Фейерверк под радугой
Кругом зима, зима, зима.
Сугробы по оконце…
Кругом снега и холода,
а я рисую солнце.
И у солнца моего
Взгляд такой капризный,
что всем понятно без слов -
оно будет в моей жизни.
«Бездедные»
Наш дед ушел из семьи. Обычно уходят отцы, относительно молодые мужья, а у нас, вот, дед. Встретил в доме ветеранов на танцах симпатичную медсестру, сделал модную прическу, купил новую машину и стал зваться молодым человеком. Как-то всё само собой вышло. Бабушка в истерике. Говорит, такого сраму от старого пня не ожидала. Била его, кричала, мол, на кого ее оставляешь, сына, невестку и восемь (!) внуков. Дед ответил, что пожил с ней почти сорок шесть лет, и – баста! Дальше будет жить для себя, сын немаленький, еще четыре года назад пятый десяток разменял, а внуками незачем попрекать, хотя, конечно, нас всех любит и все такое.
Так стали мы бездедные, как сказала нам баба Нюра. Признаться, мы поначалу этого не заметили, потому что деда видела очень редко. Его работа в должности районного прокурора забирала все силы и время, домой он приходил поздно и почти всегда нетрезвый. На вопросы прямо никогда не отвечал, ссылаясь на государственную тайну. И даже, когда баба Тася – его законная жена - замечала следы губной помады, поцарапанную спину, он молчал, напоминая выразительными жестами про всю тот же вселенский секрет, который он ну ни за что не раскроет. Так и работал до самой пенсии, а когда вышел на заслуженный отдых, устроился адвокатом, сказал, без работы жизни не представляет…
В нашем роду многие мужчины проявляли гиперинтерес к женщинам, это, говорят, передается на генетическом уровне. Про прадеда легенды ходят. Давно стал знаменитостью в нашем пятитысячном городке дед, а вот папа любит одну маму. Этому свидетельство я и мои семь братьев, я их иногда ласково называю – семеро козлятушек. Такой у нас, как принято считать, легендарный род Жужыгиных. Хотя, гордиться-то по большому счету нечем. Обычные мы.
На следующее утро после дедовского ухода, наша прабабушка – мама Бабы Таси, – которую мы зовём просто – баба Нюра - собралась умирать. Говорит, хватит - стыда натерпелась с зятем, пойдет к своему муженьку на тот свет, чай он там остепенился и супружескую чистоту блюдёт. Поди, заждался ее, хотя, надо признать, в этом нельзя быть до конца уверенной. Но сначала она решила проведать соседа, кажется, своего ровесника, который обычно в это время суток дремал на лавочке возле палисадника. Когда-то они дружили семьями, дети выросли на глазах, внуки и теперь мы – правнуки. Не знаем, за что такая честь выпала соседу, но давно больная бабулька поднялась с лежанки и без поддержки пошла к нему.
Лично мне наш сосед не нравился. Все время ходит хмурый, братьев кобелятами называет. Выйдет, бывает, с тросточкой на улицу, сядет на лавочку и спит. Мимо идут люди, проносятся машины, а ему хоть бы хны. Знай одно – дремлет, греется на солнышке, как толстый домашний кот. Баба Нюра вздохнула, пойду, попрощаюсь с знакомым человеком, а там уж и хороните меня, как положено. Сейчас хорошо, земля теплая, прогретая, копать могилу – одно удовольствие. Лопата так и сама в землю просится, не то, что её олух, царство ему небесное, умер в январе, и приходилось старыми шинами землю разогревать, мужики мёрзли, шесть бутылок водки выхалкали пока копали, а все одно обморозились. Обула тапки, накинула цветастый ситцевый халатик, повязала голову ситцевым платочком, как всегда любила «в нахмурку» и направилась во двор.
Событие это из ряда вон, поскольку не видела соседа добрый десяток лет. И, кто знает, может даже речь приготовила для такого случая. Скорее всего, так и было. Но перед этим сосед сделал какое-то замечание моему пятилетнему брату – Вадику, и, как у нас заведено еще старшими, Вадька в долгу не остался, он стащил у меня лак и, пользуясь тем, что дед все время дремлет, покрасил Степанычу ногти на руках в ярко-красный цвет. Деда разбудил хохот почтальонши, которая как раз проходила мимо и, увидев у девяностолетнего деда яркий маникюр, не смогла сдержаться от смеха. Вадька выглядывал через забор и тоже хохотал. Когда сосед пришел в себя он разразился бурным потоком в наш адрес – «кобелиное отродье», припомнил даже, как наш прадед у него на танцы брюки брал в долг, а возвращал всегда с пятнами. Все припомнил!Тут-то и появляется наша бабуля и прямо с порога кричит:
- Ты чавой-то Степаныч, на мальца мово ругашься? Я иду себе, значит, по дороге, гляжу в оба глаза и не верю, слива горемычная трясется, а это от твоих матерков, оказывается! Как не стыдно тебе, дитю пять лет на днях стукнуло, а ты…это ж малец невинный, ангелочек.
Она не успела договорить, как Степаныч грубо прервал ее:
- И ты туда же – нынче слыхал, одной ногой в могиле стоит, обивку для гроба атласную выпендрёжную заказала, а как кобеленыша защищать так вылезла, даром, что мхом поросла…
- Это я-то мохом поросла? Ах ты, гусь ощипанный! На себя-то глянь, да хорошо, ноги как штакетины таскаешь. Ты и в молодости-то справной походкой не отличался, все ходил вприсядку, на танцах стенку подпирал, выглядывал, чего-то высматривал, вынюхивал. Умным прикидывался. Мне твоя покойная Зоя все рассказала, и как вену резал, а потом можжевеловым соком смазывал, чтобы заражение крови вызвать и на войну не ходить… Молчишь, да я про тебя такое знаю! Видит Бог, если скажу, мало не покажется, сразу упекут, куда надо. Думаешь, дура я, и не догадываюсь, от чего Зойка-то умерла твоя?
- От старости умерла – буркнул дед. В семьдесят пять ишшо никто от молодости не уходил на тот свет…а старость всех забирает без разбору, не спрашиват.
- Вешай. Вешай лапшу, чай у кого-нибудь да ухи длинные, ослиные, но не у меня! Всю твою подноготную, как пить дать знаю. Мне, если хочешь знать, сама врачиха сказывала, что шанец у Зойки был. Но организм-то свой она износила. Сколько абортов делала? А? Чего молчишь? Бесстыжая твоя харя. Бабу угробил как картошку посадил!
- Ты чего это несешь – начал было оправдываться дед – ты глянь, тебя же дети слушают! Аж рты раскрыли… кобелята твои. Как не стыдно старые враки заново подымать! Какие аборты? Она больше трёх родить не могла. Вот те хрест! Ни стыда, ни совести…Я её как зеницу ока берёг, все видали, а не ты ли, голубушка у нас на «золотой» свадьбе ревела, белугой билась? Не ты ли говорила, что век прожила, а так и не познала бабьего счастья…
- Мне? Стыдно? Перед тобой что ли?
- Побойся Бога! Перед дитями малыми! Вон, твой фулиган выглядыват, интересно ему, вишь, аж кепка на уши сползла! Эх, карга старая, ни дать, ни взять. Зажилась ты на свете белом, зажилась…правильно, что с обивкой торопишься.
Неизвестно, сколько бы еще продолжалась ссора, но на улице появилась моя мама и повела бабулю в дом. Та была недовольна таким исходом дела, все вырывалась, кричала соседу разные пакости вдогонку. Не получилось у нее прощанья. А Степаныч, вконец расстроенный, достал из кармана перочинный нож и начал лак соскребать с ногтей. Когда кто-то из соседей предложил ацетона, сосед совсем обиделся, взял клюшку, обругал всех и, хромая, поспешил домой.
Прабабушку в тот день ждало еще разочарование, расстроившись от того, что с соседом так и не простилась по-человечески, она решила на всякий случай проверить, все ли готово для похорон, чтобы потом не пришлось домашним тратиться. Внимательно оглядев ритуальные принадлежности, она не обнаружила свечей, которые были закуплены еще двадцать лет назад, как раз когда Виталик родился. Мы забыли сказать, что эти свечи Виталик три года назад унес на школьную дискотеку, тогда как раз свет в одночасье везде отключили. Это был один из самых запоминающихся школьных вечеров. Брат домой пришел под утро, обалдевший, с женскими трусиками в кармане. А на вопрос матери, как они к нему попали, не моргнув глазом, сказал, нашел на школьном дворе, и, чтобы добру не пропадать, взял домой, по размеру они вроде как Юле подходят – то есть мне…
Я потом его этими трусиками чуть не задушила.
- Господи, да что же такое творится на свете белом – запричитала баба Нюра – двадцать два года назад хотела умереть, так, Маша говорит, ты поживи покаместь, как раз Мишку родила. Ну, первому правнуку, хто не нарадуется? Жили мы с дедом токмо ради него. Сашка следышком родился, счастье такое, беленький весь, кудряшки прям каракульча, глазки голубы – ну, херувимчик чисто, хоть икону с него пиши. Потом мой помер, и так грустно мне сделалось, печально, что уж было, за ним туда же засобиралась, дак потом дай-ко, поживу еще покаместь, сороковины справить, годовину, чтобы все было как у людей по-християнски. Нонче молодежь не умеет, как надобно, поминки-то справлять. Опосля, вот, Виталька, шалопай, появился. Чудной ребенок, я уж, было грешным делом подумала, уж не от еврея ли какого Машка родила, сам махонький, а хитрющий, ажно глаза сверкают, он даже ползал не как обычные дети вперед, а взад, взад, боялся, стало быть, голову расшибить. С ним-то мы все лиху натерпелись. Ух, паразит! Чего он только не вытворял и в брачное агентство мою карточку посылал, писал: «Интересная женщина, восемьдесят восемь годов»… Ровно двадцать годов назад я как раз и смотрела, свечки здесь были. Толсты, парафиновы, что палец дроворуба. Куда ж они делись? А-ну как умру и свечек не будет? Стыдоба-то какая! Что люди скажут?
- Баб, ты не волнуйся, я тебе свечки куплю – сказала я бабушке – сейчас они везде продаются, не то, что раньше.
- Юлинька, рыбка, а ты можешь прям счас сходить? В чем есть, в том и пойти…
- Могу.
- Вот, умница, погоди, я тебе счас денежку дам, ступай, купи свечечек, чтобы сподручнее то было идти к Богу. Без свечек нельзя. Не по християнски, хотя, всяко быват. А, когда умру, ты возьми стакашек с рисом, свечечку воткни в него, зажги и смотри, чтобы подле меня все время горела, не переставая, меняй их, когда догорят, поняла? Чтоб тепло моей душеньке было, когда тело остынет.
- Поняла. Чего тут сложного?
Бабуля дала мне деньги, а сама направилась к кровати, готовиться к смерти, наверное. Так получилось, что в это время, кроме меня и прабабушки никого не оказалось дома, мама с Вадькой ушла на работу, она работает участковым врачом и иногда кого-нибудь из детей берет с собой на работу. Баба Тася ушла на смену - она на рыбозаводе у нас вахтер, сторожит сутки через трое. Давно, когда у деда были проблемы по службе, ей нашли место в сторожке, чтобы избежать сплетен, мол, жена прокурора нигде не работает, а носит дорогую одежду, думалось, на время, но со временем бабушка так привыкла к работе, что не бросила её даже, когда ушла на пенсию. Папа наш работает с утра до вечера у себя на фирме, все братья кроме Вадика учатся, а дед, как я уже сказала, недавно нас оставил.
Секрет прабабушки
Когда я уже стояла на пороге, позвонил домашний телефон.
Оказалось, классная руководительница наших «Носков» – домашняя кличка близнецов Пети и Паши – сказала, чтобы сегодня немедленно кто-нибудь из родителей пришел в школу, судя по голосу, там произошло что-то серьезное.
Мне ничего не оставалось, как идти вместо взрослых. Носки учатся хорошо, несмотря на трудности переходного возраста, иногда их даже в пример остальным ставят, но поведение, как это бывает обычно, у них «хромает»…
Стоило мне уйти, как в дом зашел Виталька с однокурсницей, он их приводил иногда, а нам говорил «вместе готовиться к экзаменам». Они закрывались в комнате и якобы учили до глубокой ночи, потом по очереди принимали душ, после чего брат девушку провожал. Я как-то сделала ему замечание, что ни разу не видела у студенток конспектов, он тут же ответил, что у них в медицинском на первом месте – практика, а готовиться можно и по учебникам, и по Интернету. Темная я…
Бабуля выглянула на скрип двери, увидела Витальку и сообщила, что умирать собралась, потому хорошо бы ему с ней посидеть, поговорить по душам, сейчас, кто знает, когда уж свидятся, а в то, что непременно встретятся в царствии небесном, она не сомневалась. Вошедшим ничего не оставалось, как пройти в комнату к бабушке и попрощаться с нею. Но, почувствовав вниманием молодёжи, она принялась вспоминать свою молодость,
Лицо Виталия вытянулось и сделалось каменным, но, придя в себя и увидев, что будущая покойница на него не смотрит, он протянул руку девушке под юбку и что-то там делал, временами недовольно поглядывая на умирающую, в надежде, что та оборвёт свои воспоминания и заснет.
- Мне ведь в жизни везло – начала бабушка. И мужик у меня был чисто золото. За весь век руки не поднял, не попрекнул ни в чем.
Брат сделал недовольную мину, предчувствуя, как надолго затянутся повествования, а девушка глубоко вздохнула, бабуля же, как ни в чем не бывало, продолжала:
- А я ведь, промеж нами говоря, - перешла на шепот – не девушкой ему досталась. Во-о, как!
- Оба-на! – воскликнул Виталий – вот уж чего не ожидал…
- Вы-то еще маленькие – продолжала бабушка – но раз на врачей учитесь, то, стало быть, все равно все знаете, откуда дети берутся, что да как? Дурное дело не хитрое, вот только привкус горький.
- Ну, проходим на уроках – сказал неспешно брат – это, так сказать, предмет обязательный.
- Вот и правильно, сначала на занятиях проходите, а уж потом в жизни. А я, дура дурой была…шестнадцать мне было, как счас помню, такой урожай картошки выдался, и вишня была в тот год, двенадцать ведёр собрали. Я на хлебокомбинате уже вовсю пахала и училась на вечернем в пищевом. Тогда в городе жила, в обчежитии на четвертом этаже, комнате справа у выхода - тридцать девятой. К нам на комбинат приехал лехтор по атеизьму, лекции читать да лягушек резать. Вырежет жабье сердце, потом зашьет его обратно и пустит в воду, она, тваринушка, горемычная, плавает, как ни в чем не бывало, но недолго, поживет, покуда все видят, а потом раз – и замирает навсегда… то ли это фокус такой, то ли еще что, но мне тогда это не шибко было интересно. Лехтор-то симпатичный, молодой, после атеизьма еще научный коммунизьм читал, уж больно умный такой и интересный. Весь из себя. Костюм с иголочки, сапоги до блеска начищены, как лесное озеро в полнолунье, как асфальт в проливной дождь, как жадные глаза цыгана, ажно радуга в них переливается, я таких не видела никогда. Ну, я его от имени всех девушек нашего обчежития пригласила на танцы. Меня как раз старшой по культурной части назначили. Он вежливый, на наших, комбинатских, не похож нисколько. Пошли мы с ним гулять, а Луна такая красивая и все звездочки рядом, это сейчас я их не вижу и, кажется будто они далеко, и неинтересно сразу, а тогда… он мне что-то про большую медведицу давай заливать, ну я и спрашиваю, а где у нее муж-то? Лехтор приятно улыбнулся, потянул меня к себе и давай целовать в губы так больно-больно, зараза. Потом спрашиват, хочешь, покажу тебе, где я живу? А я знай, отвечаю, а чего мне показывать, комната в нашем обчежитии только на первом этаже, чего, я, спрашивается, там не видала? Все клетушки одинаковы. Он мне говорит, это необычная комната – это вход в параллельный мир. И так, знаешь, подлец, сурьезно говорит…
- О, как надо! – Виталька подмигнул девушке – а у нас все просто, я бы сказал даже примитивно.
- Ну, я-то, село, сразу в сурьезность поверила, вспомнила разговоры про лягушку, полоснул, вынул сердце, бросил в лоток, а она все равно живая. Тут хоть кто в параллельный мир поверит, ну и интересно мне стало, зашла к нему в комнату, а там все обычно: койка, заправленная поверх обчежитским одиялом, тумбочка, лакированный стол, на столе графин с водой, тут же граненный стакан, пепельница, полная окурков, кажись, «Казбека». Шкап, полка, в шкапу шаром покати, на полках книги по научному коммунизму и брошюрки ЦК КПСС, спрашиваю, а где вход в другой мир-то? А он сурьезно-сурьезно приближается ко мне, берет мою руку, расстегивает у себя ширинку и мою руку, окаянный, туда значит. Я, как ошпаренная, отбрыкиваться сразу, а он мне говорит, неправильно это ты, не по-комсомольски. Мол, коли интересуешься, так интересуйся до конца, я ему говорю, что не шибко-то интересно, а он, опять за свое и, вражина, сурьезно, как это неинтересно? Ты, говорит, комсомолка али нет? Я говорю, как не комсомолка? Комсомолка, а хто же я по-вашему? А руку-то мою дёржит. Не отпущает ни в какую, ну и поднялось у него хозяйство-то быстро, как редиска в огороде после дождя, и все бочком, бочком меня к койке спроваживат… А потом в койке говорит, тебе надо труды Маркса читать, а то мещанством от тебя веет, нынче это немодно. Пробыла я там до утра, а под утро, часов в шесть, пока еще комендантша не проснулась, разбудил меня, подарил брошюрку о международном положении СССР и говорит, что пора мне идти, а то, хто знат, что про меня могут подумать. А ему за меня переживательно будет. Вот, такой человек он оказался хороший. За честь мою взволновался, не то, что сейчас. Сейчас таких нету…
Виталька вынул руку, вздохнул и произнес:
- Я офигиваю… просто в осадок выпал и все.
Бабуля, погруженная в себя, не замечая никого, продолжала:
- А когда мужа своего стретила… Да как стретила. Сосватали. Пошла к врачу, надо было медкомиссию пройти, она проверят меня и спрашиват, мужчины, мол, у тя были? И так будто в шутку интересуется. Сам всё видит, а интересно ему, подлёнышу, что я скажу. Улыбается. Я отвечаю, я же комсомолка, как вы можете мне мещанские вопросы задавать? Она снова улыбается, говорит, понятно все, ну и выписыват мне рекомендацию в горячий цех, а там как раз новый начальник. Кобель кобелем. Все молоденькие девушки оттуда сбежали, остались только те, кому на пенсию вскорости и за себя не страшно. И меня к нему под начало отдали. Прихожу, он спрашиват, одно, другое, а сам на грудь смотрит, так цепко смотрит, глаз не отводит, впился, а может даже фантазию включил, мужики, они любят кино в голове крутить. Не то, что мы, бабы, сразу всю правду видим. Ну, я и рассказала о себе, как есть. Взял меня на работу, а на следующий день в аккурат комбинатская партячейка стала его аморальное поведение на заседании разбирать. Много конпромата на него набралось. В ранишние времена тем и жили, что следили друг за дружкой. А потом доносы писали, при кажной конторе имелось отделение, которое принимало их, но такой страх на всех напущало, что даже вслух об ём не говорили, просто намекали и всё.
Порешили соколика из коммунистов – ф-фить! А он, краснющий, встал, покаялся прилюдно, сказал, что обязательно исправится, дайте, мол, строк. Нонче Петров пост, а до Успенья, мол, самым праведным коммунистом стану. За два месяца всего, вот они большевистские строки. Приходит на следующий день на работу расфуфыренный с кульком сахара, пачкой масла, женскими чулками и зовет меня в подсобку, протягиват все это и говорит: выдь за меня, но не просто так обыденно, а златоустно сказыват про чувства, душу и всё такое. Я растерялась вся, не знаю, куда смотреть, а чулки-то дефицитные и где он их, шельмец, достал? Говорю, ладно, так уж и быть, пойду. Ну, он прям в подсобке меня и сгреб. Я для порядка сопротивлялась, хорошо, что у меня при себе половинка лезвия имелась, смогла незаметно сунуть, чтобы, значит, кровица, как положено, хлестала. А в обеденный перерыв мы пошли и расписались. Правда, комнату в обчщежитии нам дали не сразу, полгода мы в подсобке встречались. А как живот стал видён так сразу выделили комнатушку, как вчерась помню, целых шесть метров квадратных. Благодать! Полы местами были прогнитые, а так все ничего. Девчонки даже завидовали, говорили, такого мужика отхватила у-у-ух. А я про себя думаю, знали бы вы всю подноготную?
В это время домой пришел наш первоклассник Ромка со свежим синяком под глазом и Виталька поспешил уйти, бабушке сказал, что очень торопится, лекции надо учить, а то неровен час вызовут к доске и будет посмешищем. А то вообще могут до сессии не допустить. Это самое страшное.
- Иди, иди, учись – наказала задумчивая бабушка – наши завсегда хорошо учились. А ты чего-то, смурной такой – она переключила свое внимание на Ромку.
- А чего мне делать, если лохи из подготовительной группы постоянно дерутся?
- Ну, так ты им сдачи дай.
- Ага, я по-твоему что делаю? Стою и жду, что ли? Конечно, я тоже иногда им езжу по харям кулаками…
- Правильно, ты же мужик, должон уметь за себя постоять. Без этого жизни не может быть. Мужик – он же зачщитник! Воин! Сызмальства, причем.
- …я сразу троим к-ак, дам! А потом еще подпрыгну и одному в воздухе ногой р-раз и проеду.
- Да уж, вижу. Вон, фонарь новый – показала на лицо – как же ты с ним теперь ходить будешь? Ведь не узнать тебя, если б не одёжа.
- У меня сегодня вообще еще четыре новых на ногах, и ничего, молчу, что я маленький, что ли, чтобы жаловаться. Хочешь, посчитать?
Ромка задорно поднял брюки и они с бабушкой принялись считать новые синяки. Внезапно, бабуля, очевидно, вспомнив о том, что надо бы попрощаться, говорит ему:
- Все, Ромашка, ухожу я. Скоро, совсем скоро без меня будешь синяки считать. Один.
- Куда уходишь?
- Умираю.
- А это как?
- Вот. Возьму, глаза закрою и не встану. Никогда.
- А, знаю, это как Вадька, когда притворяется, что спит. Я тогда прихожу к нему и пальчиками глаза открываю, а он смеется и перестает спать.
- Нет, дитятко милое, я умираю, это уж насовсем, ухожу в сырую землюшку… ой, глазоньки мои больше света не увидят, помоги мне, Господи.
- Баб, ты в Нижний Новгород уезжаешь?
- С чего ты взял, дитятко?
- А здесь земля вся сухая, дождь не падал давно. А в Нижнем Новгороде, вот, маринкина тетя говорила, земля всегда сырая, жирная, там даже арбузы родятся…
- Я умираю, внучек, пришел мой черед, вот Юлиньку за свечками послала, купит, ясонька, свечечек свежих восковых в церкви, и к завтрю, надо уж батюшку звать, исповедывать меня, причащать, чтобы все было по-християнски. Как положено.
- Баб, а Юля в школу пошла, а не за свечками…
- Как в школу? Неужто там нынче церковное продают? Ой! Что же это делается на свете белом? Что делается? Глянь, уж и свечки начали в школах продавать. Вон, старшой внук в прошлом году рассказывал, пивной киоск рядом со спортзалом поставили, а сейчас уж и до свечек дошло. Совсем с ума выжили. Всё в один ряд ставят: и свечки, пиво. Ну и в кого дети пойдут опосля этого?
- Баб, Юля не за свечками пошла в школу. В нашей школе они не продаются.
В это время из соседней комнаты раздался женский стон, после чего там спешно включили тихую ностальгическую музыку.
Ромка, опустив глаза вниз, продолжал:
- Юлька в школу пошла, потому что там Носки травку курили. Её туда специально вызвали.
- Каки носки? Ты чего, малец, мелешь?
- Петька с Пашкой.
- А на что им травка? Ой, каменный век, честное слово, да хто нынче махорку курит? Уж лучше бы у отца сигарет как приличные люди своровали, там хоть фильтр есть, он все же не такой вредный. Ну и мужики в нашем роду, сызмальства дымят как паровозы, ты-то хоть не куришь? А?
Ромка отрицательно покачал головой, сказав: «Я не курю пока ещё» и убежал в детскую. А бабуля все смеялась и смеялась, наивно полагая, что правнуки курили махорку. В ее понимании прочно жила одна курительная смесь под старинным названием и то, что может быть что-то другое, ей просто не приходило в голову. «Надо же махорку курили, и где ее нашли, вот, сорванцы-то, растут» - произнесла она вслух и попыталась задремать.
По правде говоря, времени у меня было не так много, поскольку на носу экзамены и нужно было садиться и писать шпаргалки. Усвоить весь материал, преподаваемый на филфаке, просто нет физической возможности, а тут еще надо родителям помогать – за младшими присматривать.
В школе я не была почти год, собственно, как окончила, так и больше не заходила. На родительские собрания обычно ходит мама или Мишка с Сашей, Виталика мы к воспитательному процессу не подпускаем, он взрослеет медленно. Как-то оставили его дома с Носками, чтобы он за ними присмотрел, Виталий дал им конфет с коньяком, включил боевик и ушел по скайпу с девушками общаться. А вообще Носки – у нас правильные детки, может быть, единственные из всех нас, как дома, так и в школе. По выходным в алтаре батюшкам помогают, раньше на клиросе пели, но потом у них стали голоса ломаться, архимандрит позвал их в другое место служить. Что-то в них есть такое, духовное, что ли? У окрестных старушек они на хорошем счету, даже наши бабули дома и то величают их полными именами – Петр да Павел.
Когда я пришла в школу, Носки сидели с виноватым видом в учительской, а прямо перед ними на столе лежал целлофановый пакет с сушенной травой. Первая мысль у меня возникла про гербарий. Но присутствующая здесь завуч сказала, что это курительная смесь с наркотическим эффектом, каким именно, она не знает, а классная руководительница уже ушла, вернее, убежала, поскольку позвонили из роддома, где ее дочка рожает. Забрала я Носки и пошла с ними в церковь за свечками. По дороге мне братья виновато рассказывали, что они нашли это под школьной лестницей, и хотели было выбросить, но кто-то из старшеклассников сказал, что цены найденному зелью нет, от одного затяга улетаешь в космос, ну они и решили попробовать. В школьном туалете их увидел вахтер и тут же, по их выражению «сдал». Пока я им поясняла, почему нельзя курить дурную травку, и никакого отношения она к космосу не имеет, мы дошли до церкви и купили свечки.
- Куда столько набираешь – спросила тетя Тоня – кажется, бабушкина подруга.
- Прабабка наша собралась умирать – ответила я.
- Болеет?
- Нет, разве что душой… хотя, кто знает. Мы привыкли к постоянным разговорам про смерть.
- Это всё дедова заслуга. Слыхала, слыхала я. Чего вытворяет? Правду люди говорят, седина в бороду – бес в ребро. Молиться за него надо, Юленька, молиться. Это же какой грех – супружеская неверность, упаси Господи.
После этого тетя Тоня достала из-под прилавка дешёвые конфеты с нарисованным яблоком и угостила братьев.
- В воскресенье опять придете на службу? – спросила она елейным голосом.
- И в субботу тоже вечером – ответил Петька, разворачивая конфету в золотистой обертке – батюшка Ювеналий сказал, что будет служить иеромонах Иоанн, мы помогать ему будем…
- Спаси вас, Господи – перекрестилась тетя Тоня – деток вам послал Господь. Яхонтовых. И такого деда… тьфу! Всё у вас рядышком, и горе, и радости. Держитесь.
Мне не нравилась тетя Тоня, как и все женщины, фанатично преданные церкви, что-то в них было ненатуральное. Моя мама, например, тоже верующая, но в душе. Она не ходит в платочке, красит волосы, пользуется косметикой. Временами настаивает и то мягко, чтобы мы ходили на церковные службы, исповедовались и причащались. Говорит, красоту православия мы поймём позже, когда повзрослеем. Тогда, по словам матери, в душе зацветут те цветы, которые будут созревать в духе библейской мудрости. А если мы сейчас драгоценное время единения с верой предков упустим, то бутоны дивных соцветий могут никогда не распуститься. В мире есть истины, к которым мы должны прикоснуться, для нашего же блага, для нашего гармоничного развития, даже в том случае, когда мы их не вполне понимаем. Не всем, например, дано знать творения Моцарта, но слушать иногда полезно всем. Без исключения!
Мама есть мама, ее слово закон. И надо видеть, как её наставления претворяются в жизнь братьями! Тяжело бывает найти время на церковь Мише и Виталику, они у нас самые занятые. Виталик даже домой иногда ночевать не приходит, говорит, что заставили дежурить в больнице. Мама на такие объяснения обычно не отвечает, просто смотрит в упор, как будто не видит его, а отец всему верит или делает вид? Как-то сказала нам, что из Виталика может получиться хороший врач, он чувствует человека, а это немногим дано. Мы один раз все убедились в его призвании. У кошки за ухом был нарост, круглый, шершавый, неприятный, как будто много маленьких червячков срослось. Мама хотела его отрезать, но, как говорится, руки не доходили. А Виталька взял валерьянку, дал кошке, потом украденным у мамы скальпелем вж-жик – и все, быстро прижег ранку йодом. Мы удивлялись, как это он так додумался? Меня бы, например, стошнило. А брат на наши расспросы пожимает плечами и говорит, не знаю, просто пришло в голову. Может, потому, что мама его часто брала с собой на работу, чаще чем других детей? Или по материнской линии передалось, у мамы все в семье медики, но однозначно: медицинский университет Виталику подходит больше, чем какой бы то, ни было.
Семейный ужин
У Мишки другая ситуация – он в этом году заканчивает юридический факультет и постоянно сомневается, а правильный ли выбор сделал. Сначала, как только поступил, а пошел он туда после машиностроительного техникума, мы все думали, что правильный, больно уж Мишке хотелось быть судьей. Слово «прокурор» у нас в семье не принято лишний раз произносить.
Сашка в будущем году закончит физкультурный факультет нашего университета, он тоже вроде бы по велению души пошел, получилось так, что ко времени поступления в вуз у него уже было несколько золотых медалей по боксу. Наверное, он самый счастливый из нас, постоянно ездит по разным странам, зарабатывает деньги. С девушками ему не везет, почему-то его все предают. Мне кажется напрасно, Саша может стать хорошим мужем и отцом. За суровой внешностью таится нежная душа, но кто её разглядит?
Когда я с братьями пришла домой, Виталий как раз провожал свою девушку. Я внимательно оглядела ее с головы до ног, моя ровесница, неужели мама ей разрешает ходить на дом к однокурсникам? Дамочка, нисколько не смутившись от моего появления, представилась Дашей. Потом, посмотрев на меня, добавила: подруга Виталия. Я чуть не поперхнулась, знала бы она, сколько у нашего Виталия их, благоверных…
Мне в этот вечер надо было приготовить ужин и проверить уроки у Ромки и Носков. Остальное брали на себя мама с бабой Тасей.
Чтобы облегчить себе работу, я по дороге купила дрожжевое тесто, раскатала его, достала из холодильника размороженную рыбу и начала печь пирог, попутно чистя картошку для борща, и, читая легенду о Василии Буслаеве, кажется. На приготовление ужина по моим подсчетам, у меня должен уйти час. Потом я уже буду принадлежать сама себе, можно с подругами погулять, в кино сходить. Но мне сейчас не до этого, надо написать минимум восемь шпаргалок.
Виталий зашел в дом, достал из холодильника колбасу, сделал бутерброд и пошел о чем-то говорить с бабулей. Кстати, выглядело это весьма странно, обычно он к ней интереса не проявлял, а тут личные подробности начал выспрашивать, через открытую дверь я то и дело слышала «как же шшупал» или «ой, как на печку у застенки лягем». Необычно… Смех, шутки, потом бабуля какую-то неприличную частушку вспомнила и запела. Надо же, а ведь утром говорила, что умирать собралась.
Саша рассказывал, на острове Бали, людей, когда хоронят, радуются, сладости гостям раздают, танцуют. Господи, неужели бабуля решила на тот свет переходить по обычаям далёкого острова! Она ведь с интересом слушала тогда Сашу…
С нашей семьей что-то не в порядке, сначала дед спятил, потом прабабушка. Чувствую, что-то случится, непременно. Ощущение будто тяжелая туча идет на нас.
Между тем, ко мне подошел Ромка и попросил посчитать синяки на его теле, я достала йод, смазала, а на «фонарь» под глазом приложила лед. Наш Ромка такой фантазёр, не соскучишься, синяки и шрамы на лице называет «подглазники». Так и говорит: у меня два подглазника, один старый, второй свежий.
- Юля – подбежал Павлик и спросил – а что такое камасутра?
- Ты где это слово слышал? А?
- Виталик бабуле его объясняет и дверь специально закрыл, чтобы мы не слышали. Это государственная тайна:
- Ну, так иди у него спроси – сказала я, помешивая поджарку для борща – наш Виталий – крупный специалист в некоторых областях. Как он выражается – «узких местах».
- Ага, а он потом мне щелбана опять даст, скажет: подрастешь – поймешь. Он всегда так говорит. Гордый, потому что большой, а вот, когда я вырасту, посмотрим, кто кого? Я уже сейчас мышцы накачиваю.
- Ну, откуда я могу знать, - начала нервничать я – может, это термин медицинский. Вот, если бы, к примеру, ты спросил про русский язык и литературу? Ах, да. Что у тебя по русскому?
- Я как раз учить его собрался – ответил брат и поспешил скрыться с моих глаз.
Что в принципе немудрено, потому что русский язык – Пашкино слабое место. Он до сих пор пишет «нравица», «хотит», «чуловечество». А один раз убил меня эсэмэской, написал: «У меня по рускаму пять». Я тут же перезвонила и спросила, что, конкретно из хозяйственных работ заставляла учительница делать? Он, нимало удивился, спросил, откуда я узнала, а потом сказал, носили стулья на первый этаж, за что все добровольцы получили пятерки…
Борщ между тем подходил к концу. Осталось только закрыть крышкой и дать настояться, как учила мама. Любая хозяйка знает, когда блюдо полностью готово, надо дать ему время настояться, дойти или как говорили раньше потомиться, а там уж пусть едят на здоровье. Лично я уже не хочу, пока готовила, пробовала морковку, копченое мясо, сладкий перец. И все – сыта. Достала пирог из духовки, накрыла его чистым льняным полотенцем и убежала к себе в комнату. Быть одной девушкой среди многочисленного мужского населения – счастье. Уже хотя бы потому, что у меня есть своя комната. Остальным повезло меньше. Мишка живет с Сашкой, Носки вместе, Ромка с Вадиком, а в комнате Виталика мы поселили собачку Лейку, между прочим, она сама выбрала себе место жительства.
Мэйл-агент призывно мигал, ага, пришло сообщение. И не одно! Ура! Когда я полностью погрузилась в компьютерный мир, услышала истошный вопль, в Виталькиной комнате что-то происходило. Я не вбежала, а влетела. Виталя, оказывается, оставил презервативы на полке, напрочь забыл о соседстве с малолетним братом. Ромка раскрыл, подумал, что это шарики надувные, ну а то, что смазка противная, это ему показалось для того, чтобы дольше хранились, надул один, тот у него лопнул, и смазка попала прямо в глаз. Впрочем, тут надо оговориться, в здоровый глаз, потому что один глаз сегодня у него уже был украшен свежим «подглазником». Я уже принялась кричать на Виталия, но он вошел и попытался успокоить Ромку, а потом достал что-то из медикаментов и начал глаз смазывать. Пришлось их оставить, как-ни-как Виталик – будущий врач.
Теперь мне ничего больше не мешало и я погрузилась в виртуальны мир, правда ненадолго, потому что помнила о святая святых – шпаргалках.
Тем временем, вернулась баба Тася со смены и принялась ораву кормить, бесконечно спрашивая, почему я не ела? Я устало ответила, что напробовалась, пока готовила, на что она лишь вздохнула: «Форсишь, девка, а ведь мужики того не стоят, чтобы талию ради них блюсти». Она хотела еще нравоучения читать, но пришли родители, и она переключилась на них. Папа, между тем, рассказал занятную историю, начал, как всегда, со своего любимого слова: «Представляете». Он говорит «представляете» или «представляешь» почти в каждом предложении. Мы пытаемся его отучить, но тщетно, так и сегодня:
- Представляете, как-то выезжая со стоянки возле компьютерного магазина, я зацепил рядом стоящую машину и оставил небольшую вмятину на заднем крыле. Ждать хозяина не стал, сильно торопился. Написал на листочке место вмятины, свои извинения, номер телефона, завернул в него пятитысячную купюру и закинул на водительское сиденье, окно было немного приспущено. Жара все-таки.
Прошла неделя или даже больше, я уже и думать забыл про этот случай, как вдруг сегодня на счет мобильного приходит полторы тысячи рублей и минут через пять ммс-ка с фотографией заднего крыла и сообщением: «Зашпаклевал, покрасил. Хватило. Вот сдача. Спасибо». Я ответил, да не за что, и весь день настроение было хорошее. Вот, с вами делюсь. Видите, какие люди ещё бывают…
Когда младшее мужское население ушло спать, баба Тася мышкой прокралась ко мне в комнату и давай выспрашивать, какой краской ей лучше волосы красить. Я оценивающе посмотрела на нее и сказала, лучше всего подойдет каштановый цвет, ну и прическу надо чуть-чуть сменить.
- Это как? – удивленно спросила баба Тася.
Я указала, где надо подрезать, а где выровнять края. И челку бы конечно лучше оставить. Она молодит.
Баба Тася мой вкус одобрила и попросила завтра с ней пойти к парикмахеру, потому что сама по её словам «ни в жысть» не произнесет, что ей именнол требуется. А потом, как бы между прочим сообщила, что видала она сегодня эту крашенную курицу – имеется в виду нынешняя дедова любовь – такая вся из себя, на каблучочках, блузка голубая с рюшечками. А у юбки бока неровны, и не поймещь, то ли мода, то ли придурь.
- Баб Тась – говорю я – это так принято сейчас, чтобы у юбки подол был неодинаков. Красиво же смотрится, особенно если ноги стройные.
Лучше бы я этого не говорила, баба Тася как услышала про стройные ноги, тут же соотнесла это, видимо к «крашенной курице» и как закричит на меня.
- И ты туда же! Малая (здесь ударение на первый слог – прим. Авт.) еще мне указывать, каки юбки правильны, а каки нет! Бесстыдность это, подол выворачивать, ясен пень, когда баба хочет мужика на какие ухищрения только не пойдет. Но стыдно это. Тьфу!
Баба Тася демонстративно встала, гневно взглянула на меня и вышла. Мне же не оставалось ничего как по электронке пожаловаться другу.
С Вадимом мы дружим еще со школы, он в военный институт поступил. Ему все время казалось, что настоящий мужчина должен быть в форме. Так правильно. Но, одно обстоятельство больше всего меня смущает, после его писем спать очень тяжело, хочется, чтобы он был рядом, прижался ко мне, поцеловал.
Мне кажется, потребность в нежности, заложена в человеке, безусловно, с самого рождения, но особенно в ней нуждаешься с наступлением вечера, когда начинает клонить ко сну и перед глазами одна за другой оживают картины прошедшего дня. Теперь, ты отгородившись от них временем, можешь здраво рассудить и дать оценку людям и обстоятельствам. И вот, что важно! Всё это хочется с кем-нибудь обсудить. Рассказать и про мелкие детали, казалось бы, совершенно незаметные. Например, о том, какой дул ветер, когда ты шла по улице в новом платье, а ко лбу прилипла чёлка, или про новые туфли, такие легкие и удобные, но еще немного тесноватые, и их надо разносить, поэтому пришлось зайти на почту, чтобы сделать лишний круг. А когда две вечерние звезды появились на небосклоне, прямо над домом, захотелось увидеть любимого и все-все сказать ему.
Родители давно меня предупредили, пока университет не закончу, чтобы и не думала замуж выходить. Как живется семейным студентам - они по себе знают. Я им, конечно, верю, но все равно по любимому тоскую.
У нас с ним такие отношения, словами не передать. В прошлом году, например, мне было очень плохо, печаль душевная навалилась, так Вадька отвёз меня в отдаленный монастырь. Там нас приняли очень хорошо, поселили в разных кельях. Работу какую-то предложили, чтобы не скучать. А мне все одно плохо, один раз ночью раздается стук в окно, выглядываю, а там мой рыцарь рукой машет, мол, выйди только тихонечко, чтобы никого не разбудить. Я на цыпочках выхожу, он осторожно меня ведет мимо братского корпуса, трапезной, часовни куда-то к пруду, на берегу снимает пиджак, стелет на землю, предлагает сесть, я послушно опускаюсь, он рядом. Потом шепчет: слушай. Напрягаю слух и слышу … лягушачье кваканье, стоит ему умолкнуть, как сразу начинает трещать сверчок. Умолкает сверчок – начинают квакать лягушки. Так мы до утра просидели, слушая ни с чем несравнимый концерт. А после мне легче стало. Видимо, все это было от переутомления из-за экзаменов.
По приезду домой, я начала слушать Моцарта. Каждый день. Сначала по двадцать минут, потом по сорок, а после – почти всегда ходила в наушниках. Пока я делала разные дела, музыка неба уносила меня далеко-далеко за горизонт, и я все вокруг видела в новом свете. В журчании реки был смех русалок, в дождевых каплях слышались соловьиные трели, в летней грозе крик ястреба, цветы разговаривали с божьими коровками, а однажды – о, я не забуду это чудо – я вышла ночью во двор и увидела полную Луну. Она была совершенно круглой и яркой. В ночной тиши вдруг подала голос сова, но мне показалось, что это Луна кричала: у-гу, у-гу. Она висела над нами, рукой подать и на своем языке о чем-то важном вещала. Но разве мы, люди, в состоянии понять слова небесных созданий? Наверняка, небо не зря каждую ночь окрашивается в темные цвета, ведь в это время, те, кто там живут, выходят на прогулку (или на работу). Темнота – это защита. Как мы в темное время закрываем двери и окна своих домов, так и небо защищает своих жителей от наших глаз, чтобы они спокойно могли делать свои обычные дела. Нам же остается слушать совершенную музыку, чтобы пробудить свое сознание и понять столь очевидные небесные вещи.
Утром баба Тася зашла в мою комнату, попросила прощение за вчерашнее, сославшись на плохое настроение и спросила как бы невзначай, когда я смогу пойти с ней к парикмахеру? А то, говорит, патлы ни туда, ни сюда, на дежурстве перед посетителями неудобно. Наша баба Тася из тех, кто жить не может без общения, без постоянного, пусть и мимолетного знакомства с новыми людьми, поэтому вахта, как ни странно, ее любимое место работы. И на смену она собирается как молодая девушка на танцы, одно примеряет, другое, потом косметику подбирает под наряд, но прическу обычно не трогает, а тут решила её сменить, неужели из-за фокусов деда? Но дед и раньше уходил налево, и всегда возвращался…
Баба Нюра утром подозвала к себе Носки и попросила привезти из церкви батюшку, видимо, решение уйти на тот свет все-таки окончательно созрело. Долго пересчитывала вчерашние свечки и спросила, почему двадцать пять. Я ответила, что купила на все деньги, какие были при себе.
- Э, девк, так дело не пойдет – рассудительно произнесла она – число у смертюшки должно быть четным. Недаром, и цветы на могилку парно носят, чтобы, значит на том свете я не маялась одна.
Осталось только печально вздохнуть, ну, кто в моем возрасте знает ритуальную науку? Поскольку двух первых пар у меня сегодня нет, то решено, я с бабой Тасей иду к парикмахеру. С недовольной миной начинаю собираться, тут в комнату входит мама и спрашивает, не знаю ли я, что стряслось с Мишкой, он дома не ночевал.
То, что Мише двадцать три года скоро, и он может себе позволить иногда не ночевать дома, родителями как-то не воспринималось Они привыкли к тому, что он – домашний мальчик, самый-самый правильный. Виталик с девятого класса дома не всегда ночует, и все ему «прокатывает», Саша тоже иногда неделями где-то пропадает – это нормально. А вот мне и Мише нельзя. Ни-ни! Мама не стала дожидаться моих объяснений, тут же начала лихорадочно набирать Мишкин номер. Трубка ей ответила: «абонент вне зоны доступа». Эта информация очень смутила родительницу и она попросила пойти на факультет старшего брата, узнать, что с ним? Я сказала, может, он на практике где-нибудь в СИЗО, он же будущий…судья или, не дай Бог, прокурор.
- Если бы у Михаила была практика, я бы первая, кто об этом знал – ответила суровая родительница.
Так-то оно так, Мишка вообще от природы ответственный, и всегда обо всем родителей предупреждает загодя.
- Может, его бандиты украли – предположил Ромка, неожиданно возникший на пороге с грязным пластырем на лбу.
- Мам, может, у него все-таки девушка есть – несмело предположила я – вот он и у неё остался.
- Или мальчик – крикнул Виталий, на ходу, заправлявший рубаху.- Мамуль, у меня сегодня дежурство в кожно-венерологическом диспансере, я жратву возьму на ночь?
- Да, да, Виталик, конечно, бери – сказала баба Тася и тут же принялась ухаживать за деловым внуком, складывая ему в пакет еду.
Виталя подозвал меня к себе, развернулся в пол-оборота, расстегнул ворот рубахи, и полушепотом спросил:
- Ничего не видно?
- Видно покраснение очень сильное...
- Дашка-овца – выругался он – на своем веку еще глупее бабы не встречал – как можно так по животному поступать, метить меня, как пёс свою территорию.
- А что случилось?
- Видишь, как красотка щедро наставила мне засосов, как зона татуировок блатняку, а сегодня моя Маринка возвращается из дома, мы вместе с ней дежурим. Ну и официально дружим. При всех.
- Ты вправду дежуришь? В смысле – в самом деле?..
- Конечно, и, что особенно обидно, в кожном отделении, я же ничего в этом не смыслю. На двух лекциях всего был и то дремал. Не моя тема.
- Что-нибудь придумаешь. Заодно опыта наберешься. Кожа – это наша одежда.
- Ага….только у некоторых плохо отутюженная, у других бракованная, а кое-кто забывает её стирать.
На улице в эту пору дул прохладный ветерок, временами еле заметно перебирая цвет яблони и, казалось, сама природа готовилась к какому-то очень важному открытию, которое, несомненно, должно перевернуть мир или нет, не так: качественно и кардинально изменить его в лучшую для человечества сторону. Виталий насвистывал веселую песенку, попробовал думать о предстоящей практике, но тут же ему стало скучно, вспомнил, что не знает элементарно - теории, внутри вдруг сделалось неприятно, пусто, стал быстро соображать, что предпринять, чтобы, как можно быстрее отвязаться от предстоящей унылости? Включать интернет и бегло просматривать пройденный материал нерадивому студенту очень не хотелось. Проходя мимо парка, он увидел скамейку и неспешно сел на нее, после чего медленно и мечтательно посмотрел на небо. Чистая весенняя пора обещала хорошую погоду и, соответственно, возможность хорошо отдохнуть с друзьями где-нибудь за городом на пикнике. Прямо над головой юноши две птички весело щебетали.
- Ну, почему, почему в такую пору я один должен страдать? - сказал громко Виталий и зевнул.
Кажется, его посетили неприятные предчувствия…
Утром Носки решили пойти перед школой в церковь, но не для того, чтобы вызвать священника для бабули, а чтобы покаяться за вчерашнее. От такого решения мы едва челюсти не выронили. Вот это честность! Ну, где, спрашивается, видно, чтобы подростки самостоятельно ходили в церковь? Глядя на наши изумленные лица, дети благодушно ответили, что если им батюшка не простит грехи, в субботу не смогут войти в алтарь. А для них это, оказывается, суровое наказание.
- Так в субботу с утра и пойдете – сказала немного растерянно я.
- Нет – повертели головами Носки – в субботу народу много будет, а нам надо сегодня, чтобы не носить в себе грехи еще два дня.
Что весьма странно, у нас никогда в роду не было церковников, правда мама говорит, что она с верой в Бога жила всегда, папа крестился в сознательном возрасте. Деда в детстве окрестили тайно. Ничего не было в то время, ни продуктов, ни ткани, ни церковных принадлежностей. Свечки из мыла делали, окна матрацами затыкали, чтобы не увидел кто. А в кого Носки пошли, непонятно? Смотришь на них и понимаешь, что человек приходит в мир с определенной задачей. Его растишь, воспитываешь, и вдруг осознаёшь, что внутри у него идет работа, ничего общего с тобой и твоим миром не имеющая. Иначе, как объяснить тот факт, что многие великие полководцы, ученые, музыканты рождались и вырастали в условиях, далеких от своих профессиональных устремлений?
Раздался всхлип, мы все почти одновременно зашли в комнату бабули. Она смотрела в потолок и жаловалась, что сегодня свою мамку во сне видала, та зовет к себе, говорит, чтобы не задерживалася здеся. А то и так медлит…
- Покойников видеть во сне к перемене погоды – произнесла многозначительно баба Тася.
- Нет, дочка, нет, это уже все, все… Юлинька вон и свечек купила, чтобы все было как у людей, по-христински. За батюшкой-то сходите, сходите…
- Хорошо – сказала я – отведу бабу Тасю в одно место и мигом к попу, а ты пока не ешь и не пей, готовься к причастию, поняла?
- Поняла, доча, все поняла… идите, с Богом!
