Когда весь мир как будто за горой

Москва
2003
 
ББК 84
     П 472

Издание осуществлено при поддержке фонда
«Юнайтед Уэй Москва»


Позднякова И. Ю.
П 472        Когда весь мир как будто за горой. – Москва: АНО «Центр социокультурной анимации «Одухотворение», 2003. – 72 с.
       ISBN 5-8207-0015-5

Ирина Позднякова родилась и живет в Рязани. Инвалид с детства. Член Российского союза профессиональных литераторов. В 2002 г. в Рязани вышла ее первая книга – сборник стихов и прозы «Взгляните на звезды».
Повесть «Когда весь мир как будто за горой» – вторая книга автора – создана на основе переработки детских и юношеских литературных опытов. Главная ее тема – сложный внутренний мир ребенка-инвалида. Героиня повести ищет выход из вынужденного одиночества, остро переживая столкновение мира своих идеалов с реальностью. Книга будет интересна широкому кругу читателей, а также всем, кого волнуют проблемы людей с ограниченными физическими возможностями.

ББК 84

© И. Позднякова, 2003
ISBN 5-8207-0015-5 © И. Позднякова (илл.)





ПОСВЯЩАЕТСЯ
Лене С-вой,
подруге детских лет…


Когда весь мир как будто за горой,
Где всё мечта и всё недостоверно…

                К. Бальмонт



Героиня этой книги существует в реальности и живет в одном из городов России – довольно большом. Перед тем, как начать рассказ о ней, мне хотелось бы дать читателю возможность зримо представить себе обстановку ее комнаты. Не секрет, что жилище человека, вещи, окружающие его, могут многое рассказать о личности своего хозяина. Мне кажется, в данном случае читателям нужно кое-что знать заранее.
Итак, небольшая комната с незамысловатой обстановкой: диван-малютка, кровать, шкаф, письменный стол… Он-то, судя по всему, и является здесь наиболее значимым предметом: на нем разложены книги, тетради, альбомы для рисования… На подоконнике, в стаканчиках – карандаши и кисточки, на стене возле стола приколота кнопками карта звездного неба. Среди книг, стоящих на полках в шкафу, немало научно-популярных: по астрономии, биологии, истории. Но рядом с ними уютно расположились и поэты Серебряного века – Гумилев, Бальмонт, Анна Ахматова, Игорь Северянин и фантастика – Александр Беляев, Иван Ефремов, Жюль Верн, и «руководства для самодеятельных художников»… Книги стоят на полке рядом вовсе не потому, что они случайно там оказались. Каждая из них много раз была раскрыта и перечитана вновь от корки до корки. Лампе, стоящей на столе, часто приходится гореть до поздней ночи. Если бы она была живым существом, то видела бы, как постепенно, одно за другим, гаснут окна в соседней девятиэтажке и в других домах – и в целом квартале, быть может, остаются гореть лишь она да видимый из окна пятого этажа далеко внизу уличный фонарь…
– Но где же сама героиня? – спросите вы. – Из этого описания понятно лишь то, что ее интересы очень разносторонни. И что бы там ни говорилось о жилище и вещах, а лучше всего о человеке расскажет он сам, его родные, друзья, наконец… Где они?
Ну что ж…


Глава 1

… – Лена, ты здесь?
– Немо!  Проходи. Еле-еле удалось сюда выбраться. Как мне надоели все эти гости, поздравления… «Тебе пятнадцать лет, тебе пятнадцать лет…» Шуму-то! Как  будто мне не пятнадцать, а сто пятнадцать!
– Ну, а если еще и я тебя поздравлю? Надеюсь, ты не выгонишь меня прочь?
–  Тебя – выгнать?! Немо, не болтай чепухи!
– Но я, кажется, пришел первым? Где же все остальные –Аронакс, Ленд, Консель, Ильсор, Кеяна? Сейчас уже почти три часа, а они сказали, что будут у тебя в два.
–  Не знаю… Ты сейчас с «Наутилуса»?
– Нет, из Гранитного дворца. Обсуждал с Сайресом план экспедиции к звезде Барнарда.  Кстати, что ты об этом думаешь?
– Вот поговорю с Ильсором, тогда и отвечу. Конечно, проект очень заманчивый. Но звездолетом командует именно Ильсор, и в первую очередь надо спрашивать его. Одно дело летать по  Солнечной системе или на Рамерию, в окрестностях которой всё тоже давно известно, и совсем другое – звезда Барнарда. Что там вокруг неё крутится – никто не знает.
… – Лена, можно войти?
– Вот вы, наконец! Здравствуйте, Аронакс.
– С днем рождения!
– Ленд,  Консель, спасибо! А где Кеяна и Ильсор?
– Они не придут. Видишь ли, утром Каллисто упала и сильно поранилась. Кеяна сейчас возле нее… и Ильсор тоже.
– Боже мой, Каллисто! Что с ней?
– Ссадина на боку, но это пустяк. Гораздо серьезнее то, что она проколола  каким-то острым прутом ногу, внизу, около копыта… Да не волнуйся ты, вылечим! Ничего тут страшного нет. И потом, была бы это обыкновенная лошадь – но ведь это Каллисто! Она спокойно дала обработать ногу, мы ее перевязали…
– Словом, Лена, за Каллисто ты не беспокойся.
– Хорошо, Немо, не буду. Ну, а теперь, гости дорогие, прошу к столу… на котором, правда, никаких кушаний нет.
– И  не надо! Беседа вполне их заменит. Кстати, прочти нам то стихотворение Бальмонта, о котором ты как-то упоминала…
– Бальмонт? Это, наверное, «Далекое»… Нет, Аронакс, мне не хочется сейчас это читать…. Может, лучше что-нибудь из Бунина? Вот и книга как раз тут лежит…

Странный разговор, не правда ли? Вы, конечно, узнали имена героев Жюля Верна. Может быть, кто-то даже вспомнил Ильсора – инопланетянина из сказки А. Волкова «Тайна заброшенного замка». Но мы услышим еще много имен, знакомых нам по книгам. Кому-то, быть может, они покажутся совершенно несовместимыми. Только пылкая фантазия могла поставить их рядом.
Так оно и было на самом деле.
Впрочем, было ли это фантазией?..
Лена появилась на свет с тяжелым врожденным заболеванием. Девочка плохо ходила, не работала правая рука. Не все могли понять ее речь – нечеткую, со смазанными звуками.
Конечно, все это тяжело сказалось на ее жизни. Она очень редко выходила на улицу и почти не общалась с другими детьми. Они принимали ее в свои игры очень неохотно: трудно понять, что она говорит, да к тому же в подвижные игры играть не может… Ее изредка приглашали играть в «дочки-матери», но эта нехитрая игра ей быстро надоедала. Она уходила домой, брала свои игрушки и играла по-своему. Куклы у нее становились то сказочными королевами, то артистами, то космонавтами или инопланетянами… Часто она не отводила себе никакой роли в игре, являясь лишь автором и постановщиком тех историй, которые происходили с игрушками. Она как бы наблюдала их жизнь со стороны. Впрочем, бывало и так, что она брала себе главную роль – доброй волшебницы, королевы…
 Она любила рисовать – левой рукой, тоже пораженной болезнью, хотя и в меньшей степени, чем правая. Сюжетами рисунков становились любимые сказки Лены или ее собственные фантазии – например, девочка со странным именем Литии-кайка…
Учиться (на дому) она начала с восьми лет, но читать научилась года за два до этого. Возможно, умение читать помогло ей: в первых классах она все легко усваивала.
Рисование она не бросила, но главной ее страстью стало чтение. Она читала запоем, проглатывая все, что попадало ей в руки. Перерыла все книжные полки у себя дома, а также у соседей и родственников. Мать носила ей книги из двух библиотек…
Ходила она по-прежнему плохо, часто спотыкаясь и падая даже дома. На улице же непременно требовалась чья-то поддержка. Но она не замечала этого: вместе с книжными героями она покоряла горные вершины, летала к другим планетам, плыла по морям…
А со сверстниками отношения по-прежнему не складывались. Никто из соседских детей не любил читать. А она не любила, да и не могла, играть в прятки и салочки.
Она придумывала игры с вопросами и ответами: про  книги, про фильмы, про животных… Но девчонки, в лучшем случае, играли в них очень  неохотно, а в худшем – просто отказывались. Так и получилось в конце  концов, что все связи со сверстниками распались. Контакты с внешним миром для нее ограничились обществом родителей  и учителей.
Разумеется, это было плохо.
Надо было что-то делать, но что?
Если бы такая ситуация сложилась на два или три года позже, возможно, она оценила бы ее и постаралась исправить: не переставала встречаться с девочками, научилась бы ценить их интересы… Но тогда ее детское «я» бессознательно нашло другой, более лёгкий выход. Она, как,  наверное, любой ребенок, любящий читать, не могла смириться с тем, что у любимых книг есть конец, пусть даже хороший – и начинала придумывать продолжение. Часто она включала в это продолжение себя, переносила героев из прошлого или будущего в наше время…  Так, годам к десяти, и сформировалось то, что она называла «Колонией».
Истоком этого названия стал жюльверновский роман «Таинственный остров».  Она «возродила» погибший от взрыва вулкана остров Линкольна, и шестерка отважных колонистов во главе с Сайресом Смитом вновь жила там. Но не только она: остров стал вместилищем целого мира ее любимых книг. Тут поселились герои и Жюля Верна, и Ивана Ефремова, и Александра Беляева, и чуть более наивные, но не менее любимые ею герои Кира Булычева и Яна Ларри… Они плавали под водой на «Наутилусе», капитаном которого по-прежнему был Немо, построили звездолет «Хирон» – его экипаж возглавил Ильсор. Они летали к звездам и планетам, обнаружили лунную цивилизацию, организовали «содружество трех планет» – Земли, которую, увы, представляли лишь они, Луны и Рамерии – родины Ильсора. Они, наконец, могли путешествовать в прошлое и в будущее…
Шло время. Лена росла, а колония на острове Линкольна продолжала существовать. Число ее членов увеличивалось еще года два или три, а потом этот рост остановился.
Почти все жители острова были героями фантастических и приключенческих книг.
Но только не подумайте, что Лена не читала ничего другого! Новые члены Колонии перестали появляться тогда, когда она взяла в руки Пушкина, Толстого, Чехова… Переделывать их на свой лад – у нее даже мысли такой не возникало! Но… поделиться впечатлениями от прочитанного она могла лишь с Аронаксом, Конселем или Ильсором – других собеседников у нее не было. Родители были заняты домашними делами, учителя только
объясняли школьную программу. И ей ничего не оставалось делать, как только бежать на «Наутилус»…
Не слишком ли она была оторвана от реальной жизни? Возможно. Может быть, через несколько лет она пожалеет об этом. Но пока что ее вполне устраивает такое положение вещей, и ей только что исполнилось пятнадцать лет.

…– Ну что ж, прочти нам Бунина, –  сказал Аронакс.
– Хорошо. Вот одно стихотворение. С него и начиналось мое знакомство с бунинской поэзией, – Лена открыла книгу, но читать стала по памяти, не глядя в нее:

Черные ели и сосны сквозят в палисаднике темном,
В черном узоре ветвей – месяца рог золотой.

Слышу, поют петухи. Узнаю по напевам печальным
Поздний, таинственный час. Выйду на снег, на крыльцо.

Замерло  все и застыло, лучатся жестокие звезды,
Но до костей я готов в легком промерзнуть меху,

Только бы видеть тебя, умирающий в золоте месяц,
Золотом блещущий снег, легкие тени берез

И самоцветы небес: янтарно-зеленый Юпитер,
Сириус, дерзкий сапфир, синим горящий огнем,

Альдебарана рубин, алмазную цепь Ориона
И, уходящий в моря, призрак сребристый – Арго.


– Зимняя ночь, звезды и черный силуэт дерева. Так и видишь эту картину.
– Между прочим, этот мотив встречается еще в нескольких бунинских стихотворениях, – произнес Немо. Он взял книгу и стал перелистывать страницы. – Вот, например, это: «Где в окнах небеса синели, а в этой сини четко встал черно-зеленый конус ели и острый Сириус блистал». И вот  – «Сириус»:

Где ты, звезда моя заветная,
Венец небесной красоты?
Очарованье безответное
Снегов и лунной высоты?

Где молодость простая, чистая
В краю любимом и родном,
И старый дом, и ель смолистая
В сугробах белых под окном?..

– Немо, ты читаешь Бунина?! – воскликнула Лена. – Вот не знала…
– Представь себе, да. Почему это тебя так удивляет? Правда, прочел я его впервые недавно – всего около полугода назад.
– И что ты о нем думаешь?
– Поэзия – очень лиричная, образная. По-моему, она ближе к девятнадцатому веку, чем к двадцатому.
– Да, у меня такое же чувство. Впрочем, – Лена улыбнулась, – у него есть и такие стихи, которые поэтам прошлого столетия и в голову не пришли бы.
– Знаю, ты сейчас приведешь в качестве примера «Одиночество»: «Хорошо бы собаку купить». Так?
– Именно так. Но это, конечно, хрестоматийный пример, в любом предисловии прочитать можно…
– А что ты сама думаешь о Бунине?
– Я люблю именно его поэзию, хотя прозу я тоже читала. Знаешь, когда-то мне нравилась философия Тютчева. Но потом его стихи стали мне казаться… как бы лучше сказать… холодноватыми какими-то. В них все – голос одного разума. А Бунин… он чем-то похож на Тютчева, но это не бесстрастный философ, а прежде всего художник, глядящий на  мир, живущий в нем, и только потом – осмысливающий…  Бунинская поэзия – это что-то среднее между Тютчевым и Пушкиным.
– Кулинария для поэтов! – рассмеялся Нед Ленд. –  Берем сто граммов пушкинских стихов, перемешиваем с Тютчевым,  а для вкуса добавляем еще пять граммов Есенина…
– И правда, Нед! Нет, кроме шуток: мне нравятся почти все его стихи о природе, о деревенской жизни, «картинки с натуры». Из философских стихов больше всего люблю «Слово»: «И нет у нас иного достоянья! Умейте же беречь Хоть в меру сил, в дни злобы и страданья, Наш дар бессмертный – речь».
– А «Путеводные знаки»? – спросил Немо.
– Мне трудно о них сказать что-то определенное. Я отношусь немного настороженно к стихам на мифологические темы… Но все же, и их я понимаю больше, чем стихи на подобные же темы, например, у Бальмонта… Ты читал Бальмонта? – спросила она с некоторой тревогой в голосе.
– Нет.
– Лена, где ты? Чай готов! – послышался голос из другой комнаты.
– Меня зовут, придется идти.
– Иди, конечно, – сказал Аронакс.
– Приходи сегодня вечером на «Наутилус», – добавил Нед Ленд.
– Приду обязательно.
Все четверо вышли из комнаты. Но через секунду вдруг вернулся Немо.
– Прости, совсем забыл, – сказал он, – Джордано просил тебя зайти на днях. Он привез из Италии какую-то книгу…
– Хорошо, я зайду к нему.
– Тогда – до вечера.
– До вечера, Немо.

Лена вышла из комнаты. Вернувшись часа через полтора, она достала с полки томик Бальмонта, уселась на диван и раскрыла книгу. Нашла знакомые строчки и вновь – в который раз! – перечитала их.
«Нет, – подумала она, – я никогда не смогу прочесть это вслух!»


