Подстреленный оленёнок...

13.55.  11.11.2011.       Прошлое. Оно цепляет нас за пятки и кусает тем злее, чем меньше нам отмерено будущего. Я ужасно не хотела лишать родительских прав свою ровесницу — мать четверых детей, муж которой (её одноклассник по детскому дому) покончил жизнь самоубийством, шагнув из окна пятого этажа. Искренне пыталась ей помочь. Но — чем?  Мы не могли понять друг друга. Мне казалось, что, если не можешь прокормить «лишний рот», от него «легко» освободиться ещё на том этапе, когда не сочтёшь себя убийцей. В этом она, не отличавшаяся (впрочем, как и я, только на другом уровне признания обществом) «тяжёлым» поведением, была гораздо чище меня: родила всех, кого Господь послал ей от любимого мужа. Красивая и стройная (что-то в ней было цыганское — вьющиеся черные волосы, выразительные карие глаза, тонкая талия, подвижные бёдра...), она была слишком беззащитна. Кормят в детских домах отменно (в прежние времена — тоже), но не прослеживают судьбу своих питомцев дальше порога интерната. За животными из питомника — пожалуйста: как бы их там в «дикой природе» не обидели! Но человеческое существо, по каким бы то ни было причинам лишённое родительской заботы, а потому привыкшее к «кормушке», тоже не должно выбрасывать в «свободное плавание» - надобны структуры, отслеживающие (только не с целью присвоения квартир, положенных этим страдальцам)  их адаптацию в «современном мире». На бумагах что-то подобное, возможно, где-то и значится, и отчитывается «о проделанной работе». Только я не о бумагах...
       Я о «Нинке». Конечно, мне и в голову не приходило так к ней обращаться — мы общались лишь по имени-отчеству. Но вот её сожитель! В те редкие моменты, когда с ним можно было вести диалог, он, не совсем понимая, о чём я с ним толкую (а мои «речи» сводились к увещеванию найти работу, бросить ежедневное винопитие и оформить отношения с выбранной им женщиной официально), искренне удивлялся: «На ком жениться? На Нинке-то!?»  Являясь, на мой взгляд, далеко не самым выгодным вариантом «спутника жизни», этот субъект считал её даже теоретически не достойной супружеского ложа. Поваляться вместе — пожалуйста! Жениться — извините.
       А она не могла одна! Есть такие обречённые (и много!) среди нас, женщин, считающие - «какой-никакой, а муж...»  Он был никакой, но многодетная вдова Нина Васильевна держалась за него как за последнюю надежду на своё ускользающее женское счастье. А ведь ей не было и тридцати лет! И она была так красива и добра. Слишком добра для этого мира, где подобная роскошь считается слабостью. Дети росли в обстановке любви к ним, но: разорваться на два фронта у неё, к сожалению, не получалось. Мужчины требуют много внимания. И чем хуже относятся к женщине,  тем большим вниманием их окружают. Парадокс. Но и на этот раз было так.
       Все формальности были соблюдены. Я «нянчилась» с ней больше года. А нужна была не я, а материальные пособия на детей, позволяющие женщине не спешить с поисками «кормильца», которого она надеялась сделать из своего «хахаля». Не всех, конечно (есть женщины, которым дети просто не нужны — хоть и при полном материальном благополучии, и при наличии «приличного» мужа), но, думаю, мою героиню это бы спасло...
       Она не хотела их отдавать! Дверь пришлось взламывать топором. А потом и началась эта погоня участкового за её старшеньким. Взрослые представители официальных инстанций «победили»...
       Возможно, эта жуткая картинка когда-нибудь покинула бы мою, и так не здоровую, голову. Но через какое-то время (год-два) на комиссии по делам несовершеннолетних рассматривали «дело очередного правонарушителя». Ему не было десяти лет, но взгляд — затравленный, злой, безнадёжный на всю оставшуюся жизнь. Я не узнала бы в нём «оленёнка», если бы не фамилия... Его разлучили с младшими братьями и сестрёнкой, отправили в «сытый», но чужой для него мир, где его бархатные глаза превратились в две колючки, донимающие меня вопросом: «Что же вы сделали, «тётя в погонах»?» Он, конечно, молчал. Возможно, не узнал меня. Он уже никого не хотел узнавать...
       Довелось, к сожалению, увидеть и «Нинку». Она  боялась встречи со мной — пряталась за гаражами. Но как её, по-прежнему красивую, в фиолетовом платье можно было не заметить? Заметила я (благодаря обтягивающему фасону яркого наряда) и её беременность. Нет, я не догоняла её. Я тоже боялась с ней встречи, хотя не была беременна. Мы, «цивилизованные», вовремя освобождаемся от «лишних ртов». Мне было стыдно за то, что я разрушила её мир, ничем по-настоящему не успев помочь, хотя, в своё время, считала себя абсолютно правой в такой ситуации. Со мной можно соглашаться и не соглашаться — это ничего не изменит для меня лично. Поэтому логично, что «эпизодик» оформился в рифмы  в день, указанный в начале этого печального рассказа.   
         
 Он бежал («Оленёнок» упрямый),
Хоть везде его ждали силки...
И отчаянно-громкое «Мама!»
Разносилось судьбе вопреки.
А её, словно кто-то стреножил,
Не могло сдвинуть с места ничто,
Но стенала, наверное, тоже
В воротник неуютный пальто.
Только спазмы удушьем сковали -
Звонким голос казаться не мог,
И услышал тогда кто едва ли:
«Не противься, не надо, сынок!»
Да, от сломленной матери «Нинки»
Не дался ему в жизни «навар»,
Но колючие льдинки-слезинки
Ветер с юного лика срывал!
Как ему объяснить — чернооку,
Что не в добрый он час родился,
И беды было больше, чем проку
От шагнувшего в бездну отца.
А сестрёнка и младшие братья,
Как цыплята, обсыпали мать:
Старший был им и «Коля», и «батя» -
Кислороду в подлодке подстать!
Не за то я взялась, братцы, дело,
Хоть законно смотрелось всё вскользь...
Только как это мне надоело -
«Помогать», доведя всех до слёз!
Не спасли мою душу погоны:
Не её, а своих детей зря,
Я стонала в поникшие кроны...
Не вставала мне правды заря!