Бирюки. Ч. 11

        После пары тостов в честь именинницы, компания расслабилась и повеселела. Смущение, внутреннее напряжение Петра растаяло, как предутренний нестойкий туман в лучах восходящего солнца: всё стало просто и легко. Пётр ухаживал за Тоней, подливая в рюмку вино, а Тоня в свою очередь наполняла тарелку Петра винегретом, котлетками, фаршированными блинчиками. Зарядившись спиртным, насытившись вкусной едой, вволю наговорившись, молодёжь возжелала танцев, и хозяйка поставила на проигрыватель пластинку. Зазвучала приятная музыка.
- "Тоня, можно тебя пригласить на танец?" - предложил Пётр девушке.
- "С удовольствием" - ответила Тоня.
      Пётр легонько, но уверенно обнял девушку за талию, а Тоня обвила руками крепкую загоревшую шею Петра. Нежно и трепетно молодые люди прильнули друг к другу. Мимолётное соприкосновение щёк словно током пробило плоть мужчины: "Какое счастье, какое блаженство держать в руках это совершенство!" - думал Пётр.
"Мне тебя сравнить бы надо с песней соловьиною, с майским утром, тихим садом... - проникновенно и волнующе пел Марк Бернес. - Как это всё случилось, такие вечера! Три года ты мне снилась, а встретилась вчера."
- "Удивительная песня! - прошептал Пётр на ухо девушке - Будто обо мне написана и о моих чувствах к тебе, Тоня. Я и хотел бы сказать лучше, да не смогу. Просто знай, что с первой встречи, с первого мгновения, с первого взгляда я полюбил тебя. Лучше девушки в своей жизни я не встречал, и ничего подобного никогда не испытывал." Тоня подняла глаза - их взгляд встретился, но ответить она ничего не успела - пластинка кончилась. Смущённые, раскрасневшиеся от возбуждения, Пётр и Тоня сели за стол.
       В это же время Санёк не терял время зря, развлекая подруг. Он успевал отплясывать с обеими одновременно, тормоша и тиская, осыпая комплиментами. Санёк был известный балагур и живчик. Девушки заливисто хохотали, визжали, веселясь от души.
       Тоня снова поставила пластинку. "Отчего, почему, я не знаю сам, что поверил твоим голубым глазам, и теперь скажу тебе, ты одна в моей судьбе..." - задушевным голосом пел Тонечкин любимый певец Трошин, и эта песня тоже очень удачно ложилась на настроение, чувства, переживаемые Петром. Движения в танце становились всё более плавными и медленными, танцующие плотнее и плотнее прижимались друг к другу, испытывая любовную негу и томление.
"Сегодня всё должно случиться! Сегодня, я надеюсь, Пётр будет смелее." - думала Тоня.
         В этот момент в раму приоткрытого окна кто-то громко постучал.
- "Тоня, Тоня! - звала именинницу соседка по дому Зина Ветрова.
- "Зина, заходи, выпей с нами вина за мой День рожденья" - пригласила именинница.
- "Нет, не сейчас. Вы бы музыку выключили, да больше не шумели. Сейчас Манька кладовщица забегала, сказывала, директор, Иван Петрович внезапно скончался. А у вас тут веселье, на всю улицу слышно - не хорошо."
- "Иван Петрович умер?! Как же так? Я сегодня его видела, он был здоров."
- "С сердцем плохо стало. В раз умер. Тоня, надо бы нам сходить к Софье Ильинишне, может, чем помочь по-соседски, поддержать вдову. Дочь с сыном только завтра приедут. Собирайся, зайду за тобой минут через десять".
       К великому огорчению компании вечеринка оборвалась на негативной ноте.
Друзья покинули уютное гнёздышко, распрощавшись с расстроенной хозяйкой. По пути в Корзиновку парни развели по домам Тосю и Люду.
- "Слышь, Петька, скажи, как тебе Люська? По-моему, неплохая девка и отец у неё бригадир в колхозе - не последний человек. Я только зря время теряю, бегая за Золотарёвой, она на меня - ноль вниманья, фунт презренья. Пожалуй, на Людку переключусь, она только рада будет. Я уже её и за сиськи, и за задницу помацал - упругие, мягкие, самый смак! А она - то и не сопротивляется, только хохочет. Заводная девка, озорная, с ней не заскучаешь. Да и крепкая, по хозяйству справная будет."
- "А что? Люда - видная девушка. Свидетелем на свадьбу позовёшь?" - оторвавшись от своих мыслей ответил Пётр.
