. Нет ни связи, ни почты. Прошу тебя, что бы ни случилось, защити сына, очень тебя прошу.
- Да что может случиться? Мы далеко от города, кто сюда придет?
- Ты пообещай мне, что будешь его защищать, а то, что было тихо, так это лишь потому, что грязь была. Теперь же по снегу сюда добраться не сложно. Вот ведь нехорошо на сердце.
- Хорошо, я обещаю.
Обоз тронулся и вскоре скрылся в темноте. Наступило утро, люди занялись обыденными делами. В их дом пришёл здешний мужик.
- Даша, сегодня в патруль мы с тобой и дедом Фёдором идём, так что к обеду будь готова.
Она не стала обедать. Когда-то отец её учил, что в бой надо идти голодным, больше шансов выжить при ранении в живот. Этого правила она решила придерживаться, когда шла в патруль. Они вышли на окраину села. Перекинувшись несколькими фразами со старой сменой, они приступили к обходу, а смена отправилась по домам. Вероятнее  всего грабители могли выйти к западной околице, сюда подходила дорога, один должен был остаться в секрете, второй же обязан был обойти село. Поэтому, бросив на пальцах жребий, они разделились. Обходить село выпало Даше. Она отправилась по узкой тропке, ведущей меж огородов, мужчины же остались охранять дорогу. Едва она дошла до середины села, как послышалась стрельба, которая тут же стихла. Она  бросилась к сараю и увидела, как по улице промчались пол дюжины всадников. Они промчались вдоль села и, развернувшись в конце, спешились. Они ворвались в первый дом и оттуда раздались крики. Вслед за ними на улице появились телеги. Подъехав к лошадям, они принялись грузить награбленное. Из соседнего дома раздался выстрел, один из грабителей упал, остальные бросились врассыпную. Прозвучал второй выстрел, в ответ последовал шквал огня. Даша прислонилась к стене и, выбрав цель стала ждать. Как только бандиты вновь открыли стрельбу, она сделала одиночный выстрел и, пригнувшись побежала назад. Возле телеги корчился в агонии ещё один бандит. Там начали орать и посылать проклятия. Несколько человек бросились обходить дом, откуда стреляли. В этот момент из соседнего дома выскочил мужик и начал стрелять, но тут же упал по середине улицы. Даша лежала за завалинкой. Ей хорошо были видны крадущиеся вдоль домов бандиты. Прицелившись, она сделала выстрел и тут же бросилась бежать к околице. Тут дорога имела небольшой горб, и она проползла на противоположную сторону улицы. Теперь она могла подобраться к ним в тыл, но она вдруг вспомнила обещание, данное дяде, и потому, перевалившись через забор, оказалась напротив окон своего дома. Бой на улице разгорался, с подворотен и из-за углов началась разрозненная стрельба, но как бы беспорядочна она ни была, всё-таки рассеяла бандитов. Вдруг они куда-то исчезли, чем озадачили обороняющихся. На некоторое время стрельба стихла. Глупые сельчане начали один за другим вылезать из укрытий. Они, озираясь, крались вдоль улицы, водя стволами ружей, на манер киношных спецназовцев. Дураки, подумала Даша, и в тот же момент раздалась очередь где-то рядом. Она молниеносно бросила взгляд туда, откуда стреляли. Укрывшись за забором, бандит вёл стрельбу. Несколько человек упали. Остальные бросились в рассыпную, стреляя куда попало. Даша тихо, по-кошачьи, передвинулась на несколько шагов  в сторону. Теперь ей был виден затылок стрелявшего. Она спокойно прицелилась и сделала выстрел, мужик растянулся на снегу, уткнувшись в него лицом. Она повернулась, чтобы перебежать, но в тот же момент из-за сарая выскочил человек. Глаза их встретились, и в его глазах она прочла изумление, этого его замешательства хватило, чтобы она нажала на спусковой крючок. Парень отлетел назад, выронив из рук оружие. Он упал на спину и в глазах так, и осталось изумление. Из-под распахнутой куртки торчали две гранаты. Даша быстро нагнулась и отцепила их. Мысль пришла ей в голову, авантюрная по замыслу, просто отчаянная идея, но она быстро охватила её сознанием. Выбравшись дворами на окраину, она пробралась к концу села, туда, где стояли лошади. Перестрелка сместилась к центру села и потому она осталась незамеченной, хотя местность была открытой. Только лошади с телегами прикрывали её от тех, кто мог оказаться на улице. Подобравшись насколько можно ближе, она сорвала чеку и швырнула гранату между телег. Её заметил кто-то, наверное, оставленный сторожить лошадей,  и открыл огонь, но его очередь просвистела над головой Даши. Лёжа в снегу, она вырвала чеку со второй гранаты . Прогремевший взрыв разогнал лошадей и она метнула вторую гранату в эту мечущуюся толпу. Две лошади упали, остальные помчались вдоль улицы, сшибая всё на своем пути. Она лежала и стреляла короткими очередями в мечущиеся фигурки. Паника мчащихся в ужасе лошадей передалась людям, и бандиты вдруг побежали, пытаясь догнать перепуганных лошадей. Им вслед раздавались выстрелы. Многие  из них достигали цели. Инициатива быстро перешла в руки обороняющихся, и они, воодушевлённые, погнались за грабителями. Через несколько минут всё стихло, и только трупы напоминали о том, что здесь свистели пули. Бандиты исчезли в лесу. Вскоре начали появляться люди, возвращающиеся с погони. Даша поднялась с земли и побрела домой. Она вдруг почувствовала, что устала, она еле переставляла ноги, которые ломило от холода. К ней навстречу бежали люди, они что-то говорили. Но она плохо понимала, что они говорят, и лишь кивала головой. Добравшись до дома, она ввалилась в хату и повалилась на лавку. Из комнаты вышла бабушка, она принялась раздевать её. С большим трудом сняли валенки. Они были полные снега, который уже успел подтаять и сильно замочить валенки изнутри. Дашу трясло, то ли от холода, то ли от нервного возбуждения. Раздев внучку, бабушка поставила греть воду и налила ей горячего чая из термоса.
- Слава Богу, жива. Даша, мы тут так перепугались, когда за стеной вдруг началась стрельба. Машу вообще хватил удар, слегла бедняжка, я ей вот валерьянки дала.
- А где Марина, где Боря, с ними всё в порядке?
- Не волнуйся, всё нормально, они просидели в погребе, а теперь я их уложила отогреваться под одеялом.
- Мама, мы здесь, греемся, – из комнаты выбежала Марина и бросилась ей на шею.
 Даша прижала к себе хрупкое тельце дочери, и сразу к ней пришло спокойствие. Все события отошли на второй план, и на сердце стало легко, как будто камень с груди сняли. Она погладила дочь по голове и поцеловала.
- Ну, беги, отогревайся, стрекоза.
Сунув ноги в таз с горячей водой, и прихлебывая чай, Даша укуталась в плед. Она быстро отогрелась, и её потянуло на сон.
- Бабушка, я прилягу немного, что-то глаза слипаются, – она встала, обтёрла ноги и, надев тёплые носки, отправилась в комнату.
Автоматически она подобрала оружие  и поставила возле кровати. Это не ускользнула от бабушкиного взгляда.
- Иди, милая, иди, намаялась, бедняжка. Мыслимое ли дело, женщине воевать? Степан, тоже придумал, девчонку в солдаты.
Даша легла и быстро уснула. Проснулась рано утром. Она не знала, что к ним приходили люди, благодарили за отвагу. Проснувшись, она вдруг вспомнила, что не до дежурила, и от этого, не находила себе покоя. Успокоила её проснувшаяся бабушка, которая всё ей подробно рассказала. С утра, мужчины отправились искать пропавший обоз, долго не возвращались. Женщины озабочено толпились на улице, вглядываясь в дорогу.
Наконец, появились всадники. Караван молча въехал в село, на телегах лежали трупы, всех, кто отправился вчера в город. Жены бросились к ним, плача и заламывая руки. Мужчины стояли понурившись. Они мялись, как будто чувствуя за смерть соседей свою вину.
Весть о смерти мужа сразила Марию, она слегла и через день умерла от сердечного приступа. Бабушка тоже сильно сдала. Все обязанности по дому легли на Дашу, и она не находила покоя до самой темноты. Но она не роптала, а даже радовалась, вспоминая прошлую зиму, когда они мёрзли и делили скудный паек. Сейчас она работала, но работа эта давала тепло, еду, и чистоту в доме. Деревня редела, старики стали часто умирать, то ли время пришло, то ли оттого, что не было ни таблеток, ни медикаментов. Она вспоминала прошлую зиму, когда жила в городе. Там это превратилось просто в эпидемию. Сердечники, астматики, диабетики, гипертоники, сколько их, живущих на таблетках и капельницах, умерли, не получив медикаментов и уколов. Всё, что являлось гордостью медицины, клиники и больницы превратились в ни кому не нужные строения. Без электричества и отопления они были мертвы. Груды приборов  превратились в металлолом и уныло стояли в пустых кабинетах.
В конце февраля вдруг деревню навестила власть. Небольшой отряд военных прошёлся по домам. Забрали несколько мужчин, лет пятидесяти, и ушли, прихватив найденное оружие и кое-что из погребов. Потом пришла весна, снег растаял, превратив дороги в непроходимые болота. До окончания сезона дождей их больше никто не трогал, поэтому  они смогли подготовиться и начать сев. Хотя Даша могла обращаться с лошадью, но никогда не пахала. Только благодаря деду Петру ей удалось засеять свой участок. Сначала он таскал плуг, а она вела лошадь, а потом они менялись. Дед был стар и быстро уставал, поэтому Даше приходилось часто его подменять. К концу дня она еле добиралась до кровати. Спина, руки, ноги, всё ныло от тяжелой мужской работы. Переворачивающийся пласт земли, стоящий перед глазами, сводил с  ума. От него кружилась голова. Она пыталась как-то уговорить старика отложить работу на завтра, но тот резко пресёк эти поползновения.
