Прощай, немытая Россия!

      "Конец всему!" В этой фразе, которая
срывалась с уст не только малодушных, но и
многих твердых людей, соединились все
разнородные чувства и побуждения: беспредельная
горечь потери, сожаление о погибшем, казалось,
деле и у иных - животный страх за свою
собственную жизнь.

                А.И.Деникин. Поход и смерть
                генерала Корнилова.



     Умирающие кони...    
     Осенью много их было, брошенных ушедшей
за море армией добровольцев. Они бродили.
Верховые и под запряжку. Молодые и старые.
Рослые и "собачки". Лили дожди. А кони бродили
по виноградникам и балкам, по пустырям и дорогам,
ломились в сады, за колючую проволоку, резали
себе брюхо. По холмам стояли-ожидали -
не возьмут ли. Никто их не брал: боялись.
Да кому на зиму нужна лошадь, когда нет корму?
Они подходили к разбитым виллам, протягивали
головы поверх заборов: эй, возьмите! Под ногами
холодный камень и колючки. Над головой - дождь
и тучи. Зима наступает. Вот-вот снегом
с Четырдага кинет: эй, возьмите!
     Я каждый день видел их на холмах - там и там.
Они стояли недвижно, мёртвые - и живые. Ветер
трепал им хвосты и гривы. Как конские статуи
на рыжих горах, на черной синеве моря - из камня,
из чугуна, из меди. Потом они стали падать.
Мне было видно с горы, как они падали. Каждое
утро я замечал, как их становилось меньше. Чаще
кружились стервятники и орлы над ними, жрали
живьём собаки...

                И.Шмелев.
                Солнце мёртвых.


     Город ликовал.
     Над городом полыхал праздничный
перезвон церковных колоколов, улицы были
полны разряженными лавочниками, с балкона
на победителей сыпались цветы и крики
приветствий, гремели военные оркестры. 
При большевиках памятник Александру II
был задрапирован досками. Чьи-то руки уже
сдирали эти доски, и чьи-то лбы уже стукались
о гранитный пьедестал "царя-освободителя",
а там, на окраинах, еще шла расправа
с побежденными.

                Артём Весёлый.
                Россия, кровью умытая.



     В центре довольно большой комнаты, возле круглого полированного стола, покрытого белой с бахромой скатертью, стояла высокая стройная женщина в длинном платье. Лицо её выказывало в ней породу, но несвежесть кожи выдавала, что дама находилась на дальних пределах бальзаковского возраста. В руках барыня держала обтянутый темно-зеленым бархатом альбом с фотографическими карточками. Вид у нее был довольно растерянный, точно она не знала, что делать с этим альбомом и взглядом рыскала по комнате, словно ища место для него.
     От неожиданно прогремевших за окном выстрелов женщина вздрогнула и крикнула вглубь квартиры:
     - Капитон, посмотри, что случилось?
     Но в этот момент в дверь позвонили и тот, кого звала дама, пошел открывать.
     "Господи, кто бы это мог быть? - прошептала она и направилась в прихожую. В передней снимал с себя шинель седовласый мужчина в форме пехотного полковника.   
     - Володя, наконец-то! - она прильнула к нему. - Что там происходит? С тобой все в порядке?
     - Все хорошо, дорогая, - откликнулся он. А стреляли - так это патруль прикончил двух дезертиров, грабивших скобяную лавку Кокшенова.
     - Боже мой когда все это кончится? - женщина снова прижалась к мужу. - Неужели нельзя навести порядок? Вы же - армия!..
     - Ну, полно, полно, - начал успокаивать жену полковник. - Что касается беспорядков, то боюсь, что это не пугачевский бунт, а значительно серьёзней. Появился повод для самоуправства черни и ее нельзя остановить просто силой.
     - Что, настолько всё плохо? - тихо спросила жена.
     - Да, второе татаро-монгольское нашествие, когда не щадят никого, - слегка отстранил он жену. - Машенька, я ужасно проголодался, вели накрывать к обеду.
     - Аглаша, - крикнула жена в сторону кухни. - Готовь обед.
     - Слушаюсь, барыня, - донеслось оттуда и тотчас молодой женский голос распорядился:
     - Капитоша, накрывай на стол, у меня все готово.
     Умывшись, полковник и жена сели за стол и, в ожидании, когда прислуга разольет первое, вели неторопливую беседу.
     - Неужели всё так бесповоротно? - спросила Мария Игнатьевна.
     - К сожалению, - ответил муж. - Я сейчас был в штабе. Растерянность полная даже среди офицеров-фронтовиков. А уж они, казалось бы, многое повидали.
     - Но ведь бунты были и раньше, и все кончалось благополучно.
     - Все эти народные всполохи происходили на окраинах империи и не затрагивали армию. Их было не так трудно подавить или перенаправить на благое дело.
     - Что ты имеешь в виду?
     - Взять хотя бы Ермака. Бандитствовал до тех пор, пока не почувствовал над собой назревающий царский гнев. Вот тогда он по совету Строганова и направил свою банду на завоевание Сибири. И от царя откупился - завоевал новые земли и прислал богатые подарки - меха, золотые изделия бухарских мастеров, камни драгоценные. За что и был прощен. А сейчас бунт начался в столицах, приближенные царя фактически предали его, подсунув публике сфабрикованное отречение и подделали подпись императора... Армия практически разложена...
     - И что, никакого выхода?
     Полковник скосил глаза на денщика и прислугу, вздохнул и почему-то ответил по-латыни:
     - Una salus est - misericordia dei nostri...*
-------------------------------------------------------
     * Единственное спасение - милосердие Божие.


     - Ну, хорошо. Предположим, что чернь таким образом хочет выразить своё недовольство. Для этого совершенно не обязательно выказывать такую жестокость, когда пошли брат на брата, сын на отца, когда гибнут женщины, дети, старики.
     На этот раз муж ответил по-французски:
     - A la guerre comme a la guerre*.
-------------------------------------------------------
     * На войне, как на войне.