- "Э, нет! Сначала на твоей отгуляем. Пора, братишка, тебе жениться. Тонька чем не невеста? Красавица - каких поискать. Она, видать, тоже не против. Петька, а как она, ничего в энтом деле?"
- "Отстань" - смутился Пётр.
- "Петька! О-го-го! Да ты хоть целовался с ней?"
- "Отстань, тебе говорю!"
- "Дурак ты, Петух! Девка, видать, только и ждёт, когда ты её "на сеновал" заволокёшь" - засмеялся Сашка.
- "Сказал - отстань! Сейчас получишь! Не смей про Тоню так говорить, она девушка чистая, неземная. С ней нельзя так, как с нашими, деревенскими. Я могу оскорбить её свой настойчивостью, обидеть поспешными действиями!"
- "Не смеши: "Чистая, неземная..." - в городе таких уж и не осталось. Да и годочков твоей Тоньке, судя по всему, далеко не семнадцать. Небось, смотрит на тебя и думает: "Вот лопух! Неужто - девственник на мою голову свалился?" Ты, Петька, бери быка за рога, пока другие не уволокли. Сватай кралю, если любишь. Хочешь - с тобой на сватовство пойду?"
- "Да я думал об этом и так, и эдак. Сам посуди, куда я приведу молодую жену, привыкшую к богатству и удобствам? В глухомань, в избушку на курьих ножках, где уже три женщины хозяйничают и малец под ногами крутится? К тому же Ольга, сам знаешь, сильно не в себе. Кто на такое "счастье" согласится?"
 - "Так у Тоньки квартирка своя имеется, к ней переедешь."
- "Оттуда мне на работу ещё дальше добираться, пешком в хорошую погоду больше часа будет в один конец. А в непогоду и того хуже."
- "Так Тоня тебя в дурдом устроит, да хоть и в бухгалтерию к себе. Она ж - начальник."
- "Ну, нет! Сам посуди: из главбухов колхоза - да в подчинение к жене. Что ж я за мужик буду? Думаю, вот если только денег накопить, да поближе к Корзиновке дом построить, чтобы и ей, и мне на работу добираться было удобно... Но я посчитал, на это лет пять уйдёт."
- "Кто же пять лет ждать будет? Женись сейчас. Разве колхоз тебе не поможет? Ты же начальник и тебя председатель уважает. А пока можете дом снять. У нас на краю деревни три избы пустуют. Козявкины, Плушниковы да Кузнецовы в город подались, с ними договориться можно. Вон молодая фельдшерица у Климкиных на постой стала - недорого платит."
- "Может ты и прав, Санёк. Надо всё обмозговать".
       После дня рождения по воскресеньям, освободившись от домашних дел, теперь Пётр торопился к своей девушке. С велосипедом на дорогу уходило совсем немного времени. Правда в гору педальный транспорт приходилось тащить на себе, зато по деревне - с ветерком и за несколько минут до цели. Подъехав к Тониному дому, Пётр заводил велосипед в палисадник и притулив к забору, заходил в гости к Тоне неизменно с букетом цветов, но и не только: Пётр заботливо подкармливал любимую поспевающими ягодами и фруктами. То принесёт бидончик нежнейшей малины, чёрной глянцевой черешни, то угостит мягким рассыпчатым белым наливом, жёлтыми некрупными медовыми дулями, которые чуть переспев, на другой день под тонкой кожицей становились, как повидло, или же крупными, как на подбор, грушами бергамот. Ближе к осени, в сетках-авоськах Пётр стал привозить не очень крупные сахаристые арбузы и приторные дыни. По книгам и журналам Пётр сам научился прививать плодовые деревья. Даже виноград и абрикосы вызревали в его саду, на зависть соседям.
      Антонине эти дары приходились весьма по вкусу. Она уже догадывалась, но далеко не в полной мере, какой ценой даётся людям урожай, сколько пота надо пролить, сколько мозолей натереть на ладонях, чтобы матушка-земля  дала то, без чего никак не прожить в селе - еду. Когда-то, покупая продукты земледелия на базаре, ей казалось, что цены на фрукты и овощи слишком завышены, ведь всё растёт само по себе, колхозникам надо было лишь собирать то, чем щедро поделилась земля. Теперь-то она осознавала абсурдность таких мыслей.
