Рождённые под небом Заполярья

               
            После указа о незамедлительном внедрении во все производственные отрасли народного хозяйства СССР метода «бригадного подряда» прошло уже лет пять, но у нас, в Заполярье, пока было тихо; мы производили продукцию «устарелыми» методами и, к слову сказать, довольно успешно.

Я помню, в начале 80-х, на материке этот « новый» метод наделал много шума; о нём писали все СМИ, он, якобы, позволял в несколько раз увеличить производительность труда и должен был резко поднять экономику страны на новый уровень! Именно «резко» и ещё «в короткие сроки» так у нас писали про любой масштабный проект и в положительные результаты этих бесчисленных «гениальных» проектов верили лишь авторы. Народ, опасался, и не без оснований, что перемены могут только ухудшить его положение, но уж никак не поспособствовать улучшению. Очень недоверчивым стал народ за последние несколько десятилетий.

Но не знал и даже не догадывался этот несчастный народ, что уже оперились в тёплых гнёздышках Гайдары и Чубайсы - новые авторы новых грандиозных проектов; что уже нацелились алчными глазёнками Березовские и Абрамовичи не только на несметные богатства страны, но и на кошельки и сбережения миллионов и миллионов простых граждан; что благодаря предателю русского народа Горбачёву - безумные проекты эти вскоре осуществятся, после чего начнутся такие перемены для многострадального советского народа, на фоне которых перемены 60-х, 70-х, годов покажутся милыми чудачествами Хрущёва, Лигачёва, Брежнева...

Всё познаётся в сравнении!
Однако уже в августе 1984-го из управления сельского хозяйства пришла депеша, в которой предписывалось наконец и нам - руководству заполярного оленеводческого совхоза - самого северного совхоза страны - "Новорыбинский" внедрить новый метод, а непосредственно мне, главному экономисту совхоза, довести до каждой бригады и каждого отдельного работника преимущества нового метода, оформить протоколами и доложить о выполнении. Присланы были и новые экономические раскладки начисления заработной платы.

Я провёл собрание с работниками совхоза, которые находились на месте,- в поселке, но это были лишь рабочие вспомогательных служб с почасовой оплатой труда, и метод бригадного подряда их никаким боком не касался. Рыболовецкие же бригады и бригады пастухов, для коих и предназначалось новшество , находились далеко в тундре, в радиусе примерно 200 километров вокруг поселка - пастухи постоянно кочевали со своими стадами, а рыбаки были разбросаны по берегам Хатанги и её притоков - по точкам.  И хоть мне было очень интересно посмотреть, как живут аборигены на своих точках и стоянках, поездку оттягивал ибо знал, что всякое путешествие по заполярной тундре не сулит ничего хорошего, тем более, что пару дней назад выпал снег ( в середине августа!) и хоть на следующий день сошёл, всё ровно погода была мерзкая, сырая, холодная...

Однако накануне вопрос был решен конкретно: сегодня я уезжаю с теплоходом Хатангского рыбзавода. Директор совхоза Павлов уже договорился и только предупредил, чтобы не опоздал: теплоход-рефрижератор, который собирает уловы по рыболовецким точкам, (как всегда в авральном режиме— рыбу надо было забрать ещё вчера), не надолго приостановится прямо на фарватере напротив посёлка . В помощь мне была придана моторная лодка с местным жителем. Он доставит меня с берега на теплоход, а на точках будет доставлять с теплохода на берег и обратно.

Перспективу я оценил сразу - не из приятных; один, с незнакомыми людьми, сутки или даже двое...

План созрел быстро, я зашёл в комнату радиосвязи и сказал девчушке-нганасанке срочно связаться со школой и передать: директору немедленно явиться в кабинет главного экономиста совхоза для решения неотложных финансовых вопросов.

         - Быстро собирайся и поехали со мной! - притворно заорал я, едва увидев в дверях вечно улыбающегося Хихловского.
         -  Куда? не понял он.
         - Как куда, ей-богу, обидно даже... Учебный год на носу, а ты понятия не имеешь, как живут родители твоих подопечных. Ты хочешь, чтоб потом дети лапшу тебе на уши вешали. К рыбакам поехали. Он понял, но задумался. Я перешёл на серьёзный тон:
         - Ну что я буду делать один на теплоходе, сам посуди... А на этой тихоходной посудине до первой точки плыть целых пять часов. Хочешь возьмём бутылочку, посидим, пообщаемся, полюбуемся на природу, в спокойной обстановке.
         - Да я понимаю, — отчаянно взмолился Хихловский, — но до занятий две недели, а работы непочатый край. Я напрягаю штат сверх всякой меры и вдруг уеду на два дня, боюсь, неправильно поймут. Из РОНО звонят каждый день, грозятся нагрянуть...

         - Ты не прав! Ты, как и я, первый год в посёлке. Тебя никто не знает и ты просто обязан, познакомиться с родителями детишек, провести разъяснительную работу о пользе учения, чтоб не отрывали там от занятий по пустякам и так далее... А где ты ещё увидишь этих родителей? Да любая проверка похвалит тебя за инициативу и за жертву!

