книга2 Олень Сахалинский или Камисикука часть2

                Всё, что видишь ты
                - видимость только одна.
                Только форма,
                а суть никому не видна.
                Смысла этих картинок
                понять не пытайся,
                Сядь спокойно в сторонке
                и выпей вина.

                Омар Хайям
               
               
          ЧАСТЬ ВТОРАЯ
 

Возобновил я  записи лишь к концу  первого года службы. Сейчас я жалею о том, что так непостоянно их вёл. Много интересных событий было пропущено, о некоторых писалось вскользь, имена сослуживцев не упоминались.
 По прошествии более сорока лет после тех событий, совсем по-другому на всё смотришь. То, чему в былое время не придавал особого значения, сейчас кажется интересным. Хочется вспомнить каждую мелочь, посмотреть каждый уголок военного городка и посёлка, где прошла армейская юность. Но, открывая дембельский альбом и, смотря на старые фото, я не могу составить полное представление о том времени. Собственного фотоаппарата у меня не было, да и фотографироваться  не любил, поэтому и снимки мало отражают тот армейско-сахалинский колорит, в котором я провёл два года своей жизни. Но всё же попробую передать частицу того, что ещё теплится на задворках моей памяти и запечатлено на страничках армейского дневника.
Небольшой блокнот чёрного дерматина под названием «Философская тетрадка» стал поверенным моих мыслей, переживаний, хранилищем информации того далёкого времени...


   Философская тетрадка.               

        25.11.73.         
                * * *

          Падают, падают, падают,
          Падают наземь  снежинки.
          Радуют, радуют, радуют,
          Радуют глаз искринки.
               
          С крыши, позёмкой слетая,
          В солнца лучи попадая,
          Падают наземь снежинки,
          Как изумруда соринки.

          Только мне сейчас грустно
          Видеть такую картину-
          Попал я в чужое русло,
          Закинут в неволю судьбиной!


           Я вспоминаю родные,
           Близкие с детства картины,
           А перед глазами моими
           Сопки совсем чужие.

           Мне бы в потоке событий
           Каждый день находиться...
           Где там — почты не видно,
           Приёмником не разжиться!
          
          Всё же бывают мгновенья,
          Прыгаешь, словно мальчишка,
          Былое вспомнив веселье,
          Когда получаешь письмишко.

          А в общем-то я и не плачу,
          Бывают места и похуже.
          Осталось лишь год батрачить
          И  я совершенно  не трушу.
               
               


29.11.73.
Сегодня всё-таки начал писать. А поводом к этому послужила газета. Попался мне на глаза очерк о Лилии Розановой, о её дневниковых записях, мыслях, стихах. В свои 21 год она рассуждала как взрослый, сформировавшийся человек — зрелые мысли, высказывания, философские стихи. А я в её возрасте, ну валенок валенком с примитивными мыслями и желаниями. Даже тринадцатилетние пацаны из книги "Девочка и птицелёт," которую я недавно прочёл, пытаются думать и рассуждать по взрослому, а это очень важная черта характера. Чем раньше задумываешься о смысле жизни, о всех её проявлениях и влиянии на твою судьбу, тем раньше взрослеешь и становишься более стойким к её ударам...
Второй год службы, а ощущение, как год назад,  не приспособлен я к жизни, то есть к службе. Для слияния с действительностью, надо быть хитрозадым приспособленцем, а мне интеллигенту хренову воспитание не позволяет, да ещё это чёртово больное самолюбие, как у всех мелкорослых. Мало того, что наша 1-я МСР - свалка дивизионных отходов и место для переработки солдатского дерьма, так ещё лучшие из худших умудряются слинять и устроиться на тёпленькие места. Все друзья меня кинули: Вовка Яшинин в особый ушёл - он хорошо пишет и рисует, у него талант, будет там сачковать. Илью в артобслугу забрали - будет ремонтником, он на гражданке сварщиком был. Баталаева бросили на продовольствие. Травникова забрал к себе зам по тылу на вещевой склад. Сафонова с Симой скоро отправят на материк - там в Уссурийске планируют создать новый танковый полк. А я остался один-на-один с носом и азиатами, которыми доукомплектовали нашу роту - сидят по углам и лопочут на своём языке. Всё надоело, хоть стреляйся. А тут ещё Фокс со своими порядочками - он у нас сейчас за ротного. Хочет сделать образцово-показательную роту. Гоняет всех почём зря, выжимает последние соки. Было бы с кого, а то в роте десять человек, остальные расписаны по тёплым местам. Интересно, из кого он будет делать образцовую роту?
Хотя, в сложившейся ситуации я виноват сам - всё из-за моей наивной простоты и глупости. Второй раз на одни и те же грабли наступаю, точно так же, как в той истории с Кулешом и генералом из округа. Предложил мне комбат перейти в секретный отдел, надо только пройти собеседование с капитаном. Ну пошли мы, захожу, сажусь, начали за жизнь  разговаривать. Он про Москву , про друзей стал расспрашивать. Слово-за-слово, перешли на армейскую службу, ну я расслабился и давай языком трепать. Потом комбат ко мне подходит и спрашивает:
-  Ты что там ему наговорил? - Да ничего, - отвечаю. - Про жизнь разговаривали.
                -  Про какую жизнь?- удивляется он - Ты что, не знал куда шёл? Это же особый отдел, скажи спасибо, что тебя с миром отпустили. Капитан у меня потом спросил, откуда я такого диссидента выискал.
 Короче, ничему меня служба за год не научила.
             
28.01.74.
Давненько не заглядывал сюда, никакой охоты писать. В гарнизонный Дом офицеров из дивизии набирают особо одарённых слухом солдат для хора. История моего посещения хора началась ещё в июне 73, когда нас впервые отправили на прослушивание в Дом офицеров Советской Армии. На свой счёт я не питал надежды там остаться, но вездесущий Боря Леерман так заговорил пианистку, которая проводила прослушивание, что она не смогла отказать московскому краснобаю, и записала в хор Борю и меня за компанию. Вместе с нами туда попал и Лёха Окладников — сержант с нашего призыва, пришедший в роту после учебки. Неплохой парень с музыкальным слухом, играющий на баяне. Родом из Хабаровского края.
В это сезон у нас с роты на хор ходили я , Лёха и узбек Нимат Маджидов — отличный парень из Джизака. У кого-то из земляков он достал национальный инструмент рубаб - я такой никогда даже не видел. В народе его называют «одна палка два струна» и добавляют «я - хозяин вся страна». Инструмент с длинным грифом и декой в виде дыни «колхозница». Всего две струны, но когда Нимат начинает играть и петь, ты забываешь обо всём на свете. Звук у рубаба приятный и нежнее чем у нашей балалайки.
На днях были тактические занятия. После обеда отрабатывали на лыжах тактику — рота в походном охранении. Тренировались по снежной целине, развёртываясь в линию отделений и цепью к бою. Работали плохо, и Фокс устроил нам лыжную пробежку в противогазах  до казармы.

02.02.74. Караульное помещение.
Вчера у нас были стрельбы. С утра хмурая погода, снег и порывистый ветер. Нам подогнали гусеничный тягач, но на всякий случай мы взяли лыжи. Погрузили в тягач снаряжение, лыжи, ящики с патронами, залезли сами и двинулись на полигон. Сквозь брезент кузова были слышны порывы ветра и удары снежных зарядов, то и дело налетавших на вездеход. По прибытии на место снег прекратился, ветер немного поутих, но ещё гулял по просторам полигона. При такой погоде гранатомётные стрельбы — трудное занятие, что гранатами, что пульками.
 При учебных стрельбах из гранатомёта можно стрелять двумя способами — учебной гранатой и пульками (автоматными патронами), которые вставляются в специальный вкладыш, имитирующий гранату. Учебная  граната отличается от боевой лишь тем, что не имеет взрывчатого вещества, а всё остальное, как у настоящей.
Граната для гранатомёта называется "выстрел" и состоит из  головной части, реактивного двигателя и накручивающегося порохового заряда. Длина "выстрела"  в полном сборе 94см. Чтобы произвести выстрел, заряд вставляют в  гранатомёт до головной части. При нажатии спускового курка, боёк ударяет по капсюлю гранаты, воспламеняя пороховой заряд. Образовавшиеся газы выталкивают гранату из гранатомёта, открывается перьевой стабилизатор, а через 15-20 метров полёта включается реактивный двигатель. При вылете из гранатомёта скорость полёта гранаты порядка 120 метров в секунду, а после срабатывания реактивного двигателя — 300 метров. Реактивный двигатель работает меньше секунды, а затем граната летит по инерции, вращаясь вокруг собственной оси за счёт стабилизатора, что обеспечивает ей устойчивость полёта до цели. У гранатомёта нет силы отдачи, так как при выстреле пороховые газы вылетают сзади из раструба, и все силы уравновешиваются. По технике безопасности нельзя стоять позади стреляющего. Был несчастный случай, правда ещё до меня, когда наблюдающий офицер в момент выстрела находился за спиной стреляющего. Говорят, последствия были ужасные, как от огнемёта.
Стрельба пульками гораздо проще. Вместо гранаты в гранатомёт вставляется специальный вкладыш, имитирующий гранату и в него заряжается автоматный патрон. Прицельная дальность стрельбы патроном до 300 метров, гранатой 500 метров. При ветреной погоде, чтобы попасть в цель, надо делать поправку на ветер. При стрельбе патронами смещаешь прицел против ветра, а гранатой в противоположную, так как из-за стабилизатора она разворачивается навстречу ветру.
В этот раз мы стреляем пульками, так как отцам командирам лень было заказывать гранаты. Для отличного гранатомётчика я отстрелялся плохо. Я всегда говорил — пульки, это не мой профиль.
К обеду собрались в роту. Погода разгулялась, снег кончился, тучи расходятся, показывая голубые проплешины чистого неба. Плохо отстрелявшихся отправляют на лыжную пробежку до военного городка, а вместе с ними всех желающих покататься.
Всё своё снаряжение я оставил в тягаче, взял только автомат — это не гранатомёт шести с гаком килограммов. Тягач уехал, обдав нас напоследок солярной копотью. Фокс распорядился, чтобы офицер замыкал лыжное шествие, следя за солдатами, а сам, врубив первую скорость, рванул в голову колонны. Мы двинулись в направлении посёлка по лыжне, проложенной вдоль трассы. Восемь километров лыжной пробежки — не плохой способ нагулять к обеду аппетит. Дорога была ровной, слева лесистая местность, справа за хлипкими деревцами возвышались сопки. Офицер, которому было приказано замыкать колонну, убежал вперёд, и я лишь изредка видел его мелькающую за столбами фигуру. Двигаясь в серёдке растянувшихся лыжников, слышу за спиной автоматные выстрелы. Это сержант Карась с Имировым ведут прицельный огонь по столбам и веткам деревьев. Я стараюсь не отстать от впереди идущих, тем более, что надо успеть хотя бы к концу обеда.
На железнодорожном переезде встречаю Лёху. Он выходит из леса со стороны старого командного пункта. Мы переходим через железнодорожную линию и останавливаемся. За бугром начинается Леонидово. Алексей достаёт из кармана патроны, я беру их и снаряжаю рожок, затем примыкаю его к автомату. Мы стреляем одиночными по столбам, по дорожным знакам, потом считаем пробоины, кто сколько раз попал.
В столовую приходим, когда наши пайки уже остыли — спасибо, что хоть что-то оставили.

                ТАМ , ГДЕ Я

         Живём мы у солнца под боком -
         На самый восток забрались.
         Вокруг нас ревущее море,
         Да сопки , что снегом укрылись.

         Зима здесь полгода стоит,
         Снега и ветра верховодят.
         Не зря говорят Сахалин
         На Север на крайний походит.


         Здесь крайний восток, здесь рубеж,
         За ним лишь Курилы нагие,
         А за океаном чужой континент,
         Закон и порядки другие.

         Здесь часто пурга и метель -
         Бессильны любые прогнозы.
         И ждут с нетерпеньем ребята капель
         И звонкие майские грозы.

