Подведем итоги

               

                Предупреждение
            Этот обзор рассчитан, в основном,  на горных инженеров.

               
                Часть I 
                Общие наблюдения               
         
           Закончив свои воспоминания, я хочу еще раз обратиться к ним с намерением сделать  обобщающую оценку своих впечатлений от   работы в этой профессии  в  период от Сталина до Путина. Основанием для такого обобщения я считаю свой  66-летний  опыт участия в этой основополагающей отрасли народного хозяйства.

            Студент горного института, горный инженер на производстве, кандидат и доктор наук в научных учреждениях, доцент, заведующий и профессор кафедры  на горном факультете  политехнического института – вот мой послужной список, который дает мне основания для ряда объективных и субъективных  оценок всего увиденного и пережитого.

            Начну с самого начала – студенчества. Этот этап моей жизни описан достаточно полно в соответствующем очерке. Хочу лишь обратить особое внимание на ту разницу, которая отделяет мои студенческие годы (1948 – 1953)  от времени, когда я работал на кафедре и занимался подготовкой горных инженеров (1982- 1996). С тех пор сменилось два поколения и появилось основание для их квалифицированного сравнения. Должен признать, что это сравнение  не в пользу последнего периода.

            Тогда, всего через три года после окончания  войны, материальные условия нашего студенческого быта можно, без преувеличения, назвать ужасными. Они достаточно подробно описаны в главе «Студент».

            Но мы знали, что на производстве наша жизнь изменится в лучшую сторону – будет квартира, приличная зарплата и, разумеется, нужная стране и нам трудная, но почетная работа. О важности  профессии говорила и наша стипендия. На первом курсе я получал 395 рублей, на которые вполне можно было не только не умереть с голоду, но иногда купить самое необходимое из одежды и даже подкинуть 50 рублей матушке, работавшей секретарем-машинисткой и получавшей  360 р. в месяц.

           Более того, с переходом на каждый последующий курс стипендия возрастала на 20 рублей. А еще, если я старался и сдавал сессию на отлично, то получал к стипендии еще 25%. Для сравнения - по тогдашнему валютному курсу размер моей стипендии  был равен примерно 100  долларам! 
          
                Студенческий коллектив.

            Институт располагался в столице Казахской ССР г. Алма-Ата и наш контингент  в полной мере представлял демографический расклад  республики. Кроме казахов, русских и украинцев с нами жили и учились татары, евреи и по нескольку представителей других малочисленных народов Советского Союза, вплоть до 1 чеченца Лом Али Индарбиева.

           Сопоставляя общий образовательный уровень и знание русского языка ребят «коренной» национальности с моими студентами конца ХХ века, я должен констатировать явные преимущества первых. Ребята-казахи хорошо владели русским языком и, за редким исключением, очень неплохо осваивали специальные дисциплины, для изучения которых знание русского языка должно было быть много выше бытового уровня.

           Именно из-за этого больше всего страдали мои студенты, которые не могли конспектировать лекции в связи с непониманием сути технических терминов и полного отсутствия знаний по геометрии, стереометрии, столь необходимых  для объемного пространственного представления о горной технологии, а также физики и химии  как основы её процессов. И это на 80-десятом году советской власти и нескольких реформ средней и высшей школ!

           Для профессий подобного рода большую роль в подготовке специалистов играют производственные практики. Там мы впервые получали представление о будущей работе, в результате чего происходил естественный отбор – одни  навсегда с ней  роднились , другие избирали стезю попроще и легче. Как были организованы эти практики и как мы к ним относились, рассказано в соответствующих разделах. Что касается организации производственных практик в  то время,  когда я был заведующим кафедрой, то отношение к ним со стороны предприятий  и самих студентов в большинстве случаев было чисто формальным. Самым важным стимулом стали деньги, которые можно было заработать в одном забое или лаве, а вовсе не познание всей технологической цепочки. 

            Мы были детьми войны, а это значит, что с лета 1941 года, когда она началась  и вплоть до окончания института в 1953 году, когда мы разъехались по рудникам, мы никогда не были по-настоящему сытыми.
           Студенты делились на две категории – «общежитских» и домашних. Из первой вышли наиболее подготовленные к жизни и производству инженеры. Наголодавшиеся, уставшие от неустроенного быта, но,  в то же время, привычные к «общаге», мы легко врастали в трудовые  коллективы предприятий. И еще - именно поэтому мы  рвались на производство, пренебрегая соблазнами аспирантуры и научной карьеры.
 