     - Что же ты предлагаешь нам делать?
     - Я договорился в штабе, что мы вместе с моим полком отправляемся в Крым. Эшелон уже забронирован, нам будет предоставлено три купе.
     - Господи, когда же это кончится? - вздохнула Мария Игнатьевна. - Все бежим, бежим куда-то. Когда же остановимся, наконец? О Саше слышно что-нибудь?
     - Ничего нового. Их часть базируется в Джанкое. Задержали на переформирование.
     - Ох, как бы хотелось увидеть сына, остановиться где-нибудь и больше не удирать с места на место. Когда все это образуется?..
     - М-да, - только и проговорил муж. - Вот уж действительно, в России всё идет по принципу Людовика XV: "Apres nous le deluge"*. Ладно, qui vivra verra**.
--------------------------------------------------------
     * После нас хоть потоп.
     ** Поживем - увидим.


     Тем временем на кухне Аглая мыла посуду, Капитон помогал ей.
     - Ты чего нахмурилась? - спросил денщик.
     - Опять убегаем и убегаем. Сколько же можно?
     - Скорее всего, двинем на юг, как давеча сказал Владимир Георгиевич.
     - Да куда на юг-то?
     - Должно быть в Крым.
     - А дальше?
     - Дальше - море. Будем в него сигать, - усмехнулся Капитон.
     - Тебе всё шуточки, а нам-то каково? Оне-то богатые, с  деньгами, драгоценностями, везде устроятся. А нам что делать? Кому мы нужны, бездомные, голоштанные?..
     Через некоторое время на кухню вошла Мария Игнатьевна.
     - Если вы освободились, пройдите в залу, - предложила она, обращаясь к  обоим. - Владимир Георгиевич хочет поговорить с вами.
     Войдя в гостиную, Капитон и Агнюша встали перед столом, за которым сидели хозяева.
     - Завтра с утра начинайте собираться. Мы уезжаем. Мария Игнатьевна поможет вам, - распорядился  полковник.
     - Дозвольте спросить, вашбродь, - обратился к нему денщик.
     - Говори, - разрешил тот.
     - Куда поедем?
     - На юг, в Крым.
     - А потом? - подала голос Агния.
     - Потом..., - в раздумье проговорил Владимир Георгиевич. - Там будет видно. Это не нам решать. Завтра день на сборы, а послезавтра подъедет машина и отправимся на вокзал.
     - Слушаюсь, - за обоих ответил Капитон. - Разрешите идти.
     - Идите, готовьтесь, - отпустил их полковник.
     На кухне служанка тихо ворчала:
     - Собирайтесь, собирайтесь... Нищему-то собраться - только подпоясаться.
     - Ох, девоньки, бабоньки! - вздохнул Капитон. - Нет в вас солдатской готовности. Дана команда: "Подъём!" - раз, два и готов.    
     - Вот и воевали бы сами, безголовые, а нас-то за собой пошто таскаете?
     - Да куда же мы без вас-то, таких сладеньких, - Капитон шутливо приобнял девушку, но та вывернулась из его объятий и строго прикрикнула:
     - Не балуй! Господам скажу...
     - Дак я что, я шутейно, - виновато проговорил тот. - Пойду чемоданы достану с антресолей, протру их.
     - Вот и пообнимайся с ними, - бросила ему вслед Аглая.


     Ночью Мария Игнатьевна проснулась из-за грохота и ярких вспышек, видных даже сквозь плотно завешенные окна. Спросонья испугавшись и сев на кровати, она стала теребить мужа:
     - Володя, Володя, просыпайся скорее!
     - Что? Что такое? - сонно пробормотал он.
     Также сев на кровати и, потерев глаза, он обратился к жене:
     - Что случилось?
     - Да ты посмотри в окно, - тормошила она мужа. - Бой в городе.
     Владимира Георгиевича как ветром сдуло с кровати. Он быстро подошел к окну, отдернул штору и некоторое время вглядывался в темноту улицы. После этого подошел к жене и стал ее успокаивать:
     - Это нервы твои, дорогая. Обычная сухая гроза. Вон как Илья-пророк разбушевался. Ложись и попытайся уснуть. Все будет хорошо.
     - Володя, я так больше не могу, - всхлипнула она, но муж обнял ее и, поглаживая по волосам, негромко приговаривал:
     - Возьми себя в руки - ты же жена офицера.
     - Это что - кара небесная для меня? - оправляясь от испуга, слабо проговорила она.
     - Это подвиг во имя родины, - улыбнулся он и поцеловал ее в щеку. - Ложись, я пойду выпью воды и приду к тебе.
     На кухне он увидел полуодетую и дрожащую от страха служанку.
     - Ну, а ты чего не спишь? - спросил он.
     - Страшно...
     - Гроза это надвигается. Иди ложись. Скоро дождь начнется - под него хорошо спится...
     Сжав плечики, Аглая судорожно перекрестилась и молча ушла в свою каморку...


