Опять опустится стеклянной лазурью небо

Девочка была настоящая красавица. Ботичеллевская Венера высокого роста с гривой длинных волос, буквально чуть прикрывающих попку в два орешка. Через тонкую ткань платья сзади, казалось, прорезались крылышки. Почему-то всегда чудившиеся влажными розовые зефирные губы обещали сладость первого причастия. Длинные ноги, даже слишком длинные. Ровные, упругие и округлые загорелые голени венчались такими же совершенными коленками под лёгким воздушным платьицем. Волосы с рыжинкой, отливающие на солнце червоным золотом и в крупных завитках. Хотелось подойти, накрутить на палец тугой золотой завиток. И потянуть, чтобы сделать ей больно. Чтобы скривилась почти кукольная сладкая мордочка:
-Пусти, дурак!
И, даже более того. Совсем уж невмоготу чтобы, и стонала под тобой:
- Не могу, больше не могу..
Но так, думаю, витал в мечтах каждый, кто хотя бы раз её видел. И мои шансы в этом смысле были равны нулю.

Выбор был жалок. Выбора вообще никакого и не было. Она и я. Но приняли обоих, как ни странно. И её, и меня= в обувной бутик в Барвихе, где за заборами с сигнализацией валялись в садах мраморные дома за пару-тройку миллионов доларов и более. Администратор, холёный молодой парень за тридцать в белой рубашке с растёгнутым воротом, с блестящими, будто масляными, волосами, уложенными назад неимоверно ровно, волосок к волоску, возил пальцами по поверхности лакированного стола, стучал костяшками :
- Ладно, завтра выходите.

Мне нужно было перекантоваться между двумя универами. Из одного меня выгнали, во второй я ещё не поступил. Мне двадцать и вся жизнь впереди. Тело моё.. От головы, всё ещё напичканной формулами, и до промежности, напичканной совершенно другим, было худо, даже истощено. Рёбра выпирали как остов баржи, выброшенный на берег штормом. Кожа белая, даже белейшая. С россыпью кое-где веснушек. Волосы пепельные с рыжинкой я отращивал и зачёсывал назад. И лицо никакое. Нос узким хрящом, альпиком таким разрезал лицо наполовину. И скулы уходили назад. Мышь, короче. Просто бесцветная мышь. И она.. Шансов не было.

В первый же день, как я её увидел, я ехал домой, прижимаясь носом к стеклу автобуса. Солнце садилось, высвечивая сзади сосны с рыжими стволами. Золотым жидким свечением мелькало, пролезало сквозь хвойные кроны. Фиолетовые тени длинными жеребячьими ногами вырастали, вытягивались и исчезали. Я чуть не разревелся, но вовремя одумался. Домой явился с покрасневшими глазами.

А она вся была совершенством. Никаких изъянов я в ней не находил. Кроме одного. На работу с утра она могла явиться со вчерашнего перепоя. Прикладывать больную голову к большой пластиковой бутылке кока-колы из холодильника. Затем пряталась в подсобке и отсиживалась там, обкуриваясь до прихода администратора. Сидела, поджав коленки, в клубах сизого дыма среди обувных коробок. Потом зайчиком выскакивала, источая бодрость и утреннюю свежесть. И бросалась коленками на ковёр надевать узкий блестящий ботинок на ногу раннему клиенту. Наклонялась так низко, что удивлённому взору открывались все сокровища её души. У клиента перехватывало дыхание, кровь приливала к лицу. И он долго обалдело пялился на то, что ему демонстрировалось в изысканных серых или лиловых кружевах лифчика. Как повезёт. А потом, не глядя, приобретал первую попавшуюся пару ботинок. Хорошо хоть если в размер попадал. И совал на прилавок несколько тысяч:
- Это лично вам.

Так прошла пара месяцев. Рядом с ней. Летний воздух душил сладостью клевера, шиповника, роз и ещё незнамо чего. Резиновое шоссе мягко подбрасывало и качало автобус на своих подъемах и спусках, когда я ехал на работу и возвращался домой. Синее-голубое небо опускалось ближе и зацеловывало домики, бело-розовые как из пастилы под карамельными черепичными крышами. Дымку садов, яркую зелень полей до самой гребёночки тёмного леса в отдалении. Время переливалось сладким сиропом, прозрачным тягучим мёдом, патокой. Где была она. Её рука в открытом платье, загорелая, с золотым пушком. Её смех, её утренний отходняк после ночных клубов. С бутылкой холодной кока-колы, приложенной к голове. И сизым прокуренным воздухом в уголке подсобки.

А потом этот ангел-демон пропал. Уехал к себе учиться. А я жду. Всё чего-то жду. Вдруг она позвонит в магазин? Опять опустится стеклянной лазурью небо. Задушит воздух клевером, розами и ещё запахом чёрте чего. И будет зацеловывать розово-белые домики из пастилы в зелёной дымке садов.