Заговор

Что смотришь? Думаешь, я псих?! Я – полковник ФСБ, КГБ по старому! – гордо сказал больной, который до этого, не обращая никакого внимания на происходящее вокруг, что-то сосредоточенно писал в толстой общей тетради зелёным стержнем: авторучки, как предмет опасный, были под запретом.
Больной был обросший и грязный, это говорило о том, что он довольно долго находится в надзорной палате, а синяк под левым глазом свидетельствовал, что пациента недавно усмиряли, особо не церемонясь. На одной ноге его был красный носок, другая ступня была голой. Но меж тем в позвоночнике больного чувствовалась внутренняя пружина, какую имеют в себе кадровые военные. И если сделать усилие и представить его вымытым, выбритым, подстриженным, причёсанным и в форме, то вполне мог бы получиться весьма бравый полковник, незадолго до своей отставки по возрасту.
- Я раскрыл заговор. Бабки-перебабки! Вот меня и упрятали. Конечно, убить меня – подтвердить мою правоту. Бабки-перебабки! А так мол, сошёл Пантелеев с ума, мелет что ни попадя, - полковник потянул меня за руку в угол палаты. Я испугался, что у Пантелеева приступ, и уже собирался позвать санитара, но полковник зашептал заговорщически: «Многие в заговоре, и лучше, чтоб нас никто не слышал. Я вижу, ты хороший парень». – Фраза напомнила мне популярный фильм «Место встречи изменить нельзя…», так что загнанный в угол герой Юрского в сцене разговора с Шараповым появился перед глазами.
- Я тебе всё расскажу, - продолжал шептать полковник. – Ты же не из этой утиной породы. У-у! – полковник потряс в воздухе кулаками и пристально посмотрел на меня.
- Из какой утиной породы? – спросил я.
- Знаем, из какой! У-у! – полковник опять потряс в воздухе кулаками. Он вёл себя действительно как ненормальный. Но у меня была масса свободного времени в пространстве двенадцать на шесть метров, так что разговор с тем, кто называл себя полковником, - не самое худшее времяпровождение.
- Я заметил, что в нашем городе, - продолжал полковник, - происходят вспышки инфарктов и инсультов, как правило, с летальным исходом. Ну, просто мор нападает временами на стариков, ведь чаще всего сердечно-сосудистые заболевания встречаются у стариков. Я доложил об этом своему шефу, Павлу Сергеевичу. У, Павел Сергеевич не первый год в деле, человек честный и порядочный, - полковник устремил глаза к потолку, показывая превосходную степень своего шефа.
- Но Павел Сергеевич только руками развёл: магнитные бури, пятна на солнце, ничего не поделаешь, не наша компетенция. Но я чуял, что дело не чисто. В основное рабочее время я, конечно, занят, но в своё свободное время стал «копать». Месяц, два – всё бес толку. Потерпевшие люди совершенно разные, и нет у них ничего общего. Но я стал замечать уже тогда, что некоторые субъекты проявляют ко мне настороженность. А тут в руки попадает мне финансовый документ по делу взяток в мэрии, к моему расследованию отношения не имеющий, но я сопоставил цифры с моим расследованием, и что же получилось: стоит мэрии выделить средства некоему ТОО «Пальмира», и через месяц вспышка инфарктов и инсультов. Я проверил эту «Пальмиру». Оказывается, у них договор с городом на уничтожение крыс. А уничтожают они импортным препаратом, который вызывает у этих самых крыс инсульт.
Вот, думаю, в чём дело, не умеют пользоваться препаратом, вот люди и страдают. Иду я опять к Павлу Сергеевичу с докладом. Но замечаю, что он суров ко мне: «Ходят слухи, что ты с коммерсантов поборы берёшь, - говорит мне Павел Сергеевич. – Смотри, я в своей вотчине такого капитализма не потерплю».
- Понимаешь?! – полковник ткнул мне палец в бок. – Оговорили меня. Утиная порода. У-у! Я Павлу Сергеевичу, значит, доклад на стол. А через неделю закопали мы Павла Сергеевича: скоропостижно скончался от обширного инсульта.
