Гость из прошлого - 2

                Посвящается памяти всех павших на полях Великой Отечественной войны советских воинов.

Громкий звонок будильника разбудил его рано утром. Сухоруков сладко потянулся, вытягиваясь на постели и с хрустом разминая затекшие руки. Ох, рано встает охрана.

Уже полгода как он, бывший мэр славного города  Новославска, расстался с теплым чиновничьим креслом, а заодно и со всеми прилагавшимися к нему привилегиями в виде служебной иномарки, просторного кабинета, весьма немаленькой зарплаты, не говоря уже о прелестной секретарше - белокурой Любаши. Сухоруков даже зажмурился, пытаясь вновь ощутить на губах ароматный вкус кофе, который в сочетании с прочими Любашиными достоинствами никак не желал покидать его цепкую память. Да что там Любаша! Даже жена и та от него ушла, прихватив с собой, по молчаливому согласию супруга, благоустроенный особняк с новым "вольво" в придачу и торговой сетью из двух универсамов и около десятка мелких торговых точек, разбросанных по всему городу.

И шут с ними всеми. Он не возражал при разделе имущества, забавно напомнившим эпизод из его любимой комедии "Свадьба в Малиновке": "Это мне, это снова мне, это опять мне, а вот это - тебе. Такой фасон я не ношу!" В итоге он остался в старой, купленной еще в его бытность инженером, двухкомнатной квартире на окраине города. На оставшиеся деньги Сухоруков приобрел старый, помнивший еще "перестройку", "жигуль" и открыл небольшой магазинчик по продаже и ремонту компьютеров и другой оргтехники. Благо, в свое время, диплом технического вуза он купил не в подземном переходе, и кое-что в мудреных машинах понимал.

Нанял персонал. Из постоянных получилось четверо: мастер по ремонту Толик - молодой курносый парень, студент-заочник, на удивление прекрасно разбиравшийся в своем деле, продавец Наташа - разбитная двадцатипятилетняя бабенка, чем-то неуловимо напоминавшая белокурую Любашу, техничка - Нина Семеновна - пенсионерка, проживавшая этажом выше в той же девятиэтажке, на первом этаже которой размещался и сам магазин Сухорукова и конечно же "финансовый столп" предприятия - бухгалтер Лина Тимофеевна - тоже дама пост-пенсионного возраста, подрабатывающая, кроме "Каскада", еще в одной начинающей "фирмочке".
Жалованье коллективу он положил небольшое, прозрачно намекнув про будущие перспективы после "раскрутки" предприятия. Коллектив дружно кивнул и согласился ждать лучших времен, поскольку до этого пополнял многочисленную армию городских безработных. Работали они и впрямь добросовестно и вовсе не потому, что были воспитаны на лозунгах советских "пятилеток". О них им, в лучшем случае, рассказывали только на школьных уроках истории. Просто все эти люди соскучились по нормальной работе, дававшей им ощущение некой востребованности обществом, которому было на них глубоко плевать.

О своей прошлой жизни Сухоруков совсем не жалел. Напротив, новое его скромное существование, доставляло Владимиру Ивановичу давно забытое удовлетворение жизнью. Он ощущал внутри себя какое-то удивительное душевное спокойствие, которого не испытывал с далекого детства. Поразмыслив Сухоруков решил, что такое чувство рождается чистой совестью, которая отнюдь не эфемерна, а напротив живет в глубине души каждого человека, служа ему чем-то вроде внутреннего компаса. Вот только раньше он, Владимир Иванович Сухоруков, плыл по жизни наобум, не считаясь с этим душевным прибором. Вот и приплыл, что называется, куда хотел. Спасибо, что еще не разбился о подводные камни.... А так – что ему жаловаться? Одет, обут, сыт, а иногда еще и пьян. На паперти не стоит, веселая Наташа не дает погрузиться в бездну одиночества. "Чего еще тебе надо, старче?" - вопрошал себя Сухоруков и тут же отвечал, боясь спугнуть собственное счастье: "Ничего!"

Даже вечные заботы начинающего бизнесмена, как-то налоговая и прочие проверяющие инстанции постепенно отстали, убедившись, что взяток от этого странного чудака, лишившегося поста мэра из-за каких-то глупых принципов, им все равно получить не удастся. Бандиты Сухорукова тоже не беспокоили. То ли его предприятие не заслуживало пока высокого внимания местного рэкета, то ли авторитет бывшего мэра продолжал еще сказываться, но за прошедшие полгода крутые парни его не побеспокоили ни разу. Впрочем, вполне вероятно, что это везение объяснялось достаточно просто: салон "Каскад" - так Сухоруков назвал свой магазин - находился под надежной эгидой частного охранного предприятия, известного в городе своими связями со всеми "законниками": как в погонах, так и без оных.

Так было до вчерашнего дня. А вчера к нему в магазин явился какой-то мрачный тип, представившийся майором Фоминым из очень серьезной правоохранительной организации. Окинув директора магазина своим сверлящим взглядом, чекист задал для начала несколько общих вопросов и убедившись, что Сухоруков отнюдь не выглядит испуганным кроликом перед могучим удавом, перешел наконец к главному. «Нас интересуют, так сказать, Ваши военные приключения, Владимир Иванович». При этом лицо Фомина приняло выражение сытой кошачьей морды, обладатель которой совсем не против поиграть с маленьким мышонком, если тот того очень хочет. Поиграть, однако до поры до поры, до времени, которое укажет его кошачье величество.

Владимир Иванович почувствовал легкий озноб, а спина сразу же покрылась противным липким потом. Откуда им известно об его встрече с дедом на ТОЙ войне? Единственным человеком, которому он рассказал об этом была Наташа. Сухоруков тогда выпил больше обычного и заночевал у нее. В тот вечер он много говорил, потом опять пил и снова говорил. Прорвало, что называется. Неужели она? Прочим знакомым свое странное, по мнению многих, поведение он объяснял коротко: так надо. На расспросы бывшей жены отвечал согласием на развод с потерей почти всего имущества, что вполне удовлетворило любопытство его "второй половины". И вот теперь этот Фомин ясно дал понять, что его организация в курсе событий полугодовалой давности и намерена каким-то образом использовать его, Сухорукова, в своих интересах. «Не понимаю, о чем речь, - ответил директор "Каскада", постаравшись придать своему голосу максимальную хладнокровность. «Как Вам должно быть известно, я в армии не служил и в войнах не участвовал».

Но "гэбэшник" казалось не слышал Сухорукова. Или не захотел услышать. Вместо этого он откинулся на стуле и заговорил деловым тоном. «Вот что, Владимир Иванович, просьба у нас к Вам имеется. Точнее говоря, взаимовыгодное предложение.
Он сделал заметное ударение на слове "нас". Ну да, как это говаривал "крестный отец" режиссера Копполы, "Я сделаю Вам предложение, от которого Вы не сможете отказаться".  А если Сухоруков, сможет? Или хотя бы попытается отказаться? Надо все-таки попробовать.

Заметив, что собеседник открыл было рот, Фомин предостерегающе поднял ладонь. «Вы сначала дослушайте. Отказаться всегда успеете. Если захотите, конечно. У нашей "фирмы" длинные руки и с нами лучше дружить».

