ОТЕЦ

     В  ту холодную и голодную осень 1933 года в семье Яковлева Дмитрия и Анны родилась двойня. Радости родителей не было предела. Надо же, сразу и мальчик, и девочка появились на свет.  Только вот   беда - голодно. Говорят по всей стране голодно. Как выкормить ребятишек, когда у матери молока и на одного-то мало от такой голодухи?! Да и мальчонка оказался посноровистее, чем его сестренка, все высасывал, а девочка такая спокойная - все время только и делала, что ворочалась да губешками шлепала. Так в тишине и спокойствии и затихла она в один из зимних вечеров 1934 года. Погоревали молодые родители, но делать нечего, бог дал - бог взял.
     Крепкая по деревенским меркам семья еще год назад и не подозревала, что придется пережить такие времена. Спасибо матери Дмитрия, надоумила накануне собрания увести весь скот на колхозный двор, да написать заявления в эту коммуну. Старая как чуяла, что грядет беда, многих по деревням раскулачили, отправили неизвестно куда, а они-то хоть в своей огромной избе-пятистенке остались на родной земле. Да и Дмитрий не последний человек, как-никак четыре класс окончил, грамотный, вон сразу и в  бригадиры назначили А у кого же лен был лучше всего в личных хозяйствах?! Конечно, у него, на всю Большую  Гривку молва шла, да и в Веретейке о них говорили. И остались они на родной Новгородчине крестьянствовать. 
     Слава богу,  через пару лет стало легче жить, подумали еще о ребятишках, когда Вовке уже третий год пошел, мать снова понесла. В 1936 году родился  сын, записали в сельсовете Николаем (на Николу зимнего родила Анна Степановна второго сына). Мать Дмитрия Яковлевича  да бабка окрестили его, как и Вовку,  потихоньку дома, подальше от людских глаз, а то как же, отец бригадир, а они детей крестят. Не положено при    новой власти. В конце тридцатых вроде бы совсем наладилась колхозная  жизнь. Набегавшись летом по деревне и опоздав к ужину, Вовка не редко ночевал под воротами,: ни мать, ни отец слова сказать не могли, потому как в доме после смерти деда Якова Андриановича всем руководила бабка. И если опоздал - значит, будешь голодным, и спать будешь на траве. Суровый нрав,   строгий семейный закон.
     В конце 1940 года мальчишки заметили, что скоро мама наградит их еще одним братиком, а, может быть, и сестренкой, как знать. На следующий год Вовка собирался идти в школу.  В июне 1941 года  появилась на свет у Вовки и  Кольки сестренка, назвали её Валентиной. Только отошла  от родов Анна (родила то в поле, сама и пуповину отрезала), как докатилась до тихой и затерянной в Новгородских лесах деревеньки Гривка весть – ВОЙНА. Первые дни еще понять ничего не могли, что и как. Мужиков, как и положено, призвали всех на фронт, в деревне остались бабы с ребятишками да старики. Всем казалось, что война, где то далеко, а вот когда в июле  немцы уже взяли  Псков, и до Новгорода оставалось километров двести, тогда засуетились, забегали. Оставшиеся колхозные подводы выкатили на деревенскую площадь, схватили каждый, кто что мог и покатили в направлении Старой Руссы. Хоть бы подсказал кто, что навстречу немцам поехали, только по дороге узнали, что Русса  пала, что враг  подходит к Новгороду, тогда ринулись в другую сторону, к райцентру - селу Лычково. А на подступах к Лычкову опять немцы, перерезали железную дорогу на Ленинград. Что делать? Малограмотные бабы да старики решили возвращаться в родную деревню. К концу лета встретила Гривка своих беженцев тихим августовским вечером, как будто и войны-то нет. Намаялась Анна Степановна с тремя ребятишками, да ладно бы они одни, а то еще на плечах мужнина мать и бабка. Тяжело. Вздохнула с облегчением, когда переступила порог родного дома, пусть будет что будет, так и порешили.   
