Чезаре Павезе, Италия. Рассказ Город

Мне повезло, так как первые рассказы, прочитанные мною на итальянском были рассказы Чезаре Павезе (1908 - 1950). Некоторые из них я перевёл ещё 40 лет тому назад. Перечитывая их сейчас я убеждаюсь, что они до сих пор не потеряли своей оригинальности, свежести и особого стиля. Рассказ "Город" взят из сборника рассказов "Feria d'agosto" (1946).
По всем вопросам сотрудничества обращаться по электронной почте к автору перевода Валерию Попову E-mail: mariapop@mail.ru

П Р И Я Т Н О Г О   Ч Т Е Н И Я   !!!




                Г О Р О Д                Чезаре Павезе
                ----------------------

Галло никогда, даже будучи в деревне, не принадлежал к числу тех, кто любит
поболтать, и напивается в компании, чтобы развязать себе язык.  Среди ребят
всегда  найдётся хотя бы один, кто сыплет словами, как из рога изобилия, но  Галло, тем не менее, позволял таким выговориться и не придавал этому ника-
кого значения; лишь однажды он, бросив взгляд на галдевшую пару, взял в руки карты, помешал их и спокойно заметил: - Ребята, подобные вещи лучше делать, чем болтать языком.
Как-то мы вместе с ним возвращались из деревни и шли босые вдоль плотины, чтобы полнее насладиться прохладой; неожиданно мы заметили в зарослях не-знакомую девушку, которая выходила из воды и была уверена, что ее никто не видит. Я так и остолбенел; краска густо прилила к моему лицу, и я тут же опус-тил глаза в землю; но не таков был Гало, он принялся скалить зубы, бить в ладо-ши и орать во все горло; в результате девушка испугалась и убежала прочь.
Эти истории произошли еще тогда, когда мы учились вместе в городе и у Галло
не было задолженности по учебе. В то время я завязал дружбу со многими ребя-тами, в особенности из его группы, и не проходило буквально и дня, чтобы мы не засиживались до утра, распивая вино, и, играя в карты. Галло научил меня
веселиться, не теряя самообладания; не потому что он преподал мне на сей счет какой-либо урок, просто достаточно было видеть, как он раздает карты, улыба-ется над стаканом вина, или как он решительно распахивает окно, чтобы усты-диться своих необузданных страстей. Впрочем, он был отличным товарищем для нас всех, и, если никто из нас, по крайней мере, в те годы не наделал глупо-стей, то этим мы прежде всего обязаны ему, который любил повторять, что уж лучше сломать себе шею, чем желать себе такого.
На меня тогда в отличие от Галло вино оказывало сильное действие (я был мо-ложе его на два года), и , помню, что, выйдя на улицу, после очередной ночной пирушки, Галло принуждал меня бродить по улицам, восторгаясь свежим воз-духом, и, отмечая, что женщины в эти часы спят, и, что это был как раз подхо-дящий момент показать мне себя молодцом, с сильными ногами, отбросить прочь усталость и скованность, и обрести привычную бодрость, поднявшись, например, на один из холмов. И он тащил меня туда. Назад же мы возвраща-
лись только с восходом солнца, бодрые, набродившиеся до одури и с шутками выпивали свое кофе и молоко. В то время мы жили вместе с ним в просторной комнате, располагавшейся на последнем этаже, и, походившей на чердак. Через год, когда город стал нам лучше знаком с его распорядком жизни, мы не раз ис-пытали немалое удовольствие от возможности просто поглазеть по сторонам,
слоняясь без дела по улицам, или поджидая кого-нибудь на углу дома. Даже сам воздух бульваров и улиц стал каким-то ласковым, но особую радость, это каса-лось, по крайней мере, меня, доставляли постоянно меняющиеся лица людей на перекрестках, ставших уже такими близкими. А еще более приятным было ощу-тить, как в определенные часы достаточно было зайти в какое-либо кафе, задер-жаться у подъезда или же просто свиснуть в переулке, как тут же появлялись твои друзья, всегда готовые договориться отправиться куда-нибудь погулять, а то и просто подурачиться. Было приятно ощущать себя в кругу друзей, что стоит только захотеть и сегодняшняя ночь или завтрашний день будут принадлежать только тебе; или же, по возвращении домой, ощущать, что достаточно тебе вый-