Он испытующи сверлил владельца "Каскада" профессиональным взглядом. Затем сделав паузу, дабы собеседник в полной мере осознал ценность дружбы с потомками "железного Феликса", Фомин продолжал. «Мы поможем Вам наладить прибыльный бизнес, надежно оградим от конкурентов и бандитов. Наконец, мы можем вернуть Вас в политику: на первых порах в региональную, а там - бери выше - честным людям откроем путь и на большую арену».

Первым желанием Владимира Ивановича было послать этого наглого "безопасника" к его чекистской матери. Но поразмыслив, он решил все же дослушать предложение до конца. Фомин по достоинству истолковал его молчание. «Рад, что Вы поняли свою выгоду, - поощрительно улыбнулся он. «Потребуется же от Вас немногое. Дело в том, что на днях на прием к новому мэру явился некий пожилой гражданин, утверждающий, что Вас, Владимир Иванович, срочно требует к себе Ваш прадед. Да-да, представьте себе, тот самый -  из сорок второго». От упоминания про сорок второй год директор "Каскада" даже вздрогнул, что не укрылось от зоркого взгляда чекиста. «Как видите, мы хорошо осведомлены об обстоятельствах Вашего путешествия в прошлое» - проговорил он, разводя руками. При этом весь его вид словно говорил: я же Вас предупреждал - у нашей "фирмы" -  ну о-очень длинные руки». «И что же Вам надо от меня теперь? - искренно удивился Сухоруков. Машины времени у меня нет, секретами телепортации я не владею, старика этого я видел всего один единственный раз. Кто он и где живет - понятия не имею». Фомин выслушал эту тираду с выражением его лица терпеливого учителя, вынужденного выслушивать за смешную зарплату россказни туповатого ученика.
- Нам не нужна ни машина времени, ни адрес этого старика. Вам потребуется лишь встретиться с ним и совершить небольшую командировку в прошлое. Там Вы увидитесь со своим прадедом, а заодно выполните наше небольшое, но очень ответственное поручение». «Выкрасть Гитлера и доставить его прямиком на Лубянку? - попробовал пошутить Сухоруков. Но собеседник не поддержал шутливого тона.

«Я ценю Ваше чувство юмора, Владимир Иванович, - ответил он безо всякой улыбки. Но еще больше привык ценить свое собственное время. Поэтому слушайте и запоминайте - повторять не стану. Ваш прадед сейчас командует батальоном в звании капитана под Сталинградом. Совсем скоро, а точнее через два дня, он погибнет в бою. По крайней мере, так написано в справке, предоставленной архивом Министерства обороны. Теперь Вы понимаете, почему нам приходится спешить. Спасти Вашего прадеда мы не можем, да мы и не вправе вмешиваться в ход истории. Но вот позаимствовать у наших предков нечто очень важное для нашей Родины сегодня – обязаны».

- Позаимствовать - это украсть? - ядовито поинтересовался Сухоруков, желая согнать с майора его нагловатую уверенность. Но Фомин стойко выдержал удар, а на его бесстрастном лице не дрогнул ни один мускул. «Можете называть это как Вам будет угодно», - ответил он. «Итак, Ваш прадед сейчас находится под Сталинградом в районе озера Сарпа. Озеро это неглубокое. На западном его берегу есть село - Дубовый Овраг. Там расположен штаб стрелкового батальона, командиром которого является капитан Сухоруков. В конце июня 1941 года в это озеро упал наш, я имею в виду, советский самолет. На его борту находился груз особой важности - металлический чемоданчик. Он должен быть пристегнут к руке курьера. Вместе с курьером в салоне находились еще двое охранников. Нас они не интересуют. Ваша задача – только чемоданчик. «А почему его не достали прежде? Когда там еще не было боев?» - задал резонный вопрос Сухоруков. Майор удовлетворенно кивнул, будто отдавая должное вопрошавшему. «Потому что радиосвязь с самолетом внезапно прервалась и точного места катастрофы никто не знал. Авария случилась ночью. Никто из местных жителей ее не видел. Да и не до поисков тогда было - немец тогда на Москву семимильными шагами двигался. Но давайте вернемся к Вашему заданию». Сухорукова опять покоробил его приказной тон. «Хочу Вам напомнить, что я у не служу в Вашем ведомстве, майор», - холодно заметил он. Доставайте свой чемоданчик сами. Ваших длинных рук я не боюсь. Плакать обо мне, если что, будет некому. Одним словом, дверь, я полагаю, сами найдете».

Фомин выслушал эту отповедь не меняясь в лице, а потом сказал и голос его прозвучал на удивление спокойно:
«Да будет Вам, Сухоруков, кобениться. Неужели Вы всерьез думаете, что мы обратились к Вам случайно? Вы - человек честный, а честный человек - всегда патриот. Ему за державу обидно». «Только слезу давить из меня не надо, - проворчал директор "Каскада". Я по пятницам не подаю». Но с его стороны это было всего лишь бравадой. На самом деле Сухорукова очень заинтересовало это странное предложение загадочного майора. Да и патриотические ноты в тоне «эфэсбэшника» заставили сердце бывшего градоначальника забиться в унисон курантов московского Кремля. Теперь даже внешность мрачного чекиста уже не казалась Сухорукову такой неприятной как в начале разговора.
"Вполне себе мужественное лицо "бойца невидимого фронта" - подумал он, разглядывая собеседника. "У них у всех такие озабоченные лица, будто утюг дома оставили не выключенным". Воистину, не только женщины любят ушами! Мужчины не меньше их падки на лесть. Однако патриотический подъем не лишил торговца оргтехникой остатков природного здравомыслия. «А что находится в чемоданчике?» - спросил он, сомневаясь, что услышит ответ. Майор же, напротив, казалось только и ожидал подобный вопрос и потому ответил без промедления: «Бумаги, Владимир Иванович, а точнее говоря, документы особой государственной важности. Большего, извините, сказать не могу. Гриф секретности с них не будет снят еще очень и очень долго. Да и не к чему Вам знать подробности. Как говорится, от многого знания - многие печали».

Сухоруков обиделся. То про Родину вспоминают, то на место указывают. Причем, на место под номером шесть, с которого вопросы не задают. Нет ли тут какого-либо подвоха? С этих "рыцарей Лубянки" и не такое станется. Втянут в какие-то свои разборки, используют, а потом выбросят как известное резиновое изделие номер два. Нет, господа-товарищи, так не пойдет. Быть пешкой в чужой игре он не согласен. Если доверяете, тогда доверяйте до конца. А нет - так ищите себе другого спасителя человечества. Он, Сухоруков, кто: водолаз, спецназовец? Чего ради ему рисковать жизнью? Кому это нужно? России? А где она, Россия-матушка? В Кремле, в офисе Газпрома или в кабинетах олигархов, свивших себе уютные гнездышке в тени власти и всегда готовых в случае опасности воскликнуть подобно поэту: "Прощай, немытая Россия!" и перебраться куда   подальше от родных берегов. Прецеденты, как известно, не раз имели место.

