Ада и Ата

               

                ПРЕДИСЛОВИЕ

  Ата, такое имя я встречала за свою долгую восьмидесятилетнюю жизнь только дважды. Что за имя? Скорее всего, это уменьшительно-ласкательное от какого-нибудь имени типа Анастасия или Клеопатра. В раннем-раннем детстве, когда я четырёхлетней девочкой находилась в детприёмнике НКВД, как ребёнок политзаключённых, у меня там был друг, который защищал меня, опекал и называл себя «братиком».

 Он был несколькими годами старше меня, и звали его Польдик. Повзрослев, живя уже на воле, я часто вспоминала своего благодетеля и его странное имя. Как-то, лет15тому назад, меня нашла журналистка  и сделала программу о детях репрессированных родителей. Она тоже удивилась странному имени мальчика. Потом передача шла по Ленинградскому радио, и некоторые мои подруги её слышали.

 К тому времени по телевизору стали показывать передачу «Жди меня», сразу завоевавшую большую популярность, тем более, что им удавалось найти людей,  родственникам которых обычным путём о пропавших, потерявшихся во время войны, а то и раньше, ничего не удавалось выяснить. Вот мои подруги и стали подстрекать меня написать на телевидение свою историю и попытаться найти Польдика.

Тем более, что с таким именем  в детдоме был, скорее всего, он один. Т.е. шанс есть. Но я ленивая: всё собиралась, всё откладывала. А потом всё перегорело. И только недавно, когда я стала писать рассказы – воспоминания, и как раз о пребывании в детдоме, по телевизору шёл фильм «Сильва». И мать Эдвина, обращаясь к мужу, говорила: «Лео». А дальше будет: «польд» - Леопольд! Так вот как звали моего спасителя! Вот откуда «Польдик»! Леопольдик!

 Догадайся я раньше, можно было бы написать на ТВ. 1938-39 годы, детприёмник НКВД в г. Сталинабаде, мальчик лет шести-семи по имени Леопольд. С такой информацией не сложно было бы найти его документы. А, зная фамилию и детдом, в который его позже отправили, можно было бы проследить его дальнейшую судьбу. И, как знать, может, он оказался бы ещё и жив. Вот была бы встреча! Но, как известно, история не любит сослагательных наклонений.

   А ещё у меня в первом классе, т.е. в 1941году была подружка Дроздова Таня, но с лёгкой руки родителей все звали её Тата, Татка, Таточка. На первом уроке учительница Александра Фёдоровна для знакомства велела всем девочкам (школы были женские) поочерёдно вставать, называть имя и фамилию. Таня представилась: «Дроздова Таточка». В дальнейшем, вызывая к доске, Александра Фёдоровна говорила: «А теперь к доске пойдёт Дроздова Таточка».

   Или, например: почему всех Евгениев зовут «Женя»? В полном имени ничего от Жени нет. Почему: не «Ева» или «Геня»? Нет, почему-то «Женя».
   Так что, от какого имени произошло «Ата», гадать не будем. Тем более, что к обоим событиям, связанным с этими девочками, это обстоятельство не имеет никакого отношения.




                ВОРОЖБА

   Мы студенты второго курса строительного института ЛИСИ. Год 1952ой или 1953ий. Живём в общежитии на Курляндской улице. Это большое трёхэтажное здание, бывшее когда-то домом малюток. Внутри здание было разделено широким коридором на две части: с одной стороны коридора располагались большие комнаты на 12-13 человек. По другую сторону коридора шли маленькие комнатки на 3-4 человека.

 По выходным в коридоре устраивали танцы под радиолу, которая находилась в одной из маленьких комнат. Её выставляли в коридор. Было в коридоре гулко и музыку было слышно даже в другом конце коридора. В одной из маленьких комнат жили две первокурсницы: подружки «не разлей вода». Как вы догадались, их звали Ада и Ата. Подружились они, видимо, ещё на вступительных экзаменах. И с тех пор не расставались.

 Обе девочки были очень красивые: тёмные, почти чёрные густые косы, чёрные глаза под пушистыми ресницами, несколько широкие, но красиво очерченные брови, и, наконец, красивый ротик с яркими припухленькими губками.  Девочки совершенно чужие  были удивительно похожи. Можно было подумать, что это сёстры-двойняшки. Ата приехала из какого-то зауральского городка, Ада из Сталинабада (ныне Душанбе).