Выйдя из парикмахерской, я направилась к храму, и прямо на дороге встретила деда. Известие о том, что любимая теща умирает, повергло его в подавленное состояние, он даже не стал спрашивать, как мои дела, а прямиком направился к нашему дому. На пороге храма я столкнулась с Носками, они весело кричали, перебивая друг друга, как обычно:
- Отпустил нам батюшка грехи! Отпустил! В субботу будем служить в алтаре. Хорошо теперь жить без греха курения…
О чем-то воркуя между собой, побежали наперегонки в школу. Когда мы с попом подъехали к дому, там сидел печальный дед и о чем-то тихо разговаривал с бабулей. Иногда мне казалось, что он на бабе Тасе женился из-за тёщи, много общего у них в привычках и взглядах, и за всю долгую жизнь они стали поистине родными, бабуля понимала зятя даже тогда, когда, казалось, весь мир был настроен против него, она находила время его выслушивать и жалеть. И когда деда назначили на высокий пост, первое, что он сделал – купил тёще самые дорогие французские духи, в то время как его законная жена ходила в старом пальто. Степаныч тогда кряхтел: «Всё у вас не как у людей». Но только деду одному было ведомо, сколько для него сделала бабуля, одной своей верой в него, воспитав из деревенского мальчишки настоящего мужчину, профессионала высокого класса. Впрочем, сама тёща в успехах зятя своих заслуг не видела, говорила просто: «Уж больно он человек хороший, правда шалит маленько, но и на солнце есть пятна».
Сразу после меня в дом зашла баба Тася и, хотела было, деду взбучку устроить, но, увидела батюшку, и покорно ушла в спальню. Пока священник готовился исповедовать бабулю дед, чтобы не мешать, вышел на балкон и закрыл за собой дверь. В прозрачном пакете разглядел засушенную траву, и, обернувшись, криком спросил:
- Тёщенька, а это что такое?
- Махорка, зятек – был ответ – махорочка, родимая.
Дед нашел в комоде свою старую трубку, набил туда «махорки» и неспешно затянулся…
На факультете Мишки не было, его телефон не отвечал, и это вселяло беспокойство. Я решила прогулять пары, пошла разыскивать брата. Один из его однокурсников сказал, что вчера он собирался к какому-то другу по техникуму, что-то отмечать. Вспомнила. Сашка Момырев. Слава Богу, у Мишки немного друзей, потому найти его не так будет сложно. Поскольку я телефона Момырева не знаю, то пришлось ехать к нему на другой конец города, ситуацию спас тот факт, что я знаю, где родители этого Сашки живут, как-то с братом мы заезжали к ним после пляжа. Хорошо, что я запомнила дом!
То, что я увидела, повергло меня в тихий ужас. Посреди квартиры валялись шестеро человек в абсолютно бессознательном состоянии, один из которых приходился мне братом. Я первым делом пощупала у Мишки пульс. Живой! Быстро набрала мамин номер и попросила вызвать «неотложку». Приехали две, потому что пострадавших много, и всех на носилках пришлось нести. Мама с Вадькой уже их ждали на станции «Скорой помощи» и Вадик, изображая великого врача, диагностировал отравление.
На вторую пару я все-таки успела. В это раз мне повезло, преподаватель решил поставить зачет «автоматом». Потом позвонила маме, оказывается, у Мишки в самом деле пищевое отравление, они с друзьями технический спирт выпили, сейчас им сделано промывание, но, самое главное, они будут жить. Сердце матери не подвело, оно послало тревожные импульсы вовремя…
Я почувствовала усталость, так захотелось побыть одной, погулять. Даже страшно представить, что могло случиться с Мишкой и его компанией, не окажись им вовремя медицинская помощь? Боже, как хрупка человеческая жизнь! На каких тоненьких нитях держится наше счастье!
Вечером домой вернулась поздно. Не успела открыть дверь, как в меня полетел валенок, я еще не отскочила, рядом приземлился второй.
- Попал! – закричал дед, весело потирая руки.
- Вон, видала, что творится - вышла ко мне бабушка – и так ума не было, а сейчас что вытворят…
- Что с ним?
- А я почем знаю, с матерью разговаривал, потом ты привела попа, он вышел на балкон, чтобы не мешаться, покурил махорки, так подымил основательно, посидел в кресле-качалке, выходит и давай плясать да насвистывать.
Надо «скорую» вызывать, а то он скоро под себя ходить начнет, полчаса назад орал во всю глотку, что ему девятнадцать лет и вся жизнь впереди! А нас он знать не знает.
- Не надо, баб, «скорую» пройдет у него. Сначала болеть будет немножко, а потом пройдёт, успокоится, вот увидишь.
- А ты почем знашь?
- Баб, ты только не пугайся, это не махорка была.
- А что же тогда, по-твоему? Я сама видела вот этими глазами: трава сушёная с цветками.
- Баб, в кульке был наркотик…
- Что? О, Господи Боже мой! Да за что мне такая кара небесная? Ушел к своей медичке, так пусть бы и шел, а я, дура, пошла к Лукиничне привораживать, она мне раскинула карты и говорит: вернется к тебе муж, услышаны твои молитвы, но ты пожалеешь об этом. Сама не рада будешь. Что я наделала?
- Успокойся, баб, к утру пройдет. Наберись терпения.
После этой фразы нам пришлось в срочном порядке нагнуться, потому что в нашу сторону полетели мамины сапоги.
Дед, между тем, отвернулся и во весь голос запел:
- А ты, улетающий вдаль самолет,
- в сердце своем сбереги,
- под крылом самолета о чем-то поет.
- Зелё-оное море тайги…
Я ушла в свою комнату и рухнула на кровать, больше всего мне хотелось сейчас уткнуться в плечо Вадику и молчать, молчать. Мне с ним так уютно. Родители тоже иногда закрываются и молчат, столько лет вместе, а не надоели друг другу. Это, я понимаю - найти своего человека. Боже, как это важно! Почему эту жизненно необходимую науку не преподают в школах или университетах? А то, что получается? Маленькие школьные одиночки со временем переходят в статус взрослых, затем – пожилых. Вот так и промчится жизнь, проснёшься рано утром, а тебе сорок или шестьдесят, а ты никому по-настоящему не нужен. И некому рассказать, к примеру, про зубную боль или душевную, не с кем поделиться тревожным сном или радостным событием. Особенно боязно одиночество, когда холод или темно. Что-то мистически громадное и чужое кроется в этих явлениях. Ты – один и никому-никому неинтересен. В эти минуты неважно, сколько у тебя дипломов, ученых степеней, машин, квартир или денег. Твой диагноз – неинтересный человечеству.
Мои мысли отвлек шум, я выглянула на кухню, дед кому-то невидимому кричал:
- Встать, сейчас обыск будет! Ноги на ширину плеч, лицом к стенке, руки вверх! Вверх, я сказал…
Пришлось закрыться на замок, чтобы вдруг не подвергнуться «обыску», а может «допросу». Дед иногда по пьяни такие фокусы может выкинуть, мало не покажется. А тут под действием дурмана – я даже фантазировать на эту тему боюсь…
Мы, домашние, понимаем, что все это издержки профессии, он много лет общается с преступниками и это, увы, накладывает отпечаток на него. Дедуля даже дома ходит в строгой одежде, на досуге читает только профессиональную литературу и обычного, как он выражается, гражданского юмора не понимает, а невинные детские вопросы попросту вводят его в ступор. Как-то Пашка его спросил, что такое демократия? Дед принялся объяснять, мол, власть народа, стал приводить примеры. А брат рассуждает, значит, демократия, может быть и электронной… Это надо было видеть, деда словно ошпарили.
Между тем шум стих. По всей видимости, бунтарь уснул, но я все равно не спешила открывать. Кому надо – постучится. Кто знает, что ждет меня в прихожей? Неожиданно завибрировал телефон, это эсэмэска от моего Вадима. «Привет, любимая, как твои дела?». Дела… как будто мои дела можно поместить в эсэмэску? Пишу: «Все прекрасно! Я тебя люблю!».
На кухне раздался грохот, я выглянула и увидела, как дед краем шторы завязывает руки обезумевшей бабушке.
- Убежать от меня решила – бубнил он – я все про тебя знаю! Всё! Сейчас сутки отсидишься в КПЗ. И, как миленькая, расколешься…
Увидев меня, бабушка закричала:
- Юля, вызывай милицию, дед спятил. Звони отцу, старшим братьям, а то он сейчас достанет оружие и в нас стрелять начнет. Он уже обещал.
Я ударила деда табуреткой по голове, но не сильно, а как Сашка учил «выключила», оттащила его и руки перевязала кухонным полотенцем.
Дед нисколько не сопротивлялся, показалось, он как будто этого ждал, покорно опустился на пол и сладко зевнул, стало его жалко.
Баба Тася, освободив руки, ушла в комнату к бабуле. Я снова к себе. Такая опустошенность поселилась внутри, что еще немного, и я тоже как дед повалюсь на пол. Всё вокруг сделалось безразличным, я легла на кровать, уставилась на потолок и заметила в дальнем углу паутинное кружево, только в субботу я аккуратно пропылесосила свою комнату, проветрила каждую вещичку, а сегодня стоит поднять взгляд выше картины – сразу упираешься в сырую древность. Трудолюбию паука можно только позавидовать, он с постоянным упорством расставляет сети в одном и том же месте, моя разрушительная деятельность его ничему не учит, он, словно бы выжидает, когда я оставлю его в покое, а я, поглощенная желанием чистоты – чтобы все сверкало – снова и снова разрушаю труд насекомого. Но, когда-нибудь я забуду или не смогу сделать уборку, и тогда паук будет ликовать, ему покажется, он победил. Интересно, он тогда, после всего останется здесь жить? Или переберется в комнату братьев искать новые трудности?
Вечером мама привезла Вадика домой, а сама, набрав в холодильнике молочных продуктов, спешно поехала в больницу к Мишке.
Малыш присел на корточки напротив деда и начал неторопливо спрашивать:
- Деда, скажи, а почему ты плохо себя ведешь, как маленький?
- Я внучок не могу себя плохо вести. Где ты видел, чтобы прокурор района вел себя плохо?
- Нигде…
- То-то же оно. А раз не видел – зачем говорить?
- Деда, я никогда не видел прокуроров района, какие они?
- Твой дед не прокурор, а прокурвор – вмешалась в разговор баба Тася и ушла в ванную комнату. Скотина ученая!
- Цыц, дура неудачно крашенная…
Бабушку словно ошпарили кипятком, она выскочила из-за двери и закричала:
- Это я-то крашенная? Я? А твоя медичка хочешь сказать, никогда шевелюру краской не мазала? Она что от природы у неё как смоль?
- Не красила, сколько её помню, нет.
- Врешь! Какая женщина в этом признается? Разве, что совсем полоумная!
- Не вру, во те хрест!
- Врешь, урод, тебе говорю! Глянь на него, сник, похудел, костюм на нем болтается, как парус в безветренную погоду, а все туда же – зубы заговаривать! Ни стыда, ни совести!
- Не вру, правду говорю, хошь верь – хошь нет! А костюм мой не трожь, видишь, как он отутюжен – муха поскользнётся. Ты за всю жизнь ни одной вещи так не погладила! Всё время подле матери жила, за неё пряталась.
- Да невооруженным глазом видно, что копна твоей гладильщицы крашена-перекрашена, чего мне перечишь, вон у Юльки спроси, она в модных волосах больше понимат.
- Дура ты, дурой родилась и дурой, видать, помрешь, не крашены у нее волосы, потому что парик уже который год носит. Нету у нее волос…своих. Давно нет. Она бы и рада, кажется. Любым.
Баба Тася от неожиданности присела, и беспомощно открыла рот, ничего подобного ей в голову не могло прийти. Мыльница выпала из её рук, и, виновато глядя в бок, спросила:
- Выходит, она лысая…
- Лысая – подтвердил дед – совсем – одна плешь. Как коленка.
- За что же это её так-то? Вроде молодая баба совсем, Машкина ровесница вроде, ну чуть постарше… и страшная как война, это понятно. Кто-то из ребят сказал, что внешность у нее отпугивающая, не привлекательная, а совсем даже наоборот. Ну, это так, не со злобы. Констатация факта.
- Болеет она крепко, жить ей осталось не больше трех месяцев. Каждый день как подарок.
- Господи! Прости меня, грешную… а я, окаянная, по гадалкам бегаю, порчу на нее аж за доллары навожу. А она, уже, выходит, не жиличка. Бог наказал. Ты хоть меня прости. Ладно? Чего только в голову не придет.
- Дура и есть дура. Но в своей дурости, несмотря на серьезные годы покрепче других.
Дед еще хотел правильные слова влупить , но вдруг ему захотелось спать, он сладко зевнул и прямо на полу уснул.
- Баба – теребил Ромка бабу Тасю – а можно я дедушке руки развяжу, он у нас районный прокурор!
- Развязывай, Ромашка, развязывай, чего уж тут…
Ромка подошел к деду и с видом профессора произнес:
- Деда, а деда, если хочешь знать моё мунение…
- Не мунение – а мнение пролепетал домашний узник – надо говорить без буквы «у». Понял? Повтори: мнение. У меня есть мнение. Эм эн.
Брат устало вытер пот со лба и заявил:
- Ну раз так, то у меня ничего нету, ни мнения, ни мунения. Просто развяжу руки и уйду гулять.
На ужин собралось только младшее мужское население. Сашка с папой поехали в больницу к Мишке и там, видимо, решили задержаться. Виталик дежурил в кожно-венерологическом диспансере, перед сменой погладил халат и быстро ушел, бросив на ходу «Опаздываю, как всегда».
Кормить Носки, Ромку и Вадьку – сплошное удовольствие, сказала, кто быстрее съест, получит пульт от телевизора на час, миг – и миски пустые. Вот бы со старшими так проблемы решать. Баба Нюра попросила немного смоченных фиников, а баба Тася даже к столу не подошла, сослалась на отсутствие аппетита. Могла бы ничего не говорить, у нее и так все на лбу написано.
Не успела я убрать посуду со стола, как позвонил Виталик.
- Юлька, мне срочно нужна твоя помощь.
- Что случилось?
- Юль, такое дело, тут по «скорой» привезли пациентку, а там все женское распухло…
- Ужас.
- Она жалуется на тупые боли внизу живота. Скажи, ты случайно не знаешь, чем ей помочь?
- Виталя, у меня там никогда ничего не опухало. Честное слово.
- Понятно, а в каких случаях опухает, не знаешь? Правильно наш дед говорит, бабьему хвосту нет посту. Ну, хотя бы примерно намекни, что знаешь, может, есть какая-то зависимость от цикличности…
- Нет, не знаю, спроси у Маринки, вы же с ней на пару дежурите. Она, наверняка лекции не пропускала.
- Не могу.
- Почему?
- Она меня бросила.
- И что?
- И ушла спать… что? Звонить некому, дежурный врач семейный праздник отмечал. Я полчаса назад разговаривал с его женой, заверила, муженёк лыка не вяжет.
- Виталь, но ты же умница, фармакологию сдал на «пять», сообрази сам.
- Не знаешь, почему у мамы телефон не отвечает? Звоню, звоню, а мне: «Абонент отключен или находиться вне зоны доступа».
- Мишка отравился, в больнице лежит, она у него дежурит. Отключила, чтобы не беспокоили. Знаешь её, она сама знает, что нужно делать, а посторонние звонки ей только мешать будут.
- Господи, Юля, что делать? Я ведь должен медицинскую помощь пациентке оказать. Квалифицированную…
- Подумай, вспомни, что знаешь, что учил, сообрази сам. Я за тебя только молиться могу. И ты перекрестись. Увидишь, сразу легче станет.
- Хорошо…
- А что с Мишкой?
- Всё хорошо будет, там же мама. Ты думай о своём.
- Господи, Господи, помоги мне,…пожалуйста. Если только пронесет – ни одной лекции не пропущу, на семинарах первым руку тянуть буду, как первоклассник.
Виталий перекрестился и неуверенно подошел к стеклянному шкафу, надпись на дверце предупреждала: «Смотри, что берешь». Брат деревянными пальцами достал мазь Вишневского, затем стерильные бинты, лейкопластырь и начал накладывать повязку. Пациентка же закрыла глаза и тихо постанывала, блуждающим взглядом она наткнулась на молодого врача. В её глазах светились огонь и чёрная ночь…
Благодарственный молебен
Утром мама и Виталий встретились в церкви, мама зашла заказать благодарственный молебен за то, что все мальчики выжили. Виталя же наоборот, молиться, чтобы пациентке хуже не было. Увидев сына ранним утром в таком месте, родительница первым делом подумала, что он сессию завалил. Мои старшие братья добровольно ходят в церковь, когда проблемы, как им кажется, не решаемые.
Мама подошла к Виталию и успокоила, сказала:
- Не волнуйся, сынок, потом пересдашь. Хорошенько подготовишься, наберешься опыта. Медицина дело такое…
- Мам, конечно, не в храме будет сказано, а совсем свежие распухшие интимные места, чем лечат?
- Что? В смысле?
- Прямом смысле… у меня поступила пациентка… распухло там все, совсем свежая опухоль. Я ей повязку наложил из мази Вишневского.
- Молодец! Значит, опухоль должна пройти, пусть и дальше делает перевязки и спринцуется слабым раствором марганцовки.
- Мам, ты шутишь? Это что, получается, так все просто?
- Нет, не шучу, можешь, прийти и посмотреть, если больная всю ночь правильно держала повязку, опухоли там не должно быть.
Виталий чмокнул маму в щеку и помчался в диспансер, проверять пациентку.
Глядя ему в спину, мама перекрестилась. Неизвестно, о чем она думала в такие минуты? Может, вспомнила, как он, в ясельном возрасте мечтал изобрести лекарство для продления молодости. Или его, ставшую у нас в семье крылатой фразу: «Ложись, болей, я тебя личивать буду». Бедное материнское сердце! Сколько ты вмещаешь в себя горестей, радостей, а отвечаешь только любовью. Той самой, которая покрывает все наши недостатки, а достоинства оттеняет и возвышает, делая нас настоящими людьми. Но, что бы мы без матери делали?
Виталий вечером маме принес большой букет розовых пионов, размером, наверное, с рождественскую ёлку и сразу наш дом наполнился ароматом весны и леса. Ромка посмотрел критически на цветы и произнес: «У нашего Вадьки голова и то поменьше будет».
- Это тебе спасибо, Виталик, сам догадался, сообразил. Говорю же тебе: в крови у тебя профессия. – Сказала польщенная мама и уткнулась в прохладные цветы.
На её глазах выступили слезы. Она быстро их смахнула и улыбнулась.
Дед, в это время, приходил в себя, жаловался на головную боль и потемнение в глазах, попросил чего-нибудь выпить.
Виталий дал выпить ему новомодный раствор, и страдальцу полегчало, за что дед, не преминув выразить ему благодарность. Уходя на учебу, внук оставил еще одну порцию, которую надо было дать деду через час, баба Тася налила, дед выпил и тут же уснул, сладко причмокивая во сне как ребенок.
- Слышь, Юльк, - подозвала меня баба Тася – а вдруг наш старый и вправду в детство впал, от всех этих перенагрузок, ты только глянь?
- Нет, баб, не переживай. Это ему что-то хорошее, очень-очень хорошее снится…
- Чего только люди не удумают, пьют, курят, колются, нюхают всякую дрянь, а всё, получается, ради хороших снов. Почему им так явь не нравится?
В это время до соседа Степаныча-таки дошло, что, наверняка, не зря поднималась бабуля с лежанки. Что-то важное сказать хотела. Но, как почти всегда в нашей семье бывает, отвлеклась, а тут такое дело, вчера батюшка из дома выходил, видать, совсем плоха, а ну как умрет и не успеется попрощаться? Дело нешуточное. Надо идти. Приняв сто граммов для храбрости, Степаныч молодцевато направился к бабуле. По его праздничному виду можно было понять, что хорошо подготовился к встрече и с удовольствием её ждет.
Сказать, что бабуля обрадовалась, ничего не сказать, она прямо засветилась от радости. Увидев в прихожей храпящего деда, Степаныч опешил: надо же вернулся. И, сразу после приветствия, доверительно спросил:
- Чего кобель-то ваш домой вернулся?
- А хто его знат, говорит, попрощаться со мной решил, но потом чегой-то накурился и забуянил, ой да и как забуянил, хотели уж дурку вызывать – ответила бабуля.
- Все по-прежнему, выходит, ничего нового…
- Ничего. А чему новому быть? Беда на беде сидит и бедой погоняет. Про Мишку-то нашего слыхал?
- Старшого-то? Ваншего.
- Ага. Его.
- А чего про него слыхивать, хороший парень, статный всегда здоровается, а в прошлом месяце, кажись, время-то не упомню, я вот челюсть потерял, выронил в траву, так помог найти, дай Бог ему здоровья и крепких зубов. Кажись, он самый правильный из детей-то будет.
- Правильный-то правильный, да стряслось вот с ним, не приведи, Господи.
- Что? Что стряслось?
Сосед такого поворота не ожидал. Поскольку Мишка и впрямь был ему симпатичен, и он единственный из всех моих братьев, кого Степаныч не звал кобеленышем, не клеилось ему это прозвище, как он говорил из благородности. Брат соседу по хозяйству иногда помогал. И, понятное дело, Мишка просто не имел морального права попасть в сомнительную историю. Когда бабуля начала только рассказывать, что с Мишкой случилось, сосед пятерней перекрестился.
- Ему попа звали – спросил он после долгой паузы.
- Не-а, - кивнула бабуля головой – мне. Мне поп нужон.
- Стало быть, ты сурьезно надумала помирать? Предчувствие есть?
- Да-а, готова, а чего держаться-то здеся. Пасху вот с божьей помощью встретила, до Троицы хочу отойти, чтобы не мешаться молодым.
- Кому хоть ты мешашь? Под себя не ходишь, кормить тебя, причесывать не надо, все сама, все сама… Молодым-то, поди, с тобой легче. Как-ни-как пенсию им кажный месяц кладешь. Да за мальцами присматривашь.
- Не нужна, дорогой друг Степаныч, им моя пенсия, они еще сами сверьху на меня тратяться. Всяки витамины покупают, добавки разные, забыла как называются… Тьфу ты! Как ветром выдуло из головы. Ни на что памяти не стало. А ишшо говорю неправильно. Виталька почитай год учил меня, что морские тараканы, такие вкуснющие типа наших раков называются креветки, а я как заведённая, знай одно – приветки да приветки.
- Это те солёные жучки в кульках, имя меня ещё Ромка угощал вчерась?
- Да, они самые.
- Теперь буду знать, приветки, стало быть.
- Ну, ты и глухарь! Наоборот говорю: креветки, а приветки – это неправильно, это мне так запало в память. Старею вот.
- А-а. Теперь понял. Дошло… хорошо тебе… как сыр в масле катаешься.
- Слава Богу, не тужу. Но жизнь мне стала уж больно не мила. Такая кручинушка обуяла меня, не передать. Чую, ишшо не много, чуток, и всё – больнее будет помирать, болячки разом все дадут о себе знать. Энто они сейчас в организьме до поры, до времени затаились, ждут непогоды, сотрясений каких. Лежу и думаю, вон, самое время уходить, пока никому шибко не в тягость. Там, глядишь, и поминать им будет веселее. А мои-то, мои процветают нонче, о, как!
Мужики хорошо получают, вон, Машкин говорит давеча, я со своей зарплатой, могу еще большую семью прокормить. Не понять, то ли шуткует он, то ли сурьез говорит. А я лежу себе и не мешаюсь.
Старшим вот дорогие компутеры купил, Мишаньке собирается машину инпортную брать, правда, пока не новую, а с рук… ждёт, когда пацан на права сдаст. Хорошо живем, не жалуимся. Я иной раз Машку жалею, что нарожала столько, тяжело ей. А потом спомнила, как в старину говаривали: даст Бог зайку – даст и лужайку. Все дети, сыты, обуты, одеты. Да как одеты! Форсят друг перед дружкой. Мы ведь в ранишние времена за старшими-то донашивали. А эти ни в какую, разве, что божьи дети безропотные совсем…
- Ты имешь в виду Петьку с Пашкой, близняток?
- Да об них говорю. Я их так и зву божии, таких праведников у нас отродясь не было.
- Хороши пацанятка, но тоже шустрят маленько. С выдумкой.
- Ой, да и как фулиганят. В школе вот дурман курили, я думала махорка, они домой принесли, зять как раз зашел попрощаться. Вышел на балкон, увидал, без задней мысли набил трубку и как на духу выкурил, видать, хотел молодость спомнить, обчежитие…сам рассказывал, как стены там были облеплены кровяными пятнами от раздавленных клопов, а тараканы по ним бегали наперегонки. Не правда это, что клопы с тараканами не уживаются, любовно соседствуют, да и как! Но разве это молодости помеха? Это даже споминания не портит, а токмо окрашивает. Ну и спомнил, не приведи Господь, так чудил! Так чудил! Совсем крыша того… разве что под себя не ходил. Наркотик, говорят, специяльный. Если долго куришь – совсем мозгу отшибает.
- А где ж мальцы его взяли-то?
- В школе…
- Что ты говоришь?
- Чисту правду!
- О времячко пришло. В наши дни учителя и то не курили, если знали, что их видят. Скромность держали, и строгость во всем была. Мы только в старших классах тайно самокрутки стали скручивать из газет, и то, помнишь, смотрели, чтобы там портретов не было. А самоличный кисет с самосадом был заоблачной мечтой.
А нынче какой раздрай везде, будто последние времена настали. У нас одно время, может, помнишь, дача была вблизи рабочего поселка. Дорога к участку пролегала мимо двухэтажного дома барачного типа, домишко так себе, ими пол-России застроено. Строили как временное жилье, а живут в нем всю жизнь вместе со взрослыми дитями, а потом еще и внукам-правнукам завещают, стены осыпаются, потолок протекает, но живут, а куда деться? Там семья обитала, фамилию, как сейчас помню - Обуховы. У матери, - а ей тридцать восемь годов, - было пятеро детей от разных мужей. Последний пятый мужик, на двенадцать лет помоложе. Семейка та еще! Нигде не работали, жили на детские пособия и разные подачки. Дети гуляли по улице босиком до поздних морозов, старшие пили всё, что горит, курили еще с начальных классов школы. А моя жена, ну ты знаешь, ангельская душа, все время как шла на дачу, заходила к ним и приносила разных гостинцев, печенья, молока, меда, хлеба, макарон… И одёжу приносила. И посуду, бывало. Вот, как-то она зашла к ним и говорит матери: «Лариса, вот здесь мешочки с гостинцами, вам с супругом и всем вашим деткам, пожалуйста, проследите, чтобы всем досталось поровну, и старшим, и младшеньким». А та ей, значит, отвечает: а чего, мол, за старших переживать они вон сожительствуют друг с другом…Брат с сестрой, понимаешь, и это так о них говорит мать! У моей после этого сердце неделю болело…
Бабуля со Степанычем долго обсуждали молодежь и нынешнюю жизнь. Пока, наконец, не проснулся дед. Придя в себя, он вспомнил, зачем приходил, уверенным шагом прошел в комнату к бабуле, еще раз попрощался, и начал собираться. Всем одновременно стало неловко.
- Уходишь… к ней – в дверях стояла баба Тася и смотрела на него в упор. В новом атласном халате она была похожа на героиню из кинофильма. Её лицо выражало готовность принять любое решение. Не смириться под тяжестью обстоятельств, а именно: принять.
- Ухожу, ты это…Таська, прости меня, ладно? А то чего-то на меня такое нашло, устал, наверное, и папку с документами где-то оставил, такого со мной отродясь не случалось. Ты же знаешь, я к документам всегда уважительно относился. А тут? Старею я.
- Ничего. Ладно, ступай. Захочешь вертаться – вертайся. Ты не думай, я того не прошу, смотри сам, как тебе лучше. Я всегда была вроде как твоим приложением, а теперь хочу сама пожить.
- Понял. Давай, пробуй. Молодёжи привет. А, да чуть не забыл – дед достал из кармана пиджака старый потрепанный кошелек, выбрал оттуда несколько пятитысячных купюр и привычно протянул – на, возьми. Мишке, наверное, лекарства нужны или еще чего. Ромке я на днях велосипед обещал, ты купи вроде как от меня…это синего цвета и чтобы фара спереди была и звонок.
- Зачем ему велосипед? Он и так весь в синяках ходит, живого места на пацанёнке нет, люди пальцем тычут и думают, конечно, разное. Каждый вечер начинается с лечения синяков и ушибов – это уже ритуал такой сложился.
- Купи, мальцу, купи, пусть радуется. Детство, оно пролетает быстро. Не успеешь оглянуться, как он школу закончит, женится, семьей обзаведется. А там уж не до велосипедов будет. Там другие педали крутить надо будет, только успевай. Ну, я пошел…
- Погоди… погоди… чуток. Совсем малость. И не думай лишнего.
Бабушка, волнуясь, подошла к деду и чмокнула его в щеку. Он по-юношески улыбнулся, подмигнул ей и вышел. Поцелуй увидел случайно выглянувший Степаныч, и, желая скрасить, неловкость от подглядывания, как бы между прочим спросил:
- Куда пошел-то твой? На работу, что ли… так поздно…мало ли что. Не боится?
- Нет, не на работу. Он ушел к другой женщине…
- Что?
- Ну, к той пошёл, с кем живет сейчас. Медичке своей.
- И ты его … так проводила? О, дают…Чисто кино. Токмо бесплатное. Скажу кому – не поверят.
Степаныч задумчиво почесал подбородок, как он обычно делал в таких случаях.
Баба Тася не ответила ему, развернулась, привычно потерла руки о передник и ушла на кухню. Какая разница, что будут думать и говорить другие? Она сейчас была уверенна стопроцентно, что поступала правильно. И прямо-таки лучилась от счастья или же от собственной значимости.
- Да, дела творятся – промямлил Степаныч. – Ежели б меня так жена к ****и провожала, у-ух, как бы мы жили…Припеваючи.
- Слышь, Степаныч, - отвлекла его от мысли баба Нюра, которая не видела сцены прощания - тут вспомнила, как ты в молодости ухаживать за мной пытался, сирень подарил, когда я в клубе на пятилетку пела, помнишь?
- Нет, запамятовал. Сколько воды утекло. Мне, как счас говорят, типаж твой был приятен, грудь не обхватишь и коса шикарная, тяжелая. Ты фотокарточку свою, сделанную по молодости, поставь перед собой и иногда смотри, настроение себе подымай, жалко портрета нету, а то самое то – в прихожей повесить, я и название бы дал «Русская женщина», не баба-чухонка, а женщина. Умная, статная с верхним образованием. А в глазах грусть потому как обычного счастья не сложилось. Бог не дал. Так вся жизнь и протележилась, казалось, на следующий месяц, год, пятилетку, когда вырастут дети, станет лучше, но не стало. Все строки прошли. Сейчас говоришь, счастливая, и правильно говоришь, а чего на судьбу греховать? Уж как есть.
- А перед войной-то осень, помнишь, ваш дом тогда стоял в переулке, бочком к проезжей части, мы тогда к вам картошку в подпол просились засыпать, а то наша-то чисто вся померзла. Мы потом гнилую выкидывали, даже свиньи есть не стали, всё подчистую в навоз ушло, а запах какой стоял от перепрелости, до сих как вспомню настроение портиться.
- Да, помню, все засыпали, свеклу, моркошу… а сверху мешки с опилом. Мы тогда с твоим покойным на пилораме загодя договаривались за самогонку. Комбинатские мужики с нами же и выпивали всё подчистую, а уж потом грузили на подводу. Так и ехали мы домой, песни орали во всю глотку, из трёх живых душ токмо одна трезвая – и та конская. Помнишь, нашего Орла? Какой коняга был! По совести сказать, он как человек совсем. Если пахать на ём собирались, а до этного со своей поссорился, ни за что с места не двинется. Фыркает. Копытом бьёт. А как помиримся, сам с привязи рвался, для его, что работа, что гуляние одно и то же… С радостью. Вот бы нам, людям, такую любовь в себе нести. Это ж, сколько лет бы мы прожили? А когда поля колхозные начали селитрой травить, сколько лет травилось, химия же вся в речку стекала. А я смотрю, откуда Орел пьет, там и я черпаю. И все хорошо у меня, жив здоров. Так и дожил. Помнишь, мудрость народную, я её как стих заучил. Кто-то из старших нам говорил. Пей там, где конь пьет. Конь плохой воды не будет пить никогда. Стели постель, где кошка укладывается наш Мурзик, стало быть. Ешь яблоко, которого червяк коснулся. Бери грибы те, которые мошкара облепила. Сади дерево в том месте, где крот яму роет. Дом строй, где змея греется. Колодец копай на месте гнездования птиц. И энто…Степаныч почесал за ухом. Ложись и вставай с курами. Ешь больше зеленого и будешь иметь сильные ноги и выносливое сердце как у зверя. Смотри на небо, а не под ноги - и будут твои мысли ясные. Больше молчи, чем говори - и в душе твоей поселится тишина, а дух будет мирным…
- Народная мудрость – сказала значительно баба Нюра – век живи, век учись. Счас всё это в компутерах записано, кажный прочитать может, потому знание не в цене, как у нас было. А мы записывали всё в тетрадочки, дневники вели. У меня четыре общих тетрадки с писаниной имеются, там молитвы, рецепты, запрещенные стихи, колядки. Сколько всего было тайного, а теперь живут душа нараспашку, но иногда так чудят, что сдается мне, у некоторых уж и души-то нет, всё выветрилось. Появилась новая порода людей. Я тут телевизор смотрела, показывали железнодорожный вокзал. Лица у людей все как один злые и несчастные, носят они в себе это и ждут, когда их кто-то обидит, скажет плохое слово, на ногу наступит или рукавом заденет нечаянно, и тогда они всё этом разом и выльют на случайного обидчика: плохого начальника, маленькую зарплату, детей-грубиянов. А мы, помнишь, как ездили? Идешь на вокзал, тащишь фанерные чемоданы, которые от земли-то трудно оторвать, всё ведь с собой везли и еду, и одёжу, и посуду, а счастливый, сияешь как молодой месяц, радуешься смене обстановки, счастье кожей чувствуешь. А потом всё быстро-быстро проходит, и снова живёшь ожиданиями, не то, что сейчас…всё одинаково и ничего не ждёшь, а так…Помню, когда ехала в Иркутск поездом к тетке, так когда показались уральские горы, я от торжественности сесть не смела. Как это так? Я, Нюрка и вижу таку красоту? Господь Бог прямо в конфорте показыват мне своё имущество. Такой праздник на душе, а когда Байкал увидала, цветки зверобоя на берегу, что столовая ложка – херувимы во мне запели. Столько святой воды! Да с таким запасом нам ни одна война не страшна, что нам немцы, хранцузы или японцы, они бедные всем, а мы – мы натуральные хозяева планеты, но делось куда-то энто чувство, кажись, украли у нас его…
А Степаныч продолжил:
- Время-то летит нынче. Я утрами просыпаюсь и прям чую, как Земля гудит, события торопит. Ранишние дни были длиннее, а может нам так казалось, ить не можем всё вспять повернуть и перепроверить, что да как? Так и живем вперед и вперед к вечности, а там уж, когда глаза закроем все и остановится. Мы сейчас уже чуток дошли до смерти и заразились её безразличием. Я вот чашку могу оставить в раковине на цельный день, и меня не тревожит, что её надобно ополоснуть. А ведь раньше, помнишь, какой я аккуратист был. Кругом блестело всё. С женой из-за этого ругался. Она, горемычная, всё время золой посуду мыла, ногти чёрны у неё как у кочегара были, она, ить, стеснялась иной раз руки на людях показывать, да разве я этого понимал? Когда в гробу просил прощения энто почувствовал, а при жизни ни-ни. Подумалось мне тогда, оживи жонка сейчас, руки кажный день цаловать буду, кремов всяких на всю пенсию накуплю, токмо пущай вернётся прежнее…
- Да, твоя правда. – Согласилась бабуля – я лежу цельными сутками, столько всего передумала. Вот, военные времена хорошо помню, а потом все мельче и мельче, будто самое интересное там осталось, может потому, что переживала много.
- Мне тот дом наш до сих пор снится. Дети блокадников в нем останавливались, у нас в сенях под клеенкой было два мешка сушеных груш, так все смололи подчистую, детишки малые, а лица как у стариков. Меня эти мысли об них до сих пор коробят. Холодом веет давнишним... Небось, теперь они уже все перемерли, а мы тут еще, вспоминаем. Как они там жили, когда вернулись в пустые стены?
- Слушай, Степаныч, я тебе сказать чего хочу, я умру, так ты за моими-то приглядывай. Заходи сюда, к нам, проведывай что да как.
- Кобелятами-то?
- И кобелятами тоже. Но это ты здря, их так называшь. Хто знат, кем вырастут? Дети есть дети. Иной раз их некому уму-разуму научить, совет дать житейский, а они ж молодые еще, зеленые совсем, обжечься, шишек набить могут, а там, глядишь, и озлобиться, задеревенеть сердцем. А это – самое страшное, когда человека не жалко. Без человеческого, житейского совета им никак. И тебе может там на небе зачтётся, что молодую поросль кое-чему научил или от беды отвёл.
- Много Машка нарожала, богато. Смелая баба. Помнишь, как ты её с Таськой позорила, меня даже промеж вас мешать пробовала? А она ходила, уши затыкала. Дёржалась от вас подальше. Ить в ранишние времена столько не рожали, а уж теперь и подавно. В кого она пошла? Теперь даже жонится разучились, так живут, как это звется, гражданским браком, вроде собак: случились-разлучились. А какая жизня может быть промеж случками? Так… Ваша семья вроде национальной гордости. Пример с вашей Машки брать надобно. Да, чего уж тут говорить, все мы задним умом крепкие…
- Машка молодец с характером. Иной раз скажет, как отрежет. С тобой, помнишь, одно время не здоровалась, когда Витальку, малого ещё, крапивой отхлестал вроде как по ошибке…Да ты не суди ее, детки хороши. Один краше другого. Вон, близнятки даже в алтаре прислуживают, несмотря на малолетство весь катехизис как свою пятерню знают. Зря ты на робят обижаешься.
- Твоя правда. Михаил ваш люб мне, добротный парень, он как из прошлого времени, щеки румяны, сам молчаливый. Санька все время куда-то торопится, крикнет: «Привет, дед» - и дальше бегом, он ходить спокойно не могет, только быстро. Виталик уколы хорошо ставит, рука у него легкая, когда мне внутривенные прописали, так, веришь, он даже самые ядреные лекарства так вводил, что следа не оставалось, я до сих пор удивляюсь, вот, что значит, когда Господь дает талант. Иной может с дюжину дипломов всяких иметь, а до того не докумекается, что ваш за один присест определит… только вот бают, что шибко охоч он до слабого полу. В ваших пошел, стало быть… Это знаешь, как, получается. Раньше в дефицитные времена, когда продавали масло или там макароны, то к им добавляли там, к примеру, банку повидла или полкило слипшейся карамели, в нагрузку, значит. Так и у Витальки ваншего, талант с нагрузкой. Сдаётся мне, что по-другому, наверное, и не быват нынче, а так, чтобы не гордился подле других, Богом не целованных.
- Мало ли что говорят, ну их, всех слушать – не переслушаешь. Я давно никуда не хожу, дома сижу, так покойнее да и силы уж нет никаких. Про настроение вообче молчу. Новости робята сообчают. У нас, так заведено, живем в дружности. Я им про себя рассказываю, они про себя, так и обчение получается. А Юлька та совсем золото.
- Юлька, девчонка, с ней все ясно, но хорошая, добрая. По хозяйству много хлопочет, все время с сумками бегает. Ей, поди, на танцы охота или как эту говорят динскотеку…
- Отпускаем, и по танцам ходит, но родители ее в строгости дёржат. И правильно. Нынче кругом вон, сколько всякого творится. Это раньше всё просто было, а теперь робята в ночные клубы ходют, там прям с незнакомыми цалуются, мацаются везде. Я тут молодежную фильму смотрела, так, веришь, не могла доглядеть до конца, сплюнула и наказала выключить. Ладно, дети послушали, не стали спорить, правда смеялись втихомолку. Но они у меня молодцы, что накажу, то и делают.
- Близнятки у вас тож непоседы, но честные. Сразу видно – правильное воспитание. Вон, прошлым летом Петька кажись, я их все время путаю, приходит и говорит, прости меня деда, я у тебя яблоки воровал, я отвечаю, а чего воровать так приходи да бери, вон, сколько их. А он мне, да, дед, но воровать мне интереснее. Ну, говорю ему: сядь, посидим – поговорим. Он сел, подумал, говорит, дед я у тебя еще и сливы воровал. Я ему: большую ветку ты сломал? Он отвечает, нет, я на забор залез и так срывал, а до ветки оттуда не достать, сам видишь. Посмеялся я. Что мне ветку жалко, что ли? А тут младшой, Вадька, кажись, из-за штакетины выглядывает и спрашивает: деда, а можно мы у тебя и дальше воровать будем? Давай счас, как говорится, на берегу договоримся.
- И смех, и грех – а всё ж интересно. Что бы мы без них делали? Без шалопаев наших-то. Это, почитай, вся жизнь прошла бы мимо.
- Ромашка ваш, когда мальком совсем был, просил, чтобы я его курить научил, пристал как банный лист, ишо говорить толком не мог, а всё курить просился. Я отругал его по всей строгости, как положено, обещался прутом отхлестать, так он потом ходил по улице, «бычки» подбирал. И, знаешь, старательно так, будто что ценное. А Вадька – фулиган растет первостатейный. Не знаю, что из него вырастет. Прибегат ко мне на днях, кричит с порога, деда Степаныч, а деда Степаныч, к тебе гости идут, я быстро приоделся, как фраер на именины выхожу, никого нет, где ж гости, спрашиваю, а он, спрятался за забор и кричит оттуда, я тебя обманул и прыгат: обманул дурака на четыре кулака... Я ему, а чего это ты мне, шельмец, слукавил? Отвечат, с первым апреля тебя. Говорю, какое первое апреля? Сегодня другое число, а он, подпрыгиват, выглядывает на меня и отвечает, я перепутал сначала, а потом само так случилось…хотел тебя подразнить, чтобы ты не дразнил меня, звал по имени, как положено. Махнул я рукой на такое дело, что тут поделаешь?
- Всыпать бы ему хорошенько, но и так весь в синяках ходит. Со стороны посмотреть, так можно подумать, из неблагополучной семьи. Сразу жалко становится. Иной раз придет весь грязный, а на улице везде чисто, спрашивам, ты, где, окаянный, грязь нашёл-то? А он улыбается во весь рот, в голубятне или погребе. Везде его носит, не мальчишка, а ветер в штанах. Все углы, все закоулки обошёл он у нас. Твои-то пишут, али звонят?
- Нет, никакой весточки. Не пишут, не звонят. Я пятнадцатого числа сам звонил, как пенсию получил, так и набрал их сразу, чтобы просто голоса родные услышать, не передать, как я соскучился по им. И Люсе дочке позвонил, и сыну Васе, говорят, все хорошо у них. Рази по телефону всё доложишь? Стары уже дети мои, чтобы лишний раз беспокоиться…отвыкли, да и своих дел полно. Денег не хватат, люськины-то еле концы с концами сводят, но от моей помощи отказываются. Говорят, неприлично, тянуть со старика. Я-то откладываю, мне куда одному пенсия с льготами? Не привык жировать по молодости, а уж в старости поздно зачинать. В марте десны болели от съемных протезов, прихожу в магазин и прошу у продавщицы продать такого, чтобы жевать не надо, а сразу в рот и заглотить. Она мне йогурты разные, молочные смеси каки-то, я дома попробовал, ну это как крем для торта, чтобы голод спугнуть, а так, чтобы желудок загрузить по полной не получится. Пришлось самому манку варить. И, знаешь, что? Положил я энтот йогурт в холодильник и забыл про него, понятно, то да сё, открываю дня через три, нюхаю, а он как только что откупоренный, будто не было всех этих дней, пахнет ягодами. Сел и думаю, это же сколько химии надо положить в маленький пластмассовый стаканчик, чтобы продукт как музее хранился, сдаётся мне, там вся таблица Менделеева обретается. Веришь, али нет, сразу себя такой скотиной почувствовал, что я настолько уже не человек, что не полагается мне свежее? Потом продавщицу за йогурт отчитал по первое число, а она мне: чем вам не нравится, его даже грудным дитям берут. Мне опосля такого захотелось к своим, к Люське и Васятке…
- Могли бы, и навестить, чай ничего бы с ними не случилось. Сейчас выходные каки длинные, в Новый год полмесяца отдыхают, на двадцать третье февраля, восьмое марта, а уж об майских умолчу. Еще этот праздник – в ноябре, запамятовала, как называется, мне кажется, правительство тоже не знат, заместо конмунистических сделали религиозные, чтоб отдыхать по привычке, но верить в другое. Для нашего человека ить главное верить, чтобы совесть свою сличать с генеральной линией правильности. Дух-то хороший но уж больно много, как говорили раньчше, перегибов на местах. Вон, смотрела нынче в новостях как министер наш не то обороны, не то других важных дел стоял на Троицу подле президента со свечкой в руке, а другой так заправски крестился, ежу понятно, без репетиций тут не обошлось, а на следуючий день уже в другой передаче обещался журналиста засудить за клевету, мол, тот неправильно написал –де дом у него не восемьсот квадратных метров, а шестьсот пятьдесят. Ну, я так понимаю: если ты пришел в церкву, паче того с самим президентом в канпании, то прочитай до этого евангелию, подготовься, там же черным по белому писано: блаженны егда поносят вам… Ай, да что там говорить. Давай лучшее об тебе да твоих…
- Могли бы детки мои, могли, конечно,…это тебе вот благодать, все рядом, дети, внуки, правнуки, а мы больше поодиночке разбросаны по миру. Как будто опосля взрыва, в войну как попадет снаряд так и разбрасыват далеко-далеко кусками то место, куда попал. Все разметает подчистую: и людей, и технику, и комья земли. Так и моя семья, да что там моя, у многих нынче так. Разбросаны семейные осколки по земле-то. Ох, как разбросаны. И главное ить, по телевизору кажут, что одиночки, они правильные. Не показывают ни как стариков обходить, ни детей воспитывать, а всё для себя, мир для одного. В том себе не отказывай и друго возьми. Какой-то сатанинский энгоизм внушается людям. И тут же церкви строятся, попы проповедуют. А я так кумекаю, что надо показывать заботу о ближнем своём, учить ухаживать за больными, терпеть домашних если обидел хто, а не отвечать поделом. Ить когда мы умрем и предстанем перед очами божьими, он не будет спрашивать, сколько ты там у себя поклонов отбил или каку икону в красном углу поставил, а сдаётся мне, первым делом он спросит: любил ли ты людей? Может, я и неправильно понимаю писание, может быть, мне это от одиночества в голову приходит… такая тоска иногда подступит, хоть волком вой.
- Да, тяжело тебе, но здоровья-то, я вижу у тебя дай Бог кажному, говорят, кажный день на лавке как ряженый сидишь? Я как не спрошу детей: видали ли Степаныча, так мне и отвечают, а вон он сидит, с утра до вечера, людей разглядыват.
- А куда деваться? Одному-то совсем тоскливо. А так хоть с кем-нибудь словом переброшусь. Все ж обчение. Знашь анекдот, спрашивают как-то у еврея, что такое одиночество? А он отвечает – одиночество, это когда твой труп некому из морга забрать, так и у меня…
- Не приведи, Господь. Здря ты так, всё ж промеж людей живёшь, не лесу. Ажно мне от твоих слов страшно стало.
- Вот-вот. Знашь, я бы с тобой сейчас с большим удовольствием поменялся. Тебе еще пожить бы надо, это если так рассуждать по уму, у вас вон дети малые, им, конечно, с бабушками интереснее. А мне куда жить? Когда помру – родные и не узнают, я с твоей Машкой договорился, чтобы телеграмму дала дитям, адреса записал, все честь по чести.
- Машка даст телеграмму и позвонит, она хорошая баба, порядочная, всё сделат в строчности и аккуратности.
Кто знает, сколько бы тянулся этот разговор, если бы не принесли повестку из военкомата. Это известие так оживило всех, что даже бабуля приподнялась и стала вытирать слезы. А Степаныч поднялся и нервно начал расхаживать по комнате, потирая руками, и повторяя одно и то же: «Как так уже?».
- Мишанька-то наш в армию уйдет – голосила бабуля - все не увижу больше его. Глазоньки мо-ои, не увидят любимое дитятко. Вырос наш старшенький, не успели опомниться.
- А как же экзамены – забеспокоилась вошедшая баба Тася – хоть бы осенним призывом взяли, ему ведь надо учебу закончить, отпускной отгулять, чтобы всё, как положено.
- Я слыхал – сказал, прокашлявшись, Степаныч – что сейчас будут брать только на один год, а он как раз опосля института, ученый, будет служить на онфицерской должности. А это уже лучше рядового солдата, не узнает, почем фунт лиха…
- Твоя правда – согласилась баба Тася – а все равно Мишутку жалко, как сразу после больницы – и в военкомат. Я чего-то по телевизору мельком видала про дополнительный набор, но не стала придавать значенья, все гадала, что внучек осенью пойдет. Дополнительно, значит.
- Да, таки дела – заключил сосед и повернулся к бабуле – теперь, старуха, тебе наказ: дожить до проводин. А как проводите Михаила, так уж, пожалуйста, и помирай, ложись, но не раньше, поняла? Чтоб не расстраивать новобранца. Зачем ему с печалью в армию идти? И так забот у него солдатских полно будет, а тут ишо и ты со своей незапной смертью.