                2.-


ти из дома, как тут же начнутся стекаться ребята. Именно по этой причине, сразу же по окончании моей первой зимовки в городе, получив полное одобрение Гал-ло, я решил переселиться в город и приняться жить самостоятельно. Я нашел се-бе комнату недалеко от центра, на втором этаже дома, на улице густо засажен-ной деревьями. К принятию такого решения меня подтолкнул Галло, сказав, что, если я не сниму этой комнаты, то он ее снимет сам. Окна комнаты были завеша-ны белыми занавесками, и в самой комнате помещалась одна единственная ди-ван-кровать. Я не был готов к обстановке столь явно городской и тем более к ин-тимной связи с хозяйкой дома, что, по словам Галло, вытекало из моего прожи-вания в доме, как нечто должное. Других квартирантов у нее не было, и она об-ращалась со мной как с сыном. Она была уже не молода, но при своем малень-ком росте обладала горячей натурой и живыми глазами. Еще в первую встречу я заметил по тому как она нервно прижимала рукой к груди своя халат, что она не была уж столь безгрешна. Хотя я это и заметил, но решил про себя не предпри-нимать по отношению к ней решительно ничего. При одной только мысли, что у меня в доме может появиться женщина, могущая заявить на меня и на мой мир свои права, мне стало жутко. И, поскольку она имела обыкновение заходить ко мне выкурить сигарету или просто над чем-нибудь посмеяться, между нами ни-чего не было. Я предпочел не разубеждать моих друзей в их заключении, что мне привалило огромное счастье, и провел ни одну ночь – в особенности летом – у раскрытого окна, страстно желая, чтобы она вошла в мою комнату и бросилась ко мне на шею. Но такой момент никогда не настал. Галло же всегда заступался за меня, когда ребята пробовали критиковать меня за молчание.
Ареной всяких похождений у нас в основном была улица; и даже те пирушки, что устраивались в большой комнате Галло, хотя и протекали в жарких спорах с распитием вина и с громкими выкриками, никогда не переходили рамки прили-чия. Как-то один из наших друзей, городской парень, привел туда вечером свою подружку, с раскрашенными ногтями, и, курившую как мужчина, чем испортил всем настроение. Галло заметил, что, если ему нужно воспользоваться его квар-тирой в полдень, достаточно только попросить его об этом, но там, где говорят о делах, женщина – существо лишнее. Я не разделял его мнения на этот счет, по-скольку для меня женщина всегда оставалась женщиной; но почувствовал, воз-можно, сильнее других, как ее любопытные глаза наложили на нашу речь отпе-чаток какой-то неловкости и скованности.
В то время я был страстным охотником компаний, самых различных, и, в осо-бенности, компаний веселых и раскованных, основными действующими лицами которых были знакомые лица. Все мы деревенские жители устроены на один ма-нер: нам нравится смотреть на происходящее из-за забора, не перелезая его. Друзья для нас всегда желанные гости; но неожиданный оборот дела выбивает нас из колеи. Я не хочу сказать этим, что Галло отказывал себе во всем. Случа-лись дни, когда мы заканчивали вечер и без него, сидя где-нибудь в углу тратто-рии. Но, надо сказать, что Галло никогда не делал из этого секрета и не прятался от нас.
Я провел тот год в постоянном поиске друзей и компаний, находясь в возбуж-денном состоянии, и, опасаясь лишь только того, что летом все это могло пре-кратиться. Галло молчал, но я знал, что ему было все равно, ведь и лето имело
свои прелести. Так, например, можно было вернуться к своим в деревню, по-


