Колодец

В шесть лет мир кажется огромным. Комнаты в доме просторные. Ручки дверей уже досягаемы, но все еще неудобны. Потолки высокие, люди вокруг — великаны. Но больше всего меня захватывают деревья. Их ветви так высоко уходят в небо! Я всегда мечтаю залезть на дерево и увидеть все, что происходит вокруг. Однажды я забрался на наш орешник, почти на самые высокие ветки, но тут выбежала моя бабушка и схватилась за сердце. Пришлось срочно спускаться и обещать, что я так больше не буду.
Сейчас я стоял под грушей и по привычке смотрел вверх. Красивые сочные плоды тяжелили ветки, и они гнулись к земле. Мысленно я прокладывал себе путь к вершине, но помня переживания бабушки, не решался пуститься в путь. А ведь эту грушу посадил папа... Захотелось заплакать. Нет, не буду! Даже самые маленькие мальчики не плачут! Мальчики должны защищать Родину! Во всем виноваты шайтаны – так говорит мой дедушка. Они зачем-то приехали в наше село и стреляют в людей. Забирают еду, обижают всех, дерутся. Мой папа не смог их остановить, один из шайтанов широко открыл рот и проглотил его. Я так думаю. Как все плакали, когда получили письмо! А я верю, что он сможет выбраться из живота шайтана... Мои мысли прервал тихий свист из-за забора. Это был мой друг Энвер.
 
– Эй, Шевкет, привет!
Расстояние между досками забора было большим, и я видел все, что происходит на улице.
– Привет, Энвер!
– Сорви мне грушу!
– Я не могу, мне нельзя на древо.
– Давай я!
 
По-воровски осмотревшись вокруг, Энвер перепрыгнул через забор, как кошка, взобрался по веткам к самым спелым грушам, сорвал несколько и, засунув под рубашку, спустился.
 
– Что там, Фадьме? Все в колодце сидит?
– Да, Энвер, сидит... – я вдруг вспомнил о сестре и о том, что обещал ей приходить к ней чаще.
– Бедная Фадьме, как она не падает в него?
– Ей дедушка сделал выступы, чтобы держаться. Зря я тебе рассказал! Ты разболтаешь, и меня убьют!
– Ты что, Шевкет, слово тебе даю! Хлебом клянусь, никому не скажу!
 
Сказав это, Энвер снова перепрыгнул через забор, и только пятки его засверкали по улице. Ему было уже целых восемь лет!
 
Я вздохнул и посмотрел по сторонам. Мама чем-то занималась дома, дедушка прилег, наверное, а бабушка месила тесто на хлеб и была очень этим увлечена.
 
Я потихоньку стал пробираться к колодцу. Моя старшая сестра Фадьме уже второй месяц пряталась в колодце от шайтанов. Ей было шестнадцать лет. С некоторыми ее подругами уже случилась беда, я слышал крики и плач, когда их уводили из дома и отправляли куда-то далеко. Именно поэтому мы прятали Фадьмешку в колодце. Немцы жили в нашем селе и могли в любой момент зайти к нам в дом, поэтому на рассвете мама выводила сестру, помогала спуститься в колодец и накрывала сверху крышкой. Там Фадьме сидела в полной темноте на специальных выступах, которые соорудил дедушка. Мне нельзя было подходить к колодцу, чтобы не привлекать внимания, но я находил способ приблизиться и перекинуться парой слов с сестрой. И сейчас подобрался тихонько и сел рядом на бугорок.
 
– Фадьме, ты слышишь?
– Шевкет, джаным, как хорошо, что ты пришел!
– Фадьме, тебе там темно?
– Совсем темно, Шевкет, – Фадьмешка заплакала, и мне стало очень ее жаль.
– Энвер приходил, грушу сорвал...
 
Так разговаривали мы с ней долго, пока кто-нибудь из домашних не замечал меня и не грозил палкой.
Днем мама носила ей еду под предлогом того, что набирает воду. Возвращалась с красными глазами и долго еще не могла успокоиться, плача, пока дедушка не прикрикивал на нее. Очень было жалко Фадьме! Ночью ей помогали выбраться из колодца, руки и ноги у нее плохо шевелились, были как деревянные. Бабушка и мама растирали ее, успокаивали, говорили, что надо потерпеть, что скоро война закончится. Кожа моей сестры стала совсем белой, даже зеленой. От сырости на теле появились кровоточащие незаживающие раны...
 
Однажды рано утром я проснулся от плача и громких криков Фадьме.
 
– Я не пойду в колодец! Пусть они меня убьют, пусть на куски порежут, я не пойду!
Мама плакала и уговаривала ее, Фадьме не соглашалась. Только слезы дедушки словно усмирили ее и успокоили, и она, молча, опустив голову, пошла к колодцу.
В этот же день к нам во двор зашли немцы. Говорили непонятно, но больше кричали. Забрали муку, фасоль и все, что нашли еще. Грушу к тому времени мы уже собрали и разложили на тапчане, чтобы она дозревала. Самые красивые и целые плоды дедушка подвесил под самый навес над тапчаном. Я наблюдал за немцами из-за угла. Эти шайтаны удивительно были похожи на людей. Один из них, вдруг заметив груши, направился к тапчану. Но он не стал брать те груши, которые ровными рядами лежали на самих досках, а полез по ним прямо в сапогах за теми, которые висели под крышей... Лучше бы я все эти растоптанные груши детям на улице раздал!
В это время второй немец направился к колодцу в конце двора, что-то весело напевая. Мама побледнела и качнулась. Дедушка хотел что-то сказать, но словно онемел. Надо было что-то срочно делать. Я побежал к немцу. Сердце колотилось в самом горле, так мне было страшно! Я дернул его за рукав. Он оглянулся и, кажется, улыбнулся мне. Я достал из кармана вырезанный деревянный нож и показал ему. Он потрепал меня по голове, присел на корточки, достал из кармана фотографию и показал мне. На этой фотографии была его семья: жена и двое мальчишек примерно моего возраста. Я улыбался ему, хотя так боялся и ненавидел в этот момент. Он пошел со мной обратно, и скоро они ушли... Эта история стала легендой нашей семьи под названием «Как Шевкет спас Фадьме».
 
Нам, конечно, повезло, а особенно Фадьме. Через некоторое время немцев почти не стало в наших краях. Говорили, что им устраивают засады партизаны, убивают их в огромном количестве, поэтому теперь они все сидят по своим главным базам.
 
Мой старший брат был на войне, мы каждый день молились о нем. А мне казалось, что он где-то в лесу возглавляет отряд партизан. И никто не мог меня убедить в обратном.
 
Прошло две зимы, скоро должен был настать мой День рождения. Мне исполнялось 8 лет, только обидно, что Энверу было уже десять, и я понял, наконец, что мне его не догнать.
 
У нашей калитки рос огромный куст сирени. Я так любил сирень, ее запах. Обнимал сразу много веток и вдыхал, вдыхал... Энвер говорил, что только девочки любят цветы, поэтому обнимал сирень я тайно, когда никто не видит.
В это утро я проснулся в прекрасном настроении. Запах сирени ощущался еще в кровати через открытое окно. Сегодня, 17 мая, мне исполнилось 8 лет! Я оделся и побежал во двор, по дороге попавшись в объятия мамы и бабушки, и бедное мое ухо, за которое потрепал меня дедушка. Я стоял и вдыхал свой любимый запах сиреневых цветов, как на дороге появились соседские мальчики, мои друзья, во главе с Энвером.
 
– Ну, что, Шевкет, тебе 8 лет исполнилось?
– Да, исполнилось.
– Советские солдаты говорят, что скоро война закончится. Вернется твой брат, наверное, он герой, как и мой папа.
– А еще ты в школу пойдешь в этом году!
Но в школу мне не суждено было попасть. Этот день оказался последним светлым днем моего детства, последним днем беззаботности и счастья...