Старики

               
     В благочестивом семействе умирала старуха.  Ну, какая старуха – женщина почтеннейшего возраста. Ну, как умирала – за вечерним чаепитием как-то пристально смотрела на домочадцев и загадочно улыбалась.  А,  уже, вставая из-за стола, тихо сказала – Простите, если что не так.  А что может быть не так? Все так. Жили хоть и тесновато, но дружно.  Дочка Леночка с мужем Толиком  занимали одну комнату, это кабинет, кинозал и спальня, а их дети  студенты Лиза и Славик вместе с бабушкой в огромном по старорежимным меркам зале, перегороженном платяным шкафом  и книжными полками, так что каждый владел своим пространством. И всему хватало места – и бабушкиному комоду с ее  бельевыми  припасами, и Лизонькиному зеркалу в полный рост, и  постерам  Тимберлейка  и Никиты Козловского,  и Славкиному компьютеру, установленному на стол  с  множеством выдвижных ящичков, наполненных платами, дисками  и разной дребеденью. Слава учился на последнем курсе и часто не ночевал дома,  конечно же, с ребятами в общежитие готовились к диплому, там и специально оборудованные комнаты имеются для этого.  Да и двадцатилетней Лизе уже никто не осмеливался кричать вслед – И чтоб к десяти как штык была дома.  Лиза – приличная девушка и без напоминаний  до полуночи не гуляла. В тот вечер, попив чаю, все разбрелись по своим делам. Славик, как всегда поехал в общагу или куда-то, по адресу одному ему известному, прихватив со стола несколько пирожков – друзей угостить, а как же, обязательно. Лиза вышла на часик, во дворе посидеть с подружкой, курить в беседке,  наверное,  будут, но кто же признается.  Лена с Толиком залегли  на брачное ложе свое, но дверь не закрыли, значит,  плазму сейчас включат, можно заходить, кино смотреть.  Но бабушка долго намывалась под  душем, потом еще охорашивалась, аккуратно укладывая реденькие волосики свои. Из недр комода достала ненадеванное белое рубище, облачилась и улеглась в свежую постель. Прикрыла истонченные временем веки, сложила на груди ладони с узловатыми пальцами –  Отче наш, ежи еси на небеси, да святится имя твое! Ангелы мои светлые, я готова, заберите меня к себе.  Все дела свои земные закончила.  Детей выучила. Саша – прораб,  Света –  педиатр,  Лена – педагог.  Внуки и правнуки  прекрасные  растут.  Может, и была я жесткой – время такое было. Сама поднялась и детей подняла. Никогда ничего не просила, и сама никому ничего не должна. Господи  Иисусе  Христе, сыне Божий….

   Уплывали вдаль звуки, почудился едва уловимый запах ладана, пространство стало наполняться белым перламутровым светом.  Явный признак присутствия ангелов, но они почему-то не стали забирать бабу Надю  в царствие Небесное. Может, не все дела земные завершила, а может и еще что. Утром  домочадцы обнаружили свою бабушку обездвиженной, но живой.  Глаза часто моргали,  щеки впали, нос заострился, губы шевелились, но слов не разобрать.  Лена присела на край постели, взяла мать за сухонькую ладонь, да так и застыла, давясь слезами. Толик с Лизой вызвали  скорую помощь, позвонили родственникам. В доме повисла тревожная тишина.  Светка, Светлана Сергеевна, примчалась первой, потом подъехал Александр Сергеевич с женой, и наконец,  явились доктора.  Сделали укол, полагающийся в таких случаях, недолго посовещались на кухне со Светланой Сергеевной,  развели руками и уехали восвояси.   Приехали зареванные дочки Светланы Сергеевны, но им дали понять, что не следует плакать, бабушка жива. Прибежал всклокоченный, встревоженный Славик. Все устраивались вокруг матери и бабушки, плечом к плечу, печально, торжественно и тревожно.
- Мама, может, ты что-нибудь хочешь?
-Позовите Сережу, - еле слышно прошелестел полуживой рот.
-Что, что мама сказала, - не все расслышали.
-Позовите Сережу, - все еще тихо, но отчетливо и твердо произнесла старуха, строгая мать и заботливая бабушка, некогда гордая и красивая женщина, Надежда Яковлевна Соловьева.

   С войны Соловей, Сергей Соловьев, вернулся молодым и красивым героем, грудь в медалях, с легким ранением в ногу, не без этого, но зато остальные части тела готовы были в огромных количествах принимать любовь и раздаривать любовь направо и налево.  В летное училище Сергей получил направление сразу после выпускного вечера. Война уже началась, поэтому обучение сводилось к минимуму, взлет - посадка, опыта набирались в боевых вылетах.  У него и позывной был Соловей, но летал он как орел.  Сбивал вражескую технику, несколько раз был сбит сам. Попадал в госпитали, крутил там романы с медсестричками.  Догонял свой полк, по дороге умудрялся вскружить голову двум-трем селянкам. Эрос  во плоти, не иначе. Был невысок, но глаз горел пламенным топазом,  вспыхивал как порох при виде женской особи любого телосложения и возраста. Последний год войны Сергея не допускали к полетам, нога плохо заживала, рана гноилась. Но в полку оставили, натаскивать молодняк на материальную часть.  После победы,  комиссовали и отправили домой. Здоровых летчиков некуда было девать, а что говорить за инвалида.  Сергей – единственный из трех братьев  вернулся домой, родители тряслись над ним, мать ходила как за малым  дитем. Вот только вместо молочка дите требовало  вина или самогону, а что имеет право – победитель! Через месяц, другой отец стал намекать герою, что неплохо бы уже и работу подыскать, да и жениться можно, а то каждую неделю девок  менять, это риск какой, так и шею намылят и рыло начистят. – Не намылят, не начистят, - лениво  отмахивался Соловей. И то верно, поколение молодых вдов и нецелованных  невест.  И только догадываться можно, скольких женщин осчастливил этот молодой, коренастый, слегка прихрамывающий,  любвеобильный фронтовик. Осенью нашлась работа, мастером в ФЗУ. Сергей выглядел старше своих лет, да и авторитетом пользовался, в послевоенное  полуголодное время,  пацанам  с  воровскими зачатками   именно такой наставник и нужен, так решили в военкомате и не ошиблись. Сергею нравилась работа, ребята его не смели  ослушаться, да и преподавательский состав  в основном состоял из женщин. Вот где поле не паханное.  Но весной, когда сумерки запахли сиренью, в одночасье все рухнуло,  жизнь изменилась коренным образом.  Преподавательница геометрии  догнала на перемене в коридоре учительницу  русского языка и стала дубасить ее метровой линейкой,  та вцепилась в косы обидчицы, обе сбились с ног и покатились по затоптанному полу, пихаясь, брызгаясь слюной и сверкая голубыми рейтузами на потеху учащимся  и к стыду педсостава.  В тот же день директор училища вызвал в кабинет Сергея Ивановича Соловьева и выставил ультиматум – молодому  человеку следует  жениться и остепениться,  иначе - увольнение по статье за разврат или партбилет на стол.  Чего больше испугался боевой летчик неизвестно, но вечером матери сказал  – Женюсь, только еще не знаю на ком.  А мать как будто только этого и ждала, тем более что и хорошая девушка на примете была.