- Время ждать не будет. Прозеваешь день, не получишь урожая. День год кормит.
И ей пришлось примириться. Закончив сев, приступили к огородам, посадили картофель и овощи. Дети помогали ей, они как-то быстро повзрослели. Марина копала, а маленький Борис кидал картофелины.  Удивительно, как действует на сердце матери созерцание труда своих детей. Глядя, как ребята работают, Даша от умиления прослезилась. Она почувствовала прилив сил, как будто  крылья у неё выросли, хотелось работать и работать.
В начале лета вернулись с фронта два парня, оба пришли калеками. Один без руки, другой без глаза и немного кривой. У него был повреждён позвоночник. Они долго рассказывали о войне, на которой пробыли не долго. Но видимо натерпелись они достаточно, как и всякий, побывавший в окопах. Всё, что они рассказывали, казалось для селян далёким, происходящим где-то далеко, а, значит, не у них на родине. Все эти термины и названия, все события далёкой войны воспринимались, как интересный рассказ, и никто не понимал их, пережитого ими ужаса атак, обстрелов, ночных бомбёжек. Дела же по их рассказам  шли не очень хорошо. Атака  малыми ядерными зарядами сорвалась, китайцы сбили их на подлёте, от чего, говорят, на Алтае с гор сошёл снег, оголив вершины. Китайцы же предприняли усиленный натиск, собрав все свои ресурсы. Видимо, дела их были настолько плохи, что деваться им было некуда. С ними вместе шли казахи и уйгуры, недавно стоявшие на нашей стороне, но наступающая жара принудила их уходить с юга. Теперь они, стремясь занять территорию для проживания, превратились в противника. Это было ужасно, потому что все – и мужчины, и женщины, и дети, все они были врагами, захватывающими наши земли. Все они были безжалостны к местному населению, потому что были голодны и измучены миграцией. Да по существу это были агрессивные  и сильные люди, безжалостные ко всем, кто был слабее. Слабые остались там, в сопках Семипалатинска, в песках Кзыл-Орды и степях Астаны, многие были убиты, многие погибли от голода и безводья. Эти люди просачивались через дырявый юго-восточный фронт и истребляли население, занимая их дома. Вся эта масса людей медленно, но неуклонно, двигалась на север. Им, простым деревенским парням, приходилось участвовать в противодействии этому, приходилось стрелять и в женщин, и в детей, и это было ужаснее всего. Но они защищали своих, которых пришельцы истребляли безжалостнее. Всё смешалось в этом потоке, где войска, где беженцы, кто казах, кто китаец, и это было страшно. Особенно страшно было от того, что остановить их было невозможно. Взбунтовавшаяся природа не пускала их назад, отступать им было некуда, от того они были отчаянно отважны. Слушая их рассказы, Даша вспоминала, как они уходили, как она попала в Россию, и, думая об этом, благодарила судьбу за то, что это испытание было послано ей на несколько лет раньше, когда к ним, беженцам, относились ещё с жалостью, как пострадавшим от стихии. За то, что у неё нашлись родственники в этой далекой стране, за то, что она жива и жизнь её не так уж тяжела, как могла бы быть, случись хоть какие-то малейшие изменения в её судьбе. Теперь она стала отчётливее понимать, что неведомая рука ведет её по жизни, и рука эта вручила ей заботу о двух маленьких жизнях. Эта мысль стала развиваться в её сознании, формируясь в искреннее  убеждение. Она работала с остервенением, не щадя себя, останавливаясь лишь для того,  чтобы перекусить и поспать несколько часов. 
К концу лета она вымоталась так, что стала падать в обморок.  Зато успела собрать и уложить урожай, заготовить сено, и теперь можно было вздохнуть спокойнее. Осталось лишь запастись топливом, что было самым трудным занятием для неё. Пилить брёвна в одиночку было трудно, поэтому пришлось нанять мужиков, отдав за это часть картошки. Управились как раз к началу дождей. Начались длинные вечера и Даша, наконец, отоспалась. Сидя долгими вечерами возле горячей, потрескивающей поленьями печки, она ещё не знала, что это последняя добрая для неё осень.
Глава 25.
1.
Оксана была в отчаянии. В доме было пусто настолько, что даже мыши разбежались. Всё шло кувырком. Сначала мать хватил второй удар и её парализовало. Оксане пришлось нянчиться с немощной женщиной. Это было ужасно, убирать за ней, кормить с ложки, ворочать, чтобы не было пролежней, нянчиться с ребёнком. Иногда она падала в истерике, и тогда мать начинала плакать и просить у Бога себе смерти. От этого Оксану начинало трясти.
Как назло  канула в лету пенсия. В этом бардаке никто не исполнял своих обязанностей. Хоть и была она невелика, но всё же какое-то подспорье. Куда-то делись медикаменты и закрылись аптеки, а за ними и больница. Всё это напоминало агонию стремительно разлагающегося общества. Ночью она закрывалась на засов и клала топор рядом с кроватью. Воры и бандиты терроризировали городок каждую ночь.
Мать продержалась недолго, за месяц её не стало. Быстро похоронили, помогли соседки. Оплакав её, Оксана облегченно вздохнула. К осени в городе появились вооруженные люди, которые прошлись, как бреднем, подобрав всех мужчин призывного возраста. Действовали жёстко, вплоть до расстрела. После их отъезда в городке стало тихо, почти прекратился грабёж, видимо стало некому этим заниматься. Однако это не сильно взбодрило молодую женщину, потому что кушать было нечего, и впереди не просматривалось никаких перспектив. И тут она вспомнила о Вове. Вот куда ей надо податься, подумала она. И начала строить планы.
«Относится он ко мне хорошо, даже симпатизирует, так что, наверное, не выгонит, – думала молодая женщина. – Главное, разыскать его и хорошо всплакнуть, так чтобы его слеза прошибла, чтобы он сам предложил свою помощь».
Она долго вспоминала, когда он появляется в городе, и, наконец, вспомнила. Однако две недели она дежурила напрасно, и уже отчаялась найти его, когда, наконец, увидела знакомую телегу. Ей не надо было и играть, радость от встречи и отчаяние были так неподдельны и так проняли сентиментального парня, что он тут же не раздумывая предложил ей свою помощь. Забрав дочку, она уселась в телегу, где её уже ждал небольшой обед из куска хлеба, куска сыра и картошки.
- Почему тебя так долго не было, Вова? Я почти месяц тебя ждала, – спросила Оксана, после того, как во всех подробностях описала свои страдания.
- Понимаешь, тут военные всех гребли на фронт. Сейчас ведь не разберёшься кто, где и как живёт, вот и проводят облавы. Просто ловят всех подряд и в эшелон, вот и пришлось прятаться. У нас ведь тоже рыскали, но я спрятался, а в дом свой бабку уговорил переселиться, а то, если дом обжитой, а в нём никого нет – подозрительно. А так бабка живет, и все дела. Они у нас не долго рыскали, сюда подались. Вот я сюда и не совался, пока всё не успокоилось.
- А я чуть с голоду не померла, – надула губки Оксана. - А обещал ведь спасать меня. Обещал ведь?
- Да если бы я знал, Оксана. Но, ничего, я быстро вас откормлю, у меня много чего затарено, да и в деревне народ тоже ушлый, научились всё прятать, даже скотину. Желающих изъять ведь не убывает. Но ты не переживай, всё будет нормально, дворца я тебе не обещаю, а то, что будешь сытой и в тепле, гарантирую. На земле не пропадем, что-нибудь вырастим, кого-нибудь откормим.
Оксана смотрела на его спину, с узкими покатыми плечами, и думала о своём. Совсем недавно она бы просто не заметила бы его, точнее, не снизошла бы до него своим вниманием. В её понимании такой тип мужчин -  серость, не личности, а сейчас она была счастлива от того, что он рядом. Она вдруг разглядела в нём мужчину, способного защитить её от навалившихся на неё невзгод. Единственное, к чему она была не готова, это к физической близости. Сейчас они ехали в дом, в котором будут жить под одной крышей долгое время и, по всей видимости, делить с ним ей придется не только стол, но и ложе. Это обстоятельство сильно её беспокоило, как бы не радовалась она Вове, предаваться с ним любовным утехам она не хотела. Вся её натура противилась этому. Но оказалось, что Вова сам разрешил все проблемы, дав ей волю выбора, где ей спать и как себя вести. Он был тактичен и заботлив. Началась новая жизнь, и она сама, не замечая этого, привязалась к нему всем сердцем.
2.
Долгие зимние вечера  пролетели не заметно, и пришла весна. Началась она как обычно. Потекли ручьи, оттаяла земля, сделав непроходимыми дороги, а затем пошли дожди. Они шли долго, не оставляя времени на сев, и вдруг, как по команде, закончились, небо очистилось и засияло солнце. Лёгкий ветерок и какое-то необычно жаркое солнце быстро подсушили землю. Вова исчезал с рассвета и возвращался уже затемно. Оксана пробовала помогать ему в посадке, но быстро уставала на солнце и под разными предлогами сбегала с огорода, а он не сердился на неё. Казалось, что он прощал ей всё, и лень, и не умение вести хозяйство, плохую кухню и не очень чистое бельё. Ему казалось что она, хрупкая и нежная, не рождена для тяжёлого труда сельской женщины. Время шло, приближалось лето, а небо оставалось чистым, и ни что не напоминало о дожде. Вова днями пропадал на огороде, таская воду для полива, но солнце палило нещадно, сводя на нет его усилия. К концу июня стало ясно, что зерно пропадет. Колос был жидкий и вялый, а стебель уже начал желтеть. Сам Вова сильно обгорел, хотя стал носить широкополую шляпу из соломы и рубашки с длинным рукавом. Солнце в зените стало настолько ярким, что на него невозможно было взглянуть, глаза сразу слепило, как от сварки. Трава высохла раньше, чем настало время сенокоса, и им удалось заготовить едва ли половину. К концу июля пруд высох, и надежды на урожай растаяли вместе с исчезнувшей водой. Они собрали все, что можно было собрать, но этого даже при экономном расходовании вряд ли бы хватило до следующего урожая.  Вова несколько приуныл, но виду не подавал. Хуже всего было то, что уровень воды в колодце начал резко падать и дошёл до критической отметки. Ведро черпало дно. Такого не было ни разу, с тех пор как Вова поселился здесь. 
