Служу Советскому Союзу

      Любое утро воскресения во всех воинских частях горячо любимой страны начиналось с просмотра передачи, название которой созвучно привычному всем ответу военнослужащего.  Не исключение из этого правила были и пограничные  училища.  Политический уклон Голицыно еще более обязывал наше начальство следить за массовостью просмотра. Так что, не зависимо от желания курсантского контингента, все засматривались этой замечательной программой.
Большая часть сюжета отводилась, конечно, успехам самой сильной.  Показывали,  чего в реальности   нет,  или чего бы хотелось, что бы было. 
       На  построении батальона в субботу, в  нарушение правил,   присутствовал сам комбат.  Триста курсантских физиономий были устремлены в центр коридора, не предвкушая ничего хорошего от слов хозяина ситуации. Сам он закончил,  командное училище, и, как мне кажется, не любил наше племя.   Пришел  в комбаты с кафедры тактики. По разговорам, он метил на должность заместителя начальника училища. Чтобы двигаться по карьерной лестнице, необходимо себя показать. Именно по этой причине батальон наш был излишне образцовый, в отличие других все курсы обучения мы выжимались полностью. Обычно надменно строгий, комбат, чуть улыбаясь, заявил, что завтра к нам приезжает съемочная группа телевизионной программы, которая нас стабильно развлекает в воскресение.   Будет снимать, как курсанты нашего училища преодолевают комплексную полосу пограничника. Улыбка видимо была связана с тем, что съемки по сюжету происходят летом. На улице был февраль.  Зима в этот год реализовалась приличная, снежная. По полосе естественно зимой никто не бегал, а значит, высота снега была с курсантский рост. По строю пронесся гул, который никак не влиял на начало съемок. Телевизионщики имели гарантированный шанс потратить пленку на живописные ландшафты июльского училищного лета.
      Кто хоть раз бегал, поднимался, прыгал, скользил по лабиринтам этого объекта, понимает о масштабах работы, и красочности мероприятия.
Сколько раз, вот так, лихо, мы ныряли в дырку в стене, щегольски вытянув вперед левый сапог и руки, на раз заскакивали на высоченный барьер. Естественно, кульминацией была вышка и канат. Поначалу ползли по этой веревке вниз спиной, цепляясь, трясущимися  руками и сапогами. На стажировке в учебном пункте Средней Азии, один мой юный вояка, добравшись до середины каната, отпустил руки, зависнув, оторвался, полетел как ракета,  и воткнулся в песок, простояв некоторое  время  точно вертикально.
 Затем, с опытом, преодолевали маршрут  мастерски, поверх волшебной льняной нити, сдвинув подсумок для магазинов автомата под себя, согнув колено, цеплялись за канат  носком   сапога, балансируя другим сапогом как канатоходец.
      Я нормально наловчился бегать через эти препятствия, так что, при формировании училищного списка лучших, нелюбящий меня замок, скрепя авторучкой и своим желанием, записал и меня. Нас отобрали в так называемую спорт роту. Временно мы не ходили на занятия, жили в спортивном  комплексе училища, питались как спортсмены. Самое главное, мы не подчинялись своим назойливым, как насекомые, начальникам, свободно выбегали за охраняемую территорию и практически были предоставлены сами себе.  Тренировки наши, как и все, что приносит удовольствие,  быстро закончились. Мы поехали в Москву на соревнования. Прибежал я почти последний. Естественно места никакого не занял. Что, может быть, было и неплохо. Призеры, после поехали на другие соревнования, а я, что называется, завис в воздухе. Для спортивного начальства я уже числился обыкновенным курсантом и учился. Мое непосредственное начальство этого не знало, и считало, что я в спортивной роте. Первый раз в жизни бардак армейский был  за благо.  Получив полулегальным способом увольнительную чтобы пересечь  границу училища, я поехал в Москву к тете. План у меня в голове созрел  такой. Переодеться  в цивильное и съездить домой. Путь был не близкий. От Москвы до дома девять часов по железной дороге. Я сильно рисковал. За это можно было на все проценты быть отчисленным из училища. Появившись на Ярославском вокзале, я столкнулся с ситуацией отсутствия билетов до дома. Кондукторы отправили меня к машинисту локомотива, машинист к начальнику почтового вагона. Мужик из почтового долго меня рассматривал, подозревая меня, как  шпиона. Потом сжалился и пустил. Разговоры хозяина вагона в купе чередовались им с приемкой и сортировкой почты на полустанках. Время пролетело быстро. Еще быстрее пролетели сутки дома. Поздоровавшись с мамой, я убежал к своей девушке, придя домой   не раньше утра. На столе лежала записка отца о том, что я мог бы провести время и с родителями. Быстро на вокзал и обратно.  Рельсовые стыки,  споря с колесными парами, уже отсчитывали километры, воруя у меня ауру дома, счастья, и безнаказанности. Любимые командиры ничего не узнали, и я влился в нервное море училищного хаоса.
      Всю субботу мы таскали на плащ палатках все, что было на зимней полосе. Постепенно место съемок прояснялось, оставляя за пределами кадра, рукотворный пик если не коммунизма, то офицерской глупости и курсантской бесплатной рабочей силы точно. Огромная вершина снега растаяла только в конце весны.
Летний пейзаж искусно  оформил привезенный песок, так что у зрителей могло возникнуть ощущение излишней знойности.   Съемки, не помню.  Заранее нам объявили,  какого числа  мы сможем осязать  результаты своей титанической работы.    Потраченное рабочее время на пленке съежилось до нескольких минут.  Телевизор  показал горячие потные лица взмыленных защитников рубежей, которые в жаркое лето лихо передвигаются на картинке. Пар изо  рта, красный нос курсанта  ближнего плана могли распознать не все. Цветной телевизор был не во всех частях. Страна, прильнув к экрану, любовалась защитниками границы.