Наверное эти мысли были написаны на лице Сухорукова, потому что Фомин спросил: «Вы знаете что такое "реституция"? Сухоруков пожал плечами. «Насколько я помню, что-то вроде возвращения собственности. Чекист кивнул. «Что-то вроде, а точнее - возмещение материального, ущерба, нанесенного в ходе войны. Причем, платит, как Вы понимаете, государство-агрессор. Таковым государством сегодня признана нацистская Германия. Так решили союзники в далеком сорок пятом. Но вот решение это сегодня нравится далеко не всем. Наши заклятые противники или, как их сейчас любят именовать официально, западные партнеры, очень хотят перетасовать карты в мировой политической колоде. Сделать так, чтобы платить пришлось России. Причем платить много, очень много. По самым предварительным подсчетам что-то около одного триллиона долларов. Надеюсь, что Вам не надо объяснять, что для нашего бюджета эта сумма является неподъемной. А это значит, что Россию неизбежно объявят государством-банкротом. Конфискуют всю зарубежную собственность, прекратят с ней торговые отношения. Но это только цветочки. Ягодки появятся тогда, когда в счет погашения реституционных платежей, от нашей Родины потребуют поделиться ее природными ресурсами. А это уже чревато открытой интервенцией с последующей колонизацией территории России. Можно не сомневаться, что все международные организации, включая ООН, по команде "из-за бугра», дружно примут соответствующие решения. Ну и кому в конце концов придется заплатить за все? Олигархам? Да их к тому времени и след простынет. Отвечать придется нашим мужикам и бабам, которых сделают рабами Рокфеллеров, Морганов, Дюпонов и прочих западных «толстосумов". Гитлеровская оккупация, по сравнению с натовской, нам тогда раем покажется. Фюрер, тот треть славян все же планировал оставить в качестве слуг для арийских господ, а этим....» - Фомин махнул рукой в сторону окна, словно за ним открывался вид на лужайку Белого Дома. «Этим и трети не потребуется - негров работать завезут, как раньше в Америку».

Когда-то давно Сухоруков читал что-то о мировом заговоре, периодически слышал репортажи расширении НАТО на восток и прочих угрозах с Запада, но всерьез их как-то не воспринимал. Слишком далеки были эти проблемы от его повседневной жизни. Но вот явился этот странный "эфэсбэшник" и требует от него, Владимира Ивановича Сухорукова, нормального мужика в полном расцвете сил, спасти мир, точнее Россию-матушку. Если бы раньше ему предложили нечто подобное, то Сухоруков посчитал бы это неудачным розыгрышем. Но майор совсем не походил на шутника, да и на сумасшедшего персонажа голливудских боевиков тоже. Было в нем что-то неуловимое, внушающее доверие. А может быть просто уже давным-давно власть не взывала к патриотизму миллионов своих Сухоруковых. Только к их кошельку. Вот и соскучились люди по подвигу. Ну что же, как говорили в "застойные" годы: "Партия сказала - надо! Комсомол ответил - есть!"

Единственное сомнение у бывшего мэра вызвала так сказать юридическая сторона вопроса. От лица кого выступает майор Фомин: своего руководства или кого-то еще? Но тут чекист быстро успокоил его, сославшись на высокое начальство.
«Меня уполномочили поговорить с Вами очень серьезные люди». Палец Фомина указал в потолок и было непонятно кого именно он имеет в виду: соседей сверху или умудренных государственными тайнами мужей в московском Кремле.
«Эти люди верят в Вас, Сухоруков, и обеспечат всем необходимым для выполнения задания. С технической стороны работа Вам предстоит не сложная. Максимальная глубина озера сегодня - всего полтора метра. Предположим, что за семьдесят лет дно там илом затянуло. Поэтому прибавим еще полметра. На два метра нырнуть сможете? Сейчас лето, в воде не замерзнете.

"Не замерзнете"!» - передразнил его Сухоруков. «Это у нас - лето. А там - шут его знает, что за время года. Это раз. Во-вторых, там сейчас не пляжный сезон, а война. И каково я буду выглядеть ныряющим под пулями? Если не убьют, то "особистам" сдадут - как пить дать!» Фомин оказался готов и к такому варианту развития событий. «Сейчас в окрестностях Сталинграда стоит тридцатиградусная жара - это нам это старик Ваш поведал. Во-вторых, мы обмундируем Вас согласно уставу Рабоче-Крестьянской Красной Армии. "Белой" вороной казаться не будете. Документами тоже снабдим соответственными - комар носа не подточит. Например, военный инженер 3-го ранга Имярек из штаба армии проводит исследование водоема на предмет его пригодности для нужд личного состава армии. Ну а с прадедом объяснитесь сами. В конце концов, он же Ваш родственник. Скажите ему правду - думаю, поймет».

Но Владимир Иванович так не думал. Его хоть маршалом наряди - никто не поверит. "Шпак", он и в Африке - "шпак". Да и что сказать прадеду? Правду, как предлагает Фомин? Дескать, извини, дедуль, но я к тебе по делу заскочил. Во-он в том озерке аэроплан год назад утоп. Мне бы к нему нырнуть, чемоданчик один выудить. Больно нужен он нынешней Расеи. Не поможешь ли правнуку своему по-родственному? Да предок сам его коллегам Фомина сдаст, а те прислонят к ближайшей стенке. Время военное, шпионов перевоспитывать некогда, дураков лечить тоже. Но Сухоруков промолчал, потому что по выражению лица Фомина понял, что чекист и сам осознает всю опасность затеянного предприятия, но желает успокоить его перед ответственным делом.

«Главное, не пытайтесь открыть чемоданчик» - строго сказал майор. В него вмонтировано взрывное устройство. В тротиловом эквиваленте его мощность равна заряду крупнокалиберной мины. Ваша задача курьерская - доставить груз. И все. При этом помните, что у Вас будет всего двое суток – до гибели прадеда. Если не успеете, вернуться туда еще раз не получиться».

Что было потом Сухоруков помнил смутно. Его отвезли в какое-то учреждение. То, что это - не здание местной ФСБ он понял сразу, когда машина свернула с центральной улицы и принялась петлять по переулкам, пока не остановилась у малоприметного дома с вывеской "Прием стеклотары". Миновав довольно грязную лестницу, они поднялись на пятый этаж и вошли в обычную квартиру. В гостиной за столом сидел тот самый старик, который год назад увлек Владимира Ивановича в далекий сорок второй год. Выглядел он так же, будто перебрался в эту комнату прямиком из кабинета главы городской администрации.
Пока директор "Каскада", а теперь еще и секретный агент по совместительству, подбирал нужные для объяснения слова, старик заговорил сам: «Да я уже все знаю. Товарищи твои просветили. Коли надо, попроси прадеда. Он мужик правильный – поможет». Сухоруков покосился на застывших за спиной "товарищей" и задал всего один вопрос: «Когда?»
- Да прямо сейчас. Время, как мне сказали, не терпит.
- А Вы кто? Ну в смысле, как Вы туда-сюда переходите?