        - А, поехали,-- рубанул он рукой воздух.
        - Резиновые сапоги есть?
        - Есть.
      - Бери и через полчаса у меня.
Так началась моя первая вылазка в тундру. Раньше, живя в Дудинке, я выходил несколько раз с соседом недалеко за город на рыбалку или охоту, но теперь было совсем другое...
     ...Уже с первых шагов всё пошло наперекосяк с лодкой. Едва мы погрузились, что бы добраться до теплохода (он стоял на якоре, поджидая нас, в, километре от берега), как. на лодке заглох мотор. Минут пять старик-долганин — водитель и владелец посудины -- копался с мотором, бормоча что-то (видимо проклятья ) себе под нос, а когда завёл его и, мы наконец тронулись, случилась авария: задели винтом железную бочку (ими возле берега усеяно дно), и винт сломался.

      До теплохода добирались на вёслах, меняясь по очереди.
      В лодке нас было четверо. Кроме меня с Хихловским и рулевого, в лодке был ещё молодой долганин  Гриша Чуприн, который, пользуясь случаем, ехал по своим делам к родственникам. Лодку рассчитывали прицепить к теплоходу на буксир, но из-за поломки пришлось поднять на борт. Оба долганина стали менять винт, а мы с Володей спустились В столовую. Несколько человек из команды пили чай. Пригласили и нас. Мы не отказались, вскоре пришли долгане и завязалась интересная беседа.

     Пять часов пролетели незаметно за оживлённым разговором, участниками которого были в основном трое: я, Володя и Гриша. Природу разглядеть не удалось: не успели договорить, как уже приехали, причём, как всегда, прекращать беседу надо было в тот момент, когда начата «самая интересная» тема!

     Мы вышли на палубу и огляделись. Наш теплоход стоял на якоре, а с трёх сторон было синее море. Лишь с четвёртой едва виднелся берег, до которого было не меньше пяти километров. Волны приличной величины с белыми гребешками плясали вокруг теплохода, и вода была действительно с синим оттенком чёрная и пугающая бездной. Ближе к берегу наш «корабль» подойти не мог из-за мелководья. Рыболовецкие точки располагались, как правило, возле больших отмелей - здесь больше рыбы и удобней вести промысел.

     Спустили на воду нашу лодчонку и она угрожающе закачалась на волнах. Мы с Володей влезли в неё не без доли страха. С палубы подали наши вещи, мотор завёлся хорошо и в движении лодка почувствовала себя уверенней. Старик ловко маневрировал с волны на волну, ни разу не подставив борт.
Ещё с палубы теплохода можно было разглядеть одинокие два чума на фоне унылого пустынного берега. По мере того, как мы к ним приближались, чумы обрастали атрибутами промысла лова; вот уже можно различить вешала для сетей, рядом естественные холодильники для рыбы...
    Естественный холодильник - это яма два на два метра, вырытая в грунте до начала вечной мерзлоты т. е. сорок-пятьдесят сантиметров - глубже земля никогда не оттает! Яму выстилают брезентом и кладут туда рыбу - до двух тон в одну яму. Таким образом, несколько дней (до прихода рефрижератора)
рыба сохраняется в свежем виде. Если же теплоход задерживается - в рыбу сыплют соль и она может храниться ещё неделю.

     Ближе к берегу видны гирлянды рыбы, развешанные на натянутых бельевых верёвках - юкола, и другие мелкие предметы кухонного хозяйства, а ступив на берег, поражаешься обилию оленьих рогов и черепов, которыми буквально усеяна тундра вокруг стоянки людей. Это говорит о том, что точка используется уже много лет.

     Нашу лодку встретили десятка два рыбаков, сгрудившихся тесной толпой у самой воды, (приехало начальство!!!) Все, как один, в ярко-жёлтых костюмах из прорезиненной ткани - спецодежда, выдаваемая совхозом раз в три года. На воде эти костюмы неплохо защищают от брызг и ветра, но на берегу они ни к чему, только сковывают движения. Однако, начальство!..

     У берега качались несколько деревянных баркасов, да две-три одноместные лодочки с фигурками рыбаков в таких же жёлтых костюмах виднелись вверх по течению на воде: там стояли сети и шёл непрерывный процесс выборки рыбы.
     После приветствий и взаимных рукопожатий нас пригласили в чумы. Чумы не настоящие изделия Ленинградского завода, но надо отдать должное, сделаны из хорошего , прочного и утеплённого брезента. По внешней форме
этот эрзац-чум точно копирует жилище аборигенов, но сборно-разборный каркас, выполненный из лёгкого алюминиевого сплава, несомненно, заслуживает похвалы. Coвременные технологии и оригинальные конструктивные решения делали жилище просторным, удобным и светлым.

