Мужики с длинными шестами

 Валерий  Мельников
 
МУЖИКИ  С  ДЛИННЫМИ  ШЕСТАМИ 
 
Рассказ

Это была территория, где в  далёкие времена жили  наши   предки  дреговичи. Точнее - низовье реки  Друть. По ней, во второй половине  сороковых, начале пятидесятых годов прошлого века сплавляли лес.  Громкие крики  плот гонщиков: «Держи на орала, а то переверне», будоражили псов небольшого древнего города, расположенного  на рогу, где река Друть впадает в Днепр. Если сорвать орала с прижатого к правому берегу  длинного плота, то в течение часа или полтора - его головная часть коснётся  вод Днепра.

По реке гоняли не только плоты под управлением плот гонщиков, но и совершался произвольный сплав древесины по реке.  Когда шёл сплав, плот гонщики прекращали свою работу. Небольшая сторожка, на берегу реки,  построенная для ночёвки плот гонщиков, оказывалась в  распоряжении нас,  местных пацанов ...

Где-то в верховьях пилили лес, делали с него  чурки, что-то похожее на шпалы, и просто бросали их в воду.  У города реку перегораживали боном, останавливающим плывущую древесину. Далее, эти чурки выгружали на берег и укладывали в штабеля, длиной метров в двадцать и высотой метра в два. Это была оплачиваемая работа. Стар и мал, здесь  подрабатывали.  Пацаны, залезая  в воду, подталкивали плашки к берегу, взрослые брали их бережно, как новорождённое дитя,  на руки и аккуратно штабелировали. Набрякшие чурки были достаточно увесистые. Работа была изнурительной и для взрослых и для детей.

Какое-то время штабеля древесины просыхали, затем  подъезжали  «полуторки»,  народ  загружал  эти чурки  в их кузова.  Груз отвозили  на железнодорожную станцию. Платили гроши.  Из недр социализма, прогрызая  зубами его оболочку, вырывался наружу и «смердел» капитализм. Ему было наплевать на непосильный детский и женский труд, на  загубленную в топунах  древесину.

 Когда у штабелей появлялся  ну  уж очень с большим пузом работодатель, все труженики по вылавливанию чурок, сбегались к своим  штабелям. Гражданин подходил  к  штабелю, шагами мерил его длину, высоту определял по вытянутой вверх руке. Затем, невидящими  глазами, вопросительно смотрел на присутствующих. Рассчитывались  наличными  дважды: за выложенные в шеренгу штабеля и погрузку, разгрузку «полуторки» с древесиной  на  железнодорожной станции.  Мать принимала деньги от работодателей за штабеля, а я за погрузку и разгрузку. Одна ездка – пять рублей. Это до денежной реформы 1961 года. Когда пять рублей превратились в пятьдесят копеек. Я помню, как какой - то  дядька  хрипловатым голосом вещал  по радио: «Вы у меня будете, упавшую копейку, поднимать, а не проходить мимо…» И, действительно, люди  поднимали копейку. Ведь за копейку можно было купить коробок спичек, между прочим, очень качественно изготовленных.

Заготавливали лес где-то в верховьях Друти. До бона доплывала, видимо, большая часть леса, а остальная – тонула и укладывалась ровными рядами на дне реки. Их называли  топунами. Они уже были добычей местного населения. За  ними  ныряли, тащили их на берег и складывали на просушку. Набухшая древесина  была невероятно тяжёлой.

 Устланное дно реки этой древесиной  породило удивительную рыбу под названием  ментуз. Эта рыба обитала под топунами. Самый большой Ментуз, которого  я  встречал, был длинной не более 30 сантиментов. Эта рыба напоминала сома. Помельче – черного цвета, покрупнее – тёмно-коричневого и с усами. Нырнув, и «дойдя» до дна, нужно было очень аккуратно переместить топун  в сторону. И там, обязательно, находилась рыба ментуз, голова которой, всегда была направлена против  течения.  Вода тогда ещё была чистой и прозрачной. Мы её пили. Взять эту замечательную рыбу рукой было не просто.  Эта была невероятно скользкая и ловкая   рыба. Но мы ловить её научились. У ментуза  не  было костей. Вкус - изумительный.

К огорчению населения, сплав прекратился неожиданно. Видимо, экономисты  взяли деревянные счёты и подсчитали  реальные потери древесины при сплаве.