Глава 2

На «Наутилусе» можно было встретить любого жителя острова Линкольна. Чаще всего, конечно, там собирались жюльверновцы, особенно шестерка первых колонистов – люди, которые  стольким были обязаны капитану этого судна. Но и все остальные часто бывали тут. Кто-то приходил обсудить планы повседневных дел Колонии с Немо, который успевал участвовать во всем: и в работах на острове, и в космических экспедициях, и в плаваниях на самом «Наутилусе». Кого-то привлекала библиотека «Наутилуса», которая содержала не только книги прошлого века, но и самые современные научные труды, и новинки  художественной литературы. Кто-то шел сюда, чтобы просто посидеть в обществе  друзей…
Сегодня большой салон, служивший музеем и парадным залом, был пуст, но в библиотеке слышались голоса. Лена прошла туда. Первыми, кого она увидела, были три профессора: Аронакс, Паганель и Енотов из «Приключений Карика и Вали» Яна Ларри. Два чудака – один безгранично преданный географии, другой энтомологии – о чем-то горячо спорили. Аронакс слушал их с легкой улыбкой. Увидев Лену, он шагнул к ней.
– Хорошо, что ты пришла! Не слышала еще про сегодняшнюю сенсацию?
– Нет…
– На Рамерии открыли  каких-то животных, которые могут передвигаться по воздуху без всякой опоры – крыльев, перепонок. Впрочем, «открыли» – это слишком громко сказано; просто видел их кто-то. Не знаю, как там, а на Земле, скорее всего, это оказалось бы просто газетной уткой. А Паганель и Енотов сегодня целый день спорят: оба уверены, что такого не может быть, но расходятся во мнениях относительно того, по каким причинам…
…– И все-таки, вы не правы, Енотов! – услышала Лена голос Паганеля. Он с обиженным видом вышел из зала. Енотов только развел руками.
– Ну что, так ничего и не решили? – спросил его Аронакс.
– Ничего! Завтра же лечу на Рамерию и там из-под земли достану эту диковину! С днем рождения, Лена.
– Спасибо, Иван Гермогенович.
Лена окинула взглядом  библиотеку. Сегодня тут не очень много посетителей. Вот Гирин и Сима, вот прекрасная Тиллоттама… а где Даярам? Непривычно как-то ее одну видеть. Ах, вот он: с Гербертом разговаривает. А к Тиллоттаме подошла Мэри, а вот и Элен вместе с Гленарваном.
В дальнем конце зала – оживление. О, на «Наутилусе» сегодня были редкие гости. На диване сидели Эрг Ноор и Низа Крит. Рядом с ними – Немо, в стороне стояли Нед Ленд и Консель, Сайрес Смит, Ильсор… Люди Эры Кольца вместе со всеми слушали кого-то. Лена подошла поближе – и узнала Джордано Бруно.   
… – Я пробыл на Площади Цветов почти два часа, – услышала она слова Бруно, – но подойти поближе к памятнику так и не смог. Он был постоянно облеплен толпой туристов. Люди за четыре столетия не переменились: прежде они ходили смотреть, как сжигают еретиков, сегодня смотрят на памятники этим еретикам, но вот понять, что они люди, а не стадо коров, все еще не могут.
Раздался дружный смех. Низа Крит, улыбаясь, спросила:
– Надеюсь, вы не станете утверждать, что человечество никогда не изменится?
– Конечно, нет, Низа, ведь я вижу вас и Эрга. Но это будет еще так не скоро…

Да, это был Джордано Бруно. Самый смелый замысел колонистов был осуществлен чуть больше года назад. В то время, как весь мир считал и продолжает считать Бруно погибшим четыре столетия назад, он спокойно ходил по Риму в конце двадцатого века и смотрел издали на памятник самому себе.
Подготовкой спасения Джордано Бруно руководили Немо, Сайрес Смит и Ильсор. У колонистов была возможность путешествовать во времени, и неудивительно, что такой грандиозный замысел возник сначала у Лены, а потом передался и другим. Главной трудностью было не нарушать хода истории – уж кто-кто, а Лена, увлекавшаяся фантастикой, знала, к чему это может привести. Но выход был найден.
17 февраля 1600 года на Площадь Цветов привели узника, приговоренного к «милосердной казни без пролития крови» – сожжению заживо. Он взошел на костер, палач поднес к хворосту горящую головню… Но план, разработанный Ильсором, еще мгновение назад вступил в действие. Джордано Бруно был уже на Рамерии, но ни палач, ни священник, ни толпа зевак ничего не заметили. Ильсором и другими рамерианскими учеными был использован опыт менвитов – целого народа, обладавшего даром внушения. Когда-то он стал причиной многих несчастий на Рамерии, но теперь послужил доброму делу.
На ноги Бруно окончательно встал лишь около месяца назад: долгие восемь лет заточения и пыток сделали свое дело, и даже современной земной медицине было бы очень трудно ему помочь. Но лечился Джордано на Рамерии, а медики этой планеты могли творить чудеса! И все же даже им пришлось заниматься пациентом целый год…
Сейчас он рассказывал о своей поездке в Рим. Не думайте, что она была для него легким делом. Мало кто может сказать, что испытывает человек, вернувшись в то место, где всего год назад он должен был умереть. И уж совсем никто не знает, что чувствовал Джордано – ведь в этот год уместилось четыре столетия…
Он шутил, смеялся, с юмором описывая Рим конца двадцатого века. Но Лена знала, что вчера, вернувшись оттуда, он был серьезен, даже мрачен, и долго разговаривал с Немо. О чем думает он сейчас? Улыбается, в глазах задорная искра. Что было в них на Площади Цветов два дня назад… и тогда? Вот он сказал что-то Эргу Ноору, Низа его о чем-то спросила… Они стоят рядом – люди будущего и гений прошлого.

Лена вышла из библиотеки в полутемный салон. Достала из шкафа ветку коралла, машинально принялась вертеть ее в руках, думая о чем-то, затем села в кресло, в котором просидела минут десять, пока из библиотеки не вышел Гирин.
– Ты что тут сидишь в одиночестве? – удивился он.
– Просто сижу,  Иван Родионович. Что там сейчас делает Джордано?
– В данную минуту – иду сюда, – сказал Бруно, закрывая за собой дверь. – Чем обязан интересом к моей персоне?
– Джордано, Немо говорил, что вы просили меня зайти…
– Да, верно! Но ко мне заходить не требуется – я как раз взял эти книги на «Наутилус».
Он вышел и вскоре вернулся с тремя толстыми томами. На  черном переплете каждого из них была оттиснута золотой краской известная гравюра – портрет Джордано.
– Это я купил в Риме. Тут собраны работы, посвященные мне… и двадцатого века, и более старые, и даже труды моих современников.
Гирин взял из его рук книгу, раскрыл ее. Лена смотрела через его плечо. Она не понимала текста, написанного на итальянском языке и на латыни, но издание было просто роскошно иллюстрировано. Тут были гравюры, репродукции картин, современные фотографии… Гирин молча листал книги. Молчал и Бруно. Но когда была закрыта последняя страница, он заговорил:
– Я долго стоял перед этими книгами в магазине и думал: купить их или нет? В конце концов, верх взяло простое любопытство: что думают обо мне потомки? Потомки… Как странно произносить это слово. Пока я был на Рамерии, ничего меня не удивляло, все было само собой разумеющимся: и эта планета с ее необыкновенной красотой и людьми, так похожими на нас, и то, что я спасен, перенесен на четыре земных столетия и многие световые годы… Рамерианские ученые рассказывали мне о своих достижениях, колонисты – о победах земной науки. И я был рад триумфу Коперника, Галилея, Ньютона, Эйнштейна, прорыву в космос, победе над многими болезнями, разделял ваш страх по поводу ядерного оружия… Я читал, изучал, думал – но все это было еще на Рамерии! Когда же я ступил на остров Линкольна, я ощутил странное чувство. Хоть тут и смешались все народы и все времена, я понял, что вернулся на Землю, и что Земля стала совсем другой, не той, что я знал раньше. Я хотел очутиться за пределами Колонии – и страшился этого. Что я увижу? Насколько изменилась Земля? Какими стали люди?
Он смолк, задумавшись, затем, улыбнувшись, продолжил:
– Ну, вот я и вернулся из первого своего путешествия по Земле двадцатого века. Я мог бы отправиться куда угодно, но меня тянуло в Италию, в Рим…  Я ходил по улицам, время от времени узнавая черты прошлого – а для меня оно еще недавно было настоящим! Перед моими глазами мелькали то средневековые здания, то более поздняя архитектура, то современные вам небоскребы. Иногда я как будто оказывался в своем времени, стоя на какой-нибудь старой площади – но тут же замечал непривычную одежду прохожих, или автомобили… Кстати, об автомобилях: я совершенно не мог освоиться с уличным движением. Я не мог ходить один, и только благодаря Аронаксу не попал под колеса.
– Освоитесь! – сказала Лена. ¬– Аронакс тоже лишь недавно с современными дорогами познакомился.
– Но к Площади Цветов я все же пошел один, – продолжал Бруно. – Первое, что я там увидел – огромная толпа вокруг памятника… Честно признаюсь: сначала я возомнил, что это – благодарные мне собратья-ученые. Но вскоре я понял, что это были лишь праздные путешественники…
– Туристы, – уточнил Гирин.
– Да, туристы. По-моему, нет ничего прекраснее, чем путешествовать по незнакомым местам, открывать для себя новые города и страны… Но у этих людей на лицах было равнодушие, а кое-кто, не стесняясь, зевал, слушая лектора. Так я был наказан за вспыхнувшие было во мне самолюбие и гордыню, – с улыбкой заключил Бруно.
– Джордано, я очень боялась за вас, – призналась Лена. – Все время, пока вы были там, я думала: что вы испытываете, находясь в Риме… а особенно на Площади Цветов?
– Что я чувствовал? Это довольно трудно описать словами. Но будь спокойна: ничего страшного со мной не произошло. Честно говоря, я плохо помню тот день – 17 февраля…  Я помню все, что было до него – все до последнего слова – моего или моих обвинителей, помню то, чему подвергали меня в течение этих восьми лет… но тот день… Видимо, такие моменты, если их суждено пережить, не откладываются в памяти. Я не помню и первые дни на Рамерии, хотя мне говорили, что я был в сознании.
– Это действительно было так, – сказал Гирин, – ведь я осматривал вас тогда вместе с рамерианскими врачами. Вы смотрели на меня, и я обратился к вам по-латыни. Вы не могли говорить, но взглядом дали понять, что понимаете меня. Я сказал, что вы спасены, вы у друзей – больше тогда вам ничего нельзя было знать… За годы заточения вам пришлось собрать все свои физические и духовные силы, чтобы выстоять, – и вам это удалось. Но на Рамерии, в полном покое, дало о себе знать то тяжелейшее  физическое состояние, в которое вас привели эти изуверы… Скажу честно: если бы вы были на Земле, пусть даже и в двадцатом веке, спасти вас было бы невозможно.
– Тогда рамерианцы сотворили чудо…
– Почему? Когда-то – как раз в ваше время – выздоровление больного оспой или чумой считалось чудом.
– Нет, послушайте, Гирин, вы видели меня тогда, вы знаете, как знаю я сам, на кого я был похож… Прошел всего год – и я выгляжу даже моложе своих лет… особенно, если учесть, что фактически мне сейчас больше четырехсот!
Лена, Гирин и сам Джордано весело рассмеялись. Глядя на Гирина, Лена вспомнила, что он опасался – не будет ли для Джордано его спасение еще большим потрясением, чем то, что он уже пережил? Как воспримет он свое переселение в совсем другой мир, пусть даже и оправдавший его гениальные предвидения?…


Стихи из дневника  Лены:

* * *

…Джордано, обращаюсь к Вам:
Да, сжечь – не значит опровергнуть.
И этим суждено словам
В смятенье палачей повергнуть.

Вы звали нас к мирам иным…
И Память на Земле осталась:
Развеял ветер едкий дым,
А пламя с блеском звезд смешалось.

– Да, я не помню первых дней на Рамерии, – сказал Джордано через некоторое время. – Первое, что врезалось в память – комната, залитая лучами солнца… нет, не солнца, а рамерианской звезды. Я лежу, а возле кровати стоите вы, Иван Родионович, ты, Лена, Немо, Ильсор,  и еще эта девчушка – Кеяна… Они с Ильсором попали в полосу света от звезды, а он немного не такой, как солнечный, голубоватого оттенка – и их светлая одежда, а у Кеяны еще и волосы светились этим голубоватым светом.
– Это, наверное, было уже через месяц, даже больше, – сказала Лена. – Тогда еще Немо говорил вам, что вы на Рамерии…
– Да, да, именно так все и было! Ну, а затем у меня перебывали все колонисты, стали приходить рамерианцы…  Я стал включаться в вашу жизнь.
Неожиданно вспыхнул яркий верхний свет (книги они рассматривали при свете небольшого напольного светильника). В зал вошли Немо, Сайрес Смит и Герберт.
– Джордано! Я думал, что вы уже ушли, – воскликнул Сайрес Смит.
– Как видите, Сайрес, не ушел. Кстати, мне нужен ваш совет: где можно построить павильон для телескопа?
– Да где угодно, лишь бы горизонт был открыт, а засветки у нас на острове практически  нет. Стройте хотя бы на Плато Кругозора.
– Телескоп? – удивленно спросила Лена.
– Да, телескоп, – ответил Бруно, – небольшой любительский рефлектор. Я купил его в Риме.
– Зачем вам любительский телескоп? – изумился Герберт. – Вы на Рамерии можете работать на любом крупном инструменте.
– В самом деле, – сказала Лена, – вам благодарны многие поколения ученых Земли, вас признала научная общественность Рамерии…
– Они признали заслуги человека, взошедшего на костер в тысяча шестисотом году. Меня помнят на Земле – ну что ж, значит, я заслужил это…  Меня признали рамерианцы – я благодарен им. Но что значат все мои заслуги сейчас? Да, мои догадки подтвердились – Вселенная если и не бесконечна, то огромна до невообразимости, вокруг звезд кружатся планеты, а жители одной из них вместе с землянами спасли мне жизнь… Но это были лишь предположения – а наука обратила их в цифры, формулы, законы. О них я пока не имею ни малейшего представления. Мои знания сейчас ничего не значат, я должен начать все сначала: сесть за учебники, постичь заново науки. Быть может, через какое-то время я смогу сотрудничать с рамерианцами – не знаю, в какой области – я еще ничего не могу сказать! – а пока что позвольте мне быть просто начинающим любителем астрономии.

Разговор продолжался долго.  Можно было бы привести его целиком, но  я хотела бы напомнить, что Лена всего лишь лежала в постели. Она всегда долго не могла заснуть, и этот вечер не был исключением. Укладываясь, она знала, что не заснет раньше, чем через час-полтора, и стремилась чем-то заполнить это время. А заполнить было чем…
В тот вечер,  поговорив еще полчаса с Джордано, она отправилась на прогулку с Эргом Ноором и Низой Крит, затем, встретив Ихтиандра – «человека-амфибию», вернулась вместе с ним на «Наутилус», где стала свидетелем и участником обсуждения проблем экологии Мирового океана… Наконец, она так и уснула во время этой беседы, оборвав начатую фразу на полуслове.


Глава 3

Следующее утро началось с неприятностей…
Вместо того чтобы мыть посуду после завтрака, Лена сидела на табуретке и смотрела в окно, задумавшись о чем-то. Такое случалось не в первый раз: часто, делая что-то, она забывалась и уходила в свои мысли. Зная за собой этот недостаток, она старалась контролировать себя. Но на этот раз ей это не удалось. Более того, мама уже один раз заходила в кухню и заставала ее за этим «ничегонеделанием». Она очнулась, схватилась за тарелки, но через несколько минут опять вернулась в прежнее состояние… Когда дверь в кухне открылась, Лена вздрогнула, спохватившись. Но было уже поздно.
– Что это такое?! Ты тут торчишь целый час, а все без толку!
– Мама, прости…
– «Прости»! Уж лучше бы я сама помыла! У тебя только книги на уме, и прочая чепуха!
– Чепуха?! – От волнения Лена выпустила из рук тарелку,  и та, не разбившись, – хоть это хорошо! – с грохотом покатилась по полу. В кухню вбежал разъяренный отец:
– Что тут происходит?! Ленка, когда ты хотя бы посуду научишься мыть!
– Ничего тут не происходит! – Она бросила тарелки в раковину и выбежала из кухни. Не разбирая дороги, спотыкаясь, Лена влетела в свою комнату и захлопнула дверь.
Она чувствовала себя виноватой, более того – знала наверняка, что виновата. Но как же больно было слышать слова о «книгах и прочей чепухе»! Да, она опять забылась, но думала вовсе не о чепухе! А впрочем, может быть, это и в самом деле чепуха… Она не знала, как отнестись к тому, что занимало ее мысли в последнее время.