Старик усмехнулся и усмешка эта получилась горькой.
«Уже никто. Десять лет уже как выбыл из списка живых. Однако видать не все дела свои на земле закончил. Должок у меня перед твоим прадедом остался неоплаченный. Он ведь меня от верной пули спас. Мне тогда только восемнадцать годков стукнуло. Аккурат в день рождения свой повестку получил. Служить к прадеду твоему в роту попал. Ну и вот, пошла как-то наша рота в атаку - грудью на пулеметы. А я как представил себе, что каждая из этих пуль в меня летит, так и рухнул наземь. Лежу и чувствую всем телом, что подняться не смогу. Будто в землю меня вдавило от страха. Так и пролежал до самого конца боя. А там меня и хватились. Доложили: так мол и так: в бою участия не принимал, не ранен, не контужен. Стало быть, труса праздновал. Шлепнуть - может и не шлепнули бы, но в штрафную роту загремел бы точно. Прадед твой меня тогда спас: матюгнул через пятое колено и велел катиться в свой взвод. А потом еще и ординарцем меня своим назначил. Я тогда помню переживал - трусом думал меня считает, а потом понял, что он так меня молодого от смерти берег. И сберег ведь. Дошел я с ним до Сталинграда, до оврага того дубового, будь он неладен. В бою за деревню ту твой прадед и пал смертью храбрых, лично поднимая батальон в атаку. Как погиб он, никто не видел. Упал снаряд и нет человека - лишь дым над воронкой клубиться.  А я до самого Кенигсберга дошел. В марте сорок пятого ранили меня там тяжело. Пуля разрывная, немцы такие по старинке "дум-дум" называли, в бок попала. Врачи медсанбатовские можно сказать с того света вытащили. Потом в эвакогоспиталь в самом Бугуруслане попал. Два месяца на койке больничной провалялся. А когда на ноги встал - тут и войне конец пришел. Демобилизовали меня. Что потом было - рассказывать не стану. Жил как все. Работал, женился, детишки пошли. А десять лет назад в аварию угодил. Сам виноват, зазевался на переходе. Я тогда к дочке в Москву ездил. Подарков внукам накупил. Ну и "попер" на красный свет как медведь на рогатину. В общем, закончился земной путь бывшего красноармейца Фрола Семеновича Лагутина в московском морге. Земной-то закончился, но начался другой... .

Рассказчик замолчал и в задумчивости прикрыл веки. Все собравшиеся в комнате тоже молчали, боялись проронить хоть слово. Все они впервые слышали исповедь человека, вернувшегося ОТТУДА. Вздохнув, словно от тяжелой ноши, старик продолжал: «Что было потом, говорить не стану. Не потому что не хочу - не дано мне этого. Одно скажу, нет мне ТАМ места, пока долг перед командиром своим не исполню. За спасение свое отплачу, значит. После Победы я все к семье его съездить собирался - рассказать о героически погибшем их муже и отце. Клятву ему такую дал, мертвому уже, там еще - под Сталинградом. Однако слова своего не сдержал. Так уж вышло. Я и думать о той клятве забыл, когда авария со мною случилась.... . А потом велено мне было трижды исполнить волю командира нашего».

«Кем велено?» - разом спросили старика Сухоруков и Фомин.
Тот усмехнулся и ответил снисходительно, словно любопытным детишкам, которым всей правды говорить еще рано, ибо не поймут они за недостаткам разума:
«Не знаю я кем. ТАМ не говорят словами. Просто чувствуешь и исполняешь. Вот и мне велели и силу дали, чтобы трижды к вам на землю вернуться. Дважды я уже это сделал. Первый раз у прабабки твоей побывал, перед самой ее кончиной. Успокоил, про мужа ее рассказал. Она ведь "похоронку" на него так и не получила - без вести пропавшим считала. Второй раз я к тебе - старик посмотрел на Владимира Ивановича -наведался, к прадеду доставил. Теперь вот третий раз службу свою исполню и баста. Обрету наконец вечный покой».
Старик опять усмехнулся:
«Надоело мне вестовым у судьбы бегать. Пора однако и честь знать...». Сухоруков вспомнил, что перед самой смертью его прабабка, Глафира Степановна Сухорукова, выглядела необычайно спокойной и торжественной. Близким своим улыбалась и даже что-то пыталась сказать, но не успела. Так и осталась лежать с застывшей на губах загадочной улыбкой.  Вот значит в чем был секрет ее последнего умиротворения!

Дальнейшее происходило как во сне. Сухоруков переоделся в подготовленный для него комплект хлопчатобумажного командирского обмундирования, получил небольшой баллон с кислородом и резиновой маской, подводный фонарь и маленькие кусачки для разрыва цепочки на браслете курьера и прослушал подробный инструктаж майора на тему: чего ТАМ можно, а чего нельзя. Запретов оказалось гораздо больше позволенного. От Сухорукова требовалось как можно меньше говорить с окружающими, за исключением конечно прадеда, и как можно скорей извлечь заветный чемоданчик из озера.

Все предметы поместилось в обычном вещмешке, который Владимир Иванович закинул за спину, разом припомнив школьные годы и туристский кружок Дома молодежи. После чего ему пожали руку, похлопали по плечу и пожелали удачи. Он машинально кивал головой, пожимал протянутые руки и обещал выполнить все в точности и вернуться с победой. Потом комнату окутал знакомый уже туман, в котором растворились и люди, и сама комната.
На этот раз ураган времени доставил Владимира Ивановича прямо по адресу. В деревенской избе, где остановился комбат было куда просторней, чем в землянке ротного Сухорукова. Его прадед сидел и за столом, и с аппетитом поедал печеную картошку с кислой капустой. На чистом полотенце был выложен свежеиспеченный каравай, испускавший такой аромат, что правнук инстинктивно сглотнул слюну. Обнялись они по родственному, с троекратными поцелуями.
«Ты аккурат к обеду поспел!» - обрадовался прадед. «Садись. Сейчас кликну Степановну, она еще Картофия Потапыча прибавит. На голос постояльца на пороге появилась дородная хозяйка и получив указания начальства, исчезла на кухне, откуда вскоре раздался звук переставляемой посуда. Очевидно "Картофий Потапыч" собирался прийти к ним не один... .

«Спасибо». Сухоруков-младший занял место за противоположной стороной стола. Но прадед преподал ему урок личной гигиены. «А ну, марш руки мыть! - рявкнул он командирским басом. Возьмусь я, Володька, за твое воспитание, ой, возьмусь!» «Поздно уж», - засмеялся Владимир Иванович и отправился к висящему на стене рукомойнику. На пороге комнаты опять возникла хозяйка дома, неся перед собой поднос, уставленный аппетитными угощениями. «Ну вы даете, фронтовики!» - восхищенно зацокал языком младший Сухоруков, жадно разглядывая тарелки с холодцом, жареной уткой и моченными яблоками. В центре подноса красовалась запотевшая зеленая бутыль с самогоном.
«Первачок! - с чувством сказал прадед. «Холодненький, только что из погреба». При этом на лице капитана засияла такая довольная улыбка, будто он лично перегонял упомянутый напиток, хранимый в деревенском подполе. 