- Ага, поняла я уже. Буду крепиться. Мне вон снилось, будто бы я картошку сажаю, по уму выходит, раз сажаю, стало быть, должна и окучить, и урожай собрать. Так ведь выходит?
Следующие дни мы были заняты подготовкой к проводам брата в армию. Миша тем временем выписался из больницы и защитил диплом на «отлично». Кто бы сомневался? И по этому поводу была особенная радость в семье – первый дипломированный специалист! Взрослый человек! Мы все ему немножко завидовали.
На проводы пришел наш дед, принес двадцатилитровую огромную бутыль чачи, которую ему привез друг из Грузии и жареного гуся с яблоками – в дорогу. Из деревни привезли много копченого мяса, домашних маленьких колбасок, самогонки, моченых яблок. Мы с мамой и папиными сестрами напекли пирогов с разными начинками, сделали голубцы, холодец, салаты оливье, сельдь «под шубой». Сварили уху и куриный бульон. И, хотя вроде никого не приглашали, пришло на проводы что-то около пятидесяти человек, не считая родственников. Правда младшие братья, как водится, праздник испортили, они втихую пропитали чачей собачке еду. И маленькая Лейка – и смех, и грех - каталась по полу, и вяло заигрывала с гостями. Наказывать сорванцов руки ни у кого не доходили. Но я им на полном серьезе после праздника обещала всыпать по первое число.
Мишкины однокурсницы сразу привлекли внимание Виталия. (Папа привычно поморщился и отвернулся). Он же светленькой девушке, наскоро поставил какой-то шутливый диагноз, подозвал её и как-то чересчур быстро они закрылись в комнате. Сашкины друзья принесли с собой спортивное питание, на вид малоаппетитное, и ели его, нормальную пищу им перед соревнованиями по обыкновению запретили и они покорно приняли запрет. Гости их откровенно жалели: но, что поделать? Каждый выбирает по себе…
Впрочем, начиналось все очень трогательно, нарядные Носки спели «Многая лета», гости разрыдались от умиления в один голос и после песни стали их угощать кто чем.
- Ну, вздрогнем за Мишаню! – начал вечер дед на правах старшего.
Все подняли бокалы, и выпили, как и положено, до дна. После чего потянулись к закуске.
- Ты, внучок, в каких войсках служить-то будешь? – спросил дед брата, закусывая куском сала, нанизанным на вилку.
- ВВС… Военно-воздушные силы.
- А, понятно, поверит ли мне Бог небес? Что я служу в ВВС.
- Ты откуда это знаешь – обратилась мама к деду – уж чего, а стихов от отца не ожидала.
- У подозреваемого одного наколка была такая, вот я и запомнил.
- Ясно.
Второй тост был за папой. Отец предложил выпить за то, чтобы старший сын вернулся живым и здоровым, ну чуть-чуть поумневшим. Это – самое главное! Ну, и чтобы все новобранцы достойно отслужили и вернулись домой.
Потом взял слово сосед Степаныч, его тост был за бодрый дух, а наказ такой: держаться подальше от начальства и ближе к кухне. Лучше всего – служить поваром и добавил при этом: «И теплее, и сытнее, и цельнее. Причем службу надо нести в таком месте, чтобы за учет не отвечать. Не знать про коробки, мешки, тонны, килограммы».
После третьей рюмки женщины от спиртного отказались, благоразумно решив, что алкогольный лимит ими исчерпан. Мужская компания только вошла в раж. Я непроизвольно сравнила папу и своего Вадима, и, странное дело, уловила сходство. Не зря говорят, девочки выбирают женихов, похожих на отцов. Эх, Вадим!
Виталий первые три тоста пропустил, и пришлось ему пить штрафную, что он с явным удовольствием сделал, заодно по-хозяйски пододвинув к себе миску с холодцом. Бабуля вспомнила, как в молодости провожала своего покойного мужа на войну и виновато заплакала.
- Ты чего ревешь-то на пустом месте – попытался вразумить сосед – твой пекарем войну прошел, всегда при хлебе был. Сыт, свеж, умыт, обут. Вспомни, сколько отрезов на платье привез, поди до сих пор не износила. Или продала?
- Всё-то помнишь, старый перец – не оставалась в долгу баба Нюра – а сам-то, сам-то каки вазоны из Праги припер…до сих пор перед глазами стоят. Небось, лично у какого-нибудь буржуазного генерала или князя отобрал, да и зная тебя по молодости, могу поклясться, что ещё и надавал тому по морде за здорово живёшь.
Гости все засмеялись, а сосед, как ни в чем не бывало, отвечал:
- Я, между прочим, их нашел на улице. Хочешь верь, а хочешь нет, в мои годы незачем врать. Да и какой прок от них в голодное время? Так. Для красоты. Ну и чтобы пустоту заполнить в комнатах. У нас ведь после войны даже комода своего не было, не то, что у вас, куркули – в кажной комнате по шкапу да еще и полки. Мы в этих вазонах чего только не хранили! И крупы, и инструменты, и тряпки….
- Где ж ты нашел-то их? - не отставала бабуля. Ить до сих пор не созналася, а ведь помирать вскорости. Черти на мытарствах за них платить заставят.
- Я же по основной специяльности, если помнишь, сантехник – выдержал паузу Степаныч – а когда учился на него, дома у нас никаких удобств не было, я решил – буду в городе городским. Не нравилась мне жизнь в деревне. Голодно. Люди злые. Председатель колхоза требует искать врагов народа, а по мне, так он сам, наипервейший враг и есть.
- Не юли – буркнула бабуля – давай по сучществу вопроса, как говорит милиция. Кому интересна твоя молодость? Будто я не помню, что ли?
Степаныч кряхтя сник и как школьник продолжил:
… Ну взяли мы Прагу ихнюю, а там канализация как раз прорвалась. Немец, уходя, подорвал все шлюзы. Гад, так аккуратненько у самих узлов, чтоб все подчистую. Тогда все танки наши и солдаты были в чешском говне. А куды деваться? Все пришлось вынести, когда мы в город вошли наш взвод на тот час уже шлюзы перекрыл. Все, до одного! Из стеклозаводов свезли песок в мешках, в считанные часы нарастили дамбу. Тут комдив и спрашивает, есть сантехники среди вас? Я, как советский человек, шагнул вперед. А что? У меня, между прочим, «корочки». Так я, паря, до утра провозился…
- Один, что ли? – улыбнулся наш дед.
- Не-е, почему один? Двое помощников мне дали, один бы я не управился. Там же, как сейчас говорят, серьезная коммунальная авария была. Аврал! А мы, нам… не привыкать, русский солдат он ведь самоделкин ого-го – из любой ситуации выкрутиться, даром, что унитазов ихних до войны не видел, дело не в том, глянул – враз разузнал, как из чего сделано, что куда течёт и из чего вытекает… Нарезали мы с робятами резины из старых шин, наложили бандажи на трубы, подождали, чтобы все засохло, проверили еще раз. И это весь день ничего не жрамши, а вечером, когда вернулись к своим, выдали нам по чекушке «за вредность» и лично меня представили к медали «За взятие Праги». Вот те хрест!
- А вазоны-то где украл? – не унималась бабуля.
- Идем мы под утро канализацию проверять, потому что вот-вот должны были войти в город наши основные силы, и надо, чтобы был порядок, по возможности, конечно. Неспешно так идем, вразвалочку, разглядываем диковинные дома со львами, ведьмами, еще какой-то столб с голыми людьми, за границей всегда, выходит срамным делом интересовались, не то, что мы. Ну, вышагивам, а там магазин какой-то, что ли был… Посуда разная валяется, по этому месту должны были как раз танки проехать через пару часов, центральную улицу опосля прорыва канализации мы перегородили, мало ли что могло всплыть? Вдруг химия какая или что, ну и просто неприятно. А тут, на нашей территории, цельное кое-что осталось, ну мы и взяли, что не выщерблено, чтобы в целости домой привезти, не пропадать же добру. И запомни: я в жизни не воровал, иначе бы Господь Бог – Степаныч показал указательным пальцем вверх – столько годков бы мне не подарил. Все, кто привезли ворованное, еще в начале пятидесятых костьми легли… даже имен от многих не осталось.
- Ну, уж все? – проворчала бабуля.
- Исключения, конечно, есть. Но ить в таком деле стопроцентности не может быть – не унимался Степаныч – но я тебе хочу сказать, что с барахлом с войны вернулись единицы, вроде нас, наполовину тыловых крыс… Дед кашлянул в кулак и продолжил: рядовой солдат домой пришёл гол как сокол, а чаще всего без рук, без ног, а кто и без глаз. И один из десяти, а то и двадцати. Страна будто вымерла, улицы пусты были. Такой ценой нам далась победа, подумать страшно. А дома что? Родня голодная и голая, да и та не вся, а что уцелела, кто сам сгинул, кого фашист угнал. А были и такие, кто в тюрьму загремел, раньше ить ни за что сажали. У нас случай был, девчоночка одна приглянулась сыну председателя сельсовета, а он ей нелюб, ну папенька быстро её в Колыму за несговорчивость сослал, написал, будто картошку с колхозного поля воровала. О, какие муки приняла на себя! И за что, спрашивается? За то, что бог красотой наградил и честностью. Такие всегда страдали. И их больше всего жалко. А я какой солдат? Покаместь жили те, кто лез на передовую или тылы прорывал, я даже награды стеснялся носить. На парадах в задних рядах ходил завсегда. А те вымерли – подошла моя очередь – впереди ходить, хоть и сердце горемышное кровью обливается. Иду я на дне Победы, а мне робята вроде ванших руками машут, говорят, солдат – зачщитник Родины, а какой из меня зачщитник, я, конечно, готов был за страну или там за Сталина умереть, тут вообчще без разговоров, но не пришлось, поэтому я здесь с вами, а те, кто герои и защитники Родины давно предстоят божию престолу и с неба нас, непутевых, охраняют.
- Дед, а как с женщинами обстояло на войне? – тут Виталька начал про своё.
- Дались они тебе, эти женщины – сказала равнодушно бабуля – на войне всем плохо, а уж бабам и подавно. Война – это не бабье дело. Нам нужен мир и чтобы урожай родился кажный год.
Странно, но брата почему-то никто не одернул. Обычно такие темы у нас за столом не приняты. Родители недоуменно переглянулись. Мама при этом пожала плечами, но по её виду легко было догадаться, что тема ей неприятна.
- А, какие женщины! – дед махнул рукой. Один раз за всю войну-то и было… Да и было ли? Поди, разбери. Сейчас сдается, что всё не со мной происходило, а кино смотрел. Молодость быстро пролетает. Вот и думаю иной раз, что уже старым родился, раз – на тебе, шестьдесят лет.
- Так, потом расскажите – забеспокоилась мать, глядя на младших братьев.
- А-ну, братва, кто со мной во вторник купаться пойдет? – спросил Виталик, оглядывая Носков и Ромку с Вадиком.
- Мы-ы! – хором закричали младшенькие – ты научишь нас нырять. Помнишь, обещал показать, как под водой дыхание останавливать?
- Тогда сейчас же бегом в мою комнату и как самые послушные дети в мире ждите, пока вас не позовут.
- А компьютер трогать можно?
- Нет!
- А наушники?
- Нет, нельзя! Ничего нельзя! Просто так сидите и меня ждите. И тихо!
Малыши, обгоняя друг друга, побежали в комнату, а мама погрозила пальцем Виталию, но ничего не сказала.
- Степаныч, не отвлекайся – попросил Виталий. Мне подробности, ох, как интересны, я же историю вот такую натуральную от первых лиц просто обожаю!
- Я на войну женатым ушел, ну и верность хранил, как и полагается – начал Степаныч – а тут к нам санитарочка поступила худющая, кожа да косточки. Я и стал, значит, ей то давать кое-чего со своего пайка. Она культурненькая, все благодарила меня. Но я сразу предупредил, что женат и между нами ни-ни…
- Ну и дурак – не выдержал наш дед – что убыло бы, что ли?
- Продолжай, Степаныч – сказал Виталий.
- А она тоже передо мной открылась, муж где-то на фронте, два года от него весточки нет, уж и не знает, что думать. А видно, что тоскует по мужской ласке, баба-то не железная. Ластиться начинает, заигрывает со мной. А я молчу, у меня как раз вши завелись, думаю, зачем буду ее расстраивать. Ну, один раз прошел мимо, другой. Потом взял и выложил все начистоту. Она говорит, у меня как раз мыло есть дегтярное, оно тогда было в большом дефиците, говорит, давай я тебя помою в бане. А сама наперед с прачками уже договорилась, чтобы освободили парилку. Зашли мы с ней, ну там и все приключилось у нас прямо на пропаренных бинтах.
- Вы бинты стирали? – спросил удивленный Виталик – но это же негигиенично. Как же ими потом раны перевязывать?
- А то! – ответил Степаныч – и стирали, и гладили. Где на всю армию набрать новых бинтов? Это сейчас всё в достатке китайского производства, а тогда при Союзе в войну ни с кем особенно не дружили. Не менялись ничем. Леса, нефть, металлы не продавали-дарили всем подряд. Вот и жили в нищете, но дружно, не зазорно.
Тут инициативу в свои руки взял наш дед.
- Мишаня – говорит – ты в армии, если что не так духом не падай! Особо старшим не услуживай, а то за прислугу и примут. С достоинством держись, понял? Характер на то нам и дан, чтобы его иногда показывать. Показывать, а не демонстрировать, усёк?
- Понял, дед. Не волнуйся за меня.
- Ну, давай, выпьем за то, чтобы все было понятно! – провозгласил тост дед.
- И приятно – добавил Виталий – ведь воинская служба, это не только тяготы, но и счастливые мгновенья.
- Посмотрю, как ты будешь служить, соколик, когда тебя призовут, хорошо над братом подтрунивать-то. Чужим ртом постные щи кажутся мясными.
Дед Виталию подмигнул и тихо произнес «наш человек». Видно было, что этот свойский жест не понравился родителям, но что они могли сделать?
Тут из соседней комнаты разом выбежали младшие и все занялись ими. У детства есть одно очень важное свойство – делиться своей неповторимой атмосферой со всеми. Они всем своим видом как бы показывают, будьте счастливы, как мы – это так просто! Мы же с Вадимом решили прогуляться.
А нашему Виталию, поскольку вел себя на проводах не лучшим образом, родители поручили укладывать спать Ромку и Вадика. Впрочем, лучше бы они этого не делали. Младшие, как это принято, попросили Виталика рассказать им сказку на ночь. Виталий округлил глаза, но потом, очевидно собрался с мыслями и начал им рассказывать разные истории из своей практики, учил, как правильно оказывать первую помощь в разных непредвиденных ситуациях, в итоге детям находились под сильным впечатлением и им совсем спать расхотелось. Но, в конце концов, они, усталые, задремали, а Виталию даже в голову не пришло их накрыть одеялами. Надо признать, нянька из брата никудышная, интересно, как он будет себя вести, когда у него будут свои дети?
Когда я поздно ночью вернулась, мама тихо плакала на кухне, папа, молча, курил. Все остальные спали. Миша с дедом легли в прихожей, в комнатах, видимо, им места не хватило, а сверху, высунув язык, расположилась собачка Лейка, рядом с диванчиком стояло два мешка с провизией, которую родня приготовила брату в дорогу. Еду складывали так: «это для ребят в военкомате», «это тебе в поезд», «это прапорщику, ты сразу с ним подружись», «это на потом, когда приедешь на место». Мне кажется, Мишка так и не запомнил до конца, что и кому предназначалось. Не знаю, сколько нужно иметь пядей во лбу, чтобы вникнуть во все семейные наставления, а гениев в нашей семье, слава Богу, нет.
Что чувствует женщина, провожая сына в армию, мне до конца в силу моей молодости не понять, но, посмотрев на маму, вдруг - очень захотелось, чтобы Мишку забраковали. Чтобы назавтра нашлось такое дело, из-за которого ему бы выдали отсрочку. В нашей семье все жили с сознанием того, что рано или поздно братья пойдут служить в армию, но почему-то каждый раз это казалось далеко, в будущем, а теперь, пожалуйста, завтра – в военкомат. Я присела рядом с родителями, спать не хотелось.
Наш Мишка рос по принципу: не доставляя хлопот ни себе, ни другим. Учился ровно, в массовых драках не участвовал, правда в подростковом возрасте мама не могла заставить его читать, шла на разные хитрости, доставала детские детективы, приключенческую фантастику, так продолжалось, пока Мишка не втянулся. А потом уже сам стал записываться в библиотеку и читать. Любимым его предметом стало римское право. Порой нам казалось, что он сама справедливость, поэтому, когда нас, младших, за что-то наказывал, никому и в голову не приходило жаловаться родителям. Виталька правда один раз ему отомстил, взял Мишкину расческу и между зубцами густо смазал чернильной пастой, поскольку старший брат редко смотрелся в зеркало, то и не увидел, заметил слипшиеся волосы перед выходом из дома. После этого случая он серьезно поссорился с Сашей, потому что решил за расческу Виталия побить. А Саша заступался за Виталия, сказал, не положено драться в разных весовых категориях. К тому же Миша в свое время тренировался, а Виталий никогда. Как они выясняли отношения за закрытыми дверьми, нам до конца непонятно, но вышли оттуда все братья с синяками и, наверное, с неделю друг с другом не разговаривали.
- У Мишки и девушки нет – сказала, нарушив тишину, мама – скромный весь в себе.
- Ну, это кому как повезет, уж лучше никого – чем кто попало… продолжил папа.
- Так-то, оно, конечно, так, но было бы лучше, если бы кто-то его ждал, кроме нас, родным не всегда можно все рассказать. Увы.
- Человек предполагает – Бог располагает, вон Виталька, сколько девушек меняет, а как спросишь, как тебе любовь очередная, отвечает: тот куст да не да ягода. Попробуй, разберись, что он имеет в виду?
- Все хорошо у Мишки будет, он, вон, какой у нас, за него любая пойдет – попыталась успокоить родителей я. Отслужит, и найдет себе пару. А то, что щепетильно относится к девушкам, так оно так и правильно, ведь нет ничего хуже, чем пить из грязной лужи…
- Философы наши детки. Сказывается влияние бабушек. Пословицы-прибаутки. Попробуй, разбери. Дай бог, чтобы все было хорошо – сказал после некоторого раздумья папа.
Ночь выдалась на удивление тихой. По улице не ездили машины, не было слышно постороннего шума. Прямо в окно из-за яблонь выглядывала полная луна. В душе зародилась грусть, и в то же время верилось в хорошее. Казалось, стоит немного потерпеть, пережить боль разлуки с братом, и все наладится. Над крышей высоко стал заметен дым от пролетевшего самолета, кто знает, может в нем сейчас пассажиры летят на Камчатку и не думают, что здесь прямо под ними провожают будущего солдата, гордость семьи и надежду армии? Родные волнуются, верят в хорошее и молятся. Лампа во дворе горит как раз по этому поводу, чтобы посылать условный сигнал миру: здесь не спят. Мама в печали, а это как солдат на страже. И если воин защищает свою Родину, то мама – его. Когда-нибудь ученые исследуют импульсы материнской любви и боли, и обнаружат, что те, кого от всего сердца любили выносливее и смелее других людей. Мы обычно не задумываемся над сутью поступков и подвигов, а ведь у пилота, который в эту минуту бороздит ночное пространство, тоже где-то есть любящие сердца. Они-то и переживают за него, и надеются, полет будет удачным, а чтобы он лишний раз в этом убедился, уже мы посылаем ему наш сигнал – свет – он мельком глянет вниз, улыбнется и продолжит дальше свой небесный маршрут. Странным образом, в эту торжественную ночь значимо всё: подоконник, луна, след от самолета, а на домашние вещи смотришь новым взглядом. На балконе висит плед от мишкиной кровати, ещё вчера, когда я его положила в стиральную машину, была уверена, после стирки, брат привычно заберёт его в свою комнату, а теперь полотно как осиновый лист трепещет на легком ветерке, и в этом шорохе чувствуется сиротливость. Грезится ближайшая и долгая разлука. Не скоро рука брата к нему прикоснется, еле заметное пятно от кофе станет вроде талисмана. Заходя в пустую комнату и, разглядывая его, будем вспоминать, как Миша, пролив его, тут же постирал в горячей воде. И это пятно будет невидимо нас с ним связывать даря ощущения родства и надежды. Что нас ждёт?
Было уже далеко за полночь, когда я ушла спать.
Утром добровольцев, провожавших Мишку в военкомат, набралось три машины. Будущему солдату места не хватило, но потом вспомнили, что он-то как раз у нас солдат, и будет неправильно, если он – единственный из всех – поедет на автобусе, нашли-таки ему место в папином внедорожнике. Я с бабулей и младшими братьями остались дома, даже наша собачка и та нашла место в авто, и ни за что не хотела уходить оттуда. Мы с Мишей обнялись, и я еле сдержалась, чтобы не заплакать. Так хотелось, чтобы он остался дома, я бы обязательно к нему по-другому относилась.
Саша согласился возиться с малышами, но предупредил, что будет не рассказывать им истории, а читать, поскольку у него с сочинениями в школе всегда были проблемы. Так и сказал: «Моя фантазия на нуле!».
Я махнула рукой и согласилась: читать так читать. И совершенно разбитая, решила прог,уляться. Мысль о том, что старший брат будет маршировать в армейских сапогах, неприятно волновала. Подумать только, мой Вадим – военный, я к этому привыкла и давно сжилась с мыслью, что рано или поздно стану его женой. Мне это даже нравится. Нет, не то нравится, что он – военный, я бы его также любила, будь он учителем или строителем. Просто Вадим и военный – само собой разумеющийся факт. А вот наш Миша в солдатской форме – это что-то новое. С такими мыслями я вышла на берег реки, присела на обломок дерева и заплакала. Вдруг стало грустно-грустно. Это состояние чем-то похоже на последний школьный звонок. Нарядные одноклассники, радостные учителя, а в тебе звучит прощальная мелодия. И к каждому слову, каждому вздоху, даже случайному взгляду цепляется вечное – никогда. Ты никогда не придёшь в школу, не будешь рваться на перемены, тебя забудут в библиотеке. Детство ушло. Далеко и безвозвратно…
Кто знает, сколько бы я так проплакала, пока краем глаза не заметила что-то блестящее в песке, подошла, посмотрела, это были мужские часы. Взяла их и положила в сумочку. «Наверное, к счастью» - промелькнуло у меня в голове. С этой мыслью я окончательно успокоилась и побрела домой. Ужинать сегодня никто не хотел. Носки спорили, можно ли Мишку записывать в проскомидию о здравии как воина или нет, если он еще присягу не принимал? Вот, выдумают же! Решили записать его просто как раба Божьего, а назавтра проконсультироваться на этот счет с отцом Иоанном. Господи, как хорошо, что у меня есть братья. Столько братьев. Все говорят много, много. А ведь – никого лишнего. Все до боли родные. Мои!
Саша скомандовал малышам мыться, потом помог им вытереться и ушел читать сказку, предварительно скачанную из Интернета, сквозь приоткрытую дверь слышалось:
- Камень еще только летел в кабинет директора, а младшеклассники уже в прятки играли…
Горечь, поселившаяся в сердце, теперь разлилась по всему телу, парализовав некоторые органы. Не хотелось двигаться и даже думать. Лень было даже снять одежду. Чувство безразличия прочно поселилось во мне.
Наутро я направилась к парикмахеру. Я поняла давно одну простую истину, когда плохо и на душе кошки скребут, надо заняться собой – привести в порядок волосы, лицо, руки. В женщине важно всё, а про руки говорят, что это «паспорт» женщины. Но, как часто в ежедневной суете мы об этом забываем! А жаль.
Женский зал уже с самого утра был занят. Кто-то красил волосы, кто-то делал химическую завивку. К своему стыду, я не знала, что «химки» еще делают, наивно полагала, что они остались в прошлом.
В зеркале я увидела знакомое лицо, отошла, присела на диванчик и стала вспоминать: где же я могла видеть его раньше? Так бывает, застрянет что-то в памяти, виденное мельком, а ты напрягаешься изо всех сил, где это было? Когда? Подошла ближе, снова посмотрела, нет, не могу вспомнить. Незнакомка меня не заметила. Я повернулась. И начала ходить туда-сюда, ожидая, когда специалист освободится и меня позовёт. Бросила случайный взгляд и немало удивилась, моей незнакомке бреют голову! Ах, да! Вспомнила, это же дедова нынешняя любовь! Я подошла поближе и повернулась в пол-оборота, чтобы меня не разглядели, понимаю, что некрасиво – и еще как! – но решила подслушать разговор. Судя по доверительному тону, с парикмахершей они давние подруги.
- И что - спрашивает парикмахерша – он, такой кручёный-верчёный, до сих пор верит?
- А куда он делся – отвечает та – от меня еще ни один просто так не ушёл, научилась я с ним, я теперь профессор по охмуряжным наукам.
- С этим никто не спорит. Ну, а положим, к осени, как придет время умирать, что ему скажешь? В гроб ляжешь?
- Скажу, Бог мне жизнь продлил. Может быть, это его проймет - и мы, наконец, распишемся в загсе, как нормальные люди.
- Оно тебе надо?
- У него знаешь, сколько имущества, он же бывший прокурор, три квартиры, несколько гаражей в кооперативе, земельные участки… нагрёб, он сам не помнит, сколько там гектаров земли, говорит, надо в бумаги заглянуть, а то запамятовал.
- Но у него трое взрослых детей, и только в одной семье восемь внуков, про них даже в газете писали… а про других – неизвестно, вроде тоже не из бездетных. Они в областном центре живут, но приезжают часто, судя по виду, обеспеченные.
- Вот пусть и подвинутся. Я что, по-твоему, должна всю жизнь в нищете прозябать? А кто-то в это время будет утопать в роскоши. Ты даже и подумать не можешь, как я устала от бедности! С трудом кредит на ремонт закрыла и то с его помощью. Думаешь, не смогу у него ничего отжать?
- Дело твое, конечно.
- Понятно, что мое. Чье же еще? Я сама пробиваюсь, мне никто ничего не дарит, не завещает. Всё сама. Как былинка в поле.
- Ты бы лучше ребенка родила, пока еще можешь, это самый верный ход – удержать мужчину. Ну и о себе заодно подумай. На старости лет будет кому подать стакан воды… дети – это уже само по себе счастье. Но, судя по твоему – она произнесла «твоему» с особенным выражением – он вас одних не оставит, будет помогать.
- Ты что с ума сошла? Он того не стоит, чтобы от него рожать. Да и вообще никогда не хотела детей. Посмотри кругом одни воры и наркоманы! Я, если хочешь знать, язык сегодняшней молодёжи не понимаю. Иногда мне кажется, это сплошная лексика дебилов, все эти «понты», «кранты», «темы перетереть»…
- Ну, не скажи, не скажи, есть еще и нормальные. Ко мне ходят школьницы из математического лицея, так, знаешь, кажется, будто они в позапрошлом веке живут, невинные лица, язык Достоевского, взгляды, устремленные в себя, модных журналов они попросту не видят. Настоящие они.… ты брови корректировать будешь?
- А надо?
- Не мешало бы, и подкрасить заодно. А то вся на солнце выгорела.
- Ну, давай, раз надо.
Как жить с несправедливостью?
После этих слов я не пошла, а побежала оттуда. Мне снова захотелось на берег реки, чтобы выплакаться. Чего-чего, а такого от взрослой женщины, маминой ровесницы, я не ожидала. Мне невыносимо стало жаль бабу Тасю, я же вижу, как она страдает. Но если я ей расскажу о том, что только что слышала, она мне поверит? Вряд ли… Так не хочется, все это держать в себе. Нужно выплеснуть, чтобы зло было вырвано с корнем. Но, как и кому? Я набрала номер своего Вадима и предложила встретиться. Его голос меня привычно успокоил. Домашняя обстановка меня отвлекла - мне предстояло собрать Носки в летний православный центр детского отдыха, куда они записались еще в марте. Назавтра у меня предстоял последний экзамен и все – сессия закрыта. До свиданья, первый курс! Прощай, навсегда!
А у меня впереди – лето. Первое лето совершеннолетия! Лето тепла, цветов и надежд. И счастья!
…Летний ветер всегда приносит надежды. Он одним своим появлением уже как бы говорит: вот я был в теплых странах, где ласковое море и благоухают удивительные цветы, на них садятся бабочки со сказочными узорами на полупрозрачных крыльях, в глубине теплых и влажных лесов созревают тяжелые и сладкие плоды. Там всегда так, как было до появления человека.
Вспомни. Прапамять живет в каждом из нас. Ты дай ей ненадолго выйти, подышать летней свежестью. И тогда отчётливо увидишь, третий день после сотворения мира, когда Бог создал сушу, моря и всю растительность. Земля принесла свои плоды: зелень, траву, которая давала семена, плодородные деревья. Семена из плодов падали на землю и произрастали снова. Только что упавший плод от вчерашнего отличался хрупкостью и ароматом. Запах спелого плода никого не привлекал, потому что никого еще не было.
С этим знанием каждый человек приходит в мир, но только теплый летний ветер готов напомнить об этом ежесекундно и полностью изменить течение жизни, если, конечно, человек этого пожелает. Одно желание – один может быть безрассудный порыв, и он сможет всецело довериться ветру, тогда вступят в свои права основные законы всепобеждающей и вечной жизни… а может закрыться, уйти в себя и тогда ничего не произойдет, ветер просто напомнит о другом бытии и умчится дальше. И сами собой рождаются стихи.
- Я постучала, мне открыли
- Я вошла - меня забыли
- В том мире были только двое
- Они жили в полном покое
- Они любили не любя
- И каждый придумывал себя
- Но вот однажды ночью лунною
- Я вошла непридуманная
- Чужая печаль, живая история
- О, Боже мой, чего им стоило!
- Смеяться, плакать, сострадать!
- Запоминать и вспоминать.
- Громы разразились вдруг,
- Они забыли все вокруг.
- И там, где, двоим было тесно,
- Для меня, третьей, нашлось место.
- Но я ушла совсем внезапно,
- Как только наступило завтра.
- Они стали немного ближе,
- Живут героями других книжек…
Носки, как самые воспитанные среди нас, собрались на отдых сами. Мне оставалось проверить содержимое рюкзаков, но, приоткрыв Петькин, и обнаружив там образцовый порядок, я рассматривать предметно не стала, всё равно мне потом так ни за что не сложить.
Баба Нюра лежала целыми днями и тихо молилась по четкам. После проводов Мишки, она ушла в себя, редко вставала, еще реже с нами разговаривала. Дома враз стало сиротливо, все даже разговаривать стали полушепотом. Такое чувство как будто отрезали какой-то очень важный орган от тела, и теперь оно не может научиться жить по-новому. Виталий тоже целыми днями готовится к экзаменам. Саша, как обычно, уехал на соревнования. Баба Тася стала вечерами где-то пропадать, но мы не решаемся ее спрашивать, что и как. По ней и так видно, настрадалась. Впрочем, одна маленькая радость в этом дне все-таки была: под вечер пришло письмо от нашего солдата. Он писал, что все хорошо, очень скучает по нам, служба ему, как ни странно, нравится. Это довольно лаконичное послание, очень оживило бабулю. Она встала с кровати и начала прохаживаться по комнате, повторяя:
- Мишанька-то наш, того… молодец! На хорошем счету, стало быть, раз так пишет. Какая радость такой сын!
Потом повернувшись, спросила:
- А Степаныч-то знает, про письмо-то?
Я отрицательно мотнула головой. Баба Нюра посетовала, нехорошо это, неправильно, пусть знает, поди, Юльк, да скажи.
У меня не было желания в жару выходить на улицу и я уж было хотела послать Ромку или Вадьку, но бабуля запретила, повторив: «Поди и сообчи сама, мало ли что робяты ему набрешут. Опосля, не приведи Господь ишшо и разобидится». Пришлось идти и докладывать Степанычу на счет письма. Сосед так обрадовался, будто Михаил приходился ему родным, пошел в магазин, купил бутылку красного вина, надел белую рубашку, которую приготовил себе в гроб и, нарядный, пришел к нам.
- Не померла ишшо? – обратился к бабуле своим юбилейным голосом.
- Как вишь – ответила та – лежу пока.
- Ну, давай, пока ты здесь, хоть горло обмакнем, а то хто знат, когда ишшо доведется? На этом свете-то вряд ли… а вот на том, даст Бог, может, также будем по суседству.
Бабуля радостно улыбнулась, обнажив редкие зубы и сказала:
- А, твоя взяла, давай! Юлинька, рыбонька, принеси два стакана сюда, и закусить маленечко. Я-то не шибко хочу, а вот Степаныча угостить бы надобно. Он, глянь, какой нарядный, как на пасху пришел, праздник у него, вишь. Я послушалась.
Степаныч мастерски разлил вино по стаканам и радостно произнес:
- Ну, за Мишаню! За хлопца! Удачи ему!
- За Мишеньку! За нашего хорошего и послушного Мишеньку – подняла бокал бабуля – чтобы ему служилось, не тужилось и чтобы с командованием, и всеми другими вёл себя правильно. И, чтобы легко было ему там, на чужбине.
После третьей или четвертой рюмки Степаныч по обычаю ударился в воспоминания.
- Военному-то нелегко быть во все времена, как война или напасть какая случится, ты первый, ты всегда на виду… Как вошь на ногте, нигде тебе не укрыться.
- Ой, упаси Господи, нас от войны-то – сказала бабуля – как же она калечит всё вокруг, всё подчистую переворачивает у людей, и в жизни и в мышлении. Она потом и закончится, а люди все еще как неживые ходят, как это сказать…фантазия у них не работает. Соображалка-то того… отдыхает, приходит в себя, это тело быстро заживает, вообразительная часть как бы застывает на ужасе. Долго потом ишшо одно и то же кино перед глазами крутит…
- По моим соображениям не должно быть ее в ближнее время… Сейчас опосля приватизаций оправимся и заживем, ну, я имею в виду, кто доживет, конечно. Мы-то все, откуковали свое.
- Постой! Это как так? Хто тебе интересно нашептал на счет того, что войны не будет? А-ну, кайся…
Дед чинно покашлял в кулак. Выдержал паузу, еще раз театрально бабулю оглядел с ног до головы, как будто соображая, выдержит она всю правду или нет, и только потом, осторожно, словно подбирая слова, начал:
- А так, когда я воевал, помнится, в Карпатах мы останавливались, далеко зашли в горы, далеко, дебри там непроходимые, ну и красота, скажу я тебе, нигде такой не видывал, так вот… там… посреди энтого царства жил дед ведун, мастер был по всем приворотным делам, не передать какой. Это я потом уже понял, как говорится, задним умом. А тогда решил я у него разузнать, изменяет мне дома жена или нет? Он всем нашим говорил, что будет наперед и что вдалеке творится, где в земле клад лежит…
- Ого! Зойка-то изменяет – не выдержала бабуля – да она святая женщина была, царствие ей небесное. Такие, как она раз в тысячу лет рождаются и то сразу в монастыри уходят, чтобы, значит, обычной жизнью не оскверняться.
- Да, твоя правда, мне так прямо и сказал: святая тебе жена досталась, солдат, она тебя вымолит живым даже из ада. О, какая сила!
- Значит, правильный ведун. Так что он там про войну-то говорил?
- Цыц, ты, не перебивай. Захожу я к нему, а у него дома змей много, по полу ползают, с потолка как колбасы свисают, и шипят, шипят…На улице подле порога деревянное корыто стоит, полное воды, вот они в ём и прохлаждются, только головёшки наверху торчат и жала от удовольствия вытягивают…
- Тьфу, ты, нечисть какая… не приведи Господь, ишшо приснится.
- И я об том же. Стою, сплёвываю, стараюсь не запоминать, чтобы потом в кошмарах не появлялись. А дед, как бы не замечая, что стою остолопом, довольный ажно кряхтит, рассказывает, что змей муштрует, один раз даст молока напиться парного, второй, а на третий ужо чистый кипяток, змея обжигается и уползает, потому как нечем ей жалить. Безобидная, получается. Но вкус молока запомнила – и приползает снова. Вот тут дед и начинает свою науку над ей проводить… А в войну все змеи особливо лютые и от одного укуса можно умереть, а куда умирать людям или зверям. Вон, война и так много загубила. По им, по змеям, можно всю политику определять: если их много развелось, знай - к засухе. Но он не только змеями интересовался, он про всю матушку-природу знал и ведал, что война начнется, потому что летом сорокового года пчелы враз исчезли, а они за год беду чуют и пропадают.
- Вона, как… тогда, выходит, войны не будет. Пчел нынче много. Ромку вчера сразу две ужалили, ох, и рёву было на всю ивановскую. Слыхал, поди или ты форточки закрываешь? А войны, выходит, не предвидится, слава те Господи!
- Не будет.
- Ну, спасибо тебе, Степаныч, утешил ты меня. У меня тоже сердце чует, что все будет хорошо, но тоскливо нам всем без Мишани, даже не передать как тоскливо. Как он там? Он ить у нас мальчик домашний, к строгости не привыкший, но так сам по себе правильный.
Тут бабуля обиженно смахнула слезу. Сосед успокоил:
- Ладно, будет тебе мокроту разводить. Мишаня – наш человек, за себя постоять умеет. А драк он с детства избегает, всё тихонечко решает, миром, это младшие у вас шебутные. Я, если хошь знать, даже не помню ваших мальцов с чистыми лицами – без царапин или там лейкопластыря. Сразу видно – они другие, ох, и намаетесь с ними, когда подрастут, если, конечно, не образумятся, иной раз вроде и фулиган первостатейный, но к взрослости так умом обзаведется, что рот раскрыть не успеешь: всё про всё знает, да и к тому же с опытом. Как там говорится, за одного битого двух небитых дают. Поживем – увидим. Прокурор-то ваш раньше вспомни, какой правильный тон держал, а как в семидесятые «Запорожец» купил ой-ой-ой, каким шишаком расхаживал, пройдёт, бывало, и не то, что шляпки не помнёт – куда там – даже в твою сторону не глянет! Вспомни, с каким трудом я его уговаривал моей дочери по блату стиральную машину достать, и могорыч проставил – честь по чести, а он расщедрился «Малюткой». Но мы и тому были рады, всё ж не на руках стирать. А потом, когда сделалась демократия, он враз, как будто того и ждал, с катушек слетел. Не скучно вам жилось, не скучно, я как вспомню тебя на заднем сиденье горбатого «Запорожца» - сердце умилительней стучать начинает. Хорошие вы соседи все-таки, если просто из-за забора знаться, а так… даже не знаю, что сказать.
- Ты это на что намекаешь? Всё темнишь, вокруг да около ходишь, как партизан на допросе у немцев, а я, оглупела совсем, не пойму, что ты сказать-то хотел?
Я тут чего слыхивал – Степаныч покашлял в кулак.
- Чего?
- Дочка твоя Таська после того, как мужик ее бросил, стала встречаться с ветеринаром, люди бают… я так, за что купил, за то и продаю.
- Что? Да ей же шестьдесят пять на Крестовоздвиженье будет…слышь, Степаныч, ты прям как будто по морде дал. Моя заноза, а я про нее ничего не знаю. Пропадает где-то вечерами, но мы не спрашиваем, может, подменяет кого на вахте... поди теперь, разберись. Это раньше все на государство работали, а теперь на частников, и у всякого своя политика. А уж правильная или нет – бог весть. Живу я потихоньку себе, в молодые дела не шибко мешаюсь. Да и не говорят мне лишнего, это раньше мы в церковь все подряд стремились, совесть освежали, потому и сбрехать старшим было стыдно, а теперь могут соврать и глазом не моргнув.
- Вот, она любовь какая, выходит! По мне больше срам это, ты уж за прямоту не обижайся.
- Погоди, какой ветеринар? Уж не тот ли, который на избирательном участке работал? Потом еще бюллетени, будь они неладные, дома жег? Но дело замяли, просто пострамили прилюдно и всё.
- Он самый.
- Ну, неплохая партия, я тебе скажу… неплохая. А сколько ему годов-то будет?
- Шестьдесят четыре, тоже на пенсии, но он и на дому продолжает работать, которые в частном секторе живут, зовут его котов, поросят кастрировать. Хорошо зарабатыват плюс знамо дело могорыч. Говорят, армянский коньяк любит, но и от другим не брезгует, губа не дура.
- Ой, Степаныч, Степаныч, как ты мне сейчас глаза открыл, а я сижу дома ничего не знаю, что твориться-то на свете белом. Да что там на свете! У себя дома под носом, что делается не вижу. Как жить-то? Хорошо, хоть в люди не хожу, глаза опускать не надо и сюда, окромя тебя, никто не приходит, виноватить некому.
Бабуля со Степанычем просидели до глубокой ночи. Я же вечером ушла на встречу с Вадимом. Он ждал меня с букетом васильков под той самой яблоней, где было наше первое свидание. В нарядных ветках пел соловей, Вадим, увидев меня, поднес указательный палец к губам, мол, тише, тише, здесь, сейчас невидимый певец нам исполнит чарующий вальс Вселенной, и ты почувствуешь, как дышит земная твердь, как в глубине зарождаются ручейки. Как далекие звезды нам посылают волны тепла и света… Мы с любимым медленно поцеловались. И как будто земля со всем содержимым ушла из-под ног, стало все другим. Я совершенно забыла, зачем его звала, все дела, люди вдруг отдалились от меня на огромное расстояние. Стало важно только настоящее: я, Вадим и соловей в ветках яблони. По телу пробежала дрожь, и кожа сделалась металлической, это озноб, но не от холода, а от переполненных чувств. Любовь, доверие, страсть – сейчас они словно не вмещались в меня, я не могла собой владеть, но до хруста сжав кулаки, взяла себя в руки и продолжила диалог с любимым.
Я никого не осуждаю, потому что знаю, как выглядит Любовь. Она меняет людей, преображает мир и мне никогда не понять тех, кто притворяется, накидывает на себя нежное покрывало Любви ради того, чтобы получить материальные блага. В тот вечер мы с Вадимом решили ничего не говорить бабе Тасе. Пусть все в жизни идет своим чередом.
Дома ждали меня обычные дела, как бабуля говорил «кажнодневные». Виталий успешно сдал сессию и с новой девушкой пил чай на кухне, они живо что-то обсуждали, пока не вошла я. Окинув их взглядом, я тоже присела перекусить.
- Светлана – представилась девушка – подруга Виталия.
- Однокурсница? – поинтересовалась я из вежливости.
- Нет - ответила она – я из фарма…
- Из чего, простите, не расслышала?
- Из фармацевтического факультета – уточнила она – в одном институте учимся, но факультеты разные.
- А…понятно. Ну, тогда я вам мешать не буду.
Меньше всего мне хотелось сейчас сидеть в компании брата и его сиюминутной подруги. Я сделала бутерброд и ушла к себе в комнату. Тут же вошел Ромка и сказал, что, поскольку мама сегодня на дежурстве, то укладывать их с Вадиком должна я и чтобы сказка была новая. Не прочитанная. И «нигде-пренегде, никогда-пренекогда неслышанная».
В Виталькиной комнате заиграла тихая музыка, на этот раз классическая, а вскоре послышался стон. Я привычно достала ватные шарики и начала снимать косметику с лица, а потом пошла в комнату к младшеньким. Мальчики послушно лежали на двухъярусной кровати: Ромка сверху, Вадик снизу и жадно ждали новой сказки. Дело в том, что мама с бабушкой им постоянно что-то придумывают. А я, глядя в окно на ночное небо за окном, начала неуверенно сочинять:
Давным – давно из недр Земли после дождя, а может даже после ливня с градом, величиной с грецкий орех, появился на свет алмаз. Это такой камень. Ценный.
- Мы знаем – сказали дети в один голос – он у нас есть в энциклопедии и рисунок его видели. Им еще можно на стекле какое хочешь слово нацарапать.
- Может, его дождем вымыло, а может, его постепенно с течением времени вынесло, как время выносит старые клады… Сияя яркими лучами, он тут же был замечен самим Солнцем.
- О, какое чудо! Я впервые вижу огненный блеск на Земле – промолвило Солнце – можно я буду называть тебя братом?
- Можно – сказал алмаз неуверенно.
Он никого еще не знал, потому спешил со всеми подружиться. Весь мир, казалось ему, наполнен дружелюбием, любовью и заботой. Наивный, он судил по себе!
- Надо же! Он только сегодня вышел из-под земной коры, а сколько внимания… - прошипел гранит – как будто я не умею сиять? Особенно, когда меня удачно умоет дождь, а солнце встанет, не как обычно сбоку и вдалеке, а прямо надо мной расправит лучи…
- Правда – спросил алмаз – значит, выходит, мы с тобой родственники. Мы умеем сиять! Ура!
- Как бы, не так – отвечал ему гранит – я, между прочим, из благородной породы. Люблю соседствовать с серебром, золотом, платиной… родственные связи мне следует искать там.
Тут Ромка хихикнул. Я ему молча погрозила кулаком и продолжила:
- Ух, ты удивился радостный алмаз – это, какое счастье, быть рядом с ними. В них столько света, а все вместе они похожи на радугу, всегда блещут жизнью, любовью, переливаются теплотой. Вот мне бы…
- А у мамы серебряные сережки – сосредоточенно спросил Вадик Ромку.
- Да… серебряные.
- Так, тихо – сказала я – а то не буду сказку продолжать – думаете, мне больше всех надо?
- Ты – отвечал ему гранит – хочешь соседствовать с благородными металлами? Даже не мечтай! Оглянись вокруг, вон, видишь, сколько у меня родни, - алмаз оглянулся, кругом в песке и глине было много гранита - уж они-то слово за меня замолвят, а ты один как перст. Один!
- Да – виновато отвечал алмаз, переливаясь всеми оттенками земли и неба, странным образом, в нём даже днем отражались звёзды, как в глубине колодца и он оделял окружающее пространство непривычной утренней свежестью.
Он был настолько кристально чист и не допускал и тени фальши. Его лучи, казалось, вмещают в себя всю чистоту, какая только может быть. И в то же время он был невероятно хрупок, даже мельчайшая песчинка, словно чувствуя его красоту и нежность, боялась прилепиться к нему, чтобы не причинить страданий.
- Я – продолжал гранит – королевский камень. Меня носят короли, принцы, президенты! Обо мне мечтают красавицы всего мира.
- А я не знаю, кто я – сказал виновато алмаз – я ..я просто камень, каких нигде нет. Я никому здесь не нужен и от этого невыносимо одиноко, быть непохожим на других.
Спор между алмазом и гранитом, возможно, длился бы вечно, если бы алмаз не нашел Человек. После этой находки дела Человека пошли в гору, алмаз вскоре был отшлифован и выставлен на самой известной выставке в мире как совершенное чудо природы, равных которому нет и никогда не было. Он стал соседствовать с дорогими металлами и камнями, и все они, абсолютно все, признавали его превосходство. А гранит остался там, где и был все эти две тысячи лет. Он совершенно никому не нужен…
- И зачем гранит хвастался? – недоуменно пожал плечами Ромка. – Зачем надо было задаваться перед алмазом. Не лучше было бы им дружить. Много бы узнали друг о друге, алмаз наверняка бы поделился бы каким-нибудь ценным секретом, который бы потом пригодился граниту, ведь гранит сам по себе хороший камень, просто его много, намного больше, чем алмазов, рубинов и изумрудов. А еще мне очень нравится янтарь.
- А в тебя весной гранитом кинули – спросил Вадик – когда ты пришел с разбитым носом и опухшими глазами.
- Не знаю…я не смотрел на камень. Мне быстро стало больно и неинтересно.
- Наверное, гранитом – заключил Вадик – никто не будет бросаться алмазами.
«Отдайте вашего мужа»
Когда я вышла из детской, ванна оказалась занятой. У нас есть еще одна ванна – но мы ей обычно не пользуемся, потому что в неё надо проходить через спальню родителей, а их мы стараемся без лишней надобности не беспокоить. Я тихо постучала и спросила шепотом:
- Вы там скоро?
- Нет – ответила девушка – не скоро.
- Мы только начали мыться – сказал Виталий.
Мне почему-то в голову не приходило, что можно вдвоем мыться. Впрочем, вскоре раздались характерные охи, и я поняла, что там не только водные процедуры принимают. В ожидании, когда освободиться ванна, я присела на кухне, чтобы не скучать взяла томик Флобера. Впрочем, тосковать мне не пришлось, в дом зашла баба Тася. Она выглядела свежей и помолодевшей.
- Привет, Юленька, все учишь, учишь – произнесла ласково она – и так отличница у нас. Смотри, не перетрудись, а то потом твоя светлая головушка заболит.
Глядя на счастливое лицо бабы Таси мне не хотелось ни о чем говорить, просто смотреть и все. Прав, тысячу раз прав мой Вадим, когда говорит, видеть счастье – уже счастье. Баба Тася спросила меня, пойдет ли ей «химка», я оценила внешность и сказала: нет, вот новая прическа – да. А завивка только лицо состарит. Принесла ей журнал мод и наглядно показала, какую прическу делать.
- А можно я журнал возьму и отнесу парикмахеру, чтобы не объяснять на пальцах? – Спросила баба Тася.
Я разрешила.
Из ванной, между тем, раздался стон.
- Они там что вдвоем?
- Да…
- Давно?
- Да уж прилично.
- Весь в деда пошел. Трудно будет его жене… - произнесла страдальческим голосом баба Тася.
- Когда еще это будет – заключила я – сколько воды утечет. Но, кто знает, может Виталий изменится?
- Ага – сказала баба Тася – когда рак на горе свистнет, тогда и изменится.
