Обычная история

         Не было в Первино лучшего гармониста, чем Николай, как и лучшей певуньи – звонкоголосой Таисьи. На любых сельских праздниках эта семейная пара собирала вокруг себя множество народа. И в будни к их домику на окраине деревни собирались по вечерам парни и девчата, так как Николай брал в руки гармонь в любую свободную минуту. Четверо их славных ребятишек толклись тут же, около родителей.
 
      Жизнь в колхозе только-только стала немного налаживаться, как нагрянула война. Николая, как и многих односельчан, призвали на фронт в самые первые дни войны. Люди ещё не осознавали до конца, сколь долгими и тяжкими будут эти времена, поэтому молодёжь веселилась: шапками, мол, закидаем фрицев, одним махом сломим лён вражине и вернёмся домой. Мужики же, прошедшие гражданскую войну, были хмуры и задумчивы. Бабы плакали, почти в каждом доме было по четыре, а то и по шесть малышей. Как же дому без хозяина? Как детей поднимать?
 
     Николай Владимирович  обнял старшую дочь, девятилетнюю Валю: «Помогай мамке, дочка, ты уже большая! За малышами смотри, на тебя вся надёжа!» Он надолго и крепко прижал к себе младших: четырехлетнего Витю  и  полуторагодовалую, голубоглазую Томочку, смахнул слезу и легко запрыгнул на телегу. Таисья и шестилетний Толик поехали провожать его до Ирбита, где формировался полк для отправки на фронт. Площадь перед железнодорожным вокзалом до отказа была заполнена подводами.  Три дня здесь – то заливалась искристыми переборами, то тосковала гармонь Николая, и серебряным чистым ручейком, сквозь нескончаемые слёзы плыл по привокзальной площади голос Таисьи: «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина…».

      «Строиться! По вагонам!» – прозвучали команды, разлучая близких людей, кого на долгие четыре года, а кого и на целый век. Таисья Гавриловна, прижав к груди Толика долго стояла на перроне и смотрела вослед медленно удаляющегося поезда, ловя, едва доносившийся, голос родной гармошки.

      Она заменила мужа и сутками работала на его тракторе. Дети оставались дома одни, по ночам из леса доносился жуткий волчий вой, и они тряслись от страха, опасаясь, что волки задерут кормилицу – корову. Почти всё выращенное в колхозе отправлялось на фронт, оставались только самые малые крохи. Голод здесь косил и убивал людей не меньше, чем фашист на фронте. Спасала только картошка, её терли, смешивали с мукой и пекли хлеб. Неподалёку, в поселке Смычка, находился лагерь для военнопленных. Дети Таисьи носили туда молоко, так как охрана меняла его на соевую муку, это также спасало их от неминуемой гибели.

      Письма с фронта приходили редко, Таисья, по сотне раз, перечитывала их, поливая слезами. В 1943 году Николай написал, что был ранен и находился в госпитале, а вскоре пришло сообщение, что Панин Николай Владимирович пропал без вести.
 
      В мае 1945 года громкоговоритель в центре села оповестил о победе. Люди радовались и праздновали, играли гармони. Таисья, обняв исхудавших, оголодавших за эти годы ребятишек плакала – сердце чувствовало, что ей ждать некого. Да и не она одна грустила в этот светлый день, многие женщины их деревни получили подобные известия или похоронки.
 
      Постепенно стали возвращаться уцелевшие в боях фронтовики. Вернулся сосед и товарищ Николая Виктор Чичканов. Он и поведал Таисье, как в августе 1943 года встретился с её мужем под Сталинградом, а узнал его только по гармошке. Было трудно распознать  в заросшем, почерневшем человеке Николая, если бы не гармонь. Она, как и прежде, звучала по-особому: смеялась и плакала одновременно, как и душа русского солдата Николая Панина. Два года эта гармонь помогала донельзя уставшим мужикам претерпевать лишения, холод и голод. На фронте зачастую они оставались голодными. Вот и в тот памятный день фронтовикам выдали только по черпаку распаренной пшеницы. Виктору её насыпали прямо в пилотку, так как котелок солдатский в бою был утерян. Бросая в рот разопревшие и такие вкусные зерна, он побрел на звук, показавшейся знакомой, гармони и встретился с Николаем. Несколько дней они не расставались, а затем их воинское подразделение попало в окружение, и товарищи попали в плен. В чистом поле за несколькими рядами колючей проволоки содержались сотни наших солдат израненных и  измученных боями. Охраны было немного, так как под Сталинградом немцу было жарко, и Виктор предложил товарищу бежать, но Николай был ранен и не согласился. Виктор же сумел покинуть лагерь и добрался до деревни, добрые люди спрятали его в постели умирающей от тифа старушки. Когда пришли немцы, они не посмели обыскать избу, опасаясь заразы. Виктор переболел, но выжил и воевал до победы.

      Неурожай и голод 1946 года заставили Таисью временно поместить двоих малышей, Тому и Виктора, в детский дом, иначе было бы просто не выжить. Там дети также голодали и ходили собирать мёрзлую картошку и кочерыжки от срубленной капусты и ели. Кому война, а кому – мать родна, так говорится. Вот и  директор детского дома не постыдился поживиться за счет детей. Однако вскоре раскусили, нечистого на руку руководителя и еды стало вдосталь. Тома унаследовала от отца и матери музыкальные способности, и весь детский дом собирался послушать шестилетнюю певунью. Через год мать забрала детей из детского дома и Тома пошла в школу. Одежды и обуви не было никакой, она заворачивала себя в материнскую юбку и, в одних чулочках, по снегу бежала в школу, а там долго бегала по классу, разминая ножки, чтоб согреться…

      Не надуманные слова «победа ковалась в тылу» – на плечах полуголодных баб и ребятишек вывезли мы нашу победу.