Владимир Иванович был рад и не только обильному угощению. Застолье позволяло ему оттянуть время начала неприятного разговора с прадедом о треклятом самолете и секретном чемоданчике. Тем временем прадед, уговоривший Степановну присоединиться к застолью, затянул протяжную "Хасбулат удалой". Хозяйка поддержала его на удивление молодым голосом. Пела она с душой, высоко поднимая голос на припеве. Потом прозвучала "Позарастали стежки-дорожки", "Когда б имел златые горы" и еще с пяток протяжных песен, от которых на сердце Сухорукова стало тоскливо при воспоминании, что человек старательно выводящий эти песни через два дня будет убит в бою и он, его правнук, не в силах ничем ему помочь.

Когда хозяйка убрала со стола и ушла мыть посуду, мужчины наконец принялись за серьезный разговор. Инициативу взял на себя прадед. «Спасибо, что пришел», - сказал он, затягиваясь самокруткой. «Дело у меня к тебе есть. Не терпит оно отлагательства». «Погоди», - остановил его правнук. «Я не должен тебе этого говорить, но промолчать тоже не могу. Послезавтра тебя убьют. Снаряд разнесет тебя в клочья во время атаки. Если можешь, то не ходи в тот день в бой».
Старший Сухоруков помрачнел, задумался, а потом вдруг широко улыбнулся и ответил:
«Эх-ма! Двум смертям не бывать, а одной не миновать! Помнишь, как я тебе говорил в первую нашу встречу: живи не по лжи. Знаю, что ты слово мое исполнил. По тебе вижу. Другим ты стал, Володька. Настоящим, что ли.... Но вот твою просьбу исполнить, извини, не смогу».

Он поднялся из-за стола и подошел к окну, пристально вглядываясь в вечереющее небо, по которому вереницей плыли темные, будто пороховые, тучи. «Я - командир, Володька! Понимаешь, командир!» - капитан рубанул рукой, будто ставя крест на возможных возражениях собеседника. «За мной люди идут, потому что в меня верят. Ну не только в меня лично, конечно, а в Родину нашу они верят. В победу над фашистом. А ты мне предлагаешь за их спинами спрятаться, веру их обмануть. Да кто я после этого буду?! Ты об этом подумал?!»

Владимир Иванович молчал. Наверное, Фомин был прав, говоря, что прошлого не изменить. Надо думать, о будущем. Ведь в будущем Родина, за которую погибнет его прадед и еще миллионы советских людей, опять оказалась перед угрозой нового порабощения. Значит он, Сухоруков, должен выполнить свой долг так же неукоснительно, как и его прадед.
Сухоруков старший выслушал его рассказ молча. Долго о чем-то думал, а Владимир Иванович все это время с нетерпением ожидал решения прадеда. Наконец бросив докуренную цигарку в жестянку из-под тушенки, тот сказал: «Значит судьба». И видя удивление на лице потомка, добавил: «Я ведь с тобой о том же поговорить хотел. О самолете этом». Теперь пришел черед удивляться Владимиру Ивановичу: «Так ты знал о самолете?!»
« Тут такое дело», - мрачно начал свой рассказ прадед. «Вчера разведчики мои с дуру купаться в то озеро полезли. Вода там грязная как в болоте, но жара у нас стоит как в пекле. Ночью еще ничего, отпускает, а днем – просто спасу нет. В общем, затеяли они нырять в озеро и углядели там этот "ероплан". Глубина там небольшая, так что они его рассмотрели и ощупали. И вот какая штука получается …» Он закашлялся и выпив кружку воды, продолжил:
- Самолет тот странный какой-то.
- В смысле, чем странный?
- Тем, что сам упал в озеро год назад в самом начале войны. Мне Степановна про это рассказала. Сам упал, понимаешь. Не было тут еще боев тогда и некому его было сбивать.
- Ну и что? Железо оно и есть железо. Всякое случается.

Владимир Иванович видел обеспокоенность прадеда, но не мог понять ее причины.
«Ну ты сам подумай. Если скажем трактор или машина в озеро свалится, ее как: вытащат или оставят там ржаветь? Да что там трактор! Телегу и то в воде гнить не оставят. Потому как это колхозное добро и бросать его не гоже. А тут целый самолет пропал и все молчком». Сухоруков знал ответ, но говорить не спешил, потому что видел, что прадед не закончил свой рассказ. И тот действительно продолжил:
«Я про самолет этот доложил начштаба полка. Он сначала отмахнулся, а спустя два часа сам прибыл с «особистом» полковым. Разведчиков моих по допросам затаскали, а потом Егорыча – того, что к самолету тому, будь он неладен, нырял – с собой увезли. Товарищи его потом говорили: нашел он в самолете том что-то. Часы вроде наручные и портсигар, ну и прихватил наверх. Ты не подумай, мародерничать у нас не принято. Все что разведчики в рейдах берут, старшине сдают, что-то потом обменивают с соседями, но главное передаем службе тыла как полагается. Я для чего тебя прибыть просил? В прошлый раз ты рассказывал мне о войне: как и что там дальше было. Вот я и подумал: может что о самолете том вам, потомкам, известно. Мне бы старшину моего выручить. Я ему жизнью обязан, понимаешь?» Владимир Иванович понимал. Рассказ прадеда навел его на мысль как поступить с поручением Фомина. Ведь тот велел Сухорукову уничтожить содержимое чемоданчика в случае малейшей опасности его захвата. Главное – это не допустить попадания секретных бумаг в руки немцев. Вот он и выполнит приказ. Какая в сущности руководителям майора разница кто именно уничтожит эти бумаги: ФСБ или НКГБ? Никакой. А то что чемоданчик желательно было доставить в будущее – ну извините, миссия оказалась невыполнимой. Но перед тем как уничтожить чемоданчик, он, Сухоруков, обменяет его на арестованного старшину. Если его план, конечно, «выгорит».

Коротко объяснив прадеду план действия, Владимир Иванович стал собираться в дорогу. Проверил свой мини-акваланг, прихватил фонарь и кусачки. Старший Сухоруков сопроводил его до берега небольшого озера. Освещенная большой луной, вода в нем казалась застывшим голубым зеркалом. Тишину ночи не нарушали никакие грубые звуки войны. Лишь стрекот сверчков, да редкое шипение осветительных ракет со стороны переднего края. Сказка, да и только. Жаль только, что долго любоваться подлунной идиллией им было некогда.

Хорошо еще, что к озеру удалось им подойти скрытно. Старший Сухоруков знал места выставленных караулов и спустя полчаса Владимир Иванович погрузился в не успевшую еще остыть от дневного зноя воду. Утонувший самолет он нашел быстро, хотя вода в озере была очень мутной от поднимавшегося при каждом движении пловца донного ила. Массивный силуэт крылатой машины лежал на боку, зарывшись стеклянным носом в вязкое дно. Боковая дверь оказалась открытой, что было весьма странно, поскольку она должна была запираться изнутри. Едва ли несчастный старшина, обнаруживший эту находку, смог взломать крепкий замок голыми руками. Но размышлять над странностями Сухорукову было некогда. Воздуха в маленьком баллоне было немного, а быть обнаруженным красноармейцами он не мог себе позволить. Достаточно того, что его видела хозяйка дома. Правда она, по словам прадеда, была женщиной не болтливой. Да и если замысел Сухорукова удастся реализовать на деле, никто не станет искать концов этой истории, такой же мутной как озерная вода.