Утром позвонил Сашка из Испании и сказал, что у них беда. Кто-то или что-то разозлило пчел, и они массово на людей нападают, уже двое умерло от укусов. Черный рой, словно ошпаренный носится по улицам в поисках очередной жертвы. Барселонцы в спешке закрывают двери и окна, включают вентиляторы и кондиционеры, прячут домашних животных. На улицах все застыло в ожидании Апокалипсиса.
Когда бабуля услышала про пчел, на весь дом заголосила:
- Ох, не к добру это, не к добру. Степаныч, вот, казал, как в воду глядел, пчелы исчезают перед войной. Посему быть, она скоро и начнется. Звоните бегом Мишаньке, как он там, разузнайте. Жив ли мальчик мой, первенец золотой наш? Больше не увидят его мои глазоньки… не услышат мои уши его ласковый голосок. У него словцо первое было – баба, я его как раз на руках держала, мой-то, еще жив был, как услыхал, так и сказал – бабулин пацан. А Мишанька, ангелочек, так прикипел ко мне, так прикипел, не оторвать, и когда у него первый зубик выпал, мне принес, мы его вместе сюда в герань и схоронили, еще молились вместе, чтобы зубки вырастали у него прочными и красивыми. Господи, мой Боже, забери меня вместо него, вместо всех них.
Я, перекрикивая причитания бабули, сказала Сашке, чтобы держался. Он же с присущим ему чувством юмора заявил, что уже обмазался вонючей гадостью, ее специально продают в аптеках, чтобы пчел отпугивать и приличных людей заодно. Поговорить с Мишкой не получалось, его телефон молчал. Пришлось звонить папе на работу, объяснять всю ситуацию, папа заверил, что разберется и просил не волноваться. К обеду он и в самом деле всё выяснил, оказывается, Мишкин телефон молчит, но с ним самим все порядке. Ответить не может, потому что на гауптвахте сидит.
- За что? – Недоуменно спросила я.
- За хорошее поведение - ответил папа, - только за него сажают на гауптвахту. Не знала?
Отец выключил телефон. Пришлось бабуле говорить, что с Мишкой все хорошо, просто на дежурстве целые сутки стоит. Так надо.
Она немного успокоилась, достала четки и начала молиться. По лицу видно было, что мой ответ её не удовлетворил, но что поделать?
Виталик летом устроился на работу, а на мне повисло домашнее хозяйство, за это родители обещали нам с Виталием двухнедельную поездку к морю в августе. Меня очень настораживал тот факт, что придется ехать с Виталием, но виду не подала. В конце концов, он такой же брат, как и другие. Если не принимать в расчет его увлечение женщинами, то в остальных житейских областях Виталик – просто умница. К тому же много читает, с ним всегда есть о чем поговорить плюс у него редкое чувство юмора. Бывает, Степаныч спросит его, что бабуля делает – он непременно отвечает: на дискотеку ушла. Как-то дедушка решил познакомить его с дочерью знакомого судьи, с тем расчетом, чтобы между молодыми что-нибудь произошло, а там, глядишь, можно и про свадебку подумать. Девушка решила произвести впечатление на брата, высокомерно сообщила, что из правовой философии признает только труды Монтескье, а потом, взглянув на Виталия, спросила:
- А вы как к нему относитесь?
Виталий, не моргнув глазом, ответил:
- Да нормальный чувак этот Шарль. Мы с ним пиво пили…
Девушка, округлила глаза:
- Что, серьезно?
Виталик:
- Я не знал, что можно пиво пить в шутку?
Девица истерично захохотала, а Виталик отвел деда в сторонку и строго сказал:
- Если еще раз будешь знакомить меня с разбитными телками, не внук я тебе, а так случайный прохожий, понял?
- А чего не понял? Все понял, не совсем тупой… но чем она тебе не понравилась?
- Дед, у нее в интимном месте растут зубы.
- Ты … серьезно?
- Это атавизм называется, не парься. Мы в институте его как раз сейчас проходим.
После этого ни дед, ни кто-то другой уже не посмел сватать Виталика, а вот Мишку с Сашкой многие пытаются женить, но тоже безуспешно. Братья крепко держат оборону – ждут настоящей любви. Или мне так кажется? Иногда баба Тася ворчит:
- Все принцесс ищете, а где их найти-то нынче… последние времена наступают. Библию читайте, там все, как есть, написано.
Я в таких случаях обычно отвечаю: кто ищет, тот найдет.
- Ага, жди – перечит мне баба Тася – все принцессы сызмальства по настоящим принцам расписаны.
- А чем мои братья не принцы?
- Тебе все шутить бы да смеяться. Одни хиханьки да хаханьки на уме. Когда же ты повзрослеешь? Я в твои годы уже замужем была, хвастать, конечно, нечем. Но за мужем ухаживала – будь здоров!
- Я правду говорю, бабуль.
- Правду она говорит…правду смехом не говорят, а на сурьезе сказывают, и только то, что ведомо. В чем сумлеву нет никакого, поняла? А правду через хи-хи да ха-ха говорить, это значит, не уважать ни правду, ни того, кому её говоришь. И с детства ты такая, одно слово – стрекоза!
Но больше всех баба Тася любит Носки. Это видно невооруженным взглядом. Она с такой заботой их выслушивает, помогает им. Называет их настоящими детьми, что своего рода очевидная глупость, разве другие внуки не настоящие?
На следующее утро снова позвонил Сашка из Испании, сказал, что выиграл чемпионат и спросил, что купить. К сожаленью, меня не было дома, трубку взял Виталий и на полном серьезе попросил наклеек на чемоданы. На всех.
- Слышь, ты, клоун, хватит прикалываться – рассердился Саша – я серьезно спрашиваю и, между прочим, издалека.
- Ты, что хочешь сказать, что наклейки на чемоданы больше не выпускают? Ах, как жаль. Как же мы теперь будем без наклеек-то?
- Твое счастье, циркач недоученный, что ты вне досягаемости, а то, честное слово, в нокаут бы отправил одной левой…
- Я бы удивился, если бы ты Пушкина прочел, а что, читающий боксёр – это мировая сенсация. Тебя в библиотеку записать?
Называется, поговорили.
Поняв, что вести речь с балагуром бессмысленно, Саша положил трубку. Он, как обычно, хотел накупить нам подарков, но не помнил - ни одного размера, потому от покупки одежды отказался. Бродил по магазинам и брал, как он выразился «то, что цепляло глаз». Зонтик, дамскую сумочку, маленький чайник, авторучки, пеналы, рюкзаки, бейсболки, миски с национальным орнаментом. Персонально для Виталика – испанский стетоскоп, ну и тет-а-тет сказал ему пару ласковых.
Мы тысячу раз говорили своему чемпиону, что ничего не нужно нам привозить, особенно из дорогих вещей, но, тем не менее, Сашка каждый раз, возвращаясь из заграницы, напоминал деда Мороза.
Потом, как обычно. Первые две недели дома отдыхал, затем снова тренировался, при этом старался еще папе помогать на фирме. Порой Саша пытался воспитывать Виталия, стыдил его на счет дам, но тот - непробиваем. А Саша задумчиво сидел, курил на веранде и удивлялся, мол, такие девушки приходят с виду невинные-невинные, а как начнут говорить, думаешь, откуда они?
С посещением нашего дома каждой новой девушки лицо Саши все более и более мрачнело, он понимал, что в женщинах вообще не разбирается, а потому найти себе пару будет, ох, как непросто. Как-то он вызвал на серьезный разговор Виталика, как главного специалиста в семье по дамской части и спросил:
- Как ты думаешь, порядочные девушки вообще есть?
- В каком смысле?
- Ну, чтобы не гуляла, не дымила как паровоз, не ходила, торгуя собой…вот это я органически не переношу.
- Ты про походку?
- Ну и про походку тоже. Хотя, конечно, понимаю, что требования у меня завышены.
- Есть – твердо сказал Виталик – только лично мне такая ни к чему. У меня сейчас не тот период. Знаешь, в каждом возрастном отрезке свои интересы. Хотя, нет. Не так. Я хотел сказать – свои потребности. Интересы-то вряд ли у меня изменятся.
- Понятно. Спасибо, братан, утешил. Еще бы подсказал, где найти настоящую девушку. Не хочу верить, что их нет. Вон, мы думали, что кругом всю природу замусорили, а в прошлом году с папой поездили по стране, так нашли еще абсолютно чистые места. Конечно, их немного, но они есть. Так, мне кажется, и с людьми. Можно еще найти… Но где? Где?
- Найдешь. Кто ищет, тот всегда найдет. Но ты только сначала обычных попробуй, из тех, что всегда «под рукой» - чтобы разбираться более-менее в вопросе. А то дамочки экзотический народ: как почуют, что в теме не шаришь, такого наплетут – уши в косички заплетутся. На днях получаю эсэмэску: «Милый мой, какое счастье, я беременна». Знаю, что развод полный, я за собой слежу как Ленин за революцией. Отвечаю тут же: «Поздравляю тебя и отца ребенка». Она мне пишет: «Себя поздравляешь?». Я ей: «Увы, родная, я не могу стать отцом, здесь даже медицина бессильна. Уж я-то потомственный медик, знаю». И все! Больше ни ответа, ни привета. А представляешь, дал бы я слабинку? Сейчас бы уже готовился шагать под марш Мендельсона и выслушивать предсказуемые концерты под названием «Семейная жизнь молодой семьи, случившейся по залету».
- Да, ты молодец – согласился Саша – я бы, наверное, так не смог… Знаешь, я когда смотрю на знакомых парней, которых буквально развели на свадьбу, мне жить не хочется. Все эти темы: «Устройся на другую работу», «Перестань ходить на обед к маме», «Забудь про спортзал»… такую тоску навевают. А одному не то что тяжело, иногда просто невыносимо.
- То-то и оно. Хочешь, тебе одну историю расскажу? Хочешь, правда? Про эталонные отношения. Давным-давно, нет, это не сказка. При одном императоре жил, в общем-то, хороший и очень умный и талантливый человек, правда, как это у нас говорят, далеко не первой молодости. И была у того человека жена красавица. Молодая, влюбленная в него по уши, к тому же верная.
- Так не бывает…
- Слушай дальше. Однажды по одному нелепому поводу того человека приговорили к смертной казни, а поскольку он был уважаемый - продолжил брат, - то приговор в исполнение он должен был привести самостоятельно. Он приказал своим слугам разрезать ему вены и положить его в горячую ванну. Сказано - сделано. Но смерть не хотела его касаться долгое-долгое время, тогда он попросил яда. И, снова попрощавшись со всеми, выпил. Когда он-таки умер, все заметили, что молодая зазноба тоже наложила на себя руки. Её все, в том числе и подоспевшие слуги императора, начали активно возвращать к жизни. Силы медицинских светил и ее молодость дали-таки ожидаемый результат. Она выжила. Император даже пытался за ней ухаживать, но она на него внимания никакого не обращала, а ее бледное лицо всегда оставалось немым упреком мерзавцу. До конца жизни она так и не вышла замуж, всеми мыслями и молитвами обращалась постоянно к своему мужу.
- Как его звали? Ну, того счастливца…
- Сенека…
- Да, как там говорят, преданья старины глубокой. Представь, что какая-нибудь Ленка из банка или Машка из парикмахерской смогли бы повторить такой подвиг.
- Думаю, вполне. Женщины на всё способны.
Братья в тот вечер долго говорили, пока, по всей видимости, не пришли к какому-то решению.
Следующие сутки я бы назвала днем разборок. Сначала пришли родители соседских пацанов-третьеклассников и начали жаловаться на Ромку, он их почти каждый день обижает. Я посмотрела на мальчиков, намного выше нашего озорника и спросила: как же он вас может обижать, он же вам до груди еле-еле достает?
- А он подпрыгивает – был ответ – и быстро, быстро бьет, сообразить не успеваешь.
Я не смогла удержаться от смеха и снова спросила: вас же двое – он один, как может один избить двоих одновременно? На что дети мне искренне отвечали, что он одного колотит руками, другого ногами. В это время вышел из своей комнаты Сашка, подмигнул Ромке и прошел в ванную. Мне ничего не оставалось, как заставить брата попросить у посетителей прощения. Потом, когда жалобщики ушли, я спросила Ромку, как это ему удается, одновременно двоих бить? На что он, не задумываясь, ответил: в боксе главное не бояться. Понятно, откуда ветер дует…
После обеда к нам в дом пришла нынешняя дедова любовь и спросила бабу Тасю. Я сказала, чтобы подождала в прихожей, а сама пошла в комнату бабули, баба Тася как раз сидела там. Женщина предложила найти укромное место, поговорить. Баба Тася пригласила ее к себе, поскольку я уже была немного знакома с ней, то очень боялась, как бы чего она не сделала, встала у двери и начала подслушивать, готовая по первому зову броситься на помощь. Сашка только головой покачал, мол, ай-ай-ай, как не стыдно, такая большая девочка, а ведет себя как малышня. Я поднесла указательный палец к губам и прильнула к двери.
Женщина, закурив длинную сигару, начала:
- Таисия, извините, я, к сожаленью, ваше отчество не знаю…
- Не важно – ответила баба Тася – я – простой человек, когда бы начальник другое дело.
- Хорошо – сказала та. - Понимаете, какое дело… мы с вашим мужем давно любим друг друга…
- Знаю, с восьмого марта.
- Нет, вы плохо информированы, мы с ним знакомы уже семь лет.
- У нас городок маленький, многие друг друга знают и по семь лет, и по десять, а, бывает, и всю жизнь, но это ничего не значит.
- Вы не поняли, мы в этом смысле знакомы семь лет.
- Может быть – отвечала баба Тася – не только у нас в райцентре, но и в области, а уж про поселки, которые к нам примыкают и говорить нечего – многие женщины могут сказать то же самое, что и вы. Слово в слово.
Все-таки, баба Тася молодец. Ей, конечно, не один раз приходилось вести разговоры на подобные темы, поэтому в них поднаторела. Но, та женщина не сдавалась:
- Видите ли – волновалась гостья – мы с ним решили пожениться.
- Понимаю – отвечала баба Тася – семья – дело святое. Женитесь, детей рожайте, воспитывайте. Разве я могу вам запретить?
- Простите за откровенность, Таисия, ваш муж не может жениться на мне, пока не разведется с вами…
- Так пусть разводится, он квалифицированный юрист, знает, какие бумаги для этого нужны, пусть приносит или приглашает меня куда надо, я все, как положено, подпишу. Препятствовать вашему счастью не буду!
- Хорошо… очень хорошо. Но, как бы вам сказать, он стесняется с вами говорить об этом…
- Мой законный муж говорить со мной стесняется? Ну, это вы уж загнули, дорогуша! Экий у нас застенчивый прокурор. Вы, выйдите на улицу кому-нибудь это скажите. Чего-чего, а застенчивости за ним никто никогда не замечал… Как припечатает – мало не покажется.
- Понимаете, то чужие люди, а то вы. С вами он не будет себя вести, как на работе. Тут совсем другое.
- Что хотите сказать, ему стыдно со мной разводиться? И даже сказать об этом стесняется?
- Да…видите ли… ему говорить с вами об этом стыдно…
- По - вашему я ему должна сказать, давай, разведемся, чтобы ты мог нормально без упреков совести жениться на другой бабе, так, что ли?
- Ну, примерно так, только, пожалуйста, но помягче.
- Вы, дама, чем болеете?
- В каком смысле? Почему спрашиваете?
- У болезни всегда один смысл и тот прямее и понятнее некуда, с какого хочешь языка переводи. Любой специалист подтвердит.
- У меня онкология – сказала она, странно вращая белками. Это так страшно, но я смирилась, я сильная и верю, что смогу справиться…
- Ну, а с головой по психической части у вас все в порядке?
- Д-да. Я абсолютно адекватный человек.
- Тогда, вот что, милая барышня, ступайте отсюда подобру-поздорову и не морочьте голову себе и людям. Если бы я не знала, что вам осталось жить без году неделя, я бы, конечно, с вами по-другому поговорила, а раз знаю, то жалею, но не более. И не выгоняю, а прошу. Оцените мое отношение. Я не всегда такая, вон, домашние подтвердят. Чуть что не по мне – сразу войну объявляю, мне бы мужиком родиться, генералиссимусом бы стала, а так домом руковожу. Но ничего, настанет час, будет и на нашей улице праздник, вон, когда малые подрастут, они такую погоду сделают, мало не покажется. А Ромашка-то наш вполне может президентом стать, сам ещё мелкий, а характер великого человека. Жаль, конечно, что вы этого не увидите, но с другой стороны, может, оно и к лучшему, не надо будет свою зависть заставлять работать, а на небе будете вместе с ангелочками и радоваться за народ, но, думается, окажетесь вы все-таки в другом месте, а уж там будет не до нас – своими делами займетесь.
- У вас … просто нет сердца – выпалила женщина, поднимаясь.
- Это вы в точку попали, у меня вместо него пламенный мотор и даже песню про меня сочинили.
Незваная гостья вышла и вместо прощанья сказала: вы еще об этом пожалеете! Эх, знала бы она о нашем состоянии…
Я облегченно вздохнула, признаться, я ожидала худшего, и от одной мысли становилось неприятно. Теперь же, глядя на отдаляющийся силуэт «настоящей любви», я даже улыбнулась и мысленно пожелала ей счастливого пути и забыть к нам дорогу. Навсегда.
Чуть не забыла! Мне папа с утра наказал купить баранину для шашлыков, завтра во дворе будут посиделки. Это любимое занятие нашей семьи в летние выходные. Я, собираясь, мельком взглянула на бабу Тасю, нет, она не была - не расстроена, не подавлена. У нее, по всей видимости, относительно деда созрело какое-то решение. Не знаю, может, и в самом деле будут разводиться? Лично мне бы этого очень не хотелось, наш дед, конечно, то еще сокровище – но мы к нему привыкли. Впрочем, пусть будет так, чтобы всем было хорошо.
Позвонили Носки и, как всегда, радостно, перебивая друг друга, сообщили, что в понедельник их надо забирать. Они бы, конечно, и сами могли доехать, но не положено. «За всеми дитями должны приходить взрослые. Потому что дети без взрослых - бесхозные».
Бабуля звонку особенно обрадовалась, сказала:
- Хорошо, близнятки приезжают, будет кому кафизмы над моим телом почитать. И ты, Юлинька, читай, не стыдись. Чтобы все три дня, пока тело здесь будет, читали псалтирь по очереди, так мне легче будет мытарства проходить.
Пришлось заверить бабулю, что неотступно будем читать и еще Сашку привлечем.
- Хорошо, робяты. Молодцы вы у меня.
Шашлычный день выдался на славу. Вся семья, кроме деда, собралась у костра во дворе, конечно, темой разговора номер один был Мишка. Мы все по нему очень соскучились. Папа сказал, что армию непременно должен пройти каждый мужчина, иначе чего-то, может быть, совсем чуть-чуть ему будет не хватать всю жизнь. Плохое со временем забудется, а хорошее останется и будет греть воспоминаниями как вот это костер. Папа служил в пограничных войсках и дружбу с некоторыми своим сослуживцами до сих пор поддерживает. Не будь этого братства, наверное, скучновато бы жилось. И, надо же такому случиться, как раз в это время на мой телефон позвонил Мишка.
- Привет, сестричка, как дела?
- Нормально. Скучаем без тебя. Как раз вспоминали – богатым будешь.
- Наши далеко? В смысле – семья.
- Все тут рядом, посиделки устроили.
- Везет счастливчикам…
- Как у тебя дела?
- Вчера вот тоже ел подобие шашлыка.
- Как это «подобие шашлыка»?
- Тушенку шестьдесят шестого года выпуска. В смысле тысяча девятьсот…
- Шутишь?
- Нет. Дай трубку для начала папе.
Я передала трубку родителю, а сама долго не могла понять, как можно хранить тушенку столько лет? Это же противоречит всем законам!
Степаныч предположил, что это, видать, из стратегических запасов. Вон, его внук вспоминал после дембеля, когда к деду приехал пожить, пообвыкнуть на свободе, бывало, ест в армейской столовой что положено, а там кусок копыта попадется, ну, поморщится, брезгливость для порядка покажет, отбросит и дальше принимается есть. Голод не тетка родная по матери, как говорят в нашем городе.
Все-таки многого мне не дано понять. Маме, я думаю, тоже. Ее историческая тушенка расстроила, но она, как всегда, виду не подала. Виталик, правда, проинтуичив материнское состояние, предложил Мишке в армию выслать витамины и глюкозу. Мама немного успокоилась, но в глазах затаилась грусть. Было видно, сейчас она не с нами, а далеко-далеко в казарме, где постигает суровую житейскую науку ее первенец, ее боль. И, если Мишке плохо физически, то мама его состояние переживает сердцем. В конце трудового дня брат, уставший, завалится и ляжет спать, а мама будет лежать у себя в комнате, и смотреть в темноту, думая о своем мальчике, представляя его маленьким и беззащитным. Память услужливо будет ей прокручивать картины, которые навсегда соединили мать и сына. Вот, он маленький упал в лужу, а тут он болеет после прививки, но крепится и обещает не плакать – «пакать», клянется, когда вырастет, будет всегда маму «защищивать». А потом обнимает и целует, и этот миг навсегда запечатлен в материнском сердце. Мама целует белокурую головку, пахнущую детством, и безоговорочно верит маленькому человечку. В эту минуту ей так хочется, чтобы так было всегда, а взрослая жизнь ребенка отдалилась бы на целую вечность. Она не хочет верить в армейскую казарму, гауптвахту, плохую еду. И надо ли удивляться, что сейчас у нее нет настроения и аппетита?
Саша с видом кулинарного знатока советовал шашлык полить красным вином, как это делают в Испании, а Ромка сделал смесь из кетчупа, майонеза и горчицы, как видел в подростковом сериале и говорил, что это «вкусно-превкусно». Вадик попросил сделать мясную стружку, потому что кусок целиком в рот не лезет. Так мы просидели до глубокого вечера, пока – о, чудо – малыши сами не попросились спать.
Степаныч вспомнил, как войну находили лошадей, убитых пять-семь дней назад, варили и ели. Главное, учил он, бульон слить, вся отрава в бульоне, а мясу ничего не будет, если его хорошенько проварить. Правда, грех это, но от голода, на что только не пойдешь. И столько всего смертных грехов наш солдат в войну собрал, что век ему каяться не перекаяться. А теперь, по его словам, барские времена, народ с жиру бесится, уже в рассоле всё готовое покупают.
Вечером Виталию на мобильный позвонили, женский голос требовал, чтобы он куда-то пришел, причем немедленно, Виталик быстро попрощался с нами и в чем был, в том и убежал. Мало-помалу стали расходиться и остальные. А когда мы уже стали заносить вещи после пикника в дом, пришел дед. Поздоровался, как обычно со всеми, вошел в свой кабинет, и закрылся, через какое-то время вышел с папкой и направился к выходу.
- Слышь, чего – сказала ему баба Тася, глядя в пол.
- Чего ещё? – спросил, не оглядываясь, дед.
- Твоя нынешняя краля приходила.
- Зачем?
- Просила, чтобы мы развелись, я вашей любви мешаю.
- Ну и мешай дальше, я-то при чем?
- А если снова припрется?
- Не пускай. Просто дверь не открывай – и всё.
Дед не стал продолжать тему, повернулся и быстро ушел. Видимо, все-таки надумал разводиться, раз за бумагами приходил. Жаль. Придется смириться еще с одной болью. Господи, ну , кто придумал развод? Вот, жили бы мы как раньше, муж и жена – на всю жизнь, и, чтобы любили, берегли друг друга, а потом после смерти, когда по Евангелию перейдём в жизнь вечную, то и там тоже рядышком, а то ведь как получается: здесь семьи дробятся, он – налево, она направо, дети разрываются между ними, живут двумя правдами. Поэтому нервные и даже злые. При встречах непременно чувство неудобства и глаза в пол. Стыд, даже если его не показывать, всё равно разъедает изнутри. А потом – в другой жизни – то же самое, сказано ведь, что посеешь, то и пожнёшь. Я мысленно попросила:
«Господи, пожалуйста, услышь меня! Сделай так, чтобы в нашей семье не случилось развода, чтобы мы жили, как и раньше одной дружной семьёй, Господи, ты же видишь, расторжение брака – это отторжение одного члена семьи, признание его неродным, неправым. Не допусти этого. Мы все неправы одинаково, но дай нам это понять, почувствовать и возлюбить ближнего всем сердцем. Обещаю тебе, Боже мой, если ты меня услышишь сейчас, я никогда больше ни о чем Тебя беспокоить не буду, всё приму с благодарностью, даже смерть».
Ближе к ночи к нам постучали, сонная баба Тася, не спрашивая, кто это мог быть, открыла и замерла. Выглянули из своих комнат мы с братьями. На пороге прихожей стоял плохо ухоженный мужчина, увидев нас, он, немного заикаясь, спросил деда, а когда узнал, что тот здесь не живет, все равно попросился пройти, мы, удивленные, все же его пустили.
- Я к вам на пять минут – сказал он. Меня Гриша зовут. Ваш отец, дед… муж… он мне так помог… не передать. Я из-за него под амнистию попал. Два года свободных теперь.
- Так вы к нам прямо из тюрьмы? – спросила баба Тася – о, Боже!
- Да.
- Ну, хорошо, что зашли поблагодарить, а то мы уже спать ложимся, вон, видите, я уже и косметику смыла, стала похожа на бабу ягу, не пугайтесь. Много молодух превращается в бабушки после принятия ванны…
- Ах, да. Да… конечно. Простите. Простите.
Мужчина замялся и направился к выходу. У него это первые часы свободы, поэтому он смотрит на мир глазами инопланетянина. По его виду понятно, он не знает, зачем нужна косметика для и без того ухоженных лиц. Сейчас ему кажется все красивым и правильным.
Баба Тася, освоившись, командным тоном спросила:
- Молодой человек, извините, что спрашиваю, а у вас деньги есть?
- Есть, конечно, я тут недалеко живу триста километров всего… в соседней области. На билет хватит и там еще сорок пять километров пешком, потому что автобусы не ходят.
- Всего триста километров?
- Как говорят, для бешеной собаки это не крюк, ну вы не переживайте. Главное - свободен! Вы даже не представляете, каково это волей дышать. До сих пор голова идет кругом.
- Уважаемый – обратилась снова баба Тася – возьмите вот хотя бы тысячу рублей… на дорогу.
- Нет, я просто пришел сказать спасибо. Денег не надо. Что вы? Оставьте себе! Я не пропаду.
- Возьмите, кому говорю. Как говорят: дают – бери, бьют – беги. Мы не обеднеем, а вам копеечка, ох, как может понадобиться, особенно в первое время. Потом, надеюсь, вы все-таки встанете на ноги.
Мужчина робко взял купюру и с виноватым видом направился к выходу.
- Подождите…секундочку. Я мигом.
Баба Тася направилась на кухню, быстро высыпала из большой тарелки куски шашлыка в целлофановый пакет, взяла из хлебницы половину хлеба, достала из холодильника бутылку минералки, все аккуратно сложила в авоську и отдала гостю.
- Спасибо… я почему-то такой вас представлял – прошептал смущенный гость - когда познакомился с вашим мужем, если бы у меня была такая жена… ну, о чем я? Я бы на руках её всю жизнь…я обязательно с вами рассчитаюсь. Обязательно.
- Не стоит. Забудьте. Радуйтесь освобождению – и будьте счастливы. Пусть вам свобода, как говорит мой благоверный будет во благо. До свиданья. И не попадайте больше в места не столь отдаленные. Жизнь и так коротка, чтобы её проводить вот так бездарно.
- До свиданья, передавайте привет мужу.
- Ага, обязательно… С Богом! Берегите себя.
Проводив гостя, баба Тася зашла на кухню и сказала, как бы, между прочим:
- Виталий, наверное, сегодня дома ночевать не будет. Как-то уж совсем энергично он собрался. Видимо, дел невпроворот.
- Наверное – пожала плечами я – от Виталия всего можно ожидать. Но стоит ли из-за него беспокоиться? Ведь не первый раз, хотя, надо признать, намного спокойнее, когда он дома…
Лечение счастьем
Назавтра мне предстояло ехать за Носками, поэтому решила пораньше лечь спать. Баба Тася, несмотря на поздний час, начала кому-то звонить, судя по выражению лица, разговор предстоял интересный. В пять утра я проснулась по будильнику, чтобы неспешно сделать гимнастику и нанести макияж, заодно полить цветы в доме. В это время на кухню зашел Виталий, на нем лица не было. Его губы были мертвенно бледными. Я, потрясенная, спросила, что случилось? Он залпом выпил всю воду в моем ковшике и выпалил:
- Сегодня меня чуть не кастрировали…
Я присела с немым вопросом: «Как»? Показалось, что-то внутри хрустнуло, сразу стало тяжело дышать. Виталий, доставая дрожащими руками из холодильника молоко, растерянно как будто самому себе рассказывал:
- Довольно просто, такая операция под наркозом занимает полчаса не меньше, если профессионал, конечно, зашьют потом аккуратно раны, зеленкой замажут и – гуляй, Вася! Хотя, Вася ли ты после этого?
- Но… я просто онемела и, пока подбирала слова, брат продолжал:
- Четверокурсницы поначалу меня разводили как лоха, женить хотели. Я их по привычке отшил, особо не заморачиваясь. Они решили, что я как матрос после дальнего плавания, кидаюсь на всё, что движется. Забыли в зеркало при дневном свете посмотреть. Вчера собрались на день рождения одной дуры и меня позвали, хотели бурдой напоить, усыпить, ну а потом, я в их руках. Знаешь, я вот теперь в Бога реально верю, это Он, Он от меня беду отвел. Вспомни! Я же весь день жрал жирный шашлык, пришел к ним, хлебнул чего-то там, и спать резко захотелось, а у меня всегда марганцовка с собой, ну, просто так мама приучила носить. Захожу, значит, в ванную, вытряхнул стакан из-под зубных щеток, развел туда марганцовочку. Всосал залпом. Стошнило, еще выпил, снова стошнило, причем, мой организм так реагировал на отраву, что блевал я как подзаборный Тузик даже через нос. Прополоскал. Налил в третий раз, и слышу за дверью шепот: «А вдруг он там уже уснул? Нам что придется дверь выбивать? По идее мы должны уже оперировать. Время пошло». Собрался с силами. Носовой платок намочил, на морду напялил, чтобы хлороформом в ноздри не ткнули. Открываю быстро дверь как ниндзя какой-нибудь, зырк, так и есть, стол, где раньше гудел пир, быстренько превратился в операционный блок, скальпели разной длины в лоточек уложены. Стерилизация на отлично у сучек. Я машинально развернулся. Заготовку их на опрокинул на них же, - и ушел. До сих пор, видишь, трясет.
Мне сделалось дурно. Виталий, доставая из холодильника валерьянку, дрожал и рассказывал:
- Ты, знаешь, я первый раз в жизни. Девушек вот так бил. Никогда руку на женщин не поднимал, а тут инвалидом ходили сделать…Это не люди. Нет.
- Виталий, тебе надо успокоиться – сказала я – прийти в себя. Помнишь, бабуля говорила, боль могут причинять только больные люди. А сейчас таких большинство, бедные, бедные обладатели мёртвой веры, фальшивой любви и темной надежды…
- Тёмной надежды?
- Да, потому что тьму выбрали вместо света. Есть всего два пути – черный и белый. Или – или.
- Юлька, ты – гений! А это, извиняюсь, как?
- Светлая надежда делает жизнь светлее и чище, а у них наоборот.
- Точно. Надо записать. Но учти: это не моя мысль.
- А чья?
- Дедова.
Всю дорогу в автобусе я думала о Виталике, урок, который преподали ему минувшей ночью навсегда останется в его памяти и сделает его другим. Женщины отныне для него перестали быть беззащитными. За привлекательными лепестками многообещающей свежести и красоты он будет видеть яд, а в манящей слабости наверняка станет угадывать приманку. Где его душа теперь? О чем он думает? Осознал ли он в полной мере то расстояние, которое его отдаляет от Женщины? Как бы там ни было, светлая печаль навсегда поселилась в его сердце, сделав его мужчиной.
Так я размышляла, а когда увидела загоревшие Носки, тут же грустные воспоминания улетучились.
- Юлька, приехала! Ура-а! А мы тебе подарок приготовили, только что закончили работу.
Я, счастливая, обняла братьев и от радости заплакала. Они чуть-чуть подтянулись, лица стали более серьезными, а глаза все такие же озорные. Детские. Господи, какое же это счастье – жить со столькими детками. Вот он, рай. Как я люблю их всех!
- Юлька, закрой глаза – попросил Петька – ну, пожалуйста.
- И не открывай, пока не скажем, что можно – добавил Пашка – а вот, когда скажем, тогда сразу и открывай.
Я зажмурилась. Дети, важно сопя, прохладное и влажное кольцо торжественно надели мне на шею и разрешили посмотреть.
Открываю глаза. О, Боже! От увиденного даже дыхание перехватило. Это самые прекрасные бусы в моей жизни, вместо бисеринок ягоды: земляники, малины, смородины. Какая прелесть. Я быстро достала телефон и сфотографировала. А потом, расцеловав братьев, пошла с ними в главный корпус, расписываться в регистрационном журнале за то, что их забираю. По дороге они, как всегда, перебивая, рассказывали о том, как провели время. А потом, перемигнувшись, начали петь новые песенки. Про детство. Про море. Про счастье. Про радугу-дугу. Про курочку. Про уточку. Про мир. Про семью. Про школу. Про дружбу. Про любовь.
В приподнятом настроении мы ввалились в дом и тут же всех, включая животных, расцеловали.
Дом весь вечер ходуном ходил от радостных вибраций. Все обнимали, целовали близнецов, по нескольку раз рассматривали новые фотографии. Ромка на будущий год тоже попросился отдыхать с ними. Вадик внимательно осматривал берестяные доспехи, которые близняшки научились мастерить и теперь подарили ему. Санька вручил им испанские подарки, а Виталик, потрепав каждого за волосы, пообещал их свозить на настоящую рыбалку, где во-о-он такая щука. Бабуля прямо сияла от счастья, она решила, что теперь самое время ей умирать, поскольку будет, кому читать псалтирь за усопших. В доме снова стало весело, за ужином я, глядя на Виталика, поймала себя на мысли, что младшие братья своим появлением развеяли тоску. Он, казалось, и думать забыл о том, что с ним могло произойти минувшей ночью. В его сердце снова ворвалось детство и завертело-закружило мысли, чувства. Вместо запланированной, казалось бы, грусти, лицо озарила счастливая радость вчерашнего школьника.
Утром Виталик предложил маме взять Вадика с собой на работу. Сказал, пусть тусуется со старшим братом, может, чему-нибудь и научится, к тому же дома от него отдохнут. Хоть какая-то польза будет.
- Виталя, ты только не рассказывай ему …историй про женщин и разные физиологические подробности – попросила мама.
- Мам, ну что ты? Какие могут быть женщины? Я капитально намерен ребенком заниматься. Учить его уму-разуму. И точка.
Вадик же, приняв важный вид, тут же решил стать врачом, но пока еще не определился со специализацией. Я помогла ему застегнуть подтяжки на шортах и надела бейсболку, чтобы не перегрел голову будущий Авиценна.
- А поцеловать? – потребовал малыш – я же на весь день ухожу работать. Это ведь не шутки.
Мы все на секундочку застыли от умиления.
Бабуля неожиданно подозвала к себе Виталия.
- Слышишь, внучочек мой беспокойный, сказать тебе вот что хочу, ты будь с девицами осторожнее. А то я тут сон видала, будто змея большая обвила тебя кольцами, склизкая вся, извивается и хотит ужалить в энто самое место. Мужицкое. Ужно и жало распустила, аж яд в мешочках виден, коричневый, как свежая заварка от крепкого чая. Страшно мне сделалось, аж озябла от страха-то.
- Ну, бабуль, что вы все мне такое говорите. Сначала мама потом ты…я вообще, если хочешь знать, дал обет целомудрия. Как это – целибат. О, точно! Поживу одинокой жизнью, займусь учебой. А что, холостяк – это звучит.
- Правильно. Живи в чистоте, а то мало ли что может приключиться, ты – парень видный, за тобой столько глаз следит, ить не все добрые.
- Бабуля, хочешь, верь, хочешь не верь, я уже четыре дня живу в чистоте, какая раньше мне и не снилась, я свою комнату даже чуть ли не простерилизовал, самому дико. На кровать боюсь ложится, чтобы не помять, представляешь?
- Убрался, что ли?
- Да, что там убрался! Вылизал всё подчистую! Как вирус жесткий диск.
- А то я думаю, что вчера-то у тебя окошки хлопали. Хлоп – туда, хлоп – сюда, еле успокоилась, и снова – хлоп-хлоп. Даже через включённый телевизор было слышно.
- Я их мыл.
- Ты окна мыл? Виталик, золотой ты наш, ты прости меня, дуру старую, но, шибко берегись. Какая-то засада на тебя устроена. Чует сердце мое. Когда приходит в дом опасность, это чувствуется, кажется, даже сам воздух тревогой пропитывается. Ты, думашь, что человек, это токмо то, что видно – руки, ноги, голова, и усё? Нет, сладенький мой, человек, это ещё и дух его, а он не виден. Да и зачем его видеть? От этого волнение лишнее. Дух или там душу могут видеть святые, ну и эти… не в дорогу будет сказано, бесы. Так-то, Виталь, сторожись.
- Хорошо, бабуль.
- Ну, ступай с Богом. И мальца береги. Главное, не прогляди, чтобы он не учудил чего, а то, хто знат, что у него на уме.
- Пока, не переживай. Всё хорошо будет, вот увидишь. Вернусь, расскажу, как было. Вместе посмеемся, потому что окажется, что твои страхи были напрасны.
Про засаду бабуля оказалась права, вот только сердце её подвело на счет субъекта, как любит приговаривать дед. Вечером не пришел ужинать Сашка, по всей видимости, с кем-то встречался. Это событие нас всех заинтриговало. Но, как обычно бывает в нашей семье, внимание на себя переключил другой ребенок.
Вадик рассказал, что Виталий научил его делать искусственное дыхание.
- Манекену? – спросила взволновано мама.
- Да. Манкенену. Но очень похожему на настоящего мужчину, только ему не больно. Хоть бей его, хоть стреляй.
Не хватало еще, чтобы Вадик делал искусственное дыхание человеку. Понятно, что от нашего Виталика всего можно ожидать. Мы ели, как всегда, и бурно обсуждали самые разные вопросы, даже бабуля вышла к нам пообщаться, хотя обычно мы приносили еду и чай ей в постель. Неожиданно у Виталика позвонил телефон, он нехотя достал мобильник из кармана джинс и вышел.
- Что мне делать? – услышали мы отчаянный женский голос в трубке – что делать?
- Клизму – холодно ответил брат и выключил телефон.
Мы все дружно замолчали. Не хотелось за столом делать замечание брату, особенно при малышах, которые буквально впитывают каждую нашу эмоцию. Между тем, отсутствие Саши становилось все более заметным, и мама сама решила ему позвонить. Оказалось, он и вправду встречается с девушкой.
- Ну, так веди ее к нам – предложила мама.
- Правильно, приводи нечего стесняться – сказала баба Тася – места за столом всем хватит. А уж еды и подавно. Кто знает, может, она голодная, но стесняется?
Папа улыбнулся и сказал: ну и молодежь, мы раньше встречались вечерами, боялись, что кто-нибудь из знакомых увидит, стыдились, прятались. А теперь, встретились – и сразу на борщ с пампушками!
- Так-то были ранишние времена, а то теперешние – произнесла бабуля – кругом один конфорт.
- Между прочим, сегодня Саша первый раз девушку в дом приведет, а то все Виталий водит – заметил Петя – обратите внимание. Сегодня – особенный день.
- Цыц, мелочь – шепнул Виталий – молчание – золото, помните, что я вам говорил?
- Ага, помним – заметил Пашка - но мы больше ценим серебро. Ты сам рассказывал и нас заставлял запомнить, что ионы серебра убивают микробы. Потому многие медицинские инструменты делают из серебра. Чтобы раны быстрее заживали. Так что серебро намного ценнее, и Степаныч, между прочим, всю жизнь ест одной и той же серебряной ложкой, потому долго живёт и ничем не болеет. И умирать не собирается.
- Всё верно, но на всякий случай замолчите.
Моя личная жизнь в это время переживала небольшую паузу, поскольку Вадим был на учениях и я, чтобы не скучать, полностью занялась домашним хозяйством и малышами. Признаться, мне нравится возиться с детьми. С ними забываешь обо всем вокруг, старшие братья более замкнутые, но и они в домашней обстановке преображаются. Не знаю, благодаря кому или чему наш дом стал нашей общей слабостью, хотя домоседами нас трудно назвать.
Когда мы уже принялись за чай и папа привычно стал разрезать клюквенный пирог, в дверь позвонили. Я побежала открывать. На пороге стоял Саша с девушкой. Ее лицо показалось мне знакомым, но только я не смогла припомнить, где её видела? Однозначно – она не из моего окружения.
- Проходите, пожалуйста – предложила я.
- Добрый вечер! – сказала тихо девушка, войдя в дом.
- Добрый, коли не шутите – ответила бабуля, пристально вглядываясь в нее.
Виталий с виноватой улыбкой начал странно рассматривать чашку. Вспомнила! Эта девушка у нас уже была.
- Если не ошибаюсь, вы – Светлана – улыбнулась я ей.
- Да, правильно, а вы Юля… сестра тут всем.
- Знакомые, что ли? – спросила баба Тася – вот так вся молодежь промеж собой и знается. И так всегда было. Это у нас, стариков, круг обчения уже некуда.
- Да, Света у нас была.
- Чего-то я не припомню у тебя светловолосых подруг, разве что у Витальки, его все время на беленьких тянет. Как это – о, вспомнила - блондинок!
Виталий покраснел как рак и сделал вид, что не слышит. А счастливый Сашка, покрываясь, как папа когда волнуется пятнами, повернувшись к красавице, медленно спросил, кивая на Виталия:
- Вы знакомы?
- Да – ответила чуть слышно она - немного.
- Все понятно – заключил упавшим голосом несчастный – тебя проводить?
- Нет, я сама.
- Давай…
- Ага… до свиданья.
Света сникла, повернулась и ушла. Воцарилась тишина. Петька, глядя на Сашу, тоже чувствовал себя глубоко несчастным.
А баба Тася, заметно огорчившись, продолжила:
- Наш Виталий давно всех девок в округе перепортил. Ну, чистый жеребец. Ох, нарвётся он когда-нибудь. Как подумаю, что может быть, даже страшно становится.
Виталий, придя в себя, ответил:
- Наивная баба Тася, ты, где в нашей округе девок видела? Они в твое время были в дефиците, не то, что теперь. В наше время, само слово девушка звучит архаично. Такое чувство, что в мир приходят уже взрослые многоопытные дамы… исключения встречаются далеко и редко.
- Слышь, братан – произнес после долгой паузы Саша – назначу тебя личным экспертом по женской части. А то мои уши столько лапши на себя приняли сегодня…Тяжело.
- Догадываюсь.
- Так, мальчики – сказала мама – прекращайте говорить загадками, допивайте чай и по кроватям. А ты, Сашенька, поешь. Ты еще сегодня не ужинал.
Бабуля молчала, молчала, а потом выдала:
- Сон мой, выходит в руку, на Витальку нашего готовится западня.
- Не готовится – произнесли в один голос Носки – все пройдет хорошо у него.
- Эт почему? – спросила, зевая, домашняя провидица.
- Мы за него заказную обедню закажем!
- Лапоньки мои! Ясен пень, что все сойдет ему, коли у него таки защитнички… Прямо ангелочки! Господи, спасибо тебе! Это же, какой подарочек ты нам, грешникам, сделал, что таких деток послал. И в кого они такие?
Наутро пришло письмо от Мишки. Он писал, что все у него нормально. В части даже поп имеется, это он для бабушкиных ушей специально так расписал, чтобы меньше тревожилась. Для остальной части нашей семьи, Носки не в счет, наличие священнослужителя в армии не гарантирует соблюдение военными всех законов, в первую очередь, нравственных. Увы, на веру нынче мода... единственное, что нас всерьез насторожило, что в письме часто упоминал про еду. Только одно слово «сгущенка» в двух строчках трижды встречалось, это отметили все. Папа улыбнулась, а вот бабушки не на шутку засуетились. Послали Ромку за Степанычем, чтобы выработать политику помощи солдату, как они выражались, не стратегию, а именно: политику. Серьезное дело!
Остальные члены семьи по привычке разошлись по своим делам. Виталик снова взял Вадика с собой на работу. Сашка с Носками пошли к папе на фирму. Пока я возилась на кухне, в дом зашел сосед с бутылкой столового вина подмышкой. После приветствия попросил у меня три стакана и закуски и, кряхтя, направился в комнату к бабушкам. Совещание было долгим и содержательным, письмо несколько раз перечитывалось бабой Тасей вслух, а некоторые места поочередно всеми цитировались, после чего старшее поколение приняло решение: срочно надо ехать к Мишке в армию и везти ему продукты. Вечером, это было сообщено родителям как решение в окончательной редакции, при этом добавлено, что мальчик после дома еще не привык к казенным харчам, страдает и вообще мало ли что может случиться – «а он чай не сирота детдомовская». И, надо бы к нему отправить ответственного и не занятого человека – лучше Юлю. Мама сразу согласилась, ну а папу пришлось всем одновременно уговаривать, после чего он махнул рукой и сказал: «Делайте, что хотите».
- Юлька, ты поедешь к Мишке в армию – спросил любопытный Ромка.
- По все видимости – да. Ты же видишь, это не просьба, а воля старших. Разве я могу ей противиться?
- Привези мне бинокль армейский.
- А мне настоящую пилотку с военным значком – попросил Вадик – я, наверное военным стану когда вырасту. Только сначала на врача выучусь, я Виталию слово дал.
- Так, тихо – успокоила мама – Мишка служит недавно, у него самого еще ничего нет. Ему надо продукты везти, а то он голодает и очень страдает в непривычной обстановке.
- Мороженое – спросил Вадик?
- Серьезная еда, мороженое – проворчала баба Тася – одни сладости на уме. Даром, что от них зубы портятся. Совсем не думают об организьме.
- Успокойтесь, Юля на себе попрет ему два ящика сгущенки – произнес Виталий – ну и в рюкзак может чего положит, по мелочи так сказать, килограммов на десять-пятнадцать. Кто же будет армию кормить, как не мы?
Саша с папой одновременно рассмеялись. А бабушки в тот же вечер принялись собирать рюкзак с провизией Мишке в армию. Так в мои летние планы была внесена существенная корректировка. Признаться, мне даже было интересно, как выглядит действующая воинская часть. Вадим много раз рассказывал, но, видеть мне не приходилось, ни разу. А хотелось бы!
Путешествие в поезде, как ни странно, доставило удовольствие. Родители дали денег на такси, поэтому с вокзала я доехала прямо до части. В контрольно-пропускном пункте с меня потребовали паспорт и попросили подождать, пока не свяжутся с Мишкиным начальством. Я достала томик Хемингуэя и принялась читать, не пропадать же зря времени. Между тем, прошел час, второй, третий. Солдаты на пункте все время кому-то звонили, докладывали, иногда звонили им. А нашего Мишки все не было. Вдруг откуда-то появилась здоровенная крыса и начала бегать по линолеуму. Я сидела не шелохнувшись, а она пробежала вперед, назад. Потом снова вернулась. И…начала играть с хвостом. Я была потрясена, мне никогда бы в голову не пришло, что крысы могут так играть, при людях. На исходе четвертого часа, когда я уже изрядно устала ждать и стала подумывать о том, куда бы пойти, размяться, появился Мишка в военной форме.
- Привет, Юлька – окликнул - скучаешь.
Я немножко растерялась, странно было видеть брата с коротенькой стрижкой в военной форме. Не помня себя, со всех сил бросилась ему на шею. В это время на КПП зашел еще один солдат, девушка которого ждала в отличие от меня на улице. Парочка удобно расположилась на лавке и девушка, совершенно не стесняясь, эдакой наездницей, села на колени любимому и они начали страстно целоваться, не замечая ни нас, ни охраны. Нам, невольным свидетелям, сделалось неловко. Мы с братом одновременно отвернулись.
Что ж, в этих местах такие картины обычное дело. Мы с Мишкой вышли на улицу, он сказал, что сейчас перед отбоем он должен отлучиться, договориться с кем-то из начальства, а потом снова вернется ко мне. Заглянул в сумку, взял кофе, конфеты, копчености, как он сказал «для офицеров» и убежал, а я осталась ждать. На этот раз на улице. Ко мне подошел лейтенант лет тридцати и игриво спросил:
- Кого ждем, барышня?
Я ответила, что брата. Он интимно улыбнулся и сказал: все так говорят. Каждый день несколько десятков молоденьких «сестричек», им приходится видеть на контрольно-пропускном пункте…
Примерно через полчаса Мишка вернулся, и мы направились в поселок искать квартиру. Перед этим, правда, зашли на рынок и купили большой торт – Мишкину армейскую мечту. На разговоры у нас были сутки, поэтому мы особенно не торопились. Нашли квартиру, положили вещи, поели и пошли гулять по поселку, попеременно фотографируясь, я набрала домашний номер и дала Мишке поговорить с семьей. Разговоры, точнее расспросы длились почти час, пока трубка совсем не нагрелась, и только тогда мы попрощались с домом, я сразу телефон выключила пока тот совсем не сел. Неизвестно, разрешит ли нам квартирная хозяйка воспользоваться электричеством?
Брат долго рассказывал, как ему живется, одно утешение – прапорщик у них хороший. Передал привет Степанычу, очень надеется застать его живым. Теперь, как никогда, хочется с ним поговорить, спросить, как он воевал? Хочется услышать что-то настоящее из первых уст.