И вновь  двинулись по реке плоты огромной, как мне тогда казалась, длинны. Управляли этими огромными сооружениями очень  сильные  и мужественные плот гонщики. Ожила и засветилась  керосиновая лампа  сторожки, опять разрывали пространство громкие голоса  плот гонщиков: «Держи на орала, а то переверне», будоража псов небольшого древнего города, расположенного  на рогу, где река Друть впадает в Днепр. Это были здоровые телом и сильные духом мужики с длинными шестами для управления этой громадиной. Трудно, даже, представит, как может один человек  справится с таким плотом  на крутых поворотах и зигзагах реки с довольно быстрым течением. Нужно было стремительно перемещаться с одного конца плота в другой, с тяжёлым шестом, успевая оттолкнуть то головную, то заднюю часть этого поезда от столкновения с берегом реки. Не успел – катастрофа неминуема. Удар о берег этой древесной массы рвал все связки плота и, как правило, уничтожал или калечил плот гонщика. Помощи было ждать неоткуда.

К заходу солнца, когда  плоты были взяты на орала, мужчины собирались у сторожки: разводили костер, варили уху,  ломали  на куски хлеб  и начинали  трапезничать.  Нас, пацанов, они с удовольствием угощали своей  едой,  и мы  были счастливы. Ели долго и с удовольствием. В основном это были фронтовики, но попадался и молодняк, который работал в паре с кем-нибудь. Говорили, в основном, о войне и красивых  женщинах. Вспоминали погибших товарищах на войне и на трудовом фронте, в борьбе со стихией, при перегоне «плотов смерти». Пели  хором несколько песен, рассказывали  пару анекдотов, хохотали  над чем - ни будь, а потом замертво засыпали.

С восходом солнца надо было бережно  снимать с орала плоты и плыть дальше, к Днепру. Мы, пацаны, так же шли  по домам. Шли и, оборачиваясь, смотрели  на сторожку, около которой  продолжал догорать огонь нашего восхищения… Мы знали, что с рассветом  эти  дядьки с длинными шестами в руках уплывут вниз по течению и, возможно, мы их больше никогда не увидим, как и наших отцов, которые ушли на фронт и не вернулись. Тоска вползала в наши маленькие души… В нашей тройке ребят отцы  не вернулись с войны.

Позже, когда в верховьях соорудили плотину, а недалеко от Друти возвели овощную фабрику, река обмелела, воды в ней стали мутными, напоминающие «коровье пойло». Естественно, пить эту воду люди перестали. Плотов и сплава не стало. Рыбы практически исчезли.  Такой вид рыб, как краснопёрка, елец, головань, плотва, ментуз, уклейка пропал. Раки исчезли вообще. Прибрежные жители стали рыть колодцы…

Много лет спустя я приехал в этот город. Капитализм продолжал грызть оболочку социализма. Я пришел на берег Друти. Уселся на землю на том месте, где  стояла  сторожка, и стал смотреть на бегущие воды реки. За рекой простирался километра четыре заливной луг. На возвышенности виднелись деревеньки: Вишенки,  Колосы, чуть глубже - должно быть Заполье, севернее – Близнецы. Южнее виднелся железнодорожный мост и труба молочно-консервного завода…  Всё та же картинка, как в далёком детстве, но это была видимость…

На самом деле здесь было всё чужое: воздух, небо, запах, заливной луг… Он  был  какой-то  не  живой… Мужики с длинными шестами из сторожки  рассказывали, что на этом заливном лугу в 1943 году полегло много наших солдат. Немцы, отступая, укрепились на высотах, где стояли деревни и били  прямой наводкой по наступающим красноармейцам… Заставили заткнуться немцев наши разведчики, которые неожиданно появились и ликвидировали огневые точки противника противотанковыми гранатами. «Может быть, на этом заливном лугу и сложил свою головушку Иван, мой отец…»  Как наяву я услышал голос моей матушки Варвары, которая  во сне  шептала: «Ванечка, Ванечка, мне так тяжело без тебя…» Комок стал подкатывать к моему горлу. Тоска вползала в мою душу, пытаясь разорвать моё сердце, как и тогда  у  сторожки…

Уходя, я поднял, выдавленную из песка, крупную почерневшую от времени монету. Это была монета, а, может быть, и не монета,  а  какая-то древняя  медаль или знак. Он принадлежал мне. Я потерял его, около сторожки,  в те далекие годы моего детства. На медали значилась надпись: «Не намъ, не намъ, а имени твоему».

Конец.