Тоня припоминала, как в детстве, ещё до войны, мама, приходя с базара, извлекала из корзинки румяное яблоко или душистую грушу и протягивала дочери в качестве лакомства. В то время отец неплохо зарабатывал, они не бедствовали, не голодали. На столе было всегда достаточно вкусной маминой стряпни, но фруктов до сыта наедаться не доводилось. А уж после того, как отец погиб под бомбёжкой на станции, матери едва удавалось сводить концы с концами: денег не всегда хватало даже на картошку и хлеб. Да и после войны ещё долгие годы газетный кулёчек клубники был пределом самых смелых мечтаний.
       Работая на базе, Тоня уже могла себе многое позволить, но только в деревне она поняла, насколько свежесорванные ягоды и фрукты вкуснее покупных. Кроме того, внимание, забота Петра также были для неё чрезвычайно приятны и дороги.
       "Как же тоскливо зимой в деревне, и как же хорошо летом!" - восхищалась Антонина нехитрыми прелестями сельской жизни, поглощая гостинцы. А Пётр, не скрывая восхищения, любовался, как Антонина длинными, по-девичьи нежными, розовыми пальчиками отправляет ягодку в рот, как соблазнительно облизывает на губах сок, или же белоснежными жемчужными зубками вгрызается в яблоко.
       Перекусив фруктами, попив чайку, парочка отправлялась к реке. Там молодые люди подолгу купались, загорали, плавали на плоскодонке по извилистой тенистой притоке, густо заросшей лилиями и кувшинками. Тоня выдёргивала из воды длинные стебли лилий, изламывая их в шахматном порядке, делала бусы. Она смотрелась просто божественно с гирляндами цветов на груди и венком на голове. Пётр, монотонно гребя вёслами, не мог оторвать влюблённых глаз от красавицы. Иногда они прихватывали удочки, и тогда в тишине молча ловили рыбу. Тоня была рыбачка - так себе, а Петру за пару часов удавалось наловить рыбы для ухи или жарки: сомы, лини, окуни, караси в изобилии водились в реке. Вечерами, вернувшись с прогулок, Тоня угощала гостя чаем. В разговорах о событиях минувшего дня, приятно проходил вечер. А с наступлением темноты Антонина выходила проводить Петю во двор. Там, в зарослях сирени, на облюбованной скамейке, Пётр как-то отважился впервые поцеловать возлюбленную. С того момента перед расставанием парочка устраивалась в укромном уголке и наслаждалась нежными, трепетными, переходящими в страстные, поцелуями, от которых распухали и болели губы всю ночь напролёт, но эта боль была сладостной, она и во сне не давала забыться, успокоиться возбуждённой плоти. От неудовлетворённости страдали оба. Но Тоня не брала инициативу в свои руки, боясь показаться девушкой "гулящей" - так в деревне звали особ лёгкого поведения. А Пётр, по-прежнему вознося свою девушку до небес, не хотел нечаянно обидеть Тоню решительными действиями.
       Вот уже лето достигло своего апогея. Тёплые ласковые вечера, освежающие ночи под величавым пологом бархатного, усыпанного драгоценными каменьями неба, волнующие ароматы цветущих маттиол и душистого табака были прекрасным фоном и стимулятором любовных переживаний. Ощущение преддверия рая не покидало возлюбленных. Вот-вот должно всё случиться: вот-вот разрешится, разрядится возникшее электрическое напряжение любви и страсти. Хотя, долгое ожидание, сдерживание чувств, может вызвать их перегорание и тогда окажется, что предвкушение было ярче исполненного желания. Бывает и так.
       Возвращаясь с работы, пару раз Пётр сталкивался у забора крайнего к лесу дома Корзиновки со своей бывшей любовницей. Пётр сдержанно здоровался с Лушкой и проезжал мимо. Мужское естество настойчиво требовало остановиться, зайти на часок в гости, но под натиском угрызения совести Пётр оставлял эту затею.
       Тоня, уже немного уставшая от неопределённости в отношениях с Петром, отвлекала себя работой. После похорон Ивана Петровича часть управленческих функций вошла в её обязанности, Тоня частенько допоздна задерживалась в конторе.
Из собеса и райздрава стали доходить вести о предстоящем прибытии нового руководителя. Коллектив психинтерната надеялся, что на руководящую должность поставят зама бывшего директора, но наверху решили иначе. Все напряглись в ожидании "новой метлы". Как себя поведёт начальник, какие требования станет предъявлять, все ли удержатся на своих насиженных местах - эти вопросы волновали коллектив психдиспансера,  и Тоню неопределённость беспокоила тоже.