         ...Сижу я по пояс в снегу,
         Пытаюсь идти в караулку
         И всё ж остаюсь на посту
         Один на один с тулупом.

         В пурге вездеходы гудят,
         Темп жизни у нас не утихнет,
         Мы вновь заступаем в наряд,
         А это удел лишь сильных.
               

08.02.74.
Вот уже четвёртый день, как я работаю в хлебном ларьке вместо Боталаева. Выдаю хлеб по талонам офицерам и их жёнам. Четвёртый день неотступно движется за мной чувство ответственности за хлеб: толи его не хватит на день, толи он останется. И то и другое плохо. Последнее плохо для меня, кому нужен старый хлеб. Ещё хуже с балансом: я выручаю талонов меньше, чем продаю хлеба, и получается недостача. Честно говоря, мне уже надоело, хотя работа, конечно, сачковая. Но, чувствую, что меня опять облапошили — зимой здесь холодно, сыро, хлеб примерзает к полкам и быстро плесневеет.


                Ларёк.

Ларёк — это пристройка к продуктовому складу, что находится за территорией военного городка, около КПП. С этого склада выдают ежемесячные продуктовые пайки офицерам, а в ларьке им выдают хлеб. Внутрь ведёт дверь, а рядом окошко для выдачи товара. Помещение примерно три на три метра с полками вдоль стен для хлеба. На первый взгляд всё довольно просто. Я иду в полевую хлебопекарню, или еду до неё на специальной машине с будкой для хлеба. Там, на ПАХе я загружаю определённое количество серых и белых буханок и везу их в ларёк, где разгружаю, складывая на полки. С двух до четырёх я должен раздать весь хлеб в обмен на талоны, причём, надо умудриться оставить на завтра как можно меньше буханок. За ночь они замёрзнут, зачерствеют, скиснут. Народ же иногда не приходит за хлебом несколько дней, и приходится торговать старым, а это головная боль и ругань. Приходят в основном жёны офицеров и вольнонаёмные служащие и всем надо дать хороший хлеб, а то будет скандал, как тот, из-за которого меня  убрали из ларька. Жена подполковника Берсудского, работающая в библиотеке, и к слову сказать, не всегда бывающая на своём месте, постоянно высказывала своё недовольство качеством хлеба.
Если бы все они приходили регулярно и своевременно, проблем с хлебом не было бы, а то сегодня придёт пятнадцать человек, завтра сорок, вот и думай, сколько хлеба взять послезавтра — пятьдесят буханок или сто пятьдесят. А ещё они практикуют продажу талонов местному населению, а те скупают хлеб на корм свиньям и коровам. Приходит такой местный с талонами и мешком, а я не имею права отпускать ему хлеб. Что мне делать, гнобить хлеб или отпустить втихаря, пока никого нет. А когда хлеба не хватает, бабы кричат, что я продаю его налево, а вот оставшийся вчерашний  брать никто не хочет, кроме местных.
Зимой работать в ларьке плохо — помещение без отопления, ноги мёрзнут даже в валенках. Хлеб, оставшийся на ночь примерзает к полкам. Весной всё сырое и раскисшее и так же холодно. Я продержался в ларьке пять месяцев до конца июня и, в общем то, не жалею ни о чём. Всё же было какое-то разнообразие в службе, новые встречи и знакомые. Жалко было расставаться с Марией Андреевной -  диспетчером в пекарне. Когда я приходил на пах, всегда был готов стаканчик молока. Я брал с противня свежую буханку чёрного хлеба, ещё горячую и дымящуюся, срывал жёсткую верхнюю корочку, посыпал её солью, а сверху смазывал  кукурузным маслом. Брал стаканчик молока и запивал им душистую, обжигающую рот горбушку. Это было что-то бесподобное. Никогда после я не испытывал такого удовольствия от хлеба...



18.02.74.
13 февраля залетел в комендатуру, но довольно удачно — дежурным по гарнизону был капитан с нашего полка, который меня знает и отпустил с богом. А попался я по глупости, шёл на почту за поздравительными открытками, смотрю, стоит офицер с красной повязкой, а я решил проскочить.
В этот же день заступил в наряд по КПП. Стоял двое суток подряд. За это время сделал все части браслета для часов. К нам туда наведывалась девчонка на вид лет восемнадцати, сказала, что приехала со Смирных (посёлок на севере), ждала капитана Светлолобова, который якобы, является её дядей. Говорила, что ей двадцать лет, работает старшим сержантом в детской комнате милиции. Вероятнее всего, трепала. Целый день развлекала нас своей болтовнёй. Дядю не дождалась, обещала приехать ещё раз. Все присутствующие в соплях и ожидании.

04.03.74.
В пять часов утра объявили тревогу, из штаба дивизии проверяли боеготовность полка. В нашем штабе за действиями офицеров наблюдал сам командир дивизии, а за нашей вознёй в расположении  - полковник из штаба дивизии. В роте два боевых расчёта на случай тревоги: для смены караула и при выезде в зону учений. Командир роты в расположении не появился, и по какому расписанию действовать никто не знал. На своё усмотрение старшина отправил наряд на смену караула, а остальные расползлись по разным углам, спрятавшись от посторонних глаз. Я и ещё трое складских рванули к дивизионной канцелярии, за ней находился пункт посадки на транспорт при выезде на учение. Но там было пусто. Мы вернулись к казарме и укрылись в караульном городке. Через некоторое время , решив, что всё начальство разошлось, мы двинулись в расположение роты. Я первым подошёл к двери казармы, взялся за ручку. Дверь распахнулась,  навстречу мне выходит командир дивизии и, уставившись на меня, спрашивает:
- Солдат, вы из какой команды? - от неожиданности я не могу выговорить ни слова. Комдив продолжает на меня смотреть, а когда он двинулся дальше, выпаливаю :
- Охраняю секретную комнату.
  Вышедший следом полковник говорит:
- Сразу надо было так и сказать.
Я не выезжаю на учения, ведь я -"ларёк", меня нет в боевом расчёте. Чтобы не светиться, иду прятаться в кочегарку. Нас там набралось несколько человек. Здесь мы досиживаем до подъёма.

17.03.74.
Пятый день как я в пустой роте. Нас трое: кочегар и я с дневальным Маджидовым. Днём работаю в ларьке, а ночью дежурю на пару с Ниматом.
Утром тринадцатого марта сорок человек с нашего полка и двадцать семь с нашей 1-ой МСР срочно поднятые по тревоге, отбывают в Тымовское на север Сахалина расчищать снежные заносы. Да, пошутила природа под конец зимы. Неделю назад пронёсся над нашим районом снежный ураган. Сутки шёл снег, а за тем, в ночь, я как раз дневальным стоял в роте, поднялся сильный ветер. Вьюга забила снегом все окна и двери, на улицу невозможно выйти. Вернулись в парк все колёсные машины. Дежурными в гарнизон пошли гусеничные тягачи. В общем, повторилась погода, как в конце прошлого года. У нас ещё ничего, а вот в северных районах намного хуже - выпала тьма снега, и там засыпало все посёлки. Всего туда из нашей дивизии отправили более трёхсот солдат.
Осталось 7 месяцев сидеть в этой дыре. Это не много, по сравнению с прошедшим, но и не мало, если подумать, что полгода ты будешь среди тупости, банальности и кретинизма. Конечно, встречаются и здесь порядочные люди, но их не много. В основном, они ушли в свою скорлупу и закрылись в ней от насмешек окружающих тупиц. В армии ты должен забыть своё «я», своё достоинство, втоптать всё в землю и смириться со своим положением низшего в обществе. Надо быть безразличным ко всему, к издевательству сослуживцев, к тупости сержантов, надменности офицеров. Если человек понимает это в первые же месяцы и недели службы, приспосабливается к ситуации, сливаясь с окружающей действительностью воедино как хамелеон, то попадает в живительную струю армейской жизни. Вторая категория людей всё осознаёт, но не в силах привыкнуть к сложившейся ситуации. Человек мучается, но не борется, не восстаёт против существующей несправедливости. Он привыкает к ней постепенно. Таких большинство в армии, но существует и третья категория людей, им достаётся больше всего. Они, в силу своей натуры, тяжело переживают резкие изменения условий жизни, придя в армию. Их натура сопротивляется насилию над телом, их сознанием, и стараются адекватно ответить на ущемление прав, на проявление беззакония (с точки зрения гражданского человека). С такими случается больше всего острых ситуаций и непредвиденных случаев, но, в конце-концов, они понимают тщетность своих попыток и смиряются со своим положением. Те же из них, которые не в силах смириться, совершают побеги, суицид  или акты нападения на своих обидчиков...

28.03.74.
Зубы болят спасу нет. Зашёл к зубному, а там как всегда полно народу. Сидеть ждать нет желания, а залечить надо — жизнь собачья.
Наши приехали со снега 18 числа и потеряли там двоих, Имирова и Хурдинова. Уверен, что они остались  сознательно. Хурдинов — ещё тот жучок. Его к нам прислали на перевоспитание, исключив из военного училища. Безбашеный парень, привыкший верховодить над окружающими и придумывать всякие развлечения. Имиров тоже ему подстать. Фокс остался их искать и привёз на следующее утро. Командир дивизии в этот же день решил поговорить с нашим полком о воинской дисциплине. Построил и начал выписывать пилюли и нам и нашим командирам, как всегда, перебрал с эпитетами. Хурдинову  объявил 15 суток ареста, а Имирова должен наказать своей властью командир полка. До сих пор никто не наказан.
И ещё, там на севере Вован Шишкин поранил топором себе ногу. Ему наложили швы, и тот болтается в расположении. Я предлагал лечь в лазарет, хоть какой то присмотр, а он не соглашается, говорит, там скучно. Вчера ходил на перевязку, сняли швы, а там нарывы. Говорят, надо на госпитализацию, а он всё думает. И так еле ноги волочит — в столовую не ходит, мы ему только хлеб с маслом приносим и чай.
На той неделе Галимов попал в лазарет, ночью подрался с двумя танкистами, и  те ему сломали палец.


                Ночные стрельбы.

В конце февраля мне посчастливилось принять участие  в ночных стрельбах. Наша рота уже неделю, как стреляет, а я днём в ларьке. Поэтому ночные стрельбы как раз для меня. После ужина мы загружаем в ГТТ ящики с патронами и гранатами, после чего выдвигаемся на полигон. Погода стоит тихая, земля укрыта снегом. На месте разгружаемся. Автоматчики стреляют первыми. Им выдают патроны, те снаряжают ими автоматные рожки, вставляя каждым третьим трассирующие патроны. Выпущенные трассеры, показывают направление огня. Мишени подсвечиваются лампочками, надо попасть в освещённую мишень. Короткими очередями автоматчики пристреливаются, корректируя направление огня, следя за зелёным следом, оставляемым трассирующей пулей. Стрельбы ведутся из положения лёжа. Сначала стреляют автоматчики, затем пулемётчики и снайпера. Гранатомётчики стреляют последними. Для нас приготовлен живой танк. На обычных дневных стрельбах мы упражняемся на макете — это деревянный каркас по размеру и форме танка, обтянутый белой материей. Каркас при помощи лебёдки по рельсам приводится в движение.
По правилам гранатомётный расчёт состоит из двух человек: первый номер — стреляющий, второй — снаряжающий. В действительности мы с Боталаевым помогаем друг другу. Первым стреляю я. У танка на броне фонарь. Я прицеливаюсь под него и стреляю. Граната, как трассер, показывает свой путь, за тем стреляю второй раз. Танк возвращается на исходную позицию. Я снаряжаю гранатомёт соседа, и всё повторяется снова. Всего по два выстрела, а сколько суеты. К полуночи мы возвращаемся в расположение.
 После разбора стрельб выясняется, что я попал один раз, причём, граната пролетела вдоль гусениц, и оторвала задний подкрылок. А Боталаев попал прямиком в люк механика-водителя и покрошил триплекс. Потом, Сафонов, который вёл танк, рассказывал, что после попадания болванки в танк, был такой звон, что заложило уши.