     Весь следующий день был занят укладкой чемоданов, расчетами с хозяином квартиры, - в общем, суматохой, обычно предшествующей всякому отъезду.
     Закрыв один из наполненных чемоданов, Аглая взялась за ручку, чтобы снять его с дивана и отнести в прихожую. Но вдруг охнула, схватилась за живот и села на пол. Лицо ее исказилось от боли.
     Обернувшись на крик, Мария Игнатьевна испуганно посмотрела на девушку и, видимо, сообразив в чем дело, крикнула в прихожую:
     - Владимир Георгиевич!
     В гостиную вошел муж, за плечами которого виднелась голова Капитона.
     - Что случилось? - обратился он к жене.
     Не отвечая ему, жена подошла к служанке и попросила мужчин:
     - Помогите мне посадить ее на диван.
     - Что с ней? - растерянно спросил Владимир Георгиевич.
     Не отвечая ему, барыня обратилась к Аглае:
     - Ты, девонька, никак беременна!
     Девушка сидела молча и только склонила голову, не глядя ни на кого.
     - Веселенькое дело, только этого нам не хватало, - проворчал полковник. Обратив взгляд на денщика, он строго спросил:
     - Твоя работа?
     Капитон побелел, как мел, вытаращил глаза и, заикаясь и крестясь, проговорил:
     - Никак нет, вашбродь. Ни сном, ни духом. Чист, как перед Богом...
     Мария Игнатьевна строго и с подозрением посмотрела на мужа.
     - Не глупи, - в ответ на ее немой вопрос ответил он.
     Тогда она обратилась к Аглае, приподняв ей голову за подбородок:
     - Александр Владимирович? - спросила она девушку, глядя ей в глаза.
     Служанка еле заметно кивнула головой и закрыла лицо руками.
     - Как это случилось? - спросила было барыня, но муж перебил ее:
     - Не это главное. Александр знает, что ты беременна, - обратился он к девушке.
     Та в ответ отрицательно помотала головой.    
     - Срок большой? - снова вмешалась в разговор Мария Игнатьевна.
     - Четыре с половиной месяца, - чуть слышно ответила Аглая.
     - Ровно половина срока, - для чего-то подсчитал полковник. - В это время мы были в Орле. И Саша заезжал к нам.
     Наступила тишина, лишь изредка прерываемая тихими всхлипываниями несчастной девушки.
     - О чем же ты думала? - взвилась было хозяйка, но муж снова остановил ее:
     - Не ругайся и не сердись. Рано или поздно это должно было случиться. Физиология, черт бы ее побрал!
     - Владимир! - вскинулась было жена, но он только махнул рукой:
     - Тут, милая, не до этикета. Думать надо, что делать.
     - Может быть, сообщить Саше? - неуверенно проговорила Мария Игнатьевна.
     - Пожалуй, ты права, - согласился он. - Необходимо знать и его мнение. Оказалось, не сужая она нам, - он с усмешкой кивнул на Аглаю. - Родня новоявленная...


     Утром следующего дня семейство полковника с денщиком и Аглаей сидели в темных купе, забитыми чемоданами В соседнем вагоне располагался штаб полка.
     В отсутствии Владимира Георгиевича, распоряжавшегося погрузкой полка и полковой техники и забравшего с собой денщика, женщины молча сидели у вагонного окна, поглядывая на казалось бы бессмысленную суету, царящую на перроне.
     Там, словно отрезанном от них оконным стеклом мире, творилось что-то бестолковое - какие-то люди бегали с чайниками, другие о чем-то весело переговаривались, старики, женщины и даже кормящая мать молча сидели на узлах и чемоданах и дожидаясь неизвестно чего.    
     - Вся Россия словно с ума сошла, - нехотя проговорила Мария Игнатьевна. - Все бегут куда-то, чего-то ищут. Натворили дел и теперь сами не знают, что делать, куда податься...
     - Да уж, - тихо отозвалась Аглая. - Как и мы тоже.
     Хозяйка посмотрела на нее долгим взглядом, но ничего не сказала в ответ.
     Только ближе к обеду поезд дал протяжный гудок, дернулся, загремев буферными сцеплениями, и медленно начал отползать от вокзала.
     - А как же Владимир Георгиевич и Капитон? - испуганно спросила Аглая.
     - Не волнуйся, без командира полка поезд не уедет, - ответила собеседница. - Небойсь, в штабном вагоне текущими делами занимаются.
     И действительно, через какое-то время дверь купе открылась и вошли полковник и его денщик.
     - Все в порядке? - спросила мужа Мария Игнатьевна.
     - Да, кажется, ничего и никого не забыли, - ответил тот. - А не перекусить ли нам? Что-то я проголодался.
     Аглая и Капитон тотчас начали развязывать узел с провизией и раскладывать еду на столе.
     За окном вагона медленно проплывали неказистые домишки, крытые соломой и дранкой - последние одинокие жилища окраины оставляемого города.
     А дальше за окном, вплоть до самого вечера, тянулась бесконечная степь, навевавшая только уныние и какую-то гнетущую безысходность... 
     Утром за завтраком Мария Игнатьевна ткнула вилкой в сторону окна и спросила мужа:
     -Что там происходит?
     На околице какой-то деревушки отряд вооруженных людей вел невысокого худого парнишку с красноармейской форме. Тут же стояли равнодушные ко всему селяне, с каким-то подавленным настроением рассматривающие странную процессию.
     - Куда его ведут? - тихо спросила Аглая Капитона.
     - Знамо дело, куда - отведут за гумно и шлепнут, - также шепотом ответил тот.
     - Совсем еще молоденький, - Аглая прижала уголок платка ко рту. - Жить бы еще да жить...
     - Небойсь, бедолаге надоело воевать, он и пробирался к мамке, - продолжил Капитон. - А его посчитали за лазутчика. Ну, и по законам военного времени...
     - А его мамка ждет, молится, чтоб вернулся, - покачала головой девушка.
     - Бог-от нынче, знать, отвернулся от нас, - проворчал денщик. - У него, видать, голова кругом пошла от наших безобразиев... 