 Ада была метиска. Мама была русская, папа таджик. У Аты в лице тоже было что-то восточное: возможно сказалось влияние татаро-монгольского ига. Одним словом, сходство было удивительным. В общежитии всё время понемногу шли ремонтные работы. Вот и теперь очередь дошла до комнаты, в которой жили наши подружки. Всех троих расселили по разным комнатам на пару дней, пока будет идти побелка.

Аду подселили к нам на освободившееся место после перевода проживающей у нас Гали из Уфы, на вечернее отделение. Поскольку мы с Рэной азиатки из Таджикистана, то сразу разговорились с ней. Оказалось, что она даже какая-то родственница мужа Рэниной подруги, ну а значит, и нам почти родственница. Я ведь тоже метиска. Азиаты за пределами республики – все как родня.

 Ату поселили в комнату, где жила Нина Зверева, которая училась в одной группе с моими лучшими подругами: Рэной и Валюшкой. Обе они учились на факультете ГСХ, а я на ПГС.

  Был воскресный день, танцы кончились. Ада и Ата пришли к нам, и сидя на кровати Ады, весело болтали. Из коридора доносился какой-то шум. Девочки пошли узнать, в чём дело. Около комнаты Нины толпилась толпа студенток. То стояли тихо, то раздавался дружный смех. Опять тишина. Оказалось, Нина кому-то похвасталась, что умеет гадать по руке. Может предсказать будущее. Ну и началось!

 Сначала Нина рассматривала чью-то руку и говорила, показывая на линии, прорезающие ладонь в разных направлениях. «Вот, видишь, линии образуют букву «Ж». Эта вот линия – линия жизни. Видишь, как далеко тянется? Жить тебе и жить. Долго, дважды выйдешь замуж. Детей нарожаешь. Не пойму: двоих или троих? Тут неявно».

 Другой: « Твоя жизнь короче, чем у Р., но тоже ничего. Во всяком случае, трёх мужей переживёшь». Весёлый хохот. А тебя, моя дорогая муж бросит. Ты не переживай. Чтобы быть красивой, женщина должна страдать. Страдания откладывают на лице женщины определённый, загадочный отпечаток. Облагораживающий. Да не расстраивайся: это же касается первого мужа. А второго ты бросишь сама. И правильно. Это будет твоя законная месть мужчинам».

 Опять взрыв смеха. Нине стало надоедать, а девчонкам всем сразу захотелось узнать своё будущее. Она уже почти не смотрела на руки, бегло взглядывала на очередную девочку и говорила: «Ты проживёшь много лет с одним мужем. Несчастная. А ты проживёшь меньше, но детей наделаешь больше». И всё в таком роде.

 Ада и Ата тоже пытались пробиться, но их постоянно оттесняли. Наконец, Нина категорически отказалась гадать: «Девчонки, не понимаете, что ли? Устала я, начну врать, а вы будете верить. Нельзя мне больше. Расходись народ. В другой раз догадаю. Нам ещё жить и жить вместе».

Толпа стала расходиться. Ада  и Ата протянули  Нине руки. «Нина, Ниночка, ну, пожалуйста, погадай нам». «Да, что вы за люди. Сказала, не могу больше». «Ниночка, мы последние, погадай», взмолилась Ада. Нина не выдержала: «Как вы меня достали. Чего ты хочешь, чтоб я сказала? Хорошо.Умрёшь завтра!»

«А я?» - неуверенно спросила Ата. «А ты выживешь» - отрезала Нина и ушла в комнату. Девушки, опешив, постояли немного и разошлись по своим временным квартирам. Ада пришла к нам расстроенная не столько предсказаниями Нины, сколько тем, что они довели её до такого состояния.

 Узнав о том, что происходило в коридоре, мы, как старшие пожурили её, чтоб впредь никогда и  никаких гадалок не слушала. Легли спать. Я плохо засыпаю, потому слышала, как она долго ворочалась и, наконец, засопела. И я уснула.


  Утром вскочили, быстро собрались, потормошили Аду, считая, что окончательно разбудили,  помчались в институт. Как потом оказалось, мы Аду не добудились. Когда за ней зашла подруга, та спала безмятежным сном. Ата растормошила её, помогла ей быстро собраться и они кинулись догонять время. Но, упущенное время не догонишь.