Тела в салоне самолета успели в значительной степени  разложиться. Раздутые и посиневшие трупы в истлевшей одежде выглядели одинаково и Сухорукову потребовалось несколько минут, чтобы обнаружить искомый. Тело курьера плавало головой вниз, куда его тянула тянущаяся от запястья правой руки цепочка. Еще несколько минут ушло на то, чтобы перекусить цепочку, оказавшуюся необычайно крепкой. Чувствуя, что в баллоне заканчивается воздух, Сухоруков изо всех сил дернул за цепь и схватив поднявшийся в воде чемоданчик, рванулся наверх. Ноша оказалась тяжелой, и Сухоруков с трудом выбрался на поверхность. С помощью прадеда он вытащил находку на берег. Чемоданчик оказался действительно небольшим, размером со студенческий «дипломат» советских времен. Снаружи он был обшит кожей, замок представлял из себя полукруглый выступ цифрового барабанчика, шесть дисков которого были сведены к нулю. Рядом с барабаном имелась узкая щель для ключа. Под массивной ручкой выступала едва заметная кнопка. Очевидно это была та самая кнопка ликвидации содержимого, о которой Сухорукова предупреждал Фомин.

Возиться с кодовым замком, не имея вдобавок ключа, было делом  пустым. Да и не нужны были Сухорукову секретное содержимое стального нутра этого миниатюрного сейфа. Для задуманного им плана было достаточно лишь спрятать находку в надежном месте. Таким местом стали ступени избы Степановны. Сухоруков старший отодрал штык-ножом нижнюю доску и засунул в образовавшуюся щель чемодан, не забыв вернуть доску на место. Тайник получился на славу. Впрочем, едва ли ночной находке предстояло лежать там слишком долго. Все должно было совершиться в течении дня, от силы двух. Владимир Иванович хорошо запомнил слова старика: «У тебя будет только двое суток». Если он не успеет, чемодан так и останется лежать под крыльцом, а старшина-разведчик сидеть под арестом.

«Что дальше?» - голос прадеда оторвал его от размышлений.
«А дальше – письмо» - ответил Владимир Иванович, вручая прадеду сложенный в четверо листок. Текст записки «особисту» он сочинил перед тем как отправиться к озеру. Он был предельно кратким, зато максимально содержательным:
«Прошу Вас довести до сведения вышестоящего начальства следующие сведения. Некто, не являющийся вражеским агентом или предателем Родины, обладает чемоданом из упавшего в озеро Сарепта самолета. Он готов передать эти сведения советскому командованию при условии освобождения из-под ареста старшины взвода разведчиков, необоснованно арестованного особым отделом накануне. С хранящихся в чемодане материалов сделаны копии. В случае отказа или повторного ареста невинных людей, они будут переданы заграницу. После возвращения старшины к месту службы вам сообщат местонахождение чемодана. Любые попытки обнаружить чемодан самостоятельно будут означать Ваш отказ от вышеназванного предложения, со всеми вытекающими из этого последствия».

Послание «особисту» они отправили «хулиганским», по определению прадеда, способом: привязав к увесистому булыжнику, который тот запустил в окно дома, где квартировал уполномоченный особого отдела батальона лейтенант госбезопасности Емельянов.  Услышав звон разбитого стекла, сообщники бросились бежать и огородами добрались до дома Степановны. Отдышавшись они посмотрели друг на друга и расхохотались: хороши были два взрослых мужика, удиравшие словно нашкодившие сорванцы. Однако смех смехом, а времени терять было нельзя. На повестке стоял третий пункт плана Владимира Ивановича.

«Теперь твой выход» - сказал он Сухорукову старшему. «Убеди Степановну молчать о моем приходе. Возможно к ней завтра заявятся гости из высоких штабов. Она должна меня укрыть. Думаю, что больше суток эта канитель не продлится». «А если затянется дольше, то закончится уже без меня» - подумал он, но не стал высказывать эту мысль вслух.

