Вредная привычка

Ждать его осталось не долго. По крайней мере, я на это очень надеюсь. Ночь безлунная, освещенная только мириадами звезд, рассыпанных по непроглядно-черному бархату, тянется бесконечно долго. Время здесь идет иначе. Ты делаешь вздох, и проходит минута, или время вовсе замирает. С ума тут сошло не только время. Ветер дует сразу с нескольких сторон, солнце село, если я правильно запомнил, не на западе, а на юге. Сама реальность потеряла рассудок. Все складки реальности, все ее потайные щели, заполненные чудовищами, многоликими и всегда голодными,  разумными настолько, что человек слишком примитивен, чтобы даже просто это представить. У них все иначе, и это страшнее всего.  Пламя в разожженном мной костре меняется с оранжевого на синий, и стоит мне закрыть глаза, и открыть их снова, все становиться на свои места.
Я смотрю на Проводника. Мириам, как она решила мне назваться, сидит на валуне у перекрестья дорог, на котором я разжог костер, свесив ноги, и курит длинную сигарету. В темноте не видно ее разных, хаотически изменяющих цвет глаз. Все здесь меняет цвет, и это тоже сводит меня с ума. Мне надо переждать эту ночь. Надо дождаться его. И поэтому я начинаю вспоминать то, что происходило со мной за сегодняшний, последний в этой складке реальности день. Как человек, уходящий из дома навсегда в неизвестность, в неясном ему самому порыве, оборачивается назад, и целует стену дома, в котором прожил долгие годы, но куда не хочет больше вернуться.
И я заново переживаю этот день…
…Машину я оставил на знакомой мне улице. Типичное место на окраине любого города. Улочка мрачноватая, грязная, ветер треплет обрывки газет, сигаретные окурки и прочий мусор. Глазницы окон  панельных пятиэтажек смотрят бельмами выцветших на солнце дешевых занавесок и пластиковых жалюзи. За домами небо пачкает серым дымом котельная. Улица совершенно пуста, но магнитолу я все равно вытащил и положил в бардачок (так спокойней).
Как добраться до этого места мне доходчиво объяснили,  но, все равно, я солгу, если скажу, что это было просто. И виноваты тут отнюдь не застройщики, и прочие создатели городского ландшафта, просто само это место было не совсем здесь.
Если объяснять на пальцах, мир вокруг нас представляет собой некую огромную, почти бесконечную мятую простыню.  Все, что мы видим вокруг, все, что мы можем ощутить, существует только в нашей складке реальности. Есть вещи, которые существуют в других складках, и мы не можем увидеть или потрогать их, если не находимся в месте, где граница истерлась, или изначально была зыбкой. Еще, есть то, что находятся сразу в нескольких складках, или может перемещаться по своей воле между ними. Все это давно стало элементами народного фольклора, но не стало от этого менее реальным.
Место, которое я искал, называлось «Гиацинт». Кафе «Гиацинт».  Существовало оно в трех или четырех мирах одновременно, и поэтому для человека вроде меня выглядело постоянно меняющимся. Каких-либо деталей описать я не в состоянии, ибо все, что ты видел сейчас, в следующую секунду неуловимо ускользало и меняло облик, едва заметно, какая-нибудь мелочь становилась другой, но это завораживало и сбивало с толку. Не знаю, сколько я стоял на пороге, любуясь бесконечными метаморфозами и хаосом перемен. Наверное, добрых пятнадцать минут. Единственной абсолютно статичной и неизменной деталью этого строения была дверь, потому что только дверь полностью находилась здесь, в нашей складке. Дверь, для посетителей из этого мира.
Я взялся за тяжелый латунный дверной молоток, изображающий человека, повешенного за ноги. Постучал. В весеннем утре стук прозвучал пронзительно и очень громко, как будто был единственным звуком, имеющим право на существование. С минуту ничего не происходило. Я уже было подумал, что если это кафе, зачем я стучусь в него как в жилой дом, и тут дверь плавно, и вообще без всяких звуков отворилась.
Внутри кафе было меньше, чем казалось снаружи: крошечная барная стойка, и четыре столика. Стены в разлапистых розовых цветах. Пухлые купидончики повсюду, где только можно. Отвратительный приторный интерьер.