Август принёс с собой суховеи, и земля покрылась сеткой трещин. Исчезли птицы, и даже мыши не проявляли себя нигде. Как будто косой, смерть начала косить пожилых жителей деревни. Не было дня, чтобы не было похорон. То ли жара, то ли белое солнце, то ли ещё какие причины, никто не мог объяснить, но люди умирали сразу, от резких приступов.  К концу сентября в деревне осталось пять дворов. Как бы кощунственно это не звучало, но для оставшихся в живых, умершие старики сослужили добрую службу. Вова с другими мужиками почистили все погреба и таким образом пополнили свои скудные запасы. Едва они управились с делами, как начались дожди.
Началась полугодовая осада. От проливных дождей всё отсырело, в доме всё было сырым и одежда, и постель, и стены. Оксана вообще не выходила из дома, а Вова выбегал только в погреб, по нужде и за дровами. В длинные осенние вечера они сидели в темноте. Вова рассказывал истории или рассуждал. По началу Оксана слушала его с интересом, но, в конце концов, и это ей надоело.
Наконец, ударили морозы, и дожди сменились снегопадами. Первому снегу были рады  все: и взрослые, и дети. Оксана несколько дней выходила на улицу, даже играла в снежки с Милой. Но снег всё шёл и шёл, и, наконец, перешёл в метель, которая обернулась бураном. В доме было холодно, сквозило из дверей и окон. Оксана вдруг почувствовала недомогание и слегла. Но вскоре недомогание переросло в болезнь. У неё вдруг открылся жар. Температура росла и её начало знобить. Она ослабла. Вова бегал вокруг неё, поил отварами и растирал, но все его отвары и процедуры не помогали. Она впадала в забытье и не узнавала ни дочь, ни его. Парень обежал всю деревню в поисках помощи, но никто не смог ничем помочь. Она перестала есть, от еды её тошнило, с каждым днём она слабела и слабела. Умерла Оксана тихо. Рано утром проснулась, Вова даже подумал, что болезнь миновала, она улыбнулась ему, и что-то прошептала. Потом устало закрыла глаза и перестала дышать. Вова в ужасе смотрел на неё. Она была бледна, и больше ничего не выдавало в ней смерти. Даже мёртвая она была красива. Похоронили её на третий день. Мила долго смотрела на мать, не понимая, что с ней случилось. И лишь когда её опустили в яму, вдруг принялась плакать. Вова остался вдвоём с Милой и  всю свою любовь обратил на эту маленькую девочку.
Зима выдалась суровой. К концу января их замело так, что только трубы торчали из сугробов. Вова прорыл туннель, чтобы иметь какую-то связь с внешним миром и дышать свежим воздухом, но тоннель постоянно заметало, и ему приходилось ежедневно его прочищать. Боясь за здоровье Милы, он выводил её на воздух не надолго. Вообще Вова стал для неё примерным отцом, лучше которого вряд ли можно было найти. Он кормил её самым вкусным, укладывал под тёплое одеяло, играл и даже рассказывал сказки  на ночь, которые сам и сочинял.
Незаметно пришла весна, принеся с собой проливные дожди, которые быстро растопили снег и впервые за всё время пребывания Вовы в деревне, вода подступила к порогу. Другие же дома располагались ниже, и вода в них поднялась до подоконника. Случилось это быстро, и жители едва успели забраться на чердак. Теперь они сидели там голодные и холодные, потому что не на чем и не из чего было приготовить пищу. Деревня перешла к новой осаде. Под полами хлюпала вода и в доме стояла такая сырость, что стены быстро покрылись плесенью.
Всё, что можно было спасти, Вова затащил на чердак, поднял на стулья и стол, однако спасти все запасы не удалось. Часть семенного фонда утонуло, а, значит, надежд на хороший урожай осталось мало. Каждую ночь, лёжа на кровати, он слушал треск оседающего дома и с ужасом ждал неожиданностей. За окном лил дождь и завывал ветер. На пятый день кончились дрова, дровница в сарае всплыла и упала, и дрова ровным слоем растеклись по всему помещению. Они настолько промокли, что разжечь их было невозможно. Они лежали под одеялом вместе с Милой, голодные и холодные. Даже сказки не поднимали настроение у девочки. Она не жаловалась, но вид её был настолько печален, что, глядя на неё, у Вовы на глаза наворачивались слезы. Вода прибавилась и  появилась в доме. Она залила пол, и теперь они сидели на кровати, как на острове. Разувшись, Вова перетащил постель на чердак, затем, усадив Милу на плечи, сам забрался туда. На чердаке было сухо, но сильно дуло. Собрав всё, что только смог найти в доме, Вова соорудил нечто подобное шатру, расстелив внутри постель. Он забрался под одеяло, здесь внутри шатра не сквозило, и было  относительно тепло, но его  трясло от холода. Пробыв в холодной воде довольно долго, он сильно замёрз, особенно сильно замёрзли ноги. Он надеялся, что согреется и всё будет нормально, но, подремав немного под тёплым одеялом, он почувствовал головную боль. Все кости ломило, и он понял, что заболел. Чего он боялся больше всего, вдруг на него навалилось. И чем больше он хотел выздороветь, тем больше болезнь его одолевала. Кроме желания выздороветь у него больше не было ничего, ни лекарств, ни настоек, ни растираний. Температура перевалила за сорок, а ему было холодно. Видимо он впадал в забытьё, по крайней мере, Вова  чувствовал, что проваливается куда-то и плохо понимает, что с ним.               
3.
Они пришли, когда вода ушла, и несколько дней стояла приятная тёплая погода. Лёгкий ветерок и солнце быстро просушили землю. Старик, женщина и четверо детей. Мальчики и взрослые катили тачки, нагруженные скарбом. В деревне было тихо, как будто она вымерла. Расположившись возле крайнего дома, они принялись обходить дом за домом, но, куда бы они ни заглядывали, нигде не видно было признаков жизни. Обвалившаяся по окна помазка, свидетельствовала о злобствовавшей здесь стихии. Только в одном из домов они нашли старуху. Она была настолько худа, что напоминала ходячую смерть. Расспрашивать её было бесполезно, она лишь что-то бормотала. Старик дал ей кусочек лепёшки, размоченный в воде, и она принялась жевать его, совершенно о них забыв. Осматривая крайний дом, Энн услышала возню на чердаке. Поднявшись по лестнице, она заглянула туда. В темноте помещения, она разглядела сооружение, похожее на шатёр. Она влезла внутрь и приоткрыла полог. На матрасе лежал обросший, изможденный человек. Он лежал и смотрел в пустоту, свет из приоткрытого полога привлёк его внимание. Их глаза встретились, и в этих глазах она увидела безумный огонь. Энн отпрянула, но было поздно. Он вскочил и схватил её рукой за горло. Сделал это он так стремительно, что она не успела отпрянуть. Его руки были цепкими и сильно сдавили горло, она не могла вдохнуть и почувствовала, как слабеет. Собрав всю волю, Энн размахнулась и ударила его в лицо. Удар получился мощным, и ей удалось высвободиться от стискивающей горло руки. Она сделала вдох, голова кружилась. Энн отползла на ватных руках немного назад. Через несколько секунд головокружение стало проходить, тут то она разглядела маленькую девочку, прятавшуюся за мужчиной. Энн поползла к слуховому окну, чтобы выбраться наружу. Едва она нащупала ступени лестницы, как в неё вновь вцепились руки безумца. Пытаясь вырваться, она вдруг потеряла равновесие,  и сама вцепилась в него. Падая, она увлекла его за собой. Они упали оба, вцепившись, друг в друга. Энн навзничь, а он лицом вниз. Такими и нашёл их старик, прибежавший на шум. Энн ударилась головой о единственный, валявшийся во дворе камень, парень же, ударившись головой о землю, сломал себе шею. Оба были мертвы.
Девочку спустили с чердака с трудом. Она кусалась, царапалась, пыталась вырваться, хоть и была измождена голодом, но страх придавал ей силы.  Наконец, она успокоилась, видимо, устала. Дальше двигаться было невозможно, и старик решил остановиться здесь. Похоронив Энн, семья принялась за повседневные дела. Старику вдруг пришло в голову посадить овощи в сарае. Он предположил, что там солнечного излучения будет достаточно. Как потом оказалось, это было правильным решением. Зерно посеяли возле пруда, небольшими делянками, как рис. И опять он угадал, потому что солнце палило всё сильнее, а дождей не было. Лишь по утрам на горизонте появлялись тучи, которые вскоре рассеивались. Земля быстро подсохла, этому способствовали и постоянные ветра, порой похожие на бурю. Рано утром они отправлялись с ребятами поливать свои делянки. Укрытые же от палящих лучей овощи росли хорошо и не требовали такого полива. Вода в пруду быстро кончалась, но и зерно созрело раньше, чем обычно, почти на месяц. Мила вскоре привыкла к новой семье и играла с Лёшей и Олей. Зиму они провели спокойно, потому что подготовились к уже привычным её выпадам. Заранее заготовили дрова и оборудовали для проживания чердак на случай наводнения. Там они поставили небольшую печь, сделали лежанки  и огородили всё матрацами и одеялами. Туда же было спрятано зерно, соль, спички и дрова. Все эти меры оказались совершенно не лишними. Сначала пошли осенние дожди, и по счастью вода поднялась не высоко и не затопила погреб. За дождями последовали снегопады, которые перемежались с оттепелями, сделав несколько мощных снежных настов, наслоившихся один на другой, наподобие слоёного пирога. Снегу насыпало метра полтора, и ходить по нему было трудно и опасно, потому что наст иногда проваливался, и идущий проваливался в снег по пояс, а то и глубже. Острые края снежного наста рвали одежду и могли порезать тело, как осколки битого стекла. Так что они особо и не выходили на улицу, лишь в случае нужды. Долгими вечерами он учил детей читать и считать. Лучше всех этому училась Оля, и ей было доверено следить за днями, она вела календарь. Делала она это добросовестно, писала карандашом на стене цифру и объявляла всем дату, чтобы помнили.
