Посторонний

Однажды я поехал на работу и забыл закрыть дверь в квартиру. Я вспомнил об этом, когда уже ехал в метро. Но я не мог вернуться домой. Я и так опаздывал на работу. Возвращаясь домой, я уже ожидал увидеть свою квартирку разграбленной. Под кроватью у меня лежит небольшая коробочка со всеми моими сбережениями. Я уже пятый год каждый месяц кладу в неё то, что не успел за месяц потратить из зарплаты. Я знал, что воры перевернут всю квартиру, чтобы найти эту коробочку. И найдут её.

Когда я дёрнул ручку входной двери, я только убедился в том, что её не запер. Дверь открылась. Ключ мне доставать не понадобилось. Но войдя в квартиру, я обнаружил всё на своих местах. Никто не рылся, не выворачивал ящики, не надрезал обои. Я ринулся к своей коробочке под кроватью в смутной надежде, что и её тоже не тронули, что и её тоже не нашли или даже не искали. И коробочка действительно была на своём месте. А в коробочке были мои сбережения.

Всё это меня очень удивило. Даже более того, это повергло меня в смятение, которое граничило с каким-то трудно объяснимым разочарованием. Дверь была весь день открыта и, очевидно, в квартиру никто не входил. Потому что если кто-то в квартиру вошёл, то как объяснить то, что он ничего не тронул и не своровал деньги? Он даже не своровал те деньги, которые лежали на тумбочке и которые были у меня, так сказать, на карманные расходы. Но если в квартире никого не было, то как тогда объяснить, что в неё никто не вошёл? Дверь весь день была открыта, в моём подъезде живёт только нищета, которая уже давно завидует мне потому, что у меня есть работа и есть хоть какие-то деньги. Сознательными или совестливыми моих соседей тоже не назовёшь. Я знаю, что алкоголики из соседней квартиры как-то раз до смерти забили во дворе своего старого товарища за то, что он задолжал им бутылку водки. Я это знаю, потому что был свидетелем этого, но меня попросили помолчать. Да и как я мог пойти против всего подъезда? Кто бы поверил одному против десятерых? И я никогда не хотел выступать в роли доносчика.

Один мой сосед уже давно зарится на мою квартирку. Каждый раз, когда он ходит на лестничный балкон курить, он дёргает ручку моей двери, проверяя, закрыта ли она. Он давно ждал от меня ошибки и вот, казалось бы, наконец дождался! И что же, именно сегодня он не стал дёргать ручку моей двери, когда ходил курить? Нет, это невозможно! Я бы мог предположить, что он уехал, но утром я слышал его кашель в предбаннике.

Почему же он меня не ограбил? Почему он не сказал каким-нибудь своим друзьям меня ограбить, пока я на работе и пока дверь моя открыта? Он же знает, когда я возвращаюсь с работы. Но в квартире всё было чисто, в квартире царил полный порядок. Всё оставалось пугающе нетронуто, хотя дверь в квартиру весь день была открыта.

Я позвонил своему другу Максу Зальцману.

- Макс, - сказал ему я, - когда я сегодня уезжал на работу, я забыл закрыть дверь в квартиру.
- О Боже! И что же? Тебя ограбили?
- Нет. В том-то и дело, что нет.
- Что значит: "В том-то и дело, что нет"? Ты что, хочешь, чтобы тебя ограбили?
- Нет, Макс. Просто меня не могли не ограбить.
- Но тебя не ограбили!
- Это невозможно. Дверь весь день была открыта.
- Значит, тебе повезло, и никто не заметил.
- Мне не могло повезти.
- Но тебе повезло. Ты посмотрел, всё на месте?
- Всё на месте.
- Ну так радуйся! Если ничего не украли, то что же в этом может быть плохого?
- В самом деле, ничего. Спасибо за поддержку, Макс.
- Не за что!

Я повесил трубку и задал вопрос Макса сам себе: “Что может быть плохого в том, что дверь весь день была открыта, а у меня ничего не украли?”. Задавая этот вопрос, я оставался в абсолютной уверенности в том, что дверь открывали и в квартире были. Но если в квартире кто-то был, то как тогда объяснить его непоследовательность,  как объяснить то, что он ничего не украл?

Тогда я понял, что случилось нечто страшнее обычной кражи. При обычной краже вор обворовывает квартиру и уходит. Но мне попался необычный вор. Он не обворовал квартиру и не ушёл. Он остался здесь. Да, вор определённо остался в квартире.

Зачем он это сделал? Зачем он спрятался? Чего он ждёт? Когда он выйдет из своего укрытия? И что он сделает, когда выйдет? Убьёт меня? Но зачем ему моя жизнь? Что он, в конце концов, задумал?!