03.04.74.
Уже апрель, а у нас полно снега — насыпало 31 марта. Первого числа я заступил в наряд по КПП. Как раз началась метель, и нас, уже в третий раз в этом году, капитально завалило снегом. Весь день очищали КПП. До конца дежурства так и не очистили полностью.

11.04.74.
Столкнулся на КПП с майором Полоха — начальником штаба нашего полка. Он поздоровался со мной за руку и спросил: «Почему так поздно привожу в ларёк хлеб?». Я ответил, что из-за машины. Действительно, иногда бывает подъезжаешь с паха к ларьку, а там уже народ собрался, и приходится отпускать хлеб с машины прямо из хлебной будки...
Если верить наблюдениям Лёхи Овчинникова - связиста со штаба полка, Полоха за руку здоровается только с тремя солдатами нашего полка: с ним самим, с водилой командира полка и Асреддиновым, работающим на продовольственном складе.
Коля Филин у нас теперь комбат — ещё бы такому хитрюге не продвинуться. Периодически запускает слухи о скором снятии меня с ларька — напугал ежа голым задом. Я за это место не держусь, холодно, да сплошные нервы. Уж лучше пострелять на полигоне, или в карауле отдохнуть, там никто не доковыривается. А тут, с тех пор как я стал «ларьком», по выходным постоянно ставят в наряд по роте — нашли козла отпущения.  Вчера назначили меня дежурным по КПП, но на разводе заменили, я к Фоксу(он стал командиром роты после Коли)  и говорю: «Опять в воскресенье в наряд поставите?» Короче, поругался я с ним, и тот отправил меня в автопарк белить подставки для консервации пушек. По дороге видел как Коля Филин со своими дружками соображает по рублику на троих. Ну и потеха была за ними наблюдать.
Вчера получил новую парадку для строевого смотра. А с Лёвой Травниковым, работающим на вещевом складе, договорился насчёт шинели. Осталось всё это оборудовать (пришить погоны, шевроны и т.п.). Вот у меня и будем дембельская одёжка.
Получил очередное письмо от Шурика.


                Из  писем  Шурика.

25.11.73.   Haw do you do, may friend!
 Как вы поживаете? Ответа от вас я ещё не получил. Сегодня воскресенье, стоит плохая погода, мрачное настроение, ничего не хочется делать. Лежу и читаю Алексея Толстого. Почитай его полное собрание сочинений — отлично и главное, легко читается.  Моя жизнь в спокойном русле: учусь, изредка вечером выхожу на улицу, иногда звоню одной мочалке. Недавно прочитал ей один из твоих стихов. Она учится в литинституте на филологическом факультете. Сказала, что стихи понравились. Пятого декабря у меня с ней встреча.
Завтра идём встречать Брежнева — он летит через нас в Индию. Хорошо, наверно учиться не будем — ох и надоело. У меня желание учиться  возникает только в каникулы, а начинаешь учиться — охота на каникулы. Расскажу анекдот: приходит профессор в аудиторию к будущим медикам и начинает читать лекцию: «Сегодня я покажу вам матку, поражённую сифилисом. Залезает к себе в карман, а затем поднимает руку у себя над головой — вот смотрите. А студенты ему в ответ - так это же пирожок. Ах, извините, и лезет в другой карман, а там второй пирожок. Странно, говорит профессор, а что же я тогда съел за обедом?»

05.01.74.   Здравствуй, дорогой Володя. Получил ли ты мои поздравительные открытки?. Я получил, за что благодарю. Ходят слухи, что скоро служить будут по-старому, то есть, три года, а мы после института два года. Ты там узнай, пожалуйста, как на самом деле.
Новый год встретил неважно. У моего приятеля, где должна была состояться «контора», умерла тётка, а мы уже всё закупили и девочек пригласили. Так что, пришлось срочно всё отменять и праздновать дома. До 1 января ни одной девочки не видел и ни к кому не ходил. Первого числа решил зайти к старой знакомой, а там уже компания сидит. Ну, меня затащили, выпили не- много коньяка, начались танцы, я подругу сразу в соседнюю комнату для выяснения личного вопроса. Так что, и выпил и побалдел немного. Но мне там навязали одну мочалку, зовут Аней, чтоб я ей позвонил, пообщался. Я ей позвонил раз, ничего конкретного сказать не могу, только то, что у неё чуть-чуть хрипловатый голос. Надо позвонить ещё раз.
Скоро кончится твоя служба, вернёшься домой. Пора тебе за ум браться. Если есть там учебники, надо вспомнить школьную программу, готовиться в институт. После армии тебя возьмут вне конкурса. Об этом ты обязательно подумай.

20.01.74.   Позади зачётная неделя. Прошла она не совсем гладко, нет ещё двух зачётов, но, думаю, получу их перед экзаменами. Один экзамен уже сдал — теплотехнику, на отлично, сдавать ещё четыре. Сижу почти все дни в институте, мучаю преподавателей, а они меня. Домой прихожу поздно, сижу до полуночи занимаюсь, навёрстываю упущенное. Даже иногда забываю позвонить своей мочалке. Да, у меня новая — Аня, я тебе о ней писал. Знаю её пока только заочно. Звоню, болтаем на разные темы, пока ещё не видел, говорят, высшая девочка. Вот сдам сессию, тогда и гулять можно.
Давно от тебя нет писем, уже недели две. Как ты там, я уже беспокоиться начал. Уже конец января, не успеешь оглянуться, лето пройдёт, а там октябрь отслужишь и домой. А я тебе буду звонить по вечерам.

20.01.74.  Наконец, получил от тебя письмо, а то, прямо заждался. Сдал ещё один экзамен — политэкономию, тоже на отлично. Даже сам не ожидал - такой сдачи у меня никогда не было. Предстоит сложнейший экзамен — ТММ (теория механизмов машин). Рад, что тебе понравились стихи, посланные мной. Ты правильно догадался — это написала девочка с филологического факультета. С лёгкой руки одной моей одноклассницы, к которой я до сих пор неравнодушен, я завёл знакомство на этом факультете. За период чуть больше трёх месяцев, я уже сменил четыре девочки. Всех их я хорошо знаю и звоню им, но сейчас у меня Аня. Правда, пока заниматься ею некогда.

15.02.74.  Уже больше месяца нет от тебя ни одного письма. Может, ты обиделся на меня, я теряюсь в догадках. Закончил сессию — три пятёрки, четвёрка и трояк. Теперь отдыхаю — две недели каникулы. Скука, на улице слякоть. Каждый день звоню Анне. Дело принимает серьёзный оборот — на мозги капает, если не позвоню, сразу ревновать начинает. А мне тут другая на встречу клеится, но там хата нужна, а у меня как назло, мать дома целыми днями сидит.

21.02.74.  Наконец, получил от тебя письмо, не- много успокоился. Очень рад за тебя, что дела твои тихо-тихо клеятся, в смысле, что стал работать в ларьке. Хотя, дело ответственное, сам знаю, когда работал учётчиком на хлопке. Всегда надо быть начеку.
С Аней у меня  все мозги заморочились, какое-то застоявшееся болото — живёт она от меня далеко, двумя транспортами надо ехать. И зачем мне это надо, когда для гулянки есть девочки под боком. А серьёзно я пока не собираюсь увлекаться. Посылаю тебе свою фотографию.

01.03.74. Письмо твоё получил, спасибо за открытку. На праздник ездил с одним чуваком отдыхать в горы в дом отдыха. Мне понравилось. Удалось познакомиться с одной спортсменкой — хороший «лебедь». Недавно встречался с Аней у одной мочалки, моей одноклассницы. Побеседовали, выпили. Вобщем, такие девочки, как она, не в моём вкусе. Я люблю блондинок, а она черноволосая, хотя и симпатичная, но худенькая и не имеет приличного товара. Короче, пока я ей звоню, но встречаться больше не буду. Плохо, что живёт она далеко и в очень опасном районе, где много 108-ых ( осуждённых за убийство).Провожал её домой и нарвался там, чудом не получил по шарам. В гробу я видал такие похождения. Больше туда ни ногой, там и зарезать могут. Эх, Ташкент это не Москва.

22.03.74.  Извини, что так долго не писал, закрутился. Твоё письмо от второго марта получил. А закрутился я от гулянок. Из института прихожу, отдыхаю, а вечером гуляю. Только мало высыпаюсь, поздно прихожу домой. Интересуют меня сейчас женщины. Попался мне совершенно случайно ценнейший экземпляр. Замужем, 25 лет, имеет ребёнка. Но у неё плохая жизнь с мужем. Как я её понял, он поздно приходит с работы домой, частенько выпивши и сразу ложится спать. Ему 35 лет, кажется, он давно импотент, короче, провожу время с ней. А много ли ей надо — немного ласки и внимания. Боюсь я только одного, как бы это дело не развернулось: не дай Бог, бросит семью и будет сидеть у меня на шее. Короче, я стараюсь, чтоб ничего лишнего не было, а то всё может выйти испод моего контроля.

01.04.74.  Получил твоё письмо, да ещё с письмом от Лидки. Возвращаю его тебе, большое спасибо. У меня через два месяца сессия, а потом практика и каникулы. Так что, меня не будет в Ташкенте четыре месяца. Звонил Циклопу, передаёт тебе большой привет. Он, почему-то, сейчас работает, до конца учёбы в университете ему остался год. На отдых собирается в Даугавпилс на старое место. Я тоже хочу попасть на практику на завод в Даугавпилс, но точно буду знать после экзаменов. Есть три варианта: остаться в Ташкенте, попасть на завод в Коломну или в Даугавпилс.
Сейчас пойду к одной мочалке, хочу, чтоб на праздники она поехала со мной в горы...
 



               
 ФИЛОСОФСКАЯ ТЕТРАДКА  (продолжение)


27.04.74.
Неделю назад прошла проверка нашей боевой готовности. Лично я ею не удовлетворён, хотя ЗОМП (защита от массового поражения), я сдал на хорошо и отстрелялся неплохо, политика терпимо. Обидно, что на строевой получил трояк. Рота в общем сдала проверку на хорошо, полк тоже получил хорошую оценку. Командир полка улетел в командировку в Москву, и нами командует замполит подполковник Берсудский.
У нас появился новый старшина с артподразделения нашего полка, сержант Румянцев с моего призыва. Очень резко начал роту по утрам выводить на зарядку, а перед сном на прогулку с песней. Лёхе Окладникову дают отпуск, а он не хочет ехать домой на поезде и отказывается.
Целый день идёт дождь, на улице тоска и слякоть, выходить не хочется. Снег везде почти растаял. На реке только вчера начали подрывать лёд, а у нас в том году в это время ещё везде лежал снег, и взрывать мы начали только 2 мая.



                Мария Ивановна

      Как у нас в казарме рано по утрам
      Мария Ивановна ходит по рукам. 
      Рано утром,без рубашки
      В угол мы бежим за Машкой,
 
      Спрячем Машку под кровать
      И за щёткою бежать.               
      Подметём полы мы щёткой,
      Все кровати уберём,
      И чтоб пол блестел ,как стёкла ,
      Машкой мы его натрём!

      Что такое наша Машка ?
      Это вам не пустяки  -       
      По паркету без промашки
      Взад - вперёд её води. 

      Так знакомятся впервые
      С Машкой воины молодые,
      И вождение сдают —
      Машкой пол в казарме трут !



                Майские праздники.