4.
Весну они провели на чердаке. Как только потеплело и начал таять снег, они дружно перетащили остатки овощей на чердак. Вскоре и сами туда перебрались, потому что вода начала быстро прибывать. Воды было ещё больше, чем прошлой весной, и дом их оказался единственным кусочком суши в этом безбрежном океане воды. Старик даже поблагодарил строителей, которые его строили. Хоть он и трещал и скрипел, но выстоял в этом буйстве стихии. Только земля немного просохла, они отправились в путь. Тележки их были маленькими и тяжёлыми, поэтому они часто отдыхали и продвигались медленно. Они шли как бы за линией фронта, от одного разрушенного и уничтоженного стихией поселения к другому. Всё здесь было ужасным. Скелеты животных и людей, разрушенные пустые строения, разбросанная утварь, вынесенная из жилищ наводнениями. Всё это было покрыто грязью или обуглено. Это была реальная картина апокалипсиса. И в этом царстве смерти они одни были представителями жизни. Горстка детей, ведомых стариком, отчаянно боролись за жизнь. Они ночевали в пустых домах, привычно обходя все строения в поисках чего-нибудь нужного и полезного. Кое что им удавалось находить, но никогда они не находили еды. Лишь в одном доме старик нашел несколько фасолин, затерявшихся в старом серванте. Времени у них было мало, старик рассчитывал на десять дней пути, потом надо было устраиваться и обживаться, чтобы вырастить новый урожай и обосноваться на зимовку. Они уже набрались кое-какого опыта и могли выбрать такое место, чтобы не засохнуть от безводья и не утонуть во время половодья.
В этот раз они вышли к небольшому хутору, который стоял на взгорке, ниже располагался большой пруд. Хутор был невредим, за исключением пяти дворов, которые сгорели дотла. По какой причине люди отсюда ушли, было не понятно, может, их убили, может, они ушли отсюда от голода. Старик не стали об этом задумываться. Главным было для них вырастить и сохранить урожай. Дети подрастали, и даже помощь младших была ощутимой, но есть они стали больше, а, значит, и запасать нужно было больше. Солнце  начало палить на неделю раньше, чем в прошлом году, и палило так, что днём было невозможно находиться на солнце. Глаза не выдерживали света, и кожа сразу обгорала до волдырей. Они начали работать по ночам, а с восходом солнца прятались в погребе, дом прогревался так, что в нём невозможно было находиться. Урожай дался с большим трудом. Зерно приходилось поливать всю ночь, чтобы к полудню земля на делянках высыхала. То тут, то там возникали пожары, и старик очень боялся за зерно. Вода в пруду быстро убывала, и приходилось таскать её всё дальше и дальше. Такого зноя они ещё никогда не испытывали. Едва они собрали зерно, как вода в пруду кончилась совсем. В единственном колодце она тоже быстро кончалась, и они углубили его ещё на метр. Сделать это удалось с большим трудом, не было приспособлений. Наконец, пошли долгожданные дожди. Конечно, на этот раз угрозы затопления не возникало, но сырость проникала везде, портя вещи, которых было и так немного. Но хуже всего было то, что они не успели заготовить дров, а лес, хоть и небольшой, оказался по ту сторону воды. То был не лес, а высохшие стволы деревьев, бывшие когда-то рощей. Часть деревьев сгорело от пожара, а часть стояли голыми стволами. Их то и планировали пустить на дрова, но не успели. Теперь они ждали зимы, морозов, чтобы добраться до них по льду. Но пришли морозы, а вместе с ними на хутор обрушился буран. За два дня всё вокруг превратилось в безбрежное белое поле, вернее, пустыню, где ровные площади перемежались с огромными снежными сугробами, напоминающими барханы. Лес исчез под сугробами, и единственным источником топлива остались пустующие строения, которые они дружно принялись разбирать. Дело это оказалось не лёгким, потому что и они почти скрылись в сугробах, и подступиться к ним было очень трудно, к тому же и инструмента у них почти не было. Чтобы обезопасить себя от случайностей, они трудились, не покладая рук, две недели. Теперь у них было чем топиться, поэтому они прекратили работы, к тому же тучи развеялись, и вышло солнце. Отражаясь от снега, оно так слепило, что невозможно было глядеть, глаза сразу слезились. В один из таких дней они сидели у печи и занимались всякими делами, девочки штопали одежду, старик  чинил обувь, а мальчики просушивали зерно, пересыпая его и немного грея на печи.
5.
Вдруг старику показалось, что кто-то скребёт в дверь. Он встал  и подошел к двери, звук повторился. Он открыл дверь и сразу наткнулся на человека, лежащего на пороге. Он затащил его в дом. На шум прибежали мальчики и они, взявши за ноги, помогли занести человека в дом. Лицо его опухло, волдыри от обморожения делали его ужасным. Они положили его у печки и принялись раздевать. Когда  они расстегнули тулуп, на груди оказался маленький ребенок. Он был привязан к груди платками. Человек оказался женщиной. Она что-то бормотала, и старик, прикрикнув на детей, пригнулся к её губам.
- Там девочка, на улице девочка, спасите её.
- Быстрее на улицу, там девочка в снегу, - крикнул старик старшим мальчикам.
Они выбежали наружу и тут же наткнулись на снежный ком, который оказался ребёнком, с ног до головы закутанным в тулуп.
Через час они уже сидели большой семьей в маленькой комнатке. Женщина сильно обморозила лицо и руки, дети же на удивление, были целы и невредимы. Лишь у девочки немного обморозилось лицо вокруг глаз. Дети сильно разнились внешне, но оба были дружны. От тепла обмороженные места начали болеть, и у женщины наворачивались на глаза слёзы, но, к сожалению, ей было нечем помочь. Прошла неделя, прежде чем ей полегчало. Все обитатели дома почувствовали облегчение, потому что, глядя на её мучения, чувствовали неловкость оттого, что ничем не могут смягчить её страдания. Теперь же эта неловкость прошла, и они смогли поговорить по душам. Времени у них было много, поэтому старик поведал ей всё о себе, а она рассказала свою историю. Его поразила стойкость этой на вид слабенькой женщины, и он невольно сравнивал её с Энн. Что-то в их судьбе было общим,  трудный и жестокий жизненный путь, на котором они не потеряли ни чувства любви, ни человечности. Не ожесточились и несли свой крест с упорством, непосильным и для многих мужчин. Звали её Даша, девочку Марина, а мальчика Борис. Её печальный рассказ заканчивался тем, что после очередного набега их деревню сожгли, и они чудом остались в живых. Горело всё: и дома, и трава, и окружающий деревню лес. Она бежала на ветер, спасаясь от огня, а потом были скитания по брошенным деревням. Всё, что ей удалось собрать в сгоревшем дотла доме, так это два сидора еды, с этим они и отправились в путь. Все её мытарства и муки были хорошо знакомы старику. Эта история стала типичной для большинства тех, кому удалось выжить.