                3.-


мочь отцу обработать землю, отправиться на праздник в близлежащие деревни. Но в чрезмерной увлеченности новой жизнью, все эти варианты потускнели в моих глазах. Я знал, что город должен быть и будет еще более красивым, лишь бы только мне остаться в нем и обнаружить достаточно смелости. За короткое время я прочувствовал, что такое своя комната, ощутил радость войти в нее и выйти из нее посреди ночи, пережил в ней медленно тянущиеся вечера, когда вместе с Галло ожидал прихода ребят. Случались ночи, когда я, притомившись, долго подремывал в предвкушении завтрашнего дня, беззаботного будущего и всего  самого необыкновенного. Моя хозяйка появлялась теперь в дверях с лег-кой улыбкой на губах и, покручивая пальцами сигарету, спрашивала меня нель-зя ли ей войти. Я помогал ей закурить, после чего она принималась бродить по комнате, беседуя со мной как со взрослым мужчиной, и, наконец, усаживалась в кресло у моей кровати, закинув ногу на ногу. Таинственный огонь, загоравший-ся в ее глазах, держал меня в возбужденном, жаждущем состоянии. Я чувство-вал, что и она тоже замечает это.
В тот прощальный день, когда я возвращался домой, она помогла мне собрать чемоданы и между делом поинтересовалась, удалось ли мне повеселиться в течение года. Я почувствовал себя совершенно обескураженным, так как не мог предположить; что она захочет вызвать меня на откровенность именно в этот момент, и ничего не нашел лучшего как ответить ей, чтобы она ждала меня, и, что осенью я обязательно вернусь к ней. Это я повторил ей столько раз, что и сам почувствовал, насколько я был неуклюж, она же улыбалась и казалась даже взволнованной.
Лето для меня прошло в ожидании, а для Гало в бесконечной суете между гум-ном и хлевом, в подъемах с первыми лучами солнца, в бессонных ночах и в жар-ких спорах с поденщиками.
Когда я заходил к нему, он приглашал меня в приземистую кухню их фермы по-завтракать или отужинать и заставлял выпить вина; между тем, его родня, сёст-ры, дядьки разговаривали со мной так, как если бы я никогда и не уезжал из де-ревни. Это меня ничуть не огорчало. Галло был полностью поглощен текущими делами и вспоминал о прошлом лишь только в те вечера, когда мы возвращались при свете луны из деревни. Кстати, в городе он учился на агрономическом фа-культете. И всё говорило о том, что в предстоящую зимнюю сессию у него будут академические задолженности. Я же думал совсем о другом. Среди городских товарищей я сильно привязался к тем из них, кто посещал театры и любил вести жаркие дискуссии и открыл для себя совершенно новые стороны жизни, под впечатлением которых находился весь день. Однажды лунным вечером, прямо на плотине, я честно признался Гало, что у меня с хозяйкой ничего не было. Галло, в свою очередь, рассказал мне об одной своей городской любви, и приз-нался, как он чуть было не привез эту девушку к своим в дом, но затем понял, что прелесть подобных вещей заключается именно в том, что не надо принимать их в серьез. Вернее, принимать всерьез, но не переходить известного предела. На что я заметил, что, наоборот, готов перейти любой предел, лишь бы только мне представился такой случай.
В ноябре я нашел свою комнату уже сданной в наём, однако, хозяйка, одетая в привычном халате, и как всегда предупредительная, очень просила меня наве-щать ее и не ставить случившееся ей в вину. В постоянных городских заботах я