Ада не стала умываться. В первый перерыв в туалете института частенько можно было видеть какую-нибудь студентку, чистящую зубки: проспала. Но наших девочек это не спасло: первый час они прогуливают. Для первокурсников опаздывать было очень опасно. Вахтёр отбирала студенческие и передавала их в соответствующий деканат.

 Приходилось за студенческим идти к замдекану или к самому декану на собеседование. Если тот считал причину опоздания не уважительной, записывался прогул. Набрав энное число прогулов, студент мог быть лишён стипендии, а перевыполнение нормы прогулов могло кончиться и отчислением.

 Мы приспособились: в любую погоду, если чувствовали, что опаздываем, бежали в институт: то есть от Курляндской улицы до второй Красноармейской без верхней одежды. Поскольку, рядом, на Егоровке было общежитие, почти против входа в институт, то мы уверяли вахтёршу, что пальто уже сдали в гардероб, но вспомнили, что забыли взять то или другое, и на минуточку выскочили в общежитие. Нам верили или делали вид, что верили. Так что с опозданиями в институт шутки были плохи. Следили за этим очень строго.
 
  Зная это, девочки старались сделать всё возможное, чтоб успеть на второй час первой пары. Они выскочили на Дровяную. Улица ведёт к Обводному каналу. Видно далеко. Однако, транспорта не видно. Они кинулись на проспект Огородникова: там больше транспорта. Надо было перебежать улицу к трамваю, но, как назло, остановилась грузовая машина.

 Ата кинулась, чтоб проскочить перед машиной, но эту обгоняла другая огромная грузовая машина, под колёса которой и кинулась Ата. Всё произошло в доли секунды. Ада рванула подругу на себя, пошатнулась, потеряла равновесие, и оказалась под громадным сдвоенным колесом машины. Водитель ничего не  видел, и спокойно проехался по девчушке.

 Крики людей, махавших руками; людей, преграждавших дорогу его машине, дали понять ему, что что-то случилось. Выйдя из машины, он настолько оторопел от увиденного, что ему пришлось оказывать медицинскую помощь. Не мудрено.  Около колеса, что проехалось по девочке, лежало какое-то месиво. Рядом лежала без сознания ещё одна девочка.

 Машина скорой помощи приехала быстро, т.к. рядом была телефонная будка. Ату увезли в больницу. А за Адой приехала перевозка, и после заключения ГАИ, собрали останки и увезли в морг. Естественно, что все хлопоты по захоронению институт взял на себя.

 От имени дирекции родителям обеих девочек отправили телеграммы примерно такого содержания: «Ваша дочь после автомобильной катастрофы находится в тяжёлом состоянии. Приезжайте немедленно». Для прощания с Адой освободили в общежитии Ленинскую комнату, выставив в коридор пианино. Вдоль стен, почти по всему периметру комнатки стояли венки. Помнится, венков было очень много: местком, профком, комсомольцы: все постарались.

 Администрация постаралась и заготовила венки и от своего имени, и от имени родителей, понимая, что им некогда будет этим заниматься.  На стенке прямо против входа повесили достаточно большой портрет Ады. Фотографию, видимо, взяли из личного дела. Подретушировали. Портрет получился очень хороший. Первой приехала мать Аты. 

У дверей стояли дежурные – почётный караул. Никто не обратил внимания на вошедшую незнакомую женщину, хотя ждали приезда родителей. Вдруг, женщина ахнула и рухнула на землю. Институтская медсестра стала приводить её в чувство. Очнувшись, женщина стала биться в истерике, повторяя: «Аточка, бедная моя девочка, что ж ты меня не дождалась!» И всё в этом роде.

Когда поняли, что это мать Аты, стали объяснять ей, что её дочь жива, находится в больнице. Погибла подруга её дочери, спасая Ату ценой своей жизни. Дело в том, что когда Ата пришла в сознание, первым её вопросом было: «Что с Адочкой? Жива она? Ведь она мне жизнь спасла. Неужели она попала под машину? Жива? Жива?»  Падая, ей показалось, что Ада падала под машину. К сожалению, она не ошиблась.