Появление новых членов в семье принудило несколько сократить дневной паек и потесниться, но никто не роптал, потому что знали, что такое нужда, голод и холод. С наступлением весны они отправились в путь. Вещей не прибавилось, зато появилось два новых носильщика, и они менялись и помогали друг другу на подъёмах. Благодаря этому они проходили больший путь. Пройдя деревню, в которой когда-то сидели на чердаке их новые спутники, команда повернула на восток. После недели пути они вдруг вышли на заброшенную вертолётную часть. Почему её бросили, оставалось тайной, но в настежь открытых ангарах стояли боевые машины, на площадках валялось какое-то имущество, стояли автомобили. Без людей всё это казалось никому не нужным хламом. А когда-то являло собой грозную технику, которая убивала и разрушала, приводила в ужас противника и была гордостью страны. А сейчас эта техника печально стояла в ангарах, может от того, что не имелось топлива, а, может, от того, что не в кого уже было стрелять. Возможно, те, кто поднимал в небо боевые машины, сами погибли или разбежались?  Может, им уже было не до противника, потому что сама стихия восстала против них и заставила бросить всё и спасаться? Как бы то ни было, теперь они были единственными живыми существами на всём необъятном просторе. Старик решил остановиться здесь. Они расположились в укрытии, сооружённом на кургане. Видимо, это был командный пункт,  расположение его было очень выгодным, здесь не страшны были наводнения, и хороший слой земли укрывал их от жары и холода. Помещение было просторным,  только не было печки и окон, правда, был лаз наверх, где располагалось застеклённое помещение. Стекла были перебиты, и потому лаз этот приходилось закрывать. Неподалеку текла речка, и имелся большой пруд, но располагался он  довольно далеко. Зато недалеко от них имелась скважина с ручным насосом. По всей видимости, её установили не задолго до того, как покинули часть. Вспахали сохой участок. Работу закончили быстро, потому что запрягались мужчины втроём, а Даша управляла сохой. Трава здесь давно не росла, выжженная солнцем и промоченная водой, она не смогла дать семя. Закончив с посадкой, старик взялся исследовать ангары. Он тщательно рылся в тюках, собирая в кучу всё, что могло пригодиться. В одном из штабелей он вдруг обнаружил два ящика консервов, видимо, кто-то украл их с продовольственного склада, но по каким-то причинам ими не воспользовался. Так они и пролежали среди штабеля какого-то военного имущества. Это была невероятная удача, которая приободрила всех, дар небес. Один ящик оставили на зиму другой съели сразу, потому что до нового урожая было далеко, а провизия быстро кончалась. Здесь же он нашел технологические тележки с хорошими резиновыми колёсами. Они были большие и легкие, изготовленные из алюминия, и это было очень удобно, так как можно было взять намного больше груза. Здесь же он нашёл хорошие большие ящики из лёгкого, но прочного материала. Работая в ангаре, он вдруг подумал о том, что, возможно, им не придётся найти жилья в следующем переходе, и надо бы подумать о переносном жилище. Он долго размышлял над этим и как-то ему попали на глаза вертолётные лопасти. Длинные и прочные они были к тому же очень лёгкими и напоминали жерди. Их то он и решил прихватить с собой. Отпилив часть, которая крепилась к ступицам и была тяжела и совершенно не нужна, он уложил их на тачки. Сверху поставил ящики и закрепил их хорошими капроновыми веревками. Теперь они были оснащены многим, что могло пригодиться в хозяйстве и в пути, и  старик остался доволен собой. Видимо и природа решила сделать передышку, послав им несколько дождей. Урожай выдался на славу, и к зиме они подготовились хорошо. Ему даже закралась крамольная мысль, не остаться ли здесь и на следующий год. И только начавшаяся осень  напомнила ему о том, что расслабляться нельзя. Шкальный ветер с мощным ливнем смешал небо и землю. Непогода бушевала две недели, принеся с собой потоки бурной грязи. Хорошо, что они всё имущество подняли наверх и затащили в бункер. Расставив тележки вдоль стен, сделали из них кровати, из ящиков сделали столы, сложили в них зерно и овощи. Внизу бурлила вода, сверху обрушивались потоки воды, грохотал гром, и сверкали молнии, а они сидели в бункере и были довольны собой. Стихия бушевала месяц, размывая курган, и это стало тревожить обитателей бункера. От макушки холма вниз спускались русла ручьёв, которые с каждым днем становились всё глубже и глубже, превращаясь в овраги.  Из люка стекала струйкой вода, и приходилось дежурить возле подставленного ведра. Иначе всё помещение  залило бы водой. Внизу стояло море воды.
На несколько дней дожди прекратились, а потом пошёл снег. Мороз постепенно взял своё, и водная гладь покрылась толстым слоем льда, на котором холмами возвышались снежные сугробы. Ничто не тревожило этот снежный мир, ни человек, ни зверь, ни птица. Здесь не было никого, кроме маленькой кучки людей, обитавших в бункере. Они уже привыкли к этой жизни в ограниченном пространстве, когда заняться было нечем и выйти было некуда. Они создали свой жизненный распорядок, где всё делалось неспешно и размеренно. Здесь было время подумать обо всём и обсудить всё подробно.
Старик не был ревностным христианином, но здесь он вдруг почувствовал потребность в молитве. Ей он предавался трижды в день, привлекая к ней и детей. Только Даша молилась отдельно, на непонятном для остальных языке. Но никто не мешал ей, и в обществе этом царил мир и согласие. Они делали гимнастику, девочки занимались домашним хозяйством. Мальчики же готовили к весне инструмент, правда, он и так был готов, но каждый раз в нём находились какие-то дефекты, которые надо было устранить.
Весна принесла с собой новые потоки воды. Уже минул апрель, а вода всё не сходила, и лишь в начале мая они смогли отправиться в путь. Солнце набирало мощь, и двигаться было тяжело. К полудню вообще  находиться на солнце было невозможно. Больше всех страдала Даша, её обмороженные руки и лицо очень сильно реагировали на солнечное облучение, покрываясь волдырями и ранами. Но она терпела и катила тачку наравне со всеми. Правда, дети жалели её и часто подменяли. На этот раз переход был недолгим, время поджимало, надо было производить посадки. Так как по близости не было жилья, выбрали удобный холм и вырыли землянку. Пошли в ход вертолётные лопасти, из которых сделали перекрытие. Это было самое трудное лето и самая драматичная зима. Озеро, которое располагалось неподалёку, оказалось не озером, а огромной лужей, которая быстро высохла и, чтобы спасти урожай, половину поля перестали поливать. Они бы погибли от жажды если бы Юсуп не нашёл ручей в полукилометре от их стоянки. Небольшой родник бил из земли, но и он начал быстро иссякать. Рано утром они уходили к нему и таскали вёдрами воду, которой едва хватало, чтобы полить небольшой огород. Урожай был таким скудным, что они ограничили еду на две трети. Это было очень тяжело, но другого выхода не было. Здесь то и пришло ему в голову, отправиться в разведку осенью. С тем, чтобы не тратить время на землянку, а вырыть её заранее, да и часть груза перетащить, без которого они могут обойтись зимой. Отправился он в путь с Юсупом, оставив всё хозяйство на Дашу и Каху. Взяв немного провизии и лопату с топором, они вышли в путь. Продвигались быстро, идти налегке было хорошо. В небольшом городке они наткнулись на два  рулона полиэтиленовой пленки и решили прихватить с собой, так, на всякий случай. Пошарив по дворам, нашли тележку и загрузили в неё рулоны. Двигаться стало труднее, но старик не хотел расставаться с добычей. Расстелив кусок плёнки на ночь, они собирали росу. Получалось совсем не плохо. Литра полтора воды они имели. Проделав десятидневный путь, они остановились возле брошенного посёлка. Здесь ещё кое-где торчала трава, но располагаться в самом посёлке не стали, потому что он был в низине, а, значит, мог быть подтоплен. Поэтому вырыли землянку на холме, расположенном рядом. Ещё раз обошли все дома и собрали всё, что могло пригодиться. Спички, соль забрали с собой, остальное спрятали в землянке. Юсуп нашёл на одном чердаке сухофрукты, полную наволочку. Сухофрукты были настолько сухими, что можно было предположить, что провисели они там лет десять, но это была добыча, с этим и вернулись домой. Сделали они это как нельзя вовремя, потому что небо вдруг затянуло тучами, и пошёл дождь. Казалось, ему не будет конца. Вода быстро размыла вход и начала затекать в землянку, а потом и вовсе начало лить с потолка. Они черпали воду, но пока не прорыли отверстие, спустить её не удавалось. Хуже всех было Даше, возясь в холодной воде, она окончательно испортила свои руки, которые начали гноиться, и она заболела. Заболел и Каха, и Лёша. Болели долго, и хуже всего было то, что и дрова, и сама печь были мокрыми, и разжечь её было невозможно, да и промоины, в которые светилось небо, выносили из землянки тепло. Оставалось надеяться на здоровье и судьбу. Ребята переболели довольно сносно, а вот Даша  сильно ослабла. После болезни у неё затвердели суставы, и передвигалась она с большим трудом, неуклюже и не ловко. Наконец, сезон дождей сменился заморозками. Старик взял лопату и принялся восстанавливать жилище. Привалив  большие промоины кусками глины, мелкие дыры залили жидкой грязью, которая за ночь замерзла как бетон. В землянке стало теплее, потому что не стало сквозняка. Порубили на мелкие щепки поленья и, пользуясь солнечным днём, просушили на солнце. Наконец-то можно было затопить печь. Разжечь её удалось быстро. Но мокрый дымоход плохо выводил дым, и в землянке набралось его много. Пришлось выбраться наружу и проветрить помещение. Даша пробралась к двери, но едва она ступила наружу, как поскользнулась и покатилась вниз, разгоняясь, всё быстрее и быстрее. Там внизу, покрытое тонким льдом, стояло море воды. Она с треском проломила лёд и ушла под воду. Она вынырнула чуть дальше, сломав тонкий ещё лед. Но тут же ушла под воду. Тяжёлая одежда промокла и потянула её вниз. Она ушла под воду и больше не появлялась. Метрах в трёх от этого места она стукнула лёд, но проломить у неё уже не было сил. Всё это произошло у всех на глазах так быстро и так ужасно, что все стояли в оцепенении, с ужасом глядя вниз. Старик поспешил завести всех обратно. Только внутри землянки Марина заплакала. Её стенания были отчаянными, и все принялись её утешать, но бедная девочка, лишившись матери, была безутешна. Она плакала долго,  рвалась наружу, и парни крепко её держали, пока не уснула от усталости. Старик уложил её в постель и укрыл единственным сухим одеялом. Остальные расположились на ящиках и тележках, только  Каха и Юсуп принялись помогать старику. Каха укладывал на печь поленья и переворачивал их, чтобы просыхали. А Юсуп со стариком растянув верёвки возле печи, развесили одеяла для просушки. Парни были подавлены смертью Даши, и старик как мог их утешал. Протопив печь, он отправил их спать и сам прилёг на свою постель. В землянке стало тепло и душно, от испаряющейся влаги. Не спалось, он и сам был в смятении. Перед глазами стояла картина смерти молодой женщины. Так глупо она к ней пришла. Надо было продумать всё, быть очень осторожным, чтобы в последующем избежать всяких случайностей, не допускать таких досадных просчётов, из-за которых они сейчас мучились.