    
     На одном из полустанков поезд остановился - требовалось загрузить тендер дровами и заправить паровоз водой.
     Пользуясь случаем, солдаты и офицеры вывалили из вагонов - всем хотелось размять уставшие от тряски и неподвижного сидения ноги. Возле вагонов тотчас возникло оживление - кто-то смеялся, кто-то ругался, кто-то мочился на колеса вагонов.
     - Мы тоже, пожалуй, выйдем, разомнемся, - начала было Мария Игнатьевна, но Владимир Георгиевич остановил ее:
     - Подожди, я ознакомлюсь с обстановкой и дам необходимые распоряжения.
     Он встал и направился к выходу из вагона. Поднявшемуся было и собравшемуся сопровождать его денщику он приказал:
     - Оставайся с женщинами. Отвечаешь за них.
     - Слушаюсь, - нехотя пробормотал тот.
     Через непродолжительное время в купе заглянул поручик Афанасьев, которого за его молодость жена полковника звала просто Васечкой, отчего юные щеки офицера наливались румянцем.
     - Мария Игнатьевна, господин полковник разрешил вам выйти из вагона, но далеко не отходить, - отдал он для чего-то честь. - Мне с денщиком поручено сопровождать вас.
     - Ну, с такой охраной мы как за каменной стеной, - ласково улыбнулась ему женщина.
     У вагонов наблюдалась толчея. Через два вагона от них несколько солдат столпились вокруг офицеров и что-то говорили на повышенных тонах. Но смысл разговора было не разобрать.
     - Что там происходит? - поинтересовалась Мария Игнатьевна, обращаясь к поручику.
     - Среди солдат появились смутьяны, - пояснил он. - Как в стаде всегда найдётся паршивая овца.
     - Ну, зачем вы так, Васечка, - ласково упрекнула его Мария Игнатьевна. - Это же люди, а не скот.
     - Простите, - извинился молодой офицер.
     В это время паровоз дал длинный гудок и вдоль состава, от вагона к вагону, зазвучала команда: "По вагонам!"
     Когда поезд наконец тронулся, в купе вернулся Владимир Георгиевич. Сняв фуражку, он присел на скамью и отёр лоб платком.
     - Что за кураж там был? - спросила его жена.
     - Разброд начался в солдатской массе, - ответил он.
     - Надо расстрелять зачинщиков! - не сдержался стоящий в створе двери поручик.
     Полковник посмотрел на него долгим взглядом и тихо произнес:
     - Вы свободны, голубчик. Отправляйтесь к себе.
     Когда тот вышел, закрыв дверь, полковник устало проговорил:
     - Мальчишка... Радикалист... Не думает, что каждого солдата ждут дома родные - родители, жены, дети. А их увозят все дальше от дома, в полную неизвестность.
     - Они же присягу давали, - робко произнесла жена.
     - Присягу? - раздраженно проговорил он. - Кому? Императору? Он отрёкся от трона. Временному правительству? Где оно? Сейчас в каждом заштатном городишке, в каждой деревне непременно сидит какой-нибудь штафирка и воображает себя спасителем России...
     - Что же будет? - тихо спросила Мария Игнатьевна, положив руку на локоть мужа.
     - А ничего хорошего, - махнул тот рукой и, прислонившись к стенке купе, прикрыл глаза.


     В Бахчисарае, куда прибыл полк на переформирование, квартирмейстеры определили для полковника и его жены старинный дом из дикого камня, оштукатуренного и побеленного с внешней стороны. Дом имел два этажа, был похож, скорее, на скалю и принадлежал, видимо, зажиточному крымскому татарину.
     В комнате, служившей, скорее всего, спальней, на полу лежали не совсем новые, но чистые, ковры, вдоль стен стояли низкие диванчики с мягкими валиками и подушечками. Перед каждым таким диваном стоял низкий полированный столик с вазами и фруктами в них.
     - Это что, гарем местного купчика? - усмехнулась Мария Игнатьевна мужа.
     - Да кто их знает, этих крымчан с их обычаями? - махнул тот рукой.
     - А хозяева где? - не отставала она. - Выгнали?
     - Как ты могла подумать, дорогая? - слегка обиделся на нее Владимир Георгиевич. - Им платят неплохие деньги из полковой казны. Ради этого они готовы жить хоть бы в пещерах Чуфут-Кале.
     - Кстати, Володя, могу я посетить ханский дворец и побывать в крепости? - посмотрела она на мужа.
     - Ну, на Чуфут-Кале можно организовать экскурсию, - ответил он. - Я распоряжусь, чтобы тебя сопроводили офицер и пара рядовых. А вот в отношении ханского дворца, право, не знаю. Возле него лагерем стоял батальон крымских татар. Этакие янычары - никого не подпускают к ханской резиденции.
     - Я хотела бы увидеть "фонтан слёз", так красочно описанный Пушкиным.
     - Да его смотреть - только разочаровываться. Так, из трубочки в стене капает капля за каплей водичка в раковину. И все...
     - Почему же капля по капле? - удивилась она. - Если фонтан, то он должен фонтанировать.
     - Здесь очень плохо с водой. Вот хан и экономил.
     - Но, судя по Пушкину, он должен напоминать девичьи слёзы...
     - Это уж Пушкин нафантазировал, используя поэтический приём, местную легенду, не более того. Вода просто капает, как из испорченного крана.
     - Тебя ожесточила армия, не видишь никакой романтики, - заметила жена.
     - Война сделала меня прозаиком. Какая уж тут романтика, когда вся страна кровью умывается, а брат брату, сын отцу юшку пускает, не раздумывая...
     - Господи, за что все это нам?
     - Повторяется история Римской империи, - просто сказал Владимир Георгиевич. - Сначала к руководству огромной державой приходят бездарные политики, которых сменяет жесточайшая диктатура. Потом диктатора убивают и начинается драка за власть. В конце концов верх берут алчные и циничные люди, обеспокоенные исключительно жаждой личного обогащения, что приводит к распаду империи. Она рушится, как карточный домик.
     - А как же народ? - спросила она.
     - Народ во все времена занят личным выживанием, происходит распад коллективного сознания. Каждый начинает думать только о себе, стремясь сохранить собственное эго.
     - Но это же возврат в рабство! А ведь только совсем недавно император Александр II освободил от него.
     - Давно известно, что история развивается по кругу, повторяя одно и те же этапы развития и каждый раз во все более изощренном виде. А прогресс ускоряет все процессы, в том числе и политические. Мне представляется, что грядущее рабство будет выглядеть, если можно так выразиться, более цивилизованно и в то же время более цинично. Формально человек будет свободен, но в то же самое время все результаты его труда будут нагло отбираться новыми безжалостными нуворишами, оставляя работникам только минимум для поддержания жизни.
     - Ты нарисовал страшную перспективу.
     - Э, матушка! Да ты сама видишь нашу перспективу...