Я присел за стойку. Абсолютная глухая тишина, как будто все вокруг было набито ватой. Я даже хлопнул в ладоши, чтобы удостовериться, что не оглох. Громкий хлопок сказал мне, что с моими ушами все в порядке. Я прочистил горло, не потому что мне это было необходимо, а для того, чтобы просто обозначить свое присутствие. Никакого ответа не последовало, только купидончики так же мерзостно улыбались мне своими пухлыми губками.
Я решил ждать. Взял салфетку, и принялся рисовать какую-то ерунду. Поставив несколько точек, стал соединять их в рисунок изначально не имеющий смысла.
- Чего изволите? – голос соответствовал интерьеру, приторный мерзкий женский голос. Если бы голос мог иметь цвет, то этот, несомненно, был бы розовым.
Я поднял глаза на внезапно появившуюся хозяйку заведения. Женщина неопределенного возраста. Говоря неопределенного, я имею в виду то, что ей с равным успехом могло бы быть и сорок пять, и пятьдесят, и тридцать, и даже двадцать пять лет. Седые волосы были убраны в высокую прическу по моде тридцатых годов, кожа в морщинах, скрытых слоем пудры, но лицо при этом молодое (как будто была жертвой того странного генетического заболевания, преждевременного старения) глаза пронзительно голубые. На ней было платье. Какого вы бы думали, оно было цвета? Правильно, бледно розовое. Такого цвета бывают увядшие цветы, те которые обычно уже лежат в мусорном ведре.
- Черный кофе,- ответил я, немного замявшись от неожиданности, и странной внешности собеседницы.
- Черный, или ЧЕРНЫЙ, как безлунная ночь в крепком дубовом гробу? – спросила она без тени иронии.
- Второй вариант, - улыбнулся я.
… Так я познакомился с Проводником. И признаться, не хотел бы больше встречать представителей их вида. Не хотел бы больше попадать в паутину Проводника, тем более такую гадкую, как кафе «Гиацинт». Надо отдать должное Мириам, она могла сделать со мной все что угодно, вплести меня в свою милую розовую сетку, и я стал бы, например, одним из этих милых купидончиков – похоже, таких же незадачливых посетителей как я.  Они, в отличие от меня, должно быть, не смогли понравиться изменчивой и нечеловеческой натуре Мириам.
 Проводники - существа без начала, конца, цели и точки отсчета. Они везде и всегда, они и существуют и не существуют одновременно. Моральные понятия, так крепко въевшиеся нам в мозг, наподобие любви, добра, зла, честности, каких-либо эмоций для Проводников просто пустой звук. Их разум, чистый и незамутненный всей этой человеческой мишурой, работает четко и слажено. Они самое ужасное, что существует во вселенной (кроме может быть Самого), и, при этом, самое прекрасное и чистое проявление разума вообще. Приятно так же осознавать, что при встрече с Проводником ваша самая большая ценность и единственная валюта, которой можно заплатить за Переход, то есть душа, могла быть совершенно спокойной за то, что ее Проводник не тронет. Это их самое большое отличие от того остального, что населяет пространство между мирами, между складками простыни Вселенной. Остальные брали плату только душой. По частям или целиком. У самих Проводников, вопреки расхожему мнению были души. Их души были иного качества и свойства, нежели, человеческие, и ценились больше, но достать душу Проводника редко удавалось, сами они их не продавали. Им нечего было предложить взамен. Что можно предложить почти всемогущему существу?
Проводник ел меня. Тонкой струйкой тянул из меня сок жизни, смакуя и причмокивая. Час в паутине Проводника - это полгода жизни. Это десяток-другой седых волос и морщин на лице. Поэтому нужно было торопиться. К чему Переход, если там тебе останется пара лет?
- Поговорим о деле, - предложил я.
Она кивнула. Кофе, и правда, был черен до невообразимости, и был очень вкусным. Я боялся предположить где, в какой из бесконечного числа складок он был выращен.
- Мне нужно совершить Переход, - продолжал я. Я знаю, чего мне это будет стоить, но я все для себя решил. Отговаривать меня бесполезно, не теряй времени. Мне нужно встретиться с Самим. А поскольку ты Проводник, я прошу тебя об услуге сопровождения. Заплатит тебе Повелитель мух, как роде и положено, ты будишь иметь проценты от его прибыли.
Она улыбнулась, выставив напоказ идеальные зубы ее любимого цвета.