В чуме, куда мы зашли, проживало человек 10-12 , поэтому почти все внутреннее пространство занимали нары из досок, застланные или скорее закиданные разным тряпьём - старым и грязным. Свободной от нар оставалась лишь середина чума, где стояла квадратная печка-плита, уставленная закопчёнными чайниками и кастрюльками. Совершенно не занят был только вход и с полметра земляного пола вокруг печки. Сразу от входа с обеих сторон буквально вперемешку навалена одежда, хлеб, вяленая рыба, сливочное масло и прочие атрибуты  хозяйства. Возле плиты хлопотали две женщины неопределённого возраста с папиросами в зубах—чумработницы. На нарах сидел узкоглазый карапуз лет двух , грязный, как и «постельные принадлежности», и игрался с большим охотничьим ножом. Нож, правда, в чехле и тесёмки чехла прочно завязаны на рукоятке.
После двух-трёх слов, коротко брошенных со стороны мужчин, женщины вытащили небольшой столик, и уместили его между печкой и нарами. Нас усадили на нары, а вокруг, кто как мог, разместилось человек шесть долган. Вскоре на столе появилась рыба: вареная, жареная, вяленая и юкола. Юколу я ел впервые и мне, очень даже, понравилось блюдо. Это сушёная, абсолютно не солёная рыба, высушенная на солнце.    Поскольку сделать это не просто, аборигены придумали хитрую технологию: киллограмовую рыбину разрезают на две части вдоль хребта. вынимают внутренности и все до единой косточки, а мясо нарезают тонкими ломтиками так, чтоб не порезать кожу. В готовом виде она напоминает... гармошку! Надо отметить, что коренное население Таймыра почти не употребляет в пищу соль. Наверно генетическая предрасположенность - раньше они вообще не знали, что это такое.

На стол было подано и еще одно блюдо похожее на пропущенный через
мясорубку белый хлеб, но поскольку я не знал что это такое, а спрашивать было неудобно, есть не стал. Будучи от природы человеком патологически брезгливым я опасался какой-нибудь экзотической гадости типа оленьих глаз или других похожих предметов, употребляемых аборигенами в пищу! Хихловский однако же уплетал это бдюдо за обе щеки с большим аппетитом, но я уже знал, что он всеядный и не удивлялся.

        Потом пили чай с маслом, потом все закурили и настало время истинной цели нашего путешествия: "внедрить" в кучку этих людей в жёлтых костюмах метод бригадного подряда. 

     Перед поездкой я даже покопался в литературе «Об особенностях труда по методу бригадного подряда в различных отраслях...» и т. п., пытаясь найти хоть какое то преимущество новизны в данном конкретном случае. Но дело было в том. что самой новизны то  для рыбаков Таймыра и не было! Они испокон веку безо всякой литературы пользовались этим самым методом, и у них никогда не было разделения труда на всём процессе промысла. И оплата только за тонну рыбы. Это на материке бум последних десятилетий с разделением труда по образцу развитых стран запада поставил  некоторые отрасли сельскохозяйственного производства на колени. К примеру, каждый занятый в растениеводстве получал деньги за свой кусок работы (вспашка, посев, уход) и никого не волновал конечный результат - урожай! Теперь это положение пытались исправить. Всех занятых на выращивание одной культуры объединяли в бригаду и оплата только по конечному результату - часть продукции или стоимость этой части ваша, господа. Будьте любезны... К тому же за экономию материалов и оборудования полагалась надбавка, за перерасход – вычет, что также являлось неплохим стимулом, побуждающим бороться против воровства и разгильдяйства!

        Только этот последний пункт и менял кое - что моим рыбакам, но... в худшую сторону! Учитывая жёсткие «материковские» нормы расхода материалов и износа оборудования здесь про экономию не могло быть и речи и если раньше все «перерасходы» списывались за счёт совхоза, то теперь это ложилось на плечи работника! Но разве мог я им это сказать?..

…И я нес всякую чепуху, пересыпая свою речь экономическими
терминами, не всегда понятными и мне самому. Они не возражали против туманности, не перебивали, не переспрашивали: на то ты и учёный что б
говорить непонятно. Не ты первый, не ты последний, а нам тут до конца дней рыбу ловить и как-нибудь не помрём с голоду - на то мы дети суровой природы и тоже кое-чему обучены. А деньги... берите их все себе! Вот только без денег огненную воду не дают. Это плохо. Будем думать.

        Потом речь держал Хихловский. Он много говорил о пользе учения и ещё больше о вреде неучения. О том, что без химии, физики, астрономии прожить в современном мире очень тяжело, в чём, судя по глазам, аборигены сильно сомневались.

После официальной части нас, по законам гостеприимства, пригласили в другой чум. Опять была рыба, те же разговоры и чай .Чаю гость должен
выпить непременно три кружки, но мы кое-как отказались - уже было некуда. В это время подошли ещё несколько рыбаков - те, что вынимали рыбу на маленьких лодочках. Мокрые, в рыбной чешуе. Разделись, сели к столу. Тут же вслед за ними женщины притащили две большие рыбины - два сига килограмма по три. Рыба была ещё живая и трепетала, но из неё проворно выпустили кишки, сполоснули и бросили на предварительно  протёртый чистой онучей стол. Мужчины взялись за ножи, висевшие у каждого за поясом, и начался сагудай. Слово «сагудай» на русский язык не переводится. Оно, возможно, сродни слову «десерт», а если точнее – сырая рыба после чая.
Я с ужасом смотрел как увесистые куски считай живой рыбы исчезали в бездонных ямах ртов с громким хрустом и без соли, хотя соль на столе стояла. Соль поставили для нас — русских. Хихловский однако не отставал от националов, с тою лишь разницей, что макал куски в соль. Я же, для пробы, отрезал малюсенький кусочек, вывалял в соли , но проглотить не смог -противно, нужна привычка. Хорош десерт для русских, ничего не скажешь!