С ней постоянно случались истерики. Она требовала отвести её в палату Ады. Врачи сказали, что у неё серьёзная черепно-мозговая травма, усугубляемая  чувством своей вины и страхом за жизнь любимой подруги. Сильный психологический стресс. К ней почти никого не пускали из опасения, что она почувствует правду, которую решено скрывать до поры, до времени.

 Ей говорили,  что подруга жива, что состояние её тяжёлое, но не безнадёжное.
  А тем временем мать Аты никак не могла поверить в чудо. «А как же портрет?» - повторяла она. Представляете, насколько девочки были похожи, если родная мать перепутала?  Конечно, здесь сыграл свою роль и психологический фактор: настроившись, что это всё приготовлено для похорон её дочери, она, видимо, любой портрет в траурной рамке, приняла бы за портрет Аты.

 А тут ещё действительно имело место удивительное сходство. Зато, когда бедная женщина, наконец, убедилась, что погибла не её девочка, она совсем потеряла рассудок. Люди часто теряют рассудок от горя, хотя бы на время, а эта мать потеряла рассудок от радости, от счастья. Мы  сразу этого не поняли: молодые были. Нам её более чем странное поведение казалось кощунственным. Это не то слово. Да и каким словом можно охарактеризовать её дальнейшее поведение.


   Прервёмся и обратимся к другой матери. Получив телеграмму, они кинулись искать возможность быстрее добраться до Ленинграда. Самолёты прямым рейсом на Ленинград ещё не летали. Только через Москву, или с пересадками в нескольких городах, теперь уж не помню тех маршрутов.

 Азия, есть Азия! Отец Ады поднял на ноги родственников, их друзей и знакомых, и общими усилиями ми удалось отправить мать военным самолётом. Отец должен был вылететь следом. Уж не знаю, каким маршрутом. Тут случилось непредвиденное: брат Ады, который боготворил сестру, заявил, что он чувствует, что она умерла, что телеграмма – враньё, и что он не хочет без неё жить. Хорошо, отец ещё был дома, когда прибежала младшая сестрёнка и сообщила отцу, что, брат повесился.

 Успели вытащить его из петли, и отец взял его с собой, опасаясь недоброго. Когда мать приехала, её у института ждала машина. Сразу догадались, что это она и есть, увидев женщину в чёрном, с фотографией Ады в руках. Посадили в машину и  повезли в морг. Медсестра и студентка сопровождали её. В морг ей разрешили войти в сопровождении. И правильно сделали.

То, что увидела мать, описанию не поддаётся. Во всяком случае, дочери она не увидела. Её вывели в очень тяжёлом состоянии. Пытались выяснить у неё, какую маску вместо лица дочери, она бы хотела заказать.  Предложили ей что-то на выбор. Это было уже слишком. Держалась она стойко, как говорила потом медсестра, хотя периодически теряла сознание.

   Зашли в ближайшую столовую, чтоб дать ей возможность немного придти в себя, передохнуть. Кушать она, естественно, не стала, только выпила немного чаю. Напрасно медсестра уверяла её, что надо беречь силы, они ещё пригодятся, что самое страшное ещё впереди. Да, действительно: самое страшное было впереди и, между прочим, вовсе не похороны.

Господи! Откуда люди черпают силы в труднейшие минуты? Привезли её в общежитие, провели в Ленинскую комнату, убранную для прощания. И вдруг, откуда ни возьмись, подбегает к ней мать Аты, кидается ей на шею, смеётся и плачет. «Я так рада, так рада, что моя Аточка жива! Представляете, я вхожу, и мне показалось, что это Аточкин портрет.  А это, Слава Богу, вашей дочери, а моя Аточка жива, жива, вот счастье! Вот радость!»

Все обомлели. Наступила минута зловещего молчания. Просто немая сцена из «Ревизора». Наконец, кто-то сообразил, начали оттаскивать её от матери Ады, но она ухватилась за неё мёртвой хваткой, старается расцеловать, снова начинает повторять, как её напугал портрет в рамке, как она решила, что дочь умерла и чуть сама не умерла. «Удивительное сходство. Наши девочки так похожи, вот я и….».