   Город  жаждал обновлений и без сожаления сметал с улиц и площадей остатки послевоенной  разрухи. В парках звучали духовые оркестры, открывались новые киноплощадки, магазины, больницы, школы и садики. В детском саду воспитателем работала мать Сереги. В ее группу нянечкой приняли смышленую и исполнительную девушку, Надя поступила в пединститут на заочное отделение и как только сдала первую сессию, ее тут же назначили вторым воспитателем.  Дети бегали хвостиком за ней – Надежда Якольна, а Мишка описался!  - Это он водичкой случайно облился, да,  Мишенька?  - меняла трусы, спасенному от позора Мише.  Она умела приголубить и успокоить любого ребенка, родители в ней души не чаяли. Надин отец погиб еще в сорок втором, похоронка пришла. Мать провыла всю ночь, а на утро перепуганным детям сказала, что это ошибка, так часто бывает, отец  жив – здоров, и как только  кончится война,  сразу домой вернется. Соседям подробно рассказывала, что Яша в госпитале на излечение, контузило его, адреса не может вспомнить, поэтому и не пишет, в другой раз говорила, что  руки у него все в бинтах, не может ручку удержать. Соседи печально и понимающе кивали, отводя глаза. Странности стали усугубляться уже после войны. Нальет мать тарелку горячего супа и смотрит на нее – пусть немного остынет, сейчас муж с работы придет, не любит, чтоб рот обжигало.  Или костюм  отцовский достанет и начищает платяной щеткой  – сегодня с отцом в гости пойдем к Симонянам.  А Симонянов давно уже в живых нет, сын в сорок первом погиб, а сами, как специалисты, сопровождали заводское стратегическое оборудование в эвакуацию,  а их эшелон разбомбили. В остальном странности не проявлялись, так же продолжала работать на заводе в отделе главного механика расчетчицей, свое дело знала. Две старшие дочери по комсомольским путевкам поехали на московский метрострой, в столице пожить, а если повезет, то и замуж выйти. Надя устроилась работать, поступила в институт,  научилась строчить на машинке, подогнала под свой размер платья, оставленные сестрами, выглядела всегда  опрятной,  а то и модной. Все любили Надю.  «Эх,  такую бы жену нашему Сереге!» - мечтала ее напарница.  Все сладилось естественным образом, без хитросплетений после того, как сын заявил о намерении жениться.  Да и  материнский план оказался простым  и житейским.  «Сынок, нам на участке паровозик и грузовичок установить надо, доски и необходимый материал шефы завезли, а  собрать  попозже обещали, да разве дождешься,  смог бы ты помочь?»  Когда событие вызревает, то и складывается все всегда удачно. Сергей Иванович как раз размышлял, какое задание дать своим провинившимся оболтусам, поэтому сразу согласился приехать с  ребятами и все смонтировать.

   Майский день выдался жарким, но воздух был прозрачен и наполнен весенними запахами.  Как и обещал, в назначенное время, Сергей привез своих ребят, которые были одеты в одинаковую фэзэушную форму, у каждого был свой чемоданчик с инструментами. Получив необходимую информацию от заведующей садом, Сергей Иванович раздал задания всем своим ученикам, а сам расположился на лавочке, снял фуражку, прикрыл глаза, подставив лицо начинающему припекать солнцу. Участок был  засажен кустами сирени и у самого входа клумба с желтыми тюльпанами.  Песочницы и качели, но теперь – то детишкам интереснее будет играть. Он услышал детский гомон, понял, что детей выводят на прогулку, крикнул своим, чтоб «поосторожнее там»…
….Вот и все, жизнь закончилась. Закончилась та жизнь, которую он знал и которой умел жить. В тот же миг началась новая доселе неведомая жизнь, как дышать, как говорить, что говорить – ничего он не знал. Он увидел девушку сквозь едва касающиеся ресницы, от этого она казалась в солнечном ореоле.  Движения плавные, замедленные, что-то говорит детям, они отвечают хором, берутся за руки, начинают вокруг нее бегать, игра какая-то. Лицо у нее смуглое, глаза карие, коса до лопаток, на висках завитки, платье василькового цвета в мелкий горошек, воротничок белый, пуговки белые, носочки белые, туфельки черные без каблука, это хорошо, а то она и так высокая. Она похлопала в ладоши,  запела, и дети стали тоже петь.  Бесхитростные слова  про бедного зайку,  озвученные необыкновенной красоты голосом,  елеем капали ему в самое сердце.  Кто он, кто она, где они  – сознание отказывалось отвечать на простые вопросы. Никогда с ним не случалось ничего подобного. Как  пришибленный дурень сидел он на скамейке,  не в состояние открыть глаз, произнести слово,  пошевелиться, так и просидел, покуда детей не увели на обед. Со стороны казалось, что человек утомился, разомлел на солнышке  и уснул.  «Надежда Яковлевна, как там наши работнички, как их старшой?» - весело поинтересовалась напарница.  «Да спит себе на лавке».  «Отнеси, пожалуйста, ребятам водички попить, а то жара вон какая» - протянула приготовленный чайник с водой и эмалированную кружку.  Надя побежала на участок,  ей самой хотелось еще посмотреть на спящего фронтовика в выцветшей форме.  «Ребята,  кто пить хочет?» - отдала чайник, пить все захотели, а сама присела на лавку рядом с Сергеем. Он,  почувствовав ее рядом, перестал дышать.  Запах карамели и тюльпанов, так пахнут только нецелованные нетронутые мужскими руками девушки, ему ли не знать.  Она шепотом произнесла  «Здравствуйте! Воды попить хотите?» и легонечко дотронулась   пальчиком до его плеча.  Обожгло шаровой молнией, током  в тысячу вольт передернуло все тело, с  головы до пят. Он вытаращил  свои глазищи, язык прилип к нёбу, голоса своего вообще не узнал – «Ага...здрасссьте…ага…попить….ага».  Его ученики дружно грохнули басом в сторонке, но тут же, одумавшись, заткнулись.