Странным образом, впервые в жизни я почувствовала себя взрослой и Мишка тоже. Мы говорили на взрослые темы: жизни, смерти, любви, дружбы, веры. Дома у нас были совершенно другие разговоры. Мишка рассказал, как ему страшно было прыгать с парашюта в первый раз. Выглянул в дверь вертолёта и голова закружилась. Он посмотрел назад, там еще четверо на очереди и…шагнул в пустоту. Страх его мгновенно парализовал, он забыл про все на свете. Парашют сам раскрылся. Посмотрел вниз, когда перестал падать. «Господи! - пронеслось в голове – как же внизу красиво и страшно». В это время в кармане завибрировал телефон, звонил Сашка из Испании, говорил что-то про климат, про пчелы, а Мишка летел и балдел. Чистота звука была непередаваемой, слышно было даже дыхание.
- Ты где сейчас – спросил брат, не понимая, откуда такая чудная тишина.
- В воздухе, в небе, на парашюте лечу как птичка, скоро буду приземляться, вот уже двенадцатиэтажки показались. С ума сойти, такая красота! Братан! Как мало мы о жизни знаем.
- Ну, ты даешь! – только и выговорил тот – а я думал, что мы с тобой далеки только географически. А ты, вроде как в другом измерении паришь, даже немного страшно стало за тебя. Молодец, Санёк! Пока, счастливо тебе приземлиться и дай знать, когда это произойдет, а то я теперь переживать буду.
Рассказал, как к одному сослуживцу мама приехала издалека, а сумерки были, она в очках и даже своей пятерни не видит и кажется ей, что первый встречный солдат ее Ростик. Пока, наконец, не назвала фамилию Ростика и его не пошли вызывать. В потемках подходит к ней другой солдат, она по привычке:
-Ростик?
Он отвечает, нет, но мы с вашим Ростиком вместе спим. Мать в ужасе: как? А он, улыбается и говорит:
- Обыкновенно, друг над дружкой.
- Фу, какая мерзкая шутка – произнесла я – как можно так шутить с родительницей?
Мишка добавил: слушай дальше. Тут раздается тупой звук, солдатик, который зубы заговаривал, бац, вылетает, к маме подходит её родной Ростик. Он, оказывается, ему пинка засадил.
- И правильно сделал – согласилась я – хотя, методы, конечно, ужасные.
- Вот так, Юлька, такие здесь шутки – заключил брат.
- Держись, постарайся плохого не замечать. Думай о хорошем.
- Держусь. А куда деваться? Жизнь, как книга, одни странички весёлые, другие грустные, но пролистываются все одинаково.
Мы порядком устали и побрели к съемной квартире. Я впервые, что называется, кожей ощутила, что такое чужой дом – в нём всё неродное, непривычное. Аляповатые обои, выщербленные чашки. Здесь незнакомые люди наводили уют на свой вкус и теперь нас впустили в него за деньги, не рассчитав одного, а может, просто им безразлично – на чужой территории нам плохо. И, наверное, плохо всем будет, кто здесь окажется, потому что тут не чувствуется любви. Хозяева, например, скатерть постелили так, что пятна на ней с первого взгляда незаметны, но от этого при случайно брошенном взгляде чувство душевного холода только усиливается. Ведь люди, которые думают о деньгах, словно излучают стужу. Хочется бежать от них без оглядки.
Вечером на позвонил папа, спросил Мишку и долго с ним разговаривал. Наша квартирная хозяйка не учла одно обстоятельство, что мы с Мишкой в самом деле брат и сестра и постелила нам на одной кровати. Мы так устали, что даже не стали придираться, просто рухнули и отключились. Проснулась я от шума, Мишка сидел перед телевизором с открытой банкой сгущенки и смотрел бои без правил. Увидев меня, сказал:
- Ты даже не представляешь, какое счастье, сидеть вот так перед телевизором, есть, что хочется и никуда не торопится, а в каких-нибудь двух километрах отсюда раздаются регулярные команды: «Подъем!», «Караул», «Завтрак»…
-Что обычно бывает у вас на завтрак?
- Перловка, хлеб, кусок масла и чай, спасибо, что сладкий.
- Ты же ненавидишь перловку! Помнишь, говорил, лучше голодать, чем её есть.
- Ненавидел, Юля, не-на-ви-дел… а тут полюбил. Пришлось. Я пересмотрел свои вкусы за считанные дни, а может, часы. Здесь другая реальность, пойми, наконец и не удивляйся.
- И к боям без правил ты всегда был равнодушен. К ним даже Сашка и тот интереса не проявляет, говорит, в них отсутствует сам принцип справедливости, а потому они не стоят внимания.
- Ты правильно сказала: был. Был. Было… в другой жизни, со мной другим. Но я, сегодняшний, новый, и адаптированный к существующей реальности, где нет семейных застолий, поучений бабули и детских капризов младших братьев, особенно Ромкиных. Теперь я понял, мировой пацан у нас растет. Вадик чуток спокойнее его, но только чуток, капельку, а вот, чувствую, с Ромкой мы все еще хлебнем и не раз.
- Что же получается, ты здесь деградировал?
- В чем-то – да…но в то же время в чем-то вырос. Вернее, расту. Какая-то работа внутри меня происходит, это не привычка к новой обстановке, нет, а именно – рост, меняется мое отношение к людям и ценностям. А семья, любовь, дружба… как бы так сказать, приобретают особый вес. Я только здесь понял, как это важно иметь большую семью, братьев, тебя. Как это хорошо, позвонить и сказать: «Здравствуй, мама» или «Привет, пап», как это важно, что на свете живут бабули и дед. Эх, Юлька, ты даже не представляешь, какие силы кроются в близком родстве!
Я лишь горько улыбнулась и направилась готовить завтрак брату. Чего-чего, а такого я не ожидала. Вадим мне ничего такого не рассказывал, хотя тоже в казарме живет. Миша съел яичницу в одно мгновенье, я смотрела на него во все глаза и не верила. Он превратился в кого-то нового, и этот новый был определенно не из нашего круга. Никогда бы не подумала, что брат, который с детства досконально изучил римское право, знает в совершенстве латынь, английский, будет радоваться сгущенке и смотреть бои без правил? Мишка меня неприятно удивил тем, что он сквернословил. Мы в семье привыкли, что кроме деда и иногда Виталия никто больше в семье не использует ненормативную лексику. А тут? Не успела я собраться с мыслями, как на мой телефон позвонил дед, он только что узнал, что в гостях у Мишки и, понятное дело, тут же захотел поговорить со старшим внуком. Я передала трубку брату. Судя по всему, дед не изменился, сразу после приветствия и пары-тройки типичных вопросов, спросил, как в армии по женской части? Мишка ответил, что ужасно.
- Баб нет? – переспросил дед с нотками не то тревоги, не то иронии в голосе.
- Есть – ответил честно брат – но, деда, такие…такие.
- Это ерунда – внучок – главное, что есть. Без них мы никуда и никто. А то, что дамы, как ты выражаешься «такие», стало быть, других не заслуживаем. А как будем достойны, так они и появятся. Теперь же, на этой стадии, важно увидеть в них женщин, разглядеть, несмотря ни на что. Когда-то от твоей прабабушки я слышал такую историю: мимо их села проходила колония арестанток. Времена в пору её молодости были тяжелые и в тюрьму сажали просто так, в том числе и, как ты знаешь, дам. Женщины босые, в рванье, с засаленными волосами шли как зомби с потухшими взглядами, а по обочинам дороги стояли жители села, ни живые, ни мертвые, смотрели на них и молча опускали глаза. Когда колония прошла за село, а там - пологий овраг, за ним речушка, конвой дал команду: мыться. Бедняги сбросили с себя тряпье, и все, как одна, голые, побежали к воде. И что же? Вместо измотанных каторгой баб, к воде спустились прекрасные светлокожие, длинноволосые нимфы. Селяне со своего пригорка неустанно следили за ними, дивясь такому быстрому превращению. Ведь на расстоянии не было видно ни жирных волос, ни беззубых ртов. Они видели плескающиеся в воде лебединые тела - и все.
Дед со старшим внуком еще долго болтали, а я ушла в ванную комнату. Перемены в Мишке меня неприятно удивили. Вдруг стали понятны родители, которые всячески откупают своих детей от армии. Просто понимают, что армия не для них или жалеют? Мне кажется, Мишка со своим образованием, знанием языков на «гражданке» как выражаются здесь, мог бы больше принести пользы государству и обществу, чем в армии.
Мы еще какое-то время посидели, поговорили, потом начали собираться. Мишка забрал гостинцы, младшим что-то передал в конверте. Потом мы зашли в военный магазин, купили бинокль, пилотку, значки. Затем проводил меня до остановки, я не выдержала и заплакала. Почему, спрашивается, я должна родного человека, у которого есть своя комната – да что там комната – маленький мирок в нашем семейном гнезде, оставлять среди чужих людей? Ведь мы дома по нему будем не просто скучать, а болеть за него. Думать, как он тут живет?
Мои расстройства достигли апогея. В подавленном состоянии я вернулась домой, всю дорогу тупо смотрела в окно, не хотелось ни есть, ни читать. И даже, кажется, привычно не обрадовалась возвращению в родные стены. Когда сказала домашним, все хорошо, не поверили. Пришлось рассказывать, пересказывать снова и снова пока даже бабуля не поняла моих переживаний. Успокоил папа, он сказал, что Мишке это надо обязательно пройти. Раньше даже дети аристократов служили в армии, несмотря на то, что не приучены были к грубым манерам, мерзким запахам, грязи…
- Запахам? При чем тут запахи? – спросила я отца, поморщившись.
- Да, дочка, запахам. Ты даже не представляешь, какая стояла вонь, когда, например, наше подразделение ноги мыло.
- Фу!
- То-то и оно. Неженкам, как говорил, наш майор в строю не место. Мужчина должен уметь переносить трудности, а где ему этому научиться, как не в армии? Почему мы сейчас живем в век женоподобных мужчин? Потому, что не уважаем армию. И это естественно, как и то, что женщина должна рожать.
После этих слов, мне стало все же легче. Виталий, жалея меня, предложил младших уложить спать. Мне на этот раз стало безразлично, что он им будет рассказывать. Пусть всё идет своим путем, я так устала от контроля! Я так устала вообще!
Зайдя в детскую комнату, брат тут же начал придумывать малышам сказку. Ожидая что-то необычное, они враз загадочно замолчали.
- Жил-был одинокий принц, хорошо жил – начал было Виталий. - И многим девушкам из его королевства это не нравилось, потому что хотели выйти за него замуж и стать принцессами. А там, глядишь, стали бы помыкать им. Принеси одно, подай другое.
- Он Иванушка-дурачок? – спросил с надеждой Ромка.
- Почти… слушай дальше. Ну, принц, он ведь не сразу умный был, он сначала учился, бывало, возьмет одну дворовую девку, в прятки с ней поиграет, другую. А жениться – ни в какую не хотел. Просто жил и наслаждался жизнью.
- Он свою принцессу ждал? – перебил Вадик.
- Не перебивай. Я рассказываю, как есть. Слушай дальше: тогда дворовые девки напоили его зельем и решили со свету сжить. По принципу, ни себе, ни людям. Так часто бывает. Принц смекнул, в чем дело, и выблевал их зелье. Он немножко знахарскую науку знал, потому отравить было его непросто. Ох, как непросто! Тогда девки начали ему устраивать засады, чтобы потом можно было подать заявление в милицию, что он, например, надругался над беззащитной женщиной или придумывать другие поводы. Принца один друг об этом предупредил и он не пошел в засаду. Заранее всё знал.
- А как это надругался? – спросил Вадик.
- Ругался, ругался, и надругался – пояснил с умным видом Ромка – чего тут непонятного?
- Так, прошу не перебивать или рассказывать дальше не буду! Понятно? Вот-вот. Но без дворовых девок принцу скучно, он от этой скуки готов ночами на Луну выть. И тут принц принимает соломоново решение: поехать к морю, потому что тамошние лапотницы его не знают и охотно будут с ним играть в прятки. И всем будет весело.
- Какой умный принц – сказал Вадик – сразу видно, в школе хорошо учился.
- Виталик, а ты тоже с Юлей в августе к морю поедешь – начал рассуждать Ромка – если увидишь там принца, передавай ему от нас привет.
- Обязательно. А теперь спать…
- Спокойной ночи.
- Спасибо за сказку хоть и коротенькую, но интересную. Я когда вырасту тоже стану принцем. Настоящим. Но играть с дворовыми девками не стану. Вот ещё!
Спокойной ночи не получилось. Наша миниатюрная собачка Лейка стала матерью четырех симпатичных щенков. Мы так и не знаем, от кого она успела их нажить, поскольку с ней гуляем по очереди, от младших братьев она постоянно убегает, например, а старшие её аккуратно на поводке водят. Поди, теперь, разберись.
Я взяла из кухни коробку, положила туда старую кофту и аккуратно сложила мокрых и пищащих малышей. Молодой матери налила молока, и уже было собралась пойти спать, но тут проснулась баба Тася, увидела прибавление, и попросила убрать подальше от глаз, например, под кровать, а то младшие дети утром проснутся и их затискают. Пришлось согласиться и найти новорожденным новое место жительства.
Стоило мне со щенками определиться, как настойчиво позвонил домашний телефон. На другом конце провода девушка настойчиво требовала Виталия.
- Он спит – сказала я, зевая.
- Пожалуйста, разбудите его немедленно – попросила она – вопрос жизни и смерти, понимаете.
- Тогда звоните ему на мобильный. Будьте добры, оставьте нас в покое.
- Он выключен еще с вечера. Послушайте, я серьезно говорю. Если вы его сейчас же не разбудите, вы об этом пожалеете. Очень.
- Хорошо – ответила я, зевая – но это будет завтра, когда я высплюсь и отдохну. До свиданья.
Телефон позвонил снова. На этот раз трубку взяла баба Тася. Услышав, что зовут, точнее, требуют Виталия, она ничего не стала объяснять, просто положила трубку и собралась уходить в свою комнату. Но, не тут-то было. Позвонили снова, судя по обрывкам фраз угрожали милицией, прокуратурой, судом, вендеттой и еще чем-то.
- Сумасшедшие, звонят посреди ночи, ни стыда, ни совести. Как будто им дня мало. Пусть днем разбираются, если им так приспичило – проворчала баба Тася и выключила телефон.
Я зашла к себе в комнату, теперь звонили на мой сотовый, посмотрела, определился незнакомый номер. Кто бы это мог быть? Нажала, оказывается, это та же самая девушка, откуда она мой номер могла знать? Общаться с ней мне хотелось меньше всего, потому по примеру бабы Таси тоже выключила телефон и вышла на кухню. Сон пропал, захотелось горячего и сладкого чаю. И просто посидеть в одиночестве. Пока вскипел чайник, на кухню вышел Сашка.
- Ты тоже не спишь – спросила я.
- Ага…
- Что случилось?
- Звонит какая-то сумасшедшая, просит позвать Витальку.
- Она и мне звонила, и на домашний.
- Откуда она знает наши номера? Кто их мог дать?
- Не знаю. Может, в каких-нибудь базах вычислила или спросила у из общих знакомых.
- Общих знакомых? Да, чувствуется, братик в очередной раз влип…
- Может, не стоит говорить ему о звонках?
- А толку? Ты же видишь, как нас терроризируют.
Мы с Сашей сидели до половины второго утра и неспешно разговаривали, делились своими планами. Мечтали. А когда уже стали засыпать – вымыли чашки и разошлись по своим комнатам. Утром, часов в шесть, нас всех разбудил настойчивый звонок в дверь. Пошел открывать папа, обычно он или дед просыпаются самыми первыми. Так уж заведено в нашем доме.
На пороге стояла девушка и настойчиво требовала Виталия. Папа привычно поморщился (он всегда делал недовольную мину, когда дело касалось амурных похождений деда или брата) и все же пригласил непрошенную гостью войти. Предложил ей присесть на кушетку, а сам позвал бабу Тасю с ней поговорить и меня заодно. Оказывается, влюбленная в брата подруга, решила свести счеты с жизнью, об этом она, как ни странно, всех знакомых предупредила загодя. Ну, а дальше начала действовать. Взобралась на карниз на девятом этаже и всю ночь там, как завороженная, простояла. Но сказала: утром все равно шагнет в пустоту, не хочет начинать новый своей день жизни без Виталия…
Я разбудила виновника беспокойства и рассказала по порядку, про девушку, новый день, вчерашнюю ночь и карниз на высотке. Виталий быстро оделся, вернее – влез в джинсы и на ходу напялил футболку, вышел в прихожую.
- Стой, подожди – сказал папа – я с тобой. Мало ли что?
- И я – согласился Саша, надевая почему-то свитер.
- И мы тоже пойдем – выскочили Носки в пижамах, которые, понятно, были уже в курсе.
- Так, тихо – сказал им Виталий – отпевать еще никого не надо, бабуле лучше псалтирь почитайте и потом еще акафист за каждого. Вслух. Тут помолитесь за всех. Дома. А мы вам, когда всё благополучно закончится, позвоним, обещаем.
- Нет, мы тоже хотим видеть! Не возьмете, все равно убежим, только тогда дорога будет длиннее, потому что пешком. А пешком всегда дольше, чем на джипе.
- А, пусть едут – махнул рукой отец – в машине всем места хватит. По крайней мере, не буду переживать, что они по улице бегут…
Не знаю, почему, но за компанию поехала и я. Хотелось посмотреть на человека, который так просто может проститься со своей единственной жизнью. По дороге мне пришла мысль, позвонить деду. Не знаю, почему, так спонтанное решение, просто я привыкла, что во всех сложных вопросах участвует вся семья. (Да и вряд ли он сейчас спит?). Я деда не могу до сих пор отделить от нас и смириться с тем, что он вроде как чужой. Мне кажется, в такую минуту, как сейчас, он просто необходим рядом, его опыт и житейская мудрость учат нас намного больше университетских преподавателей, чего стоит, например, такое его выражение: «Мы живем в удивительное время - содержательных вещей и пустых людей». Одним словом, не человек, а кладезь знаний. Рука сама потянулась к телефону.
Дед, не раздумывая, тут же вызвал милицию и пожарный наряд. Вот, что значит опыт многолетней работы в правоохранительных органах! Когда мы подъехали, территорию уже оцепили, внизу растянули специальное полотно, участковый вынимал из машины громкоговоритель. В общем, девице оставалось только смело шагнуть…
Увидев такое внимание к своей персоне, она зашлась в истерике. Виталий, между тем, поднялся на девятый этаж, подошел к карнизу и уверенно протянул ей руку. Она вцепилась и принялась тащить его вниз, но тут подоспел Сашка, который цепко брата схватил. Общими усилиями они вытащили несчастную. Она разрыдалась, косметика размазалась и без того грубые черты лица вовсе приобрели устрашающий оттенок. А я подумала - зачем перед смертью наносить макияж, разве не все равно должно быть? Сашка, между тем, направился к двери. В это время как раз подоспела я с Носками, так мы все остались стоять снаружи. Сколько там «влюблённые» пробыли, мы не помним, поскольку подошел дед и обнял всех нас.
- Внучата мои, опята мои. Соскучились, небось?
Мы, как маленькие, закивали головами, зашмыгали носами. К нам пришел папа. И только после этого мы решились открыть дверь в квартиру, где оставался до сих пор Виталий с девушкой. Брат, видя нас, тут же быстро вышел. В руках он держал общую тетрадь оранжевого цвета.
- Лекции? – Спросила я.
- Как бы ни так, – ответил Виталий – эта красотка вела учет всех мосек, с которыми я встречался. Представляешь, как шпионила? Мне просто дурно стало. А если ей, скажем, придет в голову им всем или кому-нибудь одной мстить? Что за люди! Почему бы им не жить своей жизнью, а не чужой? А?
Сашка, иронично улыбнулся, взял тетрадь, открыл наугад и прочитал вслух: «Мурышева Жанна Павловна, 17 лет, лечебный факультет». Потом, бегло пролистал, сказал:
- Ого, девяносто семь, получается.
- Значит, у меня скоро юбилей – парировал Виталий – но отмечать не буду. Как-нибудь, на пенсии, там и время будет, и воспоминание станут ярче. На расстоянии-то события покажутся ого-го! Вон, как у бабули!
- Ты осторожнее с юбилеями-то – погрозил пальцем отец – давай, кончай свои гаремные страсти, а не то твоя гражданская судьба быстро примет уголовную тень. Знал я одного ловеласа в молодости и лучше бы не знал сейчас…
- Мужик – похлопал Виталия по плечу дед – держись. Отец прав, осторожнее ты с девчонками. Женская душа обид не прощает, в том числе и придуманных. М-да, нескучно вы без меня живете, прямо скажу. Но буду откровенен: я не удивлен. Слава богу, что всё закончилось благополучно.
Мы все, не сговариваясь, направились к лифту. А оттуда нам навстречу вышли подруги неудавшейся самоубийцы с врачом из «Скорой». Мы перед ними расступились и на правах старых знакомых еще раз поздоровались. Такое вот, нечаянное - негаданное знакомство.
Досье на брата
По пути к машине, я трепетно держала за руку деда. Мне так не хотелось его отпускать, уже почти полгода как он живет без нас, и мы никак не можем к этому привыкнуть, во всяком случае я. Так хотелось, посидеть с ним за столиком, поболтать о чем-нибудь, просто посмотреть на него. Видя мое состояние, папа предложил нам всем пойти в закусочную и выпить по чашечке кофе или еще чего-нибудь, чтобы снять стресс.
- И по порции фисташкового мороженого – попросили Носки – нам тоже надо снять стресс. Обязательно.
- И мороженого – сказал папа – а как же без него?
Во мне от хорошего предчувствия словно заиграла музыка, сначала легкая, еле слышная, напоминающая капли дождя при легком ветерке. Я замерла в ожидании, но после паузы последовал самый настоящий вальс. Волнение коснулось даже ресниц. Щемило сердце, чувствуя родные души, пульсировали прожилки под прозрачной кожей, сбивчивое дыхание щекотало ноздри, даже если бы я теперь молчала, вся моя природа выдала бы меня, вложив неслышимые миру ноты в одну фразу: я соскучилась! Я так соскучилась по тому времени, когда вся семья была вместе!
Виталий позвонил маме и сказал, что все нормально. «Слава Богу» - выдохнула та и попросила передать привет деду. Мало того! Наказала приходить чаще, нас проведывать.
В кафе Виталий официантке привычно подмигнул, и мы все от души расхохотались. Это выглядело со стороны брата так обыденно, как, скажем, ухо почесать. Флирт у него в крови.
- Виталий, ты неисправим – сказала я – но разве так можно? Хоть один день отдохни. Хоть один час.
- Горбатого могила исправит – заключил дед и, сделав глоток, спросил – как там моя?
(Имелась в виду баба Тася).
- Нормально – ответил Сашка – живет, нас воспитывает. Причем, больше старших. Младшие, говорит, с норовом, с ними труднее.
- У нее прическа новая – сообщили Носки - и сережки купила под цвет волос, а камушек в нем напоминает море, такое синее-пресинее, как небо, когда совсем без облаков.
- А вы что нынче курите – серьезно спросил у близнецов дед.
- Ничего мы не курим – начал оправдываться Петька – мы вообще некурящие. И непьющие.
- А травку кто в школе смолил?
- Так мы не взатяг – сказал Пашка – мы только-только попробовали, не то, что в третьем классе, когда мы курили настоящие сигареты с фильтром, а потом кашляли, потому что живот болел. После этого окончательно решили, когда вырастем, курить не будем, а сейчас и подавно.
- Точно не курите? - голос деда приобрел профессиональную строгость, и даже я напряглась.
- Точно, точно – начал лепетать Пашка – мы еще в шестом классе окончательно бросили…
- Да – вторил ему Петька – второй раз бросили в шестом. Честное слово, деда!
Дед улыбнулся, попросил официантку принести три больших шоколадки, мне и Носкам – «за хорошее поведение». Затем взял у Виталика лежащую на столе тетрадку «почитать на ночь», начал с нами трогательно прощаться.
- Ну, давайте, детки-конфетки, звоните, если что, а у меня сегодня важный процесс, надо подготовиться, документы собрать, со свидетелями переговорить…Там одного дела пять томов, еще и видеоматериалы.
- Гражданский или уголовный процесс? – спросил с умным видом Пашка. По всему видно было, он не хочет с дедом расставаться.
- Гражданский, внучек… пока что гражданский, хотя, как знать. Как знать? В мире нет ничего постоянного.
Папа с Сашкой тоже поспешили на работу, а у Виталия после дежурства был выходной. Поэтому мы вместе с ним и Носками пошли в кино, как раз в прокат вышел модный приключенческий фильм, и свободные билеты можно было достать только на утренний сеанс. Потом я оставила братьев и решила пройтись по магазинам, купить что-нибудь для поездки к морю. Давно я уже не приобретала себе вещей. Мысль о предстоящем отдыхе просто окрыляла. Хотелось надеть что-нибудь веселых оттенков, легонькое, воздушное…
Домой я пришла с огромными пакетами. Вадик тут же предложил свои услуги по разбору покупок, в обмен на то, что все упаковки ему достанутся и он, наконец-то сможет построить нормальный шалаш в саду. Баба Тася, видя мои сокровища, тут же попросила при ней их примерять, а потом, каждый новый наряд показывать бабе Нюре. Так, мною был устроен домашний показ мод. Комментарии бабули трудно будет забыть. Красное платье она попросила надевать, когда иду в людное место – «а не то сглазют, как пить дать». Желтую кофточку с коричневыми шортами не одобрила – «видно срамное место». К бежевому платью, чуть повыше колена, просила надеть «ремешок, какой, чтоб фигуру видать». Синюю блузку хорошо оттенят черные бусы. Зато, когда баба Тася показала ей мой купальник, бабуля подумала, что мы над ней шутим. «Где ж тут купальник-то – смеялась она – тутова одни шнурки прозрачные». К обуви у нее вопросов не возникло, она честно призналась: «Я в этом разбираюсь, как хорёк в румянах». А Вадик уважительно посмотрел на мои туфли и сказал:
- Ну, хоть их она не обкритиковала.
Виталик ничего не стал покупать, сказал, все, что нужно для отдыха мужику – это деньги, а они у него есть. А какие плавки или очки на нем будут – не так уж важно. Родители нам сказали, чтобы мы держались друг за дружку, брату же наказали, чтобы он за мной приглядывал, и защищал. Так мы отправились в путь. Санька пошутил, что по приезду Виталик, наверное, пригласит его на юбилей. Старшие братья расхохотались и обнялись на прощание. В купе поезда Виталий долго засиживаться не стал, сказал, что хочет прогуляться, освежиться. Это выглядело тем более странно, что мы буквально с полчаса назад сели. Я достала томик Золя и принялась читать, начало темнеть, а Виталика все не было. Я решила пройти по вагону, поискать его. Меня встретил проводник и как-то обыденно спросил, уж не Виталия я ищу? У меня все внутри похолодело. Я взяла себя в руки и выдавила:
- Что с ним? Где он? Он живой?
- Ничего, все нормально – заверил мужчина - он в девятом купе с девушками играл в карты на раздевание, а потом подошел ко мне и спросил, есть ли свободной уголок на пару часов? Ну, я что, молодым никогда не был, что ли? Вон, в восьмом они, только не заходите туда, сами понимаете. Он меня честно предупредил, если сестра спросит, чтобы заверить, что все в порядке, ну, чтобы панику не поднимать. Мало ли?
Не очень-то веря проводнику, я всё же подошла к восьмому купе, нервно постучала и спросила:
- Виталий, ты там?
- Да – после некоторый паузы ответил брат – не волнуйся, Юль, я скоро буду. Не жди меня здесь, иди к себе.
Проводник понимающе подмигнул, мол, что я вам говорил и ушел в соседний вагон. За окном мелькали деревья, столбы, пахло лесом. Я прислонилась к окну и стала разглядывать Луну, она была похожа на янтарный шар, внутри которого окаменевшие от времени животные и растения, а может быть даже и люди. Вспомнила школьные годы брата. Про него на партах писали: «Виталий Жужыгин + девчонки из «Б», «В», «Г» классов, кроме Машки Зубиной, Тани Даниловой, Оли Арцимович и Кристины Королевой». Он каждый день кому-то помогал нести портфель, решать задачи по химии и биологии, провожал домой. Школьницы из-за него ссорились и даже дрались, а ко мне обращались с просьбами передать Виталию то одно, то другое. Я ещё раз посмотрела на почти что сувенирную Луну и приуныла, ничего хорошего мне предстоящие деньки не обещали. Но, как любят повторять Носки цитату из Евангелия: «Носите тяготы друг друга», а это в переводе на мою ситуацию означает – надо терпеть брата со всеми его недостатками и верить, что он образумится, но вот последнее у меня точно не получится. Луна между тем становилась ближе и уже начало казаться, что она влезет в окно, мне ничего не оставалось, как уйти к себе и терпеливо ждать.
В свое купе Виталий вернулся ближе к утру, когда мы подъезжали к нужной станции, и я упаковала вещи. Видя мое возмущение, брат немножко виновато сказал:
- Так, все в порядке. Все в полном порядке. Юля, сестричка, прости, я от нетерпения отдыхать начал чуть раньше, но ты не волнуйся за меня. Всё хорошо.
- Слушай, ты хотя бы дождался, пока мы доедем до гостиницы, поселимся в номере, приведем себя в порядок…
- Зачем? Зачем удовольствие откладывать на завтра, наполняя нынешний день неопределенностью и ожиданием? А вдруг будущее – так мечтаемое – никогда не случится, ты не думала об этом? Сестрёнка, какая ты ещё маленькая.
- Ты знаешь, взрослый мой брат, мне очень было неприятно перед проводником и соседями, что они о нас могут подумать?
- Сестренка, по-моему, ты себя накручиваешь. Ты у нас такая мнительная. Как только мы сойдем на своей станции, все тут же о нас забудут. Люди имеют свойство жить своими заботами, это нормальный человеческий эгоизм…
- Не все так думают.
- Тем хуже для них. Потому что я лично живу на этой планете один раз и, похоже, первый, и всё тут делаю впервые, встречаюсь, люблю, разговариваю, целуюсь, слушаю музыку и много еще чего! И если в чем-то допустил ошибку, то это только моя вина и ничья больше, независимо от того, кто меня уговорил сделать глупость. Если мне кто-то сострадает, сопереживает, это приятно и накладывает определенную ответственность, я таким людям тоже готов сопереживать и сострадать, а если надо мной смеются, показывают пальцем или злословят, то тут я пас, я не могу ответить тем же. Мне попросту некогда. Ушел – и забыл. Как там у классика: «Наполни смыслом каждое мгновенье. Часов и дней неутомимый бег. Тогда весь мир ты примешь во владенье. Тогда, мой сын, ты будешь человек». Извини, если что-то перепутал. Ты у нас специалист по гуманитарной части, тебе виднее, но, смысл, я думаю, передал правильно.
Спорить с Виталием – бесполезно. Он из тех, про которых говорят, ну, хоть кол на голове теши. В свою гостиницу-пансионат мы добрались быстро и без всяких приключений. Тут же позвонили родителям и радостно сообщили, что все в порядке. Брат, чмокнул меня и побежал «пробовать воду». Я же все делала постепенно, распаковала вещи, сходила в кафе, надела пляжные принадлежности и только после этого решила прогуляться по набережной. Виталий не пришел ни на обед, ни даже на ужин. Его телефон молчал Незаметно для себя я начала волноваться, сначала отгоняла плохие мысли, но, как только стукнуло десять часов вечера, серьезно забеспокоилась. Мы в незнакомом городе, никого не знаем, вот так среди бела дня пропал брат, где его искать, хоть бы подал весточку...
Мне стало страшно, я по примеру бабули начала молиться, иначе, показалось, с ума сойду, вдруг раздается телефонный звонок. Я, как бабуля учила – с этим Виталием быстро уверуешь, - перекрестилась и взяла трубку.
- Жужыгина Юлия Владимировна? – Спросили казенным голосом на другом конце провода.
- Да…я. Простите, а с кем имею честь разговаривать?
- Приезжайте к нам в отделение милиции на улице Красногвардейцев. Здесь находится ваш брат Жужыгин Виталий Владимирович, его задержали четыре часа назад.
- Что с ним?
- Так ничего серьезного.
- Как ничего? Если бы ничего, наверное, не стали бы задерживать…
- Приезжайте, Виталий Владимирович задержан на пятнадцать суток за нарушение общественного порядка согласно нормам кодекса об административных правонарушениях.
- Какого… порядка?
- Общественного. Об-щест-вен-ного, понятно? Так, барыня, или вы приезжаете или нет. Мы звоним по просьбе задержанного. Он переживает, что вы можете подать в розыск.
- А к-куда ехать?
- Не знаете нашего адреса?
- Н-нет, не знаю. Где это улица Красногвардейцев? От пансионата «Морская звезда» далеко?
- Тогда записывайте, подробно диктую, как проехать к нам. Обязательно возьмите с собой паспорт или другой документ, удостоверяющий личность.
Я послушно записала адрес, быстро оделась, взяла деньги, зачем-то кефир и булочки, вспомнила, что дед и мама, уезжая на срочные вызовы, всегда берут с собой еду, вызвала такси и помчалась в отделение милиции. Город окутала влажная тропическая ночь, на улицах играла страстная музыка и то тут, то там слышался смех, пахло ароматными пряностями. Если бы я приехала сюда с Вадимом, мы бы сейчас, наверняка, сидели в ресторане и ели морские деликатесы. Возможно, заказали бы скрипачу исполнить что-то романтическое. И мечтали бы…
Когда я увидела брата – мое состояние не передать словами – я готова была его убить.
- Что он делал? – спросила я с вызовом человека в форме.
- Он… как бы это по культурному сказать….соблазнял женщину на городском пляже. А, когда подошел ее муж, между прочим, работник правоохранительных органов, наш коллега и сделал ему замечание, конкретно, попросил уйти, затеял с ним драку.
- Кто… Виталий затеял? Н-наш Виталий?
- Да, вот, он голубчик. Надеюсь, хоть это отрицать не будет. Вы меня, конечно, простите, но я почему-то именно так и представлял Казанову, худой, активный, язык подвешенный. Интересная, должно быть, у него жизнь. Всегда завидовал таким.
В комнату ввели брата. Лицо у него было оцарапано, футболка грязная и в нескольких местах порванная, у шорт с правой стороны бок полностью отсутствовал. На ногах алели гематомы.
Но, – продолжал сдержанно милиционер – он, пока находился под задержанием, спас жизнь нашему сотруднику.
- Ка-ак?
- Предотвратил инфаркт…
- Вы серьезно?
- Да, он быстро определил диагноз, сориентировался на местности и ввел необходимое лекарство…
- Сволочь – расплакалась я – какая же все-таки скотина!
- Кто? – удивленно спросил мужчина в форме.
- Вот, идиот, он с меня столько крови выпил, Дракула по сравнению с ним грудной ребёнок – указала я на Виталика – и, сама от себя не ожидая, развернулась и заехала ему со всей силы по лицу. Потом еще, а когда рука начала гореть, как от кипятка, обессиленная, начала бить ногами.
- Успокойтесь, милая гражданочка – разнял нас милиционер – ваш брат сегодня нарушил общественный порядок, но зато спас жизнь хорошему человеку. Очень хорошему, поверьте.
- Урод! Как же он мне надоел – я окончательно вышла из себя и спросила – сколько ему «светит» пятнадцать суток? Мало! Его, товарищ милиционер, надо полгода как минимум на толстой цепи держать. Кинуть раз в день кусок хлеба и палкой бить, бить! Чтобы, извращенец, изменился, в конце концов, и дал окружающим нормально пожить.
Я поднялась, швырнула свободный стул в сторону удивленного брата, еще раз попросила милиционера, чтобы держали его, как можно дольше, а лучше всего – на привязи, повернулась и ушла. Меня душила обида, я, значит, за него весь день переживаю, не могу ни о чем не думать, а он развлекается с милицейскими женами! Да еще где – на городском пляже. Чтобы все видели!
Вернувшись в номер, я прямо в одежде легла в кровать и уснула. Меньше всего мне хотелось думать про Виталия. Он перешел ту грань, за которой уже нет тени сожаления, со-переживания, всем своим существом он вызывал во мне глухую ненависть, хотелось, чтобы он пережил ту же боль, которую причинил мне. Чтобы он, наконец, почувствовал, как мне плохо.
Каково же мое было удивление, когда я утром обнаружила в прихожей кеды брата, а, пройдя в его спальню, и его собственной персоной. Синяк на правой щеке расплылся на пол-лица, грудь была в ссадинах. На безымянном пальце вырван «с мясом» ноготь. Явно его бил не один человек. Пока я разглядывала несчастного, он проснулся.
- Ты… ты что здесь делаешь?
- Вот, тобой пришла полюбоваться, это кто тебя так разукрасил?
- Родителям звонила? – Спросил он, протирая глаза.
- Нет. Еще не успела.
- Не говори ничего, хорошо? Ну, пожалуйста...
- Тебя, почему выпустили? За какие заслуги?
- После твоего скандала, они меня держать больше не стали. Сказали, да, мужик, то, что тебя ждет дома, ни в какое сравнение не может идти с камерой предварительного заключения. Не повезло тебе с сестрой…
- Ты, понимаешь, в какое дурацкое положение ты меня поставил?
- Понимаю. Извини.
- Сомневаюсь…
- Юльк, я постараюсь изгладить свою вину. Честное слово. Веришь мне?
- Нет.
В дверь позвонили, я, недовольная, направилась открывать, а брат принялся разглядывать свое лицо в зеркало, громко присвистывая. Затем нащупал в спортивной сумке дорожную аптечку, принялся колдовать над своим измученным телом, приговаривая: «Ё-моё, а ведь отдых только начался, что будет дальше?».
Прямо передо мной на пороге стоял аккуратно постриженный пожилой мужчина, в его взгляде сквозило что-то деревенское. «Может, сантехник или электрик?» - мелькнуло в голове. Окинув меня взглядом, с головы до ног, он спросил Виталия Жужыгина. Я позвала брата, а мужчину попросила пройти в миниатюрную прихожую нашего номера, брат, как был с пинцетом в руках, так и вышел.
- Здравствуйте, молодой человек – сказал гость – меня зовут Антон Сергеевич. Я вот по какому вопросу, вчера вы в самый нужный момент ввели моему сыну лекарство.
- А – махнул рукой Виталий – инсулин, помню.
- Да, он самый.
- Ну и как он себя чувствует?
- Хорошо, наш врач сказал, что очень-очень вовремя, а то жара, переутомление, сами понимаете, что могло произойти.
- Да, надо себя беречь.
- Я вот что хочу сказать – продолжал несколько взволнованно Антон Сергеевич – ну, во-первых, вам большое человеческое спасибо, и я сегодня же с вами обязательно рассчитаюсь…
- Не стоит – махнул рукой Виталик – это мой долг, я студент медицинского.
- А долг, говорят, платежом красен – продолжил гость.
- О, только не этот. Не дай Бог, если этот…я хотел сказать.
Брат замялся. Мы все улыбнулись, и я попросила Антона Сергеевича зайти в мою комнату, присесть, что он и сделал с видимым удовольствием, оглядывая номер, мы с Виталием пошли за ним. А гость продолжал, как бы рассуждая сам с собой, и, надо заметить, это у него получалось, весьма забавно:
- Я в молодости учился с одним Жужыгиным в высшей школе милиции, он родом как раз был из ваших мест. У меня же сейчас ксерокопия вашего паспорта есть, не забывайте. Тот Жужыгин был на год меня старше, поэтому за его судьбой не очень-то следил, на первом месте всегда однокурсники, сами понимаете. А тут взял ваше дело и вспомнил его, и лицо мне кажется, похожим на его, родинки, на правой щеке совпадают, только у него, кажется, была побольше вашей… А может, так уже за истечением большого срока кажется. Тогда мы молодыми были, а теперь… и еще…понимаете, как бы, в общем, сказать, тот Жужыгин был редким, очень редким бабником, извините за правду. Может быть, вы его знаете, может, просто однофамильцы… или еще что. Мне вдруг интересно стало. Просто так нахлынуло.
- Как ваша фамилия - спросила я.
- Крылов фамилия. Антон Сергеевич Крылов я.
- Сейчас уточню – сказала я – и набрала номер деда.
Дед, что бывает весьма редко, взял трубку сразу.
- Дедулька, привет!
- Здравствуй, дорогая внучка. Как дела? Как отдых? Соскучилась?
- Хорошо всё.
- Виталик не шалит?
- Нет. Дедуль, а ты не помнишь из школы милиции, ну где ты учился в молодости, Антона Сергеевича Крылова?
- Тоньку Крылова?
- Антона Сергеевича – повторила я.
- Да, слышу, не глухой. Это по паспорту он Антон, а по морде – Тонька Тонькой.
- Почему?
- Лицо у него нежное было, волосы на нем долго не росли, вот, и звали его Тонькой. А что ты его встретила?
- Да.
- Что ты такое говоришь? Где он? Как? Я после окончания учебы его не видел.
- Вот, дед, я передаю ему трубку.
Антон Сергеевич, немного смущенный нашим разговором, взял телефон.
- Привет, Тонька, если это ты, конечно! – закричал дед – сколько лет, сколько зим. Помнишь, наше общежитие?
- Привет, привет, Жужыга – ответил тот – я тут с твоими отпрысками познакомился. Повезло тебе, скажу. Пацан на тебя похож. Внуки? Да, я понял уже, что внуки. Как время летит. Я про тебя ничего не знал, и про детей твоих, а тут раз-бац и с внуками познакомился. Себя вспомнил,… а ведь мы такими же были когда-то. Весёлыми, худыми. Я часто вспоминаю, как ты картошку у нас на этаже жарил. Помнишь? Сковородка у тебя была без ручки, ну так ты рукавами придерживал, пока нёс в комнату, а когда горячо стало, положил прямо на линолеум посреди коридора. Сбегал в комнату за тряпкой, вернулся, а сковородка стоит впаянная в пол и пустая!
- Я сразу понял, что вы из тридцать шестой комнаты её сожрали.
- Так мы были голодные, не то, что сейчас. В наши времена – совсем другое, одной корейской лапши на прилавках завались. Бери – не хочу. Так ты знал, что это я?
- А как же!
- Ну, спасибо тебе, что не выдал.
Мы с Виталием переглянулись и вышли. Антон Сергеевич с дедом общались еще, наверное, полчаса. После чего гость сказал, что дед ему поручил взять шефство над нами, по его выражению «желторотыми птенцами». И пригласил к себе домой. Мы, повинуясь, спустились все вместе вниз, где Антона Сергеевича ждала машина, и, не сговариваясь, в веселом расположении духа, сели с Виталькой на заднее сиденье.
- Я фигею – сказал после продолжительной паузы брат, разглядывая южные окрестности, – узнай о популярности нашего деда, скажем, эстрадный певец, повесился бы, наверное, от зависти.
- Да – поддержал Антон Сергеевич – ваш дед в нашей школе был легендарной личностью. У него больше всех было административных взысканий… что выглядело даже по тем временам, мягко говоря, странно.
- Вроде нарушения общественного порядка? – спросил Виталий.
- Его, родимого…у нас про вашего деда обычно шутили, Жужыгин не умеет дам посылать на три буквы, он их туда лично провожает.
Виталий с Антоном Сергеевичем рассмеялись, а я заступилась, напомнила, что дед хорошо учился, между прочим.
- Не то слово – согласился Антон Сергеевич – у него башка - энциклопедия. На любой вопрос знал ответ. Вот, что значит юрист от Бога. При том, что его никогда не видели сидящим за учебником, он все время был известно чем занят. А память какая у него! Никогда не путал имен. Сегодня Маша, завтра Ира, после завтра Катя, в четверг Лариса, в пятницу Нина… к каждой умел подход найти. Иные за всю жизнь не могут завоевать сердце ни одной женщины, а тут …всех. Всех, кто встречался на его пути. А сколько раз его женить хотели! А сколько раз ему угрожали!
А сколько раз привораживали! Всего не перечесть.
- Можно, подробнее – попросил Виталик.
- Известная ворожба, женщина свою кровь подмешает в красное вино или кофе и дает тому, на кого глаз положила, выпить. Считается, после этого, ты от нее ни на шаг…Так, что смотри, парень. Житейские дела они непростые.
- Вы же не верите в ворожбу? – спросила я.
- Как сказать, как сказать, девушка, извините, забыл ваше имя…
- Юля.
- Так вот, Юленька, верить не верю, но на всякий случай остерегаюсь.
- Понятно.
- Все-таки у меня сильный ангел-хранитель – начал рассуждать Виталик – я всегда с дамами пью только водку, и, теперь мне понятно, почему некоторые нервничали, хотя могли и отказаться…
- А вы, как я понял, на деда похожи – сказал Антон Сергеевич.
- Ну, мы все его внуки, поэтому все на него похожи – ответил Виталик – кто-то больше, кто-то меньше.
- А сколько вас внуков у счастливого деда? Я имею в виду официальных…
- В нашей семье восемь.
- Восемь?
- В одной семье восемь. Мама с папой родили семеро братьев и меня.
- Ого! Прямо как в сказке.
После этих слов Антон Сергеевич свернул с дороги, и мы въехали на территорию элитного поселка.
Машина уверенно подъехала к небольшому домику, пожалуй, самому маленькому здесь. Антон Сергеевич поспешил объяснить:
- Земельный участок мы тут купили самые первые, обошелся он нам очень дешево, а строиться денег не хватило. Поэтому решили поставить, что поскромнее… не в этом ведь счастье, так?
Весь двор был обвит виноградником, гроздья алых ягод свисали отовсюду.
- Необычные – спросил хозяин?
- Да – кивнула я.
- Это сорт такой. Недавно вывели во Франции, дочка купила, она у меня агрономом работает, все эти культуры знает. А сладкий как мёд! Попробуй…
Я сорвала одну и поднесла в рот, прохладная ягодка лопнула на языке и брызнула ароматно-ванильным соком. Ощущение, не передать. Я спросила у Антона Сергеевича:
- Можно, я сорву еще?
- Да, конечно. Не можно, а нужно. Нужно, Юленька, поняла?
Ко мне присоединился Виталий, и мы начали, есть виноград прямо на улице. Потом гостеприимный хозяин нас пригласил на террасу, познакомил с женой и предложил сесть за богато накрытый стол, посередине которого стояла большая глиняная бутылка с домашним вином. Мы покорно ели и пили, все, что нам подавалось, поскольку было необыкновенно вкусно. Затем, несколько захмелев, хозяин принялся нам читать свои стихи, разумеется, все о том же. О вине:
- Домашнее вино…
- Вино из дома.
- Пахнет горами, ягодой и мятой.
- Каждая нота до боли мне знакома.
- Мезга, бутылка, лейка с ватой.
- Домашнее вино – ах, запах жизни!
- Все чувства здесь собрались воедино…
- Роса на листьях…
- Сочный плод капризный…
- Серебряные нити паутины.
- Я много вин пробовал разных.
- По ним давно я страны различаю,
- Но столько вкусов бесхитростно прекрасных.
- Только в домашнем, нашем.
- Отвечаю!
Мы с братом, не сговариваясь, похлопали. Потом хозяин предложил нам что-нибудь спеть, но, поскольку, мы, увы, не певцы, то попробовали отказаться, впрочем, до полного отказа дело не дошло. Антон Сергеевич попросил подпевать ему, что мы и сделали с удовольствием. Сидя на террасе дедушкиного однокурсника, я поняла, что такое отдыхать на юге. Прелый запах спелого винограда, аромат отцветающих роз, жужжание пчел и какой-то особенно насыщенный воздух, придавали вкус жизни, а все события, которые произошли в нашей семье за последнее время, приобрели новый оттенок. Незаметно для себя, я увидела в них только светлую сторону. От этого осознания, голова моя немного закружилась, и стало необычно весело, теперь я уже проявляла инициативу в пении, а Виталий, Антон Сергеевич и хозяйка мне охотно подпели…
Куда-то девалась моя всегдашняя робость, я уже никого не стеснялась, меня даже не смущал тот факт, что не помню, как зовут жену Антона Сергеевича. В чужом городе среди чужих людей мне было хорошо, и, судя по брату, ему тоже. Наливая очередной бокал, хозяин нам предложил к нему переехать и отдохнуть, как следует, потому что в гостинице, по его мнению, всегда присутствует какое-то напряжение: нужно постоянно носить с собой кошелек, ключи от номера. А тут проснулся, вышел в сад, а там сто метров и море. В поселке каждый второй день дискотеки, спрашивается, что еще молодежи надо? Мы с Виталием, не раздумывая, согласились, о чем тут же сообщили эсэмэской домой.
Лично мне отдых у Антона Сергеевича пришелся по душе сразу. Обилие спелых и даже переспелых фруктов, теплое море, ненавязчивая музыка, каждый вечер приятные посиделки в кругу узкой компании, заставили полюбить все и всех. А вот с братом вышла другая история. Виталий тут же увлекся женой состоятельного соседа, за что тот ни много, ни мало пообещал его убить. Нам приходилось мстительному ревнивцу лгать, что брат уехал спешно домой, на самом деле Виталий жил со мной на втором этаже, только вел почти замкнутый образ жизни - днем спал, чтобы случайно не попасться на глаза кому-нибудь из местных. Купался в основном ночью, после чего шел на дискотеку в другой поселок. А вот соседка сомневалась, что брат в самом деле уехал, и каждое утро с невыразимой тоской смотрела в нашу сторону. Казалось, как только она заприметит Виталия, тут же расцветет, улыбнется и бросится ему на шею. В такие минуты я ее искренне жалела. Вечерами она завела привычку прогуливаться вдоль нашего забора и изредка, как бы случайно, смотреть на террасу…
Антон Сергеевич, глядя на Виталия, имел обыкновение повторять:
- Ну, вылитый дед! И походка дедова, и нос горбинкой и улыбка, как улыбнется сразу все понятно. Бывает же!