Ох, и празднички у нас были. 30 апреля навалило снега, так что, весь следующий день пришлось всё расчищать. Легли спать, а нас через час поднимают. Оказывается, на станцию пришли три вагона с углём, а наша рота как раз  дежурное подразделение. Пришлось вставать, идти на уголь. У нас в военном городке света нет, а в посёлке — иллюминация. Оказывается, эти умники нас отключили от сети для экономии электричества в праздники. Уголь мы разгружали всю ночь. В казарму пришли к шести часам утра, а подняли нас в восемь. После завтрака разрешили спать целый день, но только не мне. В десять меня вызывают к дежурному по полку и отправляют на пах за хлебом. Из-за снега его два дня не привозили. На пахе был очень плохой хлеб, но мне передали приказ начальника тыла дивизии, загружать полную будку. Первого числа народа было удивительно мало. Я торчал в ларьке долго и зря и на дневной фильм пролетел. На следующий день я торговал первомайским хлебом — удивительно, но практически никто не приходил. Зато на КПП пришёл один местный богодул, который замучил нас своим трёпом, а перед обедом принёс три бутылки и мы из-за него чуть не влипли, но всё обошлось благополучно.
Третьего числа я продолжал торговать первомайским хлебом, а после обеда искал, куда бы его сплавить, так как осталось больше половины привезённого. Столовая от него отказалась. В субботу я сообщил нач- проду, что тоже отказываюсь от старого хлеба и поехал на пах за новым. Привёз немного, чтобы не оставалось. Хватило как раз до трёх часов, а в три влетел ко мне майор и стал кричать, что я вожу мало хлеба, начал читать мне лекцию и учить уму-разуму, а под конец пригрозил, что будет жаловаться самому Неронову — начальнику тыла дивизии, и пусть полковник со мной разберётся. Я слушал и особенно не сопротивлялся. Не мог же я предложить ему встать на моё место, да и толку от этого не было бы. Он тогда ещё больше бы озверел.
Пятого мая пошёл в караул, давно там не был. Стоял на третьем посту.

                КЭЧ  и  прокуратура

Пост № 3 — это небольшое двухэтажное здание, что стоит на отшибе за мемориалом, между рекой и железной дорогой. От караулки до него метров 800. На первом этаже расположена военная прокуратура, на втором, так называемая, квартирно эксплуатационная часть, которая ведает жилым фондом посёлка. В центре здания парадный вход, напротив входа лестница на второй этаж, а перед ней в левую и правую сторону симметричные коридоры длинной метров двадцать, по обе стороны которых расположены по четыре двери кабинетов. Собственно пост, это правый коридор первого этажа. Маршрут часового — от центрального входа до зарешеченного окна в торце коридора, рядом с которым стоит огромный сейф в человеческий рост. Вот в этом закутке и следует нарезать круги в течении двух часов дежурства. Но, часовые со стажем, в ночное время, обычно поднимаются на второй этаж, устраиваются в холле на стуле и мирно дремлют, что категорически запрещено уставом. Так можно нарваться на проверяющего и попасть на гауптвахту, поэтому я редко забираюсь на второй этаж, хотя на первом по ночам стоять стрёмно. Здание на отшибе, кругом тишина и глушь. Ночью, один в пустом здании японской постройки — вздрагиваешь от каждого шороха и пытаешься слиться воедино с коричневой тушей огромного сейфа. На этот пост молодых обычно не отправляют, а старослужащие идут на него самостоятельно без начальника караула. Сменившись, так же в одиночку возвращаются в караульное помещение. Конечно, бывают случаи, когда начальник караула или проверяющий наведываются на пост. В дневное время, когда КЭЧ и прокуратура работают, правила смены караула соблюдаются неукоснительно.

14.05.74.
Закончил упаковывать посылку для отправки домой. Хочу отправить кое-какую мелочёвку, а также взрыватель от гранаты и сигнальные ракеты. Всё обклеил газетами, получились газетные трубки, ни к чему не подкопаешься. Уложил, зашил в мешок и подписал. Осталось отдать лейтенанту Сухоненко, чтобы он отослал на почте.
К празднику получил из дома посылку. Бананы оказались зелёными, и я, чтобы они дозрели, отнёс их в кочегарку и спрятал на верхней перекладине перекрытия, там теплее. Неделю лежали не зрели, попробовал один — зелень зеленью.  Сегодня пошёл проверять, а их и след простыл. Какой-то идиот эту зелень спёр (кого-то пронесёт), ну и чёрт с ними — всё равно не съедобные.
Приехало молодое пополнение — 50 человек. У нас в полку будет карантин. Коля Филин продолжает до меня доковыриваться по каждому пустяку. Ну не может он спокойно смотреть на москвичей, у него ко мне патологическая зависть - почему это он такой умный и оборотистый и не в Москве, а я такой засранец и живу в столице. И Борю Леермана он постоянно подначивал, хотя и уважал, как-никак Боря образованный, институт закончил. Колю можно только пожалеть, тоска ему здесь — негде приложить свои способности, негде развернуться.
Вернулись дослуживать свой срок Мосин и Гребенюк — майские дембеля прошлого года, попавшие в дисбат за избиение молодого солдата.

05.06.74.
Остался дневальным по роте на третьи сутки. Сегодня в расположении всего семь человек. Десятерых от нашей роты отправили на поиски. Второго июня с ракетного дивизиона сбежал только что прибывший сержант. Его ловят уже третий день, но пока безрезультатно. Дело осложняется тем, что уходя, он прихватил с собой автомат и двести сорок патрон к нему. Солдаты прочёсывают местность, а сверху их действия координирует вертолёт. Несколько раз его видели, но ему удавалось уходить, отстреливаясь от преследователей. Если бы не ларёк, я бы тоже попал в группу поиска.
 А с хлебом опять проблема — снова много осталось. Предложил взять заведующему столовой, а он сказал, что мой хлеб ему не нужен. Ну и ладно, когда нужен будет, назло не дам.

17.06.74.
Вчера был в карауле на втором посту. Давненько я сюда не захаживал. Всё-таки караул старослужащим как отдых, особенно когда в  нём много молодых — есть кому работать, ездить за рубоном, убираться в караулке.
На губе народа никого, всех амнистировали. Осталось только два подследственных из стройбата  за ограбление винной палатки. Один ещё совсем молодой пацан, а тот, что с моего призыва, ещё на гражданке за кражу срок тянул. Ничего, сидят хорохорятся, шуткуют. Говорят, что всё это фуфло, вот только  мать жалко. Не знаю, всерьёз они это или в шутку. Сидел тут ещё один, тот что в сопки убежал — сержант ракетчик. Но его на днях увезли в Южно-Сахалинск на медицинскую экспертизу. Ловили его пять дней и поймали  уже за Вахрушевым — это на юг километров сорок от нас, дальше, чем Гастелло.
Приехала в караулку избирательная комиссия, устроили нам выездные выборы. Принесли урну, дали бюллетени, мы их свернули два раза, бросили в дырочку, после чего любезно попросили освободить стол, так как привезли завтрак, и старослужащие были полны нетерпения нагорбатить.
Получил письмо от Шурика с его фотографией. Сидя на посту у входной двери, прочитал и был рад за него — удачно сдал экзамены. Надо успеть послать ему стихи и свою фотку не позднее двадцать второго числа, а то пятого июля он уезжает на практику в Даугавпилс. Вот где будет весело, жалко, что без меня. Если бы ещё Лида прислала письмо, я бы им там устроил очную ставку.
Сегодня уехали последние дембеля, скоро и наша очередь, а я не готовлюсь, никак не могу достать чемодан. Ещё сегодня уехали Сафонов с Симой — танкисты с нашего полка. На материке в Уссурийске формируют танковый полк и с нашей дивизии забирают много танкистов. Да, жалко было с Симой расставаться, хороший он парень.
Старшина достал меня своими придирками, считает, что я долго сижу в ларьке. А если у меня там против моей воли хлеб сохнет, что мне теперь делать?


25.06.74.
Вот и всё, держался я на ниточке и сам попал под горячую руку. Никогда не можешь предугадать, какой из твоих шагов будет роковым. Берсудский отвёл душу высокопарной триадой, а Коля, воспользовавшись ситуацией, моментально предложил новую кандидатуру, не замедлив подковырнуть меня своим длинным языком.
Собственно, расстался я с ларьком без особого сожаления. Обидно, что выгнали с позором и руганью, и я оказался оплёванный, хотя это, конечно, в их стиле. Настроение паршивое, зато Коля ходит довольный — как пакость сделает, он всегда довольный. Никак я его не пойму, что он за человек. Пройдоха и хитрюга — да, подхалим — да, добрый и щедрый к солдату — да. Нет! Он всегда носит на лице маску, как Фантомас, которая меняется в зависимости от окружающей ситуации. Филин самый опасный человек, которого я когда-либо знал.





                Тактика в сопках

26 июня было моё первое боевое крещение после ларька. Весь день моросил дождик, а вечером после ужина у нас намечены тактические занятия. Дождик заканчивается, мы берём автоматы, холостые патроны и выдвигаемся на танкодром. Там получаем задание и вперёд в сопки. Разворачиваемся в цепь, берем автоматы на изготовку и движемся навстречу неприятелю, посылая в его сторону короткие автоматные очереди. Трава по пояс, впереди кочки да трясина, под ногами ежесекундно хлюпает. Скачешь через ручейки с кочки на кочку, как заяц, стараясь не упасть и не налететь на кусты. Следить за противником некогда, сгущаются сумерки. Я раз в такую трясину залез, что чуть не потерял своих, еле догнал. Так мы дошли до сопок и были на их отрогах. Дали нам отбой и двадцать минут отдыха. Только мы присели, как снова пошёл дождь. Отдохнули немного и в обратный путь. Уже наступила ночь, темно, и только белые цветы выступают из дождливой мглы островками просвета, да кое-где светятся гнилушки. Запах невероятный — свежесть и благодать. Тишина, аромат цветов и пение каких-то птиц. Идём мы цепью друг за другом, как карательный отряд в джунглях Вьетнама. Прогулочка — мечта поэта, если бы не дождливая погода. Роса на траве промочила по пояс, портянки насквозь мокрые, в сапогах вода чавкает при каждом шаге, а снаружи хлюпает болотистая жижа.
Выходим к танкодрому. Там нас догоняет посыльный Тришин и сообщает, что всю роту срочно вызывают в казарму. Мы бегом в расположение, а там объявлена повышенная боевая готовность. Я отжимаю портянки, сую мокрые ноги в сапоги и вместе со всеми бегу в автопарк готовить ГТТ. Спать ложимся в третьем часу ночи.
В семь утра подъём, быстро завтракаем и собираемся на стрельбы. Погода проясняется, ветер разгоняет тучи. Как приятно ехать в кузове тягача, в каске, надвинутой на глаза, и с гранатомётом подмышкой, вдыхая аромат утреннего прохладного воздуха. Мы проезжаем по посёлку, а прохожие смотрят на нас и улыбаются — пехота едет на стрельбы. Как я люблю такие выезды. Это бывает не так часто как хотелось бы, но сколько сил и приятного настроения получаешь от этих вылазок. Только ради этого стоит терпеть тупость окружающих и тяготы армейской жизни...
Я ещё не до конца просох после вчерашних занятий под дождём. На гранатомётном направлении я снимаю сапоги и сушу  портянки на свежем ветре и солнце. Потом несколько минут стрельбы пульками и час отдыха в высокой траве. К обеду возвращаемся в посёлок. После ужина снова стрельбы, я опять на полигоне, но не стреляю. Автоматчики выполняют первые упражнения, а я на гранатомётном направлении пишу боевой листок. Завтра после обеда снова стрельбы. Наш полк готовится к большой тревоге с развёртыванием дивизии, которая будет в ближайшие дни. Уже стемнело, писать невозможно. На меня светит полная луна — кругом тишина и благодать такая, что душа радуется.



01.07.74.
Уже неделя, как я не работаю в ларьке и ни капли не жалею - мне и здесь не плохо. Вот сижу и не знаю, чем заняться. Хотел напечатать фотокарточки, но нет бумаги и денег чтоб её купить тоже нет. Вчера получил  письмо от Бори. Пишет, что всё у него отлично, ждёт меня и встретит как родного. А в субботу получил письмо от Шурика, прислал порнушную вырезку из немецкого журнала. Зовёт навестить его на недельку в октябре в Ташкенте. Увы, максимум в ноябре, да и то в Москву, ведь остановка в Ташкенте билетом не предусмотрена. Очень жаль, я бы не прочь погостить у Шурика несколько дней.
 Вчера наши ребята ходили в ДОСА на концерт артистов Москонцерта. Говорят понравилось. А я в это время был в наряде по роте, но два фильма мне посмотреть удалось. Время тянется исключительно медленно. Вот завтра пойдём в гарнизонный караул, тогда время полетит. Да, с субботы на воскресенье сбежали два подследственных из стройбата, которые сидели за ограбление винной палатки. Их ещё не нашли. Вот страшно стоять на четвёртом и третьем постах — не убивать же их, если нападут. Даже не знаю, на какой пост попроситься, к дембелю рисковать не хочется, да и вообще, к чёрту такие приключения, быстрее бы их ловили.