                4.-


вскоре забыл о ней. Я пожил некоторое время в пансионате, где именно не пом-ню, пока, не переговорив с Галло, снова не вернулся на нашу старую квартиру. В новом году он не нуждался в постоянном жилье; часто отлучался; остался на зиму, но с наступлением лета стал регулярно ездить в деревню, поскольку, не-смотря на то что у него оставалась академическая задолженность, его отец нас-таивал, чтобы он участвовал в домашних работах, и несколько раз в течение ме-сяца даже не отпустил его в город. Конечно же, как и прежде в нашей комнате устраивались веселые пирушки, на которых распивалось вино и стоял невообра-зимый гам голосов; почти все ребята снова бывали у нас; но я отлично понимал, что душой компании оставался Галло, на чьи плечи сейчас обрушилась масса проблем. Я стал часто ходить в театр – это было еще одно приятное занятие – и новые друзья приняли меня в свой круг. С ними моя жизнь приняла иной обо-рот. Так, например, я стал бывать на танцах, познакомился с женщинами и с де-вушками, которых затем встречал в кафе или в кругу их семей. Мне стоило не малого труда отличать сестёр моих друзей от случайных ночных подруг, ибо все они одевались и говорили на один манер. А, когда наступил апрель и вслед за ним – май, мне часто так не доставало наших длинных ночей, проведенных за бутылкой вина, за пением песен, в спорах, в какой-нибудь дешевенькой остерии, не хватало прогулок в компании Галло в утренней прохладе пробуждающейся зари, не хватало последней болтовни под окнами нашего дома.
В том году к занятиям приступили еще два парня из нашей деревни, совсем еще юнцы, один из них к тому же доводился Галло кузеном. Я не хотел, чтобы они появлялись в нашей комнате, чтобы там Галло не говорил. – Я им ни няня, - воз-ражал я, но истинной причиной моего негативного отношения к ним было преж-де всего то, что я начал стыдиться нашей, в, общем-то, нескладной компании. К тому же в тот момент у меня появился новый друг, совсем еще юный студент, блондин. Я был знаком также и с его сестрой. Они выросли в городе, в зажиточ-ной семье; парня звали Сандрино, а сестру – Мария. Сандрино мог часами го-ворить о театре и был в восторге от нашей комнаты – мансарды, от беспорядка, творившегося в ней, и от вида, открывавшегося из нее, на крыши города. Как ни странно, но, прежде, чем познакомиться с ним, я еще раньше познакомился с его сестрой, не помню только где, то ли во время какой-то поездки, то ли на танцах; она отметила, что наша мансарда пользовалась широкой известною во многих семьях, и, что отзывы о ней были самыми различными, от нелестных до востор-женных, все зависело от возраста судящих о ней.
Сама Мария считала, что все это возможно было и занимательно, но только за-чем надо было напиваться и посещать женщин лишенных какого-либо вкуса. Мария произнесла слово «занимательно» на распев, как умеют произносить только девушки ее круга – в ее устах это слово звучало необыкновенно красиво – и, поскольку я решительно отверг предъявленные обвинения, она недоверчиво покачала головой и понимающе улыбнулась. Как бы то ни было, но именно, бла-годаря ей, я познакомился с Сандрино, который только что поступил в универ-ситет. Сандрино сильно привязался ко мне и к некоторым моим сокурсникам, которые были не прочь с ним подискутировать. Познакомился он и с Галло, в одно из его последних появлений в городе перед защитой диплома. Как-то вечером я привел его к нам, потому что, в отличие от своей сестры, Сандрино говорил о попойках как о чем-то вполне закономерном и особо подчеркивал, что