Я смекаю, дело не так просто, как показалось на первый взгляд. Я беру отпуск и перехожу на нелегальное положение. Продаю машинёшку, гараж, чтобы, значит, иметь средства. Снимаю квартиру по объявлению в газете – полная конспирация. Веду расследование. И что же я узнаю: в городе действует тайная организация. Со своими тайными паролями и условными знаками.
- Масоны, что ли? – спросил я.
- Масоны – не масоны, а вот тронет, например, человек указательным и средним пальцем пуговицу пиджака, и это не просто так, это знак. В ответ надо почесать мочку уха мизинцем. Тогда он будет знать, что ты свой. И зав. нашим отделением Юлия Семёновна тоже из этой утиной породы. У-у! Все они друг друга покрывают. Рука руку моет.
А с этой «Пальмирой» вот что – эта «Пальмира» переправляла крысиный яд на водозабор. А там свои люди вместо хлорки добавляют яд в воду. Для простого человека такая концентрация – ничего страшного, а для того, у кого сосуды слабые – смерть.
Одно мне не удалось выяснить – зачем тратятся огромные суммы на бескорыстное умерщвление стариков? Не могли же сотни таких разных заговорщиков быть сплошь маньяками. Но и это открылось, причём самым неожиданным образом.
Приходит ко мне на конспиративную квартиру, которую я снимаю по объявлению, человечек такой, пухлый, круглый, с наивными голубыми глазами и ласковой улыбкой.
- Я, - говорит, - родственник Глафиры Андреевны, - хозяйки квартиры, значит, - у неё гости из Бердска, а тут ещё я. Вот она и послала меня к вам. Даже ключик дала, да я постеснялся им воспользоваться, несколько раз приходил, пока вас застал. Зовут меня Борис Львович, а если вам неудобно по имени-отчеству, зовите меня просто Борис. Я вас не стесню. Мне всего-то ночь переночевать.
Он мне улыбается, а сам достаёт из поношенного портфеля бутылку водки, пачку импортных сосисок и баночку лосося в томатном соусе. А сам такой лучезарный и весь такой наивный со своими голубыми глазами, что прямо располагает к себе. Но я решил проверить, сбегал к телефону-автомату на углу, позвонил Глафире Андреевне, но у неё было всё время занято. Я, уже с подозрением, вернулся на квартиру.
Мне Борис Львович говорит: «А я вас дожидаюсь, ужинать не начинаю. Присоединяйтесь».
Я отказался. Борис Львович выпил на кухне пару стопочек и вдруг говорит: «А вы напрасно копаете».
Я чуть с дивана не упал, кричу: «Что?!».
А он мне ласково: «Да сосед у меня есть, хороший парень. Только всё копает. Дед ему сказал, что в огороде орден зарыл, так тот всё ищет. А зачем ему этот орден-то. Употребил бы свои усилия на дело, мог бы хорошие деньги иметь.
Я выбегаю на кухню, чтобы схватить Бориса Львовича и тряхнуть как следует. Но вижу – он весь такой лучезарный, лысина аж блестит. «Стоп себе, - думаю, - а не мудак ли я. Неспроста он здесь появился. Надо бы его послушать, прежде чем принимать решение». Возвращаюсь в комнату, ложусь на диван. А Борис Львович продолжает на кухне:
- Непреложен закон отрицания отрицания. Всё новое отрицает предыдущее. И это предыдущее ценно до той поры, пока не превращается в тормоз и ненужный балласт. Я буду только счастлив, если кто-то даст мне яду, когда я стану ненужным обществу. А что такое пенсионеры с точки зрения рыночной экономики? Ненужный балласт, бесперспективное, преступное растранжиривание денег, но они, мало того, что жуют сами, ещё прикармливают тунеядцев, развращают детей и внуков, отучая их от активного поиска. А их сказки о Сталине, Брежневе? Что это, как не диверсия против идеалов добра и гармонии?! Моисей сорок лет водил евреев по пустыне, чтобы сменилось поколение и исчезла ностальгия по Египту, где они были рабами. А посмотрите, кого больше на выборах, - стариков. Только благодаря им, активным, процветает Зюганов.