               Развёртывание дивизии

Нас подняли по тревоге в час тридцать ночи с 5 на 6 июня по приказу из штаба округа. Я по боевому расчёту охраняю секретную комнату. Выскакиваю из расположения и бегу налево в соседний подъезд — там расположен штаб полка. Туда уже начинают прибывать офицеры. Появляется начальник штаба майор Полоха, сообщает собравшимся о развёртывании дивизии,  нашего полка в частности и сразу начинает отдавать распоряжения. Мои непосредственные командиры - капитан Равинский — начальник секретной комнаты и  его подчинённые - старший лейтенант Гутавский и вольнонаёмная секретчица Надежда Ивановна, женщина лет сорока пяти. Без Равинского не могут вскрыть секретную комнату для погрузки её содержимого в тягач. Полоха отправляет за ним посыльного. Приходят Надежда Ивановна и старлей Гутавский. Мы ждём начальника секретки. Из штаба выходит майор Полоха  и спрашивает, почему не выносим секретную комнату. Гутавский рапортует, что Равинского ещё нет, и не прибыл тягач под погрузку. Матерясь, майор бежит звонить в автопарк, попутно требуя снова послать за капитаном. Мы продолжаем ждать. Затем старлей уходит в штаб полка за приказом об изъятии из дивизионной канцелярии полкового знамея.
 Через пять минут, пройдя через плац, заходим в двухэтажное здание дивизионной канцелярии, поднимаемся на второй этаж. Там в подставках стоят зачехлённые знамёна полков и нашей дивизии. Их охраняет часовой. Гутавский предъявляет приказ об изъятии, указывает мне на знамя, которое я и забираю. Мы спускаемся по лестнице. Вдруг старлей останавливается и предлагает проверить, то ли  мы взяли. Приспустив чехол, обалдело смотрим — перед глазами красуется орден "Красного Знамени", а у нашего полка орден "Красной Звезды". Оказывается в спешке мы прихватили знамя дивизии. Быстро возвращаемся наверх и, уже предварительно проверив, забираем своё, намекнув часовому, чтобы он не распространялся о данном инциденте.
К штабу полка прибыл ГТТ под секретную комнату, управляет им Коля - Дуремар. Равинского нигде нет. С момента тревоги прошёл час. Начальник штаба лично открывает опечатанную секретку. Надежда Ивановна руководит погрузкой, которую осуществляем я и Пивоваров — второй солдат, приписанный к секретной комнате. Старший лейтенант сам отправляется за Равинским.
Ящики с документами и оперативными картами загружены, сверху уложено знамя, мы готовы к отправке. Начштаба даёт механику команду заводить машину, тот лезет в кабину. Слышится надрывное урчание дизеля, из выхлопной трубы вырываются клубы чёрного дыма, и движок глохнет. Коля поднимает капот двигателя и начинает копаться в движке. Через несколько минут он вылезает из кабины и молча разводит руками. Слышится отборный мат майора, костерящего всех подряд. Дежурный по полку звонит в автопарк и требует новую машину, а мы с Пивоваровым вытаскиваем из тягача тяжёлые ящики и снова складываем у дверей штаба. Там образуется приличная груда скарба, композицию которой завершает зачехлённое  знамя полка.
 Подкатывает очередной ГТТ. Из него лихо выскакивает сержант Клюкичев и докладывает о своём прибытии, не преминув сообщить, что машина только что снята с консервации, как и предыдущая, так что он не ручается за её поведение на марше. Мы заново погружаем секретную комнату во вновь прибывший ГТТ, добавляя туда барахло полковой канцелярии. Под конец погрузки появляется капитан Равинский, в сиську пьяный, но на ногах худо-бедно держится.
 Сегодня понедельник — для офицеров тяжёлый день. Они, за неделю напахавшись, охраняя покой родной страны, по выходным расслабляются, кто как и сколько может, отдыхая на полную катушку...
 С начала объявления тревоги прошло два часа, мы грузимся в тягач. За механиком садится начштаба, справа Равинский и Гутавский, мы с Пивоваровым устраиваемся в кузове между ящиков. Надежда Ивановна уехала с командиром полка.
Выезжаем за ворота и двигаемся к трассе. Там уже полно техники. Трасса забита колонами танков, бензовозов, тягачами, тянущими артиллерию. Вот мы проехали мимо машины инженерных войск — это пантоновозы и баты — большие артиллерийские тягачи с огромным скребком-отвалом, поднятым над кабиной. Всё это движется по насыпной японской дороге. Мы пытаемся обогнать впереди идущие колонны, нагоняя свой полк.
 Наш путь лежит в Ясную поляну, в пункт развёртывания  полка. Только проехали место приёма личного состава, как в кабине ГТТ слышится хлопок, и яркая вспышка ослепляет наши глаза. Тягач мчится по склону в кювет. «Тормози!» - успевает крикнуть майор и Клюкичев резко тормозит. Несколько секунд мы сидим в полном мраке, а когда глаза привыкают к темноте, то в свете фар мы видим, что ГТТ остановился в метре от телеграфного столба. В электроцепи тягача произошло короткое замыкание. Полоха отчаянно матерясь, выгоняет Клюкичева с водительского места, и сам берётся за рычаги управления. Дальше мы движемся в конце очередной колонны, никого не обгоняя, и подъезжаем на место к пяти часам утра. У старой одноэтажной деревянной школы мы выгружаем ящики. Это наш штаб полка на время развёртывания. Знамя и все ящики перетаскиваем в класс, ставим в угол знамя и начинаем по очереди с Пивоваровым нести возле него дежурство. Неплохое занятие, когда все вокруг бегают и суетятся.
В два часа дня приехали проверяющие из Москвы и округа. Подполковник из политотдела и генерал-майор, такой маленький и простодушный старикан, а подполковник наглый и слишком самоуверенный. Везде свой нос суёт и старается во всём угодить генералу. Около штаба стоит покосившийся деревянный сортир без двери. Генерал решил туда зайти освежиться по-большому. Уникальное зрелище предстало из окна школы. Генерал спустил лампасы, а подполковник с капитаном пытаются прикрыть его вместо двери...
Завтрак у нас был в обед, и то  часа  в четыре вечера. Мой личный рекорд голодания — восемнадцать часов подряд. Вечером Клюкичев решил на ночь прогреть ГТТ, а у него возьми и замкни аккумулятор. Не везёт чуваку с машинами.
Мобилизованные товарищи прибывают очень медленно. К концу дня в наличии имелась только половина нужного состава полка. Непрестанно приезжают машины с оружием, боеприпасами, обмундированием и прочим армейским снаряжением.
Пошёл за ужином, до кухни с километр, а за походными кухнями стоит наша рота и наш батальон. Обеда пришлось ждать час — народу была тьма. Один парнишка лет двадцати пяти, светловолосый с патлами до плеч подходит за пайком, а проверяющий говорит начпроду:
- Не кормить. Пока не подстрижётся.
 А генерал, стоящий рядом, возразил:
- Нет всех кормить, а подстригать потом. - затем подошёл к парню и стал с ним о чём-то разговаривать.
Ночное дежурство с Пивоваровым разделили пополам. Я стоял первым. Офицерам ночью спать было негде, и они находились в штабе. Берсудский расположился на столе, положив голову на кипу карт. Сухоненко долго просил у Равинского разрешения лечь на его ящики, но не договорившись улёгся в углу прямо на пол. Полоха приказал одному мобутовцу сделать подставку под знамя. Все вокруг спят, а чувак пилит и долбит — делает подставку. Резервисты прибывали всю ночь. У Полуянова, начальника по тылу, нет света — не привезли движок. Народ ругается: холодно, спать негде, ничего не оборудовано для приёма людей. Рассказывают, что народ отлавливают прямо на улице, с работы, из магазинов. Некоторые даже не успели сообщить родным и близким, что их забирают на учения. В четыре часа ночи я сменился, взял у Равинского баночку тушёнки, хлеба и пошёл в ГТТ есть. Поев, заснул на лавке в кузове тягача.
Встал в девять часов утра. К одиннадцати часам прояснилось, появилось солнышко. Позавтракав, пошёл на озеро помыться, а затем шатался по зоне развёртывания. Она растянулась вдоль реки километра на три. Штаб был в центре. Вверх по течению был пункт приёма резервистов, походная кухня.
Пообедал я часов в пять и сменившись, пошёл искать командира полка - из штаба дивизии прислали телефонограмму: направить завтра на регулировку движения три ГТТ и три автомашины. Рубана я нашёл у мостка. Он прочитал донесение и отправил меня в первый батальон за Филиным. Коля с развёртывания полка стал важной птицей — как-никак командир батальона с кучей подчинённых, двести метров пешком идти не захотел, послал за машиной для собственной персоны.
В шесть часов пошёл купаться на озеро, туда, где мы были с Клюкичевым вчера. Там, на другой стороне озера, местные ребята с девчатами сделали шалаш и ловили рыбу. Это корейцы приехали на пару дней отдохнуть из Поронайска, а тут мы им, как снег на голову. На озере встретил Клюкичева и Ару. Я переплыл озеро и оказался у шалаша. Немного позагорали и вернулись к себе. В одиннадцать часов вечера мы сдали караул у знамени мобутовцам и пошли спать в ГТТ. Только устроились, я уже начал дремать, как прибегает Дуремар и сообщает, что Клюкичев в составе трёх ГТТ выезжает на регулирование движения. Пришлось в час ночи перебираться в другое место. Переспал в избушке связистов, жара сумасшедшая, дышать нечем. Снял шинель и хебушку. Одно было плохо — всю ночь какой-то чурек на меня ноги закидывал.
Третий день болтаюсь по зоне. Заходил в первый батальон, от них уехало ещё три ГТТ. Погода по летнему тёплая, вот только ночи холодные. У палатки вещевого склада меня ловит майор Полуянов и просит сходить в штаб отнести Полохе презент. Со словами : «скажешь  от меня»,  протягивает початую бутылку армянского коньяка. Я беру бутылку, прячу за пазуху и огородами, то есть кустами, благо их тут полно, направляюсь к школе. По дороге нахожу заросли погуще, вынимаю коньяк и открываю пробку, нюхаю  коньячный аромат (последний раз я его пробовал на новый 1974 год — отец в посылке прислал плоскую бутылку). Делаю несколько больших глотков живительной влаги, закрываю бутылку и прячу её. В штабе я нахожу Полоху и незаметно вручаю ему бутылку. Майор берёт коньяк и подозрительно смотрит на меня. Я безучастно молчу, потупив голову, он отпускает меня с богом.
Народу нагнали полно — тысячи две будет. Техники, машин и солдат больше, чем в нашей кадрированной дивизии. Все в обмундировании, в шинелях и с автоматами. Собрались им устроить смотр. Водили, водили по большой поляне, так у них ничего и не получилось. Пришлось от этой затеи отказаться.
Кормят отвратительно. Сегодня на обед, хотя и было два блюда, но первое из тухлого мяса, а второе вообще не понял из чего. Ещё дали по куску чёрного хлеба и несладкий чай. О масле нечего и думать. Начпрод Харченко сказал, что по нормам военного времени, чай в обед не положен, а белый хлеб и масло только офицерам.
Пришёл в штаб за шинелью, чтобы идти спать в батальон, а Полоха чуть не заставил охранять знамя. Говорит, что мы и так сутки отоспались и ничего не делаем, но мне под шумок удалось сбежать. Пошёл спать в ГТТ к молодому водиле Блашкуну. По дороге шёл, вдыхая прозрачный вечерний воздух. Небо чистое, звёздное, кругом тишина. Идёшь по лагерю, и душа хочет вырваться из груди, подняться над всей этой суетой и радостно парить в небе на звёздном просторе. Хочется петь и ликовать.
 