                5.-


ему нравится в нас, прежде всего сила и деревенская грубость. Об это он мне говорил неоднократно; в этих своих суждениях он был еще совсем ребенок. И, поскольку я к тому времени почувствовал в себе определенную перемену, мне было от этого как-то неловко.
На следующий день, ранним утром, Галло снова уехал в деревню. Я же остался один в пустой огромной комнате и, лёжа на кровати, в предрассветной дымке глядел на стол, усеянный тарелками, стаканами и обрывками бумаг. Я все еще не пришел в себя от ночной пирушки, старался представить себе как Галло едет сейчас в поезде к себе в деревню, и, прищурив глаза, от нечего дела разглядывал контур бутылки, четко выделявшийся на фоне подоконника и кусочка неба в окне. Сандрино, и в самом деле, был умным парнем; он одинаково охотно с на-ми смеялся, пел, спорил; но особенно любил поговорить о некоторых книгах. Неожиданно раздавшийся звонок заставил меня подскочить с кровати.
Это был Сандрино; он пришел ко мне в столь необычное время, так как никак не мог уснуть; он принес мне на завтрак немного хлеба и фруктов. Пока я одевался, мы перекинулись несколькими словами о проведенном вечере, и, Сандрино, сто-явший лицом к окну, заметил, что каждый, обитавший таким образом на черда-ках, должно быть чувствовал себя счастливейшим человеком. – Беда в том, что все предается, - ответил я. – Видел бы ты нас с Галло в прошлом году, когда мы в этот час спускались с холмов, полностью протрезвевшие и смертельно устав-шие.
- Значит, вы поднимались ни свет, ни заря, - заключил Сандрино.
- Нет, мы там находились всю ночь.
- И утро, естественно, было вашим.
- Одних только женщин не устраивает такая жизнь, - продолжал я.  – Они и слы-шать  не хотят о ней.
У Сандрино была отменная черта – он мог говорить о женщинах без тени сму-щения. И в этот раз он спокойно заметил:
- Женщина – утром, это должно быть прекрасно. Между тем я взял немного че-решен и начал мыть их в воде.
- При желании утром можно сделать все на свете, - продолжал я. – Но вот толь-ко, где её взять такую женщину, которая могла бы удовлетвориться парой чере-шен и разглядыванием городских крыш?
Сандрино все время буквально не сводил с меня своих глаз.
- Что до меня, то я предпочитаю черешни, - закончил я свою мысль.
Ведя разговор в подобном ключе, мы немного навели порядок в комнате. Санд-рино заметил, что, хотя Галло и был весьма приятным субъектом, он не был столь разносторонним как я. – Он не плох для какого-нибудь вечера с песнями, но не более. Когда же я ему сказал, что Галло был моим наставником и учите-лем, он только слегка улыбнулся – улыбкой своей сестры.
В часов девять утра мне послышалось, как кто-то дотронулся до двери и тут же раздался долгий протяжный звонок. Сандрино предупредил меня: - Возможно это Мария. Она мне сказала, что будет в этих краях. – Я возразил смущенно: - Но она здесь никогда не была.
- Ну и что из того, - ответил Сандрино спокойно.
И, действительно, это была Мария, очаровательная и одновременно такая него-дующая по поводу длиннющей лестницы, которую ей пришлось преодолеть, и,


                6.-


пришедшая взглянуть собственными глазами на нашу берлогу. Она скривила губы при виде бутылок и стаканов, сваленных в кучу на подоконнике, и поин-тересовалась у меня, кто убирает комнату. – Привратница, - ответил я. Затем Мария не без иронии взглянула на дверь.
Для меня этот визит был настоящим ударом. До сих пор, встречаясь с Марией в том или ином месте, я держался с ней довольно осторожно и говорил лишь толь-ко о тех вещах, о которых можно было говорить, и подменял свои грубые мане-ры, хотя и вежливым, но сухим обхождением. Но то, что сейчас перед ней пред-стали жуткие следы нашего лихого веселья – окурки, оплетенная бутылка вина, валявшаяся в углу комнаты, вырезки из газет, наклеенные на окна – меня бук-вально сразило. Она была достаточно снисходительной – похвалила вид, откры-вавшийся на крыши, и протянула мне руку с чарующей улыбкой. Она также за-метила: - Ох уж эти мужчины! – но по тону ее голоса я сразу же догадался, что ни весь этот беспорядок, ни грязь, не были в состоянии оскорбить ее. Когда я ос-тался один, то подумал, что, если бы ей довелось натолкнуться на косвенные до-казательства присутствия в нашей компании женщины, ее реакция, пожалуй, бы-ла бы даже ещё менее отрицательной. Напротив, решил я, это бы ей доставило удовольствие.
С Сандрино я не мог быть откровенным до конца; это означало бы обмануть его в своих ожиданиях. Другое дело Мария: она разговаривала со мной в манере полностью отличной от той, с которой меня познакомили в том году балерины и проститутки.
Галло наверняка посоветовал бы мне не дурить и напомнил бы мне откуда я был родом, но Галло я теперь стеснялся и мне даже было стыдно, что я познакомил его с Сандрино. В моей жизни произошел перелом. К счастью настало лето.
Когда Галло, получив диплом в июне месяце, и, будучи необыкновенно счаст-ливым, уехал насовсем из города, я с облегчением вздохнул. Комната и улицы города теперь принадлежали только мне. Я написал домой, что подыскиваю себе работу в городе, чтобы они дали мне возможность попытать счастья, ибо в мое отсутствие я мог бы потерять нужные связи, столь необходимые мне после полу-чения диплома. Из дома мне прислали немного денег и просили меня вернуться на сбор винограда.
Я не смог выполнить этой просьбы и виной тому было не только мое желание остаться подле Марии. Так как она, Сандрино и вся их семья уехали на лето из города. В их компании я провел еще целый месяц; виделся с ними почти каждый день; ездил на велосипеде; шутил с Сандрино и болтал с Марией; стал вхож в их дом. Когда настал момент расставания, мать Марии поинтересовалась, не соби-раюсь ли и я вернуться к своим домой. Я ответил, что мне нужно поработать, и, что я останусь в городе. Она тут же, в присутствии Марии, посоветовала Санд-рино брать с меня пример. Мария, с довольным выражением на лице, погрозила мне рукой.
Теперь я был один. Естественно, никакой работы я не нашел. В дни, когда сто-яла сумасшедшая жара, я слонялся без дела по улицам, в основном по утрам; наслаждаясь прохладой тротуаров, политых водой. Каждое утро я распахивал окна, выходившие на крыши города, прислушиваясь к загадочным звукам, под-нимавшимся сюда наверх. В прозрачном воздухе темные морщинистые крыши казались мне точным отображением моей новой жизни, в которой мои хрупкие,