 Мать Ады стояла как каменная, оглаживая другую, счастливую мать, по спине. Кое-как удалось свихнувшуюся от счастья мать увести из помещения. Она не рвалась  в больницу навестить дочь, сидеть у дверей её палаты. У меня было твёрдое  убеждение, что она специально ждала бедную женщину, чтоб посмотреть на мать, потерявшую дочь.

 И порадоваться за себя. Сначала она хотела повидать дочь, а когда сказали, что её жизни ничто не угрожает, но тревожить её не стоит, она сразу успокоилась и больше к этой теме не возвращалась. Зато к теме, как она обозналась, она возвращалась постоянно. Наконец, её напоили какими-то снотворными и уложили спать на кровать Аты.

 Мать Ады куда-то поселил наш комендант Борис Николаевич, с учётом, что скоро приедет и отец девочки. На другой день он с сыном прибыл. Привезли гроб. Зачем-то гроб был открытый. Тело покрыто покрывалом. Женщина совсем упустила из виду всё, что происходило в морге. Она кинулась к гробу и со словами: «доченька моя» откинула покрывало и резко отшатнулась.

Вместо лица любимой дочери она увидела странную маску то ли восковую, то ли гипсовую. Сама я не видела, а говорили все по-разному. Она что-то шептала, приближаясь к останкам дочери. Пыталась погладить руки: «ручки мои дорогие» - шептала она, пытаясь их погладить, но натыкалась на чулки телесного цвета, заполненные раздробленными косточками.

 Она опять отшатывалась, но с какой-то невероятной надеждой найти хоть что-то, хоть маленькую, но целую косточку, она кидалась к ногам. И там, та же картина. Потом ко гробу подошёл отец. Хотел откинуть покрывало, но она встала у гроба и не подпустила его. Пытался подойти и сын. Она и его не подпустила. Только спросила громко так и внятно: « Зачем Марата привёз?» От неожиданности что ли, отец так и ляпнул: «Я не мог его оставить, он хотел повеситься». Женщина промолчала.

  Все боялись, что появится мать Аты, но прошёл слух, что её увезли в нервное отделение больницы. Это хорошо. На похороны никого не возили: скорей всего их и не было. После прощания гроб заколотили, поставили в автобус. Поехали родители, медсестра и какое-то институтское начальство. Потом родители вернулись, какое-то время прожили в общежитии, разговаривали с сокурсницами Ады, видимо ждали оформления документов. Аду они увезли на Родину в Таджикистан.

  А что Нина Зверева? Она очень болезненно пережила эту трагедию. Первые дни рыдала, потом замкнулась, потом её прорвало, и она ругала себя за эти глупые слова. Потом утешала себя, что она просто ляпнула, не думая о последствиях, ляпнула, что видела. А видела она, якобы, действительно очень короткую линию жизни, то есть её и вовсе не было. Что она выдумала в оправдание, а, что было на самом деле, ведомо только ей одной.

                ЮГАН

А это совсем другая история про других девочек, но с такими же именами и тоже неразлучных подружек.
 
   Итак, были шестидесятые годы прошлого столетия. Я тогда работала в проектном институте ГПИ «Таджикгипрострой» в расчётном отделе. К нам на практику были направлены из Ташкента две девочки-подружки: Ада и Ата. Тогда такая практика часто применялась: наших студентов отсылали в центральные ВУЗы, а к нам приезжали и из Москвы, и из Ленинграда, ну и из других городов.

 Аду наше начальство определило в наш отдел, а Ату в группу конструкторов. Девочки были очень привязаны друг к другу; больше часа они не выдерживали разлуки. Обычно Ата заглядывала к нам, Ада просила разрешения «выйти на минуточку» и минут через 15-20 возвращалась. А через час всё повторялось. Коля Бончковский, наш инженер-математик смеялся: «наши девочки пошли покурить». Девочки, конечно, не курили.

 Между прочим, наши мужчины тоже были не курящие. Ада была девочка смышлёная, хваткая, умница. Буквально на лету всё схватывала. Работала внимательно, добросовестно, но была какая-то не активная, что ли.

  У нас в отделе всегда было весело: Коля любил над кем-нибудь подтрунивать, острить: у него это отлично получалось. Начальник наш Валентин Зелямов был крупный, несколько неуклюжий мужичок. Большой любитель поострить, но его шутки были немного тяжеловесные. Однако, Коля умудрялся так остроумно обыграть шутку Валентина, что было очень смешно.