После сагудая решили прогуляться по «деревне», но тут раздался клич: едем! свежей рыбы на этой точке было мало, а соленую представители рыбзавода пообещали забрать следующим рейсом. В последние дни рыба шла плохо. Сезон сига и чира кончался. Пошла сельдь, и рыбаки готовились к передислокации т.е. к аргишу (аргиш по-долгански - переезд). Сельдёвка -самый урожайный период промысла рыбы, но к нему требовалось серьёзно подготовиться, сменить орудия и места лова.  В общем,  пора было аргишить на юг, вверх по течению Хатанги. Сельдь удобнее ловить в узких местах. Мы срочно отплыли, собрав свои вещички и подарки - несколько «гармошек» юколы.

Следующая точка называлась Балахня, до которой добрались через час, но здесь, при высадке на берег мы с Володей допустили непростительную глупость: оставили на теплоходе свои вещи. У меня был большой рюкзак, куда я, уходя из дому положил (на всякий случай по совету умных людей) шапку ушанку, непромокаемый плащ, рукавицы и толстый свитер. Взял с собой тёплые вещи и Хихловский. Однако на Поворотной они нам не понадобились и мы, предполагая повторения событий и на этот раз, с собой их не взяли - что зря таскаться - о чём вскоре горько пожалели. Зато я на всю жизнь запомнил истину: с Севером шутить не надо!    Но всё по порядку...

На Балахне работали три бригады, стояло, соответственно, три чума и численность рыбаков составляла человек тридцать. К тому же точка была более продуктивной, а потому свежей рыбы здесь оказалось много, к радости заготовителей. Нам же с Володькой это сулило часов шесть праздного шатания по берегу, пока будет идти погрузка.

    На погрузке были задействованы человек десять. Они насыпали рабу в ящики, грузили на сбои тихоходные баркасы и отвозили на теплоход. Там сами же высыпали в трюмы и возвращались. Свободные от работы аборигены валялись на нарах, нещадно курили папиросы, пили чай и... думали.

    О чем думали эти люди на краю земли — известно одному Господу-богу
     По случаю гостей, т. е. нас, опять был накрыт стол в одном из чумов и были выставлены всевозможные яства и деликатесы, в основном - рыбные, но, надо отдать должное, приготовленные со знанием дела. И тут со мной вышел небольшой казус!

    ...Пока готовился стол мы с Хихловским   с полчаса бродили вокруг точки, восторгаясь неповторимой красотой жёлтой августовской тундры в лучах висящего над самым горизонтом, но никогда не заходящего в это время года, солнца.   Я   вспомнил   про  незнакомое  блюдо,   которое   мой  товарищ  с удовольствием откушал на Поворотной, а я постеснялся.

    - He знаю, как оно там называется,- отвечал он, - но очень вкусная штука. Да это обыкновенная вяленая рыба, только измельчённая и подсоленная.

    Я пожалел, что не попробовал - юколу я уже обожал. «Ладно, я своё наверстаю», - решил я. Однако, к моему сожалению, деликатеса этого на новом столе не оказалось. Зато стояла миска с ещё более загадочной едой: по
консистенции напоминавшей муку, по цвету - мак. «Ну, уж хрен тебе, Хихловский, тут я маху не дам!» - и не долго думая, запустил в неё столовую ложку, а когда услышал: «Зачем кушай, не нужно кушай», было уже поздно — в рот посыпался горький порошок, ударил в нос, я закашлялся, из глаз покатились слёз... Как потом оказалось, это была действительно пережаренная мука с какой-то остропахучеи тундровой травой, и эту штуку долгане небольшими порциями добавляют в чай для аромата.

    Трапеза завершилась неизменным сагудаем, но теперь на стол была подана кумжа — красная озёрная рыба ( неподалёку находилось кумжевое озеро). Нежное, ярко-розовое, с перламутровым оттенком, мясо кумжи выглядело настолько аппетитным, что я съел целый кусок, стараясь не думать о том, что оно сырое.
 
    Кстати, нельзя не рассказать с каким искусством долгане сагудайничают. Зубами они только цепляются за мясо, но не откусывают, а отрезают кусок, ловко орудуя ножом у самых губ. Нож в правой руке – неизменный атрибут каждого за едой, причём подрезают мясо только снизу вверх, а односторонняя заточка ножа уменьшает риск порезаться. У долган ни одна особенность быта не является бессмысленной.  Любая мелочь (на наш взгляд иногда несуразная) преследует вполне определённую цель и вытекает не из какой-то там блажи, а исключительно  из  соображений  удобства  и   практичности. Оригинальная (только правосторонняя) заточка ножа, как я уже убедился, действительно даёт немалые преимущества, например, при приготовлении многих блюд из рыбы, а сделать нормальную строганину, блюдо, кстати, признанное за деликатес всеми русскими, простым ножом вообще невозможно. Только долганский нож даёт нужную толщину стружки, при которой вкус наилучший.