               О  горных инженерах на производстве.

          Из хорошего студента, обучавшегося не ради диплома, а из желания  стать специалистом, получится хороший горный инженер. Во всяком случае, так думал я и большая часть моих товарищей, оставшихся преданными своей профессии даже после выхода на пенсию. В подтверждение этого тезиса мне придется сослаться на себя. Я не был «сталинским стипендиатом» и не мог им стать по вполне объективным причинам, как «сын врага народа», но я старался впитать как можно больше знаний о специальности из теоретических курсов, но еще больше - из межкурсовых «практик» на горных предприятиях. В результате на рудник я прибыл вполне подготовленным инженером, что довольно быстро было признано и рабочими, и начальством.

            Как правило, инженер на производстве хорошо разбирается в  технических, технологических и экономических  проблемах. Это вполне естественно, так как   производственный ритм и режим  предъявляет строгие требования к качеству управленческого персонала и не оставляет места для тех, кто недостаточно  подготовлен к этой профессии.

             Однако общая тенденция в высшем образовании в период «застоя» и «перестройки» не могла не отразиться на качестве подготовки  инженерных кадров. С этим явлением мне приходилось сталкиваться на горных предприятиях, на которых я имел дело в большинстве случаев с «управленцами», но не с «творцами». Молодые люди командовали сменами и участками, но очень слабо разбирались в конкретных технических и технологических вопросах. Им недоставало практических знаний.   

            А между тем горнодобывающая промышленность была, есть  и будет сферой конкретного производства, свободного от разлагающего влияния всеобщей безответственности и халтуры. Есть объем, который надо добыть, в нем есть содержание и качество полезных компонентов, которые надо извлечь и реализовать, чтобы получить прибыль. Именно они определяют  требования к управляющему персоналу и есть  основания для беспокойства о том, что его качество сейчас находится на недостаточно высоком уровне.


                О горной науке и её кадрах.

            Бурный рост горнодобывающей промышленности, который естественным образом связан с ростом численности населения и его материальных потребностей, дал ощутимый импульс  к развитию научных учреждений всех уровней – от академического, до отраслевого и вузовского. Будучи аспирантом с существенным производственным опытом, я  первые два  года целиком посвятил тщательному изучению отечественного и мирового опыта открытой разработки месторождений.

           В списке предприятий, на которых я побывал, числится 34 карьера и 18 рудников и угольных шахт – с подземным способом разработки.

           Работая над диссертацией, я находился под еще достаточно свежим влиянием трех  факторов – любви и интереса к специальности горного инженера,  живой памятью  опыта работы на карьере и острым желанием сделать не просто интересную, но обязательно полезную  для производства научную работу.

            Мое вхождение в горную науку пришлось на самый благоприятный период  в истории СССР – хрущевскую «оттепель» и связанный с нею бурный научно-технический прогресс. Это событие дало мощный стимул и в сфере открытых горных работ, включая самую сложную их часть – технологию буровзрывных работ.

           На этом этапе мне приходилось часто бывать на совещаниях и посещать крупные научные центры  в Москве и Ленинграде, Украине и Казахстане и общаться со многими известными учеными – М.А Лаврентьевым, Г.И.Покровским, Ф.А.Баумом, Н.В.Мельниковым, Г.П.Демидюком, М.Г. Новожиловым, Ф.И.Кучерявым и многими другими. Эти корифеи  горной науки, в отличие от профессуры более позднего периода, еще сохраняли живой интерес к её  проблемам  и не чурались бесед и встреч с соискателями вроде меня.
           Вельможное чванство пришло на рубеже 70-ых годов вместе со стремительным развитием новых «научных направлений» и «научных школ», зачастую враждующих, но  не по принципиальным вопросам, а по территориальной и национальной принадлежности.  В этих условиях интересы горной науки отступали на задний план, их  подменяли конъюнктурные   соображения, а с ними стало процветать диссертационное «мелкотемье».

           Много лет я не переставал удивляться метаморфозам перехода моих   сослуживцев из категории мыслящих ученых в категорию закоснелых чиновников от науки. На этой стадии они прекращали всякую умственную деятельность и с азартом отдавались служению иерархии, передавая по её ступенькам команды сверху вниз, совершенно не интересуясь конечными результатами процесса.   
            