   Через месяц Сергей и Надя поженились. Родители Соловьевы расстарались, раздобыли трофейный  габардиновый отрез коричневого цвета, пошили костюм сыну. Для Нади сгодилось мамино свадебное платье, хорошо сохранившееся в недрах сундука с приданным. Пришлось немного ушить с боков, простирнуть и погладить, ну разве что бумажными белыми цветами еще чуть-чуть украсить. Гуляли в квартире Соловьевых,  столы и табуреты собирали по подъезду, народу много привалило, кого приглашали, кто сам пришел.  Но все равно теснотища, духота, но весело, танцевать на улицу выходили. Двух гармонистов наняли, пока один выпивал и закусывал, другой Риориту  наяривал.  На столах – всевозможные соленья, картошка  политая маслом, зелень, салаты из огурцов и помидоров с острым тонкой соломкой нарезанным луком,  отварное мясо,  селедочка и винегрет – венец послевоенных застолий. Всем всего хватало, еды, песен и танцев. Надарили кастрюлек, ситцевых отрезов на  занавески, простыни и пеленки, часы настенные, книги, патефон с пластинками  и цинковое овальное детское корыто. Все потом в хозяйстве пригодилось. Сергею очень нравилась его новая жизнь, с женой засыпать, с женой просыпаться. По выходным с женой ходить в кино, в будни жену встречать на трамвайной остановке после работы.  Все его пространство заполнила жена.  Другие женщины перестали существовать для него, видеть он их видел, даже замечал родинку на щечке или пышную грудь, но теперь ничто его так не возбуждало, все в дом, ничего не расплескать по пути домой, там его всегда ждут и там все есть для него одного.  Надя полюбила Сергея, сразу,  как только увидела, еще там, на участке, когда он уснул на солнышке. Он был взрослым и  серьезным человеком, но всегда  умел рассмешить ее в любое время и в любом месте, то в переполненном трамвае, то в очереди за молоком, то в темном зале кинотеатра  хрустальным колокольчиком раздавался ее смех. Жили вместе с Надиной мамой, та старалась не мешать молодым, выходила из своей комнаты только по необходимости. В гости все чаще стали захаживать друзья, потанцевать под патефон, выпить красного вина, мужчины курили на кухне в форточку и обсуждали политические новости, а молодые женщины говорили о фасонах и фильдеперсовых чулках.  После стольких лишений люди были открыты  любым проявлениям  житейской радости.  Как и положено, в срок  Надя родила первенца Сашу.  Отец был на седьмом небе от счастья, сын - 3600, его кровинка, плод любви его и Нади.  Крепкого и крикливого мальчика  купала в цинковом корыте Серегина мать, никому не доверяла, специально ехала каждый день  через полгорода исполнить  свой долг.  И очень кстати, Надя измудрилась и родить и сессию сдать. На собственную мать надежды мало было, она обрадовалась внуку, но на руки его  боялась брать, а при виде детских испражнений  ее всегда подташнивало. Зато Сергей, приходя с работы, помыв руки и наскоро перекусив, нянчился с сыном, пока его не забирала купать  приехавшая бабушка, и жена частенько поругивала, что ребенка к рукам нечего приучать.  Быт потихоньку налаживался, Надя пошила новые занавески на окна, купили красный абажур с бахромой, этажерки, сделанные Сергеем, наполнялись книгами. В положенное время Саша пошел, дав повод родителям пригласить друзей выпить вина.  Надины сестры вышли замуж в Москве.  Одна  за метростроевца, такого же лимитчика,  как и она, пожили в общежитии, потом дали квартиру на окраине, родили двух мальчишек.  Другая, самая старшая из сестер, за вдовца с двумя детьми-подростками. Научный сотрудник, больше ничего про него не говорила, наверное, засекречен был, никому неизвестно,  где она его подцепила, но жила всегда в достатке, не работала, даже машину выучилась водить легковую, а вот своих детишек не нарожала. Может, муж облученный или еще что.

   Надя вышла на работу, устроив  сыночка в свой садик. Вот пацаненку лафа была – тут тебе и мама, тут тебе и бабушка.  Преддипломную практику она проходила в своем  же садике, но уже в должности заведующей.  Сергей тоже получил повышение по службе, стал руководить производственной частью в училище.  Мать  Нади  больше  не устраивала представлений с отцовским костюмом, сердобольная соседка ей растолковала, что за такое сейчас можно в психушку загреметь, а там из людей овощи делают.  Тоска по мужу перестала выплескиваться наружу, ушла вглубь души, только в глазах скорбь читалась, да вот мало кто в эти глаза заглядывал. Женщина стала забывать даты, путаться в цифрах, на работе ее понизили в должности, потом и вовсе перевели в  уборщицы. Она не роптала, все больше и  больше уходя ото всех, а однажды, в морозную звездную ночь,  ушла насовсем  к своему ненаглядному долгожданному  Яше.  Когда Саша пошел в первый класс,  в семье появилась  дочка, белокожая, светловолосая, Светлана, никакое другое имя так  не подходило этой спокойной,  с  взглядом все понимающей старушки, девочке.  Серегина мать вышла на пенсию, и все свое время отдавала внукам,  дед  все чаще ложился в диспансер,  малышей видел редко, он и сам понимал, туберкулез  - дело не шуточное.  Сергей, по-прежнему, не мог надышаться на свою жену, она стала еще красивее, а формы – закачаешься, особенно когда начинала Светку грудью кормить,  так  бы и смотрел, не мигая, всю оставшуюся жизнь. В квартире сделали ремонт, теперь у них была спальня, своя, настоящая, с большой кроватью  посередине и тумбочками по краям. Так расставить мебель Сергей настоял, он в Германии такое видел, правда, кровать с деревянной спинкой была,  а не с металлическими прутьями и набалдашниками, но все-же.  В летний отпуск съездили  в Москву на пару недель, повидаться с Надиными сестрами, Саше показать достопримечательности столицы. Свету оставляли с бабушкой, которая и дня не могла прожить без внуков. Серегина мать была уверенна, что когда она останется одна, две их квартиры разменяют на одну большую трех, а то и четырехкомнатную,  и не надо будет каждый день тратить время и деньги на транспорт. Последние полгода своей жизни Серегин отец  страдал от  сильной   боли, но не жаловался и ничего не требовал, только во сне стонал, скрипя зубами.  А когда душа покинула измученное гниющее изнутри тело, все даже с облегчением вздохнули «Отмучился».  В Надины планы не входило жить постоянно под одной крышей со свекровью. Она всячески пресекала разговоры на эту тему с мужем, убеждая его в том, что двум хозяйкам не ужиться на одной кухне.  Да и острой нужды в бабушке не было. Сашке уже десять лет и он сам в состояние разогреть себе обед на плите, а за Светой мать сама присматривала, определив дочку в свой садик.  Бабушку звали, если кто из детей затемпературит или засопливится.  И если Серегина мать,  соскучившись по детям, приезжала без приглашения  в выходной день, сноха всячески намекала, что в семье свои планы на сегодня, выражала сожаление, что  билеты в кино куплены заранее,  и они не могут взять с собой бабушку. Свекровь страдала из-за  невостребованности,  обижалась на невестку и злилась на сына, что он не может построить свою жену. В  коллективе Надежда  Яковлевна слыла принципиальным и твердым руководителем,  в районо выдвинули ее кандидатуру в депутаты по своему округу. Примерно в то же время Сергея Ивановича вызвали в райком партии и сообщили, что его выбрали в народный суд заседателем.   Ответственную общественную нагрузку нужно было выполнять помимо основной работы, на это уходило все больше и больше времени, система выжимала все жизненные ресурсы, супруги все чаще засыпали,  молча, уставали неимоверно, поэтому выходные проводили с детьми на природе, а в отпуск старались выехать к морю. Когда Свету готовили к школе, поехали за ученической формой в детский мир, и по дороге, прямо в общественном транспорте, Надю стало тошнить.  Думали переутомление, оказалось – беременность, неожиданная, не нужная.  Надя плакала,  боялась  аборт делать, и не хотела менять привычные устои. Сергей успокаивал жену и все больше склонялся к тому, чтоб оставить  ребенка.  Обрадовалась мать Сергея, она будет купать, пеленать, кормить из бутылочки младенчика, она справится, а молодые пусть работают. Надя и работала до последнего,  но по настоянию врачей оформила декретный отпуск, родила девочку и с головой ушла в семейный быт. Лена  с темными волосиками и смуглой кожицей  стала всеобщей любимицей, две няньки Света и Саша так и крутились около ее кроватки.  Вот только бабушке, вопреки ее ожиданиям,  ни купать внучку, ни кормить  из бутылочки не давали,  мать сама со всем справлялась.  Наде нравилось гулять со своим ребенком в парке, усевшись на скамью под липами, строить планы на будущее,  вот купят они Москвич и поедут все вместе на море, Лена бегать уже будет.  Москвич купили, а вот поездку на море пришлось отложить – Сергея Ивановича назначили начальником летнего трудового лагеря для учащихся ФЗУ, два часа езды до города.  Подростки сложные, требующие особого присмотра и внимания.  Все преподаватели дневали и ночевали в лагере.  Сергей Иванович в субботу приезжал на побывку на новом авто, в воскресенье обратно надо было уже ехать, за август ни разу не вырвался в семью, в самом конце месяца заявился, но не к себе домой  поехал, а к матери своей.  Сидел, мямлил, попросил  водки налить. Мать затрясло, знать беда какая случилась. Пил горькую не закусывая, опрокидывая рюмку за рюмкой, как воду.  «Мам, жениться мне надо, дите будет, Люба, она хорошая» - вот и все что смог он тогда сказать.