Уговаривать квартирную хозяйку прадеда им не пришлось. Оказывается, она давно приметила справного разведчика и у них возникли, как назвал их комбат, «чувства». Егорыч даже обещал Лукерье Степановне жениться на ней после победы, а поскольку оба они были свободными, Степановна имела на бравого старшину вполне серьезные виды. Было решено, что женщина укроет гостя на чердаке, а в случае опасности, переправит его в подвал. После возвращения Егорыча из-под ареста, Сухоруков старший должен будет подбросить «особисту» второе письмо с указанием места нахождения чемодана. Уже укладываясь спать, Сухоруковы услышали в ночной тишине одинокий стрекот мотоциклетного мотора. « Емельянова « майбах»  - пояснил прадед. «Особиста» нашего».               
Утром Сухорукова разбудил сильный шум, доносившийся с улицы. Осторожно выглянув в окно, он увидел целую вереницу машин, подъезжающую к дому Степановны. Во главе колоны шла угловатая бронированная машина с танковой башней, но на колесном ходу. За броневиком следовали две пятнистые «эмки» с колпаками светомаскировки на выпуклых фарах. Венчал эту кавалькаду ретро-техники большой тентованный грузовик. Грузовик остановился первым и из его кузова горохом посыпались автоматчики. Они споро окружили крестьянский дом, образовав в оцеплении коридор, очевидно предназначенный для пассажиров легковушек. Пассажиры проследовали по нему не спеша: впереди шел офицер НКВД, знаки различия на малиновых петлицах Сухоруков не разглядел. Позади него шел какой-то лысый крепыш в полувоенной форме серого цвета. За ним семенил – иначе не скажешь низкорослый генерал, постоянно оборачивавшийся к лысому и что-то ему объясняя указывая на дом. Замыкали шествие трое офицеров, по виду штабных.
«Ну заварили мы, брат, с тобой кашу!» - прадед стоял за спиной Сухорукова, торопливо застегивав портупею. «Сам член военного совета фронта пожаловал. А генерал, что перед ним скачет – личность тоже известная – начальник войск по охране тыла, генерал-майор Сушков. Ишь как скачет козликом. Чует вину, что чемодан «проворонил». Затем, одернув гимнастерку и поправив кобуру, бросил правнуку: «Чего стоишь?! Давай на чердак, и чтобы как мышь там, что бы ни случилось.Что бы ни случилось!» - повторил он, направляясь в сени. Из-за двери выглянула испуганная Степановна и тут же спряталась в своей комнате, плотно затворив за собою дверь. Сухорков младший прильнул к чердачному окошку. Вот прадед строевым шагом подошел к лысому и вскинул ладонь к пилотке, но тот не стал слушать доклад и махнул рукой по направлению к стоявшим неподалеку машинам. Прадед что-то ему ответил, после чего круто повернулся на каблуках сапог. Свита последовала за господином, а Сухоруков старший вернулся в дом. Владимир Иванович кубарем скатился вниз.Прадед выглядел озабоченным.  «Велено сопровождать гостей к озеру. Давай письмо. Если они отпустили Егорыча, постараюсь его подкинуть. А ты сиди на чердаке. Если что…», - он внимательно посмотрел на правнука. «Если что, возвращайся назад и чемоданчик с собой прихвати. За меня не бойся: сам знаешь – двум смертям не бывать. Ну, бывай!» - он порывисто обнял Владимира и выбежал к ожидавшему его открытому «газику». Лишь только машина рванулась с места, с противоположной стороны деревни раздался рев моторов и мимо дома Степановны вслед за «газиком» комбата, лязгая гусеницами, проехали два танка.
Время тянулось мучительно долго. Сначала Сухоруков продолжал наблюдение с чердака, но деревенская улица оставалась пустынной. Затем Степановна позвала его пить чай с ржаными блинами и медом. От такого вкусного предложения Владимир Иванович мигом позабыл про конспирацию и спустился со своего убежища.
Когда с ужином было покончено и ходики - «кукушка» прокуковали полдень, Владимир Иванович всё же решил вернуться на чердак. Еще поднимаясь по лестнице, он услышал нарастающий гул, доносившийся сверху. Когда он прильнул к стеклу, то увидел в голубом июльском небе маленькие черные точки, которые быстро увеличивались в размерах. Неприятный холодок шевельнулся в груди, и он буквально скатился по крутой лестнице обратно в комнату. «Степановна, воздух! Немцы летят!» Они едва успели спуститься в подвал – бежать на улицу было бы глупо: осколками посечет – как земля задрожала от близких разрывов. Налет продолжался недолго: не больше десяти минут, но Сухорукову показалось, что прошла целая вечность. Наконец они выбрались из подвала и тогда Владимир Иванович понял, что главная опасность их поджидает впереди. Выглянув в окно, он увидел, что со стороны опушки леса к деревне движутся немецкие танки. Между стальными коробками вражеских машин были видны маленькие фигурки солдат. Когда немцы подошли на расстояние прицельного огня, танки открыли беглый огонь. Снаряды разрывались где-то рядом. Вот разлетелась в щепки изба на противоположной стороне улицы. Запылал соседний с ней амбар. Желтые языки пламени разом поглотили соломенную крышу строения и стали лизать его деревянные стены. А Владимир Иванович все стоял у окна, ошалело глядя на разыгрывающуюся перед ним трагедию. Обстрел продолжался и звуки разрывов переплелись с человеческими криками и воем животных. Из оцепенения Сухорукова вывела Степановна. «Ты что, милок, оглох? Кричу тебе, кричу, а ты ни в какую! Тикать нам надо поскорей. Не ровен час, снарядом накроет али бомбой!» «Куда бежать?» - тупо спросил впавший в ступор владелец компьютерного салона. «А где наши?» Степановна обругала его «малахольным» и потащила за рукав к двери. В это время что-то тугое и горячее ударило Сухорукова в грудь, и он потерял сознание.
Он не помнил сколько времени он пролежал, ничего не слыша и не видя. А когда очнулся, то первое, что бросилось ему в глаза было голубое небо, по которому плыли перистые облака, напоминавшие каких-то сказочных животных. «Неужели это происходит со мной?» - мелькнула первая мысль. Потом пришел звук и этот звук вернул его в реальность. Стрекот пулеметов перемещался с одиночными выстрелами и истошными криками солдат. Сухоруков попытался встать, но его так зашатало, что он тут же опять опустился на землю. И тут Владимир увидел прадеда. Капитан Сухоруков бежал по улице, размахивая пистолетом и что-то громко крича бежавшим за ним красноармейцам. Те отстали, а комбат вырвался вперед и Владимир хотел его окликнуть, но не успел: мощный взрыв сотряс землю и на месте, где только что стоял комбат вырос столб земли и огня. 
Не помня себя от ужаса, Сухоруков младший вскочил на ноги. Его шатало, голова раскалывалась от мучительной боли, уши заложило, сознание фиксировало происходящее словно кадры старой черно-белой хроники: вот он бежит к дымящейся воронке, спотыкается, падает, поднимается на четвереньки и ползет, ползет вперед. Новый взрыв, раздавший неподалеку, снова бросает его на землю, лицом в развороченный грунт воронки, на том самом месте, где еще минуту назад стоял его прадед. Превозмогая боль во всем теле, Сухоруков приподнялся на локтях и заглянул в воронку. На дне её еще клубился синий дым в нос ударил кислый пороховой запах, смешанный с запахом гари. С трудом Сухоруков разглядел внизу воронки что-то черное. Присмотревшись он понял, что это нога в черном яловом сапоге. К горлу его подкатил ком тошноты, и Сухоруков опять потерял сознание.
На этот раз в себя он пришел только к вечеру. Теперь первым к Владимиру вернулся слух, и он услышал чужую речь. Осторожно открыв глаза, Сухоруков увидел двух немцев, стоявших метрах в десяти от него. Они о чем-то весело разговаривали и смеялись. При этом один из солдат показывал рукой на подбитый советский танк, возле которого лежали три обгоревших фигуры в черных промасленный комбинезонах. Солдаты стояли спиной и поэтому не замечали Сухорукова. Жажда жизни охватила все существо бывшего мэра. Он вдруг почувствовал, что может погибнуть в любую минуту, как только гитлеровцы поймут, что русский офицер жив. Сухоруков опустил голову в землю и затаил дыхание, моля судьбу, чтобы немцы не прошили его автоматной очередью как он это не раз видел в старых фильмах.