    Заметит наблюдательный глаз и то, что при красивых, как правило, чехлах, ручки у ножей деревянные, массивные, из простой сосны или кедра, хотя материала более элегантного предостаточно - оленьи рога, кости мамонта... Увы, нож можно уронить в воду и лишь с деревянной ручкой он не утонет!
Если вы трапезничаете с долганами впервые, вы обязательно услышите критику в адрес ближайших соседей - якутов, у коих (вот уж болваны!) заточка ножей левосторонняя. Поэтому мясо за едой им приходится подрезать сверху вниз, а рыбу строгать «на себя», что, но мнению жителей Таймыра, не может конкурировать с преимуществами прямо противоположного метода заточки! Мы же русские на сей последний довод ничего не можем возразить и соглашаемся, поверив на слово, но невольно начинаем мысленно экспериментировать: т.е. в воображении продолжаем движения ножа и видим, что если резать снизу - можно зацепить нос, а если сверху - подбородок! Прикинув так и этак, в конце концов, приходим к выводу, что лучше подбородком не рисковать потому, как подбородок есть подбородок, а не то, что какой-то там нос. После этого вслух искренне возмущаемся тупостью непутёвых якутов, которые не могут постичь такую простую истину.

    Вскоре бригада из нашего чума сменила работавших на погрузке, а нам предложили   поспать   -   погрузка   закончится   не   скоро,   рыбы   много.
Официальная часть посещения точки тоже была закончена, и нам с Хихловским ничего не оставалось, как послушать совета хозяев. Так как туалетов здесь не было сначала пошли побродить по окрестностям.

    Экипировка точки мало чем отличалась от описанной ранее.
По часам был поздний вечер. Погода к ночи стала меняться, заметно холодало. Начался прилив и мы пошли к воде полюбоваться этим интересным явлением вблизи. Солнечный диск, почти касаясь горизонта, медленно катился... на восток(!) и наши длинные тени колыхались на песке, убегая в бесконечность. Вода наступала резко и уже затопила половину,   обнажённой было отливом, километровой отмели. Лишь кое-где виднелись ещё крохотные островки суши, быстро уменьшающиеся в размерах. По ним расхаживали чайки, тревожно горланя (они во время прилива становятся ужасно крикливыми). Мы воткнули расчёску на границе воды и песка, а через несколько минут она была на метр от «берега».

    Экспериментируя, не заметили, как сами оказались на острове - вода обошла нас с двух сторон, но поскольку оба были в резиновых сапогах опасность стать «робинзонами» нам не грозила. В сапогах можно было ещё с полкилометра идти вглубь залива, и вода едва достигала бы коленей, а если
хорошо знать отмель,   замочешь только ступни. Я после видел, как шёл рыбак, вот уж поистине эпизод из талмуда: «По морю, яко по суху»

    Через какие-нибудь полчаса там, где виднелись на песке наши следы, заплескалась вода, и мы отправились спать, чум был пустой, печка еще не остыла, и можно было сбросить верхнюю одежду. А ещё радовало то, что не надо опасаться   ни жучков, ни паучков ни тем более пресмыкающихся - в этих краях они просто не водились. В общем, идиллия для уставшего
человека!

    Однако, не в пример Хихловскому, я долго не мог уснуть, итожа событие дня, а когда сон крепко сомкнул веки нас стали будить: Пора в обратный путь. На теплоход увезли последнюю партию рыбы и, пока баркас разгрузят, мы успеем попить чаю.

    Залезая в лодку, я взглянул на часы: четыре утра. Солнце по-прежнему висело над горизонтом в северной части неба, но из-за туч едва угадывалось. С моря Лаптевых, в которое впадала наша речка Хатанга, и до которого было
рукой подать, дул холодный восточный ветер с дождиком. Становилось зябко. «На скорости в заливе совсем худо будет,- подумал я, - ну, да полчаса перебьёмся». Вот когда пригодились бы тёплые вещи, но что уже…

    Теперь нас в лодке было шестеро, если считать двоих детей - узкоглазых карапузов лет четырёх-пяти, которых нас попросили доставить в посёлок. Их родители снимались с точки и должны были следом за нами, на своих тихоходных посудинах, со всеми атрибутами стоянки тоже возвращаться домой.
    В лодке разместились так: На переднем сиденье - старик рулевой с Гришей,
который держал между ног , под самым лобовым стеклом, обхватив коленями и руками  двоих  ребятишек.   Ближе  к  корме,     на  деревянной  скамейке расположились мы с Хихловским, придерживая узлы с вещами детей и многочисленные свертки с разной рыбой, приданные нам на дорогу по законам гостеприимства, но не без напоминания Хихловского.

    «Ну, вот и всё, - подумал я, когда мы благополучно отплыли. – Через несколько часов дома и снова скука и рутинная работа и беспричинное беспокойство и... Сегодня до обеда в контору не пойду, а там видно будет... Вечер утра тоже бывает мудренее!»