   Люба, большегрудая, кровь с молоком,  круглое лицо, русые волосы, про таких говорят – белая, дебелая. Люба одна жила на окраине деревни в доме, доставшемся от бабки. Дальние родственники забрали к себе осиротевшую девочку, а родительский дом продали, что бы было,  на что содержать эту девочку. Но видать не сладко приходилось, как только в колхозе дали работу, сразу перебралась в старый бабкин дом на свои хлеба. Мыла полы в  сельсовете, деньги не большие, но зато никто не понукает куском.  В это лето настроили бараков и нагнали пацанов полуворовского вида на сельхозработы.  Преподаватели строгие, день и ночь за своими учениками смотрят, даже спят в тех же бараках, отгородившись легкими фанерными ширмами.  Только для самого главного их начальника вагончик притащили, как кабинет получился, стол, скамейки, сейф и кровать за такой же фанерной ширмой.  В этот вагончик Люба приходила мыть полы. Пацаны, при виде ее улюлюкали, присвистывали, да ей дела мало до зелени малолетней. Ей больше нравились мужчины взрослые и положительные. Вот начальник у них хороший дядька, с машиной, симпатичный и не старый еще.  А переживает как за всех,  то его охламоны в драку с местными ввяжутся, то между собой передерутся, то начнут травить  слабака,  из своих же, загоняя его по самую шею в грязный пруд.  Люба сама слышала, как начальник ходил по кабинету-вагончику и причитал в полголоса «Напиться и забыться! Напиться и забыться!» Когда стемнело и в бараках все угомонились, в окно вагончика тихо постучали. Сергей Иванович открыл створки и увидел в полутьме круглое белое лицо, понял, что это Люба, уборщица, - «Чего тебе?»  Она,  молча,  протянула литровую бутылку с мутной жидкостью и  буханку  черного хлеба.  Полусонный,  он принял дары, зашлепал босыми ногами к столу, услышал за спиной сопение, обернулся и обомлел – Люба подтянулась и лезла в окно, большая грудь ее колыхалась то ли от волнения, то ли от предвкушения.  Чтобы не спровоцировать лишние и не нужные разговоры, Сергей Иванович сам стал ходить ночью к Любе.  Тело молодое, здоровое, есть за что подержаться. Он, усталый, засыпал, а она еще долго рассказывала о своей нелегкой жизни с родителями – алкашами, как отец в порыве ревности гонял голую мать по двору, как однажды догнал и со всей дури ударил топором по горлу,  но не стал ждать ментов, под утро повесился в сарае.  Как дальние родственники  взяли ее к себе жить и держали как служанку, уж лучше бы в детдом сдали. «Не, не лучше в детдом», - бормотал Сергей, прижимаясь к жаркой груди.  В летнем лагере все знали, что у их начальника завязался роман с уборщицей. А вскоре и вся деревня жужжала как растревоженный улей. Во второй половине августа председатель пригласил в контору Сергея Ивановича подвести итоги их совместной работы. Немного поговорили о делах, председатель закрыл дверь на ключ, чтоб совсем не мешали,  достал из-под стола литровую початую бутыль самогона, и пару яблок. Выпили, закусили – «Иваныч, ты в курсе, что Любка дитё ждет?», Сергей Иванович,  аж поперхнулся от такой новости. «Ты хороший мужик, думать чё-то надо, ей и шестнадцати нет, несовершеннолетняя она. Сам знаешь как строго сейчас с этим, и какой срок полагается за совращение. Потом доказывай,  по согласию у вас было или как».  «Как нет шестнадцати, она вон здоровая какая, сиськи по бидону, говорила, что школу закончила» «Ага, закончила в прошлом годе, семилетку. А что сиськи здоровые, так это в роду у них у всех такие были».  Голова пошла кругом, через две недели новый учебный год, работа,  дома жена и дети,  что делать? Выпили еще, Сергей закивал, мол, женюсь, готов, в семье давно жизни нет, разведусь, а Любку люблю, заберу в город и женюсь.  Пока он, пьяный и обалдевший от того, что сам только что озвучил, шел к Любе на разборки, сарафанное радио принесло ей известие « Собирается жениться, не бросит», зря только переживала.

   Мать Сергея повздыхала, поплакала, но что же делать, раз так уж вышло, не в тюрьму же садиться сыночку, надо Любу в город везти, а там видно будет.  Сын весь вечер пил, ночью ходил кругами по комнате, курил, а на утро в семью поехал. В последнее время свекровь недолюбливала невестку, но  совсем  не хотела, чтоб семья распадалась. Что же теперь будет, что будет… Сын вернулся через пару часов с большим чемоданом и авоськой с водкой. «Прогнала…»    Сергей налил водки в граненый стакан, залпом выпил, налил еще, выпил и возмутился, - что за водка, как вода, не берет ни капли. Открыл вторую бутылку, стал пить из горлышка, запрокинув голову, но спасательного опьянения не наступало. Мать зарыдала, а он завалился на диван, прикрыв лицо руками. Все крутилось и мелькало отрывками, как в плохом неправдоподобном кино.  Вот дети кинулись ему на шею, вот Надя обняла и поцеловала в губы, вот он сидит как подбитый воробушек, что-то пытается чирикать, вот из рук Нади падает и разбивается большое овальное блюдо, хотела на стол накрывать.  Вдруг из глубины памяти всплывает другое кино, тоже замедленного  действия, там он впервые увидел свою будущую жену. И опять этот страшный фильм, снятый самим дьяволом, не иначе.  Осколки летят и летят в разные стороны, дети плачут, жена кричит. Искаженное лицо, обрывки фраз «Как жить теперь…Что же ты наделал… Зачем все порушил…» Вот он, маленький, во всем виноватый мужичонка, пытается обнять, утешить рыдающую женщину, а это уже и не женщина вовсе, а разъяренная волчица со звериным оскалом вместо лица, готовая любому, обидевшему ее волчат,  перегрызть глотку.  И эта зверюга набрасывается на него, беззащитного, и начинает хлестать его по морде, ладно, пусть будет по морде, он согласен на все. «Это тебе за Сашку, это тебе за Светку, это тебе за Ленку!»  А он и не против, ему  и не больно, даже легче стало за последние дни отчаяния.  Быстрым движением женщина вытаскивает из-под  кровати огромный чемодан – вместе покупали для поездки на море,  начинает из шкафа бросать его вещи – коричневый свадебный костюмы, рубашки, майки, трусы и галстуки. Лицо жены так близко - крупный план, морщинки укладываются вокруг глаз, лезут седые волосы, губы смыкаются, как будто пластырем заклеенные, глаза блекнут и становятся незрячими, она его больше не видит. Пора уходить, он хватает чемодан и уходит прочь. Не знает еще Сергей, что этот адский фильм ему будут показывать до последних дней его, как некогда Фриде показывали и показывали носовой платок. И он разрыдался, громко, не сдерживаясь.  И только мама гладила его по волосам,  - «Все образуется, сынок, все образуется».