- Сегодня ночью. Место я  покажу сама, транспорт–  твоя проблема, - сказала она, - Ты знаешь правила, переждать ночь. До самого утра. До первых петухов.
Я кивнул. Я слышал о том, что показывает психам вроде меня, которые решились поменять мир, ночь Перехода, но бояться было уже глупо. Если ты решил топиться страх глубины должен уйти на второй план.
- Зови меня Мириам, - она подняла руки и распустила волосы. Седым водопадом они упали ниже талии, - И, кстати, с чего ты так уверен в том, что я буду тебя отговаривать, человече?
… А потом она изменилась. Чтобы испугать меня.
 Внешность ее вообще обманчива, живя сразу в нескольких складках, она имела сразу несколько обличий, одновременно. Я видел ее похожей на человека, потому что принадлежал своему миру. Житель иной реальности видел бы ее, например, сплетением ядовитых, покрытых струпьями, щупалец, или тем, что я даже представить себе не могу. Но и в моем случае внешность ее не была обычной. Глаза, которые вначале были голубыми, меняли цвет, причем меняли его постоянно и независимо друг от друга, плавно переходя по спектру от одного оттенка к другому. Один зеленый, другой синий. А сейчас один красновато-бурый, а второй желтый. Секунду спустя оба розовые.
К этому можно было даже привыкнуть. Особенно мне, человеку с плохим зрением, достаточно было просто снять очки, чтобы не замечать мелких перемен в ее внешности. Но на этот раз она поменялась кардинально.
Это произошло не мгновенно, а наоборот плавно и  медленно. Так, как плавится свеча. Воск оплывает, и от первоначальной формы остается только воспоминание. После того, как она распустила волосы (серым седым водопадом упавшие ниже поясницы), она начала это представление. Она уменьшилась в размерах, ростом теперь она напоминала ребенка лет шести, но с фигурой молодой девушки, волосы остались седыми, они сделались короче, соразмерно размеру тела. Так же соразмерно уменьшилось и розовое платье. Липкий безумный танец под одному мне слышную диссонансную музыку был завершен. Спустя минуту (долгую, безграничную как океан), предо мной стояла девочка с лицом старухи и телом девушки семнадцати лет с седыми волосами, укрывшими покатые плечи. Три ипостаси (девочка, женщина и старуха) в одном существе.  Она достала сигарету, зажгла спичку и втянула дым.
- Не забудь мне напомнить, чтобы я купила сигарет, - голос ее нисколько не изменился,- Иначе я не знаю, что со мной будет.
- Детям не продают сигареты, - сказал я.
- Значит, их купишь ты, - она мило улыбнулась,-  Кстати, тебя как зовут, человече?
- Алекс, - ответил я.
- У нас еще много времени, может музыку?
- Что ты можешь мне предложить? – музыка сейчас бы не повредила, что-нибудь странное, какая-нибудь психоделика. Так сказать саундтрек к реальности.
- У тебя есть Pink Floyd? – спросил я, но без всякой надежды на положительный ответ.
- Я думаю, это подойдет, - улыбнулась Мириам, - Астрономия господня. Не против?
По щелчку ее пальцев на столике передо мной появился граммофон. Не эти новые вертушки, которые последнее время снова вошли в моду, а именно граммофон, с ручкой, и раструбом, похожим на гигантский цветок. Она поставила пластинку, завела ручку и опустила иглу на винил. Застрекотала знакомая бессмысленная (как говорили мне знающие люди) морзянка. Несмотря на свой архаичный вид, и чисто физическую неспособность играть стерео, граммофон не просто играл хорошо, он делал это так, будто музыка звучала прямо здесь прямо сейчас, выходя из-под пальцев и струн музыкантов, а не с пластинки тысяча девятьсот шестьдесят пятого года. Я знал, что чем дольше я здесь, тем меньше жизни во мне остается. Но дудочник, стоящий у врат зори, захватил меня в свой плен.
… Прощание с городом затянулось до вечера. Я никогда бы не подумал, что в этом месте мне будет, с чем попрощаться. Прожив тут двадцать один год из своих двадцати трех, я научился чувствовать ко всем этим улочкам, глухим дворам, грязным площадям и пустым скверам только чувства отвращения, какое бывает у человека, привыкшего к ресторанной еде, когда его пытаются накормить чем-то, на чем крупными буквами написано: «Еда без труда! Раз и готово!». Единственная проблема заключалась в том, что к «ресторанной еде», то есть к чему-то помимо «лапши быстрого приготовления», олицетворяющей этот город, я не привык, и привыкнуть не мог, ибо никогда не видел в своей сознательной жизни чего-то иного.
