Американская контркультура

Уже прошло больше сорока лет с тех пор, как Джими Хендрикс сыграл гимн Америки на своём Фендере Стратокастере перед толпой обдолбанной молодёжи на фестивале Вудсток. Усилители ревели, гитара фальшивила, а посреди гимна Хендриксу вздумалось начать длинное импровизированное соло, которое превратило гимн Америки в психоделический нойз-рок. Уже прошло больше тридцати лет с тех пор, как Фрэнк Заппа в публичном суде отстаивал право показывать по телевидению его клипы с обнажёнными девушками в кадре, а по радио крутить его песни, в которых поётся о сексе, испражнениях и других откровенно непристойных вещах. Уже прошло больше двадцати лет с момента публикации последнего романа Чарльза Буковски, который в своих произведениях никогда не скупился ни на мат, ни на порнографически точные описания женских и мужских половых органов и полового акта. Современную историю США гладкой не назовёшь; в правительстве Соединённых Штатов много лицемеров, пуритан и просто неудовлетворённых психов; в Соединённых Штатах Америки были времена лучше и были времена хуже, были времена развратные и были времена скованные, но ещё никогда за последние 60 лет в Соединённых Штатах Америки не сажали в тюрьму за употребление мата в литературных произведениях, кино или песнях; за последние 60 лет в Соединённых Штатах Америки не сажали в тюрьму за освещение темы гомосексуализма в искусстве и в прессе; за последние 60 лет в Соединённых Штатах Америки ещё никого не посадили за то, что он сыграл гимн недостаточно торжественно или назвал президента придурком.

США подарили миру такое понятие, как контркультура – культура протеста, борьбы; культура свободная и ничем не ограниченная; культура, переступающая через нравственные и моральные предрассудки. Если ты придёшь в американское издательство с рассказом о гомосексуалисте или наркомане, никто не посмотрит на тебя с ужасом и не вызовет охрану. Если ты принесёшь продюсеру сценарий, в котором герой через каждое слово произносит слово fuck, продюсер не развернёт твой фильм, и даже в кинотеатрах никто твой фильм резать не будет. Если твоя музыка атональна, какофонична, шумна и безумна, но она нравится людям, к тебе не придут из высших инстанций и не скажут: “Извините, у нас серьёзное мероприятие. Спойте лучше что-нибудь из репертуара Кобзона”.

Последние 60 лет истории массовой культуры Соединённых Штатов – это годы борьбы за контркультуру, но это не та борьба, о которой подумали Вы, это не борьба Шаламова и Солженицына, которые отстаивали свободу писать, что тебе вздумается, в собственном дневнике и не платить за это годами в лагерях - это борьба за признания контркультуры массовой и официальной, это борьба за публичные выступления, борьба за то, чтобы Джека Керуака проходили в школах; борьба за то, чтобы Фрэнк Заппа мог баллотироваться в президенты; борьба за то, чтобы Чак Паланик мог преподавать в университетах. Это не была борьба за выживание, это была борьба за укрепление позиций.

Контркультурные произведения никто никогда не запрещал. Их активно печатали и продавали. О них говорили в СМИ. Поколение битников выпустило ряд контркультурных бестселлеров, в которых затрагивались темы гомосексуализма и наркотиков. Битники критиковали американское общество потребления, а американское общество потребления вовсе не боролось с ними, а делало из них звёзд и активно их потребляло, в то время как Советский Союз растил поколения лагерных писателей.

В 1956-ом году в Соединённых Штатах выходит поэма Аллена Гинзберга “Вопль”. Её издаёт Лоуренс Ферлингетти. Весь тираж поэмы был арестован полицией, Ферлингетти задержан, поэма была обвинена в непристойности. Начался суд. Но суд снял все обвинения с поэмы Гинзберга. СМИ активно освещали дело Ферлингетти и “Вопля”, что мгновенно сделало поэму известной. Это было начало борьбы, первое движение молодёжной культуры, которая прорвалась из андерграунда на национальные телеканалы. Гинзберг выступал в университетах, по телевидению, устраивал публичные поэтические чтения. При этом Гинзберг открыто заявлял о своей гомосексуальной ориентации и не думаю, что кто-то в Штатах мог из-за этого запретить ему водить машину.

Далее последовали публикации романов Джека Керуака и Уильяма Берроуза. Произведения поколения битников активно переводились на другие языки, и так из американского андерграундного явления бит-литература стала достоянием мировой культуры. После откровенных, поражающих своим натурализмом романов Берроуза и ничем не гнушающейся поэзии Гинзберга, мировая литература не могла оставаться прежней. Американские битники доказали всему литературному миру, что можно писать грубо, прямо, грязно и максимально нелитературно и при этом создавать великие, глубокие произведения. Меняется язык мировой литературы – мат в литературе становится нормой, а тема наркотиков и гомосексуализма чуть ли не обязательной, если произведение посвящено жизни молодёжи. Американская бит-литература доказала, что искусство должно соответствовать жизни и отражать её, а не откапывать замшелые, запылившиеся, нафталиновые идеалы ушедших эпох, предлагая читателю искусственный, бесчувственный и бесплодный суррогат классической литературы.