           За сорок с лишним лет причастности к науке  пришлось познакомиться с бесчисленным количеством кандидатских и докторских  диссертаций и не  припомню случая, чтобы защита оставила яркий  след в  памяти. Довелось  мне также побывать  и в роли научного руководителя.  Две диссертации из пяти заслужили высокую оценку, и этот  успех был вполне объяснимым – оба соискателя вошли в науку, будучи горными инженерами с солидным производственным стажем. Три остальных  были стандартными образцами сложившейся системы подготовки «научных кадров» - раз человека приняли в аспирантуру и периодически аттестовали, то далее по поговорке – «ученым можешь ты не быть, но кандидатом быть обязан». Стыдно, обидно, но такова жизнь!             


                О  преподавателях горных специальностей.
 
          Я до сих пор с гордостью вспоминаю наших  уважаемых преподавателей КазГМИ. Какими они были классными специалистами, знатоками нашего будущего дела и бескомпромиссными, требовательными до безжалостности, экзаменаторами. 

          Кроме специальных  дисциплин в программу нашей общей подготовки входило изучение иностранного языка и основ философии. Ведь мы должны были стать инженерами, а значит  культурными людьми с  высшим образованием. На самом деле это была очередная профанация с политическим душком.

          Добротное знание языка, в моем случае – английского,  не приветствовалось, дабы я не смог слушать «вражеские голоса» в оригинале. Достаточным считался уровень перевода технических текстов со словарем.

          А сведения о философии нам преподносили в объеме курса «Основ марксизма-ленинизма»,  в котором  вместо многочисленных философских школ и учений вполне достаточным считалось освоение «Диалектического и Исторического Материализма» в объеме IV главы «Краткого курса Истории ВКП(б)»,  написанной самим И. В. Сталиным.      

          Естественно, получив высшее образование, мы становились неплохими специалистами, но  оставались малообразованными людьми. К этой категории я причисляю и себя, так как только побывав за границей (Франция, Бельгия, Германия), я понял, насколько я обделен в этом плане. 

          И, что удивительно, в результате  из вузов выходили  инженеры, неплохо подготовленные    для работы в существующих условиях, а наше высшее образование после ошеломляющих успехов 60-ых годов ХХ века, было  признано лучшим в мире и заставило  США всерьез задуматься.
          
            К сожалению, после оттепели началась  застойная слякоть.  В результате мы  стали свидетелями и участниками одного по существу, но  разнонаправленного по сути процесса -  Америка и прочий демократический мир развернули усилия в сторону бурного и качественного научно-технического прогресса, а наши образование и наука  увлеклись лишь его количественной стороной, совершенно отбросив качество.  И мы  получили то, что имеем сейчас – беспомощное здравоохранение,  барахтающуюся науку,  отсталые промышленные технологии, потерянные поколения инженеров и ученых и подрастающее безграмотное пополнение,  образованное на клеточках ЕГЭ.

           Эта судьба не миновала и ту сферу деятельности, которой я посвятил свою жизнь – горное производство, горная наука, высшее горное образование. Упадок во всех этих сферах происходил на моих глазах. Более того, я был не только его свидетелем, но участником и даже исполнителем. Все это изложено в разделах «Зав. лабораторией»,
 «Зав. ОНИЛ» и «Зав. кафедрой».  Одновременно  я был активным наблюдателем  процессов деградации всего лучшего, что было достигнуто в науке и на рудниках в 60-ые годы.

          Что касается преподавательского состава кафедры и факультета,  с которыми мне пришлось плотно работать в течение 14 лет  с 1982 по 1996 годы, то, в основном, это были «доморощенные» кадры, окончившие наш слабый и, как я уже писал в разделе «Кафедра», ненужный республике горно-геологический факультет  Фрунзенского политеха. Окончив ВУЗ, они попали на наши  горные предприятия, не относящиеся, прямо скажем, к передовым технологическим объектам, и, проработав от года до двух, убегали под  родной кров. Становились преподавателями без твердых теоретических знаний и реального производственного стажа, начинали готовить себе подобных и пытаться на той же скудной базе писать диссертации.
   