…– Лена, что случилось? – прозвучал знакомый голос.
– Ох, Немо, ничего особенного. Только вот теперь весь день испорчен.
И вправду, теперь целый день надо было думать, как избежать дальнейшего конфликта. Но нет, только не сейчас, не хочется об этом думать… И все же, сидит в голове слово «чепуха». «Чепуха, чепуха! Никакая это не чепуха, и неважно, что она об этом не знает!!! А тогда что это? Тоже – не знаю! Вернее, знаю… и что из того? Что делать? Попросить совета – у кого? Кеяне все известно, и Ильсору… но как тут вообще можно просить совета?!»
Лена легла на диван, уткнулась лицом в подушку… Но ее мысли были прерваны словами Немо:
– Ну хватит, вставай… Я ведь все слышал.  Ты виновата, но и она не права.  Успокойся, прошу тебя.
– Постараюсь… Ты зачем пришел, есть какие-нибудь новости?
– Да нет, просто выдалась свободная минута… Можно тут у тебя немного посидеть?
– Можно… Только вот скажи, Немо, что мне теперь делать? Из комнаты боюсь выходить.
– Что ты так переживаешь? По-моему, ничего особенно страшного не произошло. Разве раньше не было ничего такого?
– Было… только не такое.
Лена, вздохнув, уселась на диван. Немо же подошел к столу, на котором лежал альбом для рисования.
– Можно взглянуть?
– Что это? А, новый альбом… Посмотри, – сказала она после некоторого раздумья.
…Она нигде не училась рисованию. Посещать художественную школу не было возможности. Ее рисунки страдали всевозможными ошибками, искажениями,  и она знала об этом. Но, тем не менее, она рисовала. И, несмотря на все ошибки, которые, к тому же, постепенно исчезали – ведь она знала их и старалась исправить! – кое-что ей, несомненно, удавалось – лица, жесты. Ничто не скажет о человеке больше, чем его лицо. А люди были главным в ее рисунках.
Немо листал альбом. Тут было «всего понемногу». Сначала шли два рисунка – сильно истертый резинкой натюрморт с двумя яблоками, лежащими на тарелке, и копия фрагмента «Сикстинской Мадонны» Рафаэля – в таком же состоянии…
А дальше – иллюстрации к прочитанным книгам, собственные композиции, картинки из жизни Колонии, портреты колонистов. Вот сюжет из «Двадцати тысяч лье под водой» – Нед Ленд схватился с матросом «Наутилуса», Аронакс и Консель пытаются остановить его, но сделает это через секунду Немо, показавшийся в дверях. На следующем листе – головка девушки с огромными серыми глазами и пушистыми светлыми волосами. Этот образ не раз появлялся в ее рисунках. Иногда Лену спрашивали, кто это – но она отмалчивалась или говорила что-нибудь вроде «сама не знаю, пришло что-то в голову». Но для Немо и для всех остальных колонистов тут не было никакой загадки… Правда, этот портрет Кеяны был не вполне удачным – лицо получилось чересчур вытянутым. На следующем листе – Ильсор. Темные волосы, перехваченные на лбу серебряным обручем, блестящие глаза, тонкие черты лица – рамерианец вышел великолепно! А  вот – снова «Наутилус», но уже времен Колонии: Немо и Ленд склонились над картой, Аронакс смотрит в иллюминатор, рядом с ним стоят Ильсор и Сайрес Смит, чуть подальше – Ихтиандр… 
Следом шли несколько набросков – фигуры древнерусских ратников и татаро-монгольских воинов. Недавно она увлеклась историей Золотой Орды.
Рядом – давняя любовь: мифы древней Греции – Андромеда и Персей. Лена много раз рисовала этот сюжет, но никогда не была довольна тем, что получалось. Вот и сейчас она скептически поджала губы, глядя на рисунок.
Взглянув на следующий лист, Немо улыбнулся, вновь увидев самого себя. Лена изобразила его стоящим у иллюминатора, на фоне подводного пейзажа. Гордо поднятая голова, прямой взгляд больших тёмных глаз, руки, скрещенные на груди…  Таким запомнился он Аронаксу, таким знали его сейчас жители острова Линкольна.
Этот рисунок был последним в альбоме. Тут же лежало еще восемь или десять листов, вырванных и сложенных пополам. Все они оказались начатыми набросками того же портрета. На нескольких из них работа была уже почти закончена, но в последний момент все было перечеркнуто, а на одном виднелась даже крупная надпись: НЕ ТО!
– Не слишком ли много внимания  уделено моему порт-рету?
– А что делать? Рисуешь, стараешься, а потом вдруг видишь: или вообще все перекошено, или голова слишком большая, или руки не получились…
– Но Кеяну, например, ты оставила так, как вышло.
– А тебя решила правильно нарисовать! – рассмеялась Лена. – Кеяне некогда альбомы рассматривать, она все на Луне пропадает, а ты, боюсь, придерешься, обидишься!
– Ну, у меня тоже забот хватает и на «Наутилусе», и на острове, и на Луне. Как видишь, со всем справляюсь, и к тебе тоже успеваю забегать. А вот ты на «Наутилусе» стала реже бывать. Почему?
– Не знаю. Не замечала.
– Как это «не замечала»? Раньше дни и ночи у нас сидела, а сейчас за целый месяц только вчера показалась!
– В других местах стала больше бывать – на Луне, например. И дома у меня большая загруженность, уроков много… Знаешь, – вдруг сказала она, –  я влюбилась.
– Вот так новость! В кого же?
– Не скажу! – Видимо, собственные слова были для нее неожиданностью, и теперь, растерявшись, она не знала, что делать. – В колониста, конечно, – сказала она более спокойно.
– Почему «конечно»? Что, больше и влюбиться не в кого?
– Не в кого! Сам посуди: кого я еще вижу, где бываю? Наконец, где еще можно встретить столько подходящих кандидатур?
Последние слова были сказаны уже в шутливо-ироническом тоне.
– И что же, – сказал Немо таким же тоном, – эта влюбленность свалилась на тебя, как снег на голову?
– Нет, – серьезно ответила она. – Мне кажется, я с самого начала его люблю… как только он появился.
Лена подошла к окну, потом, вернувшись к столу, выдвинула ящик, начала искать что-то в нем…  Немо смотрел на нее с чуть грустной улыбкой.
– А что же этот человек – он знает об этом? – наконец, спросил он.
Лена молчала.
– Все ясно: больше ты ничего не скажешь... Да и не может никто, и я в том числе, в твои тайны вмешиваться. А все же, как быстро время летит. Кажется, только что ты была десятилетней девочкой – и вот:  любовь, тайны… – он улыбнулся.
– А может, это в десять лет и началось, – сказала она. –
И теперь вот – не знаю, что делать. А тут еще Бальмонт…
– Кто?
– Бальмонт! Мне этот поэт, в сущности, не нравится – мне ближе Бунин. Но недавно я наткнулась на одно стихотворение – и ахнула. Мне даже показалось, что это какой-то рок, судьба, предсказание…
Раздался звонок в дверь.
– Боже мой, это же физика! – Лена схватилась за голову. – Я же про нее совсем забыла!
– Неужели не выучила?
– Нет, выучила, но утром не повторила, а это для меня большой риск… Ну, пока, ближе к вечеру я буду на «Наутилусе».
– Приходи, вместе пойдем Каллисто проведать.
– Ладно!


Глава 4

…Она вбежала в библиотеку «Наутилуса», чуть не плача.
– Лена, что с тобой?! – Аронакс кинулся к ней.
– Аронакс, неужели у меня глупое лицо?!
– Что за чушь!
– Ленд, Консель, принесите воды, пожалуйста, – сказал Немо, усаживая ее на диван. – Лена, успокойся. Что случилось?
– У нас в городе есть школа для детей… ну, с задержкой умственного развития. И вот, представь себе, мы гуляем с мамой, и вдруг подходит какая-то тётка и рапортует: я работаю в такой-то школе, не желаете ли у нас учиться!
– Совершенно незнакомая женщина? – спросил Консель, подавая ей стакан с водой.
– Совершенно незнакомая! Она, видите ли, живет неподалеку, видит нас часто, и вот – решила подойти. Ну что во мне такого, чтобы можно было вот так сразу меня за умственно отсталую принять! Хожу я плохо… А может, это из-за речи?
– Лена, перестань! – сказал Аронакс. – Если она вот так сразу сделала такой вывод, значит, это – просто глупый человек. А скорее всего, она вовсе так не думала, и предложить решила на всякий случай. Возможно, действовала она несколько бестактно, но ведь это не значит, что такое обучение тебе действительно требуется!
– Все это я уже слышала… Но представьте себе мое состояние: мы гуляем, обсуждаем «Солярис» – фильм Андрея Тарковского, я еще о Булгакове думаю – «Белую гвардию» на днях закончила читать – и вот, на тебе: не хотите ли в школу для умственно отсталых! Да, не надо было, конечно, из этого трагедию делать, но…
– Но все это уже позади! – сказал Немо. – Она, наверное, поняла свою ошибку, а тебе остается лишь посмеяться над нелепой ситуацией.
Лена кивнула в ответ и еще раз глотнула воды из стакана.
– Все верно, Немо. Зря я вас всех всполошила… Ничего, кажется, я успокоилась. Пойдем к Каллисто?

Люк открылся, и на палубу «Наутилуса» вышел Немо, вслед за ним – Лена. Базальтовые стены Пещеры Даккара сияли всеми цветами радуги в лучах прожектора.
«Наутилус» не был больше пленником вулканического поднятия дна пещеры. Уже не одно путешествие совершило легендарное судно с тех пор, как остров Линкольна вновь стал обитаем. Но не стоит особенно удивляться этому – достаточно вспомнить, что сам остров вновь существовал – ведь он был разрушен вулканическим взрывом! В детской фантазии все было возможно, а сейчас… сейчас Лена даже не думала об этом.
Немо сел за весла одной из лодок, пришвартованных у борта «Наутилуса». Они поплыли к выходу из пещеры.
Базальтовые скалы в окрестностях Пещеры Даккара были такими же пустынными, как и прежде, за одним лишь исключением: возле входа в пещеру был построен небольшой домик, где можно было дождаться отлива, чтобы проплыть в пещеру на лодке. Впрочем, теперь в распоряжении «Наутилуса», который, благодаря стараниям своего капитана и всех остальных колонистов, был полностью переоборудован и оснащен самой современной техникой, имелась миниатюрная двухместная субмарина. Во время экспедиций ее использовали в научных целях, а когда «Наутилус» стоял в пещере, с ним можно было связаться по радио и вызвать это суденышко. Но все-таки пользовались им довольно редко, в случаях крайней необходимости.
Кроме того, тут был еще навес для лошадей, которые, как ни странно, были основным средством передвижения на острове. Все достижения техники – земной и рамерианской – были, главным образом, сосредоточены в двух местах – на «Наутилусе» и на космодроме (он был расположен на мысе Южная Челюсть). Среди колонистов часто можно было услышать такой, например, диалог: «Можно к тебе зайти?» – «Нет, лучше часа через два: мне на Луну надо слетать!» И, в то же время, на острове не было ни одного автомобиля. Ситуация выглядит нелепой, но разве мало нелепостей в обычной жизни Земли? В ту самую минуту, когда с Байконура или с мыса Канаверал уходят корабли к другим планетам, индеец в дебрях Южной Америки, как и тысячи лет назад, пускает отравленную стрелу в попугая, сидящего на ветке!

– Какая досада: Фомальгаута, видимо, Айртон взял, – сказал Немо, выводя из-под навеса Арктура – серого в яблоках жеребца. – На Мицара, – он кивнул на вторую лошадь, – тебе садиться опасно, да и Арктур тоже может забыться….
– Если Айртон хотел взять именно Фомальгаута, то, боюсь, ему пришлось идти пешком! – рассмеялась Лена, указывая на бежавшую к ним со стороны горы Франклина лошадь, действительно оказавшуюся вороным красавцем Фомальгаутом.
– Ты где был, негодяй? – спросила Лена, ласково поглаживая коня по шее. И услышала мысленный ответ: «В скалах прятался, чтобы не оседлал никто. Кто тогда тебя повезет?»
…Весь остров Линкольна знал о странностях трех лошадей – Арктура, Фомальгаута и Каллисто. Быстрые, смелые, выносливые, они прекрасно слушались как хозяев – Немо, Лену и Кеяну, так и любого другого человека. Но иногда бывали исключения. Если кто-либо из этой тройки отказывался куда-либо везти своего седока или выбирал другую дорогу – препятствовать было невозможно. При этом всегда оказывалось, что на первоначальном пути была какая-то преграда или опасность. Можно было попытаться объяснить это чутким инстинктом, но некоторые случаи казались всем совершенно необъяснимыми. Такой пример мог привести Гедеон Спилет. Однажды, битый час пытаясь заставить сдвинуться с места остановившегося Арктура, он, не выдержав, поднял с земли камень, намереваясь запустить им в коня. Случайно взглянув на него, журналист ахнул: перед ним был редчайший минерал. Вскочив в седло, он помчался к Сайресу Смиту, и Арктур больше не проявлял ни малейшего упрямства… Самым же замечательным в этом случае было то, что накануне, во время поездки в леса Дальнего Запада, Сайрес рассказывал Гедеону Спилету, ехавшему на том же Арктуре, об этом самом минерале, сожалея, что его нет на острове. «Можно подумать – говорил Спилет, – что лошадь, слышав наш разговор и запомнив внешние признаки минерала, специально задержала меня на этом месте!» Сайрес Смит ответил на это, что, в таком случае, Арктур еще и разбирается в геологии, так как смог понять научные термины… Немо и Лена, бывшие при этом, переглянулись: они знали, что дело обстояло именно так. Арктур, как и Фомальгаут с Каллисто, обладал человеческим интеллектом и способностью передавать свои мысли человеку.
Причины этого феномена хозяевам лошадей были неизвестны. Сами лошади тоже не могли внести ясность – родители всех троих были самыми обыкновенными животными. Ничего не было известно и о том, есть ли еще на Земле кони, обладающие этим даром. У самих же Фомальгаута, Арктура и Каллисто мнения на этот счет расходились. Арктуру (по его словам) было некогда думать о других разумных лошадях – достаточно было того, что он живет среди разумных людей. Каллисто была убеждена, что кроме них в мире больше нет ни одной лошади с такими способностями, а Фомальгаут придерживался совершенно противоположного мнения. «Могу себе представить, – услышала однажды Лена от него, – сколько лошадей, обладая подобным даром, остаются незамеченными и, в конце концов, идут под нож!» Все три лошади любили побеседовать с посвященными в их тайну людьми, причем Арктур был в курсе всех работ на острове, Каллисто с увлечением обсуждала сотрудничество с Луной и Рамерией, а Фомальгаут, как и Лена, интересовался всем на свете – от поэзии и музыки до физики и химии… Но прежде всего, они работали – честно и преданно, наравне с людьми.