     Однако ни скучать ни спать мне в этот день не пришлось.
Неожиданный поворот событий вскоре круто изменил утренние планы...
На полпути к теплоходу мы встретили баркас, который увёз последнюю рыбу
    - Давайте быстрей, - прокричали с него,- вас ждут!

К сожалению быстрее мы не могли. Уже минут десять, как с мотором что-то случилось. Он по-прежнему работал на полном газу, но стал урчать надрывно, не развивая максимальных оборотов, как будто мы тащили за собой груз. Заметно упала и скорость. Останавливаться и копаться в моторе времени не было: теплоход со свежей рыбой не мог долго ждать и пока лодка
двигалась, решили, что дотянем и так. Похоже на винт намотались какие-нибудь водоросли. Ничего страшного...
    Дальше от береге посвежело. Стало по нестоящему холодно. Восточный ветер, не так ощутимый под берегом, на открытой воде оказался приличным.
    - На фарватер большой волна будет,- сказал рулевой.
    - Может все таки посмотреть мотор?- предложил я,
    - Надо ехать.- И старик, в который раз, начал дёргать рычаг газа на щитке дистанционного управления, хотя тот давно был дожат до упора.
    - Там тросик не заело? Крутните ручку газа на моторе,- прокричал Гриша.     Я попробовал.
    - Нет, всё в порядке, до отказа.
Чем дальше мы удалялись от берега и от мелководья, тем круче становились волны. Лодку начало сильно качать. Мы с Хихловским уже с опаской поглядывали за борт на чёрную, холодную воду и на рулевого. Однако тот был невозмутим и сосредоточенно правил, лавируя с волны на волну.
Вскоре я заметил, что черная точка теплохода на горизонте перестала увеличиваться в размерах.

    - Послушайте, да он же снялся с якоря и уплывает, - неистово заорал но на мои слова никто не отозвался. Лишь Хихловский приподнялся с сиденья и стал пристально всматриваться вдаль поверх стекла.
    - Точно уплывает, - изрёк он обречённо.
    - Гриша, скажи старику,- засуетился я.
    - Он видит,- не оборачиваясь, бросил коротко Гриша.
Рулевой, не отрывая взгляда от носа лодки, сказал что-то Грише и тот обернулся ко мне:

    - Приподнимите бочок - бензина много?
Я поднялся, в это время лодку сильно качнуло, и я едва не вывалился за борт.
После этого ползком добрался до кормы, взялся за ручку бака и с силой дёрнул на себя, полагая, что он тяжёлый. Но увы, бачок легко оторвался от пола – бензина было на донышке. Остановка нам пока не грозила, но при
прожорливости тридцатого «Вихра» этого хватит не на долго. На немой вопрос Гриши я показал три пальца...

     Вдруг старик забрал круто вправо. Предвидя вопрос, Гриша разъяснил:
теплоход, достигнув середины  фарватера ,  повернёт   на девяносто  градусов
вправо, на Хатангу и мы плывём ему наперерез.

   Однако, нам приходилось совсем туго. Мы уже тоже достигли фарватера и теперь находились в саном пекле разгулявшейся стихии. Положение не на шутку становилось опасным. Из-за малой скорости лодка не выходила на глиссер, зарывалась носом в волны, резко при этом замедляя ход и нас то и дело солёная, во время отлива - пресная.) К тому же вскоре стало ясно, что мы не успеваем.
    - Чёрт их побери! Должны же они в конце концов остановится!
    - В бинокль наверное видно что у нас дети?..
    - Да они вообще нас не видят...

    Похоже так оно и было. Теплоход находился у нас прямо по курсу и судя по всему, не собирался останавливаться. Григорий сорвал с головы шапку-ушанку и стал неистово махать ею над головой, но теплоход спокойно пересёк курс лодки и начал быстро отдалятся.

    - С ума сошла капитана,- впервые не сдержался старик-долганин.
А залив, казалось, взбесился. Уже не волны, а огромные водяные валы с
Шумом перекатывались вокруг , настигая друг друга, громоздясь и пенясь у
самых бортов. He знающая жалости, необузданная сила дикой стихии, как спичкой, играла нашей лёгкой посудиной, то высоко поднимая её над чёрной бездной, то бросая вниз, в разверзшуюся пучину, и тогда мощности мотора , и без того уполовиненной неведомой хворью, едва хватало, чтобы выкарабкаться. Уже раза два рулевой не смог удержать лодку на волне и на
нас с Хихловским обрушивались потоки воды. Сидящих впереди хоть как-то
защищало ветровое стекло, нам же доставалось по первое число. Детей Гриша затолкал вниз под ноги, и они без звука лежали на дне лодки.
Теперь мы остались одни посреди кипящего залива и не нужно было большой прозорливости , чтобы увидеть всю серьёзность нашего положения. В любую минуту лодка могла перевернуться и тогда - амба! Конец всему.

