Влахернская Икона

                ОХРАНА ВЛАХЕРНСКОЙ ИКОНЫ

           было вне моей компетенции и лишь волшебный

      запах мастики из Величайших Мощей готовил трапезу для Духа...

        Нет, не тайны все мертвы,

       но трепет плоти любимой вызывающий странные

       очертания сквозь покрывало...

    Вздох, как изношенная туфля кожаной страсти

    и лохмотья бедер чужих скрипят

    все сильнее и готов я понять рослую лилипутку-даму

    с картонными каблуками,

    и цинковыми глазами, что исторгают сладкие слёзы греха...

    Кровоточит Единение и прижав к тебе себя

    я ощущаю пеньюар сотканный из

     остывшего пота лжи и пахнет тобой

                лишь мое церемониальное опустошение...

              Мы ЗАСТЫЛИ и путь отошел от нас...

              ты продалась за медяк свободы от меня...

    Раскуренная сигара фавна источает

    ХРИП ТЕРПИМОСТИ охваченный бредом и

    госпожа гроза, похожая на поэзию, разлила бокалы в возгласе:

                "Бандиты! Час настал!   

     Милосердные сестры мои,

     что разливом вы и взором черным, гнусавят ваши поцелуи

                НЕПРИЧАСТНОСТЬЮ К УВЕЧЬЯМ ПОШЛЫХ ЛЕГКИХ

                НЕНАВИДЯЩИХ ВЗДОХ ПОХОЖИЙ НА

                СОМНЕНИЕ МЕДЕИ...

     Ненависть, похожая на слабость с огромными зрачками,

          изрекающая бред, что

    не разгадать, строит цветные витражи

            и исчезают все желания кроме желания

                пасть и зарыдать...

     Слушатели служителей, о гнедые и лживые "служители" ХРИСТА,

                вы утомляйте и уходите

    без следа, лишь скопища тухлой кожи,

    мокрой кожи, мокрой от течки

    и зноя и не ведающей

               ИСТИННОЙ ВЕЛИЧАВОСТИ НАГОТЫ РАСПЯТОГО БОГО-ЧЕЛОВЕКА(!)

     Охладите мне грудь, я под запретом, и все, что во мне и без меня...

     Тепла рубашка, но ХЛАД БОЛЕЮЩЕГО ОКНА

     чувствует тело и пляска прячет

    танцующих лик и то, что шлюхами их зовут...

     Проснулись вновь дальние планеты

                и сверяя свой размер Земля с опаской

                срывает шторы грусти,

       про Милосердие кряхтит опившись духом прогнившее брюхо...