Несмотря на свою резвость – он был одним из лучших скакунов на острове, – Фомальгаут ступал очень осторожно. Только он, да еще иногда Каллисто могли возить Лену, контролируя свои движения. С Арктуром было уже труднее – любя быстрый бег, он часто забывал об осторожности.
Путь лежал через скалистые отроги горы Франклина. Когда-то они надежно защищали от посторонних северно-западную часть острова и убежище таинственного покровителя колонистов. Теперь, конечно, они были большим неудобством – для того, чтобы попасть на «Наутилус», и на обратном пути, приходилось либо делать большой крюк,  либо пробираться через них. Фомальгаут и Арктур знали здесь каждый камень. Они уверенно пошли к самому южному из отрогов. Арктур, несший на себе Немо, ускакал вперед. Лена поежилась, представив себе, как он будет лихо перепрыгивать со скалы на скалу. Фомальгаут же, у которого  тут был свой любимый (а главное – безопасный) путь, ловко пробирался между скалами. Вот пройден мост через Водопадную речку (а ведь Арктур, должно быть, ее переплыл или перепрыгнул – это в горном-то районе!), затем последние скалы – и вот они, Немо  с Арктуром, ждут ее…
– Наконец-то! Долго вы добирались, я даже волноваться начал, хотел ехать назад… А все Арктур: сколько ему ни говори, все равно пойдет своей любимой дорогой. Конечно, он ее наизусть знает, но каково мне думать о вас с Фомальгаутом – вдруг что случится?!
– Да что с нами случится – дорога легкая. А вот за вас я беспокоюсь. Как представлю себе ту гряду за рекой… И зачем только Арктур всегда сквозь нее пробирается!
Они ехали по лесу Жакамара. Дальнейший путь не представлял никакой опасности. Примерно в двух лье, или восьми километрах, к востоку находилось плато Кругозора – их конечная цель. Лошади неторопливо шагали, изредка пощипывая траву.
– Лена, ну что, ответила ты сегодня задание по физике? – спросил вдруг Немо.
– Ответила. Все нормально, «четыре».
– Что же ты так испугалась?
– Как не испугаться – физика для меня самый трудный предмет, как и алгебра. Четверки четверками, но иногда, кажется, мне завышают оценку – стоит «четыре» или «три», а на самом деле задание на двойку сделано. Сама наука интересная, я читаю, думаю, разбираюсь… но как только дело доходит до решения задач – хоть караул кричи! В лучшем случае – только половину сделаю.
– А с остальными предметами по-прежнему все в порядке?
– Да, вроде бы… География, биология, история – все спокойно, английский язык – не знаю, насколько это справедливо, но стоят пятерки и четверки, химия – то же самое. А вот в литературе и русском языке я чувствую себя совершенно спокойно.
– Словом, особых проблем нет.
– Да. А если и возникают, то все равно – какая радость, когда с ними справляешься! По русскому упражнение напишешь, биологию выучишь, физику решишь – и гуляй смело! Читай, рисуй или беги на остров…
– Кстати, ты что сейчас читаешь?
– Булгакова. Мне очень понравилась «Белая гвардия». Трудно передать ощущение… Этот уютный, домашний мир Турбиных – семья, друзья – все рушится, все кругом летит в пропасть, а они пытаются сохранить его… Роман не окончен, и это, по-моему, хорошо… ну, не хорошо, а просто не хочу я знать конца – ведь они все погибнут – не в девятнадцатом, так после!.. – она смолкла. – Нет, Немо, – произнесла она через некоторое время, – я эту женщину еще долго буду помнить! Я о Булгакове думаю,  а она подходит… Нет, нет, я больше не сержусь… Видимо, ее в заблуждение ввела моя речь – меня трудно понять с непривычки, а тут еще паралич лицевых мышц…
– Ленка, прекрати! Сама ведь ты знаешь, что ты – человек с нормальным интеллектом, и я это знаю, и многие другие! Стоит ли придавать такое значение словам незнакомой женщины!
– Да не придаю я им никакого значения! – воскликнула она, но в ее глазах, несмотря на это заявление, показались
слезы… – Если бы это было в первый раз! Почему-то все – от соседей до врачей в поликлинике – удивляются, узнав, что я умею читать! А почему бы мне не читать – мне не два года!!!






Глава 5

Разумеется, Лена преувеличивала, и положение вовсе не было таким трагичным. Она и сама это понимала, но в тот день, еще не оправившись от утренних переживаний, она все воспринимала чересчур остро.
Действительно, случаи, подобные тому, что произошел сегодня, бывали и раньше. Иногда врачи на приеме интересовались: умеет ли девочка читать, учится ли, по какой программе – обычной или вспомогательной… Для таких вопросов были основания – ее заболевание нередко сопровождалось умственной отсталостью. Врачи об этом знали, знала и сама Лена.
Ей повезло: у нее был нормальный интеллект, она не была полностью парализована…  Она знала, что это такое – несколько раз лечилась в санатории и общалась с собратьями по недугу. Она плохо ходила – но все же ходила! Ее руки, несмотря на паралич, могли писать и рисовать. И она училась, интересовалась наукой, читала Бунина… А ведь она знала детей, которые в тринадцать-четырнадцать лет не знали ни одной буквы.
Лет в четырнадцать, перерыв всю медицинскую литературу, какую смогла достать, она вычитала в ней все о нервной системе, параличах, олигофрении… Она была уверена, что разум – главное в человеке. При этом себя она считала то чуть ли не гением, то наоборот… На фоне таких метаний из одной крайности в другую вопросы посторонних людей воспринимались очень болезненно. На врачей, правда, обиды не было – они знали, о чем спрашивали.
Был в этом, конечно, и чисто подростковый мотив: «Я уже взрослая!» Но на него накладывалась вся необычность ее положения. Слыша вопросы, обидные для себя, она все же сохраняла спокойствие.
Но сегодня произошел срыв…

– Ну что с тобой сегодня? – Немо осторожно коснулся рукой ее плеча. Лена сидела на стволе поваленного дерева, низко опустив голову и закрыв лицо руками.
– Лена…
Ничего не ответив, она встала и вновь села на Фомальгаута. Некоторое время они ехали молча. Лена заговорила, когда до мостика через ручей осталось метров семьсот.
– Ты должен помнить Сашу Боброва, – сказала она, – ты ведь тогда уже пришел к нам…
– Кого?
– Сашу Боброва. Я в санатории была в одиннадцать лет, помнишь?
– Ну конечно! Это тот мальчик, который не мог держать ручку…
– Он самый. Ни руки, ни ноги не работали, даже говорить он не мог. Какие тут, казалось бы, способности, какая учеба? А он сидит в классе за партой и делает задание по русскому с помощью детских кубиков… Он был местный, не первый раз в этом санатории. Я от нянечек слышала, что когда ему было шесть лет, он умел читать, и никто не верил: как это – не говорит, а читать умеет. Проверили – написали на бумажке имя одной из медсестер. Он прочитал и на нее глазами показывает… Ему еще труднее, чем мне…
– Конечно. Но трудности существуют, чтобы их преодолевать. Некоторые люди не понимают тебя, но ведь с этим не только ты можешь столкнуться…
– Но ведь и ты, и Аронакс, и все остальные – вы же меня понимаете!
– Ты сама это знаешь. Зачем мне отвечать на нелепый вопрос?
В небе блеснула яркая вспышка.
– Кто-то с Луны прилетел, – сказала Лена, глядя в ту сторону.
– Это Кеяна, наверное. Она утром улетела, но к вечеру хотела вернуться.
– Да, скорее всего, это она…
Впереди показался Глицериновый ручей. Переехав через мостик, они оказались на Плато Кругозора – самой заселенной части острова. Тут находилось жилище первых колонистов – Гранитный дворец, представлявший собой природную пещеру в гранитном кряже. Прежде она была скрыта водами озера Гранта, но Сайрес Смит, взорвав гранит нитроглицерином, понизил уровень воды в озере и тем самым обнажил вход в пещеру.
Впрочем, обо всем этом можно почитать у Жюля Верна, а пока опишем то, чего великий фантаст не предвидел.
В том же гранитном кряже было еще несколько пещер, правда, меньших размеров. Их нашли в период новой Колонии и, естественно, постарались приспособить под свои нужды. Часть пещер расширили, и теперь они служили жилищами. Другие были превращены в хозяйственные помещения.
В общей сложности на Плато Кругозора жили около двадцати человек. Тут была небольшая электростанция, работающая от водопада, действовала телефонная и радиосвязь, соединяющая плато с космодромом, Пещерой  Даккара и домами остальных колонистов, разбросанными по лесам. Небольшой поселок в пять домов на полуострове Извилистом, еще несколько одиночных домов – вот чем располагали колонисты. Всех это вполне устраивало. Всех… если не считать Пенкрофа. Он, как и прежде, мечтал о фабриках, заводах, железных дорогах… Теперь к ним прибавились еще и небоскребы в сто этажей. Простодушному моряку как-то раз задали вопрос: что будут делать с этими небоскребами полсотни человек? Подумав, Пенкроф, казалось, немного охладил пыл своей фантазии, но очень скоро заявил, что, по его мнению, на остров нужно переселить жителей Луны: «Каково им там, бедным, в темноте и духоте, пусть к нам идут, на солнышко да на вольный воздух!»… Возможно, в этом что-то и было, но предложение являлось слишком серьезным. Вмешиваться в жизнь лунной цивилизации столь кардинально они не имели права.
…Лена хотела открыть дверь в конюшню, но ее опередил Айртон, выходя наружу.
– Вот ты где… – мрачным тоном сказал он, глядя на Фомальгаута. – Хотел на нем поехать, выхожу – его и след простыл. Пришлось взять этого дурака Кастора, который от каждого камня, как от чёрта, шарахается…
– Сочувствую, Айртон, но тогда мне не на ком было бы ехать… Как Каллисто?
– С ней тоже забот не оберешься. Хочу ей бок смазать мазью, а она мне ногу подставляет. Я ж ей только что менял повязку…
– Вы меняли повязку? – встревожился Немо. – А рану промывали?
–  А ее чем-то надо было промыть?
– Да, там стоит флакон… Ничего, сейчас я сам все сделаю.
Увидев вошедших, Каллисто подняла голову. Она была редкой и красивой  масти: по всему ее телу на белом фоне были разбросаны мелкие черные пятна. Наши предки называли такую масть «чубарая».
Правая передняя нога лошади была забинтована. Присев на корточки, Лена осторожно дотронулась до нее.
– Больно? – с жалостью спросила она и услышала ответ: «Конечно, больно. Но ничего, терплю, как видишь».
– Лена, посторонись, – сказал Немо, взяв в руки флакон с лекарством. Присев, он осторожно снял бинты. – Сухожилия и связки целы. При такой ране это редкое везение. Еще несколько раз сделать промывание, чтобы избежать воспаления, – и все будет в порядке. Главное – не пытаться пока вставать. Слышишь, Каллисто?
Ну конечно же, она слышала! Она даже не хотела подтвердить это мысленным ответом – лишь кивнула головой в знак согласия.
Скрипнула дверь, и в конюшню вошла Кеяна. На фоне яркого света из открытой двери ее фигурка казалась особенно хрупкой. Сразу бросалась в глаза некоторая неправильность пропорций ее тела: немного большеватая голова, узкие плечи… Она казалась ровесницей Лены, но на самом деле ей было девятнадцать лет… или, что будет вернее, двести тридцать периодов обращения Луны вокруг Земли – ведь Кеяна была родом оттуда. Ее большие серые глаза видели каждый камень, каждую трещину в полумраке жилищ и полной темноте проходов между лунными пещерами. На Земле же, при ярком солнечном свете, ей приходилось надевать темные очки, как сейчас. Закрыв дверь, она сняла их.
– Здравствуй, Кеяна! – Лена подбежала к ней.
– Привет… Прости, что не пришла вчера…
– Ну что ты! Это ведь из-за Каллисто…
Кеяна уже была возле лошади: ласково поглаживала ее шею, шептала что-то ей на ухо… Осмотрев рану на боку, она стала посыпать ее каким-то порошком.
– Что это? – Немо подошел к ней.
– Порошок из семян коччи. Мы его всегда применяем при ранах…
– Подожди! – Он отнял у нее мешочек. – Откуда ты знаешь, будет ли он действовать… – он смолк и повернулся к Каллисто, которая, очевидно, что-то передавала ему. – Ну что ж, лечите, если вы уже пробовали, – сказал он через некоторое время, отдавая порошок Кеяне. – Но только рану на боку – ногу не смейте трогать!

…Оставив лошадей в конюшне, Лена, Немо и Кеяна направились к Гранитному дворцу. По дороге Кеяна рассказывала о новостях Луны.
– Недавно раскопали еще один завал и нашли обломки каких-то механизмов. Что это – пока трудно судить. Ильсор сейчас с ними возится… А старики говорят, что к ним нельзя прикасаться – на них проклятие лежит… И почему они все непонятное непременно относят к потусторонним силам? Вы это смогли победить, а нам придется только начинать борьбу.
– Мы – победили? – Лена скептически пожала плечами. – Глядя на всевозможных экстрасенсов, астрологов, знахарей, я бы так сказать не решилась.
– Сейчас нужно прежде всего выяснить, почему это стало загадкой для твоего народа, Кеяна, – сказал Немо. – Ведь нет никакого сомнения, что эти обломки – остатки былого уровня вашей цивилизации. Но почему вы ничего не знаете о своем прошлом? И на Луну вы, очевидно, попали с какой-то другой планеты…
– С Земли! – сказала Кеяна.  – Я уверена в этом.
– Атлантида? – улыбнулся Немо.
– Да, Атлантида! – воскликнула Кеяна. – Я верю, что мы – потомки атлантов. Мы забыли об этом, но об Атлантиде помнят земляне…
– К сожалению, я в этом сильно сомневаюсь. Не забывай, что я видел этот затонувший материк. То, что мне удалось изучить, свидетельствует об очень высокой культуре для того времени – и только. Цивилизация Атлантиды достигла уровня, который после был достигнут Элладой – но не больше. Ни о каких полетах в космос не могло быть и речи! И потом, ты же знаешь – между нами большое биологическое различие…
Кеяна лишь упрямо мотнула головой, не собираясь отказываться от своей идеи. Лена слышала такие разговоры уже не первый раз. Чью сторону принять, она не знала. Но в глубине души ей хотелось, чтобы права оказалась Кеяна.
…У входа в Гранитный дворец стояли Сайрес Смит, Герберт и Наб. Немо подошел к ним и был вовлечен в разговор о хозяйственных делах – они обсуждали место нового загона для муфлонов.  Лена с Кеяной отошли в сторону.
– Тебя Акина и Кинош в гости приглашали, – сказала Кеяна. – Я пообещала, что как только встречу тебя, так и приведу.
– Значит, можно прямо сейчас?
– Конечно!



Глава 6

Никто не сомневался в том, что лунная цивилизация возникла в результате искусственного заселения. Правда, с трудом верилось, что кто-то выбрал для поселения планету с такими тяжелыми условиями… Около миллиона человек жили в зам-кнутой системе пещер на глубине от десяти до пятидесяти метров под поверхностью.  Сеть пещер располагалась в районе Моря Восточного и горной цепи лунных Кордильер.
Три года назад во время своего первого полета звездолет «Хирон» сделал посадку в этом районе Луны. Тогда и была обнаружена шлюзовая камера, ведущая в глубь лунных недр…
Через эту камеру Лена прошла и сейчас. Вместе с Кеяной она очутилась в длинном каменном коридоре. Обе сняли скафандры, и Лене, как всегда, потребовалось некоторое время, чтобы адаптироваться к составу воздуха.
Баланс кислорода и углекислоты на Луне поддерживался с помощью особых растений, вероятно, выведенных специально для этой цели.
Жители Луны внешне были очень похожи на землян, как, впрочем, и рамерианцы, но, в отличие от последних, производили впечатление какой-то болезненной нескладности. Они отличались изумительной ловкостью, чуткостью, мгновенной реакцией – Лена помнила, как в прошлом году Кеяна выбралась из завала, преградившего выход из пещеры, искусно пробираясь в щели и не касаясь каменных глыб, еле сохранявших равновесие. Но, в то же время, физически они были намного слабее землян.
Коридор был освещен светящимися шарами из фосфорического вещества. Их желтоватое сияние было довольно тусклым, но других источников света у жителей Луны не было. Огнем они пользовались лишь для приготовления пищи, да и то редко, и крайне удивлялись, узнавая от колонистов, что в течение долгих веков на Земле пользовались им для освещения. Но в условиях Луны это было невозможно: горящее пламя уничтожало слишком много кислорода.

…Коридор окончился выходом в огромную пещеру. Протянувшись на много километров, она была бы абсолютно темной, если бы не тоненькие ниточки – дорожки из маленьких светящихся шариков. Они пересекали пещеру вдоль и поперек, указывая путь.
Сколько сил и трудов надо было потратить, чтобы вырастить особый вид папоротника (кстати, папоротники тут были самыми распространенными растениями), добыть из него фосфорическое вещество, сделать шары! Дорожек были сотни и тысячи, шаров – миллионы.
Кеяна шагала впереди, легко ориентируясь по светящимся точкам. Лена, хоть и знала дорогу, старалась не отставать от нее. На шее у обеих висели «ожерелья» из таких же небольших (сантиметров пять в диаметре) шариков, какие были расставлены в лунки на дороге через каждые два шага. Веревки с нанизанными шарами были обмотаны и вокруг туловищ, а у Кеяны – даже вокруг рук и ног… Ни один житель Луны не отправлялся в путь без такого снаряжения. Шарики освещали дорогу, человека, обмотанного ими, было видно издалека. Кроме того, они служили для тех же целей, что зарубки на дереве – нашим охотникам. Ими можно было отметить свой путь, указать направление. Они были тут верными спутниками жизни, маленькие путеводные огоньки!
Девушки шли мимо небольшого озерка. Водяных паров в «подлунной» атмосфере было достаточно: тут существовали ручьи и озера, выпадали осадки в виде дождей, правда, несильных. Жизнь лунного народа измерялась чередованием теплых и холодных сезонов. Вблизи полнолуния этот район Луны начинал освещаться солнечными лучами, а спустя несколько земных суток начинали прогреваться и эти «подлунные глубины». Усиливалось испарение, пересыхали озерки. Но через две недели, вблизи новолуния, температура начинала падать. Шли дожди, и озерки вновь наполнялись водой.
До начала такого периода оставалось еще несколько дней, и поэтому озеро было наполнено  водой меньше, чем на треть. Оно все поросло папоротниками, торчащими и из воды, и по берегам вокруг нее. Берег был застлан еще и мхом. Вообще растительный мир был на уровне земной палеозойской эры: не было ни одного голосеменного растения.
Впрочем, было одно исключение: коччи. Так жители Луны называли небольшое растение, похожее на хлопок своими плодами-коробочками. В отличие от последнего оно было очень неприхотливо, если не сказать большего. Коччи прекрасно рос даже на голых камнях, если на них была положена органическая «подстилка», хотя бы из начинающих гнить листьев папоротника.
Волокна, содержащиеся в коробочках коччи, шли на изготовление ниток и, в конечном итоге, – ткани. Из семян получали масло для пищи.
Папоротники, а также грибы, которые здесь тоже росли, использовали в пищу. Их ели сырыми или поджаривали на огне. Животных, кроме нескольких видов насекомых, опылявших коччи, не было.