   Сергей за ночь не сомкнул глаз, внутри – выжженная пустыня, мать тихонько проплакала в своей комнате, а рано утром зашла  к нему -  «Сынок, надо за  Любой ехать, тянуть нельзя, если тебя заберут – не отмоешься потом». В тот же день он перевез Любу с ее нехитрым скарбом. Мать, увидев ее, пришла в некое замешательство – крупная  девица, выше сына на полголовы, круглое лицо, круглые плечи, глаза восторженные, улыбка заискивающая. Женщина тоже улыбнулась в ответ –«Уж,  этой-то точно  не дам устанавливать свои порядки в моем доме».  Люба впервые попала в городскую квартиру, и ей сразу все понравилось: и то, что не надо ломать голову и думать, где брать дрова на зиму, и то, что воду не надо из колодца таскать -  сама из крана льется, а если зажечь колонку, то и горячая вода будет, хоть каждый день купайся, и то, что туалет не на улице.  Мать Сергея оказалась доброй женщиной -  научила газ на плите включать и делать поджарку для борща на сливочном масле. Люба во всем слушалась свекровь, они никогда не ссорились и не выясняли отношений.  Люба быстро осваивалась с городской жизнью, научилась ориентироваться  в больших универмагах, в положенном месте переходить улицы и не шарахаться от летящих легковушек. Люба понимала, что быть женой  начальника это большая ответственность, и каждый раз напускала на себя важный вид, покупая у уличной торговки пучок зелени.

   Надя лежала в позе эмбриона с открытыми невидящими глазами, время утратило значение: час, сутки, неделя. Дети стояли у изголовья: долговязый Саша и сестры по бокам, прилипшие к нему, как к единственной опоре в мире. «Мам, поешь супа?», - «Не хочу, а вы возьмите там, в холодильнике…»  Дети грели еду из холодильника и ели тихо.  Потом Саша брал деньги из шкатулки, покупал картошку, чай, молоко, масло, хлеб.  И все-таки Наде пришлось встать с постели, пришли в гости друзья, две семейные пары, принесли водку,  сыр и колбасу.  Молодые женщины наигранно – весело рассказывали про новую французскую комедию с Луи де Фюнесем, а мужчины все  разливали и разливали водку по стопкам.  Нарочито громко смеялись, а одна подружка стала говорить тихонько Наде – «Были вчера у твоего, видели его новую,  дура -дурой». И тут Надя встрепенулась, ожила, вскочила и заорала что было мочи -  «Он умер! Все слышите? Он умер!» Прибежали на кухню встревоженные дети, -  «Все поняли? Он умер!»  Дети утвердительно  закивали, а притихшие гости ретировались, прихватив недопитую бутылку. Жажда деятельности обуяла Надей, осмотревшись, что-то прикидывая в уме, она затеяла большую стирку и одновременно генеральную уборку. Дети обрадовались и стали помогать, слава богу, мама больше не лежит и не помирает. Много чего вынесли они в тот день к мусорным бакам: патефон со всеми пластинками, этажерки, удочки, корыто, коробки с поношенной обувью и старой формой. Днем позже  Надя продала соседям за бесценок и без сожаления кровать с набалдашниками, взамен купила тахту. Вскоре в комнатах поклеили  цветастые обои, повесили шторы из тяжелой портьерной ткани насыщенного бардового цвета, на пол постелили ковер. Книги перекочевали в новый книжный шкаф, а посуду красиво  расставили в серванте.  Купили радиолу на высоких изящных ножках с виниловыми пластинками,  и совсем другая музыка звучала теперь в доме «Как теперь не веселиться,  не грустить от разных бед…» Ничего не напоминало о старой жизни, ничего не напоминало о прошлой счастливой жизни.

   Жизнь била ключом и в другом доме,  где теперь жил Сергей с мамой и новой женой. Люба легко беременела, легко рожала, давала детям незатейливые имена: Маша, Даша, Паша, Саша.  Дети все одинаковые, пухлые и круглолицые, как под копирку сделанные. Как-то мать напрямую сказала сыну, что она уже пожилой человек, и ей тяжело обихаживать такое количество маленьких детей, и может быть, он возьмет под контроль деторождение в своей семье. На что он ответил – «Ты же сама хотела внуков нянчить».  Грудь у Любы стала еще больше, тело, готовое плодиться и размножаться, пошло вширь.  Но свекровь пресекла это благородное дело, отправив сноху к гинекологу вставить спираль. Сергей любил всех  детей, вот только имена иногда путал.  Общался с отпрысками по выходным, после работы  приходил поздно, дети уже спали. Ложилась и Люба, но заслышав стук входной двери, подрывалась  встречать мужа с дежурным вопросом «Есть то будешь?» И пока он ел, она монотонно вещала – носики, поносики, краски, салазки.  Иногда он приходил под утро с галстуком в кармане, с запахом алкоголя и чужой женщины, не испытывая при этом угрызений совести. Он не был озабоченным и не искал встреч с женщинами, они, статусные и замужние,  сами находили его. Люба понимала, что все жены больших начальников так живут, не надо задавать никаких вопросов, иначе можно загреметь на окраину деревни в бабкин покосившийся дом, а куда ей с  четырьмя детьми.  Она помогала раздеться пьяному мужу, рубашку со следами губной помады бросала в стирку, - «Есть то будешь?»

   Надежда Яковлевна работала начальником отдела дошкольного образования в районо,  в строгости воспитывала своих детей, не жаловала и подчиненных. Подруги пытались познакомить со свежеразведеными родственниками, но не по статусу ей всякие там глупости. Все свободное время женщина отдавала увлечению  шитьем. Для этого выписывала и покупала журналы с выкройками. Часами могла строчить на машинке, вещи получались добротными и красивыми. За вечер могла сшить летнее платье или сарафан, а  юбку и вовсе за пару часов.  Надя и сама выглядела всегда модной и элегантной и дочки, Света с Леной выгодно выделялись в кругу своих подружек.  А еще Надя шила на заказ, приличный приработок получался, хотя при этом приходилось шифроваться. Сашка, ее первый помощник, после строительного техникума отслужил в армии два года, поступил на заочное отделение  и стал работать на стройке по специальности. В семье появился ощутимый материальный достаток, девочки учились на дневном отделении: Света в медицинском институте, а Леночка  в педагогическом, у дочек была полноценная беззаботная студенческая юность. Сашка  высокий, смуглый, красивый – ловелас и сердцеед,  девчонки телефон оборвали,  женился в двадцать восемь лет по любви и по залету на хрупкой девушке Саре, провизоре, из приличной семьи.  Квартиру получили быстро, как молодые специалисты. Сноха держала в своих маленьких ручках дом  на высоком уровне, во всех комнатах идеальный порядок, еды наготовлено впрок, муж одет с иголочки, двое сыновей всегда вежливы,  всегда в начищенных ботинках, всегда с носовыми платками в карманах. Один из них на архитектора, другой на программиста выучились, уже живут своими семьями и даже подарили Саше и Саре внуков, а Надежде Яковлевне правнуков.