     В августе в деревню нагрянули фашисты. Жить стало трудно. Особенно тяжело было зимой с 1941 на 1942 год. Красная Армия предпринимала отчаянные попытки прорвать кольцо Ленинградской блокады. Страшные бои шли в Новгородских лесах и болотах. В одном из таких боев была перемолота армия генерала Власова, а сам он сдался в плен. К весне 1942 года многие деревни и села, расположенные недалеко от Гривки, были освобождены. Немцы попали в знаменитый Демьянский котел. Убегая из этого, одного из первых котлов, созданных Красной Армией, захватчики начинали зверствовать. Народ выгоняли из обжитых мест, деревни и села стирали с лица земли. Так на улице оказались и Анна Степановна с ребятишками да старухами. Дом полыхал вместе с другими домами родной сердцу деревни Гривка. Фашисты погнали бескровных погорельцев вместе с собой на запад.  На железнодорожной станции посадили в вагоны и повезли на запад, куда - никто не знал. Поезд шел медленно, часто пересаживались с одного состава на другой, оказалось, что дальше родных мест не увозили. На одной из станций свекровь пошла по привычке за кипятком, а состав неожиданно тронулся и стал набирать ход. Так, нежданно-негаданно потеряли  внучата свою бабку, осталась только старая прабабка, от которой помощи  Анне никакой, одни заботы. В крепкой семье выросла Анна,  с польскими и русскими корнями, на русской земле, где  старших всегда чтили. Забот прибавилось, но что делать. Немцы перегоняли семьи от деревни к деревне, заставляли работать, как будто и колхозов никто не отменял. Фронт давно уже стабилизировался, сожжённая, но такая родная Гривка осталась где-то там, на уже  освобожденной земле, а они все никак не могли попасть в родные места. Немцы и полицаи следили, чтоб никуда работники не сбежали. Подолгу в одном месте не жили, придут, выроют землянку, так и коротали дни и ночи, моля бога о скорейшем освобождении. Проведут какие нужно работы на бывших  колхозных полях и снова в дорогу.
     Во время одного переезда заболела дизентерией и в несколько дней свернулась старая прабабка, оставив Анну с ребятишками одних переживать это лихолетье. Есть было нечего, приходилось побираться по деревням: кто что подаст. В один из осенних и голодных  вечеров 1943 года оставила Анна ребятишек одних в землянке. Вовке с Колькой наказала следить за уже подросшей сестрой, а сама отправилась на поиски пропитания по соседним деревням. Не было матери дня три, полицаи уже не раз интересовались, куда она делась. Не выдержав неизвестности, вечером третьего дня  Вовка с Колькой  уложили Валюшку спать, а сами отправились встречать мать. Дорога была одна, вдоль реки, с какой стороны придет мама-они не знали.
      Сердце Анны уже разрывалось на части, почти три дня ходила она по оставшимся еще деревням с протянутой рукой. Кое-как насобирав полтора фунта муки, спешила к своим ребятишкам. К деревне подходила уже на закате, и тут  дрогнуло её сердце, глаза застилали слезы - в лучах заходящего солнца на берегу Полы сидели два пацаненка, сивый и черненький, две мальчишечьи головы всматривались в дорогу, ища глазами мать. За это короткое время, пока ноги несли её к мальцам, дала Анна себе слово -  больше никогда не оставлять их одних. Умирать, так всем вместе, думала она, святой Николай Угодник, авось, сохранит, икону его возила она с собой с тех пор, как выгнали их немцы из родного дома. 
     Подойдя к землянке, Анна, мельком взглянув на посапывающую во сне Валюшку, наскоро намолов на жерновах еще, фунт сушеной дубовой коры, и добавив её  к принесенной муке,  затворила опару. Успокоившиеся мальцы уже дружно сопели носами на пристроенной к стенке землянки лавке. Так и не сомкнув глаз к утру, Анна испекла что-то наподобие булок, темных на цвет, темнее, чем ржаной хлеб, но дух от них стоял настоящий, да такой, что все трое ребятишек разом проснулись. Уплетая за обе щеки эти булки  из муки наполовину с корой, Вовке казалось, что нет ничего вкуснее на белом свете, чем эти самые булки, испеченные мамой после трех дней странствий. До конца своих дней будет он вспоминать их.
