Концерт для скрипки с оркестром

   Почему-то случается так, что все мои подруги доверяют мне свои истории. Наверное, они предчувствуют, что когда мне исполнится сто лет, я сделаю из них сюжеты для небольших рассказов, которые прочитают незнакомые люди, и будут удивляться, неужели мы, их юные бабушки, были так непередаваемо наивны, искренне романтичны и  трогательно сентиментальны. И что тогда будет совсем-совсем другое время, в котором нам, пожалуй, не останется места с нашей жаждой «вечной женственности» и жертвенной любви.
   
   Одна моя близкая подруга, выходя замуж, оставила мне целую переписку с фотографиями, маленькими трогательными сюрпризами-подарками и засушенными в поэтических страничках листочками. Я столько раз перечитывала эти полудетские письма, что в конце концов, они стали мне родными, чуть ли не моей собственной первой любовью.
   Особенно нравилась мне старая черно-белая фотография объекта Наташиной первой любви с козой и незабудками среди едва распустившихся веточек подмосковных берез. Герой этой фотографии однажды появился у Наташи, чтобы попрощаться с ней перед уходом в армию. Нас всех тогда бесконечно поразили его сияющие, синие в лучиках, глаза. Особенно эта пленяющая лучистость. Я думала, что такие глаза бывают только в кино.

Потому мне нетрудно, изредка достав, оживить фотографию и увидеть ее в цвете. Синие глаза влюбленного мальчишки, голубые-голубые незабудки и белая ангорская коза. Фотография была когда-то прислана из деревни и должна была скрасить Наташе долгую каникулярную разлуку.

Помню, как создавались Наташины письма. Она писала их каждый день. И каждый день в маленьком календарике зачеркивала прошедшие сутки, тем самым приближая долгожданную встречу.

Она нежно раскладывала конвертик, расправляла листок, написанный рукой синеглазого Саши, брала лист чистой бумаги и отвечала на каждую строчку полученного письма. Потому писала письмо долго, потом вкладывала в конверт фотографию, открытку, календарик нового месяца, простенький сувенир. Заклеивала. Относила на почту и бросала в синий ящик.

Удивительна жизнь. Все это сделалось для того, чтобы наполненные сердечной тайной листочки, побывав на Новой Земле, где служил ее Саша, попали когда-то в мои руки вместе с пачкой писем, написанных им…

Еще люблю фотографию, где Наташа в ослепительно белом льняном сарафанчике сидит на высокой горизонтальной ветке и кажется на ней большим светлым цветком, так сияет она вся в лучах восходящего над Окой солнца. Это место называлось «У ёжика», мои влюбленные частенько приходили туда, к так называемой яблоневой «лавочке».

А к концу второго года Сашиной службы вдруг пришло от него письмо, в котором сообщалось любимой девушке, что он ее разлюбил. Что не хочет ее обманывать и потому возвращает ей все присланные за два года письма… вместе с фотографиями и милыми подарками, ставшими теперь ненужными и не дорогими. Своих писем обратно требовать не стал.

Мы тогда часами бродили с Наташей по весенней Москве, опьяняющей запахом цветущей сирени и шумящего в тополях голубого дождя. Ходили, полные весеннего томления сердца и первой Наташиной глубокой печали.

Почему так редко первая любовь имеет счастливый конец? Оставаясь навсегда дорогим воспоминанием, унося с собой наивность и доверчивость первого чистейшего чувства… Или у других не так?

Мы наткнулись однажды на большую красочную афишу:

«Мендельсон. Первый концерт для скрипки с оркестром».

Билеты в кассе нашлись, и мы прямо с улицы отправились в зал. Странное тогда было время. В консерваторских залах собиралась удивительная публика. Женщины в длинных одеждах, медленно идущие под руку с мужчинами в костюмах и галстуках. Удивительная молодежь, которой как будто не коснулись волны современного сленга. Какой-то остров интеллигентности и образованности. Какой-то неведомой нам высоты. Глубокая тишина в залах, у некоторых партитуры в руках. Вдохновенные лица. Мы с Наташей были тут, словно два воробья в стае лебедей. Или, может, все-таки, две утки?

Музыка нас захватила сразу. Некоторые просвещенные или посвященные говорили мне потом, что Мендельсон сентиментален, музыка у него сладка и еще там негативное что-то.

   Для нас эта музыка была откровением. Главная тема просто упала  в наши сердца и захлестнула своей сверкающей печалью.

Вино печали. Мы пили его сверкающую старинным потемневшим серебром глубокую чашу. Наташа нынешнюю, а я неизбежную мою будущую…

Вечером, проходя по светящемуся всеми своими вечерними огнями проспекту, мы говорили о музыке, любви и печали.

Взяв меня за руку, моя подруга сказала:

-  Знаешь, я не говорила тебе раньше…мне казалось, что мы с Сашей были единым целым. Когда я получила то письмо, мне казалось, что из моего сердца вынули что-то самое главное, и оно уже никогда не вернется. Мир для меня опустел. Все было так предельно ясно, а теперь я не знаю, как жить дальше. Потеряла себя…
Почему те, кого ждут, не возвращаются? Почему приходят те, кого не ждут?

Мы долго молчали. А потом она заговорила снова:

- Знаешь, эта музыка – вся моя жизнь. Наверное, мы услышали ее не случайно.В ней все для меня. Я как будто прожила ее сегодня всю, до самого конца, не пропустила ни одной секунды. Но где-то перед концом был какой-то провал во времени. У тебя так бывает? И в этом отсутствии времени я почувствовала, что впереди есть жизнь, есть свет, есть солнце…И наступил этот солнечный золотой финал «Концерта».

Я молча кивнула, соглашаясь. Лицо ее было залито слезами, когда она проговорила:

- Я хочу, чтобы он был очень-очень счастлив. Правда, искренне говорю… Веришь?
- Да…

Перед самым замужеством Наташа принесла мне письма, я взяла их, не спрашивая ни о чем. Она сказала только:

- Он очень меня любит. Я буду стараться...
А ты…Ты обязательно выйдешь замуж по очень-очень сильной любви. Я желаю тебе этого. И так будет.

Мы потерялись с Наташей в этой жизни. Я не знаю, где она и как сложилась ее судьба.
У   меня от нее только юношеские письма первой любви.


Иллюстрация: Виллем Хаенраетс