Признаться, мне такие разговоры были не по душе, поэтому я всякий раз предпочитала сменить тему, хозяйка на меня смотрела понимающе. Один раз мы сидели как обычно и философствовали на террасе, вбежала хозяйка и быстро крикнула:
- Виталик, прячься, к нам сосед…
Между тем, на ступенях раздалось характерное мужское покашливание. На раздумья времени не оставалось, поэтому Виталий залез в дальнем углу в большую хозяйственную корзину. Хозяйка прикрыла его тряпками и спешно отошла, чтобы не вызвать подозрения. Рядом, в такой же корзине высиживала потомство гусыня, которая неотступно выглядывала в одну щель, собственно, это было все ее зрительное пространство. Теперь же оно оказалось закрытым, что и вызвало волнение в корзине. Сосед, между тем, поднялся к нам и громко поздоровался. Мы несколько напряженно ответили и пригласили его за стол, предусмотрительная хозяйка даже посуду за Виталием убрала. Сосед согласился «маленечко время скоротать» и примерно после четвертого тоста, выдал:
- Я к вам, Антон Сергеевич, пришел по делу…
- По делу, так по делу – сказал хозяин – не было бы дела, не пришел бы. А хотелось бы, как хотелось бы, чтобы ты приходил просто так.
Неспешно оглянув террасу, стол, часть виноградника, гость, как ни в чем не бывало, продолжил:
- Надумал я самогонку гнать, первача захотелось прямо страсть. Утром проснулся, вспомнил о своем желании, и даже в животе заурчало.
Антон Сергеевич испытующе посмотрел и сказал:
- Хорошее дело, а то в магазине неизвестно, что продается. А сам сделаешь вроде как лекарство, если, конечно, в меру принимать. Хотя, где она, эта мера?
- Вот и я о том же. А у вас, я давно знаю, есть хороший аппарат дефицитной сварки. Мне бы его скопировать, а?
- Надолго?
- Нет, сегодня же отнесу кузнецу, послезавтра верну с процентами, Сергеич, ты же знаешь, за мной не заржавеет.
- Ладно, давай, мне не жалко, лишь бы вернул к субботе, у меня в подсобке брага ходуном ходит, сам понимаешь, хоть там и прохладно.
- Заметано! Знаешь анекдот про самогонку? Не знаешь? Так слушай. Он чинно покашлял в кулак и начал: «Как-то марсиане надумали гнать её родимую, но не простую, а в триста градусов! На выходе получилось, конечно, ракетное топливо, змеевик оплавился. Ну, они решили на ком-нибудь из землян опробовать. Не на себе же – ежу понятно. Прилетают они в Америку, знакомятся с ковбоем, ну там слово за слово, накапали ему двадцать граммов, тот упал замертво. Они тогда на своём аппарате прилетели в Германию, предложили немцу, но предупредили, типа шнапс, но крепче, тот, мол, наливайте, не жалейте. Они ему пятьдесят граммов – упал! Марсиане в печали, но эксперимент решили продолжить. Прилетают в Россию, в Тверскую область или Ярославскую, в общем, хлеборобную. А там Ваня землю пашет на лошади, одна борозда в три километра. Они к нему, то да сё, предложили выпить за знакомство. Ваня из-за пазухи достаёт ковш. У них глаза на лоб, но наливают. А он так, по-свойски, мол, не жыдьтьесь. Они ему триста граммов нацедили. И смотрят, что будет. Он выпил, рукавом занюхал, попросил еще. Они еще триста граммов. Он другим рукавом занюхал. Так он всю в итоге и выхалкал. Распрощался с ними - и дальше пахать. Они отлетели, но любопытно им. Смотрят, что будет дальше. Глядят – глядят. Тут Иван начинает руками махать. Ну, они думают, что умирает, подлетают ближе, а это у него рукава у фуфайки загорелись. Он потушил их об траву и дальше работу продолжил, а инопланетян попросил улететь, чтобы не мешались под ногами»…
Мы засмеялись, а хозяин предложил гостю:
- Ну, давай, по маленькой пропустим для поднятия духа.
В это время раздался жалостливый вскрик, на что сосед поднял брови, поморщившись, спросил: что это?
Антон Сергеевич закашлялся, а хозяйка как заведенная, потупив глаза, начала лепетать.
- Там гусыня наша, старая, шестой год ей…
- Серая с белыми пятнами, что ли? – спросил мимоходом – которая весной в канализационный люк упала.
- Она самая. Стала чунять, приседать прямо посреди двора, ну и посадила я ее на яйца, обычно добрые квочки весной квочут, а эта, глянь, ближе к осени, уже и август на дворе, «Изабелла» дозрела, на солнце блестит – ну чистый александрит. Душа радуется. Весенняя птица давно вся подросла, гроздья клюет, сил набирается, а мы в зиму с только что вылупившимися гусятами войдём. А куда деваться? Ну, думаю, выходим, не первый раз. Хотя, конечно, не сподручно будет.
Тут снова раздался жалостливый вскрик, хозяйка рукой махнула, сказав:
- А, не обращайте внимание. Она есть просит, а перекармливать в таком деле нельзя, и так жиреет, сидит в одном положении, не двигается. А ну как начнет еще на яйца ходить, что будет?
- Слушайте – сказал сосед, подкручивая ус – а это хорошая тема. Давайте договоримся, когда высидит, вы нам пару гусят продадите.
- Кхе, ладно, так уж и быть… - согласился Антон Сергеевич – если, все будет, как положено. А то мало ли что?
После этих слов, сосед встал и направился в сторону корзин. Мы замерли. Хозяйка, заткнув рот кулаком, в застывшем ужасе присела. Сосед встал на корточки рядом с корзиной, где был спрятан, как нам казалось, надежно Виталик и, вглядываясь сквозь прутья, проговорил
- Темно тут, как она видит? Не ослепнет?
- А зачем ей видеть – начал рассуждать хозяин – ее дело маленькое, сидеть на яйцах да потомство высиживать, чтобы в тепле и сухости.
- Молодец – проронил сосед – уважаю! Ути-пути, ути-пути, маленькое чудо, пути-тути…
После этих слов он просунул указательный палец между прутьев и начал щекотать, по всей видимости, получая от этого удовольствие.
- Нет! Не надо! Что ты! Убери руку! Немедленно!
Хозяева одновременно поднялись и направились к соседу, заверив его, что если он гусыню разозлит, то она вообще откажется от потомства, а оно вот-вот на подходе, кто же тогда их будет высиживать? Сосед, пошатываясь, покорно отошел. Ему определенно нравилась мысль о гусятах. Я же, несмотря ни на кого, налила себе вина и выпила залпом.
Гость уходить не собирался. После очередной порции, он доверительно поделился своими подозрениями, будто мой брат наставил ему рога. С жены его спрашивать бесполезно, а вот ему кажется, что не зря, молодого парня с благоверной увидел в спальне. Хозяин, придавая своему тону, как можно больше ироничности, спросил:
- Что же они там по-твоему делали?
- Ничего…он…ваш студент… стоял перед моей на коленях и прожилки на ногах внимательно разглядывал, а она сидела и смотрела на него…непонятно как-то. Противно это.
- Они что голые были? – снова спросил хозяин и уточнил – совсем раздетые?
- Нет, нет…по-летнему одетые, как обычно.
- Ну, так что ты сразу на честного человека накинулся? А? Может, он стихи ей читал. Ты ей читал когда-нибудь? Ты вообще с женщинами общаться умеешь? И почему ты сразу людей по себе судишь, кто тебе дал такое право?
- Читал, говоришь? Так не в спальне же, обернувшись простыней… - попытался оправдаться сосед, - мутный он у вас какой-то. Мне он сразу как-то не понравился. Как только увидел его, внутри ёкнуло. Меня интуиция редко подводит. На счет «успокоиться» - я и сам могу, будь здоров. И не только себя, других тоже в два счета успокою. Ещё покойный отец после окончания школы советовал идти учиться на психиатра, моё это дело, мог бы поступить и выучиться, и, главное, деньги дома имелись, шесть лет прокормить студента можно было бы вполне, а я почему-то не захотел идти в университет, самостоятельности хотелось, так и подался училище на сварщика.
В это время раздался еще один характерный вскрик. Мы инстинктивно оглянулись на корзины, но они, по-прежнему, стояли на своем месте.
- Эх ты – обратился хозяин к соседу – ничего не знаешь, а обвиняешь. Ты у своей спроси…
- Она со мной не разговаривает.
- Вот, оно. И ей репутацию испортил, и нам…
- А вам как?
- Думаешь, мне приятно ходить по поселку, когда люди тычут пальцем, вот этот, мол, бабника приютил. Ты об этом подумал? А гости, между прочим – внуки моего однокурсника по школе милиции. Человека принципиального, чистого, идейного и с высокими моральными идеалами.
- Ладно, поговорю со своей – пробормотал сосед – можем все-таки замнем это дело, по свойски, не век же лаяться как собаки. Не по душе мне такие стихи, не понятны, даже выпить захотелось больше ежедневной нормы. О! как нутро заныло.
Снова налили и выпили все – за примирение. Хозяйка вынесла самогонный аппарат и тот, по-свойски пожав руку Антону Сергеевичу, одел его на шею, после чего несколько наиграно поклонился нам, женщинам, вышел. Мы вздохнули облегченно и сказали Виталику, что пора выглядывать на свет Божий… Корзина зашевелилась, хозяйка быстро подошла сбросить тряпку. И тут в дверях возник сосед! Нас буквально парализовало, а он, не замечая общего состояния, обыденно спросил:
- Я вот забыл узнать? Змеевик из меди отливать?
- Из меди, из меди – мы все дружно закивали головами – из чистой меди.
- Ясно…ну медь – это дорогое удовольствие. Я уж было хотел из мельхиоровой проволоки. У меня её целая бобина. А так… Ничего – осилим.
Он, наконец, вышел, я решила проводить его дверей на первом этаже, чтобы убедиться, что, в самом деле, ушел. Закрывать двери на замок у хозяев не принято.
А Виталик, между тем, чертыхаясь, на чем свет стоит, весь в соломе и пуху, вылезал из корзины. Его левая щека была иссиня черной. Гусыня, не простив ему, что загородил свет, решила отомстить и, пока сидел по соседству, разъярено щипала.
На брата без слез нельзя было взглянуть, он это и сам понял по нашей реакции и направился вместе с хозяйкой в летнюю кухню, искать аптечку. Как только они вышли на крыльцо, Виталия заметила соседка и крикнула:
- Виталий, Виталий, постой, пять минут, поговорить надо, я своему не скажу ни слова… Клянусь!
Брат поднес указательный палец к губам и, оглядываясь по сторонам, пошел вслед за хозяйкой во двор по направлению к летней кухне. Соседка поспешила к нам. В калитке она столкнулась со своим мужем, обвитым змеевиком, ничего ему не сказав, пропустила на улицу и со всех сил побежала к Виталику. Мы с Антоном Сергеевичем снова напряглись, увидев сцену внизу, но, поскольку ничем помочь не могли, то снова налили по бокалу, и провозгласили тост «За любовь». Правда, потом вместе добавили: взаимную!
Запыхавшаяся соседка прибежала в летнюю кухню, увидев спину Виталия, бросилась к нему и как голубка прильнула к груди.
- Виталий, любимый, как я по тебе соскучилась – произнесла она и начала целовать его в подбородок.
Вдруг взгляд ее поднялся, она увидела распухшую щеку и подумала то же самое, что могло прийти в голову каждому, кто видит подобного рода гематомы.
- Ах, вот оно что! У тебя здесь баба есть. А мне заливал сестра, сестра… с сестрой приехал, а я дура, я ребенка от тебя хотела! (Она внезапно расплакалась) – так расстроилась, что ничего не получилось. Я же поверила тебе….гад. Хоть бы людей постеснялись! Ничего святого.
После этого она со всей силы влепила ему пощечину в здоровую щеку и вышла. «Как же они надоели» - пронеслось в голове. Мы видели, как та быстро засеменила по двору, и подумали, что Виталий ей что-нибудь сказал оскорбительное, по-своему поспешили утешить, предложив посидеть с нами и выпить, но она, всхлипнув, ничего не сказала. Тогда мы снова вернулись к прежнему разговору, я продолжила Антону Сергеевичу пересказывать роман Хэмингуэя.
В тот вечер мы просидели довольно долго и, как ни странно, содержательно, к нам присоединился Виталий с распухшим лицом, но, слава Богу, в сумерках это не заметно, потому особенно не огорчало. Вдруг у него за спиной, а он сидел напротив входа, раздался как ни в чем не бывало бодрый голос соседа:
- Не помешаю? – сказал он, улыбаясь во весь рот.
Мы онемели. Мне показалось, что у меня в животе что-то лопнуло. Кровь мгновенно ударила в лицо, а кончики пальцев начали предательски дрожать. Виталий, быстро оценив ситуацию, подошел к краю террасы, чтобы в случае чего сразу спрыгнуть. Я, кажется, самая первая, пришла в себя, стараясь как можно более непринужденно улыбнуться, произнесла:
- Ну, что вы, какой разговор! Нам так приятно было время провести с вами, садитесь, садитесь, пожалуйста, вот ваш стул. Как хорошо, что вы пришли…
Антон Сергеевич тоже взял себя в руки и, скрывая дрожь, пододвинул на стул. Сосед, все так же улыбаясь, уверенным шагом прошел к столу, поставил на него пузатую бутылку «Хенеси» и коробку конфет, молодцевато оглядел всех, демонстративно покашлял в кулак, и, видимо, не замечая общего смятения, наконец-таки сел и своим немного картавым голосом начал подготовленную речь:
- Я, собственно, пришел извиниться вот перед молодым человеком – указал он на Виталия – когда я застиг его с женой в нашей спальне, понятно, что подумал, что, наверное, любой нормальный мужик мог подумать на моем месте! Да еще мне показалось, что он шорты в спешке напялил задом наперед, померещилось, конечно, сейчас мода такая, сразу не разберешь. Пацаны и даже вроде бы нормальные носят бабье, а молодые девчонки мужское. Иной раз и не отличишь, кто есть кто, особенно если по фигуре не видно. В общем, мои чувства, думаю, любой поймет…
Мы с Антоном Сергеевичем утвердительно закивали и даже пробовали улыбнуться, но наши улыбки вышли как картинки начинающего художника - неестественными. Виталий, обалдевший, сделал шаг по направлению к столу и застыл. Казалось, если бы сейчас случилось землетрясение или всемирный потоп, он бы меньше удивился.
Сосед, между тем, углубленный в себя, продолжил:
- Плохо, что я так ни в чем и не разобрался, он ведь и в самом деле ей стихи рассказывал…там Пушкина, Пастернака, кого-то еще… а я подбежал, думал – все, крышка. Поймаю - убью. Но, студент, боец-молодец, быстро сориентировался и прыгнул с подоконника. Как хоть ты тогда? Не ушибся?
Виталик в смятении пожал плечами. За последнее время у него появилось столько ушибов и синяков, что вспомнить происхождение каждого он просто не в состоянии.
- И, слава Богу – продолжил сосед – а то я переживал, неудобно мне было, потом…конечно. Не сразу. Жену подозревал, не разговаривал с ней все это время. А сегодня вон вернулся, агрегат бросил в «уазик» и отвез кузнецу. Там встретил знакомого цыгана, поболтал с ним о том, о сём. Он позвал меня в субботу на свадьбу к дочери, я отказался сразу. Вспомнил, по молодости гулял у них, там бабы сначала в тазах руки-ноги помыли, причем, не стесняясь, а потом, ополоснув эти тазы стали в них салаты строгать, меня после этого никаким калачом на цыганские гулянки не заманишь, так, дружим на расстоянии, все-таки раньше соседями были. И в армии я среди цыган служил. В общем, есть у нас темы общие. Обратно еду, а по дороге все время думаю и думаю, из головы студент не выходит. Приезжаю домой, прямо с порога говорю своей, прости меня, что ли? А она так непричемно, за что? Так, говорю, мол, и так. Тут-то мне жена глаза и открыла, вы оказывается – он указал на нас с братом - муж и жена…
От неожиданности я начала икать, Антон Сергеевич открыл рот и забыл закрыть, а Виталий залпом выпил граненный стакан минералки и налил еще.
- Мы это… - я начала что-то нечленораздельное лепетать – это… как сказать. Как бы попроще мысль выразить…
- Все понял – рассудительно поправил мудрый сосед – скрываете от родителей, малые еще, да?
- Ага – лихорадочно подтвердил брат – боимся их. Не передать как!
- Эх-ма, а я то, дурак, студента сгубить хотел! Муравья мне в штаны, как будто сам таким не был. Да я в твои годы, знаешь, что вытворял – он обратился к Виталику – тебе и не снилось со своими стихами. Вот у меня роман с соседкой был – как в сказке. Её муж в свадебную ночь напился, так она ко мне пришла на сеновал, я свидетелем у них был. Эх, что за ночь! Но мужа она, как оказалось, потом все-таки полюбила. Когда, снова по-пьяному делу, ногу обморозил, и её пришлось ампутировать, она его в инвалидной коляске возила. Все говорили: брось! Посмотришь – первейшая красавица, даже сейчас, одно загляденье, а он, серенький, неприметненький, с первого взгляда и не запомнишь, а живут, как в песне поется. Или вот еще казус вышел, ехал как-то в поезде в одном купе с женщиной пред пенсионного возраста, такая правильная была, Тамара Сергеевна, как сейчас помню. Ну, мы с ней выпили, как и положено, в таких случаях, за знакомство, так она, не поверите, вдруг как расстегнет свою блузку и как усядется ко мне на колени! О, чего мы с ней только не вытворяли! Но самое интересное было потом. Утром, она, укусив меня больно-больно в грудь, ушла одеваться. Пришла, вся в марафете, лицо протокольное, выражение официальное, и куда всё делось? Приказала проводнику принести кофе и совсем чужим тоном завела разговор о высоких материях. Я, прижег тройным одеколоном место от её укуса, кое-как поддержал разговор, начал собираться – мне же выходить в Бийске. Но тут на какой-то мелкой станции зашел к нам в купе мужчина, услышав наши разговоры, кажется, мы обсуждали кораблестроение, он сник, но, как и всякий русский на всякий случай предложил выпить за знакомство. Моя боевая подруга снисходительно посмотрела на него, потом на меня. У неё лицо такое было при этом, будто она всю жизнь провела в отдаленном монастыре. Ну, я не выдержал такого взгляда и выпил «на дорожку», а этим предстояла еще ночь... Так что, студент, учись.
Виталий робко улыбнулся, оглядел всех, мы в свою очередь засмеялись. Сосед мастерски откупорил коньяк и начал нам разливать его прямо в бокалы из-под вина. Мы стояли, ни живые, ни мёртвые. Кругом гробовая тишина, слышно было, как шмель летает у куста роз. Подойдя к брату, и, обняв его, сосед поведал нам, что жена у него третья, от двух прежних имеется четверо детей. Всех любит, со всеми дружит. И Виталик ему очень-очень симпатичен – «Будь я бабой – сам бы по уши втрескался». После первой же рюмки все стали весёлыми и добрыми, а сосед, заложив руки за голову ухарски пустился в пляс.
Глубокой ночью, мужчины, изрядно приняв на грудь, пошли в гости к соседям. Там, на веранде они и встретили утро. Со стороны моря подул прохладный бриз, в комнате стало холодно, я встала, закрыла окно и машинально укуталась в одеяло. Несмотря на предрассветный час, казалось, весь мир погрузился в глубокий сон. Далеко, на берегу медленно, словно нехотя, догорал оставленный туристами костер. Язычки пламени, еле заметно, без дыма, слизывали деревянные останки и, мелькая, растворялись в темноте. А небо было на редкость необычным, какое только можно увидеть глубоко в лесной чаще. Свет далеких и бледных звезд мягко струился на горы, холмы, водную гладь, щедро рассеивая темноту ночи и вместе с тем, как бы играя с ней словно соревнуясь, кто в кого поглотит. Наравне с лучами света и темными пятнами существовали сами по себе серые разводы, обозначая грани соприкосновения двух древних начал. По какому-то непонятному закону - именно от серых разводов пролегали тени гор и деревьев, обозначая, таким образом, величину. Серые разводы обрисовывали мир и исчезали по очереди: в свете и темноте, не вмешиваясь нисколько в их извечный соревновательный процесс. Так было до поры, до времени, потом, набравшись сил, лучи света стали побеждать. Темные пятна постепенно становились меньше и тоньше, пока не исчезли совсем. Что касается серых тонов и оттенков, то они плавно перешли в утро и даже некоторые складки дня. Но в тот момент, когда их большая часть сконцентрировалась в тумане, над озером, в комнате прозвенел будильник и я медленно потянулась. Меня посетила мысль об утренней зарядке, но предрассветный сон настолько сковал все мое естество, что захотелось безоговорочно ему подчиниться и посмотреть продолжение. Господи, как сладко спать утром, когда на листьях еще влажная роса, ночные птицы замолкли, а дневные пока не проснулись. Цветы хранят свою прелесть и тепло в укутанных бутонах, а солнце заслоняют чуть видные полупрозрачные облака. В глубине неба можно разглядеть бледные звезды, но скоро, совсем скоро они исчезнут, станет полностью светло и исчезнет мистика утра, а пока – все не просто хорошо, а прекрасно!
Меня разбудил взбудораженный брат, и попросил быстро собраться и переехать в гостиницу или уехать из города. Я спросонья поинтересовалась, к чему такая спешка? Он нервно ответил:
- Понимаешь, у меня с соседкой снова было…
- Так ты вчера с ее мужем помирился.
- Так-то вчера – отвечал Виталий – а то сегодня…
- Что сегодня? Уже? Когда ты успел?
Я задавала явно глупые вопросы, но больше ничего мне не могло прийти в голову, после вчерашней дозы алкоголя. Поэтому безразлично сказала, никуда отсюда не поеду. Будь, что будет…
- Думаешь, прокатит и в этот раз – с надеждой спросил Виталий.
- Я ничего не думаю. Просто еще не успела. Я даже не проснулась. Как же это тяжело – каждый день думать, думать, думать о себе и других.
В общем, я оказалась права. Виталию снова и снова везло. Вечерами он выпивал с Антоном Сергеевичем и соседом у нас на террасе, а ночью уходил к его жене. Впрочем, иногда ухитряясь еще посетить поселковые дискотеки. Днями же катался на водном мотоцикле с туристками и иногда даже рыбачил. Почти каждый день мы звонили домой и бодрыми голосами врали родителям: все хорошо, не волнуйтесь за нас, купаемся, загораем, ходим в дельфинарий…
Незаметно пролетело время отдыха, и надо было собираться домой, признаться, я уже соскучилась по домашним. Вещи сложила я довольно быстро, хозяева нагрузили южными подарками: вином, сухофруктами, вяленой рыбой и еще много чем. Сувениры для домашних я купила загодя, от себя и от Виталия. С легкими сердцами и действительно отдохнувшими мы отправились домой. Соседи нас тоже пришли провожать и «на дорожку» мы не только присели, но и изрядно выпили.
Уже в купе Виталий произнес:
- Это был незабываемый отдых. Больше я сюда не поеду.
- Почему? – вырвалось у меня.
- Представляешь, море, солнце, вино и …прошлогодняя соседка. Опыленный цветок!
На прощанье хозяин мне вручил газету со своим фельетоном, и мы долго смеялись, читая его. Втайне, безусловно, Антон Сергеевич считал себя непризнанным гением. Но, слава Богу, ему хватило мудрости этого не показывать. Я заметила еще в университете, все творческие люди, во всяком случае, большинство, очень высокого мнения о себе и любят, чтобы ими восхищались. Стоит только высказать им критическое замечание, как сразу попадаешь в немилость, мгновенно переходишь в стан врагов и в целом недалеких людей, которые в силу своих убогих способностей, не способны разглядеть подлинный талант или оценить очередной шедевр. А мне кажется, что если бы человек, которого Бог наградил какими-либо дарованиями, критически относился к себе, терпеливо бы учился, совершенствуясь, то он вскоре бы стал известен миру. Так просто: избавься от личины тщеславия и увидишь жизнь во всех красках. Окружающий мир сам откроется, и ты ощутишь, что поля пахнут хлебом, а спелые яблоки мёдом, глядя на школьную географическую карту – рассмотришь большие каменные города со львами, почувствуешь зной пустыни и солёный вкус моря, в тайге, покрытой стерильно белым снегом, разглядишь рождественские ели. В Арктике тебе помашут белые медведи, а в тропиках будут приветствовать общительные мартышки. Только талант, глядя на цветок, видит его корень, скрытый от других, а когда слышит слова любви - чувствует импульсивное биение сердца, глядя на дом, он словно рассматривает счастливую семью с детской колыбелью, звонким смехом, под крышей он замечает гнезда ласточек, а на запыленном чердаке ему мерещится клад. Так просто. Так всё просто…
Знакомые незнакомцы
Дома от радости младшие братья повалили нас на пол и устроили «кучу малу». А потом по очереди целовали и обнимали, баба Тася по случаю нашего возвращения испекла большой рыбный пирог. Папа с нами торжественно поздоровался и сказал:
- Загорели, прямо не узнать. Теперь среди нас будут жить двое негритят. Надо других тоже к морю послать, пусть все дети будут одинаковыми.
Баба Нюра, разминая ноги, встала со своей лежанки и произнесла:
- Чисто басурманы какие, одни глаза светятся, а если б темноглазые были, то хоть нацию другую в пашпорт записывай.
В честь нашего приезда, домой пришел дед, и крепко обняв нас с Виталькой, спросил: как там Тонька-однокашник не обижал?
- Нет, что ты – мы одновременно закивали головами – он просто чудо.
Дед, хитро оглядывая брата, отвел меня в сторонку и, как бы, между прочим, поинтересовался:
- Наш-то на курорте не шалил?
- Ну, дедуль, прямо не знаю, что тебе и сказать. Обманывать не хочу тебя, и огорчать тоже.
- Все ясно, можешь не отвечать. Я тут хроники его почитал, настроение поднимал.
- Какие хроники?
- Оранжевую тетрадку помнишь?
- Да.
- Та вот ее и читал. Слушай, если надумаешь стать писателем, а ты у нас филолог, тебе близко, там такой материал имеется! Все коллеги умрут от зависти, честное слово.
- Деда, я верю.
- Имей в виду, захочешь уникальные сведения – обращайся – к твоим услугам яркий первоисточник.
- Спасибо…
Дедуля вспомнил, что принес гостинцев младшим, открыл пакет и скомандовал: «Налетай», потом пакет передал мне, а сам направился к Виталику.
- Ну, рассказывай, внучек, как отдохнул? Как загорал-купался-в песочке кувыркался?
- Отлично, дедуль.
Дед взял брата за локоть, отвел в сторонку и заговорщицки спросил:
- В милицию попал, конечно, случайно?
- Абсолютно.
- На пляже с дамой в неглиже … тебя перепутали, так?
- Да, дед, ты прямо не в бровь, а в глаз. Кулаком.
- Значит, все-таки попали…
- Куда – замешкался Виталик.
- В глаз – внучек – в глаз. И не раз, я смотрел твои снимки с милиции, чуть не прослезился. Орёл!
- Дедулька, ты - прелесть, ты – просто чудо, подарок судьбы, но у тебя есть один большой, очень большой недостаток…
- Какой?
- Ты слишком много знаешь.
Дед обнял озорного внука, они счастливо рассмеялись, после чего он поспешил с нами попрощаться, сославшись, как всегда, на неотложные дела.
- Деда – взял его за руку Петька – у тебя снова процесс?
- Гражданский или уголовный – спросил Пашка.
- Вообще-то ни то, ни другое – ответил дед – просто знакомлю подозреваемого с материалами дела. Обычная процессуальная часть.
- А в чем подозревают подозреваемого – вмешался в разговор Ромка.
- В мошенничестве.
- А что такое мошенничество?
- Так, внучатки, у меня нет времени, возьмите в кабинете уголовный кодекс с постатейными комментариями, синяя новая книжечка, и почитайте. Жаль, Мишки нет. Уж он бы квалифицированно объяснил. Кстати, как он – дед повернулся к матери.
- Говорит, все хорошо, служба идет обычным чередом…
- А, говорит он это каким голосом?
- Обычным. Нет, скорее, веселым.
- Веселым?
- Да, веселым.
- Значит, опять на губе сидит… я позвоню сегодня в часть.
В дверях появилась баба Тася и, обратившись к деду, спросила:
- Как там твоя?
- Ничего… жива.
- Ходит?
- Ходит. Пока что.
- Что врачи говорят?
- То же самое, что и всегда.
Баба Тася, поправляя прическу, как бы, между прочим, сказала:
- У нас на рыбозаводе медосмотр был, ну, обязательно, значит провериться надо.
- И что?
По лицу деда было видно, как он напрягся, но интонацию сохранил равнодушную, сказалась-таки, многолетняя профессиональная выдержка.
- Ну, офтальмолог, осматривал, онколог, хирург, гинеколог, невролог, нефролог…кто-то еще.
- И?
- Я, значит, возьми и поинтересуйся: а Валюшина у вас на учете состоит? У твоей, как я знаю, эта фамилия. Так? Известно ведь, когда человек онкологией болеет, тем более, умирать вскорости собирается, должен же он на учете состоять…Специалист мне отвечает, что нет, такая не состоит. Городок у нас маленький он всех самолично знает…Посмотрел в компьютер, говорит, женщина с такой фамилией даже ни разу не обращалась к нему.
- Я разберусь – бросил дед и вышел.
Ужин выдался веселым, младшие добрались до наших подарков и теперь шумно делились впечатлениями, бабуля тоже решила с нами посидеть за столом. Рассказывала, какие дурные предчувствия у нее из-за Виталика были, но сорок раз прочитала «Отчу» и все, как рукой сняло. «Отчей» бабуля называет молитву «Отче наш». Папа расспрашивал меня, научилась ли я плавать, мама поглаживала мою руку и говорила, хорошо бы загар оставался подольше, я в нем похожа на кинозвезду. Баба Тася всерьез задумалась в сентябре поехать к морю.
- Давно там не была – сказала она – не мешало бы отдохнуть, отвлечься.
- Конечно, надо ехать – одобрил папа – я денег дам, сколько нужно. Только отдохните хорошо. Можно даже в санаторий путевку купить, чтобы заодно и подлечиться.
За столом не хватало Сашки, и этого не заметить было нельзя. Маме он сказал, что вроде сегодня встречается с девушкой. Мне не терпелось видеть, какая она. Так хотелось, чтобы в кои-то веки у брата все наладилось, он, как никто другой достоин счастья.
Вадик же в это время, чтобы никто не видел, взял щенка, положил его себе за пазуху и тихонечко подкармливал со стола. Ромка сидел рядом и прикрывал его. По лицам видно было, что у братьев есть свои планы.
- Как поживает Степынч? – поинтересовалась я у домашних.
- Хорошо – ответила бабуля – дочка к нему приехала с правнуками, вторую неделю гостят, с нашими, вон, показала на Ромку, дерутся.
- Бабуля – спросил Ромка - а бабуль.
- Чего тебе?
- А если кошка упадет с пятого этажа, выживет?
- Да, поди, выживет, чего ей еще остается делать? Говорят, кошку как не бросай, а она все одно на лапы приземлится. Живучие они!
- А если собака со второго этажа прыгнет, выживет?
- Выживет, как пить дать… люди выживают не то, что псина…Я, когда еще в высотке жила – высотками бабуля называет пятиэтажки – у меня кошка раз пять падала с балкома последнего этажа и с крыши даже, а все равно умерла от старости.
- Так, давайте сменим тему, или ты что-то напакостил – обратилась мама к брату - признавайся.
- Нет – заверил он – я просто так, интересуюсь…для интереса…
- Предупреждаю братва – обратился Виталий к младшим – я сегодня вам сказку не рассказываю. Ясно?
- Печему – спросил Вадик, облизывая ложку.
- Много впечатлений, да и просто устал с дороги. Спать хочу.
Ромка, между тем, вспомнил прошлую историю и поинтересовался:
- Виталий, а ты на море, встречал принца?
- Встречал.
- Он нашел с кем в прятки играть?
- Нашел.
- Наигрался?
- Наигрался, еще как!
- Хорошо ему…Вот теперь и конец этой сказке.
- Точно – сказал Виталий.
На прием – к деду
После ужина я младших повела в ванную. Сегодня мне предстояло их укладывать спать. Первым решено мыть Ромку, как только он разделся, стало понятно, занятие это не из легких, ноги и живот брата были в царапинах. Видя мое недоумение, мальчик объяснил: «У Степаныча в огороде малину рвал». Ухаживая за болячками, я чувствовала себя ювелиром, свежие синяки и ссадины не только болели, но и были покрыты пылью. Оказывается, любопытный, и трудолюбивый малыш после малины зачем-то зашел в столярную мастерскую другого соседа и там прятался в опилках – «Потому что они мягкие».
Вечером мы договорились встретиться с моим Вадимом, и он, очевидно уже ждал меня на соседней лавочке. Прохладная августовская ночь так и манила из душного дома. Я на цыпочках вышла из детской, обулась. Следом за мной последовал Виталик.
- Ты тоже уходишь – шепнула я.
- Ага.
- Надолго?
- Как обычно.
- То есть, до утра?
- Нет, вернусь пораньше.
Мы вышли с братом во двор и разошлись в разные стороны. Так и есть, Вадим ждет меня на лавочке с миниатюрным букетиком. Он каждый раз находит способ удивить…
- Ты знаешь – сказал мне, протягивая цветы – одно время была мода, носить живые цветы на руке, вместо браслета.
- Это было, как я понимаю, во времена императрицы Елизаветы?
- Да. Мода пришла из Запада. Там, приглашая девушку на бал, обязательно надевали ей такое живое колечко на запястье.
- Цветы не вяли?
- Выбирали полевые, которые могут долгое время продержаться без воды, хотя, знаешь, говорят, некоторые провансальские розы тоже очень живучи. Они словно созданы для шелковых запястий, чтобы радовать глаза и приносить умиротворение в сердце.
Я прислонилась к плечу Вадима, мы такие разговоры можем вести бесконечно. Букет подобран с большим вкусом. Так хотелось, чтобы вечер был долгим. Мы сидели, обняв друг друга, и молчали.
- Ты хорошо отдохнула? – спросил меня любимый.
- Да, конечно.
- Виталий не доставлял беспокойств?
- Нет, что ты.
- Хорошо, а то я, зная его, немного волновался.
- Вадим, но он уже совсем взрослый и, между прочим, меня старше.
- Ваш Виталий взрослеет медленно.
Разумеется, я была согласна с Вадимом, но, чтобы тему не продолжать, уткнулась ему в плечо и сказала:
- Как я по тебе соскучилась, ты даже не представляешь.
Он меня погладил по голове и предложил надеть свой пиджак.
Время уже было позднее, мы немного еще посидели. Вадим предложил проводить меня до порога. Мы медленно поднялись и пошли. В воздухе повеяло осенью. Держась за руку, я услышала:
- А ты знаешь, что осень идет по Земле со скоростью три километра в час?
- Нет. Но как интересно, желтеют листья, дозревают дыни, улетают ласточки. Прямо, как в школьном учебнике.
- Научно доказано.
- Не сомневаюсь. Три километра в час… ты, знаешь, а я ведь тоже так смогу.
Мы рассмеялись и подошли к дому. На крылечке сидел и нервно курил Сашка. Немного растерявшись, я произнесла:
- Привет.
-О, сестренка – оживился он – приехала… Ну, здравствуй, здравствуй, без тебя совсем скучно было. Малыши каждый раз требовали новые сказки, а у меня с фантазией туго, это ж вы с Виталиком мастера разговорного жанра.
- Тогда я вас оставляю – сказал Вадим и нежно поцеловал меня. Я помахала ему букетиком и вместе с Сашкой пошли в дом. На кухне мы включили чайник, и я тихо попросила брата:
- Ну, давай, рассказывай. Кто она? Какие планы?
- Ничего хорошего…
- В смысле?
- В том смысле, что ничего хорошего… Понимаешь? Познакомились на дискотеке, встречались, посмотрел, вроде серьезная, красивая. Говорила, что до меня мужик был, но козел и денег не зарабатывал, поэтому пришлось расстаться. А мне какая разница, кто был? Главное ведь: был. Сегодня говорит, что козел ее моряком устроился, стал много зарабатывать, утром приехал и гостинцев привез… Она, значит, уже и к матери в деревню за ребенком послала…
- У нее и ребенок есть?
- Я сегодня узнал об этом.
Мне снова стало жаль Сашку. Я достала из холодильника южного вина и налила ему. Взрослая жизнь незаметно ворвалась к нам, но мы оказались к ней не готовы. Нас учили любить, верить, прощать, но это, оказывается, недостаточно. Мы совсем не умеем распознавать фальшь и это незнание нам уже начало отравлять жизнь. Что будет дальше?
Мы сидели какое-то время, молчали. Пока не пришел домой разбитной Виталик.
- Пьянствуете – бросил он с порога.
- Тебя ждем, гулёна. Хоть бы с дороги отдохнул.
- Я к вам присоединиться не смогу, мне звонили сегодня из «Скорой», просили завтра выйти, там два врача сразу ушли на больничный. Вот и скребут по сусекам, собирают студентов, чтобы тылы прикрывать.
- Виталий – выпалила я – просто посиди с нами.
- И, извиняюсь, застегни ширинку – добавил Саша – все-таки должно быть неудобно перед сестрой.
- Ах, да счас… а я вас слышал, как вы щебетали на крыльце. Голубки.
- Ты был рядом?
- Метрах в десяти от вас…
- Что ты там делал? – спросила я, округлив глаза – в темноте.
- Ширинку расстегивал – пошутил Сашка.
- Так ты был не один?
- Понимаешь, Юлька, одному неинтересно.
- И когда ты исправишься!
Мы с Сашей рассмеялись, а Виталий, что-то мурлыкая себе нос, налил чаю. Оставив братьев двоих, я ушла к себе. Я так соскучилась по дому! По своей кровати! Своему трюмо! По своей монстере, отхватившей большую часть комнаты.
Утром наш дом напоминал сумасшедший. Виталий с Вадиком собирались на дежурство в «Скорую», мама взяла с собой Ромку, чему, кстати, тот не очень обрадовался, потому, что смастерил новую рогатку и хотел опробовать ее на соседских котах. Носки спешно собирались на утреннюю службу в монастырь, как бегло объяснили нам, несведущим в церковных делах, в связи с окончанием Успенского поста, в храме Петра и Павла будет престольный праздник, на котором будет служить архимандрит.
- Мы с тобой сегодня врачи – сказал Вадик Ромке – будем спасть человечество.
За что тут же от него получил подзатыльник. Петька нашел свой стихирь недостаточно проглаженным, и баба Тася быстро гладила его, поглядывая на часы, ей сегодня тоже надо было идти на дежурство. Папа с Сашкой второпях выпили кофе и уехали, к ним с утра в офис должен пожаловать крупный заказчик. Я проводила всех, маме и Виталию приготовила бутерброды. Закрыла двери и надумала делать генеральную уборку, бабуля мое решение одобрила, сказав:
- Две недели уж не убирались, под кроватью-то, поди, пыли невиданно. И еще у меня такое чувство, будто мышь там завелась.
Чтобы успокоить ее, я начала наводить порядок с ее комнаты. Пока я раздвигала стулья, стол, трельяж, бабуля начала вспоминать, как она в молодости убирала. Решила подзаработать в войну и нанялась в работницы к жене генерала. Пока тот с армией стоял на страже Родины, жена не дремала, она заказывала у белошвеек самые красивые платья, скупала по ювелирным лавкам дорогие украшения, наряжалась, чтобы день Победы встретить во всеоружии. Бабуля охотно делилась впечатлениями, как подметала у них пол, а там пуговицы чудные валяются, она их положит на стол, а генеральша, нос скривит и говорит:
- Выкинь.
Тогда бабуля это добро спрячет к себе в карман, а дома детишкам мастерит игрушки разные. Однажды генеральша шелковую рубашку бабуле бросила с все тем же «Выкинь», она не будь дурой - принесла домой, распустила и младшему брату справила штаны, а из пуговиц придумала себе чудные бусы. Ни y кого в округе подобных не было. Я, между тем, пол подметала, а бабуля продолжала:
- А танцы какие были в давнишние времена! Ходить – не переходить. Обуви не было. Нам с сестрой справили одни сапоги на двоих, и по очереди ходили. Берегли обувку-то до невозможности. Идешь три километра лесом по тропинке по оженине в соседнее село босиком, колючки ступнями собирашь, а уж на подходе к танцам, обувку на ноги одеваишь и деловито заходишь, будто всю жизнь в обуви расхаживашь. Форсить охота было, не передать как.
- Бабуля, а что с генеральшей стало – спросила я, - особенность бабули «перепрыгивать» в своих воспоминаниях на тридцать лет вперед-назад мне не импонировала.
- А – махнула рукой – муж с войны вернулся и бросил, молоденькой увлекся, известно дело. Потом, может быть, и жалел, хто ж его знает. Сначала жил в доме, большом вроде нашего. Все у него там было австрийское, с войны привезенное, потом переехал в трехкомнатную квартиру. Та тоже дитям его понадобилась, разменяли и выправили ему однокомнатную, сказали, вид красивый отсюда, наняли сиделку. Внуки иногда его навещали и тащили все, тащили от него без продыху. А он и не супротивлялся, отдавал так. Не замечал вроде. Сидел на балконе в кресле-качалке пил вино и смотрел вдаль. Сиделка, хорошая женщина из обчежития заводского ходила за ним, как за маленьким, убирала, стирала, причесывала. Так он и умер в кресле-качалке. Адресов детей она не знала, потому никого не позвала на похороны. Только соседей и близких, которые к нему заходили иногда. Убрала напоследок в квартире, закрыла ее и ушла к себе в общежитие. Там разыскал ее нотариус, дал конверт с серой бумажкой по которому та квартира переходила ей. Завещание, значит. Она заплакала. У нее же никогда своего уголка не было, и не светило ничего подобного… Пошла в квартиру, протерла пыль и села в кресло-качалку. Так и просидела в нем до самой старости. Пенсию принесут, купит винца, попивает и смотрит…
- Бабуль, а что потом?
- Потом из села к ней послали племянницу учиться, заодно и за ней приглядывать. Так она и умерла на руках у нее, а квартиру завещала племяннице.
- Бабуля, а что с генеральшей случилось?
- Уехала она из нашего городишки, к молодому офицеру какому-то, уж сколько с ним прожила не знаю, видела я ее годков двадцать назад в области на рынке зеленью торговала. Такая из себя, статная, ухоженная, но цены у нее высокие были, поэтому я покупать ничего не стала.
За разговорами я и не заметила, как убрала комнату бабули. Она меня поблагодарила, достав откуда-то две шоколадные конфеты «Буревестник».
- Спасибо, ясонька – ты приходи иногда поговорить, посекретничать. Что, твой Вадим замуж зовет, али нет?
- Пока, нет, нам же только по восемнадцать.
- Смотри, девка, хорошо смотри, замуж выйти не напасть, как говорят, кабы замужем не пропасть. Ты у нас ученая. Столько братьев не зря тебе Господь дал, потому всю мужскую натуру знаешь.
- Ага, бабуль, это точно.
- Сейчас дальше прибирать пойдешь по другим комнатам?
- Да.
- Ну, ступай, ступай. А то пацаны такую грязь развели.
Комната Ромки и Вадика напоминает большую свалку, чего в ней только нет и в хаотическом порядке: старая шина, велосипедная рама, альбомные листы с какими-то чертежами, старые географические карты, ласты, ролики, противогаз, плащ-палатку…
Чтобы навести здесь порядок, надо потратить уйму времени. В Сашкиной комнате убирать не надо там всегда чисто, впрочем, у Виталия тоже. Здесь меня, как обычно, ждал сюрприз, я нашла сережку. Обычно Виталий говорит про такие вещи «оставь себе», я же все складываю в отдельную коробку, вдруг найдется хозяйка хотя бы одной из них…
Пробыть в одиночестве мне долго не пришлось, прибежали Носки и радостно делились впечатлениями. Сначала со мной, а потом и с бабулей, не забыв сообщить, что на завтра договорились с отцом Иоанном, он придет к нам, бабулю исповедает и причастит. Та несказанно обрадовалась и угостила их шоколадными конфетами. Петька совсем разошелся и предложил почитать вслух акафист Серафиму Саровскому, Пашке пришлось согласиться, хотя, как можно было догадаться по его лицу, у него были другие планы. Братья достали акафист из сумки и начали читать вслух, нараспев, как учили их в воскресной школе. Бабуля блаженно улыбалась, по всему чувствовалось, что льют ей бальзам на душу. Елей, как выражалась она. Я тоже присела рядом, время за акафистом пролетело незаметно.
Мама с Ромкой вернулась раньше с работы и выглядела невероятно уставшей. Дочь ее школьной подруги наглоталась таблеток, и мамуля ее спасала. «Скорую» не рискнули вызывать, потому что шансов выжить у той практически не было. Поэтому позвонили, что называется, по знакомству. Мама прошла к себе в спальню, а Ромка бабуле живописал:
- Там девушка молодая была, на нашу Юльку похожая, только Юлька красивее и ростом меньше, выпила много желтых таблеток и написала записку «Прошу никого не винить. Будьте все счастливы», а мама ее забыла пластиковую карточку дома, ну, такую, на нее еще зарплату и аванс перечисляют. Вернулась, смотрит, а ее дочь лежит почти мертвая, не шевелится совсем. Она тогда быстро набрала мамин телефон и заплакала, когда услышала мамин голос, мама меня оставила на кухне чай пить с зефиром в шоколаде, а сама с медбратом и той тетей, которая мама девушки, спасали ее. В ванную бегали, ведра с водой носили, с марганцовкой разбавляли ее. И все делали очень быстро. А потом и саму девушку понесли в ванную, голую, а чтобы я не видел, накрыли ее простыней. На простыне еще ромашки были нарисованы…
- Поди, из-за любви, будь она неладна – сказала бабуля. А все потому, что без бога живут. Когда Бог на первом месте в жизни, тогда все остальное на своих местах. Запомните это. А как нет, так все идет вкривь и вкось.
- Я не знаю из-за чего – ответил с деловым видом Ромка – но та тетя мне сказала, можешь брать зефира, сколько хочешь.
- Что творится – выдохнула бабуля – совсем страх потеряли, а ведь самоубийцы идут прямиком в ад и там, в геенне огненной мучаются во веки веков.
- Что, что они там делают, я не совсем понял.
- Мучаются. Там, Ромашка, их черти мучают на огне неугасимом.
- Я знаю, мне Петька показывал картину страшного ада.
- Страшного суда – поправила бабуля – и никакой человеческий суд с ним не сравнится. Там будут судить по грехам каждого, за дела, за слова и даже мысли.
- Да, точно, вспомнил, он еще показал мое место там, где черт грешнику что-то с языком делал… но я же могу рот не открывать, не дурак же я совсем.
- Ну, и комедиянты, честное слово.
- А посередине картины… как ее…иконы большой змей, кольцами вьется и всех людей касается.
- Испужался?
- Нет, что я маленький, что ли?
- Это, Ромашка, змей обвивает тех, у кого есть большие нераскаянные грехи. А кого грехов нет, к тому он даже прикоснуться не может.
- Да, знаю я, мне Павлик все перечислил, какие есть. Только мне в церковь ходить не охота.
- Почему?
- Там надо долго стоять, а у меня ноги болят.
- Так ты присядь на лавочку, чай лавочки-то там есть. Не убрали же их.
- Не могу, мне стыдно, на них только старушки, как ты, сидят и то не все, храбрятся. Показывают всем, что они сильные, а на самом деле слабые они, ноги еле-еле передвигают.
- В церковь-то, Ромашка, надо ходить, вон, близнятки, ни одной службы не пропущают и даже просто так ходят.
- Им там нравится… Говорят, в церкви правда живет. А я не знаю, как это так: правда живёт? Это же страшно.
- Тебе тоже понравится, когда малость попривыкнешь. Вкус почувствуешь.
- Потом, бабуль, когда-нибудь в другой раз, ладно? Пойду и друга своего Дениса приведу. Мне про правду интересно знать, какая она?
После этих слов Ромка убежал во двор играть, он так торопился, что даже дверь за собой забыл закрыть. Минута – и его уже во дворе не было. Мальчишеские дела захватили его целиком, а он своей активностью внушает нам всем серьезное беспокойство, лично у меня всегда тревожно на сердце, когда он пропадает на улице. Ох уж этот Ромка!
К нам в кои-то веки пожаловал Степаныч.
- Не померла ишшо? – обратился он к бабуле вместо приветствия – я тут с радостью пришел делиться не хухры-мухры, Васькина дочь, внучка, стало быть, моя, квартиру получила…
- От государства, что ли? – Бабуля приподнялась.
- Его, окаянного…
- Врешь!
- Вот те хресть, как на духу, сегодня молодые звонили, пошли в жилком за ключами.
- Это с каких щей государство расщедрилось? Вон, Машка без продыху врачом вкалыват, сегодня еле живая домой пришла, а даже районные надбавки не дают, только за многодетность получат и все. Таська всю жизню работает, ужо на пенсии и то на дежурства ходит, а никаких льгот нет, вот, индексацию пятьсот рублей нам подкинули, курам на смех – и все. Живите, радуйтесь, коли не подохнете. Одна надёжа на мужиков у нас…
Степаныч чинно покашлял в кулак и произнес:
- Мы-то уж и не наделись, а Катьке пятый десяток зимой пошел, всю жизнь в школе да в школе, своих детишек в общежитии подымала. Могла в девяностые в бизнес пойти, но не захотела. Говорит, я ничего в жизни другого не хочу делать, а с детьми я счастлива.