Так, размышляя, он и уснул и вновь ему пришло видение, что он вёл детей по растрескавшейся земле, проходил города, названия которых он запоминал. Потом они работали и сидели в землянке, всё это запомнилось ему с такой четкостью, как будто видел он это наяву. Теперь он знал всё, что их ждёт, и к чему следует готовиться, он даже разглядел, что именно и как надо сделать. Выпал снег и толстым слоем завалил их жилище. Теперь они не так мёрзли. Хоть и морозы стояли крепкие, но в их землянке было тепло, единственное, что беспокоило старика, так это то, что еда и дрова неумолимо кончались, не взирая на жесточайшую экономию. К началу весны кончились дрова, и норму еды пришлось сократить ещё вдвое, от этого они настолько ослабли, что новый переход дался им с большим трудом. Но на этом испытания не кончились. На открытой местности сажать огород было нельзя, ветер и солнце высушивали землю, делая бессмысленным полив. Поэтому он решил оборудовать парник, используя имеющуюся пленку. Для этого  пришлось разрабатывать и укрывать лощину под него. Старик старался оборудовать всё так, как виделось ему во сне. Он был уверен, что это не сон, а провидение. Учитывая недостатки прошлой зимовки, они установили по середине землянки две берёзовых жерди, оперев на них каркас из лопастей, всё это укрыли камышовыми матами, которые изготовили из чудом сохранившегося сухого камыша. Всё это пересыпали толстым слоем земли, обмазав слоем глины. Сделали канавы вокруг купола, чтобы вода могла свободно стекать назад, не затекая под дверь. Часть лощины, у начала водораздела, они укрыли куском плёнки, окопали края, чтобы выровнять площадку и высадили огород. Плёнку они сделали таким образом, чтобы утренняя роса стекала в специальную яму, которую они утрамбовали  и промазали глиной, теперь вода в ней не впитывалась в грунт. Этой воды собиралось литров пятьдесят. Остальное они таскали из озера, что располагалось ниже. Пшеницы высадили немного, потому что семян было мало, и воды вряд ли бы они смогли натаскать на большой участок. На склонах холмов кое-где ещё торчали кустики и трава. Чтобы не умереть с голоду, они копали корни осоки и одуванчиков, ели листья каких-то кустов. Наконец, появился первый урожай, выросла редиска и репа, распустила листья капуста. С каким благоговением всё это уплеталось! Глядя на детей, старик украдкой смахивал слезу. Заканчивался май, и солнце набирало свою мощь. Оно светило ослепительно и жарко, быстро отнимая влагу у земли. Они уже знали, что после восхода находиться под ним было весьма опасно, потому что разреженная атмосфера легко пропускала ультрафиолет, от которого кожа обгорала моментально. Достаточно было побыть под открытым солнцем час, как кожа покрывалась волдырями. В один из таких дней, закончив утренний полив, Каха заметил маленькую точку на горизонте. Старик достал бинокль, который он нашёл на аэродроме и стал вглядываться в даль. Сомнений не было, это были люди, которые медленно брели на них. Минут через десять они смогли рассмотреть, что их было трое. Один был повыше, двое других наполовину меньше. Нетрудно было догадаться, что это были дети. Старик скрылся в землянке и вскоре появился с простынёй, привязанной к черенку лопаты. Он принялся размахивать ею, наподобие знамени. Эти сигналы путники не замечали, и только минут через двадцать отреагировали на них. Группа свернула по направлению к ним. Одев тёмные очки и обмотавшись тряпками, старик отправился на встречу идущим. Спустившись вниз, он быстро поднялся на противоположный холм. Отсюда он увидел бредущих людей.
6.
Сомнений не было: женщина с двумя детьми. Они шли медленно, еле волоча ноги. Спустившись вниз, он вплотную приблизился к ним. Его появление сильно напугало женщину. Она вздрогнула и отпрянула. Вид её был ужасным. Лицо покрылось коростой и сочилось гноем, глаза еле проглядывались через распухшие веки. Они сильно слезились, и поверх корост четко просматривалось сухое русло слёз. Руки её держали двух малышей, которые плелись рядом. Лица их были замотаны тряпками полностью, и они брели на ощупь, держась за женщину. Разглядев его, женщина медленно опустилась на землю. Старик молча достал из-за пояса фляжку и протянул ей. Она схватила флягу и жадными глотками принялась пить, но вдруг опомнилась и, повернувшись к одному из малышей, принялась поить его. Найдя щель в обмотках, так же она поступила и со вторым. Воды во фляжке не осталось. Старик поднялся на вершину холма и помахал в сторону землянки. Оттуда к нему поспешили старшие ребята. Вскоре они  добрались до старика, и он передал им детей. Они повели малышей в землянку, а старик, подхватив женщину, повел её  им вслед. Оттого, что им пришла помощь, воля её покинула, и она вдруг обмякла, потеряв все силы. С большим трудом он довёл её до землянки и уложил на лежанку. Дав ей напиться, старик и сам выпил воды. В такое время суток они никогда так не работали снаружи, его самого чуть не хватил тепловой удар. Когда солнце  начало закатываться за горизонт, все дружно отправились на работу. Малыши окучивали растения, девочки постарше собирали созревшие плоды, а парни уходили на поиски дров. Это была главная проблема. Деревьев почти не осталось. Часть вырубили мигрирующие здесь люди, часть унесло весенним паводком, большинство же сгорело от пожаров. Но они упорно искали по всей округе и никогда не возвращались без добычи. Всё собранное пилили и кололи в землянке и складывали плотной поленницей вдоль стен. Кроме того, они ещё и готовили кирпичи для печи. Для этого у Кахи была маленькая коробочка, в которую он набивал глину и вытряхивал сырой брикетик, который сушил  и складывал в стопки. Из этих кирпичей  они складывали печь. Закончив работы они, вернулись в землянку и дружно принялись ужинать. Новым членам семьи выделили место за столом и накормили первыми. Как только они доели, началось знакомство. Женщину звали Нина, девочек Настя и Ира. После ужина старик осмотрел раны женщины и приступил к лечению. Кроме мочи, других лекарств у них не было, и он промывал коросты и накладывал  повязки. Делал он это терпеливо изо дня в день, делая это трижды на день. Вскоре коросты сошли, и раны зарубцевались. Глаза перестали слезиться, но зрение безнадежно упало, и она едва различала предметы, на солнце же вообще не могла открыть глаза. Поэтому ей доверили работу по дому, и она до самых сумерек не выходила из землянки.
Собрав первый урожай, тут же высадили второй. Хотя воды в озере почти не осталось, но и для полива молоди её требовалось не много. В конце июня обычно проходили мощные дожди. Они длились два три дня, но этой влаги хватало, чтобы пополнить водоёмы водой, которой хватало до конца августа. А там уже второй урожай созревал, и воды нужно было лишь для питья. Часть овощей они сушили, нарезая тонкими ломтиками, часть же ссыпали в ямы. Сушеные овощи они везли с собой, сырые же служили пищей зимой.  В начале сентября, оставив всё хозяйство на Нину, старик взял с собой Каху и Юсупа и отправился на поиски нового места стоянки. Добравшись до деревни, про которую рассказывала Нина, они нашли её полностью разрушенной и порывшись в развалинах не нашли ничего ценного, кроме двух зажигалок и пачки соли. Зато они вышли на дорогу, ведущую на восток, и отправились по ней. Катить тачку по асфальту было не трудно, и они сделали большой скачок. Место, которое они выбрали, оказалось очень удачным. Парни нашли родник, который не высох даже сейчас, в сентябре, а, значит, у них будет вода, а это уже не мало. Исследовав местность, они нашли полоску, намытую водой, и определили уровень подъёма воды  во время паводка. Это было важно, чтобы не вырыть землянку ниже уровня воды. Работать втроём тоже было легче, и работа шла быстрее, поэтому они не только оборудовали землянку, но и подготовили место для парника и собрали немного дров, которые уложили на месте парника. Старик рассудил, что деревья может унести паводком и лучше их собрать заранее. Закончив работу, они вернулись в лагерь. Дня через три погода резко сменилась и началась осень, зарядили дожди. Но они были готовы к ним и, укрывшись в землянке, предавались вынужденному безделью. Долгая осень и не менее долгая зима – хорошее время для бесед. Нина многое рассказала о себе, он же рассказал всё, что знал о своих спутниках и о себе.
После того как она села на борт корабля, дела её потекли, как по маслу. Добралась до места без проблем, встретили её тепло, как родную. Деревушка располагалась так далеко от цивилизации, что добирались до неё целый день. Жизнь здесь была унылой и тихой, но с весны всё резко изменилось. Откуда-то прибыли решительные люди, появилась техника и жизнь закипела. Некогда хилые поля принялись обрабатывать и засевать. Как ни странно первый урожай оказался знатным, столько зерна здесь никогда не видели. Люди приободрились, да и жить стало спокойнее, вооружённые люди охраняли территорию, не пропуская сюда никого. Как потом выяснилось, они стали военным сельхозпредприятием и производили продовольствие для армии. Поэтому  всё здесь тщательно охранялось и контролировалось. Два года они жили как в раю, не ведая ни голода, ни ужасных набегов мигрантов. А потом военные вдруг исчезли вместе с техникой, и всё рухнуло, как карточный домик. Затянувшаяся весна сменилась изнурительным знойным летом. Это был последний год, когда им удалось посеять хлеб. Петр вытащил из сарая чудом сохранившийся минитрактор. Хоть и строгий был контроль, но он каким-то образом натаскал топлива. Тогда он даже не мог сказать, для чего ему солярка, в основном рассчитывал ею топиться. А теперь ей нашлось другое применение. Сами запахали и засеяли небольшой участок. Ещё несколько семей воспользовались его тракторишкой и тоже посадили зерна. Убирали же урожай уже вручную, вспомнив дедовские методы. Как бы это не было тяжело, но другого способа выжить у них не было. Осенью в деревню вновь приехали военные и забрали всех военнообязанных мужчин, попал в армию и Пётр. Женщины остались одни со своими проблемами.  Как они пережили зиму, Нина вспоминала со слезами на глазах. Деревня стала как будто на перепутье дорог. Не было недели, чтобы сюда не забредали лихие люди и их не грабили. Бои шли не на жизнь, а на смерть, потому что тем и другим терять было нечего. Гонимые голодом люди лезли на рожон, тем же, кого пытались обокрасть, допустить грабеж означало обречь себя на голодную смерть. Она вспоминала, как они отбивались от нападавших, как она зарубила человека топором, как потом убили Марину, и она осталась одна с двумя девочками. Вспоминала голодную весну и знойное лето, которое перечеркнуло все надежды на более или менее нормальную жизнь. Вспоминала, как они зимовали в полуразрушенной деревне, как делили меж собой скудную пищу, которую с великим трудом они вырастили на огородах, делая всё вручную от копки до полива. Хоть и набеги прекратились, но от этого лучше не становилось. Ранней весной, как  только стаял снег, пришла вода, пришла внезапно, сметая на своем пути всё. По чистой случайности Нина не спала в эту ночь и, сидя дома, услышала странное журчание. Выглянув за дверь, она увидела безбрежное море воды. Схватив детей она бросилась на чердак. Благо вход в него был в сенцах. Ей удалось даже запастись провизией, и неделю они просидели там, пока вода не сошла. Другим повезло меньше. Вода застигла их спящими, и многие оказались застигнутыми врасплох. Когда паводок спал, почти ни у кого не осталось еды, а четыре семьи вообще погибли от переохлаждения или по другим причинам. Тут народ и подался на север. Многие говорили, что все на север идут, там нет жары, и можно жить. Детей ни у кого не было, поэтому они поднялись быстро, а ей с двумя малышами решиться было очень трудно. Но, когда в деревне никого не осталось, она собрала всё в узел и, подобрав тачку в соседском дворе, отправилась вслед, но в первый же день поняла, что поступила опрометчиво. Глаза быстро начали болеть от слепящего солнца. Она усадила детей на тележку и замотала их лица тряпками, оставив лишь отверстия для дыхания, сама же щурилась и катила тачку.