     - Надо мотор смотреть, мы на нём не выплывем, - прокричал я, чтоб только не молчать, хотя прекрасно понимал, что заглушить мотор равносильно самоубийству - лодка потеряет управление, повернётся бортом к волне и её через секунду захлестнет, как щепку. Я еще раз добрался до бензобака и убедился, что он почти пустой, уже невозможно было определить сколько там -пол-литра, литр, больше?..    Я пожал плечами и показал Грише один палец.
    Гриша перекинулся парой слов со стариком на долганском и повернулся к нам:
    - Снимите сапоги и куртки, - и, видимо, узрев в наших глазах ужас, добавил: На всякий случай!

Мы быстро выполнили команду. Не знаю как Володя, но лично я холода
уже не ощущал. Я размышлял. Мотор ведь всё равно заглохнет и... Нет, как-то не верилось, не укладывалось в мозгу, что вот прямо сейчас может всё
исчезнуть – все заботы, все дела, этот горизонт, жена, дети…Всё-всё… Я конечно уже не раз задумывался о смерти, но представлял её как-то не так, подготовленным что ли, с последними там словами, в кругу плачущей родни, а как это так вдруг, с бухты-барахты, в самом неудобном месте жизни столько начатых дел, столько планов, ничего не окончено...Да разве можно от всего этого избавится?... Нет, конечно, никогда...

    Поворачивать назад было поздно. Берег позади давно скрылся из виду, до
него не достать, но теперь в утренней дымке прорезался противоположный берег. До него тоже далеко, по крайней мере явно больше, чем мы могли проехать на оставшемся бензине, но он был виден, до него было ближе и к нему приковались наши взоры. Этот зримый берег оставался единственной
надеждой - может как-нибудь дотянем... Да и не обязательно до самого берега — вырваться бы только из фарватера, из этого ада. Там ближе к земле вода спокойнее. Там уже можно задействовать вёсла.

    - Картина Репина «Приплыли», - обречённо изрёк Хихловский. А мною овладело непонятное дикое веселье. Я давно заметил, что в экстремальных ситуациях мне всегда хочется смеяться и острить. Знакомый врач как-то рассказа мне, что это естественная реакция организма и у разных людей она проявляется по разному. Я поманил пальцем Володьку, он наклонился.

    - Ты завещание ещё не писал?
    - Что?..- выпучил тот глаза
    - Завещание, говорю, не оставил?
До него наконец дошло, и он скривился в улыбке:
    - А ты?
    - Мне нечего завещать.
    - Мне тоже.

Берег приближался, мотор чудом ещё работал. Вот сейчас заглохнет... Через
пять секунд… Нет, в следующие пять… Вот уже побежали пузырьки воздуха по прозрачному полиэтиленовому шлангу от бачка к карбюратору... Ещё секунда, ну... но пузырьки бежали, а он не глох. Наконец пузырьки пошли чаще, их стало много, вот начали бегать туда сюда, но мотор урчал, хотя и с перебоями
    - Вставьте вёсла в уключины, - прокричал Гриша.

    Я взглянул в сторону берега, до него всё ещё много, но что это?... Лодку,
кажется качало меньше!

    Мотор несколько раз дёрнулся в предсмертных судорогах и замолчал. Мы с Хихловским, как сумасшедшие, заработали вёслами, не соблюдая синхронность, но нас успокоили: опасность позади, можно не спешить. Вскоре вёсла стали доставать дно, хотя до берега было всё ещё далеко. Старик соскочил в воду и уже до самого берега шёл по пояс в воде, держась за борт лодки,

    Берег, на который мы высадились по воле случая, был пустынным и диким. Типичная субарктическая тундра. Мелкокочковатый микрорельеф, сформированный кочкообразующей пушицей, составлял почти единственную растительность. Лишь кое-где в межкочьях редкая- невысокая травка -арктофила, да тёмно-бурые пятна сфагенных мхов.

    У самой воды на песке десятки кубометров древесины, выброшенной волнами. Чего тут только нет: целые стволы деревьев, чистые и белые, отполированные водой до блеска ; пиломатериалы - брусья, доски; обломки немыслимых деревянных конструкции и множество мелких веток и сучьев - все сухое гладкое, чистое.

      - Сюда мы ездим заготавливать дрова, - пояснил Гриша, - а иногда хорошие строительные материалы можно найти.
     -А почему не везде такое?
      - Это обусловлено своеобразным изгибом берега в этом месте и песчаной
Косой отмели, на которую мы наткнулись. Она уходит вглубь залива с загибом навстречу течению. Получается естественный мусороулавливатель, а плавает здесь всякой дряни предостаточно.

     Только теперь я почувствовал холод. Дул сильный восточный ветер , хотя тучи рассеялись и солнце опять висело над горизонтом. Мы развели костёр среди завала и уселись вокруг на поленья. Спешить уже было некуда и мы были наполовину мокрые, но зато живые, и нам повезло с дровами. Что ещё нужно для счастья?...
    - Как ты там пел про Репина, Хихловский?
    - Картина Репина «Приплыли»
    - Во, во! Теперь точнее и не скажешь... И что дальше? - взглянул я на
старика.
    -Туда пойдём, - указал он вверх по течению. - Близко точка «Большое Корго». Пять километра будет. Там наша рыбака.
    -Гриша, ты как думаешь; если бы мотор заглох на фарватере — выплыли бы как-нибудь? - Это Хихловский хотел убедится, что опасность была реальной.
    - Конэчно, нет.
    - Так что, мы совсем близко от смерти были?
    - Конэчно, близко. - Гриша любил слово «конечно» и лепил его везде, где мог.
    - Юкалы жаль, - сказал я, - Зря пропала бы.
    - А себя? - заулыбался Володька.
    - Конэчно нет. Это лучше чем от водки.
    - И от простуд.
    - И от простуд.
Теперь можно было и повеселиться.