                Одиноко в небе               

            Небо, небо, небо, синее небо,      
            Чистое небо безоблачное надо мной.               
            Я задираю голову ввысь нелепо
            И наслаждаюсь солнца  в небе игрой.

            Оно низвергает на землю света потоки,
            И, радуясь солнцу, везде пробуждается жизнь,
            И люди, мечтают в обыденной  суматохе,
            Подняться, как птицы, в лазурную чистую высь...

            И я вместе с птицами в небе плыву одиноко
               
            И пару себе не могу отыскать я никак.
            Быть может, мой друг ещё очень и очень далёко,
            И мне предстоит ещё долго скитаться вот так.

            Но я продолжаю надеяться, ждать и верить,
            Ведь если не верить, так значит не стоит и жить,
            Что так же как я, несётся кто-то сквозь ветер,      
            И встреча меж нами случится ещё может быть.
               
               
Утро четвёртого дня нашего пребывания в Ясной поляне встретило меня туманной дымкой. Проснулся я в кабине ГТТ Блашкуна. Спалось хорошо, даже не замёрз. Завтракал в батальонной кухне — тут кормят лучше, чем у нас и чай слаще. Пошёл в штаб узнать, не искали ли меня, оказалось, что я там никому не нужен. Поболтался до одиннадцати часов по окрестностям, поговорил о жизни с Мишкой — водителем командира полка. Уже собрался пойти в батальон, чтобы с Федей поехать в Поронайск, но тут подошёл к нам  Рубан — наш командир полка и пригласил отведать королевского краба.
На развёртывание из Поронайска приехал приятель Рубана и привёз с собой несколько королевских крабов, которых они вечером под водочку и уплетали за обе щеки. Но крабы оказались такие здоровые, что  их не удалось одолеть даже втроём с начальником штаба. Вот тут  на глаза и попались мы с Мишкой. Подполковник по-простецки пригласил нас к импровизированному столу, сказа: «Водочки я вам не дам, уж извините, не положено, а крабов, пожалуйста, сколько влезет».
Надо сказать, что сахалинских королевских крабов я до этого не видел даже на картинке. Клешня краба была не менее восьмидесяти сантиметров, чтобы наесться мне хватило одной такой клешни, вторую я уже не осилил.

                *
Командир полка был отличный мужик. Звали его Василий Иванович, но не Чапаев, а Рубан — справедливый, с чувством юмора и к солдатам относился по-свойски. Вспоминаю одну хохму, которую он выдал на разводе. Каждое утро перед казармой производился развод полка на работы. Все выстраивались в шеренгу  и офицеры оглашали, кто куда идёт работать. В тот день пятерых человек надо было отправить на работу в посёлок. Выбор пал на нашу роту, среди прочих выбрали и меня. Командир полка лично провёл с нами инструктаж и напоследок осмотрев нас предупредил — вы там смотрите в посёлке, куда не следует не суйтесь и, взглянув на меня, добавил: «А ты, Шпаковский, смотри у меня. Я вас маленьких знаю, яйца здоровые, по бабам шляться горазды. Вы там в Москве все шустрые». И пригрозил мне пальцем...

                *

Во второй половине дня большинство гражданских машин распустили по домам. Пошёл в батальон — ребята были на речке, затем к ним присоединились Фокс и Чураков, они привели роту на отдых. Все плавали, загорали, дурачились. Фокс показывал разные приёмчики. Мы с Чураковым играли в безразмерные крестики-нолики и в морской бой. Я, конечно, проиграл, но у нас была справедливая игра — две подводные лодки вышли один на один, и он попал первым.
После ужина собрался идти спать, но за мной пришла секретчица — надо было сворачивать и грузить секретную комнату. Мы быстро погрузились, взяли знамя и на гражданской машине помчались в Леонидово.
В городке всё непривычно и пусто, кажется, что зелени  вокруг стало больше. Быстро разгрузились и поехали обратно, я даже не успел заскочить в расположение повидаться с Шишкиным, которого оставили за дежурного по роте на время развёртывания. В Ясной поляне были в одиннадцать часов вечера, спать пошёл в батальон — все ГТТ забиты народом, мест нет, но Блашкун оставил мне местечко в своём.
Пятый день развёртывания встретил нас моросящим дождиком и туманом. Хотел с Ферутдином Халиловым сходить в Поронайск, но погода нелётная. С нашего батальона всех мобилизованных распустили по домам, и ребята у них меняются шинелями, пилотками и сапогами. А у меня какая-то апатия, лень мне этим заниматься.
Получил письмо от Шурика — сессию он сдал хорошо. Готовится к отъезду на практику в Даугавпилс — счастливчик.
 Наши вывозят весь скарб и технику обратно в часть, а штаб остаётся ещё на пару дней.
До обеда спал в машине, а потом ходил на речку смотреть, как мобуто ловят рыбу. Где-то достали маскировочную сеть, сделали бредень и устроили ловлю горбуши. Ночевал в домике у связистов, там нары с сеном и сухо.
 Двенадцатого июля утром вместе со штабом полка возвращаемся в Леонидово. Все наши уже на месте. Завтракали в походной столовой, которая находится в большой палатке, так как основную столовую начали ремонтировать. После обеда готовимся заступить в караул...




27.07.74.
В наряде по роте. Вот уже несколько дней стоит жаркая погода. Все механики работают в автопарке на консервации техники — готовят её к длительному хранению после использования при развёртывании. Я тоже торчал там несколько дней , помогая им. А сегодня ждут комиссию из штаба округа и срочно наводят порядок на территории. Дневальным не дают никакого продыха, но я всё же умудряюсь ничего не делать. Только сопроводил секретчицу в штаб дивизии и то, весь взмок, пока туда и обратно прошёлся. Окладников дежурит на КПП и делает там себе дембельский альбом. А у меня ещё нет фоток. Пошёл в ларёк к Феде Халилову, вставил плёнку в фотоаппарат и стали фотографироваться.
Возвращаюсь в роту, а старшина говорит, что оставляет меня дневальным на вторые сутки. Но тут из автопарка звонит Фокс и сообщает старшине, что четверо от нашей роты завтра едут в командировку и я в их числе.
Мы уезжаем завтра утром до завтрака, поэтому приготавливаем себе паёк. Васька притащил со склада консервы, а я сходил в ларёк за хлебом.
На ужин с проверкой пришёл комдив, посмотреть, как мы обосновались в летней столовой — остался недоволен обстановкой. Вечером Полоха надумал проверять наличие котелков под харчи, затем приказал наводить порядок в роте и на закреплённых территориях. Меня и Окладникова Фокс отправил на плац косить и собирать скошенную траву. На плацу работали минут тридцать, а потом начали дурачиться — с косами и граблями вместо автоматов устраивали развод и парад, всё, как на самом деле.
 В роте всё вверх дном — народ наводит порядок. Спать легли в первом часу ночи, а ведь нам уже сегодня в шесть часов вставать.



                Победино

С этим развёртыванием капитально подъели запасы съестного, и чтобы их пополнить, мы отправляемся в Победино на продовольственные склады, загрузить там пару вагонов для доставки в дивизию. Ехать нам предстоит на север километров семьдесят.
Машина ждала нас за КПП. С нашей роты поехали я, Лёха Окладников, Сальников и Васька Овсянников. В кузове грузовика уже сидело четверо из комендантской роты, одетые в шинели, а мы, как пижоны, в одних гимнастёрках. Надо сказать, что на улице с утра пасмурно и прохладно. В воздухе висит туман, ощущаемый всем телом. К тому же дул порывистый ветер. Сопровождающий нас майор устроился в кабине грузовика и всё ему было по-барабану.
В кузове мы испытали всю прелесть такой погоды. Ветер продувал насквозь наши хебушки, ерошил волосы, мешал дышать и разговаривать. От тумана одежда наша стала влажная. В  районе посёлка Буюклы решили позавтракать. На ходу достали консервы. Дорога просёлочная, грунтовая, вся в колдобинах. Завтрак удивительно романтичный — все перемазались, но никуда не денешься — голод не тётка.
В Смирных сделали остановку передохнуть и сбегать за сигаретами. В посёлке базировалась лётная часть, и мы чуть не нарвались на летунов. Не любят они чужаков — мы вовремя ретировались, не доводя дело до драки. Запрыгнув в кузов,  двинулись дальше, наблюдая за радарами станции слежения, что маячили слева на макушках сопок.
В Победино приехали часам к десяти. Погода разгулялась, появились голубые проплешины в сером небе, парило, было влажно и тепло. Немного передохнув, двинулись на погрузку. С подходивших машин надо было разгружать мешки с мукой в товарный вагон. Мешок порядка шестидесяти килограмм, хватаешь его за два конца, подставляешь под него хребет и несёшь в вагон. Весь путь метров десять — пятнадцать, там его аккуратно скидываешь и за новым. На десятом мешке я весь в мыле, пот на шее смешивается с мукой, и  образовывается слой теста. Поскребёшь пальцем, скатаешь комочек, выбросишь на пол вагона и за новым мешком. После муки пошли мешки с крупами — они были потяжелее. И так до обеда. Зато обед был королевский — как-никак, собственные склады. На продскладе всего двенадцать солдат на одиннадцать офицеров, да ещё вольнонаёмные старушки, охраняющие территорию. Все служащие складов, в том числе и рядовые, получают офицерские пайки. Жизнь у местных солдатиков привольная, за исключением тех чёрных дней, когда приходится разгружать вагоны, прибывшие с продовольствием и пополнять складские запасы.
После обеда мы поменялись с ребятами из комендантской роты местами и стали  загружать машины пятнадцати килограммовыми ящиками  макарон — это было полегче мешков. К шести часам мы полностью загрузили вагон.
По-царски поужинав,  решили прошвырнуться по посёлку. В районе восьми часов, оставив Сальникова в расположении складов, мы просочились через забор за туалетами и двинулись к вокзалу, в поисках магазина обошли центр посёлка. Водки нигде не было и пришлось довольствоваться краснухой. Раздавив в кустах пузырь, пошли искать приключений. Три балбеса в военной форме шатались по посёлку в поисках чувих. Чуть-чуть, не поймали двух, но они быстро от нас слиняли. Мы, двигаясь за ними, забрели чёрте куда и в поисках обратной дороги, набрели на домишко под названием «клуб».  Зашли внутрь — это была комнатушка метров десять в длину и пять в ширину. Уже стемнело, мы заплатили и прошли в зал — шёл фильм «Юлька». Было душно и жарко, присели сбоку на лавку, я осмотрелся, насколько это было возможно. Весь маленький зальчик был плотно забит в основном девчатами, порядка пятидесяти человек и не совсем страшными (возможно, это была армейская голодная ассоциация).
Когда в середине сеанса включили свет для смены катушки, весь зал жадными глазами вылупился в нашу сторону, будто впервые видел солдатиков. Если б у нас имелось время, можно было выбрать, что душе угодно, но время работало против нас. Мы и так опаздывали к отбою, поэтому, отбившись от недвусмысленных намёков,  поспешили в сторону складов.
Едва приоткрыв калитку, слышим строгий оклик:
        -  Стой, кто идёт!  - Бабки были начеку. Мы представились. Бабульки сообщили, что нас искали, а сейчас все смотрят фильм. Нам пришлось ждать остальных в казарме. Дежурным по части у них заступил молодой лейтенант, всё принимавший близко к сердцу. Придя с фильма, он начал донимать нас расспросами, где были, почему не спросили разрешения. Мы ответили, что ходили на речку. Оказывается они нас бегали искать по всему посёлку, а мы в это время ушли направо за железную дорогу в другую часть посёлка. На прощание лейтенант заявил, что завтра нам придётся писать объяснительные.
На следующее утро, отлично позавтракав, приготовились к разносу майора. Он пришёл спокойный, слегка пожурил нас и оставил в покое. Оказывается вчера вечером майор, как все нормальные люди в командировке, надрался и сегодня ему было ни в кайф с похмелья ругаться - не до нас ему было,  своих проблем хватало.
Нам предстояло загрузить второй вагон — на этот раз рыбными и мясными консервами и остатками макарон. Работа была полегче, чем вчера, и мы управились к пяти часам. Уговорили майора остаться на ночь, чтобы посмотреть новый убойный фильм «Приключения итальянцев в России». Он не сопротивлялся, ещё бы — повод продлить вчерашнюю пьянку.
Мы сыграли с местными в волейбол и уже собрались расслабиться, как вдруг, майор сообщает, что после ужина придётся ехать обратно. Он получил приказ о срочном возвращении.
Выехали нормально, но минут через сорок начался такой жуткий туман, что за пять-десять метров — одно молоко. Но Бог миловал, и мы доехали без особых происшествий. На месте были к десяти часам — весь наш полк по тревоге работал на разгрузке нашего вагона с продуктами и двух вагонов с углём, нас же отправили спать.