     На третий день пребывания семейства в Бахчисарае произошло важное событие, играющее немалую роль в их судьбе.
     Ближе к обеду прискакал их сын Александр, отпросившийся у командования на свидание с родными.
     Радости родителей, казалось, не было предела. Мать постоянно стремилась погладить его и не могла насмотреться.

     Семейство расположилось в диванной комнате. Аглая в летней кухне во дворике готовила обед, рядом Капитон чистил, кормил и поил коня прибывшего сына командира.
     - Как они тут живут, - усмехнулся Александр, присаживаясь на низенький диван. - Ноги некуда деть...
     - Они же вкушали полулежа, - заметил отец. - Ну, давай без лирики. Расскажи, что делается на фронте в Крыму? Мне важны сведения не штабных, а действующего офицера.
     - Ситуация крайне тяжелая, - начал рассказывать тот. - Мы срочным порядком направляемся в сторону Сиваша. Там переправились вброд банды Махно.
     - Прости, как это - вброд? Это же не деревенский ручеек, - удивился отец.
     - Отгонный ветер отогнал воду и обмелил пролив. Вот они и перешли, аки Моисей с иудеями через море.
     - Где же были наши части?
     - Прозевали, не ожидали.
     - Вот она российская расхлябанность, - проговорил Владимир Георгиевич. - Из-за дурных командиров гибнут люди и летят к чертям собачьим все тщательно спланированные в штабах операции.
     - Володя! - укоризненно сказала Мария Игоревна.
     - Да полно, ныне не до этикета и церемоний, - отмахнулся муж.
     - Самое плохое, что в частях началось брожение среди нижнего состава, участились случаи дезертирства, - продолжил сын.
     - Ловят? - поинтересовался отец.
     - Да куда там! Не имеет смысла распылять силы, да и где их искать в этих диких горах? Грабят русские села, татарские не трогают - те организовали отряды самообороны и расправляются с бандитами без всякой жалости.
     - Здесь примерно то же самое, - отозвался полковник. - Красные подходят к Перекопу. Громадная нехватка боеприпасов, оружия, пушек, пулемётов...
     Помолчав некоторое время, мать обратилась к сыну:
     - Саша, мы с отцом посоветовались и решили: чтобы не затеряться в этой запутанной ситуации, мы дадим тебе адрес княгини Антонины Венедиктовны Трухиной. Она живет постоянно во Франции, в Каннах. Вот тут на бумажке написан ее адрес: Rue d"Antibes, 8. Это рядом с галереей Гантуа. Да ты должен помнить - мы дважды гостили у нее.
     - А она гостила у нас в Петрограде, - добавил сын. - Конечно же, прекрасно помню тетушку Антонину. И ее девочек Софи и Клари. Они, наверное, уже взрослые.
     - Кстати о девушках, - перебил его излияния отец. - Как нам быть с Аглаей.
     Сын покраснел и, помолчав некоторое время, настороженно спросил:
     - А что Аглая?
     - Она, брат, беременна от тебя, - сообщил отец.
     - Как? - растерялся Александр.
     - Ну, как беременеют, ты уже должен знать, - усмехнулся Владимир Георгиевич. - Я надеюсь, ты не намерен жениться на ней?
     - Нет, конечно, - ответил сын.
     - Естественно, - вмешалась мать. - Кому нужен ребенок бастард?
     - Ну, бастард, не бастард, а ребенок - это его кровь и плоть, - муж кивнул в сторону сына.
     - Куда же мы потащим его с собой, когда сами не знаем, где будем и как и что с нами будет, - несколько брезгливо высказалась мать.
     - Естественно, ей лучше остаться на родине. Больше шансов устроить свою жизнь, - рассудил глава семьи. - Надо будет обеспечить ее деньгами хотя бы на первое время. Как ты полагаешь?
     - У меня с собой есть пара тысяч, я готов их отдать, - Александр полез было в карман френча, но отец остановить его:
     - Оставь их себе, мы решим этот вопрос.