          Подводя итог всему изложенному, я прихожу к печальному выводу о том, что наш новый кризис это лишь звено  в бесконечной цепи прошлых и грядущих экономических неудач, порожденных глубокими пороками самой системы управления государством. Иными словами, кризисы носят системный характер и никакие  аварийные методы «ручного управления», цены на нефть и газ или кадровые перестановки не помогут. Система порочна и требует  не улучшения, а волевой ломки и замены на ту, которая успешно функционирует в передовых странах, например – Германии.


            В заключение мне хочется поделиться также мыслями и оценками моего собственного места в этой системе в частности и в моей стране – в общем. Хочется подвести итог всей моей жизни и откровенно сказать о том, удалась она или нет.

            Беда нашей страны и её административной системы состоит в том, что в них, в равной мере, плохо быть и руководителем, и подчиненным. Руководитель никогда не может быть уверенным в том, что его распоряжения выполняются правильно или не выполняются вовсе. А подчиненный, лишенный самостоятельности и ответственности, всегда будет стараться либо ничего не делать, либо сделать кое-как. 

           Мне как руководителю темы и лаборатории приходилось сталкиваться
с еще одним советским феноменом, а именно – с присутствием в небольшом коллективе одного-двух «коммунистов», в то время, как я сам оставался принципиально беспартийным.  Так возникало  отчуждение, вызванное тем, что они становились проводниками идеологии, которой их накачивали на собраниях,  и пытались воздействовать на стиль моего руководства, его идейное и научное содержание. Это было очень неприятно, но с этим приходилось бороться или мириться.      

          Эта  порочная система взаимоотношений начальников и подчиненных сохранилась вопреки многочисленным реформам, продолжающимся в попытках улучшить промышленное производство и экономический потенциал   страны. Глядя на то, как В.В.Путин мотается по стране в стремлении познать всё, улучшить всё и пробудить в управленцах ответственность и  исполнительность, мне становится его жалко. Все его слушают, что-то записывают, но вся схема остается мертвой – в ней отсутствует принцип  «обратной связи». Нет дискуссий, есть поддакивание  со скрытым пожеланием – скорее бы ты уехал.  А дальше – как всегда – видимость деятельности при отсутствии видимого эффекта.

          И вот вам результат – от школы до академии наук, от молотка с гвоздем до космического аппарата, от таблицы умножения до суперкомпьютера, от клизмы до томографа мы растеряли способности к новым идеям, их реализации и воплощения в жизнь. Мы живем только тем, что давно  сделано на Западе и Востоке  даже без способности качественно воспроизвести уже известное. А если ценой усилий воспроизводим и повторяем, то в реалиях это уже устаревшее и мы опять плетемся в хвосте научно-технического прогресса.

          Почти 100 лет российской истории в стране и обществе  культивировался принцип беспрекословного подчинения и выполнения «мудрых указаний» партии через её  «партийцев». Инакомыслие или протест  рассматривались как предательство «интересов  трудящихся масс» с вытекающими последствиями в виде репрессий  или ограничения карьерного роста. Продвижение по службе  оставалось только тем, кто был «безгранично» предан  генеральной линии партии. Результат такой политики известен – полная некомпетентность на всех уровнях управления и застой в экономике и промышленности, закончившиеся крахом идеи «развитого социализма». 

           Последствия такой кадровой политики ужасны. Вспомните  те события, которые произошли в 50-ые годы в области сельскохозяйственных наук, когда в СССР «народный академик» Т.Д.Лысенко объявил генетику «продажной девкой империализма» и физически уничтожил советскую школу генетиков.

           Не прошло после этого и десяти лет, как подобному удару подверглось другое научное направление – кибернетика. Вот как она описана в «Кратком философском словаре» - «Кибернетика – реакционная лженаука возникшая в США после второй мировой войны и получившая широкое распространение в других капиталистических странах; форма современного механицизма».  Такое определение не могло не отразиться на  поступательном развитии вычислительной техники и высоких технологий, которые мы покупаем даже в «отсталом» Китае. 

            В   период работы в науке  меня всегда поражало скептическое отношение или полное неприятие нового. А ведь  задач в области технических наук не так уж и много, их можно разделить на две группы:
            предложение новых идей, решений и технологий;
            совершенствование существующих технологий и технических средств.

            Я считал, что если я пришел работать в научное учреждение, я должен идти по этому пути. Но именно здесь мои старания часто  вызывали раздражение  моих сослуживцев, а подчас и отторжение со стороны  авторитетов горной науки. С этим я сталкивался всегда и повсеместно,   писал в  своих воспоминаниях, и, чего греха таить,  продолжаю испытывать до сих пор.
            