На той неделе было собрание, две квартиры на школу выдают, а она первая в очереди еще, кажись, с советських времён…
- Слава тебе, Господи! – сама от государства за всю жизнь ничего не видела, так хоть за других порадуюсь… Хочется, ши-ибко хочется, чтобы людям жилось легче, я вот на своих смотрю – не нарадуюсь. Мы же вон какую войну выиграли, а сколько богатство природных в нашей землюшке лежит. Почему, спрашивается, почему, наши дети и внуки должны бедствовать?
- Прокурор-то вам помогает?
- Помогает. На этот счет он молодец, Витальку увидел в суде, там плохо кому-то стало - «скорую» вызывали, так он, не глядя, десять тысяч сунул, на, мол, держи.
- Слыхал я, что он хорошо адвокатствует. Народ к нему валом валит. Все законы, все ходы-выходы знает. Даже с самой городской администрации к нему ходют на прием.
- Специялист, тут что скажешь… еще бы с Таськой жил…
- Это уж кому как.
Сосед жонглерским движением достал бутылку вина откуда-то из пиджака и, подмигнув бабуле, спросил:
- Будешь?
- Нет, Степаныч, не серчай, но я назавтра договорилась через близняток с батюшкой исповедоваться и причащаться.
- Ты же вот неделю назад причащалась.
- Так то было неделю назад, в пост, сам Бог велел в душе ревизию провести, а завтра хочу снова, чтобы к смерти лучше подготовиться, вдруг в ту же ночь Господь ангела смерти за мной пошлёт, а я лыка не вяжу…
- Слышь, я тут чего надумал, может, мне тоже перед батюшкой-то покаяться? Я ведь давно на исповеди не был… а внутри смутно мне. Может, того, тоже душа проситься?
- Может, и проситься… ты приходи к нам завтра, только натощак, вдруг отец Иоанн тебе грехи простит и причастит заодно,
- Так и быть. И это самое, спроси у близняток, что нужно делать, когда радость случается? Ну, там требу какую заказать, али что? А то мы к Богу идем, когда плохо, стучимся изо всех сил, помоги, Господи, вишь, как страдаем, а, когда радость-то и не знаем, что делать? Неправильно это, не по християнски. А тут, когда скоро придется за все ответ дать, хочется немножко правильными побыть. Чтоб самому приятно.
- Ладно, так уж и быть спрошу. Хотя, постой, когда наши мужики с войны вертались, бабы по деревням, где церкви уцелели, заказывали благодарственные молебны, как сейчас помню. В Нижних Ярусах по воскресеньям попы служили, и люди ходили, ну, не все, а кто хотел, а потом в пятидесятом, когда село вошло в черту города церквушку-то и закрыли. С тех пор я там и не была. Стало быть, тебе тоже надо Бога отблагодарить, но самому, а не через кого-то.
- Ты все равно у близняток спроси, сколько чего стоит, когда и кому надо заказывать, чтобы не опростоволоситься.
- Спрошу обязательно.
- Ну, тогда я пошел, а бутылку оставляю, вдруг потом сгодится. Мне самому ни к чему пить. Себе и дома я завсегда могу налить.
- Оставляй, чай на поминки не лишней не будет. У нас нынче никто не пьет, это раньше Машкин часто прикладывался, когда на работе сократили, а теперь как на себя стал ишачить – в рот не берет. Работает как на износ денно и нощно, мне кажется, что это тоже неправильно, отдых надо организьму иногда давать, иной раз можно и посидеть за рюмашечкой, а то все время напряжен как струна, так недолго и ноги протянуть.
- Типун те на язык.
- Я об этом же. Я вот что думаю, коли я в ближнее время не умру, так может Господь кого-нибудь помладше возьмет. Так бывает. Вон, у Овсеенковых, сорокалетние ушли, а девяностолетние живут и даже в магазин сами ходят. Так что мне прикажешь теперь до ста лет жить, что ли?
- Ну, это ты себя так накрутила. Бабы – большие специялисты в этой части. Одно услышит, другое придумает, третье подруга подскажет, вот, пожалуйста, и готово мнение. Пошел я… завтра во сколько приходить?
- В девять поп обещался, но ты приди пораньше, чтобы не ждать тебя, как барина какого.
- Хорошо…
Бабуля, проводив соседа, встала с лежанки и подошла к шкафу, выбирать платье и платок, в котором будет исповедоваться. Потом подозвала меня к себе и спросила:
- Юлька, ты не знаешь, чулки мне надевать или нет?
Я сказала, что нет, не зима же, зачем париться зря. Она со мной согласилась и попросила зажечь лампадку, чтобы вычитать покаянные каноны и последование к причастию. Обычно все это делали Носки, но сейчас их не было: ни дома, ни во дворе. Виталик с Вадиком вернулся тоже очень уставшим, бросив нам, что сегодня у него было рекордное количество вызовов, направился в душ, а затем закрылся в своей комнате и попросил, чтобы его не беспокоили, свой телефон выключил. Вадик достал с полки куклу, которой я еще играла в детстве, и спросил, как ей делать клизму? Я наказала спросить у Виталия, когда он придет в себя.
Папа с Сашкой пришли позже всех, сказали, ужинать не будут – только что из ресторана. Пришлось кормить только младших и бабулю. Спрашивается, зачем столько готовила? Ну, хоть бы предупредили накануне.
Впрочем, бабуля меня успокоила, она сказала, чтобы добру не пропадать, то есть, ужину, я могу отнести его в дежурку бабе Тасе. Той еще целые сутки предстоит быть на работе, а заодно может кого-нибудь угостить. Я собрала пакет с провизией и понесла на работу. В дежурке баба Тася была не одна, на казенном диванчике удобно расположился пожилой, но весьма бодрый мужчина. По холеному лицу его было видно, что он здесь не работает. Выходит, зашел просто так проведать? Увидев меня, баба Тася немного растерялась и представила нас:
- Знакомься, Юленька, это Павел Викторович – указала на него.
- А это моя внучка Юленька… Наше солнышко.
Я немного растерялась, где-то я Павла Викторовича уже видела, но где?
- Не можешь вспомнить, где мы с тобой встречались? – спросил, улыбаясь, он.
- Не, не могу.
- Ты мне собачку на прививку приносила…
- Лейку?
- Клички я не знаю. Как она жива?
- Жива. Уже и потомство принесла.
- Молодец. Потомство тоже приноси, посмотрим.
- Хорошо, спасибо.
Я мельком взглянула на бабу Тасю, она светилась от счастья. Ничего больше не говоря, я решила попрощаться. Зачем мешать влюбленным? Баба Тася проводила меня до комбинатских ворот и шепнула:
- Нашим пока ничего не говори, придет время, все узнают.
- Хорошо – согласилась я.
Я медленно шла по улице и думала о многом. Смогла бы я, например, принять другого человека, если бы Вадим меня бросил? Не знаю, сейчас мне кажется, нет. Но это говорит юношеский максимализм. А, как я начну рассуждать, когда мне стукнет тридцать, сорок…
Баба Тася всю жизнь терпела дедову «левую» жизнь, а когда осталось до «золотой» свадьбы каких-нибудь пять лет, не захотела больше терпеть. Или не так: встретила, наконец, настоящее? У каждого свой путь к счастью. И правы те, кто его ищет, не сдается. Осуждать ли бабу Тасю? За что? Если бы она сидела дома, посыпала голову пеплом и изводила нас нытьем, зато хранила бы верность неверному супругу – кому бы от этого стало лучше? Я пришла к выводу, что баба Тася молодец и облегченно вздохнула. Во мне жила уверенность, что баба Тася вернётся к деду, и, наконец, искренне они простят друг друга.
Вспомнился прыжок с парашютом – наш первый общий секрет с Вадимом. Пульсирующий страх … гудящий старенький вертолет. Но решено – и отступать нельзя. Повышенная температура. Почему-то всегда в таких делах повышается температура. Видимо, мой характер природой предназначался для другого, более сильного. Но в наш век, где взять крепкие тела?.. А инструктор как-то совсем сухо спрашивает:
- Прыгать будете крылом или куполом?
Ты первый раз в небе, а для него обычное дело, эти «крылья» и «купола». Тело дрожит… но нет, нет, убеждаешь себя, что это неправда.
- Первый пошёл!
- Второй пошёл!
- Третий… пошла!
Секунда – и шаг в пропасть. Ма-а-ма! «Господи – обещаю – пусть раскроется парашют. Пусть раскроется. И больше ничего не надо. Больше в моей жизни не будет прыжков. Только ровные шаги по земле». Перед глазами проходит вся жизнь, и ты понимаешь, что её любишь, что именно сейчас, в эту секунду, она наиболее ценна, и теперь, если ты только приземлишься, если только приземлишься… всё у тебя пойдёт по - другому, ты новыми глазами будешь смотреть на мир, на друзей… простишь и забудешь многое. Это точно! Только сейчас ты понял это… парашют раскрывается, и появляется опора. Маленький надежный зонтик в небе, а внизу почти игрушечные дома, миниатюрные машины, еле различимые фигурки людей, несомненно, некоторая часть из них мнит себя большими… Ветер несёт тебя. Как маленькая песчинка летишь вниз. И вот уже видно всё, приходят повседневные мысли, думаешь, надо проверить почту и купить молоко. А вокруг вечная всепроникающая тишина. Страх прошёл, пропасть не страшна. «До свиданья, бездна – шепчешь – я научилась тобой пользоваться». Страх прошёл. Я другая. Боже, как я понимаю брата! Как мне близки все авантюристы!
Воспитание сорванцов
Когда я зашла в дом, услышала, как Петька на ночь вместо сказки малышам читает житие и подвиги князя Игоря. «Игорь собрал новое войско из варягов и двинулся на Византию конницей по суше, а большую часть войска отправил по морю. Предупреждённый заранее византийский император выслал послов с богатыми дарами навстречу Игорю, уже достигшему Дуная. Одновременно он выслал дары печенегам. После совета с дружиной Игорь, удовлетворённый данью, повернул назад».
Я на цыпочках проскользнула в комнату бабули и сказала, что все с бабой Тасей в порядке.
- Ветеринар там был – спросила шепотом та.
- Так вы уже знаете…
- Вся округа знает – заверила меня бабуля – а Таська ведет себя так будто нихто и не догадываться.
- И правильно! – отрезала я.
- А хто говорит, что неправильно, все верно, не век же прокурору одному рога наставлять, надо когда-нибудь и самому их примерить.
- Но все-таки, бабуль, это очень, очень неприятно.
- А хто говорит, что приятно? Нихто не говорит про приятности. Не до них.
- Бабуль, можно я с тобой посекретничаю?
- Давай, лезь, ко мне под одеяло.
Я быстро скинула с себя сарафан и забралась, как в детстве под одеяло к бабуле, чтобы с ней поделиться сокровенным. А рассказать мне ей было что. Во-первых, про Виталика, который крутил роман с соседкой дедовского однокурсника, во-вторых, про Сашку, обманутого девушкой и, конечно же, про то, что дедова любовь ничем не болеет. Две последние новости бабуля пропустила, что называется, мимо ушей. А вот третья ей не понравилась. Заметно было по лицу.
- Ты, почему раньше молчала об этом, девка? А-ну, как она напоит чем-нибудь прокурора после регистрации, он лягет и больше не проснется? Ты об этом думала?
- Нет. Я просто решила, что дело в пресловутом имуществе, вот, пусть и забирает себе.
- Цацки цацками, а если баба так себя ведет, то ей со свету сжить раз плюнуть. Ну, положим, расписались они, а дальше что? Твой дед не дурак переписывать на нее то, что с трудом нажил. Что тогда остается? Новый обман…
Мне стало плохо, бабуля заметила, дрожь и строго-настрого наказала:
- Завтра, прямиком иди к деду в кабинет. И все обскажи, что видела, слышала, ничего не таи. Только не тяни резину, завтра, прямо с утра ступай. Лишь бы та не успела ничем таким напоить…
- Бабуль, а можно я сейчас пойду?
- Куда на ночь глядя? Спать, ложись. И потом, ты же не знаешь, где они сейчас живут.
- Нет, не знаю.
- То-то и оно, а завтра ступай прямо в его кабинет. Вызови его. И с глазу на глаз все скажи, поняла?
- Поняла…
- Бабуль, чего тебе?
- А расскажи про войну…
- Зачем?
- Я хочу услышать… чтобы как-нибудь младшеньким вместо сказки рассказать, пусть знают.
- На ночь про войну? Ты, девка, в своем уме? Если бы братья бы попросили, то куда бы ни шло, а ты? От тебя я такого не ожидала.
- Ну, я страшное уберу. Остальное – пусть знают. Представляешь, война для них – это что-то далёкое, не имеющее отношение к реальности. Вроде легенды. А хочется… я хочу, чтобы они знали правду…
- Может и правильно. Девка. Может, и правильно – повторила в задумчивости бабуля – Ну как-нибудь в другой раз. А сегодня я устала. Иди к себе. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, бабуль.
Я тихонечко прокралась в детскую, посмотреть, уснули ли младшие? В комнате царил привычный бардак – когда успели? Ромка одну ногу свесил, одеяло сбросил, спящий он напоминал уставшего воина, которому некогда было выбирать позу, удобную для сна, а как лег, так и уснул. Коленка у него была поцарапана и обильно смазана зеленкой. Ручки раскинуты, так и есть, в левой рогатка. Видимо, он хранил ее под подушкой…
Внизу, на нижнем ярусе кровати сопел, свернувшись калачиком, Вадик. Правую руку положил под щеку, из одеяла сделал удобную норку – только он так умеет – светлое личико с неровной, прямо скажем, очень неровной челкой, выглядывало на свет. Я поцеловала их по очереди, кто-то из классиков сказал, что дети пахнут цыплятами. Подтверждаю: это так. Здесь сама атмосфера пропитана детством, наивностью, незащищенностью. Интересно, кем они будут, когда вырастут? Что они нового в жизни откроют? Так хочется, чтобы все у них в жизни было хорошо, чтобы встречались только добрые люди на их пути. А что будет в этой комнате, когда они вырастут и уйдут из дома? А что вообще будет в наших комнатах? Пустота… Иногда мне кажется, что восемь детей – это мало. Мишка уехал, а мы до сих пор не сможем с этим смириться, представляю, каково родителям. На прощанье еще раз поцеловала дорогие мне личика и вышла. Что-то заставило меня заглянуть в комнату близнецов, я еле слышно приоткрыла дверь и вошла. Петька спал вверху, одеяло аккуратно накрыто, руки поверх одеяла, лицо чуть повернуто к востоку. На спинке кровати прикреплена пластиковая иконка апостола Петра, а из-под подушки торчит книжка, достала ее, «Молитвенный щит православного христианина». Положила книжку на полку. Петька у нас какой-то внутренне правильный, он мало говорит, охотно помогает другим, при случае обязательно берет вину на себя. Иногда я его немножко побаиваюсь, особенно взгляда, меня прямо оторопь берет от того, что он может мне сделать замечание. Нет, конечно, он мне никогда не делал, да и младше по возрасту, просто я интуитивно чувствую, что у него есть на это моральное право. Павлик немножко другой, он любит шумные компании, игры, всегда в какую-нибудь историю влипает и тянет за собой Петьку. Но я думаю, так будет недолго продолжаться, Петька взрослеет быстрее и в один прекрасный день, может оказаться, что ведущим в их тандеме станет именно он. Как-то я сделала Павлику замечание, а Петька за него заступился, сказал, что у Пашки это возрастное, пройдет, непременно пройдет по веленью Божьему, достаточно одной искры, которая претворила Савла в Павла… Я тогда немного была удивлена таким сравнением, а потом поняла, что Петька прав. У Павлика такая же иконка только апостола Павла. Я привычным жестом проверила под подушкой. Нет, Павлик книги не прячет. Он и так не очень любит читать, разве что приключенческие детективы.
Поцеловав братьев, я отправилась к себе в комнату. Надо было выспаться, чтобы завтра пойти – кто бы мог подумать – на прием к своему деду! Какое-то новое чувство поселилось во мне, а вот какое – не пойму.
На всякий случай я решила никому из домашних больше об этом не говорить, дождалась, пока все уйдут, и направилась в кабинет адвоката Жужыгина. Признаться, немножко волновалась, не выглядит ли мое сообщение как сплетня? Что тогда? Что подумает про меня дед? С такими мыслями я постучала в дверь, где была знакомая табличка. Меня попросили войти, в приемной сидела молодая, очень красивая и стильно одетая секретарша, наверняка, финалистка какого-нибудь конкурса красоты. Оглядев меня с головы до ног, она уж хотела задать вопрос, но я ее опередила:
- Я – его внучка, пришла по семейному делу.
Улыбка расползлась по ее лицу, она подняла трубку и спросила меня:
- Как вас представить?
- Юля.
Набрала номер деда и сказала:
- К вам внучка Юлия, говорит, по семейному делу.
Подчеркнуто аккуратно, положив трубку, с все той же, кажется, нестираемой улыбкой, сказала мне:
- Войдите.
В кабинете деда стоял запах сигаретного дыма, а в пепельнице большая гора окурков.
- Чай или кофе – спросил дед, вместо приветствия.
- Ничего не хочу я… так…ничего.
- Тогда соку, у меня в холодильнике хороший сок. Томатный, твой любимый. Будешь?
- Хорошо.
Дед подошел к холодильнику, широко открыл его, и чего там только не было. Творог, сметана, ветчина, разные овощи, вина. По всему было видно, что он здесь часто остается допоздна.
- А, может, хочешь конфет шоколадных? – доверительно повернулся ко мне.
- Не знаю…
- Тогда конфеты я тебе дам с собой, мне вчера принесли шикарную коробку за быструю приватизацию.
- За что?
- За то, что дело выиграл в суде о приватизации.
- А, понятно.
Дед налил соку в стакан, поднес ко мне и, подмигнув, спросил, как дела?
- У нас? – почему-то уточнила я, ёрзая на стуле.
- А кого же еще?
- У нас все хорошо. Вот, бабулю сегодня опять придут причащать, умирать собирается… говорит, настроилась уже, руки и ноги тепла не чувствуют. Готовится, в общем.
- Видимо, намерения у нее и впрямь серьезные. Нет ничего опасней женщин с серьезными намерениями.
- Дед, ты о чем?
- Так, сам с собой.
- Дед, ты, извини, но я к тебе по делу.
- Вижу.
- В общем, так – произнесла я, отхлебнув сок – я хочу сказать, что та женщина, с которой ты живешь… она…
Мне пришлось подробно рассказать, как учила бабуля, о том, что я слышала у парикмахера, добавив, что сначала приняла решение никому не говорить, а вчера секретничала с бабулей и она мне строго-настрого сказала открыться деду, потому что не на шутку испугалась за его жизнь, то есть мы испугались…
- Юленька, солнышко, спасибо тебе за то, что ты так за меня переживаешь, повезло мне с внучатками, даже не знаю, за что такое счастье? Если бы ты только могла представить, как я вас всех люблю. Вы – самое настоящее, что есть в моей жизни. Боже, как я богат! Сколько в моей жизни света от ваших улыбок, а тепла от маленьких сердечек. Ну, кто сможет со мной сравниться! Я же вас, старших, на горшок еще учил ходить, времени тогда у меня было больше. Как сейчас помню. Ты снимала полностью ползунки и бросала их, а вот Мишка не снимал вообще, сядет на горшок, сделает свои дела, встает, а потом ревет, почему штаны мокрые. Сашка постоянно падал с горшка, и выливал все на себя… Виталик осторожничал, проверял горшок, если там что-то было, капризничал, не садился, если стенки посудины были холодные, тоже не садился, приходилось ему горшок нагревать и просить, чтобы Его Величество Виталий на горшок сходил… К чему я это говорю, я вас знаю хорошо, и, догадываюсь, что ты врать не будешь. Не умеешь ты просто этого делать. Когда шла сюда, наверное, очень переживала? Так? Скажи честно. По глазам вижу…
Я неопределенно кивнула головой, вжавшись в стул. А дед продолжил:
- Не хочу я тебя огорчать, внучка, но америку ты мне не открыла, давно я эту даму вывел на чистую воду. У меня все-таки профессия обязывает.
- Правда, дедуля?
- Она самая, правда. Горькая, как и положено.
- Как?
- Не суть важно. И даже уголовное дело завел на аптекаршу за то, что продала ей без рецепта отраву.
- Ну, дед…молодец, не ожидала.
- Сейчас они у меня, кумушки, проходят по статье, но, пятьдесят на пятьдесят, аптекарша отделается административным штрафом.
- А той, что будет?
- Думаю, ничего. У нас в районе еще никого не посадили за покушение на убийство. И в стране, я думаю, тоже. Основной уголовный контингент обычно проходит по «примитивным» статьям: кража, убийство, изнасилование.
- Ничего себе… тогда она может еще кого-нибудь со свету сживет.
- Может. От нее, чего угодно можно ожидать. Но это уже другая история и с другими жертвами, увы. А ты не осуждай. Женщина проявляет коварство, когда совсем не осталось любви. Или от одиночества. Это большая трагедия. Ты даже не представляешь, каково это жить с болью, с вечной мыслью – причинить зло. Счастливые на такое не способны. И не удивляйся. Мы живем в мире одиноких и недолюбленных людей. Ведь, что такое любовь – это жертва. И только она приносит счастье. А когда человек живет с намерением только брать, откуда быть чуду любви?
- Дедуль, а ты где сейчас живешь? – Я решила перевести разговор в другое русло.
- Тут и живу.
- В кабинете?
- Да.
- Но, это же не дело, не правильно это, может, все-таки домой вернешься? У нас столько свободного места!
- К кому?
- Нам.
- Я не об этом. Вашей бабушке я не нужен. Факт.
- Почему ты так решил?
- Юля, я всегда возвращался, когда знал, что она меня ждет и простит. А сейчас даже если простит, все равно – не ждет. Потому что другой у нее появился. Я не осуждаю, нет, так мне и надо. Заслужил.
- Дед, откуда ты все знаешь?
- Сорока на хвосте принесла.
- Знаешь, дед, наверное, ты и впрямь настоящий профессионал. Тогда я пойду…
- Внучка, ты извини, что я разговариваю с тобой, как со взрослой, но ты должна понимать, ведь большая уже. Не все так просто в отношениях мужчины и женщины. Любовь в двадцать лет и любовь в сорок, это не одно и то же чувство, в зрелые годы ты видишь жизнь обстоятельно, ты готов перейти к отношениям на другой уровень, и хорошо, очень хорошо, если твоя половинка тоже. Взять, к примеру, твоих родителей, они все эти годы развивались в одном направлении, их всегда интересовало, что там за горизонтом? Вместе ходили в театр, на балет. Потом, помню, вместе увлеклись йогой, а спустя какое-то время также, бросили её, кажется, прокляли все восточные практики. Настолько тяжело им было. В церковь пришли рука об руку. А я везде один. Теща, кто бы мог подумать, всегда меня понимала. Даже сейчас, когда я по полночи не сплю, если, конечно, я ночую дома, она, несмотря на свой возраст, встанет, и шиповник мне заварит с мятой в термосе. Всегда выслушает, а уж, как тайны умеет хранить – будь здоров! Мне кажется, под пытками чужих секретов не выдаст. Так что, внучка, береги себя и будь счастлива. И учись. Глядишь, кому-нибудь и повезет с женой, тогда в нашем обществе на одну счастливую пару станет больше.
Я кивнула и неспешно поднялась из-за стола, дед вручил мне коробку конфет и сунул в карман деньги, я пробовала отказаться, но он категорически запретил.
- Привет нашим – сказал мне с порога – держись, гвардия! А ты не падай духом, где попало!
- Ага…
Я понуро вышла. В приемной его нетерпеливо ждали посетители. Судя по лицам, отец с сыном. При моем появлении они машинально поднялись, но секретарша их опередила, строго сказав:
- Подождите, вас пригласят.
Я вышла на улицу, вдохнула полную грудь воздуха и направилась домой. Решила, бабуле расскажу все, как есть, без утайки. Наша семья впервые мне напомнила каравай, если одного куска не хватает – сразу видно.
Когда я вошла в дом, от нас как раз степенно уходил поп. Он поздравил бабулю и Степаныча с причастием, отвел Петьку в угол и что-то важное прошептал ему, брат с видом отличника, который скрупулезно относится к каждому заданию, согласно кивнул. Этот момент меня заворожил. Поп и Петька говорили на одном языке, и было видно, что старший доволен младшим, он смотрел на него как на своего сына с интересом и гордостью.
Увидев меня, священник медленно перекрестил, а затем благословил всех собравшихся, наказал, чтобы Вадика с Ромкой водили чаще в храм божий. Пусть учатся. Степаныч вспомнил, как он в войну причащался, в отдаленной сельской церквушке, батюшка вернулся со ссылки и, поскольку серьезно болел, можно сказать, одной ногой в могиле стоял, то служил в своем храме как ни чем не бывало, какая разница от чего умирать, коли смерть близко? А бойцам, ну тем, кто желал приобщиться к вечной жизни, подробно разъяснил про церковные таинства, такую увлекательную лекцию провел, примеры рассказал, что двадцать восемь человек пожелали креститься в одночасье, а еще где-то около сорока покаяться и причаститься, среди вторых-то и был Степаныч. Те, кто отвечал за идеологическую работу тут же донесли об этом куда следует, но на следующий день, как на зло (или добро?) тут уж, как говорится, мнения на двое, связь не работала, дождь без передышки лил как из ведра, батюшка чинно сделал свое дело, окрестил, причастил, напутствовал в заповедях Господних. Весь день на это ушел, а к вечеру выглянуло солнце, будто оно тоже в сговоре участвовало, и приехали со штаба, но священник к этому времени лег и спокойно, простившись со всеми, умер со светлым лицом. Предъявлять обвинения было некому. Хотели поначалу на учет взять тех, кто как говорили в партячейке, поповскими услугами воспользовался…
- И что? – спросила я.
- А, ничего – отвечал Степаныч – мурыжили, мурыжили нас на собраниях, а там наступательные бои пошли, махнули рукой. Замяли. Разве на войне за всеми уследишь?
Отец Иоанн улыбнулся, погладил бороду и вышел, Носки побежали его провожать. Я сказала бабуле, что зайду после и ушла к себе в комнату.
- Поговорила с дедом-то? – спросила она вдогонку.
- Да.
- Вот и хорошо, вот и ладно, ступай к себе… Отдохни. Он умеет загрузить, но не потому что характер тяжелый, не подумай зря, жизнь у него такая.
А сама, очевидно, эту историю со всеми подробностями собралась рассказывать Степанычу. Они сильно сдружились в последнее время, и теперь на пороге смерти спешили рассказать не только самое главное, но и всё! Казалось, будто они уверовали, что взаимное доверие продлит жизнь и изменит в ней что-то важное.
Войдя в комнату, я вспомнила о большой коробке конфет, тут же вернулась в прохожую, взяла ее и открыла. Содержание меня заставило замереть в изумлении. Посреди разноцветного богатства, завернутого в яркую фольгу, нашла маленькую коробочку, а сбоку красовалась открытка, я развернула ее и прочитала.
«Дорогой друг! Поздравляем Вас! Вы стали миллионным покупателем нашей продукции и выиграли бриллиантовые сережки. Если эту открытку отправите нам, получите 15-процентную скидку на всю продукцию нашей фирмы».
Я набрала номер деда, но в трубке сказали, что абонент вне зоны доступа… Жаль.
Выглянув в прихожую, рукой позвала Петьку с Пашкой, чтобы похвастаться.
- Ух, ты – сказали в один голос братья и принялись восхищенно рассматривать конфеты.
- Вон, какие сережки были тут – показала я.
- Ничего, только маленькие – равнодушно произнес Павлик, разворачивая конфету, и продолжил – надеюсь, там не положили бриллиант вместо начинки. А того, глядишь, и зуб сломаю, у меня и так уже две пломбы. Больше пока не хочется.
- А у меня три - прожевавшись, сказал Петька – показать?
- Сережки вам нравятся – спросила напрямую я.
Петька критически осмотрел, поморщился и пожал плечами, мол, я в этом не разбираюсь.
- Нравятся, нравятся – заверил Павлик – бесплатные же, почему бы им не нравиться, когда за деньги, можно было купить и лучше…
- А они мне идут – не отставала я от братьев.
- Как тебе сказать – замялся Петька – бесцветные они какие-то, понимаю, будь там красный камень или синий…
- Или зеленый – добавил Пашка.
- Тогда они, конечно, смотрелись бы по-другому.
- Конечно!
Я смотрела, как братья уплетают сладости, и попросила их оставить немного младшим, они согласились, взяли с собой немного и примерно половину коробки оставили.
- Понимаю, положили бы в коробку лазерный фонарик – размечтался Петька.
- Или финский набор удочек – уточнил брат – вот это настоящий подарок. Всем подаркам подарок.
Сережки мне понравились, и я решила их надеть, вместо прежних. Разумеется, они были мне к лицу. Милые бриллиантики отражали блики солнечных зайчиков в комнате и сразу подняли мне настроение. Поскольку, Степаныч уже ушел, то я побежала хвастать бабуле. Она призналась честно: «Я в них не понимаю. Вот, если бы они были большие или яркие, тогда, конечно, другое дело».
В этом дне у меня было еще важное занятие, у нас сломалась стиральная машина и мы вызвали мастера, возиться с ним, предстояло, естественно, мне. Он пришел, по-хозяйски, оглядел ванну и произнес: большая! Потом отодвинул машину, открыл ящик с инструментами, и принялся разбирать. Я спросила, нужна ли моя помощь? Он ответил, как понадобится – позову. Носки выбежали на улицу, я с бабулей дома оставалась одни. Мастер что-то откручивал, просматривал, потом позвал меня.
- Ваши?
Он указала на груду «косточек» от бюстгальтеров.
- Нет – твердо произнесла я – мы, то есть я, мама и баба Тася, стираем белье в специальном мешке. А у бабули и лифчика-то нету, она так ходит в хлопчатобумажной майке…
- Милая девушка, раз в вашей стиральной машине, значит, ваше, чье ж еще? Не я же это подбросил.
Я стояла в недоумении. Откуда, спрашивается, в нашем доме взяться «косточкам»? Рассчитавшись с мастером, принялась раздумывать, стираем, в основном мы – я, мама и баба Тася. Иногда Сашка, но у него по определению не может быть подобных вещиц. Пару раз стирал Виталий. Стоп! Виталий стирал одно время часто. Я позже него возвращалась с учебы, он, как правило, уже все успевал сушить. Вспомнила! Один раз я видела, как висело на сушилке женское белье! Надо бы с ним на эту тему поговорить.
Вечером разговор с братом не удался. Виталий пришел с работы, оставил дома Вадика, переоделся и быстро ушел. Ближе к ночи появился с эффектной девушкой и закрылся у себя в комнате. Не устраивать же ему теперь «разбор полётов?».
Сашка с отцом собрались вечером на рыбалку, и, поскольку очень просились с ними Носки, то их с собой взяли, близняшки удивили нас тем, что их вещи оказались уже собранными. Вот, умнички!
Хвастаться украшением пришлось в очень узком семейном кругу.
- Дай, потрогаю, я осторожненько – попросил Вадик, глядя на сережки – ух, ты, какие интересные, с них можно брелок на ключи сделать, такого брелка ни у кого не будет.
- Тоже мне подарок – равнодушно произнес Ромка – понимаю, там положили бы противоударные командирские часы или лазерный фонарик. Спецназовский.
По-настоящему оценить обновку смогла только женская часть нашей семьи. Что бы там ни говорили, но мужчины и женщины далеко не во всех вопросах понимают друг друга. Баба Нюра, тем временем, попросила, как уложим малышей, подойти к ней. По всему было видно, что она что-то важное решила. Просто так она бы всех собирать не стала.
Мы зашли в ее комнату, мама с бабой Тасей сели на стулья, я забралась с ногами на диванчик напротив, бабуля, оглядев всех, важно начала.
- Такое у меня к вам дело - поднялась, взяла с пола бумажку, положила ее рядом на тумбочку и продолжила – гулёна наш наш со своей кралей не живет.
- Как? – Вырвалось у мамы с бабой Тасей.
- Разобрался он, ничего смертельного у нее нет кроме жадности. А это почище любой онкологии будет, надумала она его со свету сжить, аптекаршу подговорила, сейчас с ней по одной статье проходят.
- Господи – вырвалось у мамы – Юлька, это он сам тебе сказал?
Я кивнула головой. Бабуля, между тем, продолжила:
- Живет у себя в кабинете, там накурено, что хоть топор вешай. Если у него и дальше пойдет такая жизня – долго не протянет, стопроцентно.
- Ну, конечно, пусть возвращается домой, в чем вопрос? – сказала мама – в конце концов, это его дом.
- А на кой он мне нужен – огрызнулась баба Тася – вон, в новом микрорайоне квартиру после ремонта сдает, армян пустил, пусть выгоняет и сам туда въезжает, и не с этой, так с другой кралей или третьей, или четвертой живет. Или один, как хочет.
- Ты, Таська, зря на своего кормильца серчаешь. Зря… про ветеринара твоего уже вся округа трындит.
Баба Тася сердито сверкнула на меня.
- Не обижайся на Юльку, девчонка не причем здесь, мне еще в прошлом месяце все поведал Степаныч – продолжила бабуля – и что домой к нему ходишь, тоже знаем.
Мама сидела, ни жива, ни мертва, баба Тася покрылась белыми пятнами, мне сделалось неловко, перед глазами поплыли круги. Я уткнулась в угол и ждала, что еще выдаст бабуля, она, между тем, продолжила:
- Значит, так, пусть прокурор переезжает домой и живет в своем кабинете здесь, диван вот этот поставим, коли Таська не пущает его к себе. Чай не чужой он нам, осуждать-то его - все судим, а деньги от него берем, не таясь. Нет, не думайте, я никого не попрекаю, есть у него возможность помогать детям и желание, пущай помогат. Копейка в дитенка положенная сторицей вертается, давайте дождемся мужиков с рыбалки и попросим их пойти и поговорить с ним. Мужики понимание промеж собой легче находят. Да и он сам-то, поди, по дому соскучился. Видала, какой приходил, осунулся весь, штаны на огородном пугале болтаются.
- Я не буду с ним жить под одной крышей – категорично произнесла баба Тася – не хочу смотреть каждый день в его бесстыжую рожу.
- Это уж твое дело, девка, только смотри хорошо, смотри наперед, чтобы все добротно вышло. А то сраму потом, если что не так, не оберешься. Загулявшего мужика народная молва ласково кличет кобелем, а ты, знашь, как зовут такую бабу?... Спомни. То-то и оно. Но раз ты на такое решилась, то стыдить тебя я не стану, тутова моя вина, проглядела я, видать тебя где-то. Одно мне утешенье, что старалась всегда при людях обелить да в строгости дёржала, думалось, цельная у нас семья, мышь не проскочит. Теперь уж ничего не поделаешь, правду надо принять.
Бабушка ушла
Баба Тася всхлипнула и выбежала из комнаты. Мы с мамой просидели у бабули еще долго, ее решение по душе пришлось нам обоим, потому что мы очень соскучились по деду, а вот что делать с бабой Тасей, вопрос, оставался открытым…
Возвращение деда в семью мы отпраздновали с размахом по инициативе самого же виновника. В самом начале застолья, Виталик включил любимого дедовского певца Вахтанга Кикабидзе и мы все дружно подпевали ему:
- Чтоб вином наполнялся бокал…
- Чтоб друг другу вы все пожелали,
- То, что я вам сейчас пожелал.
Дед попросил тост, мы дружно исполнили его желание, и моментально воцарилась тишина, правда кому-то из младших при этом достался щелбан, а кому-то подзатыльник. Но это не важно. Дед начал:
- Я недавно вычитал, что к одному уважаемому профессору пришли бывшие студенты, все они хорошо устроились, стали видными людьми. Но, как это бывает, даже с самыми-самыми успешными, стали жаловаться на свои беды. Одного не устраивало медленное повышение по службе, второго отношение в семье, третий в который год бился над диссертацией. Профессор пошел на кухню сварить им кофе, вскоре вернулся с кофейником, а по краям были самые разные чашки, от дорогих фарфоровых - до одноразовых пластиковых. Бывшие студенты один за другим стали выбирать самые лучшие чашки и делились тут же друг с другом, какая чашка кому досталась, предполагали, что бы это могло быть? Профессор на это сказал:
- Дорогие мои, посмотрите на свои чашки, вы выбирали их неосознанно, даже не задумываясь, что вкус кофе не зависит от чашки. Желание иметь самое лучшее – главный источник ваших проблем. Сама чашка не делает кофе лучше, а иногда даже скрывает то, что мы пьем. То, что вы действительно хотели, было - кофе. А теперь подумайте, жизнь – это кофе, а работа, деньги, положение в обществе – чашки. Это всего лишь инструменты для хранения жизни. То, какую чашку мы имеем, не определяет и не меняет качества нашей жизни. Иногда зацикливаясь только на чашке, мы забываем наслаждаться своим кофе.
… Видит Бог – продолжил дед – сколько я живу на белом свете, все время наслаждаюсь жизнью. Если мне и выпадали иногда более-менее модные чашки, я был рад, но никогда не воспринимал их всерьез, потому что всегда знал подлинную цену и чашкам и кофе. Так, давайте выпьем за то, чтобы мы всегда успевали наслаждаться главным!
- Ура-а – крикнул Виталий – дедуль, ты мой кумир.
- Дед, а ты молоток – улыбнулся Сашка – не ожидал такой философии.
- А нам нельзя пить кофе – проворчал Вадик – мама говорит, что мы для него еще маленькие, вот, когда подрастем…
- Тихо ты – обратился Павлик к Вадику – вечно суешь нос, куда тебя не просят.
- А я пробовал кофе – добавил Ромка – ничего пить можно только горячий.
Бабуля подмигнула Степанычу, видал, какой у меня зять? Сосед попросил у меня положить ему в миску буженины, и, глядя в сторону бабули, произнес:
- Хорош, парень, умеет пыль в глаза пустить, ничего не скажешь. Я уж, какую весну наблюдаю, как он уходит из семьи в марте-апреле, а по осени возвращается.
- Не каркай – отвечала бабуля – прошлую весну он дома провел и позапрошлую почти тоже. Все-таки возраст.
- А до этого девять годов подряд из дома уходил…
- Зато, вспомни, какой перерыв был!
- Погоди – нахмурился Степаныч – а позапрошлую, он, рази не уходил?
- Считай, не уходил, так в санаторий с одной кралей съездил и вернулся обратно.
- Эх, кобель…
- Тихо ты. Услышит еще. Ты лучше «Хасбулата» спой, а то давно не слышала, и молодёжи будет в приятность, у них теперь все песни, что язык распухи бе-бе-бе, дай-дай-дай, потому и не знают, как это петь душой. До чего же жалко их, не передать. Не жизня у них, а одна картинка.
На следующее утро из дома ушла баба Тася и Виталик, брат правда, сказал, что вернется через недельку: учеба у него начинается не с первого сентября, а десятого, якобы до этого времени поживет у друга на даче, чтобы основательно набраться сил перед занятиями. Баба Тася же была категоричной, она гордо произнесла:
- Или я, или этот кобель. Уж лучше пусть сдохну, чем с ним жить под одной крышей.
И, как мы узнали, ушла жить к ветеринару. Дед поначалу расстроился, но мы сказали, что так все равно лучше, чем было: и дед будет жить дома (не на рабочем же месте, в самом деле), и бабе Тасе не придется бесконечно на вахте пропадать, а хоть в чужом, но доме. И, кто знает, может, она, в конце – концов, бросит работу и будет жить, как и положено, пенсионерам, на заслуженном отдыхе. С такими аргументами деду ничего не оставалось, как молча согласиться.
Сашка тем временем начал собираться на соревнования в Китай. Младшие братья попросили привезти им китайские военные доспехи «как в кино про Джеки Чана». Сашка сказал, посмотрю, но ничего не обещаю. Бабуля подозвала его к себе, трижды перекрестила и наставила:
- Ты, Сашулька, главное, голову береги.
- А Виталик говорит, что голова Сашке незачем – возник в дверях Вадик, почесывая ухо.
- Как это незачем? – обиделась бабуля – статный парень, хоть куда, с верхним образованием без пяти минут, не абы как… И голова незачем? Чудит, Виталька-то наш. Только я евонных шуток не понимаю.
Вадик не отставал:
- А на физкультурном умные не учатся, а так себе.
- Так, иди отсюда – крикнула на него бабуля – много ты понимашь. Как это в университете и глупые, что ли? Ох, молодежь пошла. Младшие совсем разбаловались, так и ремня просят…
- Ты вроде как умирать собралась? – выглянул из-за шторки Ромка.
- Вот, перед смертью тебя и побью.
- Так это же грех, сама говорила.
- Думаю, за такой грех меня Боженька простит.
- А-ну, как не примет, скажет, иди у ребенка прощения проси.
Тут Вадик добавил:
- И дай ему за то, чтобы он тебя простил шоколадную конфетку.
- Две дай…
Бабуля рассмеялась, и открыла сундук. Саша, улыбнувшись, вышел. Виталик, приехав на дачу к другу, тут же вместе с ним решили устроить вечеринку. Надо заметить, что в силу занятости родителей за этой дачей никто никогда не ухаживал. Заросли ирги сменялись зарослями малины, вдоль забора также не ухоженные росли кусты крыжовника и облепихи. Запущенное хозяйство требовало трудолюбивых рук, но студенты медицинского вуза этим не отличались.
- А тут вообще джунгли – знакомил однокурсник Виталика с участком – возле подсобки в лопухах уж живет.
- Да ну!
- Посмотри, вон, там, если не веришь.
Виталий подошел, убедился, и произнес:
- Так и назовем «Дискотека в джунглях». Дальше целый час они обзванивали друзей и знакомых, приглашали к себе на шашлык, пиццу, дискотеку…
Развели костер, нарезали мяса, что-то хотели еще сделать, но тут ввалилась к ним полупьяная компания, увешана авоськами с продуктами и кулинарную часть вечера взяли на себя девушки. Хозяину дачи тут же налили «За гостеприимство» и он, уединившись с блондинкой, повернулся к гостям и произнес:
- Делайте, что хотите.
На правах хозяина остался Виталик, он особо любопытным решил показать ужа, те пришли почти в первобытный восторг, достали его и начали с фотографироваться. Бедному животному пришлось извиваться на голове, шее, лице и терпеть вспышки.
Как только закончилась фотосессия, бедолагу тут же отпустили. Поспевал шашлык и снова раздался звонок в ворота, к компании присоединилось трое гаишников, Виталий поначалу растерялся, но потом, смекнув, что это вполне могут быть знакомые хозяина, широким жестом пригласил их к столу.
Служивые тоже привезли с собой выпивки и закуски, девушки тут же их потащили в пляс. А, Виталий, как это у него принято, уединился с одной дамой. Кто-то из гостей решил гаишников удивить и показал им ужа. На свою голову тот был на прежнем месте, парни в форме его достали и начали фотографироваться, то он из кармана выползает, то из-под рубашки. Окончив съемку, пресмыкающееся отпустили, и уж навсегда исчез в неизвестном направлении, хотя до этого место у лопухов было его постоянным домом. Когда гаишники вернулись, к ним присоединилась еще одна компания. Все три не были между собой знакомы и никогда не видели друг друга прежде. Но, поскольку никого из хозяев не было, чтобы представить их, то знакомились сами, как правило, тут же забывая имена. Утром ни свет, ни заря, Виталий с однокурсником вышли к месту застолья - в надежде найти там чего-нибудь перекусить. Увидев огромное количество людей, спящих вповалку, нимало удивились, при том, что часть уже уехала. Брат спросил:
- Ты их звал?
- Не помню – последовал ответ.
- И я тоже не помню. А ну их, пусть!
Они взяли из стола еду и выпивку и снова разошлись по облюбованным местам. Ближе к обеду снова вышли и увидели, что вокруг деревьев и кустов аккуратно прополоты поляны, а кустарники прорежены и подвязаны.
- Хто? – спросил с удивлением хозяин.
- Не знаю – пожал плечами брат – точно не наши.
Когда они подошли к столу, гаишник участливо у них спросил:
- Ребята, а вы откуда такие будете?
Хозяин дачи от неожиданности икнул, Виталий, присвистнув, сел на лавочку. Примерно час у них ушел на то, чтобы выяснить простую истину: хозяева тут они, участок пропололи девчонки из биофака, знакомые Виталькиного однокурсника, тот их с другими перепутал и позвал. А гаишники попросту адресом ошиблись. После того, как все встало на свои места, гости и хозяева выпили и присели «на дорожку» и, часть гостей, тут же спешно уехала, а девушка, которая все время была с Виталием, решила остаться. И сделала типичную ошибку. Потому что брат от нее сбежал на следующее утро, решив отдых на природе быстро прервать.
Когда он приехал домой, бабуля первым делом спросила:
- Что внучек так рано, обещался неделю отдыхать.
- Дела закончили.
- Что за дела?
- Картошку брали.
- Всю выбрали?
- Всю.
- А много уродилось?
- Как обычно.
- По радио тоже передавали, что год нынче средней урожайности, ни то, ни то сё.
- Это точно.
Дед похлопал его по плечу и пригласил к столу. Времени у меня на них не было совершенно, нужно было спешить на лекции. Позвонил Сашка и сообщил, что их команда заняла третье место в общем командном зачете, что для сегодняшнего состава очень даже неплохо, учитывая тот факт: двое наиболее сильных спортсменов сейчас отсутствуют. Я посмотрела на домашних, кто-нибудь из них понял, что он сказал? Думаю, нет. Так мы все, живем в своих сферах, приходим домой, и говорим на разных языках. Хорошо, что иногда все-таки понимаем друг друга, потому что есть толмачи из старшего поколения, они-то и скрепляют семейные узы. Что бы мы без них делали?
Трубку взял дед и серьезно спросил, как там китаянки?
Сашка, судя по бесстрастному лицу деда, растерялся и сказал нормально. Потом передал трубку Ромке, тот быстро перечислил, что ему привезти из Китая, к нему подбежал Вадик и своё добавил.
После них взяла трубку мама и попросила, чтобы быстрее вернулся живым и здоровым, а подарками пусть не увлекается, из-за них на границе могут возникнуть проблемы.
Вскоре мы отчетливо поняли, что без бабы Таси очень быстро соскучимся, потому что она, оказывается, младшим всегда завязывала шнурки, папе клала еду на весь день с собой и абсолютно всем нам совала в карман карамельки на случай «вдруг проголодаетесь». Сегодня этого не было, и мы выглядели осиротелыми. Бабуля, почуяв неладное, пророчески произнесла:
- Вернется, Таська, куда ж она без вас-то. Почудит маленько и вернется. У неё ведь душа здесь осталась, туда пустая ушла…
- И тогда снова устроим пир – сказал Ромка и получил легкий подзатыльник от меня.
В университете день тянулся медленно, с непривычки хотелось сбежать подальше от занятий, пить хорошее вино и рассуждать на отвлечённые темы. Но нельзя. Сегодня вечером мы встречаемся с Вадимом, ну и к учебе нужно привыкать. Еще четыре года впереди.
После учебы по дороге домой я столкнулась с бабой Тасей. Она шла с огромной авоськой из продуктового, заметила меня, остановилась и спросила:
- Как вы там?
- Нормально. Без тебя скучаем. А как ты?
- Тоже ничего, вот, из магазина…
Признаться, я была очень удивлена таким поворотом дел, у нас никто никогда не таскал тяжелые сумки, родители в конце недели ездили на рынок и набирали еды, сколько нужно. Разгружать машину мы выходили все вместе, сколько я живу, я никогда не видела бабу Тасю с авоськами, а тут… Догадавшись о моем состоянии, она произнесла:
- Болеет он, вот я и решила…
Я поначалу немного растерялась, а потом, придя в себя, предложила помочь ей. Мы подошли к одноэтажному частному домику, хозяин дремал на крылечке, вокруг ходили куры. Увидев нас, он предложил мне пройти в дом, чаю попить, но я, сославшись на занятость, отказалась. От увиденного мне стало неприятно. Дома на кухне я застала Виталика с девушкой.
- Лиза – представилась она – невеста вашего брата.
Я поперхнулась. Виталий, судя по выражению его лица, тоже немало был удивлен, однако, скрыл, предложив той пройти в его комнату. Домашним я решила пока не говорить про бабу Тасю. Прибежали со школы Носки и сообщили, что записались в футбольную школьную команду, осталось дело за малым купить им соответствующую форму и кожаный мяч. Ромка вернулся расстроенный и с большим синяком под глазом.
- Кто тебя – спросила я, накладывая лед.
- Упал.
- Смотри, тут след от кулака…
- Камень фигурный такой попался.
- На кулак похожий?
- Да.
- Как ты будешь фотографироваться на проездной билет?
- Заплатим фотографу, чтобы замазал, как в прошлом году.
- Что за мода, когда надо фотографироваться на документы, приходить с синяками? – недоумевала я.
- Это не мода – появился на кухне Виталик – у Ромы это устоявшаяся традиция, а традиции надо чтить, правда?
- Ага… кивнул Рома, а потом, когда Виталий ушел в свою комнату, спросил: Юлька, а что такое традиция?
Вадик из подготовительной группы пришел весь зареванный, сказал, что его сегодня одного не взяли на прогулку, потому что кто-то облил штаны троим мальчикам.
- Может, ты тоже кому-нибудь что-то подобное сделал? – предположила я.