 Так вот Ада едва улыбалась, хоть Коля очень старался отличиться перед новенькой молоденькой девушкой. Она была какая-то инертная: такое было впечатление, что её ничто не радовало, не удивляло, даже не огорчало. Она ничем не интересовалась, не задавала никаких вопросов, кроме тех, что связаны с работой. После работы многие бежали в спортзал, чтобы хоть немного поиграть в настольный теннис или в бадминтон. А Ада с Атой сразу после работы уходили в гостиницу.

  Ата попала в группу,  где работал Эдик Ворожцов. Эдик был любимчик всего женского пола. Обаятельный весельчак, он сразу взял Ату в оборот, уговаривая пойти в ближайший выходной в горы, обещая угостить незабываемыми впечатлениями от горных красот. Ата, уж было согласилась, но Ада никак не могла решиться. По всему видно, девочки никогда никаким спортом не занимались, скорее всего, ни разу не посетили уроков физкультуры.

 Совершенно не спортивные девицы. Эта неуверенность смогут ли они ходить по тропам, их останавливала. Эдик говорил, что пойдут по самому лёгкому маршруту, где тропа широкая, ишачья. Никаких сложных участков нет. Если смогут идти быстро, то может, и до водопада дойдём; если им покажется тяжело или устанут, то сделаем привал с колбасным шашлычком около хорошего ручейка или речушки и «покайфуем».

 Шли недели за неделями, а Эдик всё не мог добиться желаемого. А, надо сказать, одним из его многочисленных хобби было водить группу с новенькими. Тогда он был в ударе, очень остроумно подшучивал над друзьями, над нами, например, безобидно перекручивая различные забавные эпизоды, что с нами случались в походах. Ну, и был у него набор различных, ну скажем, приёмов.
 
   Однако девочки всё тянули. Уж месяц прошёл. Наконец, они сдались, хотя ещё цеплялись за отсутствие нужной обуви. Ну, это-то для Эдика не проблема, и к следующему выходному у девочек были почти новые кеды. Итак, мы отправились в Варзобское ущелье. Доехали автобусом до 20-го километра, перешли по отличному мосту на другой берег, вошли в, любимое всеми туристами, ущельице.

 Здесь были тропы довольно сложные, были и лёгкие, на любой вкус. Все тропы, ведущие вверх по течению речушки чистой, весёлой, тёплой в определённом месте расходились. Теперь каждая из них вела к своему водопаду. Мы пошли по средней тропинке. Раньше мы с Сергеем по ней никогда не ходили. Эдик ходил и водил группы, но ни разу до водопада не доходил.

 Обычно их поход заканчивался в заброшенном кишлаке, откуда в определённое время года уйти было невозможно, т.к. там остались сады с черешней. Разве можно было это упустить? Конечно, нет. Лазили по деревьям и ели, ели спелую, крупную красивейшую черешню прямо с веток. Наедались так, что собирать для дома было уже лень, а ведь её ещё и нести нужно. Зачем? Можно и на рынке купить. Наедались так, что и шашлык не хотелось делать. Отдохнув, отправлялись в обратный путь.
 
  Сейчас было переходное время от весны к лету: черешня должна быть в цвету. Так что целью похода решили сделать кишлак, чтоб отломить по паре красивых веток.

   Идти было легко, весело. Эдик всё смотрел по сторонам и, наконец, увидел желанное: небольшое деревце чолона. Чолон – это такая ягода. Не знаю, с чем и сравнить. У неё в спелом виде сухая тонкая кожица, под которой сладкая, мучнистая мякоть. В центре косточка как у оливков. Таджики продают её как лекарство от гипертонии.

Чолон уже отцвёл. Ягоды были ещё мелкие, и их было очень мало. Видимо, потому что деревце было совершенно одинокое. Но Эдика интересовали листики. Мы - то этот финт уже давно знали и предвкушали забавное зрелище. Шли мы очень медленно, так как девочки то уставали, то им надо было остановиться, чтоб оглядеться вокруг: впитать красоту весеннего зелёного живописного ущелья.

 Их никто не торопил: ведь им это было обещано. Эдик быстро вскарабкался к деревцу, нарвал немного листиков, спустился и предложил небольшой отдых. «Привал», - объявил он. Мы набрали из ручейка водички. Кто хотел, налил из термоса чайку, достали сахар, лепёшки, купленные специально для похода.