     После отъезда сына Мария Игнатьевна договорилась с хозяином дома об организации экскурсии в Чуфут-Кале в сопровождении неплохо говорящего по-русски его старшего сына.
     Вместе с Аглаей, Васильком и двумя солдатами они осмотрели пещерный город, стены древней крепости, мавзолей Джаныке-ханум, дочери хана Тохтамыша, полюбовались пещерным средневековым Успенским монастырем.   
     Уставшие, они спустились с горы и, отдохнув и слегка перекусив в харчевне у какого-то местного торговца, нашли-таки в себе силы заинтересоваться ханским дворцом.
     Сопровождавший их молодой татарин за умеренную плату договорился со стражниками, но внутрь дворцового комплекса разрешили войти только женщинам.
     Мария Игнатьевна, откровенно говоря, была несколько разочарована тем, что увидела. По ее представлениям, ханский дворец должен выглядеть, во-первых, огромным, более монументальным, а, во-вторых, сплошь покрытый золотом с изящным арабским орнаментом и надписями вязью.
     Внутренние помещения дворца оказались совсем небольшими комнатами, а в гаремном корпусе, по ее мнению, могло разместиться не более десятка наложниц, да и тем было бы здесь тесновато.
     - Я почему-то представляла, что здесь всё отделано золотом, - обратилась она к смотрителю.
     - У нас очень яркое солнце, мадам, - ответил тот. - Было бы очень неуютно в таком свете. А ценные породы дерева с инкрустацией глушат свет и создают интимную обстановку.
     - Пожалуй, вы правы, - согласилась она. - Золото только бы раздражало. А дерево в сочетании с серебряным орнаментом смотрится превосходно.
     Усталые женщины вернулись в арендованный дом, где хозяйка попросила Аглаю ограничить обед только чаем с печеньем.
     За чаем Мария Игнатьевна начала нелёгкий для себя разговор с прислугой, касающийся ее дальнейших планов.
     - Скажи, Аглая, у тебя есть планы на будущее? - спросила она.
     После небольшой паузы девушка ответила:
     - Спасибо вам с Владимиром Георгиевичем, что вы приютили меня. Я правда очень благодарна вам за это. Я даже не знаю, что было бы со мной, если бы не вы. Бог воздаст вам за вашу доброту к сироте.
     - Ну, что ты! Ты ведь была почти членом нашей семьи. А дальше-то что? Ты же должна понимать, что нам придётся уехать в никуда и неизвестно еще, что с нами будет.
     - Я понимаю, - опустив голову, тихо пробормотала Аглая. - Вон Капитоша зовет меня к себе. Вдовый он, хочет податься к себе в деревню. Там у него сынишка малолетний и старики родители.
     Наступила новая пауза, которую прервала Мария Игнатьевна:
     - Капитон - единственный сын у родителей?
     - Да, кажется. И сестёр нет.
     - Единственная опора у родителей, да и у сына. Что ж, пожалуй, вы с ним решили все правильно. И ему уезжать за границу нет никакого смысла. А так вы пригляделись друг к другу, делить вам нечего...
     Подумав, хозяйка продолжила:
     - Ты на Сашу сердца не держи.
     - Да я не обижаюсь. Сама виновата.
     - Понимаешь, девочка, как бы мы все не хотели, все равно мы будем помнить, что где-то в России есть наш внук или внучка. И как знать..., - Мария Игнатьевна осеклась, понимая неестественность разговора в том же духе.
     После непродолжительной паузы она продолжила:
     - Мы тут с Владимиром Георгиевичем посоветовались и решили обеспечить тебя хотя бы на первое время деньгами. - Сумма, безусловно, не столь велика, как хотелось бы, но...
     - Ну, что вы, зачем, - запротестовала было Аглая, но хозяйка остановила ее:
     - Не возражай, это вопрос решенный. На что жить-то будете, подумала?
     - Спасибо, - поблагодарила девушка. - Я никогда не забуду вашу доброту ко мне. Век буду молиться за вас.
     - И еще вот, - растроганная Мария Игнатьевна сняла с пальца перстенёк с небольшим изумрудиком. - Возьми на память о нас.
     - Ой, ну что вы, - зарделась девушка. - Зачем мне такое? Я же ничего подобного не носила. Нет, нет...
     - Да подожди ты, - засмеялась старшая женщина. - Если родится девочка, подаришь ей на свадьбу в качестве свадебного подарка от нас.
     - А если мальчик?
     - Тогда его невесте.
     - Я привяжу его на цепку и буду носить на груди.
     - Нет, лучше зашей куда-нибудь в одежду. Времена-то вон какие преступные, увидят - отнимут непременно.
     - Ваша правда. Я зашью его в нижнюю рубашку.
     - Вот и правильно.
     - Мария Игнатьевна, можно вас попросить?
     - О чем?
     - Можно мне посмотреть на карточку Александра Владимировича? Мы, чай, больше не увидимся никогда.
     - Отчего же нельзя, - улыбнулась хозяйка. - Я сама с удовольствием посмотрю на нашего молодца.
     Обратив внимание на одну из фотографий, где Александр сидел среди своих однополчан, Аглая робко попросила:
     - Вы не могли бы подарить мне хотя бы вот эту карточку? Если вам не очень жалко...
     Мария Игнатьевна взялась было за фотографию, чтобы вынуть ее из уголков альбома, но вдруг остановилась:
     - Знаешь что, девочка. Не стоит тебе брать фотографию Саши. Прежде всего, здесь изображены враги новой власти. Увидят - начнутся расспросы-допросы: кто здесь, почему хранишь? Беды не оберешься. И потом, Капитону будет не очень приятно, что ты хранишь память об Александре. Пойми меня правильно...
     - Я понимаю. Вы правы...
     - Кстати, у Капитона есть фотографическая карточка, где он заснят в форме?
     - Он показывал мне. Сидит, ручки сложил, в папахе - такой смешной!
     - Скажи ему, чтобы он ее уничтожил, а лучше, чтобы отдал нам. Мы сохраним и будем время от времени вспоминать о вас.
     - Хорошо, я обязательно скажу ему...


