Не успел

                Помню  вечер  последней встречи,
                Тишины звенящую нить…
                Развели нас с тобой километры,
                И нельзя ничего изменить.

В маленькой комнатке  все покрыто  слоем пыли. Если бы не эта пыль, могло показаться, что хозяин только отлучился на минутку и сейчас вернется, зажжет настольную лампу, достанет с верхней полки старого шкафа пухлую папку с фотографиями, газетными вырезками, исписанными листами бумаги и сядет за письменный стол. Осталось всего несколько страничек, и рукопись будет закончена. Весь путь парнишки из слобожанской глубинки- ранняя кончина матери, работа по «комсомольской путевке» в Донбассе, армейская служба в ощетинившейся дулами орудий Венгрии, свадьба, рождение детей. А вот он на фото в ладно сидящем форменном костюме-уже начальник куста автостанций. Проводы на пенсию. Инфаркт. Руководство городской организацией инвалидов, статьи в газеты, борьба за справедливость, «выбивание» путевок и помощи членам организации… За окном быстро темнеет, и я на цыпочках, боясь нарушить эту дышащую  тревогой тишину,  выхожу из  комнаты . Хозяин больше никогда не переступит этот порог. Он покинул этот мир. Ушел.  Ушел навсегда.

А вот пятью годами раньше я в совсем другом месте, другой комнате. Надо мной склонилась женщина  при макияже с  названием «смерть мужчинам» и соответствующем прикиде.  Трясет меня, куда-то тянет…Да оставь  меня в покое!!! Я не хочу одеваться, наводить красоту, куда-то идти!  Не хочу!!!
Но   спорить  с ней бесполезно!  Она- моя соседка по номеру  в уютном санатории на берегу пруда. Сосновый лесок, минимум удобств, украинская речь. И группа нас, россиянок, неожиданно осчастливленных заводским профсоюзом, закупившем сюда путевки. Я нехотя одеваюсь и  выхожу из корпуса.

     …Клуб постройки пятидесятых, массовик, танцы перед киносеансом. В фойе немноголюдно,  мужчины в меньшинстве. Играет музыка- семидесятые, кажется «Самоцветы». А может, «Цветы»… От противоположной стены отделяется высокий  мужчина. Я знаю, он идет ко мне. Приглашает. Молча танцуем. Искоса рассматриваю «кавалера»-значительно старше меня, и в глазах какая –то тоска. Или боль. Он нарушает молчание- называет свое имя. И немного смущается от моего вопроса: «А отчество?» Назвалась и я. Он грустно улыбнулся: «Россияночка»… Ему оставалось провести в санатории еще пять дней, мне-втрое больше. И, сидя у пруда, мы говорили. Вернее, говорил в основном он, я слушала. Совсем недавно скоропостижно ушла в мир иной его жена. Почти сразу после того, как была отпразднована в кругу родных их «золотая» свадьба. И у него будто что-то сломалось внутри. Нужно жить дальше. Но как?! И еще он поделился сокровенным- очень хотел написать книгу-о себе, о времени, друзьях, бездарных политиках, ведущих Украину к краю пропасти… Книгу? Вот и нужно приступать! И все получится!

   Оставшиеся дни, точнее вечера мы оживленно обсуждали  его будущую книгу, составляли план, что- то вычеркивали, правили.  Казалось, жизнь вновь обретает смысл.

    Вернувшись домой, я окунулась в привычный круговорот работа-дом и лишь изредка получала весточки из Слобожанщины: «живу, работаю, пишу». А через год по телефону с его номера женский голос сообщил, что у папы случился инсульт, он в больнице и просит меня поставить в храме свечу «за здравие». Конечно же, я так и сделала. И регулярно перезванивалась  с Надей, по- украински  Надией, очень была рада, когда  та  сообщила, что отец медленно идет на поправку и все повторяет, что обязательно закончит то, что что хотел сделать. Я поняла -речь идет о книге. А вскоре проездом в Киев я заехала в маленький тихий городок, протянувшийся вдоль древнего Полтавского шляха, а теперь-оживленной трассы Харьков-Киев. Мы ближе познакомились, а потом и подружились с Надией, долго разбирали и компоновали материал к будущей книге и говорили, говорили…   И я пообещала приехать, когда книга будет готова.  Надия накроет стол, мы усядемся поудобнее  и будем слушать…

    Надия накрыла стол. Но совсем по другому поводу. Я приехала на сороковины. Побывали на кладбище. А потом я долго стояла на пороге его комнаты, так и не решившись нарушить тишину шуршанием страниц рукописи. Ему нужно было еще немного времени- дописать, прочитать. Напечатать. Не успел… А в Киеве на Майдане уже вовсю пылали покрышки и гибли люди. Я чувствовала, что уже больше сюда не приеду.
 
Прошел год. Бессмысленная и жестокая война унесла и продолжает уносить тысячи жизней ни в чем не повинных людей. В  храме, ставя свечи, шопотом прошу: «пусть не гибнут люди!» Ведь каждый безвременно ушедший не долюбил, не построил, не сделал что- то только ему предназначенное. Не дописал книгу. Свою книгу.