 Накидали немного прутьев, сделали небольшой костерок, чтоб подогреть лепёшки. Теперь, если  пахнущую дымком теплую лепёшку разделить пополам да положить сливочного масла, то ни один торт не сможет сравниться. Вкуснотища! Но до этого момента нам предстояло увидеть Эдиков фокус.

   Итак, Эдик раздал всем по паре листиков чолона и сказал, что это необычные листики, что они обладают интереснейшим свойством менять вкус. «Удивительное свойство, чудодейственное», - с энтузиазмом убеждал он. И ведь ни слова не соврал. На самом деле так оно и есть. Девочки помялись, помялись и разжевали листики. Мы, конечно, свои незаметно выплюнули.

Эдик торжественно показывает сахар-песок в ложке. «Что это?» Девочки смеются. «Ну, что, что?» - Допытывается Эдик. Ата нерешительно говорит: «Ну, сахар». «А какой он на вкус? Сладкий? Вы уверены?» Все смеются. Серьёзная Ада удивлённо говорит: «Да, по-моему, сахар как сахар».  «Дать попробовать? Ну-ка, открывайте ротики», - и всыпает им сахар в рот.

 У девчонок широко открываются глаза, а затем и рот. Они начинают плеваться. Эдик суёт им ещё сахар: «Заешьте, заешьте!» У Эдика припасён небольшой арбузик. Кто-то уже его разрезал, Эдик суёт по куску в рот девочкам. Те в надежде торопливо суют его в рот и,… о, ужас! Во рту ещё противнее. Все хохочут. Фокус удался. Эдик доволен.
 
  - Ну, как листики?  Я же говорил: они обладают интереснейшим, уникальным свойством: менять вкус. Ну что? Сахар сладкий? А арбуз?

  Девочки отрицательно машут и головой, и руками. У них из глаз вытекают слёзы: то ли от обиды, то ли из-за вкусовых ощущений. Эдик успокоил девчонок, сказав, что через пару минут вкус восстановится, зато «будет, что вспомнить».

  Что же произошло? Пожевав листики, девочки вместо сладкого сахара ощутили во рту совершенно безвкусный речной песок. Попробуйте положить в рот песок и постарайтесь его пожевать. Не соответствие виду сахара и его вкусу, заставило их скорее прожевать «песок», что оказался во рту. Поверьте, это ужасно неприятно. А проверить легко. А что арбуз? Арбуз во рту превратился в обыкновенную вату. Представьте, полный рот ваты. Кошмар, как противно! Эффект потрясающий.

  Через несколько минут вкус восстановился. Девочки с забавной опаской положили в рот маленькую сахаринку. Сладко. Ещё лизнули – нормальный сахар! Нормальный арбуз, нормальная вкусная лепёшка! Ата весело смеялась, пытаясь описать свои впечатления. Ада удивлённо, даже с осуждением, (нам так показалось) улыбалась, как бы говоря: «Ничего смешного не вижу».

  Отдохнули, повеселились. Пошли дальше. Вышли на замечательную, зелёную лужайку. Справа довольно большой, широкий ручей. Вдоль кустарнички уютно пристроились. От ручья довольно далеко раскинулся луг. Ярко зелёная травка радовала глаз. То тут, то там её оживляли цветочки: разноцветные, похожие на маленькие тюльпанчики.

 Росли они маленькими полянками. Кое-где высились бутоны настоящих тюльпанов. За ручейком на северном склоне холма маняще пестрели голубые, бледно сиреневые, жёлтые, белые подснежники. Они в горах не такие, как здесь в России: больше похожи на крокусы. Среди ярко зелёной травы темнели кустики югана. Девочки сказали, что они устали, дальше идти не хотят. Упросили оставить их здесь позагорать.

 Эдик согласился, но предупредил: юган руками ни в коем случае не трогать, потому что он очень ядовит, обжигает как крапива, но, в отличие от крапивы, опасен. Мы поддержали предостережение Эдика и пошли дальше.