     Перед отходом осмотрели мотор и легко обнаружили причину: между
корпусом и винтом намоталась капроновая сеть. От трения она расплавилась, образовав клейкую прокладку. Винт даже рукой проворачивался с трудом.
Ремонт отложили до прихода на место. Всё равно мотор теперь был балластом. В лодке нашлась верёвка метров двадцати длиною и вот мы трое - я, Володя и Гриша   стали настоящими бурлаками. Старик с детьми восседал в лодке и правил веслом. Тут я открыл для себя один закон физики: несмотря на то, что направление движущей силы лодки - по верёвке - находилась под углом к требуемому курсу   строго параллельно берегу, лодка не только не упиралась в берег, а (парадокс) откланялась от берега на глубину. Я же всё жизнь ломал голову почему волжские бурлаки на картине не вытащат баржу на берег.

     Уже в начале пути всем стало жарко. Особенно туго приходилось Хихловскому с его жирком и приличным животиком. На первой же остановке для отдыха он сбросил с себя всё, что мог, по лицу текли грязные потоки пота.

    - Володь, что такое, тебе жизнь не дорога?
    - Почему?
    - Выжил, а на лице никаких следов радости...
    -Да ну его к чёрту! - он даже не улыбнулся.
    - На ходу говорить быыло тяжело, но молчание утомляло еще больше.
    - Говорят с песней легче тянуть, давай, Хихловский, запевай «Дубинушку", ты ж у нас мастер на эти штуки.
    - Слова забыл.
    - Те, что пели наши волжские коллеги в прошлом веке, всё ровно устарели. Попробуй, как казах - что вижу, про то пою.
    - Через пару километров нехотя запоёшь… Волком!
   Казанка-5М со взрослым человеком, двумя детьми и вещами на борту оказалась тяжёлым возом, но, по расчётам, через пару часов мы должны были
куда-нибудь приплыть.

    Постепенно гряда холмов, которые в месте нашего «приземления» находились в километре от берега, приблизились к самой воде, и на небольшой терассе, на склоне одного из них мы увидели наконец бревенчатый домик - балок. Последнее усилие - и вот мы напротив лачуги. Здесь на якоре стояла пара таких же лодок, валялись пустые бочки.
    - Какого чёрта было строить балок так высоко! – взревел Хихловский, -Охота им каждый раз лазить в гору!

    Избушка находилась действительно высоковато. К ней от берега бежала тропинка. Мы поднялись на террасу. С десяток лохматых псов выскочили
навстречу, но лаять не стали, а только с любопытством нас разглядывали. Людей нигде не было видно.

    - Осторожно, - сказал старик, - у них есть плохой ит - укусить захочет!
    Бочком, друг за другом, прошли к двери. Иты (по долгански - собаки) лишь вели за нами глазами, но кусать не захотели, и мы благополучно проникли внутрь жилища. Обитатели домика, а их было человек восемь, безмятежно спали на двухэтажных нарах вдоль стен. На скрип двери первой поднялась единственная в бригаде женщина, потом проснулись все остальные, и начался оживлённый разговор на долганском. Про нас, русских, забыли, и мы молча разглядывали убранство балка.

     В отличие от чума в жилище был пол, нормальный стол и скамейки. Кроме того балок был просторней, вещи сложены аккуратней, много чище. Здесь промышляла семейная бригада - муж бригадир, жена чумработница, двое сыновей и несколько родственников. Рыбу, однако, они не ловили. Готовились к зиме.

    После разговоров, как водится, последовало угощение и потом нам с Хихловским ничего не оставалось, как. идти бродить по окрестностям, поскольку все после завтрака занялись делом. Точка была стационарная, и аборигены строили себе баньку из материалов, собранных на берегу. От бессонной ночи и усталости слипались глаза. Мы попробовали прилечь поспать где-нибудь на траве, но травы, как таковой не обнаружили, да и холод не давал остановиться. Видя наши мучения, нас всё же упросили прилечь на нары. Однако и в тепле заснуть нам не дали один из обитателей балка приспособился тут же на полу рубить из проволоки гвозди, а потом расклёпывать концы.

     Мы ждали очередного отлива, чтобы    двинуться в путь своим ходом. Восемьдесят километров истязания холодом! На дорогу мне дали резиновую рыбацкую куртку от ветра, но она мало помогала.

     ... Когда я поздно вечером вступил на «родной» берег - счастливей человека не было на всём Таймыре!

    Через две недели, уже по заснеженной тундре и приличном морозцу, я мчал на вездеходе в ближайшее стойбище оленеводов, находящееся в ста тридцати километрах от посёлка,   Но это уже совсем другая история...