…Они пересекли большую пещеру и подошли к очередному узкому проходу, который привел их к своеобразному «жилому кварталу». Эта пещера была меньше первой. В ее стенах тут и там виднелись отверстия – входы в жилища. Вокруг них были развешаны целые гирлянды светящихся шаров.
Здесь бегали, играя, дети. Матери время от времени выглядывали из жилищ,  чтобы проследить за ними. Иногда проходили мужчины с мешками собранных съедобных папоротников и коробочек коччи за спиной.
Все здесь оставалось неизменно. Такую же картину увидели колонисты, придя сюда в первый раз. И то же самое видела три года назад Кеяна, уходя из дома без всякой надежды вернуться. Ее болезнь никто на Луне не умел лечить… Она хотела добраться до дальних, заброшенных проходов, чтобы умереть там, но упала, потеряв сознание, напротив выхода из коридора, ведущего в шлюзовую камеру. Там и нашли ее Немо и Ильсор.
Родители Кеяны давно умерли. С детства она жила в семье родственников – Акины, сестры отца, и ее мужа Киноша. Оба они были сейчас дома. Акина, только что  очистив от мусора листья папоротника и разложив их на куске ткани, принялась за шитье, сидя у большого светящегося шара. Она встретила Лену приветливой улыбкой, так же, как и Кинош, который сидел тут же, читая книгу. Он, как и Кеяна, бурно увлекся жизнью Земли и пытался усовершенствовать примитивный быт своих соплеменников. По всей пещере были разбросаны книги, инструменты, схемы, чертежи, горшки с растениями… Вещи Кеяны аккуратно лежали возле ее постели. Тут тоже было немало земного: книги, репродукции картин, музыкальные инструменты – гитара, скрипка, флейта. Акина смотрела на все это с легкой усмешкой: чудаки оба – что старый, что молодая. Да беды в этом особой нет, пусть носятся со своими затеями… К землянам она относилась спокойно и доброжелательно, как и все остальные жители Луны.
Впрочем, все ли? Пока не было известно, есть ли другие подлунные сети пещер. Соплеменники Кеяны ничего не знали об этом. Единственное, что было известно, – то, что дальние проходы разрушены какой-то катастрофой. Нужно было попытаться расчистить завалы, и колонисты уже принялись за эту работу. Одновременно искали на поверхности Луны другие шлюзовые камеры. Но поиски пока были безуспешными.

…Как-то незаметно разговор вновь коснулся Кеяниной идеи об Атлантиде. Кинош настойчиво выведывал у Лены, что она думает по этому поводу, и ей ничего не оставалось делать, как повторить заключение биологов: между людьми Земли и Луны большое различие в строении организмов. Но тут же Лена добавила, что и условия жизни на Луне резко отличались от земных.
– Таким образом, – заключила она, – существует определенная вероятность того, что мы – прямые родственники, а различие наших организмов есть следствие разных условий существования. Но повторяю, – Лена взглянула на Кеяну, – вероятность не очень большая. Поверь, мне самой очень хочется, чтобы это было так, но…
– Все понимаю. И моя гипотеза об Атлантиде кажется тебе наивной.
– Ты же слышала, что Немо говорил…
– Ну, а если наоборот; если вы – наши потомки? Допустим, когда-то часть наших предков поселилась на Луне, а часть – на Земле?
– Ох, Кеяна, не ты первая строишь подобные гипотезы. Сейчас у нас все газеты пестрят ими. А куда же тогда девать Дарвина? Человек появился на Земле в результате естественного отбора, и это доказано... Вспомни, наконец, Рамерию. Люди этой планеты похожи на нас почти в точности – однако мы ничем не связаны…
Не успела Лена закончить последнюю фразу, как в пещерку вошел Ильсор – легок на помине! Рамерианец тоже был
обмотан с головы до ног веревкой со светящимися шарами. Переступив порог, он с облегчением сбросил ее.
– Как же мне надоела эта ноша, если б вы только знали! Тяжесть и неудобство при ходьбе – это еще полбеды, но ведь из-за этих шаров и взять с собой больше ничего нельзя! Во всяком случае, у меня – не получается!
– А ты возьми электрический фонарик, – сказала Лена.
– Так и делал. Но сегодня пришлось на старых проходах размечать дорогу…
К Ильсору мигом подлетел Кинош с какими-то чертежами. Завязался долгий разговор. Слушая Киноша, отвечая на его бесконечные расспросы, Ильсор все время смотрел в сторону Кеяны. Та, сидя с книгой в руках, тоже время от времени поглядывала на него. Лена улыбнулась про себя: влюбленные даже не пытались скрыть свои чувства. Вся Колония знала об их любви, и все искренне желали им счастья. Вот только Акина и Кинош, кажется, ни о чем не догадывались… но точно Лена не могла этого сказать. А Кеяна и Ильсор все никак не решались с ними поговорить.
Но Ильсор и Кеяна знали и ее тайну… Лену вновь захватили странные, тревожащие мысли.

…Кто-то заглянул в пещерку, позвал Киноша, и тот, со своим неизменным энтузиазмом, выскочил за дверь. Затем вышла по каким-то своим делам Акина. Ильсор посмотрел на  Кеяну, Кеяна – на Ильсора, затем оба они – на Лену… и все трое расхохотались до слез.
– Нет, вы бы видели себя со стороны! – наконец, проговорила Лена, давясь от смеха. – У вас же на лицах все было написано! Особенно у тебя, Ильсор. Такая страдальческая мина!
– А ты не интересовалась, какое у тебя бывает лицо, когда ты разговариваешь… с одним человеком?
– Какое? – поспешно спросила она. – Ох, неужели все понятно?!
– Нет, нет. Просто иногда ты выглядишь чуть взволнованной.
– Ничего себе, «чуть»… Я порой на него взглянуть боюсь, чтобы себя не выдать. И, кажется, я эту глупость уже совершила.
– Ну, вот и прекрасно! – рассмеялся Ильсор.
– Ничего прекрасного! Целый день сегодня думаю: понял он или нет? Если понял – все, катастрофа…
– Почему же катастрофа?  – возразила Кеяна. – По-моему, тебе нужно, наконец, рассказать все ему.
– Не могу. И не хочу.
– А всего вернее – боишься.
– Ну, допустим, будь по-вашему – поговорю с ним… и что дальше? Что он скажет? Страшно подумать!
–  Ты думаешь, у меня таких вопросов не возникало? – улыбнулась Кеяна. – Тоже вся дрожала, не знала, как и подойти к нему. – В результате, – она обняла Ильсора за плечи, – он первый признался!
– Охотно подтверждаю, – сказал Ильсор.
– Вы – другое дело. Ты же любишь Кеяну…
– А ты так уверена, что он тебя не любит?
– Не знаю! Хватит! Покончим с этой темой, идем лучше ко мне.

Все трое сидели в комнате Лены. Кеяна что-то напевала, играя на гитаре. Ильсор листал альбом с рисунками.
– Лена, – сказал он вдруг, – дай мне еще раз прочесть те стихи.
Взяв из ее рук книгу, он долго листал ее и, найдя наконец нужные строчки, стал читать вслух:

Когда весь мир как будто за горой,
Где все мечта и все недостоверно,
Подводный я любил роман Жюль Верна
И Немо-капитан был мой герой.

Когда пред фортепьяно, за игрой,
Он тосковал, хоть несколько манерно,
Я в океане с ним качался мерно….

– И помню, слезы хлынули струей… – вздохнув, сказала Лена. – Действительно, мне остается только плакать… или смеяться над собой.

Глава 7

Учебник алгебры и тетрадь с нерешенными примерами валялись на столе. Лена сидела на диване, держа в руках альбом. Рядом лежали раскрытые книги – «Таинственный остров» и «Двадцать тысяч лье под водой».
Часы показывали половину первого ночи… Она поставила книги на полку, положила альбом в ящик стола и, выключив свет, легла в постель. Проходил час, другой, а она все лежала с открытыми глазами. Нет, она не была в это время ни на острове Линкольна, ни на Луне, ни на Рамерии. Она вспоминала…

Несколько романов Жюля Верна имелось в домашней библиотеке, и неудивительно, что Лена рано познакомилась с ними. Первым был «Пятнадцатилетний капитан» – в восемь лет.  За ним последовали «Вокруг света в восемьдесят дней», «Дети капитана Гранта», «Путешествия и приключения капитана Гаттераса»… Все четыре романа были прочитаны в короткое время. Но следующая книга жюльверновских «Необыкновенных путешествий» – «Двадцать тысяч лье под водой» – попала в ее руки лишь через год-полтора.
В течение месяца этот роман был перечитан от корки до корки раз двадцать. Ни одна книга не вызывала у нее такого восторга: Лена могла с закрытыми глазами показать на карте весь путь «Наутилуса», перечислить всех морских обитателей, с которыми повстречался Аронакс… Но больше всего захватил ее образ таинственного капитана «Наутилуса».
С самого начала она не была согласна с Недом Лендом, который был настроен решительно против Немо. Первые дни после появления в будущей Колонии четверки «наутилусовцев» прошли в бесконечных ее спорах с канадцем.
Но нужно, наверное, описать, что представляло собой в те времена это сообщество. Кроме «жюльверновцев» в него входили тогда герои книг Александра Беляева и Кира Булычева, а также волковского цикла «Волшебник Изумрудного города» (из последних, правда, в более позднее время остался один Ильсор). Детская фантазия перенесла их всех в каменный век. Зрелище было замечательное! Над дикими лесами и степями, пугая мамонтов, летали самолеты и вертолеты. Первобытным людям помогали бороться с лесными пожарами, наводнениями, спасали их, лечили…
Аронакс, Ленд и Консель с радостью включились в общее дело, как и многие другие до них и после них. Но Немо… Он появлялся ненадолго – и вновь уходил на «Наутилус». Его миром, его домом был этот подводный корабль.
Кем был этот человек? Что заставило его вести такую жизнь?
Нед Ленд по-прежнему старался с ним не встречаться – помнил старые обиды. Аронакс и Консель не могли переубедить его. Что же касается Лены, то она составила свое мнение о Немо еще при первом прочтении книги. Да, он бывал жесток: она помнила потопленный фрегат. Но ведь было и спасение ловца жемчуга, и помощь восставшим грекам с острова Крит! Был портрет женщины с двумя детьми, и этот человек плакал, стоя перед ним…
Она поняла: в жизни Немо было много горя. Он вершил возмездие. Было ли оно справедливым?.. Десятилетняя девочка впервые задумывалась над такими сложными вопросами. В конце концов, вывод был сделан категоричный: Немо не может быть плохим человеком.
С таким решением она отправилась на «Наутилус»… И с тех пор часто бывала там. Вернулись на подводное судно и Аронакс с Конселем. Увы, с ними не было Ленда: несмотря на все уговоры, канадец наотрез отказался переступать порог «убежища морского чёрта».
И вновь «Наутилус» плыл в океанских глубинах. Снова раздвигались железные ставни и появлялись в иллюминаторах красоты подводного мира. И снова каждое появление Немо, каждый разговор с ним были событием для Аронакса… и для нее.
Прошло несколько месяцев. Однажды Лена вбежала в библиотеку «Наутилуса» с книгой в руках – то был «Таинственный  остров» – и нерешительно приблизилась к Немо. Глаза ее сияли радостью.
– Здравствуйте, принц Даккар… или Немо? Как лучше вас называть?
Итак, она раскрыла его тайну! Никогда ей не забыть того, как, захваченная сюжетом книги, ожидая встречи с таинственным покровителем колонистов, она увидела слова: «длинный предмет веретенообразной формы… напоминающий собой огромное морское животное из породы китообразных…» Слова Сайреса Смита стали ее словами: «Но ведь это он! Только он, и никто другой! Он!..»
 Ее совершенно не волновало, что действие второй книги происходит через много лет после первой и постаревший капитан Немо умирает. Она раскрыла тайну Немо из «Двадцати тысяч лье» – тайну принца Даккара, вождя восставшей Индии. Она знала теперь истинные причины всех его поступков – и видела, что ни в чем не ошибалась. Какое это было счастье!

… Неда Ленда она буквально притащила за руку на «Наутилус», где и заставила его торжественно помириться с Немо. А затем… затем она  с легкостью смешала времена и события. Сайрес Смит и его товарищи вновь получили свой остров, «возрожденный из пепла», и вновь встретились с тем, кого они называли «гением острова», воскресшим и помолодевшим.
С тех пор ни одно событие не обходилось без участия в нем Немо, ни одно важное решение не принималось без него… Почему же Лена так увлеклась этим образом?
Конечно, Немо – один из лучших жюльверновских героев, и нет ничего удивительного в том, что он поразил детское во-ображение – скорее можно было бы удивляться обратному. Но в сознании Лены плотно переплелись сразу три образа этого человека.
Первый был творением пера великого фантаста. В какой-то статье она прочитала, что «капитан Немо кажется более реальным, чем иные реальные люди», и была с этим полностью согласна. Но, возможно, немалую роль сыграла и прекрасная работа художника-иллюстратора – образ, созданный им, дополнял жюльверновский, но вместе с тем жил какой-то своей жизнью. В своих рисунках  она копировала его… но третий образ, который создала она сама, не был похож полностью на первые два. Скорее, он был их продолжением.
…В первое время Немо по-прежнему часто бывал молчалив и замкнут, подолгу не выходил из своей каюты. Не раз Лена заставала его молча стоящим возле иллюминатора в салоне. Скрестив руки на груди, он думал о чем-то, и она видела в его глазах слезы. Но стоило ей подойти – и он смотрел на нее с улыбкой. Она была рада этому…
 Прошло какое-то время, и он стал тем, кем был сейчас – душой и мыслью всей Колонии. Он то руководил расчисткой завалов на Луне, то летел на Рамерию, то вновь выводил «Наутилус» в открытое море. И именно там, под водой, Лена иногда вновь видела в его глазах боль… Но пройдет минута – и он снова вместе со всеми, и можно говорить с ним о чем угодно, просить любого совета.  Часто, очень часто ее радости и печали разделял именно он.
«Одиночество, оторванность от людей – участь печальная, непосильная…» Это были его слова. Кто, как не он, мог лучше понять ее?


Стихи из дневника Лены:

* * *
Mobilis in mobile
           (девиз «Наутилуса»)   

Подвижное тело
В подвижной среде,
Подводный корабль
В текучей воде…
Могу я мечтать,
Но хочется знать –
Когда я тебя
Увижу опять?
 