Но сейчас, находясь на пороге Перехода, путешествия в один конец в параллельную реальность, где все будет так, как я того захочу, потому что мне предоставят выбор, я понимал, что где-то в глубине души, которая у меня все еще была, я люблю это грязный гиблый городишко. Как жертва любит своего мучителя.  Как бедная, измученная судьбой и жизнью женщина необъяснимо любит пьяницу и дебошира мужа. Для этого есть название. Стокгольмский синдром. Я был жертвой этого недуга.
Несмотря на раннюю весну, было жарко. Столбик термометра в магазине, куда я зашел за бутылкой минералки поднялся до тридцати градусов по Цельсию. На улице мел суховей. Серо-желтая мелкая пыль вилась по плохому, изрытому ямами асфальту, закручивалась маленькими смерчами, забивалась в глаза и скрипела на зубах. Солнце прилипло к зениту, и казалось, физически не могло сползти вниз. Висело там, как раздавленная муха на лобовом стекле автомобиля.  Облаков не было. Небо как дно перевернутой кастрюли. Синей эмалированной кастрюли. Горячее, тяжелое небо. На улице было еще жарче. Была еще одна особенность нашего городка в этот период – куда бы ты ни шел, везде тебя преследовал запах разложения. Легкий, едва уловимый, заставляющий принюхиваться, ища причину и источник. Это место всегда было ближе к аду. Настолько близко, что, казалось, если встать на перекресток, любой перекресток дорог, босиком, то можно почувствовать, как дьявол лижет тебя пятки шершавым своим языком, и черти хватают тебя за щиколотки и тянут вниз, туда, где еще жарче.
Я бродил мило оскверненных памятников мертвым вождям, мимо парков, где выродившиеся представители человечества проводили свои бессмысленные часы за бессмысленными занятиями, вырезая на деревьях и загаженных голубями скамейках бранные словечки, не связанные каким бы то ни было смыслом. Мимо неработающих фонтанов, темных аллей, которые неизвестно куда вели, и никто бы не смог сказать, кого ты можешь встретить там, когда ночь укрывает своим пыльным одеялом это построенный под несчастливой звездой город.
Время, захваченное в плен в кафе «Гиацинт» оклемалось и восстановило свой неровный бег. Солнце сползло вниз по сковороде небес, которые не были уже такими синими, как два, три часа назад. Теперь небо было цвета пыли под ногами, в воздухе пахло сухой грозой. Грозой, в которой не будет места дождю, и ни одна капля не оросит истомившуюся по влаге землю.
Я присел на скамейку в парке. Достав перочинный ножик, я решил запечатлеть последний свой день. Если хочешь чтобы тебя прочли, пиши (или выцарапывай в моем случае) в тех местах, где это сможет прочесть твой читатель. Я уж было занес нож над доской скамейки, как мой взгляд пал на то, чего тут быть совсем уж не могло (хотя, в моем положении пора было уже перестать удивляться подобным вещам), это была маленькая розовая (опять розовый!!!) улитка. Знак от Мириам, что пора ехать за ней. Улитка сидела на скамейке спокойно и неподвижно, поэтому я все-таки вырезал одну единственную банальную фразу на грязной доске. А потом я раздавил склизкую тварь, превратив ее в сгусток розовых соплей.
Она ждала меня на том месте, на котором я в прошлый мой визит в «Гиацинт» оставил машину. Она снова изменилась. Теперь она казалась старше и выглядела здоровой (наелась мной). На вид девушка лет двадцати, с аппетитной фигуркой. Волосы (седые, потому что она не могла их менять) спрятаны под кремовым шелковым платком, вместе с ее розовым платьем этот платок старил ее. Свои непостоянные глаза она спрятала за широкими темными очками.
- Ты сигарет купил? – спросила она, и я вспомнил, что как раз этого-то я и не сделал.
- Возьми мои, - я достал пачку «Кента», где оставалось сигарет десять,  из кармана брюк, - Мне уже точно не понадобятся.