Но немцы не стали стрелять. Постояв еще несколько минут и выкурив по сигарете – несмотря на пережитый шок и контузию, Сухоруков почувствовал ароматный запах табака – они ушли. Только тогда, осторожно оглядевшись и не увидев по сторонам никакой опасности, Владимир дополз до полусожженного амбара и затаился за его стеной. Так он пролежал до полной темноты. В горле скребло от дыма, желудок сжимали рвотные спазмы, но он терпел, понимая, что жизнь его висит на волоске. Когда на уничтоженные село опустились сумерки, Сухоруков пробрался к дому Степановны, точнее говоря к тем развалинам, что от него остались. К счастью крыльцо оставалось целым, и он смог оторвать нижнюю доску. Еще одно усилие потребовалось Владимир, чтобы вытащить тяжелый чемодан. Что делать дальше он не знал. Прадед погиб, спасшая его от смерти. Степановна вероятно тоже. Судьба неведомого ему Егорыча непонятна: выпустили ли его «особисты» или нет непонятно. Одно Сухоруков понимал ясно: вторые сутки на исходе и, если «перевозчик», как он его про себя прозвал старика из прошлого не ошибся, скоро наступит время возвращения. Он поплотнее обхватил руками чемодан и прижал его к себе. Так незаметно для себя он и уснул, точнее провалился в темноту.
Когда он открыл глаза, то обнаружил себя в той самой квартире, откуда два дня назад «перевозчик» отправил его в прошлое. Он лежал на полу в обнимку с тем самым чемоданом, о котором говорил Фомин, а сам майор стоял рядом и наклонив к нему свое лицо участливо повторял: «Очнись же ты, бедолага». Сухоруков посмотрел на него и улыбнулся. «Как же все-таки хорошо жить на свете!» - подумал Владимир Иванович и тихо произнес: «Уже очнулся...».
Потом была долгие две недели в какой-то ведомственной больнице, куда Владимира отправил Фомин прямо из служебной квартиры ФСБ. К счастью, контузия Сухорукова оказалась не слишком тяжелой и, если верить врачам, бегала пройти без последствий. Помимо контузии у Владимира диагностировали еще и нервное потрясение. Здесь без последствий не обошлось. Каждую ночь теперь ему снился сон: рваная дымящаяся воронка и окровавленная нога в черном офицерском сапоге. Впрочем, и тут медики оказались оптимистами, утверждая, что в молодом возрасте подобные расстройства проходят сами. «Побольше положительных эмоций, молодой человек!» - сказал ему седой профессор. «Помните: лечит не время, а любовь». Сухоруков пообещал учесть эту рекомендацию. В последний день его навестил Фомин. «С выздоровлением» - поздравил майор, усаживаясь в кресло напротив кровати – палата была одноместной, своего рода «люкс», только больничный. «Извини, что не смог прийти раньше – только сегодня из командировки. С корабля да на бал. И не с пустыми руками». Он раскрыл кожаную папку и зачитал торжественным голосом: «Указом президента Российской Федерации Сухоруков Владимир Иванович награжден орденом «За заслуги перед Отечеством второй степени». И разведя руками, добавил уже обычным тоном: «Извини, брат, первой степени не дали – таковых героев в России по пальцам пересчитать можно. Но и эта награда – весьма солидная. Так что, прими мои искренние поздравления!» Он встал и крепко пожал Владимиру руку. Сухоруков обратил внимание на то, что Фомин говорит ему «ты» и ему, Сухорукову это приятно.
«Спасибо» - ответил он. «И раз уж все теперь позади, скажи правду: что было в том чемоданчике?» Майор опять уселся в кресло и покладисто кивнул головой. «Что ж, имеешь право. Слушай и ... забывай. История эта началась в первые дни Великой Отечественной войны. Ты, конечно, знаешь, что первый удар немцев был сокрушительным. Большая часть самолетов была сожжена на аэродромах, были потеряны тысячи единиц бронетехники. Причем, значительную часть танков пришлось бросить, потому что склады горючего остались у немцев. В первые дни они «перли» по нашей территории со скоростью в пятьдесят километров сутки.  Но главное, ни Сталин, ни его окружение не могли взять в толк почему Гитлер развязал войну против СССР. Мнения на этот счет в руководстве Третьего «рейха» сильно разделились. Среди гитлеровской «верхушки», особенно в спецслужбах РСХА, было немало тех, кто справедливо понимал, что германо-советский конфликт на руку лишь англосаксам. Да и заветы Бисмарка немецкие военные тогда помнили хорошо. Так что у советского правительства были все основания предполагать провокацию западных спецслужб. Есть сведения о том, что германский фюрер предупреждал Сталина о такой возможности. Поэтому и было решено сделать Гитлеру такое предложение, от которого он не смог бы отказаться. Речь шла об увеличении поставок в Германию сырья и продовольствия и даже об уступках территорий. В общем, что-то вроде Брестского мира, только на новый лад. Предложение решили передать немцам через правительство Болгарии. Царь Борис сумел сохранить к 1941 году хорошие отношения с обеими державами. Операцию поручили НКВД. Был тогда там такой супер-диверсант, звали его Павел Анатольевич Судоплатов. Настоящий ас диверсий и прочих тайных дел. Достаточно вспомнить как они с Наумом Эйтингоном ликвидировали в  сороковом году иуду Троцкого. Был подготовлен самолет американского производства – пассажирский «дуглас» без опознавательных знаков, подобран опытный экипаж, назначены курьеры. Предложения советского руководства были изложены в нескольких листах машинописного текста, которые поместили в специальный сейф, изготовленный в виде небольшого чемодана. В чемодан было встроено специальное устройство, которое в случае необходимости могло мгновенно уничтожить документ при помощи кислоты. Но случилось непредвиденное: радиосвязь с самолетом прервалась, а сам он упал и ... исчез. Почему случилась авария, мы уже никогда не узнаем. Поскольку операция держалась в строгом секрете, широкомасштабных поисков самолета тогда не проводили. Да и обстановка на фронтах становилась все более тяжелой. Одним словом, про этот самолет и все что с ним было связано предпочли забыть. Это, так сказать, первая часть истории».
Фомин достал из кармана пачку «Мальборо», но вспомнив, что находится в больнице, убрал сигареты обратно. Сухоруков нетерпеливо поторопился его: «Не тяни, досказывай!» Тот усмехнулся и продолжил: «Так вот, вторая часть истории началась совсем недавно – в начале этого года. Наша служба получила информацию о том, что Штатах и некоторых других странах практически завершены работы по перемещению во времени. В сообщении также говорилось о поисках американцами в прошлом фактов, способных навредить нынешней России. И тут мы узнали о тебе, то есть о твоем путешествии к прадеду. Навели о тебе справки. Поняли, что ты не из этих» - Фомин сделал неопределенный жест рукой. «Ну не из тех, кто совесть свою продал. Решили выйти с тобой на контакт. Остальное тебе известно». «И что дальше?» - вопрос Сухорукова прозвучал наивно, но он действительно не хотел верить, что все уже закончено и в ТУ войну он уже никогда не вернется. «А что дальше?» - Фомин пожал широкими плечами. «А дальше живи, брат, долго и счастливо. Если что, обращайся: мы своих не бросаем» - он положил на прикроватную тумбочку визитку. «И вот еще что: огромное тебе личное спасибо! Тебе и твоему прадеду!». «Это еще за что?» - искренно удивился Владимир Иванович, снизу-вверх взирая на поднявшегося с кресла чекиста. «Не за что, а за кого» - поправил тот. «За моего прадеда – старшину взвода батальонной разведки Фомина Василия Егоровича. Того самого «Егорыча», которого вы с прадедом твоим от «особистов» спасли. Его тогда действительно отпустили. И своя пуля миновала, и немецкая не тронула. Войну он закончил в Берлине. Домой вернулся, детей родил. Так что, тебя я, в определенном смысле, жизнью своей обязан. Тебе и прадеду твоему – светлая ему память!» - Фомин направился к двери, но внезапно остановился. «Не буду тебя задерживать, а то тут еще кое-кто в палату рвется. И я почему-то думаю,» - он хитро сощурился, «что этот посетитель заинтересует тебя куда, нежели я». Он открыл дверь и на пороге появилась Наталья. С покрасневшими от слез глазами, с потекшей с ресниц тушью, она бросилась к застывшему от удивления Сухорукову и с радостным криком повисла у него на шее. «Ну вот: к нему такая дивчина пришла, а он застыл как соляной столб!» - шутливо возмутился майор. «А она, между прочим, все эти два дня искала тебя среди живых и мертвых: все морги обзвонила, все больницы обошла. В полиции пороги обивала. Даже до нашей конторы добралась». Он одобрительно кивнул, обернувшийся к нему молодой женщине. «Везет же тебе, Сухоруков!» - добавил он, плотно закрывая за собой дверь. Владимир Иванович посмотрел в заплаканные глаза Натальи и молча согласился с ним: «Повезло!»