В окне показался серпик Луны. Боже, она ведь сейчас восходит перед самым рассветом!
Лена все еще не спала.  Встав, она задернула шторку – уже начинало светать, – и снова легла. Но вместо того, чтобы уснуть, она неожиданно  для себя оказалась на «Наутилусе». Побродила по салону, забралась в кресло, посидела немного в нем. Затем встала, открыла дверь в библиотеку… и столкнулась лицом к лицу с Немо.   
– Лена! Что ты здесь делаешь? Я – еще понятно, засиделся, делал выписки, но ты почему не спишь? Знаешь, сколько сейчас времени?
– Знаю, Немо… Вот – хожу, как лунатик, почти не сознаю, что делаю, а уснуть не могу.
 – Нет, что-то с тобой сегодня не то… Ты сегодня столько волновалась – и вот, наверное, результат…
– Не беспокойся, ничего особенного со мной не происходит. Прости, я, кажется, тебе помешала, – она закрыла дверь.
С ней в самом деле не происходило ничего особенного. Каждый человек когда-нибудь должен влюбиться. Если Колония заменила ей реальный мир и реальную жизнь, не было ничего удивительного в том, что и первая любовь тоже пришла оттуда…



Глава 8

Начало августа. Ночи уже прохладные и тёмные, да и днём нет жары. Где-то в воздухе уже носится запах близкой осени…
Почему-то из всех летних месяцев я больше всего люблю именно август.
Нет, я ничего не имею против июня и июля.  Мне нравится смотреть на ликующее торжество молодого лета, я люблю короткие июньские ночи, когда светлая полоска зари даже в наших широтах, на пять с лишним градусов южнее «града Петрова», не исчезает с небосвода. Я наслаждаюсь июльским знойным солнцем – слава Богу, я хорошо переношу жару. И уж конечно, я отдаю должное клубнике, малине, вишне, смородине – сладчайшим плодам земным!
И все-таки – август…
Как-то по-особому звучит для меня само название этого месяца. Почему? Не знаю. Может быть, осталось с детства.
Август… Почему-то именно с этим месяцем – не с июнем или июлем – в детстве у меня ассоциировались солнце и летний  зной. И совсем безразлично было, что реальная погода зачастую совсем этому не соответствовала. Может быть, в раннем детстве мне пришлось пережить особенно жаркий август?
А может быть, в предчувствии близкого наступления осени мы просто по-особому чувствуем тепло солнечных лучей последних летних деньков? Особенно остро радуемся яркому свету и синему небу?
Наверное, это именно так.
Но что бы ни  было тому причиной – я люблю этот месяц. И  он вступает сейчас в свои права.
А это значит, что в саду вновь пахнет спелыми яблоками,  что временами голубизна неба приобретает какой-то особый, по-осеннему холодный оттенок. Солнце заходит в девять, и сумерки, а вслед за ними и ночь, уже не дышат теплом.
Но зато какое небо! Какая бархатная бездонная чернота! Трудно сказать, почему именно  августовские ночи кажутся такими тёмными. Мне  кажется, не последнюю роль тут играет контраст с недавней светлотой ночей июня и июля. Но никакие объяснения ничего не прибавят и не отнимут у сверкающего великолепия летних звезд. И, думаю, не я одна каждый год смотрю с восхищением на светящуюся звёздную дорогу – Млечный Путь. Пусть кто-то скептически  улыбается – неисправимые романтики всегда будут видеть в нем дорогу, зовущую в Неведомое…
А кто-то наверняка не удержится от того, чтобы загадать желание, увидев падающую звезду. И сколько ни читай научных книг, сколько ни соглашайся с астрономами, что метеоры – всего лишь мелкие пылинки, сгорающие в атмосфере Земли, все равно будешь завороженно следить за августовским звездопадом…
И все же – никуда не уйти от ощущения приближающейся осени. И может быть, это  напоминание о том, что желтые листья, кое-где одиноко виднеющиеся на деревьях, вскоре целиком покроют их, а ночной холод перерастет в первые утренние морозы, больше всего и нравится мне в августе. Я не очень-то люблю осень с ее дождями, туманами и сыростью, но изменчивость природы, постоянность ее ритмов, их взаимопроникновение – вот что чувствуется в этих первых желтых листиках, что каждый год радует и восхищает меня. Да, дождливая  осень придет, но она сменится снежным великолепием зимы, затем весенней зеленью. А следом наступит лето…
      
Лена вернулась из деревни, где провела месяц вместе с мамой. Но лето еще не кончалось, и она наслаждалась отдыхом. Правда, под словом «отдых» Лена  понимала нечто иное, чем ее родители.Она целыми днями читала, рисовала, но заставить ее выйти на улицу было почти невозможно. В ответ на уговоры родители обычно слышали: «Зачем? Что мне там делать?» В качестве компромисса она выходила на балкон и читала там.
В  Колонии дела шли своим чередом. Готовилась экспедиция к звезде Барнарда, поэтому Немо и Ильсору, а также Сайресу Смиту пришлось отвлечься от раскопок на Луне и дел на острове. Звездолет «Хирон» должен был вскоре отправиться в путь.
А кроме того, в жизни Лены произошло еще одно важное событие: ее письмо, неожиданно для нее самой, опубликовали в журнале «Наука и жизнь».
Она написала его, возмущенная статьей какого-то «горе-ученого», прочитанной в газете. Автор (если верить подписи – кандидат физико-математических наук) излагал – ни много ни мало – «свою точку зрения на строение Вселенной». В чем она заключалась, понять было трудно: статья пестрела выражениями вроде «метафизика», «астральное измерение», «мировая гармония»… В целом же, это был типичный пример наукоподобной чепухи, которая так часто в наше время появляется в прессе и имеет лишь одну цель – «запудрить мозги» неискушенному читателю, вызвать у него интерес к «сенсации».
Лену на этом нельзя было провести. Она хотела отложить газету в сторону, но вдруг увидела фразу: «Галилей, сожженный на костре». Прекрасно зная о том, что изобретатель телескопа не был подвергнут той  же казни, что и Бруно, Лена удивленно пробежала глазами оставшиеся строчки – и прочитала еще: «Коперник, придумавший телескоп»… Это было уже слишком!
«Кандидат! Путает Коперника, Галилея и Бруно… Какую же наглость надо иметь, чтобы еще и ученую степень себе присваивать! Любой школьник его разоблачит! А впрочем, что ему будет? Опубликовали, гонорар дадут!!!» – так она говорила Аронаксу – первому, кого встретила на острове, прибежав туда, показывая ему злополучную статью. Повозмущавшись вместе с ней, тот посоветовал ей написать письмо. К удивлению Лены, его не только опубликовали, но и дополнили комментарием известного ученого, постоянного автора журнала, статьи которого она помнила и любила.

…Об этом и шла сейчас речь. Лена, Джордано и Немо стояли на балконе. Солнце зашло уже давно, загорелись первые яркие звезды. Жаль, что тут город, дома мешают – Антареса никогда не видно, слишком он низко… Зато Вега, Денеб и Альтаир – вот они… Капелла,  желтоватым огоньком мерцающая в темно-синем небе, стоит уже вовсе не «далеко на севере», как сказал о ней в одном из стихотворений Бунин, а подбирается к востоку. Пройдет час-другой и ее можно будет увидеть в окно Лениной комнаты, не вставая с постели.
– Ну что ж, поздравляю! – Бруно улыбнулся. – И спасибо за то, что решила меня защитить.
– Что вы, Джордано, вы в защите не нуждаетесь. Путать вас с Галилеем и Коперником могут только полные невежды. А я просто хочу, чтобы таковых было поменьше… А как ваши дела? Обсерваторию достроили?
– Да, если это можно назвать обсерваторией – слишком громко звучит. Наблюдения веду уже недели три.
– И как впечатления? – Лена с любопытством взглянула на него.
– Как, наверное, у всякого начинающего любителя – восторг.
– Послушайте, Джордано, мне все-таки не нравится ваш тон. «Начинающий любитель»! С тем, что вы сделали… И потом, – она улыбнулась, – хотела бы я видеть второго любителя астрономии, – начинающего или нет, неважно, – который побывал бы на Луне, на Рамерии и сейчас вот собирался лететь к звезде Барнарда.
– Лена, – сказал Немо, – а ведь второй такой любитель есть. Это ты сама.
– Ну, не такой уж я и любитель, – Лена была польщена. – Яркие звезды, заметные созвездия, известные факты – это должен каждый знать.
Конечно же, дела обстояли не совсем так. Лена серьезно интересовалась астрономией с детства.
В одиннадцать или двенадцать лет она рассматривала подаренный ей набор открыток с изображениями старинных звездных  карт. Это не было первым знакомством с созвездиями  –  к тому времени Лена прочитала уже немало книг по астрономии. Но, перебирая открытки, читая текст на обратной стороне, она, тем  не менее, была поражена. Она  рассматривала причудливые фигуры людей, животных, чудовищ,  и интерес к названиям звездного неба все больше заявлял о себе. Какая игра случая занесла на небо Козерога и Лисичку, Часы и Жирафа, Скорпиона и Муху? Что скрывается за красивыми именами  –  Кассиопея, Орион, Андромеда?  И уж совсем загадочно звучат названия отдельных звезд  –  Бетельгейзе, Вега, Альдебаран, Капелла...  Вот уж действительно  –  «царственные имена», хранящие свой «тайный смысл»… Но многие тайны прекрасных звездных имен были уже открыты ей.
С астрономией было в какой-то мере связано и увлечение бунинской поэзией – в ней часто встречались картины звездного неба…
– Задумывались ли вы над тем, какие картины природы вызывают у человека наибольшее восхищение? – спросил вдруг  Джордано, глядя на вечернее небо.
 – Очень трудный вопрос… – Немо серьезно посмотрел на него. – Я могу назвать множество картин: и море – спокойное и бурное, то искрящееся под лучами солнца, то хмуро-серое под свинцовыми тучами, и  горы с их суровой красотой, неприступными вершинами и сияющими снежными шапками,   и экзотический южный пейзаж с яркими  тропическими растениями, и скромное очарование берёзовой рощи.
– Из всего этого многообразия невозможно  выбрать  что-то одно! – воскликнула Лена. – У каждого из  нас есть личные пристрастия и   вкусы.  Одна и та же картина может вызвать совершенно разные чувства у разных людей. Вы  можете ненавидеть горы и любить степные равнины, или быть очарованы тихой грустью   осеннего дня, который на вашего соседа наводит только тоску...
– Но есть картина природы, которая не оставит равнодушным  практически никого, – спокойно сказал Джордано. – Чувства, вызванные ею, будут удивительно схожи: ощущение покоя, гармонии, величия природы...  Я говорю о том впечатлении, которое производит на человека чистое небо – днём голубое, а ночью – бархатно-черное, бездонное, усыпанное бесчисленным множеством сверкающих звёзд...
– Почему же небо вызывает у человека такие чувства? – спросила Лена.
– Рискну предположить, что причина лежит в глубокой древности, уходя  корнями в доисторическую эпоху. Именно с чистого неба первобытному человеку не грозила никакая опасность, и это закрепилось в нашем подсознании. Человек изначально смотрел на небо без страха, с открытой душой и живым интересом. И именно этот живой  интерес (а не только необходимость ведения  календаря для земледельческих работ) стал первопричиной, толкнувшей человека к изучению явлений, происходящих на небе, небесных светил, их движений... Так зародилась астрономия – древнейшая из  наук…   Знаете, сейчас я читаю много книг двадцатого века, в том числе и труды ученых-астрономов. Я постоянно ловлю себя на мысли, что сравниваю их с собой, а их отношение к небу и звездам – с моими чувствами. А важной составляющей моего отношения к астрономии  является осознание тесной связи этой науки с культурой и искусством, с общечеловеческими культурными и философскими ценностями.
– Возможно, такая формулировка удивит не  только  не знакомых с астрономией людей, но и некоторых наших собратьев по увлечению, – сказала Лена. – Вполне возможно, кто-то может посоветовать нам не смешивать науку и искусство, «физику и лирику»…
– Но вспомните античную мифологию! – воскликнул Немо. – Кто считается покровительницей астрономии?
– Урания, – понимающе кивнула Лена, – одна из девяти муз.
– Жители древней Эллады ставили в один ряд с искусствами и науки, – продолжал Немо. – Другая муза, Клио, покровительствовала истории. Но история  –  гуманитарная наука, и связь ее с искусством  хорошо просматривается  и сейчас.  Астрономия же и во времена Аристотеля и Гиппарха основывалась на точных наблюдениях,  измерениях и вычислениях…
– Но сам предмет этих наблюдений и вычислений был в глазах древних настолько прекрасен, – торжествующе сказал Джордано, – что и спустя полтора тысячелетия после Аристотеля, в четырнадцатом  веке, описывая Земной Рай, Данте призывает на помощь хор муз, и прежде всего – Уранию, потому что его предмет особенно возвышен:
             
          Пусть для  меня прольется Геликон
          И да внушит мне Урания с хором
          Стихи о том, чем самый ум смущен.

– А знаете, какие строчки у меня недавно сложились? –спросила Лена. – Вот, послушайте:

Звезды, созвездия, небо ночное!
Знайте, всегда я вас видеть хочу.
Нет облаков – и не знаю покоя,
Вегу, Капеллу, Антарес ищу.

Летом – Антарес, зимой – Бетельгейзе,
Осенью – Вега, Денеб, Альтаир.
Нет, без привычных вечерних созвездий
Был бы бесцветен, безрадостен мир!

–  Лена, но это же здорово!  Ты их записала?
– Да, Немо. Они у меня в тетрадке, куда я записываю свои мысли. Там еще есть довольно много стихов…
– И ты нам их не показывала?!
– Нет… Извини, Немо, но я лучше не буду пока никому их давать читать –  сама еще не знаю, что о них думать…

Больше говорить было не о чем. Несколько минут все трое просто молчали, думая каждый о своем. А сумерки сгущались. Прохладный вечерний воздух даже тут, в городе, был  наполнен ароматом каких-то трав. Из-за домов, наконец, выглянула полная Луна.

…– Ленка, ты все еще на балконе?! Спать пора! Днем надо было гулять!
– Иду! Ох, а уходить не хочется. Воздух – просто мед.
– Мне пора, – Джордано посмотрел на часы. – Рамерианцы, наверное, уже ждут.
Бруно ушел. А Немо – вот он, рядом. Молчит. Смотрит куда-то вдаль, хотя куда тут смотреть? Бетонные коробки одни. Хотя деревья растут, вот и запахи трав откуда-то…
– Надо бы и тебе идти, – сказал он. – Вечер чудесный, но ты задержишься – и получишь нагоняй. Не хотел бы я, чтобы повторился тот день – после твоих именин.
Лена кивнула в знак согласия. Они прошли с балкона в ее комнату.
– А ты, оказывается, помнишь тот день? – спросила она.
– Помню. Ты тогда чем-то взволнована была, так переживала из-за всего.
– Я же сказала тогда, что влюбилась, – улыбнулась она. – Вот и задумалась, когда мыла эти несчастные тарелки…
– Все ясно: любовь – и проза жизни. А все же, – сказал он, – интересно, кто он, твой избранник? Можно попытаться угадать?
– Нет, Немо, пожалуйста, не надо! – испуганно воскликнула она. – Или… или ты знаешь?
– Нет. Я не знаю, кто бы это мог быть. Я было подумал на Герберта, но, видимо, это не он. Так?
–  Да, – она грустно улыбнулась, – это не он.
– Тогда я ничего не знаю. Ты пойдешь сейчас куда-нибудь?
– Думаю, нет. Постояла на свежем воздухе, теперь в сон клонит.
– Тогда – спокойной ночи.
– Спокойной ночи.

«Ушел. Немо, Немо, знал бы ты, что это не Герберт, и не кто-нибудь другой… Где ты сейчас? В Гранитном дворце, где-нибудь на острове… или на «Наутилусе»? Я, как и ты, знаю на «Наутилусе» каждый уголок…  Может быть, ты сейчас в салоне? Там сегодня, должно быть, никого нет – все хотели собраться в Гранитном дворце. Ты один в этом просторном зале, среди собранных тобой чудес природы. Или ты в библиотеке? Берешь книгу, листаешь ее… Немо, Немо… ну что же мне делать?!»
Лена  смотрела на показавшуюся над крышей соседнего дома Капеллу. Звезда мерцала, переливаясь золотистым светом. Точно так же она светила и год назад. И в то время она тоже думала о Немо… и тоже не знала, что делать.
 «Вот так проблема! – скажет кто-нибудь. – Да придумывай что угодно – все равно это все у тебя в голове!» Но ей никогда не приходила мысль о  том, что Колония – плод ее воображения. Ведь ее воображаемый мир почти полностью заменил ей реальность. Участие в жизни Колонии, дела на острове, подготовка экспедиции не были для нее забавой. Это была такая же жизненная необходимость, как для кого-то работа, учеба,
общение с друзьями. Что отличало Лену от других людей? Только то, что она не могла полноценно жить в реальном мире, среди


реальных людей – во всяком случае, пока не могла. Но она радовалась счастью Ильсора и Кеяны, переживала за Каллисто – и не делала разницы между  ними и существами из реального мира.
Но настал день, когда все это чуть было не рухнуло.