Курение было исключительно, если так можно выразиться, местной забавой. Ни в одной из соседних, или дальних реальностей такая привычка, как вдыхание дыма, для получения удовольствия, на сколько я знаю, не практиковалась. Достаточно было своих пороков. Мириам, похоже, сильно пристрастилась к этому виду сомнительного удовольствия, а поскольку она в принципе была невосприимчива к вреду здоровью, курить она могла, в прямом смысле, как паровоз. Что, собственно говоря, она и делала.
- Попрощался? – спросила она без интереса в голосе, и я решил не отвечать.
… Хватит воспоминаний. Все это: и наш молчаливый путь, и дорога, пустая и горячая, и все та же вездесущая пыль (о, душа мира!), все это осталось в прошлом. Мой последний в этом мире закат, когда раскаленное до красна жирное солнце, шипя сползало за горизонт тоже в прошлом. В прошлом рука Мириам на моем плече, и ее горячий приторный поцелуй с привкусом табака, запустивший вызов Повелителя мух, ознаменовавший финальную стадию моей сделки. В прошлом дым ее сигарет раз в полчаса (хотя время здесь шло, как ему самому хотелось). Хватит воспоминаний…
…Это началось сразу после того как меня поцеловала Мириам. Сначала незаметно, на самом краюшке восприятия стали дергаться тонкие нити, развязываться сложные тугие узелки. Это было как лавина в горах, как камнепад, начинающийся с одной единственной песчинки, рушащий горы до основания, сметая все на своем пути. Все говорило о том, что Повелитель мух, был уже в дороге. Сминая пространство на своем пути, он шел сюда, следовал на зов. Легенды говорили, что он окружен тучей мясных мух и страшен настолько, что смертные становятся седыми от одной его тени. Его движение чувствовалось во всех ближайших складках реальности, всеми, кто мог что-либо чувствовать. Имеющий глаза, да увидит! Мириам курила теперь часто, очень часто. Признаться, моя рука тоже тянулась к сигарете, но я сдерживался. Перед смертью не надышишься, и не накуришься.
Ждать пришлось совсем не долго.
Когда на вас едет автомобиль, вы обычно видите его издалека. Так? Обычно сначала в темноте блестят фары, потом вы можете различить очертания кузова, его цвет, степень его чистоты, силуэт водителя и пассажира внутри. Да, скажете вы. Но тут все было иначе.
Машина буквально выпрыгнула из ничего, раздался визг тормозов, и фары тускло осветили нас с Мириам, и мой хилый костерок на перекрестке проселочных дорог.
Ожидая существо, именуемое Повелителем мух, или просто Самим,  вы ждете огромного черного лимузина с тонированными стеклами, внедорожника, или отрада, или даже велосипеда (был один мультфильм который я видел, так в нем существо по имени Гробовщик передвигалось именно на велосипеде, жутковато, скажу я вам), в общем вы ждете чего угодно. Реальность (любая из возможных, я думаю) – забавная штука. Это был пикап Форд М. Старый, ржавый красный Форд М пятидесятых годов. Повелитель мух тоже, мягко говоря, не тянул на того, кого следовало бы бояться. Из-за руля вышел дед лет семидесяти, скрюченный, иссушенный. На нем были брюки с подтяжками коричневого цвета, просторная рубашка из мешковины и соломенная шляпа с рваными полями. Он был бос, и его длинные желтые ногти на ногах зарывались в бурую степную пыль. Вокруг него, действительно, вились мухи. Навозные жирные мухи, как я и предполагал. А тень его, не доводила до седины в волосах, она просто кружила вокруг него, как стрелка на часах, и ей похоже, было плевать, что источник света (фары пикапа) вообще не двигался.
Не говоря ни слова он присел у костра, и вытянул ноги. Некоторые слишком любопытные мухи из его свиты превратились в горящие падающие звездочки.
- Давайте сразу к делу, - скрипучим голосом предложил дед, - Ночь длинная, дел по горло.
Он провел ребром ладони по горлу, как бы показывая, что их действительно не в проворот.
- Я хочу Перейти, - сказал я,  - Душа у меня есть, дайте мне что подписать и покончим с этим.
- Монти! – крикнул дед, -Мальчик мой, неси контракт, похоже, клиент созрел.
Из кузова пикапа вышло существо, напоминающее человека только в общих чертах, и то, издалека в темноте, и если бы вы сняли ваши очки.