    Черная полоса всегда когда-то кончается. Зимой 1944 года началось контрнаступление Красной Армии под Ленинградом, была полностью снята блокада, уже освободили Новгород и Старую Руссу. А наши скитальцы все еще продолжали следовать за отступающими немцами. Только в августе 1944 года, видимо,  решив избавится от этой обузы, фашисты бросили своих работников под Изборском, там-то их и освободили. К середине сентября оказалась Анна с детьми в родных местах. В Гривку не пошли, сил не было смотреть на то пожарище, остановились  на станции Пола, бывшем центре Польско;го района, был тут такой до войны. Вырыли землянку, кое-как постарались её утеплить, так и приготовились зимовать. Вовке шел уже одиннадцатый год, а он еще ни разу не  сидел за школьной партой. Здесь, в Поле, в каком-то приспособленном доме работала школа. Вот сюда он и пошел в первый класс. Таких как он переростков набрался полный класс. После уроков с друзьями часто бегали они по местам боев и собирали медные и латунные гильзы от патронов. Сдавали их или обменивали тут же на хлеб. Мать пошла грузчиком на станцию, там больше платили. Как-то нужно было поднимать полуголодных ребятишек. Дмитрий писал, что армия идет в наступление, вышли на границу с Германией. Значит скоро войне конец. Надо ждать. Нужно как-то пережить.   
      В поселке стоял госпиталь, Анна еще успевала побывать  там и помочь в уходе за ранеными. В один из  весенних дней 1945 года Анну как ударило. Она даже присела на сходнях, таща на спине тяжеленный мешок. Еще подумала: с Митей, что-то случилось. Бежала соседка. Жуткую весть принесла она тогда: Вовка с дружком, собирая гильзы, подорвались на мине. Живы или нет - не знает, их санитары из госпиталя уже забрали. Как ветер, летела Анна к госпитальным баракам. Встретившая медсестра сказала: «Нужно ждать. Идет операция». Сколько времени провела она у госпитального барака - и сама потом толком сказать не могла, но вышедший военврач сказал: «Крепись мать,  не смог я черненького мальца спасти …. умер черненький, а вот сивенького еле-еле заштопали». Услышав это, Анна, не помня себя, бросилась военврачу в ноги и долго благодарила его за жизнь спасенного сына, не замечая, как рядом убивается мать погибшего мальчонки.
       Вовка лишился восьми пальцев из десяти, они были оторваны, на треть или на половину шрам тянулся через все тело от горла до паха. Как выходить его в столь трудное   время - Анна не могла понять, но продолжала работать и работать. Все, что могла достать, несла в дом для Вовки, только чтобы он быстрее встал на ноги.
     Победу Вовка встретил лежа на лавке в родной землянке. Раны заживали медленно. Осенью он снова собирался идти в школу. К концу лета  уже опять бегал с друзьями на берег Полы и собирал гильзы. Что поделать, мин хватало везде. И, видимо, тот случай был именно его испытанием.
      Отца из армии не отпускали, давно уже вернулись победители, а Дмитрий все еще продолжал служить. Домом для семьи продолжала быть землянка, испытывая все прелести такого существования. Да и что говорить, половина поселка еще жила точно в так же, как и они. Мать перебралась на сплав леса, тем, кто там работал, давали бревна на дом. Анна, ожидая Дмитрия из армии, уже заранее думала о будущем. 
      …Пройдут годы, после окончания школы Вовка хотел стать кораблестроителем в Ленинграде, но… военная комиссия не пропустила его, покалеченного войной, на полувоенную специальность. Круто повернув свою судьбу, решил он тогда стать бумажником, и всю жизнь отдал уже ставшей такой родной вишерской бумаге. Правда, были в дальнейшем моменты, которые нет- нет, да напомнят ему о том далеком военном детстве. Моменты эти были связаны с любой анкетой, в которой пункт 17 всегда заставлял его содрогаться: «Были ли вы или ваши родственники на оккупированной территории в период Великой Отечественной войны?» Что писать в этом пункте, как   объяснить, что три года он жил на оккупированной территории. Он так и не знал. Последний раз сильно «трясло» его КГБ по этому поводу, когда сына призывали в армию  и оформляли допуск к работе с секретными документами. Было это уже в 1981 году. Долго тогда пришлось ему объяснять, а точнее, рассказывать снова и снова всю историю своего детства.
     А через десять лет его не стало.