            И вот результат – из всей когорты советских лидеров от Ленина до Путина я не могу ни одного назвать достойным руководителем  такой сложной страны, как моя. И в этом почти полная аналогия с моей личной карьерой – из всего сонма начальников, с которыми мне приходилось иметь дело, я могу отметить положительно только одного – бывшего ректора ФПИ В.М.Журавлева, да еще своего приемника на посту главного инженера рудника Кудряшова Г.П.  Увы, оба этих добросовестных мужика рано ушли из жизни, став жертвами административной системы.          

             А мы еще хотим  сделать свою страну процветающей, когда одни её  боятся или ненавидят, а другие стараются сбежать!  Поэтому, когда я смотрю и слушаю  частые выступления нашего президента или  премьера, я чувствую большой разрыв между «словом и делом». Этот разрыв сейчас на собственных кошельках ощущает большая часть нашего населения, и я в том числе. А в таких обстоятельствах трудно верится в «светлое будущее».

           Но возникает, естественно, вопрос – а что ты сам сделал за это время? Попытаюсь ответить.



.                Часть II.
                А что сделано?

             Мне 85 лет! Жизнь клонится к закату и, вполне естественно, хочется самому разобраться в том, насколько она состоялась, и поделиться мыслями с теми, кто прочитал мои мемуары. Что же мне удалось, и что не получилось. Я подвергну анализу только одну её сторону – мою горную профессию и работу по специальности.

             Своим первым  достижением в области науки о взрыве я  считаю  методику исследования кинематики движения породы  и формирования развала на  моделях из эквивалентных материалов. На основе изучения  деформации массива  была предложена технология буровзрывных работ  с сохранением  морфологии рудных тел, применение которой  на месторождениях со сложной геологией позволило значительно уменьшить потери и разубоживание руды.
            Это исследование  стало основой моей кандидатской диссертации (1963 г.) и впоследствии было  использовано в ряде кандидатских и докторских диссертациях..

            В  1963 г.  Институт Физики и Механики Горных Пород АН Киргизской ССР стал участником Всесоюзной темы №411.  Нашей лаборатории было поручено исполнение  раздела по совершенствованию технологии  буровзрывных работ,  обеспечивающей использование конвейерного транспорта. При обсуждении плана работ я, на основе своего практического опыта, сказал, что эта задача является  практически неосуществимой. В ответ  на заявление  меня  назначили ответственным исполнителем именно этого раздела темы.

           В результате этого «насилия»  родилась оригинальная методика исследования сопротивляемости горных пород разрушению в процессах бурения, взрывания и выемки при экскавации на основе единого энергетического критерия.

           Подобные комплексные исследования ранее нигде не проводились. Их первые научные результата были доложены на II Всесоюзном совещании по буровзрывным работам в г. Днепропетровске в 1965 г., а в 1976 г. в издательстве «Недра»  вышла моя монография «Буримость и взрываемость горных пород».

           Новый метод вызвал большой интерес на горных  предприятиях, финансировавших исследования,  разработку и изготовление приборов измерения энергоемкости процессов, и, одновременно, обструкцию со стороны ведущих ученых и, в первую очередь, - Московского горного института.

           В последующие годы  я продолжил  исследования, расширив  тематику  изучением энергоемкости транспортирования горной массы при автомобильном, железнодорожном и конвейерном транспортах, а также энергоемкости в циклах дробления и измельчения. При этом мне пришлось привести к единому показателю три вида энергии, используемых на открытых горных работах – электрическую, химическую энергию взрывчатых веществ и тепловую энергию дизельного топлива.  Оказалось, что энергозатраты, выраженные  в Джоулях  на тонну или кубометр, для разных видов энергии существенно отличаются по цене. Этот факт послужил основанием  нового  принципа  анализа эффективности  технологических комплексов, использующих различные виды энергии.

           В соответствии с этим принципом были выполнены исследования на 12 карьерах различных отраслей горной промышленности, результаты которых  были суммированы в монографии  «Энергоемкость процессов добычи и переработки полезных ископаемых» (Москва, издательство «Недра», 1986 г.).

          В наиболее завершенном виде  принципиальные положения этого многолетнего исследования  были изложены в  докторской диссертации «Энергетические основы оптимизации технологических процессов открытых горных работ», г. Кемерово, 1989 г. (см. «Тернистый  путь к докторской»).  Но и защита не исчерпала всех возможностей нового принципа.   
 