 Огромная как переспелый арбуз, лысая серая голова, нелепое, словно наспех слепленное из грязи тело с конечностями разной длинны рахитичное тело. У него был один огромный налитый кровью глаз, на месте второго был уродливый багровый шрам, как от ожога кислотой. В руках Монти нес потертую красную папку для документов и перьевую ручку. Подойдя к нам  (с каким же трудом он ходил!), Монти поклонился старательно, но неуклюже, (учитывая его облик ожидать большего и не приходилось),  пожелал доброго вечера даме. Голос его был мягким, звучным, и совершенно не вязался с крайне уродливой внешностью.
- Мой секретарь Монти, - вставил Повелитель мух,- Монти, зачитай контракт, пожалуйста.
Секретарь еще раз поклонился, и принялся читать: «Повелитель мух, действующий по собственному его праву, с одной стороны и Александр Ингар, одушевленный человек, с другой стороны, заключили данный договор о нижеследующем…»
Не скажу, что я внимательно слушал, но одну деталь я заметил. Нигде в договоре, там, где речь заходила о плате за услугу Перехода не говорилось, кому должна принадлежать, передаваемая Повелителю мух, душа. У меня появилась идея.
… Монти не успел еще дочитать договор до конца, когда Мириам обнаружила, что мои полпачки сигарет она уже выкурила. Она даже несколько раз заглянула в пачку и потрясла ее, чтобы убедиться, что сигарет больше нет. Привычка страшная штука.
- Душу бы отдала за сигарету, - едва слышно шепотом сказала она. По видимому, это были мысли в слух. Я улыбнулся до самых ушей. Теперь самое главное не выдать себя. Я подвинулся ближе к ней, и достал последнюю, помятую сигарету из кармана рубашки.
Привычка эта была у меня давно. При покупке новой пачки сигарет, я оставлял одну и носил ее в кармане рубашки, от чего там всегда были желтые табачные пятна. Привычка страшная штука, говорю же…
Я дал ей сигарету. Она взяла ее. Я чиркнул спичкой и она подкурила. Сделала глубокую затяжку, закатила разноцветные глаза (очки она сняла с наступлением темноты) от удовольствия.
- Я услышал тебя, Мириам,- торжественно сказал я, - Я с радостью принимаю то, что ты даешь мне добровольно и безвозмездно, за оказанную мной скромную услугу.
Я расхохотался. Расхохотался и Повелитель мух - понял, что только что произошло. Он понял, я понял, понял и Монти (хоть он и не улыбнулся).  Душа Проводника теперь принадлежала мне. Официально, по всей форме.
- Монти, - дед смеялся, и хлопал себя ладонями по коленкам,- Я правильно понял, Проводник продал душу? Все по закону?
- Да, сир, - вежливо своим менторским тоном, произнес уродец, - Мадам высказала предложение, обозначила цену. Молодой человек любезно выполнил услугу, и может теперь взять свою плату за ее оказание.
- Я хочу расплатиться за переход этой душой,- признаться теперь, когда все получилось и я вот-вот должен был покинуть этот бренный мир я начал по-настоящему волноваться, вдобавок мне было стыдно,- Это возможно?
- Ее душа ничем не хуже другой, - ответил Повелитель мух, - А если по чесноку, то уж точно подороже твоей, человечек. Беру!
Он встал, отряхнул зад, и приблизившись к сидящей с осоловелым видом Мириам ( сигарета в ее руке истлела до половины сама по себе, потому что она затянулась всего пару раз). Повелитель мух вытащил из кармана грязных брюк прозрачную аптечную баночку, поднес к лицу Мириам, которое он держал другой рукой, и душа Проводника, как горячее масло перетекла в это новое тесное вместилище. Там, где только что сидело бессмертное всемогущее существо, осталась бессмертная, всемогущая оболочка, пустая бездушная оболочка.
- Ты сможешь с этим жить, парень?- спросил Повелитель душ, по-отечески приобняв меня за плечи. Небо прорезала молния, и спустя секунду раздался удар грома. От него пахло свежескошенной травой лугом, и скотом. Не знал, что встречу дьявола. Дьявола в образе фермера.
- Там все начнется заново, - сказал я, скрывая стыдливую улыбку, - И… я ненавижу розовый цвет…

г. Фролово
4 июня 2014 г.