- Никому я ничего такого не делал – оправдывался малыш.
- Ага – сказал Ромка – а кто Артемке Круглову ухи в чай налил?
- Это давно было – махнул рукой Вадик.
- А мармеладки в сапоги Лаптеву, Ивакину, Просину кто положил?
- Мы за это уже помирились. Они мне до этого желтую краску в кровать бросили.
- А песком кто сыпанул в глаза Димке Филиппову, чтобы не нашел ваш клад, который вы прятали со Стасиком.
- Он мне за это лопаткой по голове уже дал, мы в расчете.
Я повела Вадика в ванную, помыла его и предложила поесть.
- А на улицу когда – попросился он – я и так весь день взаперти просидел. И так скоро уже вечер, нагуляться не успею.
- Успеешь.
- А вдруг не успею. Сами же говорили – надо двигаться.
- Ешь быстрее.
- Хорошо.
- Только еду жуй, а не проглатывай как удав.
- Смотри, видишь, все зубы замарал. Правильно?
- Пожалуйста, не разговаривай за едой, не отвлекайся. Знаешь поговорку: «Когда я ем, я глух и нем».
Стоило мне повернуться, как он быстро обратился к Ромке с предложением:
- Пожалуйста, помоги мне съесть, я потом тебе тоже что-нибудь хорошее сделаю. Очень-переочень надо. Я в долгу не останусь.
Пока я готовила ужин, стемнело, семья, как обычно, собралась за столом, а я поглядывала на часы. В голове пульсировало. Сегодня. В девять. На соседской лавочке. Как медленно идет время, когда очень надо. Но почему?
Виталий предложил подругу проводить пораньше, сказал, у него дел полно, от чего девушка, судя по не ней, была не в восторге, наверное, уже в мечтах поселилась у нас. Она канючила остаться, шептала: «Виталя, я твоим делам не помешаю, буду тихо». Он отрицательно мотнул головой и помог ей надеть кокетливый пиджак. Она улыбнулась мне и по-свойски произнесла:
- До свиданья.
- Всего доброго – ответила я, понимая, что вижу ее в нашем доме последний раз.
Видя мою немного озадаченную физиономию, Виталий нравоучительно произнес:
- В старину говорили: дом покупай крытый, кафтан шитый, а жену бери непочатую.
- Мне кажется, ты не прав. Девушки на что-то надеются, ждут. Нельзя так с ними.
- Ну, уж не говори, не все живут в мире высоких материй, им просто приятно провести время.
- Виталий, пожалуйста, вырасти быстрей, а то ты куда-то катишься, но понять этого не можешь.
Прав был дед, если я начну писать о похождениях Виталия, произведение сразу обречено на успех. А если еще добавлю деда – пронеслось в голове? Нет, это перебор. Уж если описывать – так это те дивные моменты, когда семья собирается за старым дубовым столом и каждый говорит и слушает других. Мне бы очень хотелось, чтобы потом, когда я вырасту, а потом постарею и стану, как наша баба Нюра, у меня была бы такая же большая и дружная семья. Правда с одним очень важным условием: я хочу, чтобы мой Вадим тоже жил до глубокой старости, и мы бы вместе радовались внукам и правнукам, а потом, когда перейдем за горизонт линии жизни, чтобы умереть тоже вместе, уж если не в один день – как бы этого нам не хотелось – то близко. От этой мысли у меня даже сердце замерло, ведь мы со своей любовью сможет согревать сердца друг друга длинную дорогу человеческих лет.
Малышню сегодня укладывала спать мама, Вадик, хныкал, жаловался, что он остался «недогуляным» и спать совсем не хочется, при этом добавил: «Даже вчерашние синяки от такой несправедливости болят сильнее обычного».
Дед, улыбаясь, сказал:
- Какие твои годы, парень, догуляешь! А синяки до свадьбы заживут. И эти, и другие.
- А если я больше не буду новых ставить?
- Жизнь поставит.
- Только синяки или царапины тоже?
- И синяки, и царапины, и еще много чего. И так будет постоянно.
- Нет уж, дед, я потом ученым стану и научусь убегать от обижателей. Или… сдачу давать.
- От всех не убежишь и сдачу всем тоже дать не сможешь.
Я выпорхнула в осеннюю ночь. Вадим меня уже ждал. В его руках возвышалась большая бордовая роза, которую он тут же протянул мне со словами: «Ну, здравствуй, моя юная красавица, моя птичка, моя звезда… я имею в виду путеводная, а не та, что на погонах. Господи, как я по тебе соскучился. Постой, посмотрю, полюбуюсь, чтобы запечатлеть в памяти навсегда, а в четверг, когда я буду бежать трехкилометровку в полном обмундировании, буду думать о тебе. Вот о такой, какая ты сейчас, юная и счастливая…». Я осторожно взяла таинственный цветок.
- Она прекрасна – сказала я, показывая на чудо – я никогда не видела столь совершенных.
- Как и ты.
- Ты мне льстишь.
- Нисколько… Знаешь, раньше на Востоке существовал обычай, бедный юноша, у которого не было денег, делая предложение любимой подносил ей на блюде лепестки роз…
- Красивый обычай.
- Как сказать, многие получали отказы. Дамам далеко не всегда нравились лепестки, часто им предпочитали кое-что существеннее.
- Все люди разные – вздохнула я.
- Согласен. Но сегодня я принес тебе не только розу…
Вадим словно замер в ожидании и таинственно улыбнулся. Я молчала. В эту минуту мы находились на планете под именем Первая Любовь. Всё было таинственно и ново. Но больше всего хотелось, чтобы это состояние длилось вечно. Сегодня окружающий мир с нами в сговоре. На волне нежности, мы, слушая цикад, говорим только нам понятным языком, для которого слова вовсе необязательны. И, тем не менее, я ответила любимому:
- Любопытно. Что еще?
- Хочешь узнать? – с робкой надеждой спросил он.
- Да.
- А ты попробуй, угадай.
- Свое сердце…
- Его я всегда с собой ношу, точнее половину, вторая – у тебя, так надежнее.
- Не смешно – я демонстративно надула губы.
- Сдаешься? – улыбнулся Вадим.
- Сдаюсь.
- Вот это…посмотри.
Он достал из внутреннего кармана пиджака обручальное колечко и протянул мне. Прохладная тяжесть оказалась как раз моего размера. На безымянном пальце металлический волосок выглядел родным.
- Ка-ак? Как ты узнал? – спросила я.
- Секрет – ответил он. - Что ты скажешь про вот это миленькое колечко?
- Оно мне нравится.
- И все?
- Да.
- А про его тайный смысл знаешь?
- Ну, естественно, что за вопрос…
- И?
- Вадик, но ты же знаешь, что я согласна. Я давно согласна, просто нам надо подождать немного, родители давно предупредили.
- Понятно. Это я и хотел услышать. Будем ждать. Главное – вместе.
- Будем.
Вадим меня нежно обнял, и мы молча просидели на лавочке почти до самого утра. Нам не было холодно или скучно и даже совсем не хотелось спать. Далекие звезды смотрели свысока и, наверное, удивлялись, как люди по взаимному согласию могут так просто подражать им. Благополучное соседство – удел высоких натур, и именно ту ночь мы эту важную истину поняли.
Когда я, ёжась, вошла в дом, в кабинете деда все еще горел свет. Я тихонько постучала.
- Войдите – сказал, покашливая, дед.
- Не спишь?
- А ты почему не спишь?
- Мне …мы с Вадимом…
- Понятно.
Дед сидел за письменным столом, вокруг него были разложены бумаги, книги с закладками, включен компьютер. Возникла неловкая пауза, я спросила:
- К процессу готовишься?
- Да. Завтра с утра в областной суд еду.
- Ты же совсем не отдыхал.
- Не до этого.
- Скучаешь по бабушке – задала я глупый вопрос и тут же об этом пожалела.
- Как сказать тебе, я же прекрасно все понимаю, насолить она мне решила. Вчера ехал на машине мимо их дома, видел, как она козу от яблони отвязывала. Смешно это выглядело. У нас она за Лейкой-то не убирала, боялась маникюр испортить, а тут решила крестьянским трудом заняться. Знаешь, это я в этом виноват, и мне больно. Раньше думал моя жена из тех, кто одиночество предпочитает дурной компании, но убедился, что нет, не так. Обидно видеть всё это, очень больно. Ты, наверное, будешь спрашивать, хочу ли я, чтобы бабушка вернулась? Отвечу честно – не знаю. Я хочу, чтобы она была счастлива. Чтобы она научилась разбираться в людях. А то, что она ошибки делает…Это природа наша такая человеческая, против нее никуда. Нельзя ломать человека, заставлять его действовать по своим правилам. Он сам, понимаешь, сам должен пройти свой собственный путь эволюции. Впрочем, поживем, увидим…
- Дед, а если она вернется, примешь?
Дед беззвучно рассмеялся и спросил:
- Романов начиталась?
- Дедуль, ну я серьезно.
- А кто спорит? В каждом возрасте свои серьезности.
Потом, решил тему сменить, поинтересовался, как у нас дела с Вадькой?
- Хорошо – отвечала я – вон, колечко, сегодня он мне предложение сделал.
- А ты его любишь?
- Что за вопрос, я без него жизни себе не представляю…
- Так-то одно, а я спросил про другое: любишь ли ты его? Если, скажем, узнаешь, что с другой он будет счастлив больше, чем с тобой, готова ли ты его уступить той?
Меня словно вывернули наизнанку, я еле слышно пролепетала:
- Я об этом, деда, никогда не думала.
- То-то и оно – сказал он, придавливая окурок в пепельнице – мы никогда не думаем о том, кого любим… и, стало быть, где будет ему лучше. Ну, давай, иди к себе. Завтра надо на занятия, выспись, сколько там ночи этой осталось.
- Дедуля, а ты?
- Дорогая моя Юлька, если бы я все ночи спал, знаешь, сколько бы я потерял в этой жизни! Ты даже себе не представляешь. Но мне подражать, не советую, у каждого, как говорится, свой путь. И он единственно правильный.
- Дедуль, не буду я тебе подражать. Но, можно, я с тобой чуть-чуть еще посижу. Я тихонечко…как зайчик…
- И правильно, что подражать мне не хочешь, вон, Виталик, пусть непроизвольно, но подражает. Смотрю на него как в зеркало. Я все оттенки его улыбки знаю. Различаю, когда лжет, когда говорит правду, когда действительно занят, когда хочет выпить или погулять, а когда - другое…
- Ну, ты не только про Виталика, ты про всех нас знаешь.
- Не скажи. Вон, Сашка закрытый, как будто застегнут на все пуговицы. Он никогда не показывает ни расстройств, ни обид. Все в себе носит. Он – единственный из внуков, самый непонятный. Мишка – компанейский и простой, как три рубля. Наш Мишка охотно последнюю рубаху отдаст, но справедливый, никогда не обманет. И, самое паскудное, он того же ждет от других людей. Мне этого не понять. Ты заметила, Петька на него похож, различие в том, что Петька родился с верой в Бога. Я всегда считал, что люди, которые открыто исповедуют Бога, немножко придуриваются. А тут, вон, нате, пожалуйста, маленький ребенок, а тянется к иконам, молитвам. И Пашку за собой как паровоз тащит. Он в восемь лет больше о церкви знал, чем бабуля в восемьдесят с лишним. Все эти каноны, акафисты, псалтыри… Когда им исполнилось десять лет, спросил, что подарить, Петька ответил – лампадку. Я заехал в церковь и прошу лампочку для внука, там посмотрели на меня как на чумного, уточнили, может, все-таки лампадку? Я кивнул головой, они мне завернули, потом подумал, и взял две…
- Я помню, синюю и красную.
- Как-то все в жизни заранее расписано – продолжал дед – один тянется к одному, другой к другому. Порой мне кажется, что не Машка привела близнецов в церковь, а они ее. Я недавно Петьку на улице встретил и спросил, ну, как обычно спрашиваю, что тебе купить, а он так серьезно отвечает, дед, ты о себе подумай. Веришь, у меня слезы выступили.
- Верю, я тоже иногда боюсь его взгляда…такое чувство, будто он видит насквозь. Маленький пророк.
- Я о том же. Смотри, иконку мне именную купил, говорит, пусть тебя охраняет, а в удостоверение адвоката затолкал с другой стороны маленькую с изображением какой-то святой…
- Анастасии - Узорешительницы. Он нам одно время все уши прожужжал, что деду надо ей молиться. Она в судебных делах помогает.
- Серьезный парень. Я иногда гляжу на вас и думаю, до чего вы все разные, как будто от разных родителей.
- Какие есть, дедуль, все мы твои.
- Знаю-знаю, все, марш спать. Завтра утром в школу, тьфу ты в университет, совсем заговорился…
Инициатива Степаныча
Сон ко мне не шел, я все время думала над словами деда, люблю ли я Вадима настолько, чтобы отдать его другой? Если нет, значит, люблю только себя. Опасное состояние. Надо будет над этим вопросом хорошенько поразмыслить.
Первых пар у меня не было, поэтому я решила посвятить время домашним, убрала на кухне, приготовила завтрак, отправила домочадцев в детский сад, в школу, в университет, на работу… помыла посуду, разморозила мясо для борща, погладила халат бабуле и себе блузку. И, когда оставалось подкраситься, к нам зашел Степаныч.
- Не померла ишшо? – обратился он, прямо с порога, указывая на дверь в комнату бабули.
- Нет – сказала я и пригласила его войти в дом.
- Эка тебя носит, прям с утреца.
- Я тут слыхал, что ваша Таська ушла…
- Тоже мне новость. Ушла и ушла, вчерась звонила, справлялась о моем здоровье. Почудит, почудит – и вернется.
- А ты что? Переживашь-то, поди.
- Я и сказала, здорова, чего мне хворать-то. На организьму не жалуюсь, видать здоровой и помру. Так уж мне на роду написано. У нас все, если помнишь, умирали в полной ясности ума и такие слова перед смертью говорили – камни плакали.
- Твоя правда, здоровой, небось и помирать приятнее.
- Ясен пень, приятнее. В хорошем настроении со всеми простишься, добрую память по себе оставишь.
- Тут я в магазине слыхал, - начал сосед - что ветеринар Таську за место обслуги держит.
- Да ну!
- Вот, те хрест. Я бы из-за пустяшного дела сюда идти не стал бы. Тоже не сегодня-завтра преставлюсь, зачем грех на душу брать?
- От паразит… от паразит, а? Да не ты, сиди не дергайся. Эту же какую совесть надо иметь, чтобы бабу на старости лет с радикулитом и тридцать лет как без аппендицита заставлять прислуживать! Скажи, мне, старой дуре, это же такое на белом свете творится? И главное, не абы кто, а такой уважаемый человек – ветеринар!
- Я проходил мимо ихнего двора, она картошку берет, свеклу выдират, а он на раздвижном стульчаке как барин сидит и пальцем тычет, показывает, значит, как правильно и заодно байки травит. Я сплюнул и дальше пошел.
- Приворожил, никак. Ох, горе мне горе с ними! Такое выкинут, что перед собой-то неудобно, а не то, что перед чужими людьми. Что делается в нашем городишке? Какой позор, жена прокурора, первая цаца на районе, здрасьте – пожалуйста, а пошла в обслуги как алкашня какая.
- Не убивайся ты так, поди, додумается, чай немаленькая, не совсем же он ей глаза замазал.
- Она додумается? Чем? У нее и в молодости мозгов не было. Жужыгин думаешь за что на ней жонился? За то, что дура каких не сыскать. Он лапшу на уши вешал, а та верила и никогда сцен не устраивала, разных там слежек. Ох, тебе и не обсказать всего. Да и не надо. Я только к пенсии научила ее культурно разговаривать, особливо, с бабами, которые обнаглели и приходили сюда говорить, что она мешается их счастью…
- Что даже бабы к ней приходили?
- А то будто не знашь?
- Вот те хрест!
- На лавке цельными днями как заправский сторож сидишь и не знашь.
- Я же не всегда смотрю, иногда дремлю, пропущаю, или выхожу, как сегодня, яблок собрать, в жару вот к реке ходил. Тебе яблоки случаем не нужны? А то не знаю, куда девать? - и, не дожидаясь ответа - давай-ка я вам пару мешков принесу, детишкам канпоту сварганите, все ж интереснее будет.
- Яблок, говоришь, много у тебя?
- Четыре мешка только с одной яблони набрал, а это еще не все осыпались, на ветках, особливо верхних, полным-полно.
- Стало быть, зима будет снежной. Яблоки к снегу всегда родятся, это мне еще бабушка-покойница рассказывала.
- Так я принесу?
- Прям даже не знаю, что сказать, наши-то все готовое в магазине покупают, в этом году даже зелень не садили. Укроп, петрушка – все покупное… А – ну его неси. В крайнем случае, засушим. Зима-то длинная, семья большая, поди, все уйдет, жалко если так пропадет.
- Тогда я пошел?
- Погоди. Говоришь, моя Таська в обслугах…
- Не веришь, сама пойди, посмотри своими глазами.
- Верю, Степаныч, верю. Кабы не верила, с тобой бы не говорила. Слушай, а ты не можешь к ей пойти и ее позвать? Прямо так средь бела дня.
- Тут, извиняй, я свое отходил. Вчера дошел до аптеки, так потом весь вечер ноги растирал, туда чай не ближний свет, а автобусы в частный сектор не ходют. Теперь у всех машины.
- Что же делать?
- Что делать? Что делать? Детей пошли к им, у тебя их, слава Богу, вон, сколько, со счету, небось, сбилась. Да в именах запуталась.
- Думаешь, их послушается?
- Это уж тебе виднее. Слышь, а ведь у Таськи есть маленький телефон карманный. Мобильный… кажись, так называется. Возьми да сама ей позвони, так, мол, и так.
- Твоя правда. Эх, Степаныч, что бы я без тебя делала?
- Жила бы не тужила. Ну, я пошел за яблоками-то?
- Погоди ты со своими яблоками, так, дай мне очки, теперь вон, тут список, вишь, там номера всех моих.
- Что у всех есть телефоны?
- У всех, кроме меня и Вадика.
- Ну и буржуи же вы!
- А то!
- Так, Мишка, Мишка два… что у него два телефона?
- Да. Ты ниже смотри, Таська подле Ромки, они почти в одно время покупали.
- На, нашел, набирай – с этими словами Степаныч пододвинул бабуле домашний телефон и начал диктовать цифры по порядку, покашливая в кулак.
Справившись с аппаратом, бабуля терпеливо дождалась, когда в трубке появится голос и громко спросила:
- Таська?
- Нет – ответили ей на другом конце.
- Я что ошиблась номером?
- Нет – я Таисью сейчас позову – а кто ее, простите, спрашивает?
- Мать. Родна мать.
- Подождите, минуточку…буквально минуточку.
- Подожду. Сколько мне там осталось…
Сама прикрыв трубку заговорщицки шепнула: ветеринар телефон взял, сейчас пошел звать Таську, видать она в другом месте. Степаныч, повертев головой, поморщился и сказал:
- На огороде она, говорю, там все десять соток засажены, как у большой семьи. Таська и вкаливат с утра до ночи, как проклятая.
- Ох, я ей задам! Ох, задам. Не даст ведь спокойно отдать богу душу! И за что мне такая кара?
К телефону тем временем подошла баба Тася и, видимо, спросила, в чем дело?
- Так, девк, хвать дурить – заявила безапелляционно бабуля – марш домой, тут дел невпроворот, вот, Степаныч два мешка яблок принес, надобно дитям на зиму вареньице какое сделать, да и я последние деньки доживаю. Чую, смертушка ужо близко, обхаживат меня со всех сторон, к себе манит. Сегодня подняться с кровати сил совсем не было. Хоть последний раз на тебя взглянуть, а там уж прощай навеки, на том свете чай свидимся, а если нет – не от нас зависит.
- Как же я брошу хозяйство – сокрушалась баба Тася – тут столько дел, работы непочатый край.
- Как бросишь? Так и бросишь… ты его не заводила, тебе и не выхаживать. Гробишь себя почем зря. На работе пропадаешь, чужой огород, сколько сил отнимат. О себе подумай маленько, тебе ведь не семнадцать. Не дальше как зимой прокурор тебе покупал медвежий жир, Юлька с Виталькой по очереди конпрессы делали, а как залечили чуток, так ты давай прыгать, как тягловая лошадь пошла окучивать чужой огород.
- Я на работу сейчас не хожу.
- Что? Я не расслышала? Глухая, говорю. А то ты будто не знашь?
Баба Нюра гневно сверкнула на Степаныча, тот от такого взгляда аж поежился и, наверняка, пожалел, что рассказал бабуле. Но отступать было некуда. Между тем, мать с дочерью продолжали разговор, как ни в чем не бывало.
- У меня отпуск – отвечала баба Тася.
- Ты совсем, девка, спятила, отпуск на чужом огороде проводить? Где такое видано? А ветеринар на что? У нас всегда мужики тяжелую работу исполняли, как будто ты вчерась родилась.
- Он болеет.
- Чем таким он болеет, интересно бы знать? Как баб обихаживать, так ого-го гоголем ходит, а как картошку брать – болеет.
- У него поясница ломит, сгибаться совсем не может.
- А может у него еще что-нибудь ломит, а? Наши еще в прошлом году сказывали, здоров как бык. Он зимой в проруби купается, как это называться, забыла, совсем из головы вылетело…
Бабуля беспомощно уставилась на соседа, а Степаныч послушно подсказал:
- Моржует, кажись.
- Вот – продолжала бабуля – честные люди говорят, даже с моржами соревнуется. А это не шутки. Имей в виду, Таська, если к вечеру не будешь дома – не прощу. Умру с обидой.
После этой довольно эффектной фразы, баба Нюра улыбаясь, повесила трубку и, обратившись к соседу, живо спросила:
- Слыхал? А?
- Слыхал – ответил с насмешкой тот – прийти-то она, может, и придет, только дурь из головы выкинет ли? Дело все в этом… И смех, и грех. Ну, я пошел за яблоками, дело надо делать.
- Ступай.
Степаныч мешками с яблоками уставил всю нашу прихожую. Оказалось, у него и в коридоре стояли полные авоськи, о которых он напрочь забыл, вспомнил, когда вернулся домой и увидел. Мог бы и не собирать, пусть лежат на земле, но, надо знать, так устроена фронтовая натура соседа – продукт пропадать не должен.
Бабуля оживленно взмахнула руками, мол, куда столько урожая, на что он ответил:
- А я почем знаю… Даю – бери.
Яблочные проблемы, как и ожидалось, легли на мои плечи. Бабуля мне по-хозяйски сказала:
- Так, девка, что хошь с ними делай, но делай, а то сгниют. Урожаю пропадать нельзя. Это ведь дар божий.
- Не божий, а Степаныча – поправил Ромка – все видели, как он нёс.
- Цыц – крикнула на него бабуля – не лезь, куда не просят.
- А еще ими можно кидаться…
- Что делать – баба Нюра нагнулась к Ромке.
- В войнушку играть говорю.
Я в Интернете нашла пару рецептов пюре и джема и приступила к яблокам. Младшие тут же охотно мне принялись помогать, Ромка, глядя сквозь дырки дуршлага решил, что его очень удобно надевать на лицо, когда идешь на бой с соперником: «Ты все-превсе видишь, бьешь, куда хочешь, и тебе не больно». Вадику понравилось мыть яблоки под краном, сегодня это было его войско в бане после тяжелого сражения.
Баба Тася пришла вечером навестила нас, посмотрела на яблочные залежи на кухне, погладила Ромку и быстро ушла. Увещевания матери на нее не подействовали.
- Даже речи не может быть! – уверенно сказала она и хлопнула дверью – натерпелась, хватит.
- Слыхала, – обратилась ко мне за поддержкой бабуля – совсем с ума сошла на старости лет. Мне даже думать об этом позорно, а ей – вс ё божья роса. Потом ишшо на молодежь удивляемся, когда тут старики с ума сходят. Ой, горе мне горюшко луковое...
Удачным у меня получилось пюре, я смотрела на братьев, как уплетают и улыбалась. Глядя на пузатые банки, даже гордость появлялась. Теперь смешно вспомнить, но перед тем, как заняться яблоками, я немного волновалась: все-таки первый раз.
Бабуля, обычно скромная на похвалу, а и та, пробуя пюре, произнесла.
- Сколько живу, а такого не едала ишшо. Чего только не удумают, и в интернете все про все расписано, только смотри, не ленись. Все для человека.
Вечером домой вернулся усталый Виталик, посмотрел на мешки и спросил:
- Кого ограбили?
- Степаныча – ответил Ромка – он сам ограбился.
- Я так и думал.
- А он нет. Он хотел, чтобы ему кто-нибудь помог, но никого дома не было из действующей армии, это он про всех взрослых мужчин так говорит.
- Мог бы дождаться вечера, когда армия будет в сборе.
- Не хотел, вдруг дождь?
Следом за Виталием с вечерней службы вернулись со смиренным видом Носки.
- Вы после школы чай на службу ходили – поинтересовалась бабуля.
- Ага…
- Ой, вы золотые мои, идите сюда, покушайте. Наберитесь сил, Юлька такое вкусное пюре приготовила.
- А мы ели.
- Где?
- Тетя Тоня нас в монастырской трапезной покормила вместе с братией и еще с собой конфеты дала.
Бабуля, поморщившись, покачала головой.
- Прям неудобно как-то, выходит, будто у вас и дома нет А может, думает, раз из многодетных, то подсобить надобно?
- А нас архимандрит позвал – сказал Павлик – у него сегодня день Ангела. Петьку посадил по правую руку от себя, а меня - по левую. Так мы и сидели всё время.
- Вот оно что. Ну, это другое дело. Даже дышать, будто легче после этих слов стало. Радость – это конечно уже другое, праздничный повод самый извинительный. А как поздравляли его?
- Мы величание спели.
- Молодцы. Ай, молодцы. – Бабуля закашлялась, отошла в сторонку и позвала Петьку к себе – скажи, внучек, ты у нас по церковной части самым умным будешь…
- Нет, бабуль, это неправильно. Мы только в воскресной школе учимся. Как бы тебе сказать, начальная ступень духовного образования. Знаем совсем чуть-чуть.
- Скромность передо мной не показывай, я же вижу, а значит, так и есть. Скажи мне, Петенька, ясное солнышко, а какому святому молятся от блудной страсти? Ну, про грех блуда, мой ангелочек, знаешь?
- Знаю, мы проходили все заповеди.
- Так вот мне и скажи. А то мы в свое время не проходили, а только издалека слышали. Но, как это водится, что-то не поняли или приврали.
- Бабуль, я наизусть не помню. Сейчас посмотрю в книге.
- Посмотри-посмотри, и сразу скажи мне.
- А что такое блудная страсть – спросил Вадик.
- Подрастешь, поймешь – ответил ему Виталий, наливая борщ в большую миску.
- Нашел, нашел! – Выбежал из своей комнаты радостный Петька – от блудной страсти молятся преподобному Виталию, тут даже краткое житие ему есть, как он наставлял блудниц.
Виталик услышал и поперхнулся. Долго прокашливался, выпил стакан компота, взял у Петьки открытый акафистник, прочитал, убедился и растерянно произнес:
- Век живи – век учись. А вот до такого не додумаешься.
Бабуля не поверила, попросила меня посмотреть, вдруг малый чего-нибудь напутал. Я глянула, подтвердила.
- Стало быть, за нашего Витальку надо молиться его прямому покровителю – заключила она. Будем знать. Неисповедимы твои пути, Господи! Но я другого человека имела в виду, когда просила Петьку глянуть на счет святого…
- Деда – спросила я.
- Нет, Юлинька, не деда. У деда это в крови, Бог с ним…
- Тогда кого?
- Кого-кого? Будто не знаешь. Таську. Она ведь в первый раз такое учудила, а, стало быть, подлежит исправлению. Чует мое сердце – плохо ей.
- Ура-а, к нам баба Тася вернется – закричал Ромка – вместе будем бегать вокруг неё, а он, единственная, кто нас не кричит и не обещает милицию вызвать, которая забирает плохих детей.
-С чего ты взял, что она вернется – спросила я брата.
- Потому что за нее взялась бабуля, а за что берется наша бабуля, то всегда выходит, как она скажет.
- Кто тебе это сказал?
- Дед.
- Когда?
- Давно еще.
К глубокому вечеру примерно с третью урожая я справилась. Малышей сегодня укладывала спать баба Нюра. Судя по смеху, доносившемуся из детской, сказка была на удивление веселой. Она вышла из комнаты, когда я все еще хлопотала на кухне, и я не преминула спросить, что же такое она рассказывала.
- А – махнула рукой – ничего нового, про пьяного кота…
- Сказку про пьяного кота?
- Не сказку, а быль, как наш кот нализался пролитой валерьянки и чудил, собаку выгнал из конуры, цыплят на себе возил, а когда его вырвало, так на том и поскользнулся.
- Бабуль, ну разве можно такое малышам рассказывать? Это вульгарно. Не смей больше так делать.
- Зато жизненно, сказки они и прочитать могут, а такую рази выдумашь?
Спорить с бабой Нюрой абсолютно бесполезно, я вздохнула и накрыла только что стерилизованные банки с пюре шубой. Задумалась. Мне все никак не выходило из головы дедово изречение про любовь. Может быть, я Вадима не люблю? А что, если он меня тоже? Где найти настоящее и как узнать, что это именно оно? Виталий вышел на кухню поискать чего-нибудь еще съестное в холодильнике, я, не выдержав, спросила:
- Виталий, можно тебе задать вопрос.
- Валяй.
- Я серьезно.
- Я тоже.
- Виталя, а ты веришь в любовь?
- В смысле?
- Чтобы любить человека так, что если будешь уверенным, что ему с другим хорошо, уступить его другому.
- Что он вещь, что ли уступать его?
- Ну, если, скажем, образуется треугольник…
- Юля, где есть обоюдная любовь, там не может быть треугольника. Если появился треугольник, значит тот, кто якобы любит двоих, на самом деле, больше всего, любит себя.
- Как у тебя все просто.
- Тоже мне высшая математика, у нас, что, и сметана закончилась? Во, дожили, начинаем постные щи хлебать.
- Посмотри в дверце холодильника, там должна быть пол-литровая баночка, не открытая.
- Нашел.
- А если двое любят одного?
- Тонкая штука. Тому, кого так любят, надо выбирать себе в партнера того, кто любит его слабее…
- Почему?
- За якобы сильной любовью, как правило, скрывается бо-ольшой эгоизм.
- Интересно.
- Обычно. Ничего нового.
- Скажи, а из тех девушек, с которыми ты… в общем. Ты мог бы жениться на них?
- Нет, однозначно.
- Нет?
- Ну, ты и фрукт! А в чем причина, я могу знать?
- Частично.
- Давай хотя бы так.
- Я привожу барыню к себе и вижу, как она смотрит на мой дом, на меня, на вас, на обстановку – и делаю выводы.
- Неужели ни одна не подошла по твоему вкусу до сих пор?
- Подошла, но она об этом не знает.
- Когда узнает.
- Придет время – и узнает, вы все узнаете, если, конечно, между нами искра пробежит. Ради неё – я готов всех женщин забыть. Но, если она полюбит другого, я буду самым несчастным человеком на Земле. Не знаю, чем займусь. Может быть, стану хорошим профессионалом как дед. Он ведь у нас в молодую жизнь вошел с большой раной в сердце. Со временем боль превратилась в светлое чувство, впрочем, кто заглядывал в его душу. Мы ведь все думаем только о себе.
- Н-да.
Мы с Виталием сидели на кухне и рассуждали на житейские темы, в этот вечер я так много узнала от своего талантливого брата. Спать совсем не хотелось, но, тем не менее, поскольку завтра занятия, то пришлось заставлять себя идти и ложится. Мне кажется, Виталий не понял, о чем я его спрашивала, может, я вопрос неправильно сформулировала? Деду я сказала конкретно про нас с Вадимом, а Виталику говорила мысли абстрактные. Не хотелось, чтобы в наших отношениях он видел тень сомнения. Но, Боже мой, какая у него тонкая душа!
Встречи - проводы
Утром нас разбудил Сашка. Увешанный китайскими подарками как новогодняя елка, он напрочь согнал со всех сон. Малыши тут же подбежали к нему и после обнимок и поцелуев, стали беззастенчиво копаться в рюкзаке, каждую вещицу примеряя и комментируя. Видно было, что этот процесс доставляет им особенное удовольствие. Вскоре Вадик напялил на себя мои сапоги, папину шляпу, повесил на плечо мамину летнюю сумочку и, вооружившись Ромкиным водным пистолетом, бегал по дому, вообразил себя японским бандитом. Я поставила кофейник и, сонная, наблюдала за общесемейной картиной приветствия. Вскоре ко мне присоединился папа и мы начали пить кофе, звать домашних к столу было бессмысленно, пока они все по очереди не обнимут, не расспросят обо всем-всем-всем на свете «и в далеких япониях» Сашку, не потрогают его с непременным «а ты похудел», не расскажут о своих снах, мыслях и предчувствиях, им не до завтрака…На шум вышел дед, увидев Сашку, тут же бросился его обнимать, приговаривая:
- Внучек, с дороги устал, осунулся как шифер на колхозной крыше, видать, китаянки не очень-то русского молодца привечали…
- Что такое говорите – огрызнулась мама – какие китаянки?
Дед, не воспринимая ее слов, обращаясь к приехавшему, продолжал:
- Чемпион ты наш! Я на работу каждый раз мимо твоей фотографии езжу и так мне приятно, так приятно – не передать.
- Дедуль, ведь вернулся можно сказать ни с чем, без «золотой» медали…
- Ты у нас весь золотой. Умничка ты наша! А когда у нас ближайшие соревнования?
- В декабре.
- Значит, пить можно. Сегодня же вечером и отметим. Эх, погуляем!
- Дедуль, не стоит.
- Еще как стоит. И, главное, теперь, потом будет декабрь, а там Новый год, у тебя пойдет предзащита…защита диплома, государственные экзамены, будет не до выпивки. Хотя, я лично всё успевал.
- Ну, смотри сам – согласился Сашка – пожалуй, один вечерок можно и расслабиться.
- Вот это правильно. Как говорят, главное не победа, а участие.
Сашка присоединился к нам с папой, а следом за ним вся семья. Вадик забрался к Сашке на колени и выспрашивал:
- Шаша, я ты собак в Кинтае ел?
- Нет.
- А Виталий говорил, что в Кинтае собаками кормят. Заведут щинка и прямо на глазах забьют его до смерти и едят.
- И змеями – добавил Ромка – их они жарят.
- А чем там вас кормили – спросила мама. Видно было, как она волнуется.
- Мы ели папоротник, маринованные стебли бамбука, спаржу…
- Экзотику не предлагали?
- Нет. Для меня экзотика – китайская лапша, я не могу к ней привыкнуть.
- Ну, вспомни, может, что-то подсунули?
- Нет, вот некоторые наши ребята, заказали салат из яиц удава.
- Тьфу – какая мерзость сплюнула бабуля.
- Да – согласился Сашка – такого синевато-фиолетового хризантемового оттенка… а еще там скорпионов едят, не целиком, конечно, а частично.
- Они что в своем Китае вообще с ума сошли все – разошлась бабуля.
- Наверное, у них дефицит продуктов – предположила я.
- Нет, не дефицит, просто люди так привыкли – отвечал Сашка – у них ценности другие.
Мы еще какое-то время посидели и начали собираться по своим делам, а Сашка остался дома. У него законный отдых, он выглядел усталым и невероятно счастливым. Было видно, что брат соскучился по дому. Он с интересом рассматривал свежие детские рисунки в прихожей и, узнав себя, на одном из них, где было выведено: «Саша Чимпион» он подумал о чем-то своем и устремил взгляд за окно.
Потомство Лейки к этому времени уже подросло, и мы подали объявление в газету, мол, отдадим в хорошие руки… Все щенки вместе с матерью жили в комнате Виталия, и он на полном серьезе называл ее псарней. Приведет, бывало, девушку и говорит ей:
- Зайдем ко мне в псарню.
Мы над ним немножко подтрунивали, но понимали, что дальше так жить нельзя. Большое количество собак в доме ни к чему. Когда мы ушли, на домашний телефон позвонили на счет щенка, трубку взял Сашка, который ничего про объявление не знал.
- Алло – произнес он.
- Я по объявлению – сказал женский голос – у вас кобели или сучки?
- У нас, прошу прощения, кто?
- Молодой человек, неужели непонятно, спрашиваю: кобели у вас или сучки?
- Девушка, вы кто такая?
- Битюкова Марина Дмитриевна.
- Марина Дмитриевна, вы отдаете себе отчет, что вы такое несете?
- Я же по объявлению звоню…
- Вы попали на домашний телефон Жужыгиных.
- Зачем мне ваша фамилия? По-моему, я вопрос задала по существу.
- А, по-моему, извините, это хамство.
- Сам вы хам, раз так с дамой разговариваете. Мне как раз нужен симпатичный щенок вашей породы, потому что моего Цезаря весной убили.
- Девушка, я не щенок мне двадцать один год. И я не знаю никакого Цезаря.
- Вы, правда, ненормальный, как можно себя ассоциировать с собакой?
- Уважаемая Марина Дмитриевна, извините за бестактность, но мне кажется, вам лучше показаться психиатру.
- Так, у вас я чувствую совсем плохо с головой…
- Это еще почему?
- Потому что я сама психиатром работаю в районной больнице.
- Даже не знаю, что и сказать…
- Ответьте, вы зачем такое объявление подавали?
- Я ничего не подавал.
- Но здесь стоит ваш номер телефона.
- Наш.
- Значит, щенки есть. Так?
- Вы…братьев имеете в виду.
- А что ваша мама собака?
- Нет, моя мама врач.
- Уже лучше. Где она работает?
- В районной больнице, там же, где и вы.
- Как у нее фамилия?
- Я же вам сказал – Жужыгина.
- Хорошо, я с ней поговорю. Возможно, вы станете моим пациентом…
- Сомневаюсь.
- Всего доброго.
Несколько удивленный Сашка прилег и хотел, было, поспать с дороги, как тут позвонила мама и объяснила ему ситуацию. А еще через час приехала Марина Дмитриевна, пятикурсница медицинского университета, где учится Виталик, и они вместе, выбирая щенка, проболтали до самого вечера…
Первым вернулся домой Ромка и, обнаружив отсутствие Валета, – они с Вадиком уже дали щенку имя – поднял переполох. Бабуля его еле-еле успокоила, объяснив, что такое количество собак в доме ни к чему, а Лейка еще на будущий год родит. Потом я привела из подготовительной группы Вадика, тому тоже пришлось все заново рассказывать, добавив, что такая участь ждет всех щенков, малыши предложили, как водится, оригинальную идею:
- Если вы, взрослые, не хотите, чтобы щенки жили в одной комнате, тогда пусть они живут в разных, будет не так заметно.
Объяснять им, почему так нельзя, долго не пришлось, потому что в дверь позвонили, это пришли за следующим щенком, оказывается, они разговаривали накануне с бабулей, она-то им и сообщила наш адрес, о чем забыла предупредить.
- Вы их отдаете просто так – поинтересовался мужчина.
- Да – сказала я – в хорошие руки.
- Но это понятно. Щенки у вас породистые, семьсот евро один стоит, почему не продаете?
- Понимаете, они нам как родные и продавать…ну, я не знаю, как это называется…
- Ясно.
- Кто? Мальчики? Девочки?
- Все мальчики.
- Отлично. Просто отлично.
- Гулливер, Рекс и Джон остались – сказал подошедший к нам Ромка.
- А Валета сегодня забрали – произнес Вадик.
- Вы мне кого предлагаете – спросил мужчина.
- А у вас хорошие руки? – задал вопрос младший брат.
- Как сказать – растерялся незнакомец – наверное, неплохие…
- А кем вы работаете – поинтересовался Ромка.
- Так – приказала строго я – эти вопросы, к вам не имеют никакого отношения.
- Почему же – удивился мужчина – тут нет никаких секретов, я – военный инженер-конструктор.
- Военный инженер? – спросила я и продолжила – и вы хотите завести щенка миниатюрной собачки?
- Не для себя, для матери. Она у меня одна живет. Вообще-то я тоже один, но я все время на работе пропадаю…
- А что делают военные инженеры-конструкторы? – спросил Вадик.
- Разное. Военную технику, в основном.
- А космический корабль – военная техника?
- В общем, да.
- Вы видели настоящий космический корабль – спросил Ромка.
- Не только видел, но и собирал его.
- Как конструктор лего?
- Там принцип немножко другой…
- Вот бы посмотреть настоящий космический корабль вблизи – мечтательно произнес Вадик – я бы на нем такое нарисовал!
- Ага – съязвил Ромка – ты и рисовать-то не умеешь, все, что ты смог бы выцарапать на космическом корабле, это «Стасик лох», и то с ошибками.
Мы рассмеялись, у меня не хватило духу младшим даже замечание сделать. Ромка обратился к гостю и спросил:
- А вы можете нам показать космический корабль?
- Могу, но только одно условие. Маленькое.
- Какое?
- Вы на нем рисовать ничего не будете.
- Хорошо, обещаем – заверил Вадик.
Мы совсем забыли, что военный инженер-конструктор пришел к нам за щенком. Я напомнила, и мы прошли в Виталькину комнату.
- Ну, какого, порекомендуете – обратился он к братьям.
- Берите, Гулливера, он, когда писает, лапку не задирает и не ногу не мочит при этом – сказал Вадик.
- Ценная информация – принял к сведению гость и повернулся к Ромке – а ты, кого предлагаешь?
- Можно, Джона. Он любит тухлое мясо есть, если вдруг у вас что-нибудь испортиться…
- Где вы брали тухлое мясо? – задала я вопрос брату.
- Мы из холодильника его специально брали и хранили за шкафом два дня, чтобы все было как в фильме, где парень выживал любой ценой и ел мясо с личинками.
- Вот, почему Виталий последнее время жаловался на невыносимый запах в комнате и не рисковал сюда приводить гостей...
- А этот, как я понимаю, Рекс – указал военный инженер на играющего со своим хвостом щенка.
- Нет, не берите его – заверили в один голос братья – он дурак дураком, кусает себя за хвост и скулит.
- А еще любит вафельные конфеты есть, и пить черешневый компот.
- Подходит – сказал гость – мама у меня сладкоежка, так что Рекс всегда будет обеспечен сладостями с избытком.
После этих слов, он по-хозяйски потрепал щенка за ухом и взял на руки.
- Кстати, забыл представиться, меня зовут Кирилл Андреевич, просто Кирилл. А вас, простите?
- Юля. Это мои братья – Рома и Вадик.
- Виталий, как я понимаю, ваш старший брат…
- Нет, старший Мишка, он сейчас в армии.
Тут Ромка добавил:
- А еще у нас Сашка и Петька с Пашкой.
- Ого!
Вадик, подошел и сказал:
- Как в сказке у нас: семь братьев и сестра.
- М-да – произнес Кирилл Андреевич – а еще говорят, что в России женщины доминируют, лично я в какой раз убеждаюсь в обратном.
- Я тоже…
Мы еще какое-то время поговорили с гостем и условились, в ближайшую субботу он нас отвезет на полигон смотреть космический корабль, разумеется, с разрешения родителей.
- Но, учтите – сказал Вадик – с нами могут попроситься и Носки…
- Какие носки?
- Носки. Это Петька с Пашкой, они близнецы, поэтому мы их Носками зовем.
- А можно я буду их называть по именам, все-таки, мне кажется, так удобнее – спросил Кирилл Андреевич у Вадика.
Младший брат тяжело вздохнул:
- Да уж зовите, так и быть…
Виталий, вернувшись домой, нашел, что в комнате нет привычного запаха. Мы сказали, что двоих щенков отдали в хорошие руки. Про тухлое мясо, которое было в его комнате, решили не говорить, чтобы не расстраивать. Дед, как и обещал, устроил нам праздничный вечер, еду приготовил и привез знакомый повар, который недавно было его клиентом.
Настроение всем поднял Мишка, он позвонил и сказал, что его отпускают в увольнение на две недели. Эту новость мы прямо-таки обязаны были сообщить Степанычу и бабе Тасе. И с той поры до самого Мишкиного приезда у нас в доме было необычно оживленно. Радовал меня и Сашка, он, оказывается, нашел свою любовь в лице милой собачницы психиатра Марины. Правда, Виталик над ним, как водится, подтрунивал, говорил:
- Что Маринка нашла в нашем Сашке? С ним люди боятся в лифте ездить…
Мы обычно все вместе отвечали в защиту Сашки, что его, надо заметить, забавляло, поскольку, как мне кажется, он Витальку до конца не воспринимал всерьез. Младший брат и есть младший, чего, с него, спрашивается, взять. Между тем, ожидание Мишкиного приезда затягивалось, и мы начинали нервничать, но не явно, а каждый про себя, чтобы родители не видели. Им-то, каково? Вот и день приезда, а телефон нашего солдата молчит.
- В поезде едет, вот и отключил – успокаивали мы бабулю.
Она волновалась больше всех. Степаныч в новой рубашке и дедушка в тапочках на босу ногу, все время курили в прихожей и нервно поглядывали на часы. Баба Тася в который раз пересчитывала, для всех хватит тарелок и приборов на столе, родители были у себя в комнате. Вадик разбил нос и успел заляпать новую безрукавку, но, чтобы не заругали, накрыл пятно носовым платком, мол, вместо салфетки. Ромка попросил у меня пудреницу и замазал свежий синяк на лице. Носки у себя в комнате что-то читали и не выходили. Сашка с Маринкой тоже закрылись в его комнате, время от времени выглядывая, не идет ли долгожданный солдат?
Вдруг на мой мобильник позвонил Мишка и …сказал, что не сможет нас посетить поскольку не так давно находится в линейном отделении милиции, где еще будет пятнадцать суток.
- Ты в каком городе? – спросила я.
- Нашем. – Ответил он и выключил телефон.
Мое состояние трудно не передать, я села на кушетку и, как заведенная, передала все, что брат сказал. Слово в слово. Дальше взял инициативу в свои руки дед. И, через каких-нибудь пятнадцать минут, папин внедорожник с бабулей на переднем сидении и с Лейкой под ним, а также со всеми нами на остальных сидениях, мчался в отделение линейной милиции.
Мишка с синяком под глазом и разорванной одежде предстал перед нами и тут же был окружен со всех сторон и зацелован, заобниман, защипан и защекотан. Вадик подарил ему щенка, а баба Тася кастрюлю узбекского плова. Дед понял, что сквозь родную толпу ему не пробраться, пошел к начальнику выяснять, что и как? Когда он вернулся, Мишка доедал плов, мы же смотрели на него и комментировали. Увидев деда, внезапно замолчали. Тот, оглянув всех, спокойно сказал:
- Плохие новости.
- Да ты что? – воскликнул Степаныч.
- Да. – подтвердил дед – придется внучку отсиживаться пятнадцать суток. Я пробовал с начальством договориться, ни в какую. Он – мой давнишний враг, я в свое время его сына посадил за нехорошее дело. И, хотя Мишкино дело пустяковое, он не отпустит. Обиду затаил. Мстит…
Нам всем стало плохо. Хуже всех бабуле, которая присела на стул и заплакала. Следом за ней и мама с бабой Тасей, она с тех пор, как вернулась, выглядела как раненая птица, а тут ещё и неприятность с братом. Вскоре к ним присоединился Вадик, и непонятно почему Ромка. Тут же к ним и присоединилась Лейка.
- Так, хватит выть – скомандовал дед. – Мокроту развели одну. Будем ходить к Мишке каждый день по очереди, кормить, поить его. А еще ему гулять разрешено.
- Внучек, ты в родном городе, так и не побываешь дома – всхлипнула бабуля.
- А худой какой, что же с тобой сделали? – спросила баба Тася.
- Не с ним сделали, а он сделал – уточнил дед – заехал одной твари по физиономии за то, что проводницу обижал. Хорошо заехал, того уже четвертый час оперируют, видать, мозги заменяют.
- Он же благородное дело совершил, заступился за женщину – сказала мама – его за это наоборот должны отблагодарить… Рыцарство поддерживалось во все времена.
- Уже отблагодарили – ответил дед – полный вагон народу и ни одного свидетеля, все отвернулись в одночасье.
- Как так – недоумевала я – не может такого быть!
Дед, закурив, пожал плечами, обычное, мол, дело. Чего тут удивляться?
В Мишкиной камере мы покрасили потолок, наклеили обои, принесли горшочек с цветами, на пол постелили палас. Дважды в день по очереди приносили ему еду. Поскольку в районе знают и уважают нашего деда, то нам разрешили приходить всем, сидеть у Мишки подолгу и разговаривать, сколько хочется. Виталик туда приходил с девушками, Сашка со своей Маринкой, дважды папа с дедом привозили бабулю и Степаныча, Носки привели с собой иеромонаха Иоанна, который Мишку исповедовал и причастил, дал христианские наставления. Ромка регулярно сбегал к нему с уроков и делился секретами, Мишка помогал ему делать домашние задания.
В тот день, когда Мишку-таки выпустили, ему нужно было сразу же ехать на железнодорожный вокзал. Мы также всей семьей его проводили и попрощались. До дембеля!
- Вот, когда дембельнусь – произнес мечтательно брат и помахал нам рукой….
- Так хочется Мишаньку еще раз увидеть – всхлипнула бабуля – неужто помру и не увижу, внучонка-то старшенького?
- Ты что, старая, не смей молодежь подводить – приказал Степаныч – хошь, не хошь, а дождаться обязана!
Фейерверк под радугой
© Copyright: Ольга Иженякова, 2015
Свидетельство о публикации №215022600981
Свидетельство о публикации №215022600981
Рецензии