Мы

 Сегодня мне написала Маша. "Привет. Как дела?". И комната сжалась вместе со мной, выгнулась, и метнулась назад. После такого я смог лишь выдавить "нормально, а ты?". Губы скривило в счастливой улыбке, а ноги затрясло так, что на пары я не пошел. Залез на кровать, прижался к холодной стене, но не отпустило. Я ждал ответа, скрючившись и ненавидя своё колочение. Если бы она сейчас вошла, то я , наверное, заизвивался бы в солевом танце. Хорошо, что она не вошла, тем более тут такой срач. Нужно срочно подмести и помыть сковородки, сбегать в душ и побриться, надеть линзы, вместо очков.
    Мы договорились встретиться завтра. Оставались еще целые сутки. Я забил сигарету и спустился к Тёме. Он сидел с бутылкой пива между колен и слушал "состояние птиц". Мы закурили.
- Тём, это нормально, что мне так хорошо, что я сейчас сдохну?
- Да.
- А ведь после того, как это хорошее закончится, мне не станет ни хуже, ни лучше.
- Ага.
- Что тогда делать?
- Ничего.
- Что мы за мудаки такие?
- Люмпен-интеллигенция, ёпт, - ответил Тёма, и хлебнув пиво добавил: мы будущее России.
- А нахуй России такое будущее?
- Другого она не заслуживает.
- Даже после Толстого и Достоевского?
- Да. Ты ведь читал и Толстого, и Достоевского?
- Конечно.
- Поэтому для страны и будет лучше, если люди, читавшие их, станут ее будущим. Конечно, и Сталин, и Путин читали их, и скорее всего любили. Но когда пришло время, засунули эту чертову любовь подальше. Иначе было бы хуже. Для них, или для страны. Кто знает,- он отхлебнул еще и протянул мне бутылку, - но если бы они их не прочитали, если бы это не осело в них, то все было бы... А похуй, пошли за вином.
    Мы вышли, вроде стало теплей. Снег окутывал бессмысленный и бесполезный Томск, ложился на плечи бессмысленных и бесполезных людей, пробирался талой водой в общаги Южки и в университеты на Ленина, только он был смыслом этой зимы, но мы слишком редко выходим, чтобы прочувствовать это всерьез, да и пить на улице холодно. Снег, ветер и холод - вот, что на самом деле важно в Томске. И ему наплевать, что сегодня мне написала Маша и что Сталин зачитывался Достоевским, да и на Достоевского ему было похуй, он обнимал его так же, как и моего отца после смены, так же, как и трубы печей Освенцима. Нежно.
    Мы вернулись. Тема с вином, я с сидром. Закурили. Я жадно вдыхал дым и медленно выдыхал его в окно, в котором все еще был снег.
- Почему мы всегда пьем, вместо того, чтобы сделать что-нибудь великое? - спросил я, открывая сидр.
- Великое?
- Ну да, почему бы не полюбить кого-то искренно? Почему не написать роман, объяснивший бы все, почему беломор затухает, пока мы разглагольствуем. Где страсть, с которой штурмовали Бастилию и защищали Мадрид? В нас только какая-то пустота. Чего мы ждем непонятно. Чему мы улыбаемся неизвестно, разве можно улыбаться незаслуженно?
- Это сидр так ударил? - ухмыльнулся Темыч.
- Нет, Маша написала. А зачем я ей? Ведь я просто дерьмо и буду им, пока снег не укроет, тогда я стану снежным дерьмом.
- Наверное, ты ей все-таки нужен...
- А она мне нет.
    Только дохлебав до дна, я осмелился посмотреть на Артёма. Слёзы вырывались наружу. Я сглотнул щемящую пустоту шеи. А он смотрел спокойно и  пил, затем прижал к себе и закричал: "Нет, идиот, я тебе не верю! Ты бы сейчас не ревел, как сучка, будь это правдой!" Он толкнул мое всхлипывающее тело, достал сигареты, ткнул мне в губы и продолжил:"Ты запутался, мудак. Но она тебе ой как нужна, ты бы не орал "Маша! Маша!" всякий раз, как напьешься до соплей. Просто мы запутались. Кажется, мы начали понимать Суть. Но нас не научили жить с ней, поэтому мы и лудим, как черти. Мы не знаем чем заполнить наши порывы, наши уста горят и, не высвободив их, мы можем только залить. Наши горла жаждут кричать правду, но мы боимся, и дым их немного успокаивает. Но ведь мы все равно живем, ****ь! И любовь у нас никто не отнимет! Любить мы еще умеем! И ты любишь, и я! Хоть и не как в книгах и фильмах. Но мы любим искренне и по настоящему, пусть и не красиво. Как любовь вообще может быть красива?! Она обыденна, как жизнь. Поэтому-то мы ее так страстно и хотим... Бля, кажется, меня тоже разнесло, подвинься.
     Я подвинулся, отвернулся к стене, и плакал,плакал, улыбаясь, на этот раз заслуженно, ведь сегодня мне написала Маша.