                Вагоны

На следующий день с подъёма вся рота пошла чистить габариты от угля. Габариты — это определённое расстояние от рельс до выгруженного из вагонов содержимого — обычно метр-полтора. Это пространство должно быть свободно от всякого мусора и товара. После расчистки габаритов пошли завтракать. Нам разрешили отдохнуть до двенадцати, но сделать этого не удалось. Через сорок минут нас поднимают с кроватей — пришёл второй вагон с продуктами, и мы отправляемся его разгружать. Перед обедом мы с Окладниковым идём в хлебопекарню к старым друзьям. Пах сейчас находится действительно в полевых условиях — огромные палатки с двумя передвижными печами, а основной пах ремонтируют. Условия намного хуже. Мария Андреевна угощает нас стаканчиком  молока, и я снова балдею от горячей горбушки чёрного хлеба с кукурузным маслом. Мой приятель Шурик Переверзев уже выписался из госпиталя, и мы с ним обнимаемся. Он в деталях рассказывает  свою историю и госпитальную жизнь — наверно, как всегда привирает про медсестёр.
 Шурик — маленький шебутной солдат,  кочегарящий на пахе. И вот, однажды, слегка приняв на грудь,  засыпает, прислонившись к задней стенке горячей печки. В результате чего телогрейка на нём начинает тлеть,  загорается и Шурик получает сильный ожог спины...
Тут нас ловит лейтенант Чураков и отправляет снова на разгрузку. Пришлось загрузить ещё одну машину, чтобы окончательно освободить вагон. В столовую идти неохота, и мы с Лёхой отправляемся на речку искупаться и очиститься от погрузочно-разгрузочной грязи. Погода хорошая, тёплая, светит солнышко. Речка в этом месте мелкая, вода приятно холодит тело, только течение слишком быстрое — у брода ляжешь в воду и тебя волочёт по гальке течением. Проводим на речке около часа, затем идём в роту, так как я заступаю в наряд. По дороге прихватил пару бутылок пива, но никакого кайфа не получил, только зря деньги потратил.
Заступил на дежурство в первую смену. Деды не спят, болтают о жизни. Сальников рассказывает, как я в Победино таскал мешки. Я на него не злюсь, пусть лишний раз повеселятся. У них и так развлечений мало... Со стороны, наверно, действительно смешно было смотреть, как хилый воин таскает мешки тяжелее самого себя.
На следующий день после дежурства по роте отдохнуть не удалось, так как сразу после завтрака нас отправили на разгрузку вагонов с минами. Пришло четыре вагона, нас десять человек. Мины в квадратных ящиках-кубах со сторонами порядка метра и около ста килограммов веса. Вагоны в тупике  на разгрузочной площадке. Целый день разгружаем прямо на землю, чтобы побыстрее освободить вагоны. В караул не пошли, так как нам не прислали замены. Кантовались с вагонами до темноты, транспорт за нами не прислали и в десять часов мы пешком идём в посёлок — это порядка двух километров.
На следующий день ломит спина, и суставы рук не сгибаются от вчерашней разгрузки. В расположении роты срочный ремонт казармы к приезду командира округа. Этими работами задействован весь личный состав, а четверо из вчерашних грузчиков отправляются для перевозки мин на артсклады, и среди них я...
Склады находятся за рекой, в сопках — до них езды больше трёх километров через  брод. Загружаем ящики с минами в машину — двое снизу подают, а двое сверху принимают. Затем, сидя верхом на минах, едем на склады разгружаться и за новой партией. На третьей ездке машина на бездорожье подпрыгивает на очередной колдобине и, сидящих в кузове подбрасывает в воздух. Я успеваю схватиться за ящики и удержаться в кузове, а вот молодой белорус  сержант  Мекто   вылетает из кузова. Правда, зацепившись за борт, он смягчает удар о землю. Я тоже пострадал, поцарапав бок о ящики...

27.07.74. Следующий день после вагонов.
Только пришёл с завтрака, а Васёк — дежурный по роте, говорит мне, чтобы я снимал штык-нож и шёл в хлеборезку менять Блашкуна, тот, мол, механик и нужен в автопарке. Я отказываюсь и иду разбираться к Филину. Коля уверяет меня, что это приказ командира полка — поставить на хлеб того, кто в очках. Чувствую, что это брехня и требую очную ставку с Рубаном — пусть лично прикажет. Филин начинает багроветь и в ответ на мои слова шипит:
- Ты, молодой человек, хочешь вывести меня из терпения?
 - Хлеборезом я не буду, - отвечаю и иду искать командира полка...
Подхожу к Рубану и спрашиваю:
- Товарищ подполковник, старший лейтенант по вашему приказу отправляет меня в хлеборезку.
- Я не отдавал такого приказа, - отвечает командир полка, -  и вообще, на сегодня от нашего полка никакого хлебореза нет.
 Филин тут как тут, глазки бегают, морда как ни в чём не бывало и говорит мне:
- Иди возьми Блашкуна, пусть ключи отдаст и быстро в роту.
Вечером пошли в кино. Только прочитали название «Тёща», как нашу роту вызывают на уголь. Отмечаемся в строю по перекличке, рота идёт на уголь, а десять «дедов» обратно на фильм. После фильма идём на разгрузку угля. Два вагона решаем растянуть до двух ночи, а завтра в воскресенье подольше поспать.

13.08.74.
Никак не могу сходить к зубному — уже начали выскакивать временные пломбы. Чёрт бы побрал такую жизнь — сплошные караулы, да работа. Срочно нужны брюки и чемодан, а денег нет — от трёх рублей осталось всего десять копеек, а нужно ещё перешивать брюки, покупать шапку и ботинки.
Третьего числа ездили в Матросово косить траву. Работали весь день и обедали там же, на полевом стане вместе с местными косарями. После обеда немного послушали новые магнитофонные записи. Девчат не было, только одна Оля — помощница поварихи, и то под конец обеда засмущалась и убежала в вагончик.


01.09.74. Воскресенье. В наряде по роте.
 Давненько не писал, постараюсь вспомнить, что у нас было за прошедшее время.
20 августа. Командно-штабные учения (КШУ) с выездом в район приёма личного состава (мобуто). Сразу из караула я попал на пункт приёма к Полуянову. Помог ему разобраться с вещами и разложить обмундирование. Завтрак нам вовремя не доставили, и мы пошли на речку ловить рыбу. Там рядом река делает поворот и есть небольшой перекат, на котором рыба, поднимаясь вверх по течению, прыгает чуть ли не в воздухе. Мы пытаемся самодельной острогой загарпунить горбушу — довольно трудное дело. Но, кое-что, мы всё же поймали и изжарили на костре. Воду пили из лужи, так как кухня к обеду не прибыла, и мы весь день были голодные. К вечеру поднялся сильный ветер, на несколько минут пронёсся ураганом, чуть не сорвав нашу большую палатку, а затем ливанул дождь.


                Грустный дождь

                За окном вода струится,
                Небо низкое грозится,
                В лужах пена пузырится...
                Но грустить нам не годиться!

                Дождик, дождик — серый дождь,
                Не печаль ты молодёжь.
                Счастье наше не возьмёшь,
                Всё равно же ты пройдёшь!

                Только небо просветлеет,
                Сразу все повеселеют
                И на улицу бегом
                Все помчатся прямиком.

На следующий день командир полка отправил меня на пункт ВАИ (военная автоинспекция) заменить Федю Халилова. Это в пяти километрах от нас. До места я доехал на командирской машине. На пункте нас трое — я, связист и майор. Переодеваюсь в форму регулировщика, и мы ждём прибытия генерала — командира корпуса. Вокруг нас ещё возится местный пацан лет одиннадцати из близлежащей Андреевки. Рассказывает нам как они живут, чем занимаются. Папаша его — спец по заготовке рыбы. Говорит, что для себя на зиму уже заготовил бочку рыбы и бочку красной икры.
 Мы себе капусту на зиму квасим, а они — буржуи недорезанные, красную икру дубовыми бочками заготавливают. Понятное дело, Сахалин не Москва... До нас генерал так и не доехал, и в десятом часу нам дают отбой.
22 августа. Вшестером ездили в Поронайский порт разгружать вагоны с гравием. С нами был лейтенант Скачковский. Удалось уговорить его сходить в город. Немного прошлись, посмотрели город, зашли в универмаг — ничего дельного. Пообедали за талоны в столовой. Зашли в два книжных магазина, очень бедный ассортимент, купил несколько открыток.
 На обратном пути в полк видел две красивые радуги, одна под другой — ехали как будто под арками — вид впечатляющий. По приезде зашёл в ларёк к Феде Халилову — он купил мне чемодан.
24 августа. Стоял с Ракшаевым на КПП. Приходила одна бабёнка, немного поболтали. После сдачи дежурства, парадную форму, в которой я стоял на КПП отнёс в чемодан для дембеля, а сам переоделся в старые брюки и гимнастёрку.
25 августа. Воскресенье.
Ездили в Малиновку очищать поле от камней и палок. Проторчали там до обеда. Вечером смотрели вторую серию фильма «Ради жизни на земле» – «Высокое звание».
29 августа стояли с Шишкиным на КПП. Припёрлась к нам баба, что в субботу приходила, поторчала немного и попросила вызвать Клочкова. Мы до него не дозвонились, зато вместо него с полка прибежало человек десять, но было поздно — она уже подцепила одного кадра и с ним ушла.
30 августа. Меня отправили заменить на кухне цехового. Мы с Ниматом Маджидовым ударно, в силу возможности поработали. Картошка, как резина — в машине не чистится, из двух ванн за три часа глазки не удалось выковырнуть, а гражданский повар отказался закладывать в котёл грязную картошку. Заведующий столовой на нас взъелся и заставил весь наряд дочищать оставшееся. В общем, ужин у нас был в одиннадцать часов вечера. Пришёл в роту, а мне пять писем, но я не получил ни одного, только на следующее утро нашёл два письма, а остальные пропали. Письма были от школьного друга Женьки, а из дома и от Шурика пропали. Пошутили сволочи, по ушам захотели поиграть, а я не согласился. Договорился с почтальоном и теперь все письма буду брать из штаба полка.
31 августа. До обеда перевозили на склад зипы от ГТТ, спёрли один ящик со шлемофонами.
После обеда пошли в сопки за «клоповкой» - я, узбек, усатый и Илья. Ходили за танкодром, собрали почти ведро и сами наелись. «Клоповкой» здесь  называют ягоду, похожую и на бруснику и на клюкву, но попахивает она клопами. Местные запасают её на зиму, делают из неё варенье, соки, настойки, наливки. Настроение отличное, только на ужин опоздали. Поставили ведро под кровать, угощаем всех желающих.
Сегодня первое сентября, воскресенье, стою в наряде по роте. Полдня провозился в Ленинской комнате, реставрировали её, так и не закончили. Вечером смотрели фильм «Убийца № 0416».


                ОСЕНЬ

             Блекнет зелень на деревьях,
             Осень листья золотит,
             Словно жёлтою капелью
             Наземь палый лист летит.

             Хорошо в лесу и в поле               
             В эту пору побывать.
             Краше русского простора
             Вам нигде не увидать!

