Эволюция

Весёлое, можно сказать жизнеутверждающее, место была четвёртая, мужская, палата травматологического отделения. Там хоть и разновозрастная публика собралась, но почти всё время оттуда раздавался весёлый смех. То анекдоты травили, то с шутками прибаутками козла забивали, вспоминали чего не-то забавное из жизни, а уж как кто в сей скорбный дом попал, так это вообще особь статья, прям таки готовый анекдот.
 
Лежавший у окна дед Петрович, под хорошей мухой решил выяснить кто ж в доме хозяин, за что и получил от супруги, Галины Кирилловны, по уху и свалившись с табуретки сломал ключицу.

Теперь Галина Кирилловна каждый день приходила в больницу, кормила супруга домашними супами, голубцами да котлетами. И пока Петрович поглощал принесённое, сидела напротив и, утирая несуществующие слезы надушенным, с кружевной каймой, платочком, приговаривала: ” Горе ты моё, горе …”

На койке слева от входа со сломанной ногой при аппарате, пребывал шестнадцатилетний раздолбай Вовик. Решив покрасоваться перед своей девушкой, он катя по двору на “Верховине” на полном ходу сделал стойку на руках.

Девушка оценила подвиг Вовика и пару раз в неделю навещала его. Вся такая из себя маленькая, востроносенько очкастенькая, постучавшись и чуть приоткрыв дверь, робко здоровалась и тихим, едва слышным голосом звала: ”Володя”. Тот не торопясь, как бы нехотя, вставал с койки, прихватывал костыли, и они шли в больничный садик, где забившись в уголок, взявшись за руки, долго, пока не разгонит дежурная медсестра, временами прерываясь на поцелуи, о чём-то беседовали.

На второй койке слева, с сотрясением мозга, двумя сломанными ребрами и ногой, маялся здоровущий, фигурой похожий на циркового борца, рабочий с “Точмаша” Сашка Петров. В воскресное утро, пока жена ещё спала, он, пребывая в одних трусах, разложив на кухонном столе газеты, увлечённо собирал, по найденной в журнале схеме, сигнализацию на окна. В это время, как на грех, под столом, по каким-то своим надобностям проходил кот Трифон. Трифон, совершенно случайно, задел поднятым хвостом Сашку по яичкам и того хорошенько садануло разрядом статического электричества. От неожиданности Сашка, схватившись за мошонку, вскочил с табуретки и выронил из руки паяльник. Паяльник упал на Трифона, тот завопив от дикой боли, прыгнул Сашке на грудь и вцепился когтями. Сашка попятился, споткнулся о табуретку и со всего маху, всей своей массой, грохнулся на пол.

Проснувшаяся от шума жена, выйдя на кухню, чуть не потеряла сознание. На полу, без малейших признаков жизни, с окровавленной грудью лежит муж. От упавшего паяльника, с мерзким запахом, тлеет расплавленный линолеум и вопя от боли, с дымящейся шерстью, по кухне носится кот.
Врачу приехавшей скорой пришлось выводить её из шока.
 
На койке справа с лицом, превратившимся в сплошной синяк, со сломанными носом и челюстью, излечивался интеллигент в седьмом поколение, доцент филологии, Юрий Александрович. Возвращаясь в лёгком подпитии с банкета, он, проходя мимо кампании малолетней шпаны, сделал им замечание: « Молодые люди. Вы, даже нецензурно выражаясь, умудряетесь по две ошибки в слове делать”. На последовавший вопрос: « Ты чё, умный що ли?” – ответил: « Да, я доцент филологии” – и это было последнее, что ему запомнилось.
Юрия Александровича уже пару раз навещал следователь, снимал и уточнял показания.

Пятая койка пустовала, но в понедельник вечером и её занял средних лет мужик, со сломанной ключицей и перевязанным глазом. Мужик представился Толей и больше никаких сведений о нём сопалатники не узнали.

Толя был неразговорчив, молча, отвернувшись к стенке, лежал на койке и с угрюмой обречённостью ходил на процедуры в офтальмологию. Страдающему бессонницей Петровичу, в одну из ночей даже почудилось, что Толя тихонечко плачет.

В выходные Толю навестили друзья. Хорошо навестили, организовав в саду, подальше от нескромных глаз, щедрое застолье. Он даже своим сопалатникам принёс полбутылки беленькой с закусью. Тогда-то он и поведал, что с ним приключилось, предварительно взяв со всех слово не смеяться и не издеваться над ним.

- Бухали мы, значит, кампанией на даче. Лихо бухали и водку пили, и вино, и коньяк, и самогон, вообще чё доставали, то пили. Три дня бухали. Пить-то пили, а жрать толком не жрали – так хлеб, колбаса, огурцы, картошка в мундире … Ну, значится, на четвёртый день приспичило мне в сортир по долгому. Пришел, сел, сижу думу думаю, а дело не идёт и всё тут. Я воздуха в легкие понабрал, поднатужился и … Тут меня словно лопатой огрели, левый глаз такой болью полыхнул, что я подскочил, да башкой о потолок грохнулся. Ребята меня потом в сортире без сознания нашли, со сломанной ключицей.

- А с глазом чего чего? – поинтересовался Петрович.

- Кровоизлияние сильное. Такое иногда у рожениц при потугах бывает.

- Ну! А доктора-то что говорят? Вернут зрение?

- Обещают. Только очки носить придётся.

- Нда, вот вам и эволюция. Никакой эволюции и нет – неожиданно подытожил Толин рассказ Юрий Александрович. И видя непонимающие взгляды, пояснил – По одной из версий динозавры от запора вымерли, из-за изменения климата слабительная трава, которую они ели, расти перестала вот им смертушка и пришла. Так что друзья выходит никакой эволюции и не было.