Лена сидела за столом и просматривала новый номер «Науки и жизни». В комнату  вошел Ильсор.
– Лена, тебе  привет от Енотова.
– От Ивана Гермогеновича? Он все еще не вернулся на Землю?
– Нет, все ищет это чудо природы… Я лично не верю в его существование.
– Надеюсь, он не посвятит этой цели всю жизнь! Он же к звезде Барнарда должен лететь.
– Я ему то же самое говорил! «Подожди, – отвечает, – до отлета еще время есть…»
Лена улыбнулась и хотела что-то сказать, но в это время в дверь заглянул Немо.
– Лена,  ты здесь?
– Здесь, Немо… Что случилось?
– Ничего. Что с тобой в последнее время происходит? Почему, когда я вхожу, ты всегда спрашиваешь, что случилось? И глаза испуганные.
– Разве? Нет, ничего со мной не происходит.
– Не уверен… – тихо сказал Ильсор.
– Ни-че-го! – сказала она, сердито взглянув на него. – Что случилось… то есть, что тебе нужно, Немо?
– Зашел спросить, нельзя ли Неду лететь? Он должен был остаться, но вчера заявил, что тоже хочет посмотреть, что это за звезда такая… Для «Наутилуса» особой беды не будет, если он полетит.
– Ильсор, что ты скажешь?
– Для «Хирона» тоже никакой беды не будет в присутствии Неда Ленда. Есть же у нас еще свободные места.
– Хорошо. Так и передам ему.
…– Он все еще ничего не знает? – спросил Ильсор, когда Немо вышел.
– Нет… Не знаю,  что и делать – все запуталось! Видишь его, говоришь с ним – какое счастье! И в то же время – боль: он ничего не знает… В последнее время это стало просто невыносимо! Несколько раз хотела признаться – и не решалась. Однажды проговорилась – сказала, что влюблена… в кого-то. И вот, представь себе, он недавно спрашивает, не Герберт ли это! Я отвечаю: нет, не он…– Лена чуть не плакала.
– Герберт? Это, кстати, неплохой вариант – молодой, умный, красивый, – Ильсор улыбнулся. – Но вряд ли Немо действительно так думает… он видит, что ты не в Герберта влюблена. Я знаю – он говорил со мной, тревожился… Лена, он видит, что тебя что-то тяготит. И прости меня, но должен сказать, что это видят многие. Ты очень изменилась.
– Что говорить, даже родители, кажется, замечают. Мама, во всяком случае, совсем «достала»: ты на улицу совсем не выходишь, сидишь в духоте, на тебе уже лица нет… Вот как она это объясняет. Ах, Ильсор, Ильсор, если бы на его месте действительно был Герберт! Все было бы по-другому. Но ведь это Немо. Тот самый Немо, у которого погибла от пуль британцев вся семья – отец, мать, жена, дети… Он помнит их, и всегда будет помнить! А я… я не за себя переживаю, а за него! – она смолкла и низко опустила голову.
– Ты боишься причинить ему боль.
– Да. И вместе с тем – мучаюсь сама. Хватит, Ильсор, хватит, я не хочу больше об этом говорить!!!
Расстроенная, она лихорадочно листала журнал, не глядя в текст. Остановившись, наконец, на какой-то странице, стала пробегать глазами строку за строкой, едва ли понимая смысл написанного. Взгляд невольно задержался на каких-то словах, она стала читать:
«Ребенок может, например, воображать себя героем любимых книг, или товарищем по приключениям любимых персонажей…» «Не надо препятствовать этим фантазиям. Перед вашим малышом еще откроется все разнообразие настоящей, реальной жизни. А пока – пусть фантазирует» .
Лена взглянула на заголовок. Статья называлась «Ваш маленький фантазер».
Она попыталась читать дальше, но снова и снова, против своей воли, возвращалась к этим строчкам…
– Что такое, Лена? На тебе лица нет!
– Не знаю, Ильсор, не знаю…
«Ильсор… А ведь и вправду, где он, Ильсор? У меня в голове! И остров, и Рамерия, и Луна… И Немо!..»
«Все разнообразие настоящей жизни!.. Открылось мне это разнообразие – и что дальше? Воспользоваться-то им я все равно не могу!»
«Детские фантазии… Но я-то, надеюсь, не ребенок?!»…
Мысли летели со скоростью света.  Весь ее мир, ее жизнь, основа ее существования – детская фантазия?! Да, когда-то начиналось с нее, но потом… Ей ли не знать, во что это превратилось потом!
Пытаясь отогнать эти мысли, она схватила лежащую на тумбочке газету. Наугад открыла страницу.
«Восточный гороскоп: вы и ваше счастье». Больше писать им нечего, что ли?! Но сойдет, все сейчас сойдет, лишь бы не та статья… Так, Коза – это про нее, кажется? «Всю жизнь вы живете в своем идеальном мире…»
– Господи, и тут то же!
Неловкое движение – и газета оказалась разорванной. Скомкав, она выбросила ее в окно и с шумом захлопнула форточку.

Глава 9

Целый день она просидела в своей комнате, отказавшись даже выходить на балкон.
Произошла ссора с родителями из-за какого-то пустяка – ничего особенного, в другое время она тут же забыла бы о ней. Но сегодня и так тяжело на душе, а тут еще это…
Тяжело на душе… Еще вчера, еще сегодня утром можно было промчаться по всему острову верхом на Фомальгауте, поговорить с Кеяной, Ильсором, Немо – и было бы легче…
Журнал все еще лежал на столе, раскрытый на той же странице. Лена сунула его в ящик стола и подошла к окну.
Уже темнело. Облака на востоке, отражая лучи заходящего солнца, светились розовым светом. Лена присела на подоконник и стала наблюдать за прохожими, идущими по тропинке  между молодыми березками во дворе. Дальше, в стороне, была дорога, но машин сейчас было мало. А вот показались собаки – предмет всеобщей любви детворы и негодования взрослых – рыжая Дика и пестрый Полкан…
Лена простояла у окна минут пять, затем отошла от него, включила настольную лампу. Подошла к книжному шкафу. Рука потянулась к стоящим в ряд томам Жюля Верна… Но нет, нет, не надо! Страшно было даже прикоснуться к ним.
Она взяла «Туманность Андромеды». Открыла книгу на-угад, стала читать.
И вновь ее захватил прекрасный мир Эры Великого Кольца, и то тяжёлое, что накопилось сегодня, стало потихоньку отступать…
В стекло забарабанили капли дождя. Откуда? Десять минут назад небо было чистым!  Неужели это та тучка, что была на юго-востоке? Лена подошла к окну – и ахнула. Несмотря на то, что  солнце зашло лишь минут десять назад, на улице было темно, почти как ночью. Тяжелые темно-синие тучи заволокли все небо. От сильного ветра качались верхушки деревьев, а капли, пока еще немногочисленные, но крупные, заставляли прохожих ускорить шаг.
Внезапно сверкнула молния… еще одна… гром, да близко! И тут же, как из  ведра, хлынули мощные потоки воды. Ливень, гром, молния, да еще и град!.. нет, ей совсем не было страшно – наоборот, буйство стихии приводило ее в восхищение. Она, не отрываясь, смотрела в окно, и вдруг, поддавшись какому-то  веселому и отчаянному порыву, распахнула форточку.
Закружились в воздухе, подхваченные порывом ветра, бумаги, лежавшие на столе, хлынула вода на подоконник, на пол, и вся комната наполнилась тем свежим, дурманящим запахом, какой бывает только во время летнего грозового ливня…
Она захлопнула форточку, побежала на кухню за тряпкой. Что за глупость в голову пришла – окно открыть! Разумеется, родителям было сказано что-то про порыв ветра. Теперь придется вытирать пол, менять постельное белье – вода попала и на кровать…
А на сердце – легко, весело и спокойно.
Минут через сорок она сидела за столом и читала «Науку и жизнь». Ту злополучную статью она так и не решилась открыть. Лучше не сегодня…
Она вздохнула и перевернула страницу.  «Шедевры  древнерусской живописи» – что это? Иконы Ферапонтова монастыря… Смотрим цветную вклейку… Интересно, надо потом прочитать. «Новый сценарий механизма взрыва сверхновых» – ну, и каков же он, хотелось бы знать?.. О, а это что такое? «Экстремальные ситуации и их воздействие на психику человека». Ну-ка, посмотрим… – Лена углубилась в чтение.
Статья очень интересная, но где-то она уже читала что-то подобное. Может быть, в «Лезвии бритвы»? Надо бы это Гирину показать, что он скажет?.. Эх, жаль, что он к звезде Барнарда не летит – как раз в это время у него какой-то научный форум на Рамерии… А может быть, еще удастся его уговорить, пока есть время? Летят же другие биологи – Аронакс, Енотов… Есть же, хоть небольшая, но все же надежда на то, что есть там обитаемые планеты. А если это будет разумная жизнь?  Тогда Иван Родионович был бы незаменим – он ближе всех нас к людям Эры Кольца, он сможет найти правильное решение…
Да, она снова думала о Гирине, о звезде Барнарда, о предстоящем полете «Хирона»! К ней вернулся ее привычный мир.
Она не могла сейчас отказаться от того, что ее окружало и было привычно. Её ошибка заключалась в том, что она пыталась это сделать. Быть может, это будет когда-нибудь необходимо –но не сейчас. И не так резко.
Нет, обязательно нужно, просто необходимо сейчас куда-нибудь пойти, кого-нибудь увидеть, перекинуться хотя бы несколькими словами… Кажется, сегодня жюльверновцы должны собраться в Гранитном дворце. И еще Ильсор хотел сделать что-то вроде доклада – о находках на Луне. Ну, тогда там не только жюльверновцы, а почти вся Колония соберется. А наутилусовцы будут наверняка.  И Немо… Ах, если бы он был там!..
И вот – Гранитный дворец. В большой пещере, как она и предполагала, человек сорок – яблоку негде упасть. Почти все слушают Ильсора, только Кеяна и Алиса Селезнева  о чем-то шепчутся в сторонке. Им-то все и так давно известно – обе постоянно в самой гуще раскопок.
Сайрес Смит тоже стоит с какими-то бумагами, видимо, приготовившись их зачитывать.
Так, Кинош тут, и к нему подсел Пенкроф. Любопытно, что за проекты на уме у этой парочки? Оба отчаянные фантазеры…
Герберт тут, Гирин, Сима, Дар Ветер… А того, кого она ищет, не видно. Аронакс – вот он, рядом с Джордано Бруно, Консель и Ленд – вместе с Ихтиандром. А где же Немо?
Какая-то смутная тревога охватила ее. Схватив Аронакса за руку, она отвела его в сторону.
– Где Немо?
– На «Наутилусе». Мы пришли вместе, но через несколько минут он подошел ко мне и сказал, что уходит, зачем – не объяснил. Кажется, к нему подходил Ильсор… Постой, куда ты?
– Сама не знаю, Аронакс!
Минута – и она внизу. Влетела в конюшню, оседлала Фомальгаута – и вот уже мчится галопом к Пещере Даккара…

…Люк открыт. Пришвартовав лодку, Лена спустилась внутрь.
В столовой – никого, в салоне тоже. В библиотеке горит свет… Ну конечно же, он там! Читает… Лена быстрыми шагами приблизилась к нему – и замерла, пораженная: в руках у Немо был томик Бальмонта.
– Немо, что ты читаешь? – еле слышно, почти шепотом, произнесла она.
– Бальмонта. «Сонеты солнца, меда и луны».
– «Далекое»?.. – она ждала ответа.
– Да.
Он шагнул к ней навстречу.
– Как же меня напугал Ильсор! Сказал, что с тобой что-то случилось… велел разыскать тебя, поговорить, но прежде прочитать вот это, даже страницу назвал… Так вот что это за стихи! Лена, Лена, ну что же ты молчала…

… – Что же ты молчала? – с нежностью  спросил он, проводя рукой по ее волосам.
Лена ничего не ответила. Только подняла голову – и вновь уткнулась лицом в его плечо… Да и что она могла ответить?
Он усадил ее на диван, присел рядом, взял ее руки в свои…
– Ильсор тоже хорош: все знал и обо мне, и о тебе. Ну зачем надо было  ждать, пока с тобой что-то случится! Он же видел, как я боюсь за тебя… Я же в последнее время места себе не находил! Я чувствовал, что с тобой что-то происходит…
– А что именно – понять не  мог!
– Прости – не мог… – он виновато улыбнулся. – А надо было догадаться еще три месяца назад… или еще раньше!
– Ох, Немо… Я, кажется, умерла бы, если б узнала, что ты знаешь! Тогда, на следующий день после дня рождения, я чуть не проговорилась.
– И что было бы? Этот день настал бы на три месяца раньше! Ты сказала тогда, что началось это, быть может, в десять лет… Я должен был вспомнить, как ты в первый раз пришла на «Наутилус». Стоишь у порога, в глазах не то радость, не то страх – совсем как сейчас…
– «Вы не можете быть плохим человеком»…
– Да, именно так ты и сказала… А затем – ни на шаг от меня не отходила, дни и ночи проводила на «Наутилусе». Привела сюда Аронакса с Конселем, затем притащила канадца… Лена, милая, ведь ты спасла меня…
Он обнял ее, поцеловал… Что за день сегодня: то чуть ли не конец Вселенной, то вдруг – такое счастье. Бог с ней, с этой статьей, там говорится о маленьких детях, сочиняющих небылицы. Она ведь не ребенок! А Немо – не небылица, а живой человек… во всяком случае, для нее.



Стихи из дневника Лены:

* * *
        Подводный я любил роман Жюль Верна…

                К. Бальмонт

Лето. На терраске свет горит опять.
Скоро полночь будет – не пора ли спать?

Вновь я в пыльном кресле  с книгой на коленях,
Вновь меня чарует Жюля Верна гений.

Я уснуть пыталась – но опять читаю.
Как мне оторваться от него – не знаю!

Мой герой любимый, где же ты сейчас?
Воды океанов разделяют нас.

Вновь куда-то мчится «Наутилус» твой.
Где, в каком проливе встречусь я с тобой?

А часы проходят… Но не гаснет свет.
В книгу вся ушла я, как в двенадцать лет.

Вот луна восходит, время – третий час…
Немо, Немо, Немо, где же ты сейчас?



На следующее утро она проснулась с восходом солнца, в шестом часу. Уснуть она уже не могла. Около часа Лена лежала в постели,  глядя в окно и любуясь утренним небом. Вначале  его украшали золотистые облака, но потом они рассеялись. Осталась лишь постепенно светлеющая синева… И вот ослепительный солнечный диск показался над крышей соседнего дома – и прогнал остатки сна.
Встав, она подставила лицо навстречу теплым лучам,
открыла окно – и впустила в комнату еще прохладный утренний воздух… Какое блаженство! Она долго стояла у окна, зажмурившись от нестерпимо яркого света. «Свой мозг пронзил я солнечным лучом…» – вспомнилось ей. Улыбнувшись, Лена взглянула на книжные полки, ища глазами Бальмонта, и нашла: маленький томик из серии «Классики и современники» стоял рядом с Буниным. Два поэта как будто спорили между собой. И, как ни любила Лена Бунина, она не могла не признать, что сейчас Бальмонт одержал победу. Довольно с нее темных аллей, осенних ночей и холодного звездного света. Будем как солнце!
Все смешалось: и это сияющее летнее утро, и стихи Бальмонта, и вчерашний вечер…  Но неужели это счастье еще и продолжается?!
Секунда – и она опять была на «Наутилусе».
Тишина. Поблескивают стекла в шкафах, льется сверху электрический свет. Никого нет в просторных залах. Но Лена сидит в кресле и готова сидеть тут целую вечность. А звенящая тишина не пугает – рано или поздно кто-нибудь ее нарушит.
И вот – шаги. Мгновенье, другое – и он тут, самый дорогой человек на свете!
– Знал, что сейчас увижу тебя… Не рано ли ты проснулась?
– Немо, Немо, ну как я могла спать?!
Чудесные темно-карие глаза смотрят на нее – с любовью. Ну почему она поняла это только вчера!
Она полюбила эти глаза давно, когда вместе с Аронаксом пыталась разгадать тайну их обладателя. О, он служил благороднейшей цели – свободе родного народа… Но зачем он оторвал себя от всего окружающего мира! Это было страшной ошибкой.  «Я умираю потому, что думал, будто можно жить в одиночестве», – сделал он однажды горькое признание. А что такое одиночество, Лена хорошо знала.
Нет, она не хотела с этим смириться! Повернув по-своему жюльверновские сюжеты, она вырвала Немо из одиночества, спасла его… но теперь сама нуждалась в том же… Сможет ли он, да и все остальные, помочь ей? Да, сейчас она счастлива, как никогда – но те несколько строчек в журнале уже прочитаны…

… – Ты сегодня не самый ранний гость, – сказал Немо, – только что тут был Ильсор. Выхожу на палубу, а он там стоит, и, видимо, давно. Кинулся ко мне: что с Леной, как она? Успокоил его, сказал, что все хорошо…
– Он хотел, чтобы я все сама тебе сказала… А вчера, увидев, что мне плохо, видимо, решил действовать сам. Дал тебе книгу, надеясь, что ты все поймешь…
– Что и произошло. А знаешь, какую он еще новость принес?
– Какую?
– Сегодня, часа через три, на Луне, возле дома Акины, состоится одна древняя церемония…
– Наконец-то!
– Кеяна станет женой Ильсора по законам своей родины. На Луне не принято приглашать на свадьбу много гостей. Присутствуют лишь два-три человека – что-то вроде свидетелей. Обычно их выбирают родители или ближайшие родственники жениха и невесты. Но тут, как ты понимаешь, случай особый: Ильсор не житель Луны, да и на Рамерии у него не осталось никого из родных. А  Акина и Кинош выбор предоставили Кеяне. Она выбрала нас с тобой. Принимаешь приглашение?
– Конечно!
– Тогда – идем. Времени не так много остается.
– Подожди… Немо, можно мне войти в твою каюту?
– Можно… – он пристально посмотрел на нее.