Романы Керуака и Берроуза и поэмы Гинзберга заставили общество взглянуть по-новому не только на современную литературу, но и на культуру в целом. Битниками зачитываются первые рок-музыканты – англичане Джон Леннон и Мик Джаггер, американцы Джим Моррисон, Лу Рид и Джими Хендрикс. Рок – это воплощение американской контркультуры в музыке. Британские рок-коллективы заслушиваются американской народной музыкой, американским джазом и R’n’B и зачитываются американской литературой. Сухая и пуританская Англия преображается под влиянием американской контркультуры. В свою очередь, нонконформистская литература влияет на таких мировых режиссёров, как Стэнли Кубрик и Фрэнсис Форд Коппола. Бит-литература воспитывает новое поколение культурных деятелей. Поколение хиппи – это поколение битнических романов и психоделической рок-музыки. Американская контркультурная музыка и литература порождает всё больше и больше молодёжных субкультур. Рок звучит на всех радиостанциях, по всему миру проводятся рок-фестивали. Битлз, выросшие на Элвисе Пресли и американской культуре, выступают перед королевой Британии. Джон Леннон и Пол Маккартни награждаются Орденами Кавалеров Британской Империи. Так, рок в некоторых странах обретает поддержку государства. И контркультура, по сути, уже тогда перестаёт быть контркультурой. Она становится культурой массовой и официальной, при этом не теряя своей смелости, не теряя своей свободы.

Когда Соединённые Штаты Америки поддержали писателей-битников, весь мир увидел, что нет ничего плохого в свободе молодёжного творчества, что молодёжи можно давать говорить своим языком и о своих проблемах. Именно политика Соединённых Штатов вдохновила Великобританию на поддержку своих рок-музыкантов. И при этом Английское правительство не заставило молодёжь играть британский, ирландский или шотландский фолк, а позволило им выступать с подчёркнуто американизированной и современной музыкой.

Дальнейшее развитие контркультуры – это уверенный путь победителей. Хантер Томпсон своими статьями в журналах San-Francisco Examiner и Rolling Stone показывает, что и журналистика не обязательно должна быть сухой. Она может быть литературной. И даже нелитературной, контркультурной, нонконформистской, ненормативной. В своих статьях Томпсон употребляет нецензурную лексику, пишет о своих наркотических опытах и карикатурно, сатирически изображает американское общество, в том числе и американских политиков. При этом Томпсон – не изгнанник в мире журналистики, его приглашают на официальные мероприятия, позволяют ему освещать президентские выборы. Томпсон интервьюирует Никсона и Картера, и они общаются с ним серьёзно и даже на равных, с ним, с наркоманом, пропойцей и похабником.

Да, в истории американской контркультуры не всегда всё было так гладко. Были попытки ужесточить цензуру, ограничить свободу слова и свободу творчества. Однако на сегодняшний день глупо отрицать, что во всём цивилизованном мире контркультура победила. Рок уже не кажется вызовом, нонконформистская литература – похабщиной, а эротические сцены в кино – развратом. Штаты доказали всему миру, что в музыке можно шуметь и хулиганить, в литературе – материться и говорить о гомосексуализме и наркотиках, а в кино – показывать обнажённых мужчин и женщин. Сейчас в Европе и Штатах слово контркультура существует только для удобства библиотечных каталогизаторов и объединяет лишь узкий литературный пласт, наиболее смелых писателей  - писателей бит-поколения, а также более поздних американцев Буковски, Паланика, Кена Кизи и Хантера Томпсона и англичан Бёрджесса и Уэлша. По сути, почти вся современная литература – это в той или иной степени контркультура.

Джек Керуак – один из моих любимых писателей. Но когда я общаюсь с серьёзными людьми, принадлежащими современному российскому литературному миру, и упоминаю в их присутствии роман “В дороге”, я вижу в их лицах негодование, я вижу, что никто из них не относится к Керуаку серьёзно, а ведь это, пожалуй, самое мягкое, самое приближенное к так называемой академической литературе произведение из всех тех, что когда-либо писали нонконформистские писатели. А американский журнал Time тем временем включает “В дороге” в список 100 величайших произведений XX-го века наравне с романами Драйзера и Хемингуэя.

Мы кричим об упадке нравов, о своём пути; мы запрещаем мат в литературе; звуковики на концертах делают музыкантам гитары потише, а вокалистов просят не орать; “Левиафан” Звягинцева для показа в кинотеатрах режут на кусочки, чтобы зрители не услышали нецензурной брани; наша журналистика превратилась в перепечатывание сообщений из информагентств, и мы считаем, что это нормально, что это морально, что так быть и должно. И когда я призываю окружающих меня людей обратиться к опыту Соединённых Штатов, когда я призываю поучиться у американского правительства тому, как и когда нужно поддерживать молодёжную культуру, когда я говорю, что то, против чего мы боремся, во всём мире уже давно стало нормой, на меня смотрят, как на похабника или как на сумасшедшего.

Слава богу, за то, что я говорю, пока ещё не сажают. И я ещё могу хотя бы мечтать о том, что когда-нибудь на разрешённом правительством open-air’е  я смогу сыграть гимн России на электрогитаре так, как мне этого хочется, так, как Джими Хендрикс сыграл гимн Соединённых Штатов Америки в далёком 1969-ом году. И я вижу, как я играю ноты российского гимна, тяну длинный, разгоняющийся до фидбэка звук, после чего перехожу в безумную импровизацию, которая стирает облик гимна, превращая его в сиюминутную, истерическую экспрессию, которая обрывается длинным, душераздирающим воплем, который издаёт расстроенная гитара, вконец уничтоженная не признающей ограничений игрой. И люди аплодируют мне. И полиция не выходит, не забирает меня в тюрьму. И меня не судят, как оскорбителя национального достоинства. Не судят потому, что я патриот. И патриотизм тоже бывает контркультурным.