Поэт

               
               
               
    - Вы позволите? – невысокий молодой человек с томными глазами и бокалом пива в руках выжидающе глядел на меня.
       - Извольте… -  я приглашающе похлопал рукой по стулу.
       - Я – поэт! – небрежно бросил юноша и зачем-то облизал край бокала. – Домой еду. Из Симферополя.
       - Бывает... – я кивнул и закурил папиросу. – И как?
       - Хорошо там, – поэт потряс головой, - потрясающие женщины. Южные и доверчивые. Я там имел успех.
        - Однако… – мне стало грустно. – Имели. И усех опять же.
    Но мой собеседник не заметил иронии и продолжал. – Я под впечатлением этого дела стихи написал:
                Под юбкой от ласки потея
                Ты вся расцвела ярким цветом.
                Но дело, конечно, не в этом.
                А в том, как легко быть поэтом

        - А Вы ловелас! –  игриво погрозил я ему пальцем.
        - Если бы, – грустно ответил он. - Дело в том, что потом я другое написал. Вдогонку, так сказать…
                На днях приснился венеролог.
                Он озабочен был и тих.
                К несчастью, сон мой был недолог.
                Зато родился этот стих.

         - Нуу, – неопределённо протянул я. Нехорошо, конечно. Зато хоть цветом полюбовались…
         - Каким цветом? – раздражённо бросил поэт. – Я дальтоник. И вообще: Творцу жить нелегко. Вот послушайте и скажите – в этих стихах что-то неприличное есть?   

           Плакала береза, плакала калина               
           Плакал мальчик Федя
          и его мужчина.
            Не понять их бабам
           Ведь все бабы – дуры!
             Не по вкусу Феде.
             дамские фигуры.

     - И за это меня в редакции чуть не побили. Я думаю - из-за Фёдора Бондарчука. Потому, что стихи тревожные, а ему ещё снимать и снимать.…Кроме этого – подруге своей прочитал, а она меня двуликим Анусом теперь кличет. Творить, между прочим, я ещё в детстве начал. Вот, например, из раннего:
                Мама мыла раму
                И корову тоже
                Рама стала чистой
                А корова сдохла.
     - Казалось бы – чистая поэзия, а присмотреться – одни неприятности. На меня уже общество защиты животных хочет в суд подать. За пропаганду насилия, видите ли. Требуют изменить текст. Я изменил.
                - Мама мыла раму
                И корову тоже
                Рама стала чистой
                А корова - очень!
     - Пускай подавятся! Хотя всё это правда. С натуры писал. Я, кстати, эти стихи хотел продать знакомому производителю моющих средств, но он отказался. Почему, говорит, корова стала - очень, а рама - просто чистой? Может написать – «А корова – осень!»? Круто? Это Пушкину все прощается. Написал ведь – «Буря матом небо кроет. Вихри снежные крутя» - и ничего. Хорошо. Потому что классик. Вообще – в рифму писать – не ложки облизывать!
    Я согласно кивнул. Поэт допил бокал и задумался.
     - А как Вам это?
                За двадцать лет устав от водки
                Я стал завидовать селёдке
                Селёдка пьёт одну лишь воду,
                Но служит пищею народу.
                Отсюда вывод – ешь и пей,
                А вот завидовать – не смей!
     - А вот это действительно сильно! – восхитился я. – Я тоже…
     - У Вас пятьдесят копеек есть? – неожиданно перебил он меня. Мне надо - взвесится.
    Мне такая перемена темы показалась странной, но все-таки он поэт…
      - Есть, но ведь за то, чтобы узнать вес не пятьдесят копеек нужно, а рубль?
      - Это если на весы обеими ногами становится. А я взвешиваюсь на одной, а потом полученное число умножаю на два. Экономно. Так дадите?
    Недоумевая в душе, я выделил ему требуемую сумму и, взглянув на часы, начал прощаться. Поэт крепко поцеловал меня в щеку и еще долго махал мне вслед рукой с зажатой в ней полупустой кружкой. Объявили начало посадки. Оглянувшись в последний раз на привокзальную площадь, мне показалось, что возле палатки с надписью “Весы” начинает собираться толпа.
    Поезд тронулся. Ту – туу…