             Наша русская берёзка,
             Эта стройная краса
             С золотистою косою
             Гордо высится в лесах.

             А пшеничное раздолье,
             Словно море золотое,
             Колос жёлтый, наливной,
             Словно слиток золотой.
                *
             Осень краски разбросала:
             Злато-серебро, багрец,
             Кистью сказочной вписала
             Всю природу под венец!

08.09.74.
Опять воскресенье. Я в первый раз в жизни в карауле выводной. Вывожу арестантов на работу. День танкиста, погода пасмурная. Я с четырьмя арестантами работаю у поста ВАИ — ставим дорожные знаки. Накрапывает дождь, мимо прохаживаются две чувихи, одна даже очень симпатичная. Стройная, чёрненькая с большими глазами, но, как мне показалась, чересчур строптивая.
В двенадцать часов поехали за столбами в полк, а затем обратно в Андреевку на пост ВАИ, ставить шлагбаум. Видел пятерых наших — гонят впереди себя тех двух девчат. Остановились, я поболтал с ними. С арестантами проторчал на улице до обеда, весь промок и замёрз, зато после обеда был свободен.
Вечером смотрели фильм «Большая прогулка». А это дурачьё — китаец, пузатый и шайба попёрлись после обеда к тем девчатам, сначала в Андреевку, затем в Поронайск и Тихменёво, а оттуда двенадцать километров на вечернюю поверку бежали бегом больше часа. У них была своя «большая прогулка».

09.09.74.
Засранец Имиров достал меня своими идиотскими шуточками. Подговорил народ и в караулке перед ужином, они связали меня, привязав к стулу, чтобы я не «горбатил» и смотрел как они едят...
Отвязался от стула и ушёл из помещения, долго развязывал руки, но всё же удалось и спрятался от ребят. Было очень обидно и хотелось посмотреть, как они будут реагировать на моё отсутствие. Как и ожидал, они сильно испугались, не найдя меня, думали, что сбегу из караула или повешусь. Было интересно наблюдать за ними — больше всех очканул Имиров. А у меня и в мыслях ничего подобного не было. Ох и ругались они на меня, когда я появился.
В предыдущий караул посадили на губу Ваньку Калугина — слинял с поста ГСМ, а сегодня Пальцева, который на посту спал...
Стою последнюю смену на гауптвахте, там сидит подследственный из Гастелло -  сержант Печкин, родом из Приморья. Так вот он в мою смену решил повеситься...
17.09.74.
После политзанятий пошли на работу в автопарк. Меня отправили обслуживать МТО (машина технического обеспечения) на базе ГТТ. Она стоит отдельно в дальнем боксе. Залез я в трансмиссию, черпаю из неё солярку. За два часа набрал три ведра. Кругом тишина, только за стеной соседнего бокса кто-то напевает. Помыв борта машины, вышел из бокса, а кругом тишина, будто автопарк весь вымер. Ну, думаю, без меня все в роту ушли. Потом нашёл двоих, спрашиваю, где народ, а мне отвечают, что по тревоге уехали. Оказывается, пока я торчал в боксе, всех подняли по тревоге и увезли в район часа два назад, а про меня забыли.
Я пошёл в столовую, пообедал, а затем на попутной машине поехал к своим на пункт приёма личного состава. Приехал, а там уже всё развернули, палатки поставили, всё приготовили к приёму мобилизованных товарищей.
Мы с Ильёй прошлись по соседнему полю, поковырявшись в нём штык-ножами, набрали остатки морковки, почистив, с удовольствием  пожевали её, несмотря на хруст земли на зубах. День выдался тёплый, солнечный, немного полежали на травке. На обратном пути, продираясь сквозь кустарник, налетел на сучок, который попал мне под очки в больной правый глаз. Я испугался, думал насквозь, но ничего, на этот раз пронесло, только покраснел и сильно болит. Наверно, сосуды повредил. Вернулись в роту в десять вечера.


20.10.74.Воскресенье.
Сегодня я в карауле, на улице лежит снег. Утром было шесть градусов мороза. Снег выпал восемнадцатого числа и пока не растаял, все сопки покрыты снегом. У осенних дембелей есть примета — если сопка Возвращения покрылась снегом, значит скоро домой.
За посёлком Матросово в двадцати километрах на север от нас есть сопка Званка высотой больше тысячи метров — вот её дембеля и называют  сопка Возвращения.
 Вечером было очень красиво, как в новогоднюю ночь. На ветках лиственниц лежит белый снег, всё кругом бело и тихо, в небе светит полумесяц - и полмесяца до дембеля, а я совсем ещё не готов...


                ***

Любовь! Что это такое? Она бывает разная.
Чувство близкое и родное, когда она самая желанная,
Когда ты, сломя голову, мчишься по городу в поисках
                Лукавой девчонки, задорно улыбнувшейся тебе,
Но ты запомнил её глазёнки и помчался за ней
Безумно влюблённым дуралеем...

                *
   Ты шла стройна и неприступна,
   Лицо подставив под лучи,
   Как маятник качалась сумка
   Вдоль белой стройненькой ноги.

   Ты вся светилась изумрудом,
   И платье тонкое твоё,
   Слегка приподнятые груди,
   Обвило, словно паранджой.

   Ты шла походкою красивой,
   О  нет, не шла — плыла, шурша
   Своей причёской золотистой
   И чёлкой, спавшей на глаза. 
               

   Принцесса шла и улыбалась,
   Из глаз струилася весна.
   Я, приглашенья не дождавшись,
   Заговорил, к ней подойдя.

   И вот теперь ни дня, ни ночи
   Спокойно жить я не могу.
   Её не видеть — нету мочи!
   ...Ищи иголку в том стогу.



           Из писем Шурика

13.05.74.
На праздники приезжала Алёнка в гости к родственникам на неделю. Я её не видел, разговаривал только по телефону, разговор был недолгий. Она, видимо, обиделась на меня. Я разговаривал культурно , ни на что не намекал и никуда не приглашал, и мы с ней мирно разошлись.
Праздники провёл посредственно. С  первого по девятое мая были четыре небольшие конторы. Первого мая сидели в кабаке — одни мужики. Весь день лил дождь и было паршиво. Второго мая отдыхал дома и никуда не пошёл. Третьего числа день рождения у моего друга соседа — чуваку исполнилось восемнадцать лет. По такому поводу напились в доску. Пятого мая опять кантора у одной подружки. Я тебе писал про женщину двадцати пяти лет. Мы с ней встречаемся до сих пор. Обычно у неё на квартире. Она решила меня познакомить со своей подругой по работе, которой 21 год — зовут Лида. У неё тяжёлая жизнь — жила с одним чуваком не расписанная, а он её наколол и ушёл. В общем, предлагает мне познакомиться с ней и работать на два фронта. Я, конечно, согласился и встретился с ней, но пока ничего не получилось.

30.06.74.
Я сдал сессию хорошо и получил пять-четыре-пять-четыре. Хорошая комбинация цифр, заработал на стипендию. Восемь месяцев буду получать по сорок рублей и того 320 р. Сразу после экзаменов начал отдыхать. Ездил на наши озёра недалеко от Ташкента. Там есть отличное озеро, раза в два больше, чем в Прибалтике. Туда можно ездить с девочками. Познакомился там и подколол новую женщину с коммутатора: замужем, 22 года, рост 175, вес 78, размер груди 5, размер брюк 48, пухленькая, короче, самый сок. Но времени в обрез осталось. Так что, займусь с ней после практики. Со старой продолжаю роман.
Рассказали мне сегодня анекдот: у армянского радио спрашивают, может ли член стать ударником коммунистического труда. Армянское радио отвечает — нет. Во-первых он не может работать восемь часов подряд. Во-вторых, он не любит одевать рабочую одежду. В-третьих, он плюёт на своё рабочее место.
Большое спасибо за твои стихи, присылай побольше.
Сестра тут концерты даёт — собирается замуж. На днях подают заявление в ЗАГС — о Господи, лишь бы это произошло. Мне уже это так надоело. Представляешь девке 24 года и от этого она начинает беситься, но вроде, всё дело на мази, и чувак нормальный — 27 лет, окончил институт и отслужил в армии. Подарил мне новую тельняшку — возьму её с собой в Прибалтику, буду там матросом.
Что-то, я сегодня расписался. Ну ладно, порадую тебя, а то там тебе скучно и вообще надоело, и тоска грызёт. Два года в отрыве от дома — поневоле с ума сойдёшь. Ну ничего, тебе ещё не много осталось — четыре месяца. Скоро услышу твой голос по телефону.
Недавно сидел и перечитывал старые письма (это бывает довольно часто). Переживал прежние времена и грустил. Я подсчитал, что ты мне прислал 50 писем, даже сам удивился. Так что, поздравляю тебя с юбилеем.
Зря ты бросил переписываться с Лидой. Это хоть немного бы скрасило твою жизнь в армии. Конечно, я как приеду, позвоню ей. Что скажу, пока не знаю, надо об этом подумать. Постараюсь старых ошибок не делать, кое-чему я научился, ведь жизнь на месте не стоит. Только дурак может повторять старые ошибки. Ничего серьёзного между нами я не допущу.




12.07.74.
Уже четыре дня в Даугавпилсе. Два дня провёл на турбазе. Погода дождливая и прохладно, никто не купается, но рыбу ловят. Видел Лиду и раз разговаривал с ней. На меня, вроде, не обижается, но какая-то не многословная, вытянулась и поправилась — девочка что надо. Передаёт тебе большой привет и просит извинить, что не писала. Говорит, была сплошная сессия. Так что, можешь продолжать с ней переписываться. Скоро на турбазу приедет Циклоп.
Болтались с ребятами по городу, пили пиво в барах. Я тебе скажу, отменные здесь бары, немного попахивает стариной. И магазины здесь что надо — постараюсь увезти отсюда побольше шмоток и всяких вещичек модных. Был сегодня на заводе, работаю в дизельном цехе слесарем второго разряда.



30.07.74.
Каждые выходные уезжаю на турбазу и постоянно вижу там Лиду. Она начала красить глаза, а так, вроде, всё без изменений. Видеть вижу, а действий совсем нет. Мы с Циклопом просили её собраться на пикник, как в прошлом году, но она категорически отказывается. Тут возникла одна паршивая история. Мои родители узнали от кого-то, что я, будто бы, собираюсь жениться на Лиде и что это серьёзно. Кто эту чушь спорол, я не знаю, но факт остаётся фактом — на всей базе считают, что Лида мой объект, и обстановка накаляется. Может меня перепутали с тобой — говорят, я круглый год пишу ей письма и получаю ответы. Моя мамаша приняла всё это всерьёз и решила познакомиться с ней. Ну поговорила. Её мамаша жаловалась на меня, мол, зачем я Лиду обманул, сказав,что живу в Москве, а сам из Ташкента. Это её очень задело и обидело. Пришлось поговорить с мамашей на эту тему, сказал, что меня с кем-то спутали и всё такое. Вот видишь, какие дела. Теперь мне противно подходить к ней, ведь её родители не дураки, всё видят, бог знает что могут подумать.
Пьём с Циклопом вино и играем в теннис.
 


19.09.74.
Хотел поехать после практики куда-нибудь отдохнуть, но вряд ли получится. Получил из дома письмо о тяжёлой болезни сестры — воспаление слизистой оболочки желудка. Зовут меня домой. Осталось четыре рабочих дня. Уже купил билеты в Москву и Ташкент. Получил характеристику с работы. Какой-то хрен написал, что я работаю на 150%. Почитаешь её, скажешь, что я какой-то стахановец, прям смех разбирает. Сдал вчера на третий разряд, можешь меня поздравить. Уже могу работать на должности механика. Знакомств с бабами я здесь не заводил, так, здрасте и до свидания. Тут одна в цеху клеила. Ей уже лет 28, звать тоже Лида, но такая здоровая, что ей жеребца надо. Надоела мне, всё говорит: «Ну, Шурик, одним вином ты от меня не отделаешься.» А я ей и вина не предлагал. Вот такие дела.
Приеду домой, пойду по старым лебедям.
Лида уехала в колхоз...