    Света интернатуру по педиатрии закончила, получила распределение в областную клинику, там и завязался ее бурный роман,  длиною  во всю жизнь, с брутальным хирургом  Артуром Саркисяном.  На двадцатисемилетие  Надежда Яковлевна подарила дочери путевку на Домбай, пусть на лыжах покатается с горки. Пылкий Артур, не в состояние вынести разлуку, взял отпуск за свой счет и уже на следующий день рванул следом.  В  Теберде расписались, и уже домой вернулись законными  супругами.  Когда эта парочка рядом,  либо искры во все стороны летят, либо лепестки роз с небес сыплются. Он, в порыве ревности, как дикий зверь, может разметать все вокруг, а она, в порыве страсти, как тигрица, может исцарапать ему спину до крови. Родители Артура уехали в столицу на повышение, квартиру  и дачу молодоженам оставили, в общем,  было,  где разгуляться дикому зверю и тигрице.  Две дочки у них, Манана и Сюзанна, чернобровые, волосы густые, в завитках, тоже пошли по медицине, очень темпераментные девушки  и ранимые, весь «Титаник» прорыдать могут, родителей боготворят, бабушку обожают, нежно дружат с двоюродными братьями и сестрами.  Саркисяны заводные  и хлебосольные, любят собирать на даче  всю родню. Артур шашлыки изумительно готовит, а Света специализируется по наливкам. Всегда у них шумно и весело,  вот только,  маманя с папаней искрят иногда или убегают  на часок от гостей.

   Лена с  детства  была жалостливой девочкой, в дом тащила бездомных блохастых котят,  хромых собачек, подбитых из рогатки недобрыми  мальчишками голубей.  Мать ночью выносила живность из квартиры, наутро разъяснив дочке, что приходила мама-кошка и забрала своего ребенка. Для своих подружек Лена была жилеткой, одноклассникам всегда давала деньги в долг на кино, на сигареты, забывала, чем все и пользовались.  В старших классах девочки начали влюбляться всерьез и надолго, влюбилась и Лена, в самого симпатичного,  Лешу  Исаева. Но в него были влюблены  почти все девочки, и  ему по фигу вся эта любовь-морковь, у него планы и жизненные цели, МГУ, журналистика.  Лена в школу шла с соседом с первого этажа, рыжим и конопатым Толиком, он поджидал ее у подъезда, а из школы с подружками, всячески избегая назойливого кавалера. В начальных классах Толя носил очки с одной линзой, вторая была залеплена пластырем. Мальчишки обзывали  его Циклопом, прятали сменку, отнимали мелочь, могли пинков надавать, а он плакал  от обиды, растирая рукавом по лицу сопли и слезы. Лена жалела его, приводила к себе домой, умывала, поила чаем с бутербродами, помогала по арифметике задачи решать.  Они учились в параллельных классах, добрая девочка запросто давала списывать все уроки другу.  Лет с тринадцати Толик стал боксом заниматься, обидеть теперь его никто не решался. Вот росточком он не вышел, да и в кого, родители его блокадники, мелкие и детки все не высокие получились. Толик был влюблен в Лену, только слепой этого не видел, а Лена держала его за лучшую подружку, про Лешу Исаева  только и тарахтела.  И, уже на выпускном бале, когда Лена пригласила Лешу на белый танец, пройдя с замиранием сердца через весь зал, а он отказал, да еще и демонстративно отвернулся к ребятам и нехорошо так засмеялся, Толик выловил красавчика в туалете, отделал за милую душу, белая шелковая рубаха в крови. Все поняли, кто и за что избил Лешу,  и все решили, что правильно это.  Лена  в институт на биологический факультет поступила, а Толик в армию ушел, в Афган попал.  Писал письма часто, а потом  исчез, даже мать Толика каждый день заплаканная прибегала, может у Лены известия какие есть. А он вернулся, как снег наголову, загорелый, коренастый, с лычками и медалями на кителе, широкая грудь тельняшкой обтянута, голубой берет на затылке.   Устроился водителем работать, вскоре и сам машину купил, родители помогли.  Стал Лену на занятия отвозить с утра. А вечером  Лена с подружками из кино, а он уже встречает. Мать Лены никогда не воспринимала соседского парнишку всерьез, а он взял да и заявился свататься, как полагается, со сватами, с родителями, цветами и подарками.  Толик оказался хорошим мужем, отцом и зятем. Лена, может и не сразу, но очень сильно полюбила этого надежного мужчину, который мог и защитить ее и рассмешить в любое время и в любом месте.  Детки их, Славик и Лиза,  переняли от отца здоровое чувство юмора, что помогало им уживаться в одной комнате вместе с бабушкой много лет.
 
   Надя, лет через пять или шесть после развода, открыла дверь своей квартиры, звонившей оказалась пожилая женщина, ее бывшая свекровь, мать ее бывшего мужа,- «Вот, пришла внуков проведать…»  « Тех, что ли мало? Пошла вон!» - и захлопнула перед старухой дверь. Детям сказала, что по ошибке позвонили, а сама стала смотреть из-за занавески как бабушка ее детей  идет по двору, пошатываясь, жалкая и беспомощная,  утирая слезы. Плакала и сама Надя, но тихо, комок в горле давил и давил. Ну вот, что ей тогда, не выбежать, не позвать свекровь в дом, что б дети обняли свою бабушку.  Ночью приснился Сергей. Он стоял под старым вязом,  глаза-агаты, а в висках проседь. Надя провела рукой по влажной щеке.  «Ну,  вот я и дождался тебя»,- обнял и поцеловал так, как умел делать только он один во всей вселенной.

   Приезжали  сестры погостить на родину, но чаще  Надя ездила в Москву повидаться с ними и по театрам походить. Та сестра, что в метрострое работала, перешла в депо, мыла вагоны, а муж ее был там же ремонтником.  Пил сильно, особенно в день зарплаты, и нужно было встречать его у проходной каждый раз, иначе и половины денег до дома не донесет, пока долги раздаст, пока друзей угостит. Жену не бил, но нервы трепал пьяными разборками до умопомрачения. Двух их сыновей погодков не миновала судьба гопников с рабочей окраины. Мать все мечтала, вот пойдут в армию, там из них людей сделают, там им мозги вправят, но не суждено было, вместо армии случилась тюрьма, один загремел на пять лет за драку, другой за кражу. Первый вышел, устроился на завод, там же нашел женщину для жизни, крановщицей работала, правда была постарше и с ребенком, но зато знала, где можно слабину дать, а где в узде мужа держать надо. До сих пор живут тихо и мирно в ее небольшом доме с садом. Другой сынок вышел весь в татуировках,  фиксатый,  пальцы в растопырку.  Дал матери денег на зимнее пальто, пропадал, появлялся, взгляд как у загнанного зверя, взяли его  ночью, дали большой срок за ограбление с отягчающими обстоятельствами.