Мне стало страшно. Я человек одинокий. Я всю жизнь жил один. И тут впервые я не был одинок в моей собственной квартире. Я понял – что бы ни было у вора на уме, он уже украл у меня самое главное – одиночество. Я уже был не одинок. Вор был здесь. Вор где-то спрятался и, возможно, он даже за мной наблюдает.

Я начал открывать поочерёдно все шкафы. В шкафах висели куртки, свитера и кофты, но вора среди них не было. Я посмотрел под кроватью, за кроватью, на кухне, в духовке, в туалете, в ванной, под ванной. Каким-то машинальным, ничего не значащим движением, я посмотрел также в бачке для унитаза и в ящиках под письменным столом, как будто вор мог там поместиться.

Но вора нигде не было. И я понял, что он спрятался на балконе. Балкон мой был катастрофически захламлён. Я вышел на балкон и начал разгребать руками хлам. Поиски вора – серьёзное дело, и я весь хлам перенёс к себе в комнату, чтобы вора на балконе было легче найти. Я смог перенести всё, кроме огромного тяжеленого шкафа. Я не смог ни оттащить его куда-нибудь, ни залезть под него, ни даже посмотреть, что находилось за ним. Часть балкона была мне недоступна. И я, к ужасу для себя, понял, что вор спрятался именно там. Вор – это всегда человек ловкий. И он, конечно же, запросто залез за шкаф и спрятался. Я понял, что мне его никогда не достать. А позвать оттащить шкаф мне было некого.

В эту ночь я не мог заснуть. Мне было трудно смириться с тем, что со мной теперь живёт другой человек. Мне было трудно смириться с тем, что кто-то может спокойно, не боясь быть замеченным, следить за каждым моим шагом. Он видел, как я завтракаю, обедаю, ужинаю. Он видел, как я раздеваюсь. Он, простите меня, видел, как я онанирую. И я даже не знаю, какие эмоции он при этом испытывал. Вдруг он извращенец? Мысль о том, что вором могла быть женщина, мне даже и не приходила в голову. Я не из тех, у кого так запросто селятся женщины. Нет, вор был мужчина. И что же это за мужчина такой, который, по всей видимости, не без удовольствия смотрел за тем, как я самоудовлетворяюсь?

Мне стало страшно. Прежде всего, меня пугало то, что я не знаю, зачем вор прячется, зачем ему за мной следить. Меня пугало, что я не знаю, к чему вор готовится там, на балконе, и что будет, когда он решится сделать то, что он запланировал.

Поначалу у меня была надежда на то, что рано или поздно вор умрёт с голоду или от жажды. Но надежда эта была быстро разрушена. На тумбочку рядом с кроватью я всегда ставлю бутылку Кока-Колы, чтобы пить её ночью и не ходить на кухню, к холодильнику. Утром я увидел, что за ночь Кока-Колу пил кто-то, кроме меня. В бутылке было на пять глотков меньше, чем оставалось после того, как я в последний раз, в три часа ночи, попил. Вор был хитрый. Он хотел оставаться незамеченным. И поэтому сделал не больше пяти глотков.

Я было хотел спрятать от него бутылку, но потом подумал, что раз он такой бесшумный, что смог отпить из бутылки, которая стояла на тумбочке у изголовья моей кровати, то что тогда ему помешает подкрасться к холодильнику и взять то, что ему захочется? Он бы подошёл к холодильнику и сейчас, но не делает этого только потому, что хочет рассеять моё внимание. Хочет убедить меня в том, что его здесь нет.

Меня охватила паника. Я не хотел, чтобы со мной жил незнакомый человек, к тому же – вор, к тому же – явно с недобрыми намерениями. По моей груди разлилось горькое чувство обречённости – я был обречён всю оставшуюся жизнь прожить под пристальным взглядом чужих глаз в ожидании чего-то ещё более ужасного, чем постоянная слежка. Однако самое страшное было далеко не это. Я понимал, что даже если вор когда-нибудь покинет укрытие и уйдёт из моей квартиры, оставив меня в покое, я этого никак не узнаю, он сделает это тайно, так же бесшумно, так же незаметно, и я всю жизнь проживу с ощущением того, что за мной кто-то следит, в независимости от того, покинет вор своё укрытие или нет. То есть, я никогда не узнаю о том, что я уже в безопасности, я никогда не пойму, пришло ли время жить нормальной жизнью, я никогда не почувствую, что всё уже позади, что я спасён, что ничего страшного не произошло и не произойдёт. Я обречён всю жизнь прожить в тревоге и ожидании, посвящая все свои мысли страху. Страх будет съедать всего меня, не оставляя ни крошки на повседневную, нормальную жизнь, которой я жил все эти годы. Я понял, что мне никогда больше не ощутить счастья и радости, а главное – мне никогда не ощутить покоя.