     Через четыре дня в дом, где жили Мария Игнатьевна с Аглаей, прискакали поручик Афанасьев с денщиком полковника.
     - Васечка, что случилось? - встревожилась Мария Игнатьевна.
     - Не волнуйтесь, пожалуйста, - начал тот успокаивать женщину. - Владимир Георгиевич жив и здоров, велел вам кланяться.
     - Ну, слава Богу! Как там у вас на Перекопе дела?
     - Откровенно говоря, хорошего мало. Испытываем недостаток в патронах, снарядах, но пока держимся. Правда, уже подготовлен приказ об отходе в Севастополь.
     - Господи, да что же это желается? Неужели на этих красных нет никакой управы?
     В ответ поручик только пожал плечами.
     - А ты здесь по делам или как? - продолжала допытываться Мария Игнатьевна.
     - Я послан господином полковником специально, чтобы помочь вам перебраться в Севастополь. Квартирьеры туда уже отбыли.
     - Опять бежать, - вздохнула женщина. - Сколько же можно зайцами бегать? Когда этому наступит конец?
     - Судя по всему, уже скоро, - усмехнулся офицер.
     - Ну, вам-то, молодым, все это - приключения своего рода, - заворчала Мария Игнатьевна. - А нам-то каково в нашем возрасте? Мотаться о всей стране, не имея своего угла, где можно спокойно преклонить голову?
     - Что делать? Ситуация...
     - Ситуация! Проворонили, профукали страну, а теперь плечиками пожимаем. Ситуация, дескать! Раньше-то куда глядели, служивые? Клятву-то надо было давать империи, а не душке Николеньке с его полоумным Распутиным.
     И уже успокоившись, она взяла под локоть молодого человека:
     - Извините, Васечка! Нервы уже не выдерживают.
     - Да я все понимаю, - сказал он, опустив голову. В таком состоянии он еще не видел обычно сдержанную и спокойную жену полковника.
     - Простите, мой друг, - еще раз извинилась женщина, уже окончательно успокоившись. - Когда мы идем в очередной отступ?
     - Да как соберетесь, так и двинемся.
     - Что там собираться? Мы почти ничего и не распаковывали. Привычка уже выработалась постоянно нестись куда глаза глядят. Завтра будем готовы.
     - А я пока пойду поищу бричку или телегу какую-нибудь...
     - Спасибо тебе, голубчик, за заботу о нас.
     - Ну, что вы, право, мадам, - зарделся поручик. - Не стоит благодарности.


     Через день, погрузив чемоданы и узды на татарскую арбу и разместившись сами в бричке, небольшая экспедиция отправилась на юг, в последний путь по родной стране.
     - Казаки генерала Антона Ивановича Деникина дерутся с небывалым ожесточением, - рассказывал дорогой поручик. - Если бы не они, совсем было бы плохо. Но и гибнет их немало...
     Положив руку на кисть руки молодого офицера, Мария Игнатьевна прервала его излияния:
     - Ты сам-то как думаешь устроиться за границей? Где полагаешь остановиться?
     - Откровенно говоря, ничего в голову не приходит, - расстроенно проговорил он. - Думаю об этом все время, но ничего не могу вообразить. Батюшку и матушку - мне сообщили - красные расстреляли. За границей никого нет. Дворяне - значит, враги народа, эксплуататоры. А то, что эти дворяне не богаче простого лавочника и жили своим трудом, никого не волновало...
     - Так что, у тебя никого не осталось из родных?
     - Есть дядя по батюшке в Тверской губернии. А может быть и был... Сейчас ни в чем нельзя быть уверенным. Никаких сведений о нем.
     - Беда, - посочувствовала ему женщина.
     - Это всеобщая наша беда. Сколько народу положили и еще положат.
     - Да уж...
     Говорить было тягостно, да и не о чем...
     В Севастополь въехали уже под вечер. Для семейства полковника выделили две приличные по размерам комнаты в кирпичном двухэтажном доме неподалеку от часовни, возведенной в честь георгиевского воинства Крымской войны. На удивление часовня сохранилась в прекрасном состоянии.
     Утром, сразу после завтрака, поручик явился к Марии Игнатьевне и, оглядевшись, спросил:
     - А где денщик? Сбежал, сукин сын?
     - Василёк! - упрекнула его та. - Enfant terrible*
     - Pardon, madam**, - смутился молодой человек. - Где он?
------------------------------------------------------
     * Ужасный ребенок! (фр.)
     ** Простите, мадам! (фр.)

    
     - Я дала ему денег и послала на рынок купить себе цивильную одежду. Заодно и сбрить усы, чтобы он не был похож на казака, - ответила Мария Игнатьевна.
     - Он не собирается эвакуироваться вместе со всеми?
     - У него в России остались родители и малолетний сын. Жена умерла. Не может он их бросить.
     - Ну, что же. Это, пожалуй, верное решение. А что будет с Аглаей?
     - Она остается с ним.
     Почувствовав напряжение в голосе Марии Игнатьевны, поручик прекратил расспросы.
     В наступившей тишине со стороны Балаклавской долины изредка доносился едва слышимый неясный гул.
     - Что это? - встревожилась женщина, взглянув на поручика.
     - Пушечная канонада, - спокойно объяснил тот.
     - Так близко? - ужаснулась Мария Игнатьевна.
     - К сожалению. Нам почти нечем обороняться.
     В это время Мария Игнатьевна выглянула в окно и увидела приближающегося денщика мужа, державшего какой-то тощий узелок.
     - Капитон, зайдите сюда, - крикнула она ему.
     Когда тот вошел в комнату и поклонился, хозяйка спросила:
     - Ну, купил, что надо?
     - Так точно, - ответил тот. - Благодарствую.
     - А это что за бумажки? - Мария Игнатьевна указала на торчащий из кармана солдата бумажный сверток.
     - Вот, дорогой подобрал. Интересно, полюбопытствуйте, барыня, - он подал бумаги хозяйке.
     На одной листовке было изображено, как вооруженные ружьями красные выгребают хлеб к крестьян, на другой - как с простого труженика красноармеец снимает последнюю рубашку. Это были агитационные листки, распространяемые среди населения белым движением.
     - Мне кажется, это очень доходчиво, - заметила Мария Игнатьевна.
     - Это мелочь в сравнении с тем, как действуют большевики, - возразил поручик. - У них всюду действуют специальные агитбригады, которые, словно тараканы, пробираются в самые тёмные щели и возбуждают массы на местах.
     - Что с тобой? - Мария Игнатьевна обратила внимание на необычно бледное лицо Капитона.
     Помолчав, переминаясь с ноги на ногу, тот дрожащим голосом ответил:
     - Я видел, как людей вешали.
     - Как это? Где? - испуганно взметнулась хозяйка.
     - Сказывали, что красных агитаторов поймали, ну и...
     - Господи, какая жестокость, - испуганно перекрестилась Мария Игнатьевна.
     - Что делать, - развел руками поручик. - Идет война не на жизнь, а на смерть. Здесь уж кто кого...
     - Но ведь можно было наказать провинившихся как-то иначе. Посадить в тюрьму, сослать на каторгу, публично выпороть, наконец!
     - Полноте, Мария Игнатьевна, - усмехнулся офицер. - Какая тюрьма, какая каторга в современных условиях. Да и большевики - далеко не ангелы. Помнится, мы освободили от них какой-то городишко на херсонщине, а там на центральной площади целая гирлянда повешенных. Так что методы к обеих сторон совершенно идентичные. Другого наказания в Гражданской войне, как лишение жизни, пока не придумано.
     - Ужас, ужас! - возмущалась женщина.
     Немного успокоившись, она обратилась к денщику:
     - Ты, Капитон, пойди переоденься. Тебе надо привыкнуть к чужой одежде, а то сразу будет видно, что ты в чужом платье ходишь. Да и листовки эти выброси - неровен час попадешь с ними к красным...
     Через некоторое время денщик вернулся, уже переодетый в цивильную одежду.
Глядя на него поручик не выдержал и захохотал:
     - Ты только на улицу не выходи в таком наряде, а то вздернут за милую душу, как красного агитатора.
     На Капитоне была одета красная в белый горошек рубаха, ниспадающая едва не до колен, подпоясанная тонким кушаком. Наряд дополняли темно-синие в едва заметную полоску штаны, разношенные ботинки, темный пиджак, наброшенный на одно плечо и кургузый картуз.
     - Вылитый приказчик из скобяной лавки, - продолжал веселиться Василий.
     - Дак я у него и купил, - отозвался Капитон.
     - Ты только строевым шагом не ходи в таком виде, сразу выдашь себя, - улыбнулась и Мария Игнатьевна.