Три недели скитаний по аду, но Бог смилостивился и послал им людей. Как она разглядела машущего простыней старика, она не знает, но точно помнит, что на миг увидела, а потом ещё раз, и пошла в его сторону. Её рассказ поразил старика своей невероятностью. Такое стремление к жизни было сверх человеческих возможностей и, глядя на неё, он восхищался её мужеству и стойкости.
7.
Новая весна подняла их в дорогу. Путь их был не близкий и поэтому старик торопил свою команду. И, как оказалось, не напрасно, дорога резко изменилась с прошлой осени, в некоторых местах её размыло, и появились большие лощины и промоины, которые приходилось обходить, делая при этом большой крюк. Нина сильно тормозила движение. Хоть и ей нашлись тёмные очки, но в сумерках она в них почти не видела, а без них глаза у неё слезились, лишь только солнечный луч появлялся из-за горизонта. Приходилось малышам вести её за руку. Когда до стоянки осталось совсем немного, один переход, Ира не доглядела за ней и Нина, споткнувшись, упала в большую промоину. Промоина оказалась глубокой, и она сильно разбилась, но хуже всего было то, что она сломала ногу. По крайней мере, так подумал старик. Нога быстро распухла, и  ступня смотрела в сторону. Когда он попытался поднять её, она вскрикнула от боли и потеряла сознание. Уложив женщину на землю, попробовали привести её в чувство, когда она пришла в себя, старик, подложив ей по голову одеяло, сказал:
- Полежи здесь, мы за тобой вернёмся завтра. Надо завершить переход, мы итак опаздываем на два дня. Разгрузимся, и я приду за тобой с тачкой, пока ребята будут обустраиваться.
- Зачем тебе это, я же вам как якорь. Да и всё равно я умру, я знаю, а, если не умру, ходить не смогу и стану вам обузой. А это ещё хуже, лучше помоги мне умереть.
- Не говори так. Только Бог решает, когда нам умереть, а, пока он не решил, надо жить. Ты вспомни, что ты претерпела, и ничего, сама жива и детей сберегла. Скоро будет легче, я чувствую.
- Не могу больше терпеть эту боль, – сказала она, закусывая губы. Холодный пот выступил на бледном её лице . – Нет у меня больше сил терпеть, и не хочу мучиться и быть вам обузой. Вам надо идти, вы должны дойти, я верю в это. Я знаю, ты найдёшь эту землю и спасёшь их. Спаси их, а обо мне не думай, я не хочу вам мешать.
- Я оставлю тебе воду и картошку. Я за тобой вернусь, потерпи, – он встал и направился к тележке. – Ребята, пошли, за Ниной мы вернемся завтра. Нам надо добраться до стоянки.
Настя и Ира бросились к Нине, но она, протянув руку вперёд, прошептала:
- Девочки мои, идите со стариком, идите, так надо, мама любит вас, – слёзы потекли по её щекам, и она, притянув их к себе, поцеловала, после чего подтолкнула  по направлению ожидающей их команде.
Нина смотрела вслед уходящим, постепенно они превратились в расплывчатую точку, а потом и вовсе скрылись вдали. Она легла навзничь, такое движение вызвало нестерпимую боль в ноге, в глазах потемнело и на лбу выступил холодный пот. Она приподнялась на локтях и поглядела на неё. Нога распухла и стала бурого цвета, а ногти на пальцах стали почти чёрными. Хоть от стенок расщелины на неё падала тень, но глаза всё равно слезились. Она порылась в складках одежды и извлекла оттуда перочинный нож. Расправив лезвие, она долго разглядывала узкую полоску остро отточенной стали.  Глядя на лезвие, она глубоко задумалась. Она понимала, что с такой травмой ей не выжить, скорее всего, она умрёт от гангрены, или от заражения крови. Она была уверена, что и старик понимал, что она не выживет. Она представила, как умирает в судорогах агонии на глазах своей дочери, и вздрогнула от ужаса. Даже поверив в чудо, в то, что она выздоровеет, она понимала, что станет калекой и обузой для них, ведь практически она ничего не сможет делать. А при переходе вообще им придётся её тащить. Если она не сможет ходить или будет еле-еле ковылять,  что они будут тогда делать, ведь им надо идти большое расстояние, а она на это будет  не способна. Воображение уже рисовало ей ужасные картины, как дети не успели добраться до нового места, и солнце спалило их урожай, как они остались без еды и воды. Она медленно засучила рукав и занесла лезвие над запястьем, от этого движения в ноге стрельнуло внезапной болью, так, что лицо передернуло. Эта боль придала ей решимости. Она резким движением полосонула по запястью и отбросила в сторону руку. В запястье запульсировала боль, и горячая струйка потекла бурым ручейком. Нина лежала и смотрела в небо. Слабость постепенно растекалось по всему телу, и боль потихоньку стала уходить. Страх вдруг овладел всем её существом, ей вдруг совсем расхотелось умирать, но она уже не могла пошевелиться, тело стало ватным и непослушным, а потом в голове зашумело и она почувствовала, как засыпает.
Когда старик вернулся за ней с Кахой, они нашли её лежащей на спине с откинутой в сторону рукой. Чёрный ручеек спекшейся крови начинался от запястья и заканчивался небольшой лужицей. Лицо её было мирным, и, если бы не бледность, могло показаться, что она спит. Они с Кахой осторожно уложили её на тележку и отвезли на стоянку. Там её и похоронили. Настя и Ира долго не отходили от неё, но, когда её опустили в яму и стали засыпать землей, вдруг расплакались, и им долго не удавалось их успокоить. Всё лето девочки были молчаливы и печальны, и старик жалел их как мог. Но всё в этом мире проходит, прошло и это горе.
8.
В это лето они хорошо пополнили свои запасы. Небольшой ручей давал влагу, а, значит, гарантировал урожай. Наверное, это было самое счастливое лето. Старик даже подумал о том, чтобы остановиться здесь, но отбросил её  быстро. Безусловно, даже здесь они не выжили бы, потому, что запасы плёнки иссякали, она рассыпалась в прах от солнечного света, а, значит, вскоре у них не будет теплицы. Да и дров на следующую зиму, возможно, не останется, потому что всё, что когда-то росло, высохло и истлело. Надо было идти, но только вера в чудесное место с каждым новым переходом ослабевала. Везде было одно и тоже, голая потрескавшаяся земля, изрытая бурными потоками воды, почти белое днём и чёрное ночью небо, и больше ничего, ни травинки, ни букашки. Они были одни в этом мёртвом мире, и он уже стал отчаиваться увидеть, что-либо живое.
Сейчас он сидел и вспоминал всю свою жизнь и размышлял о жизни встретившихся ему женщин. Все эти жизни были сплошной борьбой, каким-то неимоверным преодолением, и все они привыкли к этому преодолению, наверное, поэтому спасли своих детей. Пусть сами погибли, но выполнили свою миссию. И теперь он должен был выполнить своё предназначение, довести детей до земли, где растет трава и течёт вода.
Уже несколько лет он вёл их по этой земле один, не встречая на пути никого. За это время он совсем состарился, и теперь парни прокладывали путь, потому что он уже был не в силах. Заканчивалось лето, как ему показалось, более щадящее, чем в предыдущие годы. Конечно, могло так случиться, что это ему показалось, но всё же это вселило в него надежду. Завтра ребята должны были уходить на поиски новой стоянки, и он не находил себе места. Всегда, расставаясь с ними, он переживал, мучился тревогами, до тех пор, пока они не возвращались.
Наступили сумерки, поужинав, дети легли спать, а он сидел и думал. Мысли, как кадры из фильма, мелькали у него в голове. Он даже не заметил, как начало светать, и надо было будить парней. Он встал и тронул за плечо сначала одного, потом другого. Парни быстро поднялись и, взяв снаряжение,  вышли из землянки. Было холодно, они подхватили тележку и отправились в путь. Он обнял их на прощание, они стеснительно высвободились из его объятий. Когда ребята отошли немного, из землянки выбежали Оля и Марина, они побежали за парнями, но вскоре вернулись. Видимо прощались, старик в темноте не разглядел.