  Уже до кишлака оставалось идти совсем немного, как Эдик вдруг заволновался.
- Знаете, что?  А не лучше ли нам вернуться? Не дело, что мы девчонок одних оставили. Там недалеко кишлак. Кишлачные видели, что группа прошла. Дети бегают далеко: расскажут более взрослым, что там голые девочки валяются. Кто их знает. Даже, если просто напугают и то нехорошо.

 Сергей и я его поддержали. Остальным троим оставалось только подчиниться. Назад мы почти всю дорогу бежали. Вниз легче бежать, чем идти, если небольшой уклон. А, если большой, то в животе кишки противно болтаются и вода хлюпает. Да на другой день болят ноги в тех местах, из которых они растут.

Мы недалеко ушли, так что очень скоро увидели наших подружек. Они мирно валялись на травке. Увидев нас, они быстренько надели верхние принадлежности от купальников, которые они сняли, чтоб спины ровно загорели.

 Эдика интуиция не подвела. И хоть их никто не потревожил, но ситуация оказалась, ох, какой не простой. Не то слово. Ужасной! Игнорируя настойчивое предупреждение относительно югана, девчонки наломали полные охапки, настелили себе «матрасики» из него и валялись на мягкой травке, ворочаясь с боку на бок, со спины на живот.

 Тут-то они прислушались к нашим советам: подолгу не подставлять солнышку одну и ту часть тела, т.к. горное солнце очень коварное: не заметишь, как сгоришь. То, что мы увидели, повергло нас в шок. Валяться голышом на югане! Когда по весне, да и летом, если вдоль тропы шли кустики югана, мы либо спускали штанины, либо надевали бриджи, если до того они были сняты; натягивали на руки рукава, чтоб не задеть эту милую, мягкую травку.

 Если она слегка хлестнёт по руке или ноге и попадут капельки сока, то вскоре начнётся зуд, который плавно перейдёт в волдыри. Те в свою очередь через определённое время лопнут, образуя язвочки, которые долго, очень долго не заживают, мокнут, как сибирская язва. А когда, наконец-то всё заживёт, на месте язвочек остаются пятна типа пигментных. Эти пятна сохраняются годами.

 Вот такая эта милая, похожая на укроп, травка. И на этой-то травке они часа два нагишом валялись. Что теперь с ними будет? Эдик рассвирепел:
- Я же сколько раз объяснял: «не трогайте юган». Сколько раз! 
  Девчонки оправдывались. Ата залепетала:

- Мы думали, Эдуард Сергеевич нас опять решил наколоть. Потом будете смеяться. Мы попробовали: он как крапива не жгётся.      
- А тут ещё таджик на ишаке проехал с целым снопом этого вашего югана. - Вмешалась Ада.

- Это ж для скота. – Объяснил Эдик. - Опять же, пока он довезёт, юган завянет и не будет таким ядовитым. Таджик в чапане, его юган не пробьёт. Вот что: скорее в воду. Мыло у кого-нибудь есть? Может, хоть немного смоется.
 
  Они тщательно вымыли друг друга, и мы бегом рванули в город. А что в городе? Насколько нам известно, противоядия от этой травки медицина ещё не нашла, да и вряд ли ищет. Ожоги не смертельны, имея в виду их обычно незначительное количество. Так же, как если ошпаришь кипятком палец, больно, да, но не смертельно. А, если большую часть тела? Это – смерть.

 Я такие случаи знаю. Пока ехали, девочки сначала всё говорили: «Ну, вот, напугали нас, а никаких волдырей нет». Потом притихли. Мы заметили, что они начинают чесаться. Вот мы и в городе. Куда идти? Поликлиники уже закрыты, да и им надо паспорта взять, студенческие, направления. Иначе, кто их примет.

 Попрощались, сказали, чтоб, если будет хуже, вызывали скорую. Утром на работу они не явились. Наши сотрудницы побежали в гостиницу, но и там их не оказалось. За розыски взялись Сергей с Эдиком. В гостинице с трудом выяснили, что их ночью увезли в больницу. Нашли эту больницу. Там сказали, что случай крайне тяжёлый, созвонились с Москвой и отправили их туда.

 К сожалению, больше ничего узнать не удалось. Никто почему-то не подумал, что через отдел кадров можно было узнать их домашний адрес и со временем позвонить, чтоб узнать их дальнейшую судьбу. Просто мы были молоды. Москва! Там-то точно вылечат! Успокоились, и жизнь пошла своим чередом.