          Не вдаваясь в детали, опишу важнейшие, притом – новые в научном и практическом отношениях, результаты  исследований, начатых еще в 1964 г. в рамках темы №411.

             1. Взрываемость горных пород следует определять не по многочисленным сложным классификациям, а непосредственно в процессе бурения взрывных скважин по величине удельного расхода энергии.  Это правило, в котором есть и известные исключения.

             2. Одновременно было установлено, что величина удельного расхода энергии в процессах бурения и экскавации  также служит простой и удобной в использовании  характеристикой их буримости и экскавируемости.

              3. Удельная энергоемкость  является универсальной характеристикой  любых технологических процессов горного производства.

              4. Удельная энергоемкость производственных процессов является наиболее удобным и объективным критерием оптимизации производства, свободным от недостатков, присущих экономическим (стоимостным) показателям.
              Установлено, что минимизация удельного энергопотребления автоматически означает минимум себестоимости конечного продукта.

              5. Экспериментальные данные и методика энергетического анализа  позволили по-новому подойти к изучению горного производства в качестве сложной геотехнической системы и, следовательно, применить к нему принципы теории сложных систем.

              6. Результаты комплексного исследования дают основание для совершенствования методики ценообразования. О важности  проблемы объективного ценообразования упоминалось на правительственном уровне. 

               7. Весьма перспективным является также использование  энерго-экономического  анализа процессов и всего производства, в котором удельные энергозатраты органически связаны со стоимостью соответствующих энергоресурсов.

              Эта, заключительная, часть исследований изложена в брошюре
«Энергетика процессов и систем открытых горных работ и рудоподготовки». Бишкек-Москва, 2002 г.

              Вполне естественно, после этого перечня возникает вопрос – а что из всего перечисленного нашло практическое применение и каков результат?

              Сложность реализации этих идей заключалась в необходимости оснащения каждого производственного агрегата датчиками, которые  позволяли бы регистрировать удельную энергоемкость процесса. Однако в период 1965 – 1991 г.г. такие устройства нашей промышленностью не выпускались. Мы были вынуждены  изготавливать  их кустарно, вследствие чего  они не соответствовали условиям работы горного оборудования. После распада СССР по известным обстоятельствам эти работы вообще заглохли. Но идеи оставались в умах и в  условиях «рыночной экономики» становились все более востребованными.

            В начале XXI века о них вспомнили там, где они когда-то зародились – в Киргизии, в Кыргызско-Российском Славянском Университете, в котором еще сохранились кадры Академии Наук Киргизской ССР.  Группа энтузиастов во главе с кандидатом технических наук В.А.Коваленко получила возможность возобновить эти исследования при поддержке  Кумтор Оперейтинг Компани. На основе современных высоких технологий  были изготовлены приборы «Кобус» (Контроллер бурового станка) и  разработан программно-технический комплекс “Blast Maker”.
 
           В соответствии с законами рыночной экономики  энтузиасты из Кыргызстана начали  активно продвигать в жизнь новую технологию проектирования буровзрывных работ  и вскоре добились успеха и признания.    
          Наиболее успешно ПТК “Blast Maker” освоен на разрезе «Тугнуйский»   компании СУЭК.  (См. журнал «Уголь», №11, 2012 г.)

           Однако это  только первый и наиболее простой этап, при котором облегчаются работы по проектированию массового взрыва с учетом информации о неоднородности пород блока и выносом проекта на  блок с помощью навигационных систем  JPS или ГЛОНАСС. 

           Реализация идеи в полном объеме представляет более сложную программу, в состав которой, кроме прибора Кобус в качестве источника информации о взрываемости пород, должна входить  также зарядная машина, способная   формировать заряд с параметрами  ВВ, изменяемыми по высоте в соответствии с изменением их крепости. 

         Этот вариант можно считать идеальным решением комплекса БВР, позволяющим получить наибольший эффект как по удельному расходу ВВ,  так и по качеству подготовки взорванной горной массы к экскавации.   

                Э П И Л О Г 
      
         В окончательном заключении хочу сказать следующее – если в нашей стране взаимоотношения между властью и народом, между  начальниками и подчиненными, между поколениями и родственниками в семье  не изменятся к лучшему, то  светлого будущего у нас не будет.