                7.-


призрачные надежды покоились на основании полном шероховатостей и высту-
пов. В том спокойствии, царившем вокруг, и в том ожидании, в котором я пре-бывал, я чувствовал себя так, словно заново родился на свет.
Так прошел весь июль. Но однажды, как-то во второй половине дня, когда начи-нают закрываться учреждения, я неожиданно натолкнулся на знакомое лицо, прямо на углу моего дома. Где я его мог видеть раньше? Остановилась и она. И сама ответила, на возникший было вопрос: Я Джулия – подруга Галло. Она по-интересовалась где я живу, а , когда услышала, что это здесь, наверху, вся так и оживилась, и тут же захотела подняться ко мне.
- Но я собираюсь идти ужинать.
- Пойдем вместе, - предложила она, - я подожду тебя, пока ты поужинаешь. Таким образом, в тот вечер Джулия очутилась в моей комнате.
Она была девушка с темным цветом кожи, худа, с челкой, ниспадавшей на глаза, точь-в-точь какой я ее запомнил при Галло. Она всегда буквально повисала у не-го на руке, когда ей не хотелось идти в какое-нибудь место. Ранее она работала продавщицей, рабочей, а теперь – служанкой. Причем, работа у нее была вре-менной. Улыбаясь из-под челки, она сказала мне, что может остаться у меня на всю ночь. Мне этого не хотелось, поскольку я не переношу присутствия женщи-ны, когда просыпаюсь, но мне настолько понравилось то, как Джулия бросилась ко мне на шею, что я сдался. В ту ночь я не сумел удержаться, и попытался было заговорить о Галло, но Джулия проявила столь необходимый такт: она положила палец на мои губы и заставила меня смолкнуть. И это тоже мне очень понрави-лось.
На следующий день, словно зная о моих привычках, она ушла рано утром. Я же остался лежать в постели, все время, думая о Марии.
С приходом августа улицы совсем опустели. Теперь Джулия стала регулярно подниматься ко мне во второй половине дня. Она имела обыкновение незаметно вытеснить меня с моего места и уложиться подле меня подобно кошке. Она была немногословна, а ее тело было сухим и мускулистым. И она была первой моей женщиной, которую я узнал по-настоящему. Когда в комнате начинали сгущать-ся сумерки, и воздух свежел, она соскакивала с постели и начинала убирать ком-нату. В эти минуты мы охотно болтали друг с другом. Я попытался объяснить ей, почему мне нравится быть в городе. Она же хотела, чтобы я непременно по-вёз ее в деревню, или хотя бы за город; но, поскольку я упрямился, то она вдруг вспомнила о Галло, и, лукаво улыбаясь, задала вопрос, одновременно себе и мне, где бы он мог быть сейчас. – В деревне, - ответил я. Джулия с глазами полными неподдельного интереса заставляла меня описывать наши холмы, овраги, улицы и девушек. Она любила имитировать голосом звук цепи, спускаемой в колодец, а, когда на нее находил приступ веселья, она могла наброситься на меня, когда я вставал, и снова повалить на кровать. Она выросла в городе и у нее не было ро-дителей. – А, где ты спишь? – как-то я спросил ее. Но она тут же переменила те-му разговора, и, возникшее подозрение, что ночь она проводит с каким-нибудь мужчиной, меня ничуть не расстроило, скорее, наоборот. Это могло значить, что я для неё был капризом, да и все мы были для нее ничем иным, как только кап-ризом.
То обстоятельство, что она была подругой Гало, придавало мне уверенность, тем более, что о нём мы теперь говорили как о нашем старшем брате. Но она знала