Начались дни томительного ожидания. Каждое утро он выходил из землянки и вглядывался вдаль, умом понимая, что ещё рано, но сердцем надеялся, что они возвращаются. Прошло десять дней, и старик не находил себе места. Время возвращения уже наступило, а ребят всё не было. Наконец на тринадцатый день, когда солнце уже почти скрылось за горизонтом, и сумрак устлал всё вокруг, вдали показалась точка. Девчонки первыми её заметили, они, так же как и он, потеряли покой и каждый день вставали засветло и заходили в землянку, когда было уже совсем темно. Старику приходилось прикрикивать на них, чтобы они занимались делами. Все собрались у входа и смотрели вдаль, периодически восклицая и споря о том, кто лучше увидел. Сумрак скрывал идущих, и вскоре их стало совсем не видно.
- Фонарь. Тащите быстрее фонарь, - опомнился старик. - Они могут сбиться с пути.
Лёша бросился в землянку и вскоре появился с зажжённым фонарём. Старик взял его и высоко поднял над головой. Подержав немного, он опустил руку.
- Дедушка, дай я, – сказал Марина, и протянула руку.
Старик неохотно передал фонарь. Девушка взяла его и высоко подняла над головой. Издалека, послышался свист, на что обитатели землянки ответили радостным визгом.
- Тише вы, – прикрикнул на них старик.
В наступившей тишине прослушивались какие-то звуки, наконец, послышался шелест шагов и скрип катящейся тележки,  и из темноты вынырнули счастливые парни. Все бросились их обнимать.
- Хватит, помнёте ребят, быстро в дом, – нарочито грозно сказал старик, но все знали, что это он от радости суров, и дружно пошли в землянку.
- Девчата, хватит верещать, быстро накрывайте на стол, ребята проголодались.
Началась суета. Все бегали и старались что-нибудь сделать полезное, и в этой круговерти быстро накрыли стол и уселись по местам. Все знали, что сегодня разрешается самое вкусное и больше, чем обычно. Конечно, в центре стола были герои. И им наложили больше, чем другим. Расправившись с ужином, ребята приступили к рассказу. Все расселись по лежанкам и стали слушать. Ребята начали рассказ степенно, произнося каждую фразу не спеша, взвешено, причём говорили вдвоём. Не перебивая друг друга, а, давая возможность закончить мысль.
9.
В первый же день они нашли указатель, одиноко торчавший на куске дороги. Самой дороги почти не осталось, а указатель сохранился, и написано на нём было: «Тобольск. 100 км». Сердце старика заколотилось с бешеной силой. Именно эта табличка являлась ему во снах. Между тем ребята продолжали рассказ. До города они дошли, но там тоже было как везде – руины разрушенных стихией зданий и пустота. Зато за городком они нашли отличное место, где даже было небольшое озеро. Они ещё долго рассказывали о том, как и что они делали, как возвращались назад.  В конце рассказа Юсуп встал и начал рыться в рюкзаке. Он извлёк оттуда небольшой свёрток и бережно его развернул. На тряпочке лежал жёлтый пучок травы. Она завяла, но не высохла! Старик глядел на него и не мог проронить ни слова, спазм сдавил горло. Наконец, он совладал с собой и спросил:
- Где вы это взяли?
- Там, за городом. Они торчат из земли клочками, вот мы и взяли с собой, чтобы показать вам.
Слезы покатились из глаз старика, он смотрел на пучок сухой травы, и не мог остановить потока слёз. Дети смотрели на него и не могли понять, что с ним. Наконец он справился со своими чувствами и произнёс:
- Вы, ребята, нашли лучшее, что можно найти. Вы нашли жизнь, вы нашли то, что мы так долго искали. Если там растёт трава, мы спасены. Мы нашли то место, где есть жизнь, и мы сможем жить там без этих укрытий и плёнок. Теперь мы не погибнем. Вот что значит этот пучок травы.
Все сидели молча, но чувствовалось, что его ликование передалось им.  Вдруг Борис крикнул ура, и все дружно начали кричать и прыгать.
Зима, казалось, растянулась на год, дни тянулись медленно, как-будто в них было не двадцать четыре, а сорок восемь часов. Старик весь извелся, ожидая тепла. Всё в этом мире кончается, кончилась и зима, прошли дожди, и они отправились в путь. Продвигались быстро, не жалея сил, и вскоре добрались до города. Остовы разрушенных зданий торчали, как гнилые зубы, побитые автомобили, мусор, застрявший в закутках, сожжённые стены, всё это свидетельствовало о том, что не только природа разрушала его. Сначала люди крушили и рушили всё, стараясь отнять друг у друга все, что можно было съесть, потом стихия вступила в свои права и уничтожила остатки цивилизации. Ветры, дожди и паводки сорвали крыши, размыли стены, разбросали утварь. Подняли тонны мусора и понесли его по улицам. Он забивался в двери и окна и оседал там, где не было течения, создавая неимоверных форм кучи, а потом солнце нещадно палило и превращало в тлен дерево и пластик, ткани и бумагу. Пройдя сквозь этот памятник бывшей цивилизации, они вышли за город и направились на север. На следующий день они пришли к стоянке.
По склонам холмов огромными пятнами проступала зелень травы. Это были маленькие росточки, и зелень эта была хоть и сочной, но редкой. Пятна разделялись прожилками голой ещё земли и напоминали панцирь черепахи или крокодиловую кожу, но это была трава, которая росла сама. Старик упал на землю и принялся её целовать. Остальные смотрели на него не в силах пошевелиться.  Наконец, он встал на колени и принялся истово молиться. Он молился долго, и дети, встав за ним на колени, повторяли слова. Он благодарил Бога, за то, что указал им путь, за то, что давал силы и терпение. За то, что посылал хоть малую, но помощь, давая воду, дрова и помогал найти кров. Наконец, он встал и направившись к тележкам.
- Будем обживаться. Будем обживаться навсегда. Теперь мы можем  никуда не спешить, и обустраивать это место, чтобы из года в год оно становилось лучше и лучше, - сказал старик.
Началась работа, они делали привычное дело, но с каким-то новым энтузиазмом. Старик, когда теплица была засеяна, рискнул засеять и участок снаружи, посадив немного кукурузы, огурцов и помидоров. Он даже ограничил норму хлеба, чтобы засеять небольшой участок пшеницей. Лето выдалось удачным. Жара трижды нарушалась дождями, и огород дал прекрасный урожай, а теплица позволила собрать два. Теперь они уже не сушили овощи, а вырыли рядом погреб, куда их и сложили. Картину нарушало лишь отсутствие дров и соли. Решено было отправить ребят на поиски дров. Они ушли чуть раньше обычного. На пятый день они вернулись с полной тачкой дров и большой веткой хвои. Они были возбуждены и тут же принялись рассказывать, что сначала они нашли несколько сухих деревьев, сложили их и отправились дальше. На третий день они нашли дерево, на котором были листья. Потом ещё, а потом среди деревьев они увидели землянку, возле неё был посажен огород. Они осторожно пробрались ближе и стали наблюдать. Вскоре из землянки вышла девушка. Каха окликнул её. Увидев их, девушка испугалась и скрылась в землянке, оттуда выбежали двое парней и женщина. Они осторожно подошли к ним и начали что-то говорить, но ребята не могли понять, что. Только жестами, они смогли разъяснить свои намерения. Их пригласили в землянку. Здесь было уютно, их угостили едой, очень вкусными сладкими плодами, которых они никогда не ели. В ответ ребята дали им немного картошки и свеклы. Они кое-как объяснили своим новым знакомым, что им надо идти, что их ждут и срочно отправились домой.
Это было событие, которое выходило из разряда ординарных. Первым порывом было отправиться на встречу, но старик решил, что лучше будет, если они отправятся туда весной, а сейчас он решил сам сходить и познакомиться с обитателями найденного жилища. Взяв с собой Каху он отправился налегке к обнаруженному стану. Женщина оказалась уйгуркой, она, как и все обитатели юга, кочевала на север, но, когда все её спутники погибли, каким-то чудом обосновалась здесь и жила всё это время. А детей в разное время она находила  в окрестностях и приводила в свою землянку. Конечно, всё это он узнал позже, а сейчас, языковой барьер позволил им лишь объяснить свои намерения. Женщина не только не была против, а, наоборот, была рада новым соседям. Наверное, люди всегда скучают по людям, а она тоже забыла, когда видела людей. Познакомившись с новыми соседями, старик удовлетворённый вернулся домой.
Старик сидел возле землянки и грелся на солнце. Он сильно постарел и стал слаб, хотя ещё был вполне здоров, и его обязанности сократились до починки инструмента и обхода владений. Последние же, на радость старику, значительно расширились. Кроме зерна, кукурузы и овощей к столу прибавились фасоль, перец и яблоки. Как сохранились эти растения, одному Богу известно, но они были и давали плоды. Землянку они построили одну, но просторную, чтобы экономить топливо, и теперь жили вместе с новыми соседями одной семьей. Деревья были молоды, и им ещё предстояло расти и множиться. А они ходили далеко, чтобы собрать дров на топку. Но, самым главным событием было то, что Оля и Марина были беременны и вскоре должны были рожать. Для молодых семей в конце землянки отгородили две каморки. Юля, такое имя старик дал женщине, потому, что выговорить настоящее не мог, готовилась принять роды. Старик был уверен, что всё будет хорошо, и девушки родят ему внуков. Размышления его прервало слабое шуршание, он пошёл на звук и заметил мышь, грызущую зерно кукурузы. В порыве злости он стукнул её палкой и, как ни странно, попал. Мышь дёрнулась и замерла. Он нагнулся и, подняв её за хвост, долго глядел на неё. 
«А ведь тварь Божья, – подумал он, – и тоже жить хочет, а я её палкой. Убил ведь, эх. А не с этого ли всё началось?..»