   Старшая сестра, достойно проводила своего мужа ученого, еще бы, большую квартиру на Кутузовском проспекте ей оставил, машину, денег,  достаточно для безбедной жизни. Детей тоже не обидел, еще при жизни купил каждому по кооперативной квартире и шестерке. В свои пятьдесят с хвостиком  женщина с перманентами, корсетами и чернобурками выглядела очень молодо и привлекательно. Дождалась и она своей большой любви – тридцатилетний, интересный, очень талантливый режиссер Вадик стал ухаживать за молодой вдовой. Рестораны, розы, шампанское,  признания в любви под луной, и вот она взяла его к себе жить, ключи от белой Волги отдала. Снимал он короткометражки и сетовал, что не может большое кино делать, камера профессиональная больших денег стоит и пленка к ней, любящая женщина давала деньги, благо их много было. А режиссер лишился сна, есть группа, есть сценарий, Доронина и Смоктуновский сниматься согласились, а Госкино денег не дает. Весь бюджет Матвееву и Бондарчуку, а его зажимают. Сценарий стоящий, про дореволюционное время, натура в Крыму, Одесская киностудия берется за монтаж, он все просчитал, фильм прибыли больше принесет, чем «Летят журавли». Работу можно будет на Оскар выдвигать, а это его билет в Голливуд.  Она кивала, сочувствовала, сумма космической казалась, потом выяснилось, если продать ее квартиру, мебель и машину, будет как раз на оскароносный фильм.  А деньги обязательно отобьются, потом не то, что дом – усадьбу смогут купить в Ялте. Поженятся после съемок, Ефремов  - его давний друг, будет свидетелем на свадьбе. Все происходило как во сне, предстоящее замужество, продажа имущества, переезд временно в однокомнатную квартирку, и вот уже Вадик пакует чемоданы в командировку на съемки ехать. Как доедет, сразу  даст знать, а через неделю ждет невесту, будет ее в эпизодах снимать. Но ни через день, ни через три дня звонка не последовало.  Женщина волновалась, с такой огромной суммой наличности поехал, может, по пути ограбили или еще какая неприятность произошла. Решила пробить вопрос через знакомого сотрудника МУРа, перед ней на столе разложили фотографии, на одной из них она узнала Вадика. Его настоящее имя  Шебалдин Егор, брачный аферист, находящийся по сей день в розыске.

   Сергей Иванович знал, что для Нади и детей он теперь пустое место, но ноги сами несли его к дому, вход которого теперь навсегда заколочен для него, да он и не пытался ломиться в двери, он из-за угла посмотрит. Мать рассказала ему, как ее прогнали, с ним поступят так же. Сергей знал в лицо всех Сашкиных друзей, всех подружек Светы и Лены, и даже одного Ленкиного дружка, рыженького такого, парнишка без ума от его дочки, это же сразу видно. Сергей стал сентиментален, он плакал, когда были проводы Сашины в армию, он плакал, когда из армии пришел высокий, крепкий, смуглый мужчина. Он плакал, когда его красивый и счастливый сын с друзьями украшали легковушки лентами и кольцами, а Надя с дочками нарядные, с прическами,  вышли и все пили шампанское, а потом все расселись по машинам и поехали за Сашиной невестой. Сергей плакал, когда видел издалека  своего сына. На плечах мужчины сидел мальчишка, его внук, а под руку рядом шла маленькая беременная женщина, еще внук будет!

   Но больше всего Сергею нравилось приходить к дому осенью или зимой, в сумерках, стоять под старым вязом, что рос посреди двора, и оттуда  незамеченным смотреть в окна второго этажа. Удача, если Надя белье выйдет вывешивать на балкон, или дети мимо пройдут. Как- то раз, в самом начале зимы он шел за Надей от самого гастронома. Снег плавно кружился в свете желтых уличных фонарей,  стелился ковром и хрустел под ее сапожками. Сумка с продуктами была тяжелой, это сразу видно, ах как хотелось ему подбежать, выхватить эту сумку из рук, сказануть что-нибудь этакое: «Девушка, а девушка, а вас как зову, Таня? А меня Федя. Или так: ну что же вы, девушка, такие тяжести таскаете,  мужа,  что ли,  у вас нет». А она засмеется, зальется колокольчиком, возьмет его под руку, а голову к плечу склонит, и пойдут они по снежку, наслаждаясь,  присутствием друг друга, вдыхая морозный  сладкий карамельный воздух, далеко-далеко, на край земли.

   Люба была хорошей хозяйкой, она следила, чтоб  муж и дети не ели всухомятку, чтоб  выходили из дома в чистой и отутюженной одежде. Она для себя решили, что дети начальника должны  быть непременно всесторонне развитыми личностями. И определяла детей, куда только возможно было, учитывая их склонности, но,  особо не интересуясь их пожеланиями  -  в художественную школу,  в музыкальную школу,  в танцевальную и театральную студии,  в бассейн,  на футбол, на макраме,  в кружок авиа моделирования.  Люба  всегда знала и помнила, кого, куда и во сколько отвезти и забрать. Свекровь не сидела, сложа руки, то за швабру, то за пылесос хваталась, но Люба мягко отстраняла бабушку,  - «Мама, отдыхайте, я сама управлюсь». Дети были шумными, смешливыми, но послушными.  Маша, Даша, Паша и Саша были уже старшеклассниками, когда умерла бабушка, тихо во сне. «Хорошо умерла, благостно»,- сказала тогда мать, а они не понимали, как может человек, вообще,  в принципе, хорошо умереть. Отец запил тогда, ему отпуск дали, а он целыми днями водку на кухне пил.  Летом сделали перепланировку и  ремонт в квартире, у девочек появилась своя комната, а у мальчишек своя.  Привели в порядок мамино наследство, заброшенный деревенский домик. Посадили деревья, виноград.  У крыльца установили навес, стали на выходные приезжать.  Мама любила рассказывать, как отец красавец, приехал в деревню работать, полюбил ее, молодую и красивую тогда еще, и увез с собой. Отец морщился, - «Ну, хватит уже». Отец был намного старше мамы, но внешне это в глаза не бросалось, ее избыточный вес и его молодецкая выправка выравнивали их.
Жизнь шла своим чередом, дети учились, мужали, уезжали на практику, выходили замуж, женились, плодились.  Птенцы оперились и улетели из гнезда.  Люба каждый день с утра, как на работу ездила к детям, кому с обедом помочь, кому  простирнуть, где с ребенком посидеть, где дом прибрать. Вечером  бегом домой, мужа с работы встречать.  Сергей Иванович в семьдесят лет на пенсию вышел, но продолжал трудиться в областном совете ветеранов.  Рана все чаще давала о себе знать, без трости он уже не обходился. Люба все лето до поздней осени занималась консервированием, в одной из детских комнат банки стояли прямо на полу, в три - четыре ряда переложенные картонками. Потом эти банки с огурцами, помидорами и лечо, разъезжались  по квартирам детей и внуков, возвращались пустыми, чтоб мать  наполнила их овощами и фруктами нового урожая. Люба, хорошая хозяйка, заботливая мать, и как жена для кого-то может, была бы идеальной. Да не дождалась она слов любви от мужа.  Его раздражало ее «Есть то будешь», но радовало, что она никогда не лезла к нему в душу с расспросами, с кем был, да где был. Он привык к Любе, как ребенок привыкает к матери. Сергей не знал, в какой банке хранится заварка, заварить чай, не знал, в каком тазу носки стирать, даже не знал,  где Люба прячет их сбережения на черный день, по каким ящичкам  разложены ножи и вилки на кухне.  И только однажды он не услышал «Есть то будешь», она всегда к его приходу домой  возвращалась, дети подтвердили, что час назад уехала, должна же быть уже. Стемнело, он от окна не отходил, вот-вот она появится и крикнет с порога «Есть то будешь». Но приехали поникшие дети, сказали, что  мама в реанимации, машина сбила, водитель пьяный, мама в неположенном месте дорогу перебегала, торопилась, наверное. Живой ее больше никто не видел,  на следующий  день она умерла, врачи сказали, если б не больное сердце, то вытянули бы. Какое сердце, она всегда здоровой была. Похоронили Любу тихо, без помпы, оградку большую поставили, Сергей подумал, что дети для него место рядом с их матерью застолбили. Пусть будет так. Один из венков был подписан «От любящего мужа». Пусть будет так.
 