Но потом я подумал, что всё самое худшее вор уже мог совершить, но делать этого почему-то не стал. Он мог украсть коробочку, в которой были все мои сбережения. Но он не стал этого делать. Он мог убить меня, сегодня, вчера, позавчера, но он не стал этого делать. Значит, ему не нужно меня обворовывать и не нужно меня убивать. Так значит, может, он и не так опасен? Может, ему просто одиноко? Может, ему просто негде жить?

И я продолжил жить, как жил раньше, до того как в моей квартире поселился посторонний. Я продолжил каждый день ходить на работу, продолжил возвращаться с работы домой, ко мне вернулся крепкий, спокойный сон. Я даже снова начал онанировать, хотя сначала мне было очень неудобно делать это в присутствии постороннего. Но потом я привык к нему, и он даже стал мне немного родным. Я начал оставлять ему остатки моей еды. Он никогда не наглел и съедал не больше пяти-шести крошек. Очевидно, это был человек скромный. А скромность – моё любимое качество в людях.

И так я жил. Так жили мы. Я и он. Я и посторонний. Мне даже иногда казалось, что с ним я живу счастливее, чем жил раньше. С ним мне никогда не было одиноко.

Но в один прекрасный день я увидел, что вор начал воровать мои идеи. У меня есть странная привычка. Когда в моей голове возникает какая-то идея (а у меня идеи возникают довольно-таки часто), я записываю эту идею в тетрадочку, потом отрываю листочек и кладу его на свой письменный стол. Так, за несколько лет накопления идей, я уже построил довольно-таки высокую идейную башню. Я знаю, рано или поздно мои идеи будут востребованы. Я знаю, рано или поздно мои идеи пригодятся. И ко мне начнут приходить люди, и люди будут просить меня придумать что-то ещё. А я буду раздавать им по листочку из моей идейной башни. И у меня будет столько идей, сколько хватит мне и окружающим меня людям на всю оставшуюся жизнь.

И однажды, проснувшись утром, я увидел, что одного листочка в башне не достаёт. Я не помню, что на нём было написано, и это самое страшное – я забыл идею, а листок, на котором она была записана, бесследно исчез. Вернее, его украли. А я даже не мог вспомнить, что за идею у меня украл вор.

Я возненавидел вора, который со мной всё это время жил. “И это называется благодарность! А ведь я тебя кормил!” – возопил я, хоть и знал, что требовать от него благодарности было глупо, ведь всё, что я ему давал, он мог взять и сам. Тогда я понял страшный план вора – он поселился со мной, чтобы воровать мои идеи. Да! Ему не нужны деньги! Он знает, что деньги ничего не стоят. Ему нужны мои идеи. Идеи, которые обеспечат ему бессмертие!

На следующее утро пропал ещё один листок, а через день – ещё один. Я понял, что каждый день будет пропадать по листку, по одной идее, которая чудом, благодаря Божественному Вдохновению, явилась ко мне. С тех пор как вор начал воровать у меня идеи, я потерял смысл их записывать. Зачем записывать то, что мне приходит в голову, если это всё равно потом у меня своруют? И я перестал записывать. И даже умолял вдохновение не приходить, чтобы мне было не так обидно за незаписанные идеи. Нет вдохновения – нет идей. А если есть вдохновение, но ты его упустишь, пропустишь, погубишь, если ты проявишь равнодушие к вдохновению, то всю жизнь тебя будет мучить совесть. И вдохновение вняло моим мольбам и больше ко мне не приходило. Идеи не приходили мне в голову.

И тут я понял, насколько важно то, что я записал до этого. Если мне больше не суждено записать ни одной идеи, то насколько же ценно то, что я записал раньше! Все мои идеи, моя башня из идей – она бесценна, неповторима. Я не придумаю больше ничего нового. В этой башне – весь я.

Но я знал, что вор не пожалеет меня и не оставит мне и листочка, не оставит мне и идейки. Он сворует всё. И однажды я проснусь и увижу, что на столе больше нет моей башни. И нет моих идей. И нет меня. Всё моё достанется вору. И вор станет мною. Вор заберёт то, что причиталось мне.

Я не мог смириться с тем, что мои идеи использует кто-то другой, какой-то жалкий, ничтожный вор, поселившийся в моей квартире. Я взял спички и поджёг мою идейную башню. Башня загорелась сильнее, чем я предполагал. Пламя поглотило стол, пламя покрыло всю мою квартиру. Я готовился принять смерть.

Я не знаю, кто вызвал пожарных.  Я не знаю, почему квартира сгорела дотла вместе с балконом, а я не получил ни ожога. Я тем более не знаю, как мог сгореть тот тяжеленный шкаф, потому что мне казалось, что он сделан из стали. Но квартира моя была пуста. В ней не осталось ни одного укромного угла, ни одного шкафа, ни одной щёлочки – только голые, пустые выжженные стены. И я увидел, что вора на балконе нет. Очевидно, он успел сбежать.