Почему любовь к себе и к другим - не одно и то же

ПОЧЕМУ ЛЮБОВЬ К СЕБЕ И К ДРУГИМ –
НЕ ОДНО И ТО ЖЕ?


Один из самых поучительных и малоизвестных любовных треугольников в русской литературе начала ХХ века – Лев Гумилев – Екатерина Васильева – Максимилиан Волошин, концом которому послужила дуэль между первым и вторым, заслуживает более подробного рассмотрения. Васильева – малоизвестная поэтесса, более прославившая себя в сотрудничестве с К.Чуковским в детской литературе, творившая до революции под псевдонимом «Черубина де Габриак», была в юности страстно влюблена в М.Волошина, который был по ее признанию символом мужественности и красоты. Одновременно она увлеклась и Н. Гумилевым, который был для нее «каким-то свежим благоуханным бутоном», с которым у нее никак не хватало силы духа расстаться ради своей страсти к Волошину. Гумилев был слаб и беззащитен в ее глазах по сравнению с Волошиным и при этом 1-ый много раз делал ей предложение и это последнее обстоятельство делало его объектом ее бесконечных насмешек и издевательств в сочетании с тем, что его общество было ей притягательно и приятно. При этом в своих письмах к Волошину, клянясь ему в любви, она скрывает от него свои встречи и объяснения с Гумилевым, упоминая о них сухо и вскользь, сообщая, что вся инициатива встреч исходит целиком от Гумилева. Она настолько втянулась в эту двойную любовь, в которой один был недосягаемым образчиком совершенства, олицетворяющим цитадель благородства и мужества, а другой наполнял ароматом нежности каждый скоротечный миг в монотонности дней, что она никак не могла понять, зачем они требуют от нее предпочесть кого-то одного – она любит обоих – зачем выбор? – все это на фоне ее экзальтированных, туманных стихов, смешанных с фимиамом поэзии обоих, в тот странный век культивирования переживаний и страстей, всем застилавшим глаза своей сладкой пеленой. В конце концов, доведенный до отчаянья неопределенностью положения, которым, как самый нормальный из всех троих, тяготился он один, Гумилев в последний раз сделал ей предложение – тогда он уже почти ненавидел ее. Получив отказ, он, спустя время, публично оскорбил ее, что послужило поводом Волошину для вызова на дуэль. На дуэли никто не пострадал, но отношения с Гумилевым были порваны раз и навсегда.
Решив, таким образом, для себя вопрос с Гумилевым Е. Васильева переезжает к Волошину, с которым тоже не может жить, и через год, уйдя от него, остается одна. Она писала после любовные письма Волошину всю свою жизнь, иногда с перерывом в 1 год, а иногда в десять, но неизменно до конца своих дней – показательный пример, как гордыня при всех других достоинствах может отравить человеку всю жизнь  и как от зла, причиненного другому, всю свою жизнь страдает это зло причинивший.
Мне кажется, при всей видимой запутанности клубка данных человеческих отношений мотивы здесь весьма просты. Амбиции по отношению к Волошину, который открыл ее, дал ей возможность заявить о себе, как о поэте, она принимала за любовь – она мечтала вечно самоутверждаться рядом с ним за счет собственного поэтического творчества. В то же время нерешительность выйти за Гумилева, которого она действительно любила, и с которым она обрела бы полноту жизни, свидетельствует лишь о том, что амбиции поэтессы стояли у нее на 1-ом месте перед любовью. Потеряв любовь к Гумилеву, она не смогла компенсировать ее своей амбициозностью и рядом с Волошиным, ибо творчество родится из любви, а без любви нет и творчества. Расставшись с Гумилевым, она разбила волшебное зеркало, в котором мир представал пред ней во всем сказочном богатстве своих красок, оставив лишь обыденность, уныние и одиночество. «Но все же Николай отомстил мне больше, ибо он все же поэтом стал, а от меня она навсегда увел стихи и любовь, остались лишь призраки их», - пишет она в своей исповеди в конце жизненного пути. Ее ошибка, (и грех) за которую она поплатилась своей поломанной судьбой, была в том, что она считала себя вправе выбирать между любовью и амбицией, а уже в самой постановке вопроса выбора заложен завуалированный ответ, что 2-е важнее, ибо этот вопрос ставит гордыня, все знающая заранее, - в этом главный и низменный грех гордыни – подмена Бога собственным Я.
В заключение хочется сказать, что истинной любовью, все же, следует считать не ту любовь, где один самоутверждается за счет другого, но где во взаимных уступках друг другу сердца обретают всю полноту счастья. Союзы же, вырождающиеся в тиранию и деспотизм, где один выступает в роли палача, а другой – жертвы, обречены, на них нет печати благодати Божьей, они есть порождения одной лишь неразумной и оттого ненасытной в своей глупости гордыни.

1998 г.