   Сергей жил один,   то одна дочь с детьми с ночевкой приедет, то другая отпрысков привезет.  Наварят борща на неделю, котлет нажарят, а он и не съест столько.   Сыновья с женами тоже  навещают, но с ними хоть водочки выпить можно.   Потихоньку Сергей привык к одиночеству.  Выросли внуки и самостоятельно приезжали к деду. А тут вдруг начались расспросы, где служил, да где летал, да за что медали получал. К его юбилею готовятся, догадывался Сергей Иванович. Действительно, дети к восьмидесятилетию своего отца приготовили грандиозный праздник. Арендовали просторный зал в кафе с ресторанной кухней и открытой летней верандой. Стены украсили шарами, георгиевскими лентами и увеличенными фронтовыми фотографиями. Были приглашены старые друзья, сотрудники и представители совета ветеранов. Наняли музыкантов, которые строго по программе исполняли песни: «Темная ночь», «Катюша»,  и только потом, ближе к вечеру «Там, где клен шумит», «Для меня нет тебя прекрасней».  Столы накрыты белыми скатертями, заставлены мясными и рыбными деликатесами, разносолами и сырными тарелками. Сергей Иванович, нарядный  сидел в центре,  улыбался, благодарил за поздравления. Ведущая, бойкая миловидная девушка, торжественно объявляла в микрофон – «Нашего юбиляра приехал поздравить  однополчанин Николай Семенович Горшков!», из арки, украшенной гвоздиками и лентами,  выступил  старичок с тросточкой. Сергей Иванович пошел к нему навстречу –«Горшок? Ты? Живой?», - «Соловей, узнал, чертяка!», они обнялись, а дети и многочисленные гости  встали из-за столов и зааплодировали. Внуки весело перемигивались, поглядывали в окно, дали знак ведущей и та, хорошо поставленным голосом, звонко произнесла в свой микрофон - «Нашего юбиляра пришли поздравить …»   На какое - то мгновение у Сергея Ивановича остановилось сердце, заложило уши, оцепенело тело.  Из арки посыпались один за другим: дети Саши – взрослые мужчины с женами и нарядными малышами,  дочки Светы – красавицы Манана и Сюзанна, дети Лены – студенты Славик и Лизонька. Дед рванул было к своим внукам, да ноги не слушались его. Внуки сами подбежали, поддержали, обняли его, зашмыгали носами. И долго так стояли посреди зала, крепко сцепившись руками, как звенья одной большой цепи, разлученные самой судьбой или гордыней и слабостью человеческой, родные люди, одного роду-племени.

 А все началось с того, что сын Саши, программист, получил сообщение в Одноклассниках от однофамильца,  -Может, они родственники какие дальние, а то у деда юбилей намечается,  - Навряд ли, их дед уже давно умер.  А при более детальном  рассмотрении, выяснилось, что одним внукам сказали, что дед давно умер, а другие  и вовсе не знали, что у деда была еще одна семья и трое детей. Все внуки обрадовались друг другу, перезнакомились и задружились.  Сообщили родителям, Маша, Даша, Паша и Саша растерялись по началу, но потом обрадовались.  Лена сказала, что отца не помнит, жили без него, не помогал никогда. Света поддержала сестру, - Бросил маму с тремя детьми ради молодой бабы. Саша разводил руками, судить не берется, но подтверждает, что отец не интересовался даже их жизнью. Артур сказал, - Как бы то ни было, нужно обиды прощать, а семью воссоединять.  Толик, хорошо знавший свою тещу, высказал некое опасение, - Для начала надо бы наших стариков примирить.

После юбилея Сергей Иванович как на свет народился, с улыбкой засыпал и просыпался. Внуки пообещали устроить ему встречу с Надей, о большем он и не мог мечтать. Ничего ему не надо в этой жизни, лишь бы она рядом была.

Манана и Сюзанна хитростью заманили бабушку в парк. У Мананы новый жених и она хочет его бабушке представить, прежде чем к родителям вести.  Расположились на скамейке под липами, зелень которых  давала свежий запах и тень.  «Что-то  твой жених не торопится»,  бабушка смотрела рассеянно по сторонам. Манана позвонила кому-то и сказала, что уже идет.  И Надежда Яковлевна  увидела, как на аллею вышла группа молодых людей, среди них она узнала Славу и Лизу. Они вели под руки какого-то хромого плешивого старика. И чем ближе подходил этот старик, походка  его становилась ровнее,  плечи распрямлялись, грудь наливалась силой, волосы темнели, морщины растворялись, глаза блестели агатами. Сергей! А он подошел, протянул букет. Она не взяла розы, сидела, не шелохнувшись.  Тогда он положил цветы на колени, тросточка выпала из непослушных рук, он стал нагибаться, силясь встать перед ней на колени.  «Надя, прости меня».  Девочки утирали набежавшие слезы, мальчики отводили взгляд в сторону.  Она решительно встала, сбросив цветы на землю.  Твердо, чеканя каждое слово чугунными буквами, произнесла  «Бог простит». И пошла прочь.  Растворялась в солнечном летнем мареве  сутулая, седовласая старушечья  шаркающая фигурка.

   В благочестивом семействе умирала старуха.
-Позовите Сережу, -  тихо, но отчетливо и твердо произнесла старуха, строгая мать и заботливая бабушка, некогда гордая и красивая женщина, Надежда Яковлевна Соловьева.

    И никто, никто не осмелился ей сказать, что ее Сережу похоронили они три года назад.

   Дыхание ее утихло, она уснула,  и приснился ей Сергей. Он стоял под старым вязом,  глаза-агаты, а в висках проседь. Надя провела рукой по влажной щеке.  «Ну,  вот я и дождался тебя»,- обнял и поцеловал так, как умел делать только он один во всей вселенной.

13.02.2015