«Не всё вы обо мне знаете, - смекаю я, - думаете, я голосовал за Ельцина, а я голосовал за Зюганова, хотя на работе уверял всех в обратном». Вслух же спросил:
- О чём это вы, Борис Львович?
- Да всё о соседях своих, - весело отвечает он, - у них полон дом чучел всяких, в них моль, клопы и блохи завелись. Я им говорю, выбросите вы эти чучела, а они мне говорят – жалко, память. А меж тем в самой природе человека заложено желание избавиться от родителей. Мальчик, ещё не сознавая себя как личность, уже ревнует мать к отцу и борется со своим родителем, пытаясь вытеснить его, как кукушонок выбрасывает из гнезда что бы туда не попало. А самый ужасный персонаж в детском фольклоре – мать. Сколько раз мы в детстве мечтали осиротеть на время, а то и навсегда. А сколько снох и зятьёв страдает в этой стране? Иная старушка не ест, не пьёт, потому что все деньги идут на квартплату, но она не отдаёт своих апартаментов. А молодой семье негде жить, потому что такие одинокие старушки в хоромах держат запредельные цены на рынке жилья.
- О чём это вы, Борис Львович? – опять спросил я.
- О своём саде, - ответил Борис Львович. – Надо обрезать мёртвые ветки, формировать крону. Клубнику, например, чтобы она обильно плодоносила, необходимо обновлять каждые три года, а ещё нужно культивировать землю и полоть сорняки. Василёк, может быть, и красивый цветочек, но на морковной грядке – это сорняк. И в Евангелии сказано: «всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь, и секира уже занесена. Человеческое общество – это сад, и чтобы плоды его были обильными, от садовника требуется внимание и прилежный каждодневный труд, порой жестокий, иногда грязный, не всегда благодарный. Кропотливый и терпеливый труд. Присоединяйтесь, полковник Пантелеев.
- Нет, - твёрдо сказал я ему.
Тогда Борис Львович пробурчал что-то вроде «Бог вам судья», - и лёг на раскладушку спать, не допив полбутылки водки, не доев полбанки лосося в томатном соусе и полпачки сосисок.
Надо отдать должное, Борис Львович, или как его на самом деле, был отчаянно смел, потому что тут же захрапел. Я проверил – он действительно спал. А я всю ночь боролся с искушением устроить ему допрос с пристрастием. Хотя и понимал, что это ложный шаг, допрос вряд ли бы дал что-нибудь существенное, новое. Наверняка, Борис Львович был мелким винтиком, а за его истязания я подлежал бы суду. Хотя случилось и того хуже…
Чуть свет Борис Львович ушёл, зато приехала «Скорая» с санитарами – дочь и зять вызвали её, потому что их убедили, что я рехнулся.
Не знаю, выследили они меня, или им сообщили где я нахожусь, одно я знаю точно: на каждом свидании они пытают меня, где деньги за машину и гараж. Они не могут смириться с их потерей. Даже затеяли суд с покупателями, что, дескать, я был недееспособен, когда продавал. Фу, дерьмо собачье, бабки-перебабки! Вот в этой тетрадке основные факты по заговору, - полковник подал толстую общую тетрадь, исписанную мелким почерком, зелёным стержнем. – Я, как капитан Грант, бросаю в океан бутылки с записками, может, дойдёт до кого следует, вот только дети мои вместо помощи при случае подсунули бы крысиный яд. Возьми эту тетрадку ты. Я напишу ещё одну. Не знаю, что ты будешь с ней делать, но учти – кредиты на покупку яда давал европейский банк реконструкции и развития. Понял масштаб заговора?!

Макс выпил стопочку, закусил огурцом и добавил: «Тетрадка эта сейчас у меня. Хочешь, принесу почитать?».