      
     Через день в доме появился и глава семьи.
     - Все, матушка. Пора в порт. Место на корабле нам уже забронировано, - с порога объявил он.
     - Как, уже? - встрепенулась жена.
     - Не оставаться же нам здесь! Через день-два город будет сдан.
     - Аглая, - засуетилась было Мария Игнатьевна, но муж остановил ее.
     - Что ты хочешь от нее? У тебя же вещи так и не распакованы.
     - Ну, как же! Постельное бельё, скатерти, посуда...
     - Оставь все это Аглае с Капитоном. Нам и без того придется мотаться по Европам. Зачем нам лишняя обуза?
     Вошедшая в комнату Аглая спросила:
     - Звали, Марья Игнатьевна?
     - Позови Капитона и оба приходите сюда, - распорядился Владимир Георгиевич.
     Когда те вошли, полковник обратился к ним:
     - Ну, настало время прощаться. Капитон, форму выбрось, ничего армейского не бери. Поможете нам сесть на пароход и... береги вас Бог!
     - Спасибо вам за все, - нежно проговорила Мария Игнатьевна, слегка приобняв девушку. - Не держите на нас сердца, если обидели когда...
     Аглая заплакала, а Капитон поклонился бывшим хозяевам в пояс:
     - Береги вас Бог в скитаниях ваших. Спасибо вам, вашбродь, за доброту и вам, хозяюшка, за ласку и привет.
     - Теперь у вас не будет "благородий", привыкайте, - пожал руку бывшему денщику полковник. - Держитесь друг за дружку, авось все и обойдется.
     - И вам доброго пути и удачи, - Капитон вытер слезу рукавом. - Столько лет были вместе, попривыкли мы к вам...
     - Да, такое не забудется, - расчувствовался и Владимир Георгиевич. - Ну, присядем на дорожку и в путь...


     Город гудел. Все уже были наслышаны о зверствах красных и полуобезумевшие горожане бегали кто на причал, кто-то, собрав немудрящие пожитки, устремился прочь от города, сгибаясь под тяжестью поклажи. Начались грабежи людей, квартир, магазинов...
     Патрули безжалостно расстреливали мародеров на месте, но это мало помогало.
     На причалах собралась огромная масса народа, любыми путями стремившихся попасть на любой корабль. Никакие увещевания и попытки объяснить, что заберут всех желающих, не помогали.
     С вытаращенными глазами, охрипшими голосами люди совершенно потеряли голову, и только казачьи цепи, образовавшие коридор к судам, сдерживали толпу и пропускали исключительно по пропускам.
     Казаки действовали решительно: им было обещано место на этом корабле, поэтому лишние пассажиры им были не нужны - они могли занять предназначенные для них места.
     Капитона и Аглаю, из уважения к полковнику, допустили до самого трапа. Но как только они простились с объезжающими, их без лишних разговоров оттеснили в сторону. Поручик Васечка помог Владимиру Георгиевичу внести вещи по трапу до каюты.
     Уложив вещи, все трое вышли на палубу со стороны кормы, откуда им было видно все, что творилось на берегу. По крайней мере, по красной рубахе Капитона они сразу отыскали оставляемых ими слуг. Те тоже заметили их и замахали руками.
     Через пару часов сходни были убраны, пароход дал прощальный гудок и стал медленно отходить от причала.
     Стоявшие в сторонке от постепенно расходящейся толпы Капитон и Аглая еще сильнее замахали руками.
     Мария Игнатьевна с тоской смотрела на них, на берег и тоже отвечала им.
     Берег уходил все дальше.
     Яркая красная рубаха бывшего денщика превратилась в едва заметную точку, а вскоре исчезла и она. На месте города и берега была видна лишь грязно-серого цвета полоска...
     - Прощай, немытая России, - патетически процитировал поэта Васечка, но полковник ожег его взглядом и строго посетовал:               
     - Эта "немытая Россия" - ваша родина, поручик. Никогда не забывайте об этом...