                8.-


также и другую девушку, ту, с которой Гало провел почти два года, и, на кото-рой чуть было не женился.  И обе они смогли успокоиться лишь только тогда, когда Галло уехал из города.
- Как, и ты, тоже, хотела выйти за него замуж? – поинтересовался я.
- А какая девушка не мечтала выйти за него замуж? – ответила она, бросив на меня многозначительный взгляд.
Чтобы быть похожим на Галло, я как-то сказал ей, что хотел бы подарить ей но-вое платье. Она меня буквально заласкала, а когда я его ей подарил, стала в две-рях и решительно потребовала, чтобы я вышел с ней в город. Ей очень хотелось пойти на танцы. Подобные вещи нравились Галло, но мне они вовсе не нрави-лись. И, тем не менее, мы всё же вышли с ней в тепловатых сумерках заходяще-го дня, и я повел ее отужинать в одно милое местечко. Чтобы как-нибудь убить время, я предложил ей что-нибудь выпить. Выпили мы много. И с собой прихва-тили еще одну бутылку домой. Джулия, повиснув на моей руке, все время смея-лась и извивалась всем телом.
Таким образом, она провела со мной еще одну ночь. Мне начало казаться, что я снова живу эмоциями ушедшего года, но только вместо друзей и жарких дискус-сий сейчас у меня была девушка, такая живая и отзывчивая. На следующий день мы проспали долго, и Джулия ушла от меня только в полдень. Вечером она сно-ва вернулась, с продуктами и сказала, что угощает меня ужином. Я, в свою оче-редь, достал бутылку вина.
Так как за первым излиянием чувств, я не знал больше о чем разговаривать с ней, я ухватился за возможность заполнить образовавшуюся паузу распитием вина. Я много экономил на том, что перестал ходить в тратторию и теперь мы почти всегда ужинали вместе у меня в комнате, будучи немного навеселе. Джулия была молодцом и делала все, что было в ее силах, чтобы поддерживать в ней хотя бы элементарный порядок, и мое пробуждение всегда проходило под шум прополаскиваемых тарелок, которые Джулия успевала вымыть до полудня. Тем временем, я продолжал подремывать, в результате, у меня начинала болеть голова, и на меня находило дурное настроение, я мысленно вспоминал старые пирушки, притворяясь, что сплю, но на самом деле неподвижным оставалось только мое тело. Мне грезились мои друзья, Сандрино; я боялся, что эти снови-дения могут прерваться; и сердце мое стучало в тишине наполненной шорохами. Шум воды и двигающейся Джулии доносился до меня словно издалека. Как-то утром за дверью послышались чьи-то голоса, и тут же раздался продолжитель-ный звонок. И, прежде, чем я успел вскочить на ноги, дверь распахнулась. И я увидел то, как Джулия, босая и раздетая по пояс, в своей простенькой юбчонке, пятится в испуге, перед неизвестно откуда взявшимися гостями, Сандрино и Ма-рией.
Пока я в спешке одевался, Сандрино сообщил мне без тени смущения, что они приехали в город за покупками и собирались пригласить меня съездить к ним в деревню. Между тем, он то и дело поглядывал на стол, где еще оставались пос-ле ужина большая оплетенная бутылка вина и стаканы. Я пробормотал, не пом-ню что, как за дверью послышался повелительный голос Марии: - Оставь его в покое. Я пошла. –  Тогда  Сандрино  обнял меня,  показывая всем своим видом, что он здесь бессилен  что-либо  поделать  и  сказал:  -  До скорой встречи. – После чего он  взглянул искоса на Джулию и тут же вышел.

Перевод с итальянского Валерия Попова. E-mail: mariapop@mail.ru