Лена тихо вошла в каюту. Здесь все та же скромная обстановка, виденная еще Аронаксом:  стол, кровать, несколько стульев… На стене – портреты людей, отдавших жизнь за свободу своих стран… И в стороне от остальных – тот портрет, которого Аронакс сначала не заметил. Молодая женщина,  дети – мальчик и девочка… Она пристально вгляделась в их лица, осторожно дотронулась до холста – и опустилась на колени, шепча что-то…
 – Ты же сам когда-нибудь заговорил бы о них, –  сказала она, обернувшись к Немо. – Верно?
– Они погибли, их нельзя вернуть! Появилась ты – и стала дорога мне…
–  Но ты их никогда не забудешь, – сказала Лена, поднимаясь с колен. – Я знаю это, и прошу тебя: помни о них.
– Странная просьба…
– Почему? Ничего тут странного нет. Без них ты не был бы капитаном Немо… самим собой… Ну, а теперь надо ехать на космодром. Фомальгаута там никто не взял?
– Кажется, нет…




Мой рассказ почти окончен. Вы стали свидетелями короткого отрезка из жизни моей героини – всего трех месяцев. Она успела пережить и большое потрясение, и великое счастье...
Что думаете вы, читатели? Как отнеслись вы к этому?
Конечно, я понимаю, что, возможно, не сразу у вас может сложиться определенное мнение. Мы привыкли относиться к миру фантазий как к чему-то прекрасному – но все же нереальному, а потому – заслуживающему куда меньше внимания, чем реальный мир с его проблемами и радостями, страстями, открытиями и разочарованиями. Но почему-то мы забываем о том, что и в мире человеческой фантазии существует все это, и часто – даже ярче, сильнее и объемнее. Почему мы не помним о том, что радующие нас гениальные произведения литературы и искусства, которые многое внесли и в реальную жизнь человечества, вначале рождались именно в фантазии их авторов?
Мне могут возразить, что творения Леонардо и Микеланджело, Пушкина и Толстого обретали жизнь и в реальности, становясь тем, чем они стали сейчас для нас. Мир же моей героини никогда не превратится в реальность, и она никогда не встретит в жизни капитана Немо... Но ведь и Пушкин никогда не встречал своей Татьяны, и Лев Толстой не видел Андрея Болконского, из-за смерти которого (которую сам же и придумал!) писатель плакал...
Девочка, о которой я пишу, оказалась в трудном положении. Почти полная ее оторванность от внешнего мира – не выдумка и не преувеличение. Сотни, тысячи людей – и детей, и взрослых – оказываются в такой же вынужденной изоляции, столкнувшись с инвалидностью. И если у взрослого человека, который вдруг оказался прикован к постели или к коляске, может хватить силы воли, чтобы справиться с обстоятельствами,  и силы разума – чтобы осознать, что при любых условиях человек остается человеком, то у ребенка эти качества могут просто не развиться. И если не  будет умных родителей, друзей или педагогов, он (даже при нормальном интеллекте) останется неразвитым эмоционально и духовно.
Моя героиня – счастливый человек. Она сама, без посторонней помощи смогла найти выход из сложной ситуации, и выход очень оригинальный. Нет, она вовсе не «ушла в себя», как, очевидно, поспешат объявить некоторые. По природе она – отнюдь не замкнутый человек. Ее мир стал для нее единственной возможностью сохранить и развить способность общения, саморазвития, познания нового.
– Но в реальном мире ей придется столкнуться не только с такими доброжелательными собеседниками, как Аронакс или Ильсор! – воскликнет кто-то из вас. – И реальные люди далеко не всегда так прекрасны, как ее любимый Немо...
Чудаки! Вы думаете, что она этого не понимает...
Наверное, нужно сказать и о том, что думаю об этом я сама, описывая ее жизнь. Знайте, я отношусь с огромной симпатией к этой девочке. Конечно, в реальном мире Лене придется трудно. Несоответствие ее идеалов с реальностью будет давать о себе знать. Но с этим сталкивались все идеалисты и романтики. И многие, несмотря ни на что, проносили свой взгляд на мир через всю жизнь.
Но мне пришла пора подвести итоги…


Вместо заключения


Прошли года. Быть может, только год?

К. Бальмонт

Сейчас Лене шестнадцать.
В ее жизни не произошло особых перемен. Она учится – и неплохо, читает, рисует… В последнее время чуть чаше стала выходить на улицу. Сядет на скамейку, почитает, иногда перекинется с соседями несколькими словами о какой-нибудь житейской мелочи…
Попытки общения со сверстниками ни к чему не приводят – они по-прежнему не понимают ее, она – их. Девушки – соседки по дому – изредка впускают ее в свою  компанию, не особенно, впрочем, стремясь к этому. Но слушать их болтовню о дискотеках ей невыносимо скучно. Невольно мысли возвращаются к тому, что на столе лежит недочитанная книга, по телевизору будет интересный фильм, и на острове Линкольна что-то случилось…
Да, и там жизнь идет своим чередом. Экспедиция к звезде Барнарда была необычайно интересной, хоть на планетах и не было обнаружено жизни. Вскоре после ее завершения Немо и другие «наутилусовцы» надолго переселились на Рамерию, изучая моря и океаны этой планеты. А затем дорогими гостями на «Наутилусе» стали Итилис, Анекос и Тайсор – рамерианские ученые-океанологи.
Вся Колония немало поволновалась за Ланику – маленькую жительницу Луны. Девочка была слепой с рождения, и Ильсор предложил показать ее рамерианским врачам. На Рамерии же
выяснилось, что слепота была лишь одним из проявлений серьезного заболевания, грозящего смертельным исходом… Через
несколько месяцев борьба за жизнь Ланики завершилась победой врачей.
Итак, все по-прежнему? Вряд ли… Тот тяжелый для нее день не прошел бесследно, и в своих мыслях она не раз возвращалась к нему… Теперь все воспринимается более спокойно, и ее уже не страшит сознание того, что все это – лишь ее воображение. Она спокойно думает об этом, читая, например, журнальную статью по психологии. Но затем она закрывает журнал или книгу и, забыв о прочитанном, отправляется на остров, седлает Фомальгаута… Это все еще необходимо.
Как жить без старых друзей, верных и преданных тебе? Кроме них не с кем обсудить последнюю новость, поделиться мнением о прочитанной книге, да и просто – поговорить, высказать то, что наболело… Ведь юная голова Лены забита всем подряд – наукой, искусством, политикой. На все у нее есть свой взгляд. Как хочется порой поговорить с кем-то, узнать ответ на интересующий тебя вопрос, или хотя бы знать, что и других он тоже волнует! А дома чаще всего приходится слышать: «Мне некогда», а то и вовсе: «Отстань, снова ты со своими книгами!» Увы, Лене не удалось избежать столь частых в ее годы обид на родителей.
Что еще остается – только бежать на остров… Кеяна молча выслушает и сочувственно улыбнется, Ильсор – тот скажет что-нибудь. Аронакс, скорее всего, встанет на защиту родителей, даже порой и отругает ее – и совершенно правильно! Ленд и Консель обратят все в шутку, а Немо… Вот оно – есть Немо. Он – воображение?! Чушь какая-то! Почему же так необходимо каждый день видеть его, почему без него так тяжело? И Лена знает, что тоже дорога ему…

Я не знаю, чем кончится эта история. Как сложится судьба Лены в дальнейшем, что станет с Колонией? Да, Лена – не маленький ребенок, и ясно, что это уже не забудется со временем. Когда-нибудь ей придется  серьезно подумать о двух мирах – реальном и выдуманном.
Очень не хотелось бы, чтобы она жестоко разочаровалась и в том, и в другом. Ведь на Земле сейчас недостижимы прекрасные мечты Жюля Верна и Ивана Ефремова… Уже сейчас она видит это, но от своих идеалов не отказывается. А если она когда-нибудь разочаруется в них, не найдя взамен ничего другого?  Это вполне может произойти – ведь мы  живем в такие времена, когда человеку трудно найти идеал. Цели, к которым стремились предыдущие поколения, кажутся ошибкой, а новых не могут назвать ни политики, ни люди искусства, ни ученые… Сверстники Лены растут и становятся взрослыми – все чаще с пустотой в душе… Не поглотит ли в конце концов и ее эта трясина? Вряд ли ей тогда поможет даже Немо – Колонии тогда просто не будет… Чтобы выстоять, ей нужны будут сила воли и уверенность в своей правоте, а их могут отнять насмешки, нравоучительные разговоры о том, что «нужно жить реальностью…»
Надеюсь, что ничего трагического не произойдет, и Лена найдет свое место в реальном мире. Я верю, что полосе совершенно нелепого отчуждения, которая  есть сейчас  в ее жизни, придет конец. Единомышленники, люди, смотрящие на мир теми же глазами, что она, у Лены есть – это я могу утверждать с полной уверенностью. Когда-нибудь она обязательно найдет их.  Появятся друзья, быть может, даже любимый человек – реальный, а не сошедший с книжных страниц… И все же, будет немного жаль, что ушел этот причудливый мир ее детства и юности.
А впрочем, кто знает, быть может, и тогда она сохранит его? При всей ее увлеченности фантастикой в ее поле зрения почему-то еще не попадали книги Рэя Брэдбери. Вполне возможно, что однажды, открыв их, она ахнет, увидев мысли, до боли созвучные ее сердцу. Во всяком случае, отношение Брэдбери к книгам, трагическое переживание постепенной гибели их, проходящее сквозной темой через многие его произведения, не оставит ее равнодушной.
Может быть, произойдет и другая встреча – с «Розой Мира» Даниила Андреева. Читая о том, что где-то, в иной реальности, существует раса даймонов – сверхъестественных существ, которые иногда являются писателям нашего мира в виде первообразов их героев, – не почувствует ли она облегчение?
Может быть…   А это значит,  что вполне возможен тот день,  когда, открыв книжную страницу, она вновь переживет потрясение, но потрясение радостное.

Впрочем, это – лишь предположения.  Что будет в действительности, не знает никто. Я же, расставаясь со своей героиней, желаю ей только одного – никогда не жалеть о том, что всё это было в ее жизни.

1998–2003 гг.
 
ПРИМЕЧАНИЯ:
имена героев и литературные произведения,
использованные в тексте

Немо – Ж. Верн  «20000 лье под водой», «Таинственный остров».
Аронакс, Ленд, Консель – Ж. Верн  «20000 лье под водой».
Ильсор – А. Волков  «Тайна заброшенного замка».
Сайрес (Сайрес Смит) – Ж. Верн  «Таинственный остров».
Каллисто  – имя лошади дано в честь персонажа древнегреческого мифа: красавицы, превращенной Зевсом в созвездие Большой Медведицы.
Паганель – Ж. Верн  «Дети капитана Гранта».
Гирин, Сима, Тиллоттама, Даярам – И. Ефремов  «Лезвие бритвы».
Герберт – Ж. Верн  «Таинственный остров».
Мэри, Элен, Гленарван – Ж. Верн  «Дети капитана Гранта».
Эрг Ноор, Низа Крит – И. Ефремов  «Туманность Андромеды».
Джордано Бруно (1548–1600) – итальянский мыслитель эпохи Возрождения. Выступал в защиту гелиоцентрической системы Коперника, существенно развил и дополнил ее; например, учил о бесконечности Вселенной и множественности обитаемых миров. Был схвачен инквизицией и сожжен в Риме.
Ихтиандр – А. Беляев «Человек-амфибия».
Фомальгаут, Арктур, Мицар – имена лошадям даны в честь ярких
                звезд:
Фомальгаут – альфа (самая яркая звезда)  Южной Рыбы,
Арктур – альфа Волопаса,
Мицар – дзета (шестая по яркости звезда) Большой Медведицы.
Гедеон Спилет – Ж. Верн  «Таинственный остров».
Пенкроф – Ж. Верн  «Таинственный остров».
Айртон – Ж. Верн  «Дети капитана Гранта», «Таинственный остров».
Наб – Ж. Верн  «Таинственный остров».
Алиса Селезнева – героиня произведений Кира Булычева.
Дар Ветер – И. Ефремов  «Туманность Андромеды».


Рецензии
Ирина, очень глубокое погружение во внутренний мир девочки! Не просто девочки, а умного и эрудированного человека, наделённого большими творческими способностями. Ваше произведение очень отличается от всего того, что пришлось увидеть за несколько лет на страницах литсайтов! Прежде всего своей искренностью, простотой обращения с миром научных открытий, оригинальностью подачи. А самое главное, своей позитивностью! Вовсе не ощущается ущербность или ущемлённость физической ограниченности. Наоборот, слышна такая мощная сила духа! Очень поражён, и дай Бог Вам не оскудеть душой среди чернухи и откровенного словоблудия, окружающих нас сегодня!


Иван Сирота   02.02.2016 18:56     Заявить о нарушении
Спасибо большое! но я думаю, что все-таки это - всего лишь детская непосредственность, с которой эта вещь писалась... Еще не было толком ни умения писать, ни представления о том, как это вообще делается...
А то, что в итоге это подкупает многих читателей - знаю. И хотела бы привлечь внимание не к моей персоне. а к многим другим детям с инвалидностью...

Ирина Позднякова Рязань   02.02.2016 20:23   Заявить о нарушении
Уважаемая Ирина, очень жаль, что вы так именно восприняли мой восторг вашим детским произведением. Поверьте, человеку взрослому это сразу видно, кем написано. Но подкупает или не подкупает произведение читателя - ведь не это главное! Главное в вашем произведении - чистота вашей души. А умение писать и называться автором - это совсем другое. Это всего лишь ремесло. И после таланта и души стоит на втором месте. Не покупайтесь на это! Желаю вам успехов по жизни. Но главное, не оскудеть душой в погоне за писательской славой.

Иван Сирота   03.02.2016 13:12   Заявить о нарушении
Ну, писательская слава - вещь такая, что гоняться за ней, по-моему, бессмысленно: что суждено, то и будет.
Ну а повесть написана уже давно, я уже далеко не та девочка, которая ее писала.
Буду рада, если вы прочтете и оцените что-то еще из моего творчества.

Ирина Позднякова Рязань   03.02.2016 14:04   Заявить о нарушении
Не только бессмысленно, но и вредно для души - гоняться за славой:
"если хочешь ты спасенья, славы мира отрекись..." Помните.

Иван Сирота   03.02.2016 14:20   Заявить о нарушении
Ирина, здравствуйте.Не могли бы Вы лично разрешить нам на некоммерческой основе репродуцировать Вашу повесть "Когда весь мир как будто за горой" в звуковой формат для наших читателей-инвалидов по зрению Красноярской краевой специальной библиотеки.Мы хотели бы получить Ваше авторское разрешение на начитывание Вашей повести исключительно для пополнения нашего книжного фонда.
С уважением редактор отдела репродуцирования литературы Красноярской спецбиблиотеки Вера Николаевна Ермоленко

